Фараон

Уилбур Смит Фараон

Хотя я скорее проглотил бы свой собственный меч, чем открыто признался бы в этом, в глубине души я знал, что наконец-то все кончено.

Пятьдесят лет назад толпы гиксосов неожиданно появились в пределах границ нашего Египта из Восточной пустыни. Это были дикие и жестокие люди без каких-либо признаков искупления. У них было одно преимущество, которое делало их непобедимыми в бою. Это были конь и колесница, которых мы, египтяне, никогда раньше не видели и о которых не слышали, и на которые смотрели как на нечто мерзкое и отвратительное.

Мы попытались встретить наступление гиксосов пешими, но они опередили нас, легко кружа на своих колесницах и осыпая нас стрелами. У нас не было другого выбора, кроме как сесть в лодки и лететь впереди них на юг вверх по могучей реке Нил, волоча наши суда через водопады в пустыню. Там мы пробыли больше десяти лет, тоскуя по родине.

По счастливой случайности мне удалось захватить большое количество вражеских лошадей и увезти их с собой. Вскоре я обнаружил, что лошадь вовсе не отвратительна, а является самым умным и послушным из всех животных. Я разработал свою собственную версию колесницы, которая была легче, быстрее и маневреннее, чем версия гиксосов. Я научил мальчика, который впоследствии стал Тамосом, фараоном Египта, искусству возницы.

В соответствующее время мы, египтяне, спустились вниз по Нилу на наших речных судах, высадили наши колесницы на берегах нашего собственного Египта и напали на наших врагов, загнав их в Северную дельту. В последующие десятилетия мы были втянуты в борьбу с нашими врагами-гиксосами.

Но теперь колесо совершило полный оборот. Фараон Тамос был стар и лежал в своем шатре, смертельно раненный гиксосской стрелой. Египетская армия таяла, и завтра я столкнусь с неизбежным.

Даже мой бесстрашный дух, который был жизненно важен для продвижения Египта вперед в течение последних полувека борьбы, больше не был достаточным. За последний год мы потерпели поражение в двух великих битвах, ожесточенных и кровопролитных, но тщетных. Захватчики-гиксосы, отнявшие у нас большую часть нашей Родины, стояли на пороге своего окончательного триумфа. Весь Египет был почти в пределах их досягаемости. Наши легионы были разбиты и разбиты. Как бы отчаянно я ни пытался сплотить их и подтолкнуть вперед, казалось, что они смирились с поражением и позором. Больше половины наших лошадей были повержены, а те, что еще стояли, едва могли выдержать вес человека или колесницы. Что касается мужчин, то почти у половины из них были свежие и открытые раны, которые они перевязали тряпками. Их число сократилось почти на три тысячи за те два сражения, которые мы проиграли с начала года. Большинство выживших, шатаясь или Хромая, вступали в бой с мечом в одной руке и костылем в другой.

Правда, этот недостаток в нашем списке был вызван скорее дезертирством, чем смертью или ранением на поле боя. Когда-то гордые легионы фараона окончательно пали духом, и они бежали перед врагом во множестве. Слезы стыда текли по моим щекам, когда я умолял их и угрожал им поркой, смертью и позором, когда они проходили мимо меня, направляясь в тыл. Они не обратили на меня никакого внимания, даже не взглянули в мою сторону, бросив оружие и поспешно или прихрамывая, удалились. Толпы гиксосов собрались перед самыми воротами Луксора. А завтра я возглавлю то, что почти наверняка станет нашим последним слабым шансом предотвратить кровавое уничтожение.

Когда на поле битвы опустилась ночь, я приказал своим слугам стереть свежие пятна крови со щита и доспехов и выбить вмятину на шлеме, которая ранее днем отразила удар клинка гиксосов. Шлейф отсутствовал, срезанный тем же вражеским ударом. Затем при мерцающем пламени факела и отражении в полированном бронзовом ручном зеркале я увидел свое отражение. Как всегда, это подняло мне настроение. Еще раз мне напомнили, как охотно люди следуют образу или репутации, когда здравый смысл предупреждает о неминуемом уничтожении. Я заставила себя улыбнуться в зеркало, стараясь не обращать внимания на печальные тени в глубине моих глаз; затем я наклонилась под полог палатки и пошла засвидетельствовать свое почтение моему возлюбленному фараону.

Фараон Тамос лежал на носилках в сопровождении трех своих хирургов и шести своих многочисленных сыновей. В более широком кругу вокруг него собрались его генералы и высшие советники, а также пять его любимых жен. У всех были торжественные лица, а его супруги плакали, потому что фараон умирал. Ранее в тот же день он получил тяжелое ранение на поле боя. Древко гиксосской стрелы все еще торчало у него между ребер. Ни один из его врачей, включая даже меня, самого опытного из них, не имел дерзости попытаться вытащить зазубренный наконечник стрелы так близко от его сердца. Мы просто отломили древко рядом с краем раны и теперь ждали неизбежного исхода. Еще до полудня следующего дня фараон почти наверняка покинул бы золотой трон в пользу своего старшего сына Аттерика Туро, который сидел рядом с ним, стараясь не подавать виду, что наслаждается моментом, когда власть в этом самом Египте перейдет к нему. Аттерик был скучным и беспомощным юношей, который даже не мог себе представить, что к заходу завтрашнего солнца его империя может больше не существовать; или, скорее, именно так я думал о нем в то время. Вскоре я понял, как сильно ошибался, осуждая его.

К этому времени Тамос уже был стариком. Я знал его возраст почти до часу, потому что это я принес его младенцем в этот суровый мир. Ходила популярная легенда, что первым его поступком по прибытии было обильно помочиться на меня. Я подавил улыбку, подумав о том, что в последующие шестьдесят с лишним лет он никогда не колебался, выражая таким же образом даже самое слабое свое неодобрение по отношению ко мне.

Теперь я подошел к нему и, опустившись на колени, поцеловал ему руки. Фараон выглядел даже старше своих лет. Хотя он недавно начал красить волосы и бороду, я знала, что под ярко-рыжими пятнами, которые он предпочитал, они были белыми, как выгоревшие на солнце водоросли. Кожа его лица была покрыта глубокими морщинами и темными пятнами от солнца. Под глазами у него были мешки морщинистой кожи-глаза, в которых признаки приближающейся смерти были слишком очевидны.

Я не имею ни малейшего представления о своем возрасте. Тем не менее, я значительно старше, чем фараон, но в моей внешности мне кажутся гораздо меньше, чем половина его возраста. Это потому, что я долгожитель и благословлен богами – особенно богиней Инаной. Это тайное имя богини Артемиды.

Фараон поднял на меня глаза и заговорил с болью и трудом, его голос был хриплым, а дыхание хриплым и прерывистым. - Тата!- он приветствовал меня ласковым именем, которое дал мне, когда был еще ребенком. ‘Я знал, что ты придешь. Ты всегда знаешь, когда я больше всего в тебе нуждаюсь. Скажи мне, мой дорогой старый друг, что будет завтра?’

- Завтрашний день принадлежит тебе и Египту, мой повелитель.- Я не знаю, почему я выбрал эти слова, чтобы ответить ему, когда был уверен, что все наши завтрашние дни теперь принадлежат Анубису, Богу кладбищ и подземного мира. Однако я любил своего фараона и хотел, чтобы он умер как можно более мирно.

Он улыбнулся и больше ничего не сказал, но протянул дрожащую руку с дрожащими пальцами, взял мою руку и прижал ее к своей груди, пока не заснул. Хирурги и его сыновья покинули шатер, и, клянусь, я видел, как легкая улыбка скользнула по губам Аттерика, когда он неторопливо вышел. Я просидел с Тамосом далеко за полночь, точно так же, как сидел с его матерью на прощанье, но в конце концов усталость от дневной битвы одолела меня. Я высвободил свою руку и, оставив его все еще улыбающимся, доковылял до своего матраса и упал на него мертвым сном.

Слуги разбудили меня еще до того, как первые лучи солнца позолотили рассветное небо. Я поспешно оделся для битвы и пристегнул к поясу свой меч; затем я поспешил обратно в Королевский павильон. Когда я снова опустился на колени у постели фараона, он все еще улыбался, но его руки были холодны на ощупь, и он был мертв.

‘Я буду оплакивать тебя позже, мой Мем, - пообещал я ему, поднимаясь на ноги, - но сейчас я должен выйти и попытаться еще раз исполнить свою клятву тебе и нашему Египту.’

Это проклятие быть долгожителем: пережить всех тех, кого любишь больше всего.

Остатки наших разбитых легионов были собраны в горловине перевала перед Золотым городом Луксором, где мы держали в страхе голодные орды гиксосов в течение последних тридцати пяти отчаянных дней. В обозрении я вел свою боевую колесницу вдоль их уничтоженных рядов, и, когда они узнали меня, те, кто еще был в состоянии сделать это, пошатываясь, поднялись на ноги. Они наклонились, чтобы поднять своих раненых товарищей и встать вместе с ними в боевой порядок. Затем все они, мужчины, которые все еще были здоровы и сильны вместе с теми, кто был более чем на полпути к своей смерти, подняли свое оружие к рассветному небу и приветствовали меня, когда я проходил мимо.

Послышался ритмичный напев: "Таита! Таита! Таита!’

Я подавил слезы, увидев этих храбрых сынов Египта в таком отчаянном положении. Я заставил себя улыбнуться, рассмеялся и крикнул им в ответ что-то ободряющее, обращаясь к тем стойким людям в толпе, которых я так хорошо знал: "Эй, Осмен! Я знал, что найду тебя все еще в первых рядах.’

‘Не более чем на длину меча позади вас, мой господин!- крикнул он мне в ответ.

- Лотан, ты жадный старый лев. Разве ты уже не вырубил больше, чем положено гиксосским собакам?’

- Да, но только вдвое меньше, чем у Вас, господин Тата.- Лотан был одним из моих любимцев, поэтому я разрешил ему использовать мое любимое имя. Когда я прошел мимо, аплодисменты снова погрузились в ужасную тишину, и они снова опустились на колени и посмотрели вниз на перевал, где, как они знали, легионы гиксосов ждали только полного рассвета, чтобы возобновить свою атаку. Поле битвы вокруг нас было густо усеяно мертвецами многих долгих дней кровавой бойни. Слабый предрассветный ветерок донес до нас зловоние смерти. С каждым вдохом она липла к моему языку и горлу, как масло. Я откашлялся и выплюнул его за борт своей колесницы, но с каждым последующим вздохом он, казалось, становился все сильнее и отвратительнее.

Пожиратели падали уже пировали на грудах трупов, разбросанных вокруг нас. Стервятники и вороны парили над полем на широких крыльях, а затем падали на землю, чтобы сразиться с шакалами и гиенами в визжащей и бьющейся массе, разрывая гниющую человеческую плоть, отрывая от нее куски и клочья и поглощая их целиком. Я почувствовал, как по моей коже поползли мурашки от ужаса, когда я представил себе, что меня ждет тот же конец, когда я, наконец, сдамся клинкам гиксосов.

Я вздрогнул и попытался отогнать эти мысли, когда крикнул своим капитанам, чтобы они послали своих лучников вперед, чтобы забрать столько стрел из трупов, сколько они смогут найти, чтобы пополнить свои истощенные колчаны.

Затем сквозь какофонию ссорящихся птиц и зверей я услышал звук одинокого барабана, эхом разносящегося по ущелью. Мои люди тоже это слышали. Сержанты выкрикивали приказы, и лучники поспешно возвращались с поля боя со спасенными стрелами. Люди в ожидающих рядах поднялись на ноги и встали плечом к плечу, перекрывая друг друга щитами. Клинки их мечей и наконечники копий были обломаны и затуплены от тяжелого использования, но все же они направляли их на врага. Конечности их луков были перевязаны бечевкой там, где дерево треснуло, и у многих стрел, которые они извлекли с поля боя, не хватало оперения, но они все равно летели достаточно точно, чтобы делать свое дело в упор. Мои люди были ветеранами и знали все приемы, чтобы извлечь максимум пользы из поврежденного оружия и снаряжения.

В дальнем устье перевала из предрассветного сумрака стали появляться вражеские массы. Сначала их строй казался уменьшенным расстоянием и ранним светом, но они быстро увеличивались в размерах, продвигаясь вперед, чтобы вступить в бой с нами. Стервятники пронзительно закричали и поднялись в воздух; шакалы и другие падальщики поспешили прочь, не дожидаясь наступления врага. Пол ущелья был со всех сторон заполнен толпами гиксосов, и я уже не в первый раз почувствовал, как мое настроение падает. Казалось, что мы превосходим их числом по крайней мере в три или даже в четыре раза.

Однако, когда они подошли ближе, я увидел, что мы так же жестоко растерзали их в ответ на то, как они обошлись с нами. Большинство из них были ранены, и их раны были перевязаны окровавленными тряпками, как и наши. Некоторые из них ковыляли на костылях, другие шатались и шатались, когда их подгоняли сержанты, большинство из которых держали в руках сыромятные кнуты. Я ликовал, видя, что они вынуждены прибегать к таким крайним мерам, чтобы заставить своих людей держать строй. Я вел свою колесницу вдоль переднего ряда моих людей, подбадривая их и указывая на то, как гиксосские военачальники используют свои кнуты.

- Такие люди, как вы, никогда не нуждаются в хлысте, чтобы убедить вас в своем долге.- Мой голос ясно донесся до них сквозь бой барабанов гиксосов и топот их бронированных ног. Мои люди приветствовали меня и выкрикивали оскорбления и насмешки в адрес приближающихся вражеских рядов. Все это время я оценивал сокращающееся расстояние, разделявшее передовые ряды наших противоборствующих армий. Из 320 колесниц, с которыми я начал эту кампанию, у меня осталось только 52. Истощение наших лошадей было невыносимо тяжело переносить. Но наше единственное преимущество состояло в том, что мы находились в сильной позиции здесь, в начале крутого и труднопроходимого перевала. Я выбрал его со всей тщательностью и хитростью, которым научился в бесчисленных битвах за свою долгую жизнь.

Гиксосы сильно полагались на свои колесницы, чтобы приблизить лучников к нашим рядам. Несмотря на наш пример, они никогда не разрабатывали изогнутый лук, но упрямо цеплялись за лук с прямыми конечностями, который был неспособен выпустить стрелу так же быстро и, следовательно, так же далеко, как наше превосходящее оружие. Вынудив их бросить свои колесницы у подножия скалистого перевала, я лишил их возможности быстро подвести своих лучников к нашей пехоте.

Теперь настал критический момент, когда я должен был развернуть оставшиеся колесницы. Я лично возглавил эту эскадрилью, когда мы промчались вперед и пронеслись по фронту наступления гиксосов. Выпустив наши стрелы в их сомкнутые ряды с расстояния шестидесяти или семидесяти шагов, мы смогли убить или искалечить почти тридцать врагов, прежде чем они смогли приблизиться к нам.

Когда это случилось, я спрыгнул с платформы своей колесницы и, пока мой возница увозил ее, протиснулся в центр переднего ряда, зажал щит между двумя своими товарищами и направил его на врага.

Почти сразу же последовал бурный момент, когда битва разгорелась всерьез. Вражеская фаланга врезалась в наш фронт с могучим звоном бронзы о бронзу. С сомкнутыми щитами противоборствующие армии толкались и давили друг на друга, напрягаясь, чтобы форсировать прорыв противоположной линии. Это была гигантская борьба, которая окутала нас всех в состояние близости, более непристойное, чем любой сексуально извращенный акт. Живот к животу и лицо к лицу мы боролись так, что когда мы хрюкали и кричали, как животные в ГОНе, слюна летела из наших искривленных ртов в лица врага, который стоял перед нами всего в нескольких дюймах.

Мы были слишком плотно упакованы, чтобы использовать наше длинное оружие. Мы были раздавлены между рядами бронзовых щитов. Потерять опору означало упасть и быть жестоко растоптанным, если не убитым бронзовыми сандалиями союзников и наших врагов.

Я так часто сражался в стене щитов, что специально для этой цели разработал особое оружие. Длинный клинок кавалерийского меча должен прочно держаться в ножнах и заменяться тонким кинжалом с лезвием не длиннее ладони. Когда обе ваши руки будут зажаты в тисках бронированных тел, а лицо вашего врага будет всего в нескольких дюймах от вашего собственного, тогда вы все еще сможете использовать это крошечное оружие и поместить острие клинка в щель в лобовой броне вашего врага и нанести удар.

В этот день перед воротами Луксора я убил по меньшей мере десять смуглых бородатых гиксосов на одном и том же месте, не двигая правой рукой более чем на несколько дюймов. Я испытывал необычайное удовлетворение, глядя в глаза своему врагу, видя, как его черты искажаются в агонии, когда он почувствовал, как мой клинок пронзает его жизненно важные органы, и, наконец, почувствовал, как его последний горячий вздох ударил мне в лицо, когда он выдохнул его из легких, прежде чем рухнуть. По своей природе я не жесток и не мстителен, но добрый бог Гор знает, что мой народ и я достаточно пострадали от рук этого варварского племени, чтобы наслаждаться любым возможным возмездием.

Я не знаю, как долго мы были заперты в стене щитов. В то время мне казалось, что это были долгие часы жестокой борьбы, но я знал по изменению угла безжалостного солнца над нами, что прошло меньше часа, прежде чем орды гиксосов отделились от наших рядов и отступили на небольшое расстояние. Обе стороны были измучены жестокостью борьбы. Мы стояли друг против друга на узкой полоске земли, тяжело дыша, как дикие звери, мокрые от собственной крови и пота, шатаясь на ногах. Однако я знал по горькому опыту, что эта передышка будет недолгой, и тогда мы снова набросимся друг на друга, как бешеные собаки. Я также знал, что это была наша последняя битва. Я посмотрел на людей вокруг меня и увидел, что они были близки к концу. Их было не больше тысячи двухсот. Возможно, они смогут продержаться еще час в стене щитов, но не более того. Тогда все будет кончено. Мое отчаяние приблизился к переполняющей меня.

И вдруг кто-то позади меня дернул меня за руку и выкрикнул слова, которые поначалу не имели никакого смысла. - Мой господин Таита, еще один большой отряд врага приближается к нам с тыла. Они полностью окружили нас. Если ты не придумаешь, как спасти положение, тогда нам конец.’

Я резко обернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с носителем столь ужасной вести. Если это правда, то мы были прокляты и дважды прокляты. И все же человек, стоявший передо мной, был тем, кому я мог доверять. Он был одним из самых многообещающих молодых офицеров в армии фараона. Он командовал 101-й эскадрильей тяжелых колесниц. - Возьми меня и покажи, Мераб!- Я приказал ему.

- Сюда, мой господин! У меня есть свежая лошадь для тебя. Он, должно быть, видел, как я близок к полному изнеможению, потому что схватил меня за руку и помог перебраться через груды мертвых и умирающих людей, брошенного оружия и другого военного снаряжения, усеявшего поле боя. Мы подошли к небольшому отряду наших легионеров, который держал для нас пару свежих лошадей. К тому времени я уже достаточно оправился, чтобы стряхнуть руку помощи Мераба. Я ненавижу показывать даже малейший признак слабости перед моими людьми.

Я вскочил на одну из лошадей и галопом повел эту небольшую группу назад, через возвышенность, отделявшую нас от низовьев Нила. На гребне холма я так резко остановил своего коня, что он выгнул шею и закружился по кругу. Я был в затруднении выразить свое отчаяние.

Судя по тому, что Мераб рассказал мне ранее, я ожидал увидеть около трехсот или четырехсот свежих гиксосских войск, марширующих позади нас, чтобы вступить в бой. Этого было бы достаточно, чтобы решить нашу судьбу. Вместо этого я столкнулся с могучей армией, состоящей буквально из тысяч пехотинцев, по меньшей мере пятисот колесниц и столько же конной кавалерии, которая теснилась на ближайшем берегу Нила. Они как раз высаживались из флотилии иностранных военных кораблей, пришвартованных на берегу реки под нашим золотым городом Луксором.

Передовые отряды вражеской кавалерии уже высадились на берег, и как только они заметили наш жалкий маленький отряд из дюжины или около того человек, они галопом помчались вверх по склону, чтобы вступить с нами в бой.Я оказался в безнадежном затруднительном положении. Наши лошади были почти истощены. Если мы повернем назад и попытаемся обогнать этих великолепных и явно свежих животных, они догонят нас прежде, чем мы успеем сделать сотню шагов. Если мы будем стоять в страхе и попытаемся вступить в бой, они убьют нас, даже не вспотев.

Затем я подавил свое отчаяние и снова посмотрел на незнакомцев свежим взглядом. Я почувствовал слабое облегчение, достаточное, чтобы поднять настроение. Это были не боевые шлемы гиксосов, которые они носили. Это были не обычные гиксосские галеры, с которых они высаживались

- Стойте на своем, капитан Мераб! - Рявкнул я на него. ‘Я собираюсь вступить в переговоры с этими новичками. Прежде чем он успел возразить мне, я отцепил от пояса ножны с мечом и, не вынимая обнаженного клинка, перевернул его и поднял вверх в знак всеобщего мира. Затем я медленно потрусил вниз по склону навстречу отряду чужеземных всадников.

Я живо помню чувство обреченности, которое охватило меня, когда мы закрылись. Я знал, что на этот раз я слишком сильно толкнул Тайхе, богиню Провидения. Затем, к моему удивлению, предводитель отряда всадников рявкнул приказ, и его люди послушно вложили мечи в ножны в знак перемирия и остановились плотным строем позади него.

Я последовал их примеру и остановил своего коня, повернувшись к ним лицом, но несколько десятков шагов отделяли меня от лидера группы. Мы молча изучали друг друга в течение того времени, которое требуется, чтобы сделать глубокий вдох, а затем я поднял забрало своего потрепанного шлема, чтобы показать свое лицо.

Предводитель этой чужеземной группы всадников рассмеялся. Это был самый неожиданный звук в этих тяжелых обстоятельствах, но в то же время он был до боли знакомым. Я знал этот смех. Однако я смотрел на него целых полминуты, прежде чем узнал. Теперь он был седобородым, но большим, мускулистым и уверенным в себе. Он больше не был молодым оленем со свежим и нетерпеливым лицом, ищущим свое место в этом суровом, неумолимом мире. Очевидно, он нашел это место. Теперь его окружала атмосфера высшего командования, а за спиной стояла могучая армия.

‘ Зарас?- Я с сомнением произнес его имя. ‘Это не можешь быть ты, не так ли?’

‘Только имя немного другое, но все остальное во мне то же самое, Таита. За исключением того, что, возможно, я немного старше и, надеюсь, немного мудрее.’

‘Ты все еще помнишь меня после стольких лет. Как давно это было?- Я требовал от него с удивлением.

‘Прошло всего тридцать лет, и да, я все еще помню тебя. Я никогда не забуду тебя, даже если проживу в десять раз дольше, чем уже прожил.’

Теперь настала моя очередь смеяться. ‘Вы говорите, что ваше имя изменилось. Как тебя зовут теперь, добрый Зарас?’

‘Я взял себе имя Гуротас. - Мое прежнее имя имело к нему несколько прискорбный оттенок, - ответил он. Я улыбнулся этому явному преуменьшению.

‘Значит, теперь ты носишь то же имя, что и Царь Лакедемона?- Спросил я. Я уже слышал это имя раньше, и оно всегда произносилось с глубочайшим трепетом и уважением.

‘Точно так же, - согласился он, - ибо молодой Зарас, которого ты когда-то знал, стал тем королем, о котором ты сейчас говоришь.’

‘Ты шутишь?– Воскликнул я в изумлении, ибо мне показалось, что мой вчерашний старый подчиненный поднялся высоко в этом мире-на самую вершину. ‘Но если ты говоришь правду, скажи мне, что случилось с сестрой фараона Тамоса, царевной Техути, которую ты похитил из-под моей опеки.’

- Слово, которое вы нащупываете, - это ухаживание, а не похищение. И она больше не принцесса.- Он решительно покачал головой. ‘Теперь она королева, потому что проявила благоразумие, выйдя за меня замуж.’

‘Она все еще самая красивая женщина в мире?- Спросил я более чем задумчиво.

‘На языке моего королевства Спарта означает "прекраснейшая". Я назвал город в ее честь. Так что теперь принцесса Техути стала царицей Спарты Лакедемон.’

‘А как же другие, столь же дорогие моему сердцу и памяти, которых ты увез с собой на север много лет назад? .. ’

‘Конечно, ты говоришь о принцессе Бекате и Хуэе.- Король Гуротас прервал мои расспросы. ‘Теперь они тоже муж и жена. Однако Хуэй больше не является скромным капитаном. Он-Лорд Верховный Адмирал и командующий Лакедемонским флотом, тем самым флотом, который вы видите там, на реке.- Он указал за спину на огромное скопление кораблей, стоящих на якоре у берега Нила. ‘Сейчас он руководит высадкой остатков моего экспедиционного корпуса.’

‘Итак, Царь Гуротас, почему ты вернулся в Египет после стольких лет?- Потребовал я ответа.

Выражение его лица стало свирепым, когда он ответил: "Я пришел, потому что в душе я все еще египтянин. Я слышал от своих шпионов, что вы в Египте оказались в тяжелом положении и на грани поражения от рук гиксосов. Эти животные разорили нашу некогда прекрасную Родину. Они насиловали и убивали наших женщин и детей; среди их жертв были моя собственная мать и две мои маленькие сестры. После того, как они надругались над ними, они бросили их еще живыми на пылающие руины нашего дома и смеялись, глядя, как они горят. Я вернулся в Египет, чтобы отомстить за их смерть и спасти еще больше наших египтян от подобной участи. Если мне это удастся, я надеюсь создать прочный союз между нашими двумя странами: Египтом и Лакедемоном.’

- Почему вы ждали двадцать три года, прежде чем вернуться?’

‘Как ты, наверное, помнишь, Таита, когда мы расстались в последний раз, мы были всего лишь горсткой молодых беглецов на трех маленьких галерах. Мы бежали от тирании фараона, который хотел разлучить нас с женщинами, которых мы любили.’

Я кивком подтвердил, что это правда. Теперь это было безопасно, потому что фараоном, о котором шла речь, был Тамос, и со вчерашнего дня он был мертв.

Король Гуротас, который когда-то был молодым Зарасом, продолжал: "Мы искали новую родину. Нам потребовалось все это время, чтобы найти его и превратить в грозную державу с армией из более чем пяти тысяч лучших воинов.’

‘Как вам это удалось, Ваше Величество?- Спросил я.

‘Немного вежливой дипломатии, - простодушно ответил он, но когда я скептически посмотрел на него, он усмехнулся и признал: - вместе с более чем откровенной силой оружия и прямым завоеванием. Взмахом руки он показал могучей армии, что высаживается на восточном берегу Нила под нами. ‘Когда перед тобой воинственный отряд, подобный тому, что ты видишь перед собой, чужаки редко склонны спорить.’

‘Это больше похоже на твой стиль, - согласился я, но Гуротас с улыбкой и кивком отверг мой ответ и продолжил объяснения.

‘Я знал, что мой патриотический долг - оказать вам всю возможную помощь и содействие. Я приехал бы на год раньше, но моих морских эскадр было недостаточно, чтобы нести мою армию. Я должен был построить больше кораблей.’

‘Тогда добро пожаловать, Ваше Величество. Вы прибыли как раз в критический момент. Еще час- и вы бы опоздали. Я соскочил со спины своего коня, но он опередил меня, спрыгнул со своего коня, бодрый, как человек вдвое моложе его, и зашагал мне навстречу. Мы обнялись, как братья, и это было то, чем мы были в глубине души. Однако я испытывал к нему нечто большее, чем просто братскую любовь, ибо он не только дал мне средство спасти мой Египет от этой мародерской стаи злобных хищников, но и, казалось, вернул мне мою любимую Техути, дочь Царицы Лостры. Мать и дочь, эти две женщины - все еще те, кого я любил больше всего за всю свою долгую жизнь.

Наши объятия были теплыми, но мимолетными. Я отстранился и легонько стукнул Гуротаса по плечу. - Скоро у нас будет больше времени для этих воспоминаний. Однако в данный момент несколько тысяч гиксосов ждут нашего внимания в начале перевала: мое и Ваше.- Я указал назад на гребень, и Гуротас вздрогнул. Но он почти сразу же пришел в себя и улыбнулся с неподдельным удовольствием.

- Прости меня, старый друг. Я должен был догадаться, что вы обеспечите мне щедрое развлечение сразу же по прибытии. Давайте сейчас же отправимся туда и разберемся с этими мерзкими гиксосами.’

Я покачал головой с притворным неодобрением. ‘Вы всегда были импульсивны. Помните, что ответил старый бык, когда молодой предложил им броситься на стадо коров и накрыть нескольких из них?’

- Расскажи мне, что сказал старый бык, - потребовал он с нетерпением. Ему всегда нравились мои маленькие шутки. Мне не хотелось разочаровывать его сейчас.

- Ответил старый бык, - давайте лучше прогуляемся на досуге и покроем их всех.’

Гуротас издал радостный смешок. - Расскажи мне свой план, Таита, ибо я знаю, что он у тебя есть. Ты всегда так делаешь.’

Я быстро изложил ему свой план, потому что это был простой план, а затем повернулся и вскочил обратно в седло своего скакуна. Не оглядываясь, я повел Мераба и мой небольшой отряд всадников обратно на холм. Я знал, что могу положиться на Гуротаса, который когда-то был Зарасом, чтобы выполнить мои указания в точности; даже если он теперь был королем, он был достаточно проницателен, чтобы знать, что мой совет всегда был лучшим из доступных.

Когда я снова поднялся на вершину холма, то увидел, что прибыл не раньше времени, так как Орда гиксосов снова наступала на разбитые и истощенные ряды египтян, которые стояли навстречу им. Я пустил лошадь в галоп и достиг стены щитов всего за несколько секунд до того, как враг снова напал на нас. Я высвободил коня и схватил бронзовый щит, который кто-то сунул мне в руки, когда я протиснулся на свое место в центре переднего ряда. Затем со звуком, похожим на Летний гром, передние ряды гиксосов, бронза о бронзу, снова врезались в нашу ослабевшую линию.

Почти сразу же меня поглотил кошмар битвы, в которой время теряет всякий смысл и каждая секунда кажется вечностью. Смерть давила на нас темными миазмами ужаса. Наконец, по прошествии, казалось, часа или ста лет, я почувствовал, как невыносимое давление гиксосской бронзы на нашу хрупкую линию фронта резко ослабло, и мы быстро двинулись вперед, а не спотыкаясь назад.

Нестройный рев победоносных вражеских боевых кличей сменился ужасными криками боли и отчаяния на варварском языке гиксосов. Затем вражеские ряды, казалось, съежились и обрушились на самих себя, так что мое переднее зрение больше не было полностью затуманено.

Я видел, что Гуротас в точности выполнил мой приказ, как я и предполагал. Он двинул своих людей двумя крыльями одновременно по обоим нашим флангам, ловя гиксосских захватчиков совершенным круговым движением, как косяк сардин в сети рыбака.

Гиксосы сражались с безрассудством, порожденным отчаянием, но моя стена щитов держалась крепко, а Лакедемоны Гуротаса были свежи и рвались в бой. Они гнали ненавистного врага против нашей линии, как куски сырого мяса, брошенные на плаху мясника. Бой быстро сменился резней, и в конце концов уцелевшие гиксосы побросали оружие и упали на колени на землю, превратившуюся в грязное кровавое болото. Они молили о пощаде, но король Гуротас смеялся над их мольбами о пощаде.

- Моя мать и мои маленькие сестры обратились к вашим отцам с такой же мольбой, с какой вы обращаетесь ко мне сейчас. Я даю вам ответ, который ваши бессердечные отцы дали моим дорогим. Умрите, ублюдки, умрите!’

И когда отголоски их последнего предсмертного крика затихли в тишине, Король Гуротас повел своих людей назад через это кровавое поле, и они перерезали глотки любому из врагов, кто еще проявлял хоть малейший проблеск жизни. Я признаю, что в пылу битвы я смог отбросить свои обычные благородные и сострадательные инстинкты и присоединиться к празднованию нашей победы, отправив несколько раненых гиксосов в ожидающие объятия их мерзкого бога Сета. Каждое перерезанное горло я посвящал памяти одного из моих храбрецов, погибшего ранее в тот же день на этом поле.

Наступила ночь, и полная луна стояла высоко в небе, прежде чем Король Гуротас и я смогли покинуть поле битвы. Он узнал от меня гораздо раньше, во время нашей дружбы, что все наши раненые должны быть доставлены в безопасное место и позаботиться о них, а затем периметр лагеря должен быть защищен и выставлены часовые, прежде чем командиры смогут позаботиться о своих собственных потребностях. Таким образом, только после полуночи мы выполнили свои обязанности и вдвоем смогли спуститься с холма на берег Нила, где был пришвартован его флагманский корабль.

Когда мы поднялись на борт, Адмирал Хуэй встретил нас на палубе. После Гуротаса он был одним из моих любимцев, и мы приветствовали друг друга как старые и дорогие друзья, которыми мы действительно были. Он потерял большую часть некогда густых волос на голове, и его голый череп застенчиво выглядывал из просветов между седыми прядями, но его глаза все еще были яркими и живыми, и его вездесущее добродушие согревало мое сердце. Он провел нас в капитанскую каюту и собственноручно налил нам с королем в большие чаши красного вина, подогретого с медом. Я редко пробовал что-нибудь вкуснее этого напитка. Я не раз позволяла Хуэю наполнить мою миску, пока усталость не прервала наше радостное и хриплое воссоединение.

На следующее утро мы проспали до тех пор, пока солнце почти не скрылось за горизонтом, а затем искупались в реке, смывая грязь и пятна крови от вчерашних трудов. Затем, когда объединенные армии Египта и Лакедемона собрались на берегу реки, мы вскочили на свежих лошадей, и оба легиона Гуротаса и мои собственные уцелевшие товарищи гордо маршировали впереди нас с развевающимися знаменами.

под бой барабанов и игру на лютнях мы подъехали от реки к воротам Героев города Луксора, чтобы доложить о нашей славной победе новому фараону Египта, Аттерику Туро, старшему сыну Тамоса.

Когда мы подошли к воротам Золотого города, они были закрыты и заперты на засов. Я выехал вперед и окликнул стражников ворот. Мне пришлось несколько раз повторить свое требование войти, прежде чем на стене появились стражники.

- Фараон хочет знать, кто вы и что вам нужно, - потребовал от меня капитан стражи. Я хорошо его знал. Его звали Венег. Это был красивый молодой офицер, носивший золото доблести, высшую воинскую награду Египта. Я была шокирована тем, что он не узнал меня.

- Ваша память плохо вам служит, капитан Венег, - отозвался я. ‘Я Господин Таита, председатель Королевского совета и главнокомандующий армией фараона. Я пришел доложить о нашей славной победе над гиксосами.’

- Подожди здесь!- Приказал капитан Венег, и его голова исчезла за зубчатой стеной. Мы прождали час, потом еще один.

"Похоже, ты обидел нового фараона" - Король Гуротас криво усмехнулся. ‘Кто он такой и знаю ли я его?’

Я пожал плечами. ‘Его зовут Аттерик Туро, и ты ничего не упустил.’

‘Почему он не был с вами на поле брани в эти последние дни, как того требовал его королевский долг?’

‘Он нежный ребенок тридцати пяти лет, не склонный к низкому обществу и грубому поведению, - объяснил Я, и Гуротас фыркнул от смеха.

‘Ты не заблудился в словах, добрый Таита!’

Наконец капитан Венег снова появился на крепостном валу городской стены. - Фараон Аттерик Туро Великий милостиво даровал тебе право войти в город. Однако он приказывает вам оставить лошадей за стенами замка. Человек, стоящий рядом с вами, может сопровождать вас, но никто другой.’

Я ахнул, услышав явное высокомерие ответа. На моих губах зазвучал ответ, но я крепко прикусил его. Вся армия Египта вместе с армией Лакедемона слушали с полным вниманием. Почти три тысячи человек. Я не был расположен следовать этой линии дискуссии.

- Фараон очень милостив, - ответил я. Ворота Героев тяжело распахнулись.

‘Пойдем со мной, ты, безымянный, стоящий рядом, - мрачно сказал Я Гуротасу. Плечом к плечу, сжимая рукояти мечей, но с поднятыми забралами, мы вошли в город Луксор. Однако я не чувствовал себя героем-победителем.

Капитан Венег и отряд его людей шли впереди нас. Городские улицы были пугающе тихими и пустыми. Должно быть, потребовалось целых два часа ожидания, которые Фараон навязал нам, чтобы очистить улицы от обычной толпы людей. Когда мы добрались до Дворца, ворота распахнулись, казалось, сами по себе, без фанфар и радостных криков толпы, собравшейся приветствовать нас.

Мы поднялись по широкой лестнице ко входу в королевский аудиенц-холл, но в похожем на пещеру здании было пусто и тихо, если не считать Эха наших бронзовых сандалий. Мы прошли по проходу между пустыми каменными скамьями и приблизились к трону на высоком помосте в дальнем конце зала.

Мы остановились перед пустым троном. Капитан Венег повернулся ко мне, его голос был резким, а манеры резкими. - Подожди здесь! - рявкнул он, а затем, не меняя выражения лица, беззвучно произнес слова, которые я без труда прочел по губам: - Прости меня, мой господин Таита. Эта форма приветствия не по моему выбору. Я, лично, отношусь к вам с огромным уважением.’

- Спасибо, капитан, - ответил я. ‘Вы превосходно выполнили свой долг. Венег приветствовал меня, прижав к груди сжатый кулак. Он повел своих людей прочь. Мы с Гуротасом остались стоять по стойке смирно перед пустым троном.

Мне не нужно было предупреждать его, что за нами наверняка наблюдают из какого-нибудь потайного глазка в каменной стене. Тем не менее я чувствовал, что мое собственное терпение подорвано странными и неестественными выходками этого нового фараона.

Наконец я услышал голоса и отдаленный смех, который становился все ближе и громче, пока занавеси, закрывавшие вход в зал за троном, не раздвинулись, и Фараон Аттерик Туро, самозваный Великий, не вошел в зал для аудиенций. Его волосы были уложены в локоны, которые свисали до плеч. На шее у него висели гирлянды цветов. Он ел гранат и сплевывал косточки на каменный пол. Не обращая внимания на нас с Гуротасом, он взошел на трон и устроился поудобнее на груде подушек.

За Аттериком Туро последовало с полдюжины мальчишек в разных стадиях одевания и раздевания. Все они были украшены цветами, и большинство из них разрисовали свои лица кроваво-красными губами и синими или зелеными тенями вокруг глаз. Некоторые из них жевали фрукты или сладости, как фараон, но двое или трое из них несли кубки с вином, из которых они потягивали, болтая и хихикая вместе.

Фараон швырнул одну из своих подушек в ведущего мальчика, и раздался визгливый смех, когда она выбила кубок с вином из его рук, и содержимое пролилось на его тунику.

‘Ах ты, гадкий Фараон!- запротестовал мальчик. - А теперь посмотри, что ты сделал с моей красивой одеждой!’

- Пожалуйста, прости меня, мой дорогой Анент. Фараон покаянно закатил глаза. - Подойди и сядь рядом со мной. Это не займет много времени, обещаю вам, но сначала я должен поговорить с этими двумя молодцами. Фараон посмотрел прямо на нас с Гуротасом-впервые с тех пор, как вошел в зал. - Приветствую тебя, добрый Таита. Я надеюсь, что вы находитесь в отличном здоровье, как всегда?- Затем он перевел взгляд в сторону моего спутника. ‘А кто это у вас с собой? Мне кажется, я его не знаю, не так ли?’

- Позвольте представить Вам короля Гуротаса, монарха Лакедемонского Королевства. Без его помощи мы никогда не смогли бы одолеть силы гиксосов, которые толпились у самых ворот вашего могущественного города Луксора.- Я развел руками, указывая на мужчину рядом со мной. ‘Мы в глубоком долгу перед ним за то, что он продолжает поддерживать нашу нацию ...

Фараон поднял правую руку, эффектно оборвав мою страстную речь, и задумчиво смотрел на Гуротаса, как мне показалось, слишком долго. - Король Гуротас, говоришь? Но он напоминает мне кого-то другого.’

Я был выведен из равновесия и не мог придумать, что бы ему возразить, что было для меня нехарактерно. Но на моих глазах эта слабая и апатичная веточка дома Тамоса превращалась в злобное и грозное чудовище. Его лицо потемнело, а глаза вспыхнули. Его плечи задрожали от ярости, когда он указал на моего спутника.

‘Разве он не похож на некоего капитана Зараса, простого солдата в армии моего славного отца, фараона Тамоса? Ты ведь помнишь этого негодяя, не так ли, Таита? Несмотря на то, что в то время я был очень маленьким ребенком, я определенно помню этого человека Зараса. Я помню его злобное злобное лицо и дерзкие манеры.- Голос фараона Аттерика сорвался на крик, с его губ слетела слюна. - Мой отец, великий и славный Фараон Тамос, послал этого Зараса с миссией в Кносс, столицу Верховного Миноса на острове Крит. Ему было поручено обеспечить безопасность двух моих тетушек, принцессы Техути и принцессы Бекаты, на Крите. Они должны были пожениться с Верховным Миносом, чтобы скрепить договор о дружбе между нашими двумя великими империями. На тот случай, если эта тварь Зарас похитит моих царственных родственников и увезет их в какое-нибудь варварское и пустынное место на самом краю света. С тех пор о них больше никто не слышал. Я любил обеих своих тетушек, они были такие красивые ...

Фараон был вынужден прервать свою цепочку обвинений. Он тяжело дышал, пытаясь успокоить дыхание и восстановить самообладание, но продолжал показывать дрожащим указательным пальцем на Гуротаса.

- Ваше Величество ... - я шагнул вперед и развел руками в попытке отвлечь его дикий и иррациональный гнев, но он так же яростно набросился на меня.

‘Ах ты, вероломный негодяй! Возможно, ты обманул моего отца и весь его двор, но я никогда не доверял тебе. Я всегда видел твои уловки и козни насквозь. Я всегда знал тебя таким, какой ты есть. Ты лжец с раздвоенным языком, коварный злодей с черным сердцем ... - дико завопил Фараон и огляделся в поисках стражников. - Арестуйте этих людей. Я прикажу казнить их за предательство ...

Голос фараона замер и оборвался. В королевской приемной воцарилась глубокая тишина.

‘Где мои телохранители?- Ворчливо осведомился фараон. Его юные спутники сгрудились позади него, бледные и испуганные. Наконец заговорил тот, кого он называл Анент.

- Ты отпустил своих охранников, дорогой. И я не собираюсь никого арестовывать, особенно этих двух головорезов. Мне они кажутся откровенными убийцами." - Он повернулся и потрусил обратно через занавешенный дверной проем, за ним немедленно последовали остальные хорошенькие мальчики фараона.

‘Где мои королевские гвардейцы? Где все остальные?- Голос фараона упал до неуверенного, почти извиняющегося тона. ‘Я приказал им ждать, чтобы произвести аресты. Где они сейчас? Но ему ответила тишина. Он оглянулся на нас двоих, облаченных в доспехи, руки в перчатках сжимали рукояти мечей, а лица были хмурыми. Он попятился к занавешенному выходу в задней стене. Я зашагал за ним, и теперь на его лице застыл неподдельный ужас. Он опустился на колени лицом ко мне, вытянув руки, словно защищаясь от ударов моего меча.

- Таита, дорогой мой Таита. Это была просто маленькая шутка. Все это было в добродушном веселье. Я не хотел ничего плохого. Ты мой друг и дорогой защитник моей семьи. Не делай мне больно. Я сделаю все, что угодно ... - и тут произошло нечто невероятное. Фараон обосрался. Он сделал это так громко и злобно, что на мгновение застыл, как статуя, с одной ногой в воздухе, застыв на полушаге.

За моей спиной Гуротас взорвался восторженным смехом. - Царский салют, Таита! Правитель могущественного Египта приветствует вас с величайшей честью в стране.’

Не знаю, как я удержался от смеха вместе с Гуротасом, но мне удалось сохранить серьезное выражение лица, и, шагнув вперед, я опустился на землю и крепко сжал руки фараона, которыми он пытался отразить мою мнимую атаку. Я поднял его на ноги и мягко сказал: "Мой бедный Аттерик Туро, я расстроил тебя. Великий бог Гор знает, что я никогда не собирался этого делать. А теперь ступай в свои королевские покои и прими ванну. Надеть одежду. Однако, прежде чем вы сделаете это, пожалуйста, дайте мне и королю Гуротасу ваше разрешение отвести ваши славные армии на север в дельту и напасть на этого негодяя Хамуди, самозваного царя гиксосов. Наш священный долг - навсегда стереть проклятие и кровавые пятна гиксосской оккупации нашей Родины.’

Аттерик высвободил свои руки из моих и попятился от меня, выражение его лица все еще было испуганным. Он отчаянно закивал головой и между рыданиями выпалил: - Да! Уходите немедленно! У вас есть мое разрешение. Взять все и все, что тебе нужно, и уходи! Просто уходи! Затем он повернулся и выбежал из королевского зала аудиенций, хлюпая сандалиями при каждом шаге.

Мы с королем Гуротасом покинули большой зал аудиенций и пошли назад по пустынным улицам города. Хотя мне не терпелось приступить к следующему этапу нашей кампании, я не хотел, чтобы фараон получил от своих шпионов и агентов донесения о нашем поспешном отъезде из Луксора. Конечно, многие из них прячутся в зданиях и переулках, держа нас под наблюдением. Когда мы наконец вышли из ворот города героев, наши объединенные армии все еще ждали нашего возвращения.

Позже я узнал, что их ряды терзали слухи, которые становились все более тревожными по мере того, как мы оставались запертыми за городскими воротами. Были даже предположения, что нас, двух генералов, арестовали по сфабрикованным обвинениям и отправили в подземелья, а оттуда в камеры пыток. Реакция наших закаленных в боях людей на наше возвращение была трогательной и глубоко тронула сердца короля Гуротаса и меня. Старые ветераны и молодые новобранцы плакали и подбадривали нас, пока их голоса не затрещали. Передние ряды рванулись вперед, и некоторые из них опустились на колени, чтобы поцеловать наши закованные в кольчуги ноги.

Затем они взвалили нас на плечи и понесли вниз, к берегам Нила, где стояла на якоре Лакедемонская армада, распевая во все горло славные песни, пока мы с Гуротасом не оглохли от этой какофонии. Должен признаться, что я мало думал о детских проделках нового фараона – слишком много было действительно важного, чтобы занять мой ум. Я думал, что мы с Гуротасом прочно поставили его на место и больше ничего от него не услышим.

Мы поднялись на борт Лакедемонского флагмана, где нас приветствовал Адмирал Хуэй. Хотя к тому времени бурный день уже закончился и почти стемнело, мы немедленно приступили к планированию последней главы нашей кампании против Хамуди, предводителя остатков гиксосского сброда в Северной дельте матери-Нила.

Хамуди основал свою столицу в Мемфисе, вниз по реке от того места, где мы сейчас находились. Моя информация о состоянии войск Хамуди была обширной и актуальной. Мои агенты прочно обосновались на оккупированных гиксосами территориях нашего Египта.

По словам этих агентов, Хамуди почти полностью освободил свою территорию в северном Египте от воинов и колесниц и отправил их всех на юг, чтобы принять участие в том, что, как он надеялся, станет последней попыткой сокрушить остатки наших египетских сил там. Но, как я уже говорил, своевременное прибытие короля Гуротаса положило конец грандиозным устремлениям Хамуди. Большая часть войск гиксосов теперь лежала мертвой у подножия перевала под Луксором, на пиру для падальщиков. Никогда не представится другой такой же счастливой возможности положить конец присутствию гиксосов в нашем Египте, как сейчас.

То, что осталось от армии гиксосов, пехота и кавалерия, теперь было с Хамуди в его столице Мемфисе в Северной дельте Нила. В общей сложности они насчитывали не более трех тысяч человек, тогда как мы с Гуротасом могли выставить почти вдвое больше войск, включая несколько сотен колесниц. Почти все они были лакедемонянами, так что, несмотря на то, что я был, несомненно, самым опытным и умелым военачальником в Египте и, вероятно, в цивилизованном мире, тем не менее я чувствовал, что должен из вежливости уступить командование нашими объединенными силами королю Гуротасу. Я проявил свою снисходительность, предложив Гуротасу высказать свое мнение о том, как следует вести вторую фазу нашего наступления, что было равносильно предложению ему верховного главнокомандующего.

Гуротас одарил меня той мальчишеской улыбкой, которую я давно запомнил, и ответил: "Когда дело доходит до командования, я кланяюсь только одному человеку, и он просто случайно сидит за этим самым столом напротив меня. Пожалуйста, продолжай, Таита. Давайте послушаем ваш боевой план. Куда ты поведешь, туда и мы последуем.’

Я кивнул, одобряя его мудрое решение. Гуротас не только могучий воин, но и никогда не позволит своей гордости взять верх над здравым смыслом. - А теперь я хочу знать, как ты внезапно появился в Луксоре, когда никто из нас, включая гиксосов, не знал о твоем прибытии. Как вам удалось провести свою флотилию из двадцати больших военных галер в сотнях лиг вверх по реке, минуя гиксосские форты и обнесенные стенами города, чтобы добраться сюда?’

Гуротас отмахнулся от моего вопроса небрежным пожатием плеч. ‘На моих кораблях работают одни из лучших лоцманов на земле, не считая тебя, конечно, Таита. Войдя в устье Нила, мы шли только ночью, а днем привязывались к берегу и прятались под прикрытием срезанных веток. К счастью, Небесная Богиня нут даровала нам темную Луну, чтобы прикрыть наше ночное продвижение. После полуночи мы миновали главные опорные пункты противника на берегах реки и держались середины реки. Возможно, нас заметили несколько рыбаков, но в темноте они приняли бы нас за гиксосов. Мы двигались быстро, очень быстро. Мы проделали путь от устья реки Нил до того места, где встретили вас здесь, всего за шесть ночей тяжелой гребли.’

‘Значит, элемент неожиданности все еще на нашей стороне, - задумчиво произнес я. ‘Даже если кто-то из врагов выжил в битве на перевале, что кажется маловероятным, им потребуется много недель, чтобы найти дорогу обратно в Мемфис и поднять тревогу. Я вскочил на ноги и зашагал по палубе, быстро соображая. – Сейчас, когда мы нападаем на столицу Хамуди, крайне важно, чтобы ни один враг не смог сбежать и каким-то образом пробраться на восток, к границе Суэца и Синая, а оттуда добраться до своей прародины дальше на восток, где они могли бы перегруппироваться и снова выступить против нас через несколько лет-чтобы повторить тот же печальный цикл войны, завоеваний и порабощения.’

‘Ты прав, Таита, - согласился со мной Гуротас. ‘Мы должны закончить с этим. Будущие поколения нашего народа должны иметь возможность жить в мире и процветать как самая цивилизованная нация в мире, не боясь варварских орд гиксосов. Но как нам лучше всего прийти к такому счастливому выводу?’

‘Я планирую использовать большую часть колесниц как блокирующую силу вдоль восточной границы, чтобы помешать любому из выживших гиксосов бежать в безопасное место, чтобы добраться до своей древней Родины, - сказал я им.

Гуротас несколько секунд обдумывал мое предложение, а потом улыбнулся. ‘Нам повезло, что у нас есть ты, Таита. Ты, без сомнения, самый опытный и искусный возничий из всех, кого я знаю. Пока ты охраняешь границу, я не дам ни одному Гиксосу шанса вернуться в свою конуру.’

Иногда я подозреваю, что мой старый друг Гуротас подшучивает надо мной своей экстравагантной похвалой, но, как и в этом случае, я обычно пропускаю ее мимо ушей.

К этому времени была уже почти полночь; однако темнота едва замедлила наши приготовления к отъезду. Мы зажгли факелы и при свете, который они нам давали, погрузили все колесницы на Лакедемонские галеры. Когда это было сделано, мы взяли на абордаж наших людей, включая остатки моих родных египетских полков.

С этим дополнительным грузом корабли были так переполнены, что на борту не было места для лошадей. Я приказал конюхам гнать лошадей на север вдоль восточного берега Нила. Затем, все еще в темноте, мы оттолкнулись от наших причалов и направились вниз по реке, чтобы войти на территорию, удерживаемую гиксосами, под аккомпанемент командиров, скандирующих звуки на носу, и лоцманов, вызывающих каждый поворот и поворот реки. Скачущие табуны лошадей почти не отставали от скорости флотилии, хотя наши корабли имели благоприятное течение, чтобы нести их вперед.

До восхода солнца мы прошли почти тридцать лье вниз по течению. Затем мы сошли на берег, чтобы отдохнуть от дневной жары. Через несколько часов табуны лошадей догнали нас и паслись на пастбищах, а посевы росли на берегу реки.

Эти посевы были посажены гиксосскими фермерами, так как теперь мы находились на вражеской территории. Мы поблагодарили их за великодушие. А потом мы отправили их на гребные скамьи галер Адмирала Хуэя, где рабские цепи были плотно пристегнуты к лодыжкам. Мужчины Гуротаса отогнали их женщин, но я не стал расспрашивать, что с ними стало. Война-дело жестокое, и они пришли на нашу землю без приглашения, отняли поля у наших крестьян и обращались с ними хуже, чем с рабами. Они не могли ожидать, что мы будем обращаться с ними лучше.

Когда все было готово, мы втроем уселись под платанами на берегу реки, а повара подали нам завтрак из жареной колбасы и хрустящего черного хлеба, горячего из глиняных Печей, который мы запили кувшинами свежесваренного пива и который я ни за что не променял бы на пиршество в доме фараона.

Как только солнце перевалило за Зенит, мы снова поднялись на борт и продолжили наше путешествие на север, к Мемфису. Но нам предстояло плыть еще почти два дня, и это был первый раз с тех пор, как Гуротас и Хуэй вернулись так неожиданно, что мне представилась возможность поговорить с ними о жизни, которую мы знали вместе так много лет назад. Особенно мне хотелось узнать, что стало с двумя молодыми принцессами, которых они взяли с собой в изгнание, спасаясь от гнева брата принцесс, фараона Тамоса.

Мы втроем сидели на кормовой палубе флагманского корабля, и мы были одни и вне пределов слышимости любого члена команды. Я обратился к ним обоим:

‘У меня есть вопросы к вам обоим, которых, я уверен, вы предпочли бы избежать. Вы помните, что я питал особую привязанность к двум прекрасным юным девственницам, которых вы, грубые негодяи, имели наглость похитить у меня, их покровителя, и Фараона Тамоса, их любящего брата.’

- Позволь мне успокоить твой ум, потому что я знаю, как он работает, этот похотливый ум Таиты.- Гуротас прервал меня прежде, чем я успел задать ему свой первый вопрос. - Они уже не молодые и не девственницы.’

Хуэй усмехнулся в знак согласия. - Однако с каждым годом мы любим их все больше, потому что они доказали свою несравненную преданность, верность и плодовитость. Моя Беката подарила мне четырех прекрасных сыновей.’

- И Техути родила мне единственную дочь, которая прекрасна настолько, что и не скажешь, - похвастался Гуротас, но я скептически отнесся к подобным заявлениям, потому что прекрасно знаю, что все родители имеют завышенное мнение о своих собственных отпрысках. Только много позже, когда я впервые увидел единственную дочь Гуротаса и Техути, я понял, что он поступил с ней очень несправедливо.

‘Я не ожидал, что Техути или Беката передадут мне твои послания.- Я старался не выдать своей тоски. - Шансы на то, что мы снова встретимся, были невелики, и, конечно же, их память обо мне поблекла с годами ... - они не дали мне закончить мое скромное заявление, прежде чем оба расхохотались.

- Забыть тебя?- Спросил Гуротас сквозь смех. - Только с величайшим трудом я убедил свою жену остаться в Лакедемоне, а не возвращаться с нами в Египет, чтобы найти своего любимого Тату.- Мое сердце дрогнуло, когда я услышал, как он в точности повторил мое домашнее имя. ‘Она даже не доверяла мне запоминать ее послания, поэтому настояла на том, чтобы я записал их на папирусном свитке и лично доставил тебе.’

- Папирус!- Воскликнул я с восторгом. - Где же он? Отдай его мне немедленно.’

- Пожалуйста, прости меня, Таита.- Гуротас выглядел смущенным. - Но он был слишком громоздким, чтобы тащить его с собой. Мне пришлось подумать о том, чтобы оставить его в Лакедемоне. Я в ужасе уставился на него, пытаясь подобрать слова, чтобы наказать его так строго, как он того заслуживал. Он позволил мне еще немного помучиться, а потом не выдержал и ухмыльнулся. ‘Я знал, что ты подумаешь об этой идее, Таита! Так что он у меня в седельных сумках, которые лежат внизу, в моей каюте.’

Я ударил его в плечо сильнее, чем это было необходимо. - Принеси его сейчас же, негодяй, иначе я никогда не прощу тебя. Гуротас спустился вниз и почти сразу же вернулся с объемистым свитком папируса. Я выхватил его у него из рук и отнес на носовую палубу, где я мог быть один и без помех. Осторожно и почти благоговейно я сломал печать и развернул первый лист, чтобы прочесть приветствие.

Никто из тех, кого я знаю, не может нарисовать иероглиф так художественно, как моя любимая Техути. Она изобразила "Сокола со сломанным крылом", который является моим иероглифом, так что он, казалось, был наделен собственной жизнью и улетел с раскрашенного листа папируса сквозь туман слез, наполнивший мои глаза, и попал прямо в мое сердце.

Слова, которые она написала, тронули меня так глубоко, что я не могу заставить себя повторить их другой живой душе.

На третье утро после того, как наша флотилия покинула стоянку у города Луксора, она достигла места всего в двадцати лигах вверх по течению от крепости гиксосов Мемфиса, стоявшей на обоих берегах Нила. Там мы причалили к берегу и разгрузили колесницы. Конюхи подогнали лошадей и рассортировали их по упряжкам,а возничие пристегнули их ремнями.

Мы втроем провели последний военный совет на борту флагмана Лакедемон-ского флота, во время которого еще раз детально обсудили наши планы, рассмотрев все возможные непредвиденные обстоятельства, с которыми мы могли столкнуться во время штурма Мемфиса, затем я быстро, но горячо обнял Хуэя и Гуротаса и призвал благословение и милость всех богов на каждого из них, прежде чем расстаться. Я отправился со своей упряжкой колесниц к верховьям Красного моря, чтобы преградить путь отступления гиксосов из Египта, в то время как остальные продолжали свой путь на север, пока не оказались в состоянии начать свой последний штурм крепости вождя гиксосов Хамуди.

Когда Гуротас и Хуэй достигли гавани под городом Мемфисом, они обнаружили, что Хамуди уже покинул ее и поджег корабль, пришвартованный у каменных причалов. Завеса черного дыма от горящих кораблей была видна даже мне и моим колесничим, ожидавшим на границе Египта в Суэце за много лиг отсюда. Однако Гуротас и Хуэй прибыли вовремя, чтобы спасти от огня почти тридцать гиксосских галер, но, конечно, у нас не было достаточного количества экипажей, чтобы укомплектовать эти ценные корабли.

Вот тут-то и вступил в игру мой эскадрон колесниц. Всего через несколько часов после того, как мы заняли наши посты на границе Египта с Суэцем и Синаем, мы усердно трудились, собирая сотни беженцев, бежавших из обреченного города Мемфиса. Разумеется, каждый из них был нагружен своими ценностями.

Эти пленники были тщательно отсортированы. Стариков и немощных сначала освободили от всех их владений, а затем отпустили бродить в Синайскую пустыню, после того как им было приказано никогда больше не возвращаться в Египет. Молодых и сильных связали в отряды по десять человек, и я повел их обратно к Мемфису и Нилу, все еще неся с собой свои пожитки и тех соотечественников, которым разрешили идти дальше. Что касается мужчин, то эти пленницы, как бы ни были они знатны, обречены на короткую жизнь, прикованные цепями к гребным скамьям наших галер, или трудящиеся, как вьючные животные, в полях на берегах Нила; в то время как молодые женщины – те, что не были слишком уродливы, – будут отправлены служить в публичные дома, а остальные найдут себе работу на кухнях или в темницах больших особняков нашего Египта. Они полностью поменялись ролями, и с ними поступят так же, как поступали с нами, египтянами, когда мы были в их власти.

Когда мы достигли города Мемфиса с этими скорбными рядами пленников, шедших впереди наших колесниц, мы обнаружили, что он находится в осаде легионов Гуротаса. Однако колесницы - не самое эффективное средство для прорыва осады, поэтому мои лихие возничие спешились и принялись рыть туннели под стенами, чтобы выкопать ряд брешей, которые позволили бы нам выманить Хамуди и его разбойников из их угрюмого укрытия в городе.

Как и все осады, это было скучное и трудоемкое занятие. Наша армия была вынуждена разбить лагерь за стенами Мемфиса в течение почти шести месяцев, прежде чем с грохотом и ревом, а также столбом пыли, который был виден на много лиг вокруг, весь вал восточной части города рухнул на себя, и наши люди могли высыпать через бреши.

Разграбление города продолжалось еще много дней, так как он был раскинут по обоим берегам реки. Однако нашим победоносным войскам наконец удалось схватить Хамуди, и он вместе со своей семьей был найден съежившимся в своем укрытии глубоко в подземельях под его дворцом. Очень удачно, что они сидели на огромном сокровище из серебряных и золотых слитков, а также на бесчисленных больших сундуках с драгоценностями, которые ему и его предшественникам потребовалось почти столетие, чтобы собрать у порабощенного египетского народа. Отряд Гуротаса сопроводил этот выводок царственных негодяев и мошенников в гавань на Ниле, где под аккомпанемент музыки и смеха они были потоплены один за другим, начиная с самых младших членов семьи.

Это были две девочки-близняшки лет двух-трех. В противоположность тому, что я ожидал увидеть от этого племени, на самом деле они не были отталкивающими; на самом деле они были довольно маленькими клещами. Их отец Хамуди плакал, когда их погрузили в Нил и держали под водой. К этому я тоже не был готов. Каким-то образом я пришел к убеждению, что гиксосы, как и все грубые животные, не способны любить и горевать.

Сам страшный Хамуди был оставлен последним в списке казненных. Когда настала его очередь, ему было позволено покинуть этот мир более тщательно, чем остальным членам его семьи. Все началось с того, что с него живьем содрали кожу с помощью ножей, нагретых до ярко-красного цвета в угольных жаровнях, а затем вытащили и четвертовали, что вызвало еще большее веселье у зрителей. Казалось, что люди Гуротаса обладают особенно сильным чувством юмора.

Мне удалось сохранить нейтральное выражение лица во время этой процедуры. Я бы предпочел вообще не принимать в них участия, но если бы я не пришел, это было бы расценено моими людьми как проявление слабости. Внешность жизненно важна, а репутация эфемерна.

Гуротас, Хуэй и я были подавлены по возвращении в Мемфисский дворец. Однако вскоре, когда мы начали подсчитывать и каталогизировать содержимое подвалов под дворцом Хамуди, мы снова обрели свой обычный жизнерадостный вид. Я нахожу поистине удивительным, что, когда все остальное в жизни утратило свой аромат, только золото сохраняет свою полное очарование и привлекательность.

Хотя у нас было пятьдесят самых доверенных людей Гуротаса, чтобы помочь нам, нам потребовалось несколько дней, чтобы выложить все это сокровище. Когда мы наконец направили наши фонари на эту массу драгоценных металлов и цветных камней, отраженный свет был достаточно силен, чтобы ослепить нас. Мы смотрели на него с благоговением и изумлением.

- Ты помнишь Критское сокровище, которое мы захватили в крепости Тамиат?- Тихо спросил меня Гуротас.

‘Когда ты был еще молодым капитаном легионеров и тебя звали Зарас? Я никогда этого не забуду. Я думал, что на всем белом свете не так уж много серебра и золота.’

‘Это даже не десятая часть того, что мы имеем здесь и сейчас, - заметил Гуротас.

‘Так будет лучше, - сказал я.

И Гаротас, и Хуэй посмотрели на меня искоса. - Как же так, Таита?’

‘Это потому, что мы должны разделить его по крайней мере на четыре части, - объяснил я, и когда они все еще не поняли, я продолжил: Ты и Хуэй; я, Аттерик Туро.’

‘Ты же не хочешь сказать, что это полный придурок? Гаротас выглядел потрясенным.

- Вот именно! - Я подтвердил это, - сказал великий фараон Египта. Это сокровище было первоначально украдено у его предков.’

Некоторое время они молча обдумывали мои слова, а затем Гаротас тактично спросил: "Итак, ты намерен остаться в царстве Аттерика Туро?"’

- Естественно! Вопрос застал меня врасплох. Я - египетский аристократ. Я владею обширными поместьями в этой стране. Куда еще я могу пойти?’

- Ты ему доверяешь?"’

-Кому?"’

- Аттерик -полный придурок, а кто же еще?- Спросил меня Гаротас .

-Он мой фараон. Конечно, я ему доверяю.’

‘Где был ваш фараон в битве при Луксоре?- Безжалостно спросил Гаротас. ‘Где он был, когда мы штурмовали эти стены Мемфиса?’

- Бедный Аттерик - не воин. Он - нежная душа.’ Я пытался найти ему оправдание. - Однако его отец, Тамос, был великим и свирепым воином.’

‘Мы говорим о сыне, а не об отце, - сказал Гаротас.

Я снова помолчал, обдумывая смысл его слов; наконец спросил: "Могу ли я считать, что ты не вернешься со мной в Луксор, когда я отправлю донесение фараону Аттерику Туро?’

- Он покачал головой. - Мое сердце в Лакедемоне с прекрасной женщиной, моей царицей, и с нашей дочерью. Мои дела в Луксоре закончены. Кроме того, в этом городе есть люди, которые все еще помнят меня молодым Зарасом. Я видел вашего фараона только один раз, и он не дал мне никаких веских причин любить его или доверять ему. Я думаю, что лучше вернусь в свою крепость, где смогу контролировать ситуацию." - Он подошел ко мне и похлопал по плечу. - ‘Мой старый друг, если ты так мудр, как мы все думаем, ты отдашь мне свою долю этого великолепного сокровища, чтобы я хранил его до тех пор, пока ты не попросишь меня вернуть его тебе. В данном случае, никакого вреда не будет сделано. Однако, если я не ошибаюсь в своих подозрениях, у тебя есть все основания быть благодарным.’

‘Я подумаю об этом, - пробормотал я с несчастным видом.

Гуротас и Хуэй пробыли еще десять дней, загружая свои корабли рабами и другой добычей, захваченной в Мемфисе, включая мою долю сокровищ гиксосов, которую я неохотно согласился передать Гуротасу. Затем они отправили свои колесницы и лошадей на борт, и мы попрощались, стоя на каменной пристани на Западном берегу Нила.

Четыре сына Хуэя от принцессы Бекаты были с нами в Мемфисе. Каждый из них командовал эскадроном колесниц. У меня не было возможности узнать их получше, но они казались мне похожими на своего отца и свою царственную мать, а это означало, что они были прекрасными молодыми людьми, храбрыми и искусными возничими. Старшего по понятным причинам звали Гиссон, а остальных троих - Сострат, Палмис и Лео. Варварские греческие имена, конечно, но они обнимали меня и называли "уважаемым и прославленным дядей", что подтверждало мое высокое мнение о них. Они обещали передать мою любовь их матери и тете, как только вернутся в Лакедемон.

Гуротас написал приказ о путешествии из Дельты Нила на остров Лакедемон и вместе с распиской о моей доле в сокровищнице Мемфиса вручил его мне. ‘Теперь у тебя не будет оправдания, что ты не навестил нас при первой же возможности, - сказал он мне хриплым голосом, стараясь скрыть свое огорчение по поводу нашей второй значительной разлуки.

С другой стороны, я написал свиток папируса для каждой из моих двух любимых принцесс, Техути и Бекаты, чтобы их мужья доставили его, как только они доберутся до своих домов. Я не мог доверить этим двум любезным головорезам дословно передать мои драгоценные слова их супругам. Они были выражением такой поэтической красоты, что даже после стольких лет молчаливого повторения их про себя я мог плакать.

Затем все они сели на свои галеры и отчалили от пристани. Барабаны отбивали ритм для гребцов; длинные весла опускались, качались и снова опускались. Выстроившись в линию, они повернули, как пробуждающийся могучий морской дракон, и, подгоняемые течением Нила, исчезли за первым изгибом реки, направляясь к дельте, где река впадала в великое Срединное море.

Я остался один и тосковал.

Три дня спустя я поднялся на борт своей собственной галеры, и мы направились на юг, домой, в золотой город Луксор. Но на сердце у меня все еще было тяжело, и мысли мои двигались в противоположном направлении, куда несли меня ветер и весла.

Когда мы достигли порта Луксора под городом, казалось, что весть о нашей великолепной победе под Мемфисом была доставлена почтовым голубем во дворец фараона Аттерика. Трое его старших министров ждали на речной пристани во главе того, что казалось всем населением Верхнего Египта. На заднем плане этой толпы стояло по меньшей мере двадцать повозок, каждая из которых была запряжена двенадцатью волами. Я предположил, что они должны были доставить сокровища гиксосов в город Луксор, где, несомненно, находилась Сокровищница фараона, готовая принять их. Многочисленный оркестр из арф, флейт, лир, труб, тамбуринов и барабанов ревел вдохновенное исполнение нового гимна во славу фараона Аттерика Туро, который, по слухам, он сочинил сам. Египетское население, казалось, лишило каждую пальму в стране ее листьев, которыми они с энтузиазмом размахивали, распевая вместе с оркестрами.

Когда мой флагман причалил к главному причалу, я был готов воздать хвалу и благодарность фараону Аттерику Туро и всему народу Египта за то, что он навсегда избавил их от угрозы Хамуди и его ужасного племени и вернул им такое сказочное сокровище из вражеской казны.

Главным министром Аттерика был красивый молодой человек, сделавший большое состояние на работорговле. Его звали господин Меннакт. Он был закадычным другом фараона и, возможно, гораздо ближе к нему в других, более интимных частях тела, чем просто грудь, ибо я слышал, что они разделяли одни и те же похотливые пристрастия. Писец, должно быть, записал свою речь на папирусном свитке, потому что читал ее уныло и монотонно, спотыкаясь на словах, состоящих более чем из одного слога. Я мог бы простить ему этот недостаток театральности, но меня сразу же разозлило, что он не упомянул о моем участии в последней блестящей кампании, которую я вел против гиксосов. На самом деле он вообще не упоминал моего имени. Он говорил только о своем покровителе Фараоне Аттерике Туро и о верных и храбрых легионах, которыми он якобы командовал в битве. Он превозносил лидерство и мужество фараона, его мудрость и чистый гений в освобождении нашего Египта от века рабства и иностранного господства. Он указал, что пять фараонов, которые непосредственно предшествовали ему, включая его собственного отца Тамоса, были печально неудачны в своих попытках достичь таких же окончательных результатов. Он закончил свою речь, указав, что эта великолепная победа, несомненно, принесла фараону Аттерику Туро видное место рядом с Гором, Изидой, Осирисом и Хатхор в пантеоне нашего Отечества. По этой причине, объяснил Меннакт, основная часть сокровищ, которые Фараон Аттерик отвоевал у гиксосов в Мемфисе, будет использована для строительства храма, чтобы отпраздновать его возвышение над простым человеческим государством до уровня небесного и бессмертного.

Пока господин Меннакт развлекал и просвещал нас этой речью, моя команда выгружала сокровища, которые мы привезли с собой, и складывала их на пристани. Это было великолепное зрелище, которое полностью отвлекло внимание собравшихся от остроумия Меннакта и его умения говорить.

Когда Меннакт наконец замолчал, приказ был отдан, повозки покатились вперед, и вспотевшие рабы погрузили в них сундуки с сокровищами. Затем возницы щелкнули длинными хлыстами, и эскорт тяжеловооруженных дворцовых стражников немедленно окружил их, и они двинулись по дамбе к главным воротам города Луксора.

Все это застало меня врасплох. Я полагал, что для меня будет честью возглавить эту процессию и официально принести сокровища фараону. Когда он примет мой дар, фараон будет обязан дать мне свое полное признание и одобрение. Я двинулся вперед, чтобы выразить протест господину Меннакту и потребовать свое законное место во главе каравана с сокровищами.

Чего я не заметил в толпе людей вокруг меня и в суете момента, так это того, что еще шесть высокопоставленных офицеров дворцовой стражи поднялись на борт моего флагмана из толпы на пристани. Без всякой суеты и криков им удалось окружить меня коконом из доспехов и обнаженного оружия.

- Мой господин Таита, в соответствии с прямым приказом фараона я помещаю вас под арест за государственную измену. Пожалуйста, пойдем со мной.- Командир этого отряда тихо, но твердо сказал мне на ухо. Я повернулся и удивленно уставился на него. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это был капитан Венег, к которому я питал такое высокое уважение.

‘Что за чушь, капитан Венег? Я, наверное, самый верный подданный фараона, - возмутился я. Он проигнорировал мою вспышку и кивнул своим приспешникам. Они тут же обступили меня так тесно, что я не мог сопротивляться. Я почувствовал, как один из мужчин за моей спиной вытащил мой меч из ножен, а затем меня подтолкнули к сходням. В то же самое время господин Меннакт жестом указал на группу, собравшуюся позади него, и они разразились еще одним живым и вдохновенным гимном хвалы и поклонения божественному фараону, так что мои протесты остались неслышными. К тому времени, когда я и мои стражники достигли каменной пристани, плотная толпа зрителей повернула назад, чтобы следовать за оркестром и процессией повозок с сокровищами по дороге к главным воротам города.

Как только мы остались одни, капитан Венег отдал приказ своим людям, и они связали мне запястья на пояснице веревками из сыромятной кожи, в то время как другие из их отряда привели четыре боевые колесницы. Когда они надежно связали меня, то подняли на подножку ведущей колесницы. Хлысты затрещали, и мы пустились галопом, не следуя за отрядами и поездом с сокровищами вверх по холму к главным городским воротам, а по одному из вспомогательных путей, который огибал город, а затем разветвлялся в сторону скалистых холмов за ним. Трасса была мало использована; на самом деле большинство горожан старательно избегали ее. Это не было чем-то экстраординарным, если принять во внимание его конечный пункт назначения. Менее чем в пяти лигах за королевским дворцом и главными городскими стенами поднималась низкая линия холмов, а на их вершине возвышалось мрачное сооружение из высеченного местного камня, угрюмого оттенка синего цвета и недвусмысленного дизайна. Это была царская тюрьма, в которой располагались также виселица и государственные камеры пыток.

Нам пришлось пересечь небольшой ручей, чтобы добраться до склонов холмов. Мост был узок, и копыта лошадей громко стучали по нему; в моем разгоряченном воображении они звучали почти как барабанный бой марша смерти. Ко мне и моему сопровождающему никто не обращался, пока мы не подошли к соответствующим образом названным воротам мучений и горя, которые открывали доступ через массивную каменную стену в недра тюрьмы. Капитан Венег спрыгнул с подножки нашей машины и забарабанил в дверь рукоятью меча. Почти сразу же на мостике решетки высоко над нами появился одетый в черное страж. Голову его закрывал капюшон того же цвета, скрывавший все черты лица, кроме глаз и рта.

- Кто ищет сюда вход?- он заорал на нас сверху.

- Пленник и эскорт!- Ответил Венег.

- Входите на свой страх и риск, - предупредил нас надзиратель. - Но знайте, что все враги фараона и Египта навеки обречены, как только они окажутся в этих стенах! Затем тяжеловесно подняли решетку, и мы въехали внутрь. Мы были единственным транспортным средством, чтобы войти. Остальные трое из нашего эскорта остались за стенами, когда решетка с грохотом закрылась снова.

Внутренние стены первого двора были украшены рядами ниш, которые поднимались ярус за ярусом на такую высоту, что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть крошечный квадрат голубого неба высоко вверху.

В каждой нише скалились человеческие черепа - сотни и сотни. Я уже не в первый раз проходил этим путем. Время от времени я навещал других несчастных, которые были заключены в этих стенах, чтобы предложить им ту небольшую помощь и утешение, которые были в моем даре. Однако мой дух никогда не переставал дрожать, а кожа покрывалась мурашками от присутствия смерти в таком ужасном изобилии; тем более теперь, когда угроза была столь личной и особенной для меня.

‘Это все, что я могу для тебя сделать, господин Таита, - тихо сказал Венег. - Пожалуйста, поймите, что я всего лишь выполняю приказ. В том, что я делаю, нет ничего личного, и я не получаю от этого никакого удовольствия.’

‘Я понимаю ваше затруднительное положение, капитан, - ответил я. - Я надеюсь, что наша следующая встреча будет более приятной для нас обоих.’

Венег помог мне спуститься с подножки колесницы, а затем взмахом кинжала разорвал путы на моих запястьях. Он быстро выполнил формальность, передав меня тюремным надзирателям и передав им мой свиток с обвинением. Я узнал иероглиф фараона Аттерика в нижней части этого документа. Потом Венег отсалютовал мне и отвернулся. Я видел, как он вскочил обратно в колесницу, схватил поводья и развернул свою упряжку лицом к воротам. Как только решетка была поднята достаточно высоко, он нырнул под нее и, не оглядываясь, выехал на дневной свет.

Меня встретили четыре тюремных надзирателя. Как только Венег покинул двор, один из них снял свой черный головной убор и с насмешливой ухмылкой посмотрел на меня. Это было чудовищно тучное существо с гирляндами жира, свисавшими со щек на грудь.

‘Ваше присутствие для нас большая честь, господин. Нечасто нам выпадает возможность принимать у себя столь прославленного человека, человека с самой высокой репутацией и самым баснословным богатством – после самого фараона, конечно. Я полон решимости не давать вам коротких мер. Сначала позвольте представиться. Меня зовут Дуг.- Он склонил свою большую лысую голову, покрытую непристойными татуировками в виде фигурок из палок, делающих друг другу отвратительные вещи, но продолжал говорить: - человек вашей эрудиции и учености сразу поймет, что Дуг хорош в обратном написании, и тогда он будет знать, чего ожидать от меня. Те, кто хорошо меня знает, часто называют меня Дуг ужасный. Дуга нервно подергивало, и он часто моргал правым глазом в конце каждой фразы, которую произносил. Я не смог устоять перед искушением и подмигнул ему в ответ.

Он перестал ухмыляться. ‘Я вижу, вам нравятся ваши шутки, милорд? В свое время я расскажу вам анекдоты, от которых вы умрете со смеху, - пообещал он. - Но мы должны отложить это удовольствие еще на некоторое время. Фараон арестовал вас за государственную измену, но еще не судил и не признал виновным. Однако это время придет, и я буду готов к нему, уверяю вас.’

Он начал кружить вокруг меня, но я повернулся на той же скорости, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. - Держите его крепко!- он зарычал на своих приспешников, и они схватили меня за обе руки и вывернули их, чтобы поставить на колени.

‘У вас прекрасная одежда, милорд, - похвалил меня Дуг. - Я редко видел такие великолепные одежды.’ Это было правдой, потому что я ожидал обратиться к Фараону и его Государственному Совету, когда доставлял ему сокровища гиксосов. На мне был золотой шлем, который я давным-давно захватил у гиксосского военачальника на другом поле боя; это был шедевр из золота и серебра. На моих плечах висело золото доблести и золото похвалы, одинаково великолепные цепи, которые были вручены мне рукой самого фараона Тамоса за службу и жертву, которые я принес ему. Я знал, что, украшенный таким образом, являю собой удивительное зрелище.

‘Мы не должны допустить, чтобы такая прекрасная одежда испачкалась или испортилась. Вы должны снять их немедленно. Я возьму их на хранение, - объяснил Дуг. - Но я заверяю вас, что верну их вам, как только вы будете признаны невиновными в предъявленных вам обвинениях и освобождены из-под стражи. Я молча смотрел на него, не доставляя ему удовольствия выслушивать мои протесты и мольбы. ‘Мои люди помогут вам раздеться’ - закончил Дуг свою короткую речь, которую, я был уверен, он также обращал ко всем людям, которые теперь были лишь черепами в нишах стен надо мной.

Он кивнул своим приспешникам, и они сорвали шлем с моей головы и золотые цепи с моей шеи; затем они сорвали прекрасные одежды, которые покрывали мое тело, оставив меня голым, за исключением короткой набедренной повязки. Наконец они подняли меня на ноги и заставили подойти к дверям в задней стене двора.

Дуг неуклюже шел рядом со мной. ‘Все мы, кто работает здесь, в стенах тюрьмы, так взволнованы и счастливы восхождением фараона Аттерика Туро на трон.- Он подмигнул четыре или пять раз, чтобы выразить свое волнение, его голова качалась в такт морганию глаз. - Фараон изменил нашу жизнь и сделал нас одними из самых важных граждан в этом самом Египте. Во время правления фараона Тамоса мы почти никогда не брали кровь из одной недели в другую. Но теперь его старший сын держит нас занятыми с утра до вечера. Если мы не отрубаем головы, мы вырываем внутренности у мужчин и женщин; или выкручиваем им руки; или вешаем их за шею или за яички; или сдираем с них кожу раскаленным железом.- Он весело рассмеялся. - Мои братья и пятеро сыновей остались без работы всего год назад, но теперь они такие же палачи и мучители, как и я. Фараон Аттерик Туро приглашает нас почти каждые несколько недель в царский дворец в Луксоре. Ему нравится смотреть, как мы выполняем свои обязанности. Конечно, он никогда не навещает нас здесь. Он убежден, что на этих стенах лежит проклятие. Единственные люди, которые приходят сюда, делают это, чтобы умереть; и мы - избранные, которые помогают им сделать это. Но фараон особенно любит, когда я работаю с молодыми девушками, особенно если они беременны. Поэтому мы везем их во дворец, чтобы сделать это. Одна из моих маленьких слабостей заключается в том, чтобы подвесить их к эшафоту на бронзовых крючках через грудь, а затем я использую другие крючки, чтобы вырвать живой плод из их матки.- У Дуга потекли слюнки, как у голодного животного, услышавшего собственное описание. Я почувствовал, как мое горло поднимается от необходимости выслушивать такие непристойности.

‘Я позволю тебе смотреть, пока ты ждешь своей очереди. Обычно я беру плату, но ты отдал мне свой шлем и золотые цепи, за что я тебе так благодарен ... " он был одним из самых отвратительных людей, которых я когда-либо встречал. Черный капюшон и плащ, которые он носил, очевидно, предназначались для того, чтобы скрыть кровь его жертв, но так близко к нему я мог видеть, что некоторые пятна все еще были влажными, а те, что высохли, начали гнить на ткани, так что вонь гниения и смерти висела над ним, как влажные миазмы над болотом.

Его помощники тащили меня через эту человеческую бойню, где их коллеги занимались своими ужасными делами. Крики их жертв эхом отдавались от голых каменных стен и смешивались с треском хлыстов и веселым смехом этих профессиональных мучителей. Запах свежей крови и человеческих экскрементов был настолько невыносим, что я задыхался и задыхался.

Наконец мы спустились по узкой каменной лестнице и оказались в крошечной подземной камере без окон. Она была освещена единственной свечой, но в остальном была пуста. Мне было достаточно места, чтобы сесть на пол, если я буду держать колени под подбородком. Мои тюремщики втолкнули меня в нее.

- Твой суд фараона будет через три дня, начиная с сегодняшнего дня. Мы придем, чтобы забрать тебя для этого. Иначе мы тебя больше не побеспокоим’ - заверил меня Дуг.

‘Но мне нужна еда и свежая вода, чтобы напиться и умыться, - запротестовал я. ‘А еще мне понадобится чистая одежда для суда.’

- Заключенные сами создают себе условия для такой роскоши. Мы - занятые люди. Ты не можешь ожидать, что нас будут беспокоить такие мелочи. Дуг хихикнул, задул пламя свечи и сунул обрубок в карман плаща. Затем он захлопнул дверь моей камеры, и я услышал, как его ключи загремели снаружи замка. Еще три дня без воды в этой душной и душной каменной камере было бы невыносимо тяжело, и я не был уверен, что смогу пережить это.

‘Я заплачу тебе.- Я услышал свой собственный голос, полный отчаяния, когда закричал.

‘Тебе нечем мне заплатить’ - донесся до меня голос Дуга даже через толстую дверь, но затем шаги моих тюремщиков затихли, и моя камера погрузилась в кромешную тьму.

В определенных обстоятельствах я могу соткать над собой защитное заклинание, которое служит мне точно так же, как кокон некоторых насекомых. Я могу отступить в безопасное место глубоко внутри себя. Вот что я сделал сейчас.

Ранним утром третьего дня моего заключения Дуг и его приспешники с большим трудом вызвали меня из того далекого места в моем сознании, куда я удалился. Я слышал их голоса, слабые и далекие, и постепенно я начал осознавать, что их руки бьют и трясут меня, а их башмаки пинают меня. Но только когда мне в лицо плеснули ведром воды, я полностью пришел в себя. Я схватил ведро обеими руками, вылил остатки воды себе в глотку и проглотил, несмотря на все усилия трех мучителей вырвать его из моих рук. Этот глоток грязной теплой воды был моим спасением; я чувствовал, как сила и энергия возвращаются в мое иссохшее тело, и бастионы моей души восполняются. Я едва осознавал удар хлыста Дуга по моей обнаженной спине, когда они толкали меня вверх по лестнице на свет и сладкий воздух дня. Действительно, ядовитые запахи этой тюрьмы были подобны нектару роз по сравнению с той камерой, из которой меня вытащили.

Они потащили меня обратно во двор черепов, где я нашел капитана Венега, ожидающего возле своей колесницы. После одного взгляда Венег отвел свой шокированный взгляд от моего избитого лица и моего высохшего тела, и он занялся тем, что сделал свой иероглиф в нижней части свитка, который Дуг потребовал, чтобы он подписал для моего освобождения. Затем его возничие помогли мне взобраться в повозку. Хотя я старался не показывать этого, я все еще был слаб и шатался на ногах.

