Через двадцать пять минут после того как Поттерсфилд застрелила находившуюся в международном розыске военную преступницу Сенку Бразлик, они с Найтом мчались по улицам Челси в патрульной машине с включенной сиреной и мигалками, направляясь к Сент-Джеймсскому парку, где лидерам марафона предстояло завершить свой четвертый и последний круг.
Обычно мужской марафон, традиционно закрывающий летние Игры, заканчивается на олимпийском стадионе принимающей страны, но организаторы Лондонской олимпиады (в основном, как выяснилось, по настоянию Лансера) решили, что вести трансляцию из бедной части города — не лучший способ показать лицо британской столицы.
Вместо этого постановили, что марафонцы пробегут четыре круга по шесть с половиной миль самыми телегеничными маршрутами: от Тауэрского холма до парламента, затем вдоль Темзы, мимо огромного колеса обозрения и Иглы Клеопатры,[6] а старт и финиш назначили на аллее Сент-Джеймсского парка, откуда открывается прекрасный вид на Букингемский дворец.
— Всем раздать его фотографии, чтоб в руке держали! — кричала Поттерсфилд в передатчик. — Найти его! Проводить марафон здесь — его идея!
Найт восхищался профессионализмом Поттерсфилд. Она позвонила на сайт «Трейс эйнджелс», узнала, что детей посадили на поезда, но, к счастью, проверила, где их держали раньше. Так всплыл адрес на Порчестер-террас.
Связавшись с поездами и получив заверения от кондукторов, что мальчика и девочки, подходивших под описание близнецов Найт, в поездах нет, Поттерсфилд повела группу личного состава Скотленд-Ярда к дому на Ланкастер-Гейт. Они были в квартире Фурий, когда за стеной выстрелила винтовка с бутылочным глушителем. Услышав выстрел, полицейские обнаружили за гобеленом вход в квартиру Лансера. Через секунду после выстрела Найта они бросили светошумовую гранату.
Положив передатчик, Поттерсфилд сказала дрогнувшим голосом:
— Мы возьмем его. Его уже все ищут.
Найт кивнул, глядя в окно на ослепительное солнце, борясь с головокружением и вздрагивая от боли — удары он получил неслабые.
— Ты в порядке, Элайн? Пришлось стрелять…
— Я? Это тебе нечего здесь делать, Питер! — воскликнула Поттерсфилд. — Ты сейчас должен лежать в той же «скорой», что увезла твоих детей! Тебе в больницу надо!
— В больницу едут Аманда и Босс, они встретят Люка и Беллу. Я съезжу в больницу, когда возьмем Лансера.
Сбросив скорость, Поттерсфилд резко свернула на Букингем-палас-роуд.
— Ты уверен, что Лансер обещал устроить теракт на марафоне?
Найт напряг память.
— Прежде чем он ушел, я сказал ему: что бы ты ни сделал, дух Олимпиады никогда не умрет, вон хоть на Мидахо посмотри, на Боулта и Хантер Пирс. Лансер пришел в ярость, я думал — тут он меня и шлепнет, но его отвлек стартовый выстрел в телевизоре, и он ответил что-то такое: «Мужской марафон начался. Игра вступила в решающую фазу. Раз уж я высшее существо, позволю тебе стать свидетелем развязки. Прежде чем вас перестрелять, Марта позволит тебе увидеть, как я погашу этот олимпийский дух раз и навсегда».
Поттерсфилд резко затормозила перед полицейским кордоном напротив Сент-Джеймсского парка и вышла, выставив жетон.
— Это из «Прайвит», со мной. Где капитан Каспер?
«Бобби», измученный нечеловеческой жарой, указал в направлении кругового движения перед Букингемским дворцом.
— Прикажете позвонить ему?
Поттерсфилд покачала головой, нырнула под ленту и решительно пошла через толпу к Бердкейдж-уолк. Слегка контуженный Найт с трудом поспевал за ней. Арьергард марафона, намного отставший от лидеров, уже без сил, на остатках самолюбия, плелся к памятнику Королеве Виктории.
Грузный Билли Каспер уже спешил навстречу Найту и Поттерсфилд.
— Иисусе, инспектор, — покаянно выдохнул он, — этот подонок разговаривал со мной меньше часа назад. Он пошел в Сент-Джеймсский парк.
— Вы получили фотографию Лансера?
— Десять секунд назад, как и все наши, — мрачно ответил Каспер. — Маршрут больше десяти километров, на обочинах полмиллиона зрителей. Как, черт возьми, нам искать его?
— Где-нибудь рядом с финишем, — сказал Найт. — Это в его вкусе, Лансер любит драму. Ты Джека Моргана не видел?
— Он опередил тебя, Питер, — ответил Каспер. — Услышав, что Кронос — это Лансер, который все еще на свободе, Джек сразу пошел к финишу. Умный этот янки, ничего не скажешь.
Но через двадцать шесть минут, когда марафонцы под нараставшее восторженное скандирование бежали последние сотни метров, Лансера так нигде и не заметили. Систему тайминга на финише проверили еще раз, искали мину-ловушку.
Стоя высоко на трибунах, установленных вдоль аллеи, Найт и Джек разглядывали в бинокль каждое дерево, на котором Лансер мог засесть со снайперской винтовкой. Билли Каспер и Поттерсфилд занимались тем же самым на другой стороне улицы, но им мешали смотреть развевавшиеся на шестах флаги Британии и Олимпиады — целая шеренга тянулась до самого Букингемского дворца.
