Эйнштейн и религия

Предисловие

Предлагаемая работа является попыткой распространить метод относительности, связанный с именем Эйнштейна и выработанный в смежных областях математики, астрономии и физики, в первых звеньях классификации наук Конта, на другие области познания, в частности на исследование религиозных явлений, первобытных и иных.

Если верно суждение О. Д. Хвольсона[1], разделяемое ныне обширнейшим кругом ученых, о том, что «параллельно с ломкою старого, произошла постройка нового научного здания, по красоте и внутренней гармонии не имеющего себе подобных, и заложены основы нового миропонимания, гораздо более глубокого и полного, чем то, которое связано с именем Коперника», — если это действительно верно, то естественно стремится распространить это миропонимание и на другие области познания.

Между прочим, имя Эйнштейна является, конечно, не единственным, а только центральным именем целой плеяды современных ученых. Мало того, можно сказать, что все развитие современной астрономии, математики и физики в своем естественном движении вперед пришло к теории относительности.

Мне в частности в некоторых исходных пунктах пришлось опереться и на русского ученого, покойного профессора Н. А. Умова.

В изучении религиозных явлений теория относительности Эйнштейна представляет возможность нового неожиданного и до сих пор бывшего невозможным подхода.

Эта запутанная и сложная область явлений больше других нуждается в применении твердого научного метода, т.-е. прежде всего измерительного метода. Измерение пространства и времени, протяженности и промежутка, является, конечно, основой измерительного метода.

Только теория относительности дает возможность применить измерительный метод к религиозным явлениям, ибо она устанавливает, как основной принцип, что каждая система S, каждая область явлений — имеет свое собственное пространство и свое собственное время, и только с этой точки зрения можно исследовать измерительные данные в религиозной области.

В предел изучения приходится ввести, кроме собственно религиозных явлений, и другие сопредельные области: явления личного экстаза и общественного психоза, сны, галлюцинации, некоторые проявления сумасшествия, истерии, гипнотическое внушение, алкогольные видения, так называемое «второе зрение», множественное сознание, раздвоение личности и пр.

В этом отношении этнограф, исследователь явлений первобытной человеческой жизни, находится в чрезвычайно благоприятном положении. Стоя постоянно у самых корней человечества, он привык об'единять нормальное и анормальное, здоровое и болезненное, легенду и действительность, и относиться к тому и другому с одним и тем же осторожным и внимательным анализом. Его не удивляют чудеса, откровения, тайны, схождение богов на землю и, наоборот, восхождение обитателей земли даже на седьмое небо. Ибо он привык к тому, что грубые духи папуасского или эскимосского мира, совершенно подобные людям, и почти материальные, производят ежедневно такие чудеса, пред которыми бледнеют подвиги позднейших чудотворцев, записанные в разные «писания».

Чукотские духи-охотники, которые ловят сетями мелкие душки спящих людей, потом укладывают души в мешки, увозят их домой, режут на части, жарят, варят и едят, ничем не отличаются для этнографа от бесов христианских, которые мучат в аду души грешников, поджаривают их на сковородках, очевидно с такою же простейшей кухонною целью. Адская сковорода, вертел, котел, указывают ясно на связь бесов с древними духами охотниками.

Камчадальский ворон Кутх, похитивший у духов огонь для того, чтобы дать его людям, и греческий Прометей, похитивший огонь у Зевса, и еврейский Илья пророк, низведший молитвой своей огонь на жертву алтаря, и иерусалимский христианский патриарх, и ныне молитвой своей ежегодно низводящий небесный огонь на пасхальные свечи, — все это явления одного и того же порядка.

Этнограф-первобытник относится с одинаковым хладнокровием к естественному и сверхъестественному, к явлениям веры и галлюцинации, и самообмана и просто обмана, со всеми переходными оттенками, например, от полуискреннего обмана жреца к простой вере обманутой паствы, причем настроение веры, сгущаясь от резонанса толпы, возвращается назад к первоисточнику и превращает частичный самообман жреца в полный самообман, в ассимилированную веру.

Все эти явления для этнографа суть только данные для исследования, и он приемлет их, как факты, так же точно, как психиатр приемлет видения своих больных тоже как факты психиатрического исследования.

В дальнейшем изложении я буду для краткости говорить обо всех этих данных и фактах, внутренне воображаемых, рожденных самообманом или вовсе обманом, как будто они действительно существуют. Таким образом: «шаман, отправляясь в сверхъестественный мир, сперва непременно погружается под землю (с бубном или без бубна)» означает, разумеется, вовсе не факт, а только представление о нем.

