Фартовые ребята

ЦТМО

Никита Ветров появился у памятника Тельману примерно в 15.25. Ждать пришлось недолго. Ровно в 15.30, как и было условлено на встрече в «Пелагее», к нему подошел тот самый «мальчик», лицо которого ему порекомендовал запомнить профессор Баринов и, поздоровавшись, пригласил пройти в машину. Машина оказалась все той же черной «Волгой», где сидел еще один «мальчик» и шофер, которые тоже побывали в «Пелагее». «Волга» покатила по Ленинградскому шоссе, шофер крутил баранку, «мальчики» помалкивали, а Никита не решался чего-либо спрашивать, справедливо считая, что все равно не ответят.

С Ленинградского шоссе «Волга» свернула на МКАД и, проехав по нему какое-то время, свернула и покатила куда-то за город. Затем было еще несколько поворотов и разворотов, причем все это делалось очень быстро, и Никита в конце концов полностью потерял ориентировку. Единственное, что он сумел прикинуть, так это то, что находится где-то в северо-западном секторе Подмосковья, между Минским и Ленинградским шоссе, но по какую сторону, допустим, от Волоколамского, сообразить уже не мог. Наконец свернули под какой-то «кирпич» и через пару минут очутились перед воротами, которые сделали бы честь любой запретной зоне. Однако эти ворота гостеприимно раздвинулись, и «Волга» проехала за солидный трехметровый бетонный забор. Тут она на пару минут притормозила, вышли два молодца с автоматами, в сером омоновском камуфляже и бронежилетах, осмотрели через стекла, кто сидит в автомобиле — судя по всему, чисто формально — и махнули рукой.

Дальше «Волга» покатила по аллее, обсаженной довольно рослыми тополями, за которой с обеих сторон просматривались опять-таки бетонные заборы, правда меньшей высоты, а за заборами — нечто вроде смешанного леса, сквозь который, впрочем, то и дело проглядывали какие-то строения. Некоторые смахивали на загородные особняки или солидные дачи, другие больше походили на производственные помещения, но, так или иначе, разглядеть их толком не удавалось. Наверно, если б дело было летом, когда вся лиственная растительность была, как говорится, «в зеленом уборе», то Никита и вовсе ничего не смог бы рассмотреть.

Потом впереди замаячил очередной забор с воротами. Здесь «Волгу» еще раз осмотрели, но уже придирчивей, даже заглянули в багажник. После этого она проехала еще метров 50, подкатила к приземистому трехэтажному зданию из стекла и бетона, явно учрежденческого назначения, миновала нечто вроде прямоугольной арки, разделенной парой колонн, и очутилась во внутреннем дворике, где располагался небольшой сквер с фонтанчиком, пока еще, естественно, заметенным снегом — повалил, сукин сын, в апреле ни с того ни с сего! — и неработающим. Объехав сквер справа, автомобиль остановился перед парадным входом, где на полукруглом козырьке золотисто поблескивали четыре буквы — ЦТМО. Посередине между двумя парами стеклянных дверей красовалась темно-красная вывеска, на которой золотыми буквами значилось: «ЗАО „БАРМА“. Центр трансцендентных методов обучения».

— Приехали, — доложил тот «мальчик», который подходил к Никите у памятника Тельману. — Будем выходить…

Шофер остался у машины, а оба «мальчика» пошли с Никитой к дверям. За дверями располагался пост охраны и такая хреновина, какие ставят в аэропортах для обнаружения оружия у террористов. Некий габаритный дяденька вежливо предложил Никите сдать все металлические предметы, а потом пройти через кабинку. Поскольку ничего не зазвенело, он вернул Никите ключи и монеты, а затем разрешительно кивнул головой.

«Мальчики» прошли мимо металлоискателя, чтобы не звенеть попусту пистолетами, и указали Никите дорогу к лифту, который почти мгновенно забросил их на третий этаж. При этом Ветров успел заметить, что кнопок с обозначениями этажей гораздо больше, чем три. Были еще «0», «-1», «-2», «-3» и «-4». То есть еще пять этажей этого здания были расположены под землей.

— Сюда, по коридору, — пригласил все тот же говорящий «мальчик».

Судя по всему, на третьем этаже располагались кабинеты здешней администрации. Краями глаз Никита успел заметить несколько табличек на дверях: «Бухгалтерия», «Отдел международных контактов», «Главный экономист». Но подробнее разглядывать не было времени. «Мальчики» шли быстро, и Никите казалось, что если он попытается остановиться, то они подхватят его под руки и потащат волоком.

Наконец Никиту привели в самый конец коридора, где находился небольшой холл, застланный ковром, с тремя солидными начальственными дверями. Самая шикарная, прямо-таки «царственная» дверь находилась прямо по ходу коридора. На ней значилось: «Директор ЦТМО профессор БАРИНОВ Сергей Сергеевич. Приемная», на двери справа, выглядевшей заметно скромнее — «Генеральный директор ЗАО „БАРМА“» БАРИНОВ Михаил Сергеевич, а на левой двери — «Зам. директора ЦТМО по основной деятельности БАРИНОВА Татьяна Артемьевна».

О двух последних лицах Никита уже краем уха слышал из уст самого Сергея Сергеевича. Это были его сын и невестка. И об их существовании Ветрову предстояло в следующий понедельник сообщить странному типу по имени Николай.

Впрочем, припомнить это Никита смог только мельком, потому что «мальчики» уже открыли перед ним дверь приемной директора.

Приемная оказалась совсем небольшой и явно не была рассчитана на многочисленных посетителей. Имелось всего три стула и диван, куда можно было посадить еще трех человек, не больше.

У двери, непосредственно ведущей в кабинет, стоял стол, за которым восседала строгая пожилая секретарша.

— Сейчас я сообщу, — сказала она, посмотрев на Никиту через очки. Должно быть, была в курсе дела, даже спрашивать ничего не стала. Встала, зашла на минуту за двойные двери кабинета и тут же вернулась.

— Заходите, господин Ветров.

Никита вошел, а сопровождающие остались за дверью.

Кабинет был по-настоящему солидный, скорее министерский, чем директорский. Тут за стол для совещаний можно было человек двадцать посадить или даже больше. Стенка была массивная, заставленная книгами и папками, имелись также телевизор, явно мощный компьютер, аквариум с рыбками, чуть ли не в кубометр объемом. Письменный стол и директорское кресло вполне можно было у Президента поставить — смотрелись на уровне. На стенах висели какие-то календари, портреты каких-то неизвестных Ветрову ученых мужей. Только Эйнштейна он, кажется, сумел узнать.

— Присаживайтесь, Никита! — Баринов указал Никите на стул. — Документы принесли?

— Да, — Ветров вытащил все, что требовал принести Сергей Сергеевич. — Я еще зачетку за три семестра принес…

— Запас беды не чинит, — одобрительно произнес профессор.

Он внимательно пробежал глазами все Никитины корочки. Ветрову показалось, что Баринов особо долго присматривался к тому разделу военного билета, где было записано насчет участия в боевых действиях.

— Хорошо, — объявил Сергей Сергеевич, сложив документы в стопочку. — Родителям что-нибудь говорили о моем предложении и своем согласии?

— Пока нет.

— Значит, сегодня, когда приедете домой, обязательно скажите. Конечно, ровно столько, сколько следует. А следует сказать, что вы, не бросая занятий в университете, поступаете на курсы углубленного изучения иностранных языков. Кстати, это почти соответствует действительности. Примерно через месяц вы будете отлично говорить по-английски. Сюда будете приезжать немного иначе, чем сегодня. Вот вам адресок. Это не очень далеко от вашего университета. Входите в подъезд с вывеской «Изготовление ключей», выходите через черный ход во двор. С 15.15 до 15.30 там будет стоять микроавтобус любой марки со значком на ветровом стекле, таким же, как на бумажке с адресом.

Никита посмотрел на значок. Это были три «птички»-галочки.

— Бумажку эту с адресом лучше долго не хранить, — скромно напомнил Сергей Сергеевич. — Лучше будет, если вы отдадите ее мне, когда будете сегодня уезжать… Так, что еще?.. Занятия будут проходить с 16.00 до 19.00, затем вас посадят на тот же микроавтобус и отвезут туда, откуда вы уезжали. Опять выйдете из того же подъезда и поедете домой. Сегодня у вас организационный день. Вы пройдете медосмотр, заполните карту тестирования…

— То есть вопрос еще не решен? — позволил себе перебить профессора Никита.

— Напротив, все решено.

— Ну а если я, допустим, окажусь непригодным по медицине? Или это самое тестирование не сдам?

— Эти мероприятия проводятся не с целью определить вашу пригодность, — улыбнулся Баринов, — а с целью определить оптимальную методику. Скажу по секрету, что нам вы подошли бы даже в том случае, если б были полным идиотом. Сейчас я приглашу одну милую даму, которая вас проводит на медосмотр.

Он вынул радиотелефон и пощелкал по кнопкам.

— Клара Леопольдовна? У вас все готово? Очень приятно это слышать. Поднимитесь, пожалуйста, ко мне. В приемной будет сидеть приятный молодой человек, Никита Ветров. Да, именно так, по полной программе.

Профессор закрыл телефон и вновь обратился к Никите:

— Документы ваши пока останутся у меня. Получите перед отъездом отсюда. Сейчас вы посидите немного в приемной, туда подойдет немолодая рыженькая дама средней полноты и проводит вас на медосмотр. Это займет около часа. После этого появится моя заместительница по основной деятельности и проведет тестирование. Где-то в половине седьмого, я думаю, вы сумеете закончить все дела, а там отправитесь домой.

После этого Баринов протянул Никите свою мощную лапу, но пожатие у него было осторожно-аккуратное.

В приемной Никита прождал минут пять. Затем появилась рыжая и веснушчатая, довольно толстая тетка в белом халате и шапочке. Она спросила:

— Кто тут Ветров?

Вопрос был очень странный, потому что, кроме Никиты и секретарши, в приемной никого не было — Никитины сопровождающие ушли, небось, сразу же после того, как выполнили свою миссию по доставке. Впрочем, даже если бы тетка этого дурацкого вопроса не задала, то по одному ее виду стало бы ясно, что она не от мира сего. По меньшей мере, со странностями.

Тем не менее, когда Никита поднялся с места, врачиха изобразила что-то вроде улыбки и сказала:

— Идемте, друг мой, Сергей Сергеевич велел мне провести медосмотр по полной программе…

Никита медосмотры не любил с детства. Пощупают, постучат, прослушают, а потом найдут какую-нибудь хворь, о которой он сам и не подозревал. Не дай Бог еще на обследование положат в больницу, после которой нужно будет месяц дома в себя приходить… В общем, пошел он за этой теткой безо всякого энтузиазма.

Клара Леопольдовна повела Никиту к лифту. Когда они выходили из приемной, открылась дверь кабинета с табличкой «Президент ЗАО „Барма“…», и оттуда вышел некий молодой человек в шикарном костюме.

— Здравствуйте, Михаил Сергеевич! — поприветствовала его врачиха.

Младший Баринов небрежно кивнул и проследовал в приемную своего папаши. Странно, но его лицо показалось Никите удивительно знакомым. И дело было вовсе не в том, что господин президент был похож на своего отца. Сходство между отцом и сыном, конечно, было, но не очень бросалось в глаза. Прежде всего из-за бородищи старшего Баринова. А Михаил был гладко выбрит и коротко подстрижен. Тем не менее Никита был готов поклясться, что совсем недавно видел кого-то, очень похожего на этого хлыща.

Впрочем, задуматься над этим делом ему не удалось, потому что Клара Леопольдовна, ухватив его за локоть, втянула в лифт. И нажала кнопку «-2», то есть повезла на подземный этаж ЦТМО.

Там оказался почти такой же коридор, но на дверях не было никаких табличек, а только номера.

— Вы только не волнуйтесь! — произнесла Клара Леопольдовна, но настолько взволнованным и даже напуганным тоном, что любой, даже самый хладнокровный человек, внутренне содрогнулся бы, решив, будто ему предстоят тяжкие испытания.

Никита, который вообще-то особым хладнокровием не отличался, после разговора в кабинете Сергея Сергеевича волнений не испытывал. Но после реплики врачихи почувствовал некоторый мандраж. Что там за медосмотр «по полной программе»? Резать, что ли, будут? Или колоть чего-нибудь?! Лишь бы клистир не вставили… Впрочем, наибольший ужас Никита испытывал перед зубодерами, особенно перед бормашиной. Не дай Бог! Посмотрят-посмотрят и скажут, что, мол, для наилучшего обучения необходимо все зубы запломбировать. А кариес Никитины зубы уже изрядно пощипал, дырок накопилось много.

Клара Леопольдовна остановилась перед дверью с номером 216.

— Прошу, — сказала она, и Никита вошел в комнату.

Ветров на мгновение подумал, будто тетка дверью ошиблась. Что-то уж очень не похоже было сие помещение на медицинский кабинет. Скорее, это был какой-то компьютерный центр. Потому что этих самых компьютеров тут было штук пять, и занимали они со своими столами и периферийными устройствами аж половину комнаты. А во второй половине комнаты располагалось некое странное сооружение, очень похожее на ложемент, в который укладывают космонавтов перед стартом, и одновременно — на саркофаг для мумии, только без крышки с изображением морды фараона. Сейчас этот ложемент-саркофаг находился в вертикальном положении, но даже небольших Никитиных познаний в технике хватило на то, чтобы догадаться — эту штуку можно и в горизонтальное положение перевести, и вниз головой перевернуть, если нужно.

Внутренняя поверхность «саркофага» была отделана каким-то мягким губчатым материалом, кажется, латексом. Однако в толще этого материала, судя по всему, таилось нечто связанное с электроникой. К верхней части ложемента, там, где предполагалось размещать башку — Никита справедливо предполагал, что и его личную тоже, — подходил толстый кабель, от которого куда-то внутрь «саркофага» расходилось множество — несколько десятков уж точно! — тонких разноцветных проводков. Совсем глупый человек, пожалуй, мог бы заподозрить в этой системе электрический стул последнего поколения, но Никита все-таки соображал, что проводки явно слаботочные и скорее всего подключены к датчикам, находящимся где-то под латексом. А показания с датчиков снимались где-то на другом конце кабеля, откуда проводочки расходились к измерительным приборам. Ну а с приборов информация, по идее, шла в компьютеры, и те ее как-нибудь считывали, анализировали и отображали на мониторах.

Не было тут ни весов, ни ростомера, ни смешного прибора с трубкой, в которую надо было дуть, чтоб врачи узнали объем легких — он назывался спирометр, кажется, но ребята, проходившие вместе с Никитой медицинскую комиссию перед призывом, упорно называли этот аппарат «спиртомером». И правда, у тех, кто тогда пришел на комиссию, спиртных паров выдыхалось немало…

В комнате при компьютерах сидели две молодые женщины в белых халатах. При появлении Никиты они повернули головы, как по команде, причем именно в тот момент, когда Клара Леопольдовна произнесла по его адресу традиционную медицинскую фразу:

— Раздевайтесь…

И опять у нее это получилось так, будто Никите не просто придется снять одежду, дабы его могли врачи осмотреть, а подвергнуться при этом каким-либо сексуальным приставаниям. То ли со стороны Леопольдовны, то ли ее молодых сослуживиц.

Впрочем, все это было, конечно, совсем не так. Никто на Никитину честь и достоинство покушаться не собирался. И разоблачать его совсем тоже не собирались, трусы велели оставить.

— Проходите вот сюда, — пригласила Клара Леопольдовна и указала на «саркофаг». Там даже было отмечено, куда пятки ставить. Едва Никита встал, как врачиха пристегнула его к ложементу тонкими эластичными ремешками. Это настраивало на то, что предстоит некая болезненная процедура и Клара беспокоится насчет того, чтоб Никита не дрыгался.

Само собой, Ветрову от этого комфортнее не стало. И хотя Клара Леопольдовна все тем же срывающимся от волнения голосом произнесла опять-таки традиционную лекарскую фразу: «Не беспокойтесь, больно не будет!», он в это не очень поверил. Потому что врачи ее всегда говорят перед тем, когда действительно будет больно.

После того как руки-ноги Никиты оказались в зафиксированном состоянии, настала очередь головы. Оказывается, в верхней части ложемента, там, куда подводил кабель, имелся некий пластмассовый обруч, к которому было подведено множество проводков. Этот обруч Леопольдовна нацепила Никите на голову, а потом закрепила с боков какими-то зажимами. В результате Никита смог держать голову только в одном положении и был не в силах ее повернуть в какую-либо сторону. Потом Леопольдовна нажала какую-то кнопочку, что-то тихонько заурчало, и ложемент принял горизонтальное положение.

Дальше стало еще занятнее. Клара Леопольдовна вооружилась каким-то прибором, напоминавшим дозиметры, которые Никите показывали в армейской учебке. Особенное сходство с этими дозиметрами придавал полуметровый щуп, подключенный проводом к приборчику, висевшему на шее у врачихи. На другом конце щупа была какая-то конструкция неопределенной формы с торчащей из нее никелированной трубочкой.

Леопольдовна стала водить этой самой трубочкой по Никитиному телу, а прибор при этом издавал писк. Причем не монотонный какой-нибудь, а меняющийся, то более тихий, то пронзительный.

— Это я определяю у вас биологически активные точки, — прокомментировала врачиха. — Вот, нащупала!

Пшик! — и из никелированной трубочки на Никитину кожу выплюнулась не то шайбочка, не то пластмассовая таблетка. Причем не простая, а с маленькими металлическими усиками, торчащими вверх.

— Это датчики, которые помогут нам узнать объективную картину вашего здоровья. Они приклеиваются, но потом я их отмочу.

Она минут пятнадцать ходила вокруг Никиты и напшикала на него не меньше двадцати этих датчиков.

Наконец, когда все было налеплено, Клара Леопольдовна отошла туда, где сидели за компьютерами молодухи, и объявила:

— Начинаем работать, девочки!

Послышалось дружное щелканье клавиш и кнопок на «мышах». Никита попервости ожидал, будто его сейчас электричество кусать начнет или искры из глаз посыплются, но ничего такого не произошло. Только в тех местах, куда датчики налепили, чуть-чуть зачесалось. Минут через десять Клара Леопольдовна сказала:

— Очень хорошо.

Что было «хорошо», Никита не понял. То ли у него объективные показатели здоровья были хорошие, то ли «девочки» хорошо работали. Ему действительно было не так уж и плохо. Но вот когда Клара опять-таки очень взволнованным тоном приказала одной из помощниц: «Готовьте инъекцию зет-шесть!» — аж сердце забилось. На медосмотрах никаких уколов не делают, вообще-то. Неужто у него в организме что-то не так?! Тем более что эта чертова Клара так отдала команду, будто Никите по меньшей мере клиническая смерть угрожает.

— Не волнуйтесь, — отнюдь не успокаивающим тоном произнесла Леопольдовна. — Мы введем вам препарат, который абсолютно безвреден. Он просто поможет нам лучше прояснить кое-какие моменты…

Появилась одна из молодых медичек со шприцем и стала протирать спиртом место для будущего укола. Почему-то на плече.

— Я не утка и не гусь и уколов не боюсь! — улыбнулась она Никите. — Не надо ежиться, ты же не маленький все-таки.

Ветров отчего-то подумал, что эта красавица до прихода в ЦТМО в детской поликлинике работала. Укол действительно получился очень быстрый и почти безболезненный, но зато сразу после того, как пара кубиков чего-то желтоватого была вкачана Никите под кожу, он начал ощущать слабость и сонливость. «Снотворное?» — вяло проползла через мозги мысль, скорее констатирующая факт, чем призывающая обеспокоиться.

Возможно, Никита и задремал, но ненадолго. Во всяком случае, так ему показалось. Так или иначе, он очнулся на том же месте, но уже без датчиков на теле и без обруча на голове.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Клара Леопольдовна.

Нет, эта рыжая тетка его совсем достала! Надо было его тут полтора часа мурыжить, проводя медосмотр, выясняя объективные показатели и прочее, чтоб потом задавать дурацкие вопросы про самочувствие?! Наверно, в другом месте и в другое время сержант Ветров ответил бы на этот вопрос соответственно. Но студенту было негоже материться в присутствии дам, и Никита ответил:

— Нормально.

Он не соврал, действительно, ничего особо неприятного не ощущалось.

Клара отстегнула ремешки, повернула ложемент в вертикальное положение, и Никита из него благополучно выбрался.

— Одевайтесь… — разрешила Леопольдовна.

Когда Никита застегнул последнюю пуговицу, в комнату вошла невысокая, коротко стриженная, темноволосая и немного рябоватая дама, постарше тех, что сидели за компьютерами, но много моложе на вид, чем Леопольдовна. Она была одета в светло-серый деловой костюм и голубоватую водолазку.

— Закончили? — спросила дама самым что ни на есть начальническим тоном.

— Да, Татьяна Артемьевна, — пугливо хлопая глазами, пробормотала рыжая докторша.

— Идемте со мной, Ветров, — повелела Татьяна Артемьевна. — Пройдете тестирование и получите свои документы.

Никита сразу припомнил, что это невестка профессора Баринова и его заместитель по основной деятельности.

Резво цокая каблучками, госпожа Баринова сопроводила Никиту в лифт, а затем вновь подняла на третий этаж.

Кабинет у нее, в отличие от свекра-директора, был маленький, обстановка поскромнее, и никаких лишних украшательств не имелось, только цветочки на окне.

Без долгих преамбул Татьяна Артемьевна усадила Никиту за небольшой столик с компьютером, стоявший справа от ее письменного стола, и объявила:

— Тестирование состоит в следующем. На экране вы читаете вопрос. В данном случае, как видите, тут написано: «Любите ли вы кошек?» Ниже два желтых прямоугольничка с надписями «да» и «нет». Если вы не любите кошек, переводите стрелочку «мыши» на «нет» и нажимаете левую кнопку. После этого появится второй вопрос, на который надо ответить «да» или «нет» тем же способом. Всего будет ровно 100 вопросов. Особо долго думать не следует. Я полагаю, что больше часа этот интеллектуальный труд у вас не займет.

Насчет «интеллектуального труда» Никита юмор понял. Но тем не менее не стал относиться к вопросам несерьезно. Потому что они были построены по какой-то непонятной системе. И что именно намереваются выяснить авторы этой программы, он себе не мог представить. Иногда ему казалось, будто тут проверяется его откровенность, а иногда — просто реакция и общий кругозор.

Следом за вопросом о кошках, после того как Ветров выбрал «да», на экране появилось: «Вы хотели бы стать космонавтом?» А после того, как он ответил «нет», возник вопрос: «Колибри — это птица?»

В общем и целом, Никита сумел разглядеть, что часть вопросов касается его личных качеств, пожеланий и устремлений, а остальные относятся, так сказать, к определению IQ. Например, появлялся вопрос: «Петр I родился в 1725 году?» Никита знал, что в этом году он как раз умер, но ведь кто-то мог этого и не знать. С другой стороны, например, мог быть и некто, имеющий полное право ответить «да» на вопрос: «Знаете ли вы принцип действия синхрофазотрона?» Ветров смело ответил «нет», хотя в школе им про эту штуку что-то объясняли.

Единственным вопросом, над которым Никита задумался, был 45-й (Ветров даже номер запомнил): «Есть ли у вас незаконные дети?» Детей пока нет, но ведь намечаются… Он даже хотел было спросить о том, как надо отвечать в этом случае, но, поглядев на суровую и строгую Татьяну Артемьевну, которая сосредоточенно копалась в каких-то бумагах за своим рабочим столом, решил, что покамест не родились, надо отвечать «нет».

Последний, 100-й, вопрос тоже немного озадачил: «Все, что вы отвечали, правда?» И дело было вовсе не в том, что Никита в чем-то сознательно солгал. Просто в некоторых вопросах, которые были перед этим, он с одинаковой искренностью мог ответить и «да», и «нет». Кроме вопроса о незаконных детях, например, был вопрос: «Вам нравится пить водку?» Никита ответил «нет», хотя, вообще-то, не чувствовал отвращения к выпивке в хорошей компании и за хорошим столом.

Но Никита решил, что надо все-таки ответить на 100-й вопрос утвердительно.

После этого компьютер сыграл «Турецкий марш» и показал на дисплее статистику. Оказывается, Ветров ответил «да» 56 раз, а «нет», соответственно, 44 раза, и набрал — как сие подсчитывалось, компьютер не объяснил — 6798 баллов. Дальше возникло какое-то непонятное выражение из цифр, букв и математических значков. Запомнить его и уж тем более разобраться в том, что оно означает, Никита не успел. Татьяна Артемьевна, услышав музыку, издаваемую компьютером, прервала свои дела и сказала:

— Сейчас я выдам вам ваши документы и пропуск на выход. А потом вас отвезут на то место, откуда будете приезжать к нам на занятия. Пересядьте, пожалуйста, вон на тот стул, и подождите немного.

В это самое время дверь кабинета приоткрылась, и заглянул Михаил Сергеевич Баринов.

— Танюсик, — сказал он. — Батя сказал, что совещание переносится на 20.00. Он едет на переговоры и велел тебе его проводить.

— Хорошо, — сказала Татьяна Артемьевна. — Еще какие указания?

— Никаких. Только сообщаю, что мне придется прийти домой после 23 часов. У нас деловой ужин.

— Ясно. Свободны, гражданин Баринов.

Последнюю фразу Татьяна Артемьевна произнесла так, будто была старым и опытным следователем прокуратуры, который отпускает подследственного домой, уже четко зная, что на следующем допросе предъявит ему постановление об аресте.

Но Никите семейные отношения Бариновых были как-то до лампочки. Он воспользовался возможностью получше рассмотреть физиономию супруга Татьяны Артемьевны. И еще раз убедился, что где-то он это лицо видел.

Дальше все было как запланировано: Никита получил от Бариновой документы и пропуск, благополучно, и на сей раз самостоятельно, спустился вниз, где его ждал микроавтобус с «галочками» на ветровом стекле.

Однако насчет того, что Михаил Баринов на кого-то похож, Ветров думать не переставал. И, лишь оказавшись у метро «Белорусская», вспомнил…

Физиономия младшего Баринова, если ее зарастить щетиной, добавить морщин и слегка поободрать, оказалась бы очень похожей на рожу того странного, полусумасшедшего типа, который назвался Николаем и назначил Никите встречу в следующий понедельник…

ДЕНЬ ПЕРЕД ПЕРЕБАЗИРОВАНИЕМ

Механик проснулся очень поздно — в два часа дня примерно. Уж очень уютно устроился. Слева Юлька, справа Райка, большие, теплые, как печки. Даже не кашлянул за все время сна ни разу.

Камин, конечно, давно прогорел, и тепло от него мигом вытянуло, но холода все равно не ощущалось. Бабы привалились к нему заметно теснее, грели об него спины. Да и одеяла были просторные, плотные, теплые. Вылезать не хотелось. Зато очень хотелось потрогать то, что с боков находилось. И одну, и другую.

Хотеться-то хотелось, но не трогал. Отчего-то на Механика не то какая-то стеснительность наехала, не то неловкость. То, что в ночной тишине казалось простым, теперь, белым днем, выглядело уж больно бессовестным и бесшабашным. Но ночью Механик заснул как убитый, и все теоретические обоснования так при нем и остались. А днем, пробудившись со свежими силами и в полной боевой, вдруг начал чувствовать какие-то моральные преграды. Опять стало неловко перед Юлькой, да и перед Раисой тоже. Даже подумалось: а не взять ли сейчас рюкзачишко, не залезть ли в «Паджеро» и не слинять ли куда подальше, пока эти здоровущие не проснулись?

Потому что Механику очень не хотелось скандала, драки, рева и прочих мелких радостей на букву «г», а они могли последовать немедленно после пробуждения этих милых существ.

Если он не пошел на этот отчаянный шаг — бегство, то только потому, что побоялся разбудить их раньше времени. Лежал тихонько, как крысенок между кошками, и пошевелиться боялся. Это он-то, который только вчера семь мужиков перестрелял безо всяких угрызений совести, который таких верзил резал, что сам потом удивлялся, как это у него получалось…

Но как не тяни, а они рано или поздно должны были проснуться. И проснулись, конечно, почти одновременно. Сперва Юлька заворочалась, повернулась на спину, сладко зевнула и потянулась, а потом Райка завозилась, поскребла себе спину под одеялом и тоже улеглась вверх лицом. Ни та, ни другая глаз не открыли, однако наверняка через щелочки подглядывали.

Механик воровато, будто в карман залезал, вытянул руки в обе стороны. Слева под рукой оказалась верхняя пуговка Юлькиных джинсов, справа — поясок Райкиной юбки. Еремин осторожно провел ладонями по одежде, проверяя, как отреагируют. Обе промолчали, хотя наверняка видели, что он гладит обеих. Осмелев, Механик расстегнул ту самую пуговку у Юльки и спихнул вниз «молнию». А правая рука в это время шебаршилась, подбирая вверх Райкин подол.

Если б хоть одна проворчала что-нибудь — Механик тут же прекратил бы этот беспредел и, пробкой выскочив из-под одеял, удрал куда-нибудь подальше от стыдобищи.

Но они промолчали. Только задышали почаще, не открывая глаз. И тогда Механик неторопливо просунул пальцы в трусики. И к Юльке, и к Райке. Почти одновременно его ладони дотронулись до возбуждающе-щекотучих метелочек и на какое-то время замерли, не двигаясь. Почувствовал разницу: Юлькины были помягче и попышнее, у Райки пожестче и поколючей.

Механик выждал еще минутку и стал осторожно пошевеливать волосики самыми кончиками пальцев. И припотевшую, влажную кожу заодно. Потом нежно пробрался пальцами в складочки, сперва в те, косые, что по бокам от главной. Поскольку и тут протестов не последовало, Олег вытянул средние пальцы вперед, плавно согнул и дотронулся до краешков щелочек. Нежных, горяченьких и влажных. А потом, еще больше осмелев, всунул эти самые пальцы в ласковую глубину, будто на крючок подцепил. И почти сразу нащупал там, внутри, очень нужных в хозяйстве скользких, но горячих «червячков». У Юльки поменьше размером, у Райки покрупнее. Но от первого прикосновения и та, и другая тут же крепко стиснули его руки ляжками. Будто не хотели пускать. Но пальцам, которые уже играли с «червячками», это ничуть не мешало…

— Ну, ты артист… — пробормотала Раиса, тяжко вздыхая. — Придумал же… Ведь расшевелишь, смотри — на куски разорвем…

— Смешно! — сказала Юлька, потираясь носом о щеку Механика, и просунула одну руку под его затылок, забравшись в ворот рубахи, а другой начала расстегивать на нем штаны. Рая, посопев немного и, может быть, преодолев смущение, решительно повернулась на левый бок, а затем тоже потянулась туда, где уже орудовала Юлька. Руки их соприкоснулись, но не стали драться, царапаться или отпихивать друг друга — не за тем лезли. Наоборот, более-менее дружно расшебаршили Механикову ширинку и достали оттуда то, к чему подбирались. А потом стали осторожно трогать, поглаживать и пощупывать. Пошли оценки…

— Ух ты! — подивилась Райка. — У тебя, небось, весь рост в это дело ушел…

И легонько почесала подушечкой пальца гладкий набалдашник.

Механик приподнялся, перевернулся, раскинул руки во весь хват и, обхватив обеих за бока, с неожиданной силой сдвинул их, притиснув друг к другу. Райка и Юлька аж пискнули.

— Откуда и силища… — хмыкнула Раиса. А Механик, пропихнув по коленке между обеих пар ног своих партнерш, улегся сразу на двух. Всунул обеим уже не по одному, а сразу по три пальца, и уже без особой нежности стал тереть и тереть этих самых «червячков»… Как-то само собой получилось, что они судорожно обняли его с двух сторон, крепко прижали к себе и застонали на разные голоса.

— A-а… A-а… А-а… — слышалось от Юльки.

— О-ох… О-ох… О-ох… — басила Раиса.

И пары минут не прошло, как они одновременно, будто сговорившись, жарко и жадно вцепились в Механика — он на секунду испугался, что расплющат! — и испустили двойной взрев, громкий и бесстыжий. Олег подумал, что того гляди в Самсонове услышат.

Потом они на какое-то время обмякли и ослабили объятия, а Механик торопливо стал расстегивать на них пуговицы и сдергивать одежду, без разбора бросая куда попало. Свое тоже сбрасывал, стремясь поскорее прижаться наготой к наготе. Кажется, они тоже шевелились, сами стянули и спихнули с себя то, что было внизу, на ногах и бедрах.

— Тепленькие мои… — восторженно прошептал Механик, ощущая сладкий жар их влажных тел, нежность кожи, наполняя ноздри возбуждающей смесью запахов.

Проехал ладонями по гладким бокам, докатился до грудок. У Райки они были большущие, тяжеленькие, лежачие, уже рыхловатые немного, но все-таки очень даже нежные на ощупь. А у Юльки были молоденькие, упругие мячики, с остренькими коническими сосочками. Но они были уже хорошо знакомы, а Райкины Механик еще не видел. И ему очень захотелось заняться именно ими. Однако ему и Юльку обидеть не хотелось. Поэтому он быстро перенес обе коленки между Юлькиных ног, подхватил ее под упругую крепенькую попку и быстрым тычком пронырнул сквозь волосики-щекотунчики… Юлька обвила его руками, а он, изменщик коварный, не убоясь за свой нешибко здоровый позвоночник, потянулся руками и губами к Райкиным титькам. Юлька, однако, особо не расстроилась — трахал-то он все-таки ее. И хотя она догадывалась, наверно, что он и на Райку силы рассчитывает, пока ей это было по фигу.

Но Райка оказалась еще более догадливой бабой, чем думал Механик. Она просунула левую руку между подушкой и Юлькиной шеей, осторожно ухватилась большим и указательным за нежный сосочек и стала плавно покручивать его из стороны в сторону. При этом она привалилась животом к Юльке с Механиком и забросила поперек них правую ногу. Механик вновь сунул руку ей под живот и, не переставая накачивать Юльку, в том же ритме стал теребить Райку пальцами. А другой рукой ухватил Раисину грудь и стал вращать по часовой стрелке. При этом локоть у него елозил по Юлькиным мячикам и щекотал их волосами.

Механик никак не ожидал, что Юльку все это распалит так быстро. Тем более, что она так положительно воспримет вмешательство Райки. Тем не менее девка начала жадно ахать уже с первых толчков, тело ее пружинисто забилось, задергалось, а потом рванулось, крепко сжало Механика руками и ногами, и бессильно раскинулось… Олег и опомниться не успел, как Райка призывно потянула его к себе. Механик сперва поцеловал на прощанье Юльку и, мягко освободив ее от себя, перевалился через мощное Райкино бедро. Щекотнули живот жесткие курчавинки, и Еремино богатство мягко нырнуло в топкую, нежную пучину.

Накануне Механик, конечно, не все распробовал и уж тем более не все разглядел. Он даже не все ощупать сумел. А тут уж дорвался. Он даже не смотрел в сторону Юльки, которая тоже не интересовалась тем, что творится на расстоянии вытянутой руки от нее.

Механику, например, очень понравился пухлый, нежный живот новой партнерши. Он возлежал на нем, как на пуховой подушке, чуть утопая в ласковой плоти своими мелкими косточками. Спину грело одеяло, которое Райка заботливо подтянула вверх, а перед глазами, услаждая взор, маячили бело-розовые, увесистые сиськи. Конечно, мордочку Райкину Механик тоже изредка видел, но она его особо не восторгала. Тут, вблизи, без «штукатурки», ее лицо выглядело намного менее привлекательным. Во всяком случае, рыться руками, носом и языком в зыбких, теплых и ласковых грудях казалось куда интереснее, чем целовать и гладить это подурневшее личико.

К тому же, тяжкие охи-вздохи, которые вылетали из полуоткрытого Райкиного рта, заставляли Механика не отвлекаться на всякие пустяки. Подсунув ладони под округлые плечи Райки, он ускорил ритм движений и через пару минут с удовлетворением почуял, что уже не потеряет верного курса… И Райка — опытная баба! — сразу настроилась на этот ритм, придержала себя чуток, чтоб с ним не разминуться, верно ухватила момент. В общем, они выплеснулись навстречу друг другу, жадно переплетясь в объятиях, и сладко взвыли в животном восторге…

— Хорошо-о… — восторженно заметил Механик, сваливаясь в промежуток между Райкой и Юлькой.

— А со мной плохо было? — ревниво произнесла Юлька.

— Нет, конечно. Мне хорошо от того, что у нас троих все получилось. Теперь все у нас ясно, никаких заморочек нет. Никто друг у друга не ворует, все вокруг колхозное, все вокруг мое…

— Юль, — заметила Райка, — мужики — они все бахвалы, особенно старые. Не бери в голову. На меня-то не сердишься?

— Нет, — ответила та. — Чего сердиться-то? В войну люди хлебом делились, а мы мужика не поделим?!

— Ладно, — сказал Механик, решительно выползая из-под одеяла и начиная собирать свою одежду. — Я чувствую, вы споетесь еще, начнете мне дружно мозги вкручивать. Короче, я пошел осмотреться. Хотите — балдейте, хотите — думайте над жизнью, но чтоб жрать было готово через час.

— Наха-ал! — потягиваясь, констатировала Райка. — Трахнул по одному разу — а уже командует!

Механик оделся и выскочил из комнаты. Дамы остались одни и молча принялись одеваться.

— Не переживай ты так, — подбодрила Райка явно не очень довольную жизнью Юльку. — Они все кобели, других не бывает. А тем более — бандюги.

— Не знаю… — мрачновато произнесла Юлька, которая вопреки своему недавнему заявлению все-таки немного дулась. Одно дело — когда только твой, а другое — когда еще и этой тетки.

— Все равно, так и так деваться некуда, — рассудительно заметила Райка. — Он прав, дай Бог, чтоб этого Шкворня не нашли подольше. Если до нас доберутся — на куски порежут.

