Фавориты – «темные лошадки» русской истории. От Малюты Скуратова до Лаврентия Берии

Имя патриарха Никона в нашем сознании прочно связано с ожесточенными богословскими спорами, расколом Русской Православной церкви, сожженными в срубах староверами, боярыней Морозовой, поднимающей вверх два перста…

И все это верно, однако деятельность патриарха Никона породила глубочайший раскол не только в Русской церкви, но и во всем русском народе. Самое удивительное то, что после того, как Никон попал в опалу у царя, дело его жизни – реформа богослужения – продолжилось.

Царь Алексей Михайлович решил опереться на авторитет Никона в том, что касалось церковных дел. До своего падения Никон оказывал огромное влияние и на государственную политику России, будучи формально вторым, а фактически даже первым, лицом государства в определенный момент времени. Он пытался поставить власть патриарха выше царской, за что в итоге и поплатился.

Новая династия Романовых. Усиление власти московских патриархов

В начале XVII века после Смуты на престоле Московского государства утвердилась новая царская династия – Романовы. Она происходила от старинного боярского рода, который долго не имел даже собственной фамилии. Первоначальная фамилия – Кошкины – не нравилась представителям этого рода. Поэтому в XVI веке каждый Кошкин назывался простой фамилией по имени деда или двойной фамилией – по имени прадеда и деда. Так, прадед царя Михаила Романова – Роман Юрьевич – назвался Захарьиным, его сын Никита – Захарьиным-Юрьевым, а сын последнего Федор – Романовым-Юрьевым. Сын Федора Михаил звался уже просто Романовым, так стали именовать его потомков.

В 1600 году Федор Никитич Романов-Юрьев был насильно пострижен в монахи под именем Филарета и определен на житье в Антония Сийском монастыре под Холмогорами. Лжедмитрий I возвратил Филарета в Москву, а позже возвел его в сан митрополита Ростовского.

Митрополит Филарет оказался в Тушине, в лагере второго Лжедмитрия. Филарет был якобы похищен по указу самозванца. В действительности, судя по всем событиям, он нарочно устроил свое бегство к претенденту на престол, чтобы получить от него повышение. Так оно и случилось: Лжедмитрий II, устраивая параллельный церковный собор в Тушине, поставил Филарета «патриархом Московским и всея Руси»: самозванцу был нужен свой, альтернативный официальному, «карманный» патриарх.

Но в 1610 году Лжедмитрий II потерпел сокрушительное поражение от войск князя Михаила Скопина-Шуйского и наемных отрядов шведского военачальника Якоба Понтуссона Делагарди (вариант написания Де ла Гарди). В этих условиях русские вельможи, поддерживавшие самозванца, решили пригласить на престол польского королевича Владислава. Тушинское посольство, направленное с этой просьбой под Смоленск, осаждаемый войском короля Сигизмунда III, возглавил назначенный самозванцем патриарх Филарет.

Однако возникло затруднение с приглашением на престол польского королевича Владислава. Сигизмунд не желал отдавать в руки московских бояр своего сына, а хотел сам править Русью. Зная желания и настроения московского народа, не стремящегося к иностранному подданству, Филарет отказался подписывать документ о призвании на престол Сигизмунда. За это поляки объявили его пленником, а на Руси Филарет приобрел популярность за свою стойкость.

Он еще несколько лет томился в польском плену даже после того, как его шестнадцатилетнего сына Михаила избрали царем на Земском соборе 1613 года. Когда законный патриарх Гермоген умер в тюрьме во время польской оккупации Москвы, ничто не препятствовало официальной интронизации[4] Филарета, которую провел гостивший в Москве патриарх Иерусалимский Феофан II.

Филарет занял место фактического руководителя государства при своем сыне-царе. Филарет имел собственный двор, своих бояр, дворян, свою гвардию. Как верховный владелец церковных земель, патриарх являлся самым богатым человеком России. Так продолжалось до его смерти в 1633 году.

Так Филарет заложил основу для притязаний своих преемников на высшую власть в государстве. Надо было только, чтобы патриарший престол снова занял достаточно амбициозный человек. Таковым в середине XVII века оказался Никон.