— Я же сам проверял его, — хмуро сказал Джек Морган, опустив бинокль, — несколько лет назад, когда он делал для нас кое-какую работу в Гонконге. Так, не поверишь, чист, как новый презик, сплошные восторги от всех, кто с ним работал. И ни слова в личном деле о том, что он служил на Балканах. Я бы это запомнил.
— Он провел там меньше пяти недель, — заметил Найт.
— Достаточно, чтобы найти кровожадных сук, таких же двинутых, как он сам.
— Вот поэтому он и опустил ту командировку в своем резюме.
Морган не успел ответить: приветственный гул стал громче, люди на трибунах вокруг мемориала Виктории вскочили на ноги, и двое полицейских на мотоциклах появились примерно в ста метрах перед четырьмя лидерами, которые вырвались вперед еще на двенадцатой миле марафона.
— Мотоциклисты… — Найт вглядывался в лица полицейских. Ни один не походил на Лансера.
На аллее показались четыре лидера — кениец, эфиоп, босоногий мексиканец и парень из Брайтона, каждый с олимпийским и камерунским флагами.
После двадцати шести миль и трехсот восьмидесяти пяти ярдов, после сорока двух тысяч ста девяноста пяти метров в марафоне вели кениец и британец — они шли рядом. Но за двести ярдов до финиша буквально наступавшие на пятки лидерам эфиоп и мексиканец разделились и догнали ведущую двойку с флангов.
Толпа взревела: поджарые, как борзые, марафонцы мчались по финишной прямой к золоту и славе, четверо в ряд, и ни один не желал уступать.
За двадцать ярдов до финиша парень из Брайтона неожиданно вырвался вперед. Несколько секунд казалось, что Великобритания впервые в истории соберет все золото в марафонском беге — ведь в прошлое воскресенье Пола Рэдклифф одержала историческую победу в женском забеге.
К всеобщему удивлению, за считанные метры до финиша у атлета иссякли силы, и четверо марафонцев, подняв флаги, одновременно сорвали финишную ленту.
Мгновение зрители не могли прийти в себя от удивления, и Найт слышал, как комментаторы кричат в микрофоны о беспрецедентном поступке и гадают, каков его смысл. А затем все, включая Питера Найта, поняли, ради чего это было сделано, и воодушевленно поддержали великодушный жест.
«Вот так, Кронос-Лансер, — думал Найт. — Не задушить тебе олимпийский дух, потому что он живет и всегда будет жить в сердце каждого спортсмена, когда-либо боровшегося за победу».
— Обошлось, — сказал Джек Морган, когда стихли приветствия. — Может, демонстрация силы на маршруте отпугнула Лансера?
— Возможно, — согласился Найт. — Или он говорил не о конце марафона…
Тошнотворный финиш мужского марафона снова и снова повторяют на экранах у входов в Олимпийский парк. На удушающей жаре я терпеливо стою в очереди к северному, с Ракхолт-роуд.
Голова у меня побрита, каждый дюйм открытой кожи окрашен хной в глубокий красновато-коричневый тон, в десять раз темнее моего натурального цвета. Я в белом тюрбане, при черной бороде, с металлическим браслетом на правом запястье и индийским паспортом, а к этому рыже-коричневые контактные линзы, очки, свободная белая рубашка навыпуск, такие же брюки и накидка. Капля масла пачули довершает образ сикха Джата Сикха Раджпала, торговца текстилем из Пенджаба, которому повезло достать билет на церемонию закрытия.
Я стоял уже в двух футах от службы досмотра, когда мое лицо, мое обычное лицо появилось на одном из телеэкранов.
На секунду меня охватила паника, но я быстро овладел собой и осторожно взглянул на экран, надеясь, что это какой-то повтор значимых событий Олимпиады с упоминанием моего увольнения из оргкомитета. Однако поперек фотографии пошло срочное сообщение, что меня разыскивают в связи с делом Кроноса.
Как это возможно, закричало множество голосов в моей голове, разбудив тот, от которого начинались сумасшедшие головные боли. Все, что я мог, — сохранять самообладание, когда шагнул к грузной женщине в форме «Ф-7» и молодому констеблю Скотленд-Ярда, проверявшим билеты и удостоверения личности.
— Далеко от дома забрались, мистер Раджпал, — сказал констебль без всякого выражения, глядя на меня.
— Ради такого прекрасного события всегда приятно совершить путешествие, — ответил я с отработанным акцентом, который удался безукоризненно, несмотря на ритмичную боль, взламывавшую череп изнутри. Я едва сдерживал желание полезть под тюрбан и потрогать налившийся болью шрам на затылке.
Охранница спросила, глядя на экран ноутбука:
— Другие соревнования посещали, мистер Раджпал?
— Был на двух, — охотно ответил я. — Легкая атлетика вечером в четверг и хоккей на траве днем в понедельник. Индия — Австралия. Мы проиграли.
Она кивнула.
— Сумочку на рентген, пожалуйста, а все металлические предметы сюда.
— С удовольствием, — ответил я, ставя сумку на ленту конвейера и выкладывая мелочь, браслет и сотовый на пластиковый поднос.
— Карпан[7] не принесли? — спросил констебль.
Я улыбнулся. Умный парень.
— Нет, церемониальный кинжал я оставил дома.
Констебль кивнул:
— Спасибо, а то несколько ваших всерьез пытались пронести их на территорию. Можете проходить.
