Фанфик на Квинт Лициний

Последняя неделя лета.

Воскресенье, 21 августа 1977 г, день.

Феодосия. Пляж.

Солнце, прячущееся почти все лето, к концу августа опомнилось, расплавило облака, и, ярко сияя, стало плавить побережье, и даже море.

На площади, перед пляжем, густая толпа облепила бочку с квасом. Полненькая продавщица, в кокетливом белом чепчике и передничке, игнорируя нетерпение окружающих, обмахивалась газетой, и лениво наполняла ряд стоящих перед ней бокалов и бокальчиков.

У самой стены, дребезжа железными внутренностями, харкая, сипя и отплевываясь, успешно составляли ей конкуренцию, автоматы газированной воды.

Рядом с ними, на длинной лавочке, на, давно поделенных и контролируемых мафией бабушек, местах, шла бойкая торговля вечным, южным наркотиком - семечками. Зачерпываемый, маленькими, гранеными стаканчиками, он перетекал из стоящих рядом сумок, сначала в, свернутые из четвертинок газетного листа, кулечки, а потом, и в потные ладошки, жаждущих очередной дозы. Наркоманов было много, поэтому почти весь пляж был усеян шелухой.

Вдали, за оградой, узкую полосу прибоя оккупировали дети. Они носились друг за другом, трудолюбиво рыли ямочки, визжали, брызгались, вбегали и выбегали из моря и занимались другими важными детскими делами.

Чуть дальше, там, где вода промочила песок, но куда уже не доставали волны, в пьяном шахматном порядке, лениво совершая рокировки, бродили взрослые. Одни принимали солнечные ванны, другие готовились войти в довольно мутную воду.

Сквозь их строй, с завидной регулярностью, один за другим, курсировали частники, держа в обеих руках сумки с кукурузой, пирожками, фруктами, раками, рыбой, сахарной ватой, трубочками со сгущенным молоком и другой снедью. У моря было многолюдно, поэтому траектории их перемещений напоминали кардиограмму, во время активной реанимации. Частники то замирали, остановленные непроходимой стеной тел, то резко ускорялись, завидев просвет, а то и поворачивали на призыв очередного покупателя. Иногда они останавливались, с облегчением ставя ненавистные сумки на песок, выкладывали товар, и, тогда, неспешно, гремя мелочью, к ним начинал подтягиваться народ.

Прямо с того места, где заканчивался мокрый песок, и почти до раздевалок, все пространство было плотно застелено подстилками, полотенцами, покрывалами, самого разного размера, фасона и цвета. Лишь в самом углу пляжа, то ли собирая, то ли выращивая мух, оттеснив стадо подстилок, прятался, за кривыми деревьями, пляжный туалет.

Недалеко от него, сразу за деревьями, на красной подстилке, с синим драконом, распушившим хвост и высунувшим язык, лениво валялись Тома и Яся.

Весь пляж заполнял гомон, состоящий из отрывков разговоров, смеха, ругани, шарканья шагов, визга детей, призывных криков продавцов и многих других, давно надоевших и раздражающих слух звуков.

- Ветра нет, а мне кажется, и тут пахнет - Тома села и передвинулась, чтобы опять спрятаться от, выглянувшего из-за зонтика, солнца. Рукой попыталась отогнать муху, усевшуюся на обнаженную мякоть арбуза, лежащего на краю полотенца. Муха немного отлетела, но сообразив, что вялый взмах угрозы для жизни не представляет, вернулась и, села на арбуз. Тома, не обращая больше на нее внимания, переключилась на муравья, деловито взбирающегося по ее ноге. Атака оказалась более успешной, но муравья это не смутило. Даже будучи сброшенным с ноги, он не растерялся, тут же подбежал к ближайшей подсолнечной лузге, схватил ее и, пыжась, потащил по одному ему известному маршруту.

- Может перестелемся? - обратилась она к Ясе.

- Куда? - ответила та, безучастно лежа на спине. - Ближе к морю места будут освобождаться лишь после обеда.

- Мало нам этой тесноты на пляже, так еще и эта давка в автобусах, где все норовят наступить тебе на ногу.

- Да уж, - передернула плечами Яся, - меня, сегодня, один татарин, в автобусе, в углу, баулами так зажал, думала, не вырвусь и пропущу остановку. Чуть платье не порвала, пока всех растолкала и, через закрывающую дверь, продралась. А потом этот пляж... Его хоть иногда убирают? Эта шелуха от семечек, эти окурки, огрызки, не знаешь, куда и постелить полотенце, чтобы потом не пришлось стирать.

- И, заметь, - продолжила Тома, хмуро глядя на пляжную элиту, лежащую на деревянных лежаках, - мы ни разу, ни разу, за все время тут, не смогли занять хотя бы один лежак. Их что с вечера занимают?

- И к воде трудно пробраться,- философски заметила Яся, - как же я хочу, с разбегу, влететь в чистую прозрачную воду! И, при этом, ни на кого не натолкнуться. Но тут разве влетишь? Скорее в тебя влетят... Хочу песка, чаек, простора! Как же я мечтаю оказаться на необитаемом острове!

- Чтоб ни баб, ни вина! Никого ни души, только я! - Тома, похоже, процитировала неизвестного Ясе поэта.

- И пообщаться не с кем. И, вообще, самое большое одиночество в толпе! - нелогично, и, не стыкуясь с ранее сказанным, опять процитировала она где-то вычитанную фразу.

- Одинокие мы с тобой, - и закачала головой, изображая печаль и отчаяние, - как, два тополя на Плющихе.

- Ну, уж ты одинокая, - фыркнула в ответ Яся, - Дюша, вон чего стоит. Лейтман, как кот на колбасу, на тебя пялится. Хочешь, еще троих назову, кто по тебе сохнет?

Тома не захотела. Вместо этого, поправила съехавшую бретельку купальника, побарабанила ногами о полотенце и посмотрела с признательностью на Ясю, и сменила тему:

- Хорошо хоть ты передумала и согласилась со мной поехать, а не осталась скучать в Ленинграде.

Она благодарно погладила, расслаблено лежащую Ясю, так что та, непроизвольно вздрогнула.

- Без тебя я и вовсе тут умерла бы со скуки.

- Ну что, опять по кукурузе? - заметив, идущего, вдоль моря, мальчишку, с сумками в руках, предложила Тома.

- Ты еще трубочки со сгущенкой предложи, - строптиво отказалась Яся. - Я уже объелась и этой кукурузой и этими трубочками.

- А пирожки мама запретила покупать, - с сожалением сказала Тома.

- И что тогда? - лениво откинулась на песок Яся. - Семечки опробуем?

- Что ты! Нельзя! Только те, с рынка, которые пожарили дома, можно! Мама строго, настрого запретила покупать. Ей соседка, по секрету, сказала, что среди продавцов есть бабка, которая болеет туберкулезом. Причем в открытой форме. Так эта бабка, ты не проверишь. Она пожарит семечки, а потом плюет в них.

Яся вздрогнула и с опасением посмотрела на подсолнечную лузгу, густо усеявшую все, не занятое подстилками, пространство.

- Ну, тогда в тир?

Яся отрицательно качнула головой, - ты мне еще музей предложи.

- Зачем нам музей, - пересела на другой бок Тома, - нам музей не надо. А давай на качели?

Яся отрицательно качнула головой:

- Ты видела какие они высокие и как высоко подлетают? Меня и на море то укачивает. Я, как с такой высоты падать начну - и вовсе умру. Покричу для порядка и умру.

Тома, стараясь не смотреть на огромную, каплевидную, недовольно ворочающуюся, старуху, разлегшуюся прямо рядом с ними, тоскующе перевела взгляд на набережную:

- Куда пойти? Везде же уже гуляли. Хорошо осталась всего неделя и ту-ту паровоз, не стучите колеса. И поедем, в Ленинград, как я рада, как я рад...

- Где вы рыцари? Где вы приморские мачо? Неужели вы не видите, что здесь, покинутые девы, отдыхают от любви? - внезапно продекламировала Тома.

- Это еще какая-такая любовь? - недоуменно оглянулась на нее Яся. - И кто это тебя покинул? Антон что ли? Так вроде и не брал пока. Ты же к нему и подойти боишься, - насмешливо фыркнула. - А я еще тут, с какого боку?

- Никто меня не покидал, - дернула плечом Тома. - И ты тут ни при чем. Это английская поэзия, высокий стиль, Конгрив, понимать надо. А что к Антону не подхожу... Ну, так-то Антон...

- А с мальчиками тебе тоже уже пора начинать знакомиться, - как, будто бы, это не она боится подойти к Антону, сказала Тома. - И совсем не для того, чтобы играть с ними в шахматы, - съехидничала, тая в уголках глаз усмешку.

- Да ладно, какие мальчики, когда рядом ты. Они, как только нас увидят, только на тебя ведь и смотрят, сразу понимая, кто у нас принцесса - привычно парировала Яся. - А шахматы мои, никто и не замечает. Хоть им об лоб ими стучи.

- Послушай, - перевернулась на живот Яся, - а, вот если бы была такая возможность, кого бы ты хотела видеть, сейчас, рядом с нами, Антона или Дюшу?

- Ты же знаешь, - стряхивая прилипший песок с живота, помедлив, ответила Тома, - я же в Антона в пятом классе влюбилась. Он для меня, с тех пор, как греческий бог, недостижимый, недоступный и прекрасный. И, даже, когда он стал комсомольским секретарем, ни капельки его за это не разлюбила. Даже наоборот. Раз его выбрали, одного на всю школу, значит, получается и другие поняли, что он лучше всех. Правда, ведь? А вот, если бы он внезапно тут вдруг появился... Я бы, наверное... только на него и смотрела...

- Смотрела бы как юный Аполлон выходит из моря, капельки блестят на его коже, а мускулы перекатываются под кожей? - насмешливо фыркнула Яся. - И целовала песок, по которому он ходил? Не стоит впадать в религиозный экстаз, он того не стоит.

- Почему? - удивилась Тома.

- Потому, что он карьерист! - припечатала Яся.

Тома пораженно уставилась на подругу:

- С чего ты взяла?

- Они все, комсомольские вожаки, карьеристы, - твердо сказала Яся. - Вот пробьется по своей комсомольско-партийной линии, заматереет, и заведет на работе, как твой дядя, любовницу...

И добавила помолчав:

- А тебе оно надо?

Потом, весело и насмешливо взглянула на Тому, и продекламировала:

- Комсомольский секретарь, на веревке смотрит вдаль!

- Тише! Люди же кругом! - зашикала Тома, - услышат же. Тебе что, Лейтмана мало?

- Какой он, все же... доносчик и предатель, ненавижу его, - скривилась и будто выплюнула Яся. - Я даже не знала, что мальчишки такие подлые бывают. Прямо национальность свою опозорил.

- Это что, Антон на веревке? - стало доходить до Томы, - ужас какой!

- А и пусть, а и не жалко, - мстительно кивнула Яся, - они все такие, что комсомольские, что партийные. Карьеристы и лицемеры, что Антон, что твой дядя. Все!

- И, - добавила, помолчав и смешливо взглянув на Тому, - садюги!

- Чегооо? - Тома повернулась и пораженно уставилась на нее.

- Тяжко жить на свете пионеру Пете! Бьёт его по роже коммунист Сережа! - все также звонко и задорно, не обращая внимания на окружающих, продекламировала Яся.

- Яська!!! Замолчи!!! - задохнулась Тома.

- Лейтман рассказал, - ответила Яся, невинно и честно глядя ей в глаза. И, они обе, не в силах сдержаться, громко заржали.

- Все прекрати, - отсмеявшись, сказала Тома, - об этом больше ни слова, а то нас прямо на пляже заметут. И дядя не поможет.

- Дюша же..., - продолжила Тома, возвращаясь к заданному вопросу, и замолчала...

- Ты знаешь, я же его раньше в упор не замечала. Ну, мелькает мимо мальчишка и мелькает. Мало ли их таких. Вон как Пашет, например, или там Лейтман. А тут он на меня как посмотрел... Я сразу поняла - спекся котенок. И этот влюбился. Портфель теперь все норовит понести из школы. Все рядом пристраивается. Мне сначала даже смешно было. От горшка два вершка, а туда же, любовь у него понимаешь.

- Ну, вот как можно любить того, на кого смотришь сверху вниз? - помолчав, оглянулась она, за поддержкой, к Асе.

- Это я про девчонок, - уточнила, на молчание подруги, Тома. И добавила, - И снизу вверх, если ты мальчик.

- А потом пообщалась с ним... А он, оказывается, такой классный. Остроумный, заботливый, внимательный, все понимающий, и, что удивительно, прямо не по годам умный. И, вот чего совсем уж не ожидала, в поэзии разбирается! Пушкиным мне нос утер! Представляешь, мне и Пушкиным! И, как-то, совсем незаметно для меня, не спросившись даже, стал мне практически другом. Прямо без мыла в друзья пролез. Вот уж не думала, что у меня среди мальчишек друг будет. А ты заметила, как он стал в математике разбираться? Когда у доски отвечает, меня просто завидки берут. И откуда он это все знает?

- И еще... ты можешь смеяться, но, мне кажется, его талантливость раньше не видна была потому, что учеба ему до фени была, а сейчас он так учиться стал, чтобы на меня впечатление произвести. Я прямо гордость ощущаю. Да, да! И окружает и окружает меня, и штурмует и штурмует. Я даже немного опасаться его стала. А он упрямый такой. Я от него, а он за мной.

- Да он такой, да он упрямый, он Трюффальдино из Бергамо, - задумчиво пробормотала Яся.

- А он и вправду изменился. Из серой мышки стало проклевываться, не пойми пока что, но что-то очень интересное.

- Вот ведь что любовь животворящая делает,- продолжила, улыбаясь каким-то своим мыслям, Яся. - И, знаешь, он ведь тебя добьется. Завоюет. Может не сразу, может, когда станет тебя выше, - весело осмотрела Тому, - но он не отступится. И это, наверное, будет правильно... Женится на тебе. Детишек тебе настрогает. Детей у вас будет пять, а может быть даже шесть... - и, не сдержавшись, засмеялась.

- Ну, тебя, - отмахнулась Тома.

- Знаешь, как он на тебя смотрит, когда ты его не видишь?, - Яся взглянула на Тому уже серьезно.

- Хотела бы я, что бы хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь, хоть раз, ТАК на меня посмотрел, - и мечтательно перевела взгляд на небо.

- А знаешь, - похвасталась вдруг Тома, - он ведь меня на катере катал! Представляешь? Стоим на набережной, смотрим на Фонтанку, а он вдруг спрашивает меня этак вот манерно "Ты как насчет прокатиться по каналам?". Я, конечно глаза вытаращила, спрашиваю, а на чем? А он мне - ты такая красавица, да тебе никто не откажет, помаши, мол, дяде ручкой и увидишь. И, представь, я, как дура, подыгрывая ему, стою и машу ручкой проплывающему мимо катеру. А он, вдруг останавливается, и подплывает к нам! Я конечно в шоке. Думаю уже куда бежать. А он, будто так и надо, берет меня за руку, тянет и мы поднимаемся на палубу. Представляешь? Я спрашиваю - чего это они? А он говорит, что не устояли перед моим обаянием. Я понимаю, что врет, но, знаешь, как приятно было. А дальше все как в кино. Плывем по реке, усевшись рядышком и взявшись за руки. Потом пьем шампанское. А потом... он мне в любви признался ... Казалось, что мне его любовь? Что я о ней, не знаю что ли? А, все равно, чувствую, что у меня прямо слезы на глазах...