Никита Минов: на пути от крестьянской избы к посоху иерарха

Будущий патриарх Никон родился в 1605 году в селе Вельдеманово под Нижним Новгородом. Родители его были простые крестьяне. Звали его Никита Минов. Историки считают, что в его родне были не только русские, но и представители других народностей. Сначала соратник, а затем принципиальный и упрямый оппонент Никона протопоп Аввакум писал, что отец Никона был черемисой (то есть марийцем), а мать – русской. Многие историки считают Никона происходящим из мордвы. Население поволжского региона составляли в основном крещеные представители поволжских народностей, поэтому этническая принадлежность патриарха к ним весьма вероятна.

Кроме Никиты, в семье было еще три сына: Григорий, Никифор и Симеон. Никита рано лишился матери, после чего его отец женился вторично. Мачеха невзлюбила Никиту, всячески его унижала, избивала и даже пыталась убить. Отец, возможно, желая спасти сына от первого брака, отдал Никиту «в науку» сельскому дьячку. Однажды он самовольно ушел из дома и поселился в Макариевом Желтоводском монастыре.

Мальчик проявил большую ревность к церковной жизни. Порой он оставался ночевать под колоколом, чтобы не проспать начало службы. Но не меньший интерес Никита показал к книжному учению. Он рано стал довольно начитанным для своего времени молодым человеком.

В житии Никона имеются известия, что еще в детстве случайно встреченные им люди предсказали ему будущее патриаршество и могущество. Скорее всего, то обычный прием жанра агиографии, согласно которому человек великой судьбы уже заранее предупрежден о ней божественными знамениями.

Вернуться в деревню его заставил отец, ложно сообщив о своей неизлечимой болезни. Отец выманил юношу из монастыря, заставил его жениться, хотя не смог противиться влечению сердца Никиты к церковной службе. Никита был рукоположен в священники. Судьба, похоже, действительно вела его к успеху. Заезжие московские купцы поразились образованности молодого сельского священника и поспособствовали его назначению настоятелем одной из столичных приходских церквей.

Через десяток лет супружеской жизни болезнь унесла всех родившихся детей Никиты. Он увидел в том знак судьбы, которой нельзя было больше противиться, и уговорил жену принять монашеский постриг. Принял его и он сам, с именем Никон, в Анзерском скиту знаменитого Соловецкого монастыря. Через некоторое время преподобный Елеазар Анзерский назначил Никона заведующим литургией и хозяйственной частью скита – в монастыре такая должность называлась келарем. Однако Никон по неподтвержденной причине (скорее всего, из-за собственного властолюбия) не поладил с Елеазаром и отбыл с Соловков. Его приняли в Кожеезерском монастыре, игуменом которого он был избран в 1643 году.

Так Никон оказался в Москве, на сей раз – уже в качестве особы из близкого царского окружения. Но царские милости продолжали сыпаться на благочестивого и грамотного архимандрита как из рога изобилия. Вскоре Никон был возведен в сан митрополита Новгородского.

«Кружок ревнителей благочестия»

Движение за исправление церковных обрядов получило покровительство очень набожного царя Алексея Михайловича. Оно приобрело активного деятеля в лице духовника царя, протопопа Благовещенского собора Московского Кремля Стефана Вонифатьева. Вокруг него сложился кружок лиц, стремившихся вернуть церковной жизни величавость и благолепие по «древним образцам». В этот кружок вошли настоятель храма Казанской Божьей Матери Иван Неронов, протопопы Аввакум и Лазарь, игумен Павел и другие духовные лица. Из светских лиц кружку, получившему неофициальное название «ревнителей благочестия» или «боголюбцев», покровительствовал большой друг царя Алексея Михайловича, умеренный поклонник западной культуры боярин Федор Михайлович Ртищев.

Автор приведенного высказывания, дьяк Лукьян Голосов (впоследствии оправданный и ставший думным дворянином) попал под следствие из-за неповиновения воле всевластного тогда Ртищева. Тот велел Голосову учиться по-гречески и по-латыни у приехавших из Киева учителей. Василий Ключевский, описывающий этот случай, указывает на принципиальную позицию Голосова: «Я у киевских старцев учиться не хочу, старцы они недобрые, я в них добра не нашел, и доброго учения у них нет; теперь я пока угождаю Ртищеву из страха, а впредь у них учиться ни за что не хочу. Да и кто по-латыни ни учился, тот с правого пути совратился».