Точно также и вознесение Христа на небеса или сошествие богородицы в ад, тоже заключает не факт, а лишь представление о нем.

Для первобытника этнографа между вознесением шамана и вознесением какого-либо другого сверх'естественного образа нет по существу никакого различия.

Я оставляю в стороне элементы обмана, частичного или полного, которыми сопровождаются так часто различные проявления религии, от весьма первобытных до сравнительно высших форм. У самого корня этого странного дерева духовной культуры мы видим массовое внушение, механические и психические фокусы и штуки, которые сделали бы честь любому спиритическому медиуму и просто любому фокуснику. Шаманство, конечно, не составляет исключения, и я мог бы рассказать целый ряд довольно поразительных трюков, свидетелем которых мне пришлось быть. В тайны некоторых из них мне удалось проникнуть. Другие так и остались неразгаданными.

Для того, чтобы не загромождать изложения, приведу только один пример. Было это на острове Святого Лаврентия который лежит на севере Берингова моря и принадлежит географически к Азии, а политически к Американской Аляске, ибо Россия продала его Соединенным Штатам заодно с своими американскими землями. Место это чрезвычайно глухое, редко посещаемое даже американскими китоловами. Единственный поселок, уцелевший на острове от болезней и голода, населен азиатскими эскимосами. Комиссаром острова в 1899–90 году состоял американский врач, он же баптистский священник, доктор Лерриго.

Шаманство на острове пришло в упадок, так как американцы смотрят на него неодобрительно. В сущности остался один шаман, Ассунарак, глубокий старик, потомок старого шаманского рода. После многих отнекиваний он показал мне несколько образчиков своего искусства. Один трюк был такого рода: он предложил мне набросить на его голые плечи концы большого красного американского одеяла. Руки шамана были скрещены на груди, но одеяло каким-то чудом прильнуло к его спине.

— «Держи крепче!» — приказал он, нагнулся и пополз из внутреннего помещения. Я крепко держал одеяло за два свободных конца. Одеяло натянулось и потянуло меня за собой. Я уперся ногами в нижнюю поперечину, скреплявшую остов шатра. И вот, о диво, весь шатер начал вставать дыбом. Справа и слева блеснула луна. Я упорствовал. Весь шатер перекосился. Груда посуды, лежавшая в углу на шкурах, со звоном рассыпалась. Наконец и ушат с тающим снегом и водой опрокинулся и пролился. Тогда, устрашенный, я выпустил концы одеяла. Старик немедленно уполз из шатра, как змея, и крикнул мне оттуда с торжеством: «А что, одеяло-то мое!» Я оглянулся, кругом все было на своих местах. И широкие стены тяжелого шатра, и ушат с водой, и посуда — все имело свой прежний вид. Очевидно, это был случай психического внушения без подготовки, без всякой коллективности, наедине с шаманом.

Немудрено, что при коллективных действиях сила внушения во много крат усугубляется и действует с поразительной силой.

Теория относительности дает возможность внести в изучение этих явлений начало измерения и исследовать соотносительную величину духов, людей и колдунов, даже в графическом их изображении, сопоставить, как два противоположных полюса, еврейского бога Ягве, пред которым вселенная, как подножие ног его, и индийского Будду — богочеловека, который вырос настолько, что совсем заслонил и даже уничтожил богов, — говорить о внутреннем времени экстаза, в сравнении с его внешним временем, исследовать область так называемых вневременных совпадений, которые связаны с эйнштейновским отрицанием мировой одновременности, абсолютного и одинакового времени для всего мироздания.

Я использовал в этой работе преимущественно первый из принципов относительности, так называемый специальный принцип. Второй, общий, принцип относительности будет использован, как основание для следующей работы, вытекающей из первой и представляющей ее естественное развитие.

Работа моя одновременно писалась по-русски и по-английски, как в первоначальном наброске, так и в более распространенной форме. Английское изложение назначено для напечатания в Записках Американского Музея Естественных Наук в Нью-Йорке (Memoirs of American Museum of Natural History of New-York). Русское изложение представляется ныне благосклонному вниманию читателей.