— Будто я не знаю… — проворчала Юлька. — Мне уже два месяца вот так же с ним бегать приходится. Рассказать тебе, в какие передряги влипали — обомрешь. Но рассказывать не буду. А то хрен его знает, сболтнешь еще, а он нас обеих кончит.

— Он тебя бьет? — поинтересовалась Райка.

— Пальцем не трогал до сих пор.

— Даже пьяный?

— Он и не пьет почти. Иногда по рюмочке пропустим для веселья, но чтоб много — ни-ни! А до меня, говорит, пил как клизма.

— Значит, ты его исправила?

— Я ему это самое, мужицкое, вернула. Он десять лет ничего не мог. Мы с ним несколько недель, как папа с дочкой, по разным койкам спали. Не он ко мне, а я к нему первая полезла. Ну и отчего-то у него получаться стало.

— Чудеса, конечно, если не врет…

— Он вообще не врет. Наверно, поэтому и тебя прямо в постель к нам бултыхнул.

— Ты его любишь, — вздохнула Райка. — Раз он у тебя почти ангелом получается.

— Ангел не ангел, а он ведь меня не убил, когда по всем статьям надо было. Я ведь на него в Москве банду наводила. Булкину.

— Ты с Булкиными водилась? — почти в ужасе произнесла Райка.

— Ну, я тогда не знала, что они на Булку пашут. Короче, у него тогда друга убили, а он сам чудом ушел. Машину угнал и меня вместе с ней. Мог бы запросто застрелить или зарезать, а живой оставил. И пальцем не тронул. Я думала, он меня насиловать будет, а он вообще отпустить хотел. Только предупредил, чтоб уезжала подальше, а то Булкина банда найдет и убьет. Ну, я и осталась.

— Да-а… — покачала головой Райка. — У него семья-то есть где-нибудь?

— Жена от него сбежала, пока он в тюрьме сидел. Дочки есть, по-моему, две. Большие уже.

— Тебе самой-то сколько лет?

— Двадцать три.

— А ему?

— Сорок два, кажется.

— Не старый еще. А я думала, за полтинник. Седой весь, морщина на морщине.

— Ничего, зато на этом самом месте все нормально.

— Точно. Такая кочерыга — обалдеть… А сам метр с кепкой. Как задвинул — сразу почуяла, что к мужику попала.

Юлька хихикнула.

— Знаешь, — сказала она с некоторым смущением. — А мне интересно было глядеть, как он тебя… Никогда со стороны не видела.

— Он у тебя первый был?

— He-а… Я с пятнадцати лет все умею.

— Надо же… Ты что, москвичка, что ли?

— Нет, я новосибирская.

— Из самого города?

— Да.

— Родители-то небось с ума сходят…

— Так точно — от водяры. Им по фигу, есть я или нет. Бабку вот жалко…

— С твоими родителями живет?

— В доме престарелых. Ей уж восемьдесят стукнуло, наверно.

— Спихнули, значит?

— Хорошо еще, что не пришибли. Свою-то квартиру пропили, к ней переехали. Хорошо, какие-то деды из Комитета ветеранов помогли ее пристроить. А то б угробили ее раньше времени, алкашня. Квартиру-то она мне завещала. Так просто не пропьешь. Поэтому они на меня там шипели и вопили постоянно: «Наследница! Дай на пол-литру, сука!» Так доставали, гады! Вешаться хотела, только испугалась. А потом сбежала.

— А бабка-то у тебя что, воевала?

— Ага. Летчицей была, кажется. У нас и фамилия такая — Громовы.

— Так этот самый, который в Америку летал, твой дед, что ли? — простодушно изумилась Райка.

— Нет, — созналась Юлька, — однофамильцы просто. Деда у нас вовсе не было. Просто бабка нагуляла там, на фронте, неизвестно от кого. Вот и получился папаша. Бабка сама детдомовская, родни никакой, сама водилась, а работать ведь надо. Смотрела плохо, вот из отца шпана и выросла. Воровать, правда, он по-настоящему не стал, но алкаш из него классный получился. Мать, та еще поначалу как-то ворочалась, а потом и она спилась. Раньше хоть работали, покупали чего-то, а теперь все стоит, их с работы уволили… Только пьют да ищут, где бы на бутылку найти.

— С алкашами, — вздохнула Райка, — это точно, не жизнь. У меня таких два было. И вроде бы парни-то ничего, веселые, добрые, а потом одна гулянка, другая, похмелюга… Тьфу! Скажешь поперек — в глаз норовят! Ну, я им тоже так не спускала. Одному вообще чуть нос не откусила. А другому пообещала, что яйца отстригу. Сбежали, слава Богу… Нет же, Аркашка этот нашелся на мою голову… Теперь вот все бросить пришлось!

— Да, не позавидуешь тебе… — сказала Юлька сочувственно. — Наживала-наживала, а теперь с нами бомжевать придется. Мы ведь тоже с ним последние месяцы так здорово жили. В деревеньке пустой. Километров десять от «коровников» этих…

— Знаю это место. Выселки называются. Там все бабки повымерли, а молодые даже летом не ездят. Больно далеко разъехались.

— Ну вот, а мы там устроились. Так здорово было, а потом пришлось из-за Шкворня убегать. Да еще и дом сожгли.

— Снявши голову, по волосам не плачут. Теперь вот тут, среди радиации, жить придется.

— Ладно, давай, что ли, готовить, жрать-то охота. Сегодня ты своим нас угостишь…

— Теперь все наше, общее, — ухмыльнулась Райка.

— Слушай, — озорно предложила Юлька, — а давай по системе приколемся? Ты будешь ему жена, а я — дочка? «В обычном шведском городе Стокгольме жила обыкновенная шведская семья…»

— Ребятенок ты все-таки, — Райка и впрямь каким-то материнским жестом потрепала Юльку по волосам…

Когда Механик вернулся, то с радостью обнаружил, что обе бабы очень даже неплохо себя чувствуют, не погрызли друг другу глотки и к тому же сумели разжечь камин и зажарить на сковороде какое-то мясо с картошкой.

— Ну, молодцы! — восхитился Механик. — А я кое-что нашел. Во-первых, тут колодец есть. Вода — чистейшая. Во-вторых, тут во дворе баня рубленая имеется. Настоящий теремок, картинка! Там и печка вроде бы целехонькая, и даже веники сушеные висят, правда, лист пооблетел. Ну, и третье — самое важное. Тут, в пристройке, дизель-генератор стоит. То ли его как времянку поставили, то ли на случай аварии ЛЭП, которую сюда так и не дотянули. И пять бочек солярки имеется. Ежели удастся запустить, наверно, сможем телевизор смотреть, а уж видак — обязательно. Может, и горячую воду удастся в ванной сделать. Ну, и свет, конечно…

— Теперь бы только ночи дождаться, да перевезти все благополучно, — заметила Юлька.

ОСЛОЖНЕНИЯ

Витя Басмач был в плохом настроении уже с утра. Во-первых, его густая похмелюга затянула, а во-вторых, был доклад насчет того, что Леха Пензенский явно наложил свою татуированную лапу на несколько точек, которые Басмач считал своими. Хотя в понедельник Басмач, разговаривая по телефону с Булочкой, очень борзо обещал Лехе энд компани самые веселые последствия, если тот полезет на Богоявленский рынок, вплоть до отстрижки яиц и прочего, сейчас он был не очень настроен на быстрые и резкие действия. Тем более что вчера Булка ему четко дала понять насчет наказуемости нездоровых инициатив. Иными словами, надо было не забивать с Лехой стрелку, не устраивать пальбу, а культурно действовать в рамках «Чик-чириковских» соглашений и прибегать к Светкиному арбитражу.

Именно так Витя и хотел поступить, хотя больная голова призывала его сотворить что-нибудь ужасное. Например, обстрелять из гранатомета (которого у Басмача, вообще-то, не было) личный «БМВ» Лехи или почесать из автоматов по окнам казино «Yesterday», через которое Леха мыл деньгу.

Однако, когда Басмач честно и благородно позвонил Булке, к телефону подошел Кныш и сказал, что хозяйка еще вчера укатила в Москву и когда оттуда приедет, он не в курсе.

Из этого больная голова Вити сделала вывод, что Пензенский, не иначе, действует либо с Булкиного молчаливого одобрения, либо вообще с ее санкции.

А тут еще капнули на мозги — Витя уже поправлялся вторым стаканом, — что в районе села Самсоново дружественно настроенные граждане видели «Мицубиси-Паджеро», принадлежащий Шкворню. Сперва днем, потом ночью. Правда, был ли там сам Шкворень или только его кореша, эти граждане не застеклили, но само по себе такое наглое катание по родовым владениям и подмандатной территории наводило на мысль, что Витю уже никто ни в хрен не ставит.

Басмач решил для начала прояснить дело со Шкворнем по телефону. Но тут вышел облом. Штаб-квартира молчала, а из «Кахетии» почти заикающийся от страха Царцидзе поклялся мамой и всей многочисленной родней, что Шкворень у него не появлялся и его ищет не только Басмач, но и целая группа ближайших друзей.

Вите стало ясно, что в боевых порядках областного криминала шибко пошатнулось организационное единство. Но, оттолкнувшись от этого вполне объективного факта, он сделал своей похмеленной головой слишком поспешный вывод о том, что одновременное отсутствие в городе Шкворня и Булки есть, выражаясь словами Винни-Пуха, то самое «дз-з-з», которое «неспроста». Само собой, что он не подумал, будто Шкворень воспылал страстью к беременной фиг знает от кого Светуле, а ни с того ни с сего заподозрил их в закулисном сговоре и даже в том, что Крюк был замочен не без Булкиного ведома.

Все это Витю заморочило в крайней степени. Оказаться одному против Шкворня, Лехи и Булки — это уже финиш. И карьеры, и даже жизни, может быть. В явном волнении души он позвонил Казану и поинтересовался насчет течения областной истории. Шура начал очень скучно и нудно бухтеть насчет того, что Булка его не понимает, а надо как можно скорее разбираться со Шкворнем. Когда же Витя поведал о том, что ни Шкворня, ни Булки в городе нет, Казан только икнул от удивления, и стало ясно, что он ни хрена не в курсе. На свою беду Казан сгоряча обмолвился, что по его сведениям на губернатора пошла крутая обкладка и по городу шастают всяческие комиссии и инспекции, а также передал дошедшее до него через десятые руки известие о том, будто какая-то инспекция уже опечатала офис Крюка. Речь шла о той самой липовой печати, которую на офис пришлепнула Булка. Но Казан, который ни фига об этом не знал, дружески посоветовал Вите мотать удочки и делать ноги, заметив со своей стороны, что ложится на дно и просит о себе больше не беспокоиться.

Добавил шухеру Коля Бегемот, который позвонил сам и стал вопить, убеждая Басмача, что не он валил Крюка, а палатки, из-за которых были напряги, готов отдать хоть кому, потому что они ему лично на хрен не нужны. В другое время Витя мог бы и поржать от души, но Бегемот, со свойственной ему манией преследования, начал описывать всякие жуткости, типа «наружки» фиг знает от каких ведомств, будто бы стеклящей по всему городу и постоянно висящей у него, Бегемота, на хвосте. И над этим Басмач не стал бы всерьез ломать голову, если б не вся совокупность обстоятельств. Бегемотовы глюки упали на благодатную почву воспаленных мозгов Вити, в которые за последние дни попало очень много удобрений.

В общем, загруженный всякой информацией Басмач начал паниковать, и соображалка у него стала выдавать поспешные решения. Одним из таких решений было послать бригаду Васи Хряпа в Самсоново, дабы уточнить, за каким хреном туда наезжал Шкворень, и заодно стребовать должок с магазина «Липочка», раньше принадлежавшего райпотребсоюзу, а теперь приватизированного земляком Малхаза Царцидзе — Гоги Дзобладзе. Когда-то в этом заведении начинала свой трудовой путь Райка Мартынова, но покинула его еще до приватизации. Потом пыталась вернуться, но местов уже не было. Райка оказала Гоги небольшое внимание, и тот помог ей устроиться официанткой к Малхазу. Мир, как говорится, тесен.

Самое смешное — а для Басмача, наоборот, грустное — состояло в том, что сам Гоги ничего не докладывал о путешествиях Шкворня и К°, а информация о них пришла к Вите совсем из других источников. Возможно, будь обстановка поспокойнее, Басмач решил бы, что Шкворень просто так покататься решил. Однако обстановка была совсем не спокойная. Хорошо зная, что Шкворень закупил права на контроль над всей системой грузинской торговли и общепита в городе, Витюша явно склонялся к тому, что этот гадский папа решил залезть и в сельский район, который по всем соглашениям, включая и «Чик-чириковское», входил в сферу жизненных интересов конторы Басмача.

Сама по себе «Липочка» с ее смехотворными оборотами Вите была бы по фигу, если б в складских помещениях бывшего сельпо не функционировал маленький, но вполне доходный заводик по производству суррогатной водяры из технического спирта. Дзобладзе химичил так клево, что у него из ста литров спирта выходило триста литров водки, или 600 пол-литр. Даже загоняя эту дрянь по 10 рублей за бутылку, можно было грести и грести. Само собой, что реализация шла через столь любимый Витей Богоявленский рынок, а также прочие точки, состоявшие из пенсионерок с ящиками.

Короче, сотрудничество с Дзобладзе, не требуя никаких расходов, окромя как на горючее для автомобиля Васи Хряпа, регулярно катавшегося в Самсоново за «профсоюзными взносами», приносило Витиной конторе почти 20 % от общих доходов. Отдавать эти бабки Шкворню ни за хрен собачий Басмач вовсе не собирался. Поэтому в устной инструкции Васе было четко сказано, что Гоги, даже если он не будет выступать, должен подвергнуться профилактическому мордобитию, с прямым намеком, что если неясности с его подчинением будут продолжаться, ему отвернут голову и отправят в Грузию ценной бандеролью.

Само собой, что Витя предварительно позвонил Гоги и поинтересовался, как жизнь течет. Кацо ответил, что все прекрасно и ничего нехорошего не происходит. Басмач ему посоветовал припомнить, не было ли чего нештатного за прошедшие дни. Гоги поклялся, что все было штатно, никто лишний не наезжал и все течет и наливается исправно. Тогда Басмач, еще больше укрепившись в своих подозрениях, сообщил ему о том, что ближе к ночи подъедет Хряп и кое о чем проконсультируется. Само собой, условились, что Дзобладзе будет ждать в Самсонове, а не на городской квартире.

Итак, примерно в полночь Вася Хряп и три его другана на автомобиле «Тайга» покатили в село внушать уважение к своему пахану.

Чуть раньше из своего безымянного поселка выехали на «Паджеро» Механик, Юлька и Райка.

Когда подкатили к остаткам моста, Механик озабоченно крякнул, остановился и вылез из машины.

— Ты чего? — спросила Юлька.

— Лед ворочается, — сказал Механик мрачно. — За день здорово натаяло, река прет как танк. Вода уходит, а льдины в опоры моста упираются. Затор получается. Того и гляди снесет на фиг… Надо поспешать, пока не поздно.

И, сев снова за руль, он лихо переехал на ту сторону.

— Рай, ты не врала насчет того, что машину водишь? — поинтересовался Механик. — Сможешь на «Чероки» досюда доехать?

— Только не через мост! — торопливо оговорила Райка. — Досюда-то доеду, чего не доехать?! А по бревнышкам — ни за что.

— Через мост не надо, сам вернусь, перегоню…

— Лишь бы этот мост остался, — проворчала Юлька.

Пока ехали до «коровников», Механик размышлял, нужно ли забирать мешки, затопленные в отстойнике. С одной стороны, конечно, не хотелось оставлять эти 350 килограммов ценностей так далеко от себя, с другой — тащить их через шаткий мост, который и так на ладан дышал. Брусья, конечно, вряд ли подломятся, но опоры под давлением льда вполне могут покоситься. Тогда дополнительный вес машины превратится для верхней части опор в крутящий момент и облегчит их заваливание набок вместе с тем, что еще осталось от моста, и с машиной, естественно. Наконец, Механик еще не настолько хорошо знал Райку, чтоб доверять ей столь важные секреты. Он и Юльке-то, заметив, что они с Райкой наладили отношения, строго-настрого приказал на тему о кладе с новой подругой не беседовать.

До «коровников», проскочив через заснувшее село, добрались благополучно. Все оказалось на месте: и «Чероки», и все, что внутри балка. Пока бабы таскали, что полегче — матрасы, одеяла, табуретки, — Механик, надрывая пуп, дотащил до «Паджеро» чугунную буржуйку. Потом размонтировали кровати. Спинки смогли загрузить через дверь «Чероки», а вот сетки пришлось прикручивать на верхний багажник, сняв оттуда самодельные аэросани. Юлька с Райкой начали грузить телик, видак, приемник, всякую утварь и белье, а Механик наскоро разбирал аэросани.

— Брось ты их! — проворчала Юлька. — Снега-то уж через неделю не будет.

— Пригодятся… — отмахнулся Механик. — Может, самолет еще из них сооружу…

— Кулибин! — хмыкнула Райка, отдуваясь.

Наконец все было распихано. Механик торжественно усадил Райку за баранку «Чероки» и спросил:

— Разберешься, где тут газ и тормоз?

— Разберусь… — проворчала Райка и действительно завела эту грозную американскую технику. И осторожненько, ничего не зацепив, вписалась в ворота, вывернула на дорогу. Механик с Юлькой забрались в «Паджеро» и покатили следом.

— Здорово у нее получается! — ревниво заметила Юлька. — А ты меня так и не научил.

— Ничего, — сказал Механик, — научу со временем…

Джипы вывернули на шоссе, ведущее в сторону Самсонова.

Проехали пару километров, не особенно газуя. Райка приноравливалась к тяжелому «Чероки» и сыроватому асфальту, а Механик не хотел оставлять ее одну и тянулся следом, не обгоняя.

Внезапно сзади ярко вспыхнули фары, осветив не только «Мицубиси-Паджеро», но и «Чероки».

— «Нива» какая-то прет, — глянув в зеркальце оценил Механик. — Или «Тайга», вернее.

Вася Хряп увидел в свете фар «Паджеро» и аж засопел от восторга:

— Шкворень, падла! По нашим местам катается, сука! И не спешит, блин, паскуда черная!

— Вась, надо аккуратно, — посоветовал мужик, сидевший за рулем. — У них две тачки. Впереди «Чероки» идет, там еще народ может быть. Надо Вите шумнуть, чтоб братву собирал.

— Отстань от них, Вельвет, — прислушался Хряп к трезвому мнению водилы. — Все равно другого выезда отсюда нету. Пусть катятся к Гоги, с ним свой расчет будет. Встанем здесь, покараулим.

И вытащил радиотелефон.

— Але, Витек! Как слышишь, прием?

— Нормально. Чего базаришь?

— Слышь, тут в Самсоново Шкворень прикатил. На двух машинах.

— Сколько с ним?

— Хрен знает, окна тонированные. Мы близко не подъезжали. Метров со ста рассматривали.

— А это точно он?

— «Паджеро» точно его. А впереди «Чероки» шел. Черный, как у Булки.

— Час от часу не легче! — Басмач капитально выматерился. — Короче, Вася. Не маячь там, ладно? Спрячься где-нибудь на боковой дороге, дождись, пока обратно проедут, и жми к Дзобладзе. Пусть колется, что у него там за дела с ними.

— Я думал, ты всю братву сюда подвезешь.

— Некогда, кореш. Не стоит гусей дразнить. Тихо все должно быть. В эфир больше не лезь. Жду дома.

Вельвет, слышавший все распоряжения Вити, не дожидаясь команды Хряпа, повернул обратно.

— Ты куда? — недовольно спросил Вася.

— А тут боковая дорога слева была. Заедем туда и подождем, как Басмач велел…

И через несколько минут они уже вкатили на дорогу, ведущую к «коровникам».

Между тем Механик порадовался тому, что машина, шедшая сзади, отстала.

— Не иначе, за крутых нас принял мужичок! — усмехнулся он. — Решил от греха подальше держаться.

Без каких-либо приключений проехали через село и вскоре остановились перед мостом. Райка вылезла из «Чероки» и подошла к Механику.

— Нормально ехала, между прочим! — похвалил Олег. — Может, и по брусьям попробуешь?

— На фиг, на фиг! — замахала руками Райка. — И так все боялась, чтоб не слететь. Он же тяжелый, зараза. Одни койки на крыше сколько весят, да еще твоя тарахтелка эта разобранная. Нет уж, взялся за гуж — не говори, что не дюж.

Механик пересел в «Чероки» и осторожно переехал на другой берег. Отогнал машину метров на пятьдесят от моста, вылез и пешком вернулся на берег.

— Да, — сказал он, с осторожностью ступая на брус, — а пешком хреновенько! На машине лучше!

Тем не менее быстро и ловко, как таракан, перебежал по брусьям к «Паджеро».

— Шатаются, стервы… — заметил он. — Боюсь, недолго еще этому мосту стоять… Ну, перекрестясь!

И лихо перегнал джип на другую сторону, остановив его почти впритык к «Чероки».

— Чуяли, как наклонялись? — спросил он у баб.

— Нет, не заметили… — ответила Райка.

— И слава Аллаху! А то завизжали бы, а я б с испугу крутнул не туда и смайнал бы в речку… Ладно, садись на своего «американца».

Въехали во двор, и Механик озабоченно потер лоб.

— Фигово получается, подруги. Жратвы у нас, если не экономить, — всего ничего. Дня на три, а хлеба вообще полбуханки всего. Если этот мост к утру не завалится — Бога молить надо. После этого нам, как Робинзонам, тут жить придется, может, полторы недели, а может, и две. Не сдохнем?

— А может, еще разок ко мне съездим? — предложила Райка. — У меня ж два мешка муки есть, сахару полмешка, дрожжи, да в подполе банок пятьдесят с огурцами, помидорками, перцем. Бульбы мешков пять, если затарить.

— Ты еще курей с кроликами вспомни… — проворчал Механик.

— Ох, — вздохнула Райка. — А ведь и правда! Кролей-то десять штук и кур пять, считая петуха. Сутки ведь без меня живут.

— Поросенка нет? — с ехидством произнес Механик.

— Не заводила в этот год.

— Жаль, — вздохнул Механик с глубоким прискорбием. — А то бы враз Америку перегнали. У них поросята еще в джипах не катаются.

— Ладно вам ерунду молоть! — буркнула Юлька. — Давайте это сперва разгрузим.

Забегали споро. Полчаса не прошло, как все, что было привезено на двух машинах, перетащили в гостиную и свалили в кучу. Барахла внушительно получилось.

— Время-то детское еще, — заметил Механик. — Может, и правда рискнем, Раиса?

— А что? — обрадовалась Райка. — Запросто до света успеем. Поехали!

— Во психи! — покрутила пальцем Юлька. — Неужели действительно курей сюда потащите? И кроликов?

— А по-твоему, лапу лучше сосать? — ухмыльнулся Механик.

— Боюсь я только немного, — созналась Райка. — Вдруг нас там эти, шкворневские, ждут?

— На, — сказал Механик, подавая ей пистолет «ПМ». — Видела такую хреновину? Он заряжен, но стоит на предохранителе. Вот эта фигулинка. Если наискось — не выстрелит, если горизонтально — пальнет. Пока держи так, чтоб не стрелял.

— Страшно… Я и не попаду, наверно…

— Самое главное — это чтоб ты в меня или в Юльку не попала. Не наводи в нашу сторону — и не попадешь. А лучше всего — пали в небо. Грохоту наделаешь — и то спасибо. На поражение я как-нибудь сам постреляю. Или с Юлькой на пару. Мы автоматы возьмем.

Сам Механик прихватил в дополнение к своему прежнему вооружению («ТТ», револьвер-самоделка, кастет с лезвиями) еще и «стечкина», принадлежавшего Шкворню.

Поехали в том же боевом порядке, что ехали из «коровников». Райка опять доехала до брусьев и передала Механику бразды правления, он перегнал «Чероки», перебежал пешком обратно, уселся в «Паджеро», переехал реку и на нем.

Затем достаточно благополучно докатили до поворота на Стожки. Здесь Механик обогнал Райку и первым въехал в деревню. Притормозил. Райка тоже остановилась.

— Не торопись, — сказал Механик, — сперва я схожу… Первый выстрел будет — уезжайте!

Минут пять женщины волновались. Юлька держала автомат наготове. Но волновались зря. Засады не было. Механик вернулся, сел за руль, подогнал «Паджеро» к дому, Райка подкатила следом.

— Соседи-то на нас не обратят внимание? — поинтересовался Механик, опасливо посматривая на окна. — Ментуру не вызовут?

— Какую? — хмыкнула Райка. — Нашего алкаша, что ли? Или районных? Телефона тут нет, а бегать тут уже не умеют, только шкардыбают помаленьку. Заметят, конечно, что приезжали. Но говорить не станут. До своей смерти дожить захотят…

Механик опасался, что куры большой шум поднимут, когда их Райка начнет с насеста снимать. Но она так ловко пересадила их, нахохлившихся, в картонную коробку, что даже петух не запротестовал. Точно так же, даже еще спокойнее, погрузили в «Чероки» три клетки с кроликами. В одной сидел здоровенный самец, в другом — крольчиха с пятью совсем малыми крольчатами, а в третьем — три крольчонка-подростка. Из курятника Райка еще и решето забрала с пятью яйцами, которые куры нанесли, а также крупу какую-то в мешке. А для кроликов заботливая хозяюшка запихала в джип огромную охапку сена.

— Летом пахнет… — лирически заметила Юлька, втянув в легкие травяной запах.

— Давай, Олег, — поднимаясь в дом, сказала Райка, — мы с Юлей в подпол полезем, а ты пока муку и сахар перетащишь…

Механик, кряхтя, взвалил на себя мешок с мукой. Дотянул кое-как, не помер. Второй мешок тащил шатаясь, но тоже донес и в живых остался. Сахар ему уже легче достался, хотя было его вовсе не полмешка, а верных две трети. Когда вошел в дом — бабы свет там зажгли — увидел мешок картошки. Верных шестьдесят кило!

— Одного нам на месяц хватит! — сказал он. — Давайте еще пару банок трехлитровых — и будя!

Мешок он дотащил волоком, погрузил и чуть не упал — силы уже не было вроде бы. Еле уселся отдышаться на сиденье «Паджеро». Но только бросил взгляд на бензомер — и ахнул. До нуля совсем немного оставалось. На какое-то мгновение сонливость и усталость как рукой сняло.

САМОСТОЯТЕЛЬНЫЕ

Механик тут же прикинул, что до места «Паджеро» не доедет. Поглядел в «Чероки» — думал перелить из одного бака в другой — опять осложнение. Один «Чероки», глядишь, и доберется, но если поделится — ни хрена.

Когда пришли Юлька с Райкой, притащив по две трехлитровых банки с солеными огурцами и помидорами, Механик успел вспомнить:

— Канистры-то, блин, забыли в «коровниках»! Верных сорок литров девяносто пятого оставили!

— Ой, точно! — вспомнила Юлька.

— Я сейчас сгоняю… — сказал Механик, вновь ощущая, что накатывает давящая усталость. И облокотился на баранку. Глаза как-то сами собой сомкнулись…

— Ты чего? — Юлька ухватила Еремина за плечи и встряхнула.

— Задремал… Кажется… — пробормотал Механик.

— Куда ему ехать такому? — произнесла Райка. — Сморился совсем. Вот что! Посиди-ка ты с ним, а я съезжу за этим бензином чертовым.

— Ты не найдешь без нас! — покачала головой Юлька. — Мы их подальше от балка спрятали. Чтоб не загореться случайно от «буржуйки».

— Давай тогда его в «Чероки» пересадим, а горючее в «Паджеро» перельем.

— На фига такое счастье? Сядем лучше прямо на «Чероки»…

— Перегрузили мы его. На нем можно только через село ехать. А если напрямую, с горки, то он не пройдет. Давай, девочка, надо по-быстрому управиться…

Механик вырубился капитально и не проснулся даже тогда, когда Райка сумела развернуть «Паджеро» и поставить его бак напротив бака «Чероки». Потом Юлька нашла шланг с насосом, и они смогли перекачать остатки горючего из «Чероки» в «Паджеро».

— Никто его тут сейчас не тронет… — сама себя успокоила Райка. — Лишь бы он хоть чуточку отдохнуть сумел… Зачем ты эту бандуру берешь?

Юлька прихватила с собой автомат.

— Не помешает… — ответила она мрачно.

«Паджеро» на удивление легко съехал с горки, словно бы вчера и не мучился на ней под управлением законных хозяев.

— Ну! То, что доктор прописал! — очень довольная тем, что не подкачала за рулем, похвалила себя Райка. И ловко вывернула на асфальт, а затем, прибавив скорость, помчалась в направлении поворота на «коровники»…

«Тайга» пряталась за деревьями, метрах в тридцати от поворота. Выкурили уже по полпачки, если не больше. Хряп нервно смотрел на часы.

— Ни фига себе, блин! Четвертый час уже возятся… — заметил он. — За это время можно у Дзобладзе весь спирт выхлебать…

— Ну да! — хмыкнул Вельвет. — И концы отдать…

— Это точно, — поддакнул сидевший рядом с Вельветом парень по кличке Башмак. — Такую спиртягу надо три года чистить, чтоб даже от разбавленного не загнуться.

— Ничего, алкашня пьет, не загибается, — благодушно констатировал еще один, Рыжий.

— Алкашня — это алкашня. Они и бензин этилированный пить могут. А нормальный — сдохнет, — пробурчал Вельвет.

— Тихо! — прекратил прения Хряп, прислушавшись. — Едут, кажется!

Действительно, «Мицубиси-Паджеро» приближался.

— А если заметят и подъедут, что делать будем? — нервно спросил Башмак.

— Не подъедут они, даже если заметят, — самого себя успокаивая, произнес Хряп. — Они у нас на территории. Сами забздят.

— Однако ж Витек, когда про «Чероки» услышал, что-то не поспешил. Кому охота с Булкой связываться… — заметил Вельвет.

— Перестраховался он. Булка в декрет уходит. Без нее тут точно хрен знает что начнется… — проворчал Вася.

— «Паджеро» один идет… — удивился Вельвет, навострив уши. — А этот куда делся?

— Хрен его знает… Ой, бля-а! Он и впрямь сюда ворочает! — взволновался Хряп. — Газуй вперед, может, разминемся?!

— Умный, е-мое! А если в лоб поцелуемся? — взвыл Вельвет.

Райка, конечно, не заметила поначалу стоящую без огней «Тайгу», иначе б и поворачивать не стала. Но вот когда она неожиданно нарисовалась в свете фар — испугалась и затормозила всего метрах в десяти.

— Назад сдавай! — испуганно вскрикнула Юлька, но Райка будто оцепенела. Она узнала эту машину. С ней у нее были связаны самые жуткие, стыдные и ужасные воспоминания в жизни…

Фары «Паджеро» слепили Вельвета, и он не видел, куда толком выворачивать, чтоб объехать эту японскую дылду. Дорожка узкая, а кюветы нормальные, можно и на крышу лечь запросто. Таранить было невпротык, с десяти метров на «Тайге» особо не разгонишься, да и вес у них разный, а железо жигулевское — жестянка… Сам себя угробишь.

— Коз-злы! — заорал Хряп. — Рыжий! В кювет с волыной, живо! Мочи первым, пока не чесанули!

Но Рыжий замешкался. То ли автомат слишком длинный попался, то ли брюхо нарастил не в меру. А вот Юлька, с которой Механик от скуки несколько раз проводил тренировочные занятия, как он выражался, «по бандитской подготовке», мигом высигнула из правой дверцы, и автомат у нее был уже готов к стрельбе.

Та-та-та-та! — на сей раз Юлька не жмурилась. Дзынь! Шмяк! Бряк! — пуля пронзила стекло дверцы, через которую вылезал Рыжий, и он повалился на асфальт вместе с автоматом. Вторая, длиннющая очередь, уже через секунду после этого, пошла крошить ветровое стекло, а Вельвет и Башмак успели только завизжать и судорожно дрыгнуться, когда полтора десятка пуль за несколько секунд издырявили их до полной профнепригодности. Одна из этой серии пуль достала и самого Хряпа в живот. Не насмерть, но крепко, до потери сознания.

Так что отвечать на Юлькину пальбу было некому. Но она, вспомнив, как ее учил Механик: «Не шмаляй весь магазин сразу! Десять-пятнадцать секунд строчишь — и за укрытие!» — спряталась за капот «Паджеро». Стало тихо, как в гробу. И стояла такая тишина минут пять. Юлька только свое дыхание слышала.

— Ой-и… — слева от нее в кабине приглушенно взвыла Рая.

Юлька испугалась, что ее ранили и заглянула в дверцу.

Райка сидела на полу, забившись под приборную доску, и дрожала.

— Жива? — шепотом спросила Юлька. — Не задело?

— К-кажется… — пробормотала та. — Что ж делать-то?!

— Фиг его знает… — вздохнула Юлька, одним глазом поглядывая на изрешеченную «Тайгу». — Высовываться страшно. Те, что спереди, вроде, не шевелятся. На асфальте один лежит. А вот те, что сзади, могут живые быть.

— Сумасшедшая-а… — ужаснулась Райка. — Убила-а?!

— Ждать, что ли, чтоб они нас так же?! — Юлька вообще-то боялась не намного меньше Райки, но, несмотря на всю сложность ситуации, была очень горда тем, что оказалась храбрее и ловчее, чем старшая по возрасту баба.

— Все равно страшно… Что ж будет-то теперь, а?!

— Пойду все-таки гляну! — расхрабрилась Юлька. И быстро, как рысь, прыгнула в сторону, к кювету, к деревьям, подальше от света фар. То, что в нее никто не выстрелил, уже почти совсем заставило ее поверить в успех. Но все-таки страшновато было. Ручеек крови, вылившейся из лежащего ничком Рыжего, змейкой струился под уклон по асфальту, преодолев уже полпути от «Тайги» до «Паджеро».

Прячась за деревом, Юлька минуты две рассматривала тех, кто сидел в машине. Через открытую заднюю дверцу виднелся силуэт Хряпа, свалившегося боком на сиденье. Каких-либо движений она не замечала. И те, что спереди, и тот, что на асфальте, признаков жизни не подавали.

Перекрестившись для храбрости, Юлька выскочила из-за дерева, в три прыжка перескочила расстояние до «Тайги» и первым делом отпихнула ногой автомат, валявшийся рядом с Рыжим. Кровь, которой был забрызган весь салон, как ни странно, ее не пугала. Наоборот, пьянила! Она, девчонка, одна, без Механика, четверых мужиков перебила! Вооруженных!

— Райка! — позвала Юлька, едва ли не захлебываясь от восторга. — Иди сюда! Они все дохлые! Все!

Райка еле вылезла из кабины, глотнула свежего воздуха, чуть-чуть еще отдающего угольным душком горелого пороха. Потом неверной, будто пьяной, походкой, подошла к машине… Глянула, нюхнула — и рот зажала, не то, чтоб не завизжать, не то, чтоб не блевануть. Но кое-как справилась с собой, выдавила с дрожью в голосе:

— Они это… Банда с района. Рэкетиры чертовы! Они, еще когда сельпо было, приезжали когда хотели и брали что хотели. И не пикни… Вот этот, сзади, старший у них. А в районе крутей его какой-то командует. Их «басмачами» у нас зовут. Хотя русские все. Зверье…

— Нельзя их тут оставлять! — сказала Юлька решительно. — Надо их в «коровники» утащить. В «Паджеро» сзади трос был. Там запрячем — фиг найдут.

— Там уж напрятано… — всхлипнула Райка. — Неужто тебе-то не страшно?

— Страшно будет, если они нас так уделают… — прошипела Юлька, не очень ловко вытаскивая тяжеленный трос. — Давай не раскисай дура, за руль садись!

Райка села, объехала слева изрешеченную пулями «Тайгу», остановилась, не глуша мотор, а Юлька, кое-как разобравшись в петлях троса и крюках на бамперах, исколов себе руки через перчатки о металлические заусенцы, все же сумела прицепить «Тайгу» к «Паджеро». Райка потянула, но «Тайга» пошла медленно, волоком.

— С тормоза снять надо, — Раиса помаленьку приходила в форму. Она выскочила из кабины и вернулась назад.

— Давай уж заодно и этого погрузим… — Юлька вспомнила о валявшемся на асфальте Рыжем. — Осторожней, не попачкайся… Раз-два, взяли!

— Ой! От него ж воняет…

— Да берись ты, зараза! — прорычала Юлька. — Закидывай! Оп! Тьфу! Он в штаны наклал, по-моему… Ладно, поехали отсюда!

Райка, все еще не избавившись от дрожи во всем теле, отпихнула мертвого Вельвета и сняла «Тайгу» с тормоза, а потом во всю прыть побежала к «Паджеро». Юлька, подхватив и наскоро обтерев автомат Рыжего, тоже бегом помчалась к машине и уселась рядом с ней.

— Ну, Господи благослови! — Райка двинула сцепку вперед и довольно ходко докатила до ближнего «коровника».

— Сюда, что ли?

— Нет, повезем туда, где вы вчера были… — Юлька понимала, что в ближнем «коровнике» трупы сваливать придется туда, где лежит клад, и Механик этого дела никак не одобрит. А там, где уже сутки как гниют семь трупов, еще четыре вполне пропишутся.

Райка вполне отчетливо матернулась, но порулила в «коровник». Как ни странно, она успешно втянула «Тайгу» туда, почти не замешкавшись.

— Отцепляй на хрен! — простонала она. — Видеть это больше не хочу! Сил нету, с ума сойду!

— Не вой! — рявкнула Юлька. — Я их обшмонаю еще.

— Психованная ты! Не противно?!