Не следует видеть в кружке[5] Ртищева и его увлечении латынью только нечто прогрессивное. Ртищев был одним из самым ненавидимых народом бояр из-за его корыстолюбия. Москвичи не без основания считали его одним из главных злых советников царя, притеснителем и грабителем народа. Именно Ртищев стал инициатором катастрофической для государства и разорительной для народа денежной реформы, когда параллельно серебряным деньгам стали чеканить медные и заставлять их принимать по номиналу. Это стало причиной гиперинфляции и привело к Медному бунту в 1662 году, жестоко подавленному царскими войсками.

«Ревнители благочестия» вначале не имели между собой разногласий в том, что богослужебные книги Русской церкви надо исправить по древним образцам. Разногласия возникли позже, по вопросу, что же именно считать этими древними, истинными образцами.

В кружок во время пребывания архимандритом Новоспасского монастыря вошел и Никон. Это дало ему возможность влиять на лиц, непосредственно общавшихся с царем, да и самому часто видеться с Алексеем Михайловичем. Став митрополитом Новгородским, Никон не утратил своего влияния на государя, несмотря на расстояние. Еще будучи архимандритом, он начал вырабатывать будущую концепцию власти, согласно которой власть патриарха выше власти царя. Принятое Земским собором и подписанное царем в январе 1649 года Уложение законов Никон категорически отвергал, так как оно ставило церковь в подчиненное положение по отношению к государству. Между тем, по мысли Никона, церковь должна была повиноваться только законам Божественным да собственным соборным определениям, а государство ей не указ.

Избрание патриархом. «Священство выше царства»

Несмотря на свою позицию, а скорее всего, даже благодаря целостности своих взглядов при ее отстаивании Никон в то время сильно импонировал царю Алексею Михайловичу. Немаловажную роль тут играла и жесткая позиция Никона насчет исправления церковных книг. Никон считал, что это необходимо для душевного спасения всех православных, а Алексей Михайлович ни о чем так сильно не беспокоился, как именно о душевном спасении.

В апреле 1652 года преставился патриарх Иосиф. Кружок «боголюбцев» предлагал Стефану Вонифатьеву выставить свою кандидатуру на замещение вакантного престола. Но царский духовник отказался, отлично понимая, что первенство в сердце царя уже занял митрополит Никон.

Меж тем Никон положил начало культу митрополита Московского Филиппа, убитого, по предположениям исследователей, сподвижником Ивана Грозного Скуратовым. По инициативе Никона мощи святителя Филиппа были доставлены из Соловецкого монастыря, где они покоились с 1591 года, в Москву. Было организовано всенародное почитание мощей святителя. Этот шаг был предпринят Никоном с дальним прицелом. Он должен был символизировать покаяние светской власти за свои преступления перед властью духовной. В грамоте Алексея Михайловича, составленной к этому случаю, виновником гибели митрополита Филиппа был назван сам царь Иван Грозный. Все это должно было облегчить Никону выполнение его планов возвышения патриарха над царем.

На торжествах перезахоронения мощей святителя Филиппа Никон получил предложение царя занять патриарший престол. Собор иерархов санкционировал, по традиции, царское решение. Никон отказывался, но лишь затем, чтобы получить неограниченные полномочия как в деле устройства церкви, так и в плане эксклюзивного влияния на ход государственных дел. Тогда царь в присутствии бояр и народа в Успенском соборе простерся ниц перед Никоном, умоляя его не отвергать соборного избрания. «Будете ли почитать меня как архипастыря и отца и дадите ли устроить церковь?» – вопросил Никон царя и народ. «Будем! Дадим!» – последовал общий одобрительный гул, и Никон милостиво согласился. 25 июля 1652 года он был интронизирован.

Все понимали уже тогда, что избрание Никона – это не просто замена одного патриарха другим, это коренная перемена в отношениях внутри высшей власти. «Никогда такого бесчестья не было, – шептались между собой бояре. – Выдал нас царь митрополитам!» – описывает реакцию приближенных царя историк Сергей Соловьев.

Никон потребовал, чтобы его величали почти таким же массивным титулом, как и самого царя, с перечислением всех уголков Российского государства. Но до поры до времени Алексей Михайлович смирялся перед величием этого неродного ему человека. Возможно, что он в самом деле почитал патриарха как отца: Никон был старше Алексея Михайловича почти на двадцать четыре года.