- А там гитара, а там цыгане... - задумчиво пробормотала про себя Яся. - Наш пострел везде успел. Надеюсь, ты не думаешь, что этот катер случайно причалил?

- А потом, - не слушая, продолжила Тома, - мы почти поцеловались... - и зыркнула на Ясю, чтобы увидеть какое впечатление произвели ее слова.

Яся непроизвольно провела языком по пересохшим губам и затаилась вся во внимании.

- Представь, я, которая любит Антона, плыву на катере с другим мальчиком, взявшись за руки, пью шампанское, выслушиваю признания в любви и практически целуюсь с ним!

- Скажи, - Тома развернулась и тихо спросила, - я развратная?

- Дурочка, - выдохнула, задерживающая до того дыхание, Яся, и, чтобы смягчить резкость сорвавшегося слова, полу обняла Тому, прижавшись к ней. - Какая же ты еще глупышка...

- Знаешь, - сказала, поколебавшись Тома, - вот он такой хороший, такой верный, такой умный, такой замечательный. Так здорово все устроить может. А как картошку копает! И все же, я, когда на Антона смотрю, у меня прямо все внутри млеет. А когда на него, просто радостно, что он рядом, что у меня такой друг есть. И это все... не млеет ничего. Он на меня как на богиню. А мне от этого еще хуже. Ты вот его так хвалишь, а я... я не знаю, как быть.

- А знаешь, - встрепенулась, отвлекаясь от грустных мыслей о Дюше, Тома, - к нам же сегодня дядя приезжает! Колбас навезет спецпайковских, шпрот, конфет шоколадных! Гульнем!

- Правда ненадолго, - она внезапно перешла от радости к печали, - уже завтра утром уезжает. Он, представляешь, совсем недавно купил домик на дальней косе, тут восточнее, на Азовском море. Хотел в Крыму, но тут так дорого, не получилось у него. Да и там, говорит, случай уникальный подвернулся. И лишь потому, что место пустынное пока, далекое от цивилизации. Занимал, перезанимал у всех. У нас тоже. И купил. Там, какая-то мутная история. То ли уехал кто-то, чуть ли не за границу, то ли посадили кого. Дядя не говорит, молчит как партизан. Дело ясное, что дело темное. Сказал только, что такой шанс выпадает раз в жизни. Говорит, буду теперь прямо в плавках, из домика, в море забегать и по морю плавать. И никто ему, говорит, не помешает. Хоть без плавок плавай. Он так папе и сказал, - перестав печалиться, захихикав, покраснела и отвела глаза Тома.

- Совсем никого вокруг, - добавила мечтательно. - Только небо, только ветер, только радость впереди. Чистое, ласковое море, тишина в штиль, и только чайки проплывают в небе. И никого вокруг. Представляешь?!

- А вдоль косы мертвые с косами стоят. И тишина, - страшным шепотом сказала Яся.

- И зря ты о нем так, - сказала полу отвернувшись Тома, - он хороший. И никого по роже не бьет. А что любовница... может и не любовница... Может просто заботится о ней. Да и стоит ли бросать камень, когда сама можешь у столба оказаться? Жить прожить это не поле перейти, мне мама, почему-то, это часто говорит.

- Я знаю, - легко согласилась Яся, - пошутила просто.

- А может он возьмет нас с собой? - внезапно озарилась Яся, - чего нам тут киснуть?

- Вот это идея! - пораженно выдохнула Тома. - Лишь бы родители отпустили. Его-то я уговорю, он мне ни в чем отказать не может.

- Все, собираемся, - деловито вскочила Тома, - надо подготовиться к бою с предками.

Воскресенье того же дня. Вечер.

Под Феодосией, дачный поселок, дача родственников Томы.

Стволы яблонь медленно тонули в сиреневом мраке опускающегося на поселок вечера. Одинокая голая лампочка, отмахиваясь от вьющейся вокруг нее мошкары, упорно сопротивлялась подступающей темноте. Ей помогала масляная лампа, стоящая на столе, уставленном полупустыми тарелками и бутылками. Морской ветер, то обнимал теплым одеялом, а то, схлынув, резко менял направление и легкомысленно выбирал себе другой объект для объятий.

Из сада соседнего дома раздавались тихие звуки баяна и женский голос, переливаясь, стал уходить ввысь:

Ой у вышневому саду, там соловэйко щэбэтав,

До дому я просылася, а вин мэнэ нэ видпускав.

Застолье, шумное и веселое, примолкло, прислушиваясь к пению.

Как бы одобряя услышанное, несмело, как бы пробно, гавкнул соседский пес. Несмотря на то, что звук получился негромкий, он был услышан и, вторя ему, громко залаяли собаки уже по всей улице. Эхо, дробясь и качаясь, в воде протекающего рядом ручья, понесло их лай вдоль улицы, затухая где-то вдали.

- Ну, шо, за вильну Украину! - пьяно покачиваясь, провозгласил тост сторож Мыкола. Мыкола имел феноменальное чутье на всякого рода застолья, и избежать появления его за столом не удавалось почти никому. Гнать его боялись, ибо зимой можно было и стекол в окнах не досчитаться, потому терпели и, скрипя зубами, наливали привычный водочный оброк.

- Вид Уралу до Бэрлину! - видя, что его тост никто не поддерживает, вдруг добавил он и пьяно загоготал.

- Я тебе дам вильну Украину - неприязненно поднялся Томин дядя и тяжело взглянул на него, - так дам, что далеко за Урал улетишь. Пшел вон отсюда, пока я тебя милиции не сдал! В тюрьме сгною!

- Та шо вы дядьку так крычыте, та я ж так шуткую, - Мыкола понял, что сморозил не просто глупость, а нечто худшее, вмиг, даже, как-то, протрезвел, казалось, стал ниже ростом и весь ссутулился, - та йду вжэ я, йду. Та шо ж то за люды таки шо шуток зовсим нэ понимають.

Он схватил картуз, и, стараясь не шататься, пошел к калитке, все ускоряясь и ускоряясь, чудом не зацепившись в момент старта ногой за ногу.

- Ладно тебе Вадим, не заводись, - примирительно сказал Томин папа, - нашел на кого наезжать. Да и горбатого могила исправит. Пройдет еще лет двадцать, вымрут, дай бог, последние последыши Бандеры.

- Вымрут они как же, - все не мог успокоиться Вадим, - это еще та зараза, до поры до времени прячется по углам, а если не выжечь, не проявить бдительность, проявить слабину, опять начнет разрастаться, умы детей наших, своими гнилыми идеями о расовом превосходстве украинцев, заражать. А наши дети должны расти интернационалистами, без тараканов в голове!

- Не преувеличивай Вадь, - вступилась за сторожа Томина мама, - он хоть и дурной, но безвредный. Ну, какой он бандеровец? Дурак просто.

- Дядь Вадь, дядь Вадь, - решилась наконец-то Тома, - можно спросить?

- Чего тебе, стрекоза? - ответил ей Вадим, с удовольствием уходя от неприятной темы.

- Вы ведь завтра едете, к себе в домик, который купили на косе, правда?

- Все верно тебе разведка донесла, - подтвердил кивком головы Вадим, занюхивая соленым огурцом, опрокинутую внутрь рюмку, - еду смывать трудовой пот в чистых водах Азовского моря. И обживать новые стены.

- Вот, - обличительно ухватилась за сказанное Тома, - вы в чистых водах, а мы вынуждены бултыхаться в грязной луже местного пляжа, глотая, при этом всякие микробы и фекалии! Как только живы до сих? - деланно удивилась она и посмотрела укоризненно на маму.

- Дядь Вадь, дядь Вадь... - повторила Тома и замолчала. А потом затянула, жалобно зачастив, - Возьмите, пожалуйста, нас с Ясей с собой. Нам ведь до школы всего неделя осталась. Мы вам совсем-совсем не помешаем, вот увидите. Ну, пожаааалуйста!

- Доченька, ты что? - всполошилась мама, - и думать не смей! Мы же собирались, в понедельник, в недельный круиз, на теплоходе, по Черному морю. Как мы с папой без вас? Да и вы как без нас?

- Да и дядя Вадя не один ведь едет, тетя Валя к нему по работе приехать должна, - виновато мазнув по Вадиму взглядом, продолжила она, - мешать вы им будете.

- Один я еду, - кратко и сухо сказал Вадим и махнул очередную рюмку, не закусывая.

- На повышение пошла наша Валюха. В обком. Сказала, что у нее, на следующей неделе, командировка в братскую Болгарию,. А, перед этим, ездила в Венгрию. А потом будет конференция, работы будет много. Поэтому сказала, что нет у нее сейчас возможности мне помогать...

Вадим внезапно замолчал, поняв, что говорит, что-то лишнее.

- Маам, - продолжила канючить Тома, так и не въехав, в происходящую на ее глазах, драму, - ну его этот теплоход. Будет же, как в прошлом году. Чуть волнение на море, а я в койке, или, еще хуже, в гальюне, пою унитазу арии. Ну, мы же уже взрослые! Нам же уже пятнадцать! Неужели это нельзя понять! И дядя Вадим будет рядом, и баба Маня, которая обеды ему готовит. Ну, какие могут быть беспокойства? Ну, мам, мы и в море заходить будем только по пояс, и на солнце не будем загорать, и в девять как штык в постели. Вот честное слово!

- И думать не смей, - сказала мама, но решительности у нее в голосе поубавилось.

- Мам, - внезапно в голову Томы пришла идея, - вот вы, который год, тащите меня на теплоход, а там, на теплоходе, как курицы над цыпленком возитесь со мной всю поездку. Ни мне удовольствия, ни вам. А вот самим вам не хочется поехать? Одним, чтоб никого другого, только вы? Как тогда, когда вы первый раз познакомились!

- Да, - внезапно заговорил, молчавший до того отец, - а я ведь прекрасно ту поездку помню. До сих пор, перед глазами, ты, такая вся молоденькая, худенькая. Стоишь, взявшись за поручень, а ветер надувает твое ситцевое платье в цветочек, а ты безуспешно стараешься придержать его. И вся краснеющая оттого, что это не удается. Вся такая испуганная и робкая. Мы уже встретились глазами, но еще не познакомились. А потом попытка знакомства, когда я, весь вспотевший от робости, но полный отчаянной решимости, шел знакомиться, а ты только фыркнула в ответ и отвернулась. А вечерние танцы, а мои безуспешные попытки пригласить... Я даже помню мелодию, под которую, ты, на третий день, совершенно неожиданно для меня, уже окончательно потерявшего всякую надежду, вдруг согласилась и дала взять себя за руку...

- А потом, твой первый смех, который ты не смогла сдержать, в ответ на мою шутку про боцмана. Потом первый поцелуй...

- Хотя нет, - внезапно смутился папа, - первый поцелуй был значительно позже.

- А что за шутка про боцмана? - заинтересованно спросила Тома.

- Так, - решительно сказал папа, - завершаем вечер воспоминаний и возвращаемся к нашим баранам.

Внезапно ветер переменился, и, подкравшись, попытался сорвать скатерть со стола, но ему удалось лишь дернуть ее за края. Масляная лампа мигнула, породив множество монстров, бесшумно и неощутимо облапивших их всех своими черными лапами. Разгулявшийся же порыв ветра принес очередные строчки:

А ты ий дай такый отвит, яка чудова майська нич

Вэсна идэ, любов нэсэ, а тий краси радие всэээ

- Дочка, ты пойми, мы не хотим тебя обидеть, но... - начала было мама, но тут, очередной порыв ветра окончательно добил решимость мамы обуздать непокорную дочь, бросив ей в лицо:

Мамо моя, ты вже стара, а я красыва й молода,

Я жыты хочу, я люблю, мамо нэ лай доню свою

- Да не лаю я доню свою, - в сердцах произнесла, мама, - и совсем я не старая еще..., - и, вдруг, замолчав, посмотрела на папу.

- Так, - папа хлопнул ладонью по столу, - раз такие пироги, то значит пришла пора бросать щенков в воду. Раз наша компания дочку уже не устраивает, то, знаешь ли, насильно мил не будешь. Каждый родитель должен быть готов к разводу с собственным ребенком. И лучше подготовиться к этому заранее. Перестроить жизнь так, чтобы не оказаться у разбитого корыта и, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, - продемонстрировав сказанным, что посещение уроков литературы в школе не прошли для него напрасно. - Поэтому, думаю, нам действительно стоит вместе, без молодежи, проплыть по местам былой славы. Тряхнуть, так сказать, стариной...

- Любимая, - вдруг неожиданно добавил он.

- Как же так, - всхлипнула мама, - они же еще совсем дети.

- Никакие мы не дети, - встрепенулась Тома.

- И, знаете, у Яси непереносимость качки еще больше чем у меня. Прямо настоящая морская болезнь! - последний туз был вытащен из рукава и, со всего маха, шлепнулся на стол.

- Правда что ли? - испугалась мама и обернулась к Ясе. - А почему ты нам раньше об этом нам не говорила?

- Стеснялась, - отвернувшись к улице, коротко ответила Яся.

- Так, девчонки, кончаем застолье и идем собирать вещи, завтра рано вставать, - поставил точку в разговоре дядя Вадим.

Понедельник, 22 августа 1977 г, день.

Берег Азовского моря.

Черная волга, фырча и урча, жадно и неутомимо глотала пыльную трассу километр за километром. Тома, разомлев, сидела на заднем сиденье и одним глазом следила за битвой мировых шахматных титанов, которая разворачивалась, одновременно, в далеком прошлом, и сейчас, на доске Яси. Вторым же глазом рассеяно скользила по строчкам взятого с собой томика. "Такой крошечный, крошечный челнок по заливу бороздил, такой вкрадчивый, вкрадчивый океан посулом его заманил, такой жадный, жадный бурун сглотнул его целиком, и не заметил царственный флот мой челнок на дне морском". И, перед своим внутренним взором, она отчетливо увидела этот несчастный челнок, лежащий на дне и хорошо видимый сквозь прозрачную толщу воды. А на его палубе несчастную хозяйку этого челнока, так и не сумевшую выплыть из пучины. И было ее безумно жаль.

- Смотри, - воскликнула вдруг Яся, - суслики!

Тома проследила ее взгляд и увидела, как на бугорке неподвижно, словно солдатики у мавзолея, стоят, замерев, крошечные суслики и провожают их взглядом.

- Море! - еще громче воскликнула Яся.

