Фальшивая империя

Черно-белая фотография, на которой мы запечатлены в день нашей свадьбы, стоящая на моем столе, больше не выглядит бутафорией. Она выглядит настоящей. Я даже могу точно определить момент, когда это произошло. Крю сказал мне, что мы должны были попрактиковаться в танцах, прежде чем пожениться, так же, как мы целовались перед произнесением наших клятв. Я улыбаюсь, и он тоже.

Я пытаюсь представить маленького ребенка с голубыми глазами Крю и моими темными волосами. Ноне могу. Я никогда раньше не держала на руках ребенка; я даже не могу вспомнить, когда в последний раз видела детей вживую.

Вместо того чтобы зайти в аптеку и развеять все сомнения, я иду прямо домой. Трусиха. Я ищу утешения, которое может дать только Крю. Обычно это включает в себя обнимания на диване, а затем секс.

Мое тело привыкло жаждать его.

Двери лифта открываются, показывая Крю, прислонившегося к стене рядом с картиной Моне.

— Наконец-то! Я как раз собирался тебе звонить.

Я рассматриваю его: зачесанные волосы, смокинг и озабоченное выражение лица

— Ты забыла, — эти два слова являются плоскими, раздраженными. Любые надежды уговорить его остаться дома, поваляться на диване и признать, что я, возможно, беременна, улетучиваются, как листья в ветреный осенний день.

— Нет, — вру я. — Моя встреча просто затянулась. Я приехала домой, как только смогла, — последняя часть, по крайней мере, правда. Я помчалась домой, потому что хотела увидеть его. — Я поеду переоденусь.

Не могу поверить, что забыла. Сегодня вечером корпоративная вечеринка «Кенсингтон Кансалдид». Я знаю, что это важно для Крю.

Крю хватает меня за руку, когда я пытаюсь пройти мимо него. Его раздраженное выражение лица меняется, появляется что-то более мягкое.

— С тобой все в порядке?

Я приклеиваю на лицо улыбку.

— Конечно. Просто дай мне несколько минут, хорошо? — я не могу ему сказать. Не перед тем, как нам придется всю ночь вести светскую беседу с важными людьми. Какая-то часть меня даже испытывает облегчение. У меня нет другого выбора, кроме как не произносить этих слов.

Только когда я оказываюсь в своей гардеробной, я позволяю улыбке исчезнуть. Я где-то когда-то читала, что улыбка обманывает ваш мозг. Простое движение запускает высвобождение гормона счастья, независимо от того, фальшивая у вас улыбка или настоящая. Поскольку я не могу пить, возможно, в течение девяти месяцев, а пока до тех пор, пока не пройду тест на беременность, я собираюсь принимать любые лекарства, которые мой организм может вырабатывать естественным путем. И сегодня вечером я заставлю себя много улыбаться.

Я меняю юбку-карандаш и блузку, которые носила весь день, на шелковое платье в пол. Изумрудная ткань шелестит на моей коже, когда я направляюсь в ванную, чтобы освежить прическу и макияж. Как только я довольна и тем, и другим, я беру подходящий клатч и пару туфель на шпильках с ремешками. Мои ноги съеживаются от этой мысли, но ткань будет волочиться по полу, если я не надену каблуки.

Крю находится на том же месте, где я его оставила, просматривает электронную почту на своем телефоне.

— Я готова, — щебечу я.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он мне, прежде чем мы заходим в лифт.

Я прикусываю язык, пока боль не становится острой, борясь с желанием рассказать ему, чем я была озабочена весь день.

— Спасибо.

— Все хорошо на работе?

— Да, — я колеблюсь. — Возможно, на следующей неделе мне придется съездить в Париж на несколько встреч.

Крю не отрывает взгляда от телефона.

— Да. Конечно.

— Хорошо, — я откидываю голову на жесткие панели лифта, следуя за Крю в подземный гараж, когда мы достигаем нижнего этажа. Роман ждет рядом с машиной. Он уважительно кивает мне.

— Миссис Кенсингтон.

Я улыбаюсь ему, прежде чем забраться во внедорожник.

Поездка в Метрополитен проходит в молчании. Я знаю, что Крю нервничает из-за сегодняшнего вечера. В последнее время он занимался крупной сделкой, и я уверена, что он готов к вопросам инвесторов. Я озабочена возможностью того, что внутри меня может расти крошечный человечек.

Выйти из машины и подняться по ступенькам — и мои ноги начинают кричать на меня от боли. Система климат-контроля и гладкие полы в вестибюле музея создают небольшое облегчение. Нас немедленно проводят в Большой зал. Вежливая болтовня эхом отражается от высокого потолка и каменных стен. У меня едва хватает времени рассмотреть свечи или цветочные композиции, украшающие помещение, прежде чем к нам начинают подходить люди.

Крю — золотой мальчик «Кенсингтон Кансалдид», всего Манхэттена. Наследник престола. Будущий император.

У меня никогда не складывалось впечатления, что Артура Кенсингтона любят. Подкованный в бизнесе, но недоступный. Это тот парень, которого ты приглашаешь, потому что должен, а не потому, что хочешь.

Оливер — это скорее загадка. Я замечаю, что он стоит в углу, разговаривая с двумя другими мужчинами в смокингах. Он похож на лакея своего отца, готовый сделать все возможное, чтобы произвести впечатление и удержать свое положение. Но я не думала, что он из тех, кто может трахнуть жену своего отца за его спиной. Какими бы ни были его намерения, у него нет той непринужденной харизмы, которой обладает Крю. Способность заставить вас чувствовать себя особенной только за то, что вы привлекли его внимание. Я заметила это, когда мне было шестнадцать, и сказала отцу, что единственный Кенсингтон, за которого я выйду замуж, — это Крю, и я вижу это сейчас, когда он разговаривает со Спенсерами.

Такое чувство, что каждый из тысячи с лишним посетителей уже поговорил с Крю к тому времени, как мы добрались до нашего столика в самом центре зала. Артур и Кэндис уже сидят, но Оливера нигде не видно.

Артур встает, чтобы поцеловать меня в щеку, изображая идеального тестя.

— Скарлетт. Сногсшибательно, как всегда.

— Спасибо, — я улыбаюсь Кэндис, которая выглядит совершенно непринужденно рядом со своим мужем. Возможно, я недооценила и ее, и Оливера. Она определенно не похожа на человека, способного отказаться от своего брака. Измена может быть социально приемлемой для мужчин, но она стала бы изгоем, если бы об этом стало известно.

— Ты говорил с Джастином Марксом? — Артур переключает свое внимание на Крю, который выдвигает мой стул.

Я посылаю ему легкую улыбку, когда опускаюсь, немедленно сбрасывая каблуки под скатертью.

— Да, — Крю подзывает официанта и заказывает скотч. Он смотрит на меня. — Ты хочешь шампанского?

По какой-то причине мне не приходило в голову, что тут может подаваться алкоголь.

— Нет, спасибо. У меня болит голова.

Его лоб морщится.

— Правда? Ты ничего не говорила.

— Я в порядке. У меня просто был долгий день. Алкоголь, вероятно, усыпит меня.

Морщинка между его глазами не разглаживается. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы услышать фальшивую нотку в моем голосе. Но прежде чем он успевает задать еще какие-либо вопросы, Артур прерывает меня, очевидно, не разделяя той же заботы о моем благополучии, что и его сын. Думаю, он чувствовал бы себя по-другому, если бы знал, что моя «головная боль» — это будущее его тщательно построенной империи.

Я отключаюсь, пока Крю и Артур обсуждают дела. Оливер появляется, когда подают ужин, и занимает одно из двух свободных мест. Он игнорирует Кэндис и присоединяется к обсуждению какого-то инвестора. Я ковыряюсь в своей еде. Я хочу есть, но не то, что лежит у меня на тарелке. Стейк выглядит сырым, а картофель слишком прожаренный.

— Ты не голодна? — спрашивает меня Крю, когда его отец отвлекается на сотрудника музея, который спрашивает его о какой-то логистике.

— Не очень.

— Ты хочешь уйти? Мы можем уйти, если...

По какой-то причине от этого предложения у меня на глазах наворачиваются слезы. Что, вероятно, связанно с гормонами. Я знаю, что Крю видит это, поскольку его глаза расширяются.

— Нет. Мы должны остаться. Я просто... мне нужно в уборную. Я скоро вернусь.

— Хорошо, — Крю звучит неуверенно, но его отец снова что-то спрашивает у него. Он отвлекается.

Я снова надеваю туфли и направляюсь к туалету, следуя указателям. Я иду прямо в одну из кабинок и прислоняюсь спиной к кафельной стене, наслаждаясь ощущением холодного камня на своей коже. Глубокие вдохи немного помогают справиться с тошнотой.

Всю ночь я играла роль «плюс один» для Крю. Никого здесь не интересует мое мнение о «Кенсингтон Кансалдид». Я никому из них ничего не должна. Но я хочу поддержать Крю, как это сделал он, когда поддержал меня с моим отцом или когда спрашивал о моих встречах и выслушивал мои ответы. Ради него я могу вытерпеть ночь скучных разговоров и еды по завышенным ценам.

Я делаю свои дела, а затем покидаю кабинку, чтобы вымыть руки. Намыливаю их, когда открывается дверь туалета, и входит Ханна Гарнер. На ней темно-синее платье, которое оттеняет ее загар и каскад светлых кудрей. Я никогда не требовала от Крю подробностей об их прошлом. Честно говоря, я не хочу их знать. Но это ставит меня в невыгодное положение, которое Ханна намерена использовать.

— Скарлетт. Какой сюрприз.

— Что здесь удивительного? — я споласкиваю руки и закрываю кран. — То, что я умываю руки, или то, что я здесь поддерживаю своего мужа?

Она хихикает, и это звучит злобно.

— Твоего мужа? Он не принадлежит тебе. Его заставили жениться на тебе. Совершенно очевидно, что ты ему даже не нравишься.

— Ты ничего не знаешь о моем браке.

— Я знаю больше, чем ты думаешь. Я знаю, что Крю не едет домой после работы, — она делает шаг ближе. Ее каблук стучит по полу, как предупредительный выстрел. — Хочешь знать, откуда я это знаю?

— Он расстался с тобой, — я повторяю то, что он мне сказал.

Ханна цокает языком и качает головой.

— Это то, что ты говоришь себе? Он — Крю Кенсингтон. Ты зануда, настолько одержимая работой, что твоему папочке пришлось продать тебя тому, кто больше заплатит. Все, что достойно в тебе внимания, это твои деньги. Он представляет меня, когда кончает во время секса.

Моя ладонь дергается, испытывая искушение дать ей пощечину. Но я не доставлю ей такого удовольствия. Реакция — это именно то, чего она хочет.

— Всегда такая стойкая, Скарлетт. Ведешь себя так, будто тебе на все и на всех наплевать. Но я видела тебя раньше с Крю. Ты заботишься о нем. Думаешь, он верен тебе? Никогда не думала, что Принцесса Парк-авеню может быть такой наивной.

— Ты, кажется, ужасно ревнуешь, Ханна. Я вышла замуж за того парня, которого ты хочешь?

Ее глаза сужаются.

— Две недели назад он трахнул меня в туалете клуба. Сказал, что никогда не кончал сильнее. Я не хочу его. Он уже мой.

Впервые я чувствую легкую вспышку неуверенности и ненавижу себя за это. Крю был в «Пруф» две недели назад, когда я предложила ему пообщаться с Ашером. Стал бы он трахаться с Ханной вместо этого? Это было до того, как он узнал, что я ему верна. На лице Ханны нет ничего, кроме триумфа, уверенности без следа обмана. Но я ей не доверяю. У нее есть все основания лгать, чтобы посеять сомнение в моей голове.

Нет ничего, что я ненавижу больше, чем когда меня выставляют дурой. Всю мою жизнь люди видели во мне избалованную принцессу. Они никогда не задумывались о том, насколько тяжелой чрезмерное богатство может сделать вашу жизнь. Все становится фальшивым. Всегда сомневаться в намерениях других заставляет вас чувствовать себя одиноко.

Мне повезло во многих отношениях, но моя жизнь далека от совершенства.

Я доверяю Крю. Я верю, что он предан мне.

А если это не так, если я ошибаюсь, это разобьет меня вдребезги.

Я смотрю Ханне прямо в глаза.

— Я тебе не верю.

Я выхожу из туалета, не сказав больше ни слова. Приглушенная музыка и голоса, доносящиеся из холла, звучат громко после тихого противостояния в туалете.

Когда я возвращаюсь на вечеринку, мой взгляд прикован прямо к Крю. Он стоит возле нашего пустого столика, выглядя греховно сексуально в своем смокинге, сжимая в руке бокал с янтарной жидкостью и разговаривая с большой толпой мужчин.

Я вздыхаю и направляюсь к открытому бару. Джозеф Хантингтон, хороший друг моего отца, стоит рядом с ним, наблюдая, как бармен смешивает мартини. Он улыбается, когда видит меня.

— Скарлетт! Как ты, дорогая?

— Я в порядке, мистер Хантингтон. Как у вас дела?

— Хорошо, хорошо.

— Вот это семейка, в которую ты попала? — он машет рукой на окружающую нас роскошь. — Хэнсон никогда не устраивал такого рода интриг.

Я пожимаю плечами.

— Мой отец не из тех, кто любит помпезность.

— Я бы так не сказал, увидев свадьбу, за которую он заплатил.

Я улыбаюсь.

— Вините в этом мою мать.

— Может быть, ты все изменишь, когда Хэнсон уйдет в отставку, — Джозеф пристально смотрит на меня. В основном я игнорировала спекуляции о будущем нашего семейного бизнеса. Мой отец приближается к пенсионному возрасту. Я не устроилась на работу в компанию, как все от меня ожидали. Я вышла замуж за Крю, у которого есть собственная империя, которой нужно управлять.

— Может быть.

Джозеф улыбается моему неопределенному ответу и берет свой бокал.

— Приятного вечера.

— Вам тоже.

Я поворачиваюсь к бармену, как только он исчезает.

— Привет. Не мог бы ты приготовить мне что-нибудь без алкоголя, пожалуйста?

Бармен ухмыляется. Он симпатичный, примерно моего возраста. Высокого телосложения и с лохматыми волосами.

— Первый безалкогольный коктейль за вечер.

— Держу пари, бизнесмены любят модные напитки.

— Без шуток. Если бы я заложил одну из этих бутылок, то смог бы платить арендную плату в течение нескольких месяцев, — он быстро отступает. — Очевидно, я не собираюсь этого делать. Просто неудачная шутка.

Я смеюсь.

— Не беспокойся об этом. И я сомневаюсь, что кто-нибудь вообще заметит.

— Ты любишь имбирь?

— Да.

Он кивает и начинает наливать.

— Ты давно работаешь барменом?

— Пару лет. Я получаю степень магистра в Нью-Йоркском университете. Это хорошие деньги и не мешают моим занятиям.