Заместитель царя. «Чума на Москве»

В 1654 году запорожские казаки, отложившиеся от Речи Посполитой, наконец-то получили согласие царя Алексея Михайловича и утверждение Земского собора на покровительство Московского государства. Это решение должно было привести к очередной большой войне с Речью Посполитой.

Стратегия дистанционного управления войсками, как это было принято в Римской империи или в Золотой орде, стала применяться только ближе к XVIII веку. А до того Московский государь командовал войском, находясь непосредственно при нем, разделяя с ним все опасности и тяготы похода, а не из безопасных и уютных кремлевских палат. Уезжая на фронт, Алексей Михайлович оставил «великого государя и патриарха Никона» гражданским правителем всего Московского государства.

Как раз на это время выпало новое тяжкое испытание. На Москве свирепствовала частая в те времена «моровая язва», по всей видимости, чума.

Распоряжения патриарха в этот период показывают в нем разумного, деятельного и распорядительного правителя. Но что могли в ту пору сделать люди против пандемии? Только расставить заставы на дорогах, чтобы ограничить сообщение между областями и разнос заразы.

Московский народ воспринял чуму по-своему – как кару Божью за начавшееся исправление церковных книг и обрядов. 25 августа вспыхнул бунт. Нашлись люди, которые начали уверять, что на святых иконах по патриаршему указу выскабливают лики святых. Дело усугублялось тем, что Никон, опасаясь чумы, сам в это время, как и царская семья, выехал из столицы в сельский монастырь. Мятежники требовали возвращения патриарха в Москву и запрета ему выезжать впредь до возвращения в столицу царя. Остававшимся в Москве дворянам удалось утихомирить бунт угрозами начальникам московских сотен – податных округов, несших круговую поруку за своих членов.

Осенью эпидемия пошла на убыль. Смертность составила от 30 до 85 процентов населения в зависимости от местности. Точные цифры назвать сложно. Приведем пример. Торжок – средний по меркам того времени русский город – потерял 45 процентов населения, в живых осталось 1500 человек. В крупной Казани умерло порядка 48 тысяч.

Начало реформы

И чума, и растущее народное возмущение не могли заставить Никона отказаться от начатого им сразу по избрании в патриаршество дела – исправления книг и обрядов. Еще в 1653 году, перед самым Великим постом, Никон разослал по всем приходам указ, что следует креститься не двумя, а тремя перстами. Правда, пока на ослушников не клали церковного проклятия.

Это вызвало в Русской церкви большое смущение. Ведь прошло всего чуть больше столетия с тех пор, как Стоглавый собор Русской церкви принял постановление, что нужно креститься только двумя пальцами. И ведь тогда при его вынесении тоже ссылались на древний обряд и на греческие книги! Когда же была допущена ошибка? Тогда? Или, может быть, теперь все делается неправильно, не по старине?

Мы уже говорили, какое подозрение вызывали на Москве все эти «справщики» церковных книг, киевские да греческие учителя. В них подозревали ересь, подкоп под святоотеческое православие. Соблазн умов усиливался по мере того, как Никон вводил одно новшество за другим, продолжая при этом ссылаться на некие древние образцы.

При содействии юго-западных монахов Никон, как пишет Ключевский, «ввел на место древнего московского унисонного пения новое киевское партесное, а также завел небывалый обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В Древней Руси подозрительно смотрели на такие проповеди, видели в них признак самомнения проповедника; пристойным считали читать поучения святых отцов, хотя и их обычно не читали, чтобы не замедлять церковной службы. Никон сам любил и был мастер произносить поучения собственного сочинения. По его внушению и примеру и приезжие киевляне начали говорить в московских церквах свои проповеди, иногда даже на современные темы. Легко понять смущение, в какое должны были впасть от этих нововведений православные русские умы, и без того тревожно настроенные. Распоряжения Никона показывали русскому православному обществу, что оно доселе не умело ни молиться, ни писать икон и что духовенство не умело совершать богослужения как следует».

При этом большинство таких нововведений были именно нововведениями, не имевшими никакой опоры в древней православной традиции, что русской, что греческой, а являлись прямым заимствованием из современной практики католической и униатской церквей, вроде проповедей и партесного пения.