И, правда, волга внезапно выскочила на высокий обрыв и, прямо перед глазами, во всем своем великолепии, огромным вспыхнувшим экраном развернулось море. Казалось, что к глазам приложили огромный, охватывающий весь мир, калейдоскоп, который переливался снизу всеми оттенками зеленого, а сверху всеми оттенками синего. А прямо над ним, слегка касаясь, ослепительной белизны облака, равнодушно и неподвижно висело солнце. Но стоило лишь чуть-чуть перевести на него взгляд, как, тут же, гигантский калейдоскоп вспыхивал всеми оттенками желтого и красного. Но делать это было больно до рези, поэтому Тома сразу же перевела взгляд на горизонт, где, словно вырезанные из детской картинки, слегка окутанные дымкой, касаясь горизонта, стояли на рейде белые маленькие кораблики.

- Оно какое-то не такое! - воскликнула Тома. - А почему оно такое светлое?

- А потому, что не черное, - хмыкнула Яся. - Мы привыкли к Черному морю, а это Азовское. Оно менее соленое и, поэтому, в нем плавать тяжелее, легче утонуть. И очень мелкое. Хотя тебе утонуть хватит, - она перевела взор на Тому. - А еще тут везде песок, это тоже цвет меняет.

- Какая ты умная. Все знаешь. А еще и плаваешь хорошо, - позавидовала Тома.

Потом тяжело вздохнула:

-А я плаваю плохо. Чуть-чуть получается если только ногой отталкиваться.

- Буду тебя учить, - безапелляционно заявила Яся. - Зря, что ли, у меня взрослый разряд по плаванию. Хоть какая-то польза от того, что я годами бороздила просторы различных бассейнов. И не отвертишься на этот раз, говоря, что я, мол, маленькая еще, я боюсь, я не готова. Пока норму ГТО по плаванью не сдашь, я от тебя не отстану. Нельзя так жизнью рисковать.

- Ну и ладно, ну и подумаешь, ну и выучусь, - буркнула в ответ Тома, - подумаешь, плавать научиться. Да я одной левой! Еще и тебя спасать буду!

Дорога змейкой заструилась вниз, и, почуяв впереди долгожданную цель, уставшая волга провалилась вниз и помчалась, ускоряясь и петляя, вызывая желание у девочек завизжать и схватиться руками за спинки сидений.

- Так, девчонки, сейчас едем на базар отовариваться, - устало оторвался от руля дядя Вадим. Его лицо скривила гримаса, он осторожно приложил руку к животу, но тут же, сразу вернул ее на руль.

- Фрукты, овощи, сметана, молоко, рыба, мясо, макароны, крупы, мука, яйца... Что еще? - задумчиво произнес он. - Надо ничего не упустить, а то на косе с этим напряженка, надо будет опять в город возвращаться, если что упустим. Так, спички, соль, сахар, масло, чай, туалетная бумага, мыло, шампунь...

Сверившись со список, удовлетворенно захлопнул блокнот и строго сказал:

- Держаться строго со мной, никуда не отлучаться. Шаг в сторону считается попыткой побега, а за побег, наказание - запрет покидать комнату на сутки. Прыжок на месте тоже считается попыткой побега. Девочки, без шуток, не потеряйтесь. Я за вас в ответе.

Базар их встретил многолюдьем, шумом и гамом, запахами и многоцветьем товаров выложенных на огромном количестве прилавков выстроившихся рядами.

- Та ты шо? Так гнылэ тоби й продала? - сокрушалась рядом с ними крошечная старушка. - От жеж падлюка!

Гомон, в котором преобладал украинский язык, непривычный для Феодосии, а уж тем более для жителей северной столицы, имел какой то свой неповторимый колорит.

Тома мало что понимала, и, лишь, выхватывала, из окружающего гомона, отдельные фразы:

- Люды! Гляньтэ на нэйи! Та вона ж нас прямо грабуе!

- Йды и сама ловы, якщо ты така грамотна! То настояща красна рыба! Вялена! Тому така дорога!

- Та, тю на вас! Хто ж у вас такэ дорогэ купэ?

- Йдить вжэ дядьку, нэ триться тут, бо так вдарю, шо мало нэ покажэться. И нэ пробуйтэ ничого! Нэ хватайтэ я сказала!

- Смэтана, свижа смэтана! Пробуйтэ! Смачна! И мэд прямо с улика! Сьогодни ночью качала! Пробуйтэ!

Через два часа, не чувствуя под собой ног и еле волоча за собой сумки полные продуктов, они, наконец-то, вернулись к своей машине. Яся, была просто поражена умением дяди Вадима торговаться, поэтому, уже у машины, удивленно посмотрела на него и вдруг ехидно спросила:

- А коммунисту не стыдно торговаться?

- Коммунист должен уметь все. В том числе и торговаться. Особенно с классовыми врагами. Да и марксизм не догма, а руководство к действию, - весело ответил дядя Вадим, и подмигнул ей. - Все, на неделю нам продуктов за глаза хватит. А свежую рыбу мы у рыбаков купим. Они браконьерствуют тут. Никак пока не удается с ними сладить. Поэтому пока приходится с ними сотрудничать. Ну, что девчонки, сейчас идем в кафешку обедать. Там я вас угощу местным наполеоном, он тут чудесный. Потом заедем в хозяйственный магазин, потом квасу наберем из бочки, по мороженому и нах остен, то есть вперед. Такой у нас ближайший план действий.

Волга устало проехала по узкой улице мимо квадратного бетонного здания, без крыши, и запетляла мимо прилепившихся, друг к другу, домиков явно сельского вида.

- А что это? - развернулась к зданию Тома.

- Это летний кинотеатр, - ответил дядя Вадим. Киносеансы - понедельник -четверг, в пятницу же, субботу и воскресенье - танцы.

- Здорово, - сказала Яся, - значит, вечером у нас будет культурная программа!

- Никакой культурной программы у вас не будет - твердо возразил дядя Вадим, - я обещал твоим маме и папе, что в девять вечера вы будет уже дома. И, ни ногой на улицу. Телевизор - вот ваша культурная программа.

И добавил, как-бы даже оправдываясь:

- Там ведь сеансы только в одиннадцать начинаются. А я просто обязан выполнять взятые на себя обязательства. Вы же знаете, слово коммуниста нерушимо, иначе, что это за слово? Танцы начинаются раньше, но на танцы вам тоже еще рано. Рано вам тереться вашими юными телами об тела местных обормотов. Тут такие встречаются! Лучше вам держаться от них подальше.

- Опять в рабство попали, - проскулила Тома. - Дядь Вадь, ну мы же взрослые уже! Как можно над нами так измываться?!

- У вас сейчас переходной возраст. Самый опасный возраст, - твердо ответил дядя Вадим, останавливаясь у предпоследнего дома в конце улицы. - Так считают ваши родители, так считаю и я. Вас нельзя сейчас оставлять без присмотра. Пока что вы сами себе не хозяйки. Гормоны и все такое прочее. Поэтому слушаться меня неукоснительно! Все закрыли тему! А сейчас я вас познакомлю с бабой Маней. Она у нас будет убирать и готовить обеды, пока мы будем тут жить.

Во дворе сушились сети. В глаза сразу бросились связки бычков и тараньки, которые весело крутил ветер, безуспешно пытаясь оторвать от качающейся веревки, к которой они были привязаны. От двери хаты, косолапо переваливаясь и с трудом переставляя свои непропорционально толстые ноги, уже шла тучная старуха преклонных лет. Ее, на удивление молодые глаза, юрко обшарили девочек с ног до головы, все замечая и, казалось, залезая даже им под платье. Осмотрев их, она с удивлением и осуждением повернулась к дяде Вадиму.

- Это моя племянница и ее подруга, - уловив во взгляде старухи осуждение, поспешил сказать тот. - Планы поменялись, готовить надо будет на меня и на них. Я доплачу.

- Мне что на двоих готовить, что на троих, - пожала плечами старуха, - разницы никакой. Были бы продукты да деньги плочены.

- Рано мы вряд ли будем вставать, поэтому уборку лучше совместить с приготовлением обеда. А с завтраками мы уж как-то сами разберемся. Сегодня мы уже пообедали в городе, так что жду вас завтра.

Баба Маня теперь уже внимательно осмотрела Вадима и вдруг спросила:

- А что это ты такой бледный? Испарина вон. И чего руку к животу прижимаешь?

Тут и Тома вспомнила, что во время их похода на рынок, дядя постоянно гладил себя по животу и морщился.

- Да съел что-то несвежее, живот вот и разболелся. Ничего, пройдет.

- Э, нет, - возразила ему баба Маня, - зря, что ли я пятьдесят лет в хирургии медсестрой работала. Нашего клиента я издали вижу. Вот тут болит? - он вдруг протянула руку и ткнула пальцем Вадиму в живот.

Тот ойкнул и отпрянул.

- Значит так, - сказала баба Маня, - отвозишь девчонок, а я вызываю скорую.

Баба Маня развернулась, не обращая внимания на протестующий возглас Вадима "да я сам, если надо будет", и уткой пошла к хате.

Из хаты, спустя минуту, выскочила небольшая девчушка, вся загоревшая до состояния черноты, вскочила на велосипед и помчалась, навалившись на руль и не опускаясь на сидение, куда-то в сторону кинотеатра.

Машина, пренебрежительно фыркнув на хату, выехала опять на дорогу и устремилась к роще, виднеющейся вдали.

- У вас что, действительно сильно болит? - встревожено спросила Яся.

- Да ерунда все, съел что-то несвежее. Пройдет. А Баба Маня известная паникерша, вечно что-нибудь напридумывает.

- А там, что больше никого нет? Только ваш домик? - сменила тему Яся, продолжая, тем не менее, испуганно поглядывать на дядю Вадима.

- Нет, там и другие живут. Просто дома стоят отдельно друг от друга. Мой просто первый, - не стал вдаваться в подробности дядя Вадим.

Волга обогнула небольшую рощицу и въехала на открывшуюся за ней большую поляну, плавно переходящую в пляж. Посреди полу обхваченной деревьями поляны, огороженный высоким кирпичным забором, стоял, как будто сошедший с картинки модного журнала, аккуратный двухэтажный кирпичный дом, с широкими балконными дверями и террасой на втором этаже. Сквозь прутья ворот во дворе виднелась клумба, ярко пылающая розами самых разных цветов и оттенков.

- Нифига себе домик, - пораженно выдохнула Яся, - шоб я так жила. Хорошо у нас коммунисты живут!

- Мало у кого такой есть, - смутился дядя Вадим. А мне просто повезло, подвернулся шанс и я его не упустил. Теперь буду расплачиваться с долгами много лет. Все, хватит болтать. Сумки в руки и на кухню. Их нужно разобрать и разложить по холодильникам. Один на кухне, а второй в кладовке. Марш!

Девушки уже почти разложили продукты по холодильникам, когда возле палисадника затормозила большая белая машина с красным крестом.

- Вот жеж, - досадливо сплюнул Вадим, - вызвала все-таки.

Из нее неторопливо вылез тучный врач, чем то неуловимо похожий на бабу Маню. За ним, но уже не с переднего сидения, а изнутри, еще более неторопливо вылезла сама баба Маня.

- Где у нас тут больной? - спросил врач у подскочившей к воротам Томы.

- Тут он, проходите!

- Ну, какой я больной... - начал было Вадим, но был остановлен жестом врача.

- Вы, вместо того, чтобы болтать, лучше снимите рубашку и ложитесь вон на диван...

- Ну что же, - сказал врач, складывая стетоскоп в сумку после осмотра, - все ясно. Классическая картина аппендицита. Надеюсь, он еще не гнойный, но надо спешить. Больной, дойти до машины сможете? Сможете? Ну, тогда пойдемте.

- Нет, уезжать надо прямо сейчас, и не просите, - врач сразу же отмел наметившиеся возражения Вадима.

Уже залезая в машину, ошарашенный Вадим, достал из бумажника деньги, передал бабе Мане и просительно сказал:

- Присмотрите за девочками, пожалуйста. Живите прямо у меня, я доплачу сколько нужно. Хорошо?

Та, не отвечая, просто кивнула в ответ.

- А вы, слушайтесь бабу Маню как меня, - теперь он обратился уже к девочкам. - Не подведите меня, пожалуйста.

Замершие девочки проводили взглядом отъезжающую скорую помощь.

Баба Маня, тяжело шаркая ногами, подошла к впавшим в ступор девочкам:

- Пойдемте, нечего тут больше выглядывать.

Они зашли на кухню. Баба Маня обошла всю кухню, пооткрывала кастрюли, брезгливо принюхиваясь к их содержимому, осмотрела содержимое холодильников, и, лишь потом обратила свой взор на притихших девчонок.

- Ну вот, что я скажу вам девоньки, - баба Маня, кряхтя, повернулась от одной к другой и тяжело присела на табуретку. - Я не понимаю, зачем нужно присматривать за двумя такими дылдами как вы. У меня и дети, и внуки, с пяти лет, сами целый день на море шастают. И ничего, не утонул пока никто, слава богу. Присматривать же за вашей девичьей честью... Знаете, как говорится, сучка не захочет, кобель не вскочит.

- Сидеть! - громко осадила она, пытающуюся вскочить возмущенную Тому, - я не договорила еще. Так вот, нянькой я рядом с вами сидеть не собираюсь. У меня огород, у меня скотина, у меня своих дел полон рот, да и артрит у меня, будь он неладен, пожалели бы бабку. Накормить - приготовлю, убраться - внучку пришлю, а надзирать над вами, увольте. Вот деньги на расходы. А вы достаточно взрослые чтобы присмотреть за собой сами.

Она отделила несколько купюр от переданных ей Вадимом денег и положила их на кухонный стол. А потом хитро взглянула на них и добавила, казалось даже заискивающе:

- И давайте пусть это будет наша маленькая тайна. Ни к чему с вашим дядей об этом делиться. Будем считать, что вы выполняете мою работу по надзору над самими собой. И получаете за эту невыносимо тяжелую работу эту заслуженную оплату, - она неожиданно гулко захохотала, демонстрируя широкий темный провал в верхнем ряде зубов.

-Мы согласны! - вскочила на ноги Тома, быстро сметая, лежащие на столе купюры, себе в карман. - И, спасибо вам! - она неожиданно подскочила к бабе Мане и поцеловала ее в щеку.

Тот же день. Там же. Вечер.

Наконец-то пытка кухней кончилась. Баба Маня не стала откладывать процесс приготовления еды на завтра, мотивируя это тем, что ей тяжело ходить туда - сюда. К удивлению девчонок они не были отстранены от приготовления еды, а, наоборот, привлечены самым плотным образом. Причем слезы от резания лука, не явились основанием для освобождения от кухонной повинности, а вызвали лишь новые и удивительно обидные замечания бабы Мани об их способностях и умениях. Вернее неумениях. Картошка была почищена, толщиной оставшейся от нее кожуры им беспощадно ткнули в нос. Баба Маня не отпустила их, и когда варился борщ, подробно объясняя последовательность добавления и особенности приготовления ингредиентов. Замешивать тесто им тоже пришлось самим. Также как и прокручивать в машинке фарш, до боли прикусив губы от усилий и добавляя в него сухари, при этом судорожно отдергивая, не желающие стать добавкой в фарш, пальцы.

