Фарсаны УС № 1-3, 1965

35-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

Почти весь день провел в обществе фарсанов, разыгрывая ничего не подозревающего простачка. Но сейчас вечер — “мой” вечер, вечер сладостных воспоминаний о далекой и невозвратной Зургане.

В моем положении сейчас нет ничего более волнующего, чем эти воспоминания, рисующие на экране воображения прекрасные картины, незабываемые встречи. И я словно слышу голоса живых людей, голоса, из которых многие уже умолкли навсегда. Ведь благодаря эффекту времени, возникающему при субсветовых скоростях полета, на Зургане минуло почти столетие, а на нашем корабле прошло всего лишь девять лет. Но в памяти живо воскресают человеческие лица, их выражение, голоса…

Остров Астронавтов… Единственное на Зургане место, где сохранилась такая же необузданная и дикая природа, как на планете Голубой. С утра мы бегали вокруг острова, преодолевали горные потоки, крутые скалы, густые чащобы. Потом состязались в плавании и отдыхали на берегу, стараясь впитать всеми порами своего тела лучи неистово палящего, но дорогого нам зурганского солнца. Мы знали, что скоро надолго лишимся родного солнца и будем довольствоваться его подобием в кабине утренней свежести.

В своем воображении я нарисовал до того реальную картину острова Астронавтов, что едва слышный в моей каюте шум планетарных двигателей кажется мне сейчас шипением белопенных волн, лизавших мои ноги. Я лежал на горячем песке, голова находилась в тени рагвы — густого плодового дерева. Вкусные и сочные плоды рагвы свисали так низко, что я мог, лежа на спине, достать их руками.

Подошел Сэнди-Ски и, толкнув меня в бок голой пяткой, покрытой влажным песком, спросил с беззлобной насмешкой:

— Лежишь и мечтаешь о своей Аэнне?

Я не обижался на Сэнди-Ски за эти насмешки. Отчасти он прав. Влюбиться накануне ответственной межзвездной экспедиции, говорил он, по меньшей мере недостойно настоящего астронавта.

— Ты сильно преувеличиваешь мое увлечение, — отшучивался я. — Даже ты больше знаешь об Аэнне, чем я. Скажи, где она сейчас? Я, например, этого не знаю.

— По-прежнему в городке археологов, — ответил он. — Я даже могу сказать, что Аэнна сейчас делает, — добавил он.

— Ну и что же она делает? — спокойно спросил я.

— Не притворяйся равнодушным, — рассмеялся Сэнди-Ски. — От меня ты не укроешься. Слушай, в чем дело. Среди археологов, этих презренных гробокопателей, как ни странно, есть немало артистически одаренных людей. Сейчас в шаровом доме они выступают с концертом перед отдыхающими. Возможно, что Аэнна уже готовится к выходу, чтобы исполнить свой знаменитый “Звездный танец”.

— Я не знал, что она танцует.

— Да еще как! Хочешь посмотреть? Тогда давай поспешим. С твоего разрешения немного нарушим стро­гий распорядок предполетной жизни.

Быстро одевшись, мы уселись в гелиокатер и поплыли на север. Остров Астронавтов вскоре утонул за горизонтом, а вдали, на севере, засверкали шпили и дворцы шеронского архипелага.

Сэнди-Ски повернул катер в сторону берега. Вскоре мы причалили к обрывистому скалистому берегу, покрытому редким ку­старником. Прыгая по камням, мы взобрались наверх.

— Вот и городок, где живут земляные черви, то есть археологи, — презрительно пояснил Сэнди-Ски, показывая на сверкающие белизной легкие пластмассовые домики. — А вот и шаровой дом.

Немного в стороне я увидел огромное и круглое, как мяч, здание без окон.

— Откуда этот шаровой дом? — удивился я. — Совсем недавно его здесь не было.

— Его построили за один час, — сказал Сэнди-Ски. — Вернее, выдули из расплавленного пеностеклозона, как выдувают колбы. Идем туда.

Мы вошли внутрь огромного шара и очутились в непроницаемой темноте. Мы опоздали и увидели только финал “Звездного танца”. Сцены, собственно, не было. Перед зрителями расстилался безбрежный угольно-черный Космос, озаряемый в такт музыке вспышками огневых облаков и беззвучно взрывающихся сверхновых звезд. Это был несколько декоративный, театральный Кос­мос. В центре — обломок скалы, изображающий астероид. На нем я и увидел Аэнну в легком серебристом костюме. В таком одеянии на настоящем астероиде астронавт погибнет моментально, пронизанный космическим холодом. Но я сразу же забыл об этой условности, как только увидел Аэнну, ее плавные движения, с трепетной легкостью отзывающиеся на музыку. Темп танца ускорялся, его ритмический рисунок становился четким и от­рывистым. Вот уже Аэнна стала похожа на буйное серебристое пламя. В певучей гармонии стремительных движений чувствовался такой неудержимый порыв человечества в космические дали, что все затаили дыхание…

Танец закончился. Вот уже вспыхнул свет. Но в круглом зале еще стояла тишина. Наконец раздались возгласы: “Хау!” Многие бросились поздравлять Аэнну. Я был ошеломлен, взволнован и долго не замечал, как Сэнди-Ски дергал меня за рукав.

— Ты, я вижу, совсем остолбенел, — сказал он насмешливо. — Может быть, подойдем к Аэнне?

Но я все еще молчал. Внимательно посмотрев на меня, Сэнди-Ски сказал:

— Вот что, дружище, иди-ка ты лучше на бе­рег, на то место, где стоит катер. А я скажу Аэнне, что ты ждешь ее там. Вернуться на остров можешь на том же катере, а я найду другой.

Я пришел на скалистый берег и уселся на камне у самого моря. Долгое время я ничего не замечал — все еще видел в угольной черноте сверкающий обломок скалы и тан­цующую Аэнну…

Наконец очнулся и посмотрел по сторонам. Берег был пус­тын­ный. Лишь далеко слева стояла на пляже небольшая группа отдыхающих. Среди них я заметил знакомую фигуру. Неужели?.. Я взят на катере би­нокль и стал наблюдать. Так и есть: Эфери-Рау!

Эфери-Рау разговаривал с людьми. Я хорошо видел его лицо, как будто он стоял рядом, в двух шагах. Эфери-Рау хвастливо похлопал себя по широкой груди и самодовольно рассмеялся. Я не заметил бы в его поведении ни малейшей фальши, если бы ничего не знал о фарсанах, если бы не видел, как Эфери-Рау безжизненно повис в кресле под действием шифрованной радиограммы Вир-Виана. Но сейчас мне казалось, что Эфе­ри-Рау — немного не тот. Или мне это просто казалось?

“Если это фарсан, которого Вир-Виан решил изредка, чтобы не вызывать подозрений, отпускать к людям, то где же живой Эфери-Рау? — думал я. — Неужели он его в самом деле уничтожил?”

Вот Эфери-Рау снова похлопал себя по груди и показал на море. Я хорошо знал этот хвастливый жест. В этот день было сильное волнение, и никто из отдыхающих не решился купаться. Но Эфери-Рау бросился на гребень высокой волны и поплыл в своем превосходном стиле, вызывающем у меня всякий раз чувство восхищения.