Через несколько мгновений боль начала утихать. Я взял сумку, где лежали только камера и большой тюбик якобы с кремом от солнца. Быстрым шагом миновав «Итон-мэнор»,[8] я пересек пешеходный мост, ведущий к стадиону на северо-востоке, и направился на юг, огибая велодром, баскетбольную арену и спортивную деревню. Проходя мимо представительского жилья для спонсоров, я даже замедлил шаг, ибо спохватился, что проглядел много окопавшихся здесь осквернителей олимпийских идеалов, но решил, что финальный акт возмездия вполне компенсирует этот просчет. При этой мысли у меня участилось дыхание. С сильно бьющимся сердцем я улыбнулся охране у винтовой лестницы, поднимавшейся между опорами «Орбит».
— Ресторан еще открыт? — спросил я.
— До половины четвертого, сэр, — сказал один из них. — У вас два часа.
— А если я пожелаю поесть после этого? — поинтересовался я.
— Будут работать другие заведения, — ответил охранник. — Закроется только ресторан.
Я кивнул и начал долгий подъем, едва замечая безымянных монстров, спускавшихся по лестнице и безразличных к угрозе, которую я представлял. Через двенадцать минут я поднялся на медленно вращающуюся платформу и подошел к женщине-метрдотелю.
— Раджпал, — сказал я. — Столик на одного.
Она озабоченно свела брови.
— Не устроит ли вас место за столиком на двоих?
— Это будет большое удовольствие, — ответил я.
Она кивнула.
— Все равно придется подождать десять-пятнадцать минут.
— Могу я воспользоваться туалетом? — спросил я.
— Конечно. — Она отступила в сторону.
За мной уже теснились другие желающие, метрдотель теряла голову, и я не сомневался, что она сразу забудет обо мне. Когда никто не отзовется на мое имя, она решит, что я устал ждать и ушел. Даже если она пошлет кого-нибудь проверить туалет, меня не найдут. Раджпал свое уже сделал.
В туалете я зашел в нужную мне кабинку, которая, к счастью, оказалась свободной. Когда минут через пять освободились остальные, я подтянулся, сел на перегородку и поднял один из квадратов потолка, за которым скрывался укрепленный лаз, техническая шахта для доступа к проводке и воздуховоду. Несколько секунд напряженных усилий, и я лежу в узком тоннеле, а потолочная плитка снова на месте. Теперь все, что мне нужно, — это успокоиться, подготовиться и верить в судьбу.
Найт и Джек Морган прошли в Олимпийский парк к четырем. Солнце палило по-прежнему, над асфальтом дрожал горячий воздух. Согласно информации Скотленд-Ярда и МИ-5, совместно контролировавших входы по личному приказу премьер-министра, Лансер не предпринимал попыток проникнуть на территорию со своим пропуском службы безопасности, который кто-то умный немедленно поместил в компьютере после того, как Лансера объявили в розыск.
Около половины пятого Найт с раскалывающейся головой вошел за Джеком в пустой стадион, который обходили кинологи с собаками, ища взрывные устройства. Лансер для него как-то отошел на второй план: сейчас Найт больше думал о детях. Все ли с ними в порядке в больнице? Приехала ли Аманда к внукам?
Найт уже хотел звонить матери, когда Морган сказал:
— Может, его спугнули на марафоне, и он сбежал, понимая, что у него нет шансов?
— Нет, — сказал Найт. — Он попытается что-то сделать. Что-то масштабное.
— Ну, это если он Гудини, — устало заметил Морган. — Меры безопасности как в зоне боевых действий, наверху удвоенные посты снайперов, весь наличный состав Скотленд-Ярда дежурит в коридорах и на лестницах…
— Я все это знаю, Джек, — сказал Найт. — Но если вспомнить, как далеко зашел этот чокнутый выродок, нельзя полагаться на меры безопасности любого уровня. Подумай, Лансер руководил организацией безопасности Олимпиады, контролировал бюджет в полтора миллиарда долларов. Он знает все варианты реагирования на нештатные ситуации Скотленд-Ярда и МИ-5. Семь лет у этого психа был доступ ко всем помещениям спортивных комплексов Олимпийского парка. К каждому дюйму, блин!
В три тридцать этого же дня я услышал, как гидравлические моторы, чье урчание эхом отдавалось в техническом зазоре в четырнадцать дюймов между потолком ресторана и крышей «Орбит», замедлили ход и остановились. Медленное вращение смотровой площадки прекратилось. Закрыв глаза и выровняв дыхание, я приготовился к тому, что ждало меня впереди, — к осуществлению моей судьбы, предназначения, последнего священного долга.
Без десяти четыре я выдавил содержимое тюбика на ткань тюрбана — от этого крема кожа становится почти черной. В помещение подо мной вошли уборщики. Несколько минут я слышал, как их швабры гулко задевали стены, а потом настала тишина, полчаса тишины, нарушавшейся лишь моими движениями, когда я мазал кремом голову, шею, руки.
В двенадцать минут пятого туалет в первый раз обошли кинологи с собаками. У меня мелькнула ужасная мысль, что у кого-нибудь из монстров достанет ума захватить что-нибудь из моей одежды, чтобы поставить своих зверей на след. Но патруль управился за минуту, не обратив внимания на запах пачули.
Они вернулись в пять, затем в шесть. Когда они ушли в третий раз, я понял: мой час настал. Осторожно пошарив за полоской изоляции, я нащупал заряженный магазин, который ждал меня уже семь месяцев. Сунув рожок с патронами в карман, я спустился в кабинку и разделся догола, оставшись на время черно-белым кошмаром, какого испугаешься, увидев в зеркале.
Обнаженный — на мне оставались только наручные часы, — я оторвал длинную полосу от тюрбана и обернул концы вокруг ладоней: рабочая длина удавки составила дюймов восемнадцать. Встав вплотную к стене рядом с дверью, я приготовился ждать.
