Фантастика— о чем она?

Человек и НТР — разные взгляды

Этой теме, как известно, посвящено огромное множество исследований, популярных статей и дискуссий, в том числе и в литературных изданиях: можно вспомнить рубрики «НТР. Человек. Литература» и «Наука, человек, нравственность», появляющиеся на страницах «Литературной газеты» и «Вопросов литературы».

Нередко участники этих дискуссий приходят к малоутешительному выводу: литература, мол, оказывается пока не в состоянии художественно освоить весь тот комплекс социально-психологических проблем, которые возникают в ходе углубления НТР, Не собираясь входить в существо споров, отмечу один удивительны;! с моей точки зрения, факт: произведения научной фантастики часто не входят в обиход литературно-критических дискуссий. Скорее всего здесь играет свою роль то самое поверхностно-«приключенческое» восприятие НФ, о котором шла речь выше; возможно, впрочем, иным она, наоборот, кажется «чересчур научной», но факт остается фактом. Между тем современная НФ — с разной степенью успеха — пытается зафиксировать те перемены в духовной структуре мира, которые несет прогресс науки и техники.

В рассказе Рея Брэдбери «Пешеход» возникает такая картина: писатель Леонард Мид идет совершенно один по пустому вечернему городу. Он в туфлях на мягкой подошве — чтобы не услышали, не засекли. Все сидят у телевизоров, а «медлительного и вдумчивого пешехода» задерживает полицейская машина (автомат, действующий без людей) и отвозит в Психиатрический центр по исследованию атавистических наклонностей: ходить пешком — это и есть атавистическая наклонность. И здесь фантастична не картина пустого вечернего города (она-то как раз уже сегодня становится реальной) и не полицейский робот на колесах, а реакция общества на нестандартное поведение человека. Отклонение от общеустановленной нормы — вот что преследуется.

Научно-техническая революция в условиях буржуазной системы поставила на поток производство не только материальных, но и духовных ценностей. Можно представить себе телевизор и в романе Жюля Верна — его изобрел бы какой-нибудь технический гений, и в финале люди собирались бы у экрана торжествовать победу разума (кстати, в одном из его рассказов описан концерт, передающийся по проводам из Парижа в Лондон, Пекин, Вену, Прагу и Рим). Но сотни миллионов телевизоров— это иное качество, иной мир.

Современный фантаст знает, что открытие или изобретение способно многое изменить в жизни, потому что они в любой момент могут быть поставлены на поток. Тому же Брэдбери атомная бомба и телевизор представляются почти одинаково опасными — в «451° по Фаренгейту» мир; духовно умерщвленный телевизором, физически гибнет в пламени атомного взрыва. Очевидна здесь, так сказать, социальная недостаточность художественного видения Брэдбери (и не его одного): «вещи», мощно развитая техника изымаются из общественного контекста времени и рассматриваются как враждебная человеку сила.

Сейчас мне важно подчеркнуть другое: органическую близость мрачных пророчеств фантаста к идеологическому содержанию многих произведений современной западной литературы, авторы которых работают на вполне бытовом, повседневном, жизненном материале. Они ведь тоже ощущают опасность девальвации духа, которую песет бесконтрольно развитая машинерия в условиях буржуазного общества. Мысль одна, различны художественные способы ее воплощения. И тут, конечно, фантастика использует свои, особые способы освоения мира, свои жанры и типы повествования. Тревога за человека, беззащитного перед нашествием «нарекшихся господами» автомобиля, телевизора и компьютера, — вот эмоциональная основа романа-предупреждения, одного из ведущих жанров западной, особенно американской, НФ.

Что же противостоит человеку в зарубежной НФ?

Система, организации. В «Утопии 14» К. Воннегута — группа промышленных олигархов, в «Конце Вечности» А. Азимова — Вечные, группа специалистов, живущих вне времени и регулирующих жизнь человечества. У Брэдбери конкретные представители власти, определяющие ход жизни бездуховного общества, остаются рамками повествования, они безличны, но мы постоянно ощущаем их присутствие по результатам их деятельности. Момент этот сугубо актуален — качественные изменения в аппарате управления, возрастание его роли в современном обществе сегодня очевидны; фантасты описывают возможные последствия этого явления. Управленческие системы, господствующие в мире будущего, универсальны, всепроникающи (в рамках страны или всего человечества), и цель их… — забота о благе людей. Да-да, в романах, о которых идет речь, нет бедняков, все одеты, обуты, сыты и имеют возможность развлекаться. В «Утопии 14» непогрешимый компьютер определяет показатель интеллекта — ПИ; это и есть критерий отбора: у кого он высок — тот получает образование, у кого низок — в армию или в КРР, Корпус Реконструкции и Ремонта (работа, не требующая квалификации). Но жильем и пищей обеспечены все. Это и есть реальные плоды научно-технической революции. С большей или меньшей степенью подробности описывается весьма благоустроенный мир, в котором на первый взгляд можно жить вполне безбедно.