— Противно. Но у них и бабки, и пушканы есть. Ксивки тоже пригодиться могут… — Юлька с особым удовольствием выговаривала словеса из лексикона Механика. Она казалась себе такой крутой, что дальше некуда. И хотя в принципе Юлька с удовольствием свалила бы отсюда, пальцем не прикоснувшись к мертвецам, она решила чуточку поиздеваться над Райкой. Все-таки, хотя ничего особо серьезного против этой бабы она не имела, право на маленькую месть за то, что теперь Механика приходится делить, Юлька жаждала осуществить. А потому, превозмогая отвращение к этим неживым оскаленным ртам, остекленело-округлившимся глазам, липко-холодным рукам и пропитанной кровью одежде, стала вытаскивать мертвецов на цементный пол.

Первым выволокла Вельвета, вынула из-за пояса «ТТ», из кармана запасную обойму, сняла с руки золотые часы, с шеи цепочку, выдернула из кармана бумажник, где были и стобаксовые, и сторублевые купюры. Затем так же выпотрошила Рыжего. У того нашлось два магазина к автомату и финка, пистолета не было. Башмака осматривала уже на пределе сил. Наконец она выдернула из машины Хряпа. Тот, упав на пол, от острой боли пришел в себя и, глухо застонав, открыл глаза.

— Ой-ма! — вскрикнула Юлька от неожиданности и явного испуга. Зато нечто совершенно неожиданное произошло с Райкой. Она чуть ли не мгновенно из смертельно перепуганной, ошарашенной всеми этими жуткими событиями бабы превратилась в обезумевшую от ярости фурию.

— Ты-ы?! — взревела она. — Живо-ой?! Га-а-ад!

И, прежде чем оторопелая Юлька успела что-либо сообразить, подскочила к держащемуся за простреленный живот скорчившемуся и стонущему Хряпу и изо всех сил пнула его острым носком сапога в лицо, опрокинув на спину. Потом еще и острым каблуком топнула по лицу — за малым не в глаз, щеку разорвала. После схватила за уши — голова была стриженая, за волосья не ухватиться! — и несколько раз долбанула об пол.

— Сволочь ублюдская! — прорычала она, и глаза ее, в которых сверкала такая безумная ненависть, что Юльку в дрожь бросило, заметались в поисках какого-нибудь орудия, которым можно причинить побольше боли этому гаду.

Неизвестно, соображал ли что-нибудь Вася. Говорить он точно не мог, потому что ранение в живот — это сама по себе мука жуткая, а кровопотеря уже сделала Хряпа почти полумертвым. Возможно, что если б его успели в течение часа доставить в стационар, сделать переливание и прооперировать, то могли бы вытащить с того света. Только здесь, «в коровнике», реанимировать его никто не собирался. Но Юлька хотела бы, что он поскорее отправился на тот свет, а внезапно озверевшая Райка, наоборот, жаждала, чтоб муки Хряпа перешли все известные пределы.

Она увидела на сиденье «Тайги» резиновую дубинку американского образца, с боковой рукояткой. Должно быть, ее применяли, чтоб слегка воспитывать неплательщиков. Схватив дубинку, Райка наотмашь принялась хлестать Хряпа по чем ни попадя, хотя он уже вновь потерял сознание и ничего не чувствовал. А Райка все дубасила и дубасила, рыча как пантера, пока доведенная до ужаса Юлька не заорала:

— Да прекрати ты! Хватит!

Райка отшвырнула дубинку и, вспомнив, что у нее есть пистолет, вытащила оружие из кармана и сняла, как учил Механик, с предохранителя. Утробным, каким-то сверхчеловеческим голосом, она произнесла:

— За всех заплатишь! За всех!

Грохнул выстрел, пришедшийся, должно быть, в мужские части, потому что Хряп судорожно дернулся, аж подскочил, испустив нечленораздельный вой.

— Вы меня впятером драли?! — сопя, будто от вожделения, прорычала Райка. — Вот тебе за всех вас — на! на! на! на!

Каждое «на» сопровождалось выстрелом в упор. Лишь пятую по общему счету пулю Райка всадила в голову. После этого она бросила пистолет и упала на пол, стала кататься по нему, выкрикивая что-то бессвязное. Потом скорчилась клубочком и зарыдала.

Юлька в это время искала, нет ли валерьянки в автомобильных аптечках, но там все больше перевязочное лежало. Зато нашлась плоская фляжка с коньяком, из каких в западных фильмах культурно пьют тамошние алкаши.

— Выпей, полегчает… — сказала Юлька, обнимая Райку за плечи. Та приложилась к горлышку, побулькала и тяжело встала, опираясь на Юльку.

— Дурдом… — пробормотала она. — Как с ума сошла, все равно…

— Ты плачь, плачь, если надо! — участливо произнесла Юлька. — А то и правда крыша может поехать…

— Все, успокоилась… — сказала Райка, еще раз приложившись к фляжке. — Ты тоже хлебни, веселее станет!

— Ага, — Юлька тоже глотнула. — Давай скорее всю эту возню заканчивать да мотать отсюда. За Олега беспокойно…

— Правда, — кивнула Райка. — Надо живее!

Крепкое спиртное и впрямь ослабило всякие реакции. Будь они трезвые, так, наверно, в обмороки бы попадали, после того как открыли крышку страшного люка, откуда такие миазмы пошли, что любого патологоанатома своротило бы. А они спихали туда еще четверых, благо те, вчерашние, как-то усохли, что ли, и в колодце стало больше места, чем оставалось накануне. Но все равно крышка не закрывалась.

— А давай их спалим к едрене-фене?! — почти весело предложила Райка. И, не дожидаясь согласия, села за руль, подтянула «Тайгу» к люку, как раз тем бортом, где располагалась горловина бака. Потом сняла тросы, забросила их в «Паджеро» и достала шланг для перекачки топлива. Как раз хватило, чтоб сливать его из бака «Тайги» в люк, заодно пропитывая бензином одежду тех, кто лежал в колодце.

Юлька тем временем укладывала все трофеи в какой-то пластиковый пакет с надписью «Христос Воскресе!», вытряхнув из «Тайги» все, что представляло хоть какую-то ценность и даже то, что не успевала рассмотреть.

Потом «Паджеро» отогнали из «коровника», Юлька подпалила зажигалкой какую-то ветошь и метров с трех швырнула на верхний труп… Вспыхнуло пламя.

— Теперь — за канистрами! — вспомнила Райка о первоначальной цели своей поездки.

Канистры отыскались легко. Одну залили в бак «Паджеро», вторую повезли с собой. Ехали, периодически оглядываясь на дальний «коровник». Днем, наверно, было бы видно дым, валивший из-под крыши и через окна, но сейчас была ночь. К тому же сгустились тучи и пошел дождь. Лишь изредка удавалось заметить красноватый свет пламени в прямоугольниках окон.

Подкатили к месту расстрела «Тайги». Дождь уже почти смыл кровь, но на асфальте поблескивали стреляные гильзы и битое стекло. Райка остановилась, сказала:

— Прибраться надо.

Вытащила из-под сиденья какой-то огрызок веника, которым, должно быть, шкворневский водитель чехлы от пыли отряхивал, и стала сметать гильзы и стекло в кювет. Юлька помалкивала. Она теперь Райки побаивалась, и ей временами казалось, будто крыша у бабы все-таки поехала.

Закончив эту самую «уборку», Райка вновь села за руль, закурила и сказала вполне трезвым голосом:

— Рассказать, за что я этого Ваську?

— Может не стоит? Опять разволнуешься…

— Нет, все. Больше не психую, честно! Мне просто надо это все сказать, я это три года в себе носила, понимаешь? Олегу только не говори, ладно? Пусть между нами, девочками, останется…

— Конечно, зачем ему знать… Тебя ведь насиловали, да?

— Не так все просто, Юленька… Он, Васька этот, Хряпов по фамилии, за мной ухаживал. Я тогда еще в магазине работала. Здесь, в «Липочке». А в магазине все мужики, кому бутылку надо, комплименты говорят. Ну а они вообще часто появлялись. Машина эта, которую мы сожгли, совсем новая была. Хихикали, чего надо брали, денег не платили. Все ж знали, что они бандиты, кому охота связываться? Но вообще-то не хамили, не помню такого. В общем, я стала замечать, что Васька этот все больше на меня глаз кладет. Страшно, конечно, стало. Но он мне то букет привезет, то духи, то набор конфет, то шампанское за пятьсот тыщ…

— Чего не дарить, на ворованые-то! — вздохнула Юлька, которой никто, даже Механик, никогда ничего такого не дарил.

— Я тоже про это думала… Даже тогда. Не девчонка ведь была. А все равно подумала: чего терять-то? Пока еще не состарилась, надо крутануть на всю катушку. Ну, и крутанула. Не совру — недели две не жалела. Слов красивых на пять лет вперед наслушалась. Ну и всего остального — тоже, от души запаслась. Видела ведь, он же здоровенный был, да и на морду ничего. На руки меня поднимал запросто. И кружил, кружил…

— Ты его что, любила, что ли? — сильно посерьезнела Юлька.

— Почти что. А может — и уже. Самое главное — мне кажется, что и он меня любил. Вот…

— Ни фига себе! — изумилась Юлька. — Такая любовь — и…

— Не знаю… Понимаешь, он ревнив был до ужаса. Сказал — на танцы не ходи. А что у нас тут, в деревне, еще придумать можно? Не сидеть же дома с бабками? Взяла да и пошла. Даже, если и заложат, думаю, не убьет же он меня?! Ну, даже если и по морде надает — не до смерти же…

— И чего, застучали тебя?

— Стерва одна сообщила. Наша же, магазинная… Я оттуда и ушла поэтому. Иначе б зарезала ее, точно… Короче, приезжает как ни в чем ни бывало, нарядный, с букетом алых роз. И говорит: «Решайся, Раиса, поедем заявление в загс подавать!» Я аж оторопела. Думаю: а что я теряю? Бандит так бандит, лишь бы мужик хороший был. Ничего, блин, не заподозрила, ничегошеньки! Нарядилась в самое лучшее, накрасилась, брови выщипала… Сели в ту самую «Тайгу». С ним шофер был этот же, Вельвет. Поехали в райцентр. Всю дорогу — прямо щебетал, а не говорил. И про то, какой дом будет, и про машины, и про то, как в Анталью поедем… Всему верила! От и до!

— И чего вышло? — с содроганием в душе спросила Юлька, предчувствуя какую-то ужасную развязку.

— Ну, Вельвет этот вдруг говорит: «Слышь, Васек, забыл сказать, что тебя просил Мишка заехать…» Или Гришка, уж забыла. Хряп, гад этот, мне сказал: «Извини, Раечка, сейчас заскочим ненадолго, как раз по пути». Ну и свернули, заехали в какой-то двор. Васька говорит: «Не надо тебе тут одной в машине сидеть, еще шпана пристанет. Пошли с нами». Пошла. Спустились в какой-то подвальчик, там все чистенько так, не то сауна, не то качалка какая-то. Он меня на диванчик усадил, журнал мод какой-то дал, дескать, выбирай платье на второй день свадьбы. А сам с Вельветом ушел куда-то. Минут через пять подошел парень, говорит: «Извините, мне тут надо прибраться, пройдите вон в ту дверь, там тоже посидеть можно». Я и вошла. А там лестница еще ниже ведет. Щелк! — и дверь за мной захлопнулась, и свет погас. Ни черта не видно. Я к двери, а меня сзади схватили… Рот залепили, мешок на голову и вниз сволокли. Привязали к чему-то… И такое началось!

— Ты лучше затормози… — опасливо попросила Юлька. — А то еще вылетим! Не жми так со злости.

— Ладно… — Райка остановилась, немного не доехав до ближней дороги в Стожки. — Доскажу, тогда поедем, немного осталось. В общем, сперва кто-то незнакомый говорит: «Тебе, сучка, сказано было на танцы не ходить? Почему пошла? Трахнуться захотела?! Ну, сейчас натрахаешься до потери пульса…» И платье начинают на мне даже не рвать, а ножницами стричь на куски. Самое лучшее взяла, дура! Ну а потом… В общем, поимели меня во все места. Человек пять, а то и больше. Мне не до счета было. По двое хватали, спереди и сзади… И не просто так, а чтоб больнее сделать… Бутылку вставляли, свечку, колбасу, кажется. Потом пороть стали, не знаю чем, то ли проводами, то ли шлангами какими-то. Вся в полосах была, крест-накрест, от плеч до пяток. Мало показалось — они меня еще и обоссали, так зажгло от соли — жуть! И на лицо, и на волосы… Вонь страшная. Под конец бутылку водки в рот влили насильно. Дальше не помню, очнулась в милиции. Говорят, нашли в дымину пьяную… И хрен чего докажешь. А баба одна, лейтенант, мне посоветовала по-дружески забыть все это дело. Вот так… Ну а потом Дзобладзе говорит: «Я тебе хорошее место найду в городе. Потом, глядишь, квартиру получишь…» За натурный расчет. Место нашел, не обманул…

— Да-а… — У Юльки разум возмущенный кипел. — Я-то думала, чего ты так озверела!

— Злоба взяла, когда увидела, что Ваське опять повезло. Всех убили, а он живой. Живым его надо было сжечь! Погорячилась, пристрелила… Ладно, поехали, хватит трепаться!

Еще раз без проблем проскочили через Самсоново, добрались до Стожков. «Чероки» стоял на месте, Механик в нем похрапывал, куры спали в коробке, кролики ворочались.

— Олежка-а! — Юлька осторожно потрясла Механика за плечо. — Проснись!

— Е-мое! — встрепенулся Механик. — Я что, спал?

— Немножко, — улыбнулась Райка. — Сейчас заправим «Чероки» и поедем. Сможешь вести?

Еремин стряхнул остатки сна, высунув голову под дождь.

— Спешить надо! — сказал он. — Запросто может мост снести, если воды прибудет.

Заправили «Чероки», Механик развернулся и покатил вперед. К нему пересела Юлька, чтоб разбудить, если вдруг заснет. Райка поехала следом на «Паджеро», бросив прощальный взгляд на родной дом, с остатками картошки и банок в подвале.

Все прошло по отработанной схеме: Механик проехал на тяжело груженном «Чероки» по брусьям, вернулся обратно и перегнал «Паджеро» с Райкой. И в первый, и во второй раз он отчетливо ощущал, как эти самые брусья шатаются. Немудрено, льда накопилось больше чем достаточно, и прибывавшая от дождя вода все сильнее давила на шаткие опоры. Не успел Механик отъехать от моста на десяток метров, как послышался звучный треск, и опоры вместе с брусьями с грандиозным плюхом упали в воду.

— Батюшки! — вырвалось у Райки, когда она увидела, как вздувшаяся речка со страшной скоростью уносит на стремнине обломки моста. — На пару минут запоздали бы — и хана!

— Стало быть, Бог за нас, — с легкой иронией сказал Механик, внутренне поежившись. — Зато теперь, пока вода не спадет, можно жить спокойно. Разве что с вертолетов десант высадят…

Благополучно добравшись до своего недоделанного коттеджа, взялись за разгрузку. Вероятно, тому, кто некогда проектировал и строил начальственную дачу, и в страшном сне не снилось, что в одной из ванных на первом этаже будет оборудован курятник, а в другой — крольчатник. И что в туалете на втором этаже будут хранить муку и сахар, а настоящий туалет будет в подвале, где элементарно выкопают яму и перекроют ее дощатым щитом с прорубленной топором дырой. Все эти добрые дела Механик еще успел совершить перед тем, как вновь почуял усталость. За окном уже было светло, когда он улегся в кровать, составленную из двух солдатских коек, застланных матрасами поперек, где уже сопели на подушках без наволочек соорудившие это лежбище дамы. Само собой, Механик залег туда, пробравшись в серединку и совершенно не желая ничего, кроме сна.

Рассказать о том, как протекала поездка за бензином, Юлька и Райка не успели. То, что от них пахнет как-то не так, Механик заметил, но особого значения тому не придал, потому что за многие годы бомжовой жизни обоняние у него сильно притупилось.

В общем, Механик заснул и не мог слышать, как в недостроенном подземном гараже, куда он поставил «Чероки» и «Паджеро», в пластиковом пакете нервно хрюкает невыключенная рация:

— Хряп, отзовись, мать твою за ногу! Басмач на приеме…

ПЕРВОЕ ЗАНЯТИЕ В ЦТМО

Никита все выполнил, как учили. Прибыл на указанную улицу, прошел через подъезд, выбрался во двор и сел в микроавтобус с тремя галочками на ветровом стекле. В микроавтобусе, кроме него и водителя, находилось еще два паренька интеллигентного вида, одетых в стиле «яппи», «young professional». То есть так, будто им предстояло наниматься на работу по меньшей мере в «Инкомбанк». Соответственно, Никита показался им одетым непрезентабельно, и они вполголоса общались только между собой, а Никите никаких вопросов не задавали. Так и доехали до ЦТМО.

У входа в здание их встретила Татьяна Артемьевна.

— Здравствуйте! Сейчас поднимемся на второй этаж. Вы, Лучников и Апанасенко, пройдете в 212 комнату, а вы, Ветров, в 222-ю.

Мадам Баринова сопроводила всех к лифту. Поднялись быстро. Господа «яппи» на втором этаже почти сразу же увидели нужную дверь и чинно проследовали туда. Татьяна Артемьевна на минуту зашла вместе с ними, оставив Никиту в коридоре, а потом вернулась и повела дальше, туда, где находилась эта самая 222-я.

Дверь находилась в тупике. Перед ней стоял дополнительный охранник, который корректно напомнил Татьяне Артемьевне, что завтра надо будет для «юноши», то есть для Никиты, выписать временный пропуск со штампиком «222».

После этого охранник пропустил Никиту и Татьяну Артемьевну в комнату. Здесь сидел какой-то спортивного вида молодой человек, одетый в синий халат, и стояло несколько компьютеров.

— Глеб, — обратилась замдиректорша к парню в халате. — Вот это наш новый студент. Исходный уровень 6798 баллов. Программа «И-двадцать три». Время занятий — три часа.

— Понял, — кивнул Глеб. — Рабочее место номер два. Садитесь, пожалуйста, за второй монитор слева.

Никита уселся во вращающееся кресло. Татьяна Артемьевна бесшумно удалилась.

— Значит так, — сказал хозяин 222-й комнаты. — Меня зовут просто Глеб, без фамилии и отчества, поэтому я их вам не сообщаю. Называть меня «товарищ преподаватель», «господин профессор», «гражданин начальник» или «ваше благородие» не следует. Вы будете работать на этом рабочем месте в течение всего периода обучения. Это очень солидный персональный компьютер, включенный в нашу локальную сеть, через которую можно выйти в глобальную сеть INTERNET и все иные сети, которые имеются на этом свете. С помощью этого компьютера вы будете проходить курс ускоренного обучения иностранным языкам. За последующие 24 дня вы должны будете овладеть разговорным английским, научиться переводить тексты без словаря с английского на русский и наоборот, а также составлять письма и документы на American English…

— То есть я буду, собственно, не английский, а американский изучать? — спросил Никита.

— И тот, и другой, в принципе. Просто я о ближайшей программе докладываю. А вообще лишние вопросы задавать не стоит. Времени у нас не вагон. На ознакомительную часть выделяется всего полчаса. Переберем лимит времени — не уложимся… Итак, сейчас вы видите перед собой экран монитора, на котором светится так называемая «Анкета студента ЦТМО»…

Действительно, на экране было изображено нечто вроде анкетного бланка.

— Сейчас вы самостоятельно впечатаете ответы на вопросы анкеты, а затем я объясню, зачем это нужно.

Никита одним пальцем стал нажимать на клавиши, заполняя эту самую анкету, и то, что он выстукивал, печаталось курсивом:

АНКЕТА СТУДЕНТА ЦТМО

1. Фамилия: Ветров

2. Имя: Никита

3. Отчество: Сергеевич

4. Год рождения: 1974

5. Месяц (арабской цифрой): 08

6. Число: 23

7. Исходный уровень: 6798

— Прекрасно, — похвалил Глеб. — Теперь нажмите ENTER.

Никита нажал. Компьютер пожужжал, пискнул и мигнул экраном. Анкета исчезла, зато возникла надпись крупным шрифтом, белым по красному:

YOUR CODE: 679823081974

Save in your own memory!

— Надпись поняли? — спросил Глеб. — «Сохраните в вашей собственной памяти». То есть записывать этот код не следует. Это мера обеспечения конфиденциальности информации. Дело в том, что ваше обучение носит экспериментальный характер, методика является нашей производственной тайной и пока широкому распространению не подлежит. Соответственно мы не заинтересованы, чтоб всякий, кому не лень, мог смотреть то, что записано на жестком диске, а тем более, чтоб этот некто скачивал с него наши программы и записи тех заданий, которые вы будете выполнять по ходу обучения. Место № 2, как я уже сказал, за вами закрепляется на весь период обучения. Никто, кроме вас и меня, в машину входить не будет, поэтому тут же должен сообщить, что при включении компьютера появляется надпись «CODE». Тот, кто включил машину, должен в течение 15 секунд набрать правильный код. Если код не набран или набран неправильно, компьютер автоматически выключается. Можно, конечно, его вновь включить, но если вы не знаете все 12 цифр кода, то будете мучиться до скончания века.

— Самому бы запомнить… — хмыкнул Никита.

— Вот это, как раз, очень просто. Надеюсь, вы уже сообразили, что код составлен на основе вашей анкеты. Вновь запомнить надо лишь четыре первые цифры — 6798, баллы высчитаны по результатам вашего вчерашнего тестирования. А все остальное, то есть число, месяц и год рождения, каждый человек обычно хорошо помнит с детства. Главное, не забывайте, что август надо отображать, как «ноль восемь», а не просто восьмеркой. Это чаще всего путают поначалу. А 6798 запомнить легко: четыре цифры начиная с шестерки шли подряд, но девятка с восьмеркой места попутали. Ну, теперь опять жмите ENTER!

После нажатия клавиши монитор написал:

CODE ON DUTY!

Will you be training any time?

yes no

Press 1 or 0 please!

— Нажмите «yes», — посоветовал Глеб. — To есть единичку. Мне кажется, что клавиатурой вы не больно ловко владеете, а за 15 секунд надо сделать 12 нажатий на клавиши.

Никита так и сделал. Появилась пульсирующая надпись:

TRAINING

CODE: — — — — — —

0.00 sec

Press any key when ready

— Как только нажмете, надпись перестанет мигать, а вместо нулей пойдут цифирки, — пояснил Никите Глеб. — Успеете набрать код за 15 секунд — молодец, нет — начнете сначала. Ну, готовы?

— Вроде бы… — вздохнул Ветров.

— Нажимайте любую клавишу.

Никита нажал. Сразу после этого появились цыфирки «0.01 sec», и начали быстро меняться. За 15 секунд Ветров сумел настучать только 10 цифр. Появилась надпись:

TRY AGAIN!

Пришлось еще раз попробовать. Никита потрудился на совесть. Лишь с пятого раза удалось добиться нужного эффекта. Снова появилась надпись с «yes» и «no», после чего Глеб снова заставил нажать «yes» и еще раз проверить беглость пальцев. И в этот раз не с ходу получилось — только с третьей попытки.

— Ничего, — подбодрил Глеб. — Помучитесь — научитесь! К сожалению, времени на тренировку больше нет. Нажимайте «no».

Никита подчинился, и на экране возникло слово «CODE» и после него 12 прочерков. Как ни странно, на сей раз удалось с ходу нащелкать это самое 679823081974.

Компьютер похрюкал малость, а затем показал некое приветствие:

WELCOME MR. VETROV!

— Теперь надо надеть шлем виртуальной реальности, — сообщил Глеб.

Шлем, похоже, был сделан на базе мотоциклетного. Никита сразу почуял, что это не стандартная продукция уважаемых фирм дальнего зарубежья, а нечто специфически ЦТМО-шное. Очень может быть, его лично этот самый Глеб и конструировал.

— Затяните покрепче подбородочный ремень, — потребовал он, — ровно на столько, чтоб можно было говорить…

Конечно, он сам проверил все и завершил подготовку Никиты к работе, опустив ему на глаза нечто похожее на рыцарское забрало, только в том щели имелись, а это глаза закрывало наглухо. Перед ртом у Никиты, на дужке такой, как у телеоператоров и летчиков, был расположен микрофон.

— Внимание! — донесся голос Глеба из наушников, вмонтированных в шлем. — Откиньте голову на подголовник кресла. Руки — на подлокотники. Ноги — на подножку. Включаю…

Щелк! — и Никита оказался как бы перед дверью, на которой светилась та же надпись, что и на экране компьютера: «Welcome mr. Vetrov!» Эта самая дверь как бы находилась в начале коридора. Стены коридора были светло-зеленые, а дверь розоватая. От Никиты до двери в этой самой виртуальной реальности было немногим более двух метров. Комната, компьютер, Глеб, вообще вся окружающая обстановка попросту исчезли из виду. Звуки долетали только из наушников, и ничего, кроме того, что говорил Глеб, Никита не мог слышать. Из пяти чувств, позволявших ощущать мир как он есть, Ветрову оставили три. Точнее, два, потому что на вкус он ничего попробовать не мог. Работали осязание и обоняние. Лишь с их помощью Никита получал информацию, что на самом деле сидит все в том же кресле и никуда не выходил из этой самой 222-й комнаты.

— Никита, — спросил Глеб, — что вы видите перед собой?

— Кажется, дверь с надписью… Как на мониторе.

— Произнесите ее вслух.

— Уелкам мистер Ветров! — послушно прочитал Никита.

— Прекрасно. Теперь расслабьтесь и сконцентрируйте внимание… Вы не ощущаете ничего, кроме того, что видите и слышите. Постарайтесь не отвлекаться на то, что вы обоняете и осязаете, — Ветров заметил, что голос Глеба стал звучать как-то необычно, по-гипнотизерски, что ли. — Вы выполняете все мои распоряжения. Я руковожу, вы подчиняетесь… Повторите.

— Вы руководите, я подчиняюсь, — произнес Ветров.

— Сейчас перед вашими глазами появится крестик, вроде знака «+». Видите его, Никита?

Действительно, на фоне виртуальной двери замаячила какая-то неясная фигурка, очень размытая.

— Вижу что-то расплывчатое, — сообщил Никита. — И немного двоится.

— Вы видите плюс. Сфокусируйте взгляд, надо, чтобы вы четко видели плюс, — в голосе Глеба уже явно слышались «кашпировские» нотки.

Никита знал, как навести на резкость бинокль или подзорную трубу, но как проделать то же самое с собственными глазами? Там ведь нет всяких там окуляров-тубусов. Чего крутить и передвигать — неизвестно. Правда, он вспомнил занятную картинку, которую приобрел несколько лет назад в подземном переходе. При первом взгляде на нее она выглядела как хаотическое нагромождение черно-серо-белых пятен. Однако, если некоторое время подвигать эту картинку взад-вперед перед глазами, можно было поймать точку, с которой хаос пятен виделся как довольно четкое и объемное изображение Спасской башни Кремля.

Хотя двигать изображение в очках Никита не мог, он тем не менее, едва вспомнив о «волшебной» картинке, тут же увидел этот самый плюсик, о котором вещал Глеб. И очень четко, прямо как перекрестье оптического прицела. Но самое странное состояло в том, что Глеб об этом откуда-то узнал, хотя Ветров ему об этом не докладывал.

— Вы сфокусировали зрение и увидели крест, — произнес Глеб констатирующим тоном. — Теперь вы можете открыть виртуальную дверь. Под надписью на двери вы видите маленький кружок. Движением глаз совместите крест с кружком.

Никита совместил. Послышалось нечто вроде известного детского звукоподражания щелчку замка — «чик-трак!», произнесенного женским голосом. Дверь исчезла, а вместо нее возник вытянутый зал, со стенами какого-то полупрозрачно бежевого цвета. На стене, противоположной от «входа», переливалось оранжево-алыми оттенками нечто вроде вывески: «Е-23 programme». В стенах зала — хотя он не выглядел огромным — было 24 двери, не считая той, через которую сюда «вошел» Ветров. Над каждой из них теми же оттенками, что и вывеска, горели и переливались номера от 01 до 24, расположенные по часовой стрелке. Таким образом, слева от «входной» двери располагалась дверь № 01, а справа — № 24.

— Поверните голову в сторону двери 01! — распорядился Глеб. — Совместите крест с точкой!

Когда Никита проделывал эту операцию, он как-то непроизвольно почувствовал, будто Глеб отдает свои команды не сидя совсем рядом в этой самой 222-й комнате, а из какого-то дальнего-далека, чуть ли ни с другой планеты. Точнее, это Никита находился на другой планете, а Глеб руководил им с Земли из какого-то ЦУПа. Тем не менее это нарастающее ощущение перехода в некий иной мир не помешало Ветрову выполнить распоряжение руководителя и услышать уже знакомое «чик-трак!», произнесенное, как ему теперь показалось, голосом Татьяны Артемьевны.

Когда дверь 01 открылась, Никита увидел впереди длинный коридор, стены которого светились нежно-розовым светом.

Более того, Ветров обнаружил, что видит самого себя, сидящего в каком-то самодвижущемся кресле типа инвалидной коляски. И эту коляску кто-то невидимый подтолкнул вперед и вкатил в начало коридора.

— Внимание! — объявил Глеб. — На подлокотниках кресла имеются две кнопки. Нажимаете обе сразу, синхронно — коляска движется по прямой. Нажимаете только правую — поворачивает вправо, левую — влево. Итак, движение по прямой. Жмите одновременно обоими большими пальцами!

Где-то в глубине сознания Никита помнил, что на том кресле, в которое он садился перед компьютером, никаких кнопок на подлокотниках не было. А на «виртуальной коляске» — были. И когда большие пальцы его рук дотронулись до кнопок, которые четко видели его глаза, то не менее реально ощутил шероховатую выпуклую пластмассу. И почувствовал упругость этих кнопок, поскольку пришлось приложить определенное усилие, чтобы на них надавить.

Коляска поехала по коридору. Не очень быстро.

— Для ускорения нажмите правой ногой педаль. Выполняйте! — скомандовал Глеб.

На сей раз Никита даже не удивился. Если насчет кнопок на подлокотниках он еще мог посомневаться, были они или их не было, как говорится, «в натуре», то насчет педалей точно помнил — их не было, имелась совершенно неподвижная подножка-скоба, вроде тех, что располагают в парикмахерских перед креслами. Тем не менее он не только нажал правой ногой на педаль, но и увидел и педаль, и собственную ногу, одетую в ботинок.

— Внимание! — предупредил Глеб. — Впереди, на полу коридора, алая черта. Не доезжая ее, надо остановиться. Для остановки нажмите левой ногой педаль торможения.

И это действие Ветров проделал с блеском. Коляска остановилась у алой черты, после чего неожиданно обнаружилось, что она выехала на перекресток.

— Правую кнопку! — приказал Глеб, и Никита покатил вправо.

Дальше оказалось еще занятнее — когда вдруг прямо посреди пола — он ничем ни от потолка, ни от стен не отличался — возник большой прямоугольный люк.

— Загляните в люк! — потребовал Глеб.

Ветров нагнул голову (в натуральной реальности или в виртуальной, это ему уже было непонятно) и по-настоящему удивился: то, что поначалу виделось как глубоченная шахта, стало смотреться как горизонтальный коридор…

— Идите вперед! — распорядился Глеб.

Ветров хотел было спросить, как это сделать и надо ли вставать с кресла, но обнаружил, что кресла уже никакого нет, и он стоит на двух ногах. Ни того кресла, в которое он садился перед компьютером, ни инвалидной коляски не наблюдалось ни сзади, ни спереди. Поэтому Никита сделал первый шаг очень осторожно, опасаясь, что тюкнется животом о стол. Но ничего подобного не случилось. Он шел по этому явно виртуальному коридору, как бы переместившись внутрь компьютера, где шахта может превращаться в коридор и, видимо, наоборот. Голова, конечно, пыталась все это объяснить, но Никитины познания в этой сфере были уж очень ограничены. Да уж, точно, тут нечто трансцендентное, если понимать под этим то же, что профессор Баринов.

Объяснение Никита все же придумал. Видимо, его каким-то образом погрузили в сон или полусон, который заставляет его мозг и прочие прибамбасы воспринимать себя внутри этой самой липовой реальности. Правда, ему еще не было ясно, какое отношение эти фокусы имеют к обучению английскому. Никита для студента второго курса знал этот язык не так уж и плохо, а потому полагал, что для него особых преамбул не требуется. Произношение отработать, словарный запас пополнить. Ну, еще потренировать, чтоб отличал Present perfect от Past indefinite. Само собой, Никита никак не думал, что его научат говорить совсем без акцента, да и вообще считал, что разговаривать по-настоящему можно научить, только отправив студента куда-нибудь в Кембридж. Все это Никита успел передумать в течение той минуты, что шел по коридору.

— Внимание! — объявил Глеб. — В конце коридора будет еще одна дверь. Пройдя через нее, вы встретитесь с человеком, который будет обучать вас английскому языку в течение этих 24 дней.

Это было тоже неожиданно. Никита предполагал, будто сам Глеб и является преподавателем, а оказывается, тут еще какой-то виртуальный профессор имеется…

Никита, хотя и не имел дома компьютера, в компьютерные игры играл, а потому считал, что знает примерно, как выглядит компьютерный человек. То есть, что человек этот, несмотря на то, что ведет себя на экране почти как живой, все же не очень похож на настоящего.

Поэтому его очень озадачило то, что он увидел, открыв эту дверь так же, как и все остальные — совместив взглядом крестик с кружочком.

Из явно искусственного, ограниченного прямыми линиями и ничем не заполненного пространства «коридора», он прошел в настоящую, ничем не отличимую от материальной, комнату. Там была мебель, книги, картины, телевизор, еще что-то. Совершенно реальные, не только видимые, но и осязаемые, даже обоняемые. Наверно, можно было и на вкус что-то попробовать, если б предложили. И, хотя насчет вкуса Никите так и не удалось удостовериться, запах он чувствовал точно. Даже сразу мог бы сказать, что это не российский запах, а явно импортный какой-то. Наконец, комната была не сама по себе. Она явно принадлежала не то вполне настоящей, не смоделированной квартире, не то даже целому дому. Причем, двухуровневому, как минимум. Прямо напротив двери, через которую вошел Никита, была еще одна, уже совсем обычная, за которой виднелась другая комната и просматривалась лестница, ведущая куда-то наверх.

Из этой самой двери навстречу Никите вышел белозубый — вовсе не оттого, что «дирол» с ксилитом и карбамидом употреблял, а потому, что имел средства на фарфоровые протезы — господин лет сорока.

— Good afternoon, mister Vetrov! — сказал он, приветливо улыбаясь. — Меня зовут Генри Стюарт. Я не принадлежу к потомкам королевской династии Стюартов, мой дед был слесарем, отец преподавал в школе, а я — профессор частного университета. Нам предстоит с вами общаться в течение 24 дней, считая сегодняшний, и полагаю, что этого хватит для того, чтоб вы смогли наилучшим образом овладеть английской и англо-американской разговорной и письменной речью.

Никита почти сразу же уловил одну странность. Вроде бы этот самый Генри, который не только имел «королевскую» фамилию, но и «королевское» имя (правда, популярное в другой английской династии — Тюдоров), произнес на родном языке только первую фразу. Дальше он, судя по тому, что Никита все понимал, говорил по-русски. Однако Ветров, чуть присмотревшись, увидел, что артикуляция губ у англичанина, несомненно, нерусская. Конечно, Никита не был глухим, которые умеют «слушать глазами», но все-таки достаточно внимательным, чтобы отличить хотя бы самое бросающееся в глаза. То есть заметить, допустим, что Стюарт произносит не «двадцать четыре», a «twenty four». Но мозг Никиты воспринимал английскую речь как русскую…

— Сегодня наш первый, ознакомительный урок. Сначала я просто расскажу вам о том, как будут проходить наши занятия, а потом вы расскажете мне о себе.

Итак, на протяжении этих 24 дней вы будете изучать как классический английский, так и его американский вариант. Вам не придется штудировать грамматику по учебнику, корпеть над словарями, выполнять письменные домашние задания. В конце этого урока вы получите от меня две условные книги. Поскольку наша встреча происходит в виртуальной реальности, эти книги лишь символы архивированных файлов, содержащих достаточно большой объем информации. Получив их непосредственно в память, вы в течение нескольких секунд обретете самые полные знания английской грамматики, а также словарный запас примерно в 200 тысяч слов. В течение последующих 23 уроков эти сведения будут постепенно разархивироваться в вашем мозгу и воспроизводиться по ходу тематических бесед. Каждый из уроков будет посвящен определенной теме, охватывающей какую-либо из сфер человеческой деятельности. Именно поэтому наша программа называется «E-23» — «English-23», программа изучения английского языка 23-темная. У вас есть ко мне какие-то вопросы?

— Есть, — кивнул Никита. — Как получается, что вы говорите по-английски, а я вас понимаю по-русски?

— В данный момент осуществляется так называемый нейроперевод. То есть английская речь автоматически переводится компьютером на русский и транслируется вам непосредственно в мозг, минуя слуховые рецепторы. Детали этой технологии составляют коммерческую тайну профессора Баринова.

— Еще один вопрос, извините за нескромность. Вы реально существующий человек или виртуальная модель?

— Вполне реальный.

— И вы сейчас находитесь в ЦТМО?

— Нет. Я нахожусь у себя дома в Лондоне. Мы с вами встречаемся через INTERNET в виртуальном пространстве. Как и вы, я в настоящее время сижу перед компьютером со шлемом на голове. А визуально нас представляют друг другу достаточно точные модели.

— Их невозможно отличить от настоящих людей, — заметил Никита.

— Высокое качество техники! — улыбнулся Генри Стюарт. — Еще есть вопросы?

— Больше нет.

— Тогда постарайтесь как можно подробнее рассказать мне свою биографию.

— По-русски?

— Безусловно. Это поможет вашему оператору определить нужные режимы для дальнейшей работы.