Когда Венег взял поводья и развернул колесницу к открытым воротам, Дуг посмотрел на меня с усмешкой и крикнул: «Я с нетерпением жду вашего возвращения к нам, господин. Я разработал несколько новых процедур специально для вашей казни. Я уверен, что вы найдете их забавными.’

Когда мы добрались до ручья у подножия холмов, Венег остановил лошадей и предложил мне руку, чтобы помочь сойти с колесницы.

‘Я уверен, что вы захотите освежиться, господин.- В отличие от доброго Дуга, Венег использовал мой титул без тени иронии. ‘Я понятия не имею, что стало с вашим великолепным мундиром, но я принес вам свежую тунику. Вы не можете предстать перед фараоном в таком виде.’

Вода в ручье была сладкой и прохладной. Я очистил себя от засохшей крови и тюремной грязи, покрывавшей меня, а затем расчесал свои длинные густые волосы, которыми я так справедливо горжусь.

Конечно, Венег должен был по опыту знать, что случилось с моим шлемом и золотыми цепями, как только Дуг увидел их, и поэтому он принес с собой простую синюю тунику возничего, чтобы прикрыть мою наготу. Как ни странно, это скорее улучшило, чем умалило мою внешность, потому что оно идеально продемонстрировало мой мускулистый торс. У меня не было с собой бронзового зеркала, но мое отражение в воде ручья придало мне сил. Естественно, я был далеко не в лучшей форме, но даже с синяками на лице, которые нанесли мне люди Дуга, я мог высоко поднять подбородок, зная, что очень немногие могут сравниться со мной по внешности, даже перед Верховным двором фараона.

Венег также принес мне еду и питье: хлеб и холодное филе речного сома из Нила с кувшином пива, чтобы запить его. Это было вкусно и сытно. Я почувствовал, как по всему моему телу разливается новая сила. Затем мы сели в колесницу и поехали во дворец фараона, который находился в самом внутреннем дворе обнесенного стеной города Луксора. Мой суд был назначен фараоном на полдень, но мы вошли в большой зал дворца на добрый час раньше этого времени. Мы ждали до середины дня, когда фараон и его свита вошли в город. Сразу стало ясно, что все они пили крепкие напитки, особенно Фараон. Его лицо пылало, смех был хриплым, а походка неуклюжей.

Все мы, ожидавшие его прибытия в последние часы, теперь пали ниц перед ним и прижались лбами к мраморному полу. Фараон уселся на трон лицом к нам, а его шайка подхалимов растянулась по обе стороны от него, хихикая и отпуская загадочные шутки, которые были забавны только для них самих.

Пока это происходило, государственные министры и члены царской семьи вошли в большой зал и заняли свои места на рядах меньших каменных скамей, которые были расставлены позади фараона, но лицом ко мне, обвиняемому.

Самым старшим и важным из этих свидетелей был второй по старшинству сын фараона Тамоса, следующий в очереди на трон после своего сводного брата Аттерика Туро.

Его звали Рамзес. Его мать была первой и любимой женой фараона. Ее звали царица Масара, но она родила ему шесть дочерей, прежде чем родила сына. Тем временем другая из более поздних и менее любимых жен Тамоса, гарриданка по имени Сааморти, всего за несколько месяцев лишила ее чести родить первенца и наследника престола. Это был Аттерик Туро.

Собравшиеся хранили почтительное молчание, что резко контрастировало с Аттериком Туро и его приспешниками, которые еще некоторое время продолжали болтать и улюлюкать от смеха. Они полностью игнорировали меня и мой эскорт, заставляя нас страдать по прихоти и желанию фараона.

Вдруг Фараон впервые взглянул на меня, и его голос резко и злобно щелкнул, как хлыст: "Почему этот опасный пленник не закован в кандалы в моем присутствии?’

Капитан Венег ответил, не поднимая головы и глядя прямо на Фараона: "Ваше могущественное Величество ..." я никогда раньше не слышал этого подобострастного обращения, но позже узнал, что оно требовалось при обращении к Аттерику Туро под страхом царского гнева. - ...Я не думал заковывать пленника в цепи, так как он еще не был судим и не был признан виновным в каком-либо преступлении.’

‘А, ты не думал, приятель? Это то, что я слышу от тебя? Конечно, ты не подумал. Мысль предполагает наличие мозга, с помощью которого можно мыслить. Жабы, собравшиеся у его ног, захихикали и захлопали в ладоши при виде этой царской выходки, в то время как двое из людей Венега усадили меня и снова надели наручники Дуга на мои запястья. Венег не мог смотреть мне в глаза от стыда, когда они выполняли приказ фараона. Когда я был закован, они снова толкнули меня лицом вниз на пол.

Внезапно Фараон Аттерик Туро вскочил со своего трона и принялся расхаживать передо мной взад и вперед. Я не осмеливался поднять голову, чтобы не видеть его, но слышал, как стучат по мрамору его сандалии. По их нарастающему темпу я мог судить, что он впадает в бешенство.

Внезапно он заорал на меня ‘ -" Посмотри на меня, вероломная свинья!’

Тотчас же один из людей Венега схватил меня за волосы, оттащил назад в сидячее положение и направил мое лицо на Фараона.

- Посмотри на это уродливое, жеманное и самодовольное лицо! Скажи мне, если осмелишься, что это не вина, также написанная гигантскими иероглифами от уха до уха поперек него, - бросил он вызов всем в Большом зале. ‘Сейчас я расскажу вам о преступлениях против меня и моей семьи, которые совершил этот кусок дерьма. Вы узнаете, как щедро он заслужил смерть предателя, которую я приготовил для него.- Он начал дрожать от силы своего гнева, указывая указательным пальцем правой руки мне в лицо. - Его первой жертвой, о которой я знаю наверняка, хотя до нее, вероятно, были десятки, была моя бабушка по отцовской линии Царица Лостра.’

- Нет! Нет! Я любил царицу Лостру’ - в отчаянии воскликнул я, не в силах сдержаться при упоминании ее имени. ‘Я любил ее больше жизни.’

- Возможно, именно поэтому ты ее и убил. Ты не мог заполучить ее, поэтому ты убил ее. Ты убил ее и хвастался своим подлым поступком в свитках, которые оставил в ее царской гробнице. Ваши подлинные письменные слова, которые я видел своими собственными глазами, таковы: Я убил злое существо сета, которое росло в ее утробе.’

Я застонал при воспоминании о наросте, который мерзкий бог Сет поместил в ее тело. В своих медицинских трактатах я дал ему название "карцинома". Да, я вырвал это чудовище из ее мертвого тела, оплакивая тот факт, что все мои навыки врача были недостаточны, чтобы спасти ее от его нападения. Я бросил его в огонь и сжег дотла, прежде чем приступить к мумификации ее все еще прекрасных останков.

Однако у меня не было слов, чтобы объяснить все это ее внуку. Я поэт, который радуется словам, но все еще не мог найти слов, чтобы защитить себя. Я горько рыдал, но фараон Аттерик Туро безжалостно продолжал перечислять обвинения в мой адрес. Он улыбнулся одними губами, но глаза его были похожи на глаза стоящей кобры, полные холодной и горькой ненависти. Яд, который он выплюнул в меня, был таким же ядовитым, как и сама змея.

Он рассказал собравшимся дворянам и отпрыскам царской семьи, как я украл огромное состояние в золоте и серебре из царской сокровищницы, которую его отец Фараон Тамос передал мне в доверительное управление. В доказательство моего предательства он привел баснословное состояние в виде земельных владений и сокровищ, которые я накопил за эти годы. Он взмахнул свитком и начал читать вслух. Это должно было зафиксировать все мои растраты из казны. Они составляли более ста миллионов лакхов серебра, больше серебра, чем существует на всей нашей земле.

Обвинения были настолько нелепы, что я не знал, с чего начать свое опровержение. Все, что я мог придумать в свою защиту, - это отрицать обвинения и повторять снова и снова: "Нет! Все произошло совсем не так. Фараон Тамос был мне как сын, единственный сын, который у меня когда-либо был. Все это он отдал мне в награду за те услуги, которые я оказывал ему на протяжении пятидесяти лет его жизни. Я никогда ничего у него не крал - ни золота, ни серебра, ни даже буханки хлеба.’

Я мог бы и не говорить, ибо Фараон продолжал перечислять выдвинутые против меня обвинения: "Этот убийца Таита использовал свои знания о наркотиках и ядах, чтобы убить еще одну драгоценную царственную женщину. На этот раз его жертвой стала моя собственная прекрасная, нежная и горячо любимая мать, царица Сааморти.’

Я ахнул, услышав такое описание этой чудовищной шлюхи. Я лечил многих ее рабов, которых она лично кастрировала или забила до полусмерти. Ей доставляло удовольствие жестоко издеваться надо мной из-за моего искалеченного мужского достоинства, оплакивая тот факт, что другие опередили ее с ножом для мерина. Ее служанки были с выгодой наняты для контрабанды, казалось бы, бесконечной вереницы рабов-мужчин в ее изысканную спальню. Непристойности, которые она практиковала с этими жалкими созданиями, вероятно, привели к рождению того самого человека, который стоял сейчас передо мной, читая мой смертный приговор: его могущественное Величество Фараон Аттерик Туро.

Единственное, что я знал с абсолютной уверенностью, так это то, что зелья и лекарства, которые я отчаянно вводил царице Сааморти, не были достаточно целебными, чтобы вылечить грязные болезни, которые один или несколько из ее бесчисленных любовников впрыскивали в ее нижние отверстия тела. Я желаю ей покоя, хотя уверен, что боги в своей мудрости откажут ей в этом.

Однако это не было концом ужасных обвинений, которые Фараон Аттерик должен был выдвинуть против меня. Следующий был таким же надуманным, как и все предыдущие обвинения, вместе взятые.

- Затем он грубо обошелся с двумя моими царственными тетушками, принцессами Бекатой и Техути. Правда, моему отцу удалось устроить для них обоих брак с самым могущественным и сказочно богатым монархом в мире, могущественным Миносом Критским. Фараон, мой отец, отправил этих царственных Дев в Караване на их свадьбу с Миносом. Их свита отражала наше собственное богатство как нации. В ней было несколько сотен человек. Сокровище, которое было приданым моих сестер, составляло почти двести лакхов тонких серебряных слитков. Мой отец Фараон Тамос снова доверился этому мерзкому преступнику и негодяю, которого вы видите перед собой: Таите. Он отдал ему командование караваном. Его помощниками были два офицера-капитан Зарас и полковник Хуэй. По моим сведениям, этому существу, Таите, удалось добраться до Крита и выдать моих сестер замуж за Миноса. Однако в извержении горы Кронос, вызванном яростью одноименного бога Кроноса, того, кто является отцом бога Зевса и был навечно прикован своим сыном в недрах горы ...’

Здесь Фараон ненадолго остановился, чтобы перевести дух, а затем поспешил продолжить свои дикие обвинения: - "...Минос был убит падением скал, когда остров Крит был опустошен извержением вулкана. В последовавшем хаосе эти два пирата, Зарас и Хуэй, похитили обеих моих тетушек. Затем они захватили два судна, принадлежавшие флоту моего отца фараона Тамоса, и бежали на север, в неизведанные и дикие архипелаги на дальнем конце света. Все это было против воли моих тетушек, но при попустительстве и поддержке обвиняемого негодяя Таиты. Вернувшись в наш Египет, Таита сказал фараону, что его сестры погибли во время извержения вулкана, и Фараон прекратил их поиски. Таита должен нести всю вину за их похищение и те лишения, которые они, несомненно, испытали. Одно это подлое деяние заслуживает смертного приговора для его исполнителя.’

И снова единственный вердикт, который я мог честно признать, был виновен - виновен в том, что позволил двум молодым женщинам, которых я люблю даже больше, чем они любят меня, найти истинное удовлетворение и счастье после того, как они выполнили свой долг до конца. Но я снова мог только таращиться на своего обвинителя и хранить молчание, которое обещал Бекате и Техути, когда посылал их искать счастья с теми, кого они действительно любят.

Фараон отвернулся от меня, выпрямился во весь рост и посмотрел на ряды знатных людей и князей, которые были ошеломлены его откровениями и обвинениями. Он рассматривал их по очереди, вытягивая напряжение. Наконец он снова заговорил. Я не ждал от него пощады, и он не обманул моих ожиданий.

- Я считаю заключенного виновным по всем предъявленным ему обвинениям. Он должен быть лишен всего своего имущества, будь то большое или малое, недвижимое или движимое, находящееся в любой точке мира. Все они конфискованы в мою казну, не исключая ничего.’

По рядам слушателей пробежал гул, и они обменялись завистливыми взглядами, ибо все знали, какое богатство сулит этот короткий рассказ. Всем было известно, что я был самым богатым человеком в Египте после фараона. Он позволил им немного обсудить это между собой, а потом поднял руку, призывая к молчанию, и они тут же замерли. Даже в моем ужасном положении я был поражен тем, как все они боялись своего нового фараона, но я учился мудрости их страха.

Потом Фараон хихикнул. Именно в этот момент я впервые осознал, что Аттертик Туро бредит безумием, и что он не может ни сдерживать, ни контролировать свое собственное безумие. Этот пронзительный смешок мог издать только сумасшедший. Потом я вспомнил, что его мать тоже была сумасшедшей – только ее безумие приняло форму сексуального недержания. В Аттертике Туро это приняло форму тотальной мании величия. Он не мог сдержать ни одного из своих низменных инстинктов или фантазий. Он хотел быть богом, поэтому он объявил себя единым и верил, что это все, что требуется для того, чтобы стать единым.

Осознав это, я всем сердцем воззвал к моим согражданам, к этой величайшей нации в истории мира. Они только начинали понимать, какая судьба их ждет. Я не заботился о своей собственной судьбе, потому что знал, что она уже запечатлелась в искаженном сознании этого безумца. Но меня очень волновало то, что должно было случиться с моим любимым Египтом.

Тогда фараон снова заговорил: "Я только огорчен, что смерть придет слишком быстро к этому преступнику после всех страданий, которые он причинил моей семье. Я предпочел бы видеть, как он страдает до предела своей злой души из-за манер и милостей, которые он всегда проявлял, а также из-за своей мнимой мудрости и учености.’

Тут я ухитрился улыбнуться тому, как Аттерик не смог скрыть своей зависти к моему превосходящему интеллекту. Я заметил быстрый всплеск гнева, который отразила моя улыбка, но он продолжал разглагольствовать.

‘Я знаю, что это недостаточное наказание, но я приказываю, чтобы ты был доставлен отсюда в ваших лохмотьях и цепях к месту мучений и скорби. Там тебя отдадут на растерзание мучителям, которые будут ... - тут он продекламировал список таких ужасных злодеяний, что некоторые из самых нежных женщин в его аудитории побледнели от тошноты и заплакали от ужаса.

Наконец Фараон повернулся ко мне. ‘Теперь я готов выслушать твое раскаяние и сожаление, прежде чем отправить тебя навстречу своей судьбе.’

Я поднялся на ноги, все еще закованный в кандалы и полуголый, и заговорил ясно, потому что мне больше нечего было терять. - Благодарю Вас, Ваше могущественное Величество Фараон Аттерик Туро. Теперь я понимаю, почему все ваши подданные, не исключая и меня, так относятся к вам. - Я даже не пытался скрыть сардонический тон своего голоса.

Трус Аттерик бросил на меня полный отвращения взгляд и отмахнулся. Я был единственным человеком в Большом зале Луксора, который все еще улыбался. Эта насмешливая улыбка была единственным упреком, который я мог сделать чудовищу, правившему Египтом.

По приказу фараона Венег и его взвод вывели меня из большого зала Луксорского Дворца, одетого только в набедренную повязку и цепи. На верхней площадке Большой лестницы я остановился в изумлении и посмотрел вниз на толпу, заполнившую открытую площадь у подножия лестницы. Казалось, что здесь собрались все жители нашего великого города, заполнив площадь до отказа. Они стояли в полном молчании.

Я чувствовал их ненависть и вражду. И все же большинство из них были моими людьми. Они или их отцы и деды сражались вместе со мной в пятидесяти битвах. Тех, кто был искалечен в боях, я принимал и поддерживал в своих поместьях, давая им убежище от непогоды и по крайней мере один полноценный обед в день. Их вдовы тоже были уверены в моей щедрости. Я дал им полезную работу и обучил их отпрысков, подготовив их к жизни в этом суровом мире. Я понял, что они были возмущены моей благотворительностью и пришли сегодня, чтобы дать волю своим чувствам.

‘Почему они здесь?- Тихо спросил я Венега, едва шевеля губами.

Его ответ прозвучал шепотом еще тише, чем мой вопрос. ‘Это приказ фараона. Они здесь, чтобы поносить тебя как предателя и забрызгать грязью.’

‘Вот почему он приказал отобрать у меня одежду.- Я удивлялся, почему Фараон так настаивал на этом. - Он хочет, чтобы я почувствовала грязь на своей коже. Вам лучше не следовать за мной слишком близко.’

‘Я буду на шаг позади тебя. Что является достаточно хорошим для вас, Таита, является достаточно хорошим для меня.’

‘Ты слишком уважаешь меня, добрый Венег, - запротестовал я. Затем я взял себя в руки и начал спускаться по лестнице к морю разгневанного человечества. Я слышал шаги моих охранников, теснящихся позади меня, готовых разделить мое испытание. Я не спешил и не крался, а шел спокойно, расправив плечи и высоко подняв голову. Я вглядывался в лица этой могучей толпы, ожидавшей меня, выискивая в них выражение ненависти, ожидая, что на меня обрушится буря оскорблений.

Затем, когда лица передних рядов плотной толпы стали более четкими, я внезапно почувствовал смущение. Многие женщины плакали. Этого я никак не ожидал. Мужчины выглядели мрачными и ... смею ли я даже думать об этом? - такими же печальными, как скорбящие на похоронах.

Внезапно какая-то женщина прорвалась сквозь строй вооруженных охранников, демонстративно выставленных там, чтобы держать толпу под контролем. Женщина остановилась в нескольких шагах от меня и что-то бросила в меня. Оно упало к моим ногам, и я наклонился и поднял его с каменных плит своими скованными руками.

Это был не клубок экскрементов, как повелел Фараон, а прелестная голубая водяная лилия из нильских вод. Это было традиционное подношение Богу Гору, знак любви и глубокого уважения.

Двое стражников вырвались из рядов позади женщины и схватили ее за руки, чтобы удержать, но они не были сердиты; их манеры были мягкими, а выражение лица печальным.

- Таита!- женщина окликнула меня. - Мы любим тебя.’

Затем из толпы людей позади нее раздался второй голос: "Таита!- а потом другой позвал: - Таита! И вдруг тысяча, а потом и две тысячи голосов выкрикнули мое имя.

‘Мы должны поторопиться, чтобы вывести вас за городские стены, - прокричал Венег мне в ухо, - прежде чем Фараон поймет, что происходит, и обрушится на нас в своем гневе.’

‘Но даже я не понимаю, что происходит, - крикнул я ему в ответ. Он ничего не ответил, но вместо этого схватил меня за плечо. Один из его людей крепко схватил меня за другую руку. Они чуть не сбили меня с ног, когда бежали со мной по открытой тропинке, которая сжималась по мере того, как толпа устремлялась вперед, чтобы попытаться коснуться или обнять меня; я не был уверен, что это будет.

В конце переулка четверо людей Венега держали колесницы. Мы добрались до них как раз перед тем, как толпа захлестнула нас. Лошади запаниковали от такого шума, но как только мы оказались на борту, возничие тут же отдали им головы. Они скакали гуськом по мощеным улицам, направляясь к главным воротам города. Вскоре мы оставили позади скопление людей. Ворота уже закрывались, когда мы увидели их, но Венег хлестнул кнутом по спинам своего экипажа и погнал его через узкую щель в открытую местность.

- Куда мы направляемся?- Выпалил я, но Венег проигнорировал мой вопрос и передал ключ от моих наручников своему лучнику, который стоял рядом со мной, поддерживая меня в качающейся кабине колесницы.

- Снимите эти штуки с его запястий, а затем прикройте наготу Мага. Он не ответил на мой вопрос, но выглядел самодовольным и загадочным.

‘А чем ты собираешься меня прикрыть?- Спросил я, глядя на свое обнаженное тело. Он снова проигнорировал мой вопрос, но его лучник протянул мне скудный сверток одежды из корзины в кузове колесницы.

‘Никогда не думал, что ты так знаменит, - сказал лучник, когда я натянул через голову зеленую тунику. Досадно, но это была единственная вещь в сумке, из которой мне пришлось выбирать. Зеленый - мой наименее любимый цвет; он ужасно контрастирует с цветом моих глаз. ‘Ты слышал, как они звали тебя?- Лучник пришел в восторг. ‘Я думала, что они отвергнут тебя, но они любили тебя. Весь Египет любит тебя, Таита.- Он начал меня смущать, и я снова повернулся к Венегу.

‘Это не самая короткая дорога обратно к Дугу у Врат мучений и горя, - указал я ему, и Венег ухмыльнулся мне.

‘Мне жаль разочаровывать вас, господин. Но мы договорились, что ты встретишься с кем-то еще, кроме достопочтенного Дуга. Венег хлестнул лошадей и направил их по мощеной дороге, ведущей к гавани на Ниле. Однако, прежде чем мы добрались до нее, он снова повернул головы лошадей, но на этот раз на северную тропу, идущую параллельно великой реке. Несколько лиг мы ехали молча быстрой рысью. Я не хотел бы доставлять Венегу удовольствие и важность дальнейших расспросов. Я не дулся – этого я никогда не делаю, – но должен признаться, что меня слегка раздражала его таинственная сдержанность.

Сквозь густой лес, росший вдоль берега, я видел реку, но делал вид, что ничего не замечаю, и смотрел вдаль, на далекие холмы на восточном горизонте. И вдруг я услышал, как Венег хмыкнул и воскликнул: - Ах, вот он, прямо там, где он обещал быть.’

Я повернулся, но неторопливо и равнодушно. Но внезапно я резко выпрямился на транце колесницы, потому что там, всего в сотне шагов от Ближнего берега Нила, стоял флагман нашего боевого флота, несомненно, самая прекрасная и быстрая трирема из всех существующих. Она могла бы сбить любой другой корабль на плаву и взять его на абордаж с сотней бойцов.

Я не мог спокойно сидеть. Я вскочил на ноги и, прежде чем смог сдержаться, выпалил: "Клянусь полными до краев грудями и елейным разрезом великой богини Хатхор! Этот корабль - Мемнон!’

- Клянусь первейшим членом и бурными яичками великого бога Посейдона! Я верю, что ты прав, по крайней мере на этот раз, Таита, - передразнил меня Венег.

Я на мгновение обуздал себя, а затем, прежде чем смог сдержаться, рассмеялся и ударил его между лопаток. ‘Тебе не следовало показывать мне такой прекрасный корабль. Это послужит только для того, чтобы вложить в мою голову множество озорных идей.’

‘Что, должен признаться, полностью соответствовало моим намерениям. Венег крикнул своей команде серых: "Эй! Величественные животные закивали головами и выгнули шеи, повинуясь натянутым поводьям, и колесница остановилась на берегу, глядя через Нил на огромный военный корабль.

Как только они узнали нас на берегу, команда "Мемнона" бросилась к брашпилю на передней палубе и подняла тяжелый медный крестообразный якорь. Затем под парусами и развевающимся кливером военный корабль неторопливо двинулся на легком западном ветру к берегу, где мы с восторгом ждали, чтобы приветствовать его.

Мой энтузиазм, в частности, был ошеломляющим, потому что я чувствовал, что мое спасение близко, и я был избавлен от еще одного свидания с ужасным Дугом у Ворот мучений и горя.

"Мемнон" - таково было детское имя моего возлюбленного фараона Тамоса, который так недавно был повержен гиксосской стрелой, что его тело еще не завершило бальзамирования, которое позволило бы похоронить его в гробнице, готовой принять его в Долине Царей на Западном берегу Нила. Там он пролежит со своими предками всю вечность.

"Мемнон" был огромным судном. Я хорошо знаю его технические характеристики, потому что, в конце концов, я в основном отвечал за его дизайн. Это правда, что фараон Тамос требовал полного уважения за этот подвиг, но теперь он ушел, и я не настолько скуп, чтобы отнять честь у мертвеца.

Длина корпуса "Мемнона" превышала 100 локтей. Она набрала 3 локтя воды с полной загрузкой. Ее экипаж насчитывал 230 человек. Она погрузила в общей сложности 56 весел в 3 банки с каждой стороны, как предполагает ее обозначение триремы. Расположенные в шахматном порядке нижние гребные скамьи и выносные опоры на верхнем ярусе весел не позволяли ударам весел мешать друг другу. Ширина ее была меньше 13 локтей, так что она молниеносно скользила по воде и легко выходила на берег. Ее единственную мачту можно было опустить, но когда ее поднимали, она расправляла массивный квадратный парус. Это был просто самый красивый боевой корабль на плаву.

Когда он причалил к берегу, я заметил на корме высокую таинственную фигуру. Он был одет в длинную красную мантию и капюшон того же цвета, который закрывал его лицо, за исключением глазных щелей. Было очевидно, что он не хотел быть узнанным, и, поскольку команда быстро закрепила корабль, он спустился вниз, не раскрывая своих черт и не давая никаких других намеков на то, кто он такой.

‘Кто это?- Потребовал я у Венега. ‘Это тот, кого мы должны встретить?’

- Он покачал головой. ‘Не могу сказать. Я буду ждать вас здесь, на берегу.’

Не колеблясь, я вскарабкался на нос "Мемнона" и зашагал по верхней палубе, пока не достиг люка, за которым скрылась фигура в красном плаще. Я топнул ногой по палубе, и тут же мне ответил низкий, но интеллигентный голос: Я не узнал его.

- Люк открыт. Спускайся и закрой за собой дверь.’

Я последовал этим инструкциям и спустился в каюту. Запас хода был минимальным, поскольку это был боевой корабль, а не прогулочный крейсер. Мой хозяин в красном уже сидел. Он не сделал попытки подняться, но указал на узкую скамью напротив себя.

- Прошу извинить мой наряд, но по причинам, которые вам сразу же станут ясны, я должен скрывать свою личность от общей паствы, по крайней мере в ближайшем будущем. Я хорошо знал вас, когда был ребенком, но с тех пор обстоятельства разлучили нас. С другой стороны, вы были хорошо знакомы с моим отцом, который относился к вам с величайшим уважением, и совсем недавно с моим старшим братом, который менее восторжен ...

Прежде чем он закончил говорить, я уже знал, кто сидит передо мной. Я вскочил на ноги, чтобы выразить ему уважение, которого он так сильно заслуживал, но при этом громко ударился головой о балки верхней палубы надо мной. Они были вырезаны из лучшего ливанского кедра, и мой череп не мог с ними сравниться. Я снова рухнул на скамью, обхватив голову обеими руками, и тонкая струйка крови потекла в левый глаз.

Мой хозяин вскочил на ноги, но у него хватило здравого смысла оставаться на корточках. Он сорвал с головы красный капюшон и скатал его в шар. Затем он приложил его к моей ране, сильно надавив, чтобы остановить поток крови моей жизни.

‘Ты не первый, кто получил такую же травму, - заверил он меня. - Больно, но не смертельно, уверяю вас, господин Таита.- Теперь, когда его капюшон украшал мой череп, а не скрывал его черты, я смог подтвердить, что это действительно был наследный принц Рамзес, который ухаживал за моей раной.

- Прошу вас, Ваше Королевское Высочество, это всего лишь царапина, которую я заслужил за свою неуклюжесть.- Я был смущен его заботой, но благодарен за возможность собраться с мыслями и оценить принца с такой близкой стороны.

Он занимал пост Верховного Адмирала Флота и был настолько усерден в своих обязанностях, что очень редко позволял себе светское общение и общение с кем-либо, кроме своих собственных морских офицеров или, что вполне естественно, своего отца. Конечно, я возился с ним в детстве и рассказывал ему сказки о благородных принцах, спасающих прекрасных дев от драконов и других чудовищ, но когда он достиг половой зрелости, мы отдалились друг от друга, и Рамзес полностью попал под влияние своего отца. С тех пор я никогда больше с ним не встречался. И вот теперь я удивлялся, насколько он похож на своего отца, фараона Тамоса. Конечно, это сходство подтверждало то высокое уважение, которое я всегда питал к нему. Во всяком случае, он был даже красивее своего отца. Даже мысль об этом вызывала у меня угрызения совести, но это была чистая правда.

Его подбородок был сильнее, а зубы ровнее и белее. Он был немного выше своего отца, но его талия была тоньше, а конечности более гибкими. Его кожа была удивительно золотистого оттенка, отражая абиссинское происхождение его матери царицы Масары. Его глаза были более светлого и блестящего оттенка того же оттенка, и взгляд их был пронзительным, но в то же время умным и добрым.

Мое сердце снова потянулось к нему, как будто прошедших лет никогда не существовало. Его следующие слова подтвердили мои инстинкты: "У нас много общего, Таита. Но в данный момент самая острая из них - это злая и непримиримая вражда моего старшего брата. Фараон Аттерик Туро никогда не успокоится, пока не увидит нас обоих мертвыми. Конечно, вы уже приговорены к смерти. Но и я тоже, хотя и не так открыто, но с равным или даже большим удовольствием и предвкушением.’

- Но почему?- Спросил я. ‘Почему твой брат ненавидит тебя?- Вопрос легко слетел с моих губ. Я чувствовал, что с этим человеком у меня все в полном согласии. Мне нечего было скрывать от него, и ему нечего было скрывать от меня.

- Это просто потому, что фараон Тамос любил меня и тебя больше, чем Аттерика, своего старшего сына.- Он сделал паузу на мгновение, а затем продолжил: - И еще потому, что мой брат сумасшедший. Его преследуют призраки и призраки его собственного извращенного ума. Он хочет избавиться от любого человека, который мудрее и благороднее его.’

‘Вы знаете об этом наверняка?- Спросил я, и он кивнул.

‘С уверенностью - да! У меня есть свои источники, Таита, как и у тебя. Втайне и только своим подхалимам Аттерик хвастался своими враждебными намерениями по отношению ко мне.’

‘И что ты собираешься с этим делать?- Спросил я, и его ответ прозвучал в моих ушах, как мой собственный голос.

‘Я не могу заставить себя ударить его. Мой отец любил его: этого достаточно, чтобы удержать мою руку. Но и я не позволю ему убить меня. Я уезжаю из Египта сегодня же.- Его тон был спокойным и рассудительным. - Ты пойдешь со мной, Таита?’

‘Я с радостью служил твоему отцу, - ответил я ему. ‘Я не могу сделать для тебя меньше, мой принц, который должен стать фараоном.- Он подошел ко мне и сжал мою правую руку в знак дружбы и согласия, а я продолжал говорить: - однако есть и другие, которые подвергли себя риску ради меня.’

- Да, я знаю, кого ты имеешь в виду, - согласился Рамзес. - Капитан Венег и его легионеры - прекрасные и преданные люди. Я уже говорил с ними. Они бросят свой жребий вместе с нами.’

Я молча кивнул. - Тогда у меня больше нет возражений. Куда бы вы ни повели меня, я последую за вами, господин Рамсес.’ Я очень хорошо знал, где это, даже лучше, чем сам принц. Однако сейчас было еще не время поднимать эту тему.

Мы вдвоем снова поднялись на палубу, и я увидел, что на берегу Венег и его люди уже разобрали колесницы; пока мы смотрели, как его люди переносили детали через сходни и спускали их в трюм корабля. Затем они подняли лошадей на борт и тоже спустили их вниз. Меньше чем через час "Мемнон" был готов к отплытию. Мы отчалили от берега и повернули нос корабля на север. С ветром в наших парусах, с речным течением, толкающим нас, с тройными гребками весел, взбивающими в пену воды Нила, мы направились на север, к открытому морю и свободе от злобного и пагубного рабства фараона.

Одно из немногих преимуществ долгожительства - быть одаренным замечательными способностями к исцелению и восстановлению после травм. Почти в течение часа нанесенная мною самим рана на голове перестала сочиться кровью и начала высыхать, а прежде чем мы достигли устья Нила, где он впадал в Великое Срединное море, рубцы от хлыста, синяки и другие раны, нанесенные мне ужасным Дугом и его приспешниками, полностью зажили, оставив мою кожу гладкой и сияющей здоровьем, как у молодого человека.

В последующие долгие дни, пока мы гребли на север вниз по реке к морю, у нас с принцем было достаточно времени, чтобы возобновить наше знакомство.

Следующим неотложным решением, которое нам предстояло принять, было решить, куда мы направимся после того, как покинем Египет. Казалось, Рамзесу пришла в голову ужасная мысль – отправиться в путь через Скалистые Врата Хатхор на краю света, чтобы увидеть, что лежит за ними. Я очень хорошо знал, что лежит дальше. За ними лежало великое ничто. Если бы мы поступили так опрометчиво, то просто покинули бы край света и провалились во тьму на всю вечность.

‘Откуда ты знаешь, что именно это случится с нами?- Потребовал от меня Рамзес.

- Потому что никто никогда не возвращался из-за ворот, - вполне резонно объяснил я.

‘Откуда ты это знаешь?- он хотел знать.

- Назови мне того, кто это сделал, - бросил я ему вызов.

- Scaeva of Hispan.’

‘Я никогда о нем не слышал. Кто же он такой?’

- Он был великим исследователем. Мой прадед встретил его.’

‘Но ты когда-нибудь встречался с ним?’

‘Конечно, нет! Он умер задолго до моего рождения.’

‘Значит, твой прадед рассказывал тебе о нем?’

‘Ну, не совсем так. Видишь ли, он тоже умер еще до моего рождения. Мой собственный отец рассказал мне историю Сенебсена.’

‘Вы знаете, как я уважаю память вашего отца, но у меня никогда не было возможности поговорить с ним о путешествиях этого Сенебсена. Более того, я сомневаюсь, что меня достаточно убедили бы рассказы из третьих рук о том, что находится за воротами, чтобы рискнуть отправиться туда самому.’

К счастью, через две ночи мне приснился сон. Мне снилось, что принцессы Беката и Техути вместе со всеми своими многочисленными детьми были захвачены Фарсианскими пиратами и прикованы цепью к скале на краю моря, чтобы умилостивить ужасное морское чудовище, известное как Тарквист. У этого существа есть крылья, с помощью которых оно может летать по воздуху, как большая птица, или плавать по морю, как могучая рыба. У него также есть пятьдесят ртов, которые ненасытны для человеческой плоти и с помощью которых он способен уничтожить даже самые большие корабли, когда-либо построенные людьми.

Естественно, мне очень не хотелось рассказывать Рамсесу о своем сне, но в конце концов я должен был принять во внимание торжественный долг, который я принес царскому дому Египта. Конечно, Рамзес прекрасно знал о моей репутации прорицателя и толкователя снов. Он спокойно, но серьезно выслушал мое собственное толкование сна, а затем, не высказав своего мнения, отправился на нос корабля, где и провел остаток дня. Он вернулся ко мне на корму, когда солнце уже садилось, и не стал тратить лишних слов.

- Я настоятельно прошу вас рассказать мне правду о том, что случилось с моими двумя тетушками, когда они были посланы моим отцом, фараоном Тамосом, в Критскую империю, чтобы стать женами Великого Миноса, царя Крита. Я понял, что они выполнили свой долг, как велел мой отец, и стали женами Миноса, но затем были убиты во время сильного извержения вулкана Кронос. Вот что сказал мне мой отец. Но потом я присутствовал при том, как мой брат Аттерик обвинил тебя в предательстве и лживом обмане. Он говорит, что мои тетки пережили извержение вулкана, которое убило их мужа, Миноса, но потом они пренебрегли своим долгом и вместо того, чтобы вернуться в Египет, сбежали с этими двумя негодяями Зарасом и Хуэем и исчезли. Я отмахнулся от обвинений Аттерика как от бреда сумасшедшего, но теперь этот твой сон, кажется, подтверждает предположение, что они все еще живы.- Он замолчал и посмотрел на меня своим пронзительным взглядом. - Скажи мне правду, Таита, - бросил он мне вызов. ‘А что на самом деле случилось с моими тетушками?’

‘Были обстоятельства, - уклонился я от прямого вопроса.

‘Это не ответ, - упрекнул он меня. ‘Что значит "были обстоятельства"?’

- Позволь мне привести тебе еще один пример, Рамзес.’

- Он кивнул. ‘Я слушаю.’

- Предположим, принц царского дома Египта узнает, что его старший брат, который является фараоном, намеревался убить его без всякой на то причины, и он решил бежать из своей страны, вместо того чтобы остаться и быть убитым. Не сочтете ли вы это нарушением его долга?- Спросил я, и Рамсес, качнувшись на каблуках, изумленно уставился на меня.

Наконец он встряхнул головой, словно пытаясь прояснить ее, а затем мягко сказал: - Ты имеешь в виду, буду ли я считать это смягчающими обстоятельствами?’

- А ты бы хотел?’

‘Думаю, что да, - признался он и усмехнулся. - Полагаю, я уже это сделал.’

Я ухватился за его признание. ‘Очень хорошо. Я расскажу тебе о двух твоих тетушках. Это были прекрасные девушки, верные и преданные, а также умные и очень красивые. Твой отец послал их на Крит в качестве невест Миноса. Меня назначили их компаньоном. Они выполнили свой долг перед твоим отцом и Египтом. Они вышли замуж за Миноса, несмотря на то, что были влюблены в мужчин по собственному выбору. Затем Минос был убит во время извержения вулкана Кронос, и внезапно они оказались на свободе. Они сбежали с теми, кого по-настоящему любили, и я, вместо того чтобы отговаривать их, помогал им.’

Он зачарованно смотрел на меня, а я продолжал: - Ты был правы в своих подозрениях. Обе твои тетки еще живы.’

‘Откуда ты это знаешь?- потребовал он от меня.

- Потому что не далее как месяц назад я обсуждал этот вопрос с их мужьями. Я хочу, чтобы ты поехал со мной навестить их. Ты можешь путешествовать инкогнито, как капитан "Мемнона", а не как принц царского дома Тамоса. Тогда ты будешь в состоянии судить их и сравнивать их решение исчезнуть с твоим собственным решением сделать то же самое.’

‘А что, если я все еще думаю, что мои тетушки нарушили свой царский долг?’

‘Тогда я проплыву с тобой через Врата Хатхор и прыгну с тобой за край мира в вечность.’

Рамзес громко расхохотался, а когда к нему вернулось самообладание, он вытер со щек слезы веселья и спросил:’ "Ты знаешь, где найти этих двух неуловимых дам?»

- Я знаю.’

‘Тогда покажи нам дорогу, - попросил он меня.

Через два дня мы достигли устья Нила без дальнейших серьезных задержек. Флот гиксосов был уничтожен, и на плаву не осталось ни одного корабля, который осмелился бы оспорить наше право на путь, ибо Мемнон правил рекой точно так же, как его тезка правил сушей. Перед нами лежало Срединное море. Мы прошли через Фатническое устье, самое большое из семи устьев реки Нил, и мое сердце радовалось тому, что я снова плыву по волнам величайшего из всех морей.

Я знал, что если мы пойдем на север, то окажемся вне поля зрения Земли на несколько дней, а может быть, и на целую неделю. В это время года облака, вероятно, закрывали солнце на несколько дней. Навигация всегда была проблемой в таких обстоятельствах, так что пришло время показать Рамзесу мою волшебную рыбу. Это было дано мне много лет назад одним африканским знахарем. Я спас его старшего сына от смерти от укуса змеи, и он был мне очень благодарен.

Эта волшебная рыба вырезана из редкого и увесистого черного камня, присутствующего только в Эфиопии над последним нильским водопадом. Он известен туземцам как "камень возвращения домой", так как с его помощью они могут найти дорогу домой. Есть много людей, которые пренебрегают мудростью черных племен, но я не из их числа.

Моя волшебная рыбка длиной с мой мизинец, но толщиной всего лишь в щепку. При необходимости я приклеиваю его к куску дерева, вырезанному в форме корпуса лодки. Эта миниатюрная лодка с рыбой на борту плавает в круглой чаше с водой. Чаша также должна быть сделана из дерева и украшена эзотерическими африканскими узорами в ярких тонах. Теперь наступает волшебная часть. Резная каменная рыба медленно, но упорно плывет к самой северной точке на окружности чаши, независимо от того, в каком направлении направлен нос корабля. На этом отрезке нашего плавания нам оставалось только слегка отклонить нос "Мемнона" влево от того направления, куда нацеливался нос рыбы. Ночью или днем волшебная рыба непогрешима. На обратном пути мы просто направим нос Мемнона в обратном направлении; это всегда предполагает, что мы когда-нибудь вернемся в Египет.

Рамзес усмехнулся над моей маленькой рыбкой. - Может ли он также спеть оду богам, или принести мне кувшин хорошего вина, или указать путь хорошенькой девушке с киской, сладкой, как мед?- он хотел знать. Я был глух к такому неприличному легкомыслию.

В нашу первую ночь в открытом море небо было полностью закрыто облаками. Не было ни солнца, ни луны, ни звезд, которые могли бы вести нас. Мы плыли всю ночь в Стигийской тьме, и только камень возвращения домой указывал нам путь. Задолго до рассвета мы вдвоем поднялись на палубу и уселись над деревянной чашей, глядя на нее в слабом свете потрескивающей масляной лампы. Рамзес коротал время, отпуская за мой счет все больше своих маленьких шуточек. Он пришел в ужас, когда рассвело и облака рассеялись, и стало ясно, что "Мемнон" и моя маленькая рыбка держали точный курс чуть западнее Севера.

‘Это действительно волшебство, - пробормотал он себе под нос, когда это случилось на третье утро подряд. Затем, на четвертое утро, когда солнце подняло свою огненную голову над горизонтом, опустошенный остров Крит лежал не более чем в пяти лигах прямо перед нашими носами.

Много лет назад, когда я впервые увидел их, горы Крита были зелеными и густо поросшими лесом. Огромные города и порты отмечали берега острова как самые процветающие в мире. Воды вокруг его побережья кишели кораблями: как военными, так и грузовыми.

Теперь и леса, и города исчезли, превратившись в почерневший пепел от огненного дыхания великого бога Крона, который в приступе гнева разрушил гору, на которой его заковал в цепи собственный сын Зевс, и разнес ее в клочья огненным извержением вулкана. Остатки его единственной горы утонули под водой, не оставив и следа от прежнего существования. Мы изменили курс и подплыли настолько близко к земле, насколько это казалось безопасным, но я не мог распознать никаких признаков, которые существовали раньше. Даже по прошествии стольких лет в воздухе все еще пахло серой и мертвечиной - как животными, так и рыбами. Или, возможно, это было только мое живое воображение и острое обоняние. Во всяком случае, вода под нашим килем была лишена жизни; коралловые рифы были уничтожены кипящим морем. Даже Рамзес и его команда, никогда не знавшие этого мира, были подавлены и потрясены таким полным разрушением.

- Это в изобилии свидетельствует о том, что все стремления человека ничтожны и ничтожны перед лицом богов.- Рамзес заговорил приглушенным голосом. - Давайте поспешим покинуть это место и оставим его апокалиптическому гневу бога Кроноса.’

Поэтому я приказал рулевому повернуть руль и увеличить скорость. Мы двинулись на север, в греческое море, все еще держась на расстоянии нескольких пунктов к западу от истинного Севера.

Для меня это были неизведанные воды, в которые мы плыли. Крит был так далеко на севере, как я когда-либо осмеливался. Через день мы вышли из района, опустошенного вулканом, и море вновь приняло свой дружелюбный и гостеприимный вид. У Рамзеса был быстрый и пытливый ум. Ему не терпелось учиться, и я с радостью согласился ему помочь. Он особенно хотел знать все, что я мог рассказать ему об истории его семьи и происхождении, о котором я знал очень много. Я лично жил с четырьмя поколениями фараонов. Мне было приятно поделиться с ним своими знаниями.

Но мы не были настолько увлечены историей Египта, чтобы пренебрегать своими обязанностями командиров самого лучшего военного корабля на плаву. Время, которое мы тратили на изучение прошлого, было ничто по сравнению с тем, что мы тратили на подготовку к будущим непредвиденным обстоятельствам. Как и подобает кораблю такого класса, команда была подобрана Рамзесом и представляла собой самую прекрасную группу людей, какую я когда-либо видел в действии, но я всегда верил в совершенствование совершенства, если это хотя бы отдаленно возможно. Рамзес безжалостно обучал своих людей, и я помогал ему поддерживать их на самом высоком уровне подготовки.

Самые лучшие военачальники обладают чутьем на опасность и присутствие врага. К полудню третьего дня после того, как мы оставили остров Крит позади, я начал испытывать знакомое безымянное беспокойство. Я провел большую часть дня, тайком обшаривая горизонт не только впереди корабля, но и позади нас. Я по опыту знал, что игнорировать эти мои предчувствия опасно. И тут я понял, что не одинок в своем беспокойстве. Рамзес тоже начал волноваться, но он не мог скрыть своего беспокойства так же хорошо, как это удавалось мне. Конечно, он был гораздо менее опытен, чем я. Ближе к вечеру, когда солнце было всего на расстоянии вытянутой руки над западным горизонтом, он отложил меч и шлем в сторону и взобрался на верхушку грот-мачты. Какое-то время я смотрел, как он смотрит нам вслед, а потом не смог больше сдерживаться. Я также снял с себя оружие и доспехи и подошел к подножию мачты. К этому времени команда и особенно те, кто по очереди садился за длинные весла, с интересом наблюдали за мной. Я поднялся с главной палубы в "Воронье гнездо" на вершине, не останавливаясь, и Рамзес освободил мне место, хотя нам двоим было тесно в ведре "Вороньего Гнезда". Он ничего не сказал, но некоторое время с любопытством смотрел на меня.

‘Ты его еще не заметил? Я нарушил молчание, и он удивленно посмотрел на меня.

‘Я кого-нибудь заметил?- осторожно спросил он.

- Кто бы это ни был, он следит за нами, - ответил я, и он тихо засмеялся.

- Значит, ты тоже их почувствовал. Ты хитрый старый пес, Таита.’

- Я стал старым псом не потому, что был глуп, молодой человек.’ Я очень чувствителен к намекам на свой возраст.

Рамзес перестал смеяться. ‘Как ты думаешь, кто это?- спросил Он более трезво.

- Это Северное море - место охоты каждого пирата, который когда-либо перерезал себе горло. Как я мог выбрать одного из них?’

Мы смотрели, как солнце тяжело опускается в море. Однако горизонт позади нас оставался лишенным жизни, пока мы вдруг не закричали вместе: "Вот он!’

За мгновение до того, как солнце скрылось под водой, оно выпустило золотой луч света над темнеющими волнами. Мы оба знали, что это было отражение от небесного паруса корабля, который преследовал нас.

‘Я думаю, он охотится за нашей кровью, иначе почему он так скрытен? Он ожидает, что мы укоротим парус или даже полностью развернемся на закате солнца, поэтому он приспосабливается, чтобы не обогнать нас. Он хочет подкрасться к нам в темноте, не спровоцировав столкновения, - предположил я. ‘Так что теперь мы должны устроить ему небольшой сюрприз.’

‘Что ты предлагаешь, Таита? Я больше привык сражаться с другими кораблями в пределах Нила, а не здесь, в открытом океане. Поэтому я уступаю твоему превосходному знанию.’

‘Я видел, что у тебя в кормовом трюме сменные паруса.’

‘А, ты имеешь в виду черный парус. Это очень удобно для ночной работы, когда мы не хотим быть обнаруженными врагом.’

‘Именно это нам сейчас и нужно, - сказал я ему.

Мы подождали, пока последний проблеск дневного света не исчез в темноте. Затем мы изменили курс на девяносто градусов по левому борту и проплыли примерно милю. Туда мы и поплыли, спустили белый парус и заменили его черным. Этот маневр был затруднен темнотой, и он занял нас дольше, чем я надеялся. Наконец, под нашим полуночно-черным гротом мы вернулись на прежний курс, маневр которого стал возможен благодаря моей волшебной рыбе и редким вспышкам молний, ненадолго осветивших облака.

Я надеялся, что другой корабль следует нашим первоначальным курсом, и за время задержки, пока мы меняли паруса, он обогнал нас и теперь плыл впереди, а все члены его команды пристально смотрели поверх носа. Очевидно, капитан пиратского судна должен был поднять все свои паруса, чтобы догнать нас, поэтому я приказал Рамсесу сделать то же самое. "Мемнон" несся сквозь темноту, брызги летели над носом и обрушивались на нас, как град. Каждый член нашей команды был полностью вооружен и готов к бою, но со временем я начал сомневаться даже в своих собственных расчетах относительно взаимного расположения двух кораблей.

Затем внезапно пиратский корабль, казалось, выскочил на нас из ночи. Я едва успел крикнуть предупреждение штурвалу, а он уже был прямо перед нами, бортом к нам, освещенный еще одной мимолетной вспышкой молнии. Казалось, пиратский шкипер потерял всякую надежду подойти к нам сзади. Он убедил себя, что проплыл мимо нас в темноте, и теперь пытался повернуть на противоположный галс, чтобы найти нас. Он был весь на пути Мемнона и лежал, как бревно в воде. Мы набросились на него со скоростью атаки, и наши острые как топоры луки пронзили бы его насквозь, но сами были бы остановлены яростью удара.

Это было данью морскому мастерству Рамсеса и подготовке его команды, что он смог предотвратить лобовое столкновение, которое разрушило бы оба судна и отправило их и всех нас на дно океана. Он сумел изменить курс ровно настолько, чтобы представить наш бортовой борт неподвижному кораблю. Тем не менее удара хватило, чтобы сбросить на палубу всех членов пиратской команды, включая капитана и рулевого. Они лежали там кучами, большинство из них были ранены или оглушены, и даже те немногие, кто смог подняться на ноги, потеряли оружие и были не в состоянии защитить себя.

Большая часть экипажа "Мемнона" была достаточно предупреждена, чтобы суметь собраться и ухватиться за поручень. Остальные катапультировались с палубы "Мемнона" на палубу пиратского корабля. Я был одним из них. Я не мог замедлиться сам, поэтому выбрал самое мягкое препятствие на своем пути и направился к нему. Это был капитан пиратов собственной персоной. Мы вдвоем рухнули на палубу, но я оказался сверху, сидя верхом на торсе другого мужчины. Я потерял свой меч в этой резкой смене кораблей, так что не смог убить его сразу, что, вероятно, было и к лучшему, потому что он жалобно застонал, сдвинул забрало своего бронзового шлема на затылок и уставился на меня. И тут еще одна вспышка молнии осветила лицо человека подо мной.

- Во имя вонючего фундамента сета, Адмирал Хуэй, что вы здесь делаете?- Потребовал я от него.

- Я подозреваю, что это в точности то же самое, что ты делаешь здесь, Добрый Таита. - Я собираю немного серебра, чтобы накормить ребенка, - хрипло ответил он, пытаясь восстановить дыхание и принять сидячее положение. - А теперь, если ты только слезешь с меня, я обниму тебя и предложу чашу хорошего красного Лакедемонского вина, чтобы отпраздновать наше своевременное воссоединение.’

Потребовалось некоторое время, чтобы поднять на ноги обе команды, позаботиться о более серьезно раненых, а затем установить насосы на пиратском корабле, чтобы не дать ему затонуть, так как повреждения, полученные им при столкновении, были намного хуже наших.

Только тогда у меня появилась возможность представить Рамзеса Хуэю. Я сделал это не как - следующего в очереди на трон Египта, а просто как обычного капитана корабля. Затем я, в свою очередь, представил Хуэя Рамсесу, но не как его дядю, а как Адмирала Лакедемонского флота и по совместительству пирата.

Несмотря на разницу в возрасте, они почти сразу понравились друг другу, и к тому времени, как мы приступили ко второму кувшину красного вина, они уже болтали, как старые товарищи по кораблю.

Остаток ночи и большую часть следующего дня я потратил на то, чтобы восстановить повреждения обоих кораблей, а также зашить раны и наложить шину на сломанные конечности раненых с обеих сторон. Когда мы наконец отплыли в порт Гитион на южном побережье Лакедемона, Хуэй повел "Мемнон" на своем флагмане, который он назвал в честь своей жены "Беката".

Я оставил Рамсеса командовать "Мемноном", а сам поднялся на борт "Бекаты", чтобы с глазу на глаз объяснить Хуэю сложные обстоятельства нашего внезапного прибытия. Хуэй молча выслушал мои объяснения, и только когда я закончил, он весело рассмеялся.

‘Что ты находишь таким смешным?- Потребовал я ответа.

- Все могло быть гораздо хуже.’

- В каком смысле, скажите на милость? Я изгнанник, мне отказано во въезде на родину под страхом смерти, я лишен своих поместий и титулов.’ Впервые с тех пор, как мне пришлось бежать из Египта, у меня появилась возможность оплакивать свои обстоятельства. Я чувствовал себя совершенно несчастным.

‘По крайней мере, ты богатый изгой и все еще жив, - заметил Хуэй. - И все благодаря королю Гуротасу.’

Мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, кто это был. Иногда я все еще думал о нем как о простом Зарасе. Однако Хуэй был прав. Мало того, что я все еще был богатым человеком, благодаря сокровищам, которые хранил для меня Гуротас, но я также собирался воссоединиться с моими любимыми принцессами после того, как был разлучен с ними почти на три десятилетия.

Вдруг я почувствовал, что снова довольно веселым.

Вершины Тайгетских гор были первым проблеском Лакедемона, который я когда-либо видел. Они были остры, как клыки дракона, круты, как аидский залив, и хотя стояла ранняя весна, их все еще украшали сверкающие поля льда и снега.

Когда мы подплыли к ним, они поднялись выше из моря, и мы увидели, что их нижние склоны покрыты зеленью высоких лесов. Еще ближе нам открылись берега, укрепленные утесами из серого камня. Сомкнутые ряды волн маршировали на них, как легионы атакующих воинов, и один за другим изливали на них свою ярость в грохочущем пенящемся прибое.

Мы вошли в устье глубокой бухты шириной во много лиг. Это был залив Гитиона. Здесь волны были более спокойными и сдержанными. Мы смогли подойти к берегу ближе. Мы проплыли мимо устья широкой реки, сбегающей с гор.

- Река Гуротас, - сказал мне Хуэй. - Назван в честь человека, с которым вы хорошо знакомы.’

‘Где его цитадель?’ Я хотел знать.

‘Почти в четырех лигах от берега, - ответил Хуэй. ‘Мы намеренно скрыли его от моря, чтобы отпугнуть непрошеных гостей.’

‘Тогда где же стоит на якоре ваш флот? Конечно, было бы трудно спрятать такое количество военных галер, которые, я знаю, у вас есть?’

- Посмотри вокруг, Таита, - предложил Хуэй. - Они спрятаны у всех на виду.’

У меня очень острое зрение, но я не мог понять, что именно Хуэй бросил мне вызов. Это меня раздражало. Я не люблю, когда надо мной смеются. Он, должно быть, почувствовал это, потому что смягчился и дал мне намек.

- Посмотри туда, где горы спускаются к морю.- Потом, конечно, все стало ясно, и я понял, что то, что я принял за несколько мертвых деревьев, разбросанных вдоль берега, было слишком прямым и лишенным ветвей и листвы.

‘Разве это не голые мачты нескольких военных галер? Но они, кажется, выброшены на берег, потому что я не могу разглядеть их корпуса.’

- Отлично, Таита! Хуэй щедро аплодировал мне, успокаивая мое раздражение своими детскими играми в угадайку. - Корпуса наших галер скрыты за стеной гавани, которую мы для них построили. Только у некоторых из них мачты еще стоят ступенчато. Большинство из них опустили свои, что делает их еще более трудными для обнаружения.’

‘Они хитро спрятаны, - великодушно согласился я.

Мы направились к скрытой гавани, и "Мемнон" последовал за нами. Когда мы были уже на расстоянии половины выстрела из лука от берега, нам внезапно открылся вход. Он был сложен вдвое, чтобы скрыть его от морских волн. Войдя в него, мы спустили паруса и налегли на весла, чтобы войти в проход. Мы миновали последний поворот, и перед нами открылась внутренняя гавань со всем Лакедемонским флотом, привязанным к причалам вдоль морской стены. Эта скрытая гавань была настоящим хозяйственным ульем. На каждом корабле люди были заняты подготовкой к выходу в море: чинили паруса и корпуса или перевозили на борт свежие запасы продовольствия, снаряжения и оружия.

Однако вся эта работа внезапно прервалась, когда две наши галеры прошли через вход. Мемнон вызвал переполох среди людей на берегу. Я сомневаюсь, что они когда-либо видели что-то подобное на плаву, но потом случилось что-то еще, что отвлекло их внимание даже от такого великолепного зрелища, как флагманский корабль Рамзеса. Мужчины снова переключили свое внимание на ведущую трирему - Бекату Хуэя. Они начали показывать на нашу маленькую группу офицеров на кормовой палубе. Они начали звать друг друга, и я услышал, как мое имя – Таита – перекликается из стороны в сторону.

Конечно, большинство из них хорошо знали меня, не только как бывшего товарища по оружию и человека исключительной и поразительной внешности, но и по другой причине, гораздо более запоминающейся для простого моряка или возничего.

Прежде чем расстаться с ними после взятия города Мемфиса, разгрома Хамуди и уничтожения орд гиксосов, я попросил царя Гуротаса раздать небольшую часть моей доли добычи его войскам в знак признания той роли, которую они сыграли в битве. Это составляло всего лишь лак серебра из десяти лакхов, которые были моими, что эквивалентно приблизительно десяти серебряным монетам весом в пять дебенов на каждого человека. Конечно, это ничтожная сумма для нас с вами или любого другого аристократа, но для простой толпы это почти двухлетнее жалованье; другими словами, это настоящее счастье. Они помнили об этом и, вероятно, будут помнить до самой смерти.

- Это господин Таита! - они окликали друг друга, указывая на меня.

- Таита! Таита! - Другие подхватили песню и ринулись на пристань приветствовать меня. Они пытались дотронуться до меня, когда я выходил на берег, и некоторые из них даже имели неосторожность хлопнуть меня по спине. Несколько раз меня чуть не сбивали с ног, пока Хуэй и Рамзес не сформировали для меня охрану с двадцатью своими людьми, чтобы защитить мою персону. Они подтолкнули меня сквозь шум толпы туда, где нас ждали лошади, чтобы отвезти в долину, где царь Гуротас и царица Спарта строили свою цитадель.

Как только мы покинули побережье, местность становилась все красивее с каждой пройденной лигой. Постоянный фон покрытых снегом гор всегда был на виду, чтобы напомнить нам о только что прошедшей зиме. Луга под ними были сочно-зелеными, по пояс в свежей траве и мириадах великолепных цветов, качающих головками под легким ветерком, дующим с Тайгетусских высот. Некоторое время мы ехали вдоль берега реки Гуротас. Его воды все еще были разбухшими от таяния снега, но достаточно прозрачными, чтобы различить очертания больших рыб, лежащих глубоко и носом к течению. Полуобнаженные мужчины и женщины брели по грудь в ледяной воде, волоча за собой длинные петли плетеной сетки, подметая рыбу и складывая ее сверкающими кучами на берегу. Хуэй остановился на несколько минут, чтобы выторговать пятьдесят самых больших из этих восхитительных созданий и доставить их на кухню царской цитадели.

Кроме этих речных жителей, на обочине дороги стояли маленькие мальчики, продававшие связки пойманных ими голубей и куропаток, а также прилавки, на которых были выставлены туши диких быков и оленей. На полях паслись стада домашних животных: крупный рогатый скот и козы, овцы и лошади. Все они были в хорошем состоянии, пухлые и крепкие, с блестящей шерстью. Мужчины и женщины, работавшие на полях, были в основном очень молоды или очень стары, но все они казались одинаково довольными. Они радостно приветствовали нас, когда мы проходили мимо.

Только когда мы приблизились к цитадели, вид населения начал меняться. Они были моложе, в большинстве своем призывного возраста. Они жили в хорошо построенных и обширных казармах и занимались тренировкой и отработкой тактики боя. Их колесницы, доспехи и оружие, казалось, были самого лучшего и современного типа, включая изогнутый лук и легкие, но прочные колесницы, каждая из которых была запряжена четверкой лошадей.

Мы не раз останавливались, чтобы понаблюдать за их строевой подготовкой, и сразу становилось ясно, что это первоклассные боевые части, находящиеся на пике своей боевой подготовки. Этого можно было ожидать только с Гуротасом и Хуэем в качестве их командиров.

С тех пор как мы покинули побережье, мы постепенно поднимались вверх. Наконец, проехав четыре лье, мы поднялись еще на один лесистый холм и снова остановились, на этот раз в изумлении, увидев, что цитадель раскинулась перед нами посреди широкой открытой равнины, окруженной высокими горными валами.

Река Гуротас протекала через середину этого бассейна. Но она была разделена на два мощных потока быстро бегущей воды, в центре которых возвышалась цитадель. Река образовала вокруг него естественный ров. Затем реки соединились на нижнем берегу, чтобы продолжить свой путь к морю в порту Гитиона.

Цитадель образовалась в результате выброса вулканической породы из центра Земли. Когда после многих сотен столетий он разочаровался в цитадели, он покинул ее. Затем он был присвоен диким и примитивным племенем Неглинтов, которые жили в горах Тайгета. В свою очередь, Неглинты были разбиты и порабощены совсем недавно королем Гуротасом и Адмиралом Хуэем.

Гуротас и Хузй использовали только что захваченных рабов для укрепления укреплений цитадели, пока они не стали почти неприступными, и внутреннее убранство было не только просторным, но и чрезвычайно удобным. Гуротас был полон решимости сделать этот город столицей своей новой нации.

Я потратил очень мало времени, рассматривая цитадель издалека и слушая рассказы Хуэя о ее истории. Может быть, он и первоклассный адмирал, но из него получился прекрасный педант. Я встряхнул своего коня и дал ему несколько шпор, ведя отряд галопом вниз в чашу и дальше к цитадели. Когда я был еще на некотором расстоянии, я увидел, что подъемный мост опускается, и не успел он коснуться ближнего берега, как по нему во весь опор пронеслись два всадника, их слабые взвизги возбуждения и пронзительные крики радости становились все громче по мере приближения.

Я сразу узнал ведущего всадника. Техути, как всегда, шла впереди. Ее волосы развевались на ветру, как флаг. Когда я видел ее в последний раз, она была красивого красновато-коричневого цвета, но теперь она была чисто белой и блестела на солнце, как снежные вершины гор Тайгетус позади нее. Но даже с такого расстояния я видел, что она была такой же стройной, как та молодая девушка, которую я вспоминал с такой нежностью.

За ней более степенной походкой следовала пожилая и крупная дама, которую я никогда прежде не видел.

Мы с Техути подъехали друг к другу, продолжая выкрикивать ласковые слова. Мы оба спешились, когда наши лошади были почти на полном скаку, и удержались на ногах, когда мы ударились о землю, но использовали наш остаточный импульс, чтобы сойтись в свирепом объятии.

Техути смеялась и плакала одновременно. ‘Где ты прятался все эти годы, негодяй? Я думала, что больше никогда тебя не увижу! Слезы радости текли по ее щекам и капали с кончика подбородка.

Мое лицо тоже было мокрым. Конечно, влага была не моей собственной. Я получил его из вторых рук от женщины, которую обнимал. Мне так много хотелось ей сказать, но слова застряли у меня в горле. Мне оставалось только прижать ее к груди и молиться, чтобы мы никогда больше не расставались.

Затем ее спутница рысью подъехала к тому месту, где мы находились. Она осторожно спешилась и подошла к нам, протянув обе руки.

- Таита! Я так сильно скучала по тебе. Я благодарю Хатхор и всех других богов и богинь, что они позволили тебе вернуться к нам, - сказала она тем прекрасным музыкальным голосом, который не менялся все эти годы и который я вспомнил с внезапным виноватым восторгом.

- Беката! - Воскликнул я вместо этого и бросился обнимать ее. Но я крепко держал Техути в объятиях другой руки, обнимая ее младшую сестру, которая больше не заслуживала этого уменьшительного прилагательного.

Мы втроем прижались друг к другу, рыдая и бормоча радостную чепуху, пытаясь таким образом стереть из памяти все годы, что мы были разлучены.

Внезапно Техути, которая всегда была более наблюдательной из них двоих, сказала: "Это действительно удивительно, Тата, мой милый дорогой старец, но ты ни на йоту не изменился с тех пор, как я помахала тебе на прощание много лет назад. Во всяком случае, ты, кажется, стал моложе и красивее.’

Конечно, я издавал несогласные звуки, но у Техути всегда была способность выбирать наиболее подходящее описание любого предмета.

‘Вы обе гораздо красивее, чем когда-либо, - возразил я. ‘Вы должны знать, что в последнее время я много слышал о вас от ваших любящих мужей, но этого было достаточно, чтобы разжечь мой аппетит, а не утолить его. Я встречался со всеми четырьмя твоими сыновьями, Беката, когда они пришли в Египет, чтобы помочь освободить Родину от господства гиксосов. Но это была всего лишь короткая встреча, и теперь я хочу узнать все о них от вас.’ Для любой матери ее детеныши - самые очаровательные создания, поэтому Беката всю дорогу до цитадели развлекала нас подробным рассказом о добродетелях своих четырех сыновей.

- Они не так совершенны, как рисует моя сестра.- Техути украдкой подмигнула мне. - Но ведь ни один живой человек таковым не является.’

‘Это чистая ревность, - самодовольно вставила Беката. - Видите ли, у моей бедной сестры только один ребенок, и это девочка.- Техути невозмутимо приняла насмешку. Очевидно, она зачерствела от чрезмерного использования.

Несмотря на свою серебристую гриву волос, а может быть, именно из-за нее, Техути все еще выглядела великолепно. На ее лице не было морщин ни от времени, ни от стихий. Ее конечности были худыми, но изящно вылепленными из твердых мускулов. Ее одежда не была украшена лентами, цветами и женскими украшениями; вместо этого она была одета в офицерский мундир. Она двигалась с женственной грацией и изяществом, но также с мужской силой и целеустремленностью. Она рассмеялась легко, но не громко и не без причины. Зубы у нее были белые и ровные. Ее взгляд был глубоким и испытующим. От нее пахло плодоносящей яблоней. И я любил ее.

Когда я снова повернулся к Бекате, то увидел, что она была полной противоположностью своей старшей сестре. Если Техути была Афиной - богиней войны, то Беката - воплощением земной богини Геи. Она была пухленькой и румяной. Даже ее лицо было округлым, как полная луна, но более ярким, розовым и блестящим. Она смеялась часто и громко, без всякой причины, кроме радости самой жизни. Я помнил ее хорошенькой маленькой девочкой, только что вступившей в половую зрелость, вдвое меньше своего мужа Хуэя. Но теперь, когда она стала крупнее после многократных родов, он все еще обожал ее, и я вскоре обнаружил, что тоже обожаю.

Мы втроем ехали далеко впереди остальных. Хуэй и Рамзес тактично отошли в сторону, чтобы дать нам с сестрами возможность возобновить наши весьма необычные отношения. Нам было так много чего вспомнить и порадоваться, что времени не хватило, Прежде чем мы оказались перед главными воротами цитадели Спарты, самой прекрасной из всех.

Хотя армия рабов трудилась над ним в течение многих десятилетий, она еще не была завершена, но я рассудил, что ее мощные стены и системы рвов и укреплений смогут отразить самую большую и решительную армию любого потенциального врага, о котором я знал. Я остановил лошадь, чтобы полюбоваться ею во всех подробностях, и в это время к нам подъехали Хуэй и Рамзес.

И Техути, и Беката тут же переключили свое внимание с меня на Рамзеса. Я не обижался на это. Они дали мне больше, чем положено, а Рамзес действительно был поразительно красив. По правде говоря, я не знал никого, кто мог бы сравниться с ним; что ж, возможно, это не совсем верно, но скромность не позволяет мне продолжать сравнение. Поэтому я грациозно отошел на задний план.

‘А вы кто такой, молодой господин?- Беката никогда не держалась в стороне. Она смело посмотрела на Рамзеса.

‘Я не являюсь кем-то особенным, Ваше Королевское Высочество. Рамзес со скромной улыбкой отклонил ее вопрос. ‘Я всего лишь капитан корабля, который доставил господина Таиту на ваш прекрасный остров. Меня зовут капитан Рэмми.- Мы с ним договорились не болтать о его тесных связях с египетским троном. Мы оба прекрасно понимали, что фараон Аттерик Туро Великий держит своих шпионов в самых неожиданных местах.

Техути внимательно изучала Рамсеса, и это было куда красноречивее, чем нетерпеливый лепет младшей сестры.

‘Вы член египетской царской семьи.- Когда она заговорила, Техути произнесла это как обвинение и вызов.

‘Откуда вы это знаете, Ваше Величество?- Рамзес был в замешательстве.

- Когда вы говорите, ваш акцент безошибочен.- Техути еще несколько мгновений изучала его лицо, а потом уверенно сказала: - Ты напоминаешь мне кого-то, кого я хорошо знала, но не видела уже много лет. Дай подумать! Затем выражение ее лица снова изменилось, став более нетерпеливым и завороженным. ‘Ты напоминаешь мне моего брата фараона Тамоса ... - она замолчала и посмотрела на своего неохотного родственника. - Рамми! Да, конечно! Ты мой племянник Рамзес. Она отвернулась от него и сосредоточила свое неодобрение на мне, но ее осуждение было смягчено блеском счастья в ее глазах и едва сдерживаемым смехом на губах. - Ах ты гадкий, гадкий человек, Тата! Что заставило тебя задуматься о попытке меня обмануть? Как будто я не знаю своей собственной плоти и крови. Я научила этого маленького хулигана его первым ругательствам. Разве ты не помнишь, Рамзес?’

- Дерьмо и гниение! И трахни меня в бок! Я так хорошо их помню.- Рамзес смешал свой смех с ее. ‘Мне тогда было всего три или четыре года, а тебе - шестнадцать или семнадцать, но я никогда не забуду этих милых мудрых слов.’

Техути спрыгнула со спины своего коня и широко раскинула руки в приглашении. - Подойди и поцелуй свою старую тетушку, ужасное дитя!’

Я с удовольствием наблюдал, как они обнимаются, и не только потому, что мне больше не нужно было прыгать с края земли в вечность, чтобы выполнить свое обещание Рамзесу. Потребовалось некоторое время, чтобы церемония приветствия завершилась, потому что Беката, естественно, чувствовала себя обязанной прибавить весу, но в конце концов мы снова смогли сесть в седло и продолжить путь к цитадели. Две сестры ехали на расстоянии вытянутой руки от Рамзеса, по обе стороны от него.

Ворота были широко распахнуты, когда мы приблизились к цитадели, и король Гуротас спустился по лесам, которые все еще покрывали часть новых укреплений и на которых он руководил строителями. С виду он больше походил на рабочего, чем на короля, покрытого пылью и грязью. Конечно, он узнал меня издалека. Я не тот человек, которого легко не заметить, даже в толпе. А потом он был заинтригован, увидев, как его собственная жена и ее сестра с обожанием прижимаются к молодому незнакомцу, который ехал между ними.

- Это мой племянник Рамзес!- Техути закричала на мужа, когда их разделяло еще пятьдесят шагов.

‘Он второй по старшинству сын нашего брата Тамоса, - подтвердила Беката. Она была абсолютно уверена, что нет никакого недоразумения относительно того, что подразумевается под словом "племянник". ‘И он следующий в очереди на трон Египта после того, как вы с Таитой избавите мир от Аттерика.’ Я был немного ошарашен ее предположением о нашей будущей роли создателей королей. Однако, Гуротас, очевидно, привык к ее полетам фантазии. Он с готовностью подошел к Рамзесу, чтобы обнять его и переложить на адмиральский мундир щедрую порцию строительного навоза, покрывавшего его царственную особу.

Наконец он отстранился и объявил так же громко, как и Беката: "Это требует праздника в честь принца Рамзеса. Скажите поварам, что сегодня вечером я устраиваю банкет с лучшим вином и хорошей едой для всех.’

В тот вечер внутренний двор цитадели был освещен дюжиной больших костров и столами на козлах, за которыми могли разместиться несколько сотен самых знатных людей Лакедемона. Король и его ближайшие родственники сидели в центре возвышения, откуда они были видны всем низшим созданиям творения. Разумеется, я сидел между двумя своими бывшими подопечными, Техути и Бекатой. Прямо под нами сидели сыновья Бекаты и Хуэя. Это были те самые четверо великолепных юношей, которые сопровождали своего отца в Египет в походе за избавлением мира от царя Хамуди. Хотя в то время я встречался с ними лишь мельком, я - непогрешимый судья человечества. Я знал, что Беката была верна своему роду фараонов и что ее сыновья были отборными представителями египетской знати. Двое ее сыновей уже были женаты, и их хорошенькие маленькие жены сидели с ними. Все они были близки по возрасту к Рамсесу и обращались с ним как с почетным гостем, которым он, очевидно, и являлся. Я выразил свое одобрение их матери Бекате, и она восприняла это как должное.

‘Вообще-то я надеялась, что один из моих мальчиков женится на их кузине Серрене, - призналась она мне. К этому времени я уже знал, что Серреной звали таинственную и неуловимую дочь Техути, чье пустое кресло ожидало ее прибытия, чтобы сесть рядом со своим отцом королем Гуротасом во главе праздничного стола. Беката продолжала говорить, едва переводя дыхание: - "Все четверо делали подходы к ней, один за другим. Но она вежливо отказала им, сославшись на то, что не может выйти замуж за кого-то, с кем купалась нагишом в детстве и обсуждала их разные гениталии, деля один и тот же горшок с мочой. Интересно, какое оправдание она нашла для ста и одного другого жениха, которые нескончаемым потоком прибывали с разных концов земли, чтобы просить ее руки?’

‘Я с нетерпением жду встречи с ней. Насколько я понимаю, она очень красивая молодая госпожа, - признал я, и Беката продолжала развивать эту тему.

- Все говорят, что она самая красивая девушка на свете, достойная соперница богини Афродиты, но я сама этого не вижу. Во всяком случае, Серрена так привередлива в выборе мужа, что, скорее всего, умрет старой девой. Беката бросила дразнящий взгляд на свою сестру, сидевшую по другую сторону от меня. Техути следила за нашим разговором, но не снизошла до ответа и только высунула кончик розового языка в сторону Бекаты.

- Где же этот образец женской привлекательности?- Потребовал я ответа. Все это не было для меня новостью, но я решил, что лучше отвлечь их от обсуждения, пока оно не переросло из веселья в ярость. ‘Она присоединится к нам сегодня вечером?’

‘Ты видишь где-нибудь во дворе пустой табурет?- Спросила Беката и многозначительно посмотрела в сторону короля Гуротаса, который сидел за столом напротив нас. Место по левую руку от него было единственным в переполненном дворе, которое сейчас пустовало. Беката усмехнулась и сама ответила на свой вопрос, прежде чем старшая сестра успела ответить: "Принцесса Серрена из Спарты марширует под бой своего собственного барабана, который она одна может слышать.’

Она сказала это шутливым тоном, как будто это был комплимент, а не обвинение. Но король Гуротас, который следил за разговором, быстро наклонился вперед и вмешался: "Когда красивая женщина опаздывает всего на час, это происходит потому, что она прилагает особые усилия, чтобы прийти вовремя.’

Беката сразу же успокоилась, и я понял, кто на самом деле правит этим королевством и где лежат его молитвы. В шуме празднеств почти сразу наступило затишье, и на мгновение мне показалось, что остальная компания реагирует на упрек короля, но потом я понял, что очень немногие из них могли услышать его, и что они не обращали внимания ни на Гуротаса, ни на кого-либо еще во дворе. Вместо этого все головы повернулись к главным дверям, выходящим во двор цитадели.

Сквозь них прошла молодая женщина. Это неточное описание ее появления в моей жизни и жизни Рамзеса. Принцесса Серрена не ходила; она скользила, не двигая ни одной частью своего тела, потому что длинные юбки, которые она носила, скрывали ее ноги и нижнюю часть от бедер вниз. Ее волосы были собраны высоко на голове в густую мерцающую золотую корону. Слегка загорелая кожа ее рук и плеч была безупречной и блестящей, как полированный мрамор или свежевыстиранный шелк. Она была высокой, но ее тело было идеально пропорциональным.

Она не была хорошенькой, потому что это прилагательное предполагает жеманную пустоту. Она была просто великолепна. Каждая грань ее лица была совершенством. Взятые вместе, они превосходят мои способности к описанию. По мере того как она двигалась, ее черты слегка менялись, совершенство превосходило совершенство. Она очаровывала каждого, кто смотрел на нее. Однако самой поразительной ее чертой - если ее вообще можно было различить – были глаза. Они были огромными, но прекрасно гармонировали с остальной частью ее лица. Они были особого зеленого оттенка, ярче любого изумруда. Они были также пронзительны и проницательны, но в то же время мягкие и снисходительные.

Я знал только двух женщин, которые были близки ей по красоте. Одной из них была царица Лостра, моя первая любовь. Затем была женщина, которая сидела рядом со мной в этот момент - царица Техути, которая была и остается моей второй любовью. Они были матерью и бабушкой этой молодой женщины.

Однако принцесса Серрена была самым прекрасным человеком, живым или мертвым, которого я когда-либо видел.

Она выбрала свою мать, сидящую рядом со мной, и повернулась к нам с расцветшей улыбкой. Затем на дальнем конце стола поднялся Рамзес, и это движение привлекло к нему внимание Серрены. Улыбка на лице Серрены сменилась выражением благоговения. Она застыла с поднятой ногой, из-под юбки выглядывал носок изящной туфельки. Великолепная пара смотрела друг на друга в течение долгого времени, в течение которого никто другой не существовал в мире для них обоих. В конце концов Серрена опустила ногу на землю. Но ее глаза все еще были прикованы к нему. Затем она мягко покраснела, розовый румянец осветил ее лицо и невероятно сделал его еще более красивым, чем оно уже было.

‘Разве ты не мой кузен Рамзес? Моя мать сказала мне, что вы приехали навестить нас, - спросила она великолепным мелодичным голосом, который был только слегка запыхавшимся. Он отчетливо доносился до каждого уголка безмолвного двора. В ее глазах вспыхнул огонек, напомнивший мне, как Техути смотрела на Зараса при их первой встрече почти тридцать лет назад. Рамзес низко, но безмолвно поклонился в ответ на ее вопрос, не сводя глаз с ее невыразимо прекрасных черт.

Техути сидела рядом со мной, но никто во дворе цитадели не смотрел на нас, когда она незаметно протянула руку под столешницей и сжала мои пальцы. - Да! - прошептала она тихо, но страстно и снова: - Да!’

Она по собственному опыту знала тот волшебный миг, когда ее дочь в преклонном девятнадцатилетнем возрасте нашла свою вторую половинку.

Последовавшие за этим дни, недели и месяцы были самыми счастливыми из всех, что я когда-либо мог вспомнить.

Первой радостью для меня было, когда король Гуротас и его королева пригласили меня в качестве гостя посетить недавно вырытые сокровищницы в глубине подземелий цитадели. Мы спустились по множеству последовательных пролетов каменных ступеней с десятью тяжеловооруженными охранниками впереди и еще десятью за нами. Каждый из них держал в руках горящий факел, чтобы осветить нам путь. Когда мы достигли дна самого глубокого пролета, Гуротас открыл массивную дверь тяжелым бронзовым ключом. Затем трое охранников напряглись, чтобы открыть ее.

Я последовал за королем в королевскую сокровищницу и нетерпеливо огляделся. Хотя ни слова не было сказано о цели этой экспедиции в глубь земли, я думал, что знаю, чего ожидать. И Гуротас, и Техути смотрели на меня глазами, искрящимися от предвкушения. Почти сразу я заметил то, что искал. В углу стены, сложенной из тяжелых гранитных блоков, стояли почти две дюжины больших кедровых сундуков высотой с голову. Хотя обычно я в состоянии сдерживать себя от бесцеремонного поведения, на этот раз я сделал исключение и издал радостный крик. Затем я бросился через комнату и попытался снять один из сундуков со стеллажа. Мне это не удалось. Мне потребовались три охранника, чтобы помочь мне, прежде чем мы смогли поставить его на плиты пола. Затем они подняли крышку своими клинками и отступили назад.

Я не жадный человек. Но вы должны помнить, что совсем недавно Фараон Аттерик Туро лишил меня каждого локтя земли и каждого дебена серебра, которыми я когда-либо владел. Когда у тебя есть лах серебра, ты почти никогда не думаешь об этом. Когда сумма уменьшается до одного дебена, вы едва ли можете думать о чем-то другом.

- Я думал, что никогда больше не увижу такого великолепного зрелища.- Я говорил вслух, ни к кому конкретно не обращаясь, прищурившись от отражения пламени факелов на блоках плотно упакованных драгоценных металлов, как серебра, так и золота. Затем я вытер слезы со щек ладонью и повернулся к королю Гуротасу. Я подошел к нему и опустился на колени у его ног. - Благодарю Вас, Ваше Величество, - прошептал я и наклонился, чтобы поцеловать его ноги. Но он был слишком быстр для меня и, положив руки мне на плечи, поднял меня и заглянул мне в глаза.

‘Что такое одна-единственная доброта, когда она весит против сотен, которые ты показал мне и Техути?- спросил он.

Следующие три дня мне понадобилось с дюжиной рабов, чтобы распаковать, взвесить и снова упаковать это изобилие богатств. Техути быстро подсчитала, что этого должно хватить, чтобы поддерживать меня в достатке в течение бесчисленных лет.

- Всегда при условии, что ты сможешь прожить так долго, - уточнила она свою оценку.

‘В этом нет ничего сложного, - заверил я ее, - но вот уже вторые пятьсот лет я не могу остановиться.’

Четыре сына Хуэя образовали тесный семейный союз. Однако, благодаря своему превосходному возрасту, красоте, очаровательному характеру и особой милости своего отца-короля, Серрена была бесспорным лидером стаи. Она могла танцевать, как вихрь, и скакать, как фурия. Она могла играть на всех музыкальных инструментах, известных человечеству, и петь, как сирены, которые заманивают моряков на скалы сладким звуком своих голосов. Но в ее голосе звучала радость, а не обреченность.

Она умела загадывать и рифмовать, заставляла других смеяться одной лишь улыбкой или добрым словом.

Богатые и влиятельные люди съезжались со всех концов земли, чтобы просить ее руки, но она так любезно и ласково отвергала их, что ни одно сердце не было разбито, и они уезжали так счастливо, как будто она оказала им величайшую милость.

Как и ее мать, она была грозным лучником и знатоком всех видов холодного оружия. Она была единственной, кому Техути разрешила обращаться с синим мечом с рубиновой рукоятью. Это было почти мифическое оружие с весьма запутанным происхождением. Впервые я увидел его много лет назад, когда он принадлежал господину Тану, который был верным, но тайным любовником царицы Лостры большую часть ее жизни. На смертном одре он завещал меч принцу Мемнону, сыну Лостры. Он также был сыном Тана, хотя я был единственным человеком, который знал об этом факте, кроме обоих родителей. Когда Лостра скончалась, Мемнон наследовал ей трон фараона и, в свою очередь, стал фараоном Тамосом. Он был старшим братом моих дорогих Техути и Бекаты и, таким образом, дедушкой самой Серрены.

Именно Тамос с моей помощью договорился о браке двух своих сестер с могущественным Миносом Критским. В качестве свадебного подарка Фараон подарил голубой меч с рубиновой рукоятью своей старшей сестре Техути. Когда Минос и его островное царство были почти полностью разрушены в результате мощного извержения вулкана, две овдовевшие сестры сбежали со своими возлюбленными Хуэем и Зарасом и уплыли на север, чтобы построить собственное королевство здесь, в Лакедемоне. Конечно, я помог двум сестрам сбежать со своими любовниками, вместо того чтобы вернуться в Египет. И, конечно же, сказочный меч отправился с Техути.

Будучи страстно преданной фехтовальщицей, Техути была очарована синим мечом. Другого такого клинка не существовало, и в ее руках он стал абсолютным оружием. Вероятно, это был единственный подарок, который мог бы вознаградить ее за изгнание на Крит.

Техути никому не позволяла прикасаться к заколдованному синему клинку, даже королю Гуротасу, своему мужу. Только Техути смыла свернувшуюся кровь своего врага с блестящего лазурного металла. Техути была единственной, кто отполировал и отточил режущие кромки оружия до смертельного совершенства, став при этом опытным мастером по металлу.

Однако этот день на берегу реки Гуротас был одним из редких волшебных. Это был день, когда принцессе Серрене исполнилось четырнадцать лет; день, когда она превратилась из девочки в женщину. Ни один подарок не был слишком экстравагантным для нее.

Конечно, в тот день я не был с ними лично. О следующем происшествии Техути рассказала мне только после того, как мы с Рамсесом прибыли в Лакедемон, а Серрена к тому времени уже достигла двадцатилетнего возраста.

По своему обычаю и удовольствию они вдвоем, мать и дочь, отправились к своему тайному озеру в реке Гуротас выше по течению от цитадели. Они передали коней конюхам, прежде чем те добрались до него, и, держась за руки, пробежали последние сто локтей до королевской хижины, построенной на берегу реки под водопадом. Конюхи и слуги знали, что лучше не следовать за ними. Они подождут с лошадьми, пока не вернутся две королевские женщины.

У Техути на бедре висел синий меч, но это не бросалось в глаза, потому что она носила его чаще, чем нет. Их слуги и рабы посетили хижину рано утром и безукоризненно убрали ее. Они поставили свежие цветы в огромные медные вазы, так что главная комната с видом на бассейн превратилась в восхитительный сад. Кушетки были покрыты дублеными лосиными шкурами и шелковыми подушками. Они разожгли огонь в очаге в центре комнаты, потому что зима еще не наступила. Затем они накрыли роскошную трапезу, которой хватило бы на десятерых голодных мужчин; прекрасно понимая, что то, что осталось, будет передано им.