В основу работы своей я положил материал, относящийся к первобытному шаманизму и анимизму, преимущественно из собственного круга наблюдений, из круга племен северовосточной Азии, как чукчи, коряки, юкагиры, азиатские эскимосы и т. д. Я положил свои собственные наблюдения в основу фактического материала для большей глубины анализа, ибо исследование явлений религиозных требует по возможности более глубокого проникновения в предмет. В дополнение к этому я привожу довольно многочисленные факты, позаимствованные из других стран и от других племен. Было бы, конечно, возможно привести гораздо более подтверждающих и об'ясняющих фактов этого рода. Вторая часть работы относится к так называемым высшим религиям, а также к сопредельным религии психическим областям, перечисленным раньше.

Приводимые рисунки, исполненные чукчами и азиатскими эскимосами, позаимствованы из моего собрания рисунков первобытных племен, относящихся к тому же народному кругу северо-восточной Азии. Некоторые из этих рисунков были опубликованы в моих предыдущих работах, английских и русских, другие появляются впервые.

К крайнему сожалению, современные условия типографской работы не дают возможности воспроизвести соответственные рисунки из ассирийской, египетской, и даже христианской космогонии и мифологии, и мне пришлось только в некоторых случаях ограничиться словесными описаниями.

Из чукотских рисунков многие весьма любопытны с художественной стороны. Их можно сопоставить с рисунками гренландских эскимосов, с пещерными рисунками французского палеолита, с бушменскими рисунками на скалах, с такими же рисунками австралийцев и пр. Чукчи рисуют охрой и оленьей кровью на гладких деревянных дощечках. Рисунок обыкновенно относится к животным и имеет значение охотничьего заклинания.

Я давал им для рисования карандаш и бумагу. И было удивительно видеть, как искусно и умело заскорузлые пальцы первобытного охотника справлялись с невиданными раньше орудиями письма. Рисунки относились к животным, растениям, людям, изображали бытовые сцены, и, вследствие моих постоянных распросов, также и духов и вообще сверх'естественный мир.

Животные и люди неизменно изображались на бегу, в рискованных позициях, похожих на отдельные снимки кинематографической ленты.

Первобытное восприятие жизни и физического мира вообще кинетично. Первобытный человек ощущает свою собственную жизнь прежде всего, как движение, и окружающий мир представляется ему не только вечно живым, но и вечно движущимся, несущимся прямо на него, и мимо него, и пляшущим вокруг него. Реальная формула анимистического восприятия мира есть сочетание бесчисленных образов материальных и полуматериальных, духов, зверей и людей, постоянно меняющих форму и место, в особенности по отношению к воспринимающему центру — человеку.

В связи с этим кинетично также и графическое изображение мира. Не только люди и звери изображены бегущими и птицы летящими, но также и копья и стрелы представлены брошенными в воздух. Глаз первобытного человека, как будто живой кинематограф, и ни одно движение не остается не уловленным. Сказанные слова изображаются зигзагообразными линиями. Получают графическое выражение даже гнев, любовь и другие человеческие страсти.

Рисунок № 1 изображает растения северной тундры. По этому рисунку американские ботаники могли определять научные виды.

Рисунок № 2 изображает кочевой поезд богатого оленевода. Оба эти рисунка принадлежат одному и тому же лицу. Они нарисованы очень тонкими чертами и представляют известную стройность композиции.

Рисунок № 3, изображающий охоту на зайцев с сетями грубее по исполнению и вместе сложнее по композиции.

Рисунок № 4, изображающий драку женщин, — работы того же исполнителя, что рисунок № 3. Он проявляет неожиданное и инстинктивное уменье располагать штриховку выпуклости.

Между прочим, нужно отметить, что ребятишки, помогающие в драке матерям, изображены непропорционально маленькими. Здесь очевидно отразилось первобытное воззрение, что существа подчиненные, подвластные другим, представляются уменьшенными. В дальнейшем изложении это уменьшение «подвластных» образов играет существенную роль.

Другие рисунки, сделанные хуже и небрежнее, напротив того значительны по содержанию. Люди, рисовавшие эти рисунки, движимые духом соревнования с более искусными товарищами, старались компенсировать свою неумелость значительностью темы. Они представляли с одной стороны сцены из жизни, случаи убийства, насилия над женщинами, борьбу, бег. С другой стороны, они старались изобразить графически легенды и сказки, данные из мифологии и космогонии, черное и белое шаманство, погребальные обряды, празднества и заклинания. Некоторые из этих рисунков драгоценны по богатству содержания, которое всегда сопровождалось подробнейшими объяснениями. Таким путем получались сведения, которых иначе никак не получишь.