Никита начал рассказывать…

ВЕСЬМА СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР

Пока Никита опробовал на себе трансцендентные методы обучения, находясь в виртуальном пространстве, в реальном мире, и совсем неподалеку от него, Сергей Сергеевич Баринов вел дружеский, но весьма серьезный разговор с Булочкой, накануне появившейся в Москве. Естественно, что беседа началась с подробного изложения ситуации, которая сложилась в областном центре после того, как Крюк со товарищи взлетел на воздух.

— Значит, говоришь, что информация о готовящемся против него нехорошем мероприятии у Крюка была? — задумчиво спросил профессор.

— Да. И можно считать, своевременная, — подтвердила Светка. — Я сама слышала звукозапись, которую сделал в «Кахетии» стукачок Крюка. Они погорели на том, что поверили в нее от и до. Там было сказано, что минировать «мерс» будут непосредственно перед передачей Крюку, то есть в ночь с воскресенья на понедельник. А на самом деле, очевидно, заминировали в ночь с субботы на воскресенье.

— А этот самый стукачок не мог быть «двойничком», а? — предположил Сергей Сергеевич. — Его нельзя как следует поспрашивать?

— Насчет этого мы подумали. Но он исчез. Как и Шкворень. И куда испарились — непонятно.

— Ну, насчет Шкворня можно догадаться, что он исчез на время. Когда власть переменится и придет тот губернатор, на которого ставят московские хозяева Шкворня, он выползет. А паренька, который прослушивал, скорее всего раскололи и убрали. Опаснейший свидетель.

— Пленка-то осталась…

— Очень хилое доказательство. Упрутся и скажут: а мы шутили! Кроме того, Коня и Шкворня еще надо найти. Конь, как посредник и довольно дешевая фигура, может отправиться, как выражались первобытные люди, «в места, богатые дичью», то есть на тот свет. Между прочим, и Шкворень фигура не Бог весть какая незаменимая. Особенно перед лицом тех, кто его нанимал. Запросто могут выкинуть этого валета из своей колоды. Потому что он им сам по себе уже не нужен. А этот Ерема вообще, по твоим словам, «личность секретная, вида не имеет», как поручик Киже. Где его искать и откуда он Коню известен, будет очень не просто выяснить. К Царцидзе вообще без толку обращаться. Наверняка упрется и скажет, что всех троих вообще не видел и ни о чем таком не знает. Конечно, если его будут допрашивать с соблюдением норм международного и российского права. То есть для официального судебного преследования дело бесперспективное.

— Ну, моему Кнышу на эти нормы, в принципе, наплевать, — заметила Светка. — Он не прокурор.

— Справедливо, только вот какой из него сыщик, это тоже вопрос. К тому же сосредоточиваться на поиске Шкворня я не советую. Потратите массу времени, а найдете труп смердящий. Сейчас самое главное — навести порядок в своих стройных рядах. Причем заниматься тебе этим придется отсюда, из ЦТМО. Переселишься сегодня же в нашу гостиницу, будешь тут жить постоянно и безвылазно. Наверное, вместе с Люсей. Ты сейчас на своей подмосковной даче остановилась?

— Да.

— Так вот, там тебе торчать не следует. И даже возвращаться туда сегодня не стоит. Останешься здесь, на территории поселка ЦТМО.

— Это почему, интересно? — нахмурилась госпожа Булочка.

— Потому что здесь ты в полной безопасности. Чтобы организовать на нас наезд, надо иметь минимум мотострелковый батальон со штатной техникой и вооружением. Твои основные деньги крутятся в наших структурах. А хлебо-булочные дела, я думаю, вряд ли кого-то всерьез заинтересуют. Но вот исходя из истории с Крюком могу догадаться, что за свое здоровье в родном городе тебе стоит поволноваться. Московские хозяева Шкворня, если между твоими коллегами по «Чик-чириковскому соглашению» начнутся разборки, постараются свести тебя на нет в самом прямом смысле.

— А что это за ребята?

— Внешне очень милые и приятные, интеллигентные по внешности, но такие зубастые, что возиться с ними трудно. Сама ты с ними не разберешься.

— Ну кто конкретно? Коптевские, люберецкие, солнцевские?

— Нет, это не тот уровень…

— Еще крутее?

— Видишь ли, тут даже этот термин «крутость», пожалуй, не подходит. Здесь объединение многочисленных контор, банков, фирм, наших доморощенных и иностранных. Легальный и нелегальный, большой и малый бизнес переплелись, как гадюки по весне. Даже, пожалуй, не переплелись, а срослись, как сиамские близнецы. И у них разговор идет не об областях, а о странах, может, даже о континентах. В вашей конкретной области они, строго говоря, не с тобой борются, а со мной. Потому что в прошлом году, когда мне удалось взять под контроль вашего губернатора, я им крепко перешел дорогу. И ваши разборки с Хрестным носили, так сказать, плановый характер.

— Это я еще тогда понимала. Только не знала, что это война таких больших людей…

— Точнее, грызня чудовищ-монстров, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Очень хорошо, что ты и тогда ничего об этом не знала, и сейчас не имеешь полного представления о масштабах этой заварушки.

— Так как же мне все-таки не дать поссориться браткам, если я буду здесь, у вас, а они там, где на них наверняка много всякого влиять будет? И как им втолковать, что надо остыть и не хвататься за то, что от Крюка в наследство осталось? Особенно, допустим, Шуре, Вите, Лехе? Они и так уже намекали, что, мол, иди в декрет и не путайся под ногами… Дескать, полгода ты нами вертела — и достаточно. А помимо дележки нового, у них еще и старых счетов сверх меры.

— Вот об этих старых счетах ты мне должна дать подробную информацию. Потому что те самые «московские друзья» Шкворня, наверняка постараются их как следует использовать. Стравить Басмача с Пензенским, Бегемота с Казаном, науськать Кузю на Веню…

— Веню с Кузей и науськивать не надо. Они и так готовы друг другу горло перегрызть. Но я предупредила: если заведетесь, накажу обоих. Вот от страха они и держатся. Правда, регулярно друг на друга стучат. Мне, естественно. Иногда напрямую, иногда через Кныша.

— Полезное обстоятельство. Хотя, вообще-то, я бы на твоем месте одного из них вывел за штат. Очень неустойчивое равновесие в этом самом «Прибое». Вальтя Балясин был надежнее, Царствие ему небесное.

— Вальтю не вернешь, Сергей Сергеевич. А «Прибой», по-моему, теперь не имеет решающего значения. К Бузиновскому лесу мы теперь потеряли интерес. Но все-таки, как же нашу братву остужать с такой дистанции? Они ведь, если и будут звонить для консультаций — хотя, извиняюсь за грубость, этого еще хрен дождешься! — то на дачу. И что будут отвечать мои здешние? «Нету Светланы Алексеевны, уехала неизвестно куда» — вот что они ответят. А что подумают наши областные? Слиняла Булочка. Села на самолет — и фьють! — за кордон СНГ, далеко и надолго. А это значит, что они почуют: руки развязаны, проблем нет, будем решать вопросы так, как Бог на душу положит… Кстати, и мою контору могут по нечаянности разнести. Особенно, если подумают, что с общаком областным возникли неясности.

— Справедливо, — кивнул Баринов. — Но ничего такого не будет. Потому что у тебя будет отличная связь прямо отсюда. А кроме того, я пришлю к твоему Кнышу небольшую группу своих ребят из службы безопасности ЦТМО. Очень разносторонние специалисты. От тебя потребуется одно: чтоб твой Кныш их хорошо принял, оказал поначалу самую необходимую помощь, а потом, главным образом, не мешал им работать. Поэтому, как только поселишься в гостинице и будешь проверять, как наш телефон работает, сразу же звони Кнышу. Группа прилетит уже сегодня к вечеру, так что пусть готовится. Точное время я тебе попозже скажу.

— Ну, телефон есть телефон — ясно, — сказала Светка настырно. — Это техника. Надо еще знать, что по этому телефону сказать хотя бы Вене с Кузей, не говоря уже о более солидных…

— Сказать надо вот что: комиссии, которые понаехали к вашему Главе, проработают еще два дня, не больше. Потом их отзовут, а дело, возбужденное насчет подрыва Крюка, дальше раскручиваться не будет. Однозначно сказать братве, что контора Крюка уходит к тебе под «крышу», а система Шкворня делится между всеми остальными участниками вашего «Чик-чириковского соглашения», условно говоря, по числу «едоков», то есть по числу активных стволов. На меня ссылаться не надо, постарайся нагнать побольше туману, но от тебя твои мальчики должны услышать твердый и уверенный голос. Как только комиссии отвалят, а дело перестанет раскручиваться, они тебя зауважают пуще прежнего.

— Ваши бы слова да Богу в уши.

— Не беспокойся, именно так все и будет. В принципе, если твоим ребятам покажется мало конторы Шкворня — можешь пообещать им и всю систему Крюка. Кроме одной точки — объекта на улице Партизанской.

— Догадываюсь… — кивнула Светка. — А с бумагами по поводу его приватизации мороки не будет?

— Не будет. Струмилин, царствие ему небесное, очень аккуратно все готовил. А подписывали другие, которые уже сейчас готовы любые деньги заплатить, чтоб все было признано законным и не подлежащим пересмотру.

— Был бы у меня сейчас Бузуновский клад, — вздохнула Светка, — отдала бы его вам в полном объеме только за то, что умеете успокаивать.

— Кстати, а что молодчик, который сумел вас облапошить с этим кладом, нигде не засвечивался? Конечно, кладоискательство — бизнес неверный, но ведь здесь, кажется, что-то солидное было. Я лично мог бы поддержать твои поиски.

— Извините, Сергей Сергеевич, — нахмурилась Светка, — из какого процента?

— Тебя это уже волнует? — усмехнулся Баринов. — Хотя эти 350 килограммов где-то гуляют?

— Ну, всегда лучше знать, что почем обойдется… Может, у вас уже есть какая-то информация?

— Нет, я этим специально не занимался. Просто оповестил кое-кого насчет возможности поймать этого типа на сбыте. Пока мне совершенно ясно, что в Москве этого самого Еремина Олега Федоровича нет. Личное дело я нашел, да и вообще узнал все, что можно узнать из документов. Вояка, прошел Афган, был старшиной роты, командиром взвода БМР, несколько раз награжден за боевые подвиги. Неоднократно подрывался, получал ранения и контузии. Вместе с тем взысканий за нарушения дисциплины, особенно по части спиртного, тоже — вагон и маленькая тележка. За драку с сослуживцем — подробностей не знаю — был снижен в должности до командира машины. Это будучи старшим прапорщиком по званию, между прочим. Ну, и судимость нашлась — упер списанный двигатель и продал колхозникам. Но явно не стал блатным, классический «мужик» по лагерной терминологии.

— Только режет и шмаляет напропалую… — хмыкнула Светка.

— Наломал руки, видно. Впрочем, не знаю.

— Так вы что, Сергей Сергеевич, всех барыг оповестили, что ли?

— Во-первых, я никого и ни о чем не оповещал. Просто сообщил, что один из моих друзей за рубежом коллекционирует восточный антиквариат, и если будут какие-то интересные поступления, то пусть проинформируют. А во-вторых, речь идет не о примитивных барыгах, типа того, которого угробили Есаул и Механик, а о настоящих экспертах, которые, хоть и не очень афишируют свою работу, пользуются большим спросом в кругах, так сказать, «любителей прекрасного».

— И все равно, Сергей Сергеевич, по-моему, это лишнее… Эти эксперты наверняка знают всех коллекционеров, в том числе и зарубежных.

— Не надо быть перестраховщицей. Они знают всех коллекционеров, но они не знают всех моих друзей. А среди них, между прочим, даже арабские шейхи имеются.

— Вы все-таки не сказали, какой процент с меня потребуете, если найдете…

— Никакой. Ты же мне отдала бесплатно красные папки этой немки.

— Смеетесь, Сергей Сергеевич! Бумажки какие-то — и драгоценности.

— Ничуточки. Эти папки стоят гораздо больше, чем тебе кажется. Они миллиарды долларов стоят, а ты бесплатно отдала.

— Что-то с трудом верится. Полста лет лежали, никто не искал — и вдруг такую цену обрели!

— А вот представь себе. Не искали их лишь по той простой причине, что не знали об их существовании. Никого из тех, кто был хоть как-то осведомлен об их наличии, к 1945 году в живых не осталось.

— Кроме будущего генерала Белкина? Ныне тоже покойного?

— Да, и двух из трех девушек, которые были на острове. Одна из них еще жива. Ей 80 лет, и она живет в Новосибирске в доме для престарелых, Евдокия Громова, бывшая Дуська-летчица.

— Погодите, погодите… — взволновалась Светка. — А у нее, случайно, нет внучки или правнучки по имени Юля?

— Не уточнял, по правде сказать. А ты что, знаешь такую даму?

— Лично не встречалась, но знаю, что с Механиком, то есть с Ереминым, когда мы его упустили в Москве, уехала Юля по фамилии Громова. Точнее, он ее увез. Она тогда работала с нами, наводила на квартиру, где Есаул с Механиком отсиживались. А потом, когда Механик выпрыгнул, застрелил двоих наших ребят и угнал машину, оказалась у него в плену. Мы, вообще-то, думали, что он ее отвезет куда-нибудь в укромное место и убьет. Но на всякий случай решили поискать ее родню, если вдруг этот самый Еремин проявит гуманизм и ее отпустит. Ясно, что к нам возвращаться после такого шухера она не захочет, постарается домой добраться. Нашли адрес, послали парня, он сообщил, что Юлька там не появлялась, мать с отцом у нее алкаши, а бабка или прабабка живет в доме престарелых.

— Занятно, конечно, но насколько это полезно — не знаю.

— Тут есть еще одно интересное место. Никита, после того как я его вам рекомендовала, вспомнил, что вычитал в повести генерала Белкина, будто там, где я нашла красные папки, находились книги, а также альбомы Ханнелоры. Конечно, они должны были за 50 лет истлеть, но все-таки, по его разумению, хотя бы объедки от них должны были остаться. Однако шкаф был пустой, это я точно помню. Стало быть, кто-то их забрал. А Никита заметил, что там, в рукописи, Белкин очень точно цитирует немецкие подписи к снимкам. А ему тогда, в 1943-м, еще и четырнадцати не было. Он до войны четыре класса успел окончить, немецкого языка явно не знал…

— Понятно. Значит, ты считаешь, что Белкин еще раз успел побывать на острове, и эти альбомы он оттуда забрал?

— Так считает Никита. Но он и другой вариант предполагал. Например, что там побывала Зоя Иванова, которая умерла в прошлом году. Она ведь тогда, когда Дуська увезла Юрку, Клаву и Ханнелору на самолете, осталась у партизан. Могла и Дуська туда заехать, допустим, уже после войны. А у Белкина с ней, как известно из повести, были самые близкие отношения. Есть еще такое обстоятельство. В самом начале, еще до того, как встретиться с Юркой и попасть на остров, Дуська сбила немецкий самолет, а потом посадила свой «У-2» рядом с обломками в Федюлькином логу. Мертвого летчика они с Клавой обыскали и нашли фотку с немецкой подписью. Нигде дальше в повести не написано, что Юрка эту фотографию видел. А он в повести приводит подпись на обороте карточки, естественно на немецком языке. Значит, он ее видел и мог прочитать. То есть это было уже не в 1943-м году, а позже, когда он немецкий язык выучил.

— Ну, — сказал Сергей Сергеевич, — не забывай, конечно, что это все-таки повесть. Он мог придумать то, чего не запомнил. Как говорится, имел право на художественный вымысел. Но в принципе эта версия интересна, и даже очень. Если альбомы сохранились, особенно тот, где отражена ее служба в РСХА, можно будет уточнить много интересных обстоятельств.

— А все-таки, Сергей Сергеевич, отчего эти немкины папки вы так дорого цените? Заинтриговали меня, девушку… — состроила глазки Света.

— Хм… — Баринов выразительно взглянул на Булочкин живот, как бы дав понять, что девушек с такими пузами не бывает, а затем уже вполне серьезно сказал:

— Объяснить это очень сложно. Да и нужно ли? Пока, по-моему, будет вполне достаточно, если я скажу, что ты мне сэкономила очень большие деньги, которые пришлось бы затратить на исследования. Зачем тебе перегружать свою память? Гораздо лучше, если каждый будет заниматься своим делом и не ковыряться в том, где является профаном.

— Ну, я не настаиваю. Не хотите, как хотите. Могли бы и вовсе не сообщать, что они такие ценные.

— А я вот взял и сообщил, чтоб тебя позлить, — шутливо произнес Сергей Сергеевич.

— Не надо меня злить, я хорошая… — состроила гримаску Булочка.

— Ну, раз хорошая, отправляйся устраиваться в гостиницу. Основные ЦУ выданы. Тебе там отведут апартаменты — мало не покажется. Сопровождающая дама уже ждет в приемной. Все, что необходимо, получишь по первому требованию. Врач будет поблизости, Никиту тоже, если потребуется, поселим к вам. Хотя, по правде сказать, до следующего понедельника минимум это будет излишним. Уловила?

— Уловила, Сергей Сергеевич, — вздохнула Светка.

— Тогда — свободна.

РАЗВЕДКА МЕСТНОСТИ

Механик проснулся намного раньше своих боевых подруг. Сказалось то, что он несколько часов проспал в машине, пока Юлька с Райкой ездили за бензином и воевали с командой Хряпа. Тормошить их он не стал, пожалел — пусть отсыпаются, трудяги.

Конечно, сказать, что он очень рано проснулся, было нельзя. Продрых до десяти утра. Наскоро подкрепился всухомятку, хлебнул чайку, а затем решил осмотреться на местности. С учетом того, что мост снесло паводком, надо было знать, какие тут возможности, на этой лесистой горке.

Карта, затрофеенная от команды Шкворня, у Механика была. Согласно ей, горка с недостроенным поселком для начальников находилась в излучине этой самой речки, на которой с нынешней ночи уже не было моста. Название, судя по карте, у речки было смешное — Побегайка.

Однако, когда Механик внимательно рассмотрел карту, то подумал, что местные мужики дали это название, скорее всего, от слова «Побегай-ка!» Потому что небось в те годы, когда моста на ней не было, им приходилось немало бегать вдоль речки, чтоб найти подходящее место для переправы. Побегайка с трех сторон обтекала горку с обосновавшимся на ней «Призраком коммунизма», а с четвертой, западной стороны, простиралась обширная болотистая низина, заросшая мелколесьем. Болотистым был и весь восточный берег речки. А западный, то есть подножие холма, на котором стоял заброшенный поселок, был обрывистый, высокий. Ясно, что товарищи, на которых лежала ответственность за спокойствие номенклатурного обиталища, особенности местоположения горки сочли очень подходящими. Никакой злоумышленник не смог бы весной, летом или осенью подъехать к поселку иначе, чем по одной-единственной дороге, которую, конечно же, предполагалось контролировать. Ни на автомобиле, ни на тракторе, ни даже на танке. На западе танк и любая иная гусеничная машина, кроме болотохода, наверное, прочно застряла бы в болоте. А с трех других сторон дорогу технике не хуже искусственных эскарпов преградили бы обрывы.

Зимой, конечно, положение немного менялось. Болото должно было замерзать, и западные подступы к поселку становились более уязвимыми. Поэтому, должно быть, забор вокруг поселка все-таки построили.

Именно поэтому, разобравшись с картой, Механик решил начать свою рекогносцировку с западного сектора. То есть потопал через поселок в сторону болота, заодно приглядываясь, нет ли среди недостроек какого-либо более приспособленного для жизни дома, чем тот, где они уже вторую ночь ночевали. Увы, такового не нашлось. Большая часть построек, находившихся в западной части поселка, даже под крышу не успели вывести.

Время от времени Механик включал свой приборчик, интересуясь насчет радиации. На расчищенной от леса территории считало всего по 12–15 микрорентген в час, а среди деревьев — доползало до 20. Механик вспоминал рассказы Лысого и других «чернобыльцев» насчет того, что с холмов и прочих высоток дожди помаленьку смывают радиацию в низины, за исключением той, что всасывают через корневую систему деревья и кусты. Так что по идее и нынешний снег, которого в лесу было еще немало, растаяв, должен был унести с холма еще маленько всяких там кюри и беккерелей.

Когда он, пройдя примерно полкилометра, вышел на западную окраину поселка, то обнаружил, что забор с этой стороны, как и следовало ожидать, достроен полностью и не содержит каких-либо дыр, удобных для пролезания. Конечно, перемахнуть через три метра высоты забора Механик, при своем малом росте, не смог бы. Но при нем был его любимый рюкзачок, где у него лежала хитрая складная «кошка» с капроновой веревкой. Есаула бы покойного такая веревка не выдержала, пожалуй, даже Райку, а вот Механика — в самый раз.

Ловко закинув «кошку» на забор, Олег вскарабкался наверх, сел верхом на ребро бетонной плиты, отцепил «кошку» и спрыгнул уже по другую сторону забора.

Здесь уже чувствовался пологий уклон. Поблизости от забора метров на двести под гору еще тянулся лес. Снега тут было уже немного, даже земля просохла кое-где на проплешинах. Механик пошел по прошлогодней траве и хвое, обходя полоски почернелого снега, туда, где проглядывала открытая местность.

Когда он добрался вниз, то смог малость порадоваться.

Всего в полсотне метров от крайних деревьев плескалась вода. Маленькая Побегайка вышла из берегов и затопила болотистую низину, превратившись на этом отрезке из греческой буквы «w» (омега), в самую обычную русскую букву «О». Должно быть, где-то ниже по течению лед забил русло речки и запер стекающую со всех сторон воду. Соответственно она стала расползаться вширь, и сейчас пространство от подножия горки было залито водой на протяжении пары километров минимум. Причем, похоже, водичка уже поднялась на приличный уровень. Над поверхностью торчали березки, минимум на пару метров ушедшие под воду. Между корявыми ветвями плавало немало льдин, причем по тому, что они никуда не уплывали, а болтались из стороны в сторону, можно было догадаться, что течения почти нет, и паводок сойдет еще не скоро.

Механик нашел довольно длинную и прямую палку, отмерил на ней полметра, сделал ножом заметную издали затеску и воткнул в землю точно на границе земли и воды. Засек время и двинулся вдоль берега, надеясь прийти сюда после того, как обойдет вокруг острова. Ему было интересно, насколько вода успеет подняться за это время.

Обходить остров он решил против часовой стрелки, прикидывая, что примерно через полчаса дойдет до снесенного моста. Однако, протопав не более двухсот метров, Еремин вынужден был остановиться.

Не очень далеко от берега, у затопленных кустов, маячило нечто голубое, не очень четко различимое сквозь ветки. По форме это больше всего походило на дюралевую лодку-«Казанку». Поднявшись повыше на склон, откуда было лучше видно, Механик убедился: точно, лодка. Это Олега здорово озадачило. Несмотря на нынешний разлив, Побегайка в летнюю пору была мелковата даже для такого суденышка, а тем более — с мотором «Вихрь» на корме, который хорошо просматривался с той точки, куда поднялся Механик. Озадачивало и отсутствие людей. Нынче не та пора, когда, пришвартовав лодку в кустиках, можно для души окунуться в водичку. Конечно, бывают «моржи»-любители, но, окунувшись в прорубь, они предпочитают в дальнейшем отпариваться в теплой баньке. А тут ближайшая банька была только во дворе дома, где нашли приют Механик с бабами, да и ту пока не пробовали топить.

Конечно, как это всегда бывало, когда Механик видел бесхозную технику, у него зазудело. На фига эта лодка нужна, и что с ней делать потом, когда вода спадет, Олег даже не подумал. Но уж очень захотелось схапать это плавсредство, неведомо откуда сюда заплывшее, да еще и с мотором! А моторы были для Еремина страстью. Без бабы он годами обходился, пока Юлька не подвернулась, и особо ущербным себя от своей импотенции не чуял. Но если проходил месяц-другой, а Механику не подворачивался случай покопошиться в кишках у какого-либо пожирателя бензина или солярки, на него нападал натуральный сплин. При этом ему было, в принципе, наплевать, какая именно тарахтелка попадала в руки. Совсем исправная или безнадежно поломанная, дизельная, карбюраторная или электрическая, мощная или нет, знакомая по устройству или ранее не виданная. Опять же ему все равно было, что за мотор: танковый, автомобильный, мотоциклетный, лодочный, велосипедный, даже авиационный — важно, что эта композиция из железяк и прочих металлов умела урчать, тарахтеть, крутить валы, шестеренки, колеса, гребные или воздушные винты, придавая подобие жизни всяким бездушным механизмам. И если Механик видел, что где-то рядышком находится бесхозный мотор, то остановить его какими-либо рациональными возражениями было попросту невозможно.

Тем не менее до кустов, в которых находилась лодка, было метров 50, а то и больше. Механик прикинул, что даже если б у него были болотные сапоги с голенищами по бедра, пешком до лодки не дойти. Там, у кустов, ему будет по грудь, а то и по шею. «Кошку» на полста метров, пожалуй, даже могучий Есаул закинул бы с трудом, а Механику об этом и мечтать не стоило.

Прошлой зимой у Олега имелась одна штуковина, с помощью которой он перебрасывал стальные тросики с берега озера Широкое на остров — арбалет со стрелой, имевшей разрывной наконечник и хвостовик с отверстием, в которое протягивалась длиннющая суровая нитка, обеими концами привязывавшаяся к цевью арбалета. При попадании в дерево наконечник разрывался, точнее, «раскрывался», как бутон, внутри древесины, и стрела застревала намертво, так как стальные «лепестки» держали ее, словно лапы якоря. После этого один конец нитки отвязывали от арбалета и привязывали к стальному тросику, отматывавшемуся с катушки, а за второй конец нитки начинали подтягивать тросик к отверстию в хвостовике стрелы. Таким образом, конец тросика с привязанной к нему ниткой, просунувшись через хвостовик как через игольное ушко, снова возвращался на берег к Механику. Оставалось лишь примотать двойной тросик к подходящему дереву, пристроить на него ролик с крючком, зацепить за крючок карабин подвесной системы из брезентовых ремней и переехать на остров, не оставив на заснеженном льду никаких следов. То-то тогда ломали головы Серый, Маузер и Саня — ныне уже покойные сыщики госпожи Булочки!

Но сейчас нельзя было применить это устройство. Во-первых, ни одного подходящего дерева поблизости от лодки не было, а стрелять в саму «Казанку» разрывной стрелой — рискованно, можно так продырявить, что лодка потонет. А во-вторых, арбалет у Механика лежал в нераспакованных вещах, в разобранном виде. Пока побежишь за ним, найдешь, соберешь и вернешься обратно, ветер или течение может оттащить «Казанку» от берега, и тогда до нее уж точно не доберешься.

Ситуации «видит око, да зуб неймет», Механик терпеть не мог, а потому решил рискнуть. Кое-где льдины прибило почти вплотную к временному острову, и можно было попробовать, встав на одну из них и отталкиваясь шестом, добраться до лодки.

Поэтому Механик вытащил из рюкзачка остро отточенный туристский топорик, несколькими ударами срубил небольшую осинку, наскоро отсек ветки и получил прочный трехметровый шест. После этого осталось подобрать подходящую льдину. Это было вовсе не просто. Механик лишь на глаз мог прикидывать, какая из них его выдержит, а какая нет. Под словом «не выдержит» тоже понималось разное. Одно дело, если льдина просто притопится, едва Механик ступит на нее ногой: соскочил рядом с берегом, может быть, чуть-чуть набрав воды в сапоги, — и порядок. Совсем другое, если льдина его поначалу потянет, а разломится лишь тогда, когда он будет на хорошем расстоянии от берега и над приличной глубиной. Механик никогда не завидовал морякам с подлодки «Комсомолец», которые сумели искупаться в Ледовитом океане. Он предпочел бы Черное море, да и то не в апреле месяце, а хотя бы в мае.

Тем не менее, пробежавшись вдоль берега, льдину он подобрал. Правда, от этого места до «Казанки» было уже не полста метров, а верная сотня. Льдина оказалась довольно солидной — метра четыре в длину и два с половиной в ширину, что-то вроде трапеции по форме. Осторожно поставив на льдину один сапог, а затем другой, Механик неторопливо оттолкнул ее шестом от берега. Сразу после этого, когда тонкий слой воды заплеснул на льдину и стал помаленьку перекатываться у Еремина под ногами, Олегу стало малость не по себе. Сразу ощущалось, что каблуки резиновых сапог упираются в нечто очень ненадежное. Даже в прошлом году, когда во время наводнения в Бузиновском лесу Серый взял их с Есаулом и Ежиком на хлипкий плот, сделанный из крыши штабной землянки, было намного спокойнее. Тот хоть и крепко просел в воду под тяжестью четырех мужиков, но все-таки был крепко сбит скобами и гвоздями. Во всяком случае, расколоться в любой момент он вряд ли мог. Кроме того, мокрые бревна — это все-таки не так скользко, как облизанный холодной водой лед. Наконец, на том плоту можно было перевернуться лишь в том случае, если все четверо окажутся на одном краю. А на льдине каждый лишний шаг от середины к краю мог привести к холодному купанию. Когда расстояние между льдиной и берегом составило десяток метров, Механик уже проклинал себя за дурацкое и бессмысленное решение. Тем не менее, упрямо толкаясь шестом, он отплывал все дальше и дальше от берега.

Льдина плыла совсем не так, как лодка или плот, имеющие более-менее правильную форму. Опять же, Механик, балансируя на ней, не всякий раз толкался так, как следовало. Иногда нога предательски скользила, шест упирался в дно не под тем углом, и льдина, вместо того, чтобы двигаться вперед, начинала крутиться на месте или плыла куда-то вбок. К тому же здесь, над затопленным болотом, вода была отнюдь не совсем стоячая. То и дело возникали какие-то течения, которые тащили льдину вовсе не туда, куда требовалось Механику. Так что эта стометровка на льдине стоила Механику немало нервов и едва ли не больше чем полчаса времени.

Тем не менее он сумел, не искупавшись в ледяной воде, добраться до кустов, в которых застряла лодка. И сразу же почувствовал очень неприятный запах… Хоть и сносил его ветер, а все-таки вблизи нос его чуял.

Когда Механик осторожно приблизился к лодке, зацепившейся рукояткой весла за корявую ветку, и перелез на дюралевый нос, то сразу убедился, что запашок ему вовсе не чудился.

На дне лодки, привалившись лицом к борту, лежал труп. Ни с самого берега, ни даже с горки, откуда Механик разглядывал «Казанку», мертвеца видно не было.

Первое и самое горячее желание было — вывалить дохлятину за борт, забыть о трупе и заниматься только лодкой. Механик так много навидался покойников разной степени свежести и в разных климатических условиях, что в лишней демонстрации того, как может выглядеть труп, по меньшей мере сутки провалявшийся в лодке, не нуждался.

Однако Еремина удержало одно обстоятельство. Во-первых, труп был явно не жертвой паводка, допустим, человеком, упавшим в ледяную воду с лодки, проплававшим в ней часок-другой, затем все-таки забравшимся обратно и мирно скончавшимся от переохлаждения. Нет-с, гражданин явно в воду не падал и скончался отнюдь не от холода, а от пулевого ранения в грудь. Правда, не моментально, а пожив какое-то время и даже сделав себе что-то вроде перевязки, употребив на это свою разорванную рубаху. Впрочем, вряд ли он долго промучился — несмотря на явную ублюдочность перевязки (Механик наверняка лучше бы сделал), крови на дно лодки и на слани вылилось совсем немного. Правда, она капитально впиталась в тельняшку, поверх которой гражданин пытался наматывать свои импровизированные бинты. А также в подкладку куртки.

Вообще-то, обнаружив такого красавца где-нибудь в темном подъезде или глухом переулке-закоулке, Механик бы особо не удивился. На природе подобные фигуры чаще всего попадаются в лесу. Но на реке, где все так и предрасполагает, чтобы спихнуть гражданина в воду, Механик не стал бы отправлять клиента в лодочную прогулку. Если б, конечно, самолично замочил этого гражданина. То есть, вероятнее всего, товарищи, засадившие в него пулю, догнать своего смертельно раненого подопечного не сумели. К тому же эти господа, вероятно, сильно сомневались в том, что это ранение по-настоящему смертельно, а отоваренный ими коллега не способен к сопротивлению. Тому, что до получения пули сквозь ребра эта свободная личность не была агнцем Божьим, предназначенным на заклание, Механик моментально нашел самые серьезные подтверждения. На дне лодки, рядом с трупом, лежала мощная охотничья винтовка «тигр» с оптическим прицелом. Механик как-то больше привык называть такой инструмент «СВД» — снайперская винтовка Драгунова. Разобрать, как именно называется данное оружие, Олег сумел попозже.

На охотника, однако, как и на жертву несчастного случая при неосторожном обращении с оружием, покойник не походил. С «тигром» на среднерусских реках охотиться не на кого, кроме людей, конечно. Крокодилов и бегемотов, на их счастье, к нам не завозили. Да и в лесах здешних, насколько знал Механик, ни лосей, ни медведей не встречалось. Если они и были, то только в заповедниках, а тут таковых поблизости не имелось. А на пролетную дичь — если она уже начала пролетать, конечно! — даже сугубые эстеты ходят с дробовиками и собачками. Во всяком случае, болотные сапоги уж точно одевают. А на покойнике были обычные городские ботинки 45 размера. Причем, как ни странно, почти чистые. Из чего опять нетрудно было сделать вывод, что убиенный садился в лодку не с грунта, а с чего-то менее липкого, например с бетонного, асфальтированного причала. Таковые бывают в городах, а в сельской местности встречаются редко.

Застрелиться случайно гражданин не мог. Винтовка стояла на предохранителе. Очень маловероятно, что он был настолько аккуратен, чтобы, помирая и лихорадочно пытаясь остановить кровотечение, нашел время на то, чтоб привести оружие в безопасное состояние. Самоубийство можно было бы отмести по этой же причине, если бы даже не было других аргументов против. А они были.

К примеру, значительно удобнее и надежнее стреляться в башку, а не в грудь, тем более — из такой дылды, как «тигр». Поставь на ствол подбородок — и пуля с гарантией вышибет мозги через макушку. А для того, чтоб пальнуть из нее в сердце или хотя бы просто в грудь, нужно проделать целый акробатический этюд.

В общем, гражданину, конечно, помогли.

Как ни скучно было, Механик все же обшмонал покойничка. Документов не было, но зато во внутреннем кармане лежала упитанная пачка зеленых бумажек, завернутая в полиэтилен и стянутая резиночкой. Ровно сто по сто — 10 тысяч баксов. Больше в одежде у мертвеца ничего не было. Механику его присутствие сразу надоело, и он аккуратно перевалил усопшего через борт.

Ополоснув руки в холодной водичке, Олег продолжил осмотр лодки. Конечно, поглядел на «Вихрь». Отвинтил крышку бензобака, поглядел на цепочку — горючее было выработано полностью. Мотор, должно быть, заглох после того, как выжег весь бензин. Правда, на корме лодки, под задней скамейкой, стоял почти полный переносной бачок овальной формы с моторной смесью (бензин+масло). А рядом с бачком на самом дне лодки золотисто блеснула большая гильза от патрона 7,62 образца 1908 года.

Это сразу навело Механика на мысль осмотреть осиротевшую винтовку. Вынул магазин, разрядил — насчитал восемь патронов. Выдернул патрон из патронника — девятый. Гильза явно была из той же серии. А когда Механик, подобрав со дна лодки обрывок рубахи ушедшего на срочное погружение гражданина, скрутил его в жгутик и покрутил в дуле, то увидел черно-сизые следы нагара. Перед тем, как получить свою пулю, нынешний обитатель подводного мира сам в кого-то стрелял. Совместив это дело с пачечкой купюр, Механик решил, что бывший обладатель «тигра», похоже, получил аванс за какую-то снайперскую работу. И, судя по сумме — один аванс 10 тысяч! — за очень сложную и опасную. Причем, должно быть, очень срочную и неожиданную. Возможно, подняли бедняжку с постели от жены и сказали: «Ваня! Выручай! Если не ты, то кто же?! План по отстрелу горит! Оплата аккордная!» И тут же выдали аванс. Сунул его Ваня в карман, поцеловал на прощание жену и спящих детишек, после чего взял своего «тигра» и шагнул навстречу Судьбе…

Сочинив в уме эту душещипательную историю, Механик решил, что пора к берегу. Как ни хотелось ему залить бак и запустить мотор, он все-таки решил отложить это мероприятие, тем более что 50 метров можно было и на веслах пройти. Конечно, можно было попробовать прокатиться на моторке вокруг новоявленного острова, но сейчас Механика больше интересовала суша. Чтобы изучить свою «подмандатную» территорию, следовало пройтись по ней пешком.

Поэтому Олег поднял мотор, чтоб не цеплялся за дно на мелководье, уселся на весла, сделал пару десятков сильных гребков и подогнал «Казанку» к берегу. При этом ему показалось, что вода заметно поднялась. Поглядел на палку, воткнутую в берег час назад. Теперь она торчала из воды, и от поверхности до затески оставалось всего сантиметров 20. Граница воды и суши за этот час передвинулась почти на полтора метра, а уровень, стало быть, поднялся на 30 сантиметров. Или даже больше. Можно было смело округлить и сказать, что за три часа вода на целый метр поднимется. Нет, Механик не волновался, что затопление и до поселка дойдет. Но вот куда пристроить лодку, чтоб ее не унесло?

Действительно, выходило, что лодку надо затаскивать повыше в горку, с запасом, причем учитывая, что такими темпами вода будет еще не один час прибывать. А если сутки, двое, трое?! Не зальет поселок, случаем? От забора до воды оставалось метров двести, если вода будет проходить по полтора метра за час, получается… Где-то 133 с лишним метра. Нет, навряд ли столько продлится. По идее за сутки должна пройти только 36 метров вверх по склону. За двое — 72, за трое — 96… За шесть суток допрет.

Так или иначе, но для того, чтоб сохранить эту не без труда доставшуюся лодочку, надо было ее утянуть наверх, и на приличное расстояние. Желательно, для страховки, метров за полста от берега. Ну и привязать там цепью на всякий случай.