Техути и Серрена начали раздеваться почти сразу же, как только вошли в это святилище. Техути отстегнула синий меч, висевший у нее на поясе, и благоговейно положила его на стол в центре комнаты, лицом к камину. Они побросали остальную одежду на покрытые лосиной шкурой подушки. Затем, совершенно голые и снова взявшись за руки, они вышли из сторожки и побежали к берегу реки. Они нырнули в прозрачную воду, подняв облако летящих брызг. Они завизжали от холода, потому что на поверхности реки плавали огромные глыбы льда, смытые с гор. Они плескали друг в друга пригоршнями речной воды, пока Техути не вырвалась и не попыталась избежать дальнейшего наказания. Серрена погналась за матерью и, поймав ее, затащила под бурлящую воду водопада и держала там, пока та не взмолилась о пощаде. Как бы сильна она ни была, Техути пришлось приложить все усилия, чтобы сравняться с дочерью. Казалось, что тело Серрены было вырезано не из человеческой плоти и костей, а из какой-то божественной субстанции, такой же несокрушимой, как голубой металл сказочного меча.

Но ни одна из этих двух великолепных женщин не была устойчива к холоду тающего горного льда. Когда они добрались до берега, по пояс в воде, обнявшись, они дрожали так же неудержимо, как жертвы лихорадки. Их ягодицы и животы ярко-розовели от холода. В хижине они подбросили поленьев на догорающие угли в очаге, а когда те вспыхнули, встали так близко, что могли обжечься, и принялись тереть друг друга сухими полотенцами, которые приготовили для них слуги.

Когда они достаточно нагрелись, чтобы унять дрожь, Техути поставила на угли большой кувшин с красным вином и, когда оно начало пузыриться, бросила в него двойную пригоршню сушеных трав и принялась энергично помешивать. Согревшись и обсохнув, они оделись и улеглись рядышком на кушетке перед камином. Они передавали друг другу дымящийся кувшин, наслаждаясь вином и обществом друг друга.

Техути положила голубой меч в украшенных драгоценными камнями ножнах на колени. Она наклонилась ближе к дочери и свободной рукой обняла ее за плечи. Серрена ответила ей поцелуем в щеку и прошептала: "Спасибо тебе за этот чудесный день, моя любимая мама. Ты делаешь меня самой счастливой девушкой в мире.’

- Ты больше не девочка, моя дорогая. Ты - женщина, выросшая настолько прекрасной, что превзошла все рассказы о ней. Но твой день рождения еще не прошел. У меня есть для тебя еще один подарок.’

‘Ты уже дала мне больше, чем достаточно ... - начала было Серрена, но тут же осеклась и безмолвно уставилась на мать. Техути подняла синий меч со своих колен и положила его поверх руки дочери, затем взяла руку Серрены и сложила пальцы вокруг украшенной драгоценными камнями рукояти.

- Это мой подарок тебе, Серрена, - сказала она. - Используй его только с умом и осторожностью, но когда тебе придется, не колеблясь, ударь в самое сердце своего врага.’

‘Это уже слишком. Серрена заложила руки за спину и покачала головой, глядя на оружие, лежащее у нее на коленях. ‘Я знаю, как много это значит для тебя. Я не могу принять это.’

‘Но я отдала его тебе с моей любовью, так что я не могу забрать одно, не забрав и другое, - сказала ей Техути.

Серрена оторвала взгляд от меча и уставилась на лицо матери, которая пыталась решить эту загадку. Это была игра слов и что-то, что они оба наслаждались; затем она просияла, когда решение пришло к ней. - Синий меч - это часть тебя, не так ли?- спросила она, и Техути неохотно кивнула.

‘Да, наверное, так оно и есть.- Она приняла эту точку зрения.

‘Но ведь я тоже часть тебя, а ты - часть меня, не так ли?’

Техути увидела, куда она ведет, и ее торжественное выражение лица сменилось радостной улыбкой.

‘Тогда получается, что мы все трое - единое целое, меч - часть нас обоих, и, следовательно, мы все трое принадлежим друг другу.- Когда Серрена снова сомкнула пальцы на рукояти меча и вытащила клинок из украшенных драгоценностями ножен, она просто добавила: - Для меня большая честь разделить это великолепное оружие с тобой, моя дорогая мать.’

Затем она поднялась на ноги и подняла клинок, как горящий факел. Казалось, он освещает всю комнату своим голубым отраженным пламенем. Она начала упражнение с руками, которое Техути вбивала в нее с тех пор, как она стала достаточно взрослой и достаточно сильной, чтобы поднять игрушечное оружие. Она начала с двенадцати парирований, а затем с ударов и выпадов, выполненных в неторопливом совершенстве.

Техути аплодировала ей, продолжая хлопать в ладоши, а Серрена постепенно увеличивала темп, пока клинок, казалось, не растворился в сверкающем и неземном сиянии света, как крыло колибри, когда она парит перед цветением. Ее рука стала частью того же крыла, меняя форму в постоянной изменчивости. Все ее тело танцевало в ритме, заданном сверкающим клинком. Затем она начала кружиться, и ее ноги двигались со скоростью мерцающей летней молнии. При каждом обороте она срезала самый высокий цветок в одной из медных ваз, срезая его так аккуратно, что тот, казалось, даже не заметил, как оторвался, но завис на секунду, прежде чем упасть на пол; к этому времени Серрена срезала еще три или четыре цветка. Они падали так же густо, как снежинки в зимнюю бурю, пока каждый стебель не остался обнаженным, и Серрена прекратила танцевать так же внезапно, как и начала, снова подняв голубой клинок, словно факел.

Это была такая замечательная демонстрация фехтования, что Техути запомнила ее навсегда. Именно она описала мне ее, когда я заметил синий меч, висящий на поясе Серрены.

Если для меня это были счастливые дни, то для Рамзеса и Серрены они были райскими. Я слышал, что не существует такой вещи, как любовь с первого взгляда, но эта пара опровергла такую чушь.

Они даже не пытались скрыть своего взаимного очарования и притяжения. Они прикасались друг к другу при каждом удобном случае, а когда один из них говорил, то просто молча сидели, пристально глядя друг другу в глаза в течение нескольких минут.

Первый восторг Техути от их очевидного взаимного влечения вскоре сменился тревогой. Она выпросила у дочери торжественную клятву целомудрия, а потом пожаловалась мне: Она так же горяча, как молодая кобылка, вступающая в свой первый сезон. Я чувствую ее запах, как только она его видит. Ты должен мне помочь, Тата.’

Я притворился невинным. ‘Ты имеешь в виду то же самое, как я помог тебе защитить твою девственность от набегов Зараса?’

Она отпрянула, а затем вспыхнула на меня: "Мне очень жаль тебя. У тебя такой грязный ум.’

- Когда же?- Спросил я. ‘Тогда, когда это были ты и Зарас, или теперь, когда это Рамзес и Серрена? - И она в отчаянии всплеснула руками, а потом рухнула со смеху.

‘Это большая разница, - серьезно объяснила она мне, как только пришла в себя. - Мой брат, Фараон, никогда не давал нам с Зарасом ни единого шанса. Меня отдали в руки ужасного старика по политическим соображениям. Я хотела хоть раз в жизни быть с человеком, которого любила. Теперь, с Серреной и Рамзесом, они пользуются всеобщим искренним одобрением. Мы просто хотим, чтобы они немного потерпели.’

‘Я думаю, что у вас с дочерью могут быть разные оценки того, сколько стоит немного терпения. Но я сделаю все возможное, чтобы держать Рамзеса на коротком поводке.’

Это не было пустым обещанием, которое я дал Техути. Я не хуже ее знал, как безудержны и непреодолимы страсти юной любви. Царь Гуротас и Техути оба были решительно за союз Рамсеса и Серрены, но это был также вопрос высокого положения. По их мнению, на свадьбе должны были присутствовать правители всех многочисленных царств, окружавших Лакедемон, как ближних, так и дальних. Царь Гуротас и царица Спарта Техути были полны решимости извлечь из этого союза наибольший политический капитал.

Они подсчитали, что потребуется почти год, чтобы разослать приглашения на свадьбу всем потенциальным политическим союзникам, чью благосклонность они укрепляли, а затем решить почти невыполнимую задачу - собрать их всех в цитадели Лакедемона одновременно.

- Целый год!- Возразил Рамзес, терзаясь нетерпением. ‘За это время я могу состариться и умереть. Но, к моему удивлению, Серрена оказалась гораздо более рассудительной и практичной.

‘Если ты любишь меня так сильно, как говоришь, - сказала она Рамсесу в моем присутствии и в присутствии своих родителей, - тогда ты согласишься на то, о чем нас просят мои отец и мать. Как наследники престола этой чудесной страны, которую я люблю, мы имеем долг перед нашим народом, который превалирует над нашими собственными мелочными желаниями. Кроме того, наша любовь может только крепнуть со временем и жертвами.- Она почти сразу покорила его своей простой, но грозной логикой.

До сих пор я смотрел на нее просто как на красивую молодую женщину, но с этого дня я начал понимать, какой необыкновенной личностью она была на самом деле. Ее таланты и сильные стороны были скрыты от большинства из нас поверхностной завесой ее красоты. Но если бы вы могли заглянуть за этот фасад, как это сделал я, вы обнаружили бы разум и стальную сердцевину, которая была бы сверхъестественной.

Хотя они проводили много времени вместе, так что их взаимные чувства были очевидны для всего мира, Серрена старалась не прятаться от посторонних глаз, чтобы похотливым умам нечем было полакомиться. На самом деле обоих влюбленных, по-видимому, сильно тянуло в общество других мужчин и женщин с исключительными умами, и Серрена особенно наслаждалась эрудированной дискуссией. Она искала меня почти каждый день, по крайней мере, на несколько часов для обсуждения вопросов, столь же разнообразных, как форма нашего мира или то, что движет океанскими приливами и природой веществ, из которых состоят Луна и солнце.

Я с нетерпением ждал наших споров и дискуссий и уже через несколько месяцев после нашей первой встречи понял, что люблю Серрену так же сильно, если не больше, чем ее мать Техути. Не важно, что она упрямо сопротивлялась моей тщательно продуманной логике и не признавала, что Земля плоская, что приливы и отливы - следствие ненасытной жажды Посейдона, бога моря, который дважды в день пьет из океана. И что Луна и солнце - это одно и то же небесное тело, состоящее из огнеопасного вещества, которое в течение дня поглощает себя пламенем, а затем восстанавливается ночью. У нее были свои собственные теории, которые были настолько смешны, что едва ли выдерживали повторение. Я имею в виду, если бы мир действительно был круглым, как тыква, как она утверждала, как люди могли бы цепляться за нижнюю сторону, не падая?

В течение следующих нескольких месяцев я постепенно осознал, что Серрена не была ребенком двух обычных человеческих существ, но что один из ее родителей, по крайней мере, должен быть божественным. Такая красота и ум были высшего плана. Я знаю, потому что я также страдаю подобным образом, или благословлен этим. Я не знаю, как лучше описать это.

Я питаю величайшее уважение к королю Гуротасу, предполагаемому отцу Серрены. Он находчивый и отважный солдат, дорогой и верный друг. Он даже прекрасный царь, лучший из всех, кого я встречал после фараона Тамоса, но никто в здравом уме не примет его за Бога.

Однако не было никаких сомнений, кто из них вынашивал Серрену в ее утробе, потому что только один из них был достаточно подготовлен для этой задачи. Поэтому мне казалось очевидным, что Техути, должно быть, сильно отклонилась от узкого пути верности.

Однако, чтобы убедиться в этом вдвойне, я решил проверить происхождение Серрены, не потому что я назойливый человек, как некоторые думают, а из-за моей искренней глубокой привязанности ко всем, кто был вовлечен в это дело.

Существует ряд непогрешимых испытаний божественности, одним из которых является способность понимать и говорить на тайном языке адептов и магов, переданном нам богом Гермесом, или Меркурием, как его еще называют. Гермес - сын громоподобного Зевса, который дал своему любимому сыну много ролей в истории и эволюции человечества. К числу наиболее важных относятся вопросы порождения речи, языка, обучения и красноречия. С другой стороны, Зевс также сделал Гермеса богом лжи и автором хитрых и коварных слов. В рамках этих многочисленных обязанностей Гермес создал язык богов, который он назвал Тенмасс.

Мне не пришлось ждать слишком долго. Почти каждый вечер женщины из королевской семьи - Техути, Беката и Серрена - отправлялись верхом на лошадях в длительную прогулку либо вдоль берега реки, либо в горы Тайгет, либо по золотистому песку пляжа, протянувшегося вдоль северной оконечности острова. Конечно, Рамзеса и меня пригласили присоединиться к ним. Как и я, Серрена была очарована морскими существами, которые изобиловали в водах, окружавших нас, а также птицами и дикими животными, населяющими горы и леса. Она собирала яйца птиц, гнездившихся в горах и лесах,и раковины различных моллюсков, выброшенных на берег. Она придумывала свои фантастические названия для каждого вида и была вне себя от радости, когда обнаруживала что-то новое или ранее неизвестное ей. Рамзес, как и большинство солдат и людей действия, не очень интересовался этими естественными предметами, но куда бы ни вела его Серрена, он послушно следовал за ней.

В тот день, когда мы ехали вдоль кромки океана, прилив был сильнее обычного.

Серрена выдвинула нелепую теорию, что это произошло из-за того, что солнце и Луна каким-то таинственным образом выровнялись и усилили притяжение воды, а не потому, что Посейдон был более жаждущим, чем обычно, и поэтому пил более глубоко.

Теперь, как и все те ученые люди, которые изучали небесные тела, я полностью осознаю тот факт, что солнце и Луна на самом деле являются одной и той же сущностью. Он становится солнцем, когда полностью заряжен в течение дня, а затем он становится Луной в течение ночи, когда его пламя выгорает и заряжается, и в это время он становится просто тенью своего огненного Я.

Когда я объяснил это Серрене, она тут же бросила мне вызов. ‘Как они могут быть одним и тем же небесным телом, если я видела и солнце, и Луну на небе в одно и то же время?- спросила она тоном человека, который раз и навсегда решил вопрос.

Я остановил лошадь, заставив ее сделать то же самое. - Сожми руку в кулак, Серрена, - приказал я ей. Но я плавно перешел на Тенмасский язык, и когда она повиновалась, я сказал ей: "Теперь поднеси его к Солнцу.’

‘Ты имеешь в виду вот так?- спросила она на Тенмасс. Она произнесла его совершенно четко, но, очевидно, не осознавала, что сделала это.

‘А теперь посмотри на землю под собой и скажи мне, что ты там видишь, - приказал я ей.

‘Я не вижу ничего, кроме собственной тени, - ответила она на Тенмассе, выглядя слегка озадаченной.

‘Что это за круглая темная фигура?- Спросил я ее, наклоняясь с седла и указывая на него.

‘Это тень моей руки.’

‘Так ты хочешь сказать, что мы видим одновременно и твою руку, и тень твоей руки, точно так же, как мы часто видим одновременно и солнце, и его тень, которую мы называем Луной?- Спросил я, и она открыла свой хорошенький ротик, чтобы продолжить спор, потом закрыла его, и мы поехали дальше в молчании. Как ни странно, с того дня мы больше никогда не говорили о солнце и Луне.

Однако мы часто беседуем в Тенмассе, когда остаемся наедине, хотя Серрена и не подозревает, что мы говорим на чужом языке. Это доставляет мне огромное удовольствие, потому что дает неопровержимое доказательство того, что она - одна из богинь.

Я долго и серьезно размышлял над тем, как обратиться к единственному человеку на Земле, который мог бы подтвердить подробности того, как произошло это чудесное рождение. Даже мои особые отношения с главным человеческим персонажем этой драмы не давали мне права на откровенную конфронтацию. Это потребовало бы всей моей хитрости и хитрости, чтобы докопаться до истины, не вызвав опасного фурора. Я даже подумал о том, что было бы разумно не раскрывать всей правды. Я хочу со всей ясностью заявить, что мною двигало не жалкое любопытство, а искренняя забота о благополучии всех, кого это касалось.

В первый раз я позволил Техути и ее сестре Бекате отведать плодов виноградной лозы давным-давно, когда им было не больше пятнадцати-шестнадцати лет, и я сопровождал их из Египта на Крит, чтобы выдать замуж за могущественного Миноса. Во время долгого путешествия они обе умоляли меня позволить им покончить с собой, а не устраивать свадьбу, и я дал им вина, чтобы облегчить их страдания. Это сработало, потому что тогда они в последний раз подумывали о самоубийстве – насколько мне известно. С тех пор, как я воссоединился с ними здесь, в Лакедемоне, я заметил, что годы ничуть не уменьшили их склонности к виноградному соку. Единственное отличие состояло в том, что они стали более разборчивыми и требовательными в своем вкусе, и они пили только из самых тщательно отобранных амфор, наполненных плодами королевских виноградников, как это было их право.

Я ждал удобного случая с терпением охотника у водопоя своей добычи. Затем, наконец, властитель одного из таинственных царств, лежащих далеко на востоке, нанес официальный визит в Лакедемон, якобы для того, чтобы укрепить торговые отношения, но на самом деле, чтобы узнать о руке принцессы Серрены в браке. Описания ее красоты ходили повсюду, но мало кто еще знал о ее помолвке.

Я был единственным человеком в Лакедемоне, который говорил по-персидски. Таким образом, мне оставалось тактично сообщить королю Симашки - так звали жениха - о том, что Серрена недоступна. Его Величество выразил свое разочарование таким прекрасным поэтическим языком, что Серрена расплакалась. Затем он поцеловал Рамсеса и Серрену в обе щеки и преподнес счастливой паре свадебный подарок-двадцать больших амфор красного вина с его собственных виноградников.

Когда Техути впервые попробовала это вино, она сказала мужу: "Еще за двадцать амфор этого чудесного нектара я позволю Симашки жениться на мне.’

Король Гуротас отхлебнул из своей чашки, покрутил ее на языке и кивнул. ‘И еще за двадцать я отдам ему тебя.’

Я счел за счастье, что наш гость ни слова не сказал по-египетски, а просто поднял свою чашу и присоединился к общему веселью, которое последовало за этим обменом репликами с несколько озадаченным выражением лица.

Это было само собой разумеющееся правило Техути - ограничивать вечернюю порцию вина двумя большими чашами. "Как раз достаточно, чтобы сделать меня счастливой, но все еще в состоянии добраться до моей постели только с двумя моими служанками, чтобы помочь мне", как она выразилась.

В суматохе и дружелюбии банкета мне удалось незаметно увеличить ее потребление до четырех или пяти, просто наполняя ее чашку из моей каждый раз, когда она отворачивалась от меня, чтобы поцеловать или приласкать своего мужа. Поэтому, когда она наконец решила покинуть собрание, ей пришлось схватить меня за руку, чтобы удержаться, когда она попыталась встать. Я отпустил служанок и понес ее вверх по лестнице в спальню, а она обеими руками вцепилась мне в шею и радостно захихикала.

Я раздел ее и уложил под простыню, как делал это много лет назад, когда она была маленькой девочкой. Потом я сел на матрас рядом с ней, и мы стали болтать и смеяться вместе. Но все это время я направлял разговор в выбранное мною русло.

‘Так почему же у тебя был только один ребенок, в то время как у Бекаты четверо, и почему это заняло у тебя так много времени?- Потребовал я ответа.

‘Только добрые боги знают ответ на этот вопрос, - ответила она. ‘Мы с Зарасом за тридцать лет не пропустили ни одной ночи, даже когда я несу красный флаг. Он ненасытен, а я почти такая же похотливая, как и он. Я так сильно хотела ребенка. И, как ты заметил, моя младшая сестра Беката вынимала их из духовки одного за другим, точно пироги пекла. Я почти ненавидела ее за это. Я молилась Таверет, богине родов, и совершала жертвоприношения каждую ночь, прежде чем Зарас приходил ко мне в постель. Но это не сработало. Потом она понимающе улыбнулась. ‘Как можно доверять богине, которая похожа на бегемота, стоящего на задних лапах? Она просто проглотила все мои подношения и никогда больше не думала обо мне, не говоря уже о моем собственном ребенке.’

‘И что же ты сделала?- Спросил я, но ее ответ прозвучал уклончиво и сбивчиво.

‘Ты не возражаешь, если я воспользуюсь горшком, пока подумаю, а, Тата? Она спрыгнула с кровати и уселась на ночной горшок, стоявший в углу комнаты. Какое-то время мы оба почтительно прислушивались к звяканью ее жидкости в сосуде под ней, а затем Техути потребовала: "Если я скажу тебе, ты обещаешь, что больше никому не скажешь, Тата?- Ее дикция была лишь слегка искажена избытком винограда.

- Да поразят меня Боги, если я когда-нибудь это сделаю, - покорно ответил я, и она вскрикнула от ужаса.

‘Ты не должен так говорить, Тата. Немедленно забери его обратно. Ты никогда не должен провоцировать богов! - Она сделала знак против дурного глаза.

Я принял ее вызов и предупредил парящий пантеон бессмертных, которые, вероятно, подслушивали из теней комнаты ‘"Не смейте прикасаться ко мне, вы, мерзкие старые боги, иначе Королева Техути вскочит со своего горшка и пописает вам в ухо!’

Техути снова разразилась приступами хихиканья. ‘Это не смешно! - сказала она мне, безуспешно пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица. ‘Ты никогда не должен шутить о богах. У них нет чувства юмора, Совсем нет – если только это не те шутки, которые они играют с нами.’

- Больше никаких шуток, - пообещал я. - Однако расскажи мне, что ты сделала, чтобы забеременеть. Мне не терпится узнать эту тайну, и я повторяю свое обещание никому не рассказывать.’

‘Я сделала то, что должна была сделать с самого начала. Я воззвала к мужскому Богу, а не к женскому. Я принесла ему в жертву быка и полночи молилась ему на коленях.’

‘А что думал об этом король Гуротас, твой муж?’

- Он так и не узнал. В то время он был в отъезде, воевал с нашими соседями, и я не удосужилась сказать ему об этом, когда он вернулся домой.’

‘И мужское божество откликнулось на твои мольбы?’

‘Когда я наконец заснула, он явился мне во сне.- Она понизила голос до шепота, густо покраснела и опустила ресницы на свои прекрасные темные глаза. - Это был всего лишь сон, клянусь тебе, Таита. Я всегда была хорошей девочкой. Зарас - мой муж. Я всегда была ему верна.’

- А кто был этот бог? Он сказал тебе, кто он такой?- Спросил я, и она покраснела еще ярче и опустила голову, не в силах смотреть мне в глаза. Какое-то время она молчала, а потом заговорила так тихо, что я не мог разобрать слов.

- Пожалуйста, говори громче, Техути. Кто же это был?- Снова потребовал я.

- Он сказал, что он Аполлон, бог плодородия, музыки, истины и исцеления. Я поверила ему, потому что он был так красив.’

Я глубокомысленно кивнул. Конечно, я мог бы добавить к тому короткому списку его достоинств, который она мне перечислила. Аполлон также является богом похоти и гнева, вина и пьянства, болезней и лжи среди бесчисленных других добродетелей и пороков.

‘Конечно, вы с Аполлоном спаривались друг с другом.’ Я сформулировал это как констатацию факта, а не как вопрос. Она смертельно побледнела.

‘Это был сон, разве ты не понимаешь, Тата? - Ее голос стал пронзительным от боли. - Ничего из этого не было реальным. Серрена - дочь моего мужа, а я - его целомудренная жена. Я люблю своего мужа, и я люблю свою дочь, а не какой-то призрак с Олимпа или из преисподней.’

Я смотрел на нее с молчаливым состраданием, углубленным любовью. Она вскочила на ноги и подбежала ко мне. Она бросилась к моим ногам и обхватила руками мои колени, уткнувшись лицом мне в колени.

- Прости меня, мой дорогой Тата.- Ее голос был приглушен подолом моего халата. ‘Все это был сон, и я не могла контролировать то, что произошло. Это была магия и колдовство. Я была перышком, унесенным катастрофой . Это было ужасно и великолепно. Он наполнил каждую часть моего тела и разума невыносимой болью и невероятным наслаждением, ослепительным золотым светом и темнотой пустоты. Он был невероятно красив, но ужасен и отвратителен, как грех. Это длилось всего одно мгновение и тысячу лет. Я почувствовала, как он поместил чудо, которое было Серреной, в мое лоно, и я радовалась этому. Но это была не реальность. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за мои грехи, Таита?’

Я нежно погладил ее по волосам, и они показались мне шелковыми под моими пальцами, когда я прошептал ей: "Мне нечего прощать, Техути. Твой муж и твоя дочь - все это реальность, а все остальное - тени. Держи их близко к сердцу и лелей их, и никому не рассказывай о своих странных и фантастических снах. Забудь, что ты вообще мне сказала.’

Подготовка к свадьбе Рамзеса и Серрены заняла даже больше времени, чем предполагал Гуротас. За это время нам пришлось вести две неожиданные маленькие войны. Гуротас и Хуэй стремились покорить все острова и земли, окружающие Киклады и Южное Эгейское море, но после тридцати лет почти непрерывных войн эта задача не была выполнена и наполовину. Как только один архипелаг был взят под контроль, другой восстал на противоположном конце Империи короля Гуротаса. Кроме того, персы постоянно усложняли и запутывали этот вопрос. Там, где они обнаруживали слабость, они быстро пробирались внутрь и перерезали несколько глоток, затем наполняли свои корабли добычей и исчезали так же внезапно, как и появились; обратно в свои обширные и таинственные владения, колеблющиеся на восточной окраине мира.

‘Они всего лишь необразованные дикари и безжалостные пираты, - возмущенно сказал мне Хуэй.

‘Вероятно, они говорят то же самое о нас, - резонно заметил я.

‘Мы первопроходцы и строители империи, - высокомерно возразил он. - Наша судьба - цивилизовать мир и править им во имя истинных богов, которым мы поклоняемся.’

‘Но вы и ваши люди любите хорошую драку не меньше любого дикаря, - возразил я. ‘Ты сам мне об этом говорил.’

‘Есть только одна вещь, которой мой народ наслаждается больше, чем хорошей битвой, и это - хорошая пирушка, - признал Гуротас. ‘Я намерен устроить им самую большую, самую дикую и самую знаменитую свадьбу, о какой только можно мечтать, и которую ни один мужчина не захочет пропустить.’

Я одобрительно кивнул. ‘Тогда, пока ваши гости еще не оправились от избытка хорошего вина и богатой еды, вы можете спокойно узурпировать их королевства.’

- Мой дорогой Таита, я всегда восхищался твоей политической проницательностью. Гуротас погладил бороду и рассеянно улыбнулся.

- Если бы твоя прелестная дочь Серрена выбрала себе в мужья одного из вождей острова, она нажила бы себе врагов среди остальных пятнадцати, но так все шестнадцать становятся твоими союзниками и вассалами. Хотя она так молода, она мудра не по годам.’

‘Я могу только повторить свое последнее утверждение о тебе, Таита. Гуротас продолжал улыбаться. ‘Ты всегда мог видеть путь вперед с большой ясностью.’

Хотя мы были вдвоем, я понизил голос, и Гуротасу пришлось наклониться поближе, чтобы услышать, что я скажу дальше. - С этими шестнадцатью союзниками за вашей спиной аннексия нашего Египта и наказание тирана Аттерика Туро становится возможным.’

‘Должен признаться, я думал об этой возможности. Кто, по-твоему, заменит Аттерика на посту фараона в Луксоре, Таита?’

‘Ты - очевидный выбор, - ответил я без колебаний, но он усмехнулся.

‘У меня нет особого желания возвращаться в Египет на постоянной основе. Мне очень удобно в моей новой цитадели здесь, в Лакедемоне. Я приложил много усилий, чтобы построить его. Кроме того, мои воспоминания о Египте не особенно радостны. Но кого еще я мог послать на это дело?- спросил он, и я на мгновение задумался над его вопросом.

‘Имя фараона Рамзеса звучит очень красиво, - рискнул я, и выражение лица Гуротаса изменилось. Он посмотрел на меня с сомнением. - С другой стороны, хотя, насколько мне известно, в Египте никогда не было женщины-правительницы, имя фараона Серрены звучит для меня еще более благородно, - и Гуротас снова улыбнулся. ‘Они могли бы править как совместный триумвират, или, возможно, точнее, как биумвират. И тут Гуротас расхохотался.

- Ты всегда меня забавляешь, Таита. Откуда ты берешь эти идеи? Очень хорошо, это будет биумвират.’

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как я прибыл в Лакедемон, но мое положение уже было почти неприступным. Тридцать лет назад Гуротас получил от меня инструкции. За это время мало что изменилось, за исключением того, что в эти дни мои инструкции были более дипломатично сформулированы как предложения.

На этом этапе я не мог слишком быстро продвинуть Рамсеса выше Хуэя и его сыновей, но тактично позаботился о том, чтобы он был поставлен в центр военных и морских дел Лакедемона и чтобы он все еще командовал могучим военным кораблем "Мемнон", на котором мы оба бежали от Аттерика и Египта. Он был официально назначен контр-адмиралом, прямо под Адмиралом Хуэем. Его королевская родословная и помолвка с принцессой Серреной давали ему высокий статус, но, несмотря на молодость, он был достаточно мудр, чтобы не выставлять его напоказ. Он уже был любимцем семьи Хуэя. Когда она развлекала его, что случалось довольно часто, Принцесса Беката сажала его рядом с собой за свой большой стол и щедро кормила. Она называла его "Рэмми, дорогой". Ее сыновья приняли его в свою семью без малейших признаков злобы или ревности, и их растущий выводок маленьких детей был счастлив иметь еще одного дядю, чтобы запугивать и выпрашивать сладости, и приставать, чтобы рассказывать им истории и носить их на своей спине.

Конечно Король Гуротас и Королева Техути были в восторге от

перспективы того, что он станет отцом их собственных внуков в свое время, когда все формальности будут улажены. Рамсесу отвели его собственные покои в цитадели по соседству с моими, в самом дальнем конце массивного здания от апартаментов Серрены. Число часовых, охранявших королевскую принцессу, было незаметно удвоено, как будто мое собственное наблюдение было недостаточным, чтобы гарантировать, что ее целомудрие не будет преждевременно прекращено.

Отведенные мне покои были почти такими же величественными, как у короля Гуротаса и королевы Техути, но у меня были веские основания полагать, что сама королева несет за это прямую ответственность. Не проходило и дня, чтобы она не явилась без приглашения в мою личную столовую с провизией, которой хватило бы на сотню человек, а то и больше, и с вином, которого хватило бы мне на целый год. Или разбудить меня после полуночи в ночной рубашке со свечой в руках, когда она вскочит на мою кровать со словами: "Я вернусь через несколько минут, обещаю тебе, Тата. Но мне просто нужно спросить тебя о чем-то очень важном, и нет, это не может подождать до завтра.’

Несколько часов спустя, когда я нес ее спящую на руках в ее собственную постель, ее муж ворчал на меня: "Неужели ты не можешь запереть свою дверь, чтобы не впускать ее, Таита?’

- У нее есть свой ключ.’

‘Тогда держи ее с собой.’

- Иногда она храпит.’

Гуротас в отчаянии покачал головой. ‘Ты думаешь, что говоришь мне что-то, чего я не знаю?’

Однако часы потерянного сна были небольшой платой за комфорт и полезность, которые предоставляли мне эти великолепные апартаменты. С террасы на верхнем этаже монументального здания я мог любоваться заснеженными горными вершинами и широкой долиной, спускавшейся к заливу. Я мог следить за приходами и уходами армии и всей деятельностью судоходства. Я люблю диких птиц, и каждое утро я раскладывал еду для разных видов на этой террасе, и удовольствие, которое они мне доставляли, было очень сильным. Одну из больших комнат я использовал как библиотеку и штаб-квартиру. Вскоре полки были заполнены моими свитками, а переполненные книги были сложены по углам комнаты.

Капитан Венег, перед которым я был в неоплатном долгу за то, что сумел вырваться из Врат мучений и горя, где подвергся жестокому обращению ужасного Дуга, был неуместен здесь, в Лакедемоне. Он пришел просить меня о занятии, соизмеримом с его рангом, опытом и способностями. В течение очень короткого времени я сделал все приготовления Для того, чтобы Венег и его небольшая группа людей тайно вернулись в Египет и создали там разведывательное подразделение, которое снабжало бы меня актуальной информацией о том, какие страдания и несчастья претерпевает моя несчастная египетская Родина под игом фараона Аттерика Туро.

Я позаботился о том, чтобы Венег получил достаточно серебра, чтобы заплатить своим информаторам и союзникам, и купил три небольших, но быстрых торговых судна, чтобы доставить его и его людей на задание. Было уже за полночь, когда они отплыли из Порта Гитиона, и я, конечно же, был на пристани, чтобы проводить их и передать им мои добрые пожелания в их Южном путешествии.

Под вымышленным именем и с густой вьющейся бородой, скрывающей его красивые черты, Венег в очень короткое время устроил свою штаб-квартиру в винной лавке почти в тени стен дворца Аттерика в Луксоре.

Разумеется, я снабдил его несколькими ящиками, в каждом из которых было множество домашних голубей. Все они были выведены в курятниках королевского чердака голубятником короля Гуротаса в Лакедемоне. Венег тайно увез этих птиц с собой в Египет. Через несколько месяцев его сеть прочно обосновалась в Луксоре и действовала слаженно и эффективно, и я регулярно получал депеши, которые голуби Венега доставляли через Северное море. Среднее время, которое потребовалось этим отважным птицам, чтобы совершить путешествие, было меньше четырех дней. Ценность информации, которую они мне принесли, была неисчислима.

Из голубиной почты я почти сразу узнал, что Аттерик сменил свое имя на Фараона Аттерика Бубастиса в честь своего восхождения в пантеон богов. Бубастис был богом мужской красоты и доблести среди других его многочисленных атрибутов. Единственное, чему я по-настоящему завидовал, так это тому, что Бубастис, по слухам, мог растянуть свой эрегированный пенис на сто локтей, чтобы застать врасплох любую женщину, которая ему приглянется.

Бог Бубастис часто изображался либо в виде самца, либо в виде самки кошки. Очевидно, он мог менять свою сексуальную ориентацию по своему желанию – что, возможно, объясняет тягу Аттерика к этому конкретному божеству.

Я также узнал от Венега, что фараон Аттерик Бубастис строит себе сложный храм на острове в Ниле ниже по течению от Луксора. Он потратил на это предприятие почти все десять лакхов серебра, которое я выиграл для него у Хамуди в Мемфисе.

Вскоре после этого пришло известие, что агенты фараона Аттерика Бубастиса выследили могучую боевую трирему "Мемнон", на которой мы с Рамзесом бежали из Египта на новой стоянке в порту Гитионы. Венег доложил, что морские офицеры фараона получили задание забрать корабль и вернуться с ним в Луксор. Им было приказано позаботиться о том, чтобы предатель Таита был на борту и в цепях, когда "Мемнон" вернется в Египет. Фараон назначил награду в пол-лакха серебра за мою голову. Очевидно, он не забыл и не простил меня.

В последнее время я стал довольно небрежен в вопросах личной безопасности. Я полагал, что нахожусь в безопасности в своих тщательно продуманных и удобных апартаментах в цитадели, но эта новость вывела меня из оцепенения. До этого момента Рамзес позволял основной команде пришвартовывать "Мемнон" в центре гавани Гитиона на виду у всех, кто имел по отношению к нему злые намерения. Теперь по моему приказу ее подвели к стене гавани, и под поверхностью воды она была закреплена веревками толщиной с мое запястье, прикрепленными к кольцам, вделанным в каменную кладку причала. На борту постоянно находился пикет из двадцати вооруженных до зубов моряков, который менялся каждые шесть часов. Еще пятьдесят человек разместились в каменном здании на пристани всего в тридцати шагах от трапа "Мемнона". Они могли быть развернуты при первом же намеке на враждебную партию, высаживающуюся на берег, чтобы попытаться захватить корабль и вывести его в море.

Через две недели я получил еще одного голубя от Венега из Луксора. Сообщение, которое принесла эта птица, состояло в том, что команда из примерно пятнадцати-двадцати человек на маленькой и незаметной рыбацкой лодке покинула устье Нила. Казалось весьма вероятным, что они направляются сюда, чтобы попытаться вернуть Мемнона. Венег даже назвал мне имя лейтенанта, командовавшего экспедицией. Это был скользкий малый по имени Панмаси, которого мы с Рамзесом знали в лицо. Он стал одним из любимчиков Аттерика. Ему было всего двадцать пять лет, но он уже успел заслужить репутацию сурового человека. Его можно было узнать по шраму на правой щеке и по хромоте, которую он получил от очередного боевого ранения, заставлявшего его слегка волочить правую ногу при каждом шаге.

Вскоре после этого наши дозорные на высотах Тайгетских гор доложили о странной рыбацкой лодке, притаившейся далеко в большом заливе Гитиона. Казалось, она была занята забрасыванием рыболовных сетей, но было уже слишком поздно и слишком далеко от берега, чтобы быть уверенным. Когда известие об этом событии достигло Рамзеса и меня в цитадели, мы немедленно оседлали лошадей и галопом поскакали в порт. Наши люди, охранявшие Мемнона, доложили, что все вроде бы спокойно. Однако я привел их в полную боевую готовность, и мы все заняли свои боевые посты и приготовились ждать. Я был почти уверен, что Панмаси не предпримет попытки захватить Мемнон до раннего утра, когда он надеялся, что внимание и энергия наших охранников будут на самом низком уровне. В этом случае я оказался прав, как это часто бывает. За час или около того до рассвета я услышал крик козодоя в лесу над гаванью, или, вернее, я услышал, как кто-то дал дилетантское приближение крика козодоя. Это одна из моих любимых птиц, и имитация не обманула меня. Я тихо передал приказ своему отряду из засады быть наготове.

Наступило короткое затишье. Впоследствии мы узнали, что это было в то время, когда головорезы Панмаси подкрадывались к часовым у ворот гавани и заставляли их замолчать, перерезая им глотки или колотя дубинками по черепам. Затем из складов почти бесшумно выскочили темные фигуры. Размахивая оружием, они помчались через каменную пристань к борту "Мемнона", где я приказал опустить трап, молчаливо приглашая незваных гостей подняться на борт.

Я также поставил на пристань несколько бочек с водой и грузовых ящиков, как будто для погрузки, как только на следующее утро начнется работа. За ними скрывались мои лучники и пикинеры. Я узнал Панмаси во главе его шайки пиратов. Однако я подождал, пока он выведет своих людей на открытое пространство и почти доберется до приглашающего трапа на палубу "Мемнона", и их спины будут представлены нам, прежде чем я отдал приказ своим парням вступить в бой. Они вскочили с того места, где прятались за бочками и ящиками. У каждого из них уже была наготове стрела, и они дружно пустили ее в полет. Дальность стрельбы была прямой, и почти каждая стрела попадала точно в цель. Под крики боли и удивления почти половина людей Панмаси упала, а остальные повернулись к нам лицом.

Но элемент неожиданности был в нашу пользу, и бой закончился почти сразу. Уцелевшие враги побросали оружие и упали на колени, хныча и завывая с высоко поднятыми руками. В отряде было двадцать пять человек, но только шестнадцать из них выжили после залпа стрел. Я был рад, что Панмаси остался в живых. Я хотел, чтобы он был достойно наказан за свое высокомерие и предательство. Но вскоре меня постигло разочарование, причем с совершенно неожиданной стороны.

Люди Рамсеса приготовили рабские цепи для наших пленников. Сначала их раздели до нижних юбок, связали запястья за спиной и сковали лодыжки так, что они были вынуждены делать только короткие ковыляющие шаги. Затем их погрузили на две большие повозки с навозом, и упряжки волов потащили их вверх по долине к цитадели.

Я послал вперед людей, чтобы предупредить население о захвате пиратов, и они выстроились вдоль дороги, издеваясь над пленными и забрасывая их грязью и навозом, когда они шли в плен, на суд и казнь за свои преступления.

Три дня спустя король Гуротас нашел время, чтобы испытать пиратов во дворе цитадели. Конечно, приговор был предрешен заранее. Тем не менее, по этому случаю собралось большое количество зрителей. Среди них были Королева Техути и ее дочь Серрена, сидевшая на груде подушек у ног матери.

Я дал показания в пользу обвинения и честно и взвешенно изложил факты, которые, тем не менее, были всем, что требовалось, чтобы осудить Панмаси и его жуликов. На самом деле королю не было необходимости выслушивать какие-либо доказательства в их защиту, но Гуротас был великодушным человеком.

- Есть ли что сказать главарю этой шайки негодяев, прежде чем я вынесу приговор всей их шайке?- потребовал король.

Панмаси, который стоял на коленях перед троном, прижавшись лбом к земле, а его люди стояли позади него в той же позе покаяния, теперь поднялся на ноги. Я уже намекал на то, каким скользким негодяем он был, но теперь он удивил и позабавил меня тем, каким талантливым актером оказался.

Выражение его лица было воплощением жалости и раскаяния в содеянном. Он отлично играл с волочением своей поврежденной ноги, чтобы получить сочувствие. Сопли и слезы текли по его щекам и капали с подбородка. Его голос дрожал, когда он описывал семью, которую оставил в Египте: трех жен, которые все были беременны, двенадцать голодных детей и маленькую дочь-калеку, которую он обожал. Все это было так нелепо, что я с трудом сдерживал смех. Я точно знал, что Панмаси владеет четырьмя процветающими борделями в Луксоре и что он сам себе лучший клиент. Он бил своих жен только ради удовольствия слышать их визг, а его дочь была калекой только из-за удара лопатой по голове, который он дал ей, прежде чем она научилась правильно ходить. Когда он закончил свой рассказ, подавляя рыдания, король взглянул на меня, чтобы узнать мое мнение. Я покачал головой, и он кивнул, подтверждая свой вердикт.

- Все заключенные встанут, чтобы услышать мой вердикт, - произнес он нараспев. Негодяи с трудом поднялись на ноги и встали перед ним, по-прежнему не поднимая глаз. Я думаю, они очень хорошо знали, какое наказание их ждет.

- Через шестьдесят дней состоится свадьба моей дочери Серрены с принцем Рамсесом из благородного дома Египта. По этому радостному случаю все шестнадцать пленников должны быть принесены в жертву Гере, богине брака и супружеского счастья, чтобы обеспечить будущее счастье моей дочери. Прежде чем они умрут, их внутренности должны быть вытянуты через фундамент рыболовными крючками. Затем они должны быть обезглавлены. В конце концов их останки должны быть сожжены дотла и выброшены в море с уходящим приливом; в то время как жрицы Геры поют молитвы в честь будущего супружеского счастья моей дочери.’

Я кивнул головой, соглашаясь с приговором короля Гуротаса. Это казалось мне справедливым и абсолютно справедливым, учитывая масштабы и характер совершенных ими преступлений.

- Нет!’

Этот крик напугал всех нас, включая короля и даже меня. Мы все онемели и как один повернулись к принцессе Серрене, которая вскочила на ноги, чтобы предстать перед отцом.

- Нет!- повторила она. - Сто раз повторяю, нет!’

Гуротас первым оправился от неожиданного нападения своего единственного ребенка, который, вероятно, был и его единственной слабостью. ‘А почему бы и нет, моя дорогая дочь?- Я видел, что он прилагает огромные усилия, чтобы держать себя в руках. ‘Я делаю это ради тебя, ради твоего же счастья.’

- Я очень люблю тебя, отец. Но шестнадцать безголовых трупов, разложенных в ряд, не принесут мне ни радости, ни счастья.’

Как и все остальные во дворе, Панмаси и все его люди впервые подняли головы и уставились на принцессу, и я увидел проблеск надежды на их лицах. Но более того, когда они смотрели на красоту Серрены, их изумление граничило с недоверием. Это подчеркивалось ее оживлением: румянцем щек, блеском глаз и дрожью прелестных губ. Ее голос звенел, как какой-то небесный музыкальный инструмент, пленяя и обольщая всех слушателей, даже меня, привыкшего к нему.

‘Что же мне тогда делать с этими негодяями?- Раздраженно спросил Гуротас. ‘Я мог бы приковать их цепями к гребным скамьям одной из галер или отправить на медные рудники ...

- Отправь их обратно к их любящим женам и семьям в Египет, - вмешалась Серрена. ‘Ты сделаешь счастливыми многих людей с таким милосердием и состраданием, включая и особенно меня в день моей свадьбы, мой дорогой папа.’

Гуротас открыл рот, чтобы заговорить, и я увидел искры гнева, вспыхнувшие в его глазах. Затем он закрыл рот и, как это делают многие люди, оказавшиеся в тяжелом положении, посмотрел на меня. Мне захотелось рассмеяться: забавно было видеть, как седого героя стольких ожесточенных битв сгоняет с поля боя молодая девушка.

Давным-давно я научил его читать по губам, и теперь я послал ему одно-единственное безмолвное слово. - Капитулируй! - Тихо посоветовал я ему.

Он сдержал свою ухмылку, когда повернулся обратно, чтобы противостоять Серрене. ‘Это полная глупость, - строго сказал он ей. ‘Я не хочу в этом участвовать. Я отдаю тебе этих негодяев в качестве свадебного подарка от меня. Делай с ними все, что пожелаешь.’

Обыскав берег на дальней стороне острова, мы обнаружили маленькую рыбацкую лодку, которая доставила Панмаси и его людей из устья Нила. Они вытащили ее на берег и засыпали сухими листьями и ветками. Должно быть, она была крепче и мореходнее, чем казалась, раз так быстро и далеко привела столько людей. В ответ на пожелание принцессы Серрены мои люди подняли Панмаси и остатки его команды обратно на борт, без оружия и пищи, и я указал им путь на юг, к устью матери-Нила.

‘У нас нет ни еды, ни воды, - умолял меня Панмаси. ‘Мы все умрем от жажды или голода. Помилуй, добрый Таита, умоляю тебя.’

‘Я могу дать вам только хороший совет, но не еду и питье, которые стоят дорого и в дефиците. Ты должен помнить, что твоя моча должна быть холодной. Так гораздо приятнее, когда пьян, - любезно сказал я ему. ‘Я дам вам старт на двадцать четыре часа, а затем пошлю за вами военную трирему, чтобы ускорить ваш путь. Прощай, добрый Панмаси. Передайте мое почтение фараону Аттерику, когда - или, вернее, если вы когда-нибудь снова доберетесь до Египта. Я кивнул своим людям, охранявшим освобожденных пленников, и они спешились и приготовились столкнуть рыбацкую лодку с берега. Но их остановил лирический крик знакомого голоса.

- Подожди, Таита! Не отпускайте их пока! Со вздохом покорности я повернулся лицом к принцессе Серрене Лакедемон, шедшей во главе полудюжины вьючных лошадей, нагруженных корзинами с едой и бурдюками с водой, когда они спускались по тропинке через лес на золотистый песок пляжа. - Ты забыл о провизии для этих несчастных созданий, глупец. Они бы умерли от голода или жажды еще до того, как достигли Египта.’

‘Я очень на это надеялся, - пробормотал я, но она сделала вид, что не слышит меня. Вдобавок к моему огорчению, я увидел, что она положила две большие шкурки превосходного красного вина своего отца в запас выживания, который она обеспечивала для них. Это было, на мой взгляд, величайшей глупостью.

Панмаси подошел и припал к ногам Серрены, восхваляя ее красоту, милосердие и щедрость и призывая на нее благословения всех богов, но я видел, как он смотрел на нее из-под опущенных век, и мне стало не по себе. Я подошел к нему сзади и пнул его между ягодиц, отчего он согнулся пополам, и сказал ему - " Убирайся, кусок вонючего дерьма, и никогда не возвращайся, или я позабочусь, чтобы ты навсегда остался погребенным глубоко под землей.’

Он захромал обратно к своей лодке, массируя ноющие органы и выкрикивая оскорбления своим людям. Они с готовностью взялись за весла и, как только миновали риф, подняли парус и понеслись на юг. Мы с Панмаси смотрели друг на друга, пока расстояние между нами не стало слишком велико, а затем я повернулся и поскакал с моей любимой принцессой обратно к цитадели. Но я ожидал, что это будет не последний раз, когда я увижу этого ужасного разбойника, даже после выстрела длинной стрелы.

Это неприятное предчувствие не покидало меня даже в последующие напряженные и радостные дни. Не раз я был готов нарушить обещание, данное Серрене, и преследовать Панмаси на Мемноне, чтобы окончательно решить этот вопрос. Я знал, что смогу убедить Рамсеса сопровождать меня. Но я человек чести, и мое слово для меня свято.

Меня мало утешает мысль, что если бы я нарушил ее в этот единственный раз, то спас бы жизнь тысяче храбрых и благородных людей, не говоря уже о душевной боли и страданиях, от которых я избавил бы себя и тех, кто мне дорог.

Организация свадьбы египетского принца Рамсеса и спартанской принцессы Серрены была возложена почти целиком на меня. Это означало, что если все пойдет хорошо, то вся хвала достанется царю Гуротасу и Царице Спарты Техути. Однако, случись катастрофа, фиаско или несчастье, все головы немедленно повернулись бы в мою сторону.

Предварительные празднества должны были состояться за месяц до самой церемонии бракосочетания и еще через месяц после нее. По просьбе царицы Техути они будут посвящены Аполлону, богу плодородия, среди многих других вещей, включая неверность.

Они включали в себя пиршества и празднества, поклонение 150 главным богам и богиням, гонки на колесницах и лодках, танцы и обильное питье вина, борьбу, состязания в пении, ораторском искусстве и стрельбе из лука, музыку и скачки, и все это с большими призами в золоте и серебре для победителей.

Кроме того, я должен был проследить за постройкой подходящих помещений для шестнадцати приезжих мелких королей и их свиты, которых Король Гуротас и его королева пригласили присутствовать на празднествах.

Я отвлекаюсь на минуту, чтобы объяснить отношение Гуротаса к этим мелким вождям или королям. Когда Гуротас впервые высадился в порт-Гитионе почти тридцать лет назад, после побега с Крита со своей новой невестой Техути и поисков места в мире, где он мог бы править и стать могущественным, он отнял территорию, которая теперь была Лакедемоном, у тогдашнего царя Клидеса, просто обратив против него его недовольных подданных и победив его в жестокой битве, которая бушевала в течение трех дней на берегах реки Гуротас.

Клидес имел в качестве союзников трех вождей на севере своего королевства. Все трое погибли с мечом в руках в сражении вместе с Клидесом, но их старшие сыновья сдались новому королю Гуротасу. Вместо того чтобы казнить всех троих сразу, как они ожидали, Гуротас потребовал, чтобы они принесли ему клятву верности. Они согласились сделать это с величайшей готовностью, имея в виду весьма вероятную альтернативу. Затем Гуротас вернул им земли на северной стороне Тайгетских гор, которые он отнял у их умерших отцов, оставив себе только то, что принадлежало Клидесу.

Естественно, они также поклялись выплачивать ему значительную дань со всех доходов, которые поступали к ним и их наследникам из любого источника, в вечном порядке. Это было соглашение, от которого все они выиграли – некоторые больше, чем другие.

Три вождя сохранили свои жизни и номинальный контроль над королевствами своих отцов, в то время как Гуротас был освобожден от утомительной рутины держать под каблуком множество диких племен, которые не понимали даже основы верности и преданности. В последующие годы все шестнадцать мелких вождей окружающего архипелага были завербованы Гуротасом на тех же условиях: предложение верности или забвение. Гуротас был единственным, кто обладал свирепостью и хитростью, чтобы держать их всех в порядке. Если бы он не щелкнул кнутом, они бы до бесконечности вцеплялись друг другу в глотки. А так они поддерживали нелегкое перемирие друг с другом, и чувство благоговения и уважения к Гуротасу было настолько глубоким, что они никогда не спрашивали его приказа или забывали платить ему дань, обычно намного раньше оговоренного срока.

Таким образом, тридцать с лишним лет спустя Гуротас пригласил всех шестнадцать своих мелких вождей или тех, кто сменил их, на свадьбу своей дочери, и я был обязан помочь ему в приготовлениях.

Все должно было быть готово за тридцать дней до начала сезона Шому, который является маловодным периодом реки Нил и разгаром лета в нашем самом Египте. Хотя Лакедемон - отдельное царство, мы по-прежнему строго следовали египетскому календарю, потому что именно там родились Гуротас и его жена Техути, а их родным языком был египетский.

Первый день Шому был выбран Королевой Техути и принцессой Серреной для свадебной церемонии после того, как они тщательно рассчитали дату красной луны невесты и дали ей десять дней на то, чтобы убедиться, что она будет готова оказать своему новому мужу подобающий королевский прием в первый раз, когда он посетит ее свадебное ложе.

Это означало, что гости начнут прибывать, а празднества начнутся в месяце, предшествующем Шому, который, конечно же, был Ренветом, последним месяцем "возникновения" периода половодья Нила.

Мы все работали, как рабы под плетью, ибо время шло быстро, и двое моих любимых, Техути и Серрена, продолжали придумывать новые развлечения для моих гостей, каждое из которых было более сложным и запутанным, чем предыдущее.

- Мы знаем, что ты легко справишься, дорогой Тата. Ты - абсолютный гений. Нет ничего выше твоих талантов. Ты никогда не подведешь меня. В конце концов, это свадьба Серрены, - подбодрила меня Техути и поцеловала в щеку, чтобы подтолкнуть вперед.

Это было почти бегство, но когда длинные корабли наших гостей начали появляться на горизонте со всех сторон и направились в большую бухту Гитиона, появились отряды наших воинов во главе со своими офицерами, чтобы приветствовать их на берегу, а затем сопроводить вверх по реке Гуротас в Цитадель, где их ждали роскошные апартаменты. Это само по себе было сложным делом, особенно если одновременно прибывали несколько кораблей с королевскими особами. Наши гости были очень чувствительны к своему старшинству. Они были готовы защищать свой порядок старшинства с обнаженными зубами и обнаженными мечами, и это проверило мою дипломатичность до предела, чтобы не обидеть никого из них.

Однако мое обильное обаяние успокоило разгоряченные страсти, и мое утонченное чувство протокола взяло верх, чтобы предотвратить бунт.

Как только они сошли на берег, главные гости, их жены и наложницы были доставлены на платформы ожидающей очереди колесниц и сопровождены конной кавалерией и ревущими оркестрами. Вдоль всей дороги, от пристани в гавани Гитиона до ворот цитадели, стояли ликующие толпы и танцевали девушки, усыпанные цветами.

Здесь их ждали Король Гуротас и Королева Техути. Их поддерживали принц Рамзес и его будущая невеста. Очень немногие из прибывших гостей когда-либо видели Серрену раньше, и хотя они, должно быть, были осведомлены о ее необыкновенной красоте, никто из них, казалось, не был готов к реальности. Даже те, кто прежде ездил в Лакедемон, чтобы посвататься к ней, казалось, забыли, как она прекрасна на самом деле, и они были поражены заново. Один за другим они немели и могли только изумленно таращиться на нее. Но уже через несколько минут Серрена разрушила чары своей теплой и непринужденной манерой держаться и лучезарной улыбкой.

Это была одна из многих добродетелей, которые она демонстрировала; она, казалось, не сознавала великолепия своей внешности и была совершенно лишена тщеславия. Конечно, это только делало его более эффективным. Я мог следить за ее продвижением по волне возбуждения, которое она вызывала, и по оживлению тех, кто толпился вокруг нее, чтобы насладиться ее красотой. Странно было то, что она, казалось, никогда не вызывала зависти и ревности у других женщин. Как будто они никогда не считали себя соперницами с ней; она была недосягаема, как падающая звезда. Скорее, они гордились ею как вершиной и воплощением своего пола. Ее красота отражалась во всех них, и они любили ее за это.

Таким образом, мы начали подготовку к королевской свадьбе, и по мере приближения дня гости становились все более возбужденными и полными радостного предвкушения. Как будто вся природа сознавала важность этого события и всем сердцем ему способствовала. Шел дождь, но только ночью. Звуки, доносившиеся с крыш, убаюкивали и успокаивали. Затем облака рассеялись вместе с рассветом, и солнце благосклонно осветило нас всех. Ветер снизился до мягкого зефира с юга; достаточно сильный, чтобы взбаламутить воду и спокойно доставить корабли последних свадебных гостей в порт-Гитион.

Только одно давнее беспокойство омрачало празднества, а именно неудачная попытка агентов фараона Аттерика отрезать военную трирему Мемнона от Порт-Гитиона и угроза безопасности принца Рамсеса и его невесты, которую подразумевал этот акт.

К этому времени весь цивилизованный мир узнал, что фараон Аттерик был безумцем с большой армией и флотом в его распоряжении, и что он не колеблясь использовал его почти без провокаций.

Хотя король Гуротас искренне любил свою дочь Серрену, и свадебные торжества устраивались главным образом в ее честь, за кулисами он был вполне счастлив использовать этот повод для дальнейших государственных дел. Каждый день в полдень он созывал тайное собрание за закрытыми дверями палаты Совета всех глав государств, собравшихся в Лакедемоне. Время этих собраний было выбрано намеренно. Позже в тот же день, когда празднества возобновились и началось потребление превосходных вин с виноградников короля Гуротаса, не было подходящего времени для обсуждения пакта о взаимной защите.

За две недели до назначенной даты свадьбы принца Рамсеса египетского и принцессы Серрены Лакедемонской восемнадцать глав государств, в число которых входили Гуротас и принц Рамсес, собрались в зале Совета цитадели.

Накануне совет проголосовал за то, чтобы не признавать Аттерика фараоном Египта из-за его явного безумия. Они выбрали Рамзеса в качестве замены Аттерику.

Как только все члены совета расселись, Гуротас призвал их к порядку: "Совет Севера сейчас заседает, и я призываю господина Таиту, секретаря Совета, прочитать Пакт о взаимной защите, который был представлен нам для ратификации тираном Каллиполиса, царем Тиндарком.’

Тиндарк, Рамсес и король Гуротас были единственными членами совета, которые умели читать. Я был единственным в комнате, кому не приходилось при этом шевелить губами. Вот почему Гуротас выбрал Тиндарка, чтобы вручить ему свиток папируса, а меня - чтобы прочесть его вслух. Он состояла всего лишь из пятисот слов, но обязывал все присутствующие государства - члены Совета Севера прийти на помощь любому члену Совета, чья страна или граждане были бы поставлены под угрозу третьей стороной.

После того, как я прочитал им этот документ, произошла банальная дискуссия, но затем все они подписали его или сделали отметку в нижней части свитка. Настроение членов совета было веселым и легкомысленным. Они вышли из зала совета во двор, где король Гуротас держал на привязи великолепного черного жеребца.

Каждому из них поднесли серебряную флягу, и они собрались вокруг лошади. Гуротас поднял свой боевой топор и одним ударом раскроил череп жеребца, мгновенно убив его. Затем один за другим правители и короли вышли вперед, зачерпнули кувшин свежей струящейся крови и высоко подняли его, прежде чем торжественно провозгласить: "Если я нарушу свою торжественную клятву, пусть моя собственная кровь течет так же свободно.- Потом они проглотили содержимое кувшина. Некоторые из них громко расхохотались, но других тошнило от вкуса сырой крови. Однако я уверен, что никто из них и не мечтал о том, что их призовут исполнить свою клятву до конца месяца.

Празднества, предшествовавшие свадьбе Рамзеса и Серрены, по мере приближения даты набирали все большую силу. До свадьбы оставалось всего четырнадцать дней, и Гуротас объявил охоту на Лаконского кабана. Это было животное с долгой историей,и он был особенным пугалом.

После того как Зарас и Техути прибыли в Лакедемон много лет назад и Зарас стал царем Гуротасом, одним из его нововведений было посадить первые виноградники и сделать первые вина из винограда, который он выращивал.

Тогда король Гуротас совершил серьезную ошибку. Когда он посвящал свои виноградники богам, он забыл включить богиню Артемиду в список почетных гостей. Среди множества других своих обязанностей Артемида является богиней лесов и всех диких животных. Гуротас вырубал леса, чтобы освободить место для виноградных лоз, а также отгонял или убивал животных, включая диких кабанов, которые могли уничтожить его поля. Дикий кабан - одно из любимых созданий Артемиды, и она была разгневана его дерзким и высокомерным поведением.

Она послала Лаконского кабана разодрать его виноградники и научить его смирению. Это животное не было обычной дикой свиньей. Только божественное существо или кто-то, рожденный для того, чтобы стать королем, мог отправить его, и то только после гигантской борьбы. Как бы часто ни убивали Лаконского кабана, Артемида каждый год заботилась о его возрождении и отправляла его обратно в бедствие к Гуротасу. Каждый год животное, посланное богиней, становилось больше, свирепее и страшнее предыдущего.

Последний кабан, которого Артемида послала против Гуротаса, по слухам, достигал шести локтей в холке и был ростом с человека. Он весил пятьсот дебенов, здоровенный, как большая лошадь.

Он жил в густых лесах высоко в горах Тайгета и появлялся только ночью, чтобы опустошить поля людей, которые обрабатывали долины. Таким образом, мало кто когда-либо видел его. Он мог бы поглотить ежегодные посевы пяти или шести мелких фермеров, борющихся за выживание, за одну ночь. То, что он не съел, он втоптал в грязь.

Его клыки были длиной с меч воина. С их помощью он мог вырвать внутренности у лошади одним движением своей отвратительной головы. Его шкура была такой жесткой и толстой, а жесткие волосы, покрывавшие его, были такими густыми, что он мог бы повернуть голову любого, кроме самого искусно и мощно брошенного копья. Копыта у него были такие острые, что он мог одним ударом распотрошить боевого коня. Неудивительно, что двое бывших поклонников Серрены отклонили приглашение на охоту, причем один из них сослался на свой преклонный возраст, а другой - на недавнее ухудшение здоровья. Тем не менее оба они приняли приглашение понаблюдать за охотой издалека или с вершины высокого дерева.

Среди тех, кто принял вызов, когда они выезжали на битву с чудовищем, чувствовалось нервное возбуждение. Естественно, Король Гуротас возглавил охоту с Адмиралом Хуэем, своим верным спутником, в качестве правой руки. Совсем недавно Гуротас видел, как я сражался в битве при Луксоре против полчищ гиксосов, наводнивших Египет, и поэтому никого не удивило, что я был избран на его сторону.

Гуротас приказал своей жене и столь же любимой дочери оставаться на охоте, а принцу Рамзесу ехать с ними в качестве главного защитника. Если бы он спросил моего совета, я мог бы избавить его от многих неприятностей и потери достоинства. А так он сразу же столкнулся с яростным сопротивлением со стороны всех троих. Царица Техути возглавила возмездие с мастерством юриста из казармы и всем авторитетом более чем тридцатилетнего брака.

‘Когда я в первый раз спасла тебе жизнь, мой дорогой?- ласково спросила она Гуротаса. ‘Разве это было не до того, как мы поженились? Да, теперь я вспомнил. Ты все еще был скромным капитаном по имени Зарас. Вы с Таитой пришли, чтобы спасти меня от бандита Аль-Хавсави, который похитил меня, но бандит ударил тебя ножом в живот, прежде чем ты приступил к выполнению своей благородной миссии. В конце концов, это мы с Таитой должны были спасти тебя! - Она сделала такое особое ударение на последнем слове, что Гуротас побледнел от возмущения. Даже я был ошеломлен тем, как она манипулировала своим рассказом об этом конкретном инциденте, но прежде чем кто-либо из нас смог найти слова, чтобы возразить, она продолжила: - Это был только первый из многих случаев, когда я спасла тебе жизнь ... - и она продолжила напоминать ему еще о нескольких.

Затем Серрена так ловко подхватила эту реплику, что они могли бы отрепетировать ее дюжину раз и не поладить так идеально: "А мы с мамой заключили договор о том, что поделимся синим мечом, который подарил ей ее отец.- Ее прелестный голос дрожал от сентиментальности. ‘Если мы не будем вместе на этой охоте, это будет означать, что один из нас лишится оружия, которое могло бы спасти ее жизнь или твою. Ты не можешь допустить, чтобы один из нас был отдан безоружным на милость этой кровожадной свиньи, правда, папа? - Гуротас повернулся к ней лицом, даже не успев ответить жене, но принц Рамсес ловко перехватил его, прежде чем он успел возразить.

‘Мой долг - защитить мою будущую жену Серрену от ужасной опасности, Ваше Величество. Я должен быть рядом с ней, когда мы встретимся с этим хищным зверем.’

Король Гуротас свирепо посмотрел на них троих, но они стояли плечом к плечу против него. Он огляделся, ища поддержки, и, конечно же, увидел меня, незаметно маячащего на заднем плане. - Таита, объясни этим идиотам, что мы охотимся на чрезвычайно опасное животное. Все они будут в смертельной опасности, когда мы столкнемся с ним.’

- Ваше Величество, только дурак продолжает спорить, когда его превосходят числом и переигрывают. Я здесь, чтобы засвидетельствовать, что вы не дурак. Я предлагаю тебе смириться с неизбежным’ - ответил я, и он уставился на меня, яростно нахмурившись, соперничая с искорками смеха в его глазах, когда он понял, что остался без моей поддержки. Затем он повернулся и зашагал туда, где два конюха держали его коня. Он вскочил ему на спину и подобрал поводья. Затем он посмотрел на всех нас сверху вниз.

‘Тогда пошли! Если вы твердо решили умереть, следуйте за мной. И пусть Артемида и все остальные боги смилостивятся над твоей глупостью, хотя я думаю, что это маловероятно.’

Местность, которую нам предстояло преодолеть, была необъятной, гористой и густо поросшей лесом, а у подножия возвышенности раскинулись виноградники. Темп, который задал Гуротас, был рассчитан на то, чтобы наказать жену и дочь за их прежнюю дерзость и неповиновение его приказам. Однако они с готовностью ему соответствовали. Само собой разумеется, что я также был в авангарде охоты, держась на расстоянии позади двух королевских дам. Остальная часть охотничьего отряда, почти сотня человек, растянулась позади нас на несколько лиг тяжелого пути. Однако все они были в веселом настроении, большинство из них полагали, что рассказы о добыче были преувеличены, и что Лаконский кабан был средним безобидным существом, которое можно было убить дюжиной стрел и ударом копья. Большинство из них гораздо больше интересовались кувшинами с вином, которые свободно переходили из рук в руки.

Те немногие из нас, кто был в авангарде, нашли многочисленные свидетельства присутствия кабана. Огромные площади виноградных лоз были безжалостно выкорчеваны, а ирригационные каналы, кропотливо сооруженные крестьянами, разорваны. Вода стекала вниз по склону горы и возвращалась в реку в долине, откуда она брала начало, а оттуда ее несло прямо в море. Те виноградные лозы, которые не были опустошены кабаном, были коричневыми, безлистными и умирали от жажды. Крестьяне, отвечавшие за поддержание водных борозд, были слишком напуганы кабаном, чтобы работать на полях, и они забились в свои лачуги, боясь чудовищного зверя больше, чем Гуротаса.

Богиня Артемида не могла выбрать более уязвимую или опасную область империи Гуротаса, чем его винные земли, чтобы наказать его за высокомерие. Король любил свое вино почти так же сильно, как содержимое своих сокровищниц, и когда у него в руке была бутыль с жидкой красной магией, а другая - за поясом, он чувствовал себя полным человеком. Хотя управляющие земельными участками сообщили ему о масштабах разрушений, он все еще не мог представить себе их. Слышать об этом было одно, но на самом деле смотреть на это было совсем другое дело.

Он ехал впереди нашего охотничьего отряда, размахивая охотничьим копьем над головой и ругая богиню и ее приспешника. Я содрогнулся, услышав такие оскорбления в адрес дочери Зевса. Самым мягким из этих эпитетов был "ужасная и отвратительная ведьма-шлюха". Хуже всего было открыто обвинить ее в противоестественных отношениях с собственным диким кабаном. Картина, возникшая в моем воображении, была слишком ужасна, чтобы ее можно было представить, но и Техути, и ее любимая дочь Серрена находили ее необычайно забавной.

И вдруг их веселый смех внезапно оборвался другим, более страшным звуком, который почти оглушил нас всех. Гуротас натянул поводья и с испуганным видом огляделся по сторонам, и, признаюсь, даже я, не склонный к панике, был застигнут врасплох.

Я только один раз в своей жизни слышал что-то столь же угрожающее, и это было на берегах реки Нил в Эфиопии. Этот звук поднял бы волосы на затылке храбреца и, возможно, даже ослабил бы клапан его мочевого пузыря и клапан его дырки. Это был рев самца льва с черной гривой, только гораздо громче, чем в природе. По-видимому, моя голова сама собой повернулась в ту сторону, откуда раздался громовой звук.

Из-за опушки леса в верхней части виноградника показалась огромная приземистая голова, которая, казалось, принадлежала какому-то мифологическому существу. Она была покрыта вьющимися черными как смоль волосами. Его огромные уши были заострены и торчали вперед. Глаза у него были яркие и свиноподобные. Его морда была приплюснута на кончике, а ноздри вдыхали наш запах. Его клыки были такими длинными и изогнутыми, что острые как бритва кончики почти соприкасались над массивной головой зверя.

Он издал еще один львиный рев, и я понял, что это было творение прихоти богини, а не что-то от природы. Этот монстр, вероятно, мог бы кричать, как орел, или блеять, как козел, если бы захотел. Деревья в лесу прогнулись и опрокинулись, когда он небрежно оттолкнул их в сторону и вышел на открытое место. Его задние конечности были сильно мускулистыми, а спина поднималась в мохнатый горб между плеч. Он разрывал землю копытами, которые были во много раз больше, чем у диких буйволов, на которых я тоже охотился в верховьях Нила. Они подняли плотное облако коричневой пыли, которая окутала кабана и наделила его мистическим присутствием, подчеркивающим его угрозу. Затем внезапно он бросил свою огромную тушу в атаку вниз по склону открытого виноградника прямо на Гуротаса, выделив его, как будто узнал в нем главного врага своей госпожи Артемиды.

Тотчас же Гуротас вскинул копье и поскакал навстречу стремительному натиску кабана. Он издал дикий боевой клич, вероятно, больше для того, чтобы поддержать свою храбрость, чем чтобы напугать зверя, который ответил ему оглушительной какофонией хрюканья и рычания.

У кабана было преимущество в атаке с горки. Его громада была столь же непреодолима, как каменная лавина на склоне горы, разрушенная землетрясением. Когда они подошли друг к другу, Гуротас привстал в стременах и поднял тяжелое охотничье копье. Он швырнул его в зверя со всей силой своей правой руки, упроченной и закаленной в горниле многих битв. Бросок был безупречен. Копье пролетело точно и наполовину пробило лохматую шерсть и толстую шкуру зверя, глубоко войдя в грудную полость. Я мог только предполагать, что он, должно быть, пронзил его сердце и другие жизненно важные органы насквозь.

Однако кабан никак не отреагировал на глубокую и страшную рану, которую нанес ему Гуротас. Он не пошатнулся и не сбился с шага. Его скорость была непрекращающейся; рев его ярости был еще более оглушительным, когда он размахивал своей отвратительной головой со всем мастерством и силой палача, орудующего своим топором. Огромные изогнутые белые клыки сверкнули в воздухе и зарылись в грудь жеребца. Они прорвали кожу, плоть и кости в одной ужасной ране, которая открыла лошадь от центра груди, через грудную клетку и плечевую кость и вниз по боку, так что все ее жизненно важные органы и кишки вывалились из раны; затем клыки кабана разорвали кость ее задней ноги. Лошадь рухнула с двумя оторванными ногами. Гуротас тоже должен был лишиться ноги, но жестокость первоначального удара сбросила его с седла за мгновение до того, как бивни разрубили его коня на куски. Его отбросило далеко в сторону, но он приземлился на голову и, несмотря на шлем, потерял сознание.

Кабан не сводил глаз с поверженной лошади и продолжал яростно терзать ее. Я гнал свою лошадь вверх по крутому склону, но Техути была далеко впереди меня, набрасываясь на огромного кабана и сбитую лошадь без малейшей заботы о собственной безопасности. Серрена и Рамзес были на полдороге позади нее. Все дико кричали. Техути проклинала кабана за то, что он убил ее мужа, и угрожала ему собственной смертью, размахивая над головой синим мечом. Рамзес и Серрена подгоняли друг друга, обезумев от возбуждения, все их силы разума были брошены на ветер войны. Я кричал всем троим, чтобы они были осторожны, отошли от зверя и оставили его мне. Как обычно, никто из них не обратил ни малейшего внимания на мои приказы.

Техути подъехала прямо к кабану и, высунувшись из седла, полоснула его по сухожилию на задних ногах. В тот же миг кабан яростно отскочил назад, и его копыто зацепило запястье руки Техути. Кость треснула,и синий меч выскользнул из ее хватки. Боль, должно быть, была очень сильной, потому что Техути потеряла равновесие и упала с седла. Она упала под копыта огромного кабана, схватившись здоровой рукой за раненое запястье. Рамзес, ехавший рядом с ней, понял ее затруднительное положение и спрыгнул с седла. Хороший парень, он использовал свой импульс, чтобы броситься вперед, подхватить Техути на руки и скатиться вниз по склону поля вне досягаемости скрежещущих клыков и летящих копыт кабана.

Серрена была так озабочена безопасностью своей матери, что на мгновение отвлеклась, и когда кабан бросился на ее лошадь и животное шарахнулось под ней, она была сброшена с седла. Ей удалось приземлиться на ноги, но она потеряла копье, которое несла, и дико огляделась в поисках другого оружия или, по крайней мере, выхода из затруднительного положения.

Тем временем я увидел, как синий меч упал в грязь среди разбросанных и порванных виноградных лоз. Лезвие этого волшебного серебряного металла, сверкающего, как свежевыловленный тунец, привлекло мое внимание.

Упираясь коленями в землю, я направил лошадь туда, где он лежал, и на полном скаку высунулся из седла. Мои пальцы сомкнулись на украшенной драгоценными камнями рукояти.Когда я снова выпрямился в седле, я крикнул ей: «Серена!» - и мой голос перекрывал шум криков и диких воплей, грохот скачущих копыт и яростный рев огромного борова богини Артемиды.

Серрена перевела взгляд на звук моего голоса, и я взмахнул синим мечом вокруг своей головы. - Сюда, Серрена! Лови его!’

Изо всех сил я метнул оружие высоко вверх. Он крутанулся один раз, падая туда, где она стояла. Серрена грациозно развернулась под ним, а затем выхватила его из воздуха. Теперь, когда чудесное оружие было в правой руке полубогини, загадка, поставленная перед нами Артемидой, была близка к разрешению. Серрена побежала навстречу следующей атаке кабана. Я смотрел на нее с колотящимся сердцем, охваченный противоречивым приливом гордости и ужаса. Гордость за свою красоту и мужество; ужас перед опасностью, с которой она столкнулась.

Кабан, должно быть, почувствовал ее приближение, потому что он оставил лошадь, которую терзал, и повернулся лицом к Серрене. Как только его глаза остановились на ней, он бросился в атаку. Серрена остановилась, балансируя на кончиках пальцев ног, выставляя себя напоказ перед огромной свиньей, но в последний момент сделала пируэт в сторону. Проходя мимо нее, кабан полоснул ее своими злыми клыками, которыми так легко распотрошил лошадь короля Гуротаса. Один из наконечников зацепился за складки ее туники, но вырвался, не нарушив равновесия.

Затем, когда зверь пронесся мимо нее, она ударила его наотмашь серебристо-синим клинком. Яркое лезвие зацепило сустав задней ноги кабана и аккуратно отсекло ее. Усеченная конечность оставалась прямой, копыто утопало в липкой грязи, а разорванные мышцы вздрагивали и дергались.

Однако на трех оставшихся ногах кабан был почти так же проворен, как и на четырех. Он развернулся, используя свою единственную оставшуюся заднюю ногу в качестве оси. Он больше не ревел, но теперь стучал челюстями так, что клыки стучали друг о друга, как кастаньеты: ужасный звук. И снова Серрена позволила ему приблизиться, когда он бросился на нее, затем она снова отскочила в сторону, и клинок в ее руке, казалось, растворился в полосе ртути, когда он полоснул кабана по переднему правому суставу и разрезал его, как будто это был стебель вареной спаржи.

Лишившись двух ног, кабан упал головой на землю и перевернулся на спину. В отчаянной попытке восстановить равновесие он вытянул шею вдоль грязной земли. Шея у него была толстая, как ствол дерева. Серрена встала над ним и, взявшись обеими руками за рукоять синего меча, подняла его высоко над головой, а затем снова опустила, описав блестящую дугу. Клинок резко просвистел в воздухе с силой, стоящей за ударом. Огромная голова кабана, казалось, соскочила с его горбатых плеч. Его пасть была широко открыта, и он издал скорбный звук, когда упал на землю, частично вопль ярости и частично предсмертный плач. Фонтан темной крови вырвался из перерезанного горла и залил юбки туники Серрены, стоявшей над ним в позе триумфатора.

Я крикнул с диким одобрением, и тут же сотни других голосов присоединились к моим. Рамзес с облегчением подбежал к ней и обнял. Техути с трудом поднялась на ноги и, превозмогая боль в сломанном запястье, которое она все еще прижимала к груди, бросилась к нему. Иностранные короли и военачальники во главе с Адмиралом Хуэем во главе своих спартанцев толпились на винограднике, чтобы восхвалять и превозносить храбрость и воинственные навыки Серрены. Один за другим они падали перед ней на колени и осыпали ее похвалами и восхищением. Она приветствовала их всех широким жестом, затем обняла одной рукой Техути за плечи и помогла ей добраться до короля Гуротаса, который все еще лежал без сознания.

Через очень короткое время они привели его в чувство, он сел и затуманенным взором огляделся вокруг. И только тогда две женщины, которых я любил больше всего на свете, повернулись ко мне в унисон и благодарно улыбнулись поверх голов шумной толпы.

Этим простым признанием я был сыт по горло.

Бер Арголид из Беотии в Фивах, человек, известный как "сильная рука" за вес меча, которым он владеет, был самым важным и могущественным из мелких вождей. Он приказал своим приспешникам принести его трон на охотничье поле для его удобства, но что более важно, чтобы подчеркнуть его значимость. Теперь, однако, он настаивал, чтобы Серрена заняла его место на троне в знак признания ее подвига в убийстве большого кабана. Не желая отставать, другие приезжие короли и вожди демонстрировали свое уважение, вознося ее на трон в почетной процессии. По восемь человек по очереди поднимали ее на плечи и, распевая ей хвалу, спускались с гор Тайгета в цитадель.

Известие о ее чудесном подвиге предшествовало ей из уст в уста, так что, как мне показалось, все население Лакедемона выстроилось вдоль дороги, приветствуя ее и осыпая цветочными лепестками и бурными приветствиями. Я шел слева от нее, на почетном месте. Моя врожденная скромность требовала, чтобы я не бросался вперед, но принцесса Серрена настаивала.

Возвращение домой заняло большую часть дня, и солнце уже клонилось к горизонту, когда переносной трон наконец был установлен на помосте во дворе цитадели. Даже тогда Серрене не позволили спуститься с него.

Ее отец, царь Гуротас, к этому времени полностью оправился от схватки с великим кабаном и, будучи, как всегда приспособленцем, воспользовался случаем, чтобы подтвердить и укрепить верность шестнадцати мелких вождей Знамени спартанского Лакедемона.

Важность и волнение этого события были непреодолимы. Если раньше красота Серрены была ослепительной, то теперь она стала невыразимой, так как сияла от переполнявшего ее восхищения. Никто – ни мужчина, ни женщина, ни старый, ни молодой дворянин, ни простолюдин - не мог устоять перед ним. Королевские гости и бывшие поклонники Серрены были так же беспомощны, как и все мы.

Когда король Гуротас встал, чтобы обратиться к ним, рядом с ним стояла его раненая королева, выглядевшая благородно и храбро с поврежденной рукой на перевязи, которую я приготовил для нее, и его прекрасная дочь по другую руку, они ловили каждое слово, которое он говорил, и приветствовали его в конце каждой фразы, которую он произносил. Большинство королей к этому времени уже запаслись кувшинами хорошего красного вина Гуротаса, к которому они относились с почтительным вниманием. Рабы стояли наготове, чтобы наполнить сосуды еще до того, как они наполовину опустеют.

Гуротас рассказал собравшимся королям и сановникам, как он стал смотреть на них как на своих братьев, объединенных общим делом и взаимным уважением. Это вызвало исключительно громкие и восторженные аплодисменты. Когда он наконец затих, Король Бер Арголид поднялся на ноги, решив не уступать экстравагантному ораторскому искусству Гуротаса.

- Отныне оскорбление одного из нас - это оскорбление всех нас в равной степени, - воскликнул он. - Давайте возьмемся за руки и дадим клятву взаимной защиты.’

- Кто услышит нашу клятву?- спросил Гуротас.

- Кто же еще, как не самая красивая женщина в мире?- Ответил ему Бер Арголид. ‘Кто же еще, как не самая храбрая женщина на свете, убившая Лаконского кабана?’

Итак, один за другим, без особого порядка, шестнадцать королей выступили вперед, преклонили колено перед принцессой Серреной и принесли клятву Великого кабана. Церемония и сопровождавший ее праздник продолжались еще долго после наступления темноты. Можно было подумать, что компания к этому времени уже выдохлась, но это было только начало. Танцы, выпивка и кутежи только начались, и Серрена была самой неутомимой из нас. Она танцевала со всеми царями, включая своего отца и Рамзеса, который еще не был царем. Она даже не раз танцевала со мной и хвалила меня за то, что из всех мужчин, которые были ее партнерами, я был самым легким на ногах, за исключением Рамзеса. Но ведь она обязана была сказать это, потому что была помолвлена с ним, не так ли?

Когда Гуротас вызвал Бера Арголида с сильными руками на поединок единоборства, большинство мужчин покинули танцевальное поле, чтобы сделать ставки на исход состязания. Суммы, которые они ставили, были разорительны,и их возбуждение было соразмерно тому, как они подбадривали своих фаворитов. Раздевшись до набедренных повязок, герои смотрели друг на друга через дубовый пиршественный стол и хрюкали, стонали и потели, пытаясь оторвать друг другу руки от плеч.

Я был, вероятно, единственным из присутствующих, чей слух был достаточно острым, чтобы различить что-либо за тем столпотворением, которое они и их аудитория создавали. Но постепенно я стал различать слабые звуки сладкого пения, доносящиеся из-за стен цитадели.

Я покинул состязание, взобрался на парапет внешней стены и посмотрел вниз на группу из не менее пятидесяти женщин, все они были одеты в белые одежды до щиколоток, их лица также были смертельно окрашены белым свинцом, а глаза обведены черным кругом. Они поднимались по дамбе к воротам цитадели, каждый нес зажженный фонарь и пел оду Артемиде. По их гриму и религиозным одеяниям я понял, что это служители богини. Я знал, что Гуротас и его сторонники не обрадуются, если их веселье будет прервано прислужниками Артемиды, скулящими и причитающими о смерти их любимой свиньи. Поэтому я бросился вниз по лестнице к главным воротам цитадели, чтобы предупредить стражников, чтобы они не пускали их, но обнаружил, что опоздал. Стражники узнали процессию жриц и распахнули ворота, чтобы приветствовать их.

Пятьдесят жриц Артемиды и вдвое больше вооруженных охранников заперли вход в цитадель, которая была спроектирована так, чтобы быть оборонительно узкой. Их толпа оттеснила меня назад, и я снова очутился во внутреннем дворе, где сразу же столкнулся с Гуротасом и его новыми союзниками, мелкими вождями, возглавляемыми Бером Сильноруким Арголидом. Все кричали, включая меня. Но никто из нас не слушал.

Затем совершенно неожиданно более ясный и более лирический голос прорезал шум. Это было так неотразимо, что на всех нас немедленно снизошла тишина. Все головы повернулись на этот звук, и в сомкнутых рядах, стоящих друг против друга, появилось отверстие, через которое шагнула гибкая и прекрасная фигура принцессы Серрены.

- Преподобная Мать! - Она преклонила колени перед верховной жрицей. - Добро пожаловать в цитадель моего отца.’

- Мое Прелестное дитя, я принесла тебе привет и послание от богини Артемиды. Готова ли ты принять ее святое слово? Если это так, то я прошу тебя преклонить колени, чтобы получить его, - ответила сестра Хагн, которая была преподобной матерью ордена сестер Золотого лука. Золотой лук был одним из многих символов богини Артемиды.

При этих словах король Гуротас шагнул вперед с воинственным выражением лица и горящими от ярости глазами. ‘Это мы еще посмотрим ... - начал он. Но, к счастью, я оказался достаточно близко, чтобы схватить его за голую руку, покрытую потом от недавних усилий.

‘Держи себя в руках, Зарас, - прошептал я, чтобы он один мог меня услышать. Я использовал его прежнее имя, демонстрируя свое господство над ним с давних времен. Он тут же взял себя в руки и успокоился. Наши мелкие разногласия остались незамеченными в религиозном накале момента.

Серрена послушно опустилась на колени перед верховной жрицей, которая указательным пальцем начертила символ лука на ее лбу, а затем снова заговорила более глубоким и устрашающим тоном, от которого у меня даже мурашки побежали по коже: "Богиня Артемида признает тебя своей сестрой крови и костей ..."

Я не мог удержаться, чтобы не взглянуть на Техути, которая стояла рядом с мужем, вцепившись в его другую руку. Как и я, она пыталась сдержать его гнев. Инстинктивно она ответила мне тем же, как только почувствовала на себе мой взгляд. Она покраснела и опустила глаза, когда мы оба вспомнили, что она рассказывала мне о своем сне, ее очень реальном и осязаемом сне о зачатии ее единственного ребенка. Затем я снова переключил свое внимание на верховную жрицу. Как и всем присутствующим, мне не терпелось услышать, что она скажет.