Я сел снова на камень лицом к океану и, отложив в сторону бинокль, стал думать об Эфери-Рау. Воспроизвести кибернетическими, чисто техническими средствами мысль человека во всем ее величии и богатстве невозможно. В этом я не сомневался. Но можно ли воссоздать поведение человека с таким искусством, чтобы гадать, как я только что гадал, — человек это или фарсан? Нет, по-моему, и это невозможно. Невольно вспомнился “Звездный танец” Аэнны, ее одухотворенные, песенные движения. Никакое кибернетическое подобие че­ловека не способно на такие взлеты вдохновения. И я впервые подумал тогда, до чего совершенно человеческое тело.

Неожиданно наверху сзади послышался шелест кустарника. Я оглянулся Аэнна!.. Она стояла на остроконечном камне и, улыбаясь, балансировала раскинутыми в стороны руками. Взмахнув ими, как птица крыльями, она бесшумно спрыгнула и подошла ко мне.

— О, Тонри, — засмеялась она. — Как это романтично и немного старомодно — назначать свидания на безлюдном берегу.

— Не совсем безлюдном, — возразил я, подавая бинокль — Взгляни налево.

Аэнна взяла бинокль и стала рассматривать пляж. В это время из бурлящих волн выходил на берег Эфери-Pay, победоносно и хвастливо махая поднятыми вверх руками.

— Эфери-Рау! — воскликнула Аэнна и, рассмеявшись, добавила: — Поразительное явление. Как это отец отпустил его.

— Давай сядем на камень, как прошлый раз, — предложил я. — Об этом Эфери-Рау и других помощниках твоего отца я и хочу поговорить.

— А ты откуда их знаешь? — удивленно вскинув брови и усаживаясь на камень, спросила Аэнна.

— Ты же сама приглашала меня.

— Но ты же не был…

— Я был вчера, и мы беседовали с твоим отцом.

— О чем же вы говорили? Отец в последнее время стал особенно скрытным и нелюдимым. Его окружают помощники и лишь иногда навещают гости — шероны. Причем, в основном старые шероны, его единомышленники. Не нравится мне отец в последнее время. Хоть я и люблю его, но меня все меньше тянет в его кре­пость-лабораторию

Красивое лицо Аэнны снова стало печальным.

— Да, в тайне лаборатории Вир-Виана есть что-то бесчеловечное, — проговорил я. — Вир-Виан просил меня никому не рассказывать. Но тебе-то, я думаю, можно…

— О какой тайне ты говоришь? — спросила Аэнна. — Я мало знаю о его опытах, но мне кажется, он работает сейчас над искусственными полимерами, находящимися на грани живого белка.

— Искусственные полимеры Вир-Виана, конечно, поразительны, — сказал я. — Но главное его достижение в том, что он создает кибернетическую аппаратуру на принципиально новой основе, на атомно-молеку­ляр­ном уровне.

— Ты хочешь сказать, что отец предлагает кристаллы и микроэлементы заменить атомами?

— Да. Поглотив квант энергии, атом становится возбужденным. Переходя из этого состояния в нормальное, он излучает энергию. Вот этим переходом из одного состояния в другое Вир-Виан и заставил атом выполнять главную логическую операцию “да” — “нет” — “да”.

— Это же великолепно, — оживилась Аэнна. — Насколько я понимаю, это крупное достижение.

— Да, это успех, — согласился я. — Наши ученые давно работают над этим, но пока безрезультатно. Зачем же Вир-Виан скрывает тогда свои достижения? Неужели для того, чтобы в тайне изготовить нескольких фарсанов?

— Каких фарсанов? Ты имеешь в виду воинственную древнюю расу? Но она же полностью погибла.

— Я говорю об искусственных фарсанах, о людях с полимерным телом.

— Ты намекаешь на этого кретина Тонгуса? — засмеялась Аэнна. — Но это же просто слуга. Признаюсь, я тоже сначала приняла его за человека, который вызывал у меня непонятное отвращение. Но отец все объяснил мне.

— Дело не в Тонгусе. Это всего лишь первый образец. Сейчас Вир-Виан может делать более совершенных фарсанов.

И я рассказал о своих подозрениях, о том, что Эфери-Рау и другие помощники Вир-Виана — это, возможно, искусственные люди, кибернетические фарсаны.

Аэнна быстро встала и с ужасом посмотрела на меня.

— О, Тонри. Ты говоришь что-то страшное. Нет, нет. Этого не может быть. Хотя мне они тоже кажутся немного странными. Но я не думала… Нет, не может быть!

Я встал с камня и взял Аэнну за руку. Рука ее дрожала.

— Но все же, Аэнна, это, видимо, так.

— Проводи меня до нашего городка, — сказала она. — Я хочу остаться одна и подумать.

По пути в городок она спросила:

— Но почему ты их называешь фарсанами?

— Потому что основная их программа — завоевание населенных планет Вселенной для новой породы шеронов. Потому что их атомно-молекулярные мозги напичканы воинственно-космической философией, о которой Вир-Виан так подробно распространялся в Шаровом Дворце знаний. К тому же, сам Вир-Виан называет их фарсанами.

— Вот видишь, я говорила как-то, что мой отец — опасный и недобрый гений, — сказала Аэнна. — Но я не думаю. Нет, это не вероятно!

Когда мы подошли к пластмассовому городку археологов, у нее мелькнула мысль, от которой она вздрогнула и снова с ужасом по смотрела на меня.

— Подожди, если фарсаны — кибернетические двойники, то где живые люди? Неужели они мертвы?.. Быть может, убиты? Нет, Тонри. Твое предположение слишком чудовищно. Я должна сама все проверить.

— Знаешь что, — неожиданно предложил я, увидев ее расстроенное лицо, — давай улетим в Космос вместе.

— О нет, Тонри, — слабо улыбнувшись, сказала она. — Совет Астронавтики не разрешит брать женщин в первый межзвездный.

— Скоро у нас испытательный полет. Из него вернемся через год. И перед настоящим попетом у нас будет еще полгода. За это время я уговорю Совет Астронавтики. Ведь нам нужны будут историки.

— Не так все это просто, Тонри. К тому же, я сама не захочу.

— Почему?

— Вот ты любишь Космос. Межзвездный полет — цель твоей жизни. Скажи, смог бы ты ради меня остаться здесь, на Зургане?

Я замялся.

— Ну говори. Только прямо.

— Нет, не смог бы.

— Так же и я не могу покинуть Зургану и улететь надолго, быть может, навсегда. Я люблю Зургану. Поэтому я и стала археологом, историком и палеонтологом. А ты не расстраивайся, — добавила она, взглянув на меня. — В Космосе скоро забудешь обо мне.

Я хотел возразить, но она сказала:

— Не будем сейчас об этом говорить. Ты вернешься из пробного полета, и у нас будет еще полгода. Это же целая вечность! Подожди минутку, — Аэнна зашла в домик. Вернувшись, она протянула мне шкатулку, в которых обычно хранятся кристаллы. — Возьми с собою в Космос вот это.

— А что здесь?

— Таблетки приятных сновидений. Продукт шеронской цивилизации эпохи упадка, — рассмеялась она и добавила: — Знаю что вам не разрешают брать в полет эти таблетки. Но несколько штук тебе не повредят. Вдруг захочется хоть во сне вернуться на Зургану…

Даже сейчас, через много лет полета, я не могу без волнения, щемящей грусти вспоминать тот момент. И мне никогда не забыть прекрасного лица Аэнны, особенно ее глаз, таивших в глубине далекую и светлую, как звезды, печаль…

Здесь, у пластмассового домика, мы и расстались. Мог ли я тогда предполагать, что больше не увижу ее, что Аэнна скоро погибнет в схватке с чудовищами, порожденными ее отцом, — с кибернетическими фарсанами?