В шесть сорок пять я услышал шаги и мужские голоса. Дверь открылась прямо на меня. Когда она качнулась в обратном направлении, я увидел высокого, атлетически сложенного черного монстра в спортивном костюме с большой сумкой в руке.
Он крупный и, наверное, тренированный, но в схватке с высшим существом у него нет шансов.
Гладкая полоска от тюрбана мелькнула у него над головой и перехватила шею. Не успел он даже отреагировать, как я уперся коленом в спину и выжал из него жизнь. Через несколько секунд, еще ощущая дрожь и тихий гнусавый всхлип его смерти, я оттащил тело чудовища в дальнюю кабинку и подошел к спортивной сумке, взглянув на часы. У меня еще полчаса.
Менее пятнадцати минут понадобилось мне, чтобы облачиться в парадную форму королевского гвардейца. Надев черный головной убор медвежьего меха, я почувствовал знакомую тяжесть шапки, надвинутой почти на брови и плотно закрывшей уши. Я отрегулировал для себя кожаный ремешок под подбородком и взял автоматическую винтовку, зная, что она не заряжена. Ничего, у меня в кармане полный рожок.
Затем вернулся в среднюю кабинку и стал ждать. В четверть восьмого я услышал, как дверь открылась и кто-то проворчал:
— Сапл, поднимаемся!
— Две минуты, — ответил я, закашлявшись. — Иди к люку.
— Ладно, встретимся наверху, — сказал он.
Хоть бы нет, подумал я, прежде чем за ним закрылась дверь.
Выйдя из кабинки, я постоял, следя за быстро бегущей секундной стрелкой. Ровно через девяносто секунд я глубоко вздохнул и вышел в коридор со спортивной сумкой в руке.
Быстрым шагом, глядя прямо перед собой без всякого выражения, я прошел через ресторан к стеклянным дверям правее по коридору. Двое в форме САС уже открывали замки. Двери распахнулись, и на меня обрушилась жара. Поставив сумку рядом с такой же, я вышел на смотровую платформу к узкой двери, охранявшейся еще одним сасовцем.
Я хорошо рассчитал время. Охранник прошипел:
— Опаздываешь, парень.
— Королевская гвардия не опаздывает, — ответил я, протиснувшись мимо него в узкую лестничную шахту. Железная лестница на стене вела к открытому люку.
Над собой я видел уже побледневшее небо и бегущие облака. Услышав в отдалении сигнал трубы, я полез наверх навстречу своей судьбе, такой близкой, что я ощущал ее жжением в мышцах и сладким потом на губах.
Трубачи по обе стороны помоста на арене играли минорную мелодию, которую Найт не узнал.
Он стоял высоко на северной трибуне и в бинокль рассматривал толпу, уставший, с болящей головой, безумно раздраженный упорной жарой и звуками труб, поющих в честь начала церемонии закрытия. Когда музыканты опустили трубы, на огромных экранах стадиона появилась снятая средним планом чаша олимпийского огня на крыше «Орбит», охраняемая почетным караулом с начала Олимпиады. Караул несли прямые, как шомпол, королевские гвардейцы.
Стоявшие на помосте подняли винтовки к плечу, повернулись на сорок пять градусов и парадным шагом, вытягивая носок и в такт взмахивая руками, разошлись в противоположных направлениях. Принимавшие караул поднялись на крышу из люков по сторонам смотровой платформы и зашагали к олимпийской чаше. Остановившись точно посередине, они двумя четкими поворотами поменялись местами со сменившимися. Сдавшие караул гвардейцы исчезли в люках, а новые синхронно поднялись на помост и встали навытяжку у олимпийского огня.
Найт ходил среди трибун еще полтора часа. Спустились легкие летние сумерки, поднялся ветерок, и у него немного отлегло от сердца. Несмотря на угрозу, исходившую от Лансера, огромное число спортсменов, тренеров, судей и болельщиков посетили церемонию закрытия, хотя могли остаться дома, в гарантированной безопасности.
Закрытие Олимпиады изначально планировали отметить пышно и празднично, как и театральное шоу по случаю начала Игр, но в свете недавних трагедий организаторы внесли изменения, сделав церемонию более торжественной и серьезной и включив выступление Лондонского симфонического оркестра, с которым Эрик Клэптон проникновенно исполнил свою песню «Слезы в раю».
К южным трибунам Найт шел под речь Маркуса Морриса, отчасти элегию, посвященную погибшим, отчасти здравицу великолепным достижениям, почти чудесам, которые показали спортсмены на Играх в Лондоне, несмотря на Кроноса и его Фурий.
Найт заглянул в программку: еще несколько речей, пара песен, передача олимпийского флага Бразилии, несколько слов мэра Рио и…
— Есть что-нибудь, Питер? — спросил Джек в радионаушнике. Они переговаривались на защищенной частоте на случай, если Лансер слушает переговоры в эфире.
— Ничего, — ответил Найт. — Но предчувствие по-прежнему плохое.
Только об этом он и думал, пока организаторы не отступили от заявленной программы, представив «особых гостей» церемонии.
На помост вышли Хантер Пирс с Усеном Боултом и четырьмя бегунами, завоевавшими золото в марафоне. Перед собой они везли Филатри Мидахо в инвалидном кресле, с накрытыми простыней ногами; внизу дежурили медики.
Мидахо получил ожоги третьей степени нижней половины тела и за неделю перенес несколько мучительных процедур по удалению отмерших тканей. Чемпион, разделивший с Боултом золото в стометровке, должен был бы сейчас лежать пластом, терпя сильные боли. Но, как говорится, за других не расписывайся.