Но именно против этого мира восстают герои фантастических романов. Восстает один из его руководителей— доктор Пол Протеус — в романе Воннегута. Восстают пожарник Гай Монтэг у Брэдбери и техник Харлан у Азимова.

У каждого из них своя причина, свой мотив бунта. Интересно проследить связь этого мотива и жанра, выбранного писателем. В социологическом, «бытовом» (если так можно говорить о фантастике) романе Воннегута главный порок общества, управляемого всемогущим компьютером ЭПИКАК XIV, — это отсутствие работы: у людей отнята радость творческого труда, и они пытаются заполнить время всевозможными, часто дурацкими, развлечениями (один, например, стал чемпионом в угадывании мелодии при выключенном звуке телевизора). Пол Протеус как будто при деле — управляющий крупным предприятием. Но и его работа — выморочная, мнимая, все делают те же автоматы, и его развлечения, вернее, развлечения его круга не более содержательны. И он примыкает к восставшим против кибернетического общества — в поисках дела, которому можно отдать всего себя.

Роман Брэдбери построен на простой и жуткой инверсии: пожарники не тушат пожары, а разжигают их — они выслеживают людей, хранящих книги, и жгут книги, а людей арестовывают (параллельная инверсия — установлена не максимально, а минимально допустимая скорость движения автомобилей — 60 миль в час: езжайте быстрее, не задумывайтесь за рулем). Гай Монтэг о, только раз сунул книгу за пазуху вместо того, чтобы облить ее керосином из огнемета, — с этого все и началось. Потом была встреча с необычной для его мира (и совсем обычной для нашего) девушкой — после красоты слова он открыл красоту природы и человеческого общения. И тогда Монтэг повернул ствол своего огнемета на людей, которые жгут книги, и на их механических слуг. Брэдбери не аналитик, он поэт, он улавливает момент пробуждения души в человеке, почти незаметный со стороны поворотный пункт, а дальше все совершается как будто само собой, и писатель озабочен только одним — не дать погибнуть своему герою, потому что в нем — надежда.

«Конец Вечности» Азимова ближе к приключенческому роману — четко построенный сюжет, цельные характеры. Техник Харлан решает уничтожить Вечность, потому что она угрожает его любви. Ему, как и всем работникам Вечности, запрещено жениться, но к нему приходит любовь, и начинается ряд событий, которые в конце концов приводят к крушению, гибели Вечности.

Гибнет Вечность у Азимова, гибнет мир, поставивший книгу вне закона, у Брэдбери. Мятеж против технократии, описанной Воннегутом, терпит поражение. Но во всех этих случаях остаются нерешенными те самые «проклятые вопросы», которые не дают покоя героям этих книг. Уничтожена Вечность, но ведь какой-то орган, регулирующий жизнь человечества, и в самом деле необходим. Атомные бомбы обратили в прах гигантские телевизоры и их рабов, но на развалинах общества, описанного в «451° по Фаренгейту», нужно строить новую жизнь, и где гарантия, что она не придет к такому же страшному финалу?

Создается впечатление, что в этих трех романах писатели стремились прежде всего доказать возможность противостояния человека бездушной технике: главное — сражаться, не склонить голову перед ней. Но, таким образом, абсолютизируются власть и могущество этой самой техники. Происходит это потому, что, прогнозируя те или иные последствия НТР, американские фантасты остаются в пределах своей, современной социальной действительности. Возможность иного — принципиально иного — устройства общества ими не учитывается. Конечно, наука и техника влияют на общественную жизнь, но социальный строй в их книгах остается примерно таким же, как сегодня, разве что в системах управления все большую роль играют компьютеры. Радикальных изменений (по сравнению с современным состоянием) общество в американских романах-предупреждениях, как правило, не претерпевает. В такой позиции есть свой смысл — в конце концов эти книги обращены именно к сегодняшнему читателю, к сегодняшнему обществу; сеять же иллюзии, убеждать, что компьютеры приведут человечество в рай, обеспечат не только материальный, но и социальный, духовный прогресс, недостойно серьезной фантастики. Но тут же обнаруживается и уязвимость этой позиции — получается, что технические достижения оказываются решающим фактором социального развития или регресса. «Бездушные вещи» не только олицетворяют, но чуть ли не порождают зло — поскольку сегодняшняя социальная действительность постулируется буржуазными писателями вечно неизменной.