- Артемида признает и приветствует удар, который ты нанесла сегодня во имя возвышения и престижа всех женщин. Ты доказала, что мы, женщины, полностью равны мужчинам, которые стремятся доминировать и подчинять нас.- Когда она это сказала, я увидел, как Гуротас открыл рот, чтобы возразить с новой силой и возмущением. Однако Техути пнула его в голень, чтобы он не богохульствовал. Это был сильный удар, потому что я услышал за ним силу, и Гуротас взревел от боли.

- О, женщина! Ты пытаешься искалечить меня на всю жизнь?’

Я закричал вместе с ним и оказался ближе к тому месту, где стояла жрица, так что мои слова заглушили его: "О, Женщина, ты спасла жизнь королю!’

Шестнадцать королей присоединились к этому восхищению. - Принцесса Серрена спасла жизнь королю! Да здравствует она!’

Верховная жрица, которую неправильно называли Хагн, что означает "чистая", была в восторге от этого одобрения, и я увидел, как ее глаза загорелись, несмотря на то, что коль притупил большую часть их блеска, когда они впервые остановились на Короле Бер Арголиде.

Богиня Артемида была девственницей, и ни одному животному, человеку или богу никогда не позволялось насиловать ее. Она и ее тело были неприкосновенны. Она жестоко отомстит любому мужчине, который хотя бы попытается овладеть ею. Однако одной из важнейших обязанностей жриц Артемиды было выступать в качестве эрогенных суррогатов для своей возлюбленной богини. Она разрешает им вступать в сексуальные отношения с любым существом на этой земле, будь то мужчина, женщина, человек или животное, рыба, птица или зверь. Все физические ощущения, которые они испытывали таким образом, могли быть полностью переданы Артемиде. Однако сама богиня навсегда останется чистой и незапятнанной даже самыми неестественными соединениями разнообразных тел, органов или отверстий, которые посещали ее суррогаты. Это была договоренность, которая всегда очаровывала меня. Она обещает безграничные возможности даже для такого физически обездоленного человека, как я.

Все пятьдесят жриц Артемиды последовали за своей верховной жрицей в главный зал цитадели. Их поведение было вежливым и официальным, но в каждой из них была скрытая жадность, которая напомнила мне стаю тигровых рыб в реке Нил, которая почувствовала кровь в воде. В течение часа все притворство скромности было оставлено нашими посетительницами вместе с большей частью их одежды. Танцы стали почти равратными , но я признаю, что у большинства из них хватило терпения удалиться в соседние комнаты, прежде чем сделать последние шаги по тропе примулы.

Я также испытал облегчение, увидев, что Беката и Техути весь вечер держали своих мужей и женщин-отпрысков под своим орлиным взором. Однако Беката была более снисходительна, когда дело касалось ее четырех сыновей. Я подслушал разговор между Серреной и ее младшим кузеном, когда он вернулся после короткого пребывания в одной из внешних комнат.

- Где ты был, Пальмис, и что делал?- Потребовала от него Серрена. ‘Я хотел, чтобы ты потанцевал со мной.’

‘Я принес жертву Артемиде, - самодовольно ответил мальчик.

‘А я думал, что вы поклоняетесь Аполлону?’

- Иногда полезно ставить на две колесницы в одной гонке.’

- Покажешь мне, как ты приносишь жертву одному из богов?- Наивно спросила Серрена.

‘Я как-то предлагал тебе показать, но ты отказалась. Ты еще глупее. Так что теперь тебе придется просто подождать, пока Рамзес не научит тебя этому трюку.’

Какое-то мгновение она смотрела на него, обдумывая его ответ, затем ее зеленые глаза, казалось, удвоились в размерах и стали ярко-зелеными, когда она уловила смысл его намека. - Ты всегда был грязным маленьким мальчиком, не так ли, Пальмис?- сладко сказала она. ‘Но теперь, похоже, ты становишься еще более грязным стариком.- И она шлепнула его за ухом, так неожиданно и сильно, что он протестующе взвыл.

Не все ассоциации в тот вечер были так уж неудачны. Король Бер Арголид возвратился много позже из того места, где он проводил свою связь с верховной жрицей Хагне, с грубым выражением лица и похотливым блеском в глазах. Он отправился прямо к королю Гуротасу, чтобы объявить о своей помолвке с Хагне, которая, судя по всему, совсем недавно оставила пост преподобной матери ордена сестер Золотого лука.

‘Я не ослышался, когда ты сказал, что у тебя уже было десять прекрасных жен на твоем родном острове Минойском Родосе? Гуротас с трудом удержался от улыбки.

- Правильная цифра - тринадцать, мой дорогой Гуротас. Но, как вы, без сомнения, знаете, это самое злополучное число в нашем нумерологическом словаре, тогда как четырнадцать чрезвычайно благоприятно.’

В тот же день Гуротас обвенчал их, и это стало еще одним прекрасным поводом для дальнейших торжеств. Однако следующий день был тринадцатым днем перед свадьбой Серрены и Рамзеса, но тогда я об этом не думал.

На следующее утро я проснулся с головной болью и дурным предчувствием. Я лежал на своем матрасе и пытался понять причину внезапной перемены моего настроения по сравнению с предыдущим днем. Я послал одного из своих слуг навести справки о вчерашних женихе и невесте, короле Бер Арголиде и преподобной матери Хагне, но он вернулся и сообщил мне, что они все еще спят в своих покоях. Однако, судя по визгу женского восторга и другим звукам, наводящим на мысль о том, что тяжелая мебель энергично передвигается или, возможно, даже разбивается на мелкие кусочки, они на самом деле не спали. Кроме того, все остальные жены и отпрыски, включая принцессу Серрену, были здоровы, и ни одна из них не была поражена болезнью или каким-либо другим несчастьем; фактически, когда слуга докладывал мне о своих находках, я слышал счастливые крики и смех молодых голосов, доносившиеся из окон моих комнат со двора внизу. Я подошел к окну и посмотрел вниз.

Я испытал огромное облегчение, увидев, что Рамсес и принцесса Серрена сидят верхом на своих любимых конях и в сопровождении двух служанок Серрены и нескольких вооруженных слуг Рамсеса выезжают через ворота Цитадели на какую-то увеселительную прогулку. Я улыбнулся про себя, когда понял, что мое предчувствие неминуемой гибели было, вероятно, результатом двух или трех дополнительных кувшинов превосходного красного вина, которые Гуротас навязал мне накануне вечером – вопреки моему здравому смыслу.

Я спустился к реке и голышом поплыл в холодных водах - отличное лекарство от неприятных последствий перебродившего винограда. Затем, с ясной головой и чистой совестью, я вернулся в цитадель и присоединился к Гуротасу и Хуэю в зале Совета вместе с двенадцатью из шестнадцати королевских союзников. Остальные четверо прислали свои извинения, но все они были нездоровы.

Вскоре после полудня Рамсес вернулся в цитадель один и присоединился к нашим военным приготовлениям.

‘А где же принцесса Серрена?- это был мой самый первый вопрос к нему.

- Я оставил ее на Северном пляже, у голубого бассейна.’

Я его хорошо знал. - Надеюсь, ты не оставил ее одну?’

‘Практически в одиночку.- Он посмотрел на меня с видом долготерпения. - Только с двумя ее служанками и восемью моими лучшими воинами. Я думаю, что она должна быть в достаточной безопасности в течение следующих нескольких часов. Я счел своим долгом присоединиться к вашей дискуссии, поскольку ваши планы предполагают участие моего корабля и моих людей. Ты должен помнить, что Серрена уже не ребенок, Таита. Она вполне способна позаботиться о себе сама. Она обещала вернуться сюда через четыре часа после полудня.’

- Рамзес прав.- Незваный Гуротас присоединился к нашей частной беседе. - Она хорошо защищена.’

Конечно, Хуэй должен был сунуть свой длинный нос туда, где его не особенно приветствовали. - Один из ее телохранителей - Палмис, мой младший сын. Может, он и молод, но свиреп, - похвастался он.

Я почувствовал, что мое настроение снова становится мрачным, но остальные оставили эту тему и продолжили свои рассуждения. Когда я пытался держаться в стороне, они приставали ко мне и настаивали на том, чтобы я участвовал в их планах. Игнорировать их было трудно, и, несмотря на это, я постепенно втягивался в дискуссию. На самом деле это была такая сложная дискуссия, что я постепенно потерял всякое представление о течении времени.

Затем в комнату тихо вошли две рабыни и начали зажигать масляные лампы от горящих свечей. Я был удивлен этим, пока не выглянул из окна на великолепный вид Тайгетских гор и не увидел заходящее солнце, скользящее за зубчатые гребни.

‘Во имя могущественного Зевса! - О боже! - воскликнул я с удивлением, вскакивая на ноги. ‘Который сейчас час?’

Хуэй встал и подошел к водяным часам, стоявшим на столе в дальнем углу. - Он постучал по стойке указательным пальцем. - Этот замок, должно быть, неправильно отрегулирован. Она капает слишком быстро. Он показывает восемь часов после полудня. Несомненно, что это неправильно?’

- Посмотри в окно на солнце. Это никогда не бывает неправильно’ - ответил я, но затем повернулся к Рамзесу. ‘Когда вы договорились, что Серрена и ее спутники вернутся?’

Рамзес вскочил на ноги с виноватым выражением лица. ‘Я уверен, что они уже вернулись в цитадель. Они должны были вернуться несколько часов назад. Но Серрена не хотела бы нас беспокоить. Гуротас оставил строгие инструкции ...

Я не стал дожидаться продолжения его легкомысленных предположений, но уже был на полпути к дверям комнаты, когда Гуротас крикнул мне вслед: Как ты думаешь, куда ты идешь?’

- К главным воротам. Часовые узнают, вернулась Серрена или нет, - крикнул я через плечо. Я с трудом узнал свой собственный голос, пронзительный от паники, звенящий в ушах. Не знаю, отчего я так разволновался, но вдруг все мои прежние мрачные предчувствия нависли надо мной на крыльях стервятника, и в ноздри ударила вонь катастрофы. Я бежал, как олень, преследуемый гончими, и слышал топот сапог на лестнице, когда остальные гнались за мной. Я ворвался во двор и крикнул стражникам с расстояния ста шагов: "Принцесса Серрена уже вернулась в цитадель?- Мне пришлось повториться, прежде чем один из них понял меня.

‘Еще нет, мой господин Таита, - крикнул он мне в ответ. ‘Мы так долго ждали ...

Я не мог больше слушать его болтовню. Я проскочил мимо него и побежал к конюшне. Я вспомнил, что оставил свой меч висеть в зале Совета, но я не мог вернуться, чтобы забрать его, не сейчас. Я совершенно точно знал, что с Серреной случилось что-то ужасное. Она отчаянно нуждалась во мне.

Я сунул удила в зубы моей любимой лошади, прекрасной гнедой кобылы, которую подарила мне Техути. Затем, не тратя времени на то, чтобы оседлать ее, я вскочил на ее голую спину и вонзил пятки ей в ребра.

- Привет, Саммер!- Я позвал ее, и мы вылетели со двора конюшни на дорогу, которая пересекала перевал в горах и вела вниз, к северному побережью. Один раз я оглянулся и увидел, что остальные во главе с Рамзесом, Гуротасом и Гуи далеко позади меня, но едут изо всех сил в тщетной попытке догнать меня.

Когда я добрался до узкой тропинки, ведущей к пляжу и голубому бассейну, дневной свет уже начал меркнуть. Я все еще подталкивал Саммер, когда она вдруг так дико шарахнулась с дороги, что менее опытный всадник был бы сброшен с ее спины. Но я зажал ее между колен и заставил резко остановиться. Я оглянулся на предмет, лежащий на тропинке и потревоживший мою кобылу. Затем с внезапной тревогой я понял, что это был человеческий труп. Я соскользнул со спины Саммер и повел ее, покачивая головой, туда, где лицом вниз лежало тело. Оно было пропитано каплями крови. Я опустился на одно колено и осторожно перевернул его на спину. Я сразу узнал его.

Это был Пальмис - сын Хуэя и Бекаты. Он был совершенно голый. Его убийцы забавлялись с ним, прежде чем перерезать ему горло. Они вспороли ему брюхо и вытащили внутренности. Они отрубили ему мужественные части тела и проткнули глаза, оставив пустые глазницы. Он уже не был красивым молодым человеком, и я почувствовала горький укол сострадания к его родителям.

Когда я снова встал и огляделся, то понял, почему они мучили его, когда усмирили. Пальмис слишком дорого заплатил за свою жизнь. В кустах неподалеку валялись тела четырех нападавших - тех, кого он взял с собой в путешествие к Анубису в подземный мир.

Я проклинал их в самых злобных выражениях, но слова не могут помочь мертвым. Все мое внимание переключилось на тех, кто еще был жив – если они вообще существовали. Сколько было нападавших? Я удивился, потому что тропинка была вытоптана множеством ног. Я прикинул, что их было не меньше тридцати, включая тех четверых, которых Пальмис забрал с собой.

Но на переднем плане моего сознания, затмевая все остальное, стоял образ Серрены. Как они с ней справились? Когда они снимали с нее одежду, мог ли кто-нибудь из них устоять перед ее обнаженной красотой? Я почти слышал их похотливые крики, когда они прижимали ее к земле и ждали своей очереди сесть на нее. Я почувствовал, как по моему лицу текут слезы - слезы гнева, ужаса и сострадания. Я вскарабкался Саммер на спину и в диком отчаянии послал ее вниз по тропинке к голубому бассейну.

На тропинке валялись еще семь трупов. Все они были мужчинами, и большинство из них были ужасно изуродованы. Это были те, кого Рамзес послал охранять Серрену. Я больше не терял времени, останавливаясь, чтобы рассмотреть их. Я невольно ощутил проблеск надежды, так как не обнаружил никаких следов Серрены или двух ее служанок. Возможно, незваные гости спасали женщин. Возможно, они знали цену выкупа за Серрену, если ее не разорили и не изнасиловали.

Я вышел из леса над пляжем и снова остановился. Дневной свет быстро угасал. Однако я видел следы, оставленные незваными гостями на золотистом песке пляжа, спускавшемся к самой кромке воды. Но перед моими глазами горизонт растворился во тьме и мраке. Я не мог разглядеть никаких следов странного корабля в темнеющем море. Первым моим побуждением было спуститься к кромке воды, но я с трудом сдержался, поняв, что таким образом могу уничтожить ценные следы, оставленные мародерами на мягком песке.

Я спешился и быстро привязал Саммер за поводья к крепкой ветке на краю леса. Затем я пошел по следам на песке, держась подальше от них, чтобы не испортить их. В первых же нескольких ярдах я заметил нечто такое, что полностью окупило мое усердие. Была одна серия регулярных следов сопротивления, наложенных на отпечатки многих других ног. Я узнал их почти сразу.

Я уже решил, что нападавшие были шайкой пиратов, которые совершенно случайно напали на Серрену и ее спутников. Но теперь я понял, что это был не тот случай. Однако в этот момент меня отвлек стук копыт и голоса, выкрикивающие мое имя с тропинки через лес над пляжем. Я узнал голос Рамсеса, а также Голос Гуротаса.

- Здесь! - Я им ответил.

Они выехали из леса на открытое место. Как только они заметили меня, они погнали своего коня туда, где я стоял, оба выкрикивая мне отчаянные вопросы.

- Серрена! Ты нашел ее?’

‘Она здесь?’

- Нет! Она ушла, но я думаю, что знаю, где она должна быть, - крикнул я в ответ.

‘Во имя нежной Артемиды! - Взмолился Рамзес. - Кто бы ни были эти разбойники, они убили Пальмиса и всех наших людей. Мы оставили Хуэя с телом его сына. Он полностью уничтожен потерей. Умоляю вас, не позволяйте им сделать то же самое с моей Серреной.’

Сидя по левую руку от Рамзеса, Гуротас впадал в неуправляемую ярость, выкрикивая дикие проклятия и угрозы. ‘Я найду того, кто совершил эту чудовищную вещь, даже если это займет у меня всю оставшуюся жизнь, - прорычал он. - И когда я поймаю их, то дам им такую смерть, которая поразит даже Богов.’

Они остановили своих лошадей рядом со мной. ‘Кто это был, Таита? Ты же все знаешь. Рамсес соскочил с седла и схватил меня за плечи. Он начал дико трясти меня.

- Отпусти меня и успокойся! - Крикнул я ему в ответ и с усилием сумел освободиться. - Вот так! Посмотри сам!- Я указал на следы на песке.

‘Я не понимаю ... - заорал на меня Гуротас. ‘Что ты пытаешься нам показать?’

- Посмотри на эти отпечатки в центре дорожки. Посмотрите, как тот, кто их сделал, волочит правую ногу.’

- Панмаси!- Рамзес выкрикнул Это имя, когда понял, что я ему говорю. - Тот, кого сама Серрена заставила нас освободить. Грязный неблагодарный ублюдок вернулся прямо сюда, чтобы схватить ее и утащить в логово Аттерика.’

‘Ну, по крайней мере, теперь мы знаем, что у Серрены есть все шансы остаться в живых. Аттерик никогда бы не позволил Панмаси убить такого бесценного заложника, - попытался я утешить Гуротаса и Рамзеса.

- Я молюсь, чтобы ты оказался прав, Таита. Но мы должны немедленно отправиться за ними.- Рамзес говорил, как человек, растянутый на пыточной дыбе. ‘Мы должны вырвать Серрену из их лап.’

‘Это моя дочь, мое единственное дитя, которое эти негодяи украли у меня. Рамзес прав. Мы должны немедленно отправиться за ней.- Гуротас тоже был охвачен яростью и отчаянием. - С милостью богов мы могли бы поймать их прежде, чем они достигнут устья Нила, потому что именно туда они ее и везут.’

Я был не в лучшем состоянии, чем они оба, но я был в состоянии сдерживать свои эмоции более твердо. ‘Мы не должны больше тратить время на стенания и удары в грудь.- Я говорил резко, пытаясь их успокоить. ‘К тому времени, как мы вернемся в порт-Гитион и подготовим наши корабли к выходу в море, Панмаси будет иметь почти полное десятичасовое преимущество. Кроме того, мы понятия не имеем, на каком судне он похитил ее.- Я указал на следы носа корабля на песке у края пляжа. - Судя по всему, это небольшой торговый барк. Но море между этим местом и Египтом усеяно такими судами. Как только каждый из них заметит нас, они примут нас за пиратов и убегут от нас. Нам придется гоняться за каждым судном, которое мы увидим: долгое, скучное дело. А тем временем Панмаси будет плыть к Нилу, поставив все паруса и взяв на весла по два человека.’

Этого было достаточно для их беспокойства в настоящее время, поэтому я не стал указывать на возможность того, что Панмаси не направится прямо к устью Нила. Он мог бы устроить так, чтобы колесницы ждали его в одном из многочисленных крошечных портов на североафриканском побережье, чтобы доставить его и его пленника по суше в Луксор. Как только Панмаси войдет в реку Нил или даже на территорию Египта, он окажется вне пределов нашей досягаемости.

- Гуротас прав, - сказал я со всей силой, на которую был способен. - Каждое мгновение драгоценно. Мы должны немедленно отправиться в порт-Гитион. Мы должны выйти в море и попытаться уловить запах Панмаси, прежде чем он исчезнет.’

Несмотря на мою браваду, темнота безлунной ночи мешала нам, и было уже далеко за полночь, когда мы достигли гавани.

Пока Рамсес, Гуротас и Гуи с отчаянной поспешностью готовили свои корабли к выходу в море, мне было поручено отправиться в цитадель и сообщить Техути и Бекате о потери их детей. Вероятно, с моей стороны было бы нехорошо предположить, что ни Гуротас, ни Гуи не имели мужества сделать это самим. Однако к этому времени я уже привык к ужасам, которым подвергались все мы.

Я отправился первым, чтобы доставить изуродованный труп Пальмиса к Бекате. Когда служанки подняли ее с постели, я обнял ее и попытался объяснить ей ужасную судьбу, постигшую ее младшего сына. Я думаю, она все еще была одурманена вином, которое выпила раньше. Она продолжала уверять меня, что Пальмис отобедал и уже спит в своей постели.

Я осторожно провел ее в прихожую, где мои люди уложили его. Несмотря на все мои усилия скрыть его раны – смыть кровь с лица и расчесать волосы, затем закрыть веки пустых глазниц и перевязать выпотрошенный живот – он все еще представлял собой ужасное зрелище для любой матери. Она отпрянула от него и на несколько мгновений прижалась ко мне, а затем бросилась на его тело, плача и дрожа от отчаяния.

Через некоторое время мне удалось уговорить Бекату выпить мощное успокоительное, которое я приготовил из своей аптечки, и подождать вместе с ней, пока оно подействует. Затем я позвал одного из ее сыновей, чтобы он взял на себя заботу о ней, и отправился на поиски Техути.

Для меня это было еще более мучительно, чем выражение горя ее младшей сестры.

Я отослал ее служанок подождать в одной из внешних комнат, а сам прошел в ее спальню. Она спала поверх одеяла, лежа на спине в ночной рубашке до щиколоток. Ее прекрасные длинные волосы были зачесаны назад и сияли, как снег на вершинах Тайгета, в свете луны, внезапно хлынувшем в высокие окна. Она снова стала похожа на молодую девушку. Я лег рядом с ней и обнял ее.

- Таита! - прошептала она, не открывая глаз. ‘Я знаю, что это ты. Ты всегда так хорошо пахнешь.’

‘Ты прав, Техути. Это я".

‘Я так боюсь, - сказала она. ‘Мне приснился ужасный сон.’

- Ты должна быть храброй, Техути, такой же храброй, как всегда.’

Она перевернулась в моих руках лицом ко мне. ‘У тебя для меня печальные новости, и я это чувствую. Это ведь Серрена, не так ли?’

‘Мне так жаль, моя дорогая. - Я поперхнулся словами.

- Скажи мне, Таита. Не пытайся отгородить меня от правды.’

Она слушала меня в жалком молчании, бледная, с каменными глазами, освещенная ночником, который держала зажженным, чтобы отпугнуть домовых. Когда я замопчал, она тихо спросила меня: "Ты говоришь, что это сделал Аттерик?’

‘Это может быть только он.’

- Он причинит ей боль?’

- Нет! - Мой голос повысился в яростном отрицании, чтобы скрыть неуверенность. Аттерик сошел с ума. Он действовал и думал не так, как другие люди. ‘Она не имеет для него никакой ценности, если ее убьют или изувечат.- Говоря это, я скрестил пальцы левой руки. Я не хотел раздражать богов, делая поспешные заявления.

- Ты найдешь мою малышку и вернешь ее мне, Тата?’

- Да, Техути. Ты же знаешь, что так и будет.’

- Спасибо, - прошептала она. ‘Тебе лучше уйти сейчас, пока я не выставила себя полной идиоткой.’

‘Ты самая храбрая женщина из всех, кого я знаю.’

- Я понадоблюсь Бекате. Я должен пойти к ней.- Она поцеловала меня. Затем она встала, накинула плащ, лежавший на столике у кровати, и с достоинством вышла из комнаты. Но когда она закрыла за собой дверь, мне показалось, что я слышу приглушенное рыдание; впрочем, меня можно было принять за Техути, которая не очень-то любила плакать.

Верхний край Солнца уже скрылся за горизонтом, когда я наконец добрался до Порт-Гитиона. Я обнаружил, что Гуротас находится на борту своего флагмана в гавани, и когда я тоже поднялся на борт, чтобы доложить ему, он как раз заканчивал совещание с шестнадцатью мелкими вождями альянса. Все они подтвердили свои клятвы и обязательства перед ним - оскорбление одного - оскорбление всех.

Каждый из них взял на себя обязательство в течение ближайших нескольких дней отплыть на родину и там собрать свои отдельные армии, готовые к предстоящей кампании. Это была поистине знаменательная новость. Я, например, ожидал, что двое или трое из наших заклятых союзников откажутся от своих обязательств, если их когда-нибудь призовут выполнить их. Я поздравил Гуротаса и Хуэя и сказал им, что сообщил их женам о похищении Серрены и убийстве Пальмиса. Они были так же благодарны мне и так же стыдились себя, как я ожидал, – ни один из них не проявил мужества, чтобы сообщить ужасную новость своим супругам и встретить первые волны их горя и отчаяния.

‘Ну и хорошо, - сказал я им. ‘Но теперь мы должны идти за Панмаси. Время для разговоров закончилось. Время убийства уже близко.’

Наконец я был свободен и поспешил вдоль причала туда, где "Мемнон" укорачивал швартовы, готовясь к отплытию.

‘Я думал, ты никогда не будешь готов к отъезду, - мрачно сказал Рамзес, когда я забрался на борт. Я не видел его улыбки с тех пор, как он узнал, что Серрена пропала. ‘Где, во имя чести и достоинства великого бога Зевса, ты прятался, Таита?’

‘Это что, обвинение в трусости?- Спросил я его таким тоном, что он побледнел и отступил на шаг.

- Прости меня, Таита. Я никогда не должен был говорить этого тебе, из всех живущих людей. Но я наполовину обезумел от горя.’

- Я тоже, Рамзес. Вот почему я никогда не слышал, чтобы ты говорил то, что только что сделал.- Вы привезли на борт моих голубей? - тут же спросил я.’

- Полная клетка из двенадцати особей, и все они женского пола, потому что они самые сильные, быстрые и решительные, как и все женщины, как ты мне не раз говорил. Тут я услышал знакомое воркование, доносившееся по трапу с нижней палубы. Рамзес слабо улыбнулся, вероятно, впервые с тех пор, как потерял Серрену.

- Они слышали твой голос. Они любят тебя, Тата, как и все мы.’

‘Тогда докажи мне это, отправив корабль немедленно, если не раньше, - строго сказал я и спустился вниз, к своим красавицам.

В своей каюте, рядом с птичьей клеткой, я нашел на столе свой письменный ящик, а рядом - свиток папируса. Я немедленно принялся сочинять короткое, но ясное послание для Венега в его винной лавке под сенью стен дворца Аттерика в Луксоре. Я написал ему, что я был полностью уверен, что это Аттерик заказал похищение Серрены; однако, Панмаси совершил это деяние.

Панмаси был на пути в Египет, и мы преследовали его, но у него было больше двенадцати часов форы. Была большая вероятность, что мы не сможем поймать его до того, как он достигнет Египта. Если это окажется так, то Аттерик почти наверняка удержит Серрену либо во Дворце Луксора, либо во Вратах мучений и горя. Я попросил его подтвердить мою оценку ситуации и держать меня в курсе всего, что может оказаться полезным для нас в наших попытках найти и спасти принцессу.

Удовлетворившись своим сочинением, я написал его на трех отдельных экземплярах легкого папируса. Я всегда повторяю свои послания трижды. Это делается для того, чтобы обеспечить получение хотя бы одного экземпляра в надлежащем порядке. Небо - опасное место для пухлых молодых голубей, потому что их усердно сторожат ястребы и пустельги; но прошлый опыт убедил меня, что по крайней мере одна из трех моих птиц благополучно вернется в голубятню, где она вылупилась.

Таким образом, я выбрал трех самых сильных птиц из клетки и прикрепил одинаковое сообщение к ноге каждой из них. Потом я отнес одну из них на кормовую палубу под мышкой, а двух другие оставил в клетке.

Выйдя на палубу, я с облегчением увидел, что мы покинули гавань и вышли в открытое море. Затем я выпустил свою первую птицу на ветер. Она трижды облетела вокруг корабля и улетела, взяв курс на юг. С интервалом в час я выпускал оставшихся двух птиц и смотрел, как они исчезают за горизонтом. Мы более спокойно следовали за ними на Мемноне.

С северо-запада дул свежий ветер, и мы бежали перед ним по широкой полосе, самой удобной для плавания. За шесть дней плавания мы прошли остров Крит, а еще через пять дней - африканское побережье. За это время мы остановили и поднялись на борт девяти странных судов, чтобы обыскать их. Все они приняли нас за пиратов и попытались сбежать. Так что нам пришлось догонять друг друга в жестокой погоне. Это в значительной мере объясняло то время, которое потребовалось нам, чтобы проделать южный путь от Порт-Гитиона до устья Нила. Для меня не было ничего удивительного, что Серрены не было ни на одном из перехваченных нами судов, но мы с Рамзесом не могли упустить шанс отыскать ее.

Я молился Артемиде, чтобы, если Серрена уже заперта за Вратами мучений и горя, богиня не позволила страшному Дугу сделать с ней то, что он хотел. Для меня не было утешением знать, что сам фараон не пойдет с ней по этому пути. Он предпочитал идти по тропинкам, не столь благоуханным, как ее.

Добравшись до устья Нила, мы патрулировали его еще три дня. В дневное время мы держались ниже горизонта, а в темное время суток смыкались с землей. На четвертый день мы с Рамзесом решили, что оставаться здесь дольше бесполезно. Мы знали, что к этому времени Серрена почти наверняка была в Египте, учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как ее похитили. Поэтому мы повернули на северо-запад и направились обратно в порт-Гитион в Лакедемоне. Ветер был уже не в нашу пользу. Дни тянулись с невыносимой медлительностью.

Когда мы наконец увидели Порт-Гитион, нас окликнуло рыбацкое судно, выходившее из гавани. Мы подтянулись и стали ждать, когда траулер подойдет к нам. Человек, который остановил нас, оказался еще одним из сыновей Адмирала Хуэя, крепким и привлекательным парнем по имени Хюиссон.

- Дядя Тата!- крикнул он, как только оказался достаточно близко, чтобы его голос был слышен. - ‘У нас были новости о Серрене. Она в безопасности и здорова.- Он продолжал выкрикивать свое сообщение, когда наши корабли приблизились. - Один левантийский торговец, направлявшийся в Египет, доставил нашему доброму королю Гуротасу послание от двора Аттерика в Луксоре. Аттерик хвастается, что его агенты захватили нашу кузину принцессу Серрену и что он держит ее заложницей в Луксоре. Он предлагает устроить для нее обмен, но на своих условиях.’

При этих известиях я почувствовал огромное облегчение, за которым почти сразу же последовал приступ отчаяния. Облегчение заключалось в том, что Серрена была жива. Мое отчаяние состояло в том, что Аттерик держал в своих скользких лапах такой жизненно важный торговый прилавок.

Гюиссон поднялся на борт "Мемнона", и мы отплыли в Порт-Гитион, с тревогой и трепетом обсуждая все последствия этих событий. Как только мы пришвартовались, я велел Рамзесу и Гюиссону подождать меня, а сам отправился за письмами, которые принесли птицы моего голубятника. Он побежал мне навстречу с папирусными листками в руке, все они были присланы Венегом из Луксора. Они сделали горьким чтение для меня, и я был в слезах, когда закончил.

По словам Венега, Панмаси и его пленница, Принцесса Серрена, прибыли в Луксор восемнадцать дней назад. Это было за три дня до того, как мы на "Мемноне" достигли устья Нила, преследуя его.

Венег был зрителем в толпе из нескольких сотен горожан, собравшихся на пристани по приказу фараона Аттерика Бубастиса, когда Серрену вывели на берег совершенно голой, с неподкованными ногами и великолепными локонами волос, свисавшими до пояса, но не настолько низко, чтобы прикрыть ее половые органы.

Венег записал, как жители Луксора были вынуждены замолчать из-за ее красоты и потрясения от унизительного обращения с ней. Разумеется, никто из зрителей понятия не имел, кто этоа незнакомка.

На пристани ее похитители заставили Серрену опуститься на колени, а один из королевских конюхов срезал пряди ее великолепных волос. Низкий гул протеста поднялся от наблюдателей.

Аттерик пристально посмотрел на них, пытаясь определить, кто из них бросает ему вызов. Это заставило их замолчать. Затем Аттерик повернулся и поманил Дуга, королевского мучителя и палача. Он с готовностью двинулся вперед, сопровождаемый группой своих прихвостней в масках, которые вели упряжку волов, тащивших повозку с навозом. Они подняли Серрену на ноги и погрузили в повозку. Они привязали ее к вертикальной балке, так что она не могла скрыть свою наготу. Затем под предводительством барабанщика они повели ее по улицам Луксора, где толпа выстроилась вдоль дороги, и подстрекали людей Дуга осыпать ее оскорблениями и отбросами. Наконец они повели ее в горы, к Воротам мучений и горя. Она исчезла за Воротами, и они захлопнулись за ней. С тех пор Венег ее не видел.

Закончив читать рассказ Венега о ее унижении, я покинул Порт-Гитион и поднялся на вершину Тайгетских гор. Я бежал большую часть пути, чтобы подавить свое горе с помощью тяжелых физических усилий. С вершины горы я прокричал свое возмущение богам на горе Олимп и предупредил их, что если они не будут лучше заботиться о своей дочери, мне придется взять на себя эту ответственность.

Возможно, это был просто подъем на вершину горы, но я чувствовал себя гораздо увереннее в себе и в том, что мне нужно делать, когда спустился вниз и увидел Рамзеса и Гюиссона, ожидавших меня с оседланными лошадьми. Мы немедленно отправились в цитадель. Добравшись до нее, мы поспешили в зал совета, где обнаружили, что король Гуротас и Адмирал Хуэй серьезно совещаются с тремя мелкими вождями. Гуротас вскочил и бросился ко мне, как только я вошел в комнату.

‘Вы слышали новости?- воскликнул он. ‘Мы получили сообщение непосредственно от Аттерика, доставленное левантийским торговцем. Ты был прав, Таита! Это действительно был Панмаси, подчиненный Аттерика, который захватил мою Серрену. Он злорадствует, не стыдясь этого. Это она спасла ему жизнь, и вот как эта свинья отплатила ей. Но теперь мы знаем самое худшее, и мы знаем, где они держат ее. Но самое главное, что они не причинили ей вреда. Они только унизили ее самым отвратительным образом.’

‘Да.- Я обнял Гуротаса, чтобы успокоить его. - Об этом мне рассказал Хьюиссон. Он говорит, что Аттерик предлагает торговаться.’

‘Я ему не доверяю. Аттерик - это ядовитая змея. В конце концов нам почти наверняка придется вступить с ним в войну, - заявил Гуротас. ‘Посмотрим, какую цену он потребует. Это будет недешево, это единственное, в чем мы можем быть абсолютно уверены. Но серебром и кровью Я отплачу ему по заслугам’ - мрачно пообещал он мне и повернулся к трем мелким вождям за столом Совета. - Это вожди Фаас, Парвиз и Поэ.’

- Да, я хорошо их знаю.- Я поздоровался с ними тремя.

‘Конечно, я забыл.- Гуротас выглядел слегка смущенным. - Но меня отвлекают новости о моей Серрене. Прости меня, Таита.’

‘Ты передал хорошие новости Техути?- Потребовал я ответа.

‘Пока нет, - признался Гуротас. ‘Я сам услышал об этом меньше часа назад. Во всяком случае, она уехала кататься верхом, и я не знаю, где ее искать. Гуротас выжидательно замолчал, и я, конечно, понял, чего он от меня хочет.

‘Мне кажется, я знаю, где она. - С вашего позволения, я пойду к ней, - предложил я.

- Да! Уходи немедленно, Таита. Ее сердце было разбито. Ты, как никто другой, знаешь, как поднять ей настроение.’

Я подъехал к королевской хижине на берегу реки Гуротас. Я оставил лошадь у коновязи и пошел по пустым комнатам, зовя ее по имени, но все они были пусты. Поэтому я вышел из здания и спустился на берег реки.

Я услышал плеск воды еще до того, как добрался до бассейна, в котором они вдвоем, мать и дочь, проводили так много времени, плавая. Я вышел из-за поворота реки и увидел ее голову с густыми волосами, гладко зачесанными назад, когда она плыла по течению. Она меня не видела, поэтому я устроился на валуне у самой воды и с удовольствием наблюдал за ней. Я знал, что она усмиряет свою внутреннюю боль жесткими физическими усилиями, точно так же, как это сделал я, взобравшись на вершину Тайгета.

Она плыла взад и вперед, пока я не почувствовал, что мои собственные мышцы болят. Потом она вышла на берег подо мной и встала во весь рост на мелководье. Она была обнажена, но ее тело было таким же гладким и мускулистым, каким я помнил его тридцать лет назад. Она пошла вброд к берегу; она все еще не видела, как я спокойно сижу на своем камне.

Потом я встал, и она увидела меня. Она остановилась и с тревогой посмотрела на меня. Затем я улыбнулся ей, и мгновенно ее прекрасное лицо отразилось эхом моего восторга. Она побежала ко мне, вспенивая поверхность реки.

- Спасибо тебе! Спасибо тебе, Таита!- Она рассмеялась сквозь слезы облегчения.

Я рассмеялся вместе с ней. ‘Откуда ты знаешь, что я принес радостную весть?’

- Клянусь твоим лицом! Клянусь твоим прекрасным улыбающимся лицом!- Она подбежала к берегу и бросила мне в объятия свое холодное мокрое тело. Мы обнялись, и она спросила: "Где она?’

‘Она пленница в тюрьме Аттерика.- Я не хотел произносить слова "мучение и горе".

Улыбка исчезла с ее лица. ‘В Луксоре?- спросила она.

‘Она здорова и невредима, - заверил я ее. - Аттерик готов вести переговоры о ее освобождении.’

‘Ах, как бы мне хотелось пойти к ней! - Она понизила голос до шепота. Я отрицательно покачал головой.

- Нет! Ты никогда не вернешься, но Серрена вернется. Это может занять некоторое время, но я клянусь тебе, что верну ее вам, - просто сказал я. ‘Я уеду, как только смогу сделать последние приготовления. Я не думаю, что смогу добраться до нее там, где ее держат, но даже если каким-то образом я дам ей знать, что я рядом, это придаст ей мужества и немного облегчит ее страдания.’

- Мы все так многим тебе обязаны, Таита. Как мы можем отплатить тебе?’

- Улыбка и поцелуй - это все, о чем я прошу тебя, Техути. А теперь я должен идти к твоей сестре. Она тоже нуждается во мне.’

‘Я пойду с тобой. Завтра она и ее муж похоронят своего младшего сына, Пальмиса. Еще одна жертва грязного Аттерика.’

Пальмис был популярным и любимым мальчиком, и несколько сотен плакальщиков отправились с нами в горы Тайгет, к пещерному комплексу, где были похоронены все родственники и близкие друзья короля Гуротаса и Адмирала Хуэя. Гроб, в котором лежали останки Пальмиса, тащили на деревянных санях десять черных волов.

Беката шла позади него, с одной стороны ее поддерживал муж Хуэй с мрачным лицом, а с другой - Техути. Она безутешно рыдала. Трое оставшихся в живых сыновей теснились позади нее, а за ними шли солдаты их полка. Все они были в полном вооружении и пели песни Славы, боевые песни своего полка. Это было великолепное зрелище и прекрасная дань уважения доблестному молодому воину, чья жизнь была так жестоко оборвана.

Даже я, видевший бесчисленное множество молодых людей, погребенных или сожженных дотла на погребальных кострах, не мог не быть тронут этим событием. Я алкал и жаждал дня возмездия. Мы вошли в долину Ареса, сына Зевса, бога яростной и жестокой войны.

Скалы с обеих сторон отвесно вздымались к небу, оставляя глубины долины в мрачных тенях. Волы подтащили гроб с мумией ко входу в гробницу - глубокую и неровную трещину в склоне горы. Они не могли идти дальше, и отряды были отпущены и отведены назад тем же путем, каким пришли. Теперь товарищи Пальмиса вышли вперед и подняли саркофаг на его последнее место упокоения. Беката бросилась на крышку гроба с мумией, рыдая и причитая от горя, пока Техути и Хуэй, стоявшие между ними, не оттащили ее прочь. Они отвели ее обратно в цитадель тем же путем, которым мы пришли.

Слишком медленно для моего жаждущего битвы сердца мелкие вожди начали собирать свои батальоны, прибывая со всех сторон и вплывая в залив Гитион на своих флотилиях. Сверкая на лазурной воде своими морозными белыми парусами, они бросили якоря у берега. Порт Гитиона был теперь так забит кораблями, что можно было переходить с одного борта на другой, перешагивая через узкие щели, разделявшие их корпуса.

Постепенно открытые поля вдоль берегов реки Гуротас заполнились палатками и убежищами множества вооруженных воинов, прибывших на берег, и долина наполнилась эхом ударов мечей о щиты и шлемы и криками инструкторов, призывавших свои легионы к более решительным действиям.

Каждый день я часами бродил по горным вершинам, высматривая в толпе один-единственный парус - Барк Левантийского торговца, возвращавшийся с юга и несший требования фараона Аттерика. Прошло еще несколько недель ожидания, прежде чем я наконец разглядел характерные синие паруса далеко в водах залива. Эта окраска получена из соков редкой морской улитки и обладает способностью защищать от опасных морей и еще более опасных корсаров. Я надеялся против всякой надежды, что это видение было хорошим предзнаменованием, но я сомневался, что это было так, учитывая, откуда оно пришло.

Гавань была слишком переполнена, чтобы можно было добраться до "Леванта". Мне пришлось грести в маленькой рыбацкой лодке, чтобы встретить его. Бен-Закен, так его звали, признал, что он принес послание от Фараона Аттерика Бубастиса Великого и Доброго – еще одного из неверных имен Аттерика. Однако он отказался передать его мне. Он настоял на том, чтобы лично доставить его королю Гуротасу, как это было его торжественным и клятвенным долгом. Я знал, что он также считал своим священным долгом забрать у Гуротаса каждый дебен своей награды. Я попытался возразить ему, чтобы он позволил мне взглянуть на послание, чтобы я мог передать самые печальные его части Гуротасу и Техути в мягкой и дипломатичной манере, но он был непреклонен.

Бен Закен и я поехали вверх по долине к цитадели, где нас с нетерпением ждали родители Серрены. Последовала короткая задержка, пока Бен-Закен отсчитывал, а затем спорил о размере своей награды, но Гуротас обратил на него всю свою ярость, и он удалился с болезненным выражением лица, бормоча жалобы на такое жестокое обращение.

Когда Гуротас, Техути и я остались одни в зале Совета, Гуротас сломал печать на маленьком алебастровом сосуде, который прислал нам Аттерик. В нем лежал свиток папируса и запечатанный флакон из непрозрачного зеленого стекла, вроде тех, в которых я и другие ученые врачи храню наши самые редкие и ценные лекарства или образцы.

Гуротас положил эти, казалось бы, мирские предметы в центр стола, и мы некоторое время молча смотрели на них. Затем Техути тихо сказала: "Это пугает меня. Я не хочу знать, что в них. Но я чувствую зло, которое они содержат.’

Ни Гуротас, ни я не ответили ей, но я знал, что все мы чувствовали то же самое.

Наконец Гуротас, казалось, встряхнулся, как будто он очнулся от кошмара. Он вытер лицо ладонью и моргнул, словно пытаясь прочистить глаза. Он потянулся за свитком папируса и осмотрел скреплявшую его восковую печать. Затем он вытащил кинжал из ножен на поясе и провел острием под печатью, отколов ее от папируса. Свиток негромко затрещал, когда он развернул его и поднес к свету из высокого окна. Губы Гуротаса зашевелились, когда он начал читать про себя иероглифы на странице.

- Нет! - Резко сказала Техути. ‘Читай его вслух. Я также должна знать, каково его содержание.’

Гуротас растерялся, услышав ее требование. ‘Я пытался защитить тебя.’

- Прочти это!- Повторила Техути, он поморщился, но потом сдался и начал читать вслух.

ДЛЯ ЗАРАСА И ХУЭЯ:

ТРУСЛИВЫЕ ДЕЗЕРТИРЫ ИЗ СЛАВНОЙ АРМИИ ЕГИПТА.

У МЕНЯ ЕСТЬ МАЛЕНЬКАЯ ШЛЮХА ПО ИМЕНИ СЕРРЕНА. ОНА В МОЕЙ САМОЙ ГЛУБОКОЙ ТЕМНИЦЕ, ГДЕ ТЫ НИКОГДА ЕЕ НЕ НАЙДЕШЬ. ОДНАКО Я ГОТОВ ОБМЕНЯТЬ ЕЕ НА СЛЕДУЮЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ.

ПУНКТ ПЕРВЫЙ. ТЫ ВЕРНЕШЬ МНЕ СУММУ В ТРИСТА ЛАКХОВ СЕРЕБРА. ЭТО ИМЕННО ТА СУММА, КОТОРУЮ ВЫ, КАК МЛАДШИЕ ОФИЦЕРЫ В АРМИИ МОЕГО ОТЦА ФАРАОНА ТАМОСА, УКРАЛИ У МЕНЯ ЗА ГОДЫ, ПРОШЕДШИЕ С ТЕХ ПОР, КАК ВЫ ДЕЗЕРТИРОВАЛИ ИЗ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ ЭТОГО САМОГО ЕГИПТА.

ПУНКТ ВТОРОЙ. ВЫ ПЕРЕДАДИТЕ МНЕ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО ОШИБОЧНО НАЗЫВАЕТЕ ПРИНЦЕМ РАМЗЕСОМ. ЭТОТ ПРЕСТУПНИК НА САМОМ ДЕЛЕ - ЖАЛКИЙ РАБ, ПРЕТЕНДУЮЩИЙ НА ЦАРСКУЮ ЕГИПЕТСКУЮ КРОВЬ. ОН ПОКИНУЛ СВОЙ ПОСТ В АРМИИ ЕГИПТА. ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ОТДАН В МОИ РУКИ, ЧТОБЫ БЫТЬ НАКАЗАННЫМ С КРАЙНЕЙ ПРИСТРАСТНОСТЬЮ.

ПУНКТ ТРЕТИЙ. ВЫ ТАКЖЕ ПЕРЕДАДИТЕ МНЕ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО ВЫ ОШИБОЧНО НАЗЫВАЕТЕ ГОСПОДИНОМ ТАИТОЙ. ЭТО СУЩЕСТВО НА САМОМ ДЕЛЕ НЕКРОМАНТ И ПРАКТИКУЮЩИЙ ТЕМНЫЕ И ЗЛЫЕ ИСКУССТВА КОЛДОВСТВА. ВДОБАВОК ОН - ЖАЛКИЙ РАБ, СБЕЖАВШИЙ ОТ СВОЕГО ГОСПОДИНА. ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ДОСТАВЛЕН КО МНЕ, ЧТОБЫ БЫТЬ НАКАЗАННЫМ С КРАЙНЕЙ ПРИСТРАСТНОСТЬЮ.

У ВАС ЕСТЬ ОДИН МЕСЯЦ, ЧТОБЫ ОТВЕТИТЬ НА ЭТИ МОИ ТРЕБОВАНИЯ В ПОЛНОМ ОБЪЕМЕ. КАЖДЫЙ МЕСЯЦ, КОГДА ВЫ НЕ УЛОЖИТЕСЬ В ЭТОТ СРОК, Я БУДУ ПОСЫЛАТЬ ВАМ НАПОМИНАНИЕ. ПРИЛАГАЮ ПЕРВОЕ ИЗ ЭТИХ НАПОМИНАНИЙ В ЗЕЛЕНОМ СТЕКЛЯННОМ ФЛАКОНЕ.

ФАРАОН УТТЕРИК БУБАСТИС ИЗ ЕГИПТА (ТАКЖЕ ИЗВЕСТНЫЙ КАК НЕПОБЕДИМЫЙ)

Все трое посмотрели на безобидный на вид зеленый стеклянный флакон, стоявший в алебастровом кувшине. Именно Техути нарушила ужасную тишину, которая держала всех нас в плену.

‘Не думаю, что смогу вынести это еще долго. Я знал это существо, Аттерика. Он был первенцем моего брата фараона Тамоса, что делает его моим племянником. Он был болезненным и робким ребенком, поэтому я считала его безобидным. Как печально, что я недооценила его. Он - воплощение всякого зла.- Она говорила шепотом, который прерывался ее сдавленными рыданиями, так что едва можно было разобрать слова. Но она не сводила глаз с зеленого стеклянного флакона. - Я содрогаюсь при мысли о том, что он нам прислал. Открой его, пожалуйста, Таита.’

‘Один из нас должен, - согласился я, взял флакон и осмотрел пробку. Я увидел, что он вырезана из мягкого дерева и запечатана в горлышко флакона пчелиным воском. Я осторожно повернул его, чтобы сломать печать, и пробка выскочила сама по себе с тихим шипением, как будто приводимая в движение газом. Я вывалил содержимое на стол, и мы втроем уставились на него в ужасном молчании.

Это был человеческий указательный палец. Он был разорван на третьем суставе. Он было тонким и изящным, а кожа гладкой и безупречной - палец молодой аристократки, не испорченный ни трудом, ни заботой.

Техути издала пронзительный вопль отчаяния и отпрянула к стене комнаты, в ужасе глядя на ужасный объект, когда поняла, что это такое.

- Аттерик начал расчленять мою дорогую Серрену. Неужели для него нет ничего слишком непристойного? Она повернулась и выбежала из комнаты, а мы с Гуротасом в ужасе смотрели ей вслед.

Наконец я нарушил молчание. ‘Ты должен пойти за ней, - сказал я Гуротасу. ‘Пусть она сама этого не понимает, но сейчас ты ей нужен, как никогда. Пойди за ней. Дай ей утешение. Я буду ждать тебя здесь. Он кивнул в знак согласия и поспешно вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой.

Через несколько мгновений, когда мой разум оправился от ужасного шока, я снова подошел к столу. Я наклонился над ним, чтобы более внимательно и бесстрастно рассмотреть разрозненный палец. Я не видел причин сомневаться в том, что это был палец молодой женщины, вероятно, аристократического происхождения. Я никогда не рассматривал руки Серрены тщательно, но этот палец, похоже, принадлежал ей, вот только ... в нем было что-то неуместное. Я некоторое время ломал над этим голову, прежде чем вспомнил тихое шипение выходящего газа, когда я вынул пробку из стеклянного флакона. Я наклонился поближе к отрезанному пальцу и принюхался. Несмотря на легкую глазурь соли, которая была применена в качестве консерванта, от нее исходил безошибочно узнаваемый запах гниения.

Я был так поглощен загадкой, что не слышал, как Гуротас вернулся через открытую дверь, и совершенно не замечал его присутствия, пока он тихо не заговорил У меня за спиной.

- Божественная плоть не гниет, - сказал он.

Я резко обернулся и в ужасе уставился на него. ‘Что ты сказал?- Глупо спросил я.

‘Я думаю, ты меня хорошо расслышал, старина.- Он сочувственно кивнул мне.

‘Да. - Да, я слышал, - смущенно согласился я. ‘Но что ты имел в виду, говоря ... что ты сказал?’

- Божественная плоть не гниет, - повторил он и тут же добавил: - этот палец никак не может принадлежать Серрене.- Он кивнул на жалкие останки, лежавшие на столе. - Потому что Серрена божественна.’

‘Ты знал! - Воскликнул я, и он кивнул в третий раз. ‘Откуда ты знаешь?- Я настаивал.

‘Мне тоже приснился сон, - объяснил Гуротас. - Богиня Артемида пришла ко мне в том сне и рассказала, как была зачата Серрена.- Он замолчал, и вид у него был такой подавленный, каким я его еще никогда не видел. - Артемида сказала мне: твоя жена носит ребенка твоего сердца, но не ребенка твоих чресел.’

‘Ты рассказал об этом Техути?- Спросил я, и он покачал головой.

- Нет, я никогда этого не сделаю. Это может разрушить наше доверие друг к другу и наше счастье. Вот почему я вернулся к тебе. Я хочу, чтобы ты рассказал ей, почему ты знаешь, что это просто еще один отвратительный выверт Аттерика. Я хочу, чтобы ты сохранил наше доверие друг к другу, мое и Tехути.- Он взял меня за руку и слегка пожал ее. ‘Ты сделаешь это для меня, для нас?’

- Ну конечно! Я заверил его и вышел в залитый солнцем сад, где, как я знал, найду Техути. Она сидела у пруда с рыбой, который был одним из ее любимых мест. Она посмотрела на меня, когда я склонился над ней. Выражение ее лица было опустошенным.

‘Что же мне делать, Таита? Я не могу отдать тебя и моего племянника Рамзеса в лапы этого чудовища, и все же я не могу позволить ему расчленить мою единственную дочь.’

‘Тебе не нужно принимать ни одно из этих двух фатальных решений.- Я сел рядом с ней, обнял ее за плечи и прижал к себе. - Видишь ли, моя дорогая Техути, божественная плоть никогда не разлагается.’

- Она покачала головой. ‘Я не понимаю.’

- Этот палец гниет, несмотря на соль, в которую его засыпали. Это не божественная плоть, поэтому она не принадлежит Серрене. Аттерик отнял его у какой-то другой несчастной молодой женщины.’

Она пристально посмотрела на меня, и ее плечи распрямились с новой силой и решимостью. ‘Ты прав, Таита. Я почувствовал его запах, когда ты открыл флакон. Но я мало думала об этом. Но теперь, когда ты объяснил это, это дает положительное доказательство.’

‘Да, но мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы Аттерик догадался, что мы не поддались на его уловку.’

‘Конечно, нет!- она согласилась. - А как же мой муж? Обещай мне, что никогда не скажешь Гуротасу, кто на самом деле отец Серрены.’

‘Твой муж - прекрасный человек и великий царь, но я сомневаюсь, что он может отличить Бога от козла. Он никогда не заподозрит, что можно забеременеть во сне. Более того, он безоговорочно доверяет тебе, - заверил я ее. Я - бойкий и беглый лжец, когда меня к этому принуждают.

Я колебался, прежде чем принять решение, стоит ли мне сообщать Рамзесу о моем твердом намерении тайно проникнуть в Египет, чтобы добраться до Серрены и оказать ей поддержку, даже если я не смогу добиться ее освобождения из гнусного плена. Наконец я отправился в его покои в цитадели и, обыскав их, чтобы убедиться, что мы совершенно одни, выпалил это. В конце концов я приказал ему не говорить ни слова о моем плане ни одной живой душе.

Рамзес молча выслушал меня, а когда я кончил говорить, печально покачал головой.

‘Я тоже принял точно такое же решение. Но я не собирался говорить даже тебе, - признался он.

‘Значит ли это, что ты идешь со мной?- Я сделал вид, что растерялся, хотя именно это и было моим намерением.

- Какой легкомысленный вопрос, Тата.- Он коротко обнял меня. - Когда мы отправляемся?’

‘Чем скорее, тем быстрее! - Возразил я.

Я выпустил свою обычную тройку голубей к Венегу в его винную лавку в Луксоре, чтобы предупредить его о нашем скором прибытии в Луксор. Затем мы с Рамзесом пошли попрощаться с королем Гуротасом и королевой Техути. Оба они очень обрадовались, услышав о наших планах отправиться на помощь к Серрене. Техути дала мне необыкновенный и ценный подарок для своей дочери, если и когда мы сможем связаться с ней. Я пообещал охранять его ценой собственной жизни и передать Серрене при первой же возможности.

Потом мы с Рамзесом отплыли на "Мемноне". Во время путешествия на юг мы репетировали роли, о которых договорились. Я превратился в неуклюжего простодушного шута, а Рамзес стал моим неопрятным сторожем. Он подвел меня к концу пастушьего посоха. Моя речь была искажена, а походка спотыкающейся и неуравновешенной. Мы купили наши костюмы у двух нищих у ворот Порт-Гитиона. Один из моих слуг вел переговоры о покупке, так что они не были связаны с нами. Однако они были действительно оборванными, грязными и зловонными. К счастью, нам не пришлось надевать их, пока мы не увидели египетское побережье.

Мы на Мемноне парили на горизонте, пока не наступила ночь, а затем снова побежали в темноте на юг, пока не смогли разглядеть очертания земли. Когда это случилось, мы спустили на воду маленькую фелюгу, которую несли как палубный груз на борту "Мемнона". Наконец мы попрощались с экипажем и они отправились обратно на спартанский остров Лакедемон, а мы вдвоем, одетые в лохмотья, поплыли на фелюге в Вади Тумилат, одно из самых незначительных устьев могучей реки Нил.

Когда рассвело, мы были уже в четырех или пяти лигах вверх по реке, всего лишь одно из десятков небольших судов, которые толпились в египетских водах. Однако течение реки было против нас, и поэтому прошло еще много утомительных дней, прежде чем мы достигли золотого города Луксора. К этому времени наша взъерошенная и небритая внешность была уже вполне подлинной, а не просто выдуманной, так что, когда Рамзес повел меня с моим посохом, кивнув головой, закатив глаза и шаркая ногами, в винную лавку Венега, этот достойный не узнал ни одного из нас и попытался прогнать обратно тем же путем, каким мы пришли. Когда нам наконец удалось убедить его в нашей истинной сущности, Венег сначала удивился, а потом обрадовался. Мы просидели почти всю первую ночь, обсуждая возможное и вероятное местонахождение принцессы Серрены и пробуя товары винной лавки, что было заслугой хорошего вкуса нашего хозяина. В то же время я воспользовался возможностью спрятать под грудой кувшинов в погребе под винной лавкой подарок, который я привез от царицы Техути, чтобы при первой же возможности вручить его ее дочери Серрене.

Рассмотрев все другие варианты, мы в конце концов пришли к выводу, что Серрена, скорее всего, была гостьей ужасного Дуга. В последний раз ее видели в его компании, когда она шествовала по улицам Луксора. Конечно, всегда существовала вероятность, что Аттерик и его приспешники хотели, чтобы мы поверили именно в это , в то время как они держали ее где-то еще в одной из многочисленных тюрем, возникших с тех пор, как Аттерик взошел на трон фараона. Однако велика была вероятность, что Аттерик благоволил Вратам мучений и скорби для своих самых знаменитых гостей, хотя бы из-за привлекательности этого имени. Я был единственным из нашей компании, кому посчастливилось войти в эти целебные помещения. Таким образом, мне было поручено составить карту внутренних интерьеров по памяти.

Зрение у меня тоже очень острое. Всегда при хорошем освещении я могу без труда распознать черты лица любого человека на расстоянии до лиги, которое человек может пройти за час. Таким образом, мне было поручено следить за домом Дуга в течение дня с окружающих вершин холмов. По правде говоря, именно эту задачу я и выбрал для себя. Я страстно желал хотя бы мельком увидеть божественную женщину, которую я так нежно любил, хотя бы для того, чтобы укрепить свою решимость вырвать ее из когтей этих мерзких тварей, Аттерика и Дуга.

Через своих друзей Венег смог снабдить меня стадом из дюжины или около того грязных черных овец. Каждое утро, размахивая пастушьим посохом, я гнал этих животных на холмы, возвышавшиеся над дорогой между Луксором и тюрьмой. С этого наблюдательного пункта я проводил большую часть дневного времени, наблюдая за своими овцами и, тайком, за всем движением, которое проходило по дороге. Вскоре я заметил, что почти все пассажиры, доставленные в тюрьму, ехали в один конец. Они никогда не возвращались из Врат мучений и горя. В этом отношении я мог считать себя чрезвычайно удачливым исключением.

Конечно, Рамзес хотел сопровождать меня в этих ежедневных экспедициях. Но я удержал его, задав два простых вопроса: "Видел ли ты когда-нибудь пару пастухов, охраняющих одно стадо из дюжины овец? А если бы ты когда-нибудь это увидел, разве ты не был бы немного подозрительным?’

Он в отчаянии всплеснул руками. ‘Каково это - всегда быть правым, Таита?’

- Поначалу странно, но со временем привыкаешь, - заверил я его.

На двадцатый день моего бдения я прогнал свою паству через Южные Ворота города, как только стража открыла их, а это было на рассвете. К этому времени я уже был им знаком, и они махнули мне рукой, едва взглянув. Мой кудрявый баран знал дорогу в горы и вывел нас из городских кварталов. Жители Луксора обычно избегали этой дороги, считая ее дурной приметой, ибо знали, куда она ведет. Мы с моим стадом шли по холмам, пока не достигли первого крутого поворота, окруженного с обеих сторон густым лесом. Нас почти не предупредили - только стук копыт и грохот колес, обтянутых бронзой, прежде чем колонна из пяти колесниц выехала на нас из-за поворота. Они направлялись в противоположную от нас сторону, обратно к городу Луксору. Ведущая повозка наскочила на мою овцу галопом, сломав шею моему барану и убив его на месте, но также раздробив передние ноги одной из моих овец. Бедное животное лежало на земле и жалобно блеяло. Я очень полюбил свою маленькую стаю и побежал вперед, чтобы выразить протест и дать полную волю своему негодованию.

Однако возница ведущей колесницы проклинал меня и моих "грязных животных" и лежал около нее со своим сыромятным хлыстом. Когда я появился, он откинул капюшон своей черной мантии на плечи, открывая отвратительные черты лица Дуга ужасного. Он не узнал меня с моей неряшливой бородой и длинными спутанными волосами, в моем грязном и изодранном одеянии, но чтобы быть уверенным, я отвернулся от него и принялся вытаскивать тушу моего барана с дороги и расправляться с раненой овцой камнем, который подобрал с обочины. Как только дорога очистилась, Дуг проехал мимо своей колесницы, еще раз хлестнув меня кнутом по полуобнаженной спине. Я жалобно заскулил, когда мимо меня промчалась вторая колесница. Но потом я уставился на пассажира в третьей колеснице, когда он поравнялся со мной.

Голова у нее была выбрита наголо, и ее избивали до тех пор, пока лицо не распухло и не покрылось синяками, а единственный глаз почти закрылся. На ней была короткая туника, разорванная и испачканная засохшей кровью и другой неопределенной грязью. Но она все еще была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел.

Серрена взглянула на меня, стоявшего рядом с тропинкой. Нас разделяло всего лишь расстояние в две-три руки. Какое-то мгновение она не узнавала меня в моем оборванном костюме, но затем выражение ее лица резко изменилось. Оба ее глаза расширились от шока и радости, даже тот, с опухшим веком. Ее губы произнесли мое имя, но не произнесли ни звука. Я слегка нахмурился, предупреждая ее, и она тут же сдержалась и опустила глаза. Затем колесница, в которой она ехала, проехала мимо. Серрена больше не оглядывалась на меня и не подавала никаких признаков узнавания, за исключением того, что ее плечи больше не опускались от отчаяния, а бритая голова была поднята выше. Казалось, ее окутала аура новой надежды, которая была видна даже с такого расстояния.

Мое собственное настроение было приподнято, не в последнюю очередь тем, что я мельком увидел ее свободные руки. Потому что каждый ее палец был совершенно цел и невредим. Попытка обмана Аттерика была разоблачена. Более того, я знал, что раны, нанесенные ее прекрасному лицу, скоро чудесным образом заживут, ибо она - божественная плоть.

Я стоял в позе кроткой и безнадежной покорности, пока колонна колесниц Дуга не скрылась за следующим гребнем, затем издал громкий радостный крик и запрыгал по кругу, как сумасшедший, подбрасывая в воздух свой пастуший посох. Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, а затем я поднял свой посох с того места, где я его бросил, и побежал обратно в город. Мое одолженное стадо овец запаниковало от моего внезапного ухода, и они побежали за мной, блея от отчаяния. Но я первым вернулся в винную лавку Венега, обогнав свою стаю на порядочное расстояние.

Я нашел Венега и Рамзеса в тайном подвале под винным магазином, где Венег хранил оборудование, связанное с его истинной целью остаться в Луксоре, так близко от королевского дворца Аттерика. Среди них были клетки с голубями, которые доставляли наши послания туда и обратно между Лакедемоном и Луксором, а также большой запас луков, стрел и различного другого оружия.

‘Я нашел ее! - Крикнул я, врываясь к ним вдвоем.

Они удивленно посмотрели на меня и, вскочив на ноги, хором спросили:’ Где?"

- Серрена! - Я ликовал. ‘А кто еще там есть?’

‘Сказжи мне. Рамзес бросился ко мне. ‘Где же она?- Он схватил меня за плечи и встряхнул. - Она здорова? Они причинили ей боль? Как скоро мы сможем ...

Мне пришлось подождать, пока шум утихнет, прежде чем я смог себя услышать. - Дуг держит ее у Врат мучений. Он перевозил ее в колонне колесниц в этом направлении ’ - я быстро объяснил, что Дуг, по всей вероятности, сопровождал ее во дворец Аттерика здесь, в Луксоре, для дальнейшего сурового допроса. Затем я высказал свое обоснованное мнение о том, какое будущее ожидает Серрену.

- Они избивали ее и жестоко обращались с ней. Ее лицо и руки покрыты синяками и ссадинами, но они, похоже, не нанесли ей необратимых повреждений. Вопреки их угрозам, они, похоже, не ампутировали ни один из ее пальцев или каких-либо других частей тела. С ее зрением и разумом все в порядке. Она бдительна и полностью контролирует все свои способности. Все это имеет смысл, потому что она слишком ценна, чтобы говорить о ней как о заложнице, чтобы он когда-либо позволил своим головорезам нанести ей реальный ущерб.- Мне удалось успокоить Рамзеса и Венега и успокоить их, чтобы они были готовы прислушаться к моему здравому смыслу.

‘Это, вероятно, лучшая, если не единственная возможность освободить Серрену из плена и увезти ее в безопасное место. Как только она окажется запертой за Вратами мучений и горя, она будет совершенно недосягаема для нас. Можете поверить мне на слово. Я был там и знаю это! - Никто из них не стал со мной спорить, но на лице Рамзеса отразилась странная смесь надежды и дурного предчувствия.

- Скажи нам, что мы должны делать, - взмолился он.

‘Вот как я это вижу, - сказал я им. ‘Мы знаем, что в данный момент Серрена находится за стенами скорби. По каким-то причинам, придуманным его безумным умом, или, возможно, просто чтобы позлорадствовать над ней и унизить ее еще больше, Аттерик приказал Дугу привести ее в свой дворец. Почти наверняка Дуг планирует вернуть ее за Врата мучений и горя еще до наступления ночи. Так что сегодня между полуднем и закатом Дуг вернется в свое логово той же дорогой, на которой мы с ним встретились сегодня утром.- Я повернулся к Венегу и спросил его: - сколько хороших и надежных людей ты можешь привести мне сегодня до полудня?’

Венег обдумывал мой вопрос не более нескольких секунд, молча считая на пальцах. Затем он приготовился к ответу. - Наверняка двенадцать, - сказал он. - Пятнадцать, если повезет, но все они - смертельные враги Аттерика и хорошие бойцы. Однако я не знаю, у скольких из них будут свои лошади.

Я молча кивнул. ‘Пока у них есть оружие, я знаю, где мы сможем найти лошадей. Таким образом, мы будем примерно равны с головорезами Дуга, но у нас будет жизненно важный элемент неожиданности в нашу пользу.’

- Одно я знаю точно: мы ничего не добьемся, сидя здесь и болтая друг с другом, как стайка старух. Рамзес в волнении расхаживал по подвалу. Он был почти так же расстроен затруднительным положением Серрены и взволнован перспективой ее освобождения, как и я. Однако я задержался еще немного, чтобы достать из-под груды кувшинов с вином подарок, который я привез с собой от Техути в цитадели Лакедемона, чтобы отдать ее любимой дочери. Я пристегнул его к спине под рваными и грязными складками моей туники, где он был бы скрыт от случайного взгляда.

Я дал Венегу список необходимых вещей, которые он и его рекруты должны взять с собой. Потом мы договорились встретиться у Каменного моста через ручей, который сбегал с холмов в полулиге от того места, где я недавно наслаждался встречей с Дугом. Я внушил ему, что каждый из нашей компании должен быть там самое позднее за час до полудня. Я знал, что это был невозможный срок для них, но я установил его так, чтобы отговорить их от безделья по пути.

Остальная часть моего верного стада овец ждала меня во дворе позади винной лавки, и мы снова неторопливо двинулись через Южные Ворота города. Конечно, я и мои овцы первыми достигли назначенного места встречи у моста через ручей, но вскоре начали прибывать и остальные воины Венега. Как я и требовал от него, они приходили поодиночке или парами, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Конечно, все они были полностью вооружены, что было только разумно и благоразумно для небольших партий, путешествующих за границу в эти неспокойные времена.

Естественно, не все из них уложились в установленный мною срок. Последний из них прибыл на сборный пункт только к середине дня. Но в конце концов у меня было в общей сложности тринадцать вооруженных и грозных воинов, спрятанных в лесу по обе стороны дороги, ведущей к каменному мосту через ручей.

Все эти люди служили под моим началом по крайней мере в одной из кампаний, которые мы вели против гиксосов, и каждый из них сразу узнал меня и выразил свою радость по поводу нашего воссоединения. Не было необходимости репетировать их более одного раза в их роли в предстоящей засаде. Они уже делали все это раньше, и это было хорошо.

Я занял свою позицию в удобном месте, откуда открывался прекрасный вид на дорогу, ведущую в город Луксор. Признаюсь, я уже начал беспокоиться, когда мы наконец увидели внизу облако пыли, поднятое приближающейся колонной колесниц, когда они выехали из города и поднялись по склону холма туда, где мы ждали. Они миновали то место внизу, где мы с Дугом обменялись любезностями в то утро, и когда они двинулись дальше, то уже с большей скоростью и уверенностью. Я знал, что это было потому, что в глубине своего подозрительного ума Дуг, вероятно, был обеспокоен нашей предыдущей встречей. Но теперь он успокоился, и его бдительность ослабла. Я принял это во внимание, когда делал свои распоряжения. Тщательная предусмотрительность часто является отличительной чертой истинного гения.

Они вбежали в мой капкан рысью, перекрикивая друг друга и подбадривая своих лошадей. Я увидел, что они снова везут Серрену в третьей колеснице. Я полагался на это, и я отодвинулся еще дальше в линию атаки, чтобы быть одним из первых, кто доберется до нее.

Первая колесница проехала мимо нас, ее пассажиры смотрели вперед. Они не замечали нашего присутствия в густом подлеске, росшем вдоль обочин дороги. Дуг, одетый в свой черный плащ, последовал за ними на мост во второй колеснице. Затем Серрена поравнялась со мной в третьей колеснице, и мое сердце бешено заколотилось, когда она прошла так близко, не замечая моего присутствия. Наконец четвертая и последняя колесница с грохотом выехала на шаткое сооружение моста.

Теперь они все было совершенно. На узком мосту не было места ни для одной из четырех колесниц, чтобы сделать поворот на сто восемьдесят градусов и попытаться избежать ловушки, которую я им устроил.

Зажав два пальца между губами, я издал пронзительный свист, который был моим условленным сигналом атаки. Это звук, который я усовершенствовал. Вблизи он оглушает. Но даже в шуме битвы его отчетливо слышно на необычайных расстояниях. Мои люди ожидали этого. Они отреагировали мгновенно.

Я поставил двух своих молотобойцев на дальней стороне моста. Они сидели на корточках под надстройкой, по одному с каждой стороны дамбы. По моему свисту они выскочили из укрытий и бросились вперед, держа наготове массивные кремневые молоты, которыми были вооружены. Одним или двумя сильными ударами они разбили спицы в обоих колесах ведущей колесницы. Колеса рухнули. Кучер и его команда были застигнуты врасплох и выброшены из экипажа. Обломки их машины блокировали выход с моста. Все три следующие колесницы громоздились друг за другом.

Я повел отряд на мостик. Наши боевые кличи еще больше смутили возниц и напугали их лошадей. Они дико встали на дыбы и перепутали следы экипажа. Одно животное потеряло равновесие, проломилось через перила и свалилось с моста. Оно болталось в пространстве, брыкаясь и пронзительно визжа от ужаса и привязывая других животных в своей упряжке. Возничие орали друг на друга, чтобы очистить мост, но Дуг ревел громче всех. Все они были погружены в хаос и панику.

В правой руке я держал подарок, который царица Техути дала мне, чтобы я передал его своей дочери. Я вытащил его из ножен, и голубой металл клинка сверкнул на солнце, острее любого другого металла в мире и смертоноснее самой судьбы.

- Серрена! - Я выкрикнул ее имя, перекрывая шум. Она обернулась и увидела меня.

- Тата! - она плакала. ‘Я знала, что ты придешь.- Ее красота, казалось, обрела крылья,и это придало мне сил.

- Лови!- Я один раз взмахнул синим мечом над головой, а потом пустил его в полет. Она вытянула правую руку во всю длину и выхватила ее из воздуха, когда тот пролетел над ней. Затем она положила свободную руку на комингс колесницы и свесила ноги за борт. Она спрыгнула на узкую дамбу моста так же легко, как птица-солнце садится на цветок, и бросилась вперед.

- Дуг!- крикнула она ему, придавая этому непристойно уродливому имени красивую мелодичную интонацию. Дуг не мог удержаться, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. Она легко подбежала к нему, едва касаясь босыми ногами земли. Дуг увидел блестящую сталь в ее руке и понял, что никогда не сможет вовремя вытащить свое оружие, чтобы защитить себя. Он знал, что видит приближающуюся к нему смерть. Он съежился за комингсом своей колесницы, вероломный трус до самого конца. Она подпрыгнула высоко в воздух и на самом верху своего прыжка вонзила нож в его спину через комингс. Я видел, как синий клинок наполовину просунулся в черную мантию, которую он носил. Дуг издал громкий крик агонии и невольно запрокинул голову. Его лицо было искажено, что делало его еще более уродливым, чем я когда-либо видел.

Изящным движением Серрена вынула из раны лезвие синего меча. Он наполовину потускнел от крови Дуга. Но теперь она держала его идеально подготовленным для удара сзади. Она сделала пируэт, и клинок в ее руке, казалось, растворился в солнечном пятне.

Голова Дуга соскочила с плеч и упала на пол колесницы. Долгое мгновение обезглавленный труп стоял на коленях, а затем из обрубка его шеи внезапно вырвался фонтан яркой крови. Обезглавленное тело Дуга рухнуло за комингс колесницы.

- Давайте, ребята! -Крикнул я своим подручным, которые все еще были парализованы шоком от магической игры Серрены с мечом. - Давайте разберемся с остальными подонками.- Я указал клинком на уцелевшие экипажи колесниц.

- Нет, Таита! - Серрена остановила меня своим настойчивым криком. - Оставь их в покое! Они хорошие и благородные люди. Они спасли меня от невыразимых злодеяний, которые Дуг хотел, чтобы они совершили надо мной.’

Я видел, как на лицах наших пленников расцвело облегчение. Они знали, как близко подошли к смерти.

‘Вы, негодяи, должны смиренно благодарить Ее Королевское Высочество за каждый прожитый день, - упрекнул я их, но с легкой улыбкой на губах, чтобы смягчить суровость моих слов. Затем из задних рядов колонны донесся громкий окрик ее имени.

- Серрена! Я знаю, что это ты! Я слышал твой голос. Я узнаю его где угодно, в любое время! - И принц Рамзес выбежал вперед со своего боевого поста в хвосте колонны.

Серрена, могучая фехтовальщица, которая несколько мгновений назад сразила страшного Дуга, завизжала так, словно стояла босыми ногами на раскаленных углях: "Рамзес! Рамзес! Я подумал, что ты все еще в Лакедемоне. О, я смиренно благодарю Гора и Хатхор за то, что вы пришли спасти и защитить меня!’

Влюбленные бросились друг к другу и обнялись с таким пылом и пренебрежением ко всему остальному в этом мире, что клинки их оружия лязгнули друг о друга, а зубы, вероятно, подверглись такому же стремительному обращению. Я был огорчен, но не удивился, увидев, что Серрена беззастенчиво плачет, а Рамзес был близок к слезам. Я отвернулся и оставил их, чтобы они взяли себя в руки, в то время как я готовил остальных к следующей фазе нашего наступления.

Я избавился от трупа Дуга, просто перебросив его через перила моста в реку внизу. Однако я сохранил его отрубленную голову, которую засунул в лошадиный носовой мешок, чтобы разобраться с ней позже. Разумеется, я сохранил его черную мантию с капюшоном для немедленного использования. Они были слишком велики для моего худощавого, хорошо сложенного тела; однако я вытряхнул их вместе с его нижним бельем, которое все еще было мокрым от крови, которую Серрена стряхнула с него. Нам пришлось оставить одну колесницу с разбитыми колесными спицами; таким образом, оставшиеся три повозки были тяжело нагружены, когда мы снова отправились к Воротам мучений и горя. В дополнение к первоначальным экипажам мы теперь несли тринадцать грузов Венега вместе со мной и Рамзесом. К счастью, мы были недалеко от места назначения, и когда уклон стал серьезным, нашлось много желающих спуститься и толкнуть его.

Мы добрались до тюрьмы, когда солнце только-только коснулось западного горизонта. Я сидел на поперечной скамье ведущей колесницы, напыщенно скрестив руки на груди и опустив черный капюшон, чтобы скрыть черты лица. Рядом со мной стояла Серрена в тюремном одеянии, ее запястья были демонстративно связаны. Она - непревзойденная актриса и выглядела совершенно одинокой и опустошенной. Однако узелок, стягивавший ее запястья, мог быть развязан в одно мгновение одним движением ее острых белых зубов, и синий меч лежал у ее ног, скрытый под слоем рыхлой соломы. Рамсес стоял рядом с нами, вложив меч в ножны, а его лицо скрывал бронзовый боевой шлем, позаимствованный у одного из наших дружелюбных охранников. Его красивые черты хорошо помнили и любили в Египте как любимца многочисленных отпрысков фараона Тамоса, но сейчас было не время демонстрировать их за границей.

Я приурочил наше прибытие к Воротам мучений и скорби к заходу солнца, когда видимость была минимальной. Стражники, в основном братья, сыновья и племянники ныне покойного Дуга, не сразу открыли нам ворота. Они выкрикивали нам подозрительные вопросы о несоответствии между количеством людей и колесниц, которые выехали утром, и теми, которые возвращались сейчас. Несколько членов нашей группы одновременно пытались объяснить потерю одной из наших колесниц в ущелье, число людей, погибших в этой катастрофе, и дополнительные люди, которых Фараон Аттерик якобы послал из Луксора, чтобы увеличить гарнизон из-за важности недавно захваченного пленника, а именно принцессы Серрены из Лакедемона.

Я намеренно спровоцировал этот переполох и недоразумение, чтобы привлечь как можно больше тюремных надзирателей и охранников к зубчатым стенам и входному двору, чтобы мы могли справиться с ними в одной концентрированной массе, не преследуя отдельных людей через лабиринт зданий, переплетающихся дворов и подземелий внутри стен.

Когда я прикинул, что моя уловка удалась и по крайней мере тридцать тюремных надзирателей выстроились вдоль крепостных стен над нами, я поднялся на ноги в первой колеснице и убедительно изобразил, как Дуг закатывает одну из своих истерик. Черный капюшон скрывал мое лицо, когда я выкрикивал проклятия и угрозы в адрес людей на стенах, обращаясь к некоторым из них по имени, и мой обширный и сквернословный словарь был убедителен. Мои жесты и манеры были близки к оригиналу. Я часто думал, что мог бы стать знаменитым актером, если бы выбрал такую карьеру. Как бы то ни было, эти его близкие родственники были полностью одурачены, полагая, что они разговаривают с Дугом лично.

Один из них пробормотал традиционное приветствие: "Входите на свой страх и риск. Но знайте, что все враги фараона и Египта навеки обречены, как только они окажутся в этих стенах! " В то время как остальные толпой спустились по лестнице и столпились во внутреннем дворе, чтобы поприветствовать своего прославленного родственника.

Только половина из них была вооружена. Остальные даже не потрудились поднять оружие, чтобы не пропустить волнующего зрелища. Это полное отсутствие дисциплины было типичным для вялого поведения войск нового режима при Аттерике Туро.

Я узнал старшего брата Дуга, которого звали Гамбио, когда он спешил встретить меня дома. Он был исключением из правил, потому что был хитрым и умным воином и опасным противником, но еще более отвратительным, чем его старший брат. Я знал, что если позволю ему хотя бы намекнуть на реальную ситуацию, то через несколько секунд мы окажемся втянутыми в серьезную борьбу. Я неуклюже спустился с колесницы и вразвалку пошел ему навстречу, подражая его младшему брату. Мой меч все еще был в ножнах, но кинжал я держал в левой руке, спрятанный в складках одежды. Когда мы подошли друг к другу, я схватил протянутую правую руку Гамбио стальной хваткой и рывком вывел его из равновесия. Я увидел вспышку ужаса в его глазах, когда он наконец узнал меня. В это мгновение он понял, что обречен. Я вонзил острие своего кинжала ему под ребра и в сердце, а затем заключил его в объятия левой рукой. Его предсмертный крик был заглушен общим шумом, который окружал нас. Пока я ждал, когда он истечет кровью, я посвятил его душу памяти сотен невинных людей, в чьих страданиях и смерти он получал такое сильное удовольствие.

Остальные обитатели тюрьмы не сразу поняли, что происходит. Они столпились вокруг ведущей колесницы, начали дразнить и угрожать Серрене, пытаясь вытащить ее из экипажа. Все их внимание было сосредоточено на прекрасной пленнице. Я знал, что они жаждут снова раздеть ее догола. Наши спутники в двух следующих повозках спрыгнули вниз и быстро двинулись вперед, чтобы окружить ведущую колесницу, одновременно обнажая свои клинки. Они молча принялись за работу, не тревожа врагов боевым кличем. Половина гарнизонных надзирателей была убита прежде, чем остальные осознали опасность, охватившую их. В конце концов последний из них бросил оружие и упал на колени, моля о пощаде. Это было еще одно неразумное решение. Их утащили за ноги к погребальным кострам, которые горели всю оставшуюся ночь.

Первой нашей заботой, как только мы захватили укрепления, было освободить пленников из подземелий. Их было чуть больше 120, из них около тридцати - женщины. Мы с Серреной не могли точно сосчитать их количество, потому что они умирали почти так же быстро, как только мы могли вытащить их на поверхность. Причинами смерти были в основном голод или жажда, но другими факторами были продолжительные порки, выколачивание одного или обоих глаз, выдавливание кишок, сдирание кожи заживо, введение раскаленных металлических стержней в анусы и другие хитроумные процедуры, придуманные Дугом и его собратьями.

Рамзес и я вернулись в Египет только для того, чтобы выяснить, где Аттерик держит Серрену, и если это вообще возможно, дать ей силы и поддержку, чтобы пережить ужасное испытание, с которым она столкнулась. Я даже смутно не ожидал, что мы вдвоем попытаемся вырвать ее из лап Аттерика. Теперь, когда мы преуспели в обоих этих невероятных, если не невозможных начинаниях, моей единственной заботой было вытащить ее из Африки и благополучно доставить домой к любящей семье в Лакедемон, как только это будет возможно по человеческим или божеским меркам. Я уверен, что если бы Рамзесу было предоставлено право голоса в этом вопросе, он бы всецело согласился со мной. Никто из нас не принял во внимание мнение и пожелания самой принцессы Серрены.

Она дала нам обоим несколько коротких часов отдыха от наших не столь уж незначительных усилий, а затем созвала военный совет. Сначала я подумал, что она имеет в виду совет, чтобы определить самый быстрый, легкий и наиболее целесообразный способ вернуться к ее дому и матери.

На рассвете мы вчетвером собрались на крепостном валу у Ворот мучений и горя. Я говорю - вчетвером, потому что Серрена вызвала Венега на свой совет.

- Ну что ж, мы достигли нашей первой цели - создать надежную базу для действий. За это я всем вам троим обязана, - открыла она собрание. Я взглянул на Рамсеса и Венега и увидел, что они были так же озадачены этим сообщением, как и я. - Наша следующая задача - установить контакт с моим отцом в Спарте, - продолжала она.

‘Я уверен, ты хочешь сказать, что наша следующая задача - как можно скорее вывезти тебя из Египта, перевезти через море в Лакедемон и передать заботам твоего отца, - перебил я ее. Она изумленно уставилась на меня.

- Прости меня, мой дорогой Тата. Я не понимаю, о чем вы говорите. То, чего вы достигли здесь, - это гениальное действие. Нет! Это гораздо больше, чем это. Вы сотворили чудо. Вы открыли базу посреди вражеской территории. Мы здесь совершенно изолированы.’

‘Ты имеешь в виду, пока весть о нашем теперешнем местонахождении не дойдет до Аттерика в Луксоре.- Я указал на силуэт золотого дворца, который был ясно виден на горизонте к югу от нас, не более чем в пяти или шести лигах ... или, самое большее, в десяти.

Она посмотрела на меня своими прекрасными широко раскрытыми глазами с притворной невинностью. ‘Кто же сообщит ему эту новость?’

‘Один из тюремных надзирателей ... - начал я и осекся. Со вчерашнего вечера все надзиратели были мертвы и сожжены. - Я имею в виду кого-нибудь из подчиненных Аттерика, доставляющих припасы или пленников из Луксора.’

‘Никого не пускают за Ворота мучений и горя, - заметила Серрена. - Все припасы и новые пленники будут доставлены во внутренний двор, где вы встретите их своим знаменитым воплощением Дуга в черном капюшоне. Затем она изменила свой голос: "Знайте, что все враги фараона и Египта навеки обречены, как только они окажутся в этих стенах!’

Хотя ее подражание было настолько убедительным, я отказался, чтобы меня обманули, и мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица, когда я задал ей свой следующий вопрос. - ‘А когда Аттерик в следующий раз вызовет тебя в Луксор на встречу? Что ты хочешь, чтобы я, в моей роли Дуга, сказал ему?’

- Я далА торжественную клятву Аттерику, что он никогда больше не захочет меня видеть. Он действительно очень глупый мальчик, и его так легко высмеять. Все его хорошенькие мальчики хихикали над ним каждый раз, когда я побеждала его в обмене. Он хотел, чтобы меня казнили на месте, но я сказала, что не представляю для него никакой ценности, если умру. В конце концов он даже разрыдался от отчаяния. Мне было почти жаль его. Он поклялся перед всеми богами, что никогда больше не увидит меня, и выскочил из своего тронного зала.’

Я не мог сдержать своего ликования и расхохотался, услышав ее описание. Но все же я сделал последнее усилие. ‘А как насчет местных фермеров? Пастухи пасут свои стада?- Я знал, что мои усилия обречены, но продолжал сражаться.

Серрена топнула ногой по стене. ‘Эти стены довольно прочные, - заметила она. ‘Даже самый бдительный пастух не сможет увидеть их насквозь. Кроме того, единственным пастухом, приближавшимся к этому месту с ужасающей репутацией, был старый шалопай по имени Таита. Даже Фараон Аттерик Непобедимый не приблизится к нему. Вот почему он послал за мной своих приспешников.’