— На кого учишься?

Он выглядит смущенным.

— Антрополог. Ты можешь смеяться. Я буду есть рамен всю свою жизнь.

— Рада за тебя, — говорю я и имею в виду именно это. — Деньги переоценивают.

— Легко говорить, когда они у тебя есть.

— Ты прав, — соглашаюсь я. — Но я уверена, что большинство из этих людей не очень довольны своей жизнью.

— А ты?

Я вздыхаю.

— Это сложный вопрос.

— Верно, — он изучает меня с минуту, затем протягивает руку. — Я Чарли.

Я пожимаю его протянутую руку.

— Скарлетт.

— Ты работаешь в «Кенсингтон Кансалдид»?

— Не совсем так. Я замужем за Крю Кенсингтоном.

— Мне показалось, я тебя узнал, — отвечает Чарли. — У тебя была та большая, шикарная свадьба этим летом, не так ли?

— Ага.

— Моей младшей сестре нравится твой журнал.

Я улыбаюсь.

— Неужели?

— Угу. В последний раз, когда я был дома, моя кровать была завалена винтажными вещами.

— Серьезно?

— Клянусь.

— Ух ты. Это льстит.

Чарли ставит передо мной бокал.

— Что-то вроде Ширли Темпл, но я добавил несколько особых ингредиентов. Никакого алкоголя.

— Спасибо, — я делаю глоток. По вкусу напоминает имбирь, грейпфрут и розмарин. — Это действительно вкусно.

— Здорово.

Я продолжаю болтать с Чарли. Иногда кто-то подходит за добавкой, и ему приходится работать. Я часто заканчиваю разговор с кем бы то ни было, снова и снова слыша о том, какую фантастическую работу проделал Крю и как они с нетерпением ждут будущих проектов.

К тому времени, как появляется сам Крю, я допиваю свой третий коктейль, гоняя соломинкой лед по кругу, пока Чарли готовит кому-то джин с тоником.

— Привет, — он останавливается рядом со мной, достаточно близко, чтобы я могла чувствовать тепло, исходящее от его тела.

— Привет, —лед звенит о мой стакан, пока я гоняю его по кругу. Раздражающий напев Ханны отдается у меня в голове.

Я не хочу его. Он уже мой.

Крю оглядывает меня. Я знаю, потому что чувствую каждое место, по которому скользит его взгляд.

— Ты что, пьяна?

Я смеюсь.

— Нет, но я бы хотела.

Он хмурит брови, пытаясь понять мои слова.

— Ты готова идти?

— А ты?

— Я бы не спрашивал, если бы это было не так.

Я фыркаю.

— Правильно. Мы делаем только то, что ты хочешь. Поскольку я всего лишь жена Крю Кенсингтона. И ничего больше. Ничего существенного.

Обида, затем вспышка гнева появляются на его лице.

— Я думал, мы прошли через это чушь.

— Да, я тоже. А потом со мной всю ночь обращались как с мебелью, в то время как тебя нигде не было видно.

Чарли заканчивает готовить напиток. Теперь он притворяется, что не слышит нашего разговора, хотя я уверена, что слышно каждое слово.

— Ты знала, что это будет за вечер, — отвечает Крю. — На что похож этот мир.

— Я хочу, чтобы мы были другими.

— Мы другие.

— Сейчас мне так не кажется, — я допиваю остатки своего напитка и машу Чарли на прощание. — Спасибо, что составил мне компанию.

Он улыбается и кивает. Я кладу пару сотен в его банку для чаевых.

Крю следит за мной, и на его челюсти дергается мышца. Я шатаюсь, когда делаю шаг, отдергивая локоть, когда он пытается поддержать меня.

— Я в порядке.

— Ты пьяна.

Я смеюсь.

— Нет. Я чертовски трезвая, благодаря тебе.

Замешательство искажает его красивое лицо.

— Что? Я не говорил тебе не пить.

Я начинаю идти к выходу, оставляя его плестись за мной. Стаккато моих каблуков стучит по мрамору, как сердитый марш. Я сошла с ума. Злюсь, что могу все испортить. Безумно волнуюсь, если все испорчу.

Он преследует меня. Я чувствую это, и это меня тоже бесит.

Я едва замечаю, как его рука сжимает мой локоть, прежде чем он тянет меня в одну из пустых галерей, которые тянутся вдоль коридора, ведущего в вестибюль. Одним плавным движением я оказываюсь у стены.

— Скарлетт. Что случилось?

Здесь так темно. Только слабый намек на свет проникает сюда из коридора.

— Ничего.

— Не лги мне.

Я целую его. Он стонет, когда я прикусываю его нижнюю губу зубами. Внезапно я прихожу в отчаяние. Цепляюсь за пиджак смокинга, а затем вожусь с брюками.

— Скарлетт, — он снова произносит мое имя, но я сосредоточена на одном. Мне нужно отвлечься. Близость. Он.

— Ты мне нужен.

Еще один стон, когда я вытаскиваю его член. Я ничего не вижу. Но чувствую, как мягкая кожа твердеет в моей руке, когда я сжимаю его в своей ладони.

Он целует меня так, как я хочу, чтобы он трахнул меня. Умело, голодно и грубо. Я начала это, но Крю ясно дает понять, что я не буду контролировать процесс. Он яростно и властно целует меня, скользя под мое платье и вверх по бедру. Я выгибаюсь навстречу ему, когда его пальцы обнаруживают, насколько я влажная, едва осознавая жесткое давление стены на мой позвоночник.

Шелковый материал моего платья задирается вокруг талии, стринги оттягиваются в сторону, и затем он оказывается внутри меня. Я шиплю от вторжение, которое удовлетворяет одну потребность и подпитывает другую.

— У меня нет презерватива, — шепчет он, начиная двигаться. — Я испачкаю тебя.

— Я знаю, — оборачиваю ногу вокруг его талии, открываясь еще больше. — Все в порядке. Я хочу, чтобы ты это сделал.

Его губы снова на моих, твердые и требовательные. Все, что имеет значение, это Крю и то, что он заставляет меня чувствовать. Независимо от того, сколько раз мы занимались сексом, ощущения всегда одни и те же. Как в первый раз, в самый лучший раз.

Он задает быстрый темп. В этом нет ничего вялого. Секс грубый, первобытный, жесткий и глубокий.

Я закрываю глаза, потому что все равно почти ничего не вижу. Это усиливает ощущения. Звук его хриплого дыхания. Запах его одеколона. Ощущение того, как он входит и выходит из меня.

Его жадные губы поглощают мои стоны.

Издалека я слышу голоса и суматоху, которые напоминают мне, где мы находимся. Каким скандалом это может обернуться. Как мало людей, слоняющихся по коридору, вероятно, занимались сексом в полупубличном месте, потому что они были полностью поглощены другой половиной своего брака.

Я так близко. Каждый толчок направляет меня все ближе к краю. Я чувствую, как нарастает давление, образуется жар, и мои мышцы напрягаются.

Рот Крю перемещается к моей шее, покусывая и посасывая чувствительную кожу.

— Ты всегда такая мокрая для меня, Роза, — бормочет он. — Такая отзывчивая. Такая нетерпеливая. Ты готова кончить ради меня, детка?

Везде горит. Я использую его галстук, чтобы притянуть его ближе, усиливая трение между нашими телами, когда прижимаюсь к нему, преследуя свое освобождение. Удовольствие накапливается и расширяется, вытесняя все остальное. Я так близка к пропасти; я сделаю все, чтобы достичь этой точки.

— Да.

Еще один толчок, и я кончу. Распадусь на миллион осколков, которые действуют как самое сладостное забвение. Я все еще испытываю оргазм, когда чувствую, как Крю наполняет меня.

Он выходит через несколько секунд, оставляя после себя липкое тепло, которое стекает по внутренней стороне моего бедра. Мы оба тяжело дышим. Он засовывает свой наполовину твердый член обратно в смокинг от Армани. Я выпрямляюсь. Шелковая юбка моего платья падает на пол, прикрывая мои ноги и влагу между ними.

Единственный звук в большой галерее — наше дыхание.

— Мы должны идти, — наконец говорит Крю. — Люди пришли на ужин, а не на шоу.

Я не улыбаюсь этой дурацкой шутке. В любом случае, он не может видеть мое лицо. Я просто выхожу из галереи и возвращаюсь в коридор, направляясь в сторону вестибюля. Каким-то маленьким чудом мы ни с кем не сталкиваемся. Волосы Крю растрепанны, а рубашка помята. Я уверена, что любому было бы очевидно, что только что произошло между нами.

Горячий воздух снаружи бьет мне в лицо, как в сауне, вытесняя холодный, сухой кондиционированный воздух и вместо этого насыщая мое платье и волосы влагой.

Романа нигде нет. Автомобиль, который останавливается снаружи перед фонтанами, — черный Ламборгини Крю.

— Где Роман? — спрашиваю я, когда мы садимся в машину. Я вроде как рассчитывала на его присутствие по дороге домой.

— Я дал ему выходной на остаток ночи, — отвечает Крю.

— О, — это все, что я могу придумать. Вместо этого я смотрю на городские огни, пока мы не подъезжаем к заправочной станции.

Быстрый взгляд на датчик говорит мне, что там больше половины бака. Нам не нужно было останавливаться. Но я ничего не говорю, когда Крю выходит из машины. Нет никакой понимающей улыбки. Никаких шутливых слов. Он вылезает и со зловещим стуком захлопывает дверцу.

Слезы обжигают мои глаза, а сожаление закипает в моем животе. Я храбрее этого. Сильнее. Мое настроение — мои эмоции — раньше зависели лишь от меня. Теперь же я стала полагаться на настроение Крю, чтобы донести свои собственные чувства.

Я выхожу из машины, не заботясь о том, что шелковый подол моего платья волочится по грязной земле.

— Мне надо купить воды.

Кивок — единственный ответ Крю. Резкий запах бензина витает во влажном воздухе, когда я пересекаю парковку и направляюсь в круглосуточный магазин. Из динамиков льется какая-то поп-песня.

— Добрый вечер, — женщина за прилавком одаривает меня усталой, небрежной улыбкой.

Я киваю в ответ, прохожу мимо кассы и направляюсь к холодильникам в задней части. Беру бутылку «Фиджи» и поворачиваюсь, чтобы посмотреть… тесты на беременность. Их целая полка. Различные марки и цвета обещают быстрые результаты. Я колеблюсь. Придумываю оправдания. Я осматриваю полки, удивляясь количеству различных вариантов, обещающих точные и быстрые результаты.

В чем разница? Это просто палка, на которую ты писаешь, верно?

С тяжелым вздохом я беру наугад три коробки и иду к кассе, ставя воду и тесты на поцарапанный пластиковый прилавок. Кассирша смотрит на мою левую руку в промежутке между звоном первой и второй коробки. Я закатываю глаза, когда она не видит.

Брак не делает тебя достойной того, чтобы стать матерью.

Я плачу за все и беру пластиковый пакет, направляясь обратно во влажный ночной воздух. Крю закончил заправлять машину, но все еще стоит снаружи машины. Его руки в карманах смокинга, а глаза устремлены в небо. Приближаясь, я замедляю шаг, впитывая его вид.

Наблюдая за ним, я признаю, что какая-то часть меня хочет надеяться, что я беременна. Желает, чтобы тест был положительным, и чтобы у нас с ним был такой брак, в котором я бы подарила ему комбинезон с надписью чего-нибудь тошнотворно очаровательного, типа «Я люблю своего папочку». Где я бы знала, что он хочет ребенка, потому что он был бы частичка меня и его, а не наследником, которому можно передать империю богатства и ответственности.

— Ты купила еду? — Крю отрывает взгляд от неба и смотрит на меня. Или, точнее, на пакет в моих руках.

— Нет, — я подхожу к пассажирской двери и забираюсь внутрь.

— Черт возьми, — Крю устраивается рядом со мной и закрывает дверь. — Я умираю с голоду. Хотя еда в таких заведениях всегда дерьмовая.

«Возможно, я беременна», — думаю я, но не говорю.

— Что ты купила?

— Воду, — я наклоняюсь и достаю пластиковую бутылку из пакета. Коробки с тестами на беременность слышно сдвигаются под скрип жесткой бумаги. Крю поднимает брови, но ничего не комментирует.

Я делаю большой глоток, пока мы мчимся по улице. Холодная вода попадает в мой пустой желудок, вызывая громкое бульканье. Я переживаю несколько неприятных секунд, пока вода согревается у меня в животе, прежде чем сделать еще несколько маленьких глотков. Мы едем в тишине еще десять минут, пока Крю неожиданно не останавливается.

— Что ты делаешь?

— Я же сказал, что голоден. Как и ты, судя по всему, — он заглушает машину. — Здесь готовят лучшую жареную курицу в городе.

— Дома есть еда.

— Но она не приготовлена. Я не собираюсь вытаскивать Филиппа из постели в такое время, чтобы он что-то приготовил.

— Это его работа.

— В чем проблема? Ты не можешь провести со мной десять лишних минут в машине?

Я не отвечаю, просто смотрю в окно.

Он тяжело и измученно вздыхает.

— Ты хочешь немного курицы?

— Да. И шоколадный молочный коктейль. Вроде, здесь их подают.

Он смотрит на меня.

— Не думаю, что они готовят его на растительном молоке.

Я почти улыбаюсь.

— Ничего страшного.

Он опускает ключи в подстаканник.

— Хорошо. Скоро вернусь.

Я смотрю на проезжающие машины, когда он выходит. Пластик шуршит, когда я задеваю пакет ногой, дразня меня. Я на девяносто восемь процентов уверена, что беременна. Теперь, когда у меня есть тесты, кажется глупым что-то говорить, пока я не буду знать наверняка. Оставшиеся два процента излишне усложнит отношения между нами. Усложнят ситуацию еще больше, чем мое сбивающее с толку поведение из-за неопределенности.

Крю возвращается, неся аппетитно пахнущую жареную курицу. Он протягивает мне контейнер и ставит готовую чашку в подстаканник.

— Я попросил добавить кленового масла. Надеюсь, тебе... — н замолкает, когда понимает, что я уже поглощаю еду, — ...хорошо.

Я не знаю, потому ли это, что я умираю с голоду, или потому, что я, вероятно, беременна, или потому, что я жажду вкусной еды, но жареная курица на вкус — лучшее, что я когда-либо ела. Глазурь соленая и хрустящая, а кленовое масло — сладкой и дымное. Я съедаю три кусочка за один укус, а затем запиваю их глотком шоколадного рая.

— Вкусно?

Я стону, и он улыбается.

Поездка обратно в пентхаус проходит в молчании. Крю паркуется в гараже, и мы бок о бок идем к лифту. Кажется, что мы ехали несколько дней, а не часов.

Как только мы оказываемся в лифте, я делаю шаг вперед, чтобы провести карточкой по пентхаусу. Когда я смотрю на Крю, он смотрит вниз. Я прослеживаю за его взглядом. Тонкий белый пластик, который я держу в руках, не скрывает фиолетовых букв, обозначающих тест на беременность.