Рано лишившийся родителей мальчишка-солдат сидел прямо, с высоко поднятой головой, и махал рукой зрителям, которые вскочили с мест и скандировали приветствия Мидахо. У Найта на глаза навернулись слезы. Камерунец показывал невероятное мужество, железную волю и такое человеческое достоинство, о котором Лансер мог только мечтать.
Спринтеру торжественно вручили его золотую медаль, и когда играли гимн Камеруна, Найту в бинокль трудно было найти того, кто не плакал бы, стоя на трибунах.
Хантер Пирс заговорила о законности проведения Игр в Лондоне, заявив, что смысл Олимпиады — возрождение и передача новым поколениям олимпийских идеалов и целей, провозглашенных Пьером де Кубертеном. Найта невольно захватила воодушевленная речь американской пловчихи.
Но он заставил себя отвлечься, стараясь думать, как Лансер-Кронос. Прокручивая в голове прощальную фразу сумасшедшего, он представлял ее напечатанной заглавными буквами, чтобы лучше вникнуть в смысл: «ПЕРЕД ТЕМ КАК ТЫ УМРЕШЬ, НАЙТ, Я ПОЗАБОЧУСЬ, ЧТОБЫ ТЫ СВОИМИ ГЛАЗАМИ УВИДЕЛ, КАК Я ПОГАШУ ОЛИМПИЙСКИЙ ДУХ РАЗ И НАВСЕГДА».
Найт обдумывал каждое слово, ища особый смысл; его удивлял странный выбор глагола.
Он включил радиомикрофон и сказал:
— Джек, а ведь дух не гасят.
— Еще раз, Питер?
Найт уже бежал к выходу.
— Лансер сказал, что погасит олимпийский дух раз и навсегда.
— Ну и?
— Дух не гасят, Джек. Гасят пламя.
Взгляните, как я прячусь на виду у сотни тысяч зрителей, собравшихся внизу, и миллиардной телеаудитории.
Вознесенный судьбой, избранный, обласканный богами, я безусловно супермен, на порядок выше жалкого Мидахо, Боулта, коллаборационистской стервы Хантер Пирс и прочих людишек, стоящих на арене и единодушно проклинающих меня как…
Поднялся ветер. Я посмотрел на северо-запад, где далеко за пределами стадиона, за границей Лондона, на горизонте сталкивались и поднимали грозовые головы черные тучи. Можно ли придумать более подходящую декорацию?
Предначертание свыше, подумал я, и тут над стадионом раздался рев.
С чего это они? A-а, сэр Элтон Джон с сэром Полом Маккартни поднялись на подиум и сели за составленные валетом белые рояли. Кто это с ними — Марианн Фейфул? Помилуйте, да они поют «Let It Ве» для Мидахо!
Под звуки их монструозного завывания мне смерть как захотелось нарушить стойку «смирно», поскрести шрам на затылке и оборвать их лицемерное сюсюканье немедленно. Но я, не отрывая глаз от приближавшейся грозы, приказал себе успокоиться и придерживаться плана до естественного и предрешенного конца.
Чтобы не слышать инфернальное пение, я стал думать, как всего через несколько минут разоблачу себя и смогу насладиться всеобщим ужасом. Я посмотрю, как Маккартни, Джон и Фейфул бросятся врассыпную, перепрыгивая через Мидахо, топча его в поваленной коляске, спеша к выходам, и радостно принесу последнюю жертву во славу всех истинных олимпийцев, когда-либо живших на Земле.
Слыша, как весь стадион поет «Let It Be», Найт бросился к «Орбит». Джек Морган уже стоял там, опрашивая гурок, охранявших винтовую лестницу, которая поднималась внутри ДНК-подобных изгибов к смотровой платформе.
Когда Найт добежал, ноги его сводило от судорог, а голова раскалывалась от боли. Он спросил, задыхаясь:
— Лансер наверху?
— Они говорят, после половины четвертого туда поднимались только снайперы САС, кинологи и два королевских гвардейца, охраняющих…
— Мы можем предупредить гвардейцев на крыше? — перебил Найт.
— Не знаю, — ответил Джек. — Боюсь, что нет.
— Я считаю, что Лансер планирует взорвать чашу, а может, и всю «Орбит». Где бак с пропаном, питающим огонь?
— Здесь, — напряженно ответил быстро подошедший человек.
Стюарт Микс возглавлял хозяйственную часть Олимпийского парка. Коренастый мужчина за пятьдесят, с тонкими, как карандаш, усиками и прилизанными черными волосами, с айпадом в руке, он обильно потел, вводя электронный код на двери в бетонной стене огромного технического подвала, проходившего под западными опорами «Орбит» и тянувшегося под рекой и площадью до стадиона.
— Размер у бака какой? — спросил Найт, когда Микс поднял дверь.
— Бак огромный, пятьсот тысяч литров. — Микс протянул айпад со схемой системы газовых труб. — Пропан используется для нужд всего парка, не ради же одной чаши его держать. Отсюда перед каждым соревнованием газ закачивается в резервуары-сборники каждого спорткомплекса, ну и в Олимпийскую деревню, конечно… Бак задумывался как электростанция, чтобы парку хватало своей энергии.
— Вы хотите сказать, что если он взорвется, взорвется все? — Найт похолодел.
— Нет, я не… — Микс замолчал, побледнев. — Ей-богу, не знаю.
— Десять дней назад мы встретили Лансера на смотровой платформе — он закончил осматривать чашу. Он тогда спускался в подвал, Стью? — спросил Джек Морган.
