Фб '98

ВАСИЛИЙ ГОЛОВАЧЕВ. НЕВЫКЛЮЧЕННЫЙ

Все-таки это была слежка.

Бросив взгляд на зеркальце заднего вида, Панов свернул в переулок и остановил машину возле трехэтажного здания поликлиники. Серого цвета «девятка», следовавшая за ним от дома, в переулок заезжать не стала, но остановилась за углом. Сомнений не оставалось: ее пассажиры явно не хотели выпускать из виду Станислава Викторовича Панова, бывшего инженера-электронщика, а ныне директора издательства «Алые паруса», тридцати лет от роду, холостого, москвича в четвертом поколении.

Началась эта история спустя два дня после выписки Панова из больницы, куда он попал в результате автодорожной аварии, вдребезги разбив издательский джип «судзуки». И хотя сам Панов уцелел, все же несколько дней в больнице ему пришлось провести с диагнозом «сотрясение мозга средней тяжести». К радости всего издательского коллектива, он вышел на свободу, а через два дня у него начались нелады со здоровьем, точнее, с психикой, потому что ему вдруг начали мерещиться разные странные картины.

Сначала показалось, что исчез дом на Сухаревской площади, в котором располагалось агентство Аэрофлота. Станислав в общем-то никогда не обращал особого внимания на этот старый пятиэтажный особняк довоенной постройки, но все же помнил, что на фасаде дома висели еще три вывески, в том числе мемориальная доска с надписью: «В этом доме в 1927–1937 гг. останавливался писатель Николай Васильевич Овчинников».

Заметив исчезновение дома, Панов, сомневаясь в своей памяти, осторожно спросил у матери, не помнит ли она, когда поблизости снесли дом, где располагалось агентство Аэрофлота, и был поражен, услышав в ответ, что отродясь такой дом на Сухаревской площади не стоял. На всякий случай Панов прогулялся вокруг площади, разглядывая знакомые с детства дома, церковь, скверик в Даевом переулке, полюбовался на бетонный пятачок справа от Сретенки, где когда-то располагался исчезнувший таинственным образом особняк и где теперь стояла шеренга коммерческих палаток, и решил, что у него сработал эффект ложной памяти, вызванный недавней травмой головы.

Однако следующее срабатывание ложной памяти заставило Панова призадуматься. С его рабочего стола пропал справочник менеджера, солидная монография отечественного специалиста по маркетингу и информационным технологиям академика, профессора Зелинского, которой Панову приходилось пользоваться довольно часто. Проискав ее безуспешно полдня в офисе и дома, Станислав вызвал секретаршу Татьяну и велел разыскать монографию в издательстве. Каково же было его удивление, когда после часа поисков выяснилось, что такой монографии никто не помнит! Мало того, главный бухгалтер издательства утверждал, что ее не существует вообще! То есть похожая по тематике книга имела место быть, но, во-первых, написана она была не Зелинским, а американцем Хаббардом, а во-вторых, Панов ее раньше в глаза не видел, как говорится, хотя, по уверениям всех сотрудников — от секретарши до главбуха и главного редактора, пользовался ею всю сознательную издательскую жизнь.

И наконец, третий раз Панов почувствовал себя неуютно, когда увидел по телевизору чествование знаменитого киноартиста, которому исполнилось семьдесят лет и фильмов с которым Станислав, знавший всех отечественных звезд кино и театра, никогда не видел. Звали киноартиста Юрий Яковлев. После этого случая Панов провел целое расследование и выяснил множество любопытных деталей, не совпадающих с его жизненным опытом и знаниями о мире. Так, оказалось, что Великая Отечественная война закончилась девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, а не в декабре сорок четвертого, как говорили учебники истории, которые он изучал в школе. На юге Россия граничила не только с Китаем, но и с Монголией, которой, по памяти Панова, вообще не существовало; по тем же учебникам великое государство Моголов распалось еще в тринадцатом веке после столкновения с Русью, часть его отошла Великой Руси, а часть — Китаю.