— Ты беременна? — голос Крю тихий. Спокойный. Нечитабельный. Я не ожидала волнения, но я ожидала каких-то эмоций. Вместо этого вопрос звучит так, будто его произнес робот. Гладко и бесчувственно.

— Я не знаю, — отвечаю я. Я компенсирую отсутствие у него эмоций некоторой язвительностью. — Для этого и нужен тест.

— Но ты думаешь, что беременна?

— Ну, я купила их не для развлечения, — огрызаюсь я. Его пальцы сжимают ключи от машины, которые он держит в руке. Я смягчаю свой тон, пытаясь вести себя так, будто апатия и рациональные вопросы были тем ответом, на который я надеялась. — У меня большая задержка, и меня постоянно тошнит по утрам. Так что да, я думаю, что беременна.

Он делает долгий выдох.

— Ух ты.

Это слово витает в воздухе между нами до конца поездки. Двери раздвигаются, открывая знакомый вход. Я не успеваю сделать больше нескольких шагов, как он произносит мое имя. Затем обхватывает мое предплечье теплой ладонью и разворачивает меня лицом к нему. И я вижу лишь пристальный взгляд его ледяных синих глаз.

— Скарлетт.

— Что?

Он закрывает глаза, затем открывает их, вероятно, молясь о терпении. Я знаю, что веду себя резко и неразумно, но он не должен волноваться из-за этого. Это мое тело изменится.

— Ты не можешь сказать мне, что, возможно, беременна, и уйти. Этот брак устроен совсем не так.

— Тогда как, Крю? Если я беременна, что ты хочешь, чтобы я сделала? Ты хочешь, чтобы я завернула палку, на которую пописала, как рождественский подарок? Ждать несколько месяцев, пока ты заметишь, что что-то изменилось? Сегодня вечером я хорошо обошлась со всеми твоими поклонницами, которых ты трахал, а я, вероятно, скоро рожу тебе наследника. Чего еще ты хочешь от меня?

Линия его челюсти становится напряженной.

— Я хочу, чтобы ты сделала тест, Скарлетт. А потом покажи мне результат, чтобы я не провел всю ночь в раздумьях.

У меня настроение для ссоры, но он вдруг становится раздражающе покладистым.

— Прекрасно, — я разворачиваюсь и крадусь в направлении нашей спальни, острые углы коробок ударяются о мои ноги с каждым шагом.

Пластиковая ручка впивается в мою ладонь. Я думала, что станет легче, когда Крю узнает. Думала, что это избавит меня от дилеммы дать ему окончательный ответ, если он спросит. Но я не думала, что он будет находиться рядом, пока я буду делать тест. Что у меня не будет возможности самой переварить эту новость, не видя его реакции.

Глухой звук его шагов остается позади, пока я добираюсь до лестницы и поднимаюсь на второй этаж. Дверь в спальню слегка приоткрыта. Я открываю ее до упора, роняя пластиковый пакет на пол, прежде чем скинуть каблуки и размять пальцы ног.

Лучшее чувство на свете.

Мои ноги утопают в мягком ковре, когда я нахожу молнию на своем платье и тяну ее вниз. Шелк струится вокруг моих лодыжек.

Шаги Крю прекратились. Я чувствую на себе его взгляд, скользящий по моей обнаженной коже с молчаливым пониманием.

Подхожу к нему босиком, в лифчике и стрингах. Затем беру один тест с пола, прежде чем направиться в ванную. Когда я поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, он стоит в дверном проеме.

— Нет.

Он выглядит удивленным.

— Я вроде как видел тебя голой раньше.

— Я не голая.

Голубые глаза скользят вниз, к прозрачному кружевному бюстгальтеру, и обратно вверх.

— Конечно.

Я веду себя так, будто он ничего не сказал.

— Я писаю в одиночестве.

— Сколько времени это займет?

— Тебе нужно куда-то идти?

Он тяжело вздыхает.

— Мне просто интересно, Скарлетт.

Я открываю коробку, беру тест и протягиваю ему пустую коробку.

— Тогда прочти инструкцию, — закрываю за ним дверь, а затем подхожу к раковине. Я делаю длинные, глубокие вдохи и целую минуту смотрю на свое отражение в зеркале.

Несмотря на полный макияж на лице, включая красные губы, я выгляжу молодо. Нервничаю. Это похоже на важный момент. Если бы я была ближе к своей маме, я бы позвонила ей. Но она расскажет моему отцу, который позвонит своему адвокату и начнет переделывать все документы, которые были только что оформлены после свадьбы. Надя и Софи взбесились бы, а любая лругая моя «подруга», вероятно, позвонила бы прессе.

Я умываюсь и чищу зубы. Тяну время. Я не знаю, какой результат хочу увидеть. За последние несколько дней я начала понимать, что, должно быть, беременна. Если это не так, то я буду не совсем разочарована, но испытаю какие-то другие сопутствующие эмоции.

Слишком быстро.

Слишком рано.

Мы женаты меньше трех месяцев. Отношения между мной и Крю непостоянные. Для нас это все в новинку. Предполагается, что весной я представлю свою линию одежды. Если я беременна, то в то время у меня будет огромный живот.

— Здесь написано «две минуты», — кричит Крю через дверь. — Но на двух других написано пять. Означает ли это, что они более точны? Почему ты купила три? Зачем столько? Ты сама их выбрала?

Я не отвечаю ни на один из его вопросов, поскольку делаю первый тест. Как только все готово, я не знаю, что с этим делать. Просто держать? Или размахивать им, как Волшебной палочкой? Я помочилась на него, поэтому не кладу его на столешницу вокруг раковины.

— Скарлетт?

Меня все меньше и меньше беспокоит, что Крю здесь. На самом деле это приятно, но не то чтобы я ему об этом говорила. Я открываю дверь и протягиваю тест.

— Вот. Подержи его, пока я сделаю два других.

— Что? — он возится с коробками. — Зачем?

— Потому что я не хочу класть его на столешницу, — одариваю его презрительным взглядом.

— Что там написано? — он косится на палочку.

— Пока ничего.

Я беру у него два других теста. Мочусь на них обоих сразу, что в принципе может повлиять на результаты. На данный момент меня это уже не волнует. Я просто хочу получить несколько окончательный ответ, прежде чем лечь спать.

Когда я снова открываю дверь, Крю смотрит на тест в своей руке, как будто тот исчезнет, если он отвернется.

— Он, гм, положительный, — он прочищает горло. — Беременна, — это первый раз, когда я слышу, как он звучит неуверенно, хотя все точно.

После быстрого взгляда вниз, чтобы определить, показывают ли те два, которые я держу, результаты — нет, — я снова смотрю вверх. Теперь он смотрит на меня, и я понятия не имею, что сказать или сделать. Думаю, он надеялся получить от меня какую-то реакцию, потому что его лицо такое же пустое, и он не двигается.

— Думаешь, это нормально? Другие пары делают тест вместе?

Он улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

— Кого волнует, что делают другие?

Я выдыхаю.

— Да. Ты прав. Ты… ты же хочешь этого?

— Ребенка? — уточняет он.

Я киваю.

— Да. А ты?

Оба теста, которые я сделала, оказались положительными. Я поворачиваю их так, чтобы он мог видеть.

— Три из трех. Думаю, мы закончили разговор о желании иметь детей.

— Нет.

— Мы женаты, и ты хочешь ребенка, но при этом говоришь мне, что не будешь возражать, если я не захочу оставлять этого ребенка?

— Я говорю, что это твое тело, и, если ты хочешь поговорить об этом, давай поговорим.

Я удивлена и знаю, что это отражается на моем лице. Мы не пара старшеклассников, которые когда-то дурачились. Дети — наследники — одна из главных целей этого брака.

— Ух ты. Это так прогрессивно с твоей стороны. Сюзанна Ламонт спросила меня, не собираюсь ли я взять отгул на работе, чтобы попытаться забеременеть раньше.

— Ей не стоит совать свой нос куда не следует.

Я улавливаю предостережение.

— Оставь это мне, Крю. Вопросов никогда не возникало. Да, я хотела бы, чтобы это произошло позже — например, когда мы действительно будет готовы, — но этого не произошло. Я не чувствую себя готовой, но, я также думаю, что никогда не буду готова к этому. Так что... — я приподнимаю одно плечо и опускаю его, — …у нас будет ребенок.

Комментарий о его недостаточной роли во всем процессе взросления и рождения человека в будущем вертится у меня на кончике языка. Его вклад был быстрым и приятным. У меня будет ребенок, а не у него. Но я сдерживаюсь, учитывая, что он справляется со всем этим гораздо лучше, чем я ожидала.

— Ага. Что ж, я пойду к врачу и подтвержу, что эта сверхточная наклейка верна, хотя, по-моему, маловероятно, что все пойдет по-другому? Не знаю.

— Ты мне скажешь? Когда прием?

— О, — отвечаю я, сбитая с толку. — Э-э-э, тебе не обязательно…

— Я хочу пойти.

— Хорошо, — мой голос едва слышен, как шепот.

— Хорошо, — вторит он.

Затем, неожиданно, он целует меня. Настойчиво и нетерпеливо. В поцелуе нет утонченности и эмоций. Жесткий материал его смокинга трется о мою обнаженную кожу, заставляя стоны срываться с моих губ. Затем что-то меняется. Замедляется. Смягчает. Прикосновения задерживаются и затягиваются. Впиваются в мою кожу и обжигают.

— Я должен пойти выпустить Тедди, — бормочет Крю, отстраняясь.

— Ты вернешься?

— Да. Вернусь.

— Хорошо, — я отступаю и иду обратно в ванную, не глядя на него. Его шаги затихают, когда он идет по коридору в гостевую комнату, которая стала владением Тедди.

Я сбрасываю кружева, которые на мне надеты, и вхожу в душ. Горячая вода льется на меня, пока я мою кожу и волосы шампунем. Я кладу руку на свой плоский живот, пока по нему стекает пена.

Я беременна.

Подозревать — совсем не то же самое, что знать. Я напугана, взволнована и испытываю миллион других эмоций, которые не могу назвать.

Я рада, что Крю знает. Я не понимала, как эта информация давила на меня тяжелым грузом, пока она не спала. У меня не было никаких сомнений, что он захочет этого ребенка. Наследники — для компании его семьи, для компании моей семьи — всегда были насущной целью этого брака. Вся неопределенность проистекает из того, как это повлияет на нас.

На Крю и Скарлетт.

Я выхожу из душа и вытираюсь полотенцем. Быстро расчесываю волосы и наношу на кожу увлажняющий крем. Я слишком устала, чтобы делать что-то еще. Вешаю полотенце, надеваю одну из шелковых ночных рубашек, в которых обычно сплю, и забираюсь в постель.

Когда дверь открывается, я все еще не сплю. Я лежу, свернувшись калачиком, на боку и наблюдаю, как силуэт Крю снимает смокинг. Я закрываю глаза, когда он подходит к кровати. И точно знаю, в какую секунду он проскальзывает под простыни. Его тепло излучается. Матрас прогибается.

Я не двигаюсь, и он не тянется ко мне.

Обычно мы занимаемся сексом перед сном. Технически мы уже это сделали. Прямо сейчас я жажду его близости больше, чем его члена.

Прежде чем я успеваю обдумать это, переворачиваюсь на другой бок. Его глаза удерживают мои, пока наши тела соприкасаются. Он кладет свою теплую ладонь на мою поясницу и притягивает меня ближе. Я прижимаюсь к нему, кладу голову ему под подбородок и сплетаю наши ноги вместе.

— С тобой все в порядке?

— Я боялась сказать тебе об этом, — признаюсь я. — Это слишком большой шаг.

— Да.

Я колеблюсь, прежде чем продолжить разговор.

— Мои родители хотели больше детей. Когда я родилась… я не знаю подробностей, но моя мама не смогла больше забеременеть. Что, если это случится с нами?

— Тогда у нас будет один ребенок.

В его устах это звучит просто.

— Мой отец до сих пор обижается на нее за это. Она не подарила ему сына.

— Ты думаешь, меня это волнует?

— Мои родители решили пожениться. Их брак не был договоренностью. То, как они прошли путь от того, кем они стали сейчас… я не хочу того же с нами, Крю. Я знаю, что для этого потребовалось нечто большее, чем просто невозможность иметь больше детей. Но это было важным толчком, и я… я боюсь. Мне нравится, какие мы сейчас. Я не хочу, чтобы это менялось.

— Если что-то и изменится, то только к лучшему. Обещаю.

— Ты не можешь этого обещать.

— Но я уже это сделал.

Я закрываю глаза, но не могу заснуть.

— Что еще тебя беспокоит?

И снова я колеблюсь.

— Я разговаривала с Ханной Гарнер сегодня вечером.

— О? — многое скрывается под одним слогом. Я не уверена, связано ли это с ней или с тем, что я поднимаю этот вопрос. Или потому, что он знает, что мы, должно быть, говорили о нем. Но нет ни паники, ни чувства вины.

— Она рассказала мне кое-что. Но это явно ложь.

— Что?

— Что ты занимался с ней сексом две недели назад, в туалете «Пруф».

— Она была там в ту ночь, когда я выпивал с Ашером.

— Хорошо.

— Я с ней не разговаривал. И уж точно не занимался сексом.

— Хорошо, — повторяю я.

— Ты мне веришь?

— Да. Я сказала, что не верю ей, и ушла. Я доверяю тебе. Правда. Просто... не делай из меня дуру, ладно?

Крю усиливает хватку, так что между нашими телами совсем не остается пространства.

— Надеюсь, наш ребенок будет похож на тебя, — шепчет он.

— Надеюсь, у него твои глаза, — бормочу я в ответ.

— Мы со всем справимся, — обещает он.

Мы. Я никогда не чувствовала себя частью «мы». Это стало моим новым любимым словом. Я влюблена в него.

И человека, говорящего это.

18. Крю

Дверь конференц-зала открывается в середине собрания. К моему удивлению, именно голова моей секретарши выглядывает наружу.

— Эллсворт…

Я поднимаю руку.

— Не сейчас, Селеста. Я же сказал, не беспокоить меня.

— Но…

— Я сказал не сейчас.

— Я просто…

Я впервые отрываю взгляд от презентации, совершенно раздосадованный.

— Для тебя же лучше, чтобы произошел финансовый крах или смерть члена моей семьи.

— Нет. Но ваша жена…

Я встаю, чуть не опрокидывая стул.

— Что со Скарлетт?

— Она здесь. Она упала в обморок в коридоре...

Я выхожу за дверь прежде, чем она заканчивает предложение.

— Где она? — рявкаю я, шагая по коридору так быстро, что Селеста чуть не спотыкается, пытаясь не отстать.

— В вашем кабинете.

Холодный кулак страха, сжимающий мое сердце, немного ослабевает, когда я вхожу в свой кабинет и обнаруживаю, что Скарлетт сидит на моем кожаном диване, выглядя более-менее здоровой.