36-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

Когда предполетная подготовка закончилась, мы покинули остров Астронавтов и впервые по настоящему обосновались на корабле. Каплевидный звездолет, устремив свой тупой нос в небо, стоял на космодроме, расположенном на самой высокой горе Северного полушария. Отсюда мы стартовали. Старт был необычный. Наш звездолет был захвачен незримым, но мощным антигравитационным полем и плавно выведен за пределы атмосферы — в Космос. Здесь-то, в сущности, и состоялся настоящий старт, когда заработали планетарные двигатели.

Корабль летел все быстрее. Но перегрузка не доставляла нам особого беспокойства. Когда звездолет развил максимальную межпланетную скорость, мы включили экран внешней связи и увидели нашу родную Зургану. В обычный оптический телескоп она показалась бы нам отсюда не больше горошины, так как корабль уже приблизился к орбите третьей планеты нашей системы — Тутуса.

Согласно инструкции, пора было переходить на особую двухстороннюю связь. Во Дворце астронавтов находился точно такой же экран, как у нас. Я знал что перед ним сейчас дежурит Нанди-Нан и ждет от нас подробной информации о полете.

Я включил двухстороннюю связь и через некоторое время на экране появилось сухощавое озабоченное лицо Нанди-Нана.

— Эо, Тонри! — оживился он, увидев меня на своем экране. — Как дела? Как ваше самочувствие? Как ведет себя корабль?

Мои рассказ о полете порадовал Нанди-Нана. Около его глаз веером собирались морщинки — он улыбался.

— Хорошо, очень хорошо, — сказал он и предупредил: — Но главные трудности впереди, когда разовьете субсветовую скорость.

Он оказался прав. Но я не буду рассказывать о пробном полете. Скажу только что корабль показал прекрасные навигационные качества.

Пробный полет по нашим корабельным часам длился недолго, а на Зургане, в силу эффекта времени, прошло около года.

Мы с нетерпением всматривались в экран. Что нового появилось на родной планете? И мы увидели, что широкою желтую полосу пустыни пересекла прямая и тонкая линия: на Зургане построили первую транспланетную дорогу. По обеим сторонам дороги на желтом фоне песков четко выделялись неправильной формы зеленые пятна. Здесь, вероятно, уже весело шумели рощи и леса.

Мне хотелось поскорее связаться с Дворцом астронавтов. Но двусторонняя связь еще не работала. Было слишком далеко. Корабль только приближался к орбите Тутуса. Лишь на другой день из тумана выплыло на экране лицо Нанди-Нана. Изображение становилось все более четким. Наконец, он тоже увидел меня.

— Эо, Тонри! — воскликнул он. — Поздравляю весь экипаж с благополучным воз­вращением.

В это время в рубку внешней связи вошел Сэнди-Ски и встал позади меня, положив руки на спинку кресла.

— Эо, Сэнди! — приветствовал его Нан­ди-Нан. — По вашим лицам вижу, что все хорошо. Так ведь?

— Очень хорошо, — сказал я и начал коротко докладывать о полете.

Не успел я закончить, как с экраном внешней связи что-то случилось. Он слегка затуманился. Изображение задрожало, а по­том исчезло совсем. По экрану сверху вниз поползли сплошные туманные полосы.

— Похоже на помехи, — сказал Сэнди-Ски. — Такое впечатление, как будто кто-то пытается перебить нашу связь.

Экран вдруг прояснился, и на нем возникло крупное лицо… Вир-Виана.

— Что за чертовщина! — недовольно воскликнул Сэнди-Ски.

Вир-Виан, казалось, не обратил на это никакого внимания Только на его некрасивом шишковатом лбу появилась суровая складка. Вир-Виан поднял два пальца: так приветствовали когда-то верховные шероны своих рядовых собратьев в эпоху шероната.

— Капитан Тонри-Ро, — заговорил он. — На Южном Полюсе Зурганы создано новое правительство. Я приказываю произвести посадку на южном космодроме на горе Коу. Здесь, в честь вашего прибытия, построена триумфальная дорога. Вас встретят с величайшими почестями Вас…

Но Вир-Виан не договорил. Экран снова покрылся туманными полосами.

— Ничего не пойму, — ворчал Сэнди-Ски. — Откуда выскочил этот дьявол?

На короткое время экран очистился, и мы увидели встревоженное лицо Нанди-Нана. Голос его доносился глухо, как сквозь стену:

— Посадку совершайте на северном космодроме. Антигравитационное поле мы используем для обороны. Поэтому посадку производите самостоятельно, на планетарных двигателях. Знаю, что трудно, но…

Все. На этом связь прекратилась. Сколько мы ни ждали, как ни крутили тумблеры, на экране все время ползли туманные полосы.

Пришлось переключиться на общий обзор планеты. На экране снова возник желтый шар с зелеными шап­ками на полюсах. Увеличив изображение, я стал различать на Северном Полюсе города и даже людей. На экране они выглядели едва заметными точками. Против обычного, людей было очень мало. И вдруг они совсем исчезли. Улицы и площади опустели.

— На планете творится какая-то чертовщина, — ворчал Сэнди-Ски. — Ну-ка, Тонри, уменьши изображение, чтобы видеть всю планету целиком.

Я так и сделал. На границе между полупустыней и зеленой шапкой Северного полюса мы заметили две ослепительные вспышки. Вскоре над Южным Полюсом появилась одна, но очень яркая вспышка.

— Я так и знал, — взволнованно прошептал Сэнди-Ски. — Это война! Между Севером и Югом снова война.

Я молча пожал плечами, продолжая напряженно всматриваться. Во многих местах Южного Полюса то и дело вспыхивали и метались зеленоватые лучи. Это же смертоносное лучевое оружие! Похоже, что Сэнди-Ски прав: это война!

Но отчего она возникла? Как это могло произойти на сотом году Эры Братства Полюсов? На эти вопросы мы получили ответы только там, на планете, когда совершили посадку на северном космодроме. С гордостью могу сказать, что посадку на планетарных двигателях я произвел безупречно. Огромный космический корабль повиновался мне так же послушно, как легкие планетолеты, на которых я прежде летал. Первое, что поразило нас на космодроме, — это несколько десятков молодых людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием. Они приблизились к нам, когда мы спустились по трапу.

— Что, ребята, из музеев взяли? — невесело усмехнулся Сэнди-Ски, показывая на оружие.

— Из музеев, — смущенно ответил один из них.

К нам подошел Нанди-Нан с двумя врачами.

— Друзья, — обратился он к нам после короткого приветствия. — Планета переживает тревожное время. Все объясню потом. Сначала вы, как все граждане Северного Полюса, пройдете луческопию. Пока это един­ственный способ отличить человека от фарсана.

— Фарсаны! — воскликнул я, начиная до­гадываться. — Так это война с фарсанами?

— Да, — ответил Нанди Нан. — С киберне­тическими фарсанами.

Члены экипажа с недоумением слушали наш разговор.

— Это я виноват, что вовремя не преду­пре­дил… — начал было я.

— Знаю, — перебил меня Нанди-Нан. — Все знаю. Виноват не ты, а все мы, весь Круг арханов. Аэнна, дочь Вир-Виана, вскоре после того как вы уле­тели, все рассказала, предупредила нас об опас­но­сти. Но мы не придали ее словам особого зна­чения. А сей­час расплачиваемся за беспечность.

— Где сейчас Аэнна? — спросил я.

От Нанди-Нана я услышал печальное известие — Аэнна погибла. Она все время работала в археологической экспедиции на Южном Полюсе. Когда Вир-Виану удалось с помощью фарсанов установить на Юге свое господство, многие шероны и все северяне, жившие на Южном Полюсе, отказались ему подчиняться. Тогда они были безжалостно истреблены фарсанами с помощью лучевого оружия.