Микс кивнул:
— Майк настоял на полном осмотре — от бака по всей линии до штуцера, который соединяет трубу с чашей. Больше часа возился.
— У нас нет часа, — сказал Найт.
Джек уже стоял на лестнице, собираясь спуститься и обследовать огромный пропановый бак.
— Вызывай кинологов по новой, Стью. Отправь их вниз, когда придут. Питер, осмотри трубопровод до крыши.
Найт кивнул и спросил Микса, нет ли при нем каких-нибудь инструментов. Директор хозчасти отстегнул «Лезермен», который носил на поясе в кожаном футляре, и обещал переслать схему газовых труб. Найт еще и двадцати ярдов не прошел по винтовой лестнице, как телефон зажужжал.
Он хотел открыть сообщение, когда в голову ему пришла одна мысль, и схема вдруг стала не очень важна. Он включил свой микрофон и сказал:
— Стюарт Микс, а как управляется подведение пропана к чаше? То есть объем поступающего пропана регулируется ручным клапаном или везде электроника?
— Электроника, — ответил Микс. — Труба к чаше идет через технический этаж, часть нашей системы воздуховодов между потолком ресторана и крышей.
Несмотря на головную боль и сильное, изматывающее раздражение, Найт прибавил шаг. Ветер стал заметно сильнее, вдалеке заворчал гром.
— Оттуда на крышу попасть можно? — спросил он.
— С двух сторон откатные люки, к ним ведут лестницы, — сказал Микс. — Гвардейцы поднимаются, а сменившиеся уходят. Еще есть вентиляционная шахта — в нескольких футах от клапана, о котором вы спрашивали.
Не успел Найт обдумать услышанное, как Джек сказал в свой радиомикрофон:
— Главный бак чист. Стюарт, нам известен максимальный объем и сколько там сейчас пропана?
— Бак заправили позавчера утром, Джек, — ответил начальник хозчасти Олимпийского парка.
Находясь в двухстах футах над парком и услышав это, Найт понял, что тоннель метро между «Орбит» и стадионом автоматически превращается в гигантскую бомбу, способную уничтожить не только башню, но и южную часть стадиона со всеми, кто там находится, не говоря о том, что случится, если от взрыва основного бака сдетонируют пропановые резервуары остальных спорткомплексов.
— Эвакуация, Джек, — сказал он. — Прикажи службе безопасности немедленно прервать церемонию и вывести людей со стадиона и из парка.
— А если он наблюдает? — спросил Морган. — Если у него дистанционный взрыватель?
— Ну, не знаю, — с отчаянием ответил Найт, которому больше всего хотелось повернуться и бежать как можно дальше. В конце концов, у него дети. Сегодня он дважды чудом избежал смерти. Стоит ли испытывать судьбу в третий раз?
Продолжая подниматься, он на ходу просматривал схему трубопровода, ища штуцер на электронном управлении между крышей и потолком ресторана. У него сразу возникла уверенность, что именно у контрольного клапана Лансер прикрепил детонатор к главной трубе газопровода.
Если Найт доберется до детонатора, значит, разрядит. Если не доберется…
Совсем недалеко сверкнула молния. Ветер превратился в шквал, когда Найт добрался до входа на обзорную платформу. На стадионе гремела самба в честь Бразилии, принимающей Олимпиаду 2016 года.
Хотя гурок предупредили, что он идет, охрана у входа потребовала, чтобы Найт предъявил удостоверение. На платформе его встретил Крестон, командир снайперов САС. Крестон сказал, что он со своей командой и съемочная группа «Скелетон-ТВ» находятся на платформе с пяти часов, когда ресторан был закрыт для всех, кроме королевских гвардейцев, которые воспользовались туалетами, чтобы переодеться в форму, а сменившиеся — в свою одежду.
Королевские гвардейцы, мелькнуло в голове Найта. Лансер был одним из них.
— Проводите меня в кухню, — сказал Найт. — По нашим расчетам, там находится взрывное устройство, прикрепленное к пропановой трубе над потолком.
Через несколько секунд Найт уже бежал через зал ресторана. За ним едва успевал командир САС. Найт оглянулся через плечо.
— Люки на крышу открыты?
— Нет, — ответил снайпер. — До конца церемонии не откроются, там таймеры.
— И что, никак нельзя связаться с гвардейцами, несущими караул?
Крестон покачал головой:
— Они даже не вооружены, это церемониальная часть.
Найт прижал радиомикрофон:
— Микс, где я могу подняться в техническую шахту?
— В кухне, слева от колпака плиты, — ответил Микс. — Кухня за туалетами, двойные двери.
Быстро идя по коридору, Найт увидел туалеты, вспомнил, что здесь переодевались гвардейцы, и его словно что-то толкнуло изнутри.
— Когда ушли сменившиеся? — спросил он у снайпера.
— Сразу как сменились. У них были места на стадионе.
— Переоделись и ушли?
Снайпер кивнул.
Вместо того чтобы идти на кухню, Найт, доверившись интуиции, остановился и толкнул дверь женского туалета.
— Вы что? — удивился снайпер.
— Сам не знаю, — ответил Найт. В туалете никого не было. Он присел на корточки и заглянул под двери снизу. Кабинки были пусты.
Он быстро прошел в соседнее заведение и через несколько секунд наткнулся на тело темнокожего мужчины в крайней кабинке.
— У нас тут мертвый гвардеец в мужском туалете! — крикнул Найт в свой микрофон, направляясь к кухне. — Уверен, Лансер завладел его формой и стоит сейчас на крыше. — Он посмотрел на снайпера. — Узнайте, как открыть эти чертовы люки.