Разумеется, не следует представлять дело так, что в американской фантастике все решает техника. Отнюдь нет — оптимистические прогнозы и там связываются прежде всего с человеком, с его способностью овладеть творениями своего ума и своих рук, а если понадобится, то и противостоять им. В рассказе Роберта Шекли «Страж-птица» описан самообучающийся летательный аппарат, способный улавливать и предупреждать агрессивные побуждения человека и, таким образом, бороться с преступностью. В до тех пор, пока страж-птицы в процессе обучения не вносят коррективы в понятие «живое существо». Тогда они начинают поражать электрическим разрядом мясников на бойне, исполнителей смертного приговора, охотников. Потом — старика, пытающегося убить муху, хирурга, готовящегося начать операцию. Потом — водителя, который хочет выключить мотор автомобиля: с точки зрения страж-птицы, автомобиль — такое же живое существо, как и она сама. На Земле воцаряется хаос, предвиденный между прочим одним из персонажей рассказа, — человеком, мыслящим проницательно, отказывающимся верить во всесилие техники.

В других произведениях герой опять-таки проявляет свою прозорливость или недальновидность, мужество или трусость и, таким образом, побеждает или терпит поражение в сражениях против взбесившихся роботов или космических пришельцев. Но ни достоинства, ни недостатки героя, как правило, социально не детерминированы, хотя он и участвует в социальных по сути своей конфликтах. Одинокий и мужественный, он противостоит техническим чудесам, которые на каком-то этапе с почти фатальной неизбежностью становятся техническими чудовищами.

♦ ♦ ♦

В романе братьев Стругацких «Хищные вещи века» мы найдем множество деталей, которые выглядят как прямые реминисценции из «451° по Фаренгейту» или «Утопии 14». Грезогенераторы, погружающие человека в транс, бессмысленные и жестокие «развлечения» людей, не знающих, как убить время, как выбраться из тоски тупого и сытого существования. Общество «меценатов» развлекается тем, что выкрадывает из музеев старинные шедевры… и уничтожает их. Кто попроще, идет к «рыбарям», в старое метро, где оборудовано нечто вроде театра ужасов — с той, однако, разницей, что там и в самом деле можно погибнуть. Четырехчасовой рабочий день, курортный климат, полная сытость — и никакой духовной жизни: Страна Дураков. В нее направлен разведчик Совета Безопасности Иван Жилин, чтобы найти и обезвредить тех,'кто производит и распространяет новый необычайно сильный наркотик — слег.

Слег оказывается комбинацией из грошовой радиодетальки, патентованного репеллента, теплой ванны и музыки — в комплексе эти средства выворачивают человека наизнанку, до самых темных глубин подсознания. Радиодеталь и репеллент продаются во всех магазинах, да и никто не производит их специально во зло людям, просто кто-то случайно открыл феномен воздействия этого комплекса на психику. Есть преступление, но нет преступников, нет банды отравителей — люди сами ринулись к слегу, безобидные вещи стали в Стране Дураков орудием психического самоуничтожения.

В мире, где сохранилась еще Страна Дураков, техника используется по-разному — и для конструкции грезогенераторов, и для создания установки, вырабатывающей антивещество. Дело не в технике, а в целях, которым она служит, в людях, которые владеют ею. «Чем же таким, — мысленно обращается Жилин к обитателям Страны Дураков, — ваш мозг отличается от мозга Рабле, Свифта, Ленина, Эйнштейна, Макаренко, Хемингуэя?…» Человечество рано или поздно справится со Страной Дураков — не потому, что в его распоряжении есть технически более совершенное оружие, но потому, что гуманистическая идея сильнее безыдейности зоологического существования.

Творчество братьев Стругацких нередко вызывало полемику. Их упрекали в излишней «выстроенности» и однозначности характеров. Отмечалась критикой и некоторая абстрактность социальных концепций, возникавших в их книгах. Надо признать, что отдельные произведения Стругацких действительно давали предмет для спора. И все же мне кажется важным подчеркнуть верность авторов главной своей теме, проходящей через многие их романы и повести, — теме, начатой в «Хищных вещах века» (и в «Попытке к бегству»); определить ее можно как тему ответственности, налагаемой на человека его возросшим могуществом, возросшей возможностью изменить судьбы мира.