Захлопываю за собой дверь.

Она поднимает на меня взгляд и вздыхает.

— Я сказала Селесте не беспокоить тебя.

— Что случилось? — спрашиваю я, опускаясь на колени рядом с ней.

— Я в порядке, — говорит Скарлетт. Она держит бутылку воды и играет с бумажной этикеткой. Дергает за край, пока она не рвется.

— Это не ответ.

Еще один вздох.

— У меня немного закружилась голова в коридоре. Сегодня утром я почувствовала тошноту и поэтому не завтракала.

— Скарлетт.

— Знаю-знаю. Но со мной правда все в порядке, — она делает глоток воды. — Мне просто нужна была минутка.

Я встаю и подхожу к своему столу, чтобы набрать номер Селесты. Она отвечает после первого гудка.

— Офис Крю Кенсингтона.

— Мне нужно, чтобы ты сказала Изабель, что я пропущу оставшуюся часть презентации. Пусть они передадут мои извинения Патрику. И перенеси мои встречи на остаток дня.

— Да, сэр.

— И что, Селеста?

— Да?

— Спасибо. Мне жаль, что я был немногословен раньше.

— Все в порядке. Не за что, мистер Кенсингтон.

Я вешаю трубку.

— Я в порядке, Чемпион, — Скарлетт встает с дивана. — Ты слишком остро реагируешь. Возвращайся к работе, — она хватает свою сумку. — Я возьму что-нибудь поесть, хорошо?

— Чертовски верно, — выключив компьютер, я подхожу к ней. — Я отвезу тебя домой.

— Я возвращаюсь в свой офис. Мне нужно работать, — она направляется к двери.

Я игнорирую ее и следую за ней.

— Крю. Я серьезно.

— Я тоже.

— Я не собираюсь домой!

— Нет, ты поедешь домой. Есть упрямство, а есть безрассудство. Ты беременна, Роза. Ты не можешь продолжать вести себя так, будто это не так. Тебе нужно поесть и отдохнуть.

Ее глаза вспыхивают.

— Есть раздражающий, а есть властный мудак. Хочешь знать, кто ты?

Она выходит из моего кабинета, ничего не сказав, но я готов поспорить, что знаю ее ответ.

Я иду за ней по коридору. На самом деле, это больше похоже на бег. Скарлетт гораздо быстрее на каблуках, чем я ожидал.

Она подходит к лифту и нажимает на кнопку, затем со вздохом смотрит на меня.

— Это всего лишь пара встреч. И не знаю, как ты, но мне нетяжело сидеть на собраниях

— Но это и не отдых.

Она оглядывается по сторонам и понижает голос.

— Доктор сказал, что я в порядке, чтобы продолжать работать.

— Держу пари, ты не упомянула во время последнего осмотра, что работаешь по четырнадцать часов и забываешь поесть, — я присутствовал на первом приеме Скарлетт — когда врач официально подтвердил, что она беременна, — но на прошлой неделе я был в Лондоне и скучал по ней.

— Я не видела для этого никаких причин.

Я в отчаянии провожу рукой по волосам.

— Как насчет того, что твой муж и отец твоего ребенка сказал тебе это?

— Ты бы пошел домой в середине дня? — спрашивает она меня.

— Это нелепая гипотеза.

— Потому что мы оба знаем, что ты бы этого не сделал.

— Нет, это потому, что ты беременна!

— Вот как только ты встанешь на мое место, можешь командовать, сколько душе угодно.

Я подхожу ближе, наклоняя ее голову, чтобы она встретилась со мной взглядом.

— Я не могу изменить то, как работает биология, детка.

Она вздыхает.

— Я съем ланч, обещаю. И если я начну плохо себя чувствовать, то постараюсь уйти с работы пораньше, хорошо? Я должна утвердить гранки для следующего выпуска.

— Скарлетт…

— Я знаю, что ты беспокоишься. Но сейчас я чувствую себя совершенно нормально. Мне нужно многое сделать, пока я еще могу.

— Тебе нужно нанять больше людей, — говорю я ей.

Скарлетт, похоже, справляется с таким объемом ответственности, который обычно делится между четырьмя людьми. Она перфекционистка и помешана на контроле.

— Я знаю.

Внезапно мне кое-что приходит в голову.

— Зачем ты пришла? — я был так отвлечен, пытаясь убедиться, что с ней все в порядке, что не догадался спросить раньше. Сегодня нет заседания совета директоров, и это единственный раз, когда она появилась в «Кенсингтон Кансалдид», не считая вручения мне отредактированного брачного контракта.

Она прикусывает нижнюю губу.

— Я собиралась узнать, есть ли у тебя время пообедать вместе. Я должна была позвонить…

Лифт звенит, когда открывается дверь.

— Хорошо. Пойдем пообедаем, — я киваю ей, чтобы она вошла внутрь, а затем следую за ней.

— У тебя совещание. Иди…

Я нажимаю кнопку вызова вестибюля.

— Что бы ты хотела съесть?

Скарлетт бросает на меня раздраженный взгляд.

— Крю.

— Скарлетт, — произношу я ее тоном.

Она вздыхает, и я знаю, что выиграл этот раунд.

19. Скарлетт

Крю наблюдает, как я поглощаю чизбургер, с широкой улыбкой на лице.

— Голодна?

Я макаю картошку в кетчуп.

— Твой ребенок — яростный плотоядный зверь. Я хочу все жареное, и почти всегда мясо, — я откусываю еще один большой кусок. Прожевываю и проглатываю.

— Ты приняла витамины сегодня утром?

Я показываю ему язык.

— Ты становишься папой-наседкой.

— В собачим детском саду Тедди мне рассказали, как часто ты звонишь, чтобы проведать его, Роза.

— Так и есть, Чемпион, — это лучший ответ, который я могу придумать.

Я опускаю руку к животу, что в последнее время стало бессознательным действием. Мне приходится заставлять себя не делать этого на работе, потому что Крю — единственный человек, который знает, что я беременна. Но я начинаю понимать, что нам придется объявить об этом в ближайшее время.

— Ребенок — это большая ответственность, — говорю я ему. — До Тедди у меня даже кактус не выживал.

Он хихикает, и этот смех я сравниваю все остальные. Этот напоминает смесь хохота и улыбки.

— Так вот почему ты забрала его? Какой-то родительский эксперимент?

— Нет. Я думала, до этого еще далеко. Я просто… я хотела то, что будет нас объединять.

— Разве не в этом весь смысл брака? Вся эта фишка «все мое — твое»?

— Деньги? Машины? Самолеты? Дома? — я качаю головой. — Я имела в виду то, чего у меня еще не было.

Лицо Крю изменилось. Он изучает меня, как будто я загадка, которую нужно разгадать. Головоломка, которую нужно собрать воедино. Вопрос без ответа.

— Что еще есть в этом списке? — спрашивает он. — Кроме собаки?

Я неловко ерзаю под тяжестью этого вопроса.

— Не знаю. Ребенок, — он делает глоток воды, все это время изучая меня. Я пытаюсь сдержаться от вопроса, но он все равно вырывается наружу. — Зачем спрашиваешь?

Его ответ звучит мгновенно.

— Я хочу дать тебе все, что ты хочешь.

Этот голубой взгляд должен сопровождаться предупреждающей надписью. Он проникает в каждый сантиметр моего тела, оставляя после себя клеймо. Я ожидала, что чувства к нему достигнут предела. Вместо этого они, кажется, распространяются подобно лесному пожару, который невозможно сдержать.

Официантка выбирает этот момент, чтобы снова появиться, суетясь над нашими пустыми тарелками и болтая о десерте, одновременно привлекая внимание Крю. Он не смотрит на нее. Я прерываю зрительный контакт, чтобы изучить улицу.

Чего я хочу, так это... его. Жизнь, которую мы строим вместе с собакой, ребенком и шутками, понятными только нам. Я хочу этого так сильно, что это пугает меня.

Я лучше ничего не получу, чем получу все... но без него.

Только когда Крю вылезает из машины вслед за мной, я понимаю, что он не собирается возвращаться в офис. Он вынудил меня признать, что я могу сделать все, что мне нужно, из пентхауса, а не из своего офиса, поэтому мы приехали сюда после окончания обеда.

— Ты можешь вернуться к работе, — говорю я ему, заходя в лифт.

— Мне и здесь хорошо, — отвечает он, следуя за мной.

Его внимательность вызывает у меня беспокойство. Настанет день, когда я даже не смогу до него дозвониться, и буду помнить об этом — о том, как он бросил все ради меня, — и в результате это будет намного больнее.

— Я думала, ты большая шишка в «Кенсингтон Кансалдид»? На корпоративной вечеринке все говорили мне, что ты — будущее компании. Разве они не будут скучать по тебе?

— Скарлетт, — говорит он с большим терпением, чем я ожидала, — я понимаю, что то, как я говорю тебе, как делать свою работу, будет воспринято примерно так же, как ядерная атака. Ты все еще ненавидишь двойные стандарты?

Мне нечего на это сказать, и это меня бесит. Он прав — то, что он говорит мне, как делать что-либо, а тем более управлять журналом не прошло бы бесследно.

Когда он научился так хорошо спорить со мной?

Двери лифта открываются.

— Я собираюсь принять ванну.

Не говоря больше ни слова, поднимаюсь по лестнице и направляюсь в ванную, которая несет на себе явные признаки его присутствия. Мы никогда не обсуждали это, но теперь мы делим одно и то же пространство. Спим в одной постели. Его костюмы висят у меня в шкафу. Рядом с раковиной есть вторая зубная щетка.

Я затыкаю слив и включаю горячую воду, присаживаюсь на край ванны и смотрю как она медленно наполняется.

У меня больше пены для ванн, чем нужно одной женщине, но я не утруждаю себя изучением этикеток. Я выдавливаю понемногу из каждой бутылки в воду, окутанную паром. Решение, о котором я сожалею, когда внезапно появляется толстый слой пузырьков. Я сбрасываю одежду и погружаюсь сквозь ароматную пену в обжигающую воду, большим пальцем ноги закрывая кран.

Несмотря на мое сопротивление ранее, это определенно лучше, чем ходить по офису на высоких каблуках.

Я расслабляюсь в ванне, пока пузырьки не исчезают и вода не становится холодной. Сливаю ванну, заворачиваюсь в пушистый халат и шаркающей походкой иду в спальню. Но останавливаюсь.

Крю растянулся на кровати и печатает на своем ноутбуке. Он сменил костюм, в котором был раньше, на серые спортивные брюки и белую майку.

Крю в рабочем костюме выглядит чертовски сексуально. Крю в домашнем вызывает у меня бабочек.

— Привет, — приветствует он, поднимая взгляд, когда я иду к нему. Его взгляд задерживается на мне, потому что я не завязала халат. Он висит, показывая ему практически все.

Я забираюсь на одеяло со своей стороны кровати.

— Моя фигура начинает меняться.

— Я заметил, — почти уверена, что он пялится на мою грудь, а не на мою попку.

— Мы должны решить, как расскажем все людям, — я кладу руку на маленькую выпуклость. — Теперь, когда я почти на пятом месяце, у нас больше нет выбора.

— Рассказать кому?

— Для начала, наши родители.

— Мы всегда ездим в Альпы на Рождество. Там мы можем рассказать моей семье, если хочешь. И мы можем провести Новый год с твоими родителями.

— Будут ли Альпы такими же, каким был День Благодарения? — другими словами, грандиозное официальное мероприятие. Если бы не поданная еда, я бы и понятия не имела, что это званый ужин, не похожий ни на один другой.

— Нет. Мой отец не приглашает других людей, когда мы ездим туда.

— Почему?

Крю пожимает плечами.

— Понятия не имею. Он просто этого не делает.

— Значит, там будем я, ты, твой отец, Кэндис и Оливер?

— Ну, полагаю, мы возьмем с собой Тедди.

Я закатываю глаза.

— Это не то, что я имела в виду.

— Я знаю. И, отвечая на твой вопрос, да, это, вероятно, будет неловко.

— Хорошо.

— Ты не против поехать?

Я киваю.

— Нет.

— Хорошо. Я дам знать своему отцу,— Крю ведет себя беззаботно, но могу сказать, что это что-то значит для него. Он заботится о своих отце и брате, несмотря на их холодность. Он смотрит на свой ноутбук. — Мне нужно созвать совещание. Я пойду вниз.

— Тебе не нужно этого делать. Ты можешь остаться.

Его лоб морщится.

— Оно может затянуться. Я не хочу тебя беспокоить.

— Я не спящий малыш. И я знаю, что тебе придется говорить, поскольку ты мистер будущий генеральный директор, — это не прямое приглашение, но оно ужасно близко к нему. Я хочу, чтобы он остался. И поэтому просто говорю: — Я хочу, чтобы ты остался.

— Хорошо, — отвечает Крю мягким голосом. — Я останусь.

Я киваю и закрываю глаза. Мои веки тяжелеют, и мне тепло и уютно.

Телефон Крю подает звуковой сигнал, когда он вводит код конференции и ждет одобрения.

— Кто-нибудь еще на линии? — спрашивает он, как только звонок соединяется.

— Мы все здесь, сэр, — отвечает мужской голос.

— Отлично. Начинайте.

Тот же самый мужской голос начинает бубнить о результатах и кадровых решениях. Сантиметр за сантиметром я сдвигаю одеяло, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы чувствовать тепло тела Крю. Он задает вопрос, который я не могу понять, поскольку слишком сонная. Одновременно с этим он притягивая меня к себе, так что я прижимаюсь к его боку.

Я засыпаю под звук его голоса, обсуждающий сделки, пока он играет с моими волосами.

20. Крю

Наша маленькая неблагополучная семья уже сидит, когда мы со Скарлетт садимся в самолет, направляющийся в Альпы. Мой отец поднимает обе брови, когда видит кучу багажа и собаку, которую мы ведем на поводке, но ничего не комментирует.

Кэндис визжит.

— Какой милый щенок! Он у вас недавно?

— Нет, он у нас уже пару месяцев, — отвечаю я. У меня нет таких отношений с Кэндис, ни с кем из моих ближайших родственников, которых я бы уведомил о компаньоне в виде пса.

Моя мачеха слишком занята тем, что гладит Тедди, чтобы ответить. Персонал эффективно перемещается по самолету, укладывая наши чемоданы, готовясь к взлету.

Я сажусь напротив отца.

— Привет, пап.

— Этому животному лучше не создавать неприятности, — комментирует он, потягивая янтарную жидкость, хотя еще даже не полдень.

Тедди, как правило, легко перевозбуждается, но я об этом не упоминаю.

Скарлетт все еще стоит у двери, разговаривая с одной из стюардесс. Она кивает, а затем направляется ко мне, занимая место рядом.

— Счастливого Рождества, Артур.

Мой отец хмыкает.