— Что все это значит? Как это могло произойти? — спросил Лари-Ла. — Мы ничего не понимаем.

— Наберитесь терпения, — сказал Нан­ди-Нан. — Это длинная история. Я, конечно, уверен, что вы люди, — усмехнулся он. — Но все постановления Совета обороны — сейчас высший закон. Методом луческопии мы обезвредили почти всех фарсанов в Северном полушарии. Почти всех… Беда в том, что изредка среди нас все же появляются фарсаны. Где-то на севере один такой замаскировался. Всего один. Поэтому луческопия проводится регулярно.

Нанди-Нан привел нас к новому на космодроме приземистому зданию. Врачи исследовали нас, а заодно проверили и общее физическое состояние.

После этого Нанди-Нан пригласил в соседнюю комнату. Мы уселись в кресла, и Нанди-Нан рассказал…

Дней через двадцать после старта нашего корабля исчез Вир-Виан вместе со своей лабораторией и помощниками. Оазис Риоль опустел. Один случайный очевидец утверждал, что грузовые гелиопланы от оазиса Риоль полетели в сторону Южного Полюса. Однако на Юге Вир-Виана не нашли. Вот тогда-то и забила тревогу Аэнна-Виан. Она предупредила арханов о возможной опасности, о том, что ее отец создает в лаборатории сложные кибернетические устройства, копирующие людей с исключительным совершенст­вом. Аэнна подчеркнула, что при этом Вир-Виан, возможно, истреблял живых людей. Кибернетические копии этих людей Вир-Виан называл фарсанами. Арханы внимательно выслушали Аэнну. Опасность они не считали слишком серьезной. Однако поиски Вир-Виана и его лаборатории продолжались с еще большей настойчивостью. Через несколько дней случилось одно происшествие, которое по-настоящему встревожило арханов и все население планеты: в пустыне, на строительстве гелиостанции, с большой высоты упал молодой техник. Врачи, поспешившие на помощь, нашли его мертвым. И вдруг, к своему ужасу, обнаружили, что это совсем не человек, а сложное кибернетическое устройство, поврежденное при падении. Этот случай заставил арханов собраться на чрезвычайное заседание. Было решено во что бы то ни стало разыскать Вир-Виана и пресечь его бесчеловечные опыты. Арханы решили также подвергнуть все население планеты луческопии, чтобы выловить фарсанов. Тогда фарсаны, страшась разоблачения, подняли восстание…

— Извините, у меня вопрос, — обратился я к Нанди-Нану. — Я немного знаком с лабораторией Вир-Ви­а­на. Там находятся особые кибернетические аппараты, в которых по наследственному шифру нуклеиновых кислот происходит воссоздание людей. Но чтобы поднять восстание, нужно много фарсанов. И мне непонятно, как Вир-Виан успел создать их. Ведь нужно было заманивать или похищать людей, чтобы изготавливать их кибернетические копии.

— Хорошо, — сказал Нанди-Нан. — Я не много нарушу последовательность рассказа, чтобы объяснить. Ты, Тонри, далеко не все знаешь о производстве фарсанов, а другие члены экипажа вообще не имеют об этом представления. Тебе, Тонри, Вир-Виан сказал, что воссоздает человека по наследственному шифру нуклеиновых кислот. Но это не совсем так. По наследственной информации нуклеиновых кислот можно воспроизвести только внешность человека, а также некоторое врожденные качества и безусловные рефлексы. Но ведь фарсан копирует живого человека со всеми его индивидуальными признаками, с его памятью, его знаниями, навыками. А для этого мало нуклеиновых кислот. Для этого надо особыми лучами исследовать микроструктуру мозга — огромного хранилища наследственной и приобретенной информации. В кибернетические аппараты, о которых ты, Тонри, говорил, Вир-Виан помещает не нуклеиновые кислоты, а всего человека, оглушенного, но еще живого. И кибернетика конструирует более совершенную кибернетику — копию человека на основе атомно-мо­ле­ку­лярных нейронов. Бесспорно, это крупное достижение науки, обращенное по злой воле Вир-Виана против человечества. Фарсаны опасней и страшней, чем ядерные снаряды. Теперь объясню, как Вир-Виан добился массового производства фарсанов. Покинув оазис Риоль, Вир-Виан скрылся в труднодоступных горах Южного По­люса. Там он построил не лабораторию, а целый завод. Стационарные кибернетические установки, которые ты, Тонри, уже видел раньше, выпускали на этом заводе фарсанов особой сложности — воспроизводящих. Они имеют у себя внутри устройство, копирующее в миниатюре стационарную кибернетическую установку. Таким образом, воспроизводящий фарсан — это целая передвижная лаборатория, производящая простых фарсанов…

Нанди-Нан слегка опустил голову и умолк. Когда он снова заговорил, голос его стал глуше, взгляд суровее:

— В разное время погибло около двух тысяч зурган и появились их двойники — воспроизводящие фарсаны. Вир-Виан разослал их по полюсам. Днем воспроизводящие фарсаны вместе со всеми гражданами работали, отдыхали и даже “веселились”, а ночью похищали спящих людей и изготовляли их кибернетические подобия — простых фарсанов. Трупы потом они испепеляли. И утром уже следующим утром появлялись новые фарсаны, совершенные копии погибших, и ни у кого — ни у родственников, ни у друзей — не возникало даже тени подозрения…

— Но как могло совершиться это чудовищное преступление в наше время? — воскликнул Лари-Ла.

— Слушайте, что было дальше, — негромко продолжал Нанди-Нан, словно не услышал возгласа врача. — После того, как мы начали вылавливать фарсанов, они по команде Вир-Виана подняли восстание.

Восстание, видимо, не было еще как следует подготовлено. Но у него два преимущества. Во-первых, внезапность: никто из людей не знал без луческопии, кто его спутник или сосед — фарсан или человек. Во-вторых, эффективное лучевое оружие разрушало только настоящие белковые клетки, животные организмы. На фарсанов оно не действовало. Поэтому фарсан мог направить губительный луч на целую толпу, не опасаясь, что в этой массе он поразит своего собрата. Сейчас, правда, ученые ищут особой жесткости гамма-лучи, способные поражать у фарсанов деятельность молекулярных нейронов. Но все это еще в стадии испытаний. А пока мы в силах бороться с фарсанами, лишь механически разрушая их старинным огнестрельным оружием.

На Северном Полюсе мы истребили всех выявленных фарсанов. Всех, кроме одного и очень опасного и, по-видимому — воспроизводящего. Он где-то хорошо укрылся и ловко ускользает от луческопии. Изредка появляются простые фарсаны, которым удается иногда совершить мелкие диверсии, но основные энергоцентры Северного Полюса сейчас защищены надежно… Иная обстановка сложилась на Юге. Там Вир-Виан достиг своей цели и объявил себя верховным шероном, временным диктатором всей планеты.

— Мы видели из Космоса ядерные взрывы, — нахмурив густые брови, проговорил Сэнди-Ски.