Сасовец кивнул и побежал обратно, а Найт быстро нашел потолочный люк слева от вытяжки. Подтащив к плите стальной кухонный стол, он включил микрофон и спросил:
— Нельзя ли получить изображение стоящих в карауле и проверить, действительно ли один из них Лансер?
Слыша, как Джек передает просьбу снайперам, залегшим высоко над стадионом, Найт впервые заметил на люке замок.
— Еще мне нужна комбинация, Микс.
Микс продиктовал цифры. Найт дрожащими руками набрал код, и замок открылся. Шваброй он подтолкнул дверцу люка вверх и огляделся, проверяя, нет ли чего, чем можно отрезать питающую чашу трубу. Его внимание привлекла кулинарная газовая горелка — такими повара растапливают сахар и делают карамель. Он снял горелку с крюка вместе с зажигалкой и забросил в люк.
Дважды покачав руками, чтобы расслабить мышцы, Найт подпрыгнул и ухватился за боковины люка. Повисев так несколько секунд, он глубоко вздохнул, поднял ноги углом и с силой махнул ими назад. Одновременно он выпрямился на руках.
Забравшись в лаз между потолком и крышей, Найт вытянул и включил ручку-фонарик, подталкивая горелку перед собой, пополз к медной трубе, проходившей через шахту футах в шести. Найту не пришлось ползти все шесть футов, чтобы разглядеть обмотанную вокруг трубы черную изоляционную ленту, под которой угадывался сотовый телефон и что-то бугрилось.
— Я нашел взрыватель, маленькую магниевую бомбу, примотанную к трубе, — сказал он. — Это не таймер. Лансер собирается произвести взрыв, позвонив на этот номер. Перекройте газовую систему, гасите олимпийский огонь, немедленно!
Дуй, ветер, дуй!
Молния расколола небо, и гром прокатился на северо-западе, у Кроуч-Энд и Страуд-Грин, совсем недалеко от того района, где родители-наркоманы произвели меня на свет. Круг замыкается. Это предначертание.
Когда идиот, который руководит Международным олимпийским комитетом, отдаст приказ спустить флаги, объявит о завершении Игр и прикажет погасить олимпийский огонь, я с радостью приму свою судьбу. Усталый от напряженного внимания, я смотрел на сизо-черную стену надвигавшейся бури и думал, что моя жизнь похожа на эллипс беговой дорожки — началась и закончится почти в одном и том же месте.
Вынув из кармана сотовый, я нажал кнопку скоростного набора и услышал соединение. Сунув телефон в карман, я поднял винтовку, сделал два шага вперед и повернулся вправо, к чаше.
За несколько минут до этого на западную трибуну стадиона нехотя поднялась Карен Поуп, как раз в тот момент, когда к микрофону вышел президент Международного олимпийского комитета Жак Рогге, осунувшийся и мрачный. Журналистка только что закончила новую статью на сайте «Сан», где написала о спасении Найта и его детей, смерти Марты и ее сестер и объявлении Лансера в международный розыск.
Рогге говорил, перекрывая шум усилившегося ветра и громкого ворчания грома. Поуп думала только о том, что треклятые Игры наконец-то закончились. По ней, так до свидания и скатертью дорога. Поуп хотелось бы никогда больше ни строчки не писать об Олимпиадах, хотя она понимала, что это недостижимая мечта. Поуп чувствовала себя вялой, опустошенной и усталой. Ею владело отчаянное желание выспаться. А тут еще и Найт не отвечал на звонки, и Джек Морган, и Поттерсфилд. Что происходит, чего она опять не знает?
Пока Рогге монотонно заканчивал речь, собираясь объявить о закрытии Олимпиады, Поуп, рассматривая трибуны, рассеянно подняла глаза к чаше с огнем. Пламя билось на ветру. Она призналась себе, что ждет не дождется, когда же его погасят, при этом чувствуя себя немного виноватой в…
Королевский гвардеец слева от чаши вдруг подхватил винтовку, сорвал шлем из медвежьего меха, сделал шаг вперед, повернулся и выстрелил. Второй гвардеец дернулся, покачнулся и боком упал с возвышения. Его тело ударилось о крышу, покатилось, соскользнуло с края, полетело вниз и исчезло.
Поуп ахнула от ужаса, но ее вздох потонул в криках тысяч людей, слившихся в один неистовый вопль, когда из динамиков на весь стадион прозвучало оглушительное:
— Вы жалкие низшие твари! Неужели вы думали, что посланец богов позволит вам так просто отделаться?!
Сжимая сотовый в левой руке, я говорил, слыша снизу собственное эхо:
— Ваши снайперы САС, натыканные по всему парку, идиоты. Я держу в руках взрыватель. Застрелите меня — и попрощайтесь с этой башней, стадионом и десятками тысяч жизней.
Внизу толпа взорвалась воплями. Люди кинулись прочь, как обезумевшие крысы с тонущего корабля. Видя, как они мечутся и рвут друг друга, я удовлетворенно улыбнулся.
— Сегодняшний день ознаменует конец современных Олимпийских игр! — проревел я. — Сегодня мы погасим пламя коррупции, горевшее с тех самых пор, как более века назад предатель де Кубертен выступил со своей идеей глумления над истинными Играми!
Найт слышал выстрелы и громовую угрозу Лансера через вентиляционную шахту, проходившую в нескольких футах за трубой с пропаном.
У него не было времени обезвредить взрыватель. Кроме того, он не сомневался, что Лансер предусмотрел немедленный взрыв при любой попытке сорвать адскую машинку с трубы.