Несмотря на то, что в самолете тепло, Скарлетт не снимает пуховик. Сейчас она выглядит явно беременной. Небольшой бугорок, который я нахожу самым сексуальным зрелищем в мире, уже начинает выделяться. Есть что-то первобытное и болезненно возбуждающее в том факте, что она носит моего ребёнка.

— Оливера нет?

— Он опаздывает, — говорит Кэндис, садясь через проход. — Скоро должен приехать.

Я киваю, не доверяя себе, чтобы говорить. Теперь, когда я знаю о ней и Оливере…

Мой брат появляется через несколько минут после неловкого молчания. Его сумки укладывают вместе с остальными нашими, пока он приветствует нас всех и ведет светскую беседу с моим отцом.

Через пару минут мы уже в воздухе. Тедди, кажется, не беспокоит высота, он дремлет у ног Скарлетт. Она прокручивает что-то в своем телефоне. Я предполагаю, что это связано с работой, но когда украдкой бросаю взгляд на экран, то обнаруживаю, что она просматривает кроватки.

Я улыбаюсь, прежде чем начать просматривать документы на своем планшете, которые загрузил.

Мы летим уже несколько часов, когда появляется стюардесса, чтобы подать обед. Она раздает каждое блюдо, а затем приходит с напитками. Бокал моего отца снова наполняют. Затем настала очередь Кэндис. Она отвергает предложенный алкоголь со словами:

— Я не могу это пить. Я беременна.

Полная тишина наступает в самолёте. Даже мой отец отрывает взгляд от газеты, которую читал.

— Что ты сказала?

— Я беременна, Артур. Разве это не захватывающе?

Кэндис звучит жизнерадостной и счастливой. Мой отец выглядит потрясенным. Скарлетт смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Это то же самое объявление, которое мы планировали сделать в этой поездке. Украденная сенсация. Но я понимаю, почему она выглядит такой шокированной, когда смотрит на Оливера. Цвет его лица стал серым.

И вдруг я понимаю… я не уверен, что это ребенок моего отца.

Как только у меня появляется такая возможность, я загоняю Оливера в угол. Мы оказываемся в гостиной шале, прямо между искусно украшенной рождественской елкой и потрясающим видом на заснеженные горы.

— Скажи мне, что нет никаких шансов, что он твой.

Он отводит взгляд.

— Я поговорю с ней.

— Оливер, клянусь Богом, если он твой…

— Я знаю, что облажался, Крю. Мне не нужно, чтобы идеальный сын втирал мне об этом.

— Если идеальность заключается в том, чтобы не трахать нашу мачеху, тогда это чертовски низкая планка, — огрызаюсь я. — Ты должен разобраться с этим. Немедленно. Если папа заподозрит… если Кэндис заговорит… это может обернуться полной катастрофой. И это последнее, что мне сейчас нужно. У меня и так достаточно дел, с…

— С чем?

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что мы одни.

— Скарлетт беременна.

— Вау, — Оливер моргает. — Ты уверен, что... — мой взгляд прерывает его. Он прочищает горло. — Поздравляю.

Оливер приходит к тому же выводу, что и я: когда врач Скарлетт назвал дату зачатия во время нашего первого визита стало ясно — она забеременела в один из наших первых раз.

— Черт. Впечатляющая работа, братишка.

Я закатываю глаза.

— Держи это при себе. Я еще не сказал папе.

— Он будет чертовски взволнован. Больше будущих генеральных директоров.

— Знаю, — и именно поэтому я не сказал ему, потому что какая-то часть меня хочет, чтобы он был в восторге от того, что станет дедушкой, и ничего больше. Я знаю, что именно поэтому Скарлетт тоже ничего не сказала своим родителям. — Разберись с Кэндис, хорошо?

Оливер кивает.

— Да, да. Я так и сделаю.

Все остальные уже сидят за столом в столовой, когда мы с Оливером входим в комнату. Я сажусь рядом со Скарлетт, хватаю ее за бедро и быстро сжимаю его. Ее глаза полны вопросов, которые она не может задать, а я не могу ответить. Не здесь.

Официанты приносят первое блюдо.

Мой отец, кажется, в хорошем настроении, что меня удивляет. У меня никогда не складывалось впечатления, что он хотел еще детей. Они с Кэндис женаты всего год, и я был удивлен, что он вообще решил снова жениться. Я не думал, что новости, которые ожидает Кэндис, будут приятными. И это сильно усложняет возможность того, что это даже не его ребенок.

Ужин наполнен вынужденными любезностями и обсуждением планов на предстоящую неделю.

— Ты умеешь кататься на лыжах? — спрашиваю я Скарлетт, в то время как мой отец давит на Оливера по поводу чего-то, связанного с гольфом. Я никогда особо не пытался разобраться в этом виде спорта.

— Как пингвин, — отвечает она.

— Значит, ты ходишь вразвалку?

Она закатывает глаза, откусывая кусочек салата.

— Они успешно перемещаются по снегу, ясно? Да, я умею кататься на лыжах.

Я бросаю вызов.

— Давай завтра сходим на «Черный бриллиант», и ты узнаешь.

— Договорились, — отвечаю я, хотя нет никаких шансов, что я позволю своей беременной жене кататься на лыжах с чего-либо, кроме кроличьей горки. Я знаю, что мы поспорим об этом позже — и в другом месте — учитывая, что Оливер — единственный, кто знает, а она не знает, что он знает.

За ужином следует Torta di Pane, лимонный хлебный пудинг, который почти так же хорош, как печенье в шоколаде, которое я здесь беру, а затем все расходятся. Кэндис заявляет о смене часовых поясов и идет прилечь. Оливер исчезает, надеясь поговорить с Кэндис. Скарлетт идет выпускать Тедди. Мой отец отвечает на телефонный звонок.

Я брожу по первому этажу, пока не оказываюсь в кабинете. Я не был в шале с прошлой зимы. Это любимое место моего отца, поэтому я стараюсь избегать его. Праздники, как правило, единственное время года, когда я приезжаю сюда.

Книжные полки и кожаная мебель выглядят одинаково. Я наливаю себе напиток из барной тележки в углу и сажусь в одно из кресел, глядя на стеклянные двери, ведущие на задний дворик. На улице идет снег. Наружное освещение освещает каждую отдельную снежинку, когда она опускается с неба.

В поле зрения появляется Скарлетт, одетая в пуховик и пробирающаяся сквозь слой снега, который уже навалил на землю после шторма еще до нашего приезда. Тедди прыгает за ней, радостно лая. Я улыбаюсь, когда Скарлетт бросает оранжевый теннисный мяч, а Тедди прыгает за ним по сугробам.

Дверь в кабинет открывается, и входит мой отец. Он останавливается, когда видит меня, очевидно, не ожидая меня увидеть.

— Я могу уйти, — предлагаю я. Зная его, можно сказать, что у него есть работа, которую нужно выполнить.

Он удивляет меня, говоря:

— Все в порядке, — и садится в другое кресло. — Ты уже чувствуешь себя как дома, — добавляет он, кивая на напиток в моей руке, и его голос больше похож на его обычный.

Я смотрю, как Скарлетт снова бросает теннисный мяч Тедди.

Он следит за моим взглядом, впервые любуясь видом заснеженного двора.

— Похоже, у вас двоих все идет хорошо.

— Так и есть, — я делаю паузу. — Она беременна.

Улыбка моего отца широкая, полная и более искренняя, чем я видел за долгое время.

— Отличная работа, сынок. Поздравляю.

Я неловко ерзаю. Никогда бы я не подумал, что мне придется сказать следующую часть своему отцу, став взрослым.

— Я тебя тоже поздравляю. Кэндис, кажется, взволнована.

Мой отец молчит несколько минут, добавляя неловкости к тому, что уже существовало. Наконец, он заговаривает.

— Я сделал вазэктомию вскоре после смерти твоей матери.

— О, — вместо того, чтобы вдаваться в смысл того, что он на самом деле говорит, я спрашиваю:

— Ты не хотел больше детей?

— Только с ней.

За двадцать пять лет, что я его знаю, это самое сентиментальное, что я когда-либо слышал от своего отца.

— Мама, вероятно, нашла бы это романтичным.

Все в этом моменте странно: легкая, но искренняя улыбка на лице моего отца, разговоры о моей матери, как о чем-то большем, чем призрак, который мы перестали признавать, как только закончились ее похороны, как это произошло благодаря откровению его нынешней жены.

— Нет, — он взбалтывает виски в стакане, движение, которое я узнаю. Ход, который я копирую. — Она была бы разочарована. Так, как была разочарована во мне. Потерять ее было самым худшим, что я когда-либо испытывал. Я избегал всего, что напоминало мне о ней.

Я киваю.

— Она бы простила тебя, пап.

Он говорит что-то с едва уловимым оттенком благодарности.

Я выглядываю наружу и вижу, что Скарлетт и Тедди исчезли.

— Мне нужно подняться наверх. Скарлетт очень чутко спит. Я не хочу ее будить.

Мой отец кивает, когда я допиваю свой напиток и встаю. Я на полпути к двери, когда он заговаривает.

— Крю.

Я поворачиваюсь.

— Да?

Он смотрит на снег снаружи, а не на меня.

— Не говори ничего об этом Оливеру. Кэндис не из тех, кто отказывается от внимания. Все еще есть шанс, что не он отец ребенка, — я уверен, что выгляжу как золотая рыбка. Мой рот разинут, но я не издаю ни звука. Он хихикает. — Я не был уверен, что ты знаешь. Но теперь уверен.

Я не говорю того, что думаю. Я не думал, что он знал. Я хочу спросить, планирует ли он что-нибудь сказать Оливеру или Кэндис, но я вроде как не хочу знать. По большей части я хочу притвориться, что этого разговора никогда не было.

— Я подозревал.

Он все еще смотрит во двор.

— Тебе, вероятно, следует самому запросить тест на отцовство. Нельзя никому доверять.

Любое сочувствие или понимание утекает, как жидкость в открытую канализацию. Если он хотел ни того, ни другого, ему не следовало втягивать ее в это.

— Ты прав, папа. Мама была бы разочарована в тебе.

Он даже не вздрагивает.

— Нам нужно поговорить завтра, Крю.

— Прекрасно, — я выхожу из кабинета и захлопываю за собой дверь.

Когда я вхожу в нашу со Скарлетт комнату, она съеживается под одеялом. Тедди свернулся калачиком в своей будке в углу. Он садится, когда я закрываю за собой дверь. Я опускаюсь на колени рядом с ним, чтобы почесать его за ушами. Скарлетт все еще в той же позе, когда я встаю. Я иду в ванную, чтобы подготовиться ко сну, прежде чем скользнуть под одеяло рядом с ней.

Я лежу и смотрю в потолок, которого не вижу в темноте, пытаясь точно определить, когда моя семья так облажалась. Тот, кто сказал, что счастье за деньги не купишь, явно что-то знал. Большинство богатых людей, которых я знаю, вечно несчастны. Богатство обеспечивает безопасность. Слишком много денег заставляет вас чувствовать себя неприкасаемым. И это может легко стать опасным. Более высокие максимумы и более низкие минимумы.

— Который сейчас час? — сонный голос Скарлетт доносится слева от меня.

— Чуть больше одиннадцати.

Она стонет.

— Я легла спать полчаса назад.

— Прости. Я старался вести себя тихо.

— Дело не в тебе. Я всегда сплю плохо в первую ночь на новом месте.

Мы лежим в тишине, бок о бок. Это моя любимая часть каждого дня: засыпать рядом с ней.

— Кэндис удивила, да?

Я не могу приглушить вырвавшееся фырканье.

— Что? — требует она.

— Мой отец не может быть отцом ребенка. Но…Оливер может.

Тишина. Интересно, удалось ли ей снова заснуть за те тридцать секунд, которые потребовались мне, чтобы ответить на ее вопрос? А потом я слышу его. Сначала приглушенный, пока он не стал безошибочным.

Смех. Она смеется. Более жестоко и менее сдержанно, чем я слышал ранее. И, может быть, люди правы насчет того, что это заразительно, потому что я тоже начинаю смеяться.

Несколько минут назад, когда я забирался в постель, я был напряжен, неуверен и грустный. Цинично относится к тому, как мало привилегий кажутся реальными. Нули на банковском счете ничего не значат. Делать комплименты людям, которых ты терпеть не можешь. Притворятся, что ты счастлив, когда это не так.

Ничто в смехе со Скарлетт не кажется фальшивым. Ни звук нашего веселья, ни то, как я внезапно чувствую себя свободным и легким.

Мой отец женился на Кэндис. Оливер спал с Кэндис. Кэндис принимала сомнительные решения. Единственный, кого мне жаль, это невинный ребенок, на которого повлияет этот выбор.

— Помнишь, когда ты сказал мне, что твоя семья нормальная?

Я улыбаюсь в темноте.

— Я не думал, что произойдет такое.

— Откуда ты знаешь, что твой отец не отец ребенка?

— По его словам, ему сделали вазэктомию. Много лет назад, после смерти моей мамы.

— Ты веришь ему?

— Я не понимаю, зачем ему лгать.

— И он ничего не говорил Кэндис?

— Не похоже на это. Я не спрашивал. Думаю, он предполагал, что это только станет проблемой…

— Если она изменит, — заканчивает Скарлетт.

— Да.

— И откуда ты знаешь, что Оливер может быть отцом?

Я вздыхаю при этом напоминании.

— Он сказал мне, что есть шанс. Я разговаривал с ним перед ужином. Он, мягко говоря, в шоке от новости Кэндис.

Скарлетт усмехается.

— Да, думаю любой бы был в шоке.

— Я сказала отцу, что ты беременна, — выпаливаю я. — Прежде чем мы поговорили обо всем остальном. — Это кажется важным уточнением, учитывая, что было после него.

— Он сказал тебе пройти тест на отцовство? — это не то, чего я ожидал от нее, и от неожиданности я замолкаю, давая ей ответ. — Ух ты.

Я копаюсь в своих мыслях, пытаясь придумать, как ответить. Я был осторожен, когда дело касалось Скарлетт и ее чувств. Я постоянно думаю о ней: когда ем, когда нахожусь на работе, когда дрочу. Я не обращаю внимания на других женщин. Мое настроение зависит от ее настроения. Я знаю, к чему все это идет. Но «я люблю тебя» и «тест на отцовство» — не две фразы, которые относятся к одному и тому же разговору.

— Мне не нужен тест на отцовство.

— Ты хочешь его? — возражает она.

— Нет-нет, — повторяю я. Я протягиваю руку и притягиваю ее к себе, так что она оказывается прижата спиной к моей груди. Я кладу ладонь на ее живот, баюкая нашего малыша.

— Я доверяю тебе, Роза, — если не считать слова на букву «л», это самое сильное заявление, которое я могу сделать. Список людей, которым я доверяю, однозначно, очень короткий. Все начинается и заканчивается с нее. — Во всем.