‘А как же твои любящие родители? Они отчаянно хотят снова увидеть тебя.’ Я сделаю все, чтобы вернуть ее в безопасное место Лакедемона.

‘Мои отец и мать не увидят меня, пока не приедут в Египет, - твердо сказала она.

- Почему нет?- Она снова застала меня врасплох.

- Потому что Египет теперь мой дом. Моему будущему мужу суждено стать фараоном Египта, а мне - его царицей. Я даже выбрала свой титул. Я буду известна как царица Клеопатра. Что, как я уверен, вы знаете, означает "Слава ее отца"? Папу это должно успокоить.’

Рамзес рассмеялся. ‘И я тоже!’

Я узнаю безнадежное дело, когда встречаю его. Поэтому я опустился перед ней на одно колено. - Да здравствует царица Клеопатра! - Я капитулировал.

‘А теперь попробуем быть серьезными? У нас есть работа, чтобы сделать, - спросила она ласково, и повернулась, чтобы противостоять Венегу. ‘Сколько голубей у тебя в винной лавке и как скоро ты сможешь выкрасть их из-под носа Аттерика и привезти сюда, к Воротам ... - Она перестала произносить то ужасное имя, которое Уттерик дал своей тюрьме, и на несколько секунд задумалась. - ...Сад Радости! Вот и все! Выражение ее лица стало блаженным. ‘Это новое название нашего здешнего штаба! И первое, что я хочу, это избавиться от всех этих черепов у входа. Мы устроим им всем достойные и почтительные похороны.’

‘Я хотел бы оставить один череп у входа, если это будет угодно Вашему Величеству. Вы можете похоронить или сжечь остальных, - запротестовал я.

‘И кто же это?- подозрительно спросила она.

‘Ужасный Дуг’ - сказал я ей, и она зазвенела от смеха.

‘Только ты мог подумать об этом, Таита. Но я согласна, что это весьма уместно.’

Венег снова вернулся к своей роли виноторговца и в тот же вечер въехал в главные ворота Луксора. Дуг был его постоянным клиентом, поэтому, когда на следующее утро он вышел через те же ворота с пятью ослами, нагруженными кувшинами вина, это было ничем не примечательно. На дне каждой повозки была спрятана корзинка с дюжиной голубей. Каждой из птиц завязали глаза, чтобы они не ворковали, когда они проходили через городские ворота в присутствии стражников.

Пока Венег отсутствовал на этой миссии, мы с Серреной сочинили послание для ее отца, короля Гуротаса. Эти папирусы были слишком громоздкими, чтобы их могла унести одна птица, поэтому, когда Венег вернулся, мы отправили их по порядку. Для того чтобы донести наше единственное полное послание, требовалось пять птиц.

В нем были новости о спасении Серрены Рамзесом и мной от Аттерика и Дуга. Разумеется, мы не получили от Гуротаса ни благодарности, ни ответа, потому что у него не было голубей, вылупившихся в Луксоре или в Саду радости. Поэтому мы могли только вообразить себе облегчение и радость, вызванные этим известием в цитадели Гуротаса.

Мы продолжали посылать птиц каждые несколько дней. Конечно, наши последующие сообщения были гораздо более краткими и состояли в основном из подробных сведений о передвижениях войск Аттерика и информированных оценок численности его боевых галер, колесниц, полков и их расположения.

Я предложил Венегу более приемлемый способ открыть взаимную связь между цитаделью Лакедемона и Садом радости. Каждый раз, возвращаясь из своей винной лавки, он приносил с собой несколько птиц, как самцов, так и самок, которые были достаточно зрелыми для спаривания. Мы объяснили принцессе Серрене наши намерения разводить птиц в Саду радости и посылать их по суше и морю в Лакедемон, чтобы, когда их выпустят оттуда, они сразу же вернулись на место своего рождения; по совпадению, они несли послания от ее отца, короля Гуротаса.

- Голуби - удивительные существа, - объяснил ей Венег. - Среди прочих своих достоинств они моногамны.’

Она выглядела слегка озадаченной, поэтому я объяснил ей: "Они верны друг другу на всю жизнь, и никаких пернатых наложниц, скрывающихся на заднем плане.’

‘Это так мило ... - она повернулась к Рамзесу и бросила на него выразительный взгляд. ‘Как это мило! - Он ответил безмолвным протестом, заставившим ее зеленые глаза сверкнуть.

Когда мы с Венегом ввели голубя-самца в голубятню, который он построил и в котором уже содержались шесть самок, среди самок поднялось сильное волнение, и они в театральной панике затрепетали. Самцу потребовалось некоторое время, чтобы сделать свой выбор, но когда он сделал это, Венег убрал пять отвергнутых самок из голубятни и оставил самца продолжать ухаживать за голубкой, которую он выбрал.

- А теперь понаблюдайте за самцом птицы - продолжил объяснения Венег.

- Подожди минутку, Венег.- Серрена остановила его. ‘Ты не можешь продолжать называть его так. Он не просто самец птицы. У него должно быть настоящее имя.’

‘Конечно, вы абсолютно правы, как всегда, Ваше Высочество. Мне следовало подумать об этом. Как нам его называть?- Спросил Венег. ‘А как насчет Господина прекрасных перьев?’

- Нет!- Серрена на мгновение задумалась. - Посмотри на него! Разве он не думает, что он просто величайший любовник, и мы хотим, чтобы он стал отцом множества маленьких детей, не так ли? Для него есть только одно имя. Дядя Хуэй! Мы будем звать его дядя Хуэй!’

Мы втроем разразились восторженным смехом, и нам потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. В конце концов Венег призвал нас к порядку. - Посмотри, как он выпячивает грудь и расхаживает вокруг нее. Конечно, она убегает от него.’

‘Но не очень далеко и не очень быстро, - заметил я.

‘Конечно, нет, - согласилась Серрена. ‘Она женщина, значит, не дура.’

- Теперь он гонится за ней, распустив хвост и волоча его по земле. Но она держится чуть впереди него.’

‘Конечно, знает! Она умная девочка! Серрена захлопала в ладоши. - Она не хочет, чтобы ему было слишком легко.’

‘Наконец она поворачивается к нему, и он открывает для нее клюв, - заметил я.

- Зачем ему это понадобилось?- Потребовала ответа серрена.

‘Это называется ”выставление счетов". Он приглашает ее стать его единственной особой подругой.- Я взял объяснения у Венега, потому что знаю о голубях гораздо больше, чем он.

‘А теперь не позволяй ему одурачить себя, - резко предупредила Серрена птичку. - Вспомни, что тебе говорила мама. Никогда не доверяй мужчине. Но голубка проигнорировала ее совет и засунула всю голову в горло самца. После паузы она убрала голову и опустилась животом на землю.

‘Ты еще пожалеешь! Серрена тихо вздохнула, когда самец запрыгнул ей на спину и резко захлопал крыльями, а затем расправил хвостовые перья, чтобы прикрыть ее нижние области. ‘А может, и нет, - поправила она свое предостережение и робко потянулась к руке Рамзеса.

Я притворился, что не замечаю этой игры, и продолжал свое объяснение: "Теперь, примерно через десять дней, она отложит два или три яйца, которые вылупятся еще через восемнадцать дней. Птенцы созреют и будут готовы к долгому перелету, откуда бы мы их ни отправили обратно сюда, в Сад Радости, еще через полтора месяца.’

‘Это так долго, - с сожалением произнесла Серрена. ‘Ты даже не представляешь, как я жду вестей от отца и матери. Она печально покачала головой, но потом, казалось, взяла себя в руки. ‘Но теперь мы должны найти способ отправить зрелых птиц в Лакедемон, чтобы они вернулись с посланиями от моих близких ...

Прежде чем я успел ответить, с высокой башни донесся трубный звук, предупредительный сигнал часовых, и я прервал дискуссию. ‘Это значит, что на дороге из Луксора появились чужаки. Все вы знаете свои роли и позиции на случай любых неожиданностей. Мне нужно переодеться в костюм Дуга, - сказал я им и поспешил прочь.

Я был более чем немного встревожен, потому что это было первое появление незнакомцев с тех пор, как Серрена вернулась из своего последнего визита в Аттерик. Меня пугала мысль, что он передумал и послал за ней, чтобы она снова пришла к нему во дворец и он мучил ее. Я пробежал весь путь до центрального двора, а затем, не останавливаясь, чтобы перевести дух, поднялся по длинной лестнице и вышел на высокие зубчатые стены башни. Я сразу же увидел облако пыли, поднятое бегущими колесницами. Они шли по дороге, ведущей из Луксора.

‘Сколько колесниц?- Спросил я часового, и он пожал плечами.

‘Довольно много, я думаю, около десяти или дюжины. Их гонят изо всех сил.’

Я почувствовал прилив облегчения. Аттерик не стал бы посылать это количество, если бы хотел, чтобы они просто привезли Серрену в Луксор для дальнейшего развлечения с ней. ‘Вы узнаете кого-нибудь из них?’

‘Они все еще слишком далеко, но почти наверняка это пленники и их сопровождающие, - подтвердил он мою оценку ситуации.

- Задержите их у въездных ворот, как обычно. Я собираюсь переодеться.’

Когда я вернулся и направился к решетке над главными воротами, перед ними уже стояли одиннадцать пыльных боевых колесниц. Каждая была заполнена людьми, большинство из которых были закованы в цепи.

- Кто ты? Кто тебя послал? И какое у вас дело?- Я бросил им вызов тоном Дуга с вершины стены.

‘Мы - царские колесничие фараона Аттерика Непобедимого! Мы посланы фараоном, чтобы доставить вам тридцать одного пленника для наказания и казни с крайним пристастием.’

По моему приказу пленников высадили из колесниц и, скованные цепями за лодыжки, они проковыляли через ворота во внутренний двор, где пустые глазницы черепа Дуга смотрели на них сверху вниз из ниши. Я использовал иероглиф Дуга, чтобы расписаться на папирусной квитанции для заключенных; затем сопровождающие колесничие удалились через главные ворота, сели на свои теперь уже почти пустые колесницы и отправились обратно по дороге в Луксор. Длинную вереницу пленников провели через внутренние ворота в недавно посаженный Сад принцессы Серрены. Когда они вошли, ожидающий оркестр разразился веселой и приветливой музыкой.

Пленники очнулись от летаргического отчаяния и с удивлением огляделись вокруг. Очень немногие кусты и растения были еще в полном цвету; однако виселицы и висельники, которые они ожидали увидеть, исчезли. Вместо этого три кузнеца стояли наготове у своих наковален с кремневыми молотками и долотами в руках, и они рубили цепи с лодыжек пленников, когда каждый из них выходил вперед. Затем, к их еще большему изумлению, каждому из осужденных дали глиняный горшок с пенящимся пивом, буханку хлеба и большую сушеную колбасу, чтобы поддержать их дух. В одном из тех, кто раздавал эту щедрость, они сразу узнали принца Рамсеса, которого слухи считали давно умершим. Пленники восторженно приветствовали его, и как только они освободились от цепей и с жадностью проглотили пищу, которую им дали, они столпились вокруг принца, делая глубокие поклоны и осыпая его своими верноподданническими чувствами и поздравлениями с его возвращением из мертвых. Конечно, они знали меня не хуже, если не лучше, чем любого претендента на титул фараона. Я также пришел за своей долей благодарности и похвалы.

Мои сержанты выстроили их в надлежащем порядке. Однако исходившее от них зловоние вызывало слезы на глазах. Они носили одно и то же облачение с тех пор, как их арестовала специальная полиция Аттерика несколько месяцев назад. По моему приказу их отвели к колодцам с пресной водой под кухней, где им приказали раздеться догола и вымыть себя и одежду щелоком. Они сделали это с живостью и весельем, вызванными почти истерическим облегчением от внезапной перемены в их обращении и обстоятельствах.

Когда они были вымыты и одеты, Рамзес и я узнали двенадцать из них. Все они были главами знатных семей Египта и были близкими друзьями фараона Тамоса до его смерти. Все они были сказочно богаты. Допросив их, мы обнаружили, что во всех без исключения случаях они были обвинены в государственной измене, признаны виновными и приговорены к смертной казни. Естественно, все их имущество было конфисковано в царскую казну фараона. Аттерик никогда не был слишком застенчив, чтобы помочь себе.

Помимо богатой элиты египетского общества, среди заключенных были некоторые из самых популярных и успешных административных чиновников и армейских офицеров в Египте. Когда их личности были установлены, я обратился к ним с приветственной речью. Я заверил их, что они как раз из тех граждан, которых мы с Рамзесом рады приветствовать в нашей компании. Я сочувствовал им по поводу того, как они пострадали от рук лжефараона, но заверил их, что мы пострадали от рук Аттерика в равной степени. Я пригласил их присоединиться к нашей фракции, которая считала Рамсеса единственным законным фараоном Египта. Я заверил их, что приговор им отменен, и они снова стали полноправными и свободными гражданами этой великой страны; кроме того, мы с Рамзесом будем иметь честь выслушать их мнение по этому вопросу.

Казалось, что у каждого из них были сильные взгляды, и все они хотели выразить их одновременно; возникший шум очень скоро полностью вышел бы из-под контроля, если бы принцесса Серрена не выбрала этот момент, чтобы войти в конференц-зал. По правде говоря, именно я организовал ее присутствие в этот критический момент.

Шум и крики быстро погрузились в ошеломленную тишину, когда эти отпрыски знати впервые взглянули на нее. Мы должны помнить, что это были люди, которые не видели ни одного представителя противоположного пола в течение почти всего года, что они были заключены в тюрьму Аттерика.

Теперь они переживали почти религиозное откровение красоты, момент, когда простая плоть становится Божественной в глазах смотрящего. И то, что ее божественная Кровь сделала ее блестящие локоны еще более блестящими, чем прежде, было чем-то совершенно удивительным.

Рамзес взял ее за руку и повел вперед, чтобы представить им. ‘Это женщина, которая обещала стать моей женой. Она - принцесса Серрена из спартанского Лакедемона’ - сказал он им, и по их рядам пронесся звук. Отчасти это был вздох тоски, а отчасти - восхищения.

Я никогда не упускаю возможности. Я поднял обе руки в безмолвном, но недвусмысленном приглашении дать им свое согласие, и меня почти унес грохот их объединенных голосов.

- Да здравствуют Рамзес и Серрена! Фараон и царица нашего Египта!’

Казалось, что тупой и необразованный Аттерик по какой-то странной случайности выбрал тридцать два человека для казни с крайним пристрастием, которые почти идеально составляли высший правительственный кабинет, идеально подходящий для оказания помощи фараону Рамзесу в управлении великим Египтом.

В их рядах были специалисты и новаторы в области сельского хозяйства, продовольствия, животноводства, образования, рыболовства и лесного хозяйства, добычи металлов, строительства, богатства и налогообложения, водоснабжения и – самое ценное – армии и флота и искусства ведения войны. Они взялись за роли, которые им предлагал фараон, со смаком и большей частью здравым смыслом. Моя жизнь не стала легче и спокойнее от того, что эти признанные эксперты обращались ко мне за советом на каждом повороте дороги, особенно если этот поворот приводил их в тупик.

Время от времени к воротам Сада радости прибывали новые пленники, переданные нам Аттериком Непобедимым для общей казни. Очень скоро у нас появилось несколько сотен рекрутов из этого источника. Из их числа мы с Венегом выбрали плотников и лодочников. Мы заставили их работать над изготовлением четырех быстроходных шлюпов и пары катеров по разработанным мной чертежам. Эти корабли должны были использоваться для связи с королем Гуротасом и нашими союзниками в Лакедемоне. Когда мы готовили первую из этих лодок к выходу в море, Серрена разыскала меня в сильном волнении, сообщив, что три голубиных яйца, которые были принесены самкой с небольшой помощью птицы, которую она назвала дядей Хуэем, теперь вылупились. Через несколько недель птенцы повзрослеют и научатся летать так хорошо, что их можно будет отправить к родителям Серрены в Лакедемон, чтобы они начали свою работу по доставке сообщений между нашими двумя лагерями.

Сама Серрена была занята каждый вечер, пока большинство из нас не засыпало. Она собирала то, что называла своим Codis Brevus, формой письма, которая была в двенадцать раз короче традиционных иероглифов и абсолютно безопасна. Он состоял из одного символа для двухсот основных слов нашего египетского языка, достаточных для формулировки большинства сообщений. Для других, более редких слов существовал код для воспроизведения звука. Когда она объяснила мне основные принципы кода, я был немедленно заинтригован простой красотой системы и потрясен тем фактом, что я не думал разрабатывать ее для себя. Со мной, чтобы помочь ей, мы должны были отправить первый черновик ее родителям в Лакедемон с первой партией голубей. Два высших разума, работающих в унисон, часто более эффективны, чем пятьдесят, работающих по отдельности.

Мы спустили на воду первый из наших шлюпов, который назвали "Обещание Артемиды", вскоре после полуночи, когда полная луна скрылась за горизонтом и только звезды давали свет для навигации по реке. Команда состояла из полудюжины самых искусных моряков, которых мы могли найти, которые неоднократно совершали плавание из Египта в Лакедемон. Капитаном этого маленького судна был опытный моряк по имени Пенту. Я доверял ему и как человеку, и как моряку. На борт они доставили тридцать шесть голубей в клетках. Это было общее количество птиц, которых мы смогли вылупить в Саду радости и довести до зрелости. Они были достаточно сильны, чтобы совершить долгий полет над открытой водой, и достаточно сообразительны, чтобы иметь шанс избежать внимания орлов и других хищников, которые патрулировали небо над ними.

Вдобавок к этим птицам они несли почти сотню свитков папируса, заполненных художественными иероглифами кисти принцессы Серрены и адресованных королю Гуротасу и Королеве Техути.

Поздним вечером следующего дня в дверь моих покоев легонько постучали, и когда я осторожно приоткрыл ее, то увидел королевскую чету, съежившуюся на пороге от холода.

‘Мы тебе мешаем, маг? Можно нам войти? - Рамзес использовал эту форму обращения только тогда, когда хотел от меня чего-то сверх меры. Я осторожно приоткрыл дверь пошире.

- Милая Хатхор, конечно, нет, и ты, конечно, можешь! Или наоборот. Я дал достаточно двусмысленный ответ, чтобы не связывать себя обязательствами, но посторонился, пропуская их внутрь.

Некоторое время они сидели бок о бок в неловком молчании, а потом Рамзес встрепенулся и показал свой металл. ‘Мы подумали, что ты захочешь помолиться вместе с нами.’

- Какая странная мысль!- Я выглядел удивленным. - Боги сами принимают решения, не советуясь с нами. На самом деле, очень часто они предпочитают делать прямо противоположное тому, что мы просим, просто чтобы продемонстрировать свое собственное превосходство.’

Рамзес вздохнул и посмотрел на Серрену с выражением "Я же говорил". Ее прекрасные глаза стали огромными, а затем, к моему ужасу, наполнились слезами. Я знаю, что она непревзойденная актриса, но я вздохнул с покорностью.

‘Ну хорошо, - сдался я. Угрюмое выражение лица Рамзеса сменилось ухмылкой, и в то же время слезы Серрены чудесным образом высохли. - В чем же суть наших молитв? Какова наша просьба к богам? Как будто я не знаю.’

‘Мы хотим, чтобы самые благожелательные божества надежно охраняли "Обещание Артемиды" и благополучно доставили ее к причалу в Порт-Гитионе, - серьезно сказала мне Серрена. ‘Также мы хотим, чтобы они присмотрели за нашими голубями и благополучно доставили их обратно к нам, сохранив в целости послания от моих родителей.’

‘Вот так просто?- Спросил я. ‘Очень хорошо. Может быть, мы встанем в круг и возьмемся за руки?- У Серрены прекрасные мягкие руки, и мне нравится их держать.

Каждый из нас прикинул, сколько времени потребуется Артемиде, чтобы спуститься по Нилу к морю, а затем пересечь половину Великого Срединного моря до Порта Гитион; затем Гуротасу и Техути, чтобы прочитать и ответить на наши письма в новом Codis Brevus Серрены, и, наконец, запустить голубей, чтобы они совершили опасный полет обратно в Сад Радости. Серрена рассчитывала на пятнадцать дней, Рамзес -на более реалистичные двадцать, а я - на двадцать три, но только если боги будут в покладистом настроении.

Дни пролетали со скоростью покалеченных черепах; сначала была превышена оценка Серрены, а затем двадцать дней Рамзеса с ясным небом над головой. Даже я впал в уныние, и мои кошмары были полны облаков грязных перьев убитых птиц. Но ровно на двадцать третье утро после отплытия шлюпов боги наконец смягчились, и небо над замком, казалось, стало голубым и пурпурным от возвращающихся голубей. Мы пересчитали их вслух, когда они один за другим впорхнули в свои гостеприимные голубятни.

Мы ожидали, что Гуротас и Техути отпустят их потихоньку, а может быть, и по двое-трое, когда им нужно будет сообщить что-то важное. Но наше изумление росло в такт с нашим фактическим количеством птиц, пока мы не достигли числа тридцать шесть, и мы молча уставились друг на друга.

Нас поразили два момента. Во-первых, Гуротас и Техути одной могучей волной отправили к нам все тридцать шесть птиц, а во-вторых, каждая из них пережила опасности своего полета.

- Только моя дорогая мама могла проигнорировать мою просьбу и написать так много.- С благоговением произнесла Серрена. Естественно, я чувствовал себя обязанным встать на защиту женщины, которую люблю.

- Ну же, Серрена. Вам не кажется, что вы немного несправедливы к прекрасной женщине, которая родила вас?’

- Сравните страницы моей матери с номером, присланным моим отцом!- она бросила мне вызов. Так я и сделал.

Тридцать две страницы были исписаны красивыми разноцветными иероглифами Техути. Она легкомысленно проигнорировала предложение дочери о краткости. Большая часть ее ответов была в рифмованных стихах, и я был вынужден признать, что многое из этого было действительно довольно умно. Она прославляла тот факт, что ее дочь Серрена пережила мучительное похищение Панмаси и последующее тюремное заключение и унижение со стороны Аттерика. Она превозносила мужество и стойкость Серрены и с нетерпением ожидала их воссоединения. Она спросила, не забыл ли озорной старый Таита отдать Серрене синий меч, который она послала, и велела ей держать клинок острым, посоветовав, как это сделать. Она заверила Серрену, что платье для ее свадьбы с Рамзесом наконец-то готово и действительно великолепно. Ей очень хотелось увидеть ее в этом платье. Затем она дала ей несколько рецептов приготовления певчих птиц, запеченных в меду и глазированных угрях, и попросила разрешения Серрены подать их гостям на свадьбу. Наконец она закончила тем, что посетовала на нехватку места на крошечных листках папируса для дальнейших новостей, и повторила свою любовь и сердечные пожелания для дальнейшей безопасности ее дочери и процветающего хорошего здоровья. Наконец она потребовала, чтобы Серрена прислала ей еще много голубей, потому что у нее было гораздо больше важных новостей, которые она просто обязана была сообщить, включая тот факт, что жена Хьюиссона родила мальчика.

Напротив, четыре страницы, присланные Гуротасом, были шедеврами краткости и ясности, работой великого и опытного солдата. Они были написаны в Codis Brevus, разработанном Серреной и усовершенствованном мною.

На этих четырех страницах, которые Техути дала Гуротасу, он смог изложить мне свой боевой порядок против Аттерика. Это будет происходить в два этапа: на море и на суше. По обычаю Адмирал Хуэй должен был командовать флотом, а сам Гуротас - колесницами и пехотинцами.

В начале кампании колесницы первоначально базировались в порту Саззату. Он располагался в тридцати пяти лигах к востоку от того места, где Нил впадает в Великое Срединное море. Это было идеальное место для начала сухопутного вторжения в Египет. Гуротас уже переправил 260 боевых колесниц и их экипажи в Саззату и оставил их там, чтобы захватить город и окрестности. Флот вернулся в Лакедемон, чтобы принять на борт еще одну партию людей и колесниц. Общее число колесниц, собранных в Саззату, должно было составить порядка девятисот. Это сделало бы его самым крупным и грозным кавалерийским подразделением в истории.

Как только кавалерия закрепится на африканском материке, флот сможет начать наступление вверх по реке Нил. Сначала Хуэй должен был ехать в город Мемфис. Там они с Гуротасом соединятся. Как только они укрепят свои позиции в этом городе, они смогут начать долгий поход на Луксор.

Гуротас закончил единственным словом приветствия и прощания между братьями по оружию. Это был загадочный символ "мечи". Смысл был понят между нами так - Ваш товарищ по оружию до конца.

- Четыре страницы против тридцати двух.- Серрена склонила голову набок. ‘Ты все еще думаешь, что я предубеждена?’

‘Я никогда не употреблял этого слова. Я с достоинством отверг ее протест и повернулся к Рамзесу. - Гуротас изъясняется очень лаконично.’

- Он говорит очень просто, - запротестовал Рамсес, и я повернулся к Серрене, довольный тем, что запутал и скрыл предмет разговора.

‘А ты как думаешь?- Она улыбнулась и развела руками в знак поражения.

‘Когда он поймет, что противостоит тебе и моему отцу, я думаю, что ноги Аттерика будут скользить в какой-нибудь дурно пахнущей субстанции, которую он отложит под собой, направляясь на юг, в джунгли самой темной Африки, где он сможет спрятаться среди своих сверстников, обезьян.’

- Я восхищен тем, как живописно вы выражаетесь, моя дорогая Принцесса!- Я обнял ее за плечи и сжал, чтобы выразить свое одобрение, а также потому, что нахожу ее чрезвычайно покладистой.

- Ты всегда так добр, милый Таита, - промурлыкала она.

Рамзес улыбнулся, наблюдая за нами. - Ты счастливица, Серрена. У тебя есть два прекрасных человека, которые любят тебя.’

‘Я знаю о Таите, но скажите мне, пожалуйста, кто второй, о ком вы говорите?’

Венег и другие мои шпионы в Луксоре доложили, что в городе нет никаких признаков внезапного военного переворота, но я предупредил их, что он надвигается, и это будет знаком того, что Аттерик узнал, что Гуротас и его шестнадцать союзников начали экспедиционное наступление на его диктатуру здесь, в Египте.

Я ожидал, что Аттерик ответит тем, что поспешно соберет все свои силы и поспешит на север, к Мемфису и побережью, чтобы поддержать и укрепить там свои полки, оказать сопротивление и попытаться отразить вторжение короля Гуротаса.

Рамзесу не терпелось начать наше наступление немедленно, еще до того, как Аттерик двинется из Луксора вниз по реке в Мемфис и дельту. Он утверждал, что мы тайно собрали элитное войско из почти четырехсот хорошо обученных людей в Саду радости - людей, которые причудливо страдали по приказу Аттерика и его животных и жаждали отомстить.

‘Как ты думаешь, какой урон наш маленький отряд из четырехсот человек может нанести армии Аттерика, насчитывающей более четырех тысяч человек?- Спросил я его.

‘Если мы нападем после полуночи, то сможем поджечь большую часть кораблей, пришвартованных Аттериком в гавани, а также сжечь склады вдоль реки, где он хранит большое количество оружия и других припасов,-заявил он.

‘В то же время мы должны были бы раскрыть свое существование. В данный момент Аттерик верит, что Серрена находится в одиночном заключении за Воротами мучений и горя, и что все заключенные, которых он посылает в одно и то же место, были преданно казнены Дугом, и что мы с тобой находимся где-то на Дальнем северном краю света. Неужели мы хотим разочаровать его прямо сейчас?- Спросил я, и он смутился.

‘Я думал ... - начал он, но я перебил его.

‘Ты недостаточно глубоко задумался. Что нам нужно сделать, так это связаться с Гуротасом, либо с помощью голубя, либо с помощью специального курьера, чтобы мы могли скоординировать нашу стратегию. Но в то же время мы должны сдерживать свои благородные инстинкты до тех пор, пока не сможем нанести величайшее опустошение и отчаяние Аттерику Абсолютному Уколу .

Серрена, жадно прислушивавшаяся к нашему разговору, радостно захлопала в ладоши. - О Таита, какое прекрасное имя для него. Почему ты не сказал мне об этом раньше?’

‘Это была шутка твоего отца, а не моя, и я никогда не ворую чужие шутки, - объяснил я с серьезным выражением лица, прежде чем снова повернуться к Рамзесу. - По выражению твоего лица я вижу, что ты согласен со мной, Рамзес.’

Поэтому мы точили мечи и с нетерпением ждали, когда дни превратятся в недели. Затем в темноте Луны бесстрашный Пенту отплыл на маленьком шлюпе "Обещание Артемиды" обратно к своему скрытому причалу на реке ниже Сада радости. Я чувствовал, что она оправдала имя, которое мы ей дали, благополучно завершив столь опасное двойное путешествие в столь короткий срок. Ее трюм был набит подарками от царицы Техути ее дочери Серрене. Среди них были дюжина флаконов ее любимых духов, множество платьев различных великолепных оттенков, сшитых и вышитых ее любимыми портными, пара сандалий в тон каждому платью, большой выбор серебряных и золотых украшений, усыпанных блестящими камнями, и многочисленные свитки папируса, покрытые великолепными иероглифами.

В одном из таких серьезных посланий Техути подробно объяснила, как ее, Техути, все это время беспокоил один конкретный аспект заключения ее дочери. ‘Нет таких страданий, даже родов, которые женщина вынуждена терпеть так же мучительно, как лишение подходящей одежды", - так она выразилась.

В качестве палубного груза "Обещание Артемиды" перевозило почти пятьдесят клеток с голубями, которые были выведены в цитадели Лакедемона и поэтому были обусловлены своей природой, чтобы вернуться туда при первой же возможности подняться в небо. Очевидно, Гуротас и Техути были полны решимости поддерживать с нами контакт.

Перед восходом солнца я написал три сообщения в Codis Brevus, адресованные Гуротасу. Я запечатал их в шелковые мешочки для переноски, прикрепленные к грудкам голубей. Казалось, им так же не терпелось вернуться туда, где они вылупились, как и мне увидеть их в пути. Но я заставил их еще немного подождать, пока не написал отдельную записку, в которой подтвердил, что "Обещание Артемиды" благополучно вернулось на свои причалы и что все сообщения от Гуротаса и Техути, которые она доставила, были хорошо приняты и согласованы. Когда первые лучи утреннего солнца рассеяли ночные тени, я поцеловал головы каждой из трех птиц и подбросил их в воздух. Они поднялись в небо на нетерпеливых крыльях и сделали два или три круга вокруг крепости, прежде чем улететь на север.

Затем мы уселись и стали ждать со всем терпением, на какое были способны. Венег и его шпионы день и ночь следили за Луксорским дворцом и гаванью в поисках первых признаков какой-либо необычной активности. Я знал, что ждать нам осталось недолго, так как Пенту сообщил мне, что Гуротас почти догнал его, когда он покидал Порт-Гитион. В конце концов, прошло всего двенадцать дней, прежде чем Венег поспешил по дороге из города. С вершины главной башни Сада радости я наблюдал, как он приближается. Даже с расстояния почти в пол-лиги я мог разглядеть взволнованное выражение его лица. Увидев меня, он привстал в стременах и замахал обеими руками над головой.

Я бросился вниз по лестнице, чтобы встретить его у парадных ворот. - Весь город Луксор в смятении!- крикнул он, как только мы подошли достаточно близко, чтобы слышать друг друга. - Барабаны бьют, рога трубят! Аттерик препоясывает свои чресла для войны, или я должен сказать, препоясывает чресла своих людей для войны, пока он прячется под кроватью.’

‘Это должно означать, что Гуротас и Хуэй наконец приближаются к этому самому Египту со своими союзниками. Найди Рамзеса! - Час назад он был в саду с принцессой. Скажи ему, что мы едем в Луксор, чтобы оценить масштабы военных приготовлений Аттерика и попытаться разгадать его намерения. Мы наденем те же старые лохмотья, что и в первый раз, когда пришли в ваш винный магазин. Я встречусь с ним у главных ворот, как только он будет готов.’

Я намеренно оставил свою маскировку немытой и запечатанной в деревянном ящике, чтобы не дать испариться живому зловонию, которое она испускала. Оно все еще было достаточно сильным, чтобы вызвать слезы на моих глазах, когда я понюхал ее. Я вымазал лицо и руки сажей и надел на голову парик, состоящий из различных типов волос, как человеческих, так и животных. Он тоже была немыт и кишел паразитами. Паразиты служили для сдерживания нежелательного внимания незнакомцев.

Проходя мимо конюшни, я остановился, чтобы рассмотреть свое отражение в воде поилки для лошадей, и увидел, что выгляжу достаточно отталкивающе. Я поспешил к главным воротам, где меня уже ждал Рамсес. Он также был неприкасаем внешне и крепок в запахе, но в более царственных манерах, чем я или, если уж на то пошло, пожилая старуха, которая сопровождала его. Она была ужасно толстой, и черты ее лица скрывались за спутанной копной сальных седых волос. Она ковыляла вперед, чтобы поприветствовать меня, и когда я понял, что она собирается обнять меня, я испуганно попятился.

- Будьте добры, отпустите меня, мадам! - Я ее отговаривал. ‘Должен предупредить вас, что я поражен и проказой, и черной оспой.’

- Обоими? Какой же ты жадный, Тата! Но я не привередничаю. От тебя я возьму любую из тех, что ты можешь оставить.- Она зазвенела своим чарующим смехом. - Стой спокойно, чтобы я могла тебя поцеловать.’

- Серрена!- Воскликнул я. ‘Как тебе удалось так внезапно набрать вес?’

‘Только несколько платьев, которые прислала мне мама, они были упакованы вокруг моей талии. Я научилась этому трюку у тебя. Но я должна тебя похвалить - я просто обожаю твою прическу.’

Мы втроем проскользнули через задние ворота крепости с самой дальней от города стороны, затем под прикрытием леса сделали круг и подошли к Луксору совсем с другой стороны. Задолго до того, как мы увидели городские стены, мы услышали воинственную музыку: барабаны, флейты и трубы эхом отдавались из долины. Затем, когда мы смогли посмотреть вниз с окружающих холмов, первое, что привлекло наше внимание, был флот транспортных и военных кораблей, стоявших на якоре в реке Нил. Их было несколько сотен, слишком много, чтобы сосчитать. Они были пришвартованы так близко друг к другу, что большая река казалась твердой почвой.

Хотя их паруса были свернуты, все мачты и снасти были увешаны флагами всевозможных форм, размеров и цветов. Сотни небольших гребных лодок пересекали узкие полосы открытой воды между ними. Они были нагромождены бочками и багажом, который они перевозили на большие суда. Мое сердце забилось быстрее, и кровь в нем воспламенилась от этого воинственного зрелища.

Большинство людей смотрят на меня как на мудреца и философа, человека благородного духа и по существу мягкого и всепрощающего характера. Однако под маской скрывается мстительный воин и безжалостный человек действия. В этот миг ненависть, которую я питал к фараону, была так сильна, что, казалось, обжигала мне душу.

Когда мы посмотрели вниз на город, стоявший между нами и берегом реки, мы увидели, что в его стенах волнение и военные приготовления были такими же интенсивными, как и на самой реке. Каждая башня и башенка, каждая крыша и стены самого города были украшены флагами.

За городскими стенами все дороги и тропинки были плотно забиты машинами. Там были колесницы, повозки и тележки, запряженные людьми, лошадьми, волами и даже козами. Вся эта толпа приближалась к Луксору. Мы втроем начали спускаться через густой лес, покрывавший склон холма; исчезая в нем, пока не наткнулись на одну из дорожек, ведущих к Задним воротам города. Один за другим мы покидали завесу растительности, поправляя свою нелепую одежду, словно прислушиваясь к зову природы среди кустов, и присоединялись к колонне, спускавшейся в Луксор. Никто не обратил на нас ни малейшего внимания, и никто не расспрашивал нас, когда мы подошли к городским воротам. Мы были пронесены через них толпами.

Улицы города были еще более плотно забиты людьми, чем проселочные дороги. Единственными, кто мог двигаться с какой-либо целью, были эскадроны и взводы тяжеловооруженных солдат, маршировавших бесконечными рядами к докам, чтобы сесть на свои транспорты. Сержанты с хлыстами шли впереди, проклиная толпу и набрасываясь на тех, кто преграждал им путь.

Как только они проезжали мимо, улицы снова закрывались, так что нам оставалось только брести, прижавшись плечом к плечу и животом к спине. Конечно, и Рамзес, и я хорошо знали расположение города; когда-то он был домом для нас обоих. Нам удалось нырнуть с главных улиц в переулки и подземные туннели между зданиями и под ними. Некоторые из этих проходов были настолько узкими и темными, что нам приходилось двигаться гуськом, втягивая животы и поворачиваясь боком в наиболее стесненных местах. Мы высоко держали горящие свечи, чтобы разглядеть дорогу впереди. Мы приготовились к тому, что покосившиеся здания над нами вот-вот рухнут, а вокруг нас под обломками валялись раздавленные трупы сотен несчастных, убитых частыми обвалами.

Туннели, по которым мы шли, без всякого предупреждения вели в пещеры и камеры различных размеров и высот. Все эти комнаты были заполнены торговцами, которые были заняты тем, что продавали или покупали любую из бесчисленных предлагаемых вещей.

Среди самых необычных товаров, которые я заметил, были бутылки с мочой богини Хатхор. Я предложил один из них в подарок принцессе, так как они были очень разумно оценены. Однако она отказалась, сославшись на то, что вполне способна создать свою собственную.

Один из продавцов, существо с сильно накрашенным лицом и неопределенного пола, обратился ко мне с приветствием: "Привет, дорогой мальчик, как насчет того, чтобы немного поиграть и поболтать, или, если ты предпочитаешь, пикник?’

- Боюсь, для меня еще слишком рано. Я еще не переварил свой завтрак. У меня будет икота, - вежливо отказался я.

Он, она или оно подозрительно уставились на меня, а затем бросили мне вызов: "Ты напоминаешь мне знаменитого господина Таиту, провидца и мудреца. За исключением того, что ты старше и гораздо уродливее.’

- Сомневаюсь, что ты когда-нибудь встречался с Таитой, - ответил я с вызовом.

- О да, это так.- Он помахал указательным пальцем у меня под носом. ‘Я хорошо его знал.’

- Тогда расскажи мне о нем что-нибудь такое, чего больше никто не знает.’

- У него был столб удовольствия, который был длиннее хобота слона и толще, чем член кита. Но теперь он мертв.’

- Нет, ты имеешь в виду его брата-близнеца. Настоящий господин Таита был левшой. Это единственный способ отличить их друг от друга, - объяснил я.

Он выглядел озадаченным и ковырял в носу. Затем он покачал головой и пробормотал, - что тут странного! Я даже не подозревал, что у господина Таиты есть близнец.- Он побрел прочь, продолжая ковырять в носу. Рамзес и Серрена приподняли свои парики, свисавшие на глаза, и уставились на меня.

- Жаль, что я не могу лгать с таким серьезным лицом, - задумчиво сказал Рамзес.

‘Как зовут твоего брата-близнеца? Если он моложе и красивее тебя, я бы хотела с ним познакомиться, - серьезно спросила Серрена, и Рамзес ущипнул ее за ягодицу, так что она пискнула.

Мы с Рамзесом продолжали пробираться по подземному лабиринту к поверхности. Наконец мы поднялись по заброшенной канализации и оказались в углу плаца за грудой древних обломков, скрывавших отхожее место под открытым небом, популярное у обоих полов. Когда мы появились среди них, многие посетители были поглощены своим делом. Мы почти не обращали друг на друга внимания, но все продолжали невозмутимо заниматься своими делами.

В тот памятный день плац был самой оживленной и многолюдной частью города. Мы не смогли бы пробиться в амфитеатр, если бы пошли обычным путем. Как и было условлено ранее, мы нашли Венега и четверых его головорезов, ожидающих нас у выхода из неофициальной уборной. Они собрали нас троих, образовав защитный кокон, чтобы защитить нас от толпы, и мы пробирались вверх по каменным ярусам, пока не достигли выступа возле вершины, откуда открывался великолепный вид на стадион. Он был набит почти плечом к плечу с тем, что казалось всем населением Луксора.

Только центр стадиона был пуст. Он был огорожен веревкой и защищен от поглощения людскими массами охранниками, стоявшими плечом к плечу лицом наружу с обнаженными клинками. Под нашим насестом возвышался деревянный подиум для салюта. Однако на данный момент он тоже был пуст. Перед трибуной стояла сцена, на которой оркестр из пятидесяти человек исполнял страстные маршевые мелодии и патриотические напевы.

Шум неуклонно нарастал, пока с последним звоном тарелок оркестр не умолк, а барабанщик майор не повернулся лицом к публике с высоко поднятыми руками. Постепенно шум стих.

Затем в наступившей тишине на эстраду вышла высокая фигура. Это была фигурка из чистого золота. С головы до ног она была покрыта сверкающим металлом. Золотой шлем и лицевая пластина, золотая кираса, золотые поножи и сандалии. Солнечный свет играл на нем, ослепляя глаза. Это была искусная демонстрация мастерства.

Затем оркестр снова разразился громким гимном. Я узнал в нем эпос, созданный Аттериком во славу Его самого, которому он дал скромное название "Непобедимый". Это был сигнал для полка Королевской гвардии выйти на поле боя. Они вышли тысячами, стуча мечами по щитам и распевая хором гимн.:

- Десять тысяч убитых на поле боя.,

Но Непобедимый продолжает жить!

Проходит десять тысяч лет,

Но все же Непобедимый упорствует!’

Слушая бессмысленные и нелепые утверждения хора, я чувствовал, как моя ярость и ненависть вновь вспыхивают к чудовищу, которое теперь правит Египтом. Его безумие было усилено хитростью и проницательностью, с которыми он его заквасил. Я взглянул на Серрену, которая сидела рядом со мной. Она мгновенно почувствовала на себе мой взгляд. Она ответила на мой невысказанный комментарий, не отрывая глаз от Золотой фигуры.

‘Ты прав, Таита. Аттерик безумен, но умен. Он убивает свою собственную аристократию, великое множество людей, которых его отец, Фараон Тамос, обучил до совершенства, армию, которая победила гиксосов и изгнала их из этой земли Египта, потому что они люди его отца. Это потому, что их верность покоится с отцом в его гробнице. С точки зрения Аттерика, все они - вчерашние люди. Такие люди, как ты и Рамзес. Он знает, что все вы презираете его, поэтому он хочет, чтобы Вы были уничтожены и заменены такими людьми, как Панмаси, которые поклоняются ему.’

Теперь она повернула голову, впервые посмотрела на меня и улыбнулась. ‘Конечно, ты знаешь, что Панмаси, который захватил меня в плен, теперь генерал в новой армии Аттерика? На самом деле он командует Королевской гвардией - полком, который вы видите там.- Она указала подбородком; она была слишком осторожна, чтобы воспользоваться указательным пальцем и таким образом привлечь к себе внимание. - Это Панмаси, стоящий позади фараона на обзорной трибуне.’

Я не узнавал его до тех пор, пока Серрена не обратила на него мое внимание. Шлем скрывал его черты, и он был частично скрыт окружавшими его людьми.

‘А ты?- Спросил я ее. ‘Разве ты не испытываешь гнева, когда видишь этих двоих вместе, Аттерика и Панмаси, тех, кто унижал и мучил тебя?’

Она несколько секунд обдумывала мой вопрос, а потом тихо ответила: "Нет, не гнев, это слишком мягко сказано. То, что я чувствую, - это кипящая ярость.’

Я не мог видеть выражение ее лица за свисающими прядями парика, который она носила, но ее тон был абсолютно убедительным. В этот момент марширующие стражники остановились, в последний раз топнув ногами, и подняли обнаженные клинки своего оружия, приветствуя Аттерика в его золотых доспехах. Внезапное молчание, охватившее всех нас, как зрителей, так и участников, было настолько глубоким, что почти осязаемым.

Затем на подиум вышла одетая в золото фигура фараона. Медленно и осторожно он снял перчатку с правой руки и поднял ее вверх. Я почувствовал, как Серрена напряглась рядом со мной, но не видел причин для такой реакции. Не было ничего необычного в том, что даже Фараон, отдавая честь своим войскам, так обнажал правую руку.

Однако следующее, что произошло, было совершенно неожиданным.

На дальнем конце плаца, обращенном к трибуне, возвышался холм-излюбленная точка обзора, с которой привилегированным зрителям разрешалось наблюдать за боевым представлением. От вершины холма до переднего края трибуны было меньше двухсот шагов.

Внезапно из толпы на Дальнем холме вылетел маленький темный предмет. У меня исключительно острое зрение, и даже на фоне плотной массы людей я разглядел его в тот самый момент, когда он был запущен в полет. Сначала я подумал, что это птица, но почти сразу понял свою ошибку.

- Ты только посмотри!- Воскликнул я. - Кто-то пустил стрелу!’

- Куда?- Требовательно спросил Рамзес, но Серрена выхватила его через мгновение после меня.

- Вон там, над холмом.- Она указала на него, когда он достиг зенита своего полета и начал падение. - Он идет прямо на нас.’

Я произвел расчет. - Он до нас не доберется. Он был поднят слишком высоко. Но он падает прямо к Аттерику. Я с трудом поднялся на ноги. Я был внезапно потрясен тем, что Аттерик, мой смертельный враг, был в опасности. Если стрела убьет его, я лишусь возможности отомстить за все страдания, которые он причинил мне и тем, кто был мне дорог. Я хотел крикнуть ему предупреждение, но стрела падала слишком быстро, чтобы любой мой зов был эффективен. Аттерик все еще стоял с поднятой правой рукой. Его золотой шлем и кираса, закрывавшая грудь, были ярким маяком, к которому неумолимо летела стрела. Казалось, что Аттерик приветствует смерть.

Я увидел, что тяжелый наконечник стрелы был сделан из точеного кремня, специально предназначенного для того, чтобы пробивать броню. Он прорвется сквозь податливую грудную пластину, как если бы это был папирус. Время, казалось, замедлилось. Все, включая персонал Аттерика и особенно меня, казалось, застыли, не в силах пошевелиться. Стрела размылась со своей скоростью на последних нескольких футах, а затем с металлическим звоном, похожим на звук большого колокола, ударила. Аттерика отбросило назад. Но в тот же миг, когда он был еще на ногах, я увидел наконечник стрелы и половину древка, торчащую между его лопатками. Это совершенно ошеломило его.

Затем Аттерик врезался в деревянные доски трибуны с такой силой, что некоторые из них раскололись. Он лежал без движения, пронзенный через свое злое сердце и убитый мгновенно.

Последовавшая за этим тишина была полной и абсолютной. Казалось, весь мир затаил дыхание, а потом, когда кто-то из них испустил его, раздался крик ужаса и глубокой скорби, словно мир потерял своего отца. Военный штаб Аттерика бросился вперед. Их возглавлял генерал Панмаси и ряд других его лизоблюдов и подхалимов. Один из них достал одеяло, в которое они завернули тело, не прилагая никаких усилий, чтобы удалить кремневый наконечник стрелы из жизненно важных органов Аттерика или броню, которая скрывала его голову и туловище.

Затем дюжина из них подняла труп и понесла его вниз по лестнице, которая вела от подиума к каменному зданию внизу. Оркестр заиграл плач. Массы казались растерянными и неуверенными в том, как им следует реагировать. Некоторые из них громко плакали и причитали, вырывая пригоршни собственных волос. Однако многие из них с трудом сдерживали свою радость. Они пытались скрыть это подолами своих одеяний и энергично терли глаза, чтобы заставить их слезиться.

Возможно, я был одним из немногих в этой толпе, кто по-настоящему опечалился, увидев смерть Аттерика. Я прижал к себе Рамсеса и Серрену, чтобы утешить себя, но не был далек от искренних и искренних слез.

‘Это не должно было так закончиться, - прошептал я им. - Аттерик избежал наказания, которое заслужил за свою жестокость и чудовищное зло.’

С другой стороны, Рамзес был в приподнятом настроении. ‘По крайней мере, он ушел, раз и навсегда.- Конечно, он был следующим в очереди на трон фараона. - Интересно, кто выпустил стрелу? Я хотел бы выразить ему свою искреннюю благодарность и вознаградить его за мужество.’

В толпе послышалось какое-то движение; нерешительно и неуверенно они двинулись к выходным воротам. Мы втроем присоединились к ним. Однако мы не успели далеко уйти, как столкнулись с вооруженной охраной, стоявшей там. Их резкие команды ясно доносились до того места, где мы брели, вклинившись в толпу.

- Назад! Все вы должны оставаться на своих местах. Никто не должен покидать стадион, пока убийца не будет найден.- Они повернули копья вспять и с помощью древков оттеснили толпу от ворот. - Мы знаем, кто выпустил стрелу, убившую фараона Аттерика непобедимого.’

Ворча и протестуя, мы вернулись на исходные позиции.

Серрена села рядом со мной. Она отвернулась от Рамзеса, который все еще жаловался своему соседу, сидевшему по другую сторону стола. Она говорила тихо, едва шевеля губами. Ее голос был едва слышен мне. ‘Это был не он, - сказала она.

‘Я не понимаю. Кто не был кем?- Спросил я так же тихо, принимая ее намек.

- Эта фигура в золотых доспехах не была Аттериком. - Стрела попала не в Аттерика, - повторила она. ‘Это был подражатель, двойник.’

‘Откуда ты это знаешь? Он был полностью в маске. Я схватил ее за руку и притянул к себе. Я ощутил прилив облегчения оттого, что все еще могу отомстить живому Аттерику.

‘Я видела его правую руку, - просто сказала Серрена.

‘Я все еще не понимаю, - запротестовал я. ‘А при чем тут его рука? .. Я прервал свой протест и уставился на нее. Обычно я не такой медлительный. ‘Ты признала, что рука, которую мы видели со снятой перчаткой, не принадлежала Аттерику?’

- Вот именно!- она мне ответила. - У Аттерика гладкие незапятнанные руки. Почти как у молодой девушки. Он необычайно гордится ими. Его близкие говорят, что он моет их в кокосовом молоке три раза в день.’

- Откуда ты это знаешь, Серрена?- Настаивал я. ‘Когда ты успела изучить его руки?’

- Каждый раз, когда он поднимал их, чтобы ударить меня по лицу. Всякий раз, когда он пытался открутить мне нос. Каждый раз, когда он впивался пальцами в мое влагалище или засовывал их в анус, чтобы заставить своих симпатичных парней хихикать, - горько сказала она, ее тон подчеркивал ее затянувшееся возмущение. - У человека в Золотой маске, которого поразила стрела, были грубые и мозолистые руки, как у фермера. Это был не Аттерик.

- Да, в твоих словах есть здравый смысл. Но я сожалею, что заставил тебя раскрыть такие интимные и отвратительные подробности унижения, которое он тебе нанес.’

- До тех пор, пока Рамзес не узнает о том, что они сделали со мной. Мне бы не хотелось, чтобы он это знал. Обещай мне, что никогда не скажешь ему.’

- Я даю тебе торжественное обещание.- Я знал, что это банальные слова, но крепко сжал ее руку, чтобы придать им вес.

Мы прождали один час, потом другой. Единственным облегчением, как бы то ни было, были торжественные панихиды, бесконечно исполняемые оркестром в знак скорби о кончине фараона. К этому времени ропот в толпе сменился гневом. Я слышал откровенные замечания, граничащие с предательством. Теперь, когда фараон был мертв, те граждане, которые обычно очень осторожно высказывали свое мнение о нем, были гораздо менее сдержанны.

Затем внезапно и неожиданно оркестр сменил свою мелодию на яркую и радостную музыку, в отличие от той, которую они играли раньше. Бормотание в толпе сменилось ошеломленной тишиной. Я видел, как мужчины и женщины, которые в течение последних двух часов высказывали несдержанные мнения о Фараоне и его смерти, с тревогой оглядывались вокруг, пытаясь понять, кто еще слышал их, и сожалели о своих словах.

Генерал Панмаси и четыре других высокопоставленных офицера армии фараона вместе поднялись по лестнице из здания, расположенного ниже, туда, где всего два часа назад они несли завернутое в одеяло тело фараона. Оркестр приветствовал их веселыми фанфарами, и все пятеро встали плечом к плечу перед трибуной. Когда оркестр наконец умолк, генерал Панмаси выступил вперед и заговорил через голосовую трубу, которую он нес. С помощью этого инструмента его голос разносился по всему плацу. Через определенные промежутки времени были расставлены другие младшие офицеры, чтобы передать речь Панмаси тем, кто находился в задних рядах толпы.

- Верные и истинные граждане могущественного Египта, я принес вам радостную весть. Наш возлюбленный Фараон Аттерик, которого мы все видели пораженным стрелой предателя, оказался верен своему прозвищу Непобедимого. Он обманул смерть! Он все еще с нами! Он живет вечно.’

Это открытие было встречено недоверчивым молчанием. Все они видели стрелу, пронзившую тело Аттерика. Они своими глазами видели, что это был смертельный удар. Они опасались, что это какая-то уловка, чтобы заставить их выдать себя. Они опустили глаза и зашаркали ногами, стараясь не переглядываться с соседями и не делать других компрометирующих жестов.

Панмаси повернулся к лестнице и в знак почтения упал на колени. Остальные четверо старших офицеров немедленно последовали его примеру, стукнувшись лбами о доски трибуны.

Та же самая фигура в золотых доспехах, которую мы видели раньше, когда ее уносили в пропитанном кровью одеяле, появилась на лестнице. Он шел высокий, гордый и смелый. Он не показал никаких признаков смертельной раны, нанесенной ему, за исключением пятен засохшей крови на его доспехах и зияющей дыры, проделанной в передней части его золотой кирасы стрелой убийцы. Он прошествовал к передней части трибуны и снял с головы шлем, открывая истинные черты фараона Аттерика, которые народ так хорошо узнал.

Те же самые люди в толпе, которые раньше тайно аплодировали его смерти, теперь простерлись ниц с преданным пылом, извиваясь, как щенки, и выражая свою экстравагантную радость по поводу его чудесного возвращения из мертвых.

Аттерик окинул их надменным взглядом; черты его лица, подчеркнутые гримом, который он носил, были гордыми, насмешливыми и изнеженно красивыми. Он явно наслаждался их диким обожанием. Наконец он поднял руки, призывая к тишине.

Я шепнул Серрене, - Ты была совершенно права. У него действительно девичьи руки.’

Она кивнула мне в знак согласия.

‘Кто же был убит стрелой?’ Я задавался вопросом.

‘Мы никогда этого не узнаем, - заверила меня Серрена. - Он уже сожжен дотла или глубоко в Ниле с грузом на ногах.- А потом она шикнула на меня, чтобы я замолчал вместе с остальными прихожанами, когда фараон начал говорить.

- Мой любимый народ, мои верные подданные, я вернулся к вам! Я вернулся из тьмы, куда меня послала стрела убийцы.’ Толпа взревела от радости по поводу его выживания. Тогда фараон снова поднял руки, и они немедленно замолчали.

‘Теперь мы все знаем, что за границей есть предатели!- Продолжал Аттерик, и его голос внезапно стал обвиняющим и сердитым. ‘Есть те, кто замышлял мое убийство и пытался осуществить свои коварные планы. Массы стонали от боли при одной мысли о таком предательстве.

‘Я знаю, кто они, эти кровожадные предатели. Мои верные стражники арестовали все тридцать человек. Они все встретят судьбу, которую так щедро заслужили. Под предводительством генерала Панмаси зрители разразились бурными аплодисментами и протестами патриотической преданности. - Первый и самый главный из этих злодеев - человек, который выпустил стрелу, которая должна была убить меня. Это один из моих старших министров, которому я полностью доверяю. Мои стражники видели, как он натянул лук и выпустил стрелу, которая поразила меня, но не смогла убить.- Он повысил голос до крика: - приведите сюда предателя Ируса.’

- Только Не Министр Ирус! - Испуганным шепотом запротестовал Рамзес. ‘Он стар, но благороден и добр. Он никогда не совершит убийства. Сомневаюсь, что он еще достаточно крепок, чтобы натянуть сложный лук.’

Серрена взяла его за руку, чтобы успокоить и не дать подняться на ноги. - Ируса уже не спасти, мой дорогой, - прошептала она. - Человек, выпустивший стрелу убийцы, скорее всего, тот же самый человек, который ведет Ируса к блоку. Его зовут Оркос, и он один из самых безжалостных приспешников Аттерика. Но он также имеет репутацию Грозного лучника.’

Рамзес печально кивнул. - Я хорошо знаю Оркоса. Я также знаю, что Ирус пытался противостоять некоторым из самых жестоких и жестоких суждений Аттерика. Такова цена, которую он должен заплатить за эту неосторожность.’

- Сегодня здесь играет один из своих главных ударов Аттерик. Во-первых, он утверждает свое право на бессмертие. Его подданные видели, как он был убит. Теперь он вернулся из мертвых, чтобы уничтожить тех, кто пытается противостоять ему.- Серрена говорила тихо, но убежденно. - Такие люди, как Ирус. Аттерик собирается заставить замолчать голоса всех честных и благородных людей в Египте. Он узнал, что мой отец находится в море со своим флотом, колесницами и колесницами всех своих вассальных королей. Он охраняет свой тыл, прежде чем выступить против вторжения моего отца. Мы ничего не можем сделать, пока они не прибудут сюда, в Египет. Нам остается только ждать. Возможно, Аттерик отправит Ируса и других обвиняемых к Вратам мучений и горя; если так, мы сможем позаботиться о них.’

Королевские стражники повели Ируса и других пленников на трибуну, держа их за руки связанными перед собой. С первого взгляда было ясно, что их всех избили и жестоко обошлись с ними. Большинство из них истекали кровью, а Ирус, их предполагаемый лидер, был в полубессознательном состоянии. Его некогда красивое лицо было так распухло и покрыто синяками, что я едва узнал его. Его длинные белые волосы слиплись от запекшейся крови. С него сняли всю одежду, кроме короткой набедренной повязки, и обнаженную спину покрывали рубцы от хлыста. Потребовались двое царских стражников, чтобы удержать его на ногах, когда они тащили его к фараону.

Тут же Аттерик начал словесную атаку на него. При этом он впадал в один из своих маниакальных приступов ярости. Мне редко доводилось слышать подобную грязь, которая брызгала у него изо рта вперемешку с летящей слюной. В правой руке он держал хлыст для верховой езды. Он использовал его, чтобы подчеркнуть свою тираду: полоснул им по лицу старика, размахивая им взад и вперед, пока еще больше крови не потекло по его бороде и ноги не подкосились под ним. Двое стражников подняли его на ноги, чтобы держать лицом к лицу с мучителем и выдерживать каждый удар его наказания.

Наконец Аттерик отступил назад. Он тяжело дышал, и пот ручьями стекал по его щекам. Он выронил хлыст, которым бил Ируса, и вытащил меч из ножен на поясе.

- Отпустите его, - задыхаясь, приказал он стражникам. - Пусть он упадет на колени в позе мольбы. Разрежьте путы на его запястьях, чтобы он мог протянуть руки и молить меня о пощаде.- Очевидно, охранники уже много раз проделывали это с другими заключенными. Они улыбались в предвкушении, выполняя приказ фараона.

- Протяни руки, ядовитый предатель. Умоляй меня о королевской милости, ты, древнее вонючее дерьмо’ - завопил он Ирусу. Старик был слишком далеко, чтобы ответить; он недоуменно покачал головой, и капли крови забрызгали доски под ним.

- Заставь его сделать это! - Крикнул Аттерик стражникам. Все еще ухмыляясь, они шагнули вперед и схватили концы веревки, которые они намеренно оставили привязанными вокруг его запястий. Они снова навалились на них, и Ируса повалили лицом вниз на доски подиума, но его руки были вытянуты перед ним во всю длину.

Аттерик шагнул вперед, держа обнаженное лезвие меча наготове. Он легонько постучал им по предплечью Ируса, чтобы измерить расстояние, а затем поднял его над головой и опустил сверху. Бронзовый клинок рассек левую руку Ируса, плоть и кости, не останавливаясь. Стражник, качавшийся на веревке, упал назад, и из разрубленного обрубка струей хлынула кровь. Ирус слабо вскрикнул, и толпа зрителей вторила ему, половина из них - в ужасе, а другая половина - в одобрении.

Аттерик снова поднял клинок и смерил удар взглядом фехтовальщика. Затем он размахнулся и чисто рубанул Ируса по другой руке. Лишенный обеих рук Ирус лежал, скуля, в луже собственной крови.

Генерал Панмаси выступил вперед по левую руку от Аттерика и подал знак одной из ожидавших колесниц, чтобы она вышла вперед. Возничий подвел свою повозку к подножию пьедестала, и все четыре его лошади запрыгали и заскакали от запаха крови. Тем временем двое стражников привязали к лодыжкам Ируса веревки. Они передали концы этих колец вознице, который прикрепил их к кольцам в задней части своей повозки. Затем фараон спрыгнул с подиума и занял место возницы в колеснице, которую тот освободил для него. Аттерик тряхнул поводьями, и четверка рысью двинулась вперед, волоча за собой изуродованное тело Ируса. Ирус закричал от боли, что его тащат, и поначалу отчаянно пытался удержать свое голое изуродованное тело на голой земле и отбиваться от камней и других препятствий, усеивавших периметр стадиона окровавленными обрубками рук. Но на втором круге стадиона он постепенно слабел, пока не потерял способность защищаться. Его голова билась и билась о землю, пока не погас последний проблеск жизни. Фараон Аттерик оттащил его тело обратно на подиум и спрыгнул с колесницы.

- Непобедимый Фараон, что нам делать с этой грязью?- Спросил генерал Панмаси, когда Аттерик снова взошел на трибуну. Обнаженным мечом он указал на остальных двадцать девять пленников, которые стояли на коленях, связанные, как свиньи на бойне.

Аттерик бросил на них пренебрежительный взгляд. ‘Для одного дня я уже достаточно потрудился. Пошлите весь их коварный выводок к Вратам мучений и горя. Пусть тамошние эксперты разбираются с ними соответствующим образом.’

‘Нам придется поторопиться, чтобы вернуться в Сад Радости и поприветствовать там пленников Аттерика, - предупредил я Серрену и Рамсеса, когда фараон и его свита снова сели в свои колесницы и выехали со стадиона в направлении золотого дворца.

Нам пришлось пробираться через людные улицы, но как только мы добрались до городских ворот, большую часть пути назад мы бежали через холмы, срезая путь, переходя вброд через ручьи и взбираясь по крутым скалам, которые были слишком отвесными для лошадей, тащивших тяжело нагруженные колесницы, которые, как мы знали, были недалеко позади нас. Я снова поразился тому, как хорошо Серрена поспевала за Рамзесом и мной; она часто первой добиралась до вершины самых крутых подъемов. Конечно, она была гораздо легче на ноги, чем любой из нас. Мы были не более чем в часе езды от колонны колесниц, доставлявших осужденных узников из города Луксора; на самом деле я все еще был занят своим макияжем и надеванием костюма Дуга, когда послышались крики часовых на сторожевых башнях, предупреждающих о приближении множества колесниц по дороге из города.

Я поспешил к главным воротам как раз вовремя, чтобы поприветствовать вновь прибывших обычной мрачной болтовней вопросов и ответов и проводить их в восхитительный Сад Радости Серрены. Как только они оправились от шока, вызванного тем, что оказались в раю по сравнению с тем, что они ожидали, я снял с себя костюм Дуга и представил их Рамзесу. Они хорошо знали меня и Рамсеса в лицо с тех пор, как мы жили в Луксоре, и оба были людьми состоятельными и влиятельными. Тем не менее, они были проинформированы Аттериком, что мы оба были давно мертвы, так что их удивление и восторг были безграничны. Они окружили нас и требовали возможности обнять нас обоих и выразить свою бесконечную благодарность за то, что мы избавили их от угрозы и тени смерти.

От меня потребовалось лишь самое незначительное внушение, чтобы все они вдруг узнали в Рамсесе будущего фараона Египта и заменили собой отвратительное существо, присвоившее себе этот титул и случайно приговорившее всех к мучительной смерти.

Сначала поодиночке и по двое они стали опускаться на колени перед Рамсесом и приветствовать его как фараона, а затем все они в спешке стали петь ему хвалу и клясться в верности. Я позволил их пылу достичь точки кипения, а затем начал утихать, прежде чем я разыграл свой выигрышный трюк.

Серрена ждала моего вызова в павильоне неподалеку и в самый подходящий момент появилась. Освобожденные пленники повернулись к ней с любопытством, которое быстро сменилось молчаливым оцепенением. Я внушил ей, что нужно выглядеть как можно более привлекательно. Но даже я не ожидал, что она станет совершеннее.

На ней было самое яркое платье из всех, что прислала ей мать, Техути. Это был небесный оттенок зеленого, который чудесным образом менялся на все остальные цвета радуги, когда она двигалась, и свет играл на нем. Это наводило на мысль о соблазнительных очертаниях ее тела под тканью. Ее руки были обнажены, а кожа отполирована до совершенства. Ее голова, покоившаяся на длинной изящной шее, была горда и невыразимо прекрасна. Зеленый цвет ее глаз был ярче любого драгоценного изумруда и завораживал своей проницательностью.

Я подошел к ней, взял ее за руку и повел туда, где ее ждал Рамзес. Она блистала и скользила рядом со мной, и улыбка, которой она одаривала своих зрителей, казалось, снова пленила их всех. Рамзес протянул руку, приветствуя ее. Затем я повернулся к нашим гостям и снова обратился к ним:

‘Я с огромным удовольствием представляю вам дочь царя Гуротаса и его супруги царицы Техути. Это Принцесса королевства Лакедемон. Ее зовут Серрена. Она помолвлена с нашим фараоном Рамзесом. Он спас ее из плена лже-фараона Аттерика. Она станет вашей царицей. Господа, прошу вас, засвидетельствуйте ей свое почтение!’

Один за другим они устремились вперед и поклонились Серрене, и она одарила каждого из них такой улыбкой, что я уверен, что они немедленно превратились в ее поклонников и последователей на всю жизнь. Таким образом, я способствовал восхождению Рамсеса на египетский престол и занял свое место в качестве его канцлера и советника.

Я дал нашим новобранцам очень мало времени, чтобы найти свое место в наших рядах. Я знал по именам и, как правило, в лицо тех из них, кто был действительно полезен для нашего дела, и не терял времени, знакомя их с другими, кто был до них. Затем я поставил каждого из них в положение, в котором они будут наиболее эффективны в наших планах.

Моей первой настоящей заботой было узнать от них все, что они знали об Аттерике и его запутанных махинациях, чтобы мы были в более сильном положении, чтобы бороться и уничтожить его. Многое из того, что они могли мне рассказать, я уже знал. Но я был заворожен, услышав от них, как Аттерик преуспел в превращении себя в неуловимую личность, лишь поверхностно привязанную к реальности. Он придумал несколько личностей или псевдонимов, таких как человек, который был сбит стрелой на трибуне стадиона, а затем вернулся как живой Аттерик через несколько часов. По словам моих новых информаторов, лица, исполнявшие роль фараона на публике, чаще всего были двойниками. В их число входили те, кто командовал его армиями на поле боя, и почти все они были его заместителями. Это была также прекрасная уловка для него, чтобы избежать опасностей на поле боя, зарабатывая все аплодисменты победы и избегая позора поражения. Конечно, это значительно затруднило бы нам его задержание. Мы никогда не могли быть абсолютно уверены, что наносим удар по настоящему Аттерику или его суррогату.

Из этих источников я узнал также, что войска Гуротаса и его союзников наконец высадились в Египте. Они приплыли из Великого Срединного моря на огромной флотилии кораблей, чтобы высадить почти тысячу своих колесниц в Саззату всего в тридцати лигах к востоку от того места, где Нил впадал в море. В то время как эти колесницы под командованием генерала Хуэя двигались по суше к городу Абу-Наскос, корабли ворвались в многочисленные устья самого Нила и пробились на юг, чтобы осадить тот же самый город, взяв его раздвоенной атакой как с суши, так и с реки.

Абу Наскос заменил Мемфис в качестве северной столицы Аттерика. Сам Мемфис получил непоправимый урон во время предыдущей осады Гуротасом и мной, когда мы минировали стены, чтобы победить Хамуди, вождя гиксосов. Аттерик построил новый город и грозную столицу в Абу-Наскосе в сорока лигах к северу. Это было на месте руин другого древнего города, истоки которого терялись в тумане древности.

Имея все это в виду, я решил, что должен сам решить, действительно ли сам Аттерик ведет большую часть своей армии на север или же его роль берет на себя кто-то из двойников. Если бы во главе его армии стоял полководец, то мы имели бы все основания попытаться захватить Луксор из тех истощенных дивизий, которые он оставил для его гарнизона, хотя нас было всего четыреста человек, укрывшихся в Саду радости. Мы должны надеяться, что сможем обратить оставшихся в городе защитников под наше знамя. Я был полон решимости отправиться один и стать свидетелем отъезда Аттерика из Луксора, не взяв с собой ни Венега, ни Рамзеса. Я предупредил часовых у главных ворот, чтобы они не спешили с известием о моем отъезде, и в час после полуночи, самый тихий час ночи, я проскользнул через ворота Сада радости в темноту и направился вниз по холмам к городу Луксору.

Луна была еще высоко и полная, а до рассвета оставалось еще несколько часов, когда я добрался до места назначения и посмотрел на Нил с высоты. Огни факелов освещали гавань почти так же ярко, как днем. Нескончаемый поток грузчиков с тяжелыми грузами спускался по причалу, чтобы погрузить их в трюмы кораблей. Когда каждое судно было наполнено, оно задраивало люки и отталкивалось от причала, поворачивалось носом вниз по течению и исчезало в темноте по направлению к городу Абу-Наскос.

Затем, когда небо посветлело и край Солнца поднялся над восточным горизонтом, небольшой отряд всадников галопом проскакал через ворота гавани и остановил своих лошадей рядом с одной из пришвартованных военных галер. Всадники спешились и всей группой поднялись по трапу на верхнюю палубу корабля. Все они были одеты в стиле, ставшем популярным среди высших классов со времени восшествия Аттерика на престол. Среди них были широкополые шляпы, скрывавшие черты лица. Команда галеры оттолкнулась от причала. И когда судно качнулось поперек течения, один из пассажиров приподнял шляпу и наклонился, чтобы поцеловать своего спутника в открытый рот. Затем, когда он отвернулся и снова надел шляпу, я мельком увидел его черты. Я удовлетворенно вздохнул. Они безошибочно принадлежали Аттерику Непобедимому. Мое бдение было полностью вознаграждено.

Я поспешил обратно в Сад Радости и созвал Военный совет на срочное заседание, чтобы спланировать наш следующий шаг. Я хотел в полной мере воспользоваться тем фактом, что Аттерик покинул Луксор и бросился на защиту своего северного города, которому, очевидно, угрожало нападение короля Гуротаса. Это была взвешенная и хорошо аргументированная дискуссия, которая продолжалась большую часть оставшегося дня.

В конце концов мы решили выждать еще пять полных дней, чтобы дать Аттерику время хорошенько подготовиться к походу на север, прежде чем мы начнем открытую атаку на войска, которые он оставил в Луксоре. Мы не могли точно знать, сколько их было. Конечно, Аттерик был неопытным военачальником, но в оправдание своих ошибок он не мог знать, какую крепость нам удалось построить из Сада радости с превосходными людьми, которых он послал к нам на казнь. Вполне вероятно, что он довел свой гарнизон в Луксоре до опасной степени. В сущности, мы должны были выяснить, кого он оставил командовать и какие силы предоставил в распоряжение назначенного им лица.

Тем временем мы решили, что некоторые из нас, кого хорошо знали и уважали в Луксоре, несмотря на враждебность Аттерика и тот факт, что, по слухам, Дуг и его мучители уничтожили нас, все же должны отправиться в город и попытаться установить контакт с теми горожанами, которые, как мы знали, были благосклонны к нашему делу. Мы должны предупредить их о наших намерениях и попытаться заручиться их симпатиями к возвышению Рамзеса до фараона вместо Аттерика.

Как будто всех этих тревог и надвигающихся несчастий было недостаточно, чтобы я волновался, в тот же самый вечер, когда я открывал кувшин красного вина, чтобы успокоить свои измученные нервы, меня неожиданно посетили Рамзес и Серрена в моих покоях в южной башне. Их поведение было необычным и сразу же насторожило меня. Во-первых, они робко постучали в мою дверь, вместо того чтобы войти без предупреждения. Они держались за руки, но ни один из них не мог смотреть мне прямо в глаза. Тем не менее они выразили горячую надежду, что ничем не потревожили меня. Когда я заверил их, что это не так, разговор внезапно прервался. Я нарушил молчание, предложив каждому из них по кружке вина, хотя это был мой последний кувшин. Они оба приняли его с благодарностью, и снова воцарилась тишина, пока мы все с яростной сосредоточенностью вкушали вино.

В конце концов я нарушил молчание, спросив, нет ли другого способа помочь им. При этих словах они обменялись молчаливыми, но многозначительными взглядами, и тогда Серрена сделала решительный шаг.

‘Мы должны пожениться, - сказала она. Это застало меня врасплох.

‘Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, - осторожно ответил я.

‘Ты хочешь сказать, что вела себя непослушно, изображая зверя с двумя спинами, а теперь должна выйти замуж, чтобы избежать последствий?’

- Нет! Нет! Не будь глупым, дорогой Тата. Мы только что провели нашу первую настоящую ссору, потому что мы не были непослушными.’

‘Теперь я действительно запутался, - признался я. ‘Вам придется объяснить мне это.’

‘Мы только что поссорились, потому что я этого хочу, а Рамзес не хочет. Он говорит, что дал слово моей матери не делать этого со мной, пока мы не поженимся.’

- Разве ты тоже не дала слово, Серрена?- Спросил я.

‘Да, но я не думала, что это навсегда, - сказала она задумчиво. ‘Я жду уже год, и этого вполне достаточно. Я не могу больше ждать ни дня. Мне очень жаль, Тата, но ты должен обвенчать нас сегодня вечером!’

‘Как насчет завтра?- Я медлил. - Дадите мне возможность привыкнуть к этой мысли?’

- Она покачала головой. - Сегодня вечером!- повторила она.

- Вы позволите мне допить вино?’

- Она кивнула. ‘Конечно! После того, как ты нас поженишь.’

- Где вы выбрали место для этого благоприятного события?’

‘В моем саду, где все боги могут видеть нас и дать нам свое одобрение.’

‘Хорошо, - сдался я. - Для меня будет большой честью исполнять эту обязанность!’

Я устроил прекрасную церемонию. Красота моих слов довела нас троих до счастливых слез. Когда я произнес роковые слова: "Ныне пред очами всех богов объявляю вас мужем и женой", - оба они исчезли, как дым на сильном ветру. Некоторое время я их больше не видел. Когда наконец они появились, они все еще держались за руки, но я не думаю, что это было все, что они делали в течение двух прошедших дней.

- Ну что?- Спросил я. - Надеюсь, Вы наконец удовлетворены?’

‘Если бы я только имела хоть малейшее представление о том, как это чудесно, я бы вышла замуж за Рамсеса в тот же день, как встретила его, - серьезно ответила она. - Спасибо тебе десять тысяч раз, Тата. Он превзошел все мои самые экстравагантные ожидания.’

На третий день после того, как Аттерик покинул Луксор, я счел, что для нас безопасно произвести рекогносцировку города. Мы с Рамзесом отобрали десять человек, которых хорошо знали и которым полностью доверяли, из тех, кто укрылся в Саду радости. Мы все дали обет хранить тайну в случае нашего пленения. Мы пошли бы на смерть, не выдавая никакой информации. Мы разделились и подошли к городским воротам поодиночке. Почти сразу же меня встревожило отношение охранников. Они были гораздо более бдительны, чем я когда-либо видел раньше. Настолько, что мы с Рамзесом решили, еще находясь на некотором расстоянии, не рисковать и не пытаться проникнуть в город. Мы свернули на одну из дорожек, которая вела к воротам, где собралась толпа в поисках входа, но стражники тщательно проверяли и тщательно обыскивали всех, прежде чем впустить.

С безопасного расстояния мы задержались среди зевак за стенами и наблюдали за происходящим. Мы видели, как одного из наших товарищей схватили и увели часовые. Они, очевидно, узнали в нем одного из тех, кого арестовали на городском стадионе в тот день, когда Аттерик доказал свою непобедимость, пережив убийство скрытого лучника. И все же мы увидели, как двое наших товарищей прошли мимо стражников и вошли в город. Тем не менее мы решили больше не рисковать и отозвали наших товарищей, которые все еще стояли в очереди, чтобы войти в город. Затем все мы осторожно удалились и, все еще двигаясь поодиночке, направились обратно в Сад Радости. Здесь мы с тревогой ждали возвращения в Сад двух наших спутников, которым удалось избежать пристального внимания стражников. Это им удалось сделать незадолго до захода солнца, когда городские ворота закрылись. Тем не менее мы все равно потеряли одного из наших лучших людей. Мы никогда больше не видели его,и мы могли только предполагать, что он был замучен и казнен бандитами Панмаси. Если такова была его судьба, он не предал нас, и мы никогда не подвергались опасности из-за его признаний своим тюремщикам.

Двое мужчин, благополучно вернувшихся из города, тоже были молодцами. Это были братья по имени Шехаб и Мохав. Они смогли связаться со своими друзьями, родственниками и соотечественниками в городе и получить от них жизненно важную информацию. Человек, которого Аттерик оставил командовать на время своего отсутствия, был не кто иной, как генерал Панмаси - тот самый преступник и разбойник, который захватил Серрену и выкрал ее из Лакедемона. Однако меня остановил тот факт, что он, несомненно, был также хитрым и коварным противником.

От двух братьев мы узнали, что генерал Панмаси, вероятно, имел под своим командованием не более трехсот-четырехсот человек. Аттерик повел остальную часть своей армии на север, в Абу-Наскос, чтобы противостоять вторжению Гуротаса. Это означало, что Панмаси и Аттерик не имели никакого разумного представления о количестве людей, которых мы освободили из их рук. Он должен быть убежден, что их приказы были выполнены в точности ужасным Дугом. Они явно не имели ни малейшего представления о том, что Дуг больше не в состоянии убивать невинных и что его отполированный череп теперь украшает решетку в Саду радости.

Я надеялся, что при первой же возможности разочарую Панмаси.

Мы приступили к нашим планам через несколько минут после того, как получили донесение от двух моих доблестных братьев, Шехаба и Мохава. Они точно знали, где Панмаси разместил своих людей в казармах и сколько стражников было выставлено на городских воротах ночью, когда они были закрыты. Кроме того, и это самое главное, они узнали, что легенда о Рамсесе жива, и нас с ним до сих пор с любовью вспоминают в Верхнем Египте, особенно в Луксоре, потому что мы оба были сыновьями этого города. Поэтому мы оба были полны решимости извлечь максимум пользы из нашей популярности и использовать ее для изгнания Панмаси, не дожидаясь, пока армия Гуротаса захватит Абу-Наскос, а затем пробьется вверх по Нилу, чтобы добраться до Луксора. Это может занять несколько месяцев или даже лет.

В Саду радости нам удалось собрать 382 человека, которых мы спасли из лап Аттерика. Но, к сожалению, у нас было очень мало оружия, чтобы вооружить их. Однако наши два шпиона узнали, что перед отъездом из Луксора Аттерик приказал своим людям захватить все оружие, которое они могли найти в ходе обыска города, кроме того, что находилось в руках его собственных войск. Это незаконное оружие было заперто и охранялось его людьми под командованием Панмаси на складе в районе доков, за пределами главных городских стен.

В этом оружейном тайнике было несколько сотен составных луков и соответствующее количество длинных стрел с кремневыми наконечниками, которые были подобраны к концам луков. Кроме того, на складе хранилось большое количество бронзовых мечей и кинжалов, а также более сотни боевых топоров.

В ту ночь, которую мы выбрали для нападения на город Луксор, луна, как ни в чем не бывало, превратилась в убывающий полумесяц, который должен был зайти чуть позже полуночи. Это превосходно соответствовало нашей цели. Он давал нам достаточно света для нашего марша на портовый склад, а затем садился, когда нам требовалась полная темнота для нашей окончательной атаки. Наш рейдовый отряд был разделен на взводы, каждый из которых был связан веревкой соответствующей длины, чтобы не дать им разделиться в темноте. Два человека, возглавлявшие каждый взвод, были вооружены кувалдами, чтобы разбить двери складов, когда мы подойдем к ним. Доки находились на достаточном расстоянии от городских стен, чтобы не тревожить стражников звуками ударов молота, и они были еще более приглушены возвышавшимся между ними холмом.

Мы вышли из Сада радости через час после захода солнца. Взводы следовали друг за другом через короткие промежутки времени, сохраняя устойчивый темп, чтобы прибыть к нашей цели в хорошем порядке. Добравшись до пристани, мы сбросили веревки и бесшумно подкрались к дверям склада. Когда потихоньку передали, что все три команды заняли свои позиции, я издал свой печально известный пронзительный свист двумя пальцами. За этим немедленно последовал глухой стук кувалд, грохот распахиваемых дверей склада и смущенные крики часовых, грубо разбуженных ото сна и столь же быстро возвращенных в забытье ударами тех же молотов.

Когда замолчал последний часовой, мы с тревогой ждали, склонив головы и навострив уши, чтобы не услышать новых звуков тревоги и паники от врага, которого мы могли не заметить. Но постепенно мы расслабились, поскольку молчание продолжалось, а затем сменилось скрежетом кремней, когда мы зажгли наши масляные лампы. Фитили вспыхнули, и мы огляделись; мы очутились в длинной комнате, заполненной оружием войны, которое было поспешно сложено в неопрятные груды по всей длине пола.

- Угощайтесь, друзья мои, но только побыстрее. У нас впереди долгая ночная работа, - сказал я им, и они рассредоточились по всей комнате, собирая боевые луки и холодное оружие из груды снаряжения; проверяя натяжение концов луков, прежде чем стянуть их кошачьими кишками, или пробуя острие мечей на своих больших пальцах. Тем временем мы с Рамзесом уговаривали их поторопиться и сделать свой выбор.

В течение очень короткого промежутка времени мужчины вышли из кладовой с изогнутыми луками, накинутыми на плечи, с выпуклыми колчанами стрел и сверкающим оружием в ножнах на поясах с мечами. По шепотом отданным приказам наших сержантов и капитанов они погасили масляные лампы и снова построились. Затем в тесном строю мы двинулись по мощеной улице к главным воротам города. Когда мы подошли к ним, они были заперты на засовы, но, по-видимому, пустовали. Люди, следовавшие за мной и Рамзесом, укрылись в дренажной канаве по обеим сторонам дороги, а мы пошли вперед, и я прижал ухо к двери, чтобы прислушаться. Тишина продолжалась. Я вытащил кинжал из ножен и легонько постучал рукоятью по деревянной раме, используя условленный позывной - три раза по три раза.

На сигнал ответили сразу же. Я подошел к глазку и подождал, пока крышка над отверстием не поднялась с противоположной стороны, и один из ярко-желтых глаз Шехаба поймал звездный свет и сверкнул, когда он посмотрел на меня.

‘Как поживают наши общие друзья?- Тихо спросил я.

- Спят!- так же тихо ответил он и закрыл крышку у меня перед носом. Я слышал, как он возится с засовом на внутренней стороне калитки. Наконец калитка распахнулась. Это был узкий единственный вход, достаточно большой, чтобы пропустить одного человека за раз, если он наклонит голову и будет держать лук на плече. Я заглянул за ухмыляющееся лицо Шехаба и в тусклом свете нескольких масляных ламп, установленных в деревянной решетке, разглядел сонные фигуры охранников ворот. Один или двое из них мирно посапывали. Другой держал один из кувшинов с красным вином, которые я дал Шехабу накануне. Однако теперь кувшин был пуст, и он держал его вверх дном, прижав к груди. Как и остальные его товарищи, он не проявлял никакого интереса к окружающему. Сок красного шеппена, который я подлил в вино, - сильное снотворное.

Первым пятерым из моих людей, которые последовали за мной через калитку, я поручил связать и заткнуть рот стражникам ворот, находившимся в коматозном состоянии, используя для этого направляющие веревки и полоски собственных туник заключенных, засунутые им в рот. Людей, которые следовали за ними, я направил к лебедкам на решетке. Они ухватились за ручки и усилием воли завели их. Массивные ворота застонали и заскрипели, поднимаясь в своих каналах. Как только они поднялись достаточно высоко, остальные наши люди хлынули под них сплошным потоком, держа наготове свое новоприобретенное оружие, но верные моим строгим инструкциям, сохраняя как можно больше тишины. Они не издавали воинственных криков, и сержанты отдавали приказы хриплым шепотом. Но тем не менее топот их сандалий, обутых в бронзу, и бряцание оружия были значительными. Неизбежно, прежде чем все наши люди прошли через ворота и вошли в город, нам бросили вызов стражники Панмаси, которые патрулировали внутренние улицы города. Они прибежали, чтобы исследовать звуки металла о металл и марширующих ног, и сломя голову врезались в наши фаланги. Тихие улицы в считанные секунды превратились в кровавое поле битвы. Рев соответствующих боевых кличей стал непрерывным. Крики " Да здравствует Аттерик Непобедимый!" были немедленно встречены" Рамзес навсегда!’

Наши люди обычно были намного старше низкородных деревенских мальчишек, которыми Аттерик наполнил свои полки, вероятно, потому, что они были более податливы и не были преданы Тамосу и предыдущему режиму. И наши люди уже не были такими крепкими и сильными, как прежде. Но они были опытны во всех искусствах войны, хитрые и дисциплинированные воины, которые знали каждую улицу и переулок города, в котором они прожили большую часть своей жизни. Поначалу нас сильно превосходили по численности свежие молодые войска, которые толпами выходили из своих казарм. Но мои люди умели терпеть. Они сомкнули ряды, сомкнули щиты и мрачно рубили легионы Аттерика. Мы пели наши военные песни, и население Луксора пробудилось ото сна, и они услышали нас. Они услышали имя Рамзеса, и их кровь всколыхнулась. Седобородые старые воины тридцати пяти и даже сорока лет услышали это имя и вспомнили, что они сражались за Тамоса, отца этого человека Рамсеса, и что он был великим и добрым фараоном.