— Дошло и до этого, — сказал Нанди-Нан. — Установив на Юге диктатуру, Вир-Виан провозгласил свою программу и предложил присоединиться к нему всех северян и шеронов, проживающие на Северном Полюсе. Всех северян и шеронов он объявил новыми, космическими шеронами и создателями гигантских духовных ценностей вселенского масштаба. Как видите, стиль программы мало отличается от его речи в Шаровом Дворце знаний. Сулаков Вир-Виан предложил считать второстепенными гражданами до тех пор, пока те в течение ряда поколений не преодолеют свою, как он выразился, биологическую неполноценность. В ответ мы потребовали прекратить производство фарсанов, а всех готовых уничтожить или сдать Совету обороны. Тогда на Юге начали в спешном порядке выпускать ядерные снаряды… Вы могли видеть два взрыва. К счастью, они не причинили большого вреда. К этому времени мы антигравитационным полем, словно броневым колпаком, накрыли Северный Полюс. Теперь любое тело, попав в это поле, теряет свой вес и отбрасывается. К сожалению, Вир-Виану, его ученым шеронам, его инженерам удалось создать вокруг Южного Полюса такое же поле, воспользовавшись мощью недавно построенной на Юге антигиляционной энергостанции. Мы убедились в этом, когда попытались взорвать ее. Вир-Виан легко перехватил наш ядерный снаряд и разрядил его в высших слоях атмосферы.

— Этот взрыв мы тоже видели, — сказал Сэнди-Ски. — А дальше?

— А дальше? — Нанди-Нан пожал плечами. — Победит тот, кто первый сумеет нейтрализовать или разрушить антигравитационное поле. Это — нелегкое дело, требующее больших изысканий. Но кое-чего мы добились: создан ядерный снаряд с нейтра­лизатором. С его помощью можно на короткое время пробить дыру в антигравитационном поле.

— В чем же дело? — нетерпеливо спросил Сэнди-Ски. — Надо скорее разрушить южную энергостанцию.

— Все это верно. Но мы не можем рисковать этим пока единственным снарядом: фарсаны могут обнаружить и уничтожить его антиракетами, прежде чем он долетит до цели. А Вир-Виан, конечно, догадается, в чем дело, и сконструирует у себя такой же снаряд с нейтрализатором. Нет, мы не можем рисковать. Тут нужен человек, обладающий очень хорошей и быстрой реакцией, так сказать интуицией наведения. Я знаю такого человека…

При этом Нанди-Нан посмотрел на меня.

— Хорошо, я согласен, — ответил я.

— Ну вот и договорились, — сказал Нанди-Нан, вставая. — Теперь идите отдыхать. А тебя, Тонри, я сначала познакомлю с конструктором аппаратуры наведения. С этим конструктором тебе предстоит завтра работать.

37-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

— Эо, затворник! — так приветствовал меня сегодня утром Сэнди-Ски. Он только что вышел из кабины утренней свежести, и его густые брови так знакомо и забавно шевелились от удовольствия. Для меня до сих пор загадка: действительно ли фарсаны испытывают после кабины чувство бодрости, какого-то физического восторга или это ловкая имитация?

— В каком смысле затворник? — спросил я.

— Последние дни ты совсем уединился в своей каюте. Мы только и видим тебя утром, вечером и немного днем в рубке внешней связи. Неужели твоя научная работа по астрофизике так увлекла? Сомневаюсь, сильно сомневаюсь…

При этом фарсан Сэнди-Ски внимательно и, как мне показалось, с подозрением посмотрел на меня.

“Фарсаны все знают!” — мелькнула у меня мысль.

Я сунул руку в карман комбинезона и нащупал кнопку радиосигнализатора, готовый в любую секунду нажать ее.

— Почему сомневаешься? — спокойно спросил я. — Астрофизика способна так увлечь, что забываешь обо всем.

— Э, нет, не говори, — засмеялся Сэнди-Ски. — Я знаю, в чем дето. Ты пишешь стихи! Да-да, я в этом уверен. Ты целые дни сочиняешь стихи! Ты просто бредишь ими. Признаюсь, стихи Тари-Тау и меня заразили поэтической лихорадкой.

Я с облегчением вздохнул: нет, фарсаны ничего не знают, догадка им не под силу. Но следовало удивиться:

— Ты пишешь стихи?! И каковы успехи?

— Плохо. — В голосе Сэнди-Ски прозвучало такое неподдельное уныние, что я рассмеялся.

— Значит, ничего не получается? — спросил я. — Признаюсь, у меня тоже ничего путного не выходит.

— Вчера написал одно стихотворение, — сказал Сэнди-Ски. — Потом прочитал его и вдруг почувствовал себя букашкой рядом с Тари-Тау…

Слово “затворник” заставило меня быть осторожней, и я почти весь день провел среди фарсанов. В основном сидел за экраном внешней связи, изредка заглядывая в рубку управления.

Подвергая тщательной квантовой локации видимую сторожу планеты Голубой, я делал вид, что выбираю место для посадки. Сзади торчал фарсан Сэнди-Ски, положив, как всегда, сильные и большие руки на спинку сиденья. Как планетолог, он давал свои советы и, надо признаться, довольно толковые.

— Лучше всего, по-моему, произвести посадку вот здесь, — Сэнди-Ски показал на широкую пролысину в лесном массиве. — Хорошая твердая площадка. Да и разумные существа должны быть где-то рядом.

— Неплохо, — согласился я.

Через два–три дня я сяду за пульт управления и переведу корабль на круговую орбиту. После нескольких оборотов вокруг планеты я произведу снижение над местом, которое уже облюбовал. Здесь сброшу шкатулку. Пройдет день–два, пройдут, может быть, годы, но разумные существа найдут шкатулку и прочтут мой дневник… А корабль я взорву там, где взрыв не причинит вреда собратьям по разуму.

Да, так я и решил. Сделав максимальное снижение, я сброшу дневник над лесом. А по­том… потом я поверну в сторону от планеты и взорву корабль далеко, в околопланетном пространстве…

Завтра у меня будет больше свободного времени, и я постараюсь закончить дневник.

38-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

Рэди-Рей, конструктор аппаратуры наведения, с которым меня познакомил Нанди-Нан, оказался веселым, смешливым челове­ком. Несмотря на несколько плутоватое выражение лица, он мне понравился сразу, особенно его глаза — удивительно синие и живые.

— Рад подружиться с астронавтом номер один, — улыбаясь, сказал он и с исключительным радушием положил руку на мое плечо. — Итак, сегодня мы ознакомимся с аппаратурой наведения, — продолжал Рэди-Рей. — Главным образом — с экраном и щитом управления…

Двухместный гелиоплан доставил нас на окраину небольшого города Рунора, расположенного в полупустыне. Рэди-Рей вышел из кабины и повел меня на вершину высокого холма, поросшего желтой травой и жестким кустарником. Справа зеленели парки и сады города Рунора, а прямо перед нами, на юге, расстилался безбрежный желтый океан Великой Экваториальной пустыни.

— Вон там, среди песчаных барханов, — сказал Рэди-Рей, показывая в сторону пустыни, — затерялся небольшой малоизвестный оазис Рун. Там и оборудован пульт наведения.

Я уже хотел снова сесть в кабину гелиоплана, но Рэди-Рей, звонко рассмеявшись, остановил меня.

— На гелиоплане туда не проберемся. Здесь, на краю пустыни, антигравитационное поле круто загибается вниз и касается почти поверхности. Гелиоплан врежется в поле и будет выброшен из него со страшной силой в неизвестном направлении, — сказал он и шутливо добавил: — Так мы можем долететь до Южного Полюса и попадем в лапы фарсанов.

Но идти пешком по раскаленным пескам — невеселая перспектива. Я сказал об этом Рэди-Рею.

— Зачем пешком? У меня здесь замаскирован вездеход. Все должно быть предусмотрено на этой войне.

Мой слух снова неприятно резануло это непривычное слово — “война”.