Но Никону было безразлично обоснование этих реформ. Ему нравились эти новшества, они подчеркивали его власть. А Никон, если уж решил что-то сделать, то старался никогда потом не отступаться от сделанного. Кроме того, – и это, пожалуй, было самым главным, – его реформы, направленные на унификацию русского православного обряда с другими православными церквями, должны были подготовить почву для провозглашения патриарха Московского Вселенским патриархом, значимой фигурой во всем христианском мире (а потом, может быть, и для воссоединения всей христианских церквей под властью Московского патриархата).

Анафема крестящимся двумя перстами. Расправа над епископом Павлом

Весной 1654 года, до ухода царя на войну, в Москве состоялся Поместный собор. На нем Никон продавил свое решение немедленно исправить все богослужебные книги по греческим образцам, как тогда было принято выражаться. Никто не возразил. Коломенский епископ Павел II, входивший вместе с Никоном в «кружок ревнителей благочестия», уже тогда подозревал, что под предлогом исправления книг патриарх хочет ввести в церковную службу новшества, навеянные католицизмом. Он подписал постановления Собора, но добавил свое особое мнение, подчеркивавшее значение древних образцов веры и предполагавшее анафему для тех, кто станет добавлять что-то новое в православное богослужение. Но эта приписка не имела значения.

Мы уже видели, как народ во время эпидемии чумы болезненно отреагировал на никоновские новшества, приписывая их пока, правда, лишь самовольству редактора Печатного двора Арсению. Но в марте 1655 года Никон ополчился на иконы старого письма, где святые изображались с двуперстным крестным знамением, предписав их сжечь публично. Состоявшийся тогда же очередной Поместный собор (как видим, в те «недемократические» времена Поместные соборы Русской церкви собирались практически ежегодно, а не только для избрания патриархов) одобрил текст нового Служебника на основе Венецианского греческого евхология 1602 года.

Об этом свидетельствует переписка Никона и патриарха Константинопольского Паисия. В 1654 году Никон отправил вселенскому патриарху вопросы по поводу обрядов. Паисий для ответа на них созвал Собор. Ответы, присланные Московскому патриарху, отличались либерализмом. Константинопольская патриархия подчеркивала, что расхождение в обрядах не является признаком ереси и преступлением против догматов православия. В частности, совершенно безразлично, креститься ли двумя или тремя пальцами. Поместные православные церкви вполне могут различествовать между собой в обрядах. Главное – придерживаться общего Символа веры.

Такое разъяснение совершенно не удовлетворило Никона. Он скрыл ответ Константинопольской церкви не только от клира Русской церкви, но и от самого царя. На поддержку своего мнения Московский патриарх также мобилизовал иностранных иерархов.

В первое воскресенье Великого поста 1656 года гостившие в Москве патриарх Антиохийский Макарий, патриарх Сербский Гавриил и митрополит Никейский Григорий на службе в Успенском соборе прокляли тех, кто крестится двумя пальцами. После Пасхи состоялся очередной Поместный собор Русской церкви, который подтвердил анафему крестящимся двуперстно. Это было прямое объявление священной войны противникам новшеств.

Против реформ резко выступил коломенский епископ Павел II. Он, кстати, как и Никон, тоже происходил из села под Нижним Новгородом, а в юности принял постриг в Макарьевском Желтоводском монастыре, где вполне мог видеться с Никитой Миновым, будущим патриархом Никоном. Мы уже говорили, что он вначале поддерживал намерения Никона. Теперь же, когда он возвысил голос против них, Никон единолично, без соборного определения, лишил Павла сана.

Что сделалось с епископом Павлом, мы знаем из противоречивых источников. Волюнтаристское решение Никона в отношении епископа Павла было поставлено ему в вину, в числе прочего, только на церковном Соборе 1666 года. В определении указывалось, что после незаконного низвержения из сана Павел был насильно заточен в монастырь, где лишился ума и погиб неизвестно как: то ли упал в реку и утонул, то ли был пожран дикими зверями.

Старообрядческая традиция дает более конкретный и, по-видимому, правдоподобный ответ о судьбе епископа Павла. Она почитает его как первого мученика старообрядчества, утверждая, что Павел был по приговору Никона сожжен в срубе, согласно Соборному Уложению 1649 года, предписывавшему сжигать богохульников живьем. Старообрядцы, по мнению царя, Никона и сторонников новшеств, автоматически становились еретиками и богохульниками.