Наконец-то борщ был сварен и только доходил в казанке, а умопомрачительный запах уже наполнил не только всю кухню, но и просочился даже на веранду. В центре стола нетерпеливо дожидалась своей участи головка чеснока. Вареники, и с вишней, и с картошкой, томились в котелках, заботливо укрытые полотенцем. Рядом с ними, в другой кастрюльке, остывали, перед тем как быть помещенными в холодильник, паровые котлеты. За котлетами золотились манящей коркой пирожки с картошкой и капустой. Жареная картошка была заботливо укрыта в сковороде не только крышкой, но и полотенцем. В холодильнике ждала своей участи банка со сметаной, в ней твердо и непоколебимо торчала забытая ложка. Рядом с ней охлаждался, бочковый, но от этого не менее вкусный квас.

А девчонки, наконец-то отпущенные бабой Маней, с визгом понеслись к морю.

- И свобода, нас встретит радостно у входа! - весело орала Тома.

- Да, да, свобода! - вторила ей Яся.

- Она со мной, наигрывай! Лей, смейся, сумрак рви! Топи, теки эпиграфом, к такой как ты любви! - от переизбытка чувств Тома переметнулась с Пушкина на Пастернака, и закружилась на берегу моря в вальсе.

- Да! Я с тобой! Наигрывай! Рви сумрак! Так его! Топи! - не отставала от нее Яся.

Вдруг Тома остановилась. Также остановилась, замолчала и стала с ней рядом Яся.

Навстречу им, сбоку, по берегу моря, закинув удочки на плечи, шли три пацана, примерно их возраста. Центральный сразу бросался в глаза. Он был постарше, лет шестнадцати, и сразу было видно, что именно он является центром и лидером компании. Стройный, с короткой прической каштановых волос, примерно одного роста с Томой, он ступал как-то гордо. Также гордо он держал голову и плечи. Все это не оставляло сомнения, что он чувствует себя главарем своей маленькой ватаги.

Слева от него шел мальчишка помладше, долговязый, с прической похожей на одуванчик. Справа шел полноватый мальчишка, по которому явно было видно, что дополнительные занятия физкультурой ему совсем не помешали бы. Он шел полу развернувшись, заглядывал все время в лицо главарю и, махая руками, что-то быстро тому говорил. Поэтому он самый последний заметил стоящих поблизости девчонок. Их путь пролегал мимо девочек, предусмотрительно остановившихся, чтобы не попасться им на пути. Их главарь небрежно окинул их взглядом, и, это было видно, собирался было идти уже дальше, но его взгляд, вдруг, зацепился за Тому. Он резко остановился и повернулся к ним. Его спутники, немного замешкавшись, тоже повторили его маневр.

- Кто такие? - строго и требовательно спросил главарь.

- А сами вы кто такие? - не менее высокомерно ответила Яся. - И чего это вы тут расспрашивались?

- Мы? - наконец-то главарь перевел взгляд с Томы на Ясю. - Мы - аборигены! - и внезапно улыбнулся широко, искренне и светло.

- Они аборигены, - уточнил он, кивая на мальчишек. - Я, с Крыма, к двоюродному брату приехал на лето.

Его улыбка была столь неожиданная, что у Томы заломили скулы, и ей захотелось прикрыть глаза от ее сияния. Яся оказалась менее чувствительна к его обаянию:

- А, мы, не местные, проездом тут. Еще вопросы есть?

- Они идут от дач блатняков. Я даже, догадываюсь, откуда, там недавно какой-то горкомовец дом купил - предано заглядывая главарю в глаза, сказал полный мальчишка.

- Да ясно кто они, - сплюнул через расщелину между зубов долговязый. - Посмотри на кожу той рыженькой. Маасквички они, - протянул он. И добавил с искренним презрением, и, подражая московскому говору, - каларады!

Яся не смогла сдержать себя:

- Никакие мы не москвички, из Ленинграда мы. Слышал такое название или у тебя двойка по географии? А сюда, тоже, с Крыма приехали. Еще вопросы есть?

- Есть, - не смутился главарь, - зовут как?

- А ты разве не знаешь, что подошедший первым здоровается и представляется. Тебя в школе этому не учили?

- Учили, - покладисто согласился главарь, не обращая внимания на колкость Яси и продолжая глазеть на Тому.

- Вот этот, - он повернулся к долговязому, - Лохматый. Этот, - небрежно махнул рукой, - Пузан.

- А я... я - Костя. Просто Костя.

И, весело зыркнув глазом, совершенно не фальшивя, запел:

- Шаланды полные кефали, в Одессу Костя привозил! И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил!

- Слышали? - и, не дождавшись ответа, добавил. - Про меня песню написали! - улыбкой показав, что шутит, опять солнечно улыбнулся Томе.

- Тома я, - прервала затянувшееся молчание Тома. - А ее зовут Яся, - добавила, поняв, что сама Яся им своего имени ни за что не скажет.

- Тоома, - протянул Костя. А потом опять запел, неуловимо исказив текст так, что тот стал звучать крайне двусмысленно:

Девушка, здравствуйте!

Как вас звать? Тома?

Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая!

Быть не может, повторите, позовите Тому!

А, вот уже ответили... Ну, здравствуй, - это я!

- Во, какой крутой бард о тебе песню написал, - уважительно сказал Костя и снова посмотрел ей прямо в глаза. Тома увидела искорки в его глазах, но так и не поняла, шутит он, говорит серьезно или насмехается.

- Ведь это о тебе Высоцкий эту песню написал? Это же он о тебе? Ты с ним знакома? - продолжил Костя. И, не дождавшись ответа, подражая Высоцкому, снова пропел:

- Ну, здравствуй, это я!

Тома вспыхнула вся. От шеи до кончиков волос. Как же она ненавидела эту свою особенность - краснеть, когда это было делать совсем нельзя. И как краснеть. Так что даже слепой не мог это не заметить.

Она прошмыгнула мимо них, сумев лишь пробормотать:

- Нам пора.

- До встречи мон амур! - не стал оставлять за Томой последнего слова Костя и изящно помахал рукой на прощание. Все у него получалось как-то легко и изящно.

Яся вызывающе посмотрела на Костю, но не нашлась, что сказать и молча увязалась вслед за Томой.

Момент первого свидания с новым морем был безнадежно испорчен. Тома чувствовала, что кровь еще не отлила от кожи и старательно отворачивалась от Яси. Яся, не зная чем можно помочь и как защитить любимую подругу, наливалась яростью.

- Ну вот, - не сдержалась она. - На весь берег три человека. Всего лишь три маленьких засранца. И опять все снаряды в одну воронку.

- Ладно, не заводись, - с благодарностью положила Тома свою ладошку на руку Яси, - все уже хорошо. Это же просто мальчишки. Глупые, самодовольные мальчишки. Вот представь, что этот Костя, размером с палец, стоит сейчас у тебя на ладошке и, так же, надуваясь, поет всякие пошлости тоненьким писклявым голоском. А ты его, хвать, и сжала. А он выпучил глаза, моргает ими, а ничего сказать уже не может, только рот как рыба открывает. А ты все сжимаешь руку и сжимаешь и спрашиваешь его "Ну як, допомоглы тоби хлопчыку твои нимци?" Представила?

Яся представила и, не сдержавшись, прыснула. За ней прыснула Тома. Злость мгновенно улетучилась и заменилась весельем.

Девчонки, оглянулись, увидели, что мальчишки уже скрылись за изгибом берега, и, не сговариваясь, выскочили из платьев, в одних купальниках, с визгом и брызгами с разбегу бросились в море.

А море, теплое и ласковое Азовское море, с любовью приняло их в свои объятья.

Тот же день. Там же. Полночь.

К ночи ветер усилился и начал трепать занавески через полуоткрытую балконную дверь. Тени от нее метались, образуя загадочные фигуры, быстро и неслышно пробегающие по потолку. Где-то рядом, практически неслышимый, но от этого не менее противный, тоскливо выл на одной ноте недобитый комар.

Несмотря на плотный и вкусный ужин, усталость после купания, и все дневные переживания и события, Тома все никак не могла уснуть. Луна, отражаясь от окна балконной двери, казалась глазом чудовища, заглядывающего в комнату и выискивающего жертву. Тома встала, чтобы закрыть балконную дверь и усмирить пляшущие занавески, тем самым прикрыв ими, нахально пялящуюся на нее, луну, но не удержалась и вышла на балкон.

Теплый ветер, уже несущий в себе легкую прохладу ночи, как будто караулил ее. Резким порывом он проник под взметнувшуюся ночную рубашку и прохладным языком прошелся по всему ее телу от коленок к груди. Тома вздрогнула, инстинктивно прижала рубашку к телу, зажала ее коленями, и, даже, чуть попятилась назад, но тут же остановилась, отпустила рубашку и шагнув вперед, с удовольствием подставляя тело ночному ветру.

Под антрацитом непривычно черного неба, усеянного удивительно яркими звездами, высоко в небе висела луна. Под ней, переливаясь всеми оттенками от темно-синего до черного, разбрызгивая капли серебра, разбившегося о море отражения луны, накатывали на берег волны. Движение их сопровождалось мягким рокотом, переходящим в недовольное шипение после встречи с берегом.

В доме оказалось две спальни. Обе на втором этаже, поэтому девочки, почувствовав неожиданную свободу, легли спать каждая в своей спальне. Для Томы это было непривычно. В предыдущие годы, когда они однажды тоже вместе ездили на море, они спали вместе в одной комнате. Тома улыбнулась, вспомнив, как они, тесно прижавшись, мелко дрожа, рассказывали друг дружке страшные истории про черную руку и прятались, от нее же, обнявшись, под одеялом. Радость от свободы, а также от известия, что операция у дяди прошла успешно, внезапно прошла и Томе стало одиноко. Как там Яся? Ощущает ли она те же чувства? Прошла ли и у нее эйфория от свободы и вседозволенности? Тома была уверена, что Яся уже спит, но ей, непонятно почему, все равно захотелось оказаться рядом с ней. Тома вышла из комнаты и, стараясь идти бесшумно, она прошла по коридору к спальне Яси и остановилась у полуоткрытой двери. В отличие от ее спальни, в спальне Яси было тихо. Балконная дверь была закрыта, занавески задернуты, но, даже сквозь задернутые занавески, луна топленым молоком заливала постель Яси.

На душе Томы стало тепло и, уже не чувствуя себя одинокой, она собралась развернуться и выйти, как вдруг заметила шевеление под простыней Яси. Первой мыслью у нее было, что это паук, и она чуть было не завизжала, но тут же поняла, что это не паук, это пальчики Яси, ритмично и еле различимо движутся под простыней.

Ноги Томы вдруг ослабели, а сердце бешено забухало в груди. Она попыталась попятиться, но у нее ничего не получилось. Беззвучно зажав рукой рот, замерев, она неотрывно следила, как ритм колебаний руки Яси стал нарастать. Внезапно рука Яси остановилась, от кровати донесся еле слышимый стон, а тело Яси задрожало и выгнулось.

Тут Тома с беспощадной ясностью поняла, что если она сейчас скажет хоть слово, хоть как-то выдаст себя, то ее многолетней дружбе с Ясей придет конец. Они больше никогда не смогут, не то, что разговаривать друг с дружкой, они даже не смогут больше посмотреть друг другу в глаза. Ноги ее вдруг ожили, и, сделав быстро и бесшумно шаг назад, она отошла от двери Ясиной спальни и на цыпочках прокралась в свою спальню.

Как можно быстрее она запрыгнула на свою кровать, задрав при этом рубашку себе практически до груди, но, даже не заметив этого, тут же укрылась одеялом с головой и со всей силы зажмурила глаза. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Она почувствовала как, непонятно откуда взявшийся пот, прямо стекает по ее груди, а ноги стали ватными и начали мелко дрожать. Она опустила руки, попытавшись остановить дрожь ног, и, вдруг, с удивлением, почувствовала, что пальцы ее коснулись чего-то мокрого. "Неужели я описалась?" - промелькнула мысль, от которой она поежилась и покрылась мурашками. Преодолев внутреннее сопротивление, она понюхала пальцы и расслабилась. Это было не то, что она подумала. Это было что-то совсем другое. Пахнущее совсем по-другому. От этого запаха, почему-то, сладко заныло внизу живота. Тома отдернула рубашку, крепко зажала ее ногами, повернулась на бок, засунула голову под подушку и постаралась уснуть. Удивительно, но ей это удалось.

Вторник, 23 августа 1977 г, утро

Свист, возникший непонятно откуда, проникал в голову, всверливался через глаза, вызывал резь и жжение и сверлил уже затылок изнутри головы. Тома открыла глаза и поняла, что режет глаза ей не свист, а солнце, отражающееся от стекла балконной двери. Но, свист, резкий и продолжительный, вдруг снова возник, и она поняла, что он раздается снизу, с улицы.

Тома встала, протерла заспанные глаза, накинула халат и выглянула на балкон. Внизу, засунув самозабвенно пальцы в рот, предавался художественному свисту их вчерашний знакомец. Двое других стояли невдалеке, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Рядом хлопнула балконная дверь и на соседний балкон вышла не менее заспанная Яся. Тома взглянула на нее, почувствовала, что краснеет, отвернулась, и, чтобы скрыть эту свою реакцию, крикнула вниз:

- Ты чего рассвистелся шантрапа?

- Вставайте граф, рассвет уже полощется! - ответил, широко улыбаясь, Костя. - Вернее графиня!

- Какая я тебе еще графиня? А ты, что, грамотный, да? Визбора наслушался и теперь считаешь, что можешь всех по утрам будить?

- Все, девушки, хватит пререкаться, нас ждут великие дела! - ответил Костя, как бы даже не замечая возмущения Томы. - А именно рыбалка! Вставайте и собирайтесь, пока клев не кончился!

- Я сейчас дядю позову! - пригрозила Тома.

- А нету никакого дяди, - весело ответил Костя. - Увезли дядю.

И, заметив, что Тома недоуменно смотрит на него, добавил:

- Разведка донесла. Ну Танька, внучка бабы Мани сказала. И то, что уже нормально все с дядей, тоже сказала. Ну хватит вам уже межеваться. Быстро одевайтесь и на выход!

- А поехали! - вдруг сказала, сладко потянувшись Яся. - Что нам целый день на пляже валяться? Скучно же.

И улыбнулась Томе, радостно и светло. Тома с трудом перевела взгляд на Тому, вспыхнула, но потом, встряхнув головой и как бы прогоняя этим глупые мысли, тоже улыбнулась ей и повторила:

- А поехали!

Волны мягко качали проплывающую мимо берега лодку.

- Вот это левиафан! - восхищенно проговорила Яся, глядя из-под руки, приставленной козырьком к голове, на лежащий на берегу скелет огромной рыбы.

- Белуга, на берег выкинулась. Давно уже тут лежит. Птицы уже и склевали ее всю - ответил Пузан, презрительно отвернувшись от, так поразившего Ясю, зрелища.

Костя и Лохматый синхронно опускали в воду весла. Мышцы упруго перекатывали по Костиному телу, заставляя Тому смущаться и отворачиваться. В отличие от Яси, которая сидела в купальнике, Тома платье не сняла. Дело было не только в смущении. В отличие от Яси, на которую загар ложился великолепно, и которая уже сейчас была практически не отличалась от мальчишек, Тома загорала плохо и часто сгорала и облезала на солнце.