Они также достаточно хорошо знали имя Аттерика, который все еще правил ими тяжелой рукой. Они платили грабительские налоги, которые он взимал с них, чтобы финансировать храмы во славу его самого, и ели черствый хлеб, который был единственным, что они могли себе позволить вместо хорошего красного мяса и вина, которые когда-то были их уделом. Они хранили молчание, когда их старых товарищей согнали вместе и отправили в горы к Воротам мучений и горя, чтобы они никогда не вернулись.

Теперь, услышав имя Рамзеса, они поняли, что это их последний шанс отстоять то, что они считали своим правом. Они отбросили в сторону свитки и шахматные доски, которыми заполняли свои пустые дни, и крикнули женам, чтобы они принесли оружие и доспехи из шкафа под лестницей и не обращали внимания на красную ржавчину, которая расцвела на них. Затем они группами по пять-десять человек вышли на темные улицы города и стали слушать боевой клич "Рамзес навсегда". Услышав это, они захромали, заковыляли или побежали к своим старым товарищам и снова заняли свое почетное место в стене щитов рядом с нами.

Мы сражались до конца той первой ночи и весь следующий день, но к вечеру поняли, что побеждаем, и стали сражаться еще упорнее, и щитовые стены легионов Панмаси начали прогибаться перед нами, а затем рушиться, и его люди начали толпами отступать под знамена Рамсеса, когда поняли, что он египетский фараон и привлекательная альтернатива Аттерику. Затем, когда стемнело, остатки армии Панмаси пали и бежали из города.

Принцесса Серрена была первой, кто приветствовал нас, когда мы вышли через открытые ворота в погоню за Панмаси и его разбитыми легионами.

Когда мы с Рамсесом решили напасть на Панмаси и его приспешников в их крепости за стенами Луксора, я использовал все свое влияние и хитрость, чтобы убедить Серрену, что она обязана Рамсесу и остальным членам своей семьи оставаться в безопасности в Cаду радости и держаться подальше от поля боя. Я беззастенчиво указал ей на то, что она теперь замужняя женщина и, принимая во внимание то удовольствие, с каким она принимала на себя супружеские обязанности, есть все шансы, что она теперь будущая мать. Поле битвы больше не было ее вотчиной. Отныне ее единственной заботой должно быть содержимое ее утробы. Конечно, она ожесточенно спорила со мной, используя все свои немалые уловки, чтобы попытаться завоевать место правой руки Рамзеса при штурме города Луксора. Но, к моему удивлению, Рамсес вступил в спор на моей стороне, требуя от своей жены, чтобы она держала себя и своих будущих отпрысков в безопасности за стенами Cада радости. В этот момент я ожидал увидеть затяжной спор между этими двумя заведомо упрямыми созданиями. Но, к моему удивлению, Серрена почти сразу же капитулировала перед своим новым мужем. Я никогда не ожидал, что Серрена так серьезно отнесется к своим материнским обязанностям. До поры до времени ей удавалось избегать поля боя, но здесь она ждала, чтобы взять верх при первых же признаках мужской некомпетентности. Оглядываясь назад, я должен был ожидать от нее не меньшего.

Ко времени этого воссоединения луна превратилась в тонкую полоску в полуночном небе, и темнота была почти полной. Мы не могли идти по следу, оставленному Панмаси и его уцелевшими всадниками, при его свете. Но я знал, что если дам Панмаси фору в двенадцать часов, то мы никогда его больше не поймаем. Я хотел его. Я хотел отомстить ему больше, чем когда-либо в своей жизни. Я вспомнил все предательства и жестокости, которые он когда-либо совершал по отношению ко мне и дорогим мне людям. Я вспомнил изуродованное тело Пальмиса после того, как Панмаси и его люди покончили с ним, и горе Хуэя и Бекаты, когда они похоронили своего сына. Но больше всего я помнил, как он бил и унижал Серрену, и мне хотелось почувствовать, как он извивается на острие моего меча, когда я вонзаю его в его внутренности.

Но Панмаси уже не было, и все мы были почти обессилены. Мы безжалостно сражались в течение долгой ночи и еще более долгого дня, и большинство из нас уже не были молоды. Почти все мы были ранены. Несмотря на то, что большинство наших ран были поверхностными, они все еще были болезненными и изнурительными. И я устал, устал до мозга костей. Не понимая, зачем я это делаю, я взглянул на Серрену. Должно быть, она увидела в моих глазах что-то такое, что восприняла как призыв - ошибочно, конечно.

- Панмаси - это всего лишь побитая собака, бегущая к своему хозяину, - сказала она мне, и я сразу понял, что она разгадала загадку для нас. Нам не пришлось идти по следу, оставленному Панмаси. Мы точно знали, куда он направляется. И вдруг я больше не чувствовал усталости.

Однако нам все еще нужны были лошади, если мы хотели поймать Панмаси до того, как он доберется до Абу Наскоса, чтобы присоединиться к своему хозяину. Казалось, он взял всех лошадей, которые были ему нужны, чтобы его люди и он сам могли бежать. Тех животных, которые были лишними для его нужд, он искалечил, чтобы лишить их нас. Мало найдется зрелища более страшного, чем прекрасная лошадь с перерубленными сухожилиями на обеих задних ногах. Это было типично для человека, что он предпочитал причинять мучения этим прекрасным созданиям, чтобы насмехаться над нами, а не прогнать их или просто убить. Мне предстояло свести с ним еще один счет, когда мы наконец снова встретимся.

Я так разозлился, что чуть было не напомнил Серрене, что именно она настояла на освобождении Панмаси, когда мы с ее отцом держали в руках этого вероломного негодяя и собирались расправиться с ним, чтобы он больше не причинял нам страданий. Но я не мог заставить себя быть таким жестоким с тем, кого так сильно люблю. Я даже послал ее за теми лошадьми, которых мы держали в Саду радости. Пока ее не было, я ударом меча между ушей вывел из агонии несчастных созданий, которых Панмаси искалечил.

В дополнение к тем, что были в Саду радости, мы нашли несколько невредимых животных, которых не заметил приспешник Панмаси, спеша покинуть город. Таким образом, мы собрали лошадей для двадцати двух моих людей, чтобы начать преследование и предать Панмаси суду.

Естественно, мы с Рамзесом снова запротестовали, когда Серрена объявила, что намерена присоединиться к нам в последней охоте на Панмаси и его сбежавших приспешников. Мы использовали ту же старую риторику относительно бедного маленького зародыша, съежившегося в своем чреве, который мог бы пострадать и даже умереть, если бы его мать была настолько жестокой, чтобы причинить ему тяготы долгого и мучительного путешествия.

Серрена слушала нас обоих с милой улыбкой на лице, кивая головой, как будто соглашаясь с нашими мольбами и протестами. Когда у нас наконец кончились слова и мы выжидающе уставились на нее, она покачала головой. ‘Я только хотела бы, чтобы все, что вы мне рассказываете, было правдой, но у богини Артемиды другие идеи, - сказала она нам. ‘Почти в тот же миг, как ты оставил меня в Саду радости, она послала мне мою красную Луну.’

‘Что же это такое? - Рамзес выглядел озадаченным. Он все еще был очень наивен, когда дело касалось тайн женского тела.

- Скажи ему, пожалуйста, Тата, - обратилась ко мне Серрена.

- Так говорит богиня Артемида, но этого недостаточно. Попробуй еще раз, - объяснил я.

Рамзес задумался на несколько секунд, потом счастливо улыбнулся. - Скажи богине, что я принимаю ее вызов с величайшим удовольствием!’

В течение часа мы закончили наши приготовления к долгой поездке и были готовы преследовать Панмаси и попытаться помешать ему достичь Аттерика в городе Абу-Наскос на севере.

Естественно, никаких дальнейших споров не последовало. Красная луна или нет, но Серрене уже нельзя было отказать. Она ехала с нами.

Давным-давно я научился спать в седле со связанными ногами под грудью моего коня и надежным конюхом, который вел бы нас обоих. Я проснулся за час до рассвета, и мне понадобилось лишь мгновение, чтобы сориентироваться. Я чувствовал себя полностью отдохнувшим и жаждущим первого взгляда на погоню.

‘Мы уже пересекли реку Саттакин?- Крикнул я своему главному конюху. Саттакин был одним из немногих значительных притоков, впадающих в мать-Нил к югу от Луксора.

‘Пока нет.- Он поднял голову, чтобы посмотреть на звезды. ‘По-моему, еще пол-лиги осталось.’

‘Есть какие-нибудь признаки лошадей Панмаси впереди нас?’

‘Слишком темно, чтобы читать следы, не спешившись, милорд. Хочешь, я проверю?- спросил он.

- Нет, мы связаны обязательствами. Не теряй больше ни минуты. Продолжай идти!- приказал я.

Я оглянулся и едва различил темные силуэты Серрены и Рамзеса, следовавших за мной по пятам. Рамсес спал в седле, как и я, и она держала его, чтобы он не соскользнул со спины своего коня. Я еще не разбудил его. Я слышал топот копыт других лошадей, следовавших за нами. Хотя их было много, я не мог разглядеть ни одного в темноте. Не было никакого смысла увеличивать скорость, пока не станет достаточно светло, чтобы видеть далеко вперед, кроме увеличения риска нарваться на засаду, устроенную Панмаси.

Я снова натянул свой боевой лук, воткнув нижнюю часть в луку седла, чтобы усилить натяжение. Затем я перекинул его через плечо, достал из колчана пять стрел и засунул их за пояс, готовясь к быстрому запуску. Я оглянулся и увидел, что Рамсес уже проснулся. Должно быть, его разбудила Серрена. Он также был занят своим оружием, готовя его к немедленному использованию.

Он поднял на меня глаза, и я отчетливо разглядел его черты: быстро разгорался рассвет. Теперь я мог видеть лошадей и всадников, которые следовали за ним. Я быстро пересчитал их, и все двадцать два были на месте. Затем я взглянул вниз на тропу под моей лошадью, и мое сердце споткнулось, а затем забилось быстрее. Было достаточно светло, чтобы разглядеть, что сухая поверхность тропы превратилась в пыль от множества копыт. Следы были сделаны меньше часа назад. Пока я смотрел, один из отпечатков копыт рухнул на землю, превратившись в поток сухой пыли.

Я поднял руку. Люди, следовавшие за мной, сгрудились позади меня и спокойно сидели на своих лошадях. Рамзес и Серрена поравнялись со мной, по одному с каждой стороны, наши сапоги почти соприкасались, так что я мог говорить шепотом.

‘Кажется, я понял, где мы находимся. Впереди земля резко обрывается в ущелье реки Саттакин. Судя по его следам, Панмаси опережает нас не более чем на полчаса. Нам грозила опасность наткнуться в темноте на его арьергард. Однако я почти уверен, что Панмаси остановил свой отряд в ущелье, чтобы дать отдых и напоить лошадей. Они, очевидно, выставили пикеты, чтобы прикрыть свой задний след, но мы все еще скрыты от них этими складками земли там - и там.- Я указал на них, а потом повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда мы пришли.

- Наша лучшая альтернатива - отступить, а затем сделать широкий круг, чтобы опередить его, пока его люди отдыхают. Затем, когда они снова начнут двигаться, они все еще будут следить за своим задним следом, но мы будем находиться впереди них.’

Никто из них не возражал, даже Серрена. Поэтому мы повернули и пошли обратно на значительное расстояние к югу. Затем мы развернулись широким полукругом на восток и переправили лошадей через реку Саттакин, прежде чем она вошла в ущелье и побежала вниз, чтобы соединиться с Нилом.

Мы продолжили свой полукруг и наконец увидели неровную тропу, идущую из Луксора вдоль восточного берега Нила. Мы осторожно приблизились к ней, и когда мы были в нескольких сотнях ярдов от нее, я пошел вперед один пешком, оставив остальную часть нашего отряда скрытым в удобном вади. Когда я добрался до дороги, то испытал облегчение, но не удивился, не обнаружив на ней следов или других примет недавнего пребывания людей.

Река Нил лежала всего в миле или около того к западу и была самым популярным маршрутом для большинства перевозок между Луксором и Абу-Наскосом. Как я и надеялся, Панмаси все еще задерживался на переправе через реку Саттакин, уверенный, что за ним не следят. Нам удалось опередить его. Я бежал по краю дороги, перепрыгивая с кочек травы на пучки сорняков, чтобы скрыть свои следы, и искал неприметный овраг, который мог бы послужить засадой. Это было трудно, потому что холмы вдоль реки Саттакин были почти полностью лишены деревьев, а трава была скудной и редко превышала колено.

Однако боги благоволили мне, как это часто бывает. Я обнаружил неглубокий овраг, идущий параллельно дороге, который был почти незаметен с расстояния пятидесяти шагов, что было приблизительно расстоянием, отделявшим дорогу от оврага. Это была также идеальная дальность поражения для наших изогнутых луков. За нашим оврагом был неприметный выступ скал, который обеспечивал почти идеальное укрытие для наших лошадей. Им требовалось только двое из нашего отряда, чтобы ухаживать за ними. Остальные из нас лежали в овраге, каждый со стрелой в луке, и последующие стрелы были наготове в наших правых руках.

Восходящее солнце едва поднялось над горизонтом на четыре пальца, когда мы услышали стук множества копыт по каменистой поверхности дороги, поднимавшейся вверх по откосу от реки Саттакин. Я устроил пучок травы на краю оврага, чтобы скрыть глаза и макушку, когда выглянул наружу. У каждого второго человека в засаде, голова была значительно ниже губы, а лицо прижато ко дну оврага. Я намеренно делаю различие между полами тех, кто подчинялся моим указаниям, и тех, кто не подчинялся.

Серрена была прямо позади меня и, следовательно, вне моего поля зрения. Все мое внимание было сосредоточено на дороге передо мной и приближающейся по ней колонне людей. Я понятия не имел, что ее голова была поднята и что она использовала меня и мой пучок травы в качестве прикрытия. Она уже привыкла к классическому приседанию лучника, с насаженной на тетиву стрелой и яркими, как у орла, глазами, когда он сосредотачивается на своей жертве за мгновение до того, как начнет наклоняться.

Я позволил Панмаси увести своих людей глубоко в мою ловушку, прежде чем открыл рот, чтобы крикнуть своим людям, чтобы они выпустили свои стрелы, но я был потрясен в тишине безошибочным звуком тяжелого изогнутого лука, который с сорока-дебеновым весом тянул, выпуская стрелу всего в нескольких дюймах от моего левого уха. Это был звук, похожий на треск тяжелой плети бычьего хлыста, многократно усиленный ее близостью. Стрела пролетела мимо моего уха в жидком солнечном пятне. Только такой острый глаз, как у меня, мог проследить полет этой стрелы.

Во главе приближающейся колонны всадников Панмаси был обнажен по пояс. Его шлем и нагрудник были привязаны к седлу сзади. Как и большинство людей, следовавших за ним, он сильно вспотел в жарких лучах раннего солнца. Стрела Серрены поразила его чуть ниже места соединения ребер и на три пальца выше пупка в центре живота. Она погрузилась до оперения, и сила ее подняла его из седла и отбросила назад.. Он изогнулся в воздухе, и я увидел наконечник стрелы, торчащий из середины его спины. Должно быть, она перерезала ему позвоночник, и он кричал от шока и агонии раны. Это был смертельный удар, но, судя по месту раны и углу наклона древка стрелы, ему потребуется некоторое время, чтобы умереть. Серрена нацелила свой выстрел, чтобы убить неизбежно, но и убить медленно и безжалостно.

Я понял, что она берет на себя полное возмездие за муки и страдания, которые Панмаси причинил ей и другим членам ее клана, таким как Пальмис. Я не мог обидеться на нее, даже если это означало, что она пренебрегает моими приказами. По крайней мере, я привык к тому, что время от времени она мне не подчинялась.

Люди Панмаси, казалось, не понимали, что происходит. Почти никто из них не видел как его поразила стрела Серрены. Большинство из них ехали с опущенными глазами, и их передний обзор был заблокирован всадниками, ехавшими впереди них. Когда его сбросило с седла и скинуло на землю, он сбил с ног людей, следовавших прямо за ним. Через несколько секунд вся колонна погрузилась в хаос. Очень немногие из всадников натянули луки, и ни один из них не наложил на тетиву стрелу. Большинство из них были слишком заняты попытками удержаться в седле, чтобы даже понять, что на них напали.

Пока все это происходило, Серрена выпустила еще три стрелы подряд. Я видел, как каждая из них улетела, и еще трое вражеских всадников были сбиты с седел и растоптаны своими лошадьми. В отличие от стрелы, которую она целила в Панмаси, каждая из них пробивала грудную полость, пронзая сердце, легкие или оба органа, убивая почти мгновенно.

- Стрелы на тетеву! Натянуть! Свободно!- Закричал я, поднимая свой собственный лук, пытаясь перехватить инициативу Серрены. Остальные наши воины вскочили на ноги и начали осыпать колонну вражеских всадников градом стрел. С первых же залпов я увидел, как по меньшей мере пятнадцать врагов были сбиты с ног, ощетинившись стрелами. А другие продолжали падать, когда над ними пронеслись последующие залпы.

Когда я впервые увидел их издали, то прикинул, что их общая численность не превышает шестидесяти человек. Таким образом, мы сократили их количество до уровня нашего собственного, имея менее дюжины залпов стрел. Но теперь они поняли, в каком затруднительном положении оказались, спешились и попытались натянуть тетивы своих луков, чтобы дать им возможность ответить на наши залпы.

Тем не менее я очень хорошо понимал, что это были египтяне, которых мы убивали, конечно, заблудшие египтяне, но тем не менее египтяне. Очень скоро я уже не мог больше выносить этой резни и крикнул им: "Немедленно бросайте свои луки, или вы погибнете. Затем я повернулся к нашим людям. - Держите свои стрелы. Дайте им шанс капитулировать. На поле медленно опустилась тишина. Сначала никто не пошевелился. Затем внезапно один из лучников противника нарушил строй и шагнул вперед.

‘Я знаю, кто ты, господин Таита. Я сражался рядом с тобой в рядах легионов фараона Тамоса против гиксосов на поле Сигниума. Ты стоял надо мной, когда я был ранен, и ты нес меня с поля боя, когда эти гиксосские ублюдки сломались и убежали.’

Черты его лица были смутно знакомы, но гораздо старше, чем все, что я помнил. Мы смотрели друг на друга, и казалось, что все творение затаило дыхание. Потом я наконец улыбнулся, потому что меня настигла память. - Не проси меня снова унести тебя с поля, Меримоз. Потому что, клянусь, с нашей последней встречи ты удвоил или утроил свой вес.’

Меримоз от души расхохотался и в знак почтения опустился на колени. - Приветствую тебя, господин Таита. Ты должен был стать фараоном вместо того, кто сейчас оскверняет трон верхнего и Нижнего Египта.’

Меня всегда забавляет, насколько непостоянным может быть обычный человек. Меримоз изменил своей верности за то время, которое требуется, чтобы наложить тетиву на стрелу и выпустить ее.

- Нет, Меримоз! Я даю вам фараона Рамсеса и его принцессу Серрену Лакедемонскую, чей долг и честь сейчас важнее, чем мой.’

Ропот благоговения пробежал по их рядам, когда они узнали имена. Сначала один, потом другой, и наконец все они бросили оружие и упали на колени, прижавшись лбами к земле.

Я подозвал к себе Рамсеса и Серрену и повел их через затихшее поле битвы вниз по капитулировавшим рядам наших бывших врагов. Когда мы подошли к каждому из них, я заставил их назвать свое имя и звание и принести клятву верности королевской чете. Из них только тридцать два остались в живых. Однако каждый из них объявил себя ревностным приверженцем царствования нового фараона.

Наконец мы подошли к генералу Панмаси, который все еще лежал там, где его сразила стрела Серрены. Никто не позаботился о его ранах. Его бывшие верные воины почти не обращали внимания на его стоны, бред и безумные мольбы о воде. Все они держались от него подальше. Но они зачарованно смотрели на нас троих, когда мы подошли и встали над ним.

Я уже говорил вам, как сильно я его ненавидел. Однако даже моей ненависти есть предел. Я задавался вопросом, не низведу ли я себя до того же самого низменного уровня, позволив ему вытерпеть внешние пределы агонии, когда в моей власти было средство покончить с ней чисто и быстро. Я почувствовал, что колеблюсь. Почти сама по себе моя правая рука потянулась к рукояти кинжала, висевшего у меня на поясе. Я заточил лезвие в то самое утро, когда мы ждали в засаде. Как опытный хирург, я точно знал, где расположены главные артерии шеи. Кроме того, я знал, как быстро и почти совершенно безболезненно это произойдет для человека в состоянии Панмаси. Но это было не ради Панмаси, который был нераскаявшимся злодеем. Это было ради меня и моей собственной самооценки.

Прежде чем мои пальцы коснулись рукояти кинжала, я почувствовал, как еще одна пара пальцев сомкнулась вокруг моего запястья. Они были теплыми и гладкими, но твердыми, как полированный мрамор или лезвие синего меча, которым они так искусно владели.

Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину, которая держала меня. Она не ответила на мой взгляд, но говорила так тихо, что никто не мог ее услышать, кроме мужа, который стоял по другую руку от нее.

- Нет! - сказала она.

- Но почему?- Спросил я.

‘Я хочу, чтобы он страдал, - ответила она.

‘У меня нет выбора, - ответил я.

- Но почему?- спросила она.

‘Чтобы я не опустился до его уровня, - просто ответил я.

Она молчала двадцать ударов моего сердца. А потом ее пальцы разжались, и моя рука освободилась. Даже сейчас она по-прежнему не смотрела на меня, но закрыла глаза и кивнула головой в знак согласия.

Я вытащил кинжал из ножен и наклонился, чтобы взять в другую руку пригоршню бороды Панмаси. Я оттянул его подбородок назад, чтобы обнажить всю длину его горла. Я засунул острие лезвия ему за ухо и нанес такой глубокий удар, что металл заскрежетал по позвоночнику, а кровь угрюмыми струями хлынула из сонной артерии. Его последний вздох с шипением вырвался из разорванной гортани. Его тело содрогнулось в последний раз, и он умер.

- Спасибо, - тихо сказала она. ‘Ты, как всегда, поступил правильно, Тата. Ты стал моим советчиком и моей совестью.’

Мы оставили Панмаси там, где он умер - пища для шакалов и птиц. Мы вернулись к броду через реку Саттакин, взяв с собой Меримоза и его спутников, которые так недавно изменили своей верности. Я решил остановиться там и дать отдых нашим лошадям и людям до следующего дня. В тот вечер, когда мы сидели у костра, поедая свой скромный ужин и запивая его кувшином красного вина, мы все трое намеренно отделились от других рядов, чтобы иметь возможность свободно беседовать.

Конечно, мы слегка коснулись кончины Панмаси, что заставило нас некоторое время спокойно размышлять, но затем Серрена резко сменила тему разговора в своей неподражаемой манере.

‘Так почему же мы возвращаемся в Луксор?- спросила она.

- Потому что это самый красивый город в Египте. Ее вопрос застал меня врасплох настолько, что мой ответ был столь же бессмысленным.

‘Мои отец и мать, наверное, уже в Абу-Наскосе, - задумчиво произнесла Серрена. ‘Не говоря уже о моем дяде Хуэе, тете Бекате и всех моих кузенах. Они придут, чтобы спасти меня от Аттерика.’

‘Я согласен, что вся ваша семья, вероятно, расположилась лагерем на берегу Нила, деловито кормя москитов своей кровью, в то время как Аттерик и все его подхалимы уютно устроились за стенами города.’ Я понимал, к чему клонится этот разговор, и пытался его предотвратить. ‘С какой стороны ни посмотри, отсюда до Абу-Наскоса далеко ...

‘Я вовсе не предлагаю ехать верхом. У нас есть более пятидесяти прекрасных кораблей, захваченных у Панмаси и стоящих в Луксорских доках, - напомнила она мне. ‘Если мы поторопим лошадей, то сможем вернуться в Луксор еще до рассвета завтрашнего утра. Затем на быстроходном судне с двумя мачтами, упряжкой крепких рабов на веслах и хорошим речным лоцманом за штурвалом мы могли бы быть в Абу-Наскосе через два-три дня. А теперь объясни мне, где я ошиблась в своих расчетах, умоляю тебя, мой дорогой Тата.’

Я всегда стараюсь избегать споров с хорошенькими женщинами, особенно с умными. ‘Именно это я и собирался предложить, - согласился я. ‘Но я думал, что ты планируешь отдохнуть здесь сегодня вечером и только утром отправиться в обратный путь в Луксор.’

‘Все хорошие планы могут быстро измениться, - серьезно сказала она. Я покорно вздохнул. Она даже не дала мне возможности допить содержимое моего винного кувшина.

Мы ехали всю ночь и добрались до Луксора на следующее утро, как раз когда забрезжил рассвет. Стражники у ворот сразу же узнали нас и проводили в город с величайшим почтением и церемонией. Они окружили Рамзеса эскортом и повели нас в Золотой Дворец Луксора, где Венег уже совещался с временным правительственным комитетом, состоявшим почти полностью из тех людей, которых мы собрали в Саду радости. Многие из них носили окровавленные повязки, словно знаки , и казались помолодевшими от своих недавних военных подвигов.

Они были вне себя от радости, что приняли нас в свою среду. Их первым официальным актом было единогласное одобрение восшествия фараона Рамзеса I на трон верхнего и Нижнего Египта. Рамзес официально принял эту честь и принес царскую клятву с трона. Затем он объявил временный комитет своим последним и полностью легитимным Комитетом. Он также объявил, что избрал господина Таиту первым и старшим министром своего нового парламента.

В то время как Рамзес был занят этими обычными делами, его жена занималась более важными аспектами нашего существования, такими как реквизиция быстрого корабля, чтобы доставить нас вниз по Нилу к воссоединению с ее семьей. Честно говоря, ее брак с Рамзесом был тайной, которую знали только мы трое. Ее государственная свадьба могла быть отпразднована только после того, как были улажены некоторые другие мелочи, такие как присутствие королевских союзников ее отца, чтобы засвидетельствовать процесс. Поэтому было мудрее и дипломатичнее, чтобы Серрена не появлялась публично или официально, пока эти цели не будут достигнуты.

Ближе к вечеру того же дня я поместил свой личный иероглиф на официальном документе, предписывающем Венегу действовать в мое отсутствие в качестве старшего первого министра. Затем мы с Рамзесом растворились на заднем плане и вскоре снова появились в районе причала речной гавани, где незаметно сели на двухмачтовое судно "Четыре ветра", которое тут же подняло якорь и направилось по течению, держа курс на север, к Абу-Наскосу и Срединному морю.

Серрена оставалась внизу, в капитанской каюте, пока огни Луксора не слились с темнотой позади нас. Затем она появилась на палубе так же таинственно и красиво, как вечерняя звезда над ней. Она засмеялась от радости, увидев нас обоих, расцеловала меня в обе щеки и снова скрылась под палубой. Рамсес ушел вместе с ней, и я не видел их обоих до самого утра. Затем последовали три самых счастливых и спокойных дня, какие я только могу припомнить, когда "Четыре ветра" неслись на север к Абу-Наскосу, а течение гнало ее вперед.

На третью ночь я проснулся незадолго до полуночи. Я знал, что мы прибудем в пункт назначения рано утром следующего дня. Так что для меня дальнейший сон был уже невозможен. Я сел на носу и стал ждать рассвета. Лоцман корабля, которого звали Ганорд, подошел ко мне, и, как всегда, я был благодарен ему за компанию. Это был пожилой человек с лицом, похожим на лицо одного из речных крокодилов. У него была пара глубоко посаженных глаз неопределенного коричневого цвета речной гальки, которые ничего не пропускали, и роскошная кремовая борода, спускавшаяся до пояса. Он провел всю свою жизнь, начиная с раннего детства, бороздя реки и берега великого северного моря.

Он знал эти воды, как никто другой; даже я. Он знал имена речных духов и водяных гномов, даже тех, которые исчезли в глубокой древности с уходом древних племен. Он прошел путь от истока Нила, где он падал с неба, до кульминации, где он вливался в Скалистые Врата Хатхор и низвергался в бездну, падая в вечность.

Этой ночью Ганорд говорил о реке, протекающей мимо города Абу-Наскос, ибо это был наш конечный пункт назначения. По его словам, город был впервые заселен примерно тысячу лет назад высшим племенем людей; Ганорд называл их расой полубогов. Они были совершенны в большинстве высших навыков, таких как строительство, чтение и письмо, а также садоводство. Они орошали оба берега Нила и строили укрепления, чтобы защитить себя от окружавших их диких народов. Судя по всему, они разработали способ быстрого перехода с одного берега реки на другой, вероятно, по системе мостов, хотя Ганорд предположил, что это было сделано с помощью колдовства. По его словам, в многочисленных слоях руин под нынешним городом Абу-Наскос до сих пор сохранилось много свидетельств их прежнего присутствия.

Это присутствие внезапно прекратилось около пятисот лет назад, вероятно, в результате серии катастрофических землетрясений. По-видимому, уцелевшее население отошло от Нила и исчезло в северо-восточном направлении к реке Евфрат и Вавилону. Абу Наскос оставался пустынным в течение пятисот лет после этого.

Ганорд понял, что я нахожу его рассуждения увлекательными, спустился на нижнюю палубу и вернулся с сувениром от этих полубогов, который он подарил мне. Это была маленькая ярко-зеленая плитка, не шире моей ладони, на которой была изображена странная рыба с длинными плавниками и золотой головой. Он утверждал, что нашел плитку в развалинах древнего города. Он сказал мне, что это была единственная оставшаяся реликвия первоначального племени.

Я почувствовал себя слегка обманутым, когда наш разговор был прерван восходом солнца и появлением на палубе двух моих самых любимых людей. Мне казалось, что они могли бы так легко занять себя в своей каюте еще на короткое время, не испытывая никакого серьезного дискомфорта.

Однако Ганорд извинился, как только они появились; пятясь и кланяясь, он поспешил присоединиться к капитану "Четырех Ветров" на корме, где тот немедленно приказал укоротить парус, и мы направились через реку, чтобы предвидеть последний поворот, прежде чем город Абу-Наскос откроется перед нами.

Солнце взошло почти в то же время, так что перед нами открылся прекрасный вид на город, раскинувшийся на Западном берегу Нила. В этом месте река была шириной более лиги, а это расстояние человек может пройти за час. Таким образом, верхушки его стен были далеко за пределами досягаемости стрел с противоположного берега.

Они были сложены из массивных плит золотисто-желтого песчаника. Они были высокими и украшенными замысловатыми башнями в стиле гиксосов, которые восстановили город после того, как отняли его у нас, египтян. Нам потребовалось почти столетие, чтобы изгнать захватчика и вернуть то, что по праву принадлежало нам, только чтобы снова потерять его из-за безумного и деспотичного фараона, который теперь скрывался за этим грозным сооружением.

За свою жизнь я повидал не меньше сотни сражений, но это навсегда останется в моей памяти. Оно, казалось, олицетворяло одновременно величие и глупость людей, охваченных безумной яростью войны.

Стены города были отделены от вод Нила узкой песчаной полосой, на которой Аттерик высадил корабли своего флота. Я пересчитал их, когда мы подошли ближе. Здесь было более сотни плоскодонных судов, каждое из которых могло перевозить тридцать или сорок человек. Каменные зубцы городских стен нависали почти прямо над кораблями. С первого взгляда я мог различить груды камней на верхушках стен, которые могли быть сброшены на врага, выходящего на берег, чтобы захватить, сжечь или разграбить любое из судов, лежащих там.

В стене, обращенной к реке, не было ни ворот, ни отверстий, через которые даже самый решительный захватчик мог бы атаковать и получить доступ. Бойницы для стрел находились на середине стены, более чем в ста локтях над уровнем земли.

Войска Аттерика маршировали вдоль парапетов, их шлемы и нагрудники блестели на солнце; очевидно, они надеялись своим присутствием сдержать наши штурмовые отряды. Над ними возвышался лес флагштоков, на которых развевались флаги и знамена полков Аттерика. Они были вопиющим вызовом и предупреждением для армий Гуротаса, которые стояли перед ними из-за реки.

Основная часть армии Аттерика была скрыта массивными стенами замка, и их численность можно было оценить только по кораблям, флагам и табунам лошадей, пасущихся на склоне холма за городскими стенами. В то время как на противоположном берегу реки легионы Гуротаса с их многочисленным снаряжением и снаряжением были видны всем.

Лаконский флот был пришвартован вдоль восточного берега реки, и к нему были привязаны тяжелые тросы. Они предназначались для того, чтобы не дать врагу отрезать их во время тайной ночной атаки. Якорные вахты, вооруженные и бдительные, охраняли их палубы. Их мачты и снасти были украшены множеством цветных флагов, чтобы бросить вызов тем, кто стоял на зубчатых стенах замка Абу-Наскос, обращенных к ним через реку.

На восточном берегу, занятом Гуротасом и его союзниками, не было ни крепостных стен, ни постоянных сооружений. Моему сердцу было приятно видеть лагерь моего старого друга и союзника. Открытый лес простирался по низким холмам, насколько хватало глаз. Но теперь все это было покрыто сотнями палаток и павильонов. Они были разбиты на аккуратные блоки, так что казармы и командные пункты каждой из шестнадцати вторгшихся армий располагались отдельно. За ними находились конюшни для лошадей, стоянка для почти тысячи колесниц и еще более многочисленные тяжелые багажные повозки.

На окраинах этого огромного скопления воинов стояли хижины и лачуги тех, кто едва ли мог претендовать на звание человека. Это были шлюхи и бродяги, неудачники и бездельники, и все остальные отбросы, которые следуют за армией воинов в бой - хотя бы для того, чтобы собирать и грабить трупы.

- Вот боевой флаг моего отца! Внезапно рядом со мной заплясала Серрена, колотя меня по плечу сжатыми кулаками, видимо, чтобы привлечь мое внимание. У нее сильный и болезненный удар.

‘Который из них его? Укажи мне на него, - взмолился я, главным образом для того, чтобы заставить ее прекратить наказание.

- Вот так! Вон тот, с красным Лаконским кабаном.- Моя уловка сработала. Теперь она скорее указывала, чем колотила.

Конечно, знамя Гуротаса было самым высоким на поле боя и самым близким к берегу реки, так же как его штабная палатка была самой большой во всем боевом порядке. Я прикрыл глаза обеими руками, чтобы лучше рассмотреть высокую и стройную женскую фигуру, которая в этот момент вышла из палатки Гуротаса. Потом, узнав ее, я не смог сдержать волнения, и мой голос по громкости сравнялся с голосом Серрены: "А вот и твоя мать, выходит из палатки твоего отца!’

При этих словах Серрена бессвязно закричала, подпрыгивая на палубе и размахивая обеими руками над головой. Техути выпрямилась и удивленно уставилась на нас через воду. Потом она узнала свою дочь и отшвырнула в сторону корзину, которую несла.

- Моя детка! - она заплакала голосом, больше похожим на отчаяние, чем на радость. Она бросилась бежать. Она отталкивала всех, кто стоял между ней и берегом реки, с такой силой, что они растягивались на земле.

Мы стояли на корме корабля. Я выхватил хлыст-посох из рук Ганорда и резко повернул румпель, повернув его носом к земле. Серрена перестала визжать и побежала вниз по палубе, как олень, преследуемый волчьей стаей. Добравшись до носа корабля, она не стала проверять скорость, а нырнула головой вперед за борт и с громким всплеском исчезла под поверхностью Нила.

Мое сердце пропустило несколько ударов, но затем ее голова снова высунулась, и она начала отчаянно плыть к берегу. Она размахивала обеими руками в альтернативных ударах сверху. Ее волосы рассыпались по лицу, как у водяной полевки, и она оставляла за собой на поверхности реки кремовый след.

Всего через несколько секунд после того, как ее дочь достигла берега,Техути тоже нырнула. Я уже почти забыл, какими искусными пловцами были эти двое. Это было действительно редкое зрелище; на самом деле почти неслыханно видеть двух женщин высокого происхождения, вовлеченных в такое экстраординарное представление. Те немногие, кто умеет плавать, делают это в одиночку и тайно, и обычно в обнаженном виде, как ритуальное жертвоприношение Исиде, богине любви, чье лоно имеет соответствующую форму морской раковины.

Мать и дочь сошлись в глубокой воде и так крепко обнялись, что погрузились под воду. Они снова вынырнули на поверхность, все еще прижатые друг к другу, смеясь, плача и задыхаясь. Когда они затонули в третий раз, толпы на берегу реки устремились вперед в ужасном ожидании катастрофы.

Даже я был встревожен и сказал Рамсесу: "Мы не хотим, чтобы они беспокоили крокодилов. Мы должны вытащить оттуда этих двух сумасшедших женщин. Мы разделись до набедренных повязок и бросились за борт. Когда мы подплыли к ним, оказалось, что разделить их невозможно. Мы отбуксировали их обратно к кораблю как единое целое. Ганорд и команда помогли нам перетащить их через планшир под радостные возгласы многочисленных зрителей на берегу реки.

‘Что, во имя мерзкого Сета и всех остальных богов смерти, там происходит?- раздался с берега знакомый голос. Толпа снова расступилась, и король Гуротас направился к берегу реки, хмурясь, как людоед, пока не понял, что две перепачканные и промокшие женщины, которых тащил экипаж маленького речного судна, были самыми дорогими женщинами в его жизни. Тон его голоса изменился, сразу став сентиментальным и плаксивым. ‘Это моя дорогая Серрена! - Он широко развел руками. Они были мускулистыми от того, что владели оружием войны, и покрыты татуировками с ужасными изображениями, чтобы устрашить его врагов. - Иди к своему папе, малышка!’

К этому времени у Серрены кончился воздух, чтобы кричать, но у нее все еще было более чем достаточно сил, чтобы бегать и плавать. Она вырвалась из моих заботливых рук и повторила весь этот дикий спектакль. Она бросилась вниз по палубе "Четырех Ветров", щедро обрызгивая ее нильской водой, и ее горячо преследовала мать. Вскоре они снова бросились за борт и поплыли к берегу.

- Как ты думаешь, стоит ли спасать их снова?’ Рамсес спросил меня торжественно. ‘Или мы просто дадим им шанс?’

У Серрены была фора для Техути для последнего круга от "Четырех ветров" до восточного берега реки, так что она была первой, чтобы добраться до своего отца. Он поднял ее и подбросил высоко в воздух, как, должно быть, делал, когда она была маленьким ребенком. Он поймал ее, когда она спускалась, и задушил своей бородой и поцелуями. Затем Техути подошла к ним, он поднял ее свободной рукой и, прижав обеих женщин к груди, повел в свою походную палатку.

Мы с Рамзесом поспешно вытерлись и натянули сброшенную одежду, а Ганорд направил "Четыре ветра" к берегу реки. Как только наши нос коснулся земли, мы выскочили на берег и пробились сквозь возбужденную толпу к палатке, в которой скрылся Гуротас со своими двумя женщинами. Это был не простой процесс, так как казалось, что все присутствующие хотели похвалить и поздравить нас за спасение Серрены из лап Аттерика. Нас обнимали и целовали мужчины и женщины без разбора. Но в конце концов мы оказались в походной палатке Гуротаса.

Как и большинство вещей, принадлежавших Гуротасу, внутреннее убранство его шатра было чрезвычайно большим и внушительным. На самом деле он соперничал по размерам с залом собраний в цитадели Спарты, который, как и его гости в тот день, составлял почти половину всего экспедиционного корпуса, или мне так казалось. Среди них были придворные и наложницы всех шестнадцати королевских дворов, сопровождавшие Гуротаса из Лакедемона, а также старшие военные офицеры и министры.

Как только мы с Рамзесом вошли в их ряды, Король Гуротас помахал мне рукой с дальнего конца палатки, чтобы привлечь мое внимание, а затем сказал: "Техути и Серрена ушли менять свои мокрую одежду, так что они могут задержаться на некоторое время, возможно, даже на несколько дней.’

Я усмехнулся его шутке, обнял Рамзеса за шею и, приблизив губы к его уху, повторил то, что сказал Гуротас. Толпа, окружавшая нас, насчитывала несколько сотен человек, и казалось, что каждый из них держит в кулаке кувшин с вином и кричит на своего ближайшего соседа, чтобы его услышали. Кроме того, четыре или пять групп играли на полную громкость.

Рамзес оглянулся на меня с серьезным, но покорным выражением лица. ‘Во имя Долоса, беса обмана и хитрости, как ты это делаешь, Таита?’ Когда мы впервые встретились, он проверял правильность моей интерпретации, но больше не беспокоился. Я полагал, что когда-нибудь он научится читать по губам, но пока он этого не сделал, меня забавляло, что я ставлю его в тупик.

Нам потребовалось некоторое время, чтобы пересечь переполненную палатку, но когда мы подошли к Гуротасу, он долго и сердечно обнимал нас обоих, а затем отвел в сторону и провел через дверь в маленькую и уединенную комнату. Тут Гуротас сразу же набросился на Рамзеса. ‘У меня было совсем немного времени, чтобы обсудить с Серреной срочность ее брака с тобой. На этот раз она со мной согласна.Жизненно важно, чтобы мы представили Аттерика всему миру как злодея, который похитил невинную девственницу из ее дома и семьи и подверг ее невыразимым и жестоким мучениям.

‘Ваше Величество, - тут же вмешался Рамсес, - я должен объяснить вам, что ваша дочь подвергалась пыткам и унижениям. Он избил ее и заключил в тюрьму; однако он воздерживался от лишения ее девственности и не позволял никому из своих последователей делать это.’

‘Я воздаю вечную благодарность всем богам и богиням в доспехах небес за то, что это действительно так, - признал Гуротас. - Однако во всех странах мира найдутся те, кто бросит поклеп и клевету на мою дочь. Есть только один способ, которым мы можем от них избавиться.’

‘Для меня будет честью взять Серрену в жены, как только это станет возможным. Тебе не нужно больше ничего говорить, могущественный король Гуротас. Рамзес не смотрел в мою сторону, но я понимал, что бракосочетание, которое я устроил для них раньше, навсегда останется тайной между нами троими.

- Я рад, что мы полностью согласны. Я буду считать большой честью, что ты мой единственный сын. Гуротас встал и посмотрел на меня. - Добрый Таита, может быть, нам стоит посмотреть, не оклеветал ли я двух моих любимых, предложив тебе, что им потребуется несколько дней, чтобы сменить промокшую одежду.’

Рамзес моргнул, а затем бросил вопрос своему будущему тестю: "Когда вы впервые сделали это предложение Таите, Ваше Величество?’

‘Совсем недавно, когда вы двое впервые вошли в мою палатку.’

‘Я не слышал, как вы это сказали.- Он выглядел озадаченным. - Там было так много шума.’

‘Тогда ты должен попросить Таиту научить тебя слышать глазами. Он единственный из всех, кого я знаю, кто умеет это делать.’

Рамзес уставился на меня, и выражение его лица медленно сменилось с озадаченного на обвиняющее. Я знал, что скоро нас будет двое, способных читать по губам; Рамзес позаботится об этом. Я пожал плечами, извиняясь за то, что обманул его. Может быть, это и к лучшему, что он научится этому искусству, потому что я не мог вечно держать его при себе. В предстоящие годы это обязательно должно было оказаться чрезвычайно полезным для нас обоих. Теперь мне стало ясно, что наше будущее неразрывно связано.

Даже в нашем стремлении показать всему миру, что Рамзес и Серрена - муж и жена, будущий Фараон и царица Египта, мы все должны были вести себя достойно и соблюдать установленный протокол.

Задача отнюдь не облегчалась тем, что мы одновременно вели войну, которая обещала стать самой жестокой и беспощадной в истории Египта или любого другого народа на земле.

С присущим мне здравым смыслом и пониманием я решил не впадать в чисто женскую сферу брака и супружества и полностью посвятить себя мужскому аспекту войны и господства. В этом отношении у меня было самое лучшее общество в лице моих старых и верных товарищей Зараса и Хуэя, а также моих более поздних соратников Рамзеса и других царей, как больших, так и малых.

Как всегда, я руководствовался старой поговоркой любого превосходящего воина - Знай своего врага.

Моим врагом был Аттерик Бубастис, но я его не знал. Он был вымыслом, который, казалось, менял форму и профиль с каждым вдохом. Я даже не был уверен, что он все еще был единым существом. В течение следующих двух дней после того, как мы с Рамзесом прибыли в лагерь Гуротаса, мы наблюдали за зубчатыми стенами крепости на дальнем берегу Нила, и я видел многих, кто мог бы быть Аттериком, иногда даже двоих или троих вместе взятых. Некоторые из них напоминали мне Аттерика, который разражался слезами, когда ему угрожали, или был способен довести себя до крика, истерики с пеной у рта.

Однако мы не спешили начинать военные действия. Это был период консолидации и подготовки. Гуротас закончил разбивать лагерь всего за пять дней до того, как мы спустились вниз по реке из Луксора, чтобы присоединиться к нему. Пока еще не все мелкие цари прибыли с севера. Каждый день новые флотилии плыли на юг вниз по Нилу, чтобы присоединиться к нам. Было бы опрометчиво с нашей стороны начать наступление до того, как наши силы будут полностью собраны. Это было сложное передвижение войск, не облегченное внезапным решением Бекаты принять командование.

К счастью, это случилось на частном семейном обеде, устроенном королем Гуротасом, чтобы отпраздновать побег его единственной дочери Серрены от ее похитителей у Ворот мучений и горя. Кроме того, он был задуман как сосредоточение всех воинственных инстинктов семьи на унижении и страданиях, причиненных им беспричинно похищением и пытками Серрены.

Вечер начался с воинственных речей Гуротаса и Хуэя. Затем к ним присоединились трое оставшихся сыновей Бекаты. К этому времени Техути и Беката уже выпили изрядную долю превосходного Лаконианского вина. Беката слушала кровожадные похвальбы своих сыновей и вдруг неожиданно разразилась потоком слез. Настроение гуляк мгновенно изменилось.

Все присутствующие женщины вскочили на ноги и сгрудились вокруг Бекаты, изрекая нежности и соболезнования, в то время как мужчины с недоумением смотрели друг на друга. Затем все мы дружно повернулись к Хуэю. Мы ничего не сказали, но смысл был ясен: это не имеет к нам никакого отношения. Она - твоя жена. Ты должен все исправить!

Хуэй неохотно поднялся на ноги, но ему повезло. Прежде чем он успел подойти к жене, она вскрикнула от ужаса: "Почему я должна посылать всех своих детей на заклание?’

В это мгновение преданная и сплоченная семья разделилась на секты и сегменты.

Рядом с младшей сестрой тут же появилась Техути. - Беката абсолютно права. Мы получили Серрену обратно. Теперь нам не придется вести бессмысленную маленькую войну.’

- Бессмысленную?- крикнул Гуротас. ‘Разве я не слышал, как ты сказала "бессмысленную", моя дорогая жена? Я также слышал, как ты произнесла слово "маленькую"? Ты хоть представляешь, чего мне стоило собрать армию и привести ее сюда, в Египет? Кто-то должен заплатить за это, и этим кем-то не буду я.’

- Будь справедлива к нам, мама, - воскликнул Сострат, второй по старшинству сын Бекаты. ‘Мы только начинаем свою карьеру. Не отсылай нас домой с позором. Весь мир скажет, что мы были слишком трусливы, чтобы остаться и сразиться с самозванцем Аттериком.’

Я смотрел на Серрену. Я знал, что исход зависит только от нее одной. Гуротас сделает именно то, что она хочет, и Техути тоже. Они могли бы оказать сопротивление, но именно Серрена должна была принять окончательное решение. Я заметил, как она взглянула на отца, и тень сомнения омрачила ее взгляд. Потом она посмотрела на свою мать и тетю Бекату, и я увидел, что она приняла решение. Я понимал, что должен действовать быстро, иначе мы все снова отправимся на север, в Лакедемон, возможно, уже завтра.

‘Я думаю, что это жестоко - заставить Серрену провести остаток своей жизни в этой стране, которую она так явно ненавидит. Я думаю, что Беката и Техути абсолютно правы. Мы все должны вернуться домой в Лакедемон и оставить эту проклятую страну на произвол судьбы. Я уверен, что наши союзники, мелкие короли, поймут нашу позицию и не будут ожидать компенсации за то, что они привели свои армии нам на помощь, а затем отплыли домой с пустыми руками. Серрена будет совершенно счастлива в стране своего рождения; живя в каком-то симпатичном маленьком домике с Рамзесом и дюжиной прелестных ребятишек на берегу реки Гуротас. Я уверен, что она поймет, что семейное состояние было потрачено добросовестно. Не для нее это дурацкое и претенциозное имя, Царица Клеопатра ... " к этому времени моя ораторская речь обрела крылья. Мои слушатели были взволнованы, особенно Серрена.

Затем я увидел, как Серрена изменила свое окончательное решение, принятое всего несколько минут назад, так же гладко, как и приняла его.

‘Все, что ты говоришь, правда, дорогой Тата. Но у каждого вопроса всегда есть две стороны. Меня всегда учили, что жена должна безропотно принимать решения богов и поддерживать своего мужа в том, что они ставят перед ним. Со временем я тоже научусь принимать имя Клеопатра, каким бы банальным оно ни было. Если мы с Рамзесом останемся здесь, в Египте, как Фараон и царица, у нас будет достаточно средств, чтобы моя дорогая матушка могла навещать меня, когда захочет. Мы оба научимся ценить красоту и изобилие этого самого Египта. Более того, мой отец не будет обречен на нищету ради меня.’

За этим заявлением последовало ошеломленное молчание, а затем мальчики Бекаты обнялись. Беката снова разрыдалась, но я снова наполнил ее кружку вином, и ей пришлось прервать свои причитания, чтобы попробовать варево.

- Ты приняла горько трудное решение, моя дорогая дочь, - торжественно произнес Гуротас, - однако оно правильное. Он взглянул на меня все так же серьезно, но опустил правое веко и приветливо подмигнул. Мы снова одержали победу, но поражение было совсем близко.

На следующую ночь мы с Рамзесом отправились на разведку Западного берега, на том берегу, где Аттерик построил свою крепость Абу-Наскос. Аттерик не строил ворот, выходящих на реку. Я, конечно, получал описания других ворот, но никогда не видел их. Я знал, что для меня это очень важно. Мы взяли с собой только пятнадцать наших людей. Луна взошла после полуночи, поэтому мы воспользовались темным временем суток, чтобы пересечь Нил и спрятать лодки в камышах. Затем, как только стало достаточно светло, чтобы разглядеть землю, мы тихо двинулись к крепости. Не прошли мы и нескольких сотен локтей, как наткнулись на табун лошадей Аттерика, пасущихся при свете луны. Мы окружили их и послали двух наших людей, чтобы отвезти их туда, где мы оставили наши лодки. Мы повторили этот маневр трижды, постепенно собрав стадо из более чем 150 прекрасных лошадей для колесниц.

Лунный свет великолепно освещал западные стены крепости, открывая мне прекрасный вид на ворота с безопасного расстояния. Я смог оценить внушительные размеры и прочную конструкцию обоих ворот, а также отметить оборонительные стены и рвы, окаймленные заостренными кольями, которые поддерживали их.

По прошествии некоторого времени мы удалились. Добравшись до того места, где мы оставили свои лодки, мы обнаружили, что в соответствии с моим приказом две лодки были использованы для перегона лошадей через реку. Мы последовали за ними в оставшемся ялике. Это было долгое плавание для бедняг; ширина Нила в этом месте превышает полторы лиги. Но когда мы наконец добрались до восточного берега ниже лагеря Гуротаса, Рамзес и я с радостью обнаружили, что все животные благополучно переправились впереди нас без потерь.

Таким образом, ободренный успехом, четыре ночи спустя, вопреки здравому смыслу, я позволил Рамсесу убедить меня попытаться повторить наш набег. Мне больно признаваться, что во второй раз мы не добились такого успеха. Люди Аттерика отогнали оставшихся лошадей и теперь поджидали нас в засаде. Мы отчаянно боролись, чтобы вернуться туда, где спрятали наши лодки. Когда мы наконец добрались до них, то обнаружили, что люди, которых мы оставили охранять их, были убиты, а днища наших лодок выбиты. Половина наших людей не умела плавать. В отчаянии мы разбили поврежденные лодки на отдельные доски. В то же время мы отбивались от решительного преследования противника. Затем мы отступили в реку. Мы дали каждому не-пловцу доску для плавания, а затем толкнули и вытащили их в поток. Когда враг с берега выкрикивал нам оскорбления и пускал вслед залпы стрел, мы позволили течению унести нас прочь. Кроме того, мы потеряли пятерых наших людей, которые либо утонули, либо были захвачены крокодилами. Это означало, что только шестеро из нас выжили и были выброшены на восточный берег Нила. В своем знаменитом томе "История войны" я отмечал, что на протяжении веков каждый военачальник, отличившийся своими заслугами и выдающимися достижениями, пережил хотя бы одно поражение за свою карьеру. Важно только, чтобы он пережил это, а не то, как он это описывает.

К счастью, последний из мелких королей прибыл на восточный берег точно в то же время, что и мы. Это был Бер Сильнорукий Арголид, Царь Беотии в Фивах. В его флотилии было семь кораблей. Они несли 630 воинов и десять его многочисленных жен, включая королеву Хагне, которая прежде была преподобной матерью ордена сестер Золотого лука, прежде чем ее сбила с ног сильная рука.

Они плыли вверх по Нилу из дельты, выстроившись в линию за кормой. Они были поражены, увидев фараона Рамсеса и его главного министра господина Таиту, полуголых и покрытых грязью, барахтающихся по подбородок в Ниле и цепляющихся за несколько сломанных обломков досок . Их удивление быстро сменилось весельем, когда нас подняли на борт флагмана Бера Арголида.

Увидев мое жалкое состояние, Королева Хагне отвела меня в сторону и сняла свою царственную тунику. Затем она протянула ее мне с уверенностью: "Вы нуждаетесь в ней больше, чем я, министр Таита.’

Я благосклонно согласился, больше потому, что хотел оценить ее обнаженную грудь, чем по какой-либо другой причине. Я обнаружил, что Арголид - Сильная рука прекрасно разбирается в молочных железах, и, оглядываясь назад, понял, что туника была удобной и по цвету подходила к моим глазам, хотя рукава и подол были немного коротковаты. Тогда силач и все его офицеры и жены собрались вокруг нас с выражением крайнего нетерпения услышать наш рассказ о горе и беде. К счастью, я предвидел эту пытку и предупредил своих людей, в том числе и Рамзеса, о необходимости соблюдать осторожность.

‘Да тут и говорить не о чем, - скромно возразил я, когда этот вопрос был задан мне Сильной рукой.

‘Я уверен, что это был еще один триумф для вас, милорд.- Королева Хагне заморгала глазами, не оставляя мне иного выбора, кроме как слегка преувеличить.

- Фараон Рамзес и я решили пересечь реку, чтобы захватить как можно больше лошадей Аттерика, чтобы уменьшить количество колесниц, которые он сможет выставить, и, конечно, увеличить нашу собственную численность.- Я видел, как Рамсес моргнул и открыл рот, чтобы поправить меня. Затем он закрыл ее и осторожно кивнул в знак согласия.

‘Вам удалось заполучить какую-нибудь из его лошадей? - Потребовал Сильная рука. ‘Мне так не кажется. Тут он вульгарно расхохотался.

‘У нас их несколько, - с достоинством возразил я.

‘Сколько это - несколько?- он хотел знать. - Пять? Десять?’

‘Немного больше, - признался я. - Чуть больше ста пятидесяти. Но только добрые боги знают, сколько их доберется до нашего лагеря. Конечно, они сбежали, как только вышли на берег перед нами. Конечно, у нас будут потери, но большую их часть мы сможем вернуть. Я вопросительно посмотрел на Рамзеса. - Тебе есть что добавить, фараон Рамзес?- Он покачал головой, ошеломленный моей версией событий. Но в нужный момент вмешалась Королева Хагне.

‘Так вот почему вы и ваши люди так промокли. Тебе пришлось плыть обратно с той стороны реки вместе с лошадьми?- Она была очаровательной и проницательной женщиной. Чем больше я ее видел, тем больше она мне нравилась. Она узнала храброго и проницательного человека, когда увидела его.

‘Вы понимаете наше затруднительное положение, Ваше Величество, - согласился я с ней. - Конечно, нам пришлось уничтожить наши собственные лодки. Хотя они и не представляли особой ценности, мы не могли допустить, чтобы они попали в руки врага.’

Царь Беотии в Фивах задумчиво кивнул, и насмешливая усмешка слетела с его губ. Затем он приказал своим слугам подать нам вина на открытой палубе.

‘Это действительно превосходный урожай, - сказал он мне, оставляя тему Рамзеса’ - и моей собственной изобретательности и героизма. Чужие триумфы скоро надоедают. Свои маленькие неудачи и просчеты лучше держать при себе.

С прибытием в лагерь Гуротаса Арголида Сильной руки все шестнадцать королевских клятвопреступников собрались в одном месте, и долгожданный второй брак Рамсеса и Серрены наконец-то мог состояться. Я был единственным гостем, участником и функционером предыдущей церемонии, поэтому я был полон решимости играть как можно более сдержанную роль во второй раз. У Серрены было все ее племя, чтобы поддержать ее, в то время как у Рамсеса была Беката, которая усыновила его, и ее сыновья, которые смотрели на него как на своего брата. На самом деле я им не был нужен.

Я был в состоянии заняться делом, которое не давало мне покоя с тех пор, как мы отплыли из Луксора на "Четырех ветрах" с Ганордом в качестве лоцмана. Это он дал описание племени высших существ, которые в древности построили и заселили древний город, некогда занимавший место на противоположном берегу, где теперь стоял Абу Наскос.

Я порылся в карманах и нашел глиняную табличку с изображением рыбы с золотой головой, которую дал мне Ганорд. Я еще раз внимательно осмотрел ее. Однако она оставалась красивой, но совершенно загадочной. Я спустился на берег реки и стал искать "Четыре ветра" среди маленьких лодок и кораблей, стоявших здесь на якоре. Однако лодочники сказали мне, что корабль вернулся в Луксор, когда я гонялся за дикими лошадьми на Западном берегу реки. Никто не знал, что случилось с Ганордом. Я показал им плитку с золотыми рыбками. Они согласились, что это было интересно, но никто из них никогда не видел ничего подобного раньше.

Я смастерил кошелек из дубленой кожи выдры, который точно подходил к плитке, и повесил его на шнурке вокруг шеи, так что он свисал вниз под мою тунику. Мне доставляло удовольствие теребить плитку между пальцами, пока я размышлял.

В течение следующих нескольких дней я стал прогуливаться по берегу реки в одиночестве. Но я никогда не был одинок. Я - дитя Нила, но дата моего рождения неизвестна. Однако я знаю, что Нил был моим со дня моего рождения, когда бы это ни случилось. Я любил его и чувствовал, что он любит меня в ответ.

Я нашел приятное местечко в тени дерева, откуда открывался вид на широкий поток реки и крепость Абу-Наскос на Западном берегу. Это была точка, где несколько небольших островов образовывали цепь поперек Нила. Все они густо заросли древними деревьями и лианами. Здесь река была около полутора лиг шириной, так что острова находились всего в четверти Лиги друг от друга. Я подумал, что, вероятно, смогу проплыть это расстояние менее чем за пол оборота песочных часов. Я улыбнулся про себя и покачал головой: зачем мне это нужно?

Я отбросил эту мысль и встал. Как обычно, я держал в правой руке плитку с золотыми рыбками. Но на этот раз она ужалила мой большой палец. - Я вскрикнул с удивлением. Это было почти как укус осы, но не так сильно. Я переложил плитку в другую руку и осмотрел большой палец. Не было никаких признаков укуса, никакого воспаления, и дискомфорт быстро исчез. Я немного подумал об этом и вернулся в лагерь.

В тот вечер Техути настояла, чтобы я присоединился к ней и Гуротасу за ужином. Рамсес и Серрена тоже были с ними, и я уже несколько дней никого из них не видел. Мы провели вместе очень приятный вечер, обсуждая предстоящую свадьбу.

На следующее утро я проснулся рано, еще до восхода солнца. Я оделся и пошел по буксирной тропе вдоль Нила. Добравшись до места напротив цепи островов, я сел на ту же гладкую скалу, что и накануне вечером. Я почувствовал себя очень расслабленным и, не думая об этом, вытащил рыбью черепицу из-под туники и начал лениво тереть ее. Над моей головой в ветвях вила гнезда стая черноголовых птиц-ткачей. Не знаю, как долго я наблюдал за ними, но мне вдруг захотелось есть, и я понял, что в то утро еще ничего не ел.

Я встал, и плитка ужалила меня так сильно, что я уронил ее и пососал палец. Он болтался на шнурке у меня на груди. Именно тогда я впервые осознал, что плитка была пропитана эзотерическими силами. Я снова коснулся ее пальцем. Никакой реакции не последовало. Я потер ее между большим и указательным пальцами, ожидая еще одного неприятного укола. Реакции по-прежнему не было. Но у меня пропал аппетит. Я был поглощен другими мыслями, кроме еды.

Я поменял свое место, чтобы солнечный свет падал прямо на плитку. Я рассматривал ее так, словно видел впервые и никогда раньше. Я пересчитал чешую на теле рыбы. Я так же внимательно осмотрел плавники и хвост. Я не мог обнаружить никакого другого тайного смысла или значения. Затем я осмотрел обратную сторону плитки. На ней не было ни царапин, ни малейшего намека на иероглифы или клинопись. Когда я снова повернул ее, то заметил кое-что, что ускользало от моего внимания до того момента, когда я повернул ее под углом к солнечному свету. На заднем плане, за силуэтом рыбы, виднелось несколько маленьких ямочек. Они могли быть сделаны острием острой иглы до того, как глина была обожжена в печи. Когда я изменил угол света, они исчезли. Затем они снова появились, когда я повернул ее в противоположном направлении.

Я пересчитал эти неровности. Их было четыре: два позади хвоста рыбы и два впереди носа. Я задумался над их значением, но так ничего и не нашел. Это испортило мне настроение. Я знал, что, должно быть, что-то упускаю. Я снова почувствовал голод. Я побежал обратно в лагерь и обошел вокруг кухни. У поваров было несколько холодных сосисок, оставшихся после полуденной трапезы. Они были жирными и пересоленными, но я ел их, бросая вызов богам, которые, как я чувствовал, делали меня своим шутом, и не в первый раз.

В отчаянии я побрел обратно к своему камню у реки, где сидел, отрыгивая неприятные воспоминания о своих сосисках. Я снова вытащил рыбью черепицу из-под туники. Я поднес ее к солнцу, повернув так, чтобы четыре точки появлялись и исчезали. Я опустил плитку и посмотрел на реку Нил.

Я уставился на цепочку маленьких, почти одинаковых островков, протянувшихся по зеленой воде к дальнему берегу. Но они никак не были связаны с моей тайной ... или были?

Я почувствовал легкий холодок возбуждения, достаточно сильный, чтобы волосы на моих руках встали дыбом, когда я понял, что в реке было четыре почти одинаковых острова, столько же, сколько точек на керамической плитке. Это была тонкая и слабая связь, но четыре - магическое число Инаны, а Инана-моя богиня-хранительница. Я знал, что должен посетить по крайней мере один из четырех островов.

Я мог бы взять лодку и быть на первом острове меньше чем через час. Но я знал, что со стен крепости на противоположном берегу реки наблюдают враждебные глаза. Я умел плавать быстрее, чем грести на лодке, и с другой стороны реки моя голова казалась не намного больше головы выдры.

Я двинулся вверх по берегу реки, держась подальше от кромки воды, чтобы меня не заметили со стен Абу-Наскоса. Когда я добрался до ближайшего острова, расположенного прямо на линии крепости, я перебрался на берег реки и скользнул в воду, пока она не достигла моего подбородка. Я остановился, чтобы проверить свое снаряжение. На набедренной повязке у меня висел пояс с ножом. Я вытащил нож из ножен и попробовал острие и лезвие на большом пальце. Он был зловеще острым. Я сунул его обратно в ножны. Затем я поправил шнурок мешочка, в которой лежала керамическая плитка, так, чтобы он свисал мне на спину, а не на грудь, где мог обвиться вокруг моих рук при каждом взмахе.

Я оттолкнулся от берега и направился к ближайшему острову, следя за тем, чтобы не всплыть на поверхность ударами рук или ногами. Мне пришлось резко повернуть против течения вверх по течению, чтобы держать голову на одном уровне с островом и крепостью за ним.

Добравшись до острова, я ухватился за лиану, которая свисала у меня над головой, и потянулся вниз ногами, чтобы найти дно. Это был мой первый сюрприз. Дна не было. Берег острова отвесно уходил в глубину реки. Я вцепился в лиану и сделал несколько глубоких вдохов. Затем я отпустил свою хватку и поплыл вниз, как ныряющая дикая утка. Я посмотрел вниз сквозь прозрачную воду, ожидая в любой момент увидеть очертания дна. В конце концов я был вынужден отказаться от этой попытки, так как мои легкие начали болеть и вздыматься.

Когда я вынырнул на поверхность, я снова схватил висящую лиану и набрал полные легкие сладкого воздуха. Придя в себя, я подплыл к отвесной скале, которая образовывала берег острова. С помощью корней и веток я вскарабкался на каменную стену и добрался до плоской вершины острова. Я сидел там, пока не сориентировался и не переориентировался. Затем я пробрался сквозь густой подлесок и пошел вдоль края, пока не вернулся к исходной точке.

Я понял, что остров имеет форму пня дерева, а не обычный расплющенный силуэт блина. И под поверхностью, и над ней все было прямо вверх и вниз. Вершина была круглая и приплюснутая. Он не был похож ни на один другой остров, который я когда-либо знал. Он меня заинтриговал, но густая растительность не позволяла точно определить его форму и размеры. Я начал переходить ее из стороны в сторону, карабкаясь по поваленным деревьям и пытаясь голыми руками добраться до коренной породы. Однако корни деревьев и растений были переплетены. Я рубил их ножом, но безрезультатно. С возрастом они ожесточились.

Я чувствовал, что здесь должно быть спрятано что-то необыкновенное. У нас с богиней Инаной странные отношения, но я понял, что обычно могу положиться на нее. Она никогда не обманывала меня, по крайней мере, насколько мне известно. Примерно через час мне снова пришлось отдохнуть. Я опустился на землю, прислонившись спиной к стволу дикой смоковницы.

‘Так что же ты ожидал здесь найти?- Спросил я себя. Я часто разговариваю сам с собой, когда остаюсь один. Я задумался над этим вопросом. Потом осторожно ответил: "Я ничего не ожидал. Но я надеялся на знак или послание от стариков.- Под стариками я подразумевал тех, кто жил здесь в древности.

- Как еще один укол в палец? - Вопрос был задан моим голосом, но не мной. Я огляделся в диком недоумении и увидел ее. Она стояла среди деревьев на краю моего поля зрения. Она была просто еще одной тенью среди теней. Однако я знал, что это она.

- Инана! - Я назвал ее по имени, и она засмеялась – звонко, как колокольчик, и сладко, как соловей. Затем она заговорила снова, но на этот раз своим невыразимо прекрасным голосом.

‘Если ты не видишь, куда смотришь, то смотри туда, где никогда не увидишь.- Она снова засмеялась и исчезла. Я вскочил на ноги и протянул к ней обе руки, но она уже исчезла.

Я знал, что бежать и звать ее бесполезно. Я делал это уже много раз. Я снова опустился на то место, где только что сидел. Я чувствовал себя обделенным.

Потом я почувствовал, как что-то резко укололо меня. Я потянулся назад, между голыми ягодицами. В мою тайную плоть впилось что-то твердое и острое, как акулий зуб. Я взял его между пальцами и вытащил, морщась от острой боли.

Осторожно держа его, я поднес его к глазам и уставился на него. Я почувствовал, как мое сердце подпрыгнуло, а кровь закипела в жилах. Я потянулся через плечо и нашел кожаную сумку, в которую положил идеальную керамическую рыбью плитку, подаренную мне Ганордом.

Я положил неповрежденную плитку на ладонь, а затем положил острый осколок, который извлек из-под себя, между ягодицами. Фрагмент был идентичен углу всей плитки.

Однако в том месте, где она была сломана, острие было острым, как игла, и мокрым от крови с моей задней части. На другом конце она расширялась, превращаясь в голову золотой рыбки, которую я так хорошо знал.

Я положил фрагмент поверх первоначальной целой плитки, и они идеально слились. Они были отлиты по той же самой форме, возможно, тысячу лет назад.

Я видел в этом признак того, что старики были здесь до меня и были здесь снова. Я знал, что они пытаются сказать мне что-то важное. Я взял плитку в одну руку, а осколок в другую и сосредоточил все свое внимание на них. Некоторое время ничего не менялось, а затем постепенно четыре точки на фоне всей плитки стали более интенсивными и, казалось, светились, как крошечные звезды.

- Четыре! - Я прошептал число вслух. Я знал, что близок к разгадке. - Четыре, а не один или два ... - я осекся, поняв, что это значит. - Они напоминают мне, что есть четыре острова, а не один. Если решение не находится на первом острове, я должен искать его на трех других!’

Я сунул всю плитку и осколок обратно в кожаный мешок, а затем вскочил на ноги и направился к западной стороне крошечного острова. Оттуда я глядел через реку на три других острова и башни крепости Абу-Наскос. Почти сразу же я нырнул в густой подлесок. Два вражеских сторожевых судна кружили над островом, ближайшим к моему. У них было по две пары весел с каждой стороны и по паре человек на каждом весле. На мачтах их лодок не было парусов, но на перекрестках стояла пара лучников. У них были наготове стрелы, и они осматривали подлесок второго острова. Пока я смотрел, ближайший сторожевой корабль изменил курс и направился прямо ко мне. Я отполз в сторону и, как только меня заслонила растительность, вскочил на ноги, побежал на противоположную сторону острова и нырнул с отвесной скалы. Как только я вынырнул, то сразу же направился к лагерю Гуротаса. Казалось, враги знали, что я здесь, и искали меня, но я не был уверен. Возможно, это просто совпадение.

Это было легкое плавание, и я использовал это время, чтобы пересмотреть то, что я видел и узнал, пока был на первом острове. Были две важные вещи, к которым мой ум постоянно возвращался. Во-первых, необычная форма острова. Вторым был осколок зеленой керамики, который вонзился мне в ягодицы и который был точно таким же, как та часть плитки, которую Ганорд дал мне перед тем, как снова исчезнуть на юге.

Я продолжал прокручивать в уме эти две аномалии, пока плыл. Я был уже на полпути к восточному берегу и лагерю Гуротаса, когда мне в голову пришла первая возможность, вернее сказать, первая невероятность. Это было так странно, что я выкрикнул эти слова вслух. - Мог ли остров быть построен древним человеком по какому-то замыслу, а не по произволу случайной природы?’

От волнения я проглотил полный рот нильской воды, и мне пришлось остановиться в воде, чтобы откашляться. К тому времени я уже был готов к своей второй невероятности: "А если это так, то строил ли древний человек и остальные три острова по тому же плану? И если да, то почему он сделал такую нелепую вещь?’

Я поплыл дальше, все еще обдумывая свою третью невероятность. И снова Ганорд дал мне ответ. ‘Может быть, потому, что он хотел переправиться через реку быстро и тайно, словно с помощью колдовства?- Я перестал грести и поплыл по воде, осознав всю чудовищность своего предположения. Я обдумывал возможность того, что древний человек мог спуститься под воды Нила, а не перебраться через них на лодке или по мосту. Я склонен к странным представлениям, подобным этим. Я даже рассматривал возможность того, что человек может летать. Признаюсь, я отверг эту фантазию, неохотно признав, что у него не получится вырастить крылья. Однако я знал, что могу нырнуть на дно реки. Я продемонстрировал эту способность в течение последнего часа. Но даже мой разум отказывался переправляться с одного берега Нила на другой за один глоток воздуха. Расстояние составляло почти полторы лиги. Конечно, невозможно точно измерить расстояние над водой, или скорость корабля, или, если уж на то пошло, скорость плывущего человека. Я все еще обдумывал возможные варианты, когда добрался до восточного берега реки чуть ниже по течению от лагеря Гуротаса.

Я был по пояс в воде и брел к берегу, когда меня околдовал мелодичный голос Серрены, зовущей меня по имени: "Тата, разве ты не знаешь, что в этой части реки водятся крокодилы и люди, которые еще опаснее?’ Как всегда, она знала, когда я нуждаюсь в ней больше всего. Она бросилась вниз по берегу Нила, чтобы спасти меня. Конечно, Рамзес не отставал от нее и был столь же заботлив.

Хотя в последний раз я видел их вчера, мне очень не хватало их обоих. Эти двое снова спасли мне жизнь; как только мы достигли суши, мы могли перейти к более монументальным событиям.

‘Мы назначили день нашей свадьбы ... - задыхаясь, начал Рамзес.

- Это на послезавтра в полдень! - Серрена закончила за него.

- Надеюсь, он будет так же хорош, как тот, что я тебе дал.’

- Ничего не может быть так хорошо, никогда больше.- Она подошла на цыпочках, чтобы поцеловать меня.

Все военные усилия были отложены до свадьбы, хотя, если бы Аттерик Бубастис пожелал обсудить наше решение, мы были готовы пойти ему навстречу. С этой целью я носил меч на бедре и танцевал с хорошенькими девушками. Я с трудом научился никогда не доверять сводному брату Рамзеса. Зубчатые стены Абу-Наскоса на дальнем берегу Нила были усеяны сотнями любопытных голов, когда он и его разбойники наблюдали за нами и пытались понять, что играют марширующие оркестры и танцующая толпа.

Все наши женщины носили на головах гирлянды полевых цветов, а молодые и красивые женщины были обнажены до пояса, что я находил приятным условием. По мере того как кувшины с вином переходили из рук в руки хорошенькой маленькой девочки, танцы становились все более заброшенными, музыка - все громче, а слова хора - все более рискованными. Некоторые из наиболее просвещенных молодых дам ускользали в лес со своими фантазиями или, в некоторых случаях, со своими фантазиями и возвращались, сияя не только доброжелательностью.

Каждый из шестнадцати королей произнес речь, в которой пожелал жениху и невесте вечного счастья, а затем осыпал их экзотическими и экстравагантными подарками. Среди них были слоны и погонщики, чтобы ездить на них, корабли и рабы, чтобы грести на них, стихи и поэты, чтобы петь их, трубы и барабаны и музыканты, чтобы играть на них, алмазы и сапфиры и короны, чтобы показать их, прекрасные вина и кувшины из серебра и золота, чтобы сделать их более приятными для питья.

Однако я отобрал двести наших самых воинственных воинов и уговорил их умерить количество выпитого за день вина. Тем временем Гуротас, Хуэй и я выбрали позиции вдоль берега Нила, которые были наиболее привлекательными для головорезов Аттерика, чтобы начать тайную ночную атаку. Когда солнце село и наступила ночь, звуки музыки и веселья не ослабевали, а, скорее, значительно увеличивались в размере.

Гуротас, Хуэй и я тихо вывели наших отборных людей из лагеря к позициям засады на берегу Нила, которые мы выбрали в дневные часы. Я не сообщил Рамзесу о наших намерениях. Теперь я знал его так же хорошо, как самого себя. Он бы настоял на том, чтобы присоединиться к нам. Однако мне не хотелось добавлять труп ее мужа к списку свадебных подарков Серрены на следующий день.

Нам не пришлось долго ждать. Примерно через час шум веселья в лагере позади нас начал стихать; в течение следующего часа он почти совсем прекратился. Капитаны Аттерика выбрали момент ну; я знал, что это было очень маловероятно, что сам Аттерик мог бы принимать какое-либо участие в ночной атаке.

Над темной тенью дальнего берега показался клочок желтой Луны, и его отражение заплясало на поверхности реки. Это был замечательный фон для массы маленьких лодок, которые толпились по воде от Абу-Наскоса к тому месту, где мы ждали.

- Прямо в пасть тигру. Гуротас тихо засмеялся рядом со мной. ‘Я и сам не смог бы устроить это лучше.’

‘Не согласен, - прошептал я в ответ. - Они по меньшей мере на три локтя выше по течению.’

‘Примерно до левой ноги хорошенькой девушки, - заметил он. - Я нахожу это расстояние вполне приемлемым.’

Однако я позволил им подойти еще ближе, пока люди на носу ведущих лодок не прыгнули за борт и не приземлились по пояс, а затем начали подтягивать лодки на последние несколько локтей к нашему берегу.

- Да? - Спросил я Гуротаса.

- Да! - он согласился, а я засунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Мои лучники держали свои стрелы наготове. По моему свисту они отпустили их, как один человек, и ночной воздух наполнился волнами ветра сотен оперений. За этим последовал глухой стук наконечников стрел, врезавшихся в человеческую плоть, и крики раненых, которые падали, борясь с водой, достигавшей их голов.

Хаос охватил флотилию Аттерика. Некоторые из лодок попытались отвернуть и столкнулись с другими, следовавшими за ними по пятам. Они опрокидывались и барахтались. Люди коротко вскрикивали, когда тяжесть доспехов увлекала их под воду. Другие кричали дольше и сильнее, когда наши лучникибили их.

Затем несколько наших людей выбежали вперед с горящими факелами и бросили их на груды сухого хвороста, которые мы сложили вдоль берега реки. Трут вспыхнул сразу, и пламя взметнулось вверх, осветив ночь и показав в мельчайших подробностях лодки и людей на их борту. Наши лучники пускали стрелы в тени, их залпы были беспорядочными. Но теперь их цели стали яснее, и бойня стала более эффективной. Менее чем половине вражеских лодок удалось повернуть назад к западному берегу, но даже они были наполовину заполнены ранеными и убитыми.

Затем наши люди отложили луки и перешли вброд на мелководье, обнажив ножи, чтобы справиться с оставшимися ранеными и убедиться, что их унесло течением или что они оказались на дне реки под тяжестью своих доспехов.

Мы должны были принять во внимание тот факт, что завтра в этом районе должно было состояться радостное бракосочетание. Мы хотели избежать криков и стонов тех бойцов, которые выжили, и зловония тех, кому повезло больше.

К полудню следующего дня все следы конфликта были уничтожены. Пепел и лужи засохшей крови на берегу реки были покрыты белым песком. Течение уносило плавающие трупы на север, к морю, или же их броня ставила их на якорь в темных и глубоких заводях, где крокодилы и другие обитатели Нила совершали свои последние обряды.

Мы окружили наш лагерь бронзовым кордоном на восточном берегу Нила, напротив крепости Абу-Наскос. Лошади следовали за колесницами, и каждый из наших десяти тысяч воинов был в полной боевой готовности и вооружен от гвоздей в подошвах сандалий до пика бронзового шлема.

Принцесса Серрена наконец выбрала себе почетных матрон, чтобы сопровождать ее к алтарю, посвященному Исиде, египетской богине любви и брака, и Лакедемон - богине любви Афродите. Она начинала с шестнадцати дам, по жене каждого из мелких королей. Но это привело к горечи и язвительности, к слезам и взаимным обвинениям среди жен, которые не были избраны. Серрена и королева Техути были вынуждены увеличить их число сначала до тридцати двух, а затем до сорока восьми, но их единственным условием было то, что свадебные подарки будут увеличены на то же количество. Это было решение, которое удовлетворило всех – и не в последнюю очередь Серрену. Дары были сложены высоко перед алтарем богинь. Позади них собрались многочисленные отряды полков, по очереди исполняя боевые гимны, которые были вызовом нашим врагам на противоположном берегу матери-Нила и объединяющим призывом к нашим союзникам, стоявшим квадратом рядом с нами.

По мере приближения полудня музыка становилась все громче и неистовее, обнаженные мечи выбивали дробь на сверкающих бронзовых щитах, и десять тысяч голосов сливались, как гром небесный. Затем, когда пробил час, наступила внезапная тишина, такая полная, что это была атака на человеческое ухо, поразившая весь мир.

Ряды десяти тысяч беззвучно расступились, и вперед выступила высокая и властная фигура фараона Рамзеса, нового правителя нашего Египта. Он прошествовал к алтарю богинь Исиды и Афродиты, затем, повернувшись лицом к воротам женского лагеря, где находилась Серрена со своими почетными матронами, поднял правую руку, и началось пение.

Сначала оно было сладким, теплым и тихим, как летний бриз с волн ленивого океана. Затем оно превратилось в пение радости и оду любви. Ворота женского лагеря распахнулись, и сквозь них проплясали две шеренги женщин, одетых в радужные одежды. В каждой колонне было по двадцать пять женщин. Их ноги были босы, а волосы украшены лентами и цветами. Они смеялись и пели, хлопая в ладоши или бренча на лире, китаре и других струнных музыкальных инструментах. Правую колонну возглавляла царица Техути, а левую - ее сестра, принцесса Беката.

Между двумя рядами шли мужчина и две женщины. Это был король Гуротас, весь в золоте и драгоценностях. В короне у него были рубины, а на туфлях - бриллианты. Его туника была из пурпурного шелка, а штаны - из кремового. Его бурное веселье было настолько заразительным, что его люди не могли сдержаться и смеялись вместе с ним.

Женская фигура справа от него была высокой и гибкой. Она доставала Гуротасу до плеча, но с головы до кончиков пальцев ног была покрыта золотой тканью, сверкавшей в лучах полуденного солнца. И все же она держалась с такой грацией и энергией, что, несмотря на то, что лицо ее было скрыто вуалью, ни один человек, взглянувший на нее, ни на миг не усомнился бы, кто она такая.

Египетский фараон Рамсес протянул к ней обе руки, и король Гуротас, сделав пируэт, заставил свою дочь пересечь разделявшую их пропасть и в конце концов присел в глубоком реверансе у ног ее жениха. Рамзес взял ее за руки и поднял на ноги. Затем он потянулся за золотым покрывалом, покрывавшим ее голову, и с размаху откинул его, представив принцессу Серрену во всем ее истинном великолепии с вершины ее сияющей головы, чьи замечательные золотые локоны были украшены сеткой и жемчугом, вниз по волнистому многоцветному шелку, который цеплялся за каждую выпуклость и впадинку ее тела и конечностей.

Человек или Бог, но в тот день среди нас не было ни одного, кто не признал бы ее самым прекрасным созданием, какое мы когда-либо видели.

Они начали танцевать, и мы танцевали вместе с ними. Только когда солнце село и наступила темнота, жених и невеста удалились в приготовленное для них жилище. Тем не менее, празднование продолжалось до конца той ночи.

Я танцевал и с Техути, и с Бекатой, а потом ускользнул и вернулся в свою палатку, не попробовав ни капли превосходного вина Гуротаса, которое, признаюсь, испытывало мою решимость почти до предела. Я проспал до двух часов до восхода солнца, затем проснулся в самый темный час ночи и спустился к реке, осторожно обходя пропитанные водой туши, разбросанные наугад, как жертвы жестокой битвы.

Ориентируясь только по звездам, одетый в набедренную повязку, с ножом в ножнах и сумкой с рыбьими черепицами на шее, я шел вброд, пока вода не достигла моего подбородка, и тогда я начал плыть. Я без промедления миновал знакомый первый остров и направился ко второму. Я уже начал опасаться, что не заметил его в темноте, как вдруг он возник передо мной, освещенный первыми проблесками зари. Я наклонился, чтобы подойти к нему со стороны реки, используя большую часть острова, чтобы прервать течение.

Затем я нырнул вниз, к основанию острова на дне реки. К этому времени свет уже достаточно усилился, чтобы я мог сравнить образование второго острова с первым. Я был поражен, обнаружив, что он был идентичен почти во всех отношениях. Он был такого же размера или настолько близок к нему, что это не имело большого значения. Он тоже был крутой, как и первый, отвесно поднимавшийся со дна реки. Теперь я мог быть уверен, что оба они были построены людьми, вероятно, одним и тем же человеком или людьми.

Это, должно быть, потребовало большого труда и почти не принесло никакой пользы или выгоды. Ни один из двух островов, которые я посетил до сих пор, не был достаточно высок над водой, чтобы быть полезным в качестве сигнальной башни; на самом деле они, казалось, были намеренно построены низко, чтобы избежать обнаружения. Тот факт, что они были построены в глубокой, быстрой воде, подчеркивал трудность работы, проделанной древними народами. Я рассматривал возможность того, что это остатки плотины или шлюза, но они были расположены слишком далеко друг от друга, и на берегу реки не было никаких признаков того, что была попытка направить воду в другое русло для каких-либо целей, таких как орошение или домашнее использование.

Теперь уже было достаточно светло, чтобы разглядеть опоры для рук и ног и взобраться по стене на вершину сооружения. Поднимаясь, я понял, что это такая же круглая башня с плоской вершиной, но не такая сильно обветренная, как первая. Когда я добрался до вершины, то увидел, что там были следы высеченной каменной кладки, которая выветрилась за века. Я начал раскапывать и расшатывать каменную кладку, но каждый камень был идеально вырезан и соединен с соседними швами толщиной с волос. Это была кропотливая работа. Через несколько часов я спустился только по пояс и уже готовился бросить это дело или, по крайней мере, передать его команде простых рабочих. Ногти у меня были потрескавшиеся и обломанные. Я горжусь своими руками, и дамы часто хвалят меня за то, в каком состоянии я их держу. Я поднял то, что, как я обещал себе, было абсолютно последней плитой из раскопок, и затем я был поражен тем, что лежало под ней. Я мог видеть только его верхний край, но он был уникальным и самобытным. Я схватил мешочек, висевший у меня на плече, и слегка дрожащими пальцами вытащил обожженную глиняную плитку, которую мне отдал Ганорд. Я измерил его по заглубленной плитке, и он точно соответствовал размеру.