Механик для начала отвинтил струбцины, крепившие на корме мотор, снял «Вихрь» с лодки и отнес наверх, в лес. Мотор составлял немалую часть веса лодки. Вернувшись, Олег вынул весла, надел на ремень «тигра» и отнес туда же, к мотору. После этого ухватился за цепь с амбарным замком (в последнем даже ключ торчал) и за увесистый бачок со смесью. Тоже утащил. Наконец уперся в корму и попытался толкать лодку вперед, как сани. Не тут-то было — подводная часть носа лодки отчего-то сильно врезалась в почву.

Еремин пригляделся, попытался приподнять нос. Он показался ему более тяжелым, чем следует. В носу лодки под дюралевым кожухом явно что-то лежало. Механик заглянул и увидел в переборке дверцу, чуть побольше печной, закрытую на шпингалет. Открыв ее, Олег посмотрел в этот шкафчик и увидел довольно большую металлическую коробку с ручкой на крышке и замочной скважиной на боковой стенке. Когда Механик был старшиной роты, у них в канцелярии стояла примерно такая же, только размером побольше. В ней хранили штатно-должностную книгу, характеристики на солдат и сержантов, инвентарные описи и иные сверхсекретные документы.

Однако ротный ящик, несмотря на более крупные габариты, был заметно полегче этого. Тут явно лежали не бумаги. Механик с трудом обеими руками выдернул ящик из шкафчика и поставил наземь рядом с лодкой. Кроме него в носу обнаружилась нераспечатанная цинковая упаковка с патронами 7,62 образца 1908 года. Ясно, что после этого лодка стала совсем легонькая. Взяв цинку под левую подмышку, а правой ухватившись за ручку стального ящика, Механик поковылял туда, где лежало все добро, вынутое из лодки. Допер кое-как и опять вернулся к «Казанке». Уперся в корму, толканул — теперь поехала нормально. Конечно, тоже не без усилий, но достаточно быстро Еремин затолкал лодку на намеченное расстояние от воды, к подножию довольно толстой сосны. Затем протянул цепь через скобу, приклепанную на носу, крест-накрест обмотал цепь вокруг дерева, а затем защелкнул дужку замка и повернул ключ на пару оборотов. Теперь фиг куда денется, если человек не подвернется.

Самым смешным вариантом Механику показался такой. Возвращается он, допустим, через сутки к своему трофею, а вода ушла. И останется эта лодка здесь на многие годы озадачивать здешних жителей.

Впрочем, и Механик, когда сложил все добро обратно в лодку и даже мотор на корму навесил, призадумался. Откуда ж этот самый покойник приехал? Ведь если тут разлив, то впереди, ниже по течению, должен быть затор. «Казанка» не ледокол и не аппарат на воздушной подушке — не проскочила бы.

Повесив винтовку на ремень, Механик наконец продолжил свою пешую прогулку по лесу. То, что, прохаживаясь среди деревьев, он постепенно набирает лишние микрорентгены, его не пугало. Механик знал, что от своего любимого «тубика» помрет гораздо скорее, не говоря уже о весьма большом шансе погибнуть от всяких там пулек-ножиков.

Ничего особо интересного на глаза не попадалось. Механик не был фенологом, и процесс постепенного пробуждения природы от зимней спячки его не волновал. И вредное воздействие радиации на всякую флору-фауну — тоже. Он точно знал, что здешняя природа, хоть считает излишние микрорентгены, но не выглядит так похабно, как в городе, где сотни тысяч людей кое-как живут и в ус не дуют.

Гораздо больше Олега занимала загадка появления лодки с трупом. Когда он вновь вышел к воде, но уже не к затопленному болоту, а к настоящей реке, обтекавшей остров, то не утерпел вновь поглядеть на Шкворневскую карту. Конечно, на ней речная сеть была нарисована такой, какой бывает летом, без всяких там разливов и зон затопления. Но Механику, который хоть и не имел инженерного образования, но все-таки в инженерных войсках служил, обычные топографические горизонтальки могли кое-что сказать.

На карте тоненький синий хвостик, обозначавший самое верховье речки Побегайки, находился не так уж далеко от хорошо памятного Механику озера Широкое. И от большой реки Снороти, в которую из озера вытекала извилистая и путаная речка Безымянка. Однако, по капризу природы, существовало место, где очередной извив Безымянки, где-то в пяти километрах от озера, совсем близко подходил к овражку, по которому текла совсем еще узенькая Побегайка. По карте выходило, что речушки сближались всего на сто метров, если не меньше. Разделял их какой-то совсем маленький бугорок, и вероятно, что в половодье эти речки попросту смыкались. Соответственно, неизвестный гражданин, допустим, спасаясь от преследователей и уже получив от них пулю, впоследствии оказавшуюся смертельной, сгоряча мог какое-то время управлять «Казанкой» и загнать ее, допустим, в устье Безымянки, а оттуда, стремясь забраться поглубже в затопленный лес, свернуть через временную протоку в Побегайку. Ну и гнал по ней, пока были силы. Может быть, даже сумел домчаться до затопленной низины, попробовал заняться раной, но помер, должно быть, от внутреннего кровоизлияния.

Конечно, как и что было на самом деле, Механик мог только догадываться. К тому же, едва он стал прикидывать, как сюда заехала лодка, ему захотелось прокатиться на ней до озера Широкое. Само собой, не просто из спортивного интереса, а для того, чтоб вывезти оттуда из развалин немецкого бункера припрятанный тол. Правда, это мероприятие он решил отложить до ночи, а пока продолжил свой путь пешочком.

БАЗАР У БАСМАЧА

Штаб-квартира Витиной конторы размещалась в офисе строительной фирмы «ПМК билдинг», созданной в ходе приватизации бывшей районной ПМК. Она обеспечивала Басмачу относительно легальный статус и должное невнимание со стороны правоохранительных органов. После того как силами фирмы были сооружены отличные особняки Главе районной администрации, районному прокурору, начальнику РОВД и еще целому ряду чиновников, к тому же на условиях льготного кредита, до сих пор, однако, не выплаченного, ее президент господин Басманов Виктор Иванович ощутил невиданную для себя свободу. Прошлые ходки вспоминались, как страшный сон и видения из темного прошлого.

Укрепившаяся в районе команда прочно прописалась и в облцентре, где сперва тесно дружила с Хрестным, а потом, вовремя подсуетившись, примкнула к «Чик-чириковскому соглашению». Впрочем, Витя помаленьку присматривался и к деятельности Шкворня. Конечно, если б тот вел себя менее культурно, Витя бы поспешил с ним разобраться. Но Шкворень, как уже отмечалось, до поры до времени не борзел. К тому же пошла всякая проверенная и непроверенная информация насчет того, что за Шкворнем есть московская сила. Поэтому кое-какие мыслишки насчет контактов со Шкворнем у Басмача регулярно возникали.

Вчерашняя похмелюга, по ходу которой был принят ряд опрометчивых решений, в том числе посылка Васи Хряпа в Самсоново, сегодня не присутствовала. Витя был как стеклышко и настойчиво пытался разобраться в том, что он вчера такого накомандовал. Именно поэтому, прикатив в офис, он собрал всех основных на совещание. Самое первое, что вспомнил Витя, было то, что вчера он так и заснул, не докричавшись по рации до Хряпа. Среди публики, собравшейся в «совещательной комнате», которая находилась в подвале офиса, Вася не просматривался.

— Где Хряп? — обведя взглядом присутствующих, мрачно спросил Басмач. — Буня, ты звонил ему?

Буня, являвшийся в конторе чем-то вроде вечного «оперативного дежурного» и главного «мальчика на побегушках», резко поежился. Да, именно он обзванивал народ, оповещая об экстренном «брифинге». Но до Хряпа не дозвонился. По всем телефонам, где он мог быть, либо отвечали, что таковой отсутствует, либо вообще не отвечали. Тем не менее Буня молча кивнул.

— Чего киваешь? — строго спросил Басмач. — Звонил ему или нет? Голосом скажи, придурок!

— Звонил… — пролепетал «дежурный». — Нету его нигде…

— Бабам его звонил?

— Звонил. Всем, которые в списке.

Басмач хмуро посмотрел на Буню, но, главным образом, для лишней острастки. Буня был шнырь пуганый и исполнительный, знал, что за халатность спросят строго. Вряд ли он сачканул или, того хуже, прикрывал незаконное отсутствие Хряпа.

— Так, — обводя народ тяжким взглядом, спросил Витя, — кто знает, где Хряп? Быстро!

— Кроме тебя, командор, никто не знает, — спокойно ответил величавый громила по кличке Медведь. — Ты его вчера в Самсоново погнал проверять «Липочку».

— Вчера было вчера, — проворчал Витя, — а сегодня — уже сегодня. Я вчера так и заснул с рацией, а он, падла, не ответил.

— Может, случилось что? — встревоженно произнес еще один бригадир, которому в давние времена крепко изрезали рожу. Он так и назывался — Резаный.

— Спасибо, я и так догадываюсь… — хмыкнул Басмач. — Только вот что именно?!

— Ты Дзобладзе звонил? — спросил Медведь.

— С Дзобладзе надо не спешить, — ответил Витя. — Если, блин, вчера к нему действительно «шкворни» приезжали, он будет темнить, сука черная! Или вообще спрячется.

— А по-моему, как раз самое оно. Спроси в лоб: был у тебя Хряп? Когда был, чего делал, когда и куда уехал? Заменжуется — значит, рыло в пуху…

— Сила у тебя, Медведя, есть. Но ума — мелковато. Спугнем мы его просто-напросто. Он сядет на свой «Опель», чемодан «зеленки» в зубы — и в аэропорт. Даже если ни в чем не виноват. Просто с перепугу. Рванет в Грузию, а там — хрен найдешь. Это один вариант… А есть другой. Если он со Шкворнем спелся и шкворневские Хряпа почикали, то четко ответит: «Да, заэзжал Хряп, нэмнога мнэ морда побил, болшэ эго нэ видэл», — утрируя грузинский акцент, произнес Басмач.

— Взять да тряхнуть его, шерсть осмолить слегонца… Расколется! — насупился Медведь.

— С паяльной лампой, милок, хорошо долги вышибать, а не правду, — хмыкнул Витя. — Сознается в том, в чем попросишь, а не в том, что в натуре было. Опять же, самого Шкворня двое суток его братаны ищут.

— И Булки в городе нет… — вставил Резаный.

— Это все еще проверить надо. Шура Казан тоже на дно залег.

— Зато Пензенский до фига выступает, — произнес Ухан, курировавший Воздвиженский рынок.

— После этого Крюка все на уши встало! — буркнул некто Швандя, получивший такую кликуху за внешнее сходство с каким-то актером, игравшим этого матроса в «Любови Яровой».

— Ладно, — веско сказал Басмач, — не валите все до кучи. Надо все четко и конкретно прикинуть. Булке я утром звонил, Кныш доложил, что ее в Москве на сохранение положили, но она командовать не перестает. Велела передать, чтоб никто дурью не маялся, и вечером позвонит с четкими ЦУ.

— Удивляюсь я на это, братва! — явно раздраженный этим заявлением, заметил Медведь. — Мне этот матриархат, гребеныть, надоел. Над нами, е-мое, небось по всем зонам смех идет! Вся область стоит под бабой беременной!

— Вот пусть они там, на зонах, и веселятся! — прищурился Басмач. — А в том, что мы на воле — ее заслуга. И то, что вплоть до Крюка, все было тихо и культурно — тоже.

— Ничего, — зловредно произнес Медведь, — сейчас с Центра столько «копателей» понаехало, что у Главы бабок не хватит. А слетит он — и тю-тю все Светулины привилегии. А мы, всем колхозом, вступим в движение «Наш дом — тюрьма!»

— Не спеши, ладно? И вообще, будь вежливей, Медведюга. Не осложняй жизнь не по делу. Тем более что Булка нам сейчас по фигу. Нам надо все по Хряпу разобрать.

— А что там разбирать? — сказал Швандя. — Скатать в Самсоново, вежливо, но с понтом дела спросить у Гоги. У других местных поинтересоваться. И про шкворневскую «Паджеро» заодно… Наверно, ментов стоит побеспокоить, особенно гаишников… Может, прибрали невзначай.

— Первые толковые мысли слышу, — похвалил Басмач. — Насчет ментуры я как-то и не подумал…

— Да наш Егорыч тебя бы еще ночью разбудил, если б там было что-то… — с сомнением в голосе произнес Буня. — Если б они в другом районе залетели или в городе, то ему бы оттуда мигом позвонили. А у нас — так их вообще никто б не тронул…

— Насчет того, что у нас, ты прав, юноша. А вот насчет города — это раньше было правильно. Теперь может и не так быть. Насчет нашей с Егорычем дружбы в Облуправлении не одни хорошие люди знают. Есть и такие, что смекнут под этот шухер его подставить… Так что, надо Егорыча самим потревожить, чтоб он, пока не поздно, поинтересовался. Ну, это я сам покумекаю. А ты, Швандя, раз уж такой умный, давай, прокатись в Самсоново. Прямо сейчас, по-быстрому. Инструкций не даю — сам все придумал.

— Понял! — Швандя вылез из-за стола, нахлобучил кожаную кепку и вышел из «совещательной».

— Так, — произнес Басмач. — Процесс пошел. Теперь, Медведюга, лично для тебя. Ты человек внушительный, солидный. Даю тебе телефончик шкворневской конторы. Созвонишься, поспрошаешь, нет ли каких новых данных насчет ихнего босса. Сейчас там за главного какой-то Тромбон. Если будут не против, съезди к ним и переговори, только без мордобития и не спеша. Если скумекаешь, что они и впрямь его потеряли, а не лапшу на уши вешают — намекни, что, мол, мы всегда рады хорошим людям, особенно если они с собой в приданое все эти «Кахетии»-«Имеретии» принесут…

— А если его там попишут невзначай? — осторожно засомневался Резаный.

— Тогда я тебя отправлю разбираться… — осклабился Витя. — Ну что, Медведь, не зассышь?

— Уважаю я тебя, Витя, — поглядел Медведь исподлобья, — на другого бы — обиделся.

— Буня, дай ему телефон, позвоните сверху, из офиса.

Медведь в сопровождении Буни покинул помещение.

— Так, — произнес Басмач, — экстренные вопросы решили. Переходим к текущим делам. Ухан, как у вас там, на Воздвиженке?

— Вчера Лехины наезжали, — мрачно ответил тот. — На полчаса базар устроили. Упирали на то, что за забором — уже не рынок. А там восемнадцать палаток стоит. Очень ходовые места. А хозяева ноют и, по-моему, втихаря Лехе уже отстегивают…

— Уточнил кто?

— Долго выяснять, не до того было. Начнешь жать — они вообще свернутся с улицы. Леха, кажется, им обещал места у автовокзала.

— У тебя, блин, все «кажется», да «по-моему», Ухан! — рассердился Витя. — Каких ты, е-мое, стукачей кормишь, если так хреново ситуацию знаешь?

— Какие есть… Думаешь, так легко все засечь? Дураки нынче в дефиците. Хозяева на рынке и носа не кажут, а продавцы вообще не знают, кому кто платит.

— Ты, блин, это должен знать, ты, братан! — сурово сказал Басмач. — А то, может, ты мне мозги пудришь, а? Тебе там Леха пенсию еще не назначил, случайно?!

Это повергло Ухана в панику.

— Да ты что, Витек?! — заторопился он. — Какая пенсия, блин?! Я каждый день от них пулю жду, а ты…

— Это я пошутил. Пока… Рассказывай подробнее, о чем базарили.

— Да все о том же. Мы говорим, что палатки наши, а они — про забор.

— Ну и чем кончилось?

— Разошлись нормально, но обещали, что по-хорошему говорили в последний раз.

— Приятно слышать… — проворчал Басмач.

Неизвестно, что он еще хотел сказать, но тут позвонил телефон, стоявший на столе перед Витей.

— Алло! — Басмач снял трубку.

— Здорово, корефан! — услышал он голос Шуры Казана. — Ты слегка подумал, когда делал, или от балды сыграл в натуре?

— Не понял… — с явным оторопением в голосе произнес Витя. — Ты о чем базланишь, братуха?

— Е-мое, ты думаешь, все непонятливые?

— Ну, допустим, я один такой. Объясни хотя бы.

— Да ладно уж, не скромничай. Мне-то что, мое дело сторона. Ты с Булкой объясняться будешь, раз такое дело.

— Знал бы из-за чего, может, и объяснился бы… — в полном недоумении пробормотал Витя.

— Может, ты даже не знаешь, что Леха, дорогой и незабвенный наш, долго жить всем приказал?!

— Инфаркт, что ли, хватил? — уже поняв, что Леху кто-то замочил, спросил Басмач.

— Скорее инсульт. Поехал Леха на Снороть, посмотреть, не залило ли там его дачку. Вышел на бережок — тут-то его инсульт и достал, метров с двухсот. Послезавтра похороны, говорят…

— Кто за него остался, в курсе?

— Пока этот, как его… Зубр, кажется.

— Слышь, Шурик, ты далеко сейчас?

— В родной конторе всего лишь.

— Я через часок подъеду, а? Потолкуем.

— Подъезжай, если не западло. Но насчет того, чтоб за тебя перед Булкой хлопотать, сразу скажу: не жди.

— Мне и не надо этого. Просто знать хочу, что и как…

— Ну-ну, приезжай…

Шура повесил трубку. Басмач рассеянно глянул на своих бригадиров и произнес с явным недоверием к собственным словам:

— Казан сказал, что Пензенского завалили.

— Есть Бог на свете! — перекрестился Ухан.

— Не спеши радоваться. Нам это тоже боком выйдет. С Лехиной конторой даже без него лично очень туго спорить. Тебя же первого и замочат.

— Война пойдет, — убежденно произнес Резаный. — И крутая — до ужаса.

— А на хрена она нам нужна? — буркнул Басмач. — Я Леху не заказывал. Я не отморозок, чтоб из-за каких-то сраных палаток на рожон лезть…

— Все равно Леху на нас запишут, — заметил Ухан. — Хрен кто поверит, что это не мы…

— Нам надо знать, кто. Потому что эта сука, которая Леху приложила, именно на то и рассчитывала.

— Может, это все Шкворень воду мутит?

— Может, и так. А может, и нет. Хрен его знает, кто сейчас всех нас стравить собирается… Ладно. Ты, Ухан, сегодня повнимательней. Лехины сгоряча могут поминки устроить.

— Пока не похоронят — вряд ли.

— Все равно в оба гляди. Ментов тоже постарайся не прозевать. Остальным — то же самое. Короче, я поехал до Казана. Если что — сотку мою знаете. Буду на приеме.

В это самое время сверху, топоча, сбежал Буня.

— Швандя и Медведь уехали, — доложил он, слегка запыхавшись. — Тромбон сказал, что Шкворень не объявлялся, но уезжал куда-то в нашем направлении с Брынем, Зюзей и еще целой кодлой. В общем, согласился с Медведем пообщаться…

— Молодец. Надо думать, Медведь оттуда живой приедет.

ХОРОШО ЖИВЕМ!

Механик возвращался той же дорогой, через забор на западной стороне поселка, обойдя вокруг острова. Конечно, не забыл навестить лодку. Вода поднималась, пожалуй, намного быстрее, чем он рассчитывал. Кусты, в которых он обнаружил «Казанку», уже начисто ушли под воду, ни веточки не торчало. Палка, которую он воткнул в берег, тоже скрылась под водой. А от кормы лодки до воды оставалось не более тридцати метров. Механик прикидывал, что за сутки вода должна 36 метров пройти, а она вон как, за три часа отмахала больше половины этого пути… Причину этого угадать было нетрудно. Если б Еремин сейчас собрался плыть на льдине к лодке, то не нашел бы ни одной подходящей. Одни растаяли начисто, от других остались лишь небольшие куски льда. Солнце грело очень заметно и добивало последние кучки снега даже в лесу. Многочисленные ручейки, перекликаясь, журчали вниз по склону.

Но на западе, за полосой леса, белые, легкие облачка постепенно густели и обретали сизоватый оттенок. Ближе к вечеру явно мог наклюнуться дождь и, может быть, даже ливень. А он мог нахлестать столько воды в «Казанку», что бедняжка на грунт ляжет. Конечно, у нее есть дюралевые воздушные ящики по бортам, но вряд ли они удержат залитую водой лодку, если на ней будут мотор и другие тяжелые вещи.

Именно поэтому Олег заторопился. Решил сначала забрать из лодки патроны и стальной ящичек, а за всем остальным подъехать на «Чероки». Лес был не столь уж густой, и примерный маршрут между деревьями Механик уже наметил.

Сначала, подойдя к забору, Еремин хотел просто перекинуть через него и ящик, и цинку, но потом понял, что не сумеет этого сделать — силенок не хватит. Опять же рискованно. В ящике могло что-то взрывчатое находиться, да и в патронной укупорке, если б она сильно ударилась о бетонный забор, мог случайно хлопнуть капсюль какого-нибудь патрона, а пуля — по закону подлости — достать Механика. Поэтому Олег решил эти грузы поднимать «кошкой». Сперва выудил из рюкзачка моток алюминиевой проволоки, обмотал ею цинку и сделал подобие ручки. Затем с помощью «кошки» влез на бетонный забор, уселся на него верхом, ловко зацепил одним из зубцов за проволоку, поднял коробку наверх, а затем опустил вниз по другую сторону забора. На стальном ящичке имелась штатная ручка, и тут возни было еще меньше. Следом и сам Механик перебрался за забор, с винтовкой и рюкзачком, подобрал коробку и ящик, а затем не спеша направился к дому.

Шаги его Райка и Юлька услышали издали, хотя он и не старался особенно громко топать. Но в пустом поселке эхо от шагов по асфальту расходилось далеко. Хотя бабы и понимали, что кроме него больше топать некому, все же Юлька встретила его с автоматом в руках. Райка тоже с пистолетом вышла.

— Службу несем? — спросил Механик генеральским тоном. — По охране и обороне? Молодцы! А как насчет пожрать?!

— Ты что ж удрал-то, не сказавшись? — проворчала Райка, и Механик сразу подумал, что ей неспроста не везло на мужиков.

— По бабам пошел… — ухмыльнулся Еремин. — Думал вдобавок к вам двоим еще одну найти. Чтоб было как в песне: «Если б я был султан, я б имел трех жен…» Но ни хрена не повезло. Только вот эту дуру нашел (тут он показал винтовку). Железная, конечно, но тоже, как баба. Любит ласку, чистку и смазку…

И показал, как он будет чистить «дуру» шомполом. Юлька захихикала, а Райка настороженно спросила:

— Опять, что ли, убил кого-то?

— Нет, — мотнул головой Механик. — Этого до меня убили. Ладно, пошли в дом, чего на улице стоять.

— А это что? — спросила Юлька, указывая на железную коробку.

— Сам не знаю. Вы есть-то приготовили?

— Приготовили, приготовили… — кивнула Райка.

— Это хорошо, — произнес Механик, с беспокойством поглядывая на небо. Солнце уже скрылось за облаками, похоже, что до дождя оставалось не так уж и много. Олег подумал, что для мотора пребывание под дождем не самое полезное, и решил отложить обед.

— Надо бы еще вещички прихватить, — заметил он, — пока не промочило. Садитесь, покатаемся!

Затащив винтовку, патроны и стальной ящик на первый этаж, Механик завел «Чероки», Юлька с Райкой уселись в машину, и джип тронулся в нелегкое путешествие.

— Ой, куда ты?! — пискнула Рая, когда Еремин, переехав размытый кювет, свернул с асфальта в промежуток между деревьями, а потом, ловко покручивая баранку, пустился в слаломное путешествие через лес. Он, конечно, ехал не на полном ходу, но и не больно медленно. Бабы не раз ойкали, опасаясь, что джип боднет лбом какую-нибудь сосну. Но за рулем все-таки сидел человек, носивший некогда значок с буквой «М» — «мастер вождения». Так что довез он их вполне благополучно.

— Лодка! — ахнула Райка, увидав «Казанку». — Откуда? У нас их тут отродясь не держали.

— Половодьем пригнало, — ответил Механик лаконично, не став пересказывать свои умозаключения.

— Ой, мамушки! — воскликнула Юлька с легким испугом. — Воды-то, как на море! Нас-то не зальет тут, часом? Река-то дохлая вроде бы, а разлилась на километр…

— Это небось Снороть где-то забило, — сказала Райка. — Бывало такое тут. На моей памяти раза два или три. Наши Стожки не заливало, а до Самсонова чуть-чуть не доходило. Весь лес в воде стоял.

— Ладно, — сказал Механик, свинчивая мотор, — открывайте заднюю дверь…

— Погоди ты, — кинулась на помощь Юлька, — надорвешься в одиночку переть…

Погрузили мотор и бачок. Потом Механик, слегка подумав, запихнул в машину и легкие дюралевые весла, сделанные из полых трубок. Он точно не помнил, но ему казалось, будто при затоплении лодки они могут всплыть и их куда-нибудь унесет.

— Давай уж и лодку забирай, — пошутила Райка, — корыто здоровое, все белье замочить можно, одним духом.

Может быть, именно поэтому Механик все-таки оставил лодку на месте и не стал втаскивать ее на крышу «Чероки» или прицеплять цепью к буксирному крюку джипа. Поехал так. Помедленнее, поспокойнее. Бабы уже не визжали.

— Мы, между прочим, пока ты гулял, баню затопили… — сообщила Юлька. — К вечеру нажарится — будь здоров.

— Только вот веники там дрянь, — добавила Райка. — Пересохли за двенадцать лет. Париться нечем.

— Эко дело! — возразил Механик. — Вон елок сколько! Зелененькие, душистые!

— Да они ж колючие…

— В кипятке помякнут, зато коже и массаж будет, и иглоукалывание! Как говорится по рекламе — «и все в одном флаконе».

— Мы этот «флакон» сперва на тебе испытаем, ладно? — прищурилась Райка. — Отродясь не помню, чтоб кто-то елкой парился!

Доехали до дома. Разгружать машину Механик не стал. У него на уме уже зудела идея плавания на озеро Широкое. На фига ему забирать тол, Еремин еще не успел придумать, во всяком случае, начинать «рельсовую войну» (не в шахтерском, а в обычном, партизанском, смысле слова) он вроде бы не собирался. Возможно, ему просто нужна была какая-то цель для того, чтобы оправдать эту авантюру.

Поднявшись наверх, сели обедать. По-восточному, на ковер, привезенный из Райкиной хаты.

Обед у Юльки с Райкой получился шикарный. Суп сварили из бульонных кубиков, заправив вермишелью, кашу из гречки с тушенкой. Компот и тот соорудили. Но перед началом «для аппетита» разлили и себе, и Механику все, что оставалось в плоской фляжке, которую нашли в расстрелянной «Тайге».

— Это еще откуда? — удивился Механик, вдохнув тонкий аромат. — Французский, никак?

— Ты кушай, кушай, закусывай… — ушла от вопроса Райка.

Механик был голоден и стал усердно жрать. Но все же, выхлебав компот, вернулся к прежней теме:

— Так откуда коньяк, красавицы?

— На панель сходили… — хитренько ухмыльнулась Юлька. — Клиент попался щедрый — угостил…

— А баксы где? — принял шутку Механик.

— Пропили… — вздохнула Райка, помрачнев. Ей было очень неприятно вспоминать прошедшую ночь, и жутко, и противно. Особенно, как она, озверев от ярости, расправлялась с Васей Хряпом, которого когда-то любила…

Механик сразу смекнул, что от него скрывают нечто существенное, и спросил серьезным, даже строгим тоном:

— Вы вчера, когда за бензином ездили, ни с кем не встречались, случайно?

— Встречались… — сказала Юлька, испугавшись, что Механик примет ее треп за чистую монету. И они с Райкой принялись облегчать душу — рассказывать про то, как почикали людей Басмача… Заодно и Райкину драму с изнасилованием и поркой в подвале пересказали, хотя еще вчера клялись друг другу, что это все «между ними, девочками, останется»…

— «Мальчишки и девчонки, а также их родители! Веселые истории услышать не хотите ли?!» — процитировал Механик саркастически. — Да уж… Неужели так все и было?

— Оружие и рация ихняя в «Паджеро» остались, — сказала Юлька. — Поди взгляни, если не веришь…

Механик встал и спустился вниз. Открыл «Паджеро», забрал автомат, полицейскую дубинку, пластиковый пакет, отнес наверх. Юлька и Райка молча курили, переживали, сидя на койке. Олег уселся по-турецки на Райкин ковер и высыпал все содержимое на пол. Рация уже не хрюкала, батарейки сели. Три пистолета, финка, обоймы, магазины, бумажники с деньгами и документами, часы, аптечка, набор автомобильных инструментов, две запасных свечи зажигания, фонарик… Наконец, какая-то продолговатая картонная коробка, оклеенная яркой бумагой с сердечками, розочками и непонятными китайскими иероглифами. Правда, внизу под иероглифами было написано более понятно, хотя и не по-русски: «Made in China», но это ничего не объясняло. Поэтому Механик распаковал коробку и увидел нечто продолговатое, запаянное в полиэтилен и завернутое в розовую бумагу, наподобие туалетной. Распоров полиэтилен финкой и развернув бумагу, он удивленно вскинул брови, а затем неудержимо заржал. У Юльки и Райки тоже глазищи округлились, они зажали рты, дружно прыснули, повалились на койку и захохотали. Слава Богу, хоть сигареты к этому времени уже потушили и бросили в пустую консервную банку, а то еще пожару бы наделали…

— Ну, теперь, — сказал Механик, отхохотавшись, — я могу на пенсию уходить. Вам и без меня скучно не будет. Здоровый калибр, мне такой и не снился… И сразу на две персоны!

— Надо ж, блин, чего китаезы придумали! — хихикнула Юлька. — Это что ж, чтоб бабе с бабой трахаться?!

— Совсем дошли… — замотала головой Райка. — Мне в ресторане бабы рассказывали, что такие бывают, а я думала врут…

— Мне другое занятно, — заметил Механик, — на фига она «басмачам» была нужна?! Свои, что ли, потеряли?!

— Хрен их знает, — проворчала, опять помрачнев, Райка. — Может, опять издеваться над кем-нибудь собирались? Эх, не знала я, что эта фигня у Васьки в машине лежит! Засадила бы ему ее, ей-Богу!

— Тьфу! — сказала Юлька, брезгливо поморщившись. — Сказанула…

— А что?! — сверкнула глазами Райка, должно быть, считавшая, будто Хряп вчера слишком легкой смертью умер. — Запросто!

— Да, — философски заметил Механик, укладывая резиновую хреновину обратно в коробку, — женская душа потемки…

За окном между тем уже вовсю лил дождь. Сильный, крупный, почти летний, звонко барабанивший по крыше и стеклам.

— А не вздремнуть ли нам, девчонки, под такую музыку? — зевнул Олег, чувствуя, как от еды и тепла на него накатывает дрема. Все-таки немало набегался.

— И то правда, — согласилась Райка, — пусть все умнется, перед банькой-то…

— Не остынет она, баня эта? — спросила Юлька.

— Нет, самое оно будет. В крайнем случае еще подтопим, — благодушно, будто и не рычала несколько минут назад, сказала Райка, забираясь на составленные койки и отодвигаясь к стене. Механик залез следом и блаженно вытянулся, прикрыв глаза.

— Можно я музычку включу? — спросила Юлька. — Тихую какую-нибудь…

— Тихую можно, — дозволил Механик, — к тому же новости какие-нибудь идут, наверно. Узнаем хоть, утвердили это самое правительство или нет.

— Такого молодого — и в самый верх запихали! — заметила Райка, которая была на год старше г-на Кириенко. — Съедят его там, прохиндеи эти.

— А мне так по фигу, — сказала Юлька, включая приемник и ставя его на подоконник у изголовья кровати. — Все они там жулики, и старые, и молодые…

И с этим нигилистическим резюме прилегла с краешку, вытянула руку и покрутила верньер настройки. Эфир запищал, зашуршал, захрюкал, потом полилась «музычка»:

Когда отзвучал последний куплет этой не самой новой песни, из эфира сообщили скороговоркой:

— Это была группа «ЧайФ», от которой до сих пор ловит кайф наш радиослушатель Михаил Самарин. Вы слушаете радиостанцию «Городские звоны». Семнадцать часов ноль-ноль минут. Мила Казакова с новостями на этот час.

— Привет всем, кто нас слушает! Я — Мила Казакова с пятичасовыми новостями города и области. Наша главная местная новость — город на пороге криминальной войны. Прошлой ночью на собственной даче убит один из наиболее авторитетных лидеров преступного мира области Алексей Суровцев, известный в определенных кругах как Леха Пензенский. Это убийство может послужить поводом к большой войне между криминальными группировками. Подробности в репортаже нашего корреспондента Вадима Сойкина.

— По данным из заслуживающих доверия источников в областном УВД, — затарахтел Сойкин, — прошедшей ночью Суровцеву позвонил кто-то из обслуживающего персонала его дачи, расположенной в живописном месте на берегу реки Снороть, и сообщил, что в связи с паводком даче угрожает затопление. В сопровождении трех охранников Суровцев прибыл на дачу и вышел на берег реки, чтобы лично оценить степень угрозы своему имуществу. Буквально через несколько минут после этого с лодки, находившейся примерно в 200 метрах от берега, в него был произведен выстрел из снайперской винтовки, оснащенной ночным прицелом. Пуля попала Суровцеву в глаз, и он скончался на месте. Телохранители произвели несколько ответных выстрелов по лодке, но преступник, воспользовавшись темнотой, включил подвесной мотор и беспрепятственно скрылся с места происшествия. Как предполагают в ОблУВД, причину убийства следует искать в конфликте между группировкой Пензенского-Суровцева и другими преступными группами области, вернее всего, группой некоего Вити Басмача. Суть конфликта — в установлении контроля над весьма доходным объектом — Воздвиженским рынком. Весьма вероятно также, что нынешнее заказное убийство и взрыв «Мерседеса» на улице Партизанской, произошедший в понедельник — звенья одной цепи, и наш город находится на пороге жестокой криминальной войны за передел собственности и сфер влияния…

— Блин! — сказала Юлька, выключив приемник. — Это что ж получается?!

— Получается то, что я прибрал ту самую лодочку и ту самую винтовочку, — спокойно отозвался Механик, не удосужившись даже глаза открыть. — Короче, если сюда завтра менты придут, то запросто докажут, что Леху Пензенского завалил я. Только они не придут, потому что если и будут кого-то искать, то у Вити Басмача, а не тут. Опять же, паводок… А потом на нас уже столько трупов, что считать тошно. Мы с Юленькой уже 105-2а имеем, а ты, Раечка, 105-1, с кое-каким шансом перешить на 107-1, то есть на убийство в состоянии аффекта. Впрочем, какой прокурор подвернется… Может и, наоборот, на 105-2д переквалифицировать…

А что такое 105-2а? — спросила Юлька испуганно.

— Убийство двух и более лиц. От восьми до двадцати лет, пожизненное или «вышка».

— А 105-2д? — это у Райки интерес к УК-97 прорезался.

— Это убийство, совершенное с особой жестокостью. Ты Васе Хряпу вроде бы для начала яйца отстрелила, так? А потом еще и сожгла. Вполне хватит — и приговор, как говорится, в тех же рамках. Адвокат, конечно, может отбрехать на 107-1, если правильно показания будешь давать.

— Хорошо живем! — сарказма Раиса не скрывала.

— Да плевать я на все хотела! — сказала Юлька с жаром. — Все одно когда-то помирать. Раз «вышка», так «вышка».

— Женщинам ее даже не назначают, — успокоил Механик. — А тебе по молодости могут десятку или пятнашку выдать.

— Да лучше сразу сдохнуть, чем десять лет за проволокой, — проворчала Райка.

— Привыкают люди. Кое-кто и полный четвертак отсиживал.

— Слушай, Ерема, завязывай про это, — буркнула Юлька.

— Сама спросила, я уже засыпал… — произнес Механик. — Давайте дремать, девушки!

И действительно, через пару минут заснул.

«ХИЛТОН ЦТМО»

Светка и Люська сидели в очень прилично выглядящем номере того, что профессор Баринов называл «гостиницей» ЦТМО и пили чай. Тоже очень недурной, похоже, настоящий цейлонский. Тем не менее, настроение у обеих было не очень. Оно испортилось после того, как они посетили кабинет гинеколога и подверглись осмотру у некой кудрявой шатенки с ослепительной фарфорово-голливудской улыбкой, прямо-таки не сползавшей с ее очень миловидного личика.

Шатенка была чуть постарше, чем ее пациентки, но, несмотря на это, представилась как Лариса Григорьевна — с отчеством. Впрочем, Светку и Люську она тоже называла по отчествам. То есть дала понять, что она лицо официальное и не будет торопиться с установлением панибратских отношений. Все это, конечно, не испортило бы настроения провинциальных красавиц, потому что они тоже в подруги к врачихе не набивались. Однако после осмотра Лариса Григорьевна сообщила каждой в отдельности, что у них имеются небольшие отклонения от нормального течения беременности, в частности слишком большая подвижность плода и «еще кое-что». Что именно — ни та, ни другая не поняли, уловили только, что им угрожают преждевременные роды. Кроме того, им стало ясно, что в понедельник их еще раз осмотрят и, если диагноз Ларисы Григорьевны подтвердится, подвергнут стационарному лечению.

Само собой, оптимизма у Светки и Люськи поубыло. Особенно пугало то самое «кое-что», о чем врачиха им явно не собиралась доходчиво рассказывать. Когда врачи темнят, больной подозревает все что угодно. Кроме того, подруги по несчастью ощущали, что охрана ЦТМОшного отеля не только смотрит за тем, чтоб на будущих мам не напали супостаты, но и контролирует их собственное передвижение по гостинице. И пожалуй, вторая функция некоторым образом превалировала над первой. А это наводило на мысль, что господин Баринов просто-напросто посадил их под домашний арест. Хотя бы до уточнения исхода всех губернских перипетий.