- А ты ловила, когда-нибудь, рыбу? - спросил у Томы Костя. Почему-то он обращался практически исключительно к ней. Причем видно было, он не игнорирует Ясю. Так же с улыбкой, отвечал и ей, но обращался исключительно к Томе. Ей это, в какой-то мере, нравилось. Она чисто по-женски чувствовала его интерес к себе.

- На рынке покупала, - ответила та, отрицательно качнув головой. - И как мы ее будем ловить?

- О! - ответил Костя, - Существует множество способов не только отъема денег, но и ловли рыбы. Во-первых, ее можно ловить руками...

- Как это? - пораженно обернувшись, перебила его Тома.

- Я тебя обязательно научу, - пообещал, улыбнувшись ей Костя. - Видела, на набережной, там много камней в воде. Так вот бычки прячутся между камнями. Нужно нырнуть, засунуть руки в проход между двух камней и ловить их руками. Главное не боятся глаза в воде открыть. Одной рукой затыкаешь один выход, а вторую суешь и хватаешь, как только почувствуешь шевеление под рукой. Только быстро надо хватать, а то они юркие, выскальзывают, навык надо иметь. Потом ловить можно на удочку, как мы обычно делаем. Дело трудное, требует упорства и, не побоюсь этого слова, мастерства. Вам вряд ли понравится сначала. Еще можно ловить сетью. Но это уже профессиональная ловля.

- Что предпочтете? - теперь уже Костя повернулся к Ясе и посмотрел ей прямо в глаза, понимая, что без ее согласия, ни один из вышеперечисленных вариантов не реализуется.

- Никогда не понимала, как можно сидеть весь день с удочкой, - пожала плечами Яся. - То ли дело шахматы. Так что мы, - сказала, переглянувшись с Томой, - предпочитаем профессиональную рыбалку, сетью, - и выразительно повела взглядом по лодке, в которой отсутствовала сеть.

- Ну что же, сетью, так сетью, - нимало не смутился отсутствию сети в лодке Костя. - Только мы сами не потянем сеть, ее очень тяжело вытаскивать. Вот за тем мысом сейчас должен ловить рыбу дядя Семен с командой. Они никогда нам не отказывают. Правда, за это дают только бычки, тараньку себе забирают. Так что едем, будет вам профессиональная рыбалка...

Вторник, 23 августа 1977 г, вечер

Ноги гудели, руки ныли, плечи нестерпимо жгло. Ладони, непривычные к канатам саднили. На кухне стояли, дожидаясь бабы Мани, две сумки наполненные бычками. Несмотря на то, что весь день Тома не снимала платья, и даже заходила в нем в море, ей все же, не удалось уберечь от ожогов плечи. Яся обеспокоено потрогала ее лоб и сказала:

- Да у тебя, я гляжу, температура. Как же так? И что, за бабой Маней бежать?

Дверь скрипнула, и в комнату вошел запыхавшийся Костя.

- Никакой бабы Мани! - авторитетно заявил он. - Сами лечиться будем. А ну скидывай платье!

- Что? - вскинулись практически одновременно обе девчонки.

- Совсем оборзел? - c угрозой добавила Яся.

- Давай снимай, - мягко, но решительно повторил Костя. - Ну что, я тебя в купальнике не видел, что ли? Лечиться будем. У нас все так солнечные ожоги лечат.

- Это как? - спросила уже Тома.

- Кефиром, - торжественно ответил Костя, - универсальное средство!

Он открыл сумку, достал из нее бутылку кефира, свернул с нее крышку и протянул Ясе:

-На, бери, намазывай сама, если мне не доверяете. Только учти, дело тонкое, требует навыка и опыта.

Яся посмотрела на багровые плечи Томы и заметно побледнела.

- Томочка, давай пусть он. А? Ну, раз он умеет. Я боюсь даже прикасаться к тебе. Ну, снимай, не упрямься. Ведь надо, что-то делать. Да ты, не бойся, я же рядом. Я, если, что, сразу ему шею сверну.

Тома, шипя через стиснутые зубы, и постоянно замирая, все-же стянула с себя платье.

- Ложись солнышко сюда, - Костя похлопал ладошкой по кушетке, - не бойся, сейчас станет легче.

Тома, с видимой опаской, все же умостилась на кушетке.

- Вначале может быть больно, - предупредил Костя, - надо будет потерпеть, - и начал, поглаживая, наносить кефир на плечи и спину Томы.

Тома зашипела, стиснув зубы, потом замолчала, потом умолкла прислушиваясь к себе.

Сначала было больно. Но, потом, по мере того как кефир покрывал ее тело, боль начала уходить, жжение уменьшилось, а поглаживания вызывали уже не боль, а даже какое-то непонятное щекочущее удовольствие, отдающееся звенящей сладостью где-то глубоко внутри. Тома почувствовала, как уплывает куда-то вдаль, из которой ее с трудом вырвал голос Кости:

- К утру уже будет терпимо, но, уверен, о море завтра можно даже не мечтать. Поэтому утром отлеживаетесь, высыпаетесь до обеда, днем вешаете сушиться бычки, ну и жарите их. Поверьте, вкуснее свежих жареных бычков тут почти ничего нет. А вечером мы едем на ставок с ночевкой.

- Это еще, на какой такой ставок? И что это за ночевка такая? - хмуро глянула на него Яся.

- Друган у меня есть. Корефан. В селе живет. Тут не далеко, час езды автобусом. У них там рядом ставок. Так там такие раки! Закачаешься. Вот я сказал, что вкуснее свежих жареных бычков ничего нет? Так я соврал. Вареные раки, с солью и укропчиком, да еще и с пивом они вкуснее! Проверено.

И добавил, заметив, как неуверенно переглянулись между собой девчонки:

- Да вы не бойтесь, у Михи жена есть. Этим летом женился. Сначала к ним заедем, поужинаем. Я вас с прабабушкой Килей познакомлю. Уж она у вас все о вас выведает! Вы в болгарском селе были когда-нибудь? Что такое болгарское гостеприимство знаете? Поверьте, ни русское гостеприимство, ни украинское ему в подметки не годятся. Тебя там все просто любят. Для них прямо праздник, когда к ним приезжаешь в гости. А ужинали когда-нибудь, когда на столе все свое? И хлеб, свой, испеченный в печи, и лапша самодельная, масло собственноручно взбитое из молока выдоенного своими же руками, сыр из того же молока сделанный, яичница из яичек из-под своих курочек, колбаска из своего кабанчика? А вино свое пробовали? Которое, только для себя, из своего же виноградника сделано? Если не пробовали, то, гарантирую, на всю жизнь запомните, потому, что вкуснее вина не бывает. А потом они, с женой, с нами тоже на ночевку поедут. А там у нас целая культурная программа будет. Ночью спать не будем. Сначала ловля раков, рыбу поудим, костер разожжем. Потом раки варим, с пивком. Будем лишать их панцирей и хвостов. Вам, как гостьям, разрешается клешни не высасывать. Все хвосты ваши будут! Уступим! Я научу, как раки есть надо. А в полночь идем в посадку, там колхозная пасека. Миха сказал, что дед Матвей заболел, и ее никто не охраняет. А вы пробовали мед прямо с улика? Не тот, скачанный, на рынке. А вот прямо с воском, чтобы его еще отсасывать пришлось? Перед этим конечно медленно опустив его в воду, чтобы пчел не покусали. Ну а потом, часа в два ночи, идем на другую сторону ставка. Там ждановские землю арендовали, и кавуны выращивают на продажу. Знаете что такое кавуны? Ну, арбузы, по-вашему. Пробовали, среди ночи, кавуны есть? Не купленные на базаре, а добытые в ночной вылазке? Прямо с поля. Вокруг темнота, тишина, только кузнечики поют и жадное чавканье. Вкусные они там, уписаться можно! Ну и, в завершение, если сил хватит, спускаемся вниз по речке. Там колхозные виноградники. Там собака есть, но, Миху она знает, и на него лаять не будет. Пошлем Миху за виноградом. Более вкусного я не пробовал. Березка называется. И дамские пальчики тоже там есть. Вкус у него там уникальный. На рынке такого не бывает. Только для своих держат. Зуб даю. Ну, что, девчонки, поехали? Не забздите? - в самом конце, он попытался взять их на слабо.

- Вы же вдвоем, а я один буду, Отобьетесь, - он опять улыбнулся им своей уже знаменитой улыбкой.

Тома с Ясей переглянулись, и Яся ответила, помолчав:

- Не забздим. Только ты себя в руках держи, хорошо? Знаешь кто ее дядя?

- Знаю, договорились! - улыбнувшись и весело выдохнув, ответил Костя. - Держите краба боевые товарищи и подруги! Ждите завтра после четырех.

Среда, 24 августа 1977 г, ночь

Догорающий костер из последних сил выбрасывал из себя искры. Тома сидела на постеленной фуфайке, прислонившись спиной к толстому бревну и смотрела как прозрачные языки пламени постепенно уменьшаются в размерах. Подкидывать в костер сучья ей уже было совсем лень. Перед глазами все еще стояло сморщенное лицо прабабушки Кили. Та, как только увидела девочек, тут же взяла их за руки, усадила возле себя и начала, как-то ласково, с большим интересом расспрашивать их обо всем. О школе, о себе, о родителях, о Ленинграде. К конце вечери уже казалось, что она знает о них больше чем они сами о себе. А она сама стала казаться им прямо родной бабушкой.

Потом она вспомнила, как, в самом начале ночевки, Костя с Михой драли раки руками, выкидывая их на берег, а девчонки, повизгивая, собирали их на берегу и складывали в ведро. Тома лишь теперь узнала, что драть раки это означает ползать вдоль берега в воде, нащупывать в глубине рачьи норы, залезать туда руками, ныряя под воду чуть ли не с головой, хватать их там, и, не смотря на укусы, вытаскивать наружу. Костя, со смехом, предложил им попробовать, но они, не сговариваясь, категорически от этого отказались. Вспомнив это, Тома непроизвольно улыбнулась.

Рядом, в собранном на скорую руку шалаше, спала донельзя уставшая Яся. Она, в отличие от Томы, поучаствовала и в походе за медом, и в походе за арбузами, и в походе за виноградом. После этого на нее с уважением начал смотреть не только Костя, но и Миха. Пока они ходили, Тома осталась у костра вместе с Мариной, женой Михи.

Марина была молоденькой украинкой, практически ровесницей Томы, смешливой и болтливой, с черными волосами, белоснежной кожей, той удивительной красоты, которая встречается лишь у украинок и болгарок, причем в возрасте до двадцати лет. Куда они после этого деваются, Тома не знала, но женщин с красотой этого типа она старше двадцати лет не встречала.

- Как же у вас все вкусно! Неужели все свое? Все своими руками сделано?

- Все свое, - засмеялась Маринка, - все своими руками сделано. А ты оставайся, если понравилось. Я тебя всему научу. Найдем тебе мужа хорошего, пойдешь дояркой в колхоз работать.

И, хитро посмотрев на Тому, добавила:

- Только не Костю. Костя у нас жить не будет. Костя птица иного полета... Костя только в любовники годится... - и вздохнула.

А, почему...? - начав, Тома замолчала, хотя вопрос, а почему Костя годится только в любовники, просто жег ее изнутри.

Маринка ничего не ответила, только рассмеялась и шутливо щелкнула пальцем Тому по носу. - Не увлекайся лапонька, не одна ты по нему сохнешь.

- Хотя конечно и он на тебя сильно запал. Вон и нас с Михой на ставок вытащил. Для тебя, как я понимаю, представление.

- Вот уж, - возмущено фыркнула Тома, - сдался он мне.

Маринка насмешливо и ласково взглянула на нее, но ничего не сказала.

Вскоре она ушла, схватившись за протянутую руку Михи, и исчезла, вместе с ним, в шалаше стоящем на другом конце поляны. Костя, после возвращения с виноградника, ушел в ночь, сказав, что будет проверять закидушки, поставленные какими-то друзьями Михи, на другой стороне ставка. Пиво тихонько плескалось в животе Томы, который был набит как барабан. Раки оказались не просто вкусные, они оказались необыкновенно вкусные, особенно если их запивать пивом. Она, в результате, за вечер, выпила целых две бутылки пива, и, теперь, костер слегка покачивался перед ее глазами. Тома раньше никогда бы не поверила, что может выпить столько пива, но опыт нынешней ночи изменил ее представление о себе. Еле видимый туман плыл над водой. В тумане раздавалось тихое кваканье лягушек, в кустах звенели кузнечики и тихо потрескивал затухающий костер. Под арбузы и виноград места не осталось уже ни у кого, поэтому, арбузы кучкой, а виноград в сетке, лежали поодаль ожидая завтрашнего утра. Там же в котелке лежали соты с медом, безжалостно вырванные из колхозного улика.

Из-за шалаша Михи бесшумно появился Костя, остановился у костра и вытряхнул, в стоящее рядом, ведро, раков, которые держал в подоле рубашки.

- Это на утро... Пойдем, покажу что-то, - сказал он тихо Томе о потянул ее за руку, - не бойся.

- Ну, куда ты меня тащишь? - сонно попыталась отбиться Тома, но, несмотря на свое вялое сопротивление, встала и пошла вслед за тянущим ее за руку Костей. Они обошли поляну, и вышли к шалашу Михи, но только с обратной стороны. Костя остановил ее возле дерева, обнял сзади за талию и сказал шепотом:

- Тсссс, смотри и слушай. Такого в кино не покажут. Только тихо.

Тома без интереса посмотрела туда, куда ей указывал Костя. Но присмотревшись, чуть не охнула и почувствовала, что ноги перестают ее держать. Внутри шалаша, на расстеленной простыне, лежала обнаженная Марина, широко и бесстыдно раскинув в стороны ноги, приподнятые в коленях. Руки она положила на голую спину Михи, который, как казалось Томе, старался резко протиснуться как можно дальше между ее раздвинутых ног. Ему, похоже, не до конца удавалось задуманное, поэтому, сдав назад, он повторял свои попытки снова и снова. Марина при этом слегка постанывала, как от боли, но, двигалась не от него, а к нему, раздвигая, при этом, ноги еще шире. Глаза ее были закрыты, волосы разметались по простыне, а голова качалась в такт с колебаниями их тел.

Тома все же беззвучно охнула, и, если бы ее не поддержала обхватившая ее рука Кости, опустилась бы на четвереньки. Но Костя, воспользовавшись моментом, подхватил ее рукой уже прямо под грудь, не дал опуститься, а, наоборот, тесно прижал к себе, а потом вдруг резко повернул к себе. Тома пораженно смотрела в глаза Кости, не замечая, как он все крепче и крепче прижимает ее к себе.

- Нравится? - шепотом спросил Костя, - Видела раньше?

- Нет, не видела... Это, что, это самое? - ошарашено, ответила Тома. - Они, там, что...? - она не могла подобрать слово, чтобы назвать только что увиденное.

- Да, - тихо ответил Костя, - это самое. Они любят друг друга. И им сейчас хорошо.