При этом я оставил все мысли о том, чтобы передать эти раскопки другим, особенно простым рабочим.

Я вытащил нож из ножен и начал осторожно снимать странную плитку с основания, которое он занимал на протяжении бесчисленных тысячелетий. Наконец он оказался у меня в руках. Я выбрался из своего неглубокого окопа и сел на корточки, положив новую плитку на колени. Признаюсь, прежде чем сесть, я взглянул на землю под своими голыми ягодицами, чтобы убедиться, что Инана не оставила подо мной острых керамических осколков. Тогда я смогу полностью посвятить себя своему новому приобретению, вернее, моему новому древнему приобретению.

Он был идентичен по размеру и форме моей рыбьей черепице, но во всех других отношениях он был совершенно другим. Рыбья плитка была зеленой, а эта-ярко-синей. На этой плитке была изображена стилизованная морская птица - возможно, стригун – - хотя с тем же успехом это мог быть и страус. Художник не дал ясно понять, в чем состояло его намерение. Кроме того, эта плитка была разграничена тремя точками, а не четырьмя на моей рыбьей плитке.

Я уже начал называть эти два острова рыбьим и птичьим. Я взглянул через реку в сторону крепости Абу-Наскос и подумал, что два других острова, которые я еще не исследовал, тоже были названы древними, возможно, островами крокодила и гиппопотама. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

Я вернулся к своим раскопкам и обнаружил, что вокруг древней шахты проходит целый ряд одинаковых птичьих плиток. Естественно, я был заинтригован этим и продолжал копать в надежде на дальнейшие открытия. Однако на очень коротком расстоянии я наткнулся на линию разлома. Было очевидно, что в земной коре произошел сдвиг, который повредил подслои. Ничто больше не имело смысла.

Все, что я узнал, это то, что древние народы затопили две шахты, одну на Рыбном, а другую на Птичьем острове. Я понятия не имел, насколько глубоко и с какой целью они проделали этот огромный объем работы. Шахта под моими ногами превратилась в груду щебня.

‘А что, если Рыбный и Птичий остров соединены каким-то волшебным образом?’ Я этого не говорил, я даже не думал об этом. Я знал, что это Инана подражает моему голосу. Кажется, ей доставляет бесконечное удовольствие дразнить меня.

Я попытался воспротивиться ее предложению. С какой целью эти два острова будут соединены? Я доказал себе, что человек может существовать лишь очень ограниченное время под поверхностью воды. Я нырял на дно Нила и других мелких водоемов, но только на очень короткое время.

Я посмотрел на Рыбный остров и измерил расстояние взглядом. Мое настроение пошатнулось, когда я подумал о том, чтобы проделать хотя бы одну десятую такого расстояния на одном дыхании воздуха. Я вскочил на ноги и в волнении зашагал взад и вперед. Я топнул ногой по земле, но она была твердой, и под ней не было никаких следов раскопок.

‘А что, если между двумя островами есть туннель, похожий на кроличью нору? - Я задумался и тут же покачал головой. - Вода сама находит свой уровень.- Это была истина, которую я понял для себя, когда был еще очень молод. - Кроличья нора наполняется водой, как и любая другая нора в земле.’

Но я знал, что что-то упустил. Я снова задумался. ‘Почему мои легкие не наполняются водой, когда я ныряю на дно Нила?

- Потому что я запечатываю их, задерживая дыхание.

- Значит, если стены туннеля водонепроницаемы, а входы в него находятся выше уровня воды, то туннель тоже водонепроницаем. Нет никакого способа для воды, чтобы войти.

- Ах, вот в чем загвоздка! Стены туннеля не являются водонепроницаемыми. Они сделаны из земли, а земля пористая.’

- Но если бы древние люди обнаружили другое непроницаемое вещество, которое выстилает стены их туннеля, то они могли бы ходить под волнами. - Последнее было произнесено нежным и чарующим голосом Инаны, и я поднял глаза и увидел, что она изящно прислонилась к дереву, глядя на мои раскопки. Как обычно, ее рассуждения были запутанными, но она привела меня окольным путем к чему-то вроде истины.

- Ганорд предположил, что это было сделано с помощью колдовства, но, как всегда, ошибся. Древние народы пользовались простым здравым смыслом. Как я знаю, и ты тоже. Она встала с дерева, к которому прислонилась, и подошла к краю обрыва. Затем она сошла с него и легко, как падающий лист, упала на поверхность реки далеко внизу. Она пошла прочь по волнам, и серебристый речной туман поднялся облаком, чтобы окутать ее.

Теперь, когда мы наконец собрались, мой первый и единственный долг - поблагодарить всех вас, шестнадцать человек, за то, что вы сдержали свою клятву: оскорбление одного - оскорбление всех. Мы здесь для того, чтобы свергнуть чудовищного тирана, захватившего трон фараонов ... - Гуротас обратился ко всем иноземным царям на зеленой полосе вдоль восточного берега Нила, напротив возвышающейся крепости Абу-Наскос.

Каждый из них был одет в полную боевую форму. Позади них скопились их войска, все десять тысяч человек. Они стояли плечом к плечу, казалось бы, бесконечными рядами: щит к щиту с обеих сторон, мрачные лица под медными шлемами, щиты сверкают, луки еще не натянуты, но колчаны, висящие на каждом плече, полны стрел.

Против них на берегу Нила был выстроен их фл от, весла были погружены, но все вымпелы и флаги развевались -смелое и недвусмысленное заявление о своих воинственных намерениях.

Гуротас закончил свою речь и повернулся к собравшимся барабанщикам. Он поднял меч, чтобы привлечь их внимание. В унисон они поднесли свои барабанные палочки к губам. Гуротас немного помедлил, а затем рубанул клинком направо и налево. Барабаны гремели, как летний гром, и шеренги закованных в доспехи людей двинулись вниз, туда, где ждали военные корабли, чтобы взять их на борт и переправить через мать-Нил к смерти или славе.

Это был сложный и потенциально опасный маневр. Мы намеревались переправить через Нил флот галер, нагруженных колесницами, лошадьми и людьми, и высадить их на противоположном берегу. Эскадроны Аттерика удерживали эту территорию силой. Крепость Абу-Наскос была, вероятно, самой мощной цитаделью в Египте или на всем Африканском континенте, если уж на то пошло. Мы знали, что у Аттерика было много времени, чтобы принять воинственные решения, в то время как Гуротас и его союзники собрали свои собственные силы и проплыли полмира, чтобы противостоять им. У нас были веские основания полагать, что Аттерик завербовал могущественных союзников из-за своих восточных границ и из стран, разбросанных еще дальше.

Сюда, вероятно, входили персы, мидяне и любое из пятидесяти других племен и кланов. Все они слыли прекрасными наездниками и воинами. Однако мой опыт показывает, что репутация очень часто не соответствует действительности, и, кроме того, Персия и средства массовой информации находятся гораздо дальше от Абу-Наскоса, чем Лакедемон.

Тем не менее я уговорил Гуротаса и Хуэя предпринять несколько пробных атак на Западном берегу Нила, прежде чем перейти к решительному наступлению. Мы были уверены, что наши колесницы превосходят колесницы Аттерика, и мы могли бы использовать их для защиты плацдарма вверх по реке от крепости Абу-Наскос, откуда мы могли бы окружить саму цитадель и осадить ее.

Пять дней подряд мы водили наши эскадры вверх и вниз по реке, демонстрируя воинственную агрессию. Некоторые из наших кораблей были набиты вооруженными людьми, но большинство из них имели манекены и пугала, выстроившиеся вдоль поручней палубы. Мы наблюдали за облаками пыли, поднимаемыми колесницами и кавалерией Аттерика, когда они следовали за нашими угрожающими атаками. Мы тщательно оценили численность войск и колесниц Аттерика. Они оказались гораздо больше, чем мы ожидали.

Затем на рассвете шестого дня мы послали большую эскадру вниз по реке в качестве приманки, в то время как Гуротас и я взяли меньший конвой, нагруженный нашими лучшими колесницами и экипажами, на пять лье в противоположном направлении. В предыдущие дни борьбы за позицию мы выбрали лучшую посадочную площадку в десяти милях от крепости Абу-Наскос на Западном берегу Нила. Мы выбрали полосу открытого луга с пологим спуском к реке. Здесь из леса вытекал небольшой ручей, впадавший в главный Нил. У этого ручья было твердое и каменистое дно, в котором колеса колесниц не увязали бы, когда мы выгнали их на берег и вернули бы в конце нашей вылазки.

Когда восходящее солнце поднялось над горизонтом позади нас, мы направили два наших корабля к западному берегу и высадились там. Каждый из наших кораблей нес по четыре колесницы с лошадьми в упряжке и нашими возничими на поводьях. Мы опустили погрузочные рампы на носу лодки, и конные упряжки сошли вниз по ним и поплыли по мелководью вверх по берегу реки. Гуротас вел передовую колесницу, а я командовал последней повозкой в восьмерке. Все наши люди были вооружены тяжелыми изогнутыми луками, которые были натянуты, готовые к немедленному действию, в дополнение к нашим боевым топорам и палашам. Эта экспедиция должна была стать разведывательным патрулем. Цель состояла в том, чтобы установить контакт с силами Аттерика и оценить их силу и численность. Тем временем наша эскадра кораблей встанет на якорь на реке и будет ждать нашего возвращения, готовая снова поднять нас, если мы подвергнемся серьезной атаке на берегу.

До сих пор не было никаких признаков войск Аттерика. Наши колесницы выстроились в плотный строй, и под предводительством Гуротаса мы двинулись вперед по тропе, которая вела через открытое пастбище в лес.

Мы почти достигли густой лесной полосы, когда на нас обрушился оглушительный грохот, эхом разнесшийся по поляне. Это было совершенно чужеродно; я никогда не слышал ничего подобного раньше. Однако я предположил, что это был звук многих военных труб. Гуротас немедленно поднял сжатый кулак, давая знак нашей колонне остановиться. Между тем наши лошади приплясывали, бились головами о брусья, выгибали шеи и взволнованно ржали. Мы, возничие, в изумлении озирались по сторонам, не зная, что и думать об этой суматохе.

Шум стих, но его сменил грохот копыт и стук колес, такой громкий, что он походил на грохот сотен колесниц, несущихся по лесу в полном боевом порядке. Инстинктивно мы встали в очередь, чтобы принять этот заряд.

К нашему удивлению, это была единственная колесница, которая вырвалась из-за деревьев, но она не была похожа ни на что из того, что мы встречали раньше. Она неслась прямо на нас, и не было никаких сомнений в ее враждебных намерениях. Она была в два раза шире любой из наших колесниц и в полтора раза выше. В то время как наши повозки были оснащены одной парой ходовых колес, у этой было четыре боковых, всего восемь.

Наши колесные диски были вырезаны из твердой древесины и снабжены шестью тяжелыми спицами. Каждое из вражеских колес представляло собой отдельный диск из полированного серебристого металла, какого я никогда раньше не видел. Из центральной ступицы торчало изогнутое лезвие длиной с человеческую руку. Кроме того, по периметру каждого колеса через равные промежутки располагались еще четыре лопасти. Все они злобно вращались. Хотя я никогда не видел ничего подобного раньше, было очевидно, что они могут разрубить на мелкие кусочки все, с чем соприкасаются, включая спицы колес нашей собственной колесницы.

Каждая из наших колесниц была запряжена тремя лошадьми. Вражеская колесница была запряжена восемью блестящими черными животными, которые были на несколько ладоней выше в плечах, чем любая из наших лошадей. У каждого из них из середины лба торчал длинный черный рог единорога. Они скакали в ногу друг с другом, из ноздрей у них вырывались струйки пара.

Экипаж наших машин состоял из трех человек, водителя и пары лучников. Вражеский кучер стоял один у вожжей, откинувшись назад, чтобы держать свою упряжку в узде. Он ехал прямо на нас.

Это был высокий грубый человек. Его доспехи были просты и лишены украшений: полированное серебро от горла вниз, очевидно, предназначенное для отражения стрел его врагов. Он был безоружен. Его лук без тетивы лежал в оружейном ящике рядом с ним, как и его палаш. В его затянутых в перчатки руках не было ничего, кроме поводьев колесницы. Однако его шлем был необычным. Он закрывал только правую сторону его лица и макушку. Его единственный глаз был скрыт за узкой щелью в блестящем металле.

Однако левая сторона его лица была полностью обнажена, и это представляло собой ужасное зрелище. Она была сформирована из узловатой и блестящей рубцовой ткани. Его рот был сморщен и искривлен. Веко сардонически опустилось, но за ним зловеще сверкнул сам глаз.

Пока мы мчались навстречу друг другу, я выхватил стрелу из колчана, который держал в правой руке, и приставил ее к тетиве. Тем же движением я поднес наконечник стрелы к поджатым губам и удерживал прицел в течение сотой доли секунды, прежде чем выстрелить. Я видел, как он расплылся в узкой щели, разделявшей нас, летя точно к месту левого глаза на изуродованном лице.

Он был мертв. Я знал это наверняка. Я ожидал, что стрела вонзится ему в череп по самое оперение. Но в самый последний момент он уронил подбородок на грудь. Острие стрелы ударило в гребень его шлема на уровне лба, и она с воем улетела в густые кусты позади него.

Чужой возничий даже не моргнул при этом ударе. Вместо этого он сосредоточил все свое внимание на Гуротасе во главе нашей линии колесниц, очевидно привлеченный великолепием его шлема и нагрудника. Он направил свою команду черных единорогов прямо на Гуротаса, который отчаянно пытался избежать лобового столкновения и резко дернул головы своей команды. В результате колесница незнакомца врезалась в них под косым углом. Вращающиеся ножи на колесах пробежали по одной стороне повозки Гуротаса, отрубая ноги его лошадям в розовом облаке крови и осколков костей. Покалеченные животные с криками падали на землю, а ножи вонзались в спицы колес, разрубая их на щепки. Колесница завалилась на бок и кувыркнулась, сбросив Гуротаса и его команду за борт. Они потеряли свое оружие, когда упали на землю и покатились по грязи.

Черные единороги неслись вдоль левой линии наших колесниц, быстро ударяя их одну за другой и отрывая колеса с ближних сторон, заставляя их падать на землю одну за другой. По счастливой случайности я оказался в правой колонне из четырех машин, так что мы с незнакомцем обогнали друг друга, не дав ему возможности оторвать одно из моих колес. Однако я наложил на тетиву еще одну стрелу, отскочил назад и выпустил ее, целясь в открытое забрало его шлема. Он был всего в десяти локтях от меня, на расстоянии двух колесниц. Моя стрела была достаточно быстра, чтобы обмануть глаз. Но он снял руку в перчатке с поводьев и отмахнулся от нее так легко, словно это была жужжащая голубая муха. Сотую долю секунды он смотрел на меня из-под опущенных век, и это был один из самых угрожающих взглядов, которые я когда-либо получал. Потом мы прошли мимо друг друга.

Я бросил лук и выхватил поводья из рук кучера, когда увидел, что Гуротас лежит передо мной там, куда его швырнула перевернувшаяся колесница. Он пытался встать на ноги, но, очевидно, был ошеломлен падением. Он потерял шлем, оружие и чувство направления. Одна сторона его лица распухла и была покрыта пылью и грязью.

- Зарас! - Я назвал его прежним именем, и это произвело желаемый эффект. Он покосился на меня, когда я развернул свою колесницу, чтобы поравняться с ним.

- Дай мне руку! - Крикнул я настойчиво. Это было то, что мы практиковали бесконечно, когда были намного моложе. Он выпрямился и уперся правой рукой в бедро, повернувшись ко мне. Но он нетвердо держался на ногах.

Я вел свою упряжку из трех лошадей, держа поводья в левой руке, и, перегнувшись через правую сторону повозки, поехал на него, в последний момент отбросив упряжку в сторону, так что правое животное пронеслось мимо него. Поравнявшись с ним на полном скаку,я перехватил его правую руку. Шок от соприкосновения чуть не выдернул меня из кареты. Однако мне удалось устоять и сбить Гуротаса с ног, а затем втащить его на борт.

Теперь я одной рукой поддерживал Гуротаса, который все еще был в полубессознательном состоянии, а другой управлял колесницей. Бросив быстрый взгляд, я увидел, что корабли, которые высадили нас на берег, теперь осознали наше затруднительное положение и повернули обратно к пристани, чтобы снова взять нас на борт. Однако теперь течение было против них, и они медленно продвигались к нашему спасению. Гуротас был крупным мужчиной и тяготил нашу повозку, и чем ближе мы подходили к берегу реки, тем мягче и грязнее становилась земля под нашими колесами.

Я оглянулся через плечо, чтобы проверить местонахождение нашего врага и его команды рогатых черных монстров. Далеко заглядывать не пришлось. Сбив половину наших колесниц своими вращающимися ножами, он теперь полностью переключил свое внимание на мою повозку. Я понял, что он, должно быть, узнал Гуротаса как моего пассажира, и, вероятно, он также знал, кто я такой. Все остальные знают мой статус и положение, почему не он ... кем бы он ни был?

Он был совсем близко и быстро догонял нас. Эти огромные Стигийские монстры становились все более грозными с каждым шагом, который они делали по отношению к нам. Я видел, какие ужасные раны они могут нанести своими рогами. Однако берег Нила был теперь менее чем в двухстах шагах впереди нас, и корабли вырвались из сдерживающего течения и быстро приближались к нам навстречу.

Я понял, что бесполезно пускать стрелы в нашего противника со шрамом на лице. Возможно, странные звери, тащившие его колесницу, были более уязвимы. Я сунул поводья своей колесницы в руки Гуротаса, хотя он все еще был ошеломлен и слаб. Я схватил свой лук из ящика рядом со мной, наложил стрелу, повернулся и выстрелил в центральное животное в команде единорогов, которая теперь была очень близко позади нас.

Несмотря на то, что колесница подо мной дико подпрыгивала на неровной дороге, моя цель была верна, и стрела попала ей в самую середину ее огромной вздымающейся груди и зарылась по самое оперение. Я знал,что пронзил его сердце. Но чудовище не дрогнуло и не сбилось с шага, а неумолимо надвигалось на нас. Именно тогда я с ужасом и тревогой понял, что колесничий со шрамом на лице и его команда монстров были из другого мира существования. Они были аберрацией темных богов.

Эта мысль не успела сформироваться у меня в голове, как монстр со шрамом втащил свою упряжку единорогов в нашу колесницу, и наше левое колесо взорвалось облаком деревянных обломков. Наши три лошади упали в визжащую кучу, кровь брызнула из их ампутированных ног. Мы как раз достигли отвесного берега реки, когда это случилось. Нас с Гуротасом швырнуло из колесницы, как камни из катапульты. Мы скатывались и скользили вниз по берегу в бурные воды Нила.

Лодки подходили к берегу, чтобы спасти нас. Они были всего в двадцати шагах от берега, но гребли как берсерки и кричали, чтобы мы плыли. Я выловил Гуротаса на поверхность и потащил его к ним навстречу. Нам обоим мешали наши доспехи, и Гуротас все еще был оглушен. Однако мы добрались до первой лодки, и готовые руки протянулись вниз, чтобы поднять нас на борт. Я бросил быстрый взгляд назад и увидел, что наш противник остановил свою команду единорогов на вершине высокого берега. Они топтались на земле, фыркая и выдыхая пар из своих раздувшихся ноздрей в знак протеста против удерживающих ремней. Монстр со шрамом выхватил свой длинный лук из ящика с оружием и натягивал его, сгибая тяжелое оружие с привычной легкостью.

Я потянулся через плечо и отцепил свой бронзовый щит от ремня. Затем я развернул его перед нами, чтобы обеспечить себе и Гуротасу некоторую защиту от шторма, который, как я знал, вот-вот разразится над нами. Монстр со шрамом взглянул на борющуюся группу наших людей вокруг лодки, а затем он поднял нос, чтобы полностью натянуть тетиву. Он улыбнулся, и это было первое проявление его эмоций. Когда он выпустил стрелу, изуродованная шрамами половина его лица исказилась в циничной гримасе.

Он целился именно в меня, но я был готов к выстрелу. Я поднял щит, чтобы прикрыть себя и Гуротаса, но держал его под таким углом, чтобы стрела могла отклониться и не пробить даже легкий сплав, из которого я ее изготовил. Я почувствовал толчок от удара и услышал металлический звон кремня о металл, но стрела отскочила от щита, и я услышал, как она ударилась о борт лодки позади меня. Я потащил Гуротаса за собой под воду, и хотя он изо всех сил пытался освободиться, я затащил его под киль и вытащил на поверхность с другой стороны корпуса. Здесь мы были скрыты от лучника со шрамом на лице, стоявшего на берегу над нами. Тем не менее, я слышал, как его стрелы поражали свежие жертвы, и крики обнаженной команды судна, когда они умирали, задыхаясь и брыкаясь в лужах собственной крови.

- Ну же, Зарас.- Я ударил его по лицу, чтобы попытаться привлечь его внимание. - Помоги мне доплыть на лодке до дальнего берега, но, во имя великого Зевса, не высовывайся из-за борта, если не хочешь получить стрелу в глаз.’

Мы гребли и толкали лодку на полпути через реку, прежде чем столпотворение в корпусе над нами утихло, и я решил рискнуть оглянуться на дальний берег, полагая, что расстояние к этому времени было слишком велико даже для лучника со шрамом на лице. Быстрый осмотр убедил меня, что на дальнем берегу действительно никого нет, кроме трупов наших мертвецов. Монстр со шрамом и его единороги исчезли в лесу. на лодке, которую мы с Зарасом толкали, было еще пять трупов. Все они ощетинились стрелами.

Гуротас сильно страдал из-за травмы, полученной им в голову. Его речь была искажена, и у него едва хватило сил забраться обратно на лодку, когда мы наконец достигли восточного берега. Мне пришлось подойти к нему сзади и перекинуть через борт. Затем он рухнул в трюм. Я обнаружил, что не могу в одиночку грести на тяжелой лодке против течения, поэтому мне пришлось тащить ее вдоль берега на конце буксирного троса. Это было мучительно медленное дело, и до часа волка оставалось совсем немного, когда я наконец добрался до лагеря шестнадцати королей. Это час ровно на полпути между закатом и рассветом. Это час, когда большинство людей умирает, когда сон глубже всего, когда кошмары наиболее убедительны. Это час, когда неспящих преследуют их глубочайшие страхи, когда призраки и демоны наиболее активны и могущественны. Час волка - это когда мы скорбим о наших мертвых наиболее горько.

Тем не менее, наш лагерь был полностью разбужен человеком, и столпотворение царило безраздельно. Трое уцелевших после кровавого нападения монстра со шрамом на нас бежали с поля боя и добрались до лагеря намного раньше меня. Они принесли с собой весть о том, что все наше войско, включая меня и Гуротаса, было уничтожено ужасным лучником. Это повергло лагерь, включая царственных женщин, Техути и Серрену, шестнадцать царей и их царские дворы, все наши армии и множество последователей лагеря в ужасное плачущее состояние. Они исполняли погребальные танцы богам смерти и пели сотни панихид духам подземного мира с самого заката солнца.

Им удавалось поддерживать свои силы и энергию только с помощью обильных глиняных амфор с красным вином, разбросанных по лагерю. Женщины рвали на себе одежду и царапали лица до крови. Мужчины топтали землю и били себя в грудь, клянясь отомстить и отдать сотню жизней за каждого из нас, уничтоженного врагом.

Точно в час волка, когда три звезды Инаны достигли своего зенита в небе над нами, я, шатаясь, вышел из темноты на яркий свет погребальных костров, неся в руках то, что явно было трупом короля Гуротаса. Наша одежда была изодрана в клочья и заляпана речной грязью, которая точно напоминала выкопанную могилу. Только наши лица были мертвенно-бледны, а глаза широко раскрыты и смотрели, как у трупов, прошедших через Врата Ада.

Внезапная болезненная тишина опустилась на толпу, которая смотрела на нас. Они в ужасе отпрянули от нас, уверенные, что мы вернулись из адского мира. В отчаянии я разыскал Техути и Серрену, чтобы успокоить их, и нашел их неподалеку, прижавшимися друг к другу между двумя погребальными кострами. Они оба смотрели на нас с благоговением. Я открыл рот, чтобы успокоить их, но к тому времени я уже так далеко зашел, что единственным звуком, который я издал, был ужасный кладбищенский стон. Затем я рухнул на землю, а Гуротас навалился на меня сверху. Следующее, что я осознал, это то, что меня заключили в объятия две самые красивые женщины на свете, и я задыхался от их поцелуев и ласк.

У меня возникло яркое, но мимолетное ощущение, что я умер и попал в рай.

Гуротасу потребовалось всего несколько дней, чтобы прийти в себя. У меня до сих пор есть отличное лекарство от травм головы, которое дал мне черный колдун за великими водопадами Нила, когда мы путешествовали туда с царицей Лострой много лет назад, когда бежали от гиксосов.

Однако наша кампания против Аттерика была повергнута в смятение появлением таинственного лучника со шрамом на лице и его единорогов. Мы понятия не имели, кто он и где его нашел Аттерик, но он господствовал на Западном берегу реки. Он фактически отказал нашим войскам в доступе к нему. Независимо от того, когда и где мы попытались бы пересечь границу и осадить крепость Аттерика Абу Наскос, лучник и его единороги противостояли нам. Мы были совершенно ошеломлены стрелами, которыми он осыпал нас с такой необыкновенной точностью. Мне удалось собрать несколько таких снарядов, которые попали в наши колесницы, и даже несколько, которые убили наших людей на большом расстоянии. Они не сильно отличались по конструкции и изготовлению от тех, что делали наши собственные оружейники. Однако, когда они стреляли из его лука, они били почти в два раза дальше, чем наши. Я несколько раз наблюдал, как он стреляет, и подсчитал, что ему удается одновременно выпустить в воздух четыре или пять стрел. Очень немногие из них промахнулись.

Наши люди, даже самые храбрые и лучшие из них, впадали в уныние. Кое-кто из мелких королей бормотал, что пора бы бросить кампанию и плыть обратно на север, к своим жалким островкам и толстым уродливым женам.

Даже я, вечный оптимист, впадал в отчаяние. Мне снились неприятные сны, в которых Инана, моя любимая богиня, издевалась надо мной. С другой стороны, она определенно игнорировала мои молитвы и мольбы. Противник со шрамом на лице был явно из другого времени и места, и я отчаянно нуждался в ее помощи и руководстве. Оказалось, что она временно поселилась на четырех искусственных островах в реке Нил до Абу-Наскоса, так что мне пришлось искать ее там.

Три ночи спустя, когда я полностью оправился от своего последнего испытания, я дождался восхода луны, прежде чем спуститься в спящий лагерь, пошептался с часовыми, которые привыкли к моим ночным прогулкам, затем скользнул в темные воды Нила и начал плыть. Я прошел мимо черных силуэтов Птичьего и Рыбного островов, не останавливаясь, а затем из темноты материализовался третий остров в цепи. Он был подсвечен звездным покровом. Это была незнакомая территория для меня. Хотя издалека он выглядел точно так же, как и первые два острова, я не знал, чего ожидать.

Когда я подплыл достаточно близко, чтобы коснуться каменных стен, я обнаружил, что они действительно похожи на две другие: отвесные и высокие, чрезвычайно трудные для подъема, кроме как опытным и бесстрашным скалолазам. Однако они дали мне небольшую передышку, и по мере того, как я поднимался, я заметил, что эрозия времени и стихий была далеко не такой сильной, как на двух других островах. Я даже смог различить на некоторых каменных блоках следы резцов древних строителей. Когда я добрался до вершины, то обнаружил, что она вымощена такими же плитами. Конечно, они были разбиты и повалены корнями пробивающихся сквозь них растений. Как и первые два, вершина острова была гплотно покрыта этой густой растительностью.

К этому времени луна уже поднялась над горизонтом. Это был растущий полумесяц без облачного покрова, скрывающего его свет. Я пробрался сквозь густой подлесок и, добравшись до центра башни, с изумлением обнаружил там остатки древней лестницы, спускавшейся в отверстие вертикальной шахты. Вопреки всякой логике древние построили шахту, чтобы достичь дна реки. Потом я сообразил, что там, скорее всего, не одна шахта, а целых четыре, по одной на каждом острове. Я скатился вниз по обвалившимся ступенькам, рискуя сломать себе шею, если потеряю равновесие, но очень скоро путь мне преградили обломки и мусор, накопившиеся за долгие века.

Я искал продолжение шахты, но нашел только еще один ряд керамических плиток, встроенных в стену. На них были изображены существа, которые, несомненно, должны были быть выдрами. Рыбные, птичьи и выдровые туннели, но ни один из них никуда не ведет.

Я проклинал богиню Инану за то, что она так плохо со мной обошлась, и пинал ногами спрессованный мусор, который не давал мне доступа в глубину шахты. Это был безрассудный жест. Мне показалось, что я сломал палец на ноге. Я поспешно сел и положил раненую ногу на колени. К счастью, дальнейший осмотр показал, что мой палец не поврежден. Я поднялся на ноги и заковылял обратно на поверхность.

‘Я слышал, как кто-то звал меня по имени?’

Я виновато вздрогнул, когда знакомый голос произнес это у меня за спиной. Я обернулся и увидел богиню, сидящую на краю шахты. Она была, как всегда, невероятно красива. Ее черты сияли в лунном свете внутренним сиянием, которое превосходило сияние небесного тела в небе над нами. Ее улыбка была очаровательнее, чем когда-либо.

- Прости мою дерзость, возвышенная. Я упрекал себя, а не тебя.- Я бы поклонился, но нога все еще болела.

‘Так ты изменил свое имя на то же, что и мое, дорогой Таита? Я польщена, но не вполне убеждена.’

Ее замечание было хорошо понято, поэтому я пропустил его мимо ушей и сменил тему нашего разговора. - ‘Куда ведет этот туннель, возлюбленная Зевса?’

- Туда, куда пожелает и чего заслуживает твое сердце.- Она все еще наказывала меня, и я принял это как оправдание. - Она без паузы сменила тему разговора: - Но это, кажется, наименьшая из ваших нынешних проблем, я права?’

‘Кого или что ты имеешь в виду?- Осторожно спросил я.

‘Ты даже не знаешь его имени, - ласково передразнила она меня. ‘Как ты можешь надеяться победить его, даже не зная, кто он?’

‘Полагаю, мы обсуждаем Лицо со шрамом?- Спросил я.

‘Я никого не знаю под этим именем, ни доброго, ни злого.- Она опять была педантична.

‘Но вы ведь знаете человека с этим особым недугом или отличительной чертой на лице, не так ли?’

‘Его зовут Террамеш, - согласилась она. ‘Он сын Гекаты и Фонта.’

- Все знают, что Геката - богиня магии, призраков и некромантии, - согласился я. ‘Но я не знаю никого по имени Фонт.’

‘Очень немногие слышали о нем, Таита, - объяснила мне Инана. - Он был смертным, одним из первых людей на земле. Он похитил Гекату и изнасиловал ее. От этого союза она родила Террамеша. Таким образом, ее сын - наполовину бог, наполовину человек. Он - божество, но не бог. Когда он достиг зрелости, Террамеш дрался на дуэли со своим отцом Фонтом, чтобы наказать его за то, как он обращался со своей матерью. Они сражались день и ночь, но в конце концов Террамеш убил своего отца. Однако в ответ он получил от Фонта смертельную рану левой стороны головы и лица.’

‘Если он получил такую рану от своего собственного отца, как же он все еще здесь, чтобы принести мне горе и лишения?’

Инана наклонила голову, признавая законность моего протеста. - Когда Террамеш умирал, к нему пришла его мать Геката. Она наложила на сына заклятие, которое вернуло его с порога смерти. Тогда Геката объявила, что ее сын Террамеш не может умереть иначе, как от такой же раны на правой стороне лица. Только оружие, которое нанесло первоначальную рану в левую сторону, может быть использовано для нанесения этого смертельного удара.’

‘Где это оружие?- Нетерпеливо спросил я. ‘Где я могу его найти?’

- Геката очень тщательно оберегала своего сына. Оружие спрятано в пещере в пустыне Амарода к северу от реки Тантика.’

‘Я знаю эту реку. Это приток матери-Нила. Это всего в трех-четырех днях пути отсюда, - воскликнул я.

- А! Но пещера скрыта заклятием, которое наложила на нее сама Геката.’

‘Ты знаешь, как разрушить чары?’

‘Я все знаю, - торжественно сказала она. Я моргнул. Даже я не решился бы сделать такое резкое заявление; однако ее полномочия по меньшей мере равны моим.

‘Может быть, ты мне расскажешь, - предложил я.

- Возможно, тебе следует сначала собрать своих помощников.’

- Зачем мне помощники?- Запротестовал я.

- Потому что Геката оговорила, что по крайней мере два божества должны произнести заклинание в унисон у входа в ее пещеру, чтобы оно открылось, а затем они должны идентифицировать смертельное оружие среди нескольких сотен других, которые она похоронила в том же месте, чтобы еще больше запутать проблему.’

‘И это все?- Я услышал горькую иронию в своем тоне.

‘Не совсем. Только царь может поднять оружие против ее сына Террамеша. Он не обязательно должен быть божественным, но он должен издавать особый боевой клич, когда наносит удар, иначе удар будет отклонен.’

- Я верю, что смогу найти своих товарищей, которые отвечают всем этим критериям.’

- Она кивнула. - Я веками ждала такого человека, как ты. Число невинных, которых убил Террамеш, - это легенда. Но теперь пришло его время умереть.’

- Я полностью с тобой согласен. Но прежде чем мы снова расстанемся, я хотел бы обсудить с тобой эти острова в реке.- Я похлопал по плиткам, на которых сидела Инана. ‘Куда они ведут?’

- Неужели за столетия, прошедшие с момента твоего рождения, ты не научился немного терпению?- она упрекнула меня.

‘Не очень, - ответил я, но она снова исчезла.

Обратный путь к восточному берегу Нила был долгим, но время шло быстро, потому что Инана дала мне много поводов для размышлений. Когда я добрался до берега, было еще темно. Я даже не стал тратить время на то, чтобы вытереться, а побежал прямо к лагерю Рамзеса. Стражники у ворот пытались удержать меня, чтобы я не потревожил царский сон, но я поднял руку, чтобы заставить их замолчать.

- Послушайте, вы, недоумки! Они замолчали, и мы услышали приглушенные, но восторженные крики, доносившиеся из царского шатра. ‘А теперь, если это сон, я хочу, чтобы кто-нибудь научил меня этому искусству. Тогда я возвысил голос: "Могущественный Фараон, ты проснулся?’

Мне тут же ответил женский визг: "Тата! - Это ты? Рамзес и я только что закончили этот момент. Где ты пропадал? Мы скучали по тебе на вчерашнем пиру. Входи! Входи! Я хочу показать тебе, что Рамзес купил для меня.’

Когда я вошел в шатер, они освободили мне место на матрасе. - Ты так замерз, словно проспал всю зиму на вершине Тайгетских гор, - упрекнула меня Серрена.-Я дрожал после купания и был благодарен им за одеяла из верблюжьей кожи, которые они навалили на меня.

Какое-то время мы весело болтали, а потом я взялся за деликатную задачу - объяснить им, как мы собираемся одержать победу над чудовищем со шрамом на лице. Я не мог рассказать им или кому-либо еще о моих особых отношениях с богиней Инаной.

В сказке, которую я приготовил для них, Инана была мудрой старухой, которая навещала меня время от времени. Они жадно слушали мою версию истории Террамеша и того, как его можно победить. Я исключил только упоминание о божественности самой Серрены, о чем она все еще пребывала в блаженном неведении. К тому времени, как я закончил, они так же, как и я, рвались в путь, чтобы найти пещеру в пустыне Амарода и найти смертоносное оружие, способное убить Террамеша. Остаток дня мы потратили на то, чтобы подготовиться к путешествию.

К счастью, пустыня Амарода расположена на восточном берегу Нила, так что не было необходимости снова пересекать реку и рисковать столкнуться с Террамешем, прежде чем мы должным образом подготовимся к встрече с ним. Нас троих было достаточно, чтобы собрать необходимые силы и припасы не более чем на десять дней. Вода не представляла бы никакой проблемы для нас и наших лошадей. Мы должны были следовать сначала по Нилу, а затем по реке Тантика до самой пещеры. Конечно, я должен был сообщить Гуротасу и Хуэю о нашей экспедиции, и, конечно же, они хотели присоединиться к нам. Тем не менее, я использовал всю свою силу убеждения и указал, что они будут выполнять основные обязанности, оставаясь с главной армией; не в последнюю очередь они будут поддерживать порядок среди шестнадцати союзных королей, которые умудрялись быть трудными даже тогда, когда они считали, что они были наиболее сговорчивы. Некоторые из них уже бормотали о том, чтобы бросить наше предприятие перед лицом стрел Террамеша.

Так легко нагруженные, мы втроем могли двигаться чрезвычайно быстро. На четвертый день после того, как мы покинули лагерь напротив крепости Абу-Наскос, мы достигли верховьев реки Тантика, где я условился встретиться с Инаной. Я оставил двух своих спутников разбивать лагерь, кормить и поить лошадей у реки, а сам отправился вниз по течению в поисках Инаны в том причудливом обличье, которое она выбрала для этого случая.

У меня не было возможности помыться с тех пор, как я покинул Абу-Наскос, поэтому я сделал это сейчас. Я сидел на камне у речного пруда и сушился на теплом ветру, ожидая появления Инаны. Я уже наткнулся на большую зеленую лягушку, маленькую коричневую змею и множество других насекомых и диких животных без заметного успеха. Я уже начал привыкать к тишине пустыни и к тому, что мало спал с тех пор, как покинул лагерь на Ниле.

‘Мы обсуждали терпение на нашей последней встрече, вернее, его отсутствие, - неожиданно сказала она. - Я рада видеть, что ты делаешь успехи.’

Я проснулся окончательно и огляделся. Совсем рядом в бассейне плавала маленькая черепашка. ‘Я ожидал чего-то менее хладнокровного и чешуйчатого, - упрекнул я его в ответ.

‘И ты, конечно, ожидал, что у меня будут красивые перья?- она снова заговорила, но на этот раз из-за моей спины. Я быстро огляделся и увидел милую маленькую пустынную славку, сидящую на камне рядом со мной. Ее грудь была кремовой и гладкой, а крылья - прекрасного каштанового оттенка. Она расправила одно из них и принялась чистить его клювом.

‘Этот цвет тебе очень идет, дорогая, - сказал я ей.

‘Я так рада, что тебе понравилось, - пропела она, и я не смог удержаться от смеха.

‘Ты прекрасна, как всегда.- Я усмехнулся. ‘Но если уж говорить серьезно, то я предпочитаю, чтобы ты была в человеческом обличье.’

‘Тогда отвернись на минутку, - сказала она, и я повиновался, снова посмотрев на черепаху в бассейне. - Теперь ты можешь посмотреть еще раз.’

Я снова повернулся к ней, и это была та самая Инана, которую я так хорошо знал во всем ее великолепии. Один раз она сделала пируэт, ее локоны и юбки развевались вокруг нее. Потом она опустилась рядом со мной и прижала колени к груди.

- Задай мне вопрос, - предложила она. ‘Я знаю, что ты умираешь от желания сделать это.’

- Неужели я так очевиден?’

‘Я очень боюсь, что это так, бедный Таита.’

‘А где здесь пещера Гекаты?’

- Посмотри на горизонт прямо перед собой. Что ты видишь?’

‘Я вижу на горизонте три конических холма.’

- У подножия среднего находится вход в пещеру, которую вы ищете.’

- Какой пароль откроет нам путь?’

"Открой могучего Януса с двумя лицами! - повторяется три раза.’

- Это логично и легко запомнить.- Я кивнул. - Янус - Бог дверей и врат.’

‘Когда ты уезжаешь?’

- Лошади выдохлись, и мы тоже. Я планирую переночевать здесь и уехать завтра рано утром, с первыми лучами солнца, - ответил я.

‘Я буду ждать тебя в пункте назначения, - пообещала она и исчезла, как прекрасный мираж.

На следующее утро мы покинули реку Тантика еще до восхода солнца и двинулись через равнину. Сначала мы ехали в компании многих тысяч мигрирующих газелей. Эти изящные маленькие животные танцевали по пустыне с рогами в форме лиры и узорами на лицах, очерченными тонкими коричневыми завитками. Серрена сочинила песню об их красоте. Когда она пела им эту песню, они слушали, навострив уши и вытаращив в изумлении большие блестящие темные глаза. Они, должно быть, знали о ее божественности, потому что позволили ей подойти к ним так близко, что она чуть не свесилась с седла и дотронулась до одной из них. Они двигались все вместе и исчезали за горизонтом так же быстро и бесшумно, как тонкие клубы пыли, поднимаемые их изящными маленькими копытцами.

Как это часто бывает с пустынными ландшафтами, три конических холма находились гораздо дальше, чем казалось. Был уже почти полдень, когда мы остановили лошадей под склоном центрального холма и посмотрели на вершину. Она также оказалась выше, чем я ожидал.

На нижних склонах росла свежая зеленая трава, поэтому мы разбили свой примитивный лагерь, стреножили лошадей и пустили их пастись.

Затем мы втроем отправились искать на нижних склонах какой-нибудь ключ ко входу в пещеру Гекаты. У меня было сильное предчувствие, где я найду Инану. Я знал, что она не захочет появляться перед всеми нами, поэтому отослал Рамсеса и Серрену в противоположном направлении. Потом я побрел по северному склону в одиночестве. Я услышал ее раньше, чем увидел. Она сидела на камне и снова чистила перья, каждые несколько минут останавливаясь, чтобы пропеть свою сладкую мелодичную песню. Я нашел место на камне рядом с ней, и она закончила свою песню, прежде чем обратиться ко мне.

‘Геката была здесь, - сказала она. ‘Она ждала вашего приезда. Она хотела отпугнуть тебя. Она хотела вмешаться и скрыть вход в свою пещеру, но я прогнала ее прочь.’

Я был потрясен этой новостью. Я почувствовал, как по моей коже поползли мурашки, словно она была покрыта ядовитыми насекомыми. Я огляделся, ожидая, что Геката вот-вот материализуется, шипя и плюясь, как кобра. ‘У тебя есть на это силы?- Спросил я ее с трепетом.

- Я Артемида, дочь Зевса, - просто ответила она. - Она убежала, крича и визжа, туда, где ей самое место. Она вскочила мне на плечо и прошептала на ухо: "Помни всегда, Таита, что ты один из моих самых любимых. Вот почему я люблю дразнить тебя. Пойдем, я провожу тебя до входа в тайник ужасной ведьмы.’

Мы начали подниматься по склону, Инана щебетала мне в ухо и время от времени прерывалась, давая указания. Мы подошли к отвесной скале у подножия конического холма, и Инана велела мне немного подождать.

‘А зачем?’ - Я хотел знать.

‘Остальные двое возвращаются сюда, - сказала она мне. Я понятия не имел, откуда ей это известно, но решил, что лучше не спорить. Хорошо, что я этого не сделал, потому что через несколько минут я услышал мелодичный голос Серрены, весело болтавшей с Рамзесом, и его более грубый тон, когда он отвечал ей. Их голоса становились все громче, когда они приблизились, а потом Инана слетела с моего плеча и уселась на скале надо мной. В этот момент из-за каменной стены показались двое других и помахали мне рукой. Инана точно рассчитала время, и они даже не подозревали, что я имею какое-то отношение к хорошенькой маленькой птичке, сидящей на утесе надо мной.

‘Вы что-нибудь нашли?- Я окликнул их.

- Нет, ничего, - ответил Рамзес. ‘А как насчет тебя?’

Я уже собирался ответить ему тем же, когда поднял глаза и увидел нечто, чего до этого момента не замечал. ‘Вон там, в стене утеса, есть трещина. Это выглядит интересно.- Они ускорили шаг, и когда подошли ко мне, я указал им на вход. Он был почти скрыт густой растительностью, которая заглушала его, и было очевидно, что ни человек, ни животное не входили в него в течение многих лет.

Трещина в скале была достаточно широкой, чтобы трое взрослых мужчин могли войти в нее одновременно плечом к плечу. Я вытащил меч из ножен на бедре и начал рубить кусты и лианы, которые загораживали вход. Рамзес присоединился ко мне, а Серрена стояла позади, давая добрые советы и подталкивая нас вперед. Над нами с куста на куст взволнованно порхала хорошенькая славка. Мы прошли в расщелину около двадцати шагов, прежде чем достигли гигантского круглого валуна, который был зажат между стенами, полностью блокируя вход. Он выглядел так, словно простоял на месте очень долго, возможно, даже столетия. Мы расчистили заросли кустарника перед этим препятствием, и тогда я снова повернулся к Серрене. - Надеюсь, вы помните пароль?- Спросил я ее.

- Да, конечно, - ответила она. ‘Это “Открой ... ”

- Нет! - Я лишь слегка повысил голос. ‘Не произноси этих слов, пока мы оба не будем готовы.’

‘Не надо на меня кричать, - надменно ответила она.

‘Это лучше, чем задушить тебя, - заметил я.

‘Наверное, так оно и есть, раз ты так говоришь, - согласилась она с раскаивающейся улыбкой. Она протянула мне руку, и я пожал ее. Мы стояли бок о бок лицом к каменной глыбе, а Рамзес следовал за нами по пятам.

Славка слетела в расщелину и уселась на вершине массивной круглой скалы, которая стояла перед нами. Я глубоко вздохнул; почему-то я внезапно занервничал. Я сжал руку Серрены, и мы начали вместе.

- Открой могучего Януса с двумя лицами! - мы произнесли в унисон, а потом замолчали.

- Открой могучего Януса с двумя лицами!- мы повторили свое увещевание. Затем мы вместе перевели дух и сделали это в третий и последний раз: "Открой могучего Януса с двумя лицами!’

С оглушительным грохотом скала раскололась на сотни летящих осколков. Краснокрылая славка сидела прямо на ней, и ее швырнуло вверх по носику трещины. Ее крики удивления и ужаса почти соответствовали силе взрыва. Даже в моем собственном горе я был благодарен за бессмертие Инаны и ее неуязвимости от физического вреда, потому что без этой защиты она получила бы серьезную травму. Мы с Серреной стояли довольно далеко, но нас отбросило назад и осыпало каменными осколками и прочим мусором. Рамзес был в два раза дальше от источника взрыва, но, будучи всего лишь человеком, он страдал гораздо больше, чем мы с Серреной. Я был очень тронут заботой Серрены о нем, но я думаю, что он просто переигрывал образ умирающего героя. Я оставил их наедине друг с другом, а сам пробрался по обломкам к открытому входу в пещеру и заглянул внутрь.

Это действительно был вход в пещеру, которую Геката использовала для хранения клинков и оружия, среди которых она пыталась спрятать то, что могло положить конец злому существованию Террамеша. Однако густые тени и тонкое облако пыли, поднятое взрывом, почти полностью скрывали внутренность. Нам троим пришлось сдерживать нетерпение и ждать, пока осядет пыль. Когда это случилось, солнце уже садилось за коническим холмом.

К счастью, я захватил с собой хороший запас факелов, сделанных из сухого тростника и смолистых палок. Мы зажгли три из них от костра и, держа их высоко над головой, вернулись к входу в пещеру и заглянули в отверстие.

Открывшаяся теперь пещера была не особенно большой. Тем не менее она напоминала интерьер особенно неряшливой кладовой, которую не чистили и не убирали уже более ста лет. Она была нагромождена от стены до стены и завалена этим мусором по самую голову. Только некоторые из предметов все еще можно было узнать: это были связки стрел, ручные топоры, мечи и другое холодное оружие.

Остальное содержимое пещеры состояло из сотен и сотен других аморфных предметов, нагроможденных друг на друга, а затем покрытых толстым слоем пыли, которая эффективно скрывала их идентичность. Мой дух дрогнул, когда я понял, что нам придется вынести каждый предмет на дневной свет, очистить его от грязи, а затем тем или иным способом попытаться прийти к заключению о том, какое оружие так тяжело ранило Террамеша все эти столетия назад. Будучи долгожителем и мнимым божеством, я обнаружил, что не имею ни малейшего интуитивного представления о том, что это такое.

Я огляделся в поисках краснокрылой славки, но, как и положено женщине, ее нигде не было видно, когда она была нужна больше всего.

‘Ну что ж, пожалуй, нам пора начинать.- Я постарался придать голосу энтузиазма.

- Не унывай, Тата, - подбодрила меня Серрена. - Это займет не больше месяца, самое большее.’

В пещере не было места для работы более чем одного человека одновременно. Мы с Рамзесом по очереди сделали это. Двое других заняли позицию у входа в расщелину и передавали каждый предмет из рук в руки, пока их не сложили снаружи входа. Это была медленная и утомительная процедура. Даже с полосками ткани, завязанными вокруг наших носов и ртов, пыль, которую мы поднимали, душила нас, и мы не могли долго терпеть, прежде чем нам пришлось поменяться местами.

Мы трудились, пока луна поднималась и бесконечно медленно пересекала небо над нами. Незадолго до полуночи я уступил свое место в главной кладовой Рамзесу и вернулся в туннель. На стене над моей головой я установил один из факелов из сухого тростника в скобе. Он давал хороший свет.

Я уже потерял счет пыльным вещам, которые Рамсес передал мне, чтобы я отнес их Серрене у входа, но тут он сделал нечто такое, что нарушило ритм и монотонность. Он протянул мне старую кожаную сумку, высохшую и потрескавшуюся от старости. Когда я взял ее из его рук, кожа разорвалась, и содержимое высыпалось на пол расщелины у моих ног. Я пробормотал проклятие и наклонился, чтобы собрать содержимое. Это были четыре бронзовых наконечника стрел. Прежде чем прикоснуться к ним, я остановился и уставился на них. Три из них были проржавевшими от времени, почерневшими и изношенными до такой степени, что их едва можно было узнать. Четвертый наконечник стрелы был так чист, словно только что сошел с наковальни кузнеца. Он был блестящим и острым, так что свет факелов плясал на его поверхности.

Я потянулся к нему, но, когда мои пальцы коснулись его, я вскрикнул от удивления и отдернул руку. Он был горячим, но не очень болезненным на ощупь. Я стоял спиной к Рамзесу, так что он не заметил моей реакции. У входа в пещеру Серрена тоже отвернулась, складывая другие вещи, которые я ей передал. Никто из них не знал о моем открытии.

Я собрал все четыре наконечника стрел. Теперь, когда я был готов к этому, жар четвертого был почти успокаивающим. Я отнес их к выходу, где Серрена обернулась, чтобы встретить меня с усталой улыбкой.

‘Мы почти закончили?- спросила она.

‘Ну, может быть, почти наполовину, - сказал я ей, и она закатила глаза. Я вложил три древних и изъеденных временем наконечника стрел в ее протянутую руку. Она начала отворачиваться, но я остановил ее.

‘Есть еще один, - сказал я ей, и она повернулась ко мне и протянула другую руку. Я вложил ей в ладонь четвертый наконечник стрелы. Она дернулась, как будто ее ужалила пчела. Она бросила три древних наконечника стрел в другой руке на землю и обхватила четвертый обеими руками, как будто это было что-то чрезвычайно ценное.

‘Вот оно, Тата! Она поднесла сверкающий наконечник стрелы к своему лицу и уставилась на него. ‘Это то, что мы ищем.’

‘Откуда ты знаешь?- Спросил я.

- Я знаю. Я просто знаю. И ты тоже знаешь, Тата.- Она обвиняюще посмотрела на меня. - Признайся, ты знал об этом еще до того, как отдал его мне.’

Я усмехнулся. - Позови своего друга Рамзеса. Мы немедленно отправляемся в лагерь твоего отца в Абу-Наскосе. И не потеряй наконечник стрелы. От этого может зависеть ваше царство и жизнь твоего мужа.’

Мы втроем сели в седла в течение часа и добрались до реки Тантика еще до рассвета. Мы напоили лошадей и скакали до середины дня, пока не дали лошадям и себе отдохнуть в течение трех часов. Потом мы ехали всю вторую ночь. Две лошади сломались на этом отрезке пути, но мы оставили их и поехали дальше. К концу следующего дня мы потеряли еще двоих, но еще до рассвета добрались до лагеря короля Гуротаса напротив Абу-Наскоса. Мы добрались от пещеры Гекаты до лагеря Гуротаса за три дня, и это был подвиг, которым можно было гордиться. Однако я не так уж гордился тем, что убивал лошадей при этом.

Мы обнаружили, что за время нашего отсутствия мало что изменилось. Между двумя армиями возникло противостояние, и каждая из сторон придерживалась своей территории по обе стороны Нила. Ни один из наших людей не был готов пересечь Нил и встретиться лицом к лицу с Террамешем.

Единственным существенным изменением было решение двух мелких королей отказаться от своих клятв в том, что оскорбление одного является оскорблением всех. Они погрузились на свои корабли со своими особыми армиями и поплыли вниз по Нилу к Срединному морю, а оттуда отплыли в свои собственные Королевства – если можно было назвать Королевством чумную, продуваемую всеми ветрами скалу, населенную несколькими вероломными пиратами. Как заметил Гуротас, всего их было менее 150, и каждый из них был нытиком и трусом, включая двух своих королей.

Поздоровавшись с Гуротасом и Хуэем, я вызвал Тармаката, самого знаменитого лучника и стрелка в цивилизованном мире. Мы были старыми друзьями, и он сразу же явился на мой зов. После того как мы обнялись и обменялись приветствиями, я сказал ему: "Я хочу, чтобы ты сделал мне самую совершенную стрелу в мире. От этого может зависеть судьба цивилизованного мира.’

‘Этого вызова я ждал всю свою жизнь, - ответил он. - Покажи мне лук, и я сделаю для него стрелу.’

Я подвел его к столу из слоновой кости в глубине палатки и откинул покрывавшую его шелковую ткань. На нем лежал натянутый лук. Тармакат подошел к нему, и еще до того, как он прикоснулся к нему, выражение его лица сменилось благоговейным страхом.

‘Я видел только три таких же лука, как этот.- Он с благоговением погладил замысловатые переплетения золотой проволоки, которыми была обмотана рукоятка. - Все они были собственностью короля или монарха.’

- Этот не исключение, добрый Тармакат. Он принадлежит Рамзесу Первому, фараону верхнего и Нижнего Египта.’

‘Я ожидал этого, мой господин Таита. Я начну немедленно. Я не хочу терять ни одного часа своей жизни.’

‘Я помогу тебе, - сказал я ему. В распоряжении Тармаката были лучшие материалы, накопленные за всю его жизнь. Еще два дня ушло у нас на то, чтобы отобрать лучшие из них, а затем вырезать и придать форму четырем древкам до совершенства. Затем Тармакат уравновесил их так, чтобы они летели точно на расстояние двухсот шагов. Наконец, мы вставили наконечники стрелы, который мы с Серреной обнаружили в пещере Гекаты, по очереди в каждый из совершенных древков. Рамзес выпустил каждую стрелу по одному разу, и мы выбрали ту, которая показывала наименьшее отклонение, то есть меньше чем на полдюйма.

В тот вечер я подплыл к третьему из четырех островов Нила перед крепостью Абу-Наскос и, ожидая появления Инаны, еще раз осмотрел шахту, которую построили древние люди. Я обнаружил, что ее назначение все еще оставалось для меня загадкой. Я вздохнул с облегчением, когда наконец появилась Инана. В последний раз я видел ее, когда она щебетала красивую мелодию, сидя в своем украшенном перьями одеянии на вершине огромной скалы, преграждавшей вход в пещеру Гекаты. У меня хватило здравого смысла не напоминать ей об этом случае.

Может быть, в награду за мой такт она прямо из темноты ночи подошла ко мне и в первый раз поцеловала меня в обе щеки, а потом, несмотря на то что я был весь мокрый от воды, села ко мне на колени.

‘Я очень рада, что ты и твой приспешник Тармакат смогли изготовить идеальную стрелу, - сказала она мне без предисловий.

‘Ты ведь никогда ничего не упускаешь, правда?- Я все еще наслаждался этими поцелуями и был поражен тем, как мне это понравилось. ‘Но будет ли нам когда-нибудь дан шанс воспользоваться этой стрелой?’

Она проигнорировала мою колкость. ‘В лесу за крепостью Аттерика Абу-Наскос на Западном берегу Нила есть скрытая поляна. Геката сделала ее убежищем и приютом специально для своего собственного сына.’

‘Что значит "скрытая поляна"?- Я был заинтригован.

‘Я имею в виду именно то, что говорю. Она существует только для тех, у кого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать.’

- Где же мне взять такие глаза и уши?’

‘Только от одного из нас, кто живет на горе Олимп.’

‘Ты имеешь в виду - от Бога? Даже не от божественного?’

- Дорогой Таита, ты поражаешь меня своей проницательностью! Это именно то, что я имею в виду.’

- Моя проницательность почти соответствует твоему сарказму.- Я понизил голос, когда говорил это.

- Хорошо, что я этого не слышала.- Она пожала плечами. - Но вернемся к более важным вещам, чем проницательность и сарказм: Террамеш, сын богини Гекаты, находится в этот самый момент в этом тайном саду, но он становится беспокойным. Даже я не знаю, будет ли он там завтра утром.’

‘Как скоро ты сможешь отвезти нас туда?’

‘Я поговорю со своим другом, краснокрылой славкой, -сказала она и улыбнулась. - Надеюсь, она оправилась после того, как открылась пещера Гекаты. Бедняжка испытала ужасное потрясение.’

Еще не было полуночи, когда я расстался с Инаной и оставил ее на третьем острове. Я предупредил Рамзеса и Серрену, чтобы они были готовы действовать быстро, когда я вернусь в лагерь Гуротаса. Они оба были изолированы в моей палатке, полностью одетые и спали на моей кровати. Они мгновенно откликнулись на мой тихий призыв разбудить их. Лошади были оседланы и готовы к скачке в конюшне позади моей палатки.

Кроме того, я распорядился, чтобы легкие весельные лодки были спрятаны через определенные промежутки времени вдоль берега реки, как вверх, так и вниз по течению от главного лагеря, так как до сих пор не имел ни малейшего представления о том, где мы должны переправиться. В конце концов, тайная поляна Террамеша оказалась меньше чем в двух лигах вниз по течению от нас. Рассвело, когда мы втроем добрались до противоположного восточного берега. Мы отпустили наших скакунов, чтобы он вернулись в лагерь.. Затем мы спустились на берег Нила и нашли лодку, спрятанную под грудой плавника и другого мусора. Мы расчистили завалы, а потом мы с Рамзесом потащили лодку к кромке воды, а Серрена последовала за нами, неся длинный кожаный футляр с луком и другое легкое снаряжение. Мы вскарабкались на борт, оттолкнулись от берега и поплыли на Аттерикову сторону реки. Мы снова прятали лодку под покровом растительности, когда я услышал знакомое щебетание и, подняв глаза, увидел красногрудую славку, нетерпеливо порхавшую в ветвях дерева над нами. Рамзес натянул тетиву и проверил содержимое колчана, прежде чем мы легкой рысцой двинулись на север. Ни один из двух других не понял, что я следую за птицей. Они даже не подозревали о ее существовании.

Мы бежали половину утра. Здесь не было ни тропинки, ни дороги, но славка выбрала для нас самый легкий путь. Холмы, на которые мы взбирались, были густо поросшими лесом, и лес становился все гуще по мере того, как мы углублялись в него.

Внезапно, без всякого предупреждения, славка исчезла. Мы резко остановились, и Серрена с Рамзесом выжидающе посмотрели на меня. Я был так же озадачен, как и они, но сделал самое лучшее лицо и сказал им с напускной уверенностью: "Подождите здесь. Я не задержусь надолго. Я просто хочу проверить, что нас ждет впереди.

Я оставил их и стал пробираться сквозь непроницаемый барьер из колючего кустарника. Но, несмотря на свирепый вид крючковатых шипов с красными наконечниками, они оказались удивительно сговорчивыми. Они скользили по моим конечностям и телу, не задевая ни плоти, ни одежды. Однако через очень короткое время я обнаружил, что внезапно впал в изнуряющую истому. Мои шаги замедлились, и я остановился. Мне хотелось сесть и отдохнуть, а возможно, и немного вздремнуть. В глазах у меня потемнело.

Только тогда я понял, что мной манипулирует чужое влияние. Я столкнулся с психическим барьером. Я почувствовал, что покачиваюсь на ногах, и ноги у меня онемели и отяжелели. Мой разум затуманился. Я не мог ясно мыслить. Я не мог идти дальше.

Потом я почувствовал легкое давление на плечо и услышал в ухе нежный голос Инаны: "Борись, Таита! Ты же знаешь, что это такое. Ты можешь преодолеть его.’

Я сделал глубокий вдох, который свистел в горле и груди, и прислушался к ее голосу. Я почувствовал, как темная туча, заполнявшая мой разум, начала светлеть и рассеиваться. Ноги подо мной напряглись. Я заставил их сделать еще один шаг.

- Да, Таита. У тебя есть сила, чтобы преодолеть его. Будь сильным для себя и для тех, кого ты любишь. Они нуждаются в тебе сейчас.’

Я сделал еще один шаг, потом еще один. Шипы задели мое лицо, но я интуитивно знал, что Инана поворачивает острия, чтобы они не впились мне в кожу.

Затем внезапно шипы перестали касаться моего лица, и я увидел свет за закрытыми веками. Я открыл глаза и увидел перед собой удивительный пейзаж. Густая изгородь из свирепых колючих кустов исчезла. Перед моими глазами расстилался сад наслаждений. Там были прозрачные озера и водопады, сверкающие на солнце. Там были леса прекрасных деревьев, зеленых и роскошных. Их высокие ветви были украшены яркими цветами, которые сияли, как рубины и сапфиры. Под ними расстилались ковры из зеленого бархата газонов.

Из леса по ту сторону озера появилось стадо прекрасных гнедых единорогов, которых я в последний раз видел, когда они тащили колесницу Террамеша с разрушительными колесами с острыми лезвиями. Теперь они бежали свободно, уже не в упряжи. Они резвились, как жеребята, спускаясь галопом к берегу озера, чтобы напиться воды. Насытившись, они рысью вернулись на опушку леса и скрылись за деревьями.

‘Это тайный сад Террамеша, - уверенно сказал я, когда ко мне полностью вернулся рассудок. Птица на моем плече чирикнула в знак согласия, и я почувствовал укол беспокойства. ‘Но где сейчас Террамеш?’

‘Он спит.’

- Ты уверена в этом, Инана?’

‘Не бойся. Теперь ты находишься в безопасности со мной.’

‘Я не боюсь, - с достоинством поправил я ее. ‘Я слегка обеспокоен, вот и все.- Затем я перешел к более насущным делам. ‘Как мы собираемся манипулировать Террамешем так, чтобы Рамзес мог нанести точный удар по неповрежденной стороне его лица?’

И вот мы подробно обсудили эту проблему. Инана оставила свое птичье проявление и вернулась в человеческий облик, чтобы сделать свое объяснение более ясным. Она указала на участок сада, который выбрала в качестве места убийства. Затем она объяснила, как она собирается манипулировать нашей жертвой, чтобы войти в нее, и где Рамзес, Серрена и я должны занять наши позиции, чтобы ждать прибытия Террамеша.

‘Он никогда раньше не видел Серрену. Он будет верить, что она - сюрреалистическое проявление, дух, созданный для его удовольствия его матерью или одним из других темных богов, которые благоволят ему. Они уже делали это для него бесчисленное количество раз. Он будет ожидать этого и совершенно потеряет бдительность. Инана повернулась и указала на единственное великолепное дерево, которое росло посреди лужайки. - В центре ствола этого платана есть дупло. Вы с Рамзесом будете использовать его как укрытие. Когда Серрена выведет добычу в правильное положение на точно оговоренном расстоянии, Рамзес окликнет его с вызовом. Потом, когда он повернется, Рамзес сделает все остальное.- Она посмотрела на меня своими удивительно прекрасными глазами. ‘Есть ли что-нибудь, что я не совсем ясно объяснила?’

‘Да, есть. Как мне протащить Серрену и Рамзеса через терновую изгородь, чтобы они не заснули на мне?’

‘Я уверена, ты что-нибудь придумаешь, - ответила она, и я услышал эхо смеха в ее голосе, когда она превратилась из богини обратно в милую маленькую птичку. ‘Вы не можете рассчитывать на мою помощь. Не в моем теперешнем проявлении.’

Я вернулся через колючую изгородь и увидел, что Рамзес и Серрена с тревогой ждут меня там, где я их оставил. ‘Где ты был, Тата?- потребовали они в унисон. ‘Мы уже начали волноваться.’

‘Единственное, о чем вам следует беспокоиться, так это о том, что мне придется протащить каждого из вас через эту колючую изгородь. Пожалуйста, не спорь. У нас мало времени.’

— Но ... - возмущенно запротестовал Рамзес.

- Никаких "но", мой дорогой муж. Ты же слышал Тату. Ты пойдешь первым’ - твердо сказала ему Серрена, и он успокоился. Теперь она бесспорно контролировала ситуацию, как его старшая жена.

Рамзес хотел взять с собой свой собственный футляр для лука, но я уговорил его оставить его на попечение Серрены, и он неохотно согласился. С пустыми руками он сумел преодолеть половину колючей изгороди, прежде чем его ноги подогнулись под ним, и он упал в кучу, тихо похрапывая со счастливой улыбкой на лице. Он был крупным мужчиной, весь мускулистый и костлявый, но мне удалось перекинуть его через плечо и перенести в скрытый сад. Я положил его в тени гигантского платана и оставил славку сидеть в листве над ним, чтобы следить за ним.

Потом я пошел обратно через изгородь, чтобы принести Серрену. Она без колебаний прыгнула ко мне в объятия и обеими руками обвила мою шею.

‘Я ждала этого с нетерпением, - радостно сказала она. После своего мужа она казалась легкой, как чертополох, и я был в состоянии нести футляр для лука и другой багаж в дополнение к ней. Когда я уложил ее под платаном рядом с Рамзесом, она прижалась к нему, не разбудив ни его, ни себя. Я сидел и смотрел на них минуту или две.Они были такой идеальной парой, что я довело меня до слез.

‘Все это очень по-домашнему мило’ - щебетала славка в ветвях надо мной. - Может быть, моя колыбельная сделает это идеальным.’

Мы с Рамзесом давным-давно сошлись во мнении, что шестьдесят пять шагов - это предельная дистанция для самой точной стрельбы из лука. На таком расстоянии он продемонстрировал, что может раз за разом безошибочно попадать в цель размером с желудь. Я шлепал его по щекам, пока он не очнулся ото сна, и он огляделся вокруг, дивясь красоте тайного сада. Его возгласы разбудили Серрену. Как только они оба привыкли к новому окружению, я объяснил им роли, которые, как я ожидал, они будут играть.

Я отдал Серрене небольшой сверток с косметикой и другими женскими принадлежностями, который я захватил с собой вместе с футляром для лука и с помощью которого она могла усилить свою красоту до еще большего великолепия. Мы оставили ее заниматься этим женским колдовством, а сами вместе с Рамзесом прошлись по убойному полю от полого ствола платана до дикого голубого цветка водосбора, одиноко росшего посреди лужайки, обращенной к озеру.

Инана заверила нас, что Террамеш спит в лесу за озером. Инана в своем обличье краснокрылой славки сидела на верхушке дерева, под которым он лежал. Она будет держать его в коме до тех пор, пока мы с Рамзесом не будем готовы принять его. По центру озера тянулась дамба. Инана повлияет на Террамеша, чтобы использовать его, как только она вызволит его из своих сновидений.

Наконец ловушка была наживлена и установлена. Мы с Рамзесом заняли свои позиции в выдолбленном центре платана. Рамзес наложил роковую стрелу на тетиву своего лука. Металлическое наконечник стрелы сиял своеобразной патиной чистого золота. Он на несколько секунд закрыл глаза, словно в молитве. Затем он снова открыл их и кивнул мне. Я шагнул в отверстие в стволе дерева и посмотрел на широкую лужайку, где Серрена незаметно ждала под навесом колючей изгороди, окружавшей тайный сад. Она сидела, наклонившись вперед, и нетерпеливо ждала моего сигнала. Я помахал свободной рукой над головой, и она встала и грациозно пошла по лужайке, чтобы занять свое место рядом с голубым цветком. Это был ее сигнал мне, а точнее - мой сигнал Инане, которая, как я знал, наблюдала за нами с вершины дерева на дальнем берегу озера.

Серрена надела шелковое платье, которое было ее свадебным нарядом. Оно мерцало, когда она двигалась, демонстрируя скульптуру ее тела в мельчайших деталях. Но длинные пряди ее волос отражали солнечный свет, а черты лица сияли от косметики, которую она нанесла, и все вокруг казалось тусклым по сравнению с ней.

Я оторвал от нее взгляд, чтобы повернуться и посмотреть на озеро, как раз в тот момент, когда высокая фигура Террамеша вышла из леса на противоположной стороне. Там он остановился, чтобы потянуться и зевнуть, прежде чем выйти на дамбу, перекинутую через воду. Он был безоружен, у него не было ни меча, ни лука. На нем была только короткая набедренная повязка; таким образом, его необыкновенное телосложение было почти полностью обнажено. Казалось, он целиком состоял из массивных костей и выпуклых мышц, причем одно не обязательно гармонировало с другим. Он казался скорее диким животным, чем человеком.

Только одна сторона его головы была закрыта металлическим шлемом. Обнаженная половина была полностью лишена волос, изрезана и покрыта шрамами, пока не стала напоминать пародию на естественную плоть и кожу. В центре этого пространства поврежденной плоти его лишенный век глаз, не мигая, смотрел вперед.

Он был уже на полпути через дамбу, когда заметил Серрену, стоящую на лужайке над ним. Он остановился на полпути и пристально посмотрел на нее своим единственным глазом.

Серрена ответила ему таким же бесстрастным взглядом. Затем она подняла обе руки к груди и, начав с пуговицы под подбородком, начала неторопливо расстегивать лиф до талии. Затем она осторожно раздвинула ткань, и в проеме показались ее груди, большие, круглые и кремовые, с красными сосками на кончиках. Она взяла один из своих сосков двумя пальцами и направила его на Террамеша, нежно манипулируя им, пока на кончике не заблестела капля прозрачной жидкости. В то же время она прищурила глаза в явном приглашении, олицетворяя идеальное сочетание красоты и похоти.

Террамеш поднял обе руки к застежкам шлема, затем снял его с головы и уронил. Контраст между одной стороной его лица и другой был поразительным. Разорение и увечье левой стороны компенсировалось суровым благородством правой. И все же взгляд был жесток, а линия рта неумолима. Он улыбнулся неповрежденной половиной губ, но в его улыбке не было ни юмора, ни доброты; скорее это была насмешка похоти и жадности.

Обеими руками он развязал набедренную повязку и отбросил ее, обнажив гениталии. Они вяло и мягко свисали до колен. Он взял свой пенис в одну руку и начал поглаживать его взад и вперед. Его пальцы едва коснулись ее обхвата, когда она застыла в неподвижности. Крайняя плоть отклеилась от головки, сделавшись розовой, блестящей и величиной со спелое яблоко. Она жестко торчала перед ним на длину предплечья.

Серрена, казалось, была подстрекаема этим зрелищем. Она сбросила одежду и стояла голая, обхватив обеими руками лобок и выставив вперед бедра. Она похотливо улыбнулась, и это соответствовало его алчности. Я был поражен этим проявлением беспричинной похоти с ее стороны, хотя и понимал, что это было надуманно.

Террамеш двинулся вперед. Он сошел с насыпи через озеро и зашагал вверх по склону туда, где стояла она. Он прошел совсем близко от того места, где мы с Рамзесом прятались в дупле платана, так близко, что я слышал его возбужденное ворчание, похожее на хрюканье большого дикого кабана в сусле, и чувствовал его запах, как зловоние ядовитой оспы.

Я отпустил его шагов на двадцать и тронул Рамзеса за плечо. В унисон мы вышли из своего укрытия. Рамзес сделал три шага впереди меня, чтобы дать себе четкий выстрел, и затем он естественно встал в позицию лучника с луком, выставленным вперед, и его единственная стрела была натянута. На зеленой лужайке над нами Террамеш остановился в нескольких шагах от того места, где стояла Серрена. Он возвышался над ней, почти заслоняя ее от нашего взгляда.

В то же мгновение Рамсес окликнул его таким громовым голосом, что даже я, который был полностью готов к этому, вздрогнул: "Сын Фонта, я принес тебе послание от твоего отца!’

Террамеш повернулся к нам лицом. Он замер и уставился на нас сверху вниз. Затем все, казалось, произошло в одно и то же мгновение. Серрена упала лицом в траву позади него, мгновенно расчищая расстояние для выстрела Рамзеса. Одним плавным движением Рамзес поднял свой лук и натянул тетиву на полную длину, а затем отпустил ее с резким, почти музыкальным звоном тетивы.

Реакция Террамеша была мгновенной, но все же слишком медленной, чтобы обмануть смертельную стрелу, которая уже была на полпути к цели. Она достигла зенита и начала падение прежде, чем он успел дернуться. Его отвратительное лицо и огромный пенис были обращены к небу, с которого, как солнечный луч, упала стрела. Удар пришелся точно в центр глазного яблока, которое взорвалось яркой струей водянистой жидкости. Древко торчало на расстоянии вытянутой руки от глазницы Террамеша. Под таким углом и на такой глубине она, несомненно, поразила его мозг. Я ожидал, что он сейчас упадет и будет лежать там, где упал. Но вместо этого он побежал и в то же время закричал высоким, пронзительным монотонным голосом. Он шел прямо на нас; сначала я подумал, что это было преднамеренное нападение, но он не подавал виду, что видит нас. Но когда мы с Рамзесом отскочили в сторону, он продолжал спускаться с холма прямо к озеру, слепо вопя от боли и ярости.

Мы выхватили мечи и бросились в погоню, но ни один из нас не смог догнать его. Затем, все еще крича, он на полном ходу врезался в гигантский платан, который явно не мог видеть. От удара острие стрелы полностью вошло ему в череп и вышло из затылка. Но он держался на ногах и ходил маленькими кругами, все еще завывая. Затем плоть начала падать с его головы полосами, как будто она гнила. Белая кость его черепа блеснула на солнце, а затем тоже начала крошиться.

Одновременно мясо его рук и верхней части туловища почернело и отвалилось от кости кусками и клочьями. Зловоние гниения, исходившее от его тела, было настолько сильным, что мы закрыли рты и носы и попятились от него, когда он упал. Его тело продолжало корчиться в конвульсиях, превращаясь в месиво и бесформенную кучу навоза. Даже это рассыпалось в прах и начало сдуваться легким ветром, пронесшимся над озером. Однако наконечник стрелы, который убил его, лежал на том месте, где он упал. Рамзес нерешительно подошел к нему и наклонился, чтобы поднять, но прежде чем его пальцы коснулись металла, тот почернел и превратился в ничто. В конце концов не осталось ни следов, ни свидетельств прежнего существования Террамеша.

Некоторое время мы смотрели на него с изумлением и благоговением, но потом повернулись и пошли назад, туда, где нас ждала Серрена. Мы сели по обе стороны от нее. Рамзес обнял ее за плечи, и она прижалась к нему. Ее лицо под слоем косметики было бледным, как снег, а глаза наполнились слезами.

- Мне пришлось заставить себя смотреть это. Это было просто ужасно, - прошептала она. Затем она указала на то место, где он исчез. - Посмотри, что происходит со скрытым садом Террамеша.’

На наших глазах озеро и водопады высохли и превратились в отвратительные илистые ямы в земле, заполненные зеленой слизью. Деревья в лесу сбросили свою пышную растительность и цветы, которые покрывали их. Их стволы и ветви почернели и высохли. Трава, которая росла под ними, увяла. Ветви гигантского платана свалились со ствола и лежали, скрюченные и искривленные, на земле, как у человека с ампутированными конечностями. Колючая изгородь, окружавшая тайный сад, появилась снова, суровая и неприступная, но почти сразу же начала увядать и исчезать. От стада великолепных черных единорогов Террамеша не осталось и следа. Они исчезли вместе с остальными обитателями тайного сада. Не осталось ничего, кроме разложения и опустошения. Единственным исключением был шлем Террамеша, который лежал там, где он его оставил. Я спустился вниз, чтобы забрать его в память об этих монументальных событиях.

‘У нас нет причин задерживаться здесь еще даже на минуту, - сказал я, возвращаясь туда, где они ждали. Рамсес немедленно помог Серрене подняться на ноги, и мы отправились туда, где оставили нашу лодку, спрятанную на берегу Нила. Никто из нас не оглянулся.

Солнце уже садилось, когда мы добрались до лагеря Гуротаса, и послышался радостный крик, когда часовые узнали нас троих в лодке. Некоторые из них бросились в реку, чтобы схватить наше судно и вытащить его на берег. К тому времени, как мы высадились, половина армии уже собралась, чтобы приветствовать нас. Тогда Гуротас и Техути поспешно вышли из своего королевского лагеря и набросились на Серрену. Гуротас подхватил ее на руки и понес в свой лагерь, а Техути танцевала вокруг них, распевая слова благодарности всем богам за благополучное возвращение дочери. Мы с Рамзесом следовали за ними на почтительном расстоянии, ожидая своей очереди привлечь внимание Гуротаса. По счастливой случайности мы захватили с собой мешок с нашим снаряжением и шлем Террамеша, который я подобрал там, где он оставил его на мосту через озеро.

Наконец Техути взяла дочь на руки, и они, окруженные фрейлинами, удалились в женский сераль. Гуротас немедленно подошел к нам. - Следуйте за мной! - он приказал. ‘Я хочу точно знать, что произошло, и особенно я хочу знать местонахождение этого хищного монстра.’

Он провел нас в свой личный шатер для совещаний и, пока мы отыскивали себе места, принес бутыль красного вина и разлил его содержимое по огромным кувшинам, которые приберегал для особых случаев: верный знак его одобрения.

- А теперь скажи мне. Расскажи мне все, - приказал он, опускаясь на свой трон лицом к нам.

Рамзес посмотрел на меня. На обратном пути из тайного сада мы обсуждали, как много нам следует рассказать Гуротасу о нашей встрече с Террамешем. Мы были обеспокоены тем, что многое из того, что произошло с нами, было настолько необычным, что казалось невероятным любому, кто не видел этого своими глазами. В конце концов мы договорились не скрывать от Гуротаса никаких подробностей, какими бы надуманными они ни казались. Если он сомневался в правдивости нашего описания, то мы имели в качестве доказательства свидетельство его собственной любимой дочери. Он никогда не мог пренебречь этим.

Я сделал глубокий вдох и большой глоток вина, что укрепило мою решимость, а затем начал говорить. Я говорил долго, даже по своим собственным меркам. Конечно, я слегка умолчал о некоторых аспектах роли Серрены в этом процессе; в конце концов, она была его дочерью. Я решил, что нет необходимости описывать ее искусное отвлечение внимания Террамеша за несколько мгновений до того, как Рамзес выпустил роковую стрелу. Гуротас жадно слушал, время от времени кивая в знак понимания и согласия с моим рассказом.

Когда я закончил свой рассказ, Гуротас некоторое время молчал, а потом сказал: "Итак, ты принес череп Террамеша с собой в качестве неопровержимого доказательства гибели этого существа.’

‘Нет. - Я мягко поправил его. ‘Я этого не говорил.’

‘Я знаю, что ты сказал, и, конечно, верю тебе. Но зачем все усложнять? У нас тут полно черепов для выбора. Любой из них мог принадлежать этому существу, которое вы называете Террамешем. Я собираюсь отправить наши войска обратно через реку, чтобы захватить крепость Абу-Наскос. Если есть хоть малейшая вероятность того, что Террамеш все еще жив и ждет их, наши войска будут более чем неохотно возвращаться через реку. Хороший чистый череп или даже грязный череп убедит их, что Террамеш не будет там, на Западном берегу, чтобы приветствовать их.’

Я взглянул на Рамзеса, и он улыбнулся мне в ответ. ‘За то короткое время, что я женат, я научился не тратить время на споры ни с женой, ни с тестем.’

На следующее утро все войска Рамзеса I египетского, царя Спарты и Лакедемона Гуротаса и четырнадцати оставшихся мелких царей, которые воздавали ему почести, собрались на рассвете, но далеко от реки и вне поля зрения дозорных на стенах крепости Абу-Наскос. Настроение наших войск было подавлено. Позже я узнал, что злой слух распространился по лагерю с тех пор, как мы втроем вернулись накануне вечером из похода через Нил. В сущности, это означало, что кампания против Аттерика Туро и его нового грозного воина Террамеша должна быть прекращена, а Гуротас и его союзники вот-вот покинут поле боя и поспешат обратно в Спарту, забрав с собой Рамсеса и его невесту.

Царь Гуротас и фараон Рамсес заняли наблюдательную позицию и встали плечом к плечу лицом к сомкнутым рядам, но не было слышно ни аплодисментов, ни ударов боевых щитов с обнаженными клинками.

После торжественной паузы Гуротас сделал повелительный жест, и двое рабов последовали за ними на трибуну. Вдвоем они несли большую плетеную корзину, которую поставили на подставку. Затем они попятились, сделав такой глубокий поклон, что их лбы коснулись доски между ногами. После очередной паузы Гуротас заговорил:

- Два дня назад фараон Рамзес и его жена Серрена Клеопатра в сопровождении господина Таиты тайно пересекли реку Нил и вошли на территорию, занятую мятежниками. Они отправились на поиски мерзкого существа, известного всем нам как лучник со шрамом на лице.’

Низкий, непроизвольный стон эхом разнесся по рядам собравшихся. Гуротас махнул рукой, чтобы они успокоились, и продолжал говорить:,

- Этот лучник также известен как Террамеш несокрушимый. Я приказал нашим трем бесстрашным героям выследить его и убить, как бешеную собаку, а потом вернуться с отрубленной головой, но спрятать ее до тех пор, пока они не смогут вложить ее мне в руки. К этому времени Гуротас завладел вниманием подавляющего большинства собравшихся перед ним людей. Их настроение улучшилось. Даже я, который был участником, был очарован искусной манипуляцией Гуротаса фактами. Гуротас с размаху указал на плетеную корзину, стоявшую перед ним, и все глаза в плотной массе возничих и лучников проследили за этим жестом. Гуротас шагнул вперед и откинул крышку корзины, затем сунул в нее руку и вытащил оттуда человеческую голову, которую держал высоко, чтобы все видели.

Клочья гниющей кожи и плоти все еще цеплялись за кость, а рот был широко открыт, из одного угла свисал распухший синий язык. В глазницах зияли пустые дыры.

- Я отдаю тебе голову Террамеша! - проревел он. Ни один человек в отряде не мог усомниться в его словах даже на мимолетную секунду, потому что к черепу был пристегнут золотой шлем, который все они так хорошо знали и так сильно боялись. Крик радости и торжества вырвался из восьми тысяч глоток.

- Террамеш! Террамеш! Террамеш!- Как один человек, они выхватили мечи и принялись колотить по щитам в такт грому своих голосов.

Гуротас позволил им кричать до хрипоты, а потом отстегнул шлем от черепа и поднял его вверх.

- Этот трофей достанется полку, который наиболее отличится в предстоящей битве.- Они снова зарычали, как львы. Затем другой рукой он поднял изуродованную человеческую голову с незрячими глазницами и высунутым языком. - И этот трофей достанется Гадесу, царю подземного мира. Она будет передана ему Гефестом, богом огня.’

Он подошел с головой к сторожевому костру и бросил ее в огонь, а мы все зачарованно смотрели, как она сгорает дотла. Это было решение, достойное короля, подумал я. Никто никогда не мог усомниться в подлинности черепа, потому что его больше не существовало.

Остаток дня армия провела, натягивая луки, точа мечи, чиня щиты и доспехи, и отдыхая. Затем, когда наступила ночь, мы стали ждать, когда сядет растущая луна, прежде чем они построились в свои полки, спустились на берег реки и сели на корабли. Они не показывали никаких огней, и все команды отдавались офицерами шепотом. Корабли рассредоточились и разошлись в разные стороны вверх по течению и вниз к своим позициям для высадки на вражеском берегу, которые были тщательно отобраны в предыдущие дни и недели.

Мы надеялись застать врасплох вражеских часовых и в этом случае не были разочарованы. Аттерик и его люди считали себя в безопасности под защитой Террамеша. Выяснилось, что Аттерик заплатил ему за покровительство огромное состояние в десять лакхов серебра. Однако на этой стадии Аттерик совершенно не подозревал о недавней кончине одноглазого монстра. В результате половина его армии была расквартирована за стенами крепости Абу-Наскос, где они занимались выращиванием зерна и овощей, а также разведением коз и крупного рогатого скота, чтобы прокормить себя и своих товарищей в течение оставшейся части кампании.

Мы высадились на берег после полуночи и начали атаку на них. Большинство из них спали, а вместе с ними и часовые, уверенные, что они находятся под защитой Террамеша. Когда мы разбудили их своими боевыми криками, они почти не пытались встать и сражаться, а в панике бежали в укрытие крепостных стен. Больше половины из них сделали это. Остальные были вырублены или взяты в плен.

Понятно, что наши люди были немного робки в своем преследовании. Несмотря на то, что накануне Гуротас показал им отрубленную голову и продемонстрировал свою храбрость, большинство из них наполовину ожидали появления Террамеша.

Тем не менее нам удалось захватить в плен более сотни людей Аттерика. Двоих из них я узнал. Это были хорошие люди, оказавшиеся по ту сторону баррикад. Когда я отвел их в сторону для допроса, они напомнили мне, что их зовут Батур и Насла. Они были братьями и сражались под моим началом против гиксосов. Когда я открыл бутылку вина и налил каждому по кружке, они вспомнили, какими хорошими друзьями мы были на самом деле. И с каждой выпитой кружкой они становились все более сговорчивыми.