“Как странно, — думал я. — И это после ста лет Эры Братства Полюсов”.

На небольшом приземистом вездеходе мы добрались до оазиса Рун. Здесь вился жиденький кустарник и стояло несколько десятков деревьев, дающих слабую тень. Но все же оазис защищал от песчаных шквалов. В центре, на открытом месте, был оборудован пульт наведения, а на краю оазиса возвышались ажурные металлические конструкции стартовой площадки. И больше ни одного строения и ни одного человека.

— Такой важный объект, — удивился я, — и никакой охраны.

— Охрана сейчас не нужна, — возразил Рэди-Рей. — Когда установят на стартовой площадке снаряд, тогда будет и охрана.

Рэди-Рей объяснил устройство аппаратуры, показан расположение приборов, кнопок и тумблеров на щите наведения. В принципе все это мне было уже знакомо, так как щит наведения имел много схожего с пультом управления на планетолетах. Единственное новшество — сам экран наведения.

— Обрати на него особое внимание, — сказал Рэди-Рей. — Завтра тебе придется работать пальцами на щите почти вслепую, потому что ты должен будешь все время смотреть на экран. На нем ты увидишь топографическое изображение тех мест, над которыми реактивный снаряд будет пролетать…

На вездеходе мы приехали на окраину Руноры. Здесь нашли два гелиоплана: мы жили в разных городах. На прощание Рэди-Рей сказал:

— Встретимся в оазисе рано утром. Ночью туда доставят снаряд с нейтрализатором. До завтра!

До завтра… Я не мог тогда и подумать, что завтра Рэди-Рея не будет в живых, что ночью он станет жертвой единственного уцелевшего на Северном Полюсе воспроизводящего фарсана. Видимо, фарсан давно охотился за такой важной добычей, как изобретатель нейтрализатора и аппаратуры наведения.

Рано утром, когда не взошло еще солнце, я был уже в оазисе Рун. На стартовой площадке трое инженеров устанавливали привезенный ночью снаряд. На фоне светлеющего неба я видел его четкие контуры. Снаряд с острым носом, окутанным сеткой — антенной нейтрализатора, был установлен с небольшим наклоном в сторону Южного Полюса. Когда все было готово, инженеры подошли ко мне и пожелали удачи. Вскоре их вездеходы, оставив между барханами змеистые следы, скрылись за горизонтом. Около оазиса осталось около десятка боевых шагающих вездеходов, выделенных для охраны.

На металлических конструкциях стартовой площадки и на листьях деревьев в лучах восходящего солнца засверкала роса. В это время я увидел знакомый приземистый вез­деход. Он подошел к краю оазиса и остановился на горбатой спине бархана. Из кабины выскочил Рэди-Рей.

— Эо, астронавт! — весело окликнул он меня. На его плутоватой физиономии сияло радушие.

Обратившись к начальнику охраны, он приказал, чтобы боевые вездеходы удалились как можно дальше.

— Ваше место вон там, — сказал Рэди-Рей, показывая на высокую гряду барха­нов. — А здесь, во время пуска снаряда, вам будет весьма жарко.

До гряды барханов было не менее тысячи шагов. Но юркие вездеходы добежали до нее за минуту и вскоре, рассредоточившись, скрылись за грядой.

Мы с Рэди-Рей остались вдвоем.

— Подожди немного, — сказал он. — Сейчас еще раз проверю аппаратуру и приступим.

Рэди-Рэй торопливо направился к пульту наведения. Зайдя в прозрачную кабину пульта, он начал почему-то возиться над висевшим сбоку экраном всепланетной связи.

“Странно, — подумал я. — Ведь экран исправен”.

Внимательно наблюдая за работой Рэди-Рея, я подошел к большому дереву и остановился в его тени. На жестких листьях роса уже испарилась. Становилось жарко. Слабый утренний ветер мел песчаную пыль.

Рэди-Рей приступил к наладке аппаратуры наведения. Он так увлекся, что, по-видимому, забыл о моем присутствии. На щите разноцветными огнями загорелись лампочки, засветился экран наведения. Пальцы Рэди-Рея притронулись к кнопкам щита управления.

Взглянув в сторону стартовой площадки, я с удивлением заметил, что сигарообразный корпус ядерного снаряда начал медленно перемещаться. Вот он уже в зените, потом слегка наклонился в сторону Северного Полюса — как раз туда, где находился наш главный энергоцентр, поддерживающий антигравитационное поле.

— Стой! — закричал я. — Стой! Ты что делаешь?!

Рэди-Рей обернулся. На его лице появилась недобрая хитрая усмешка.

“Фарсан! — вздрогнул я от внезапно мелькнувшей догадки. — Ведь это фарсан!”

Рэди-Рей вышел из кабины, посмотрел по сторонам и с удовлетворением увидел, что кругом по-преж­нему ни души, ни одного человека. Одни только бесконечные песчаные холмы. Они сверкали нестерпимо желтым блеском в жарких лучах солнца, застывшего в белесом небе. Жуткая картина! Даже сейчас, вспоминая ее, я слегка поежился, словно ледяной холодок пробежал по спине. Но тогда, в минуту опасности, я был спокоен. Ужасающе спокойным был и фарсан. Он был уверен, что я от него никуда не уйду.

Фарсан все с той же ехидной усмешкой направился ко мне, стараясь не подпустить к пульту наведения. Он уже поднял руки, намереваясь ими, словно железными клещами, раздавить меня. Превратить меня в фарсана он не мог: ведь сам он был простым, а не воспроизводящим.

Я медленно отступал, фарсан приближался, держа наготове руки. Здесь-то и пригодились моя ловкость и быстрота реакции. Когда фарсан был совсем близко, я внезапно нырнул вниз и прыгнул под его руками впе­ред. Руки фарсана сомкнулись в пустоте.

Подскочив к пульту наведения, я выхватил одну важную деталь. Это был длинный металлический стержень с тремя пазами и тремя шестернями на конце. Без этой детали пуск снаряда невозможен. Лампочки на щите наведения погасли.

С этой довольно увесистой деталью я побежал в пустыню, туда, где за грядой высоких барханов располагались боевые вездеходы.

Фарсан бросился за мной. Бегал он хорошо. Видимо, живой Рэди-Рей был неплохим спортсменом. Но и я одно время был чемпионом Северного Полюса по спринтерскому бегу на пересеченной местности. Фарсан заметно отставал. Но я не учел одного обстоятельства: я уставал, а он нет. Я изнемогал от жары, обливался потом. Фарсан не знал этой человеческой слабости и чувствовал себя прекрасно в этом пекле.

Чтобы перевести дыхание, я на минуту остановился и оглянулся. Фарсан приближался, легко, перепрыгивая через трещины в каменисто-песчаном грунте. На его лбу блестели капельки пота, он учащенно дышал. Но это не усталость. Это ее имитация. На плутоватой физиономии фарсана по-прежнему играла ехидная усмешка.

Мне стало страшно. Страшно за себя и за судьбу планеты. Что делать? Бросить тяжелый стержень, который сильно мешал, и бежать? Но фарсан подберет эту деталь, поставит ее на место, и прежде чем я добегу до людей, он… Нет, этого нельзя допустить.