После этого наклонился и прижал Тому к себе. Тома почувствовала на своих губах привкус раков и пива от губ Кости. Потом ощутила как его язык, не обращая внимания на ее, с опозданием сжатые губы, проник внутрь и заполнил там все внутри и стал медленно вращаться вокруг ее языка. Ощущение было столь странным и новым, что Тома вся замерла. Потом ощутила, что вся она спиной прижата к дереву, ее грудь прижимается к груди Кости, а, что-то твердое, упирается ей в низ живота. Она почувствовала, что Костя, выгнувшись, еще ближе прижимается к ней, раздвигает ее ноги и уже касается ногой ее там, куда она стеснялась касаться себя даже сама. Тома попыталась пискнуть, но рот ее был занят и ей это не удалось. Не удалось ей и, дернувшись, вырваться из объятий Кости. Ноги ее подкосились, но стало еще хуже, ибо тем, чего касаться было просто нельзя, она теперь села прямо на ногу Кости. У Томы перехватило дыхание, и она запаниковала. Спустя мгновения она почувствовала, что может дышать, и губы ее свободны, более того, свободной оказалась и ее грудь. Правда, лишь на мгновение, поскольку выпустив ее из объятий, Костя тут же резко повернул ее спиной к себе, одной рукой опять крепко прижал, обняв за талию, а второй, проникнув под бюстгальтер, крепко сжал ее правую грудь, и начал ее целовать в шею. Тома попыталась согнуться и присесть, отстраняясь от Кости, но ей это не удалось, а то, твердое еще сильнее прижалось к ней, но теперь уже сзади. Чтобы избежать контакта, она прогнулась животом вперед. Давление сзади ослабло, но, она почувствовала, как его рука, задирает ей платье и лезет к ней в трусы.

Тома рванулась, как куропатка, попавшая в силки. Поскольку Костя держал ее одной рукой, то ей удалось вывернуться из, пытающихся задержать ее, пальцев. Тома, ломанулась по лесу, не разбирая дороги, как молодая лосиха во время гона, прямо к палатке, где спала Яся, сходу заскочила внутрь и, всхлипывая, прижалась к ней. Та, не просыпаясь, обняла Тому. Тома замерла, тихонько перемещаясь, постаралась спрятаться за Ясей, не прекращая, при этом, как можно крепче прижиматься к ней.

- Том, ну пожалуйста, не обижайся, я больше не буду, - услышала она, доносящийся сквозь стенку шалаша, полный отчаяния голос Кости. - Ну, пожалуйста, не обижайся, ну нашло на меня. Ну не удержался я. Ну ты же сама видела как они там... Ну, завелся я, каюсь.

И после пазы горько добавил:

- Люблю я тебя. Не простишь - утоплюсь.

И, столько отчаяния было в его голосе, что она, как-то вдруг, сразу, бесповоротно поверила - да, утопится. Если она не простит. И да, действительно любит. Эти слова как холодным душем погасили ту смесь ярости и страха, которые начали разгораться в ее душе. И, несмотря на пережитый шок, душа ее стала заполняться, непонятным ей самой, торжеством.

- Ладно, не обижаюсь уже. Простила. Только, чтобы больше не смел, - сказала Тома после долгого молчания. - Иди уж. Не маячь. Утопленник мне тут выискался, - и фыркнула.

Четверг, 25 августа 1977 г, ночь

Наконец ветер к ночи стих. Гладь моря напоминала зеркало, по которому пролегла серебряная дорожка, рожденная луной. Все море мерцало непонятными огоньками. Тома закрыла балконную дверь, подошла к комнате Яси, постучалась и, лишь услышав в ответ удивленное "да", вошла внутрь.

- Не спится?

- Куда уж тут спать, весь день отсыпались. - ответила Яся. - А чего ты стучишься? Как неродная прямо.

Тома попыталась свернуть к окну и отвернуться, чтобы скрыть сразу же вспыхнувший на ее щеках румянец.

- А классно мы с тобой съездили на ставок, я даже не ожидала. Раки какие! С пивом! А виноград! А какая у Марины брынза! М-м-м-м. Никогда такой не пробовала. А эти коврижки с творогом. Как они их называют? Ругувачки? Ну почему у нас такие не пекут? А эта икра из баклажанов? Как они ее называли? Манжа? Ты рецепт не записала? Я теперь фанатка их кухни. Даже не подозревала, что такая вкусная еда в природе бывает! - Яся, была в прекрасном настроении, и тараторила, особенно не ожидая ответа Томы. Вдруг она заметила румянец Томы и, совершенно неправильно истолковав его, сказала с тревогой. - А что вы делали, когда я заснула? А ну признавайся! Ты чего это раскраснелась?

- Я Маринку видела, - решилась рассказать Тома, только, чтобы скрыть истинную причину ее смущения.

- Ну и что? Я тоже Маринку видела. Что здесь такого?

- Я Маринку видела вместе с Михой...

И добавила, видя недоумения Яси, - В шалаше...

На лице Яси постепенно стало возникать понимание и, к удивлению Томы, она тоже покраснела.

- Что ты видела? - прошептала Яся. - Как это происходит?

- Да, - ответила Тома. - Они там в шалаше... он ее... прям делал с ней... так как рассказывала Кузя...

- Ох..., - вздохнула пораженно Яся. И вдруг встрепенулась, - А как ты там оказалась? - цвет лица у нее приобрел нормальный цвет, а взгляд приобрел остроту и проницательность Эркюля Пуаро.

Тома поняла, что спалилась по полной.

-Я... Я там по лесу гуляла, - видя постепенно возникающую на лице Яси недоверчивую улыбку, отчаянно добавила:

- С Костей. Мы с ним там целовались.

К своему удивлению, в ответном взгляде Яси, она увидела откровенную и неприкрытую зависть, а совсем не осуждение.

- Целовалась...- казалось, Яся прошептала это сама себе, - Это все? Что-то еще было? Рассказывай! - в ее взгляде пропала зависть, а опять появилась острота и догадливость, но теперь уже Шерлока Холмса.

- Нет! - закричала Тома, - Ничего больше не было! И никто со мной не делал то, что Миха делал с Маринкой! И не смотри на меня так! И вообще прекратим об этом! Я по-другому повод пришла.

- Ну, слава богу, - вздохнула облегченно Яся, - А из-за чего?

- Ты море с балкона видела? - видя спокойствие Яси, сама успокоилась Тома. - Как думаешь, что там за огоньки такие?

- Видела. Не знаю. Может водоросли какие...- ответила задумчиво Яся.

- А пойдем, посмотрим, - вдруг загорелась она.

- Боязно, - усомнилась Тома.

- Ничего не боязно! Мы уже почти три дня тут, и уже ясно, что ночью тут никто не ходит. Пойдем! - решительно сказала она, вскакивая с кровати. Не слушая возражений Томы, она схватила ее за руку и потащила на улицу.

Песок мягко обволакивал ноги при ходьбе. Попадающиеся же под ногу ракушки заставляли вздрагивать и поеживаться. Тома убеждала себя, что именно от этого ей становится зябко и тревожно. Яся же, не обращая на такие мелочи внимания, упорно тащила ее к морю.

По мере приближения море становилось все волшебнее. Вся вода, казалось, светилась изнутри мягким светом. В прибое же она превращалась практически в сияние, разбиваясь на тысячи маленьких искорок, которые гасли и, тут же, возрождались вновь.

Красота... - прошептала Яся, - Какая же красота.

Вдруг она повернулась к Томе, посмотрела ей прямо в глаза и сказала, каким-то осевшим голосом:

- Знаешь, а я всегда мечтала искупаться голышом в море. И, чувствую, если сейчас это не сбудется, то я не решусь уже никогда... Неужели решусь? - она замолчала и робко взглянула на Тому. - А ты, ты со мной пойдешь, если решусь?

Томе было реально страшно. Неведомое страшило ее. Ей было страшно снимать с себя все ночью на берегу. Страшно входить обнаженной в темную воду. Но она почувствовала, что если она сейчас скажет "нет", то между ней и Ясей ляжет невидимая, но уже не устранимая трещинка, которая потом может превратиться в провал.

Тем более, что Ясю еще никто не целовал, а ее уже да! Эта мысль, внезапно пришла ей в голову, наполнила ее душу гордостью и развеяла все сомнения.

И она, тщательно скрывая свои страхи, улыбнулась Ясе и мягко сказала:

- Конечно Ясенька! Где наша не пропадала! Вперед!

И, спеша, боясь испугаться и остановится, одним движением, сбросила с себя платье, умудрившись даже не зацепиться ни за что в поясе. Другим движением, прогнувшись, расстегнула бюстгальтер и бросила его на платье. Третьим, не остановившись, лишь слегка запнувшись, стянула с себя трусики, бросила их поверх бюстгальтера, весело повернулась к Ясе и проорала:

- А ты со мной?! Чур, кто первый залезет в море, тот первым вытирается полотенцем!

Яся пораженно посмотрела на нее, вдруг улыбнулась, подошла, не стесняясь, обняла, прижалась к ней, потом поцеловала прямо в губы и прошептала:

- Как я тебя люблю.

Потом отпрянула и заорала не менее громко:

- Я первая! Пусти меня первую!

И, как змея, выскользнув из платья, роняя по пути бюстгальтер и трусики, понеслась к воде и, с разбегу, бросилась в волны.

Ошарашенная ее объятием, а, еще более, ее поцелуем, Тома замерла на берегу. Как бы быстро не умчалась Яся, все же взгляд Томы зацепился за темный треугольник внизу ее живота. Значительно более темный и взрослый чем тот золотистый пушок, который был у Томы. И, вдруг пронзительно и отчетливо, Тома поняла, что Яся, пожалуй, взрослее, чем она, да и эмоций, которые она никогда в ней не замечала, в ней, пожалуй, что и побольше чем в ней, в Томе. А шахматы и отсутствие мальчиков, так это же она всегда была принцессой. Это за ней бегали мальчики. Ну, разве что кроме Антона. Всегда мальчики именно на нее обращали внимание. А Яся вместе с ней обсуждала только ее проблемы, ее мальчиков. Она вдруг поняла, что всегда была эгоистичной к своей подруге, что Яся всегда жертвовала чем-то очень важным ради ее дружбы и, что настоящей подругой в их тандеме, была только одна девочка. А именно Яся. А то, ночью, наверное, тоже было от этого...

Чувство вины захлестнуло ее, ей захотелось сделать, что-то хорошее и доброе Ясе. Она сорвалась с места, понеслась в море, и, с разбега, кинулась, широко раскрыв руки, на призывно машущую ей Ясю, пытаясь ухватить ее в объятья и повалить в воду. Не ожидавшая этого Яся, откинулась на спину, забулькала и погрузилась с головой.

- Учи меня немедленно плавать! - заорала, обхватив Ясю руками и ногами, Тома, - Учи, а то утоплю!

-Завтра, все завтра! Кто ночью учит! - отфыркиваясь и весело смеясь, отбивалась от нее Яся.

Огоньки же в воде, сначала испуганно разбежались от резвящихся девчонок, потом осмелели, окружили, и устроили вокруг них хоровод.

Пятница, 26 августа 1977 г, утро

Солнце сияло даже свозь оконные стекла. Небо блестело, в отражении стекла балконной двери, так, что сразу же хотелось зажмурить глаза, но, Тома, все равно, вышла на балкон. Ветер тут же начал обдувать и обниматься шелковыми занавесками. Открыв глаза, она перевела взгляд от сияния неба на берег и, краешком глаза, заметила, что напротив балкона, верхом на заборе сидит Костя. Сидел он, похоже, здесь уже давно. Завидев Тому, он заулыбался, распрямился и гордо продекламировал:

- Вставайте графиня и дню улыбнитесь, сегодня, быть может, вы принцу приснитесь!

- Это тебе что ли? - фыркнула в ответ Тома, - тоже мне принц нашелся. А, чего это, ты, на забор забрался?

- Посмотри, мой "Секрет" к твоим услугам!

Тома перевела взгляд на море и, чуть было, не выдохнула "ах". Напротив дома, стояла, покачиваясь, небольшая белоснежная яхта.

- Откуда это чудо у тебя? Стырил?

- Это яхта старшего брата. Курортников на ней возит на остров. Зарабатывает он на этом. Уехал он сегодня по делам. К вечеру только вернется. А мы... что мы, яхтой не умеем управлять, что ли?

- А, алые паруса, извини, сегодня в стирке, - деланно вздохнул Костя, радуясь реакции Томы. И, тут же, добавил:

- А ты почему еще не несешься к воде с криками "Я здесь, я здесь! Это я!"?

- Тоже мне Грэй нашелся, - фыркнула Тома, но, не удержавшись, улыбнулась и спросила:

- И куда же свою Ассоль повезет принц?

- На необитаемый остров! Купаться, загорать и рыбачить!

- На настоящий необитаемый остров? - Яся, тоже вышедшая на балкон, и, поначалу, недовольно глядевшая на Костю, удивленно замерла. - Здесь, что есть необитаемый остров?

- Еще какой! Девчонки, давайте собирайтесь в темпе, возьмите чего поесть и на борт! А то клев ведь пройдет, да и к вечеру дождь обещали!

Тома с Ясей переглянулись и не сговариваясь побежали на кухню.

Через час яхта, покачиваясь на легкой волне, стояла в десяти метрах от воды у острова. Лохматый и Пузан, не слезли на берег, и, теперь, разматывали удочки, а Костя, изображая опытного капитана, озабоченно поглядывая на небо произнес:

- Дождь уже к обеду будет. Так что часа два порыбачим и все.

Яся, бродящая по берегу и выбирающая ракушки, отмахнулась:

- И хорошо. Нам целый день на солнце нельзя, обгорим опять, - и взглянула на Тому.

Тома, блаженно лежащая на расстеленном полотенце, повернулась на бок и спросила Костю:

- А здесь, что людей совсем не бывает?

- Почему не бывает? Бывает. Но редко. Сюда приезжают на пикник и голышом позагорать. Только вот яхта только у моего брата и его приятелей есть. Поэтому как мы привозим, так и приезжают. Так что не бойтесь, никого больше не будет.

Потом, насмешливо взглянув на девчонок, добавил:

- Вы тоже, если хотите, купайтесь и загорайте голышом. Нас не надо стесняться, мы привычные, - и прыснул.

Заметив, как на него хмуро набычилась Яся, поспешно добавил:

- Да вы идите на другой конец острова купаться, отсюда же ничего не видно, да и рыбачим мы с яхты, на берег не сходим, видите какой тут берег, не залезешь, да и не до вас нам, - честно, открыто и без всякой насмешки Костя посмотрел на Тому. - Только не заходите глубоко, там сильное течение.

- Пошли и вправду прогуляемся, - Тома схватила за руку, уже готовую взорваться негодованием, Ясю.

А Косте сказала:

- Хорошо. Рыбу ловите! Чтобы через час рыба на уху была!

- Есть ловить рыбу! - отдав четко честь, отрапортовал Костя и, повернувшись к пацанам, грозно добавил, - С яхты ни ногой! Слышали? Исполнять!

И повернувшись уже к девчонкам, добавил, подмигнув:

- Не бойтесь! Исполнят! Честное комсомольское! - и, вытянувшись, непонятно зачем отдал пионерский салют.