Кроме того, Панов был весьма озадачен, узнав, что существует всемирная компьютерная сеть Интернет. Он помнил о создании такой сети в Соединенных Штатах Америки и в Японии, засекретивших эти разработки для увеличения обороноспособности своих стран. И последнее, что подвигло Станислава пойти к психиатру, было «открытие» им факта высадки американских космонавтов на Луну. Он совершенно точно знал, что первыми высадились на спутнике Земли русские и немцы!

Психиатр не удивился рассказу Панова. Похоже, он вообще разучился удивляться чему-либо в этой жизни, ежедневно встречаясь с больными разных категорий, сдвинутых «по фазе» от широчайшего спектра причин. Однако случай с Пановым его заинтересовал, и он пообещал помочь молодому человеку, пригласив его в поликлинику через день. Именно после посещения врача Станиславу и стало казаться, что за ним наблюдают. Серая «девятка» заставила его окончательно утвердиться в своих подозрениях, хотя по логике вещей и слежка вполне могла быть плодом раскаленного воображения Панова, заболевшего одной из форм психического расстройства после травмы головы.

Кабинет психиатра на втором этаже был закрыт, на его двери красовался листок бумаги с надписью: «Врач не работает». Недоумевая по данному поводу, Панов спустился в регистратуру и спросил у дежурной сестры:

— Извините, вы не скажете, почему не работает психиатр?

— Он заболел, — сухо ответила молодая регистраторша, перебирая карточки. Подняла голову, увидела растерянное лицо посетителя, и взгляд ее смягчился. — Он в реанимации. Вчера его машина свалилась с моста на железнодорожные пути.

— Он… жив?! — пробормотал ошеломленный известием Панов.

— Жив, но вряд ли в ближайшее время выйдет на работу. Если вам нужен психиатр, сходите в районную поликлинику на Жукова.

— Спасибо.

Панов повернулся, чувствуя себя так, словно это он свалился на машине с моста, и вдруг встретил взгляд молодого человека, тут же сделавшего вид, что он интересуется доской объявлений. Сердце защемило. Станислав понял, что этот парень — один из пассажиров «девятки» и пришел сюда убедиться, что Панов зашел в поликлинику. Прикинув свои возможности — Станислав хотя и занимался спортом, никогда ни с кем не конфликтовал и, даже став достаточно известным издателем, не окружил себя телохранителями, — он подошел к регистратуре.

— Извините еще раз, могу я позвонить?

Дежурная заколебалась, но все же подала Панову на стойку старенький телефон.

— Только побыстрей, пожалуйста.

Станислав набрал было номер офиса, но передумал и позвонил Саше Фадееву, своему другу с двенадцати лет. Саша занимался восточными единоборствами, работал инструктором в Московском СОБРе и был единственным человеком, который мог бы помочь Панову в сложившейся ситуации.

Уговаривать его не пришлось. Выслушав сбивчивую речь, Фадеев прервал Станислава коротким «жди» и повесил трубку. В поликлинике он появился буквально через полчаса, хотя ехать ему надо было с другого конца города.

При его появлении молодой человек, усиленно изучавший старые плакаты на стенах коридора, вышел на улицу, и Панов торопливо отвел Фадеева к раздевалке, выглянул в окно.

— Того парня в черном видел?

— Рассказывай, только не спеши, — спокойно сказал Фадеев, мельком глянув в окно.

Панов подумал, заставил себя успокоиться и сообщил Александру все, что знал сам, свои открытия, впечатления, переживания, ощущения и страхи.

Фадеев выслушал его внешне без эмоций, никак не реагируя на бледные попытки друга пошутить над самим собой. Он вообще был очень сдержанным и серьезным человеком, хотя юмор ценил и понимал. Однако обстоятельства складывались далекими от смешного, ситуация требовала каких-то объяснений и решительных действий, и Фадеев, не ответив на вопрос Панова: «Надеюсь, ты не считаешь меня психом?» — принялся действовать.