Наконец позвонил Кныш и доложил насчет того, что Леха Пензенский скоропостижно скончался, причем, как на грех, у милиции есть мнение предполагать, будто в этом деле замешан Витя Басмач.

Это совсем добило госпожу Булочку, и она бросила трубку, а затем, пользуясь отсутствием мужиков, откровенно ударилась в рев. Навзрыд, хотя и в подушку. При мужиках она себе такой расслабухи почти никогда не допускала. Пожалуй, Никита Ветров был одним из немногих граждан мужского пола, который видел ее слезы.

— Светуля, — осторожно произнесла Люська вполголоса, когда почуяла, что и сама вот-вот заревет, исключительно из бабской солидарности. — Не расстраивайся ты так, не стоит этот Леха того…

— Понимала бы чего, корова! — с подушки донеслись очередные всхлипы, сопровождавшиеся шмыганьем. — Думаешь, мне этого козла жалко? Мне дело жалко! Эти долбогребы там все испохабят, перешмаляют друг друга, а под шумок какой-нибудь Шкворень всей области на шею сядет, хуже Хрестного!

— Да не волнуйся ты, Светик! Нельзя при ребеночке так волноваться… Накапать валерьяночки, а?

— Ага… — отозвалась подушка. Пока Люська капала, Светка встала, еще несколько раз пошмыгала носом и пошла в ванную, умывать свою зареванную мордашку. Потом, разбавив водичкой, выхлебала валерьянку и покрепче запахнула халат.

— Нажралась бы сейчас, как свинья, — проворчала она уже достаточно твердым голосом. — Ребенка только жалко.

— Наплюй ты на все, — посоветовала Люська. — Донашивай и рожай, оставь ты всю эту мужицкую возню… Что, у тебя денег нет? Есть, до фига и больше. До старости хватит, чтоб нормально жить. И на малыша хватит, и на няньку, и на школу заграничную. Даже на университет! У тебя дача под Москвой, машин несколько штук. Чего еще надо?

— Добрая ты баба, Люсик, но дура, — снисходительно и грустно улыбнулась Светка. — Ты думаешь, мне сами деньги важны? Фиг ты угадала! Мне власть нужна, мне нужно, чтоб мужики передо мной гнулись и тянулись, а не я перед ними на задних лапках бегала, понятно?!

— А зачем? — недоуменно поморгала ресничками Люська. — Да был бы у меня сейчас такой мужик, как Вальтя Балясин, я б не только на задних лапках танцевала, но сапоги ему облизывала — лишь бы он меня кормил и от всей мутоты житейской охранял. Я б ему тонну детей нарожала, хоть каждый год по тройне!

— Вот это нас, баб, и губит! — резко сказала Булочка. — Инстинкт подчинения самцу! То есть быку, барану, козлу, кабану и кобелю — лишь бы с яйцами! Если ты этому инстинкту подчиняешься, значит, ты сама — корова, овца, коза, свинья и сука! А если ты хочешь быть человеком — дави все это скотское, на хрен!

— Нет, мне тебя не понять, — вздохнула Люська. — Я точно самка. Ну не чувствую я себя хорошо, когда сама по себе. Вальтя, хоть и с Альбиной законной жил, и еще к трем бегал, все-таки мой был. Серый…

— Не поминай, а?! — рявкнула Светка. — Серый был гад и предатель. Как и Маузер с Саней. И им, собакам, собачья смерть настала!

— Ну не распаляйся ты… — попросила Люська. — У меня аж парень внутри заворочался. За братишку беспокоится.

— Ладно, — слегка подостыла Светка, положив руки на живот. — Мой Никитич тоже пинается… Во братва народится!

— Ты его, случайно, не Добрыней назвать собираешься? — улыбнулась Люська.

— Не знаю. Еще не придумала. Но Никитич — это точно.

Светка подошла к телефону и набрала номер. Люська сразу поняла: Булка проревелась, наоралась и успокоилась. Сейчас начнет раздавать ЦУ и наводить в губернии конституционный порядок.

— Кныш?! Молодец, что ждал звонка. Созвонись с Витей и поинтересуйся — только вежливо, смотри! — что он думает насчет вчерашнего инцидента. Пошли кого-нибудь потолковей в Лехину контору. Да, с соболезнованиями, но прежде всего, пусть постарается поиметь максимально точную картину всего дела. Что, где, когда и кто. Третье. Шуре, Вене, Кузе, Коле, даже Фыре — строгое внушение, чтоб сидели тихо и знали: кто сейчас слиняет, тому у нас работы не будет. Дальше. Черепана и все, что осталось от конторы Крюка, берешь на баланс. Шкворня за человека не считать однозначно. Система пойдет по людям. Каждый получит по куску, мы брать ничего не будем. Насчет шухера на площадке — положить с прибором. Мягко, мягко положить. Полезная вещь, между прочим. Через два дня все это свернется и прикроется. Так и втолковывай всем орлам. Даже Тромбону. У тебя есть еще что-то? Что?! Обратись в ТОО «Пегасик», там тебе не только текст для соболезнования насчет Лехи напишут, но и красиво оформят. На цветном принтере, в черно-алых тонах, с ламинированием… Увидишь, сам заплачешь. Нет, на похороны Лехи меня не отпустят. Я на сохранение легла. Поедешь сам, венок сделаешь, сумму на погребение из общака выделишь. Из рассчета сто тысяч «зеленых» — не больше. Нет, это не до фига. Леха — заслуженный человек был. Ну, все, действуй!

— Завидую я тебе… — вздохнула Люська с полной откровенностью. — Как ты жестко говорить умеешь! Как мужик…

— Я как начальник говорю, понимаешь? Ни одна зараза в штанах не должна чуять слабость. Иначе на шее усядется и ноги свесит. Почему я Никитку выбрала? Потому что он со стороны. Расслабься я с Серым, к примеру, — и все. Я больше не начальство, а так — девочка-подстилка. Дело — делом, а тело — телом. Все в конторе тянутся по стойке «смирно», трясутся, и не бабу видят, а страх смертный. Четкий порядок, неисполнение — хана. Если хочешь, чтоб мужики в тебе видели человека, а не дырку на ножках, ты должна им страх внушать. А чего они, кобелюки, больше всего боятся, ответь?

— Силы, наверно…

— Ни фига подобного. Больше всего мужики боятся, что их обсмеют прилюдно, выставят дураками. И особенно, если это сделает баба в присутствии других мужиков. Выбери с самого начала одного, самого смазливого и нахального, который себя за неотразимого донжуана почитает, — и убей морально. У них всегда пунктики есть, как пята у того самого Ахиллеса. Попала разок — и все, он сексуальный труп, ему шарахаться от тебя придется…

— Да ладно тебе лекции читать… — вздохнула Люська. — Как у тебя, у меня никогда не выйдет. Я девушка скромная и нежная.

— Только иногда материшься, — хмыкнула Светка.

В это время в дверь галантно постучали.

— Кто там? — спросила Светка.

— Это я, Сергей Сергеевич, — отозвался бас профессора. — Не помешаю?

— Заходите.

Баринов вошел, улыбнулся и спросил:

— Ну как вам наш «Хилтон-ЦТМО»?

— Ничего, вполне прилично, — ответила Булочка. — А он действительно Хилтону принадлежит?

— Нет, это шуточка. И довольно двойственного содержания, кстати. Во время вьетнамской войны в Ханое создали специальную тюрьму для сбитых американских пилотов. Как-никак четыре тыщи самолетов сбили. Ну а пленные штатники со свойственным им юмором назвали эти бараки «Хилтон-Ханой».

— Это что, намек на то, что мы тут в плену? — полушутя спросила Светка.

— Нет, конечно. Вы тут на сохранении. В данном случае, это словосочетание наиболее точно отражает смысл вашего пребывания здесь. Речь идет о сохранении и вас, и ваших будущих детей. Вообще-то мы собирались вселить вас именно сюда. Но, к сожалению, обстоятельства сильно изменились. Вам придется сегодня же перебраться в стационар.

— Это в связи с тем, что Лариса Григорьевна говорила? — поинтересовалась Люська.

— Да, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Она доложила мне результаты обследования, и мы согласовали вопрос о вашем переводе в восьмой сектор нашего Центра.

— Это что, обязательно?

— Абсолютно. Конечно, если вы не хотите расстаться со мной по-дружески, то можете вернуться на свою подмосковную дачу или в родную область. С моей стороны препятствий не будет, но и помощи, к сожалению, тоже.

Люська тревожно взглянула на Булочку. В глазах экс-секретарши отчетливо читалось: «Наплюй на все, не нравится мне все это! Давай отсюда смотаемся, пока не поздно!»

— Мне не хотелось бы с вами ссориться, Сергей Сергеевич, — подчеркнуто вежливо произнесла Булочка. — Но неужели все так серьезно?

— Все очень серьезно. Вы даже не представляете себе, насколько.

— И тут действительно дело только в гинекологии?

— Нет, лишь отчасти, — улыбнулся профессор. — Вы в курсе насчет того, что случилось с Алексеем Суровцевым?

— В смысле, с Лехой Пензенским? Да.

— Есть серьезные опасения, что с вами может произойти нечто подобное. Окна гостиницы слишком широкие, выходят на рощу, находящуюся уже за забором нашего поселка и сейчас, когда листвы еще нет, просматриваются с солидного расстояния. Поэтому я не могу гарантировать вам безопасность в этом помещении. Лучше всего будет, если вы сейчас ляжете на каталки и проедете на них на новое место. А вещи позже принесут мои люди.

Люська беспокойно поглядела на окно. Она мгновенно догадалась, что оттуда в комнату может вот-вот влететь пуля…

— Я согласна, — сказала Люська.

— Ну, допустим, я тоже, — произнесла Светка, скорее испытующе, чем утвердительно. — Но ведь вы ставили передо мной задачи, рассчитанные на работу с областью. Там, на новом месте, будет хотя бы телефон? О факсе или компьютере я вообще не спрашиваю.

— Все будет, — улыбнулся профессор еще раз.

— Никиту туда допустят?

— Обязательно. Даю вам честное профессорское слово. Но только не раньше, чем в понедельник вечером.

— А «не позже» чего? — настырно спросила Булочка.

— Не позже среды, я думаю.

— Бог с вами, поехали…

Сергей Сергеевич открыл дверь номера, и четыре мощные, очень крупные девицы в синих комбинезонах с нашивками «СБ ЦТМО» вкатили две горизонтальные каталки для тяжелобольных и помогли Светке и Люське улечься. Сверху, оставив открытым только лицо, набросили простынки.

— Необходимо пристегнуться, — заметил Баринов, — у нас есть места с очень крутыми пандусами…

Проворные, несмотря на крупные габариты, девицы двумя легкими движениями ловко пристегнули Светку и Люську к каталкам.

— Извините, — сказала Булочка, — вы же мне руки намертво к бокам пристегнули!

— Ничего ужасного, — успокоил профессор, — приедем на место — и вас отстегнут.

— А шприцы зачем? — уже совсем испугалась Булочка, увидев, как из-за широких спин «эсбэшниц», словно пехотинцы из-за танка, вынырнули две медсестры и, наскоро протерев спиртом кожу на предплечьях Люськи и Светки, вонзили в них иглы одноразовых шприцев.

— Все для вашей же пользы… — произнес профессор благодушно.

Светка сразу после укола в плечо почувствовала непреодолимую тяжесть во всем теле и все быстрее и быстрее стала проваливаться куда-то в бездонную яму…

ОПАСНОЕ ПЛАВАНИЕ

Механик не только вздремнул, но, прямо скажем, дрыханул пару часов. Поэтому ему удалось вполне прилично восстановить силы. За окном помаленьку сгущались сумерки, и Механик вспомнил о своем решении съездить на озеро Широкое. Дождь вроде кончился, даже закатное солнышко проглядывало.

Но вылезать из-под одеяла, когда с каждого бока привалилось по теплой, мирно дышащей бабе — очень не хотелось. А вот пообнимать их и малость потискать — наоборот, так и подмывало.

Механик стал осторожно копошиться в их одежде, расстегивать всякие пуговки и крючочки, помаленьку пробираться ко всяким тепленьким и гладеньким местам. Ясно, что послышались всякие милые позевунчики, и ленивые со сна лапки начали его с боков поглаживать и пощекатывать. Вместе с тем Райка выразила сомнение:

— Может, после бани, а? На чистом бельишке, сами чистенькие…

— Не слушай ее, — промурлыкала Юлька, потираясь щечкой о щетину Механика, — грязнулистый ты вкуснее…

— В баню вам одним придется идти, — заявил Механик. — Я на лодке собирался прокатиться.

— Я с тобой! — вызвалась Юлька.

— Нет, иди в баню. Пассажиров мне не надо, груз сюда повезу. Тяжелый…

— Что за груз-то? — настороженно спросила Райка. — Наркоту?

— Не, — успокоил Механик, — взрывчатку. Терроризмом заниматься будем.

Произнес он это таким хохмаческим тоном, что бабы захихикали и, разумеется, ни в грош не поверили, хотя он им сообщил чистую правду.

— А как же веники? — по-деловому спросила Райка. — Ты ж обещал, что научишь, как еловыми вениками париться.

— Точно, — проворчал Механик, у которого настроение поменялось, — придется вас, пока еще совсем не стемнело, на эту работу озадачить. Слезаем!

— Язык у тебя, — обиженно произнесла Юлька, обращаясь к Раисе. — Весь кайф поломала…

— Да брось ты…

— Не шипите, — сказал Механик, прикинув, что ему не худо бы отправиться в плавание еще засветло, потому как точной дороги по резко изменившейся речной сети он не знает.

Вышли во двор, подошли к бане. Механик зашел в предбанник, сунул нос в парилку и сказал:

— Слабо. Подтопить надо.

Затем прошли дальше, к углу между недостроенной оградой двора и забором, опоясывающим поселок. Здесь стояло несколько совсем молодых елочек, самосевом выросших из шишек, нападавших во двор из-за забора, где стояли большие елки.

— Значит, так, — сделав до ужаса серьезную морду, объявил Механик, — показываю: вот это — еловая ветка. Ветка состоит из жесткого ствола и боковых отростков с лапками. Так вот, для создания ВЕП — веника елового парильного — употребляются исключительно боковые отростки с лапками, длиной не менее сорока сантиметров. Где-то на длину локтя меряйте. Всего на один веник собирается от двадцати лапок и более. Затем, путем обмотки веревкой, создается рукоятка длиной пятнадцать-двадцать сантиметров и диаметром от трех до четырех сантиметров. Все необмотанное представляет собой ударно-хлопальную рабочую часть веника. Основное требование — должна быть максимально приближена к плоской форме. Нормативы на изготовление ВЕП — двадцать минут — «отлично», двадцать пять — «хорошо», тридцать — «удовлетворительно». Задача: изготовить до моего прибытия три ВЕП. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ страшный прапорщик! — хихикнула Юлька. — Разрешите исполнять?

— Выполняйте! — ухмыльнулся Механик.

— Артист, блин! — похвалила Райка. — И почему только во всех анекдотах вас, прапорщиков, дураками выставляют?

— Докладываю: анекдоты про дураков-прапорщиков сочиняют умные, но плохие солдаты, которым не разрешили остаться на сверхсрочную, и умные, но завистливые офицеры, которые знают, что их даже ночью никто не примет за генерал-полковника. Короче, я появлюсь часа через три, если подзадержусь — не паникуйте.

Механик бегом добежал до дома, прихватил рюкзачок и автомат, а затем уселся в «Чероки» с лодочными причиндалами и покатил вокруг забора на западный берег.

Как ни странно, вода поднялась, словно по заказу: только-только до дерева, к которому была прицеплена «Казанка». И дождь хоть и наплескал воды, но немного, даже слани на дне не залило. Правда, сиденья были мокрые, но Еремин был, как известно, человек запасливый и перед посадкой в лодку напялил на себя те самые «колготы» из полиэтиленовой пленки, которые применил несколько дней назад, проникая в автосервис через канализацию. В этих «колготах» он мог стоять по пояс в воде и оставаться сухим, не то что просто усесться на сырую скамейку. Механик затащил и установил мотор, пристроил весла в уключины, заправил «Вихрь» смесью из бачка, нашел для автомата и рюкзачка места посуше, а затем отпер замок и отмотал цепь.

Из леса выгребал на веслах, с поднятым мотором, рисковать не стал. Слишком много всяких кустов торчало из воды. Зацепившись за крепкую ветку, можно было срубить шпонку, скреплявшую винт с гребным валом. Конечно, в рюкзачке у Механика было до фига всяких железяк, в том числе и подходящих по калибру гвоздей, из которых можно было сделать новую шпонку, но не хотелось начинать путешествие с поломки.

Когда Механик плыл между торчащих из воды деревьев, отбрасывавших на воду огромные косые тени, в промежутках между которыми зыбко колыхались красновато-багровые блики заката, то подсознательно испытывал какую-то легкую жуть. Какие-то детские страшки пробуждались, не то насчет водяного, не то насчет лешего… Хотя их, конечно, бояться вовсе не следовало. Опасаться следовало людей, то есть ментов из речной милиции, если она вдруг сюда заплывет, каких-нибудь рыбинспекторов, если тут таковые имеются, браконьеров, если тут есть чего ловить, наконец, тех, кто наверняка ищет эту самую «Казанку» и ныне покойного снайпера. Последних, пожалуй, больше всего. Кто б они ни были — менты или бандиты. Правда, в том, что эти самые граждане будут упорно шарить по разливу, можно было и усомниться. По идее, если б снайпер не угодил под шальную пулю, то вряд ли долго прокатался бы по воде. Скорее всего, благополучно вернулся бы на тот явно городской причал, где его дожидалась машина с верными друзьями и ста граммами для сугрева. Впрочем, конечно, верные друзья могли бы его вместо ста грамм угостить перышком под ребро и спихнуть в речку — чтоб уж все концы в воду. Ежели так, то эти ребята тоже могут принять участие в поисках, полагая, что их корефан оказался слишком догадлив и решил сделать ноги.

Но, выплыв из-под сени деревьев на открытую воду, озаренную отблесками багрового заката, Механик все-таки убедил себя, что на воде покойного снайпера никто искать не будет. Если его и ищут, то на станциях, в аэропортах, автовокзалах, на хатах, где он, в принципе, мог бы появиться.

Солнца, конечно, уже не было видно. На западе, в том направлении, куда предстояло плыть Механику, над черной, неровной кромкой непроглядной полосы леса густо грудились мрачные сизые тучи, а над ними еще посвечивало зловеще багровое небо.

«Если солнце село в тучу, жди, моряк, назавтра бучу!» — припомнил Механик известную поговорку, хотя вообще-то был человек не флотский. Насчет «завтра» он особо не беспокоился, лишь бы ночью погодка не разыгралась. Пока было тихо, поверхность воды почти зеркально отражала небо, стояла тишина, ровным счетом ничем не нарушаемая.

Прежде чем запустить мотор, Механик вытащил шкворневскую карту и, осветив фонариком, еще раз уточнил маршрут своего мореплавания. Сзади, на востоке, за стволами затопленного леса, прятался поселок с Юлькой и Райкой, баней и еловыми вениками. Справа, на севере, обогнувшая остров Побегайка уходила в направлении Снороти. Слева, на юге, эта же самая Побегайка, вбирая в себя все, что таяло в верховьях, подтаскивала к острову все новые массы воды. Прямо расстилалось временное озеро, затопившее уже не только всю низину с болотом, но и приличную долю леса на более возвышенном месте.

Можно было, конечно, попробовать проскочить вниз по Побегайке до ее впадения в Снороть, а потом подняться вверх до устья Безымянки. Этот путь, хоть и получался длиннее, но имел ту выгоду, что был менее путаный. Через некоторое время темень станет такой, что будет ни зги не видно. Поди-ка, разберись в темноте, среди леса, где та протока, которая соединяет верховье Побегайки с Безымянкой! К тому же о том, что таковая протока есть, Механик пока лишь теоретически догадывался. Если мотор у снайпера, допустим, заглох уже здесь, поблизости от острова, то он вполне мог проскочить со Снороти вверх по Побегайке.

Тем не менее Механик, запустив «Вихрь» и нарушив тишину, все же повернул ручку мотора вправо, а нос лодки направил влево. Чуть осев на корму, «Казанка» лихо понеслась над затопленным болотом. Встречный воздух зашуршал в ушах, обдул щеки, взбодрил… Хотя, конечно, «Казанке» с 20-сильным «Вихрем» было далеко по скорости до мотоцикла, но все-таки по гладкой воде она двигалась быстро, а течение, против которого она вроде бы шла, почти не ощущалось. Это наводило Механика на мысль, что он все-таки правильно поступил, не отправившись вниз по речке. Скорее всего устье Побегайки еще было забито льдом и проскочить там Механик не сумел бы.

Хотя небо меркло прямо на глазах, Олег успел еще засветло пересечь разлив и достичь того места, где начиналась собственно Побегайка. То есть извилистая водная дорожка шириной в два десятка метров, ограниченная с обеих сторон торчащими из воды деревьями. Вообще-то летом она тут и до пяти метров в ширину не доходила, струясь по дну заросшей лесом ложбины. Слева под водой скрывался топкий берег с кустиками, местами торчавшими из-под воды, справа вода поднялась почти до края трехметрового обрыва. Поэтому Механик старался держаться ближе к правому берегу, чтоб не рубануть винтом по всем этим кустам. Впрочем, речка так часто меняла направление, что это правило оказалось с большим числом исключений. После того, как Механик проскочил первый по-настоящему крутой поворот и оказалось, что Побегайка течет уже не с запада на восток, а наоборот, обтекая очередной холм, ему пришлось прижиматься к левому берегу, ибо топкий низменный, с затопленными кустами, оказался справа.

Темень непроглядная настала тогда, когда Механик уже завершал третий километр своего пути вверх по речке. Небо было наглухо затянуто тучами и того, что луна появится, дожидаться не приходилось. Механик прихватил с собой довольно мощный аккумуляторный фонарь из «Чероки», светил вперед, но разглядеть толком, что там впереди, можно было лишь на очень небольшом расстоянии. А Механику надо было поглядывать не только вперед, но и на левый берег, ибо где-то там могла находиться эта самая предполагаемая протока, выводящая в Безымянку. Впрочем, как выяснилось, в Побегайку впадало немало совсем мелких речушек и ручейков, которые на карте вовсе не значились. Были просто затопленные ложбинки и овражки, вдававшиеся в сушу на несколько десятков метров и в темноте выглядевшие вполне как протоки. Если Механик не поддался соблазну свернуть ни в одну из этих обманок, то только потому, что по его прикидкам раньше чем через час он не смог бы добраться до настоящей протоки. Часы, пожалуй, значили для него побольше, чем карта. Если, конечно, принять, что он верно рассчитал скорость своего движения по речке.

Несмотря на все эти сложности, а также сомнения, которые начали обуревать Механика после часового путешествия по затопленному лесу — вплоть до того: а на хрен я вообще поехал?! — протоку он нашел. И именно там, где вычислил по карте.

К этому времени Побегайка, точнее, расстояние между деревьями, обступавшими речку, сузилось метров до трех. Летом тут была только извилистая и заросшая осокой канавка, по которой журчал едва заметный ручеек. Само собой, что по такому ручью проще было бы на джипе проехать, поставив колеса на берега. Но сейчас тут было метра полтора глубины. Это Механик выяснил, сняв одно весло с уключины и опустив за борт. Но хоть глубины было пока достаточно, извивы речки стали куда более частыми. Механик предпочел двигаться дальше на малых оборотах, чтоб не впаяться носом в дерево и не выхлестнуть глаза какой-нибудь веткой.

И вдруг справа появилось свободное от больших деревьев пространство, залитое водой. Механик решительно потянул ручку влево, то есть к себе, и «Казанка» свернула в протоку. Узкий хвостик Побегайки почти мгновенно потерялся за деревьями.

В плане эта самая протока напоминала огромную букву «X» или точнее, две скобки, повернутые выпуклостями друг к другу —)(.

Летом и зимой здесь была небольшая седловинка. Талая вода в течение многих лет, скатываясь с двух не шибко высоких бугров, стекала и в Побегайку, и в Безымянку, постепенно углубляя это самое «седло». Через энное число лет оно наверняка должно было исчезнуть, что могло бы привести к слиянию и… погибели одной из речек. Горизонтальки на карте показывали, что скорее всего погибла бы более мощная Безымянка, потому что ее русло располагалось метра на три выше, чем Побегайкино. Если б перемычка исчезла, то Безымянка с радостью поперла бы вниз, влилась и наполнила собой дохлую Побегайку, а прежнее русло, напрямую ведущее к Снороти, постепенно застоялось бы, заросло, заилилось и в конечном счете высохло.

Само собой, Механик сии геоморфологические наблюдения проводил отнюдь не от праздного любопытства. Проходя малым ходом через самое мелкое и узкое место затопленной седловинки протоки, он сразу ощутил сильное встречное течение. Шевельнулась шальная мыслишка: а не потратить ли немецкий тол, за которым ехал, на то, чтоб снести эту самую седловинку ко всем чертям, не дожидаясь нескольких столетий или тысячелетий, в течение которых ее смоет естественным путем? Усиленная Безымянкой Побегайка запросто может затопить болото уже не только на период паводка, но и на лето…

Впрочем, долго развивать эту идею Механик не стал. Надо было сперва доехать до тола, достать его с острова, не подорвавшись на тамошних минах, а уж потом думать, как употребить.

Поэтому, миновав протоку, он решительно свернул влево, после чего прибавил обороты мотора.

Безымянка после тесных верховьев Побегайки показалась просторной, хотя, наверно, была лишь немногим шире, чем та же Побегайка поблизости от затопленного болота. Она тоже кружила, обтекая всякие бугры и бугорки, и даже, пожалуй, больше, чем Побегайка. Тем не менее Механик четко знал, что теперь он, можно сказать, «вышел на финишную прямую» и, никуда не сворачивая, может добраться до озера.

Правда, впереди было одно возможное препятствие — дорога на Дорошино. Та самая, на которой они с Юлькой прошлой зимой оприходовали «МТЗ-80» с ковшом и бульдозером и добрались на нем по Немецкой просеке к замерзшему озеру, а потом и к острову. Километрах в четырех от этого места, ближе к Дорошину, дорога пересекала овраг, по которому текла Безымянка. Естественно, пересекала по мосту и насыпям, сделанным с обоих берегов. Мост был прочный, бетонный, зимой до воды было метров шесть. Снести его даже такое половодье, как нынешнее, вряд ли могло. Навряд ли мог состояться и такой подъем воды, чтоб «Казанка» не смогла проскочить. Но вот лед с озера, двинувшись следом за льдом с Безымянки — а он наверняка был толстый и прочный, если зимой трактора и автомобили выдерживал — и уперевшись в опору моста, мог устроить затор. После этого вся экспедиция Механика накрывалась медным тазом.

Подозрение Еремина усугубилось тем, что в свете фонаря блеснуло несколько крупных кусков льда, плывших вниз по Безымянке. Хорошо, если это, так сказать, «последние тучи рассеянной бури». А если, наоборот, лишь первые кусочки, отвалившиеся от затора? Конечно, насчет повторения подвига «Челюскина», раздавленного льдом, или «Титаника», этим льдом пропоротого, Механик размышлял чисто теоретически, но вот упереться в ледяной завал меньше чем в километре от цели было бы очень обидно.

Между тем по прикидкам Олега ехать оставалось всего ничего. Льдинки навстречу больше не попадались.

Мост показался несколько неожиданно. На сей раз расчеты по времени Механика немного подвели. Может быть, лодка двигалась быстрее, чем он ожидал, а может, просто он неправильно расстояние по карте прикинул. В этом, конечно, ничего плохого не было, напротив, надо было бы радоваться тому, что удалось так рано добраться до моста. К тому же никакого ледяного затора здесь не оказалось.

Однако Механик все-таки был недоволен. Он знал, что непосредственно перед мостом должен пройти поворот реки, и собирался дойти, так сказать, «до угла», погасить фонарь и, заглушив на время мотор, поглядеть на мост издали. Потому что время было еще детское, и по дороге через мост могли проезжать какие-то машины. Конечно, вероятность того, что некий водила прокатится по мосту одновременно с проездом Механика под мостом, была невелика. Меньше этого была только вероятность повстречать того алкаша-тракториста, у которого Механик два месяца назад увел «Беларусь». С озера Механик уезжал на трофейном «Чероки», а потому был уверен, что трактор так и простоял там до весны, после чего нырнул в воду. И тем не менее…

Еремин хорошо знал, что и по Безымянке никто на моторках не ездит, хоть она и полноводнее Побегайки. А потому каждый деревенский водила, который увидит с дороги проезжающую под мостом лодку, да еще и с фонарем, непременно расскажет об этом уникальном случае своей жене, та другой бабе; и к полудню следующего дня все Дорошино, в том числе и участковый, будет знать о том, что на озере катался какой-то любитель водно-моторного спорта. А если учесть, что убийство господина Суровцева, иными словами Лехи Пензенского, произошло в недальнем далеке и вся областная общественность уже оповещена об этом через радиостанцию «Городские звоны», то гражданин участковый может доложить по начальству о появлении неопознанной «Казанки» уже в связи с конкретным фактом преступления. Но это только полбеды. Не дай Бог, если из недр Лузинского РОВД сия информация уплывет к соратникам покойного Лехи или к Вите Басмачу, которого оклеветала гнусная радиостанция. И та, и другая команда резко сузят район поисков и могут запросто добраться до Механика. Само собой, что им будет начхать на все аргументы, кроме автоматического оружия. А ежели Механику не повезет и он достанется им в живом виде, то придется очень плохо. Будут вытягивать имя заказчика, а Механик его не знает. В это никто, конечно, не поверит, и быстрой смерти не дождешься.

Так что, неожиданно выскочив к мосту без приглядки и с зажженным фонарем, Механик был очень недоволен. Правда, машины на мосту или поблизости от него не оказалось, но, проскакивая под ним, Олег увидел, что с левой стороны издалека приближается свет фар. Точно так же и водитель машины мог увидеть на реке свет от фонаря. Впрочем, автомобиль доехал до моста позже, чем «Казанка» успела скрыться за поворотом речки. А еще через десять минут моторка выскочила на простор озера Широкое. Световое пятно от фонаря почти сразу же легло на темный контур острова.

Остров выглядел совсем не так, как осенью, когда Механик с Есаулом завезли сюда ворованый клад, и не так, как зимой, когда Механик с Юлькой этот клад отсюда вывезли. Да и все озеро было не такое. Во-первых, подтопленый разливом лес, окружавший Широкое, казался заметно ниже, а само озеро немного шире. Во-вторых, все подножие острова-холма ушло под воду, и он стал казаться просто большой купой затопленных деревьев.

Когда Механик приблизился к острову, то не сразу нашел то место, где зимой подъезжал к нему на тракторе. Ельник, через который начиналась его заветная тропка, ведущая к бывшей прожекторной площадке и люку бункера № 3, ушел под воду метра на три. От многих елок торчали только верхушки.

Конечно, надевая перед поездкой полиэтиленовые «колготы», Механик заботился не только о том, чтоб не промочить штаны в мокрой от дождя лодке. Он прекрасно понимал, что в подземных коллекторах наверняка полно воды, а нижняя часть главного коллектора вообще затоплена полностью. Однако, увидев, насколько поднялась вода, Механик забеспокоился. Даже если елки залило не на три, а на два с половиной метра, то главный коллектор затоплен полностью и по нему можно путешествовать только в акваланге, которого у Механика не имелось. Впрочем, беспокоился он уже не за главный коллектор, а за дренажные колодцы, куда вода, если она продолжала подниматься, могла добраться за то время, что Механик будет ползать по трубам. Ему ведь надо было в дренажный колодец взорванного дота № 2. Дно этого колодца было расположено выше всех остальных, и там даже осенью было относительно сухо. Но если водичка поднимется еще на метр — полтора, то зальет дно этого колодца, а самое главное — дренажную трубу, ведущую туда из колодца дота № 3. Так что надо было поторапливаться.

Тем не менее Механик минут пять приглядывался к торчащим из воды елочкам, чтобы приткнуть лодку именно там, где следовало. Ошибиться было очень опасно — справа и слева от расчищенной тропки в земле лежали противопехотные мины. Большая часть их находилась «в рабочем состоянии» и вполне могла взорваться.

Выбрав, наконец, нужный промежуток между елками, Механик протащил лодку через колючие ветки и сумел пристегнуть ее цепью к стволу дерева, росшего значительно выше по склону. Затем, прихватив фонарь, рюкзачок и автомат — последний никогда не казался Еремину лишней тяжестью, — высадился на берег.

ПО СТАРЫМ ПРИМЕТАМ

Зимние приметы глаз находил с трудом. Снег уже сошел, и то, что легко высматривалось на белом фоне даже без фонаря, сейчас приходилось долго высвечивать. Хоть и спешил Механик, но, не найдя нужной по порядку отметки, вперед шагу не делал. На дорожку, которую можно было всего за пять минут пройти пешком, даже с учетом крутости склона, потратил чуть ли не полчаса. Обратно, это он знал, дорога будет побыстрее, следы останутся на сырой почве. Правда, придется ящики таскать, а не идти налегке.

В люк дота № 3, так и остававшийся два месяца не закрытым, Механик спустился тоже не торопясь, с приглядочкой. Могла, например, Булочка, оставить на память растяжку с гранатой? Вполне могла, если рассчитывала, что Механик или еще кто-то вредный сюда полезет. Поэтому, лишь убедившись, что всякие подозрительные проволочки и ниточки отсутствуют, Еремин спустился в бетонное чрево дота. Первое, что высветил из темноты — раскладной подъемник с крючком, блоками и лебедкой, сделанной из катушки полевого телефона. Чуток поржавевший от сырости, но вполне работающий. Никому, видать, не понадобилась брошенная Механиком техника. Ну и отлично! Пригодится самому.

Однако Олег и здесь постарался убедиться, что к подъемнику не пристроили какую-нибудь заподлянку. Нет, оказалось, ничего такого.

С некоторым волнением в душе Механик посветил в дренажный колодец. На дне его было сыро, но не мокро. Это были лишь следы воды, скатившейся в колодец после дневного дождя. Хрустя своими полиэтиленовыми «колготами», Механик спустился в колодец по скобам. Внизу, в стенках колодца, имелись два круглых отверстия диаметром в полметра каждое, уводившие в дренажные трубы. Зимой они с Юлькой лазали в правую (если стоять спиной к скобам) трубу, где прятали мешки с сокровищами Федьки Бузуна. Та труба, имевшая, если считать от колодца, уклон вниз, выводила в главный коллектор. Сейчас Механику предстояло лезть в левую трубу и подниматься по небольшому уклону вверх, в дренажный колодец бункера № 2, туда, где лежали три самодельных ящика, в которые Механик уложил 60 толовых шашек.

Еремин даже сейчас, в отличие от Никиты Ветрова и Булочки, о событиях 55-летней давности, происходивших на острове, почти ничего не знал. И хотя спас из здешних подземелий заплутавшую внучку генерала Белкина, не успел ее ни о чем расспросить. А прошлой осенью, когда явился сюда в первый раз, был полным профаном насчет всей предыстории. Впрочем, его тогда особо не волновало, кто и как посещал эту рукотворную преисподнюю. Его удивило только одно: почему ящики с немецким толом так хорошо сохранились в сыром подземелье? Марат, последний из команды Тугрика, который стал для них с Есаулом невольным проводником, сообщил, что настоящие немецкие ящики давно изъели черви, а эти, новые, некрашеные, они сделали сами. В каждом из трех — по двадцать шашек. Конечно, держали на свои нужды, но и на продажу тоже.

Когда Марата пришлось отправить на дно озера Широкое, Механик с Есаулом не очень верили в то, что не осталось никого из тех, кто знает о подземельях. Потому и попрятали все в колодцы, а не оставили в самом доте. Так или иначе, но теперь надо было лезть в левую трубу.

Кряхтя и поругиваясь про себя, Механик вполз в трубу. Перед этим решил снять автомат и рюкзачок, оставив их в колодце и повесив на крючок подъемника. Наверно, проще их было вообще оставить в доте, но Механик почему-то был убежден, что лучше будет, если оружие останется поближе к нему, раз уж с ним неудобно ползать по трубе.

Уклон трубы был небольшой, но сама труба была очень длинной — метров тридцать, не меньше. И дышать стало трудно почти сразу же. Зимой, когда они с Юлькой и примкнувшей к ним Анютой ползали по этим трубам, ничего похожего не наблюдалось. Было сыро, затхло, но по трубам гуляли сквозняки, и угрозы задохнуться не ощущалось. Сейчас никакого движения воздуха не было, и Механик не долго додумывался почему.

Свежий воздух втягивался в подземную систему через люк дота № 3 и протягивался по трубам и главному коллектору к пролому в туннеле главного коллектора. Или наоборот — через пролом втягивался, а через люк вытягивался. Но сейчас, когда вода затопила коллектор и пролом, эта лафа кончилась.

К колодцу дота № 2 Механик дополз с колотящимся сердцем и кругами в глазах. Голову тоже будто тисками сдавило. Правда, в самом колодце воздух оказался посвежее, должно быть, через завал наверху кое-какой кислородец фильтровался. Поэтому Механик потратил время на то, чтоб подняться по скобам к крышке люка и чуточку отдышаться. Конечно, если и полегчало, то чуть-чуть.

Еремину стало ясно: если он заберет сейчас всего один ящик, а за оставшимися полезет вновь, то на втором или третьем рейсе точно потеряет сознание. А если он его потеряет, то скорее всего навсегда. То есть останется тут, в этой трубе, гнить. Поэтому он затолкал в трубу все три ящика и стал толкать их под уклон, упираясь в ближний. Попыхтеть пришлось немало. Тридцать метров даже под уклон дались ему, что называется, из последних сил.