Девчонки, не сдержавшись, прыснули и побежали наперегонки вдоль берега. Остров имел форму сильно вытянутого эллипса, с одного конца которого, возле крутого берега, предварительно высадив на берег девочек, и пришвартовалась на якоре яхта. В центре имелась небольшая возвышенность, на которой, цепляясь за песок, росли редкие кусты. С другой стороны острова, кусты постепенно переходили в пляж. Выйдя на песчаный пляж, Тома расстелила полотенце на песке. Яся же поднялась ближе к кустам, взглянула на яхту и сказала:

- И вправду, рыбу ловят. Бывает же такое. Ты посмотри, честные.

После этого повернулась к Томе и, весело блеснув глазами, сказала. Ну что, может и вправду? Голышом? По-настоящему? Днем? Пока эти шкодники рыбу ловят? По быстрому?

После этого, не дожидаясь ответа, расстегнула бюстгальтер, и положила на расстеленное Томой полотенце. Потом, неловко переступая с ноги на ногу, сняла трусики и положила их рядом.

Затем подошла к Томе и замерла с улыбкой Джоконды возле нее, глядя прямо в глаза. Улыбка была столь загадочна, а глаза смотрели так тепло и понимающе, что Тома, чисто автоматически ответила улыбкой на улыбку. Казалось, улыбка Томы притянула Ясю, она обняла Тому руками, при этом прикоснувшись к ее груди удивительно твердыми сосками, а к щеке щекой. Тома инстинктивно отпрянула и, лишь, когда ее бюстгальтер оказался в руках Яси, поняла, зачем та ее обнимала.

- Ну, не тормози! - Яся откинула на полотенце бюстгальтер Томы и побежала в воду.

Тома на мгновение замерла, а потом, почти помимо своей воли, сняла плавки, неловко попрыгав сначала на одной, а потом на другой ноге, и побежала вслед за Ясей.

Вода была чуть свежее парного молока и приятно холодила ступни ног. Тома забежав в воду чуть выше колен и инстинктивно замерла, но, не дав ей привыкнуть, на нее накатила волна и прохладным языком лизнула то самое чувствительное место, которое, казалось, еще ощущало прикосновение колена Кости. Буквально ахнув, она не удержавшись, уже грудью упала в следующую волну, помешав той бесстыдно лизнуть ее между ног снова. Вместо этого, волна, не менее бесстыдно, и вызывая непонятно сладкие чувства, лизнула ее непривычно оголенную и оттого необычно чувствительную грудь.

- Все, будем учиться купаться. А то, взрослая уже, а плавать не умеешь. Мне прямо стыдно за тебя! И дальше чем по шею не заходи! Слышала, тут течения.

Тома вдруг ощутила на себе руки Яси. Одна рука подхватила ее под грудь, другая под ноги, не давая коснуться дна. Не ожидая этого, Тома окунулась с головой и испуганно забулькала, пытаясь поднять голову над водой. Яся, испугавшись сама, подхватила ее под грудь, так, что правая грудь Томы оказалась у нее в ладошке и сильно надавив, вытолкнула голову Томы наружу.

- Ну, ты даешь. Захлебнись еще там, где воды по пояс.

- Смотрим движение рук, - Яся поставила закрасневшуюся Тому на ноги и медленно поплыла вокруг нее совершая лягушачьи движения.

- Теперь смотрим движения ног. - Яся отвернулась от Томы и, акцентируя движения начала двигаться от нее, то разводя, то сводя ноги. Ягодицы ее были почти над водой, удивительно белые, мышцы перекатывались под кожей так красиво, что хотелось и смотреть и отвести взгляд одновременно. Яся, не замечая ее смущение и не дав ее полностью впасть в прострацию, вдруг оказалась уже рядом, и Тома даже не заметила, как она снова оказалась на руках Яси.

- Пробуй! - сказала та, и отвела руку, держащую Тому за грудь под живот, при этом, другой рукой, не давая ей встать на ноги. Тома заполошно забила руками по воде, стараясь снова не нырнуть головой под воду.

- Как я тебе показывала, в стороны, а не по-собачьи! Я поддержу, - и рука ее снова обняла Тому, поддерживая под живот, а потом снова переместилась под грудь. Томе инстинктивно захотелось сдвинуть руку, но она тут же забыла об этом, так как ее голова опять ушла под воду.

- Не сверху вниз, а вбок греби! - продолжала учить ее Яся, поддерживая под ноги. - И ногами двигай! В стороны греби, а не бей по воде!

Казалось, это продолжалось вечность. Тома судорожно двигала руками, при этом ее голова неизменно уходила под воду. В этот момент рука Яси, подныривая под грудь Томы, поднимала ее вверх. Тому охватывало сладкое чувство вперемешку со страхом, она хотела встать на ноги, но Яся мешала ее это сделать, подхватывая ее уже под ноги. Страх уходил, ощущение же сладости оставалось, но тут, голова опять оказывалась под водой. Страх, смывал сладкое ощущение, но на его пути вставала рука Яси и, все повторялось снова. Иногда левая рука Яси покидала грудь Томы, тогда правая охватывала ее за талию и Тома чувствовала себя безопасно висящей над бездной с руками и ногами, медленно двигающимися как щупальца осьминога. Но, стоило ей чуть успокоиться, как Яся отпускала ее и, все повторялось опять.

Когда у Томы начало немного получаться, и она смогла удерживать свою голову на воде, Яся перестала ее поддерживать. Вместо этого, повернула ее к себе ногами и стала двигать ее ноги, показывая как надо ими правильно двигаться. Поняв, что та может увидеть, когда она двигает ногами, Тома сбилась с уже выученного движения и опять ушла под воду.

- На первый раз хватит, - сказала, тяжело дыша, Яся. Видимо первый урок ей тоже дался нелегко. Несмотря на загар, на ее лице тоже, почему-то, проступил румянец.

- Иди, полежи пока, отдохни.

Тома пошла к берегу. Похожее ощущение она испытывала всего один раз в жизни, на своем дне рождения, когда она перебрала наливки, вместе с Дющей и Ясей. Весь мир колыхался и плыл вокруг нее. Волны качали ее, а она качалась вместе с ними. Уже совершенно неотличимые от парного молока, они облизывали ее всю. Но, в отличие от момента входа в воду, эта ласка была теплой и ожидаемой. Она даже сильнее развела ноги, чтобы полнее ощутить ласкающую нежность воды, ее теплоту, и, одновременно, прохладу. На груди фантомно продолжала ощущаться рука Яси, вызывая непонятное томление.

Внезапно она поняла, счастье, если оно есть, то это вот этот миг. Может в жизни еще и будут такие мгновения, но их будет немного и они ни за что не будут лучше этого.

Выйдя из моря, ее качнуло, и она чуть не упала, но удержалась на ногах. Пройдя, покачиваясь пару шагов, она вдруг ощутила, что, хотя волны и их ласка остались позади, но им на смену пришел ветер. Теперь уже он, удивительно прохладный, несмотря на жар солнца, лизал все ее тело, выращивая на них пупырышки. Но особенно чувствовались эти прикосновения грудью и там, между ног. Чтобы лучше ощутить эту ласку, Тома широко расставила в стороны ноги, раскинула руки, подставила все свое тело ветру и солнцу и закричала:

- Я люблю тебя мир!

Солнце ласкало глаза даже сквозь закрытые веки. Тома приоткрыла их и, сразу, чуть не ослепнув, опустила их вниз. Ее взгляд скользнул по кустам... А там... за кустами... стоял, пристально глядя на нее, Костя...

Казалось, весь мир остекленел. И, сквозь этот остекленевший и неподвижный мир беззвучно и невидимо прошла трещина. Тома безучастно удивилась, что еще за трещина, которую не слышно и не видно. И вдруг она поняла, что это не трещина, это кто-то кричит. Еще через мгновение она поняла, что кричит она сама. Этот крик разморозил, замерший было мир. Тома почувствовала как чувство стыда, огромное, всеобъемлющее и нестерпимое, покрывает, сначала весь мир, а потом перемещается к ней и стягивается в нестерпимый ком у нее в груди, угрожая остаться там навсегда. Мир, не смотря на яркое солнце, съежился и почернел. А она сама, развернувшись и, не прекращая кричать, прикрыв грудь и низ живота ладошками, понеслась назад в воду. Ее нещадно подгоняло ощущение, что теперь Костя пялится на ее обнаженный зад.

Она пробежала мимо, уже вышедшей из воды Яси, тоже визжащей и прикрывающейся ладошками, прыгнула в воду и побежала туда, вглубь, пытаясь скрыться от этого, обжигающего все ее тело чувства стыда.

Остановилась она лишь тогда, когда вода сомкнулась над головой, а нога, пытающаяся нашарить дно, его не обнаружила. Наоборот, что-то холодное, когда она пыталась коснуться дна, схватило ее за ноги и поволокло вбок, под воду, не давая ей вынырнуть и вздохнуть воздух. Тома забила руками и ногами, но, кто-то сильный и неведомый продолжал тянуть ее за ноги вглубь.

Тома закричала, лишаясь последнего воздуха, судорожно вдохнула в себя воду и, последними проблесками сознания, ощутила, как кто-то, не менее сильный и свирепый, ухватил ее за волосы и, на разрыв, стал отнимать ее у хватающего за ноги...

Сознание вернулось как-то сразу. Она висела в оранжевом пространстве и не могла вспомнить, ни кто она, ни где она, ни как сюда попала.

Внезапно кто-то резко и безжалостно нажал ей на грудь, причем так сильно, что она непроизвольно выдохнула воздух. Сразу же за этим чужие губы грубо раздвинули ее губы и вдохнули в нее воздух.

Она, дернулась, отвернула голову в сторону и закашлялась, выплевывая воду.

И тут она вспомнила все. С ужасом ощутила, что лежит голая и мокрая на песке, что возле нее сидит Костя, держится за ее груди и целует в губы. Этого ее психика вынести уже не смогла. Взрыкнув, она резко приподнялась и засандалила, склонившемуся над ней Косте, прямо в ухо, да так, что тот не удержался, на корточках, и улетел в песок.

Дождик лениво накрапывал на нахохлившихся и не желающих идти в укрытие девочек. Костя виновато оглядывался на них, но те не удостаивали взглядом, ни его, ни его команду.

Яхта, не успела коснуться берега, а Яся уже спрыгнула в воду, вышла и приняла на руки, прыгнувшую вслед за ней Тому.

- Больше не смей ко мне подходить! Никогда! Сволочь! - не оборачиваясь, громко сказала Тома, и девочки побежали в дом.

Пятница, 26 августа 1977 г, вечер

- Да ты понимаешь, что ты могла утонуть! - Яся безостановочно моталась по комнате и никак не могла остановиться.

Тома недавно проснулась, приняла душ и, теперь, в халате, с замотанными полотенцем мокрыми волосами, сидела истуканчиком на кровати и испугано водила глазами за Ясей

- Да ты понимаешь, что ты уже почти утонула! - Яся остановилась и зло уставилась на Тому. - Тебя же пришлось откачивать!

- Ну, зачем, зачем, ты понеслась в глубину, прекрасно зная, что там течение? Тебе жить надоело?

- Он уставился на меня, - Тома опустила глаза. - Прямо дырку во мне прожег... Подонок!

- Ну, уставился, и уставился, что, из-за этого, без оглядки, в море убегать? Да еще не умея плавать! На меня он тоже уставился, так я же не бросилась в море! А я, в отличие от тебя, плавать умею! О чем ты только думала! - Яся подошла к креслу и яростно откинулась на спинку. Было заметно, что ее потряхивает, а руки слегка дрожат.

- Что с тобой? - испугалась Тома.

- Не знаю, - сбавив тон и, как-то вдруг растеряно, и по-детски, сказала Яся. - Я как проснулась, так сразу представила... представила...

- Меня, с того момента, трясет и трясет, и все никак не отпустит...

Она растерянно посмотрела на Тому, глаза ее расширились и, вдруг, она громко, навзрыд, заревела.

Да, что с тобой? - закричала Тома.

- Ничего, сейчас пройдет... - не смотря на эти слова, губы у Яси продолжали трястись. Дай воды...

Она громко застучала зубами, о край, тут же подсунутой ей Томой, кружки.

- Что ты представила?! - тоже же, чуть не плача, спросила Тома

- Я представила... представила... что ты умерла...

Яся отвернулась, и плечи ее затряслись в беззвучных рыданиях.

Тома, насильно повернула Ясю, взяла обеими руками ее мокрое лицо, которое та старалась увести в сторону, и начала целовать. В закрытые глаза, в губы, в щеки, в лоб, не выбирая.

Целуя она, успокаивающе, шептала ей:

Ну, я же не умерла, ну успокойся Ясенька. Ну, успокойся, пожалуйста. Моя любименькая, моя хорошая, моя самая-самая лучшая. Все же хорошо кончилось. Все живы и здоровы! Ну, перестань! Ну, я же сейчас и сама заплачу, если ты не прекратишь!

Внезапно она отстранилась и, совсем другим тоном, воскликнула:

- Я знаю что делать! Сейчас я тебя вылечу! Нет! Сейчас я нас вылечу!

Она схватила Ясю за руку и потащила за собой.

Распахнув дверь, Тома втащила Ясю в кабинет дяди Вадима. Там, впихнула, застывшую, было, Ясю, в кресло. Сама же открыла сервант, выхватила оттуда бутылку коньяка, коробку конфет, две рюмки. Кинула конфеты на стол, не ставя бутылку на стол, тут же налила полную рюмку и, сразу же, поднесла ее Ясе ко рту.

- А ну давай! За маму, за папу, за новый день рождения твоей лучшей подруги! Давай! - она не дала Ясе отвертеться, поддерживая ее голову, и не отпустила, пока та не выпила всю рюмку.

Не успела Яся скривиться, как Тома вытащила конфету из коробки и запихала Ясе в рот.

После этого, булькнув коньяк в рюмку, скривившись и выдохнув, решительно забросила коньяк в себя.

Яся, прожевавшись, протянула и взяла со стола бутылку коньяка.

- Ого, армянский, пять звездочек. И конфеты "Рот Фронт". Сразу видно, что мы в кабинете партийного функционера.

О! - встрепенулась Тома, - мы же совсем забыли о винограде! Зря, что ли ты, как Зена, в ночи, на вражеской территории, добывала его для нас. Хоть какая-то польза от этого засранца. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок!

Тома метнулась на кухню и вернулась с тарелкой доверху заполненной гроздьями винограда.

- А ну как проверим, как коньяк пойдет под виноград! И даже не думай возражать!

Теперь она уже разлила коньяк в две рюмки. Они чокнулись, и задержав дыхание, повторили.

- И вправду с виноградом лучше! - согласилась Яся и, подняв кисть практически у себя над головой, начала откусывать губами с нее виноградинки.

-Скажи...- замялась Тома. А кто... кто меня вытащил?

Он... - не стала скрывать Яся. - Когда я подплыла, он уже держал твою голову за волосы над водой.

На ее глазах опять появились слезы, - давай больше не будем об этом, а то я опять буду плакать.