Я подробно расспросил их об условиях, существующих в крепости Абу-Наскос, и они с готовностью ответили. Они сказали мне, что крепость Аттерика была надежно защищена от нападения. Вход был только один - через массивные двойные ворота, вделанные в стену на противоположной стороне реки Нил. Я спросил их о том, как взбираться на стены, и они ответили, что есть три набора стен, одна внутри другой, и все они были великолепны по проекту и конструкции. Они предположили, что, вероятно, наиболее успешной формой нападения будет туннель под фундаментом. Затем я спросил, знают ли они о существовании каких-либо подземных сооружений под крепостью, но они были непреклонны, что их нет. Это прозвучало не очень многообещающе, и я печально улыбнулся, поняв, что Аттерик выбрал для защиты самую легкую крепость во всем Египте.

Затем Батур и Насла сообщили мне, что Аттерик отослал большую часть своих лошадей и колесниц, вероятно, в свои крепости в дельте, где нам будет трудно следовать за ними и найти их. Тем не менее, он оставил около сорока колесниц и лошадей, которых держал в конюшнях крепости, вероятно, чтобы использовать в набегах против нас; но еще более вероятно, что они будут использованы для побега из Абу-Наскоса, если возникнет такая необходимость.

Затем я обсудил с ними загадку личности Аттерика, и они согласились со мной, что он использовал двойников, чтобы запутать своих врагов, что, конечно же, означало Гуротаса и Рамзеса. Однако Батур и Насла тесно сотрудничали с Аттериком и утверждали, что способны отличить его от самозванцев. Это был очень ценный навык, к которому мы имели доступ. Затем они сказали мне, что с каждым днем Аттерик становился все более странным и все более отдаленным от реальности, и что его фантазии берут верх над реальностью в его уме. Это не стало для меня большой неожиданностью. Он всегда был не в себе.

Братья также рассказали мне, что последние два года они жили в крепости Абу-Наскос и изучили большинство тайных входов и выходов, а также другие сложности этого огромного сооружения. Когда я спросил, как они оба оказались втянуты в паутину Аттерика, они объяснили, что в молодости поступили на службу к фараону Тамосу. Когда он был убит гиксосами, его старший сын Аттерик унаследовал корону фараона Хеджета. Однако братья быстро разочаровались в Аттерике. Они уверяли меня, что больше всего на свете хотят перейти под знамена фараона Рамзеса, которого они оба знали и которым восхищались.

Я представил их Рамзесу, и он узнал их. Он сказал мне, что очень уважает их. Он согласился со мной, что мы должны использовать их в качестве секретных агентов, и они могут быть использованы в конечном итоге, чтобы помочь нам получить доступ к крепости – любым возможным способом. Батур был старшим братом, и он согласился вернуться в Абу-Наскос с алиби, что он был схвачен людьми Гуротаса, но сумел бежать и пробраться обратно через наши линии, чтобы добраться до ворот Абу-Наскоса. Младшим братом был Насла. Он останется с нами за стенами, чтобы информировать и консультировать нас по вопросам, связанным с крепостью и чудовищем внутри. Оба брата разработали сложный код сигналов, с которым они могли тайно и на расстоянии переписываться.

Я был уверен, что они окажутся чрезвычайно полезными.

Следующие несколько недель были заняты кропотливой работой по переброске наших сил через реку и приближению к крепости, чтобы начать подготовку к последнему штурму крепости Аттерика. Когда, наконец, это началось, то вскоре вошло в привычную схему трех шагов вперед, а затем двух шагов назад, скорее в замысловатой манере официального танца. Наши инженеры направляли траншеи и туннели к стенам крепости, начиная с безопасного расстояния, чтобы избежать стрел вражеских лучников на вершинах стен. Затем, когда мы приблизились к подножию стен, люди Аттерика ночью совершили вылазку и попытались разрушить наши траншеи. Это привело к ожесточенным боям в практически полной темноте, в которой было почти невозможно отличить друга от врага.

Затем на следующее утро мы оценивали ущерб и снова начинали весь унылый процесс восстановления наших земляных работ, а затем продвигали их вперед к кажущимся неприступными стенам. Это занятие не особенно привлекало меня, и я предоставил его другим, более терпеливым и опытным в преодолении стен цитадели: таким людям, как Гуротас и Рамзес.

Мои мысли вернулись скорее к четырем таинственным островам в Ниле и моему приятному и более плодотворному общению с богиней Инаной, которая так часто встречала меня там. Я выжал максимум из трех островов на восточном берегу Ла-Манша, и только четвертый остров, ближайший к крепости Абу-Наскос, все еще ждал моего внимания. Этот остров лежал на расстоянии вытянутой стрелы от верхушек крепостных стен, поэтому я был вынужден подойти к нему с восточного берега, где первоначально стоял главный лагерь Гуротаса. Однако даже для меня это был необычайно долгий заплыв, а дни и ночи становились все холоднее, так что мне пришлось грести на лодке в те темные часы, когда я не представлял такой очевидной и заманчивой цели.

В первую же ночь, когда я попробовал это сделать, была полная луна, которая давала хороший свет, но недостаточно хороший, чтобы сделать меня и мой ялик видимыми со стен крепости Аттерика. Когда я приблизился к острову со стороны, наиболее удаленной от крепости, меня поразило, насколько он похож на первые три. Таким образом, все мои сомнения относительно взаимосвязи всех четырех островов были рассеяны. Добравшись до него, я пришвартовал свою лодку к лиане, свисавшей с верхушки рукотворной стены почти до самой поверхности реки. Первое, что бросилось мне в глаза, - это то, что каменная кладка этого острова находится в гораздо лучшем состоянии, чем все остальные три. Мне удалось идентифицировать отдельные каменные блоки. В стене оставались даже опоры для ног, что значительно облегчало подъем на вершину. Я быстро вскарабкался по ней, воодушевленный волнением, и когда добрался до вершины, то обнаружил вход в вертикальную шахту именно там, где и ожидал его найти - в центре башни. Однако ночь была настолько темной, что я не мог видеть дальше, чем на очень короткий путь вниз по шахте.

Я знал, что должен зажечь одну из свечей, которые принес с собой. Это было мое недавнее нововведение, заменявшее обычные факелы из тростника или травы. Я сделал их из пчелиного воска, что было превосходным нововведением, но ясный свет, который они отбрасывали, был виден с большого расстояния. Я решил рискнуть, чтобы его можно было увидеть с верхушек крепостных стен. Я немного спустился по шахте, так как считал ее безопасной. Затем я быстро поработал с дровами, и у меня появился отблеск древесной пыли, которая вспыхнула, когда я поднес к ней фитиль своей свечи.

Мои глаза почти мгновенно привыкли к яркому ясному свету, а затем я огляделся и тут же ахнул от благоговения. Вход в туннель, в котором я сидел, был полностью выложен керамическими кирпичами бледно-зеленого цвета, каждый из которых был украшен по краям крошечными изображениями остроухой пустынной лисы.

Однако, в отличие от первых трех туннелей, стены этого были в отличном состоянии. Более четверти керамических фризов пережили века, и ступени под моими ногами были лишь слегка выщерблены от движения ног древних людей, которые ими пользовались.

Шахта в двух-трех местах была завалена обвалившейся каменной кладкой и прочим мусором, но я смог расчистить путь через них голыми руками. Лестница спускалась в центр острова под крутым углом. Спускаясь, я считал ступеньки. Я дошел до отметки 150, а затем с внезапным потрясением понял, что, должно быть, спустился далеко под поверхность реки.

Мне грозила смертельная опасность утонуть. В любой момент поток воды мог хлынуть по туннелю и унести меня в вечность. Я повернулся и поспешил вверх по лестнице, на ходу распевая молитвы всем богам, но особенно Инане, чтобы она спасла меня от ужасной смерти в полном одиночестве в глубинах земли.

Я добрался до входа в туннель, все еще тяжело дыша и с мокрыми только ногами в сандалиях, но все остальное мое тело от лодыжек и выше было сухим, как дюны пустыни. Я сидел на верхней ступеньке туннеля и обдумывал этот замечательный поворот событий. Я столкнулся с фактом, что ошибся в расчетах, что было необычно для меня; теперь казалось возможным, что не каждый туннель или пространство под поверхностью реки должны быть затоплены водой.

Честно говоря, этот туннель был первым из существующих, о котором я когда-либо слышал, проходящим под рекой, особенно такой могучей, как Нил. Я никогда даже отдаленно не рассматривал такую возможность. Однако теперь у меня не было иного выбора, кроме как пересмотреть свои выводы. С этой точки зрения прошло всего несколько минут, прежде чем я увидел изъян в своих предыдущих рассуждениях.

Почему корпус лодки не наполняется водой? Ответ заключается в том, что здесь нет отверстия для входа воды. Но если пробить дыру в корпусе, она тут же заполнится! Как и плоскость этой земли, на которой мы стоим, все это начало обретать смысл.

Признаюсь, я избегал загадки огромных различий в объеме между корпусом лодки и туннелем под Нилом.

Я с нетерпением ждал появления Инаны, чтобы обсудить с ней это предложение и выслушать ее совет, но она явно пребывала в одном из своих противоречивых женских настроений, и к тому времени уже рассвело, так что мне пришлось уйти, пока меня не заметили часовые на стенах крепости.

Большую часть следующего дня я провел в безумном нетерпении, ожидая наступления темноты. Однако у меня хватило здравого смысла потратить часть времени на поиски помощника, который работал бы под моим началом в моих дальнейших начинаниях. Насла был моим выбором. Он был не только молод и силен, но и знал расположение крепости Абу-Наскос лучше, чем кто-либо в любой другой армии. Он был заинтригован тем, что я уже узнал об острове и подводном туннеле, и ему не терпелось пойти со мной.

В сумерках мы отправились в моей лодке через реку. Как только мы причалили к подножию башни и взобрались на вершину, он удивленно воскликнул, увидев вход в шахту, и взволнованно спросил:’- Куда это ведет, господин?

‘Пока не знаю, но мы это выясним.’

‘Если хочешь, я пойду первым, - предложил он. Я небрежно пожал плечами и посторонился, пропуская его. Не то чтобы я вообще боялся последствий. Я подождал, пока его голос не разнесся веселым эхом по шахте, и увидел далеко внизу отражение пламени его свечи.

‘Я на самом дне, господин Таита. Вы хотите последовать за мной вниз?- крикнул он мне вслед. Это не было похоже на то, что он тонет, и я был доволен, что моя гипотеза до сих пор держала воду, как в прямом, так и в переносном смысле. Я начал спускаться туда, где внизу меня ждал Насла. Здесь вертикальная шахта выровнялась и превратилась в горизонтальный туннель.

- Вы исследовали его дальше?- Потребовал я ответа.

- Нет, господин. Я ждал, что ты примешь эту честь.’

Я пристально посмотрел на него, не зная, не саркастичен ли он, но даже в свете свечей выражение его лица было лишено цинизма. - Тогда следуй за мной, добрый Насла.’ Чем больше я его видел, тем больше он мне нравился и я ему доверял. Я повел его по туннелю, размышляя о том, что, вероятно, мы были первыми людьми, которые прошли этим путем за многие столетия. Чтобы выдержать давление воды над нами, конструкция стен должна была быть гораздо прочнее, чем в других местах. Материалы, которые использовали древние, были обожженными кирпичами из красной глины, а не красивыми керамическими плитками, которые использовались ближе к поверхности. Стыки между кирпичами были настолько тонкими, что их почти не было видно. Я внимательно осмотрел их и не обнаружил никаких утечек.

Затем я изучил горизонтальный туннель, в котором мы стояли, и сравнил его с шахтой, по которой мы спустились с поверхности. Как я и ожидал, туннель вел в направлении Западного берега и крепости Абу-Наскос. Однако у меня не было волшебной рыбы, чтобы проверить это предположение.

‘Пошли, Насла, - приказал я ему, и мы двинулись по туннелю. Он шел почти прямо на протяжении 310 шагов, которые я считал вслух, шагая по нему. Плитка под нашими ногами была сухой. Воздух в туннеле был холодным, древним на вкус и душным для дыхания, но достаточным для поддержания жизни.

Затем пол туннеля под нашими ногами резко пошел вверх. Насла вопросительно посмотрел на меня поверх пламени свечи, и я объяснил, что происходит: "Мы прошли под рекой и достигли западного берега. Теперь мы поднимаемся. Я полагаю, что мы направляемся к основанию крепости. Конечно, это только предположение, но посмотри на стены сейчас.’

Стены этой части туннеля были вновь украшены разноцветными керамическими плитками, указывающими на то, что нильская вода над нами была более мелкой или вообще отсутствовала. На кафельных стенах не было никаких изображений, но они были покрыты каким-то текучим архаическим шрифтом. Я понял, что это, должно быть, надписи древних строителей. Вероятно, они были памятниками их гению и мастерству. Я не стал тратить время на попытки расшифровать их, а поспешил вперед, желая узнать, где туннель выходит на поверхность. Пройдя еще сто пятьдесят шагов по восходящему туннелю, мы внезапно остановились. Казалось, что крыша рухнула в результате сильного камнепада. Дальше мы идти не могли. Мое разочарование было настолько сильным, что мне пришлось выразить его каким-то недвусмысленным образом. Я выкрикнул какое-то ругательство и отвел кулак, чтобы ударить по твердой каменной стене, которая стояла передо мной.

Насла схватил меня сзади за локоть и помешал сломать все кости в правой руке. Я недолго боролся с ним, а потом грациозно капитулировал.

- Спасибо, - сказал я ему. ‘Я тебе очень благодарен. Ты помешал мне нанести еще больший урон стене.’

‘Все в порядке, господин. Я к этому привык. У моего брата Батура тоже очень скверный характер.- Он сказал это таким дружелюбным и приятным тоном, что я был вынужден прижаться лбом к стене и закрыть глаза на несколько секунд, чтобы сдержать свою растущую ярость.

- Я думаю, тебе лучше больше ничего не говорить, добрый Насла. Но верни меня тем же путем, каким мы пришли. Мне нужен свежий воздух. Иначе один из нас может умереть здесь.’

Пусть никто не говорит вам, что я не могу контролировать свой характер. К следующему утру я почти полностью оправился и понял, что это была лишь временная неудача. Я решил, что мне пригодятся здравый смысл и рассудительность Рамзеса. Я нашел его на Западном берегу реки, где он помогал Гуротасу с осадными работами перед стенами крепости Аттерика. Я был рад узнать, что царица Серрена Клеопатра была рядом с ним, как я и ожидал.

Она была моим гидом и повела меня на длительную экскурсию по осадным работам. Я был поражен тем знанием, которое она продемонстрировала в этом методе. К тому времени подошло время полуденной трапезы. Мы ели ее вместе, сидя под ветвями раскидистого вяза, откуда открывался великолепный вид на крепость Аттерика и поле битвы. На заднем плане виднелась река и четыре острова, которые так много занимали меня. На таком расстоянии они казались незначительными, но служили для того, чтобы направить наш разговор в нужное русло. Рамзес и Серрена не знали о моей озабоченности островами. У меня был конфликт интересов между ними и Инаной. Они понятия не имели о моих особых отношениях с богиней, поэтому мне пришлось замять эту часть моей истории и приписать все свои знания старому лоцману корабля Ганорду, который дал мне первую керамическую плитку из туннелей и шахт под островами.

Поначалу царская чета лишь смутно заинтересовалась, когда я указал ей на четыре острова, но затем я применил все свои навыки рассказчика, и оба они быстро оказались полностью очарованы их тайной. Когда я приблизился к кульминации своего рассказа, Серрена заерзала на ягодицах, едва сдерживая нетерпение достичь развязки, и даже глаза Рамзеса загорелись предвкушением. Когда я наконец добрался до того места в моем рассказе, где мои поиски были прерваны камнепадом, ни один из них сначала не принял бы, что так все и закончилось.

‘Что случилось потом, Тата? Что же ты тогда сделал?- Потребовала ответа Серрена.

- Да, Тата. Расскажи нам, что ты нашел там, за каменной глыбой, - вмешался Рамзес. ‘Или все это выдумка? Ты просто немного развлекаешься с нами?’

Когда они наконец признали, что это был истинный отчет о том, что я обнаружил, они оба хотели, чтобы я немедленно отвез их на остров и в его туннель. Я с трудом убедил их, что лучше всего дождаться темноты, прежде чем мы отправимся в путь. Мы провели время, обсуждая подводный туннель, протянувшийся от четвертого острова до фундамента крепости Абу-Наскос.

‘Если вдуматься, то это была довольно бесплодная и непродуктивная работа древних, - предположил Рамсес.

Серрена тут же повернулась к нему. ‘Что ты имеешь в виду, мой дорогой муж? Это было великолепное предприятие!’

- Великолепное? Рамзес усмехнулся. - Построить туннель от искусственного острова посреди могучей реки до подземного пункта назначения? Я бы сказал, что это в высшей степени глупо.’

‘Вы совершенно упустили главное, - возразила она. - Туннель начинался на восточном берегу реки, где располагался наш первый лагерь. Он прошел под поверхностью Нила ко всем четырем искусственным островам подряд - рыбе, птице, выдре и лисе – прежде чем войти в фундамент крепости, предшествовавшей Абу-Наскосу.’

- Но почему?- Спросил Рамзес. - Зачем они построили четыре острова?’

- Потому что Нил слишком широк для меньшего. Воздух в одном туннеле стал бы спертым и ядовитым. Они должны были позволить туннелю дышать.’

Рамзес смутился. ‘А что случилось с туннелем между первыми тремя островами?’

‘Как только древние люди ушли, он развалился от старости и забвения, - сладко объяснила Серрена.

- О! - сказал он. - Я вижу! Я был доволен, что не ввязался в дискуссию и не лишился дара речи, как Рамзес.

Нас было шестеро, и мы добрались до Лисьего острова. Кроме нас троих, я решил простить Насле его недавнюю неосторожность и воспользоваться его знаниями о расположении крепости и островов. Кроме того, нам нужны были два обычных матроса, чтобы охранять лодку, когда мы сойдем на берег.

Мы прибыли на Лисий остров через два часа после наступления темноты и сразу же сошли на берег. Насла засыпал вход в шахту сухими ветками и прочим мусором, и за время нашего отсутствия его никто не потревожил. Теперь Насла убрал все это, и я повел остальных вниз по шахте, останавливаясь только для того, чтобы Рамсес и Серрена осмотрели керамические плитки и изображения пустынных лис, которые особенно радовали Серрену.

Когда мы достигли дна шахты и втиснулись в туннель, я объяснил парочке, что теперь мы находимся под рекой. Серрена с серьезным выражением лица посмотрела на крышу над головой, а затем придвинулась ближе к Рамзесу и взяла его за руку, чтобы успокоить. Ведя их дальше по туннелю, я сказал им, что это 310 шагов в длину, почти столько же, сколько ширина реки над нами. Затем, когда пол туннеля наклонился вверх, я объяснил причину этого: "Теперь мы достигли западного берега и поднимаемся к берегу.’

Рамзес улыбнулся, и Серрена, придя в себя, указала на текучие древние письмена, покрывавшие стены с этого момента. Затем, к моему удивлению, она начала бегло переводить их на египетский язык.

‘Да будет известно всем народам этого мира, что я, Зараранд, Царь Сенквата и Ментании, посвящаю эти труды вечной славе Ахура Мазды, Бога Добра и света ...

- Что это за язык, Серрена, и где ты научилась читать и говорить на нем?’

Серрена растерянно замолчала и посмотрела на Рамзеса. ‘Точно не помню.- Она вдруг заколебалась. ‘За эти годы у меня было так много разных наставников.’

Я тут же разозлился на самого себя. Я задал этот вопрос в спешке. Я должен был понять, что это часть ее врожденной Божественной памяти, остаточное эхо ее предыдущих существований, которое даже она не могла точно определить.

- Вероятно, вас научил муж.- Я пошутил, и Рамсес в ужасе посмотрел на меня. Я подмигнул ему, и он облегченно улыбнулся, а потом расхохотался.

‘Я должен признать себя виновным, Тата. Конечно, я ее учил.- Он ухмыльнулся. ‘Я научил ее всему, что она знает.- Серрена хлопнула его по плечу, и мы все рассмеялись. Неловкое мгновение прошло, и я повел их дальше по туннелю, пока внезапно мы не столкнулись с камнепадом, который преградил нам путь.

Я повернулся к ним троим и развел руками в знак покорности судьбе. ‘Дальше этого дело не пойдет!’

‘Что здесь произошло?- Потребовала ответа Серрена.

- Крыша туннеля обрушилась в каменном заторе», - объяснил я. - Дальше этого мы идти не можем. Кажется, что все, что находится за этой точкой, остается тайной навсегда.’

‘Но разве мы не можем просто убрать упавшие камни, как это сделали первые копатели?- Серрена хотела знать. Ее горькое разочарование красноречиво прозвучало в ее голосе.

‘Это камнепад, - повторил я. - Над ним нет прочной крыши. Это смертельная ловушка. Если вы войдете туда и попытаетесь очистить его, он снова обрушится на вас ...

Рамсес прошел мимо меня и опустился на колени перед камнепадом. Он провел руками по непрошеному гостю, начиная с уровня пола и добираясь до верха стены, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться до нее. Он с трудом оторвал от стены кусок сырого камня, затем просунул руку в оставленное ею отверстие и нащупал путь наверх. Наконец он оторвал руку и предплечье от стены и повернулся ко мне, держа осколок в другой руке и протягивая его мне.

- Нет, Тата, хоть раз в жизни ты ошибаешься, - сказал он мне. ‘Это не камнепад. Это каменная начинка. Посмотрите на отметины от долота в этом куске! Я ощупал крышу над тем местом, где вытащил его. Она прочна и нерушима. Это было сделано человеком! Это стена из утрамбованного камня, а не падение камня.’

Я прошел мимо него, не отвечая, и направился к камнепаду, намеренно называя его таковым в своем сознании. Я выше Рамзеса, поэтому мне не пришлось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до отверстия, которое он оставил. На этот раз я не стал торопиться с осмотром. Сделав над собой усилие, я снял с вершины обрыва еще два куска камня и внимательно осмотрел их. Бесспорно, они также были отмечены искусственными орудиями труда. Затем я просунул руку в пустое пространство в стене, которое я открыл, и попытался нащупать какие-нибудь стыки в скальной крыше выше этого места. Но их не было. Она была твердой. Туннель не был заблокирован камнепадом, он был намеренно запечатан людьми.

Я повернулся к Рамзесу и собрался с духом. ‘Вы правы. Я ошибался.- Такие простые слова, их так трудно произнести.

Рамзес все понял. Он протянул руку, обнял меня за плечи и сжал. ‘Похоже, нам с тобой предстоит еще кое-что сделать, - просто сказал он. Он понимал мои слабости и тактично принимал их во внимание. В тот момент я любил его так сильно, как только может один человек любить другого.

Мы подсчитали, что в туннеле было достаточно места, чтобы одновременно работать не более двадцати человекам. Однако мы совершенно не представляли себе, сколько времени нам потребуется, чтобы преодолеть это препятствие. Мы решили, что для начала мы могли бы попросить наших рабочих вынести рыхлую породу и сложить ее вдоль одной из стен туннеля. Если окажется, что места недостаточно, нам придется тащить его вверх по шахте к Лисьему острову, а затем сбрасывать в реку.

Были и другие мелкие проблемы, которые следовало принять во внимание. Мы не знали, как глубоко под землей будем работать, и как ясно шум наших трудов будет передаваться в крепость над нами. Мы также не имели ни малейшего представления о том, сколько времени это займет, и как двадцать человек и более могут жить, работать и спать в таком ограниченном пространстве в течение неопределенного периода времени.

‘Ты что-нибудь придумаешь, - весело сказала мне Серрена. ‘Ты всегда так делаешь, Тата.’

Через шестнадцать дней даже я достиг предела своей изобретательности и выносливости. Мы довольно скоро обнаружили, что древние пошли на многое, чтобы сделать грандиозный проект почти невозможным. Они использовали податливое вещество, похожее на глину, чтобы связать большие камни вместе; это вещество высохло и затвердело до консистенции, которая превосходила сами камни по прочности. Их нужно было разбить на удобные куски, чтобы вытащить из каменной глыбы. Грохот кремневых молотов был так оглушителен, что людям пришлось заткнуть уши тряпкой. Эти барьеры чередовались с хитроумной комбинацией ловушек и камнепадов. Восемь наших рабочих были убиты этими устройствами, а еще несколько получили тяжелые ранения. Затем внезапно, без всякого предупреждения, мы вышли из туннеля и оказались в лабиринте маленьких складских помещений и проходов.

Мы жадно обыскали это место, но не обнаружили ни входа, ни выхода из него. Оно было полностью запечатано. Я вызвал Наслу как признанного эксперта по устройству и планировке крепости Абу-Наскос, которая, как мы с Рамзесом были убеждены, возвышалась над этим комплексом подземелий. Он неохотно давал нам советы, не посоветовавшись предварительно со своим старшим братом. Мы согласились с ним, что это разумное решение, и послали его обратно к войскам Гуротаса, которые все еще осаждали крепость. В то же самое время мы уволили большую часть наших рабочих, которые оказали такую безупречную услугу, преодолев множество препятствий, чтобы достичь нашего нынешнего положения. Мы оставили только пятерых из них, которые показали себя самыми разумными и трудолюбивыми.

Рамзес, Серрена и я вернулись по туннелю на Лисий остров и разбили там временный лагерь, ожидая возвращения Наслы после встречи со старшим братом Батуром. На это ушло еще три дня. Насле было трудно связаться с его братом, но в конце концов ему это удалось, и они обменялись длинными шифрованными сообщениями через стены крепости.

Самым важным из них было то, что Батур слышал наши попытки прорваться через последний барьер в древние склады под крепостью. Он был очень встревожен этими звуками. Однако мы с Рамзесом ограничили самую громкую и шумную работу часами после полуночи, когда войска Аттерика спали или находились на своих постах на зубчатых стенах высоко над землей. Не было никакой общей тревоги, вызванной звуками нашей подземной работы, приглушенными соседними кладовыми и каменными стенами.

Вторая самая важная новость заключалась в том, что два брата организовали средства, чтобы привести нас к точке, где мы сможем установить прямой контакт с Батуром. Стало ясно, что лабиринт маленьких комнат и проходов, в котором мы оказались в тупике, был частью первоначального творения древнего правителя Зараранда, короля Сенквата, который оставил свои творения начертанными на стенах туннеля.

Столетия спустя, когда древнее сенкватское царство либо бежало из этого самого Египта, либо было разбито и уничтожено в битве, крепость была захвачена правителями гиксосов. Именно они построили нынешнюю крепость на древних развалинах. Именно гиксосы укрыли и запечатали первоначальные фундаменты и подземные склады, в которых мы с Рамсесом оказались теперь в ловушке.

Нам стало ясно, что Аттерик понятия не имел о том, что лежит под его крепостью Абу-Наскос.

Узнав об этом, мы с Рамзесом поспешили вернуться в подземный комплекс, где Насла мог бы помочь нам установить контакт с его братом Батуром. Тогда нам с Рамзесом предстояло по максимуму использовать элемент внезапности и выскочить из подвала самого Аттерика, чтобы обрушиться на него и отправить его и его приспешников на гибель, которую они все так щедро заслужили. Этот курс действий должен был быть тесно скоординирован с силами короля Гуротаса, которые окружали крепость выше уровня земли.

Однако нашей с Рамзесом первоочередной задачей было прорваться из древних кладовых под фальшивым полом в здание наверху, занимаемое Аттериком и его войсками. В назначенный Батуром полуночный час мы с Наслой и пятью рабочими вернулись по туннелю под Нилом в опечатанный подвал. Мы все рассредоточились по заброшенным кладовым и коридорам. Я заставил мужчин погасить свечи, так как не было необходимости тратить их впустую. Затем мы уселись ждать в строгом молчании. Темнота была полной, а тишина жуткой. Даже я вскоре был дезориентирован этим, и мне стало интересно, как поживают мужчины. Я хотел было крикнуть им, чтобы они успокоились, но передумал. Они могли бы усомниться в моей собственной стойкости.

Я потерял всякое чувство времени, но наконец бездонная тишина была нарушена прерывистым и едва слышным звуком металла, постукивающего по металлу где-то над нашими головами. За этим последовал хор облегченных возгласов и пламя свечей, зажженных нашими ожидающими людьми. В течение следующего часа или около того мы отслеживали звуки вплоть до их источника.

Это было то место, где Батур на полу над нами вставил металлический стержень в предварительно просверленное отверстие в части пути через крышу и бил по нему меньшим стержнем. В этот момент мы просверлили шнеком небольшое отверстие в крыше. Это была нудная и утомительная работа, так как плита крыши была толщиной в четыре локтя. Наконец Насла приложил ухо к отверстию и узнал голос брата, шепчущий ему сверху.

Оставалось только увеличить это крошечное отверстие до размеров, достаточных для того, чтобы взрослый человек в полном вооружении и со всем своим оружием мог беспрепятственно пройти через него. Это заняло почти три дня, но в конце концов все было закончено, и мы с Рамзесом, ведомые Наслой, пролезли через него в крепость Абу-Наскос. Здесь старший брат, Батур, ждал, чтобы приветствовать нас. Затем оба брата провели нас по самым нижним частям крепости, которые использовались в основном для хранения вещей и поэтому были лишь скудно заселены. Батур и Насла были хорошо известны немногим из войск Аттерика, с которыми мы встречались, и все мы знали их пароли, поэтому не вызывали подозрений.

Братья указали нам на проходы, ведущие в главные укрепления крепости. Затем мы вернулись тем же путем, каким пришли. Батур остался позади, чтобы скрыть вход в свежевырытую шахту, используя для этого груду мешков с сушеным ячменем, которые по счастливой случайности были сложены в соседних комнатах подвалов.

Наша следующая задача состояла в том, чтобы переместить почти триста человек из старого лагеря Гуротаса на восточном берегу на четыре древних искусственных острова, где они будут чувствовать себя комфортно, но откуда их можно будет быстро перебросить в подводный туннель, ведущий к основанию крепости Аттерика.

Пока это происходило, мы с Рамзесом собрали всех офицеров и прочитали им лекцию о внутренней планировке крепости и ее зубчатых стенах, чтобы, когда они проведут своих людей через шахту в подземелье, они точно знали свое положение в массивном здании и могли найти дорогу к своим боевым постам. Мы постарались, чтобы в каждом военном отряде был хотя бы один человек, который видел Аттерика раньше и мог узнать его, если и когда увидит снова. Нам была хорошо известна скользкая репутация Аттерика, который использовал множество самозванцев и двойников, чтобы запутать своих врагов.

Затем мы репетировали и тренировали наши ожидающие роты, как быстро перебраться со своих временных участков на четырех островах на Лисий остров, чтобы там спуститься по стволу в подводный туннель на западный берег и, наконец, пройти через хранилища в главную часть крепости, в основном в полной темноте. Во время этой переброски людей связали в группы по двенадцать человек, каждую группу возглавлял надежный сержант, который был единственным, кто нес зажженный факел.

Все эти приготовления прошли гладко, но Рамзес остался с одной, казалось бы, неразрешимой проблемой. Как убедить царицу Серрену Клеопатру не присоединяться к нашей ночной атаке под Нилом, а остаться с отцом на поверхности, где она будет в относительной безопасности.

‘Ты не понимаешь, Тата, - заверил меня Рамзес. ‘Если она думает, что это из-за того, что она женщина и о ней должен заботиться мужчина, то она просто откажется сотрудничать.’

- Я все понимаю, Рамсес, - поправил я его. ‘Я знал мать вашей жены и ее бабушку до нее. Все они имели одну общую черту. Они бойко отдают приказы, но никогда не принимают их благосклонно. Вам просто придется объяснить ей это немного по-другому. А именно, что она нужна тебе, чтобы помочь дряхлому старику, который просто случайно оказался ее отцом, узнать Аттерика, если они столкнутся с ним, когда вместе будут штурмовать стены Абу-Наскоса. Гуротас никогда не видел его, тогда как Серрена, вероятно, знает Аттерика лучше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Даже если его лицо скрыто маской, она может узнать его по рукам.’

На следующий вечер Рамсес вернулся на Лисий остров после посещения лагеря Гуротаса, где присутствовал на последнем совещании самого короля. У Рамзеса под плащом была бутыль превосходного спартанского вина, и он ухмыльнулся, наливая мне полный до краев Кубок. - Выпей, Тата. Мы должны утопить наши печали.’

- Трагические новости?- Спросил я.

- Лучше и быть не может.- А потом он нахмурился. - Простите меня за эту оговорку; конечно, я имел в виду, что хуже быть не может. Моя дорогая жена не будет рядом со мной в первых рядах предстоящей битвы. Я смогу сконцентрировать всю свою энергию на том, чтобы добраться до ворот крепости и держать их открытыми до тех пор, пока мы не сможем войти в них в полном составе. Серрена будет на попечении своего отца, направляя его на поиски Аттерика в суматохе и сражениях. Мы можем быть уверены, что Гуротас не позволит своей единственной дочери попасть в беду.’

Это было грандиозное предприятие, еще более осложненное двойственным характером нашего наступления, но в конце концов все было готово для нападения на Абу-Наскос. Царские любовники провели предыдущую ночь вместе в старом лагере на восточном берегу реки, но на рассвете расстались. Серрена пересекла Нил, чтобы быть со своим отцом королем Гуротасом в траншее перед крепостью, а Рамсес присоединился ко мне в переполненном туннеле под рекой.

Затем, когда наступила ночь, мы двинулись вперед и, наконец, заняли свои позиции у подножия лестницы, которая вела в подвал крепости Абу-Наскос. Сигналом к началу штурма стал Восход новой Луны. Все это было очень хорошо для Гуротаса и других, которые имели прекрасный вид на ночное небо с того места, где они находились. Однако у нас с Рамзесом было по меньшей мере пятьдесят локтей скалы над головой. Нам пришлось полагаться на дозорных с Лисьего острова, чтобы передать сообщение по цепочке людей в туннеле под Нилом туда, где мы с Рамзесом сидели на корточках во главе шеренги.

Наконец пришло лунное послание, и мы с Рамзесом встали и начали подниматься на вершину лестницы, где нас ждали Батур и Насла. Люди, которые следовали за нами, были связаны в небольшие группы, чтобы не потерять контакт друг с другом в полной темноте. Только командир каждой группы нес зажженную свечу.

Под командованием Рамсеса было пять таких групп. Его целью были главные ворота крепости. Он и его люди должны были захватить их, открыть и удерживать до тех пор, пока Гуротас и Хуэй не смогут выскочить из своих траншей во главе главных сил и закрепить брешь.

Две из этих групп по двенадцать человек находились под моим личным командованием. Я сам отобрал этих людей, а это означало, что лучших не было. Насла проводил нас на верхний этаж крепости, где располагались личные покои Аттерика. Нашей главной задачей было захватить его живым, чтобы мы могли быть уверены, что нашли нужного человека. Но если бы мы столкнулись с малейшими трудностями, то все соглашались, что он должен быть убит на месте. По словам Батура, Аттерика опознали только два дня назад, когда он входил в свои покои, и с тех пор никто не видел, как он покидал верхний уровень крепости.

С первого этажа крепость была высотой в восемь этажей, и каждый из них был высотой в десять локтей, так что подъем, который нам предстоял, составлял около восьмидесяти локтей. Вдоль стен коридора через равные промежутки горели зажженные фонари, но они отбрасывали лишь слабый свет, поэтому я приказал каждому зажечь свой факел. Теперь было достаточно светло, чтобы я мог вести их бегом, хотя лестница под нашими ногами была узкой и крутой.

Я тщательно обдумал наш выбор оружия и в конце концов ограничился холодным оружием: мечами и длинными ножами. Луки и стрелы были слишком громоздкими и трудными для того, чтобы натягивать их и целиться в этих ограниченных пространствах. Мы поднялись по лестнице с обнаженными клинками в руках, чтобы не быть застигнутыми врасплох внезапным появлением противника. Как только мы достигли шестого уровня крепости, тишина на нижних этажах была нарушена дикой какофонией криков гнева и возмущения, вместе с криками боли и лязгом металла о металл.

- Люди Рамзеса заняты!- Насла хмыкнул у меня за спиной.

- Продолжай идти! - Возразил я. ‘У него есть двести человек и даже больше, чтобы помочь ему добраться до ворот.’

Мы свернули за следующий поворот лестницы и сломя голову врезались в небольшой отряд противника, спускавшийся так же быстро, как и мы. Очевидно, их насторожили звуки битвы на нижних этажах, но они не ожидали встретить нас так скоро. Их оружие все еще было в ножнах. Я убил первого, просто подняв клинок, пока острие не оказалось рядом с его кадыком. Когда он подбежал ко мне, я почувствовал, как острие рассекло его позвоночник, и почувствовал теплую струю крови на своем запястье, когда лопнула яремная вена. Я позволил его трупу соскользнуть с моего клинка, и теперь мое острие было идеально выровнено с диафрагмой человека, который следовал за ним вплотную. Этот явно одевался в спешке, потому что нагрудник его был расстегнут, а грудь частично обнажена. Мой удар погрузил клинок по самую рукоять. Когда он упал, мне пришлось наступить ему ногой на горло, чтобы остановить его сопротивление. Затем я повернул свой меч, чтобы увеличить рану и позволить лезвию легко уйти. К этому времени Насла и остальные уже разделались с оставшимися врагами. Я перепрыгнул через тела и помчался вверх по лестнице. Наконец мы вышли на верхний этаж здания.

‘Куда теперь?- Потребовал я у Наслы.

- Прямо вперед! Первая дверь!- Он указал подбородком. Мы бросились на нее вдвоем, и она распахнулась от нашего натиска. В другом конце комнаты у окна стояла фигура мужчины. Очевидно, он услышал, как мы приближаемся. Он повернулся, чтобы противостоять нам. Он был одет в полную броню. Его нагрудник был сделан из полированной металлической пластины, которая могла быть золотой. Забрало его шлема было закрыто, и глаза блестели сквозь прорези. Меч в ножнах висел у правого бедра. Только руки у него были голые. Они были гладкими и бледными. Без морщин и мозолей, как у прелестной молодой женщины. Когда я их увидел, то сразу понял, кто он такой.

- Аттерик, твое время славы пришло. Мы здесь, чтобы испытать твое бессмертие, - сказал я ему. Он потянулся к рукояти своего меча и сделал шаг в нашу сторону, но в этот момент наши люди хлынули в дверной проем позади нас. Аттерик больше не колебался. Он резко отвернулся и положил руку на подоконник. Затем он высоко подпрыгнул, перебросил ноги в сапогах через подоконник и скрылся из виду.

На мгновение я ощутил бурлящий гнев, смешанный с горьким разочарованием оттого, что меня снова обманули в моей мести. Я услышал, как зарычал, словно хищник, лишившийся своей добычи. Это был верхний этаж замка. Ни человек, ни зверь не выдержат падения с такой высоты. Я помчался через комнату к окну и высунулся наружу, с трепетом глядя вниз, боясь увидеть труп Аттерика, распростертый на земле далеко внизу.

Однако сцена, представшая моему взору, была совсем не такой, как я себе представлял. Она была освещена почти так же ярко, как днем. Сотни, нет, тысячи горящих факелов окружили стены, когда могучая армия Гуротаса устремилась к воротам замка. Они стояли широко открытыми там, где Рамзес и его люди выполняли свой долг. Если разбитое тело Аттерика и лежало среди них, то оно исчезло из моего поля зрения в толпе и столпотворении.

В отчаянии я рискованно высунул верхнюю часть своего тела через оконную раму. Теперь, когда поле моего зрения расширилось, я увидел, что не более чем в двух этажах прямо подо мной была узкая терраса, на которой раскинулось закованное в доспехи тело мужчины с женскими руками. Пока я смотрел, он сел и взглянул на меня через прорези для глаз в шлеме.

‘Я вижу тебя, Аттерик, - крикнул я ему сверху. ‘И я иду за тобой. При этих словах он вскочил на ноги и дико огляделся, явно ища пути к отступлению. По тому, как он двигался, я понял, что он повредил одну ногу при падении. Я вскочил на подоконник, задержался там на мгновение, а потом перепрыгнул через него. Я надеялся приземлиться на него сверху и сбить с ног навсегда. Однако он оказался проворнее, чем я ожидал. Ему удалось увернуться в сторону, и я попал в то место, где он только что стоял. Я неуклюже приземлился, и меч, который я сжимал в руке, выскользнул из моей хватки и с грохотом упал на плиты прямо передо мной.

Я встал на четвереньки и потянулся за ним, но краем глаза заметил, что Аттерик вытащил свой меч из ножен и мрачно ковыляет за мной. Я бросился вперед и едва успел дотянуться до своего оружия. Когда моя рука сомкнулась на рукояти, я быстро перекатился. К этому времени Аттерик уже стоял надо мной, широко расставив ноги и держа меч обеими руками над головой, готовый вонзить его мне в грудь.

Традиционно у всех нас, египтян, есть отверстие в промежности между бедрами, через которое оружейники удобно разрешили нам мочиться. Лежа на спине, я видел, что Аттерик не был исключением. Я нацелился ударом бронированной пятки в эту незащищенную область и почувствовал, как она прочно приземлилась.

Аттерик только что начал колоть меня в грудь; мой удар пришелся как раз в тот момент, когда он был готов и не смог уклониться. Внезапная мучительная боль полностью вывела его из равновесия и уничтожила цель. Он не попал острием меча мне в область сердца, но вогнал его в сустав моего левого плеча. Затем он отшатнулся, схватившись одной рукой за поврежденные гениталии и крича, как ребенок. Но в какой-то рефлекторной реакции он вытащил лезвие своего меча из моей раны и размахивал им в другой руке.

Я сел и пошарил вокруг, пока не нашел свой меч, затем поднялся на ноги и повернулся лицом к Аттерику. Терраса была узкой, и я стоял между ним и дверью внутрь крепости. Он бросил быстрый взгляд на балкон, но до него было очень далеко. Я видел, как он напрягся, а затем повернулся ко мне лицом, все еще держа одну руку между ног, потирая промежность, а другой поднимая меч. Он знал, что должен бороться со мной, и знал, что это будет смертельно.

Я быстро оправился от травмы, полученной при падении, и меч в моей правой руке казался гибким и легким. Я последовал за Аттериком с серией взаимосвязанных толчков, ведущих меня правой ногой и заставляющих его поворачиваться на поврежденной ноге, которую он предпочитал. Я прислушался к его дыханию и услышал, что оно становится затрудненным и хриплым. Дело было не только в боли от ранения, но и в том, что он был не в форме.

Я вспомнил, с каким наслаждением он принял мучительную и долгую смерть министра Ируса в амфитеатре Луксора, отрубив ему обе руки и волоча за колесницей до тех пор, пока его мозги не высыпались на твердую землю. Я уже подумывал о том, чтобы предать такой же жестокой смерти и сейчас, но потом моя человеческая сущность вновь проявила себя.

Я резко изменил угол атаки, заставив его повернуться к моей руке с мечом. Он слегка споткнулся, когда отбивался, и немного ослабил бдительность, как я и предполагал. Мой ответный выпад был подобен удару молнии, настолько быстр, что обманул глаз. Я вонзил острие в переднюю часть его груди, через сердце и на расстоянии вытянутой руки через позвоночник. Он выронил меч из руки, и ноги его подкосились, но я удержал его в вертикальном положении, болтая на своем клинке, а его ноги легко танцевали под ним, едва касаясь пола террасы, когда он умирал. Когда это случилось, я опустил клинок, позволив ему соскользнуть с него и лечь кучей у моих ног.

Затем я наклонился над ним и открыл забрало его шлема. Я должен был догадаться, что это будет не так просто. Лицо Аттерика уже преследовало меня во снах на протяжении длительного времени. И тогда я понял, что так будет и дальше, потому что теперь я смотрел в лицо совершенно незнакомому человеку. Только руки по-прежнему принадлежали Аттерику. Это была всего лишь очередная ловкость рук Аттерика. Я покачал головой и поморщился от слабости собственного каламбура. Затем я выпрямился и прислушался к ночи вокруг меня. Она была наполнена звуками смертельной схватки - воинственными криками и воплями раненых; звоном холодного оружия о шлем и нагрудник; стонами раненых и стонами умирающих.

Затем дверь на террасу позади меня с грохотом распахнулась на петлях, и вслед за этим раздался топот сапог и одобрительные возгласы моих людей, спускавшихся по лестнице с верхнего этажа крепости.

- Молодец, Таита. Ты убил вероломного ублюдка.- Это был Насла, и он колотил меня по спине.

- Да, у меня есть еще один из них, - согласился я. ‘Но только Хатхор и Тан знают, кто это. Тем не менее мы возьмем его доспехи. Они кажутся подлинными и будут стоить хорошего золота. Теперь давайте спустимся вниз и попробуем снова найти единственную истинного и настоящего Аттерика.’

Мы оставили полуобнаженный труп незнакомца лежать на террасе, и я повел всех вниз по лестнице, в столпотворение битвы.

Это усугублялось фактической невозможностью отличить друга от врага. Мы все носили одинаковую форму и говорили на одном языке с одинаковым акцентом. Еще больше смущала темнота и отсутствие освещения в коридорах и даже во дворах и залах крепости. Лица было почти невозможно узнать на любом расстоянии. Обе стороны в конфликте были вынуждены выкрикивать имя своего лидера, когда они сталкивались друг с другом и прежде чем они приняли окончательное решение дать бой или обнять друг друга.

Тем не менее, ворота крепости оставались под твердым контролем войск Гуротаса. Я и мои люди пробились на этот уровень сквозь хаос, и мы обнаружили, что король Гуротас был там со своей дочерью Серреной и ее мужем Рамзесом, храбрецами, которые были ответственны за захват ворот. Он и его люди открутили решетку на обоих воротах и заклинили механизм, чтобы враг не смог закрыть их снова. Полки Гуротаса маршировали через них в тесном порядке, и хотя мы не были уверены в точном количестве людей Аттерика, мы должны были быть на грани того, чтобы превзойти их числом. Крики "Гуротас" начали заглушать крики "Аттерик". Я знал, что это означает, что многие из людей Аттерика переходят на другую сторону. Я начал чувствовать, что победа наконец-то в наших руках здесь, в Абу-Наскосе, и мои мысли начали возвращаться к Луксору и той слабой власти, которую Венег и его люди имели над этим городом.

Внезапно звуки битвы резко изменились. Торжествующие возгласы сменились гулом тревоги и ужаса. Стройные ряды наших войск, маршировавших через ворота, внезапно в панике рассеялись, оставив ворота незапертыми. На бегу они оглядывались через плечо. Затем я вдруг услышал безошибочно узнаваемый звук движущихся колесниц: стук копыт запряженных в них лошадей и скрежет металлических ободьев колес по мощеной каменной поверхности; треск кнутов и крики возничих, натягивающих поводья. Меня озадачило то, что весь этот шум доносился из открытых ворот крепости, а не со стороны реки. Только тогда я вспомнил, что Батур и Насла упоминали мне, что Аттерик оставил в крепости около половины отряда колесниц, когда он отослал большую часть своей кавалерии в свои крепости в дельте, чтобы избежать захвата Гуротасом и его мелкими королями.

Не успел я подумать об этом, как эскадрон колесниц помчался по аллее к открытым воротам крепости. Возницы безжалостно хлестали лошадей кнутом. Возничие без разбора пускали стрелы из своих луков в толпу наших людей, которые пытались убраться с их пути. Все экипажи колесниц были облачены в полную броню. Каждая из их голов была покрыта шлемами и лицевыми пластинами, так что невозможно было отличить одну от другой. Некоторые из людей Гуротаса были слишком медлительны, чтобы убраться с их пути, и они были сбиты с ног и растоптаны лошадьми, а затем сбиты с ног и разбиты в кровавые клочья покрытыми бронзой колесницами. Я был подхвачен сопротивляющейся массой и прижат к стене переулка. Но я, по крайней мере, мог видеть поверх голов толпы, и я был в состоянии сосчитать убегающие колесницы, когда они поравнялись с тем местом, где я стоял.

Они скакали четырьмя рядами по десять человек, составляя сорок повозок - число, которое Насла и Батур назвали мне. Когда последняя шеренга поравнялась с тем местом, где я прятался, я увидел, что возница в ближайшей повозке смотрит на меня. Вы спросите, откуда я это знаю. Все они, включая этого, были в шлемах, которые полностью закрывали их головы; даже их глазные щели были просто темными отверстиями. Но я чувствовал на себе его взгляд. Они прошли мимо меня почти небрежно, пока он накладывал еще одну стрелу на тетиву своего лука. Затем его голова дернулась назад, и его взгляд сфокусировался на мне, когда он узнал меня. У меня не было ни малейшего сомнения. Его ненависть ко мне была так сильна, что я чувствовал ее, как будто мне в лицо плеснули кувшин кипятка. Я знал с полной уверенностью, что смотрю в глаза своему заклятому и преданному врагу смерти: Аттерику Туро, самозваному Великому, мнимому фараону Египта.

Правой рукой он поднял лук с неожиданной стальной целеустремленностью и отвел оперение назад, чтобы прикоснуться к ухмыляющейся щели, образующей рот его маски. Толпа беспомощно прижала меня к каменной стене за спиной, я не мог даже наклонить голову. Однако его правостороннее натяжение лука напомнило мне, что Аттерик был левшой, и поэтому его стрела должна была быть смещена влево. Я увидел и узнал первое движение пальцев его правой руки, которое предсказывало, что он выпустит стрелу, и я повернул голову в сторону выстрела. Полет стрелы был слишком быстрым, чтобы я мог следить за ней невооруженным глазом, но я почувствовал дуновение воздуха на своей щеке, когда наконечник стрелы задел мое ухо. Затем почти одновременно я услышал, как она ударилась о каменный столб позади моей головы, и древко разлетелось на куски от удара. Почти сразу же давление толпы, которая держала меня, было ослаблено, когда они рассеялись, и я упал на каменные плиты.

Я не сразу поднялся на ноги, не потому, что боялся следующей стрелы Аттерика, а потому, что мне потребовалась секунда или две, чтобы остановить кровотечение из раны в мочке уха. Когда я поднялся на ноги, строй вражеских колесниц уже прорвался через главные ворота и мчался по равнине параллельно реке на Запад. Их преследовали несколько сотен воинов Гуротаса. Однако они были пешими, и их стрелы падали далеко от убегающих колесниц. Многие из них уже начали бросать погоню и поворачивать обратно к крепости. К завтрашнему дню Аттерик и его дружинники будут иметь преимущество в двадцать лиг, а то и больше, но в какую сторону они пойдут? Я думал, что знаю.

Так в какую же сторону направится Аттерик?- Спросил Гуротас у Совета, собравшегося в военном зале крепости Абу-Наскос. Большинство членов клуба посмотрели в мою сторону, и он повернулся ко мне. - Господин Таита, у вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?’

Как и все остальные, Гуротас был в редком настроении. Его тон был веселым, а выражение лица - добродушным. Всего час назад он присутствовал при вскрытии сокровищницы крепости. Королевские счетоводы и оценщики будут все еще заняты подсчетом общей суммы через неделю и подсчетом распределения между доблестными людьми, которые освободили этот самый Египет от тирании, и никогда не думали о подсчете расходов.

- Аттерик родился в Луксоре, - ответил я на вопрос Гуротаса. ‘Он провел там всю свою жизнь. Он никогда не покидал этот самый Египет, и я не могу себе представить, что он когда-нибудь покинет его. Я уверен, что он твердо верит, что город Луксор все еще находится в руках его приспешников. Как маленький мальчик, который обжег пальцы, он побежит домой.’

- Коротко и по существу, – кивнул Гуротас, – как всегда, Тата. А теперь скажи мне, сможешь ли ты поймать его для нас?’

‘Это мое твердое намерение, - заверил я его. - Помимо всех прочих стимулов, таких как верность, честь и справедливость, у Аттерика все еще где-то спрятана большая часть египетских сокровищ и богатств. То, что мы сегодня нашли здесь, в дельте, - это лишь малая ее часть. Я, например, очень хочу получить все остальное. Я намерен немедленно отправиться в Луксор. С вашего разрешения, разумеется.’

Гуротас кивнул в знак согласия. ‘Оно у тебя.’

‘Мне нужен член царской семьи, чтобы сопровождать меня и придать моей миссии статус и престиж. Я бы попросил, чтобы это был фараон Рамзес. Однако он нужен здесь.’

‘Тогда с Таитой должны идти либо Гуротас, либо Техути, но это должен быть член царской семьи, - поддержал меня Рамсес. Но теперь раздались и другие возмущенные голоса.

-Это тебя, нашего собственного зятя, коронуют. Мы не собираемся тащиться с Таитой, пока это происходит, - запротестовал Гуротас, и Техути взяла его за руку и сжала ее, чтобы подтвердить их семейную солидарность.

Серрена была единственной из них, кто не произнес ни слова, но теперь она встала и подошла ко мне. Выражение ее лица было настолько далеким от обычного солнечного и очаровательного, что в зале внезапно воцарилась тишина, и все с трепетом наблюдали за ней, ожидая, когда она заговорит.

‘Я пойду с Таитой, - твердо сказала она.

- Нет! Я запрещаю это, - Гуротас вскочил на ноги и закричал.

‘Почему ты запрещаешь мне исполнять мой священный долг, отец мой?- Тихо спросила Серрена.

‘Я запрещаю тебе это, потому что ты всего лишь женщина. Очевидно, это были первые слова, пришедшие в голову Гуротасу, и они не были самыми убедительными или тактичными из всех, что я когда-либо слышал от него.

- Только эта женщина убила Лаконского кабана. Я всего лишь женщина, которая отрубила голову Дугу ужасному.- Серрена поднялась немного выше, когда ответила. - ‘Я та самая женщина, которая пустила стрелу в живот генералу Панмаси. Я - царица Египта, и мой долг - защищать королевство от тирании. Прости меня, отец, но я должна идти с Таитой. Затем Серрена повернула голову к царице Техути и спросила:’- Мама?

- Я никогда так не гордилась тобой, как сейчас, дочь моя.- Голос Техути дрожал от волнения. Она подошла обнять дочь, и ее щеки были мокрыми от слез гордости. Она отступила на шаг, отстегнула пояс с мечом и обеими руками протянула его Серрене. - Я надеюсь, что у тебя никогда не будет повода использовать его в гневе, но если так случится, ты должна сделать глубокий выпад, моя дорогая дочь. Огромный рубин в рукояти синего меча горел величественным огнем, когда она пристегнула его к поясу Серрены.

Серрена посмотрела мимо матери туда, где стоял Рамзес. - Мой муж?- она задала тот же вопрос, и выражение его лица смягчилось.

‘Теперь ты стала царицей не только по имени, - сказал ей Рамсес. ‘Если я не могу сопровождать тебя, то нет никого другого, кого я предпочел бы видеть твоим спутником, кроме Таиты. Вы двое идите с моим благословением!’

Серрена снова повернулась к отцу. ‘Я прошу вашего снисхождения, мой возлюбленный отец.’

Гуротас развел руками с улыбкой смирения, которая была одновременно печальной и гордой. - ‘Ты снисходительна ко мне, моя любимая дочь, - ответил он.

Гуротас охотно позволил нам выбрать сотню лучших воинов с сорока колесницами и лошадьми; к ним мы добавили Батура, Наслу и полдюжины других воинов, знавших Аттерика Туро и узнающих его, если увидят снова. Затем Серрена и я обсуждали, как мы могли бы попасть в Луксор в самые кратчайшие сроки . Естественно, решающим фактором была скорость течения Нила, которая противоречила бы нашему направлению движения, если бы мы взяли корабль из дельты в Луксор. В это время года на этом участке реки течение почти такое же, как у человека при быстрой ходьбе. Это означает, что он уменьшит скорость лодки вдвое. Однако лодка могла бы плыть и днем, и ночью. Лошадь с всадником на спине могла идти рысью только ограниченное время, прежде чем ей нужно было отдохнуть. Поэтому мы с Серреной погрузили наших людей и лошадей на пять больших речных лодок, стоявших под стенами Абу-Наскоса. У нас было более чем достаточно команды, чтобы укомплектовать весла и регулярно их менять. Они направили носы в течение, и мы двинулись вверх по реке к городу Луксору.

Ветер дул с севера и днем, и ночью, наполняя наши паруса и толкая нас против течения, но все равно на плавание и греблю уходили долгие часы и дни, пока рано утром я не взобрался на вершину бизань-мачты и сквозь речной туман не разглядел стены Сада радости на холмах над рекой. Час спустя мы пришвартовали наш маленький флот у главного причала Луксорских доков, и мы с Серреной сошли на берег с полудюжиной людей; все мы, но особенно Серрена, были переодеты. Мы не были уверены, добрался ли Аттерик до города раньше нас. Если бы он это сделал, то это открыло бы все виды неприятных случайностей. Существовала даже отдаленная возможность, что он смог бы вернуться в город.

Однако, когда мы подошли к главным воротам, они уже были открыты, и казалось, что дела идут как обычно. Я даже узнал трех или четырех охранников. Все они были людьми Венега. Сразу стало ясно, что Аттерик и его банда ренегатов еще не прибыли с севера, но я знал, что они не могут быть очень далеко позади нас.

Городская стража была рада меня видеть. Когда я попросил Серрену снять маскировку и показать им свое лицо, они сразу же узнали ее. Вне себя от восторга, они пали ниц к ее ногам. Мне пришлось дать им несколько крепких пинков, чтобы они встали на ноги и сопроводили нас в апартаменты Венега в золотом дворце. Венег тоже был повергнут в восторг внезапным появлением царицы. Мне пришлось резко напомнить ему, что Аттерик и банда его злодеев не отстают от нас.

Четыре часа спустя, когда колесницы Аттерика наконец прибыли в Луксор, городские ворота были закрыты и заперты на засов, а верхушки стен опустели. В городе воцарилась гулкая тишина. Он и его свита осторожно остановились кучкой на расстоянии длинной стрелы от главных ворот. Совершенно очевидно, что всю дорогу от Абу-Наскоса они ехали очень быстро. Те из их колесниц, что уцелели в пути, были пыльными, побитыми и сильно потрепанными. Я насчитал сорок новых повозок, покидающих гарнизон Абу-Наскоса, каждая из которых была запряжена пятью лошадьми в отличном состоянии. Теперь число колесниц сократилось до двадцати девяти. Одиннадцать из них, должно быть, потеряли колеса или сломали оси и были брошены на дороге. Запасные лошади были согнаны в свободную кучу возничими, которые были лишены колесного транспорта. За прошедшие дни они сильно похудели. Их плащи были грязными и жесткими от пыли. Четверо или пятеро из них ранены и хромали.

За городскими стенами люди Венега стояли на своих постах. Большинство из них стояли на верхушках стен, но по моему приказу держали головы подальше от парапетов. Остальные толпились за городскими воротами, вне поля зрения, но готовые к вылазке по моему приказу.

Аттерик Туро, очевидно, не ожидал встретить сопротивление. Он благополучно оставил город в руках генерала Панмаси. Теперь он почти наверняка ожидал, что Панмаси выскочит ему навстречу. Когда он этого не сделал, Аттерик сразу насторожился. Подозрительность глубоко укоренилась в его натуре. И поскольку я знал его так хорошо, это заразило мое собственное мышление. Я понял, что совершил ошибку, приказав своим людям держаться подальше.

‘Ты видишь Аттерик ?- Спросил я Серрену, которая лежала рядом со мной на крепостном валу Луксора и смотрела в ту же нишу парапета.

‘Пока нет. Здесь слишком много пыли и движения, - ответила она. ‘И они слишком далеко.’

Люди Аттерика нервно переминались с ноги на ногу, ожидая его приказа приблизиться к городским воротам. Ситуация постепенно переходила в тупик.

Я увидел, что большинство колесничих Аттерика из-за жары в это время дня сняли свои бронзовые шлемы и нагрудники. Я прикрыл глаза ладонями и пристально посмотрел на группу, пытаясь узнать кого-нибудь из них. Внезапно один из них поднял шлем обеими руками, готовясь надеть его на голову. В то же мгновение его конь повернулся под ним, и солнечный свет ударил прямо в его поднятое лицо.

Я схватил рукой Серрену. - Вот он!’

‘Ты не должен наказывать меня за это, - запротестовала она. Иногда, когда я волнуюсь, я забываю, насколько я силен. Однако у меня не было никаких сомнений. Это был настоящий Аттерик, и его подозрения были основательно возбуждены нашей неспособностью показать себя. Он снова приготовился бежать. Я поднялся на ноги со стрелой, вложенной в лук. Я знал, что дальность стрельбы была очень большой, а он был движущейся мишенью. Он крутил головой своего скакуна и в то же время подхлестывал его шпорами. Расстояние было слишком велико, но я пустил стрелу. Я наблюдал, как она поднимается в небо, а затем начинает падение. Это выглядело так хорошо, что я подумал, что по крайней мере собираюсь его ударить, и тихо ликовал. Но тут я почувствовал, как внезапный порыв ветра поцеловал меня в щеку, и увидел, как стрела поднялась в потоке воздуха и пролетела над его головой. Он пригнулся, услышав, как она пролетела так близко, и прижался к шее своего коня. Остальные всадники и их лошади сгрудились вокруг него, и они поскакали на восток, направляясь в сторону рифтовой долины и Красного моря.

Я встал и смотрел на облако пыли, пока оно не рассеялось, а потом крикнул Венегу: "Как скоро ты дашь мне сотню всадников, чтобы я следовал за Аттериком?’

Венег ответил не сразу, но вскочил на ноги и побежал ко мне по дорожке. Выражение его лица было обеспокоенным. ‘Ты собираешься преследовать Аттерика?’

‘Конечно.- Я услышал рычание в своем собственном голосе. Я ненавижу глупые вопросы.

- Но он направляется прямо на территорию Шушукана. Ты не посмеешь последовать за ним только с сотней человек. Вам понадобится армия за спиной, прежде чем вы попытаетесь это сделать.’

- Шушукан?- Я немного смягчил тон своего голоса. ‘Никогда о таком не слышал. О ком или о чем ты говоришь?’

‘Я должен извиниться, господин Таита. Я должен был объяснить более ясно. Сам я узнал о них только несколько недель назад. Это племя отщепенцев и преступных изгоев. Они живут вне цивилизации и ограничений.- Он умиротворяюще развел руками. ‘Я предлагаю обсудить это, прежде чем принимать поспешное решение, милорд.’

‘Если Аттерик едет прямо на их территорию, а они такие злые, как ты их описываешь, то эти шушуканские твари наверняка позаботятся о нем для нас. Это избавит нас от многих неприятностей. Я улыбнулся, но Венег снова покачал головой.

‘До меня дошли слухи, что Аттерик сам является вождем Шушукана и основателем их движения. Неудивительно, что его называют человеком с пятьюдесятью лицами.’

Серрена внимательно слушала наш разговор, но теперь она заговорила: "Я не понимаю, почему Аттерик пошел на такие крайности. Конечно, как фараон Египта, он обладает абсолютной властью и властью над всеми?’

Я отрицательно покачал головой. - Только над хорошим. Но даже фараон не имеет права распространять зло. Если он правит как Фараон и в то же время является хозяином Шушукана, то в его распоряжении есть как добро, так и величайшее зло.’

‘Как это умно с его стороны! - она говорила серьезно, но глаза ее сверкали, как у львицы, почуявшей добычу. - Вы, конечно, закрыли для него хорошую сторону. Вы лишили его доступа в Луксор и другие прекрасные города этого самого Египта. Вы заперли его там, где он должен быть, имея доступ только к Шушукану.’

‘Мы должны узнать все, что можно, об этом месте зла, - решил я. ‘Мы должны послать наших шпионов, чтобы узнать все о преступниках. Кто там правит и держит власть; кто издает законы – хотя, возможно, нет законов в такой среде, как та, которую создал Аттерик.’

‘Я уже навел справки, - заверил меня Венег. ‘Я бы доложил вам раньше, если бы мне дали такую возможность. Но не успел ты подойти, как Аттерик уже дышал тебе в затылок. Мнимый вождь Шушукан - это человек, прославляющий имя Бешеного Пса.’

‘Звучит вполне уместно, - согласился я.

‘Мне говорили, что этот Бешеный Пес - отъявленный негодяй. Другими словами, он отлично подходит для этой работы.’

- Возможно, Бешеный Пес - всего лишь одно из многих вымышленных имен Аттерика, - предположил я, прежде чем спросить: - Ты хоть представляешь, сколько шушукан Аттерик имеет под своим началом?’

‘Понятия не имею. Но некоторые говорят, что у него сто тысяч человек.’

Я моргнул, услышав эту цифру. Если у Аттерика была хотя бы половина этой численности, то он командовал самой большой армией в мире. ‘А что еще они говорят?- Спросил я Венега.

- Говорят, что Аттерик уже построил могучий замок в Гадаке на берегу Красного моря, откуда он завоюет весь остальной мир.’

Я отвернулся от Венега и зашагал вдоль парапета. Я посмотрел на восток и увидел, как пыльное облако колесниц Аттерика съеживается и рассеивается на легком ветру. Я повернулся и пошел туда, где меня ждал Венег.

‘То, что ты мне рассказываешь, все слухи, - заметил я ему, и он пожал плечами и зашаркал ногами.

‘Так мне и сказали, - пробормотал он извиняющимся тоном.

‘Я хочу немедленно послать разведчиков проверить эту информацию. Они должны быть хорошими и надежными людьми, работающими отдельно, так что если один или несколько человек будут задержаны людьми Аттерика, то у остальных все еще есть хороший шанс вернуться к нам с надежной информацией, - сказал я ему, и он кивнул.

‘Есть смысл тщательно проверить нашу информацию, господин Таита.’

‘Есть два превосходных человека, которых я привез с собой из Абу-Наскоса. Это братья по имени Батур и Насла. Я особенно хочу, чтобы вы послали их на эту разведку.’

‘Это будет сделано. Однако им потребуется несколько дней, чтобы добраться до Гадаки и вернуться со своими находками.’

‘Тогда чем скорее вы их пришлете, тем лучше, - заметил я и повернулся к Серрене. ‘Ваше Величество, вы слышали о возможных шансах, которые Аттерик может использовать против нас. Мне нужна твоя помощь, чтобы собрать всех людей и колесницы, до которых мы сможем добраться, прежде чем двинемся на логово Аттерика в Гадаке.’

‘Конечно, тебе нужно только спросить, Тата.’

- Спасибо, дорогая.- Я взял ее за руку и повел вдоль парапета. ‘Я думаю, что оценка Венегом военной мощи Аттерика сильно преувеличена. Мысль о том, что он построил могучий замок на Красном море без нашего ведома, становится все более нелепой, чем больше я об этом думаю. Строительство такого масштаба, как он предполагает, заняло бы десятилетия, и для этого потребовались бы десятки тысяч рабочих. Уверяю вас, что если бы такая крепость существовала, я бы знал о ней много лет назад. Мне не потребуется слишком много времени, чтобы получить факты. Тем временем мы сможем собрать самые сильные силы, чтобы противостоять Аттерику.’

Когда Аттерик покинул Луксор в начале своего конфликта с Гуротасом и Рамзесом и двинулся вниз по Нилу к дельте, чтобы захватить крепость Абу-Наскос, он лишил Луксор большей части его колесниц и лучников. Он оставил только то вооружение, которое считал необходимым генералу Панмаси для подавления и покорения города в его отсутствие. Их вместе с колесницами, которые дал нам Царь Гуротас, когда мы покидали Абу-Наскос, было в общей сложности 111.

Тогда это были все средства передвижения, которые были доступны нам сейчас для штурма огромного и неприступного замка Аттерика Гадака с его сотнями тысяч диких обитателей. В ту ночь я сидел с царицей Серреной Клеопатрой Рамсес на стенах Луксора, у одного из сторожевых костров, и ел твердый сыр, который мы жарили на длинных шампурах, пока он не стал жидким. Затем мы запили его красным вином, которое подогрели на том же огне.

‘Значит, ты считаешь, что я слегка помешался?- Спросил я Ее Величество.

‘Я этого не говорила, Тата.- Она чопорно покачала головой. ‘Я сказала, что, по-моему, ты совершенно сошел с ума!’

‘Ты так говоришь только потому, что я передумал?’

-Нет, я говорю так потому, что только сумасшедший может напасть на неприступную крепость с сотней колесниц и без всякого осадного снаряжения.’

‘Тебе не обязательно идти со мной, - заметил я.

‘О, я ни за что не пропущу это.- Она улыбнулась. - Возможно, у тебя все получится. Тогда я никогда себе этого не прощу.’

На следующее утро мы выехали из Луксора еще затемно. Нам потребовалось три дня тяжелой езды, чтобы добраться до края большой рифтовой долины, которая спускалась к берегам Красного моря, на полпути к центру Земли. У нас был великолепный вид на море, которое на самом деле грязно-голубого цвета. Оно ограничено с восточной стороны черными как смоль пляжами, что может быть причиной того, что его называют Красным морем. Вы будете поражены, насколько извращенными и глупыми могут быть обычные люди.

Напоив лошадей и накормив их из носовых сумок, мы двинулись вниз по склону. Однако не успели мы спуститься и на полпути, как увидели двух всадников, поднимавшихся по крутой тропинке в нашу сторону. Они были все еще в миле или больше под нами, но мы с Серреной узнали их: Серрена, потому что она божественна, даже если она этого не знает, а я, потому что у меня превосходное зрение.

Мы оба слегка пришпорили лошадей и поскакали им навстречу. - Эй, Батур! Как настроение, Насла?’

‘Я научился не спорить с тобой, мой господин’ - сказал Батур, подходя ближе, и младший брат согласился с ним.:

‘Должно быть, это так скучно - всегда быть правым.’

-Значит, замка нет?» - я был в восторге от того, что снова оказался прав.

- Замка нет, - согласился Батур. - Но есть кое-что в сто раз хуже. Мы не осмеливались приблизиться к нему ближе, чем на пол-лиги. Вы тоже не захотите этого делать. Даже люди Аттерика сбежали и оставили его там одного. Мы говорили с ними, когда встречали их на дороге. Они думали, что мы все еще верны Аттерику, поэтому они говорили свободно. Они возвращаются в Луксор, чтобы отдать себя на милость фараона Рамзеса.’

- Ты испытываешь мое терпение, Батур! - Я его предупреждал. - Если нет замка, то где же тогда спрятался Аттерик? Говори громче, приятель!’

‘Он нашел убежище в лепрозории, милорд. Он повернулся в седле и указал назад, туда, откуда пришел с моря. - Там, в крошечной деревушке Гадака. Он один, если не считать нескольких сотен прокаженных. Никто из его людей не остался с ним. Они думают, что он сошел с ума. Я с ними не согласен. Я считаю, что Аттерик был сумасшедшим со дня своего рождения.- Он говорил без улыбки.

Я онемел от изумления. Наверное, это случилось со мной впервые в жизни. Не говоря больше ни слова, я слез с коня и пошел вниз по склону, пока не нашел подходящую скалу, на которой угрюмо уселся и посмотрел вниз на поселение Гадака. Это был ряд крытых соломой хижин, числом не более пятидесяти или шестидесяти, расположенных через равные промежутки вдоль пляжа в форме полумесяца. Неподалеку от хижин я разглядел небольшую группу людей, сгрудившихся в пальмовой роще. Невозможно было отличить мужчин от женщин. Все они были плотно закутаны в плащи, полностью закрывавшие их головы и лица. Они сидели неподвижно, как мертвецы.

Мне было страшно. Впервые на моей памяти я испугался смерти - той безмолвной и жуткой смерти, которую я видел на пляже внизу, где сидел. Я знал о своем божественном рождении, но теперь я был неуверен, или, скорее, я не был достаточно уверен, чтобы действовать в соответствии с этой идеей и войти в живую смерть колонии прокаженных.

Внезапно я почувствовал легкое благоухание Серрены, сидящей рядом со мной, и шелковое прикосновение ее руки к моему предплечью.

‘Нам с тобой нечего бояться, - мягко сказала Серрена. Я повернулся и посмотрел ей в глаза. Она знала, все было очень просто. Она знала о нашем божественном состоянии, несмотря на все мои искренние попытки защитить ее от этого знания. Она знала, и поэтому я снова поверил.

Этого было достаточно. Я взял Серрену за руку и помог ей подняться. ‘Ты не хочешь оставить наказание Аттерика богам?- Спросил я, но она покачала головой.

‘Ты же знаешь, что меня это не устраивает. Я дала клятву Аттерику и самой себе.’

‘Тогда позволь нам двоим спуститься вниз и исполнить твою клятву.’

Мы вернулись туда, где оставили лошадей, и поскакали к колесницам, ожидавшим нас вместе с братьями Батуром и Наслой.

На следующий день рано утром мы с Серреной взяли пять колесниц, нагруженных едой и предметами для жизни, и поехали вниз по склону холма к тому месту, где прямо над пляжем и морем висела пара полуразрушенных ворот, открытых на петлях. Сбоку от них стояла вывеска, на которой было написано следующее грозное предупреждение: "Не ходите дальше, О вы, кто любит богов и жизнь, которую они даровали вам! За этой точкой вы найдете только печаль и плач.’

Возничие остановили свои повозки и молча, с нескрываемым трепетом выгрузили товар, свалив мешки с зерном и сушеным мясом в беспорядке на обочине дороги. Работая, они бросали нервные взгляды на соломенные крыши деревни, возвышавшейся над пляжем. Покончив с этим, они привязали лошадей и галопом поскакали вверх по склону холма, где их ждали братья, чтобы проводить обратно в Луксор.

Серрена и я остались одни. Мы въехали в деревню прокаженных. Головы в капюшонах и масках смотрели на нас из дверей лачуг, когда мы проходили мимо. Эти отверстия были без дверей, а некрашеные глиняные стены - без окон. Никто не окликнул и не позвал нас, пока мы ехали к пальмовой роще над пляжем. Молчание было глубоким и тяжелым от отчаяния.

Серрена направила свою лошадь ближе к моей, пока наши стремена не соприкоснулись, и прошептала достаточно громко, чтобы я мог расслышать ее слова: "Как мы вообще найдем Аттерика, если он носит капюшон и маску, как и все остальные заключенные?’

‘Не беспокойся, что мы его не найдем, - ответил я. ‘Ты и я - два человека, которых он ненавидит больше всего на свете. Все, что нам нужно сделать, это выставить себя напоказ, и он найдет нас. Но будь осторожной... Когда он придет, он будет быстр, и у нас не будет почти никакого предупреждения.’

В роще мы обнаружили те же самые группы молчаливых фигур, которые видели с высоты склона. Они, казалось, не двигались и не подавали никаких признаков жизни, за исключением одной или двух голов в масках, которые слегка поворачивались, когда они следили за нашим продвижением через рощу. Наконец мы остановились там, где их численность казалась чуть более концентрированной; я имею в виду, что их было почти дюжина.

‘Кто здесь главный? - Спросил я кладбищенским тоном, который казался уместным в этой обстановке. Молчание, последовавшее за моим вопросом, казалось еще более тяжелым, чем прежде.

Затем внезапно раздался странный смешок, и одна из фигур в капюшоне ответила на мой вопрос: "Геката, богиня мертвых, все еще сражается с Анубисом, Богом кладбищ, за эту честь". - Я не был уверен, кто из них ответил мне, но он или она вызвали несколько горьких смешков.

‘У тебя есть что-нибудь поесть? - Я попробовал еще раз.

‘Если вы голодны, то можете съесть ту же кокосовую шелуху, что я ел на прошлой неделе; она уже должна быть частично переварена !- крикнуло одно из безликих существ. На этот раз смех был громче и насмешливее. Серрена и я ждали, пока он стихнет.

‘Мы принесли вам еду.- Серрена встала в стременах, и ее голос разнесся по всей роще. - Копченая свинина и сушеная рыба! Буханки проса и сорго! Столько, сколько сможете съесть!’

В тот же миг в роще воцарилась глубокая и горькая тишина, нарушенная лишь тем, что одна из фигур в плаще вскочила на ноги и откинула капюшон, закрывавший ее лицо. Это было ужасное и навязчивое зрелище. Ее нос и уши были съедены болезнью, так же как и верхняя губа, так что рот застыл в вечной ухмылке, как у черепа. Одно ее веко исчезло, а другое было плотно закрыто. Открытый глаз был ярко налит кровью. Сладкий морской бриз донес до нас запах ее гниющей плоти. Я почувствовал, как мое горло поднимается, и с трудом сглотнул.

- Вы злые создания, - кричала она нам, и слезы текли из ее глаз без век по изуродованной щеке, - вы пришли сюда, чтобы посмеяться над нашим положением. Зачем говорить с нами о еде, если ты знаешь, что ее нет? Неужели у тебя нет ни жалости, ни милосердия? Что мы тебе такого сделали, что ты так с нами обращаешься?’

Серрена повернулась к ней, и в ее голосе послышалось сочувствие. - ‘Я принесла тебе и всем твоим спутникам еду, клянусь именем богини Артемиды! Пять тележек с едой ждут вас возле вывески "Добро пожаловать в вашу деревню". Если ты слишком больна, я принесу ее тебе и накормлю собственными руками ...

Крики голода и надежды вырвались из толпы, смех смешался с криками отчаяния или боли, когда они поднялись на ноги и попрыгали или заковыляли к воротам, чтобы найти чудо, которое обещала им Серрена.

Когда они упали, Серрена и я подошли к ним сзади, чтобы поднять их на ноги, помочь им сесть в седла наших лошадей и нести дальше. Первые крики восторга и недоверия раздались в первых рядах толпы, когда они наткнулись на груды еды.

Они упали на колени и дрожащими пальцами разорвали мешки. Те, чьи пальцы уже были съедены болезнью, разрывали их зубами и запихивали еду в рот через разорванные и окровавленные губы.

Крик был слышен в хижинах дальше от входных ворот, и обитатели инстинктивно потянулись к нему, как пчелы к улью. Самых слабых из прокаженных, тех, кто уже далеко ушел в болезнь, сбивали с ног, но они пытались ползти на четвереньках, чтобы найти несколько крошек хлеба. Самые сильные дрались друг с другом, как собаки за кусок сушеной колбасы.

Даже Серрена и я были разделены в рукопашной схватке: не очень далеко, но все же слишком далеко. Поэтому она настойчиво позвала меня на Тенмассе, тайном языке богов ‘ " Берегись! Он уже близко.’

‘Откуда ты знаешь?- Крикнул я в ответ на том же диалекте.

‘Я чувствую его запах.’

Я научился не недооценивать обоняние Серрены. Оно острее, чем у любой охотничьей собаки.

Я быстро огляделся и сразу увидел, что в толпе людей рядом со мной стоят по меньшей мере четыре фигуры в капюшонах. У меня было два ножа при себе. В ножнах на правом бедре я носил свой главный охотничий нож. Это было обоюдоострое оружие с лезвием чуть меньше локтя в длину. Я мог дотянуться до него правой рукой. Затем на пояснице под плащом у меня появился второй клинок, только вдвое короче, но я мог дотянуться до него обеими руками. Однако именно в этот момент я был пойман в ловушку людей – больных и вонючих людей к тому же – и вынужден принять неэлегантную позу, которая оставила узкую область позади моего левого плеча незащищенной. Я изо всех сил пытался освободиться, чтобы повернуться и прикрыть спину.

Я снова настойчиво окликнул Серрену на Тенмассе: "Мое левое плечо свободно?’

- Падай! - приказала она, и в ее голосе прозвучала такая настойчивость, какой я никогда раньше не слышал. Я тотчас же подогнул под себя ноги и соскользнул вниз, в гущу взбивающихся ступней и ног; некоторые из них были покрыты длинными юбками, испачканными засохшей кровью и гноем; другие были обнажены и покрыты прокаженными язвами и кровоточащими язвами. Все они пихались и толкали друг друга.

Прямо над моей головой человеческая рука размахивала ножом, вслепую нанося удары по тому месту, где я стоял всего несколько секунд назад. Я узнал эту руку по описанию, которое Серрена так живо сделала мне в амфитеатре Луксора, когда Аттерик был убит стрелой, а затем чудесным образом воскрес из мертвых. Это была прекрасная рука, гладкая и почти женственно грациозная, которая принадлежала воплощению зла.

Оказавшись в неловком положении, я не мог дотянуться ни до одного из своих орудий. Нож Аттерика пронесся мимо моего лица и вспорол голое бедро одного из собравшихся в толпе. Из раны хлынула кровь, и я услышал, как жертва закричала от боли. Это, казалось, довело Аттерика до исступления. Он яростно рубил и колол, ранив еще одну женщину.

Я поднял руку, когда нож пронесся над моей головой, и схватил запястье Аттерика левой рукой, и как только моя хватка стала надежной, я также использовал свою правую руку, чтобы накрыть ею рукоятку ножа. Я держал его в наручниках, из которых он не мог вырваться. Я выворачивал его запястье на себя, пока не услышал, как лопаются связки, и пронзительный крик агонии.

Я надеялся, что этот крик приведет Серрену к нам; и я дернулся сильнее. Он снова завизжал на еще более приятной громкости. Затем крик внезапно оборвался, и напряжение покинуло его тело и конечности. Он поджал под себя ноги и, все еще в моих объятиях, рухнул на меня сверху. Я перевернул его на спину и увидел рукоять синего меча, торчащую из поясницы, с рубином в рукояти, пылающим небесным огнем. Он был идеально расположен, чтобы проникнуть в его почки и отделить позвоночник.

Серрена опустилась на колени рядом со мной. ‘Это Аттерик?- спросила она. - Пожалуйста, Артемида, пусть это будет он, тот, кого мы убили!’

‘Есть только один способ быть уверенным, - ответил я ей, потянулся к капюшону прокаженного, который закрывал его голову, и сорвал его. Потом я перевернул его на спину, и мы молча уставились на лицо умирающего.

Черты его лица могли бы быть благородными, как у его брата Рамзеса, но это было не так. Они были хитры и коварны.

Или они могли быть добрыми и заботливыми, как его брат, но они были жестокими и безумными.

Я встал и поставил ногу на спину Аттерика, чтобы удержать его, пока я вытаскивал сверкающий синий клинок из его цепкой плоти. Затем я ослабил хватку на рукояти и протянул ее Серрене. ‘Ты хочешь его прикончить? - спросил я ее, но она покачала головой и ответила шепотом:

- Я пролила достаточно крови, чтобы продержаться долго. Ты сделаешь это для меня, Тата, дорогой.’

Я наклонился и пригладил густые темные кудри на его затылке. Я поднял его лицо из пыли, чтобы не повредить лезвие, когда воткну его шею в каменистую землю под ним. Положив другую руку на рукоять меча, я легонько коснулся его затылка острием меча, чтобы отмерить свой удар. Он был таким острым, что бледная кожа разделилась тонкой красной линией, давая мне прицельную метку. Затем я высоко поднял клинок и неторопливо опустил его. Он издал мягкий щелкающий звук, раздвигая позвонки. Труп Аттерика плюхнулся в лужу собственной крови, а я высоко поднял его отрубленную голову и заговорил ему в лицо: - Да претерпишь ты тысячу смертей за каждый свой поступок!’

Затем я опустился на колени и завернул голову в капюшон прокаженного, который Аттерик использовал, чтобы спрятаться.

‘А что ты будешь с ним делать?- Спросила Серрена, наблюдая за мной. - Ты сожжешь его или закопаешь?’

‘Я повешу его на входную башню Сада радости рядом с головой Дуга Ужасного, - сказал я, и она снова улыбнулась.

- Мой господин Таита, ты просто неисправим!’

Серрена настояла на том, чтобы остаться в колонии прокаженных Гадака. Она записала имена всех заключенных и пообещала, что они будут обеспечены едой и другими необходимыми вещами на всю оставшуюся жизнь. Тогда она попыталась облегчить их страдания всеми доступными ей средствами и оплакивала их, когда они умирали. Конечно, она уговорила меня остаться с ней.

К тому времени, как я смог получить ее согласие сопровождать меня обратно в другой мир, который мы покинули, прошло уже десять дней. Те прокаженные, которые еще могли ходить, сопровождали нас на полпути вверх по склону. Они плакали и выкрикивали слова благодарности Серрене, когда, наконец, им пришлось вернуться в свои отвратительные лачуги у моря.

Когда мы, наконец, достигли Луксора одна из первых вещей, которые Серренa сделала, чтобы организовать регулярные поставки продовольствия и медикаментов для отправки в Гадак. И все это несмотря на другие требования к ее времени и доброй воле, такие как подготовка к восхождению ее и Рамзеса на трон царства.

Разумеется, Король Гуротас и Королева Техути уступили просьбам Рамзеса и Серрены остаться в Луксоре на торжества, предшествующие коронации. Генерал Хуэй и его жена Беката решили последовать этому прекрасному примеру. Тогда четырнадцать мелких царей во главе с Бером Арголидом из Беотии в Фивах решили, что у них нет веских причин спешить в свои царства, тем более что теперь они были в тисках зимы.

Луксор был явно переполнен. К счастью, царице Серрене пришла в голову превосходная идея вернуть мне, господину Таите, все имущество и права, которые были конфискованы у меня прежним, но ныне покойным фараоном Аттериком. Это снова сделало меня одним из самых богатых людей в Египте. Я смог предоставить свои дворцы и другие подходящие помещения в городе в распоряжение короля Гуротаса и его жены, а также его приспешников - мелких королей.

Фараон Рамзес также возвел меня в ранг верховного канцлера и главного министра своего кабинета. Его кабинет состоял почти полностью из тридцати двух чиновников, отобранных Аттериком для казни, которые ждали в Саду радости, который прежде был известен как Врата мучений и горя. Когда Рамсес послал за ними по моему предложению, они радостно вошли в город Луксор и безошибочно отправились в назначенные им кабинеты во дворце правительства, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей под моим началом.

Ровно через шесть месяцев после их триумфального возвращения в Луксор я, будучи лордом-канцлером, возвел фараона Рамзеса и его жену Серрену Клеопатру на египетский трон для официальной коронации. Почти четыреста приглашенных заполнили большой зал Дворца. Среди них были еще четырнадцать императоров и королей из земель, окружающих великое Срединное море.

Египет был восстановлен в своей прежней славе, и я не мог удержаться от улыбки, когда возложил золотые короны на головы двух моих самых любимых людей во всем мире.