Начало падения Никона. Москва без патриарха

В 1656 году Никон повелел построить под Москвой, в селе Воскресенском на реке Истре, Новый Иерусалим. Так он назвал монастырь, который находился в личной собственности патриарха. Он должен был стать новой главной резиденцией Никона. В своей планировке монастырь как бы символизировал «горний (а не реальный) Иерусалим» – воображаемый священный город христианства. Это место полюбилось Никону, он все чаще бывал там.

Между тем царь все больше тяготился гордостью и заносчивостью своего любимого наставника. В 1658 году было заключено перемирие с Речью Посполитой (оказавшееся временным), Алексей Михайлович вернулся в Москву. Как-то раз произошел случай, вскрывший давно копившуюся взаимную досаду друг на друга глав двух вертикалей власти.

В Москву приехал с визитом грузинский царевич. Царский окольничий Богдан Хитрово очищал ему путь на улице, награждая ударами палки слишком любопытных, кто высовывался из толпы. Случилось, что под руку ему попал патриарший дворянин – напомним, что у патриарха было полное подобие Государства двора. Слово за слово, дворянин побежал жаловаться своему хозяину, утверждая, что царский окольничий оскорбил в его лице самого патриарха. Никон не пошел лично к царю, а послал ему записку как своему подчиненному, веля разыскать и наказать Хитрово.

Царь отвечал, тоже запиской, что велит разыскать и сам повидается с патриархом. Но встречи не было. Прошел церковный праздник Казанской Богородицы, на котором служил патриарх, но царя на нем не было. Перед вторым праздником, Ризы Господней, 10 июля, к Никону в обед явился посланец от Алексея Михайловича, предупредить, что царя на службе не будет. Но к этому было присовокуплено еще одно важное слово от царя. Сергей Соловьев пишет об этом так:

Разговор кончился. После обеда Никон прочел перед народом в Успенском соборе странную проповедь, больше похожую на исповедь. Он оправдывался в своих нововведениях, упрекал народ в «окаменении сердец», а закончил объявлением, что слагает с себя патриаршество. Вслед за этим написал короткое, всего из одного предложения, письмо царю, в котором заявлял, что уходит из-за царского на него гнева, и отбыл в свой любимый Новоиерусалимский монастырь.

Демарш Никона был ровно того же свойства, что демарш Ивана Грозного почти сотней лет раньше. Он ожидал, что «осиротевшие» москвичи, не исключая и царя, станут умолять его возвратиться на патриарший престол; он вернется и станет жестче прежнего диктовать свои условия государству. Но реакция оказалась несколько иной. С вопросами к патриарху отправились Алексей Никитич Трубецкой и дьяк Ларион Лопухин. Однако долгих стонов и процессий для запросов благословения «протестного» патриарха не случилось. Церковные службы не остановились, а царь даже запретил ездить в Новый Иерусалим к патриарху всяких чинов людям за благословением.

Этот тихий мятеж патриарха, это сидение в Новом Иерусалиме продолжалось восемь лет. Никто не шел ни на какие уступки, но чаша весов постепенно склонялась на сторону царя. Было видно, что знать государства не собирается поддерживать церковную власть в ее борьбе против светской власти. Алексей Михайлович лишил Никона его пышного титула. А в 1666 году в Москве был созван Поместный собор с участием Александрийского патриарха Паисия и Антиохийского Макария для суда над Никоном: зачем самовольно оставил престол?

Осуждение Никона

Никон держался с достоинством, отвергая само право Собора судить его без участия всех патриархов; то есть требовал[6] присутствия еще патриархов Константинопольского и Иерусалимского. Но это ему не помогло. Народ, понятное дело, тоже не вступался за своего архипастыря. Реформы Никона восстановили против него большую часть население Московского государства, и этим-то умело воспользовался царь, чтобы избавиться от соперника во власти и навсегда устранить попытки церковных иерархов соревноваться с монархами.

После месяца заседаний Собор вынес решение о виновности Никона в шести пунктах.

В первом ему ставилось в вину, что он обидел царя по пустячному поводу. Во втором его строительство монастырей со неуместными библейскими названиями (Новый Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Иордан) расценивалось как глумление над святыней. В третьем он признавался оскорбившим достоинство патриархов, приехавших судить его. В четвертом пункте Никон объявлялся виновным в хуле на царя как на якобы впавшего в латинскую ересь и в том, что он распространял эту хулу в письмах к другим патриархам. Пятый пункт устанавливал вину Никона в деле епископа Павла. Шестой пункт утверждал, что Никон бил своего духовника, назначенного ему Собором.