- Хорошо, больше ни слова, - ответила, гладя ее по руке, Тома

После третьей, Ясю уже совсем отпустило, и, забыв об уговоре, они обе буквально рыдали от смеха, вспомнив эпизод, как Тома заехала кулаком в ухо Косте.

- Скажи, ну вот как так получается? - удивленно спросила Тома у Яси. Мы собрались весело провести время, тем более дяди нет. Ходить в кино, на море, на танцы, а, вместо этого, все время проводим, сопровождая, этого засранца, в его сомнительных походах. Как ему это удалось?

Танцы! - уже слегка пьяненькая, выхватила, из произнесенного, лишь одно слово Яся. - Ведь сегодня танцы! Причем прямо сейчас! Как мы могли забыть? А давай пойдем на танцы! Хоть посмотрим!

Если бы не коньяк, приключений на этот день девчонкам хватило бы с головой. Но их уже заметно развезло, и Тома, махнув пол рюмки недопитого коньяка, рьяно поддержала Ясю:

-Чего на них смотреть? Пойдем прямо на танцы! Девушки желают веселиться!

Тот же день. Через час. У кинотеатра.

Девчонки, весело галдя, и давясь смехом, подошли к кинотеатру. Бетонная коробка кинотеатра содрогалась и резонировала от буханья барабана, расположенного внутри. Свет лампочек, освещающих танцевальную площадку, мерцая, столбом поднимался над стенами кинотеатра. Из-за него, тьма у стен, снаружи, казалась еще гуще. Уже невидимое море, выдавало свое присутствие шумом набегающих на берег волн. Все окружающее пространство заполнял приятный мужской голос:

Червону руту не шукай вечорамы

Ты у мэнэ едина тилькы ты повир!

- Ого! - сказала Яся, - да тут живой ВИА, а не магнитофон.

У входа в кинотеатр, горела яркая лампочка, а прямо под ней, небольшая старушка, с бобиной билетов, отрывала их и продавала уже начавшимся подтягиваться парам и одиночкам. Сумка ее весело позвякивала, принимая в свой зев очередную порцию мелочи.

У самой двери, когда они уже взяли билеты, Тому неожиданно схватил за руку, непонятно откуда появившийся, Костя. Похоже, он всю дорогу из дому, шел за ними следом.

- Тома..., - начал, было, он, но, Тома, не глядя на него, вырвала руку, и, не дав ему продолжить, схватив Ясю за руку, затащила ее внутрь.

- Забыли о нем! - пресекла она попытку Яси что-то сказать. - Мы сюда развлекаться пришли, а не выяснения отношений устраивать.

- Хорошо, - согласилась та, оглянулась и спросила, - а с кем тут танцевать-то?

Танцплощадка еще пустовала. Вдоль стен стояли несколько пар. На сцене, в перерыве между песнями, бродили, настраиваясь, музыканты. Барабанщик заполнял паузы экспромтами. Несколько пар танцевали в центре зала а, рядом с ними, на предусмотрительно освобожденном для него пространстве, извивался в каком-то, своем, не согласующимся, ни с музыкой, ни со здравым смыслом, танце, явно пьяный дядька.

Он выкидывал коленца, отклянчивал зад, как-то странно и коряво сгибал руки и ноги, кружился волчком, одним словом, получал максимум удовольствия от вечера.

- А танцевать мы будем друг с дружкой, - твердо сказала Тома. - Сыта я уже по горло, как местными аборигенами, так и выходцами с Крыма.

Червону руту уже сменило море, и солист, под оглушающий аккомпанемент пел:

Море-море, мир бездонный,

Пенный шелест волн прибрежных...

- Пойдем, - потянула Ясю за руку Тома, - ну пойдем же!

Похоже коньяк совсем расслабил Тому. Она вытянула Ясю почти в центр.

Потом обернулась к ней, взглянула потемневшими глазами, и сказала:

-Какое счастье, что ты у меня есть. Какое счастье. Спасибо, что ты меня спасла, спасибо тебе. И молчи, даже не упоминай! Это именно ты меня спасла... Я тебе так благодарна. И знай, я тебя очень, очень люблю. Лучше подруги у меня не было и никогда не будет...

Крепко обняла за талию, прижалась, и благодарно поцеловала в губы.

Яся вся замерла, потом отмерла, и, секундочку поколебавшись, обняла Тому руками, под мышками, за плечи, тоже прижалась к ней, сначала грудью, потом щека к щеке. Так, их, тесно обнявшихся, подхватила музыка.

В это время, от входа, донесся какой-то шум.

- Платите, а то не пущу, - послышался испуганный голос старушки продававшей билеты.

- Нэ кипишуй стара, мы тилькы глянэмо, - раздался громкий, явно пьяный голос.

- Ты шо стара, зовсим з глузду зъихала? - раздался другой, но не менее противный и пьяный голос. - Ты шо, важаешь мы стрыбаты тут будэмо? Дивчат пидбэрэмо та пидэмо. Нэ суй мэни свои квыткы, а то, взад тоби йих засуну!

И тот же голос заржал, видимо, восхитившись своим юмором.

Послышалась возня, а потом в зал кинотеатра вошли двое.

Один был огромный с длинными, до самых колен, руками. Даже при его размерах, его голова казалась непропорционально огромной, в основном за счет нижней челюсти, выпирающей вперед. Весь он неуловимо смахивал на гориллу, которую обрядили в джинсы и рубашку. Он отцепил, вцепившуюся в него старушку и, огромной как лопата, лапой, небрежно выпихнул ее на улицу.

Второй был поменьше, поджарый, но тоже явно крепкий, с хорошо развитой мускулатурой, свидетельствующей или о занятиях спортом или о регулярной физической работе. Из кармана его штанов торчало горлышко бутылки.

Оба были явно пьяны.

Они стали обходить зал, откровенно оглядывая присутствующих и выбирая себе, как ясно было из разговора у входа, будущих сексуальных партнерш.

При их появлении, несколько танцующих пар, видимо услышавших пререкания у двери, остановились и спешно потянулись к выходу. Также к выходу потянулись пары стоящие у стен.

Девочек медленно качала обволакивающая их музыка, они забылись и не обращали внимания на окружающих. Постепенно в центре зала они остались одни.

Парочка, обойдя зал по кругу, подошла, наконец, и к ним.

Музыка закончилась. Девочки очнулись, и, только теперь заметили, кто стоит рядом с ними. Увидев, что остались одни в центре зала, начали испугано озираться.

- Дивчатка! - залыбился качок, заметив их испуг.

- Яки красыыывииии! - затянул, делано восхищаясь.

- Як, собакы! - вдруг неожиданно гаркнула горилла, и они оба, заржали. Видно было, что это у них дежурная шутка.

- Оцэ гарни дивчата! Мыко, твоя яка? - повернулся качок к горилле.

- Рыжэнька, - кивнул тот головой на Тому.

- Ну, а моя нехай будэ чорнэнька, - не стал возражать качок. - Тэж гарна.

- Та куды ж вы дивчата? - гигант, неожиданно ловко преградил дорогу девчонкам, дернувшимся к выходу. - А потанцюваты?

Неожиданно Тома с ужасом ощутила, что она, как клещами, зажата в объятьях гориллы и смысла дергаться не больше, чем у мухи на липучке.

Мыко повернулся к музыкантам и гаркнул:

- А ну грайтэ, давайтэ! Вжарьте хлопци!

- Грайтэ давайтэ, а то щас до вас пидийду!

Те, после небольшой заминки, заиграли, видимо очень модного тут, Антонова:

Вот как бывает, где лета звонкий кpик.

Вот как бывает, где счастья светлый миг.

То шо трэба! - Томин партнер, показал им, огромный, похожий на сосиску, большой палец, удовлетворенно кивнул головой, и закачал Тому, принуждая к к танцу. Зажатая, как тисками, Тома лишь переставляла ноги, чтобы не упасть. Потом прижал ее еще сильнее грудью, потер об себя, и удовлетворенно сказал:

- А гарни у тэбэ цыцькы. Малэньки, а тверди як яблучки.

- Ой потрусь я об ных сьогодни, порозмынаемо мы йих тоби! Розроблю йих тоби, побильшають! Станеш ще гарниша! - в его голосе, отчетливо ощущалась радость предвкушения.

Тома испуганно вскрикнула.

- Крычы, крычы, - удовлетворенно кивнул головой Мыко, - трэнуйся. Тоби сьогодни ниччю багато крычаты довэдэться. Вид радости, вид щастя. Так шо трэнуйся.

Внезапно его огромная ладонь облапила левую ягодицу Томы, причем так, что его пальцы она почувствовала глубоко между ягодиц, чуть ли не около промежности.

- О, и жопка гарна, - еще более удовлетворенно кивнул головой Мыко, - хоч малэнька, а твэрда як кавунчик. Тэж розроблю тоби. Побильшэ станэ, та помьякшае. Зовсим гарна станеш!

Тома понимала через слово, но ужас сковывал ее все больше и больше.

- А шо цэ ты пыла? - внезапно заинтересовался он и принюхался, поводив своим огромным носом прямо по ее лицу.

- О, коньяк!- в первый раз он опустил на нее глаза, причем, кажется, даже с восхищением. - Ты дывы, а ты своя в доску!

- Оцэ повезло! Тилькы прыйихалы, а таки гарни ляли зразу попалысь, - почуяв запах коньяка, он, почувствовав в ней родственную душу и разговорился:

- Та ты не бийся. Ты нэ дывысь, шо я такый крэмэзный, я буду обэрэжный с тобой. Тоби сподобаеться, - в его пьяных глазах, действительно мелькнул намек на заботу.

После этого кивнул напарнику, - Мытько, а ну тягны портвейн, тут заполирувать трэба. Ридна душа знайшлась. Та й ты свою нэ ображай, нэ хватай кажу, шо ты в нейи вклищывся, як не в ридну. Своя вона, нэ втэчэ, прынюхайся.

Мытько чуть ослабил хватку, отцепил одну из рук, которыми обхватил под грудь, и не давал вырваться Ясе, и полез в карман за бутылкой.

- Щас выпьешь, и воно попустэ, - заметив, как в глазах Томы плещется ужас, казалось, даже с лаской, сказал Мыко Томе. - Гарно станэ. Потим пидэмо до нас. У нас и портвэйн и закусь е. Видтягнэмося по повний.

К этому моменту, Тома практически сомлела от ужаса и была на грани потери сознания.

И, в этот момент, она, тесно притиснутая к телу Мыко, прямо свозь его тело, ощутила сильный удар, нанесенный тому в спину. Мыко, содрогнулся, чуть не свалив ее на пол, ослабил объятья и обернулся.

- А ну отпусти ее, ты, чмо колхозное! - услышала Тома злой голос Кости.

Мыко, отодвинул Тому в сторону, повернулся, окинул Костю взглядом, и, как-то, даже не веряще, спросил:

- Цэ шо було? Цэ ты мэнэ вдарыв?

Тут же, осознав, что так оно и есть, взревел "Убью!" и, размахнувшись, во всю ширь своих длиннющих рук, разгоняя пудовый кулак, чтобы послать его прямо в голову Кости.

Костя, не стал ждать когда, этот, безусловно, смертельный для него, снаряд прилетит ему в голову. Тома сразу заметила, что стоит он перед Мыко как-то странно. Расслабленно, слегка присев, но с выпрямленным корпусом, слегка выставив вперед левую ногу.

Когда кулак громилы начал набирать свою смертельную силу, Костя сделал быстрый, скользящий шаг правой ногой вперед, и, одновременно с ним, казалось, не ударил, а ввинтил свой кулак в живот противника, завершая нанесенный удар, громким выкриком с выдохом.

Мыко замер. Казалось он прислушивается к себе. Ярость ушла с его лица, там появилось удивление, а, сразу за ним, и детская обида. Потом его ноги начали подгибаться, он согнулся в поясе, прижимая руки к животу. Из его рта ударила туга вонючая струя, от которой Костя ловко увернулся. Мыко же, уже совершенно не обращая на Костю внимания, свалился на землю, свернулся в позу эмбриона, и засучил ногами.

Мытько, став свидетелем этой сцены, не задержался ни на миг. Он отшвырнул Ясю, быстро присел, совмещая приседание с ударом бутылкой о бетонный пол, и, прыгнул к Косте прямо с приседа, яростно прочертив, розочкой, полудугу справа налево, метя тому в горло.

Костя заметил нападение Мытька в последний момент. Единственное, что он успел сделать, это резко отклониться в сторону и прикрыться рукой, поэтому острые края бутылки впились ему не в горло, а прошлись по руке.

Тому, как будто, кто-то ударил под дых. Время замедлило свой бег. Как в увеличительном стекле Тома увидела, как медленно движутся острые края бутылки, как они вспарывают кожу на руке Кости, как капли крови брызжут в стороны, и почувствовала, как одновременно с этим, возникает резкая физическая боль, в том же месте пореза, но уже у нее на руке.

Время опять проснулось и побежало, и, уже быстрее чем раньше. Мытька пронесло мимо Кости, но он, резко тормознув, качнулся как маятник назад, и яростно махнул бутылкой снова, теперь уже на уровне лица. От этого удара Костя увернулся уже легко. Казалось, он не замечает раны у себя на плече, хотя кровь, струйкой, сбегала с руки на пол.

Не сумев задеть противника, Мытько замер, ощерившись розочкой бутылки в сторону Кости и, казалось, зарычал.

Томе показалось, что Костя испугался и ей стало страшно и одиноко. Костя сделал движение, как бы отворачиваясь, готовый убежать от противника. То же подумал Мытько, свирепо ощерился и сделал шаг вперед, намереваясь догнать, наглого юнца, и воткнуть тому розочку в спину. Но, Костя, вместо того, чтобы развернуться и убежать, провернулся на одной ноге. Вторая его нога, быстро ускоряясь, по возрастающей спирали, взлетела на уровень головы и впечаталась пяткой в лицо, совершенно не ждущего это, Мытька.

Мытько замер, постоял, и, столбиком, расслаблено и медленно, не подставляя рук, рухнул на пол. При падении голова его глухо стукнулась о бетон пола.

Костя, резво подбежав к впавшей ступор Томе, крикнул:

- Бежим! Тут нельзя оставаться! То, что я вас защищал, не спасет. Запретили нас. Такие же партийцы, как твой дядя, запретили. Тренера чуть не посадили. Я всех подведу, и тренера, и ребят, если в разборки с милицией вляпаюсь!

Видя, что Тома в шоке и никак не реагирует, подскочил уже к Ясе:

- Хватай Тому и бегите скорей домой, запритесь и тушите свет. Никому не открывайте. Если будут ломиться - звоните в милицию. Для милиции - вы меня не знаете. Кто-то, да, дрался, кто - без понятия. Все понятно?

Яся понятливо кивнула. Она впервые видела, чтобы Костя так волновался.

- А мне сейчас бежать надо к бабе Мане. Сама видишь, латать меня надо. И, передай пожалуйста Томе... Пусть не обижается на меня. Последнее, на что я способен, так это обидеть ее.

Костя подбежал к, лежащему в отключке, Мытьку, одним резким движением оторвал, вывалившуюся из штанов, полу рубашки, намотал на рану, останавливая кровь, и исчез в проеме двери.