На какое-то мучительное мгновение она замолкает и замирает. Затем отодвигается. Я перекатываюсь на спину, принимая дистанцию, которую она явно хочет. Но простыни продолжают двигаться. Я чувствую, как они дергаются и ослабевают, когда я смотрю на ее сторону кровати, пытаясь понять, что она делает.

Я получаю ответ, когда ее тело прижимается к моему. Тепло исходит от ее кожи, когда она изгибается, так что лежит больше на мне, чем на матрасе. Моя рука непроизвольно обвивается вокруг нее, и я понимаю, что теперь она обнажена.

Она залезает в мои боксеры и вытаскивает мой член. Я стону.

— Скарлетт…

— Я теперь не могу заснуть без этого, — сообщает она мне. — Без тебя. Это чертовски раздражает.

Мои губы растягиваются в усмешке, которую я сомневаюсь, что она может видеть.

— Это, блядь, что-то.

Затем я заглатываю ее стоны своим ртом, раздвигаю ее ноги своими бедрами и со стоном толкаюсь в нее. Мы оба кончаем за считанные минуты, используя друг друга. Здесь нет никаких грязных слов или дерзких позиций. Это сладко и больше ничего. Нежно, без долгих прикосновений. Быстро, не торопясь.

Скарлетт остается, свернувшись клубочком, на моей стороне кровати после того, как мы оба кончаем. Я провожу пальцами по длинным шелковистым прядям ее волос, подстраивая свое дыхание под ее. Оно глубокое и ровное. Я думаю, что она снова заснула, пока Скарлетт не произносит:

— Я тоже тебе доверяю.

Я продолжаю расчесывать ее волосы, чувствуя, как эти четыре слова расширяются в моей груди. Я знаю, что она мне доверяет. Она уже говорила мне об этом раньше. Что еще более важно, она показала это — когда доверилась мне насчет Ханны. Но мне никогда не надоест это слышать.

Мои конечности тяжелеют, когда я расслабляюсь на матрасе. Я близок ко сну, может быть, уже сплю, когда резкий визг будильника заставляет меня насторожиться.

Скарлетт напрягается.

— Что это такое?

— Думаю, пожарная тревога, — я выбираюсь из кровати, пытаясь сохранять спокойствие. В каждой комнате шале есть камины. Одна случайная искра может быстро воспламениться. Видения опаленных стен и бушующего пламени заполняют мою голову. Я отбрасываю прочь наихудшие сценарии, вылезаю из кровати.

Скарлетт сидит на кровати, все еще голая. Я бросаю пару спортивных штанов на кровать.

— Надень это, — процесс занимает минуту, но она надевает. Я поднимаю с пола ее шелковую ночную рубашку и натягиваю ей через голову. Ее пальто висит на стуле. Я помогаю ей надеть его, а не полагаюсь на то, что она сделает это сама.

— Вероятно, это ложная тревога, — говорит она мне.

— Думаешь, я бы пошел с тобой на такой риск?

Она не отвечает, просто надевает зимние ботинки, которые я приготовил для нее. Я хватаю поводок и ошейник Тедди и подхожу к нему. Он выскакивает, взволнованный таким развитием событий. Должно быть, приятно быть собакой: не обращать внимания на то, что может пойти не так. Вечный оптимист.

Я провожу Скарлетт к двери. Когда открываю ее, я почти ожидаю, что там будет дым и пламя. Коридор кажется пустым и нетронутым. Но запах дыма действительно витает в воздухе. Я крепко сжимаю руку Скарлетт и поводок Тедди, пока мы идем по коридору и лестнице. Внизу дым еще гуще. Я даже вижу, как он кружится в воздухе, а не просто чувствую его запах.

Входная дверь распахнута настежь. Я вывожу свою маленькую семью на улицу. Оливер, мой отец и Кэндис столпились на крыльце.

— Что происходит? — кричу я, глядя на внешний вид шале. Оно выглядит нетронутым, каменный фасад и высокие окна не имеют никаких признаков пожара или обугленных повреждений.

— Кэндис пыталась испечь печенье, — голос моего отца сух.

— О.

— Мне так жаль, — говорит Кэндис. — Я не знаю, что произошло, — она смотрит на наши не совпадающие наряды. — Вы уже были в постели?

Я киваю.

Скарлетт засыпает рядом со мной к тому времени, как отключается сигнализация и дом проветривается. Она, спотыкаясь, поднимается по лестнице, сопротивляясь моим попыткам нести ее. Упрямая, как всегда.

Мы добираемся до нашей комнаты, и она снимает с себя одежду, оставляя все на ковре. Я кладу Тедди в его будку и снова раздеваюсь, скользнув обратно в кровать рядом с ней.

— Не совсем безоблачное путешествие, да? — дразнит Скарлетт, переворачиваясь и кладя голову мне на грудь.

Я хихикаю.

Я почти засыпаю, когда слышу жужжащий звук. Скарлетт шевелится. Я быстро хватаю свой телефон, намереваясь заставить его замолчать. Но экран черный.

Снова жужжание. Скарлетт поспешно возвращается на свою половину кровати и хватает телефон. Между ее глазами появляются две морщинки, когда она, прищурившись, смотрит на экран.

— Это моя мама, — она отвечает. — Мам?

Еще до того, как она снова заговорила, я понял, что что-то не так. Ее плечи напрягаются, а губы плотно сжимаются.

— Хорошо. Я прилечу, как только смогу, — она заканчивает разговор. Бросает телефон на кровать. Тупо смотрит вперед. — У моего отца случился сердечный приступ. Он в операционной.

Я откидываю одеяло.

— Поехали.

21. Скарлетт

Менее чем через двадцать четыре часа после отъезда я снова оказываюсь в Нью-Йорке. Я не выспалась и нервничаю до такой степени, что акварельный рисунок, на который я смотрю, превратился в бессмысленное пятно пастели. Интересно, кто украшает больничные залы ожидания? Кто выбирает картину в рамке, на которую вы будете смотреть, и цвет стульев, на которых вы будете сидеть в худшие часы своей жизни?

Поездка обратно в Нью-Йорк прошла как в тумане. Я наблюдала за происходящим как за фильмом, а не как участник. И я смогла это сделать, потому что Крю был со мной. Наш багаж, его семья, чартерный рейс обратно, машина, ожидающая в аэропорту, чтобы доставить нас в Нью-Йорк Дженерал в рекордно короткие сроки. Я узнала, что мой отец лежит в операционной, когда была за тысячи миль отсюда. Теперь я нахожусь в том же здании, а он все еще лежит вскрытым на операционном столе.

Я устала, но этот пластиковый стул слишком неудобен, чтобы на нем заснуть. Моя мать сидит рядом, бледная и молчаливая. Единственная реакция, которую я добилась от нее с тех пор, как приехала, была, когда она увидела, что Крю вернулся со мной. Она была удивлена. Брак моих родителей переживает не самые лучшие времена.

Мне даже в голову не приходило ругаться с Крю, когда он решил вернуться со мной, но ее ошеломленное выражение лица заставило меня подумать, что я должна была это сделать. Заставило меня понять, как сильно я теперь полагаюсь на него. Если бы он не сидел рядом, когда позвонила моя мать, он был бы первым, кому я рассказала бы о сердечном приступе отца.

У меня сложные отношения с отцом. Так было всегда. Он хотел сына, а не дочь. Послушного ребенка, а не бунтаря, в которого я превратилась. Я люблю его, но в основном это обязательный вид привязанности. Я обижаюсь на него за то, как он относится к моей матери — как он относится ко мне. За то, что его смущают мои амбиции, вместо того чтобы поощрять их. Если бы я отказалась выйти замуж за Кенсингтона, не думаю, что у нас все еще были бы какие-то отношения.

Он может умереть. Я не врач, но тот факт, что операция длится так долго, не кажется мне хорошим знаком. И если он умрет, он никогда не познакомиться с моим ребенком. Мои мотивы для того, чтобы не говорить родителям о беременности, в основном мелочные. Я хотела, чтобы мой отец видел в этом ребенке внука, а не наследника. Он был бы в восторге, узнав, что его родословная продолжается. Теперь он, возможно, никогда не узнает.

Моя мама все время смотрит на свои часы. Это раздражает, маленькое движение, которое привлекает мое внимание каждый раз, когда она это делает. Но я не прошу ее остановиться; у меня нет лучшего способа отвлечь ее. Единственный способ, который я могу придумать, - это выпалить новость, которую не следует сообщать в мрачной, безликой приемной, пока она ждет, чтобы узнать, вдова ли она.

Я бы хотел, чтобы Крю все еще был здесь. Он уехал, чтобы отвести Тедди и наш багаж обратно в пентхаус.

Мужчина в медицинской форме появляется в открытом дверном проеме и направляется в нашу сторону. Мы обе встаем, когда он приближается.

— Миссис Эллсворт?

— Да, — отвечает моя мать. Ее голос напряженный и натянутый.

Хирург смотрит на меня.

— Вы родственница?

— Я его дочь.

Он кивает.

— Что ж, рад сообщить, что Хэнсон выживет. Ему предстоит долгий путь выздоровления, но нет никаких оснований думать, что он не пройдет его полностью. Ему повезло, что скорая помощь прибыла так быстро, и мы смогли немедленно доставить его в операционную. Сейчас его переводят в реанимацию. Я попрошу медсестру сообщить вам, когда вы сможете его навестить.

Слышен вздох облегчения моей матери.

— Большое вам спасибо, доктор.

Мужчина улыбается, прежде чем уйти. Моя мать опускается обратно на свое место.

— Он был с другой женщиной, не так ли? Это она позаботилась о том, чтобы скорая приехала так быстро?

Мама выдерживает мой пристальный взгляд. Не отводит взгляд, не возится с чем-либо и не оправдывается.

— Да.

Я вздыхаю. Качаю головой.

— Почему ты остаешься с ним, мам? Почему ты с этим миришься?

— Так сложилась жизнь, Скарлетт. Ты же знаешь это.

— Но брак не должен выглядеть так. Папа того не стоит. Отпусти его.

— И что дальше?

Строить жизнь звучит слишком сурово.

— Не знаю… быть счастливой? — я слышу в этом предложении более молодую Скарлетт. Ту, которая верила в счастливый конец.

Она смеется.

— О, милая. Эта жизнь — то, что делает меня счастливым. Быть Джозефиной Эллсворт — вот кем я хочу быть. Твой отец далек от совершенства, но он хороший человек. Я точно знала, кем мы будем, когда встретила его в первый раз. Все, чем мы никогда не станем. Я смирилась с этим еще до того, как мы поженились.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы хотели одного и того же. Ему нужна была жена. Я хотела мужа. Наши отцы согласились, и на этом все закончилось.

— Я знаю, как устроен брак по договоренности, — говорю я сухо. Она часто говорила мне, что они вступили в брак не потому, что были влюблены друг в друга, и это была просто еще одна ложь. Часть идеального семейного фасада, который можно примерить, когда он подойдет. Я притворяюсь, что мне все равно. — Я замужем по этой причине, помнишь?

Моя мать улыбается. Она всегда так делает, когда считает, что я веду себя нелепо.

— Нет, это не так.

Я бросаю на нее взгляд, полный недоверия.

— Ты планировала свадьбу.

— Да, я. Я видела это тогда и вижу это сейчас. Этот мальчик влюблен в тебя, Скарлетт.

Я так потрясена ее словами, что едва могу моргнуть. Я знаю, что Крю заботится обо мне. То, что было между нами, переросло в дружбу и утешение, которые я никогда не представляла, что может быть в нашем браке. Но любовь? Моя мать в шоке. У ее мужа случился сердечный приступ, и его нашли со своей любовницей. Но все же…

— Ты бредишь.

— Нет, милая. Это правда, — мама довела до совершенства искусство извергать снисходительность сладким тоном. — Как думаешь, зачем он проделал весь этот путь?

Я сглатываю и признаюсь:

— Я беременна.

Лицо моей матери озаряется.

— Неужели?

Я киваю.

— Это... все запутанно между нами. У меня гормональный фон, и это просто… он хороший парень.

Это не вся правда. Границы между мной и Крю стерлись задолго до того, как две полоски появились на тесте на беременность. Но это та история, которой я придерживаюсь, когда речь заходит о моей матери. Я хотела бы, чтобы у нас были такие отношения, в которых я могла бы признаться во всем, что произошло между нами. То, что Крю заставляет меня чувствовать.

Но у нас другие отношения, и это никогда не беспокоило меня больше, чем сейчас. Я всегда гордилась своей независимостью. Я не избалованная богатая девчонка, которая удовлетворяет все свои прихоти. Мой внешний вид по умолчанию — уравновешенный и подготовленный. Но прямо сейчас я хочу развалиться на части.

Крю входит в комнату ожидания, и мое сердце совершает глупый маленький скачок.

— Есть какие-нибудь новости? — спрашивает он, садясь рядом со мной.

— Он будет жить, — я делюсь новостями, как будто это прогноз погоды. Но я не чувствую себя обязанной разыгрывать любящую дочь перед Крю. Я знаю, что он не осудит меня.

— Хорошо.

Мама наклоняется вперед.

— Поздравляю, Крю. Скарлетт поделилась радостной новостью о ребенке.

Он не выглядит удивленным, что я рассказала об этом своей матери.

— Благодарю вас. Мы очень взволнованы, — его рука сжимает мое бедро.

Моя мать бросает на меня многозначительный взгляд. Я игнорирую это; она не в том положении, чтобы раздавать советы по отношениям.

— Тебе нужно немного поспать, милая, — говорит она мне. — Ты выглядишь измученной.

— Я не спала уже... — я пытаюсь считать часы. — Некоторое время.

— Иди. Твой отец на какое-то время отойдет от дел. Я сообщу тебе любые новости.

— Хорошо, — мне не нужно много времени, чтобы согласиться. Сидеть на жестком пластике, пока моя мать оправдывает свое мотивированное деньгами решение остаться с моим отцом, не было потрясением.

Крю молча встает и протягивает мне руку.

Я беру ее.

— Пока, мам.

Оставлять ее сидеть там совсем одну — не правильно. Я не могу представить себе моего отца, сидящего здесь, если бы роли поменялись. Никогда раньше я не пыталась так тщательно анализировать отношения своих родителей. Я просто приняла это за чистую монету. Я знаю, почему сейчас приглядываюсь повнимательнее — мне есть с чем сравнить. Я хочу, чтобы у меня все было иначе.

Крю ничего не говорит, когда мы покидаем больницу и садимся в ожидающую нас машину. На улице уже темно. Я не знаю, который сейчас час. Даже какой сегодня день.

Я смотрю в окно, ничего не видя. Даже когда мы въезжаем в гараж, мои глаза не фокусируются. Мои конечности не двигаются.

Дверь с моей стороны машины открывается. Крю наклоняется, отстегивает мой ремень безопасности и поднимает меня на руки.

Я прижимаюсь лицом к его теплой шее, вдыхая знакомый аромат его одеколона.

— Ты хорошо пахнешь.

— Я принял душ.