Собрав последние силы, я снова побежал. До гряды барханов оставалось еще сотни три шагов. Фарсан неумолимо приближался. Я уже слышал за спи­ной его дыхание. И тут я сделал то, чего фарсан никак не ожидал. Я остановился и, внезапно обернувшись, мол­ниеносно обрушил тяжелый стержень на голову под­бежавшего фарсана. Голова его с хрустом раз­ва­ли­лась. Из нее выпал сверкнувший на солнце продолгова­тый блок безопасности. На металлический стержень на­липла студенистая масса атомно-молекулярных ней­ро­нов. Я с отвращением стряхнул со своей одежды этот мы­сля­щий студень и сел на песок.

Немного отдохнул, потом встал и пошел обратно к пульту наведения, оставив позади неподвижно лежавшего фарсана. Я закрылся в прозрачной кабине пуль­та наведения, сел в кресло, включил холодильную ус­тановку и сразу ощутил приятную прохладу. Через ми­нуту чувствовал себя отлично.

Первым делом надо доложить о случившемся Нанди-Нану. Я включил экран всепланетной связи, но он не светился. Попробовал еще раз включить, экран по-прежнему не работал: фарсан предусмотрительно привел его в негодность.

Дорог был каждый час. Ведь шероны тоже уже давно искали средство против нашего защитного антигравитационного поля. Стержень, так неожиданно послуживший мне оружием против фарсана, я вставил на место. На щите снова вспыхнули разноцветные лампочки, засветился экран наведения. Я переместил снаряд на прежнее место, сверил показатели приборов и нажал пусковую кнопку. Прозрачный купол кабины на какое-то время автоматически потемнел. Но и сквозь темно-фиолетовый стеклозон я увидел огненную струю плазмы, вырвавшуюся из дюз реактивного снаряда. Раздался грохот. Потом все стихло, и стеклозон кабины снова стал про­зрачным.

Снаряд вырвался в верхние слои атмосферы и лег на горизонтальный курс. На экране наведения я увидел местность, над которой он летел. Это был однообразный ландшафт, бескрайний океан песков, усеянный бесчисленными бугристыми барханами, напоминавшими сверху морскую рябь.

Великую Экваториальную пустыню снаряд пролетел за нескочько минут. И вот на экране наведения я увидел извилистую границу зеленой шапки Южного Полюса. Вдали в лучах солнца сверкал Ализанский океан. Шероны и фарсаны на своих локаторах наверняка уже засекли снаряд и следили за его полетом, видимо, с большим недоумением. Они были уверены, что антигравитационное поле надежно защитит их. И действительно, по неосторожности я слишком близко подвел снаряд к этому незримому полю. Снаряд, потеряв вес, отскочил от него, как мяч, и несколько раз повернулся. Но я быстро выправил курс.

Антигравитационное поле я пробил нейтрализатором над Ализанским океаном, где не могло быть антиракетных установок. Но стоило снаряду приблизиться к берегу, как фарсаны послали ему навстречу несколько ракет. Если бы снаряд не был управляемым, фарсаны быстро сбили бы его. Но, послушный моей воле, снаряд уклонился от встречи с первыми ракетами. Они взорвались далеко в стороне. Но дальше мне пришлось приложить все свое умение, все мастерство, чтобы лавировать и уклоняться от вражеских ракет. Их становилось все больше и больше. И я принял правильное решение — снизил скорость и перевел снаряд на бреющий полет. Этим почти исключалась возможность столкновения с вражескими ракетами. Но возникла другая опасность. Стоило снаряду задеть какое-нибудь высокое здание или гору, как он взорвался бы, не долетев до цели.

Мои пальцы бегали по кнопкам щита управления. На экране наведения с невероятной быстротой мелькали здания и рощи, над которыми вихрем мчался снаряд. Но вот впереди засверкали белоснежные вершины полярных гор. В кольце этих гор и находилась самая мощная энергосистема, окруженная антиракетными установками. Снаряд стремительно взлетел вверх и обогнул гряду гор. На экране развернулась панорама энергостанции. Туда, в центр многочисленных сооружений, я и обрушил сверху свой снаряд.

Экран мгновенно вспыхнул и погас. Южный Полюс лишился могучего потока энергии. Он был оголен: антигравитационного поля над ним больше не существовало…

39-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

— Итак, послезавтра посадка, — с ликованием говорил сегодня утром Лари-Ла. На его полном лице сияла довольная улыбка.

Посадка на чужую планету — самый волнующий и радостный момент в жизни астро­навтов. И все фарсаны, каждый по-своему, выражали эту радость. С угрюмым любопытством смотрел я на этот спектакль, разыгранный исключительно ради меня. Но сегодня у фарсанов не все шло гладко. В отдельные моменты я чувствовал такую явную фальшь, что меня так и подмывало ошеломить их, крикнув: “Плохо, братцы! По-настоящему вы радоваться не умеете”.

Но хорошо или плохо, а фарсаны “ликовали”. Мне же сегодня было особенно тягостно. Но я не подавал вида, был внешне спокойным и даже веселым.

Вечером, когда все разошлись по каю­там, я сел за клавишный столик, быть может, в последний раз. Мне осталось лишь дописать дневник, рассказать о том, как закончилась война с фарсанами там, на Зургане. Здесь, на космическом корабле война продолжается. Мне выпала нелегкая доля завершить эту затянувшуюся войну, окончательно покончить с фарсанами…

После того, как Южный Полюс лишился защитного антигравитационного поля, исход войны был в сущности предрешен. Сопротивление шеронов и фарсанов казалось бессмысленным. Но шероны все же предприняли отчаянную попытку. С воздуха Север был надежно прикрыт антигравитационным шлем. Поэтому шероны послали через Великую Экваториальную пустыню тысячи бронированных вездеходов. Впереди, тяжело переваливаясь с бархана на бархан, но довольно быстро шли огромные бронированные чудовища, начиненные взрыв­чатой смесью. Они управлялись по радио фарсанами, засевшими в небольших и юрких шагающих броневездеходах, оснащенных лучевым оружием. Если бы это бронированное войско ворвалось на Северный Полюс, оно произвело бы там страшное опустошение.

Воздушный флот северян остановил фарсанов почти у самого экватора. В центре необозримой пустыни развернулось грандиозное сражение, каких не знала история Зурганы. Наши боевые ракетопланы атаковали с большой высоты. От них отделялись и летели вниз стремительные, как молния, ракеты, метко поражая фарсанов. Вездеходы, начиненные зарядами, взрывались с чудовищной силой, ослепляя наших пилотов и вздымая тучи песка. Фарсаны рассредоточитесь и упорно продвигались на Север. Наибольшие потери северяне несли от лучевого оружия фарсанов. Сотни ракетопланов, потеряв управление, падали вниз и глубоко зарывались в песок. Однако перевес был на стороне северян.

Апофеозом сражения явилась невиданной силы песчаная буря. Наши ракетопланы поднялись еще выше и крушились, выискивая цели, над большой территорией, охваченной ураганом. Внизу все бурлило и кипело. Миллионы тонн песка с воем и визгом неслись над пустыней. Чудовищные смерчи вздымали песок почти до ракетопланов. Песчаная буря разыгралась кстати, она помогла разгромить фарсанов.

Сулаки, узнав о поражении главных сил фарсанов, подняли восстание. Наш воздушный флот поспешил им на помощь. Северяне захватили главные центры Южного Полюса и взяли под стражу шеронское правительство во главе с диктатором Вир-Вианом.

На всей планете началось тщательное выявление фарсанов, особенно воспроизводящих.

Мне пришлось видеть закованных в кандалы пленных фарсанов. Между собой они были связаны цепями. Под охраной людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием, фарсанов вели в особое здание. Там их подвергали дополнительной луческопии люди боялись, что среди фарсанов мог случайно оказаться настоящий человек. Наиболее совершенных воспроизводящих фарсанов демонтировали на отдельные блоки, которые отправляли в лаборатории для исследования. Остальных уничтожали.