За все перечисленные вины Никон был признан подлежащим извержению не только из сана патриарха, но и из епископского достоинства, низведенным до положения простого чернеца и заслуживающим ссылки.

Ссылка и посмертная реабилитация

Царь определил своему бывшему любимцу для жительства Ферапонтов монастырь в окрестностях Белого озера.

После смерти Алексея Михайловича в 1676 году престол перешел к его старшему сыну Федору. Тот был большим поклонником Никона. Он велел сразу перевести бывшего патриарха в более богатый Кирилло-Белозерский монастырь. Федор Алексеевич даже хотел по совету Симеона Полоцкого, большого ревнителя новых обрядов, учредить в России целых четыре патриархии, а над ними поставить верховного иерарха в сане… Папы Московского! Возможно, он прочил на эту должность опального Никона. Но смерть последнего прервала осуществление этих амбициозных планов. Когда царь Федор Алексеевич разрешил Никону вернуться в его любимый Новоиерусалимский монастырь, на пути туда Никон скончался в Николо-Тропинской церкви на окраине Ярославля в возрасте 76 лет.

Царь Федор велел похоронить и отпеть Никона в Москве как бывшего патриарха. Этому повелению воспротивился действующий патриарх Московский Иоаким, ссылаясь на решение Собора 1666–1667 годов. Царь ничего не смог сделать против патриаршего запрещения. Никон был погребен в Новоиерусалимском монастыре, причем сам царь Федор читал молитвы над его гробом и целовал руку усопшего.

Федор Алексеевич не прекратил свою борьбу за реабилитацию опального патриарха. Незадолго до своей смерти ему удалось исходатайствовать у восточных патриархов разрешение поминать Никона в звании патриарха. На положительный ответ, по-видимому, оказало влияние то, что дело всей жизни Никона – новшества в православном обряде – продолжалось и побеждало.

Дело всей жизни

Русские православные ждали от Собора 1666–1667 годов вслед за осуждением Никона осуждения всех его нововведений и возвращения к благочестивой старине. Но Собор не оправдал этих надежд. Он подтвердил все реформы Никона и повторил анафему тем, кто придерживается старых обрядов. После этого гонения на старообрядцев усилились.

В 1668 году монахи Соловецкого монастыря отказались подчиняться официальной церкви. Восемь лет длилась осада монастыря царскими войсками, пока какой-то предатель не указал им место, где можно взобраться на стену. По одной из версий, после резни, учиненной стрельцами в стенах обители, оставшиеся в живых сто пятьдесят старцев Соловецкого монастыря, не способных держать оружие, были раздеты солдатами донага и заморожены живьем.

В 1675 году по приказу Алексея Михайловича в тюрьме заморили голодом боярыню Феодосию Морозову – авторитетную в кругах высшей знати ревнительницу старой веры.

Сергей Соловьев упрекал старообрядцев в упорном обрядоверии, в том, что они придавали преувеличенное значение обряду в деле спасения души. Но абсолютно такой же упрек, причем в большей степени, следовало бы адресовать их противникам – приверженцам реформы Никона. Ведь те преследовали староверов точно под таким же предлогом – будто только новый обряд угоден Богу.

В спасительность только нового обряда верил и царь Алексей Михайлович. Иначе при всей его набожности невозможно объяснить, почему он оставил в силе все реформы Никона, подвергнув опале самого их инициатора.

Дело патриарха Никона оказалось губительным для России. Расколов Церковь, расколов русское общество, оно послужило источником непрекращающихся гражданских конфликтов, гонений против большей части русского народа, длившихся столетиями. Оно породило глубокую оппозиционность Российскому государству его предпринимательского класса, который в начале ХХ века, в лице представителей Рябушинских, Гучковых, Третьяковых, Морозовых и других, не только субсидировал радикальные революционные партии, но и сам рвался к власти, подкапываясь под самодержавие. Только в 1905 году старообрядцы были уравнены в гражданских правах с православными, а анафема с крестящихся двумя перстами была официально снята аж в 1971 году!