Его шаги уверенные и твердые, когда он идет к лифтам. Я не открываю глаза.

— Он был со своей любовницей, когда это случилось. Маме все равно. Она говорит, что ее это никогда не волновало. Надеюсь, что это правда, иначе мне крышка, — я крепче зажмуриваю глаза. — Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз так уставала, — бормочу я. — И я всегда устаю, — Крю каким-то образом удается удержать меня, а также приложить карточку, чтобы привести лифт в движение. — Ты такой сильный, — я вздыхаю. — Я чувствую, что все разваливается на части. Как и я.

Его хватка на мне усиливается.

— Ничто не разваливается на части, Роза. Все в порядке. С твоим отцом все будет в порядке.

— Я знаю. Я чувствую облегчение. Знаешь, почему? Потому что моей первой мыслью, когда я услышала, что у него был сердечный приступ, было то, что если бы он умер, мне пришлось бы возглавить «Эллсворт Энтерпрайзиз». Или продать ее. Или… даже не знаю, что бы я сделала. Насколько это печально?

— Это вполне объяснимо. У вас с ним сложные отношения.

— Все мои отношения сложны.

Двери со звоном открываются. Я открываю глаза и вижу знакомый вид входа в пентхаус, который начала считать нашим, а не своим. Крю не отпускает меня, и я не прошу его об этом. Он просто шагает к лестнице.

— Ты говорил со своим отцом? — спрашиваю я.

Крю мотает головой.

— Я уверен, что он скоро позвонит по поводу чего-нибудь, связанного с работой. До тех пор я не буду ввязываться в драму с Кэндис.

Я моргаю.

— Ух ты. Я совершенно забыла об этом

— У тебя было много дел.

— Ты должен поговорить с ними, Крю.

Раньше я думала, что Артур и Оливер были ближе, чем Артур и Крю. Что Оливер обижался на Крю за то, что тот узурпировал власть и затмил его. Но я поняла, что Крю — это клей, скрепляющий его семью во время полета в Альпы. Артур и Оливер оба полагаются на него, чтобы справиться со всем, что требует решения. Мне не нравится, что я стала еще одним бременем, которое приходится нести Крю, в буквальном смысле этого слова, на данный момент. Я полагаюсь на него, нуждаюсь в нем, и он никогда так не нуждался в моей поддержке.

— Тебе следует поспать, — он укладывает меня на мягкую ткань одеяла. — Бодрствовать всю ночь вредно для ребенка. — Я не могу отличить его заботу обо мне от его заботы о ребенке. Однажды он отнес меня в постель еще до того, как я забеременела. Стал бы он нести меня сегодня вечером, если бы ребенка не было?

— Я пыталась уснуть в самолете, — бормочу я.

— Я знаю, детка, — мягкий тон его голоса временно успокаивает мои тревоги.

— С моим отцом все в порядке. Ты можешь вернуться в шале. Проведи Рождество со своим отцом и братом. С твоей семьей.

Он молчит долгую минуту. Я не хочу, чтобы он уходил, и беспокоюсь, что он воспринял это неправильно. Я бы хотела, чтобы здесь было светлее. Свет в холле освещает не все его лицо, большая его часть находится в тени. Я не вижу выражения его лица, но чувствую, как что-то пульсирует в воздухе между нами. Прежде чем я успеваю решить, что это такое, он заговаривает.

— Моя семья здесь.

Три слова, и они решают между нами больше, чем двухсот страничный документ, который должен был регулировать это соглашение. Если бы у нашей истории было другое начало, я бы ответила на это предложение своими тремя словами. Я бы признала, что он стал всем моим миром. Первым, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последним, перед тем как заснуть. Первый человек, которому я бы позвонила с хорошими или плохими новостями. Моя семья.

Красивые обещания могут быть обманчивыми. Все, что я слышу в словах Крю — это правда. Не уродливая, а настоящая.

Прежде чем мой усталый мозг успевает придумать ответ, он встает и уходит.

— Поспи немного, Роза.

Дверь спальни закрывается, и я остаюсь одна в темноте. Я понимаю, что, возможно, вам не обязательно уже испытывать что-то, чтобы знать, что вы испытываете это в первый раз. Мой эмоциональный опыт общения с мужчинами смехотворно ограничен. Я была так занята тем, что учила себя не причинять себе боли, что никогда никого не подпускала близко.

Крю Кенсингтон не просто способен причинить мне боль.

У него есть сила уничтожить меня, если он когда-нибудь решит ею воспользоваться.

22. Крю

Я бегаю по беговой дорожке, когда звонит Ашер. Я не решаюсь ответить. Я плохо спал в комнате для гостей, в которой раньше жил. Скарлетт все еще спит. Я не хотел беспокоить ее прошлой ночью.

Когда он звонит во второй раз, я отвечаю. Прежде чем успеваю сказать хоть слово, он спрашивает:

— Что, черт возьми, происходит? Это правда?

Я колеблюсь.

— Что правда?

— «Кенсингтон Кансалдид» под следствием за инсайдерскую торговлю?

От шока у меня леденеют конечности. Я чуть не падаю лицом вниз.

— Что? Где ты это услышал?

Ашер ругается.

— Лучше спросить, где я об этом не услышал? Это повсюду, Крю. Газеты, телевидение, интернет. Ведущая история. Первая страница. Мне пришлось войти в офис через черный ход, чтобы избежать встречи с пятьюдесятью репортерами снаружи.

Нам нужно еще поговорить завтра, Крю.

Осознание обрушивается на меня, как мешок с кирпичами, когда я вспоминаю прощальные слова моего отца во время нашего последнего разговора. Он говорил не о Скарлетт или Кэндис. Ужас пробегает по моему позвоночнику.

Я выключаю беговую дорожку и падаю на пол, тяжело дыша. Поговорим о дерьмовых новостях этой недели. Мой брат потенциально сделал ребенка нашей мачехе, у Хэнсона Эллсворта сердечный приступ, а теперь еще и это.

— Я не знаю, — признаюсь я.

— Разве ты не со своим отцом?

— Нет. Вчера у отца Скарлетт случился сердечный приступ. Мы вернулись в Нью-Йорк.

Ашер вдыхает.

— Черт. Хэнсон выживет?

— С ним все должно быть в порядке.

На мгновение воцаряется тишина.

— Это пожар с пятью сигналами тревоги, Крю. Люди в панике. Телефоны звонят без умолку. Акции упали.

Я тру свое лицо.

— Кто первым рассказал это?

— Не знаю. Зачем тебе это?

— Мне нужно, чтобы ты это выяснил.

— Крю, это дерьмо повсюду. Дискредитация одного источника не приведет к...

— Правда это или нет, но кто-то слил информацию, — перебиваю я. — Я хочу знать, кто.

Ашер вздыхает.

— Хорошо. Я немного покопаюсь.

Я вешаю трубку и звоню своему отцу. Голосовая почта. Звоню Оливеру. То же самое.

Мое убеждение растет. Они знали об этом. Они оба.

Мой следующий звонок — Бренту Парсонсу, руководителю юридической группы «Кенсингтон Кансалдид». К счастью для него — если предположить, что он хочет сохранить свою работу, — он отвечает после первого гудка.

— Парсонс.

— Это Крю. Ты видел новости?

— Читаю их сейчас.

— Что думаешь об этом?

— Определенно было проведено расследование. Слишком много деталей, чтобы быть полностью сфабрикованными. Но если бы у федералов было что-то достоверное, мы бы узнали об этом совсем по-другому. Тот, кто слил это, вероятно, оказал нам услугу.

— Услугу? Акции упали на десять пунктов за час, Брент.

— Это вышло раньше, чем они хотели. Мы можем нанести ответный удар, пока у них еще ничего нет. Клевета. Запросы на документирование. Я уже координирую с отделом по связям с общественностью выпуск заявления. Если предположить, что нет никаких улик, с нами все будет в порядке, — он колеблется. — Если только тебе не нужно мне что-то сказать?

— Если и есть, то я об этом не знаю.

Брент вздыхает.

— Наверное, это и к лучшему. Я буду держать тебя в курсе всего. Ты хочешь, чтобы я сообщил то же самое Артуру?

— Нет. Все проводить через меня.

Я вешаю трубку и крадусь по коридору, чтобы принять душ. Дверь в нашу спальню все еще закрыта, поэтому я направляюсь в гостевую ванную. Горячая вода смывает пот, но не смывает беспокойства.

Мне следовало принять предложение Ройса Реймонда. Если бы я это сделал, я бы не оказался в центре этого дерьма в полном одиночестве. С беременной женой. Ребенок на подходе, он должен будет унаследовать это жгучее наследие.

Когда я вхожу на кухню, Филипп стоит у плиты и готовит.

— Счастливого Рождества, мистер Кенсингтон, — приветствует он.

И... конечно же, это гребаное Рождество. Сейчас сезон корпоративного шпионажа.

— Счастливого Рождества, Филипп, — отвечаю я. Я потираю лоб, чувствуя, что несколько часов сна не помогли. — Тебе не нужно было приходить сегодня.

Он улыбается.

— Это не проблема. Как обычно?

— Да, пожалуйста.

Я сажусь за стол и просматриваю новости, пока Филипп готовит мой омлет. Ашер не преувеличивал. Новости повсюду. Я просматриваю несколько статей и улавливаю суть истории. Там нет никаких конкретных деталей, и это меня немного успокаивает.

Позавтракав, я оказываюсь на диване в гостиной, работая на своем ноутбуке. Мне нужно пойти в офис, но я не хочу, чтобы Скарлетт проснулась в полном одиночестве.

Уже одиннадцать, когда она спускается вниз с мокрыми волосами, одетая в шелковую пижаму.

— Привет, — она останавливается в нескольких метрах от меня, смущенно проводя рукой по волосам.

— Привет, — я закрываю свой ноутбук и наклоняюсь вперед. — Э-э-э, с Рождеством.

Ее глаза расширяются.

— Черт, правда?

— Да.

— Ух ты. Я... я могу одеться. Я чувствую, что мне следует заехать в больницу, но мы можем заняться чем-нибудь после, если ты хочешь?

Я действительно хочу. Сильно. Я ничего так не хочу, как пить горячий шоколад, кататься на коньках, любоваться замысловатыми декорациями и прочим туристическим дерьмом, которое люди вытворяют здесь во время праздников, на что я обычно смотрю свысока. До тех пор, пока я делаю это с ней. Но я не могу. И я должен сказать ей, почему.

— Я не могу. Мне нужно ехать в офис.

— В Рождество? У тебя должна была быть целая неделя отпуска.

— Была.

— Почему?

Я киваю в сторону приглушенного телевизора. На баннере внизу написаны слова, которые я, кажется, не могу произнести. «”Кенсингтон Кансалдид” под следствием на предмет инсайдерской торговли», — говорится в нем.

— Черт, — выдыхает Скарлетт.

— Ага.

— Это... правда?

— Понятия не имею. Но я должен разобраться с этим в любом случае.

— Может ли это уничтожить компанию?

— Я не знаю, — я кладу локти на колени и провожу руками по лицу. — Команда юристов работает над этим. Мой отец и Оливер не отвечают на мои звонки.

— Что это значит?

— Это значит, что они знали об этом и хотели рассказать мне.

— Может быть, они пытались защитить тебя, — мягко предполагает Скарлетт.

— К черту это. Это компания моей семьи. Мое наследие. Предполагается, что я буду следующим генеральным директором.

— Ты ничего об этом не знал. Ты не сделал ничего плохого. Если тебе придется, ты можешь начать все сначала. Создашь свою собственную компанию.

— Если это зайдет так далеко, фамилия Кенсингтон не будет стоить много.

— Деньги решают все.

— Большая часть моих привязана к этому тонущему кораблю.

— У меня есть деньги, Чемпион.

— И ты вышла за меня из-за моих, — я встаю и беру свой ноутбук. — Так что мне лучше пойти и спасти этот корабль, да?

— Крю.

— Мне жаль, что я не могу поехать с тобой в больницу. Я собираюсь в офис. Если хочешь, чтобы Роман отвез тебя, просто позвони ему.

— Хорошо, — говорит она.

— Хорошо, — повторяю я.

Я подхожу и целую ее. Кратко и нежно.

Она хватает меня за внутреннюю сторону локтя, удерживая на месте в течение минуты.

— Счастливого Рождества, Роза.

— Счастливого Рождества, Чемпион.

Встречи длятся часами. Я опустошен и раздражен к тому времени, когда возвращаюсь в свой кабинет.

Ашер ждет. Его ноги не лежат на моем столе. Если бы я когда-нибудь сказал ему, почему этот кусок дерева имеет ценность, я знаю, что он никогда бы не поставил их. Наверное, поэтому я никогда этого не делал. Не многие люди бросают мне вызов.

— Натаниэль Стюарт.

— А что насчет него? — спрашиваю я.

— Ты хотел знать имя. Он распространил информацию.

Я опускаюсь на свой стул.

— Насколько надежен твой источник?

— Кира Эллис. Ее отец…

— Я знаю, кто ее отец, — крупнейший медиамагнат в стране.

— По-видимому, это еще не все. Натаниэль утверждает, что у него есть некоторые из наших внутренних секретов, — Ашер приподнимает бровь. — Они существуют?

— Понятия не имею.

Ашер качает головой.

— Признаю, этот парень сделал несколько хороших инвестиций. Но в лучшем случае он подавальщик. Преследовать «Кенсингтон Кансалдид» не имеет никакого смысла.

Я точно знаю, почему он это делает, но держу это при себе. Хорошее лидерство — это умение знать, когда нужно поделиться, а когда заткнуться.

— Я позабочусь о нем.

Ашер качает головой.

— Замышляешь месть на Рождество? Это Крю Кенсингтон, которого я знал. Какое-то время я думал, что ты размяк.

— Скарлетт беременна.

Ашер присвистывает и откидывается на спинку стула.

— Уже?

— Для этого хватает и одного раза.

— Конечно. Я уверен, что у тебя был секс с твоей горячей женой всего один раз, — он делает паузу. — Ты нервничаешь?

— Нет.

— Испытываешь какие-нибудь эмоции? — его тон раздраженный.

— Немного.

— Как будто...

— Я не могу представить свою жизнь без нее.

— Я имел в виду отпрыска, которого ты породил, Крю.

— Я знаю, что ты имел в виду. Но ребенок еще не родился. Он размером с персик или что-то в этом роде.

— Тогда иди домой и будь с ней.

Я хочу этого. Но я знаю, о чем мне придется спросить, когда вернусь домой. И это не тот разговор, которого я жду с нетерпением.

Когда я прихожу домой, Скарлетт свернулась калачиком на диване с Тедди и ест попкорн. Я сбрасываю пиджак и ослабляю галстук, когда вхожу в гостиную, желая быть в спортивных штанах, как она.

— Привет, — у нее мягкий голос. Нерешительный. Неуверенный.

— Привет, — я сажусь у ее ног. Тедди подползает, чтобы лизнуть мне руку.