Особенно туго пришлось в самом конце, когда Олег выпихнул из трубы первый ящик, а тот, зацепившись за какую-то неровность в стенке колодца, пошел не прямо, а наискось. И не задвинулся в жерло нижней трубы на противоположной стенке колодца, а уперся двумя углами в края, а одним — в ручку следующего за ним ящика и тем самым как бы запер Механика в трубе.

Секунд пять Еремину казалось, будто хана подкралась незаметно — и такая обидная, что ужас! А положение представлялось безвыходным.

Действительно, пролезть над ящиками и протиснуться в колодец Механик не мог при всей своей худобе и даже сняв одежду. Дотянуться руками до раскорячившегося ящика тоже не мог. И это все — при отчаянной головной боли от нехватки кислорода, пульсе 120 в минуту и сильнейшей общей усталости… В эти секунды Механик даже успел подумать: на фига он сам себя без принуждения и добровольно загнал в могилу?! Но даже трещащая от боли голова все же нашла выход.

Механик приподнял ближний от себя ящик и поставил его сверху на второй, а потом сумел надвинуть его на головной, непокорный, затем повернул набок остававшийся в трубе ящик, выпихнул его в колодец, привалив боком к остальным, и следом за ним сам протиснулся бочком. После этого, не задерживаясь в колодце, не только вылез в дот, но и поднялся через верхний люк в кусты, на бывшую прожекторную площадку. Минут десять жадно вентилировал легкие и успокаивал сердце.

Почувствовав, что полегчало, спустился вниз и стал поднимать ящики. Это была уж не работа, а сущие семечки. Протянул проволочный тросик с петельками на концах через ручки всех трех ящиков, поставленных на торцы, закинул петельки на крючок, поднялся к лебедке, покрутил малость — и поднял ящики в дот. Потом перенес подъемник наверх, в кусты, спустил крючок в дот, снова застроповал ящики тросиком, снова покрутил лебедку и, когда ящики повисли над люком, застопорил ее. Поднялся наверх, снял ящики, положил наземь. Еще раз спустился в дот, забрал автомат и рюкзачок, после чего один за одним перетаскал десятикилограммовые ящики в лодку. Напоследок не поленился забрать и свой подъемник — пригодится небось.

Отцепляя «Казанку», Механик подумал, что больше он к этому чертовому острову близко не подойдет. Как морозом по коже пошли запоздалые страхи насчет того, что он только чудом не задохнулся в этой проклятой трубе…

Лишь когда мотор весело затарахтел и зажужжал, возвещая о том, что Механик со своим толом едет обратно, в поселок «Призрак Коммунизма», где его ожидает приятная женская компания и баня с еловыми вениками, на душе у Еремина отлегло. Впрочем, он понимал, что обратная дорога тоже будет не шибко легкая.

Пожалуй, самым неприятным местом был все тот же мост. Механику показалось, что наилучшим вариантом будет, если он, пользуясь попутным течением Безымянки, пройдет под мостом без мотора и, разумеется, не включая фонаря.

Поэтому, зарулив на моторе к тому месту, где Безымянка вытекала из Широкого, Механик перекрыл бензопровод и, поворачивая руль так, чтобы по возможности держаться посередине реки, стал двигаться только при помощи течения. Впрочем, без фонаря удерживать лодку на середине было очень трудно. Прежде всего, надо было еще разглядеть, где эта самая середина. С обеих сторон были черные стены леса, над которыми расстилалась почти столь же черная и непроглядная темень неба. Она отражалась в воде, и различить какие-либо контуры реки было почти невозможно. Олег лишь минут через пять, когда глаза больше привыкли к мраку, смог рассмотреть зубчатую границу между небом и лесом и отражение этой границы в воде Безымянки. До этого он пару раз то въезжал носом лодки в затопленные кусты на одном берегу, то тюкался в ствол дерева на другом.

Течение, однако, было не очень быстрое. Лодка двигалась в час по чайной ложке, и Механик уже обзывал себя перестраховщиком, который из-за всяких гадательных опасений тратит драгоценное время, вместо того чтоб на полном ходу проскочить опасный участок, не дав возможности кому бы то ни было рассмотреть лодку. Он даже собирался вновь запустить мотор, когда неожиданно — опять неожиданно, черт побери! — впереди показался мост.

Тьму, всего-навсего в полусотне метров от лодки, прорезали автомобильные фары. Причем машина не проскочила через мост, а остановилась с работающим мотором прямо посередине моста. Механик аж крякнул с досады. Какого лешего?! Конечно, здесь ГАИ не бывает, поэтому насчет соблюдения правил дорожного движения, запрещающих остановки на мостах, можно не интересоваться. Но и просто так народ на мостах редко тормозит. Особенно на таких, как этот. Пописать, что ли, с высоты захотелось? Мысль, конечно, гениальная, но Механику некстати, поскольку он может очень даже не вовремя под мостом оказаться…

Впрочем, Механик успел приблизиться к мосту не более чем на десяток метров, когда ему стало ясно: дело вовсе не шуточное. Это можно было понять уже по тому, что автомобиль, остановившийся на мосту, был весьма не характерным для русской деревни «Вольво».

Два дюжих мужичка в темных кожанках вытащили через заднюю дверцу машины большой продолговатый сверток, замотанный чем-то вроде одеяла, перевязанный веревками и к тому же шевелящийся. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться — там, в этом свертке, человек, которого скорее всего сейчас шуранут с моста в речку.

— Глубины-то хватит? — донеслась до Механика фраза, сказанная вполголоса. Товарищ, который ее произнес, наскоро приматывал к свертку связку из двух пар кирпичей. Скорее всего, на шею.

— Метр будет — и ладно… — отозвался второй. — Раз, два…

Сверток раскачали, и на счет три швырнули в воду. Плюх!

Мужички не стали долго задерживаться — попрыгали каждый в свою дверцу, «Вольво» сдал назад, развернулся, световые круги от его фар скользнули по речке, всего в паре метров от кормы лодки, уже почти задрейфовавшей под мост. Так или иначе, но Механика они не заметили, рванули прочь с места преступления.

Механик тоже решил, что больше стесняться некого. Правда, прежде, чем завести мотор, Механик зажег фонарь, чтоб не влететь с разгона в берег или в затопленный лес. Посветил вперед и увидел, что впереди него, метрах в пятнадцати, плывет тот самый сверток, явно быстро намокая и постепенно погружаясь.

Вообще-то Еремин вполне мог бы не обратить на него внимания. Он не состоял в ОСВОДе и не нанимался штатным спасателем. Те товарищи, которые сбросили сверток в воду, должно быть, имели веские основания для того, чтоб так поступить. Механик знал, что есть полно случаев, когда сброс гражданина с моста в упакованном состоянии является более чем справедливой и гуманной карой за некоторые виды преступлений. В конце концов, сброшенного с моста субъекта он не знал, на брудершафт с ним не пил, точно так же, как и не имел представления о том, кто были те, что решили порешить этого гражданина столь изысканным способом.

Тем не менее Механик раздумал запускать мотор, а пересел на весла и несколькими сильными гребками обогнал плывущую по воде упаковку. Вцепившись руками в веревку, которой сверток с человеком был обвязан, будто батон колбасы шпагатом, Еремин вытянул его из воды и затащил в лодку. Поскольку существо, завернутое в синее шерстяное одеяло, при этом издало какие-то нечленораздельные звуки, Механик усек, что вытащил не готового утопленника, а лишь кандидата на эту почетную должность. Определил он и то, почему те, кто отправлял сверток в Безымянку, не добились намеченного результата. Связка кирпичей отсутствовала. Должно быть, слабовато эти любители эффектных концовок затянули на шее петлю с грузом, и она под тяжестью кирпичей попросту соскользнула с шеи, отчего кандидат в покойники, угодив в воду, всплыл головой вверх и даже не успел нахлебаться воды. Должно быть, в эти несколько минут его голову держали на плаву воздушные пузыри под одеждой. Конечно, не подвернись Механик, утопление было бы только отсрочено на пять минут максимум. Одежда успела бы окончательно намокнуть, а распутаться в таком положении мог, говорят, только Гарри Гудини, да и тот, поди-ка, маленько шарлатанил.

Вытащив свой любимый кастет и выщелкнув ножевое лезвие, Механик быстренько разрезал веревки и стал распутывать одеяло.

Когда размотал голову, пытавшуюся что-то мычать, то увидел в свете фонаря мокрую вязаную шапочку, из-под которой торчали пышные рыжие кудряшки, а потом — бабское личико с вытаращенными глазами и размазавшимся то ли от воды, то ли от слез макияжем и с пластырем на губах. Теперь стало ясно, почему гражданка не нахлебалась воды — тонущие захлебываются прежде всего от того, что орут, а через нос вода попадает в дыхалку не сразу. Снимать пластырь или нет? — над этим вопросом Механик несколько секунд думал и сомневался. Судя по глазам, добытая в качестве улова молодуха могла устроить такую истерику, что ее услышат умчавшиеся за несколько километров исполнители и вернутся устранять недоделки.

Одета спасенная красотка была тепло. На ней было длинное кожаное пальто с меховым воротником (чуть ли не из соболя) и на меховой подкладке, зимние сапоги на высоком каблуке, кожаные брючки, какой-то свитер, шарф — вряд ли даже все это успело насквозь промокнуть. К тому же, едва Механик, распутав веревку, освободил ей руки, как дама, не щадя губ, содрала пластырь. Но вовсе не затем, чтобы орать, как предполагал Еремин, а затем, чтоб вытащить из своего кожаного пальто плоскую фляжечку с чем-то спиртным — из такой же Юлька с Райкой Механика за обедом потчевали — и торопливо сделать несколько глотков.

— С комфортом купаетесь! — заметил Механик с явным удивлением.

— Они ее не нашли, — улыбнулась девица. Кажется, это было для несостоявшейся утопленницы даже большей радостью, чем собственное спасение.

Расспросить, конечно, было о чем, но надо было торопиться. Безымянка все ближе подносила «Казанку» с пассажирами к протоке, ведущей на Побегайку, — это раз, и надо было довезти эту мокрую курицу не простуженной — это два. Механик открыл краник, дернул за тросик раз, другой — движок завелся. Ухватившись за ручку мотора правой рукой, левой взялся за фонарь.

— Я сюда пересяду, можно? — спросила спасенная и, не дожидаясь согласия Механика, уселась на ящик с толом, стоявший у него в ногах, откинула голову ему на штаны, а руки уложила на колени, будто на подлокотники. Возражать Механик не стал, должно быть, бабе так было теплее. К тому же он как раз в это время сделал поворот в протоку.

— Романтика! — пробормотала рыжая и еще раз приложилась к фляжке. Механик забеспокоился. Он знал, что эта зараза, то есть спиртное, — штука коварная. Согреет в небольшой дозе, а потом спать утянет — и привет! Сердчишко остановится.

— Завязывай лакать! — Механик отобрал у нее фляжку и, завинтив, спрятал к себе под куртку. — Много вредно!

— Уловила… А куда едем?

— В баню! — проворчал Еремин.

— Кайф… — отозвалась баба. — Долго ехать?

— Порядочно. Смотри не спи! Сдохнешь!

— Не-ет… — произнесла она зловредно. — Теперь — назло не сдохну, назло!

— Как звать? — поинтересовался Механик.

— Женя… А тебя?

— Олег.

— «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хаза-а-арам!» — пропела Женя. — Мы им отомстим! Вот так отомстим! Страшно отомстим!

— Ладно, — досадливо проворчал Механик, — посмотрим…

— Думаешь, я не смогу?!

— Ты кто, — спросил Механик по-простому, по-рабочему, — проститутка?

— В некотором роде… — знойно хохотнула поддатая.

Лодка уже мчалась по Побегайке. Механик шел по старым приметам, на сей раз не сбавляя обороты.

— Ты чего примолкла? Спишь? — рявкнул Механик.

— Н-нет, — заплетающимся языком ответила Женя. — Д-дремлю… Мотор твой… б-баюкает…

— Песню пой! Про Олега или там, про «Варяга» — один хрен! Только не дрыхни…

— А м-можно, я т-тебе отсосу? — предложила пьянь. — Бесплатно!

— Нет, — вежливо отказался Механик. — На дармовой сифон я не подписывался.

— Да у меня даже СПИДа нет… Проверено!

— Спасибо, в другой раз…

Именно в этот момент Механик в первый раз подумал, как отнесутся Юлька и Райка к прибытию третьей дамы. Вот те, блин, и пошутил, что, мол, за третьей поехал! Эти-то, по совести сказать, еще не сильно притерлись друг к другу, а тут еще одна. Да еще и шлюха явная… Юлька и Райка, хоть и не святые, но тем не менее себя в откровенных потаскухах не числят. А эта — съемная. Насчет заявлений, мол, «проверенная» — это все колеса. Хрен ее знает, может, и топили-то как раз за то, что заразила кого-нибудь солидного. Небось, и раздевать не стали, чтоб ненароком не поймать чего-нибудь… А у него бабы, в общем и целом, чистенькие. Юлька — с гарантией, как-никак четыре месяца у доктора Еремина наблюдалась. Ну а Райка… Пока ничего не выскочило — и то ладно. Хай, пожалуй, будет великий! Но ведь и правда, не швырять же ее, дуру эту, раз уж вытащил, обратно в воду? Наверно, ей повешенной быть на роду написано, раз не утопла!

«Казанка» миновала еще пару извивов Побегайки и выскочила на разлив у острова.

— Ой, — пролепетала Женя, — я замерзаю… Ноги немеют!

— Ничего, — рявкнул Механик, — уже недолго!

Точно, придется ее волочь в баню, раздевать и парить, чтоб не простыла. Но баня — место общественное. Коллективного пользования. Если из-под нее через полок или веник хотя бы вошки к кому-то перепрыгнут — эти «циркульные пилы» Механика на три куска перепилят, так, как ни Кио, ни Копперфильду не снилось.

Вода за время путешествия поднялась заметно. Механик пришвартовался всего-навсего в полутора метрах от колес «Чероки». Получалось, что за три часа вода по склону поднялась метров на шесть-семь. Но зато тащить эту бабу оказалось недалеко. Механик запихнул ее на место рядом с водителем, запустил мотор джипа, чтоб прогреть кабину. Потом наскоро перетащил ящики, весла, мотор, бачок, рюкзак, автомат и покатил прежней дорожкой вокруг забора в поселок.

БАННЫЕ СЮРПРИЗЫ

Хоть Механик и опасался порядком, будто вода по краям холма настолько поднимется, что тем же манером не проедешь, все ему удалось нормально. Не тратя времени даром, он, въехав во двор дома, сразу же подъехал к бане, вытащил из кабины свою полуживую спутницу и волоком — эта баба тоже показалась ему, коротышке, здоровенной и тяжеленной — втащил в предбанник.

Из парилки тем временем два бодрых, но сипловатых контральто выводили все то же, нетленное:

«Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет…»

Конечно, Юлька с Райкой не дождались — Механик прокатался гораздо дольше, чем обещал — и решили, что чем сидеть просто так и переживать, пора идти греть кости. Тем более что накочегарили они крепко, и веники по наставлениям Механика изготовили, только вот опробовать не решились. Окатились горячей водой, вымыли головы, а теперь, наслаждаясь теплом, просто сидели на полке и распевали песни.

Механик, приоткрыв дверь, сунул нос в липкий влажный пар, заструившийся из парилки в предбанник, и крикнул:

— Гостей ждете?

— Жде-ем! — дружно заорали певицы.

— Тогда вылазьте ненадолго. Примите еще одну для вашего трио!

— Заходи, блин, не студи помещение! — проворчала Юлька.

— Какую «еще одну»? — настороженно спросила Райка.

— Какую-какую! — рассердился Механик. — Какая чуть не утопла!

И, подхватив под руки Женю, прямо в пальто и сапогах затолкал ее в парилку, проорав:

— Раздевайте ее и парьте, пока не покраснеет!

Сам Механик решил, что надо бы все-таки выгрузить из машины взрывчатку и присоединиться к банной компании попозже. Но едва он успел залезть в кабину, как из бани донесся такой дружный визг в три глотки, что ему стало наплевать на эти 60 килограммов тола. Кипятком, что ли, обварились?!

Встревоженный Механик бегом влетел в предбанник и распахнул дверь в парилку.

— Чего орете? — спросил он, ошалело поглядывая на баб.

В парилке царил романтический полумрак. Помещение освещалось лишь свечкой, потрескивавшей на окошке, да рдевшими в печи углями. Красноватые дрожащие блики света поигрывали на влажных телах Райки и Юльки, на их мокрых, растрепанных и прилипших к плечам волосах. А на лицах читалась злость, презрение и отвращение. Этакие прелестные голые ведьмочки, готовящиеся стартовать на шабаш…

— Ты нам кого привез? — грозно спросила Юлька.

С Жени, которая вроде бы чуть пришла в себя, проворные бабы уже сняли и пальто, и сапоги, и свитер, и блузку, и даже бюстгальтер. Должно быть они начали снимать и кожаные брюки, но тут произошло нечто непредвиденное… Теперь она сидела на мокром полу, подтянув ноги к животу, и всхлипывала.

— Ладно, — сказал Механик, все еще ни шиша не понимая, — разберемся!

Он вытащил в предбанник уже снятые с Жени вещи, захлопнул дверь, чтоб не студить парилку, и, быстро раздевшись, вернулся туда, где неразборчиво, но возмущенно лопотали Юлька с Райкой.

— Так в чем дело, я не понял? — сурово спросил Механик.

— Не понял?! — спросила оскорбленно Юлька. — Ты нам кого привез?

— Женю… — в полном недоумении пробормотал Механик, полагая, будто бабам не понравилось, что он привез вдобавок к двум еще одну, хотя и с этими двумя управиться не может. — Ее бандиты в реку скинули…

— Ее?! — в один голос завопили бабы. — Разуй глаза!

— А я их и не обувал… — проворчал Механик. — Что вам не нравится, объясните толком!

— Ладно, можно и толком! Держи за локти!

В тот момент, когда Механик подхватил хнычущую и слабо брыкающуюся Женю под локти (и полюбовался при этом на большие груди, которыми располагала рыжая!), проворная Юлька подскочила к ним и ловко спустила штаны с несостоявшейся утопленницы…

— Е-мое! — вырвалось у Механика, когда он, заглянув вперед, увидел то, чего никак не ожидал увидеть.

Спасенное им существо располагало полным набором того, что принято называть «первичными половыми признаками». Мужскими!

Механик поспешно отпустил Женю и отскочил в сторону, не то от брезгливости, не то просто от неожиданности.

А само существо еще пуще заплакало.

— Ну, убедился?! — злорадно завопила Юлька.

— Может, он синтетический? — засомневался Механик в явном обалдении.

— Умнее ничего не придумал? — Юлька покрутила пальцем у виска. — Подергай, может, отклеится?! Или на зуб попробуй… Где твои глаза были, е-мое?!

— Можно подумать, я в штаны заглядывал… — проворчал Механик. — Я вижу, кого-то живым с моста сбросили, выловил… Не топить же обратно! На внешность-то баба бабой, с сиськами…

— Может, оно — гермафродит? — предположила Райка.

— Да пидор это обыкновенный! — безжалостно прорычала Юлька. — Сиськи из силикона вшил…

— Ладно, — буркнул Механик. — Покамест сойдемся на том, что это человек, которого в ледяную воду окунули. Его отогреть надо, отпарить — пусть дальше живет.

— Вот и занимайся им сам, — прошипела Юлька. — А я к этому спидоносцу близко не подойду…

— Да нет у меня никакого СПИДа! — истерически взвизгнула (или взвизгнул) Женя.

— И правда, — заметила Райка с некоторым сочувствием, — баба бабой, только с прибором.

— Короче, — серьезно сказал Механик, — ты, малый, кончай реветь. Иди, ложись на полок и грейся. А то ежели тебя от этого купания воспаление прихватит, у меня лечить нечем.

Женя, утирая слезы и прикрывая ладошкой то, что вызвало нарекания публики, выполнил (или выполнила) распоряжение Механика. Юлька демонстративно отсела и принялась намыливать ноги, а Райка, напротив, осталась и с явным любопытством присматривалась к странному существу.

— Когда животом лежит, — прокомментировала она, — девка и девка. Ножки ровненькие, гладенькие, у меня и то волос больше. Попка кругленькая. На мордочке ни пушинки… На голове-то не парик? Верно?

— Нет, не парик… — шмыгнуло носом существо. — Я даже не крашеная.

— КрашенАЯ или крашенЫЙ? — уточнил Механик.

— КрашенАЯ! — простонала Женя. — Я женщина, понимаете или нет?!

— Понимаешь, братан, — заметил Еремин. — У тебя для женщины кое-какое лишнее оборудование имеется.

— Ну и что? Просто я это еще не удалила… И не называйте меня «братаном». Я отзываюсь только в женском роде.

— Тебе сколько лет? — спросил Механик.

— Двадцать пять…

— В армию не призывали?

— Призывали, только я не пошла… Справку достала, что с психикой не в порядке.

— Это точно! — заметила Юлька. — Можно подумать, в России без вас трахать некого!

Механик с этим замечанием был очень даже согласен. Хотя несколько раз, особенно в Афгане, когда солнце или духи шибко припекали, у него мелькала мысль насчет того, что неплохо бы было родиться бабой и не знать всех этих прелестей мужской жизни, которые приходят вместе с повесткой. Тем не менее, раз уж природа его назначила мужиком, все эти размышления были чисто теоретического свойства. И сказать так просто: «Я это еще не удалила», Механик ни в жисть не сумел бы.

— Н-да… — задумчиво произнес Еремин. — Значит, чем в армию идти, лучше проституцией заняться? Здорово придумал!

— Я не из-за армии… Просто изменение пола дорого стоит. А как еще заработаешь?

— Вообще-то, — рассудительно заметил Механик, — некоторые граждане вполне спокойно живут как мужики, и неудобства от этого не чуют. Я лично, даже если б мне миллиард заплатили, ничего менять не захотел бы. А уж за свой счет уродоваться — извините! Даже если б это самое у меня было в нерабочем состоянии — все одно оставил бы. Дорого как память.

— Вам дорого, а мне мешает. Я — транссексуалка, слышали?

— Слыхали, — презрительно отзвалась Юлька, — все равно гомик! Какие фишки не вкручивай!

— Неправда, — обиделось транссексуальное существо. — Я — женщина, понимаешь? Внутри, в уме. Ошибка природы. Женскую душу зарядили в мужское тело…

— Это мне не понять… — покачал головой Механик, который ко всяким разговорам насчет души относился очень скептически. О том, что бывают сдвиги по фазе, он знал и охотно верил, а по поводу души и так далее — сильно сомневался.

— Конечно, — шмыгнуло существо, упрямо считающее себя женщиной. — Для этого надо быть мной.

— Ну какая ты, блин, женщина? — прошипела Юлька. — Ну, отрежут тебе это самое, так что, ты рожать сможешь? Или кормить из своего силикона?

— А что, все нормальные это могут? — очень сварливо и очень по-бабьи отозвалась Женя.

Райка неожиданно для Механика вздохнула — не раздраженно, а, скорее, сочувственно. Хотя кирпич вроде бы невзначай залетел в ее огород.

— Ладно, — сказал Механик, — лично меня эти философские вопросы ни хрена не интересуют. Ты лучше скажи, за какие заслуги тебя утопить хотели? И кто, если это не секрет…

Женя ответила не сразу.

— Вы сами-то кто? Банда? Я ведь оружие видела…

— В некотором роде… — ответил Механик, слегка покривлявшись. Он припомнил, как Женя ответила ему на вопрос, проститутка ли она.

— А, все равно… — фаталистически произнесла Женя. — Меня хотели утопить подручные Пензенского. Слышали о таком?

— По радио, — кивнул Механик. — А за что?

— Они придумали, будто я навела киллера на Алексея Ивановича… То есть вас, наверное… — последнюю фразу Женя произнесла с легкой дрожью, опасаясь, должно быть, что сразу после этого ее зарежут.

— Ну, меня ты точно не наводила, — успокоил Механик.

— Меня Рома подставил, — сказала Женя. — Он попросил, чтоб я позвонила Алексею Ивановичу, что вода поднимается и дачу вот-вот зальет. Дескать, он тебя послушает. Мне было и правда страшно. Я позвонила, Леша приехал. Потом повела его на берег, чтоб показать, куда вода дошла, а тут выстрел… Ужас! Рома и еще один стали в сторону лодки стрелять, но она все равно уехала. Потом они там все с ума сходили, про меня даже забыли. Я там, на этой даче, оставалась с двумя охранниками. Но сегодня вечером вдруг приехал Рома и сказал: «Одевайся, отвезем тебя на вокзал!» Я оделась, а они меня закрутили в одеяла, связали и затащили в машину… А потом в воду бросили.

— И не били совсем? — подозрительно спросил Механик. — Ни о чем не допрашивали?

— Нет… Зачем? Рома же, наверно, с друзьями и наводил. А меня просто подставили. Я думаю, что они меня заставили одеться в пальто, чтоб все подумали, будто я сбежала.

— А как же ты к этому Пензенскому попала? Ты ведь не здешняя, верно?

— Да, я из Питера. А как попала… Наверно, ему экзотики захотелось. Он ведь не настоящий гей, а так, любитель. В тюрьме «машки» были, наверно. Обещал, что если проживу с ним месяц, за операцию заплатит.

— Тьфу! — демонстративно-громко плюнула Юлька.

— Чего ты расплевалась-то? — неожиданно сердито произнесла Райка. — Несчастная она…

— Она! — саркастически-ехидно произнесла Юлька. — Соблазненная и покинутая!

Механик плеснул ковш воды на вьюшку, напустил пару и окунул еловый веник в кипяток. Хвойный дух приятно защекотал ноздри.

— Прекращаем базар! Переходим к серьезной работе…

— Ой, не надо! Он же колючий! — запищала Женя.

— Ничего, зато лечебный… — тоном профессора курортологии провозгласил Механик и стал нежно пошлепывать охающее существо по совсем не мужскому телу. — От такого купания, как твое, — самое лекарство. Насчет пиелонефрита не слыхала? Вот, чтоб так и не узнала — терпи! Почки — дело серьезное, их беречь надо. Сейчас прожаришься — завтра ничего не прихватит. Будешь как огурчик!

— Заботливый — сил нет! — съехидничала Юлька. — Приласкай, приласкай получше, нежнее в постельке будет.

— Так, — мрачно заявил Механик, окуная в кипяток второй веник, а свой вручая Райке. — Продолжайте процесс, гражданка Мартынова. А мне, похоже, пора кое-кем заняться. В педагогических целях!

Грозно потрясая еловым букетом и всем видом демонстрируя экзекуторские намерения, Еремин направился к Юльке.

— Ай-и-и! — завизжала маленькая (в смысле возраста, а не размеров) вредина, хотя Механик еще и пальцем до нее не дотронулся. Но все-таки она была очень довольна, что удалось привлечь к себе внимание. А потому позволила Механику себя сцапать, уложить на лавку и пошлепать веником по спинке и попке.

— И совсем он не колючий! — сказала Юлька, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову. Механик охлопал ее от шеи до пяток, потом в обратном направлении, потом опять перевернул на живот и стал тереть спину мочалкой. При этом ему пришло в голову усесться верхом на Юлькины ляжки, а потом — и улечься на эту скользкую змеючку. Для начала просто так, чтоб прижаться животом и всем, что покамест бесполезно моталось к выпуклым, упругим половинкам… А ладони Механик просунул под взмыленные грудки и осторожненько их поглаживал, пощупывал, ворочаясь носом в слипшихся прядках ароматных, с запахом яблочного шампуня, Юлькиных волос.

— Лавка жесткая… — пожаловалась Юлька. — А я — нежненькая, мне больно. Давай лучше я на тебя сяду…

— Ага, — хмыкнул Механик, лизнув языком ушко капризули, — во мне шестидесяти кило нет, а в тебе — за семьдесят. Один раз позвонок на место поставила, а теперь можешь обратно выдавить…

Самый существенный элемент у Механика как раз в это время отогрелся и очень комфортно возлежал между скользкими половинками…

— Ты, случайно, не к попке подбираешься? — настороженно спросила змеючка.

— А почему бы и нет? — проворковал Механик, хотя вообще-то и не думал о таком развитии событии.

Шарах! — Юлька резко приподнялась и одним рывком, будто пушинку, сбросила с себя Механика. Тот слетел на пол, сел и оторопело заморгал, ничего не понимая.

— Пошел отсюда! — рявкнула она совершенно стальным голосом. — Дохлятина старая! Вон у пидора своего попроси!

— Ты что?! — вякнул Механик, и тут же получил мощную плюху наотмашь, да такую, что навзничь шлепнулся на мокрый пол.

— Ничего! — прорычала Юлька таким зловещим голосом, что у Механика, который редко чего-то боялся, мурашки поползли по коже. За такой удар по роже по его личному внутреннему кодексу полагалась смерть. Любой мужик, двинувший Механика так безжалостно, был бы обречен. Может, и не сразу, а через день-два, через месяц или даже через год, но пуля или нож оплатили бы должок с процентами. Такие оплеухи были прощены до сих пор только одному человеку — бывшей жене Олега Еремина. Исключительно потому, что Механик не хотел, чтоб его дети росли в детдоме без отца и матери. Он предпочитал появляться на службе с забеленным синяком от удара сковородкой, но не поднимать руку на ту мерзкую и гадкую бабу. Копил и копил ярость в себе. Это уж потом, после тюрьмы, она стала прорываться на волю… Впрочем, даже тогда, когда по всей логике борьбы за существование надо было убивать баб, Механик их щадил. И вот теперь одна из этих помилованных — то есть жизнью ему обязанных! — его же и по морде…

— Скот ты, кобель поганый! — рычала Юлька. — Гаремчик решил собрать?! Вот хрен тебе! Меня в этой похабели не будет!

Она схватила шайку с теплой водой, наскоро окатилась и выскочила из парилки, так сильно хлопнув дверью, что, кажется, вся баня затряслась.

С минуту Механик в полной растерянности и ошеломленности сидел на полу, не зная, что делать и даже что сказать после этого эмоционального взрыва психанувшей молодухи. Райка и тем более Женя вовсе помалкивали. Ждать можно было всего чего угодно.

Механик угрюмо сопел. В нем такие темные страсти бушевали, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Лишь жутким усилием воли он удерживал себя от того, чтоб не вскочить, не броситься в предбанник, где с шумом, расшвыривая все вокруг себя, одевалась Юлька. Если б не удержался, то черт его знает, что могло получиться…

— Взбесилась она, что ли? — робко нарушила гробовую тишину Райка. — Вроде ласкались-ласкались, и тут — на тебе!

— Мозга за мозгу зашла… — буркнул Механик, и с этого момента накал страстей у него в душе начал остывать. — Прикинулось что-то в башку…

— Любит она тебя, — вздохнула Райка. — Мне уж так не суметь.

— Ага, — проворчал Механик, — мне еще от тебя не хватало оплеуху огрести. Как в Божьем Писании: получил по правой — подставь левую… Только, боюсь, последние зубы выбьете.

— Зря я в вашу компанию замешалась, — сказала Райка.

— Ну да, — проворчал Механик, — лучше б мне тебя прирезать было…

— Прирезать не прирезать, а отпустить домой, да и все. Может, и обошлось бы.

— Не обошлось бы, — возразил Механик. — День-два ты бы прожила, а потом добрались бы. И убили бы не сразу — это точно. У меня только два пути было, чтоб тебя от этого избавить. Или самому убить, или к себе забрать.

— А трахать меня в «коровнике» у бампера тоже обязательно было? — Райка, похоже, начинала злиться.

— Бес попутал… — проворчал Механик. — Хотя, если б и не трахнул там, то все равно от этого никуда не деться. Притащил бы сюда, Юлька бы все равно ревновать взялась. Да и ты бы себя не больно здорово чувствовала, если б только облизывалась на нас.

— Ничего бы я не облизывалась… — обиделась Райка. — Подумаешь, донжуан неотразимый, метр с кепкой! Подвернулся в хороший момент — дала, тем более что деваться было некуда, а так, по-нормальному, — да на хрен ты такой нужен!

— Ну, спасибо вам, гражданка Мартынова! — Механик, которого еще разок макнули мордой в дерьмо, почуял уже не злость, не ярость, а боль. И тоску жестокую. Нет, наверно, можно было взвиться, налететь на эту рыхлую корову с кулаками, долбануть ее по мозгам ковшиком или шайкой, нахлестать по роже веником, отметелить от души и за ее собственные пакостные слова, и за Юлькину плюху. Но Механик понимал, что она кругом права и справедливости у этих жестоких слов кулаками не отобьешь.

Громко брякнула входная дверь бани. Должно быть, разъяренная Юлька оделась и выскочила.

— Переживала она за тебя… — заметила Райка, смягчив тон. — Все беспокоилась: «Не застудился бы!» А ты…

— Ладно! — рявкнул Механик, оборвав эту кулацкую подпевалу, окатился из шайки и вышел в предбанник.

Там, на полочке, нашел бельишко. Юлька подбирала, ясное дело. Чисто отстиранное, проглаженное, сухонькое. Даже портянки и носки не забыла. Все вокруг расшвыряла, пока одевалась, а это — не тронула. Наскоро обтеревшись, Еремин влез в чистое, надел свитер, куртку, влез в резиновые сапоги, напялил на влажную голову ушанку, а затем торопливо выскочил из предбанника на двор.

Посветил фонарем — около бани Юльки не было. Заглянул в «Чероки» — тоже пусто. Побежал к дому, поднялся в комнату — нету… Куда дуру унесло?! Пробежался по пустым комнатам второго этажа — ни шиша, на пыльных полах ни следочка. Механику жутко стало. Весь поселок за полдня не обежать, а тем более не проверить все закутки в этих недостроенных хоромах. Да и от леса вокруг еще несколько гектар осталось, так просто не прочешешь в одиночку, да еще и в темноте. А такая молодая дуреха может под горячую руку какой-нибудь фортель выкинуть… Опять же, выскочила распаренная, а тут сырь, тьма, холод. Отчего-то Механик вспомнил, как у него дочка, та самая Лидуська, которая была Юльке ровесницей, с воспалением легких маялась. Правда, еще совсем маленькая, годовалая. Педиатра нормального в гарнизоне, конечно, не было, но лекаря отводились — пенициллином откололи. Вся попка у бедняжки была в пятнышках, а уж реву при каждом появлении тети в халате столько пришлось наслушаться — мороз по коже! Конечно, тогда Механик сидеть дома не мог. Служить надо было. Все на жену валилось, а та, конечно, на него свою тоску распределяла, когда домой приходил. Может, с тех пор и цапаться привыкли… Но если Механик свою ведьму не прибил, когда такие мысли подступали, то только потому, что помнил, как ей тогда, с Лидуськой, туго приходилось.

И когда, как это уже не раз бывало, Механик припомнил, что Юлька с его Лидуськой ровесницы, то понял, что скорее сам сдохнет, утопится или простудится, но Юльку найдет и ничего ей, дуре, нехорошего сделать не позволит… В общем, он помчался шарить с фонарем по пустым и холодным недостроенным домам «Призрака коммунизма».

А тем временем в бане остались вдвоем Райка и Женя.

ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР

— Дура я, дура! — самокритично вздохнула Раиса, когда услышала, как Механик выбежал на двор. — Чего полезла?!

Женя сказала:

— Это все из-за меня. Я виновата.

— В чем? — хмыкнула Райка. — В том, что утонуть не дали?

— Хотя бы… Утонула бы — кто пожалел бы? Родители меня уже давно похоронили, друзей нет. На кой черт я живу, неизвестно.

— А кто это знает? Мы, что ли? Ну, неделю тут просидим, ну, две, а дальше что? Даже Олег не знает. Жрать-то что-то надо. Слопаем моих кур да кроликов, ихнюю крупу с макаронами — надо будет хоть в Самсоново, в магазин бегать. Сразу приметят. И найдут. А мы такого понаделали — живыми не оставят…

— Я уж поняла…

— Все-таки не пойму я, — произнесла Райка, — как это так можно? Родиться мужиком и записаться в бабы! Даже если от армии — так уж чего проще справку купить, что сердце или там почки барахлят… Сейчас, кто мало-мальски деньги имеет, в два счета это делает.

— Да я не из-за армии вовсе! — досадливо произнесла Женя. — Я просто женщина, понимаешь? И я ей родилась, только вот, в мужском теле… Если удалить все это — никто и не заметит.

— Хм! — покачала головой Райка. — Груди пришил, это отрезал — и все? Уже баба?! Больно просто…

— Да! Ты ж сама сказала, что пока я на животе лежу, не отличишь…

— Ну, сказала… Но ведь спереди-то висит. Твое, не приклееное. Неужто не страшно резать?

— Нисколечко. Оно мне мешает, понимаешь? У меня в Питере был знакомый парень. Не гей, а самый обычный. Мы с ним ходили, он ничего не замечал. Месяц почти. Стеснительный такой, вежливый… Обнять и то стеснялся. Несовременный. Была бы я без всего этого — сама бы предложила. А так… Да он со стыда бы сгорел! Ну, и я, конечно, тоже.

— Чудеса-а… — протянула Райка. — Так ты что, и замуж могла бы выйти?

— Только этого и хочу. Стирать, готовить, детей нянчить…

— Из роддома возьмешь, что ли? Все равно ведь — не свое.

— Если б взяла — этот ребенок не жалел бы. Уж все-таки не была б такой сучкой, как те, что рожают и бросают.

— Это, конечно, может быть, — вздохнула Райка, — только вот мужику нужно своего. Сына все, наследника им подавай… От меня первый и сбежал из-за того, что рожать не могу. Хотя, от него, алкаша, ни одна дура рожать не стала бы.

— А ты отчего не могла?

— Аборт в пятнадцать лет сделала. Незаконный, у бабки. Мать, дура, испугалась, что в деревне засмеют — и отправила. Хорошо, хоть живая осталась.