— Может, перекрыть все баки? — спросил он через радиомикрофон.
— Это катастрофа, Питер! — закричал в передатчике Джек. — Все клапаны заварены открытыми!
Лансер ударился в нескончаемую тираду об Олимпиадах, начиная с барселонских врачей, отравивших его, чтобы не дать величайшему в мире спортсмену выиграть золото в декатлоне. Внизу шумела толпа — перепуганные люди в панике пытались выбраться со стадиона. Найт понимал, что у него только один шанс.
Выставив горелку вперед, он, извиваясь, протиснулся мимо газовой трубы с примотанной бомбой к вентиляционной шахте.
Через щели решетки Найт видел вспышки молний и бьющееся на ветру пламя. Олимпийский огонь все еще горел.
Решетку удерживали четыре болта, каждый был запечатан искусственной смолой. Может, ее удастся растопить?..
Найт схватил горелку и зажигалку, открыл газ и поджег. Смола быстро расплавилась, стала тягучей и мягкой. Ухватив головку болта пассатижами из универсального набора Микса, Найт быстро откручивал ее, очень довольный, что болт поддается.
Молнии исчертили небо, от грома все дрожало, как от близкой канонады, а я гремел над обезумевшей толпой, затопившей выходы в поисках спасения.
— По этим и тысячам других причин современные Олимпийские игры должны прекратиться раз и навсегда! Уверен, вы понимаете!
Но вместо криков ужаса или дружного выражения согласия я услышал нечто невероятное: монстры освистывали меня. Они улюлюкали, выкрикивали невнятные непристойности, марая мой гений, мое превосходство.
Последние унижения мученика за правое дело остры и обидны, но это всего лишь придорожный фугас, валун на пути, неспособный остановить свершавшуюся судьбу.
И все же это неприятие подняло во мне волну небывалой ненависти, отвращение ко всем монстрам внизу на стадионе.
Глядя вверх, в грозовое небо, рокочущее громом, плюющееся молниями и низвергающее ливень, я закричал:
— Вам, боги Олимпа, я жертву свою посвящаю!
Выбравшись из вентиляционной шахты на крышу обзорной платформы и сразу промокнув, Найт шагнул вперед.
Прежде чем палец сумасшедшего утопил кнопку «отправить», Найт снизу нанес Лансеру боковой удар. Скорбный главой олимпиец согнулся и упал на платформу. Винтовка отлетела к краю крыши.
Найт бросился на негодяя, который, даже падая, не выпустил мобильный телефон. Бывший декатлонист был почти на десять лет старше, но быстро доказал, что он крупнее, сильнее и опытнее как боец.
Тыльной стороной руки он ударил Найта так, что агент лондонского «Прайвит» отлетел в сторону, едва не впечатавшись лицом в раскаленную стенку чаши. Адский жар и проливной дождь привели его в чувство почти мгновенно.
Извернувшись, он увидел, что Лансер пытается подняться на ноги, и пнул его в щиколотку. Сумасшедший взвыл и упал на одно колено. Не давая ему подняться, Найт локтем охватил бычью шею Лансера, пытаясь придушить его и выхватить сотовый, прежде чем бомба на газовой трубе будет приведена в действие.
Сдавливая Лансеру шею, он одновременно с силой отводил в сторону его большой палец, чтобы ослабить хватку на телефоне. Но Лансер, упираясь подбородком в грудь, с разворота ударил Найта локтем в бок, все еще болевший после попытки одной из покойных Фурий сбить его машиной.
Взвыв от мучительной боли, Найт все же не ослабил хватку. Вспомнив о Люке и Изабел, он воспользовался методом сына — впился зубами в затылок сумасшедшего и с мясом вырвал кусок жесткой рубцовой ткани старого шрама. Лансер заревел от ненависти и ярости.
Найт запустил зубы в мышцы шеи противника.
Лансер обезумел, с ревом крутясь и брыкаясь, молотя Найта кулаками через плечи, стараясь попасть ему по голове. Потом он снова начал работать локтями, нанося удары то справа, то слева с такой силой, что отчетливо послышался хруст сломанных ребер.
Это оказалось слишком.
Задохнувшись от боли в боку, Найт с воплем отшатнулся и выпустил Лансера. Упав на залитую дождем платформу, он со стонами ловил ртом воздух и старался справиться с болью.
Затылок и шею Лансера заливала кровь. Он тяжело повернулся, глядя на Найта сверху вниз со злорадством и отвращением.
— У тебя не было шансов, Найт, — торжествующе сказал Лансер и, отступив на шаг, снова поднял руку с сотовым. — Ты выступил против высшего существа. Ты не мог…
Найт метнул в Лансера универсальный инструмент.
«Лезермен» пролетел концом вперед, и узкие зубчики плоскогубцев глубоко вошли Лансеру в правый глаз.
Зашатавшись и попятившись, судорожно размахивая сотовым и тщетно пытаясь вырвать «Лезермен», который окончательно решил его судьбу, Лансер испустил вопль, леденящий кровь.
Найт испугался, что Лансер удержится на ногах, нажмет кнопку и вызовет взрыв.
Но небо раскололось от удара грома, и из туч ослепительно белым зигзагом вырвалась молния. Миновав громоотводы, укрепленные высоко над смотровой платформой, она ударила точно в ручку «Лезермена», который торчал из глаза Лансера, покарав самозваного посланца богов. Лансера отбросило назад, и он, потеряв равновесие, свалился в кратер раскаленной чаши, где его объял ревущий олимпийский огонь.