Фарсаны, наделенные системой самосохранения, боялись уничтожения не меньше, чем люди смерти. Их растерянные лица изображали неподдельный ужас и страх.

В толпе таких же зевак, как я, было не мало свидетелей, которые смотрели на пленных фарсанов с участием и состраданием, словно те были живыми людьми.

— Эо, Тонри! — услышал я приветствие. В колонне пленных я увидел высокую атлетическую фигуру Эфери-Рау.

— Эо, Тонри! — повторил фарсан. Я не ответил на приветствие.

— Тонри, — заговорил фарсан. — Ты пользуешься большим влиянием в Совете Астронавтики. Спаси меня. Клянусь, я буду тебе хорошим и преданным слугой.

Я отвернулся, ничего не ответив. Звон цепей и крик ярости заставил меня снова посмотреть в сторону Эфери-Рау. Делая огромные усилия, фарсан пытался освободиться or кандалов. Жилы на его руках вздулись, лицо покраснело. Наконец, фарсану удалось сделать почти невероятное — он разорвал кандалы и опутывающие его цепи. Эфери-Рау бросился на охрану. Одного человека он схватил за руку и сломал ее с такой легкостью, как будто это была соломинка. Раздался выстрел. Завопив от боли, фарсан схватился за голову и закружился на одном месте. Еще несколько выстрелов, и фарсан Эфери-Рау упал.

В лаборатории Вир-Виана на блоке безопасности каждого воспроизводящего фарсана ставился порядковый номер. Всего было 1833 таких фарсана. А выловили и ликвидировали 1832. Поиски продолжались. Население планеты вновь подвергли просвечиванию. Но воспроизводящий фарсан под номером 410 так и не нашелся. Решили, что этого фарсана во время сражения разнесло взрывом на мелкие части, которые затерялись в песках. Еще некоторое время в пустыне на месте сражения искали блок безопасности с номером 410. Но затем поиски прекратились.

Совет обороны объявил, что война с фарсанами закончилась, и сложил свои полномочия. Население планеты вернулось к нормальной жизни.

Лишь один архан Грон-Гро считал эту самоуспокоенность ошибкой. “Быть может, — утверждал он, — война с фарсанами только начинается”. Он призывал к бдительности. “Поиски 410 го номера, — говорил он, — должны продолжаться Стоит уцелеть хоть одному воспроизводящему фарсану, как он через некоторое, быть может, довольно длительное время станет вновь размножаться, как микроб. Иначе он не может. В этом — смысл его существования, его генеральная программа”.

Теперь без ошибки можно предположить: 410-й номер скрывался ловко, каким-то образом он узнал, что в город Сумора на короткое время прибыл один из членов экипажа космического корабля. Перед такой важной добычей фарсан не устоял. Так появился двойник Рогуса.

40-й день 109 года

Эры Братства Полюсов

Последний день… Завтра сброшу на планету дневник и взорву звездолет. Сейчас корабль на круговой орбите и совершает уже четвертый оборот вокруг планеты. На экране видны мельчайшие детали. Голубой, видны ее разумные обитатели, как будто они рядом и я могу с ними говорить… А наш корабль, возможно, кому-либо из них сейчас кажется обычной падающей “звездочкой”.

Собратья по разуму! Мне грустно, невыразимо грустно, что не придется встретиться с вами. О многом хотелось бы вам сказать. И в первую очередь о человеке… Странно, раньше мне как-то не приходили в голову мысли о человеке. Но сейчас, окруженный фарсанами, этими совершеннейшими и в то же время отвратительными копиями людей, я с восторгом думаю о человеке, о его величии, о его бесконечной ценности…

Человеческий организм чрезвычайно сложно устроен. Но я согласен с кибернетиками: сложность эта не безгранична и потому организм человека в принципе поддается моделированию, а его мышление — имитации. Но только имитации. Нельзя забывать социальную природу мышления. Сознание, мышление — не только свойство высокоорганизованной материи, но и продукт общественной истории, которой нет и не может быть у фарсанов или других кибернетических машин. Кроме того, необходимо, на мой взгляд, учитывать диалектику развития кибернетики. Ведь человек, создавая все более сложные кибернетические устройства, сам будет при этом усложняться, его духовный мир совершенствоваться и углубляться. Человек-творец, моделирующий свое подобие, всегда выше своей логически-эмоциональной копии. Уступая машине в простых логических операциях, в главных — в творческих — областях он будет всегда неизмеримо выше ее…

Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мой трепещущий мозг становится каким-то светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном? О нет!.. Человек — это зеркало Вселенной, его сознание — это целый океан звездного света. А любое, даже самое совершенное киберне­тическое подобие человека — это тьма, это черная бездна, в которой происходят сложные электронно-энер­ге­тические процессы, лишь имитирующие мышление своего творца…

Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не заставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен. Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адекватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно. Фарсан безупречно копирует поведение и внешность Тари-Тау, в своей бездонной памяти он носит все его знания, весь жизненный опыт. Фарсан прекрасно помнит не только стихи Тари-Тау, но и его самые затаенные, самые смутные поэтические замыслы. Но вот осуществить их он уже не способен…

Зато с каким совершенством этот фарсан читает стихи! Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой — по-видимому последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.

Тоска по родине… Кому из астронавтов она не знакома? С самых первых дней полета в душе у царственного мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла, любовь к ней становилась почти безграничной. И эта грусть и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылились неудержимым, звенящим потоком поэтических строк. В поэме звучала не только тоска по родной планете, но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами, вернется на Зургану. Это была великолепная поэма — сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звеневшая, как бронза, таившая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.

— Не успел… — притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.

Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен…

Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучала музыка поэмы.

Странное действие оказывает поэма: грусть, навеянная ею, быстро прошла, а в душе осталась только радость, буйная, алая радость. Видимо, поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое, почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке. Я был рад за Тари-Тау, создавшего отличную поэму Я рад и горд вообще за человека — творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.

Человек — поистине космоцентрическая фигура, величайшая святыня Вселенной. Ничто не сравнится с его красотой и величием, с его непокорной, сверкающей мыслью, с его душой, необъятной и певучей, как океан, полной неукротимого стремления к безграничной власти над природой и к жизни бесконечной…

***

— Все, — сказал Хрусталев, перевертывая последнюю страницу рукописи. — На этом кончается дневник.

Чтение затянулось до трех часов ночи. Но друзья Хрусталева не думали о сне. Они были взволнованы только что услышанной исповедью астронавта, прилетевшего из неведомых звездных глубин и погибшего здесь, в околоземном пространстве.

— А теперь посмотрите, — продолжал Хрусталев, — как выглядят последние слова астронавта, так сказать последние страницы дневника.

Хрусталев открыл шкатулку и повернул кристалл. Затем он погасил настольную лампу. Через несколько секунд в сумраке комнаты кристалл вспыхнул, заискрился, засверкал всеми цветами радуги. И снова Кашина и Дроздова властно захватило ощущение какой-то романтической музыки.

В мелодии пылающих красок не было ничего тревожного и скорбного, как в начале дневника. Напротив, в торжественном ритме огненных знаков как будто слышался голос астронавта. Он, неведомый астронавт, говорил землянам о величии и безграничной ценности человека, о торжестве разума над космическими стихиями — и над леляным безмолвием тьмы, и над огненным безумием звезд и галак­тик.

Конец

“Уральский следопыт”, №№ 1–3, 1965 год