— Ужас какой! Неужели твоей матери внука не хотелось? Средневековье какое-то…

— Черт ее знает… Из моих одноклассниц чуть не десяток без мужей родили, и ничего. Потом нормально замуж вышли, у одной уже свой внук есть. Моему бы сейчас лет двадцать могло быть. Матери простила только после смерти… Снился ведь мне паренек этот, — неожиданно для самой себя разоткровенничалась Райка. — Сперва маленьким, в колясочке, в кроватке, потом побольше, ходячим уже. И как он в футбол с пацанятами гоняет, тоже видела. А месяца три назад — он меня на свадьбу приглашал… Ревела — до утра.

— Как страшно… — пробормотала Женя. — Может, он в каком-то другом мире сейчас живет?

— Может, и так… — шмыгнула носом Райка и потерла глаза. — Может, все мои беды — в наказание. Все равно чего, теперь — не воротишь. У тебя-то с тем парнем чем кончилось?

— Ничем, конечно. Не сознаешься же… Соврала, что замуж выхожу. Он и не звонил после этого.

— До этого-то зачем голову морочила?

— Нравился… Решиться не могла. Думала, может, удастся денег на операцию набрать. В этот раз, когда к Лехе пригласили, тоже надеялась — получу деньги, операцию сделаю, поменяю паспорт — и позвоню ему. А тут облом. Даже когда поняла, что убить хотят, не жизнь больше жалела, а того, что так и умру такой.

— Ты извини, конечно, что я в душу лезу… — осторожно спросила Райка, — но тебя ж, наверно, отец с матерью за сына считали, верно?

— Считали… — вздохнула Женя. — Это ж все не сразу проявилось. Я и не пойму точно, когда. Никто же не обратит внимания, если ребенок в сестрины куклы играет или в ее платья старые залезает. Тем более, пока маленький. Посмеются, да и все. У меня же сестра на два года старше была. Все время с ней играл, да с ее подружками. В детсадике тоже. Мать ничего против не имела, не дерусь, штанов не рву, тихо играю… Отец, тот вообще мало меня видел — работа заедала. Когда в школу пошел — даже удивлялся, зачем меня в мальчиковую форму одели. «Мама, — говорю, — зачем ты этот костюмчик покупаешь? Лучше я в Машином платье ходить буду, оно совсем не потертое!»

— Так и сказал? — подивилась Райка. — Неужели не понимал, что ты мальчик?

— Понимал… То есть, мне говорили, что я мальчик. Но я хотел девочкой быть.

— В школе-то как, доставалось, наверно? — участливо спросила Райка.

— Не очень. Я ведь не совсем мямля была, могла и подраться. Класса до седьмого ничего особенного не было. А вот потом стало очень трудно…

— Парни стали нравиться? — догадалась Райка.

— Ага… Я ж ведь все понимала. И такая путаница пошла — ужас! У меня ж все мужское росло тоже, даже усы раньше, чем у многих парней. Это я всего пару лет назад средство нашла, чтоб вывести. А до этого… Сама понять можешь, каково.

— Ну а девкам ты что, не нравился?

— Нравился… Это-то и бесило. Иногда получалось, что парень нравится мне, а ему девчонка, которая на меня засматривается. Представляешь?!

— Не-а… — честно созналась Раиса. — Мне парни, которые на девок похожи, никогда не нравились.

— Да не был я тогда похож… — вздохнула Женя. — Даже стригся не длиннее других. Это все внутри было. Пару раз убить себя хотела…

— Слышь, — спросила Райка, — а как у тебя… это самое? Поднималось?

— А куда оно денется? Тут самый ужас и был. Физически — нормальный юноша, а в душе — девушка.

— Ну и как же ты?

— Как… Нашел себе компанию «голубых». Перестройка прошла, судить за это дело перестали, в Питере полно гей-клубов открылось. Но это не совсем то… Там мужики, которые любят мужиков. Они и остаются мужиками, в общем-то. А мне женщиной быть хотелось, а не «голубым», понимаешь?

— Вроде да… — кивнула Райка. — Родители-то твои как?

— Лучше не спрашивай. Психовали… Отец аж с матерью развелся. Да и мать тоже все к психиатру таскала. Правда, вот помогло, справку от армии достали. Там я бы вообще умер.

— Да уж… — Райка вдруг подумала, а вдруг такое случилось бы с ее нерожденным сыном. Может, и хорошо, что аборт сделала?

— Ну, я узнала, что операции по изменению пола делают. И мужчин из женщин делают, и наоборот… Но дорого это. А у меня деньги откуда? Я ж только после школы. Пришлось зарабатывать…

— На панели?

— Нет, немного по-другому. Так, чтоб бегать, как девки по Невскому, не приходилось. Типа публичного дома. Клиенты чинные, не шпана, интеллигентные. Хозяева — тоже.

— Тьфу! — сплюнула Райка. — И такие бордели держат?

— Полно. В общем, на силикон я себе уже накопила, — Женя любовно провела ладонями с маникюром по выпуклому бюсту. — А на операцию еще нет… Я им, хозяевам, не говорила ничего. Выгнали бы сразу.

— Почему? — удивилась Райка.

— Потому что им не женщина нужна, а гей. С пенисом и прочим. Чтоб мог в обе стороны…

— Это в смысле, чтоб и сам мог трахнуть?

— Именно… Клиенты же разные.

— И что, за то, что их трахают, еще и деньги платят? — наивно изумилась Раиса.

— Они за свои деньги удовольствие получают, — грустно усмехнулась Женя. — А уж от чего — их дело. Сейчас ведь есть и богатые бабы, которые мужиков нанимают.

— Ну и что, ты, значит, по-нормальному тоже можешь?!

— Могу, в принципе, если заплатят… Только это для меня — не по-нормальному, понимаешь? Вот когда у меня спереди будет, как у тебя, тогда станет по-нормальному…

— С ума сойти… И чего, неужто мужикам нравится, когда ты, с сиськами, извиняюсь, им вставляешь?

— Те, которые это заказывают, — балдеют. Специально перед зеркалом встают, чтоб видеть за спиной женщину… Так психика устроена.

— А с женщинами у тебя никогда и ничего?

— Нет, никогда и ничего. Я ж не лесбиянка… Тебе бы доставило удовольствие с Юлькой трахаться?

Странно, но тут Райка не поторопилась с ответом.

— Откровенно сказать? — прошептала она, резко понизив голос, будто Юлька была где-то поблизости и могла подслушать. — Мы тут утром нашли штуковину одну… Ну, короче, чтоб бабе с бабой… Так вот, Олег наш пошутил, что мол, ему теперь можно не беспокоиться — на самообслуживание можем перейти. Он-то пошутил, и я поняла, что пошутил, и Юлька, только вот представилось в уме-то… Чуть не спустила. Тебе первой говорю…

— Воображение, значит, богатое, — усмехнулась Женя.

— Ты хоть отогрелась немного? — спросила Райка. — Конечно, придатки, небось, не простудишь, но и другое всякое, общечеловеческое есть.

— Конечно… Нет, вроде бы, сейчас все нормально. Ноги сперва ломило. Потом ничего.

— А это… Ну, мужиковское… не болит?

— Уже оттаяло… — смущенно сказала Женя. — А что ты так смотришь, а?

Райка действительно поглядывала как-то странновато.

— Да вот гляжу и сомневаюсь, не знаю, как и сказать-то поприличней… И чтоб не обидеть невзначай.

И она, так и не подобрав слов, наклонила голову и осторожно провела губами по Жениному плечу.

— А меня это, между прочим, возбуждает… — доверительно сообщила Женя и перевернулась на спину. Точнее, перевернулся. Потому что спереди у этого существа с женским голосом торчало нечто совсем мужское.

— Пожалуй, не меньше, чем у Олега нашего… — удивилась Райка. — Неужто не жалко такое под нож?

— Не надо, — пробормотал Женя, явно не ощущая прилива какого-либо мужества. — У меня потом такое завертится в голове — полная депрессия и упадок…

— Полежи молча, а? — тяжко дыша от страсти, прошипела Райка. — Я сама все сделаю…

— Ты меня до самоубийства доведешь! — Голос звучал совсем жалобно и по-женски. — Не надо, Раечка! Я с ума сойду, если что-то получится… Не хочу быть мужчиной! Отпусти меня! Пожалуйста!

— Эхма! — воскликнула Райка, ощущая, что ей наплевать на все, что видят глаза и слышат уши. И, оседлав Женю, принялась осязать в себе тугое и горячее, раскачиваясь и жадно посапывая…

НАШЛАСЬ ДУША ПРОПАЩАЯ…

Механик все это время бегал по недостроенным домам — Юльку искал. А она как сквозь землю провалилась, хотя площадь острова за прошедшие часы еще больше сократилась, и деваться ей было особо некуда. От забора до кромки воды местами оставалось метров 50, не больше. Только с восточной стороны, где гора была покруче и повыше, потоп отстоял от ворот метров на двести, а дорога, шедшая по склону холма в поселок, пока еще лишь на треть ушла под воду.

Но туда Механик поначалу не пошел. Ему подумалось, будто Юлька даже в ярости, и даже от вредности не попрет среди ночи в сырой и полузатопленный лес. Поэтому он упорно искал ее в поселке, но чем больше домов и строений обходил, тем меньше шансов оставалось, что она отыщется. Само собой, что от этих затянувшихся неудачных поисков Еремину стало казаться, что произошло что-то нехорошее. Он упорно отметал лезшую в голову «панихиду», но она не отступала.

Был бы Олег менее рассудительным — натворил бы делов сдуру. Многие нервные ребята, испытай они те же чувства, что он, пожалуй, застрелились бы. Конечно, если б они любили Юльку так же сильно, как он. За эти два месяца он не просто привык к ней, а буквально прирос сердцем. Вся их шальная и непутевая жизнь после побега из Москвы и гибели Есаула, где на каждом шагу можно было расстаться с белым светом, казалась каким-то прекрасным сном. Даже те несколько дней, когда Механик еще числил себя в импотентах. Подумать, что этой «сибирской кулемы» больше рядом не будет, Олег просто страшился. Райка — совсем не то. Она баба расчетливая и хозяйственная. И хитрая к тому же. Не зря Механик насчет «Федькиного клада» и сам язык за зубами держал, и Юльке наказывал. Она местная, здешних бандюг знает. И если увидит шанс откупиться, чтоб заслужить право вернуться в Стожки, в свою родную избушку, пожалуй, может продать…

Нет, Механик не подозревал Райку по-настоящему. Если б такое имело место, он бы ее уже убил для страховки. Просто он нарочно доводил себя до белого каления, гипертрофируя роль Юльки в собственной жизни. Это было нечто вроде покаяния какого-то. Надо было на время обозлиться на Райку, чтоб более неутомимо искать Юльку. Заодно Механик, конечно, обозлился и на Женю. Вылавливаешь из воды вроде бы бабу, ошалевшую от восторга по поводу нежданной возможности вернуться из путешествия на тот свет, а оказывается, что это не пойми кто. Разобраться в таких сложностях, кто есть обыкновенный пидор, а кто — благородный транссексуал, Механику не позволяло образование. В принципе особого вреда от его появления не было бы, если б Юлька не завелась. Разбалансировалась едва налаженная Механиком система. Что бывает с разбалансировавшимися двигателями, Еремин хорошо знал. Их разносит, если вовремя не остановить.

В общем, с полным смятением чувств в душе Олег шарил по недостроенным домам, подвалам (многие из которых были очень солидными по площади), лазил по брошенным строительным бытовкам и сарайчикам (один даже взломал сгоряча, хотя ежу было ясно, что в этот сарайчик, запертый на мощный амбарный замок снаружи, Юлька никак пролезть не смогла бы). Конечно, обежал с фонарем круг вдоль забора, добрался до лодки, на всякий случай перетянул ее повыше, дотащив до незатопленного места.

Завершив круг у въезда в поселок, Механик решил все-таки пошарить с восточной стороны. Для начала двинулся вниз по асфальту, прямо по дороге. Как ни светил фонарем по голым придорожным кустам — ничего путевого на глаза не попадалось. Так и дошел до поворота, откуда дорога направлялась к бывшему мосту. Впрочем, дальше была уже не дорога, а нечто похожее на очередную Побегайку или Безымянку. В десяти метрах от поворота асфальт уходил под воду, а дальше фонарь высветил длинную полоску свободной воды между двумя стенами торчащих из разлива деревьев. Речка, да и только.

Дорогу, при большой доле воображения, можно было признать за поваленную на бок букву «S». Только, конечно, с неравными и непропорционально-маленькими закорючками на концах. Маленькая, нижняя, «закорючка», упиравшаяся в воду, скоро вообще могла исчезнуть. Большая, верхняя, выводившая к поселку, такой угрозе пока не подвергалась, но зато уже недолго оставалось до того момента, когда вода подойдет к дороге, шедшей по склону холма, то есть к той кривулине, что соединяла закорючки. Именно поэтому Механик решил спуститься вниз с откоса дороги и прочесать все, что еще было не затоплено, а потом наискось подняться вверх по склону параллельно дороге.

Когда спустился, то сперва подумал — ни хрена не выйдет. Будь место ровное, без подъема, и вовсе заблудиться можно. Тут лес стоял густо, чуть ли не ствол к стволу, да плюс кустов и подростов всяких до фига торчало — ни черта не разобрать, где и что. К тому же фонарь, которому сегодня немало пришлось потрудиться, заметно «подсел», светил слабовато, а перезарядить аккумуляторы было просто негде, разве что от бортовой сети джипов, погоняв моторы и потратив бензин, которого и так не в избытке. Да и времени на всю эту возню не было. Механик уже всерьез думал, а не найдет ли он Юльку, не дай Бог, в петле. Он не знал толком, сколько требуется висеть удавленнику, чтоб окончательно задохнуться, но помнил, что у них на зоне одного такого успели откачать. Те же мысли беспокоили его и насчет возможного утопления. Правда, поменьше. Представить себе, что Юлька побредет через залитую талой водой чащу в коротких резиновых сапожках, чтоб искать глубокое место, он просто не мог.

Продравшись вниз по склону до воды, Олег был убежден, что мог двадцать раз пройти мимо Юльки в двух шагах и не рассмотреть ее. Сколько времени придется шарить по этой чащобе, до утра, что ли? Руки опускались… С другой стороны, появилась мыслишка: а может, пока он бегал с фонарем по поселку, эта вредная девка, переждав в каком-нибудь закуточке, просто-напросто вернулась в дом и сейчас возлежит себе под теплым одеялом, наслаждаясь тем, как Механик губит здоровье и нервы на то, чтоб разыскать ее в этих домах и сараюшках, хлябях и чащобах. На какие-то несколько секунд после того, как Механик об этом подумал, его разобрала злоба и ярость. Насчет того, чтоб ее до смерти прибить, у него, правда, даже в этот момент озверение не дошло, но вот отлупить вредину в эти секунды Еремин мог вполне. По-хорошему, кулаками, не побоявшись мордашку изуродовать.

Впрочем, уже эти секунды пролетели быстро, а ярость растаяла, как дым. Произошло это по одной простой причине. Небольшой ветерок вдруг пригнал в ноздри Механика слабый, но хорошо ощущавшийся на фоне окружающего весенне-лесного свежего воздуха никотиновый аромат. Кто-то явно курил, и не очень далеко отсюда. Еремин послюнил палец и поднял вверх, стремясь определить, откуда ветер дует. А дул он как раз с той стороны, в которую направлялся Механик. Поэтому Олег стал продираться дальше. Однако метров через пятнадцать под ногами захлюпало, а потом и заплескалось. Еремин спустился в неглубокую ложбину на склоне холма, где разлив значительно дальше вдавался в сушу. Правда, пока сапоги погружались только по щиколотку, но чувствовалось, что впереди будет поглубже. Сделав еще десяток шагов, Механику показалось, будто он увидел маленькую светящуюся точку — огонек сигареты. Потом ее вроде бы заслонили ветки. Пошлепал дальше, почуял, как вода надавила на резиновые голенища сапог, дойдя почти до середины икр. То есть осталось совсем немного до того момента, когда холодная водичка должна была хлынуть в сапоги сверху. Механик пошел в обход, то есть поднялся вверх по склону, туда, где воды было поменьше. Сделав небольшой крюк, он обошел залитую водой ложбинку, продрался через очередные кусты и очутился на небольшой, относительно сухой полянке. Посреди этой полянки стоял пень, а на пне сидела Юлька и курила сигаретку.

— Нашлась пропащая душа! — облегченно вздохнул Механик. Юлька даже не обернулась. Хотя не могла не видеть свет фонаря, да и сапоги Механика топали по воде далеко не бесшумно.

Она затянулась, осветив маленьким заревом насупленное личико, и произнесла каким-то не своим, холодным и бесстрастным голосом:

— Нашел все-таки? Зачем искал?

— Так, для порядку… — произнес Механик, не найдя лучших слов.

— Куда я сбегу отсюда? — вздохнула Юлька. — Кругом вода, а лодка на замок заперта, ключ у тебя.

— Нездорово это, — сказал он, — распаренной по сырому лесу бегать. Пошли домой, а?!

— Зачем? Чего я там не видела? Пидора этого?

— Да с чего ты взяла, что я его для всякой гадости привез? Тем более что и разглядеть не сумел…

— Это я уже слышала. Ну, хорошо, допустим, что ты третью бабу привез, нормальную, а не с яйцами. Это что, лучше? Или опять скажешь: «Девочки, нам надо держаться друг за дружку, деться друг от друга некуда. Чтоб все было без спору без ссоры, я вас всех троих буду помаленьку трахать…» Ведь сказал бы так, верно?!

— Не знаю, что я сказал бы, — произнес Механик. — Но что получилось, то получилось. Я видел, что с моста кого-то сбросили, и вытащил.

— Сердобольный какой! Небось ни одного мужика, которые тебя умоляли не убивать, в живых не оставил, а бабу — вытащил.

— Да я вначале и лица не видел, — буркнул Механик, — его ж замотали от и до. Как мумия была. Только замычала, кажется… Ну а потом одно за одно — раз вытащил, обратно не спихнешь. Надо тащить, чтоб не простыл, в баню, благо такое дело имеется… Ведь говорили уже обо всем, чего ты уперлась, е-мое?! Да еще по роже заехала…

— Хорошо. Ответь мне откровенно и честно: ты меня любишь или нет? Без всяких там вывертов!

— Люблю, — сказал Механик не раздумывая.

— По-настоящему?! — спросила она жестко.

— Да.

— И все готов сделать для меня? — голос Юльки звучал испытующе.

— Все, что смогу, — сделаю. До Луны, конечно, не допрыгну, океан вплавь не переплыву…

— А умереть ради меня можешь?

— Если потребуется — смогу.

— Считай, что уже потребовалось, — сказала Юлька и выхватила из-под пальто пистолет. — Иди вон к той сосне.

— Фонарь возьми, — ровным голосом произнес Механик, подавая Юльке источник света. — И подойди поближе, не попадешь ты за десять метров из «макара».

— Я загадала, — безжалостным голосом произнесла Юлька, — что если ты соврал, Бог мою руку направит. А если с трех раз не попаду, значит, ты правду говорил.

Странно, но Механик, шагая к сосне в световом конусе от фонаря, даже минимального страха не испытывал от того, что за спиной стоит взбалмошная дура с пистолетом. Хотя прекрасно знал, что если она сейчас, пока их разделяет всего несколько шагов, даже не целясь и просто случайно нажмет спуск, то провернет в нем дыру, которую хрен заштопаешь. Вообще-то, если б на месте Юльки был кто-то другой, наставивший на него пистолет со столь близкого расстояния, то вести себя подобным смиренным образом Механик бы не стал. Фонарь, само собой, не отдал бы в руки, а направил бы свет в глаза, ногой бы чухнул по пистолету, рукой — по роже… А там настала бы очередь револьвера-самоделки с полным барабаном.

Но ничего этого Механик делать не стал. И не потому, что был убежден в том, что Юлька просто издевается над ним, а всерьез стрелять не собирается. Напротив, он чуял, что эта изведавшая вкус крови пантера не будет брать его на испуг. И насчет того, что она плохо стреляет, иллюзий не питал. Это зимой, на озере она палила из автомата, зажмурившись и отвернув лицо в сторону. Тем не менее и там кого-то на шальную завалила. А прошлой ночью расстреляла «Тайгу» с четырьмя вооруженными мужиками, явно уже не жмурясь… Правда, там лично Механик не был и, как дела разворачивались, знал только по рассказам Райки и Юльки, но трофеи, принесенные оттуда, говорили сами за себя. Конечно, из пистолета стрелять труднее, но десять метров не так уж много. Тем более, нет никакой судейской коллегии, которая помешала бы ей подойти гораздо ближе. Нет, Механик четко понимал — угроза не шуточная.

Тем не менее он решил сыграть с судьбой в рулетку. Вовсе не от того, что ему жить надоело. То есть по большому счету Механик свою личную жизнь особо не ценил и привык ее ставить на кон. Но все-таки, просыпаясь сегодня днем, помирать в течение дня не собирался. И даже, отправляясь в ночное плавание за немецким толом, надеялся вернуться. Не говоря о том, что, добравшись до поселка и попав в баню, вовсе не думал, что этой ночью придется рисковать. Он был на сто процентов убежден, что никто, даже осиротевшие братаны Лехи Пензенского, не станут искать киллера на территории, залитой паводком. А после того, что сообщиЛА (или сообщиЛ) Женя, понял, что киллера постараются вовсе не найти. Потому что тем, кто сбрасывал Женю с моста, это вовсе не нужно. А всем остальным, то есть друганам Шкворня или Вите Басмачу, и в голову не придет искать Механика в «радиоактивном» поселке. Пожалуй, даже если б они и узнали точно, куда смотался Механик, то не полезли бы на горку, а стали бы подкарауливать его на дороге или прямо в Самсонове. Да и вообще, раньше, чем спадет вода, их ждать не приходилось.

Механик решил подставить голову под Юлькины пули именно потому, что она произнесла слова: «Я загадала…» Неожиданно он решил, будто его однозначный ответ «Люблю» на Юлькин вопрос нуждается в такой вот страшной проверке. Хотя, будучи закоренелым материалистом, понимал, что судьба его зависит вовсе не от того, насколько он ее любит, а от того, дрогнет у Юльки рука или нет, будет она тщательно целиться или специально пальнет мимо. Кстати сказать, при особо «удачном» сочетании обстоятельств, Механик мог получить пулю именно тогда, когда у Юльки, специально прицелившейся мимо, дрогнет рука.

Итак, он дошел до сосны и встал спиной к шероховатому смолистому стволу. Немного жмурясь от направленного в лицо фонаря — свет его теперь казался не таким уж и слабым, — посмотрел на Юльку, которая, подняв пистолет стволом вверх (сам учил когда-то!), собиралась с духом.

— Если ранишь, не забудь контрольный сделать, — хладнокровно, будто речь шла о ком-то постороннем, посоветовал Механик. — В голову, в упор…

Нет, он боялся не смерти и даже не тяжелой раны, от которой будет медленно и мучительно помирать. На полном серьезе! Механик боялся, что Юлька, увидев его корчащимся от боли и сообразив, что наделала, сдуру и со страху сама себя порешит.

Пистолет у Юльки в руке не дрожал. Она стала плавно опускать ствол вниз. Нет, она не мимо делит, точно в лобешник. И лицо строгое, серьезное, холодное. Пожалуй, попадет…

Бах! — вспышка выстрела на мгновение озарила поляну, сосна вздрогнула от удара пули, на голову Механику посыпались кусочки коры. «Жив, не задела, сантиметров на десять выше головы попала. — Механик прикинул это, не оборачиваясь. — Наверно, в последний момент спуск дернула…»

— Плавнее жми, — посоветовал Механик вслух каким-то тренерским тоном.

Сам изумился, как у него хватает духу раздавать эти самоубийственные инструкции. Неужели так поверил в то, что загадала эта дуреха? Или напал на него фатализм?

В школе Механик учился давно, но кое-что из Пушкина и Лермонтова помнил. Особенно насчет дуэлей. Про то, как Печорин с Грушницким стрелялись, и повесть Белкина (Ивана Петровича) «Выстрел». И много размышлял, каково было тамошним героям стоять под дулом пистолета, когда в тебя целятся и собираются стрелять, а ты не имеешь права отвечать сразу. Жуть брала. Правда, удивляло, конечно, что оба великих писателя, так здорово писавшие про дуэли, сами погибли в поединках. Причем на таких, когда, по условиям мероприятия, вполне можно было опередить противника. Никаких там жребиев, кому стрелять первым, а кому вторым, никаких поочередных выходов на скалу у обрыва… Сходитесь и стреляйте, кому повезет — успеет раньше. Пушкин, правда, успел ответить, говорят, и даже зацепил Дантеса, а вот на фиг Лермонтов в воздух палил? Неужели подумал, будто тот в бирюльки играть приехал?! Конечно, палить из тогдашних пистолетов — Механик их в музеях немало поразглядывал, даже хотел от скуки такой же сварганить — дело сложное, и на многих дуэлях оба бойца пуляли мимо. Но все-таки, представляя себя на месте Печорина, который становился на обрыв, вовсе не зная, оставит ли ему Грушницкий шанс отстреляться, совсем еще сопливый Олежка Еремин и восхищался, и содрогался одновременно. И радовался, кстати, что нынче не XIX век, а потому не надо стреляться с обидчиком, а можно просто собрать кодлу друзей и отметелить в лучшем виде. Во всяком случае, никогда не мечтал вот так стоять под пистолетом и ждать с видимым спокойствием, влепят ему в лоб или промажут.

Бах! — пока Механик предавался воспоминаниям, Юлька еще раз попытала счастья. Снова попала в сосну, но явно ближе к голове.

— Двумя руками возьмись, — отреагировал Механик, — поддержи рукоять левой ладонью.

— А фонарь?

— Зажми ногами…

Она готовила этот выстрел долго. То так прилаживалась, то эдак. Наконец нашла удобную позу и навела ствол на Механика. Нет, руки точно не дрожали. И фонарю удачно нашла место — на пне, где перед тем сидела. И спуск потянула плавно… Бах! Мимо!

— Выходит, не врал… — пробормотала Юлька, и вот тут Механик услышал у нее в голосе дрожь и ужас перед тем, что она могла бы сотворить, если б не вмешательство неких гипотетических потусторонних сил.

Олег медленно повернул голову, поглядел на ствол сосны и тоже подумал о вмешательстве чего-то сверхъестественного, хотя ни в Бога, ни в черта, конечно, не верил.

Струйки смолы стекали из трех ранок, нанесенных дереву пулями. Дырочки образовали равносторонний треугольник с вершиной, направленной вниз, и сторонами примерно по два сантиметра. Механик, хотя стрелял совсем неплохо, вряд ли положил бы пули так кучно, даже с десяти метров. Однако впились эти пули не в десяти сантиметрах над головой, а гораздо ниже, особенно, последняя, самая нижняя. То, что именно она была последней, Механик определил по тому, что из нее меньше смолы вытечь успело. Так вот, эта последняя должна была пролететь всего в паре сантиметров над его макушкой. Может, даже ушанку зацепить. Но нет, ушанку только корой обсыпало.

— С четвертого раза наверняка попала бы, — заметил Механик, — хорошо стреляла, кучно…

Впрочем, Механику тут же стало не до подведения итогов собственного расстрела. Потому что Юлька, как он увидел в отсветах фонаря, стала медленно поднимать пистолет, направляя его, как показалось Олегу, в сторону собственного виска.

— Ты что, идиотка! — заорал он и метнулся к ней.

В силу малого роста и коротконогости Механик даже в лучшие годы не мог сигануть в длину с разбегу больше, чем на четыре метра. Но сейчас ему показалось, будто он одним махом, причем с места, допрыгнул от сосны до Юльки, минимум на метр перекрыв мировой рекорд. Конечно, это ему померещилось, но тем не менее он оказался около нее очень быстро и вовремя сумел вышибить пистолет, ударив ее кулаком по запястью. Оружие улетело куда-то в темноту, мягко шлепнулось и, слава Богу, не стрельнуло.

— Олежек! — взвыла Юлька, обмякнув и едва не упав на сырую землю. — Прости, прости ради Бога!

— Чего прощать-то? — вздохнул Механик. — Разве только то, что не попала…

— Я дура, сука, дрянь… — заливаясь слезами, вопила Юлька. — Я плевка твоего не стою!

— Да успокойся ты… — расстроганно пробормотал Механик, прилагая немалые усилия, чтоб этот большущий ребенок не опрокинул его в какую-нибудь лужу — после баньки-то!

— Убей меня! Я ж по-настоящему стреляла! Целилась как могла! Убей!

— Ну да, — сказал Механик, — еще патроны жечь! И так грохоту наделали. Райка с Женькой небось со страху обоссались. Но это еще полбеды, хуже, если в Самсонове слышно было…

— Я тебя по лицу ударила-а… — всхлипывала Юлька. — Ни за что… Ну избей меня хотя бы!

— Здрассте! — хмыкнул Механик, поглаживая ее по мокрым от слез щечкам. — Возись потом с синяками… Такая мордашка симпатичная! Разве по ней стукнешь? Совесть замучает.

— Ну выпори тогда! — Это уже здорово отдавало мазохизмом, а потому Механик сказал:

— Ремень снимать лень, штаны боюсь сронить. И вообще, ничего у нас не происходило, понятно? Успокаивайся поскорее, и пошли бай-бай.

— Ты меня не хочешь простить? — обиженно произнесла Юлька.

— Я тебя прощаю. Даже за то, что ты еще не сделала. Идем, дикая кошка. Сыро здесь, холодно, и радиации до хрена в каждом кустике.

И он взял Юльку за руку, как маленького ребятенка, чтоб не убежал и не потерялся, а затем уверенно повел ее вверх по склону на дорогу.

Когда вышли на асфальт, то, не сговариваясь, обнялись и двинулись дальше в обнимочку, почему-то совершенно не спеша.

— Как будто мы богатые-пребогатые, да?! — произнесла Юлька. — И это наш замок с парком… А мы гуляем и воркуем. Здорово было бы, верно?

— Мы и есть богатые-пребогатые, — хмыкнул Механик. — Чемодан с долларами есть, мешки с золотом. Особняк, две машины, моторка. Оружия с патронами — на солидную опергруппу наберется. Куры там, кролики, крепостные люди, типа Райки и Женьки… Как говорил Черный Абдулла из «Белого солнца…»: «Хороший дом, хорошая жена — что еще надо человеку, чтобы встретить старость?!» Жаль только, что все от и до ворованное. Даже жена!

Юлька усмехнулась. Она как-то и не думала раньше, что ее можно рассматривать как украденное… Прикольщик Ерема, однако!

Неторопливо добрались до поселка, зашли в дом, поднялись наверх и увидели кое-какие изменения в обстановке.

Кровати, составленные ранее впритык, отодвинулись, примерно на полтора метра друг от друга, но при этом не перестали быть единым лежбищем. Теперь на них и вчетвером было не тесно. Приглядевшись, Механик понял, что Райка и Женя отыскали где-то небольшой штабель коротких досок-сороковок, предназначенных, должно быть, для какой-то перегородки, и уложили их поперек обеих кроватей. Затем положили поверх них ковры, потом матрасы, постелили простыни, пристроили в рядок все подушки из Райкиного приданого и те, что имелись у Механика с Юлькой, а теперь возлежали у стеночки, мирно посапывая. Впрочем, они еще только собирались засыпать.

— Явились, гуляки? — тоном строгой тещи проворчала Райка. При этом она спрятала под подушку пистолет, который, должно быть, прихватила в постель на всякий случай.

— Весна… — произнес Механик проникновенно. — Сердце романтики просит!

— А кто стрелял? — настороженно спросила Женя.

— Это я Юльку стрельбе обучал, — глазом не моргнув, соврал Механик.

— Народ только пугаете… — зевнула Райка. — Я вон пушку с собой положила.

— Думала, супостат наступает? — хмыкнул Еремин. — Оборону заняла, стало быть? Правильно. Кровать — самое главное место. Ее врагу сдавать не положено.

— А в чем Женька из бани вышел? — спросила Юлька. — На нем же все мокрое было.

— Свое ей подобрала, — произнесла Райка, — твоего не трогала, не беспокойся… Она теперь мне лисичка-сестричка. Рыженькая такая, хорошенькая… Немножко мальчик, немножко девочка.

И так нежно погладила Женю по рыжим кудряшкам, что Механик и Юлька сразу догадались о сути событий, произошедших за время их отсутствия. Впрочем, они уже торопились раздеться, чтоб занять оставленное им место под одеялами. Механик, правда, еще успел сбегать вниз, заложить входную дверь. Отчего-то ему показалось, будто они тут слишком беспечно живут…

Когда вернулся, Юлька позвала из-под одеяла:

— Ну, скорее, скорее заползай! Уй, какой лягушастик холодный!

— Это кожа холодная, а сердце горячее! — гордо объявил Механик, втискиваясь на самое приятное место — между теплыми попами Райки и Юльки. Впрочем, спокойно он пролежал недолго. Слишком уж приятной, ароматной и нежной была Юлька, свеженькая, отмытая, переставшая психовать… И так уж хорошо было ее целовать, ласкать, гладить и ластиться к ней, что Механик не мог оставаться равнодушным, несмотря на всю свою душевную и физическую усталость, которая куда-то подевалась в один момент.

Юлька, лежа на левом боку спиной к Механику, немного помурлыкала, наслаждаясь этими прикосновениями, а потом чуть-чуть приподняла мягкую ляжечку, просунула между своими ногами ловкую лапку, ухватилась цепкими пальчиками за крепенький конец и аккуратно вставила его в горячее, мохнатенькое гнездышко…

— Во бесстыжие! — прокомментировала Райка для Жени, услышав за спиной Юлькины охи-вздохи. — Хоть бы тебя постеснялись… Мне-то чего…

Это она зря так говорила. Как раз ей-то и было «чего». Один раз с этИМ самЫМ (или этОЙ самОЙ) Женей у нее получилось. Сгоряча, с большого запала. Но потом, сколько ни скакала на нем, ничего не выходило. Больше того, и его замучила. Засох струмент и залег без сил. У Жени к тому же истерика началась. Стонал, что этого нельзя было делать, что его нельзя заставлять быть мужчиной, поскольку он — женщина. Кое-как Райка успокоила «лисичку-сестричку», принесла ей (теперь уже говоря в женском роде) бельишко, халат и пальто из своих запасов. Потом, придя в дом, занялись «перестройкой» кровати. Женя оказалась такой неженкой, что бесспорно должна была быть названа в женском роде. Не имей Райка некоторой информации об обратном, могла бы с полным правом объявить ее «маменькиной дочкой». Хотя доски, которые Райка обнаружила на первом этаже неподалеку от своего крольчатника, были легонькие и хорошо оструганные, Женя охала и ныла, что у нее все руки в занозах. И таскала только по одной, хотя Райка запросто ухватывала по две и даже по три. Была бы Женя мужиком, они бы эти десять досок за две ходки перенесли. А если б не охала, то времени на это дело ушло бы намного меньше, даже при переноске досок поштучно.

Когда залегли в кровать, Райка еще раз попыталась растормошить своего эрзац-кавалера, но хрен чего вышло. Посыпались протесты. Райка сразу вспомнила свои молодые годы, когда первый муж ее донимал по ночам, а ей ничегошеньки не хотелось. Тогда она от него отбрыкивалась точно так же, как сейчас Женя отвергала ее приставания. В общем, решили подождать до утра. Только задремали — услышали три недальних выстрела. Перепуганная — ну нельзя ее в мужском роде называть! — Женя прижалась к Райке всем телом, дрожала и ныла, что сейчас придет Рома с бандой и ее убьет. Райка отыскала пистолет и приготовилась к обороне. Слава Богу, что разобрала вовремя голоса Механика и Юльки, а то начала бы палить сдуру.

Страх-то прошел, но зато Механик с Юлькой начали возиться. И так азартно, жадно, что Райке стало ясно — ей сегодня Механик заниматься не будет. Она прекрасно понимала, что после нешуточной ссоры Олегу надо усердно поработать со своей молоденькой. Но это легко понимать мозгами и на дальнем расстоянии, а не рядышком, когда Механик то и дело шлепал костистым задом по мягкому Райкиному. Да еще Юлька — нарочно, скорее всего! — выстанывала в голос. У Райки внутри все аж кипело. Она, конечно, снова погладила Женьку по последнему, но самому существенному мужскому месту… Без эмоций. Более того, услышала она от транссексуала такое, отчего чуть уши в трубочку не свернулись:

— Не надо, Раечка… Меня это (должно быть, имелась ввиду возня Механика с Юлькой) возбуждает как женщину…

Райка хотела было дать по роже, но тут ее осенило. Она вспомнила о той хреновине с двумя головками, которую по случайности затрофеили. Сейчас она лежала себе на подоконнике и дотянуться до нее было совсем просто. Днем она об этой стыдобе и не подумала бы, а ночью… Война, как говорится, все спишет.

Выскользнула из-под одеяла, дотянулась, схватилась за холодную, мертвую резину. Конечно, не натура…

— У-ух! — внутренне перекрестясь, Райка запихнула себе хреновину, подергала туда-сюда для пробы, опасливо глянула на Механика с Юлькой: не засмеют ли? Нет, ни фига, не смотрят они на нее, не до того им. А вот Женька увидела и ни слова не говоря поднялась на четвереньки, потом ухватилась руками за изголовье койки. Райка и не предполагала такой прыти, замешкалась…

— Ну, что же ты?! — самым нетерпеливым бабьим тоном прошипела Женя. — Не знаешь, что делать?

— Б-боюсь… — пробормотала Райка. — Никогда такой срамоты не делала…

— Жизнь сложна… — игриво произнесла Женя, хватаясь за свободный конец хреновины. — И в ней много непознанного!

И одним движением задвинула прибор в себя…

Механик, услышав сопение и стоны из-за спины, глянул, разобрался в темноте, кто кого трахает, и аж крякнул от неожиданности, в очередной раз процитировав Булдакова:

— Ну, вы, блин, даете!