— Как все прошло?

— Слишком рано говорить. Мне нужно кое-что переждать.

Она кивает.

— Как поживает твой отец?

— Он спал. Врачи сказали, что это нормально. Похоже, пока никаких осложнений не возникло.

— Это хорошо.

— Да.

Я делаю вдох. Жую внутреннюю сторону щеки.

— Я выяснил, кто слил информацию в прессу.

— Неужели?

— Это был Натаниэль Стюарт.

Я внимательно наблюдаю за ее реакцией. Вижу, как расширяются ее глаза. Ее губы приоткрываются.

— Серьезно?

— Я доверяю своему источнику.

— Зачем ему это делать?

Я выдерживаю ее взгляд.

— Думаю, ты знаешь почему.

Ее карие глаза расширяются.

— Я же сказала тебе. Между нами ничего не было.

— Я знаю. Я верю тебе. Он и мой отец работали над сделкой. Я положил этому конец.

— Из-за меня?

— Из-за тебя, — подтверждаю я.

— Почему?

— Потому что ты — моя.

Она усмехается.

— Очень по-взрослому, Крю.

— Это была также рискованная сделка. Но я бы не стал беспокоиться, если бы это касалось кого-то другого.

— Есть ли смысл в этом разговоре? — ее тон стал резким, ледяным.

Я молча киплю.

— Натаниэль утверждает, что у него есть документы. Внутренние документы. Документы, подобные... тем, которые ты запрашивала.

Она резко втягивает воздух.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной?

— Я ни в чем тебя не обвиняю. Я доверяю тебе, Скарлетт. Мне просто нужно знать... Ты рассказала ему что-нибудь о компании? Есть ли что-нибудь, что он мог бы использовать, или извратить...

Она встает, сбросив половину подушек с дивана.

— Не могу тебе поверить. Ты серьезно спрашиваешь меня об этом?

Я тоже встаю.

— Я в неведении, Скарлетт. Этот... торнадо только что обрушился прямо на компанию, которую я первый в очереди унаследую. Люди полагаются на меня. Руководить, сохранять рабочие места, спасать эту компанию. Если ты что-то знаешь, я просто...

Я замолкаю, когда осознаю ужасающий факт.

Она плачет. Прозрачная жидкость стекает по ее щекам мерцающими дорожками.

— Я — причина, по которой ты первый в очереди.

Я делаю шаг вперед.

— Роза….

Она отступает назад, сердито вытирая щеки.

— Иди к черту! Почему бы тебе просто не заставить меня надеть прослушку, если ты думаешь, что я разглашаю секреты компании любому парню, который улыбнется мне?

Я потираю челюсть, пытаясь понять, почему этот разговор так далеко отклонился от курса. Я не хотел упоминать Натаниэля. Я знал, что это будет больно. Но я понятия не имел, что все так обернется.

— Это не то, что я хотел сказать. Я доверяю тебе. Я просто…

— Нет никаких оправданий, Крю. Ты сомневаешься во мне, а я никогда не сомневалась в тебе. Не могу поверить, что я... — она качает головой. — Все, что Натаниэль знает о «Кенсингтон Кансалдид», он узнал не от меня. Доволен?

Я, пожалуй, самый далекий от счастья человек, которого только может быть сейчас.

— Нет.

— Я тоже. Счастливого, блядь, Рождества.

Я смотрю, как она топает вверх по лестнице.

Счастливого, блядь, Рождества, в самом деле.

В итоге я возвращаюсь в офис. Когда сомневаешься — работай. Так гласит девиз семьи Кенсингтонов. Я привык сидеть допоздна в этих четырех стенах.

Я завидую сотрудникам, которые чувствуют, что заслужили свою должность здесь. Я все еще этого не чувствую. Может быть, я никогда этого не почувствую. Некоторые сомнения полезны.

За исключением того, что сегодня, может быть, впервые, я увидел это.

Уважение.

Сегодня был самый бурный день в истории «Кенсингтон Кансалдид» с тех пор, как мой прадед взял небольшой кредит и превратил ее в империю. И все же никто не спросил, где мой отец. Где Оливер. Они делали то, что я просил, без вопросов. Слушали меня, не задавая вопросов и не перешептываясь за моей спиной. И единственный человек, на которого я бесконечно пытаюсь произвести впечатление — мой отец — даже не был здесь, чтобы увидеть это.

И тот же самый дерьмовый шторм испортил отношения между мной и единственным человеком, чьи чувства мне небезразличны.

Я трачу пару часов на просмотр электронных писем и отчетов. Сегодняшний день был потрачен на устранение всех последствий скандала. Все остальное было отодвинуто на задний план, но с этим еще нужно разобраться.

Закончив, наливаю себе щедрую порцию бурбона и растягиваюсь на кожаном диване в углу своего кабинета, размышляя, пойти ли мне домой или просто поспать здесь. Я делаю глоток и смотрю в потолок.

Стук в дверь пугает меня. Я был уверен, что я единственный, кто остался здесь в такое время. Я не совсем шокирован, увидев, что дверь открывает именно Изабель. Она была здесь весь день, рядом со мной, делая все, что могла, чтобы помочь.

— Привет.

— Привет, — отвечаю я. — Не знал, что здесь еще кто-то есть.

— То же самое. Я увидела свет под дверью, когда возвращалась из туалета.

Я сажусь и провожу рукой по волосам.

— Что ты здесь делаешь?

Она подходит и садится на диван рядом со мной.

— Работаю.

— В... — я бросаю взгляд на часы. — Десять тридцать? В Рождество?

Изабель пожимает плечами.

— Я не большой любитель отпусков.

Меня это нисколько не удивляет. Хотя мне приходит в голову, что я почти ничего не знаю об Изабель, кроме ее профессиональных стремлений.

— Я тоже.

— Ты поэтому здесь?

Я вздыхаю. Выпеваю еще бурбона.

— Нет. Я облажался со Скарлетт.

— О?

— Мы поссорились. Это моя вина. Я просто… я не ожидал, что все будет так, понимаешь? Она, мы, у нас не должно было быть все по-настоящему, — я осушаю остаток своего стакана, прежде чем встать и подойти к барной стойке, снова наполняя свой стакан, прежде чем опуститься рядом с ней, откинувшись на спинку дивана. — Ну и денек выдался, черт возьми, да?

Изабель откидывается назад, повторяя мою позу.

— Да, — она делает паузу. — Ты же знаешь, что голосование совета директоров будет единогласным.

— Голосование по поводу чего?

— За тебя как за генерального директора.

— У меня нужная фамилия.

— У тебя есть гораздо больше, чем это, Крю, — ее левая рука перемещается к моему колену. Прежде чем я успеваю осознать прикосновение, она скользит вверх по моему бедру с четкой целью.

Я в ступоре. В шоке. По какой-то причине это был не тот результат, который я представлял себе, когда она вошел в кабинет. И было бы легко позволить этому развернуться. Безэмоциональный и пустой, именно то, чего я привык ожидать от секса. Скарлетт никогда не узнает. Может быть, ей даже было бы все равно после нашей недавней ссоры.

Но я бы знал. Мне было бы не все равно. Мой мозг обрабатывает то, что мое тело уже знает: я хочу только Скарлетт. Мой член даже не реагирует. И я еще не так много выпил.

Я резко встаю, оставляя Изабель на диване с обиженным выражением лица.

— Уходи.

— Крю….

— Я сказал уходи, Изабель. Я твой босс. Если ты хочешь сохранить свою работу, ты никогда больше не будешь прикасаться ко мне неподобающим образом.

Она встает, некоторое неповиновение смешивается с болью.

— Я никому не расскажу о нас. Ты можешь мне доверять.

— Нет никаких «нас», и я не доверяю тебе, Изабель. Я женат.

Изабель усмехается.

— К сожалению.

— Я. Не. Хочу. Тебя. Не испытывай меня, Изабель. Тебе не понравятся последствия.

Реальность и упрямство борются за место в ее выражении лица.

— Знаешь, я была влюблена в тебя с тех пор, как начала работать здесь. Мне следовало сделать шаг раньше. Очевидно, я была единственным человеком в этом городе, который не знал, что ты помолвлен со Скарлетт Эллсворт. Что я получаю за то, что избегаю сплетен, а? Но потом все сказали, что она холодная и отстраненная и выходит за тебя только ради денег. Так что я подумала, что у меня еще есть шанс.

Я вздыхаю, внезапно почувствовав себя измученным.

— Я счастлив в браке, Изабель.

Она одаривает меня легкой, грустной улыбкой.

— Да, я поняла это, когда ты отскочил, как будто я подожгла диван.

— Я не знал, что ты чувствуешь. Если ты хочешь перейти в другую команду, я могу...

— Нет. Нет, это не будет проблемой. Обещаю.

Я изучаю ее с минуту, оценивая ее искренность.

— Я не даю второго шанса.

Она сглатывает и кивает.

— Я знаю.

— Хорошо.

Я смотрю, как она уходит, затем опускаюсь за свой стол. Если Ашер когда-нибудь пронюхает о том, что только что произошло, я обречён слушать об этом до конца жизни. Это он убеждал меня обратить внимание на Изабель. После ее вопросов о Скарлетт я думал, что мы прошли это. Думал, она знала, что этого никогда не случится. Даже если бы Изабель проявила интерес раньше. Я старалась не усложнять секс, а спать с членом правления тем более не стал бы. А теперь… Я никогда прямо не обещал Скарлетт верность. Но до тех пор, пока мне не подвернулась возможность схитрить — в буквальном смысле — мне это и в голову не приходило.

Мой телефон вибрирует от сообщения от моего брата.

Оливер: Знаю, ты видел новости. Мы вернулись в Нью-Йорк. Встретимся в офисе в 8.

Я спотыкаюсь, когда встаю, то ли от виски, то ли от усталости, настигающей меня. Но мои шаги тверды, когда я покидаю свой кабинет и направляюсь к лифтам. Нет никаких признаков ни Изабель, ни кого-либо еще.

Я знаю, что ввести машину — плохая идея, поэтому, как только выезжаю на улицу, останавливаю такси и даю водителю адрес поместья моей семьи недалеко от города. Поездка занимает двадцать минут. Примерно через десять минут я начинаю чувствовать кайф от алкоголя. Но это меня не останавливает.

Расплатившись с водителем и набрав код, я вхожу в парадную дверь. Автоматически мои ноги поворачивают направо, в сторону кабинета моего отца. Там уже горит свет, но я больше сосредоточен на том, чтобы рухнуть на диван, чем разглядывать окрестности.

— Надеюсь, ты не приехал сюда на машине, — комментирует мой отец, поднимаясь из-за своего стола из красного дерева, подходя к камину. Он наливает себе стакан скотча и садится в одно из кресел.

— Это правда? — спрашиваю я сходу.

Отец вздыхает. Лед звенит, когда он крутит свой бокал.

— Все не так плохо, как пишет пресса. Но да, были заданы некоторые вопросы. Все было улажено.

— Черт возьми, папа. Почему ты мне не сказал?

— Чтобы ты говорил всем именно то, что говорил весь день: ты понятия не имел.

— Ты должен был сказать мне. Я — будущий генеральный директор!

— Я ухожу в отставку. Это будет официально объявлено к концу недели.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной? Ты отдаешь мне ключи от замка... пока на него нападают?

— Не будь таким драматичным. С компанией все будет в порядке.

— А если нет? — огрызаюсь я— Тогда какого хрена?

— Они не могут прикоснуться к нашему личному состоянию, Крю.

Я выдыхаю и сажусь, радуясь, что стены остаются на своих местах.

— Это ты сделал это?

— Нет, — ответ моего отца быстрый и уверенный. — Но…. Так получилось.

— Что значит «так получилось»?

— Беккет Стэнли сливал информацию. Я узнал, что он делал, и позаботился об этом.

— Насколько я понимаю, не сообщив властям.

— Ты знаешь, какие проблемы это вызвало бы. Я избавился от него и назначил Изабель членом правления вместо него.

Я усмехаюсь.

— Что-то вроде проблем, с которыми мы сейчас имеем дело?

— Нет никаких доказательств. Они ничего не смогут сделать.

Я прижимаю ладони к глазам и стону.

— Господи, папа.

Мой отец изучает меня, как будто я научный эксперимент.

— В чем проблема?

— Она вышла за меня замуж из-за моих денег, — выпаливаю я. — Она вышла замуж за будущего генерального директора компании стоимостью в миллиард долларов.

Мой отец моргает, выглядя искренне застигнутым врасплох.

— Это из-за Скарлетт?

— У меня есть другая жена? — огрызаюсь я. Я смотрю на свои руки, сжимая их в кулаки. — Я люблю ее, пап. Я люблю ее так чертовски сильно. Я злюсь на тебя и беспокоюсь о компании, но я чертовски боюсь, что это изменит все между нами.

Легкое поднятие брови — единственный ответ моего отца на это заявление, подогретое виски. Обычно я предпочитаю жевать бритвенные лезвия, чем обсуждать это со своим отцом.

— Ты можешь предложить ей нечто большее, чем деньги, Крю.

Это одна из самых приятных вещей, которые когда-либо говорил мне мой отец. Но…

— Она вышла за меня замуж из-за моих денег, — повторяю я.

— Она единственная наследница миллиардов и зарабатывает десятки миллионов на этом журнале и линии одежды. Ты действительно думаешь, что она вышла за тебя замуж из-за денег? Ей не нужно было выходить замуж, и ей не нужны были деньги. Скарлетт выбрала тебя. Она решила выйти за тебя замуж.

— Ее отец сказал ей это, — бормочу я.

— Разве они так близки? Разве ею легко манипулировать?

Я усмехаюсь.

Мой отец знает, как использовать сарказм.

— Ты, должно быть, задавался вопросом, почему помолвка была между тобой и ней, а не между Оливером и ней?

— Оливеру нужно было путешествовать и управлять международными холдингами, в то время как я хотел сделать Нью-Йорк своим местом и укрепить семейный бизнес, — я повторяю фразу, которую он говорил нам двоим в течение многих лет.

— Я придумал это позже. Когда мы с Хэнсоном впервые заговорили о возможном соглашении, договоренность заключалась в том, что Оливер и Скарлетт поженятся. Он старший и может унаследовать столько же, сколько и ты. На первый взгляд, это был логичный выбор.

Я поднимаю глаза.

— Что?

Мой отец поглаживает подбородок, глядя на огонь, а не на меня.

— Хэнсон вернулся ко мне год спустя, когда тебе было шестнадцать, а Оливер был почти совершеннолетний. Сказал, что будет соблюдать соглашение, но только в том случае, если оно изменится на тебя и Скарлетт. Он был непреклонен в этом. Что-то… кто-то заставил его передумать. Единственная причина, по которой я когда-либо думал, что он изменил условия то, что... он сказал ей.

«Я — причина, по которой ты первый в очереди».

Я думал, она имела в виду наш брак, когда говорила это.

— Не думай, что она не выбрала тебя, Крю.