В упомянутом уже романе Стругацких «Трудно быть богом» она утверждается еще более последовательно. Посланец Земли Антон, преобразившийся на далекой планете в ее обитателя дона Румату, снабжает деньгами и информацией вождя восставших крестьян (на планете что-то вроде нашего средневековья), помогает сберечь людей, труды и открытия которых способствуют прогрессу: ученых, художников, философов. С одним из них, мудрецом Будахом, Антон-Румата беседует о том, как сделать людей счастливыми. Постепенно Будах понимает, что одного материального изобилия для этого недостаточно, и просит:

«— Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!»

Техника не всемогуща даже тогда, когда она кажется таковой. Ибо за техникой всегда стоит человек, общество, так или иначе ею распоряжающееся. Именно этот аргумент становится решающим в социалистической литературе, обращающейся к данному кругу проблем. А фантастика является, как мы уже договорились, неотъемлемой ее частью.

Однако этот аргумент при всей его безусловности еще не решает автоматически проблемы: мол, овладей техникой, гуманизируй ее — и счастье обеспечено. Мысль фантастов идет дальше — взгляд «со стороны», из будущего, обращается на само понятие «счастье». В романе Лема «Возвращение со звезд» (сам автор относит его к жанру романа-предупреждения) реализована вековая мечта человечества — мир без насилия. Изобретена бетризация — способ воздействия на мозг (производится оно в детстве), уничтожающего любые виды агрессивных наклонностей: человек органически не способен к насилию — не из-за наложения запрета, подчеркивает Лем, но из-за отсутствия потребности. Человечество купается в благосостоянии, совершенная техника гарантирует абсолютную безопасность, рифы бездуховности тоже пройдены на первый взгляд благополучно: культура, искусство, спорт существуют и развиваются в гуманистическом направлении.

Но космонавты, вернувшиеся из дальнего полета (для них прошло несколько лет, на Земле — десятилетия), не могут принять бетризованный мир — мир без риска, самопожертвования, мужества. Ибо только в принятии решения познается и духовно растет человек. Нравственные и духовные качества космонавтов воспитаны и испытаны космическими безднами, трудом и подвигом— эта сознательная нравственность, духовность противостоит той, что создана бетризацией. Противостоит и не совмещается с ней. Так разрабатывается мотив, намеченный у Стругацких: счастье, «преподнесенное на блюдечке», не обогащает человека, весь путь духовного совершенствования надо пройти самому.

Лем не сомневается, что научно-технический прогресс в сочетании с гуманистической идеей принесет человечеству счастье. Но само это понятие осмысливается им диалектически — в добре открывается зло, которое снова нужно преодолевать. Герой «Возвращения со звезд», космонавт Эл Брегг, остается на Земле — он полюбил женщину и теперь должен попытаться войти в бетризованный мир или переделать его. Адаптироваться? Сама мысль об этом противна герою; с другой стороны, вероятность победы бунта низка. Что же будет, как все сложится?… Книга завершается не ответом — вопросом. Вопрос этот будет вставать перед человеком на каждом новом этапе познания мира и себя самого.

Каков же вывод?

Азимов, допустим, с одной стороны, Стругацкие и Лем — с другой, едины в своей посылке: НТР ставит перед человечеством серьезнейшие проблемы, ее развитие может привести не только к материальному благополучию, но и к социальному и духовному кризису. Но американские фантасты (авторы рассмотренных выше романов) этой посылкой, по существу, и ограничиваются. Для того чтобы убедиться в реальности их опасении, достаточно взглянуть в сегодняшний день общества, в котором они живут: «массовая культура», детище НТР, уже сейчас вызывает те же тревоги, рождает мрачные предсказания не фантастов, а социологов.

В романах Стругацких опасность отнюдь не отрицается. Да, соглашаются они, технический прогресс, социальный и духовный, может быть обращен во зло человеку и человечеству. Но сама по себе техника еще мало что решает, в конечном счете все зависит от идеи, во имя которой она используется.

И еще одно «да, но…» — в спор вступает Лем. Да, наука и техника могут служить добру, и оптимистический прогноз будущего наиболее реален. Но что есть добро? Исчерпывается ли это понятие материальным, социальным и духовным комфортом или в него необходимо включить еще и сознательное стремление человека к самосовершенствованию? В первом варианте прогресс конечен, ибо условия существования нельзя улучшать до беспредельности. Во втором — бесконечен и будет продолжаться до тех пор, пока будет существовать само человечество.