— Я выйду первым, — сказал он. — Ты через пару минут. Проходи к своей машине, но не садись, ныряй в кабину моего синего «крайслера».

— А ты?

— Я поеду на твоей. Держи ключи от моей и дай свои. Езжай в спортзал ЦСКА, паркуйся за углом у ограды, где идут ремонтные работы, помнишь? Я тебя догоню.

Они обменялись ключами, и Фадеев, одетый в спортивный костюм и кроссовки, исчез за дверью центрального входа в поликлинику. В окно Панов увидел, как он задержался на крыльце, где стоял тот самый парень в черном джинсовом костюме', что заглядывал в поликлинику, что-то спросил у него, и вдруг что-то произошло. Панову показалось, будто Александр похлопал парня по плечу, а потом обнял его и повел к машине Панова, с улыбкой жестикулируя свободной рукой, словно рассказывал анекдот.

Панов не стал забивать себе голову размышлениями о том, как это у его друга получилось, он просто выскочил на улицу следом за Фадеевым, рванул, как заяц, через дорогу, сел в мощный «крайслер» Александра и, не глядя на серую «девятку» наблюдателей в двадцати шагах, бросил машину вперед. Но все же успел заметить, как из «девятки» выскочили двое парней и устремились к его «фиату», в кабине которого скрылся Фадеев, «дружески» разговаривающий с их приятелем. Что было дальше, Станиславу увидеть не удалось, об этом ему стало известно впоследствии от Фадеева.

Александр подошел к молодому человеку в черном, протянул ему руку, будто старому знакомому, и воскликнул:

— Серега! Сколько лет, сколько зим! Ты как здесь оказался?

Парень с удивлением оглянулся и совершенно автоматически протянул в ответ свою руку, а когда понял, что перед ним незнакомый человек и хотел ответить: «Вы обознались», Фадеев сделал мгновенный выпад указательным пальцем в точку на шее, попадание в которую практически гарантирует шоковое состояние. После чего они обнялись, как друзья, и Александр повел «парня» к машине Панова. Приятели потерявшего ориентацию молодого человека опомнились, когда Фадеев усадил его в «фиат» и завел двигатель.

Действовали они решительно. Увидев, что ситуация выходит из-под контроля, двое из них достали пистолеты и с ходу открыли огонь по «фиату», а третий сразу завел «девятку» и погнал ее за отъехавшим «крайслером» Панова. Но они все же не смогли перехватить ни того ни другого, промедлив в самом начале, не ожидав от объекта слежки такой прыти и не просчитав действия прибывшего на помощь Фадеева. Пули пробили дверцы «фиата», боковые стекла, но миновали Александра. Пригнувшись, он выехал со стоянки напротив поликлиники следом за «девяткой» наблюдателей, догнал ее на перекрестке и с ходу ударил на повороте в бок, так что «девятка» развернулась и въехала в витрину магазина хозтоваров. Преследовать «крайслер» с Пановым и изрешеченный пулями «фиат» она уже не могла.

Допрашивал захваченного «языка» Фадеев у себя в тренерской комнате, в спортзале ЦСКА, куда он прибыл через несколько минут после приезда Панова. Станислав в допросе не участвовал. Он просто сидел на скамеечке в пустом спортзале и тупо смотрел перед собой, перебирая в памяти факты своего умопомешательства. Ничего дельного в голову не приходило, объяснить случившееся одним только психическим расстройством было невозможно, и Панов тихонечко ждал, чем закончится беседа Фадеева с пленником. Не хотелось ни идти на работу, ни что-то делать, ни вообще двигаться.

Фадеев появился в темном зале спустя полчаса. Посмотрел на отрешенно-мрачное лицо Станислава, присел рядом на скамейку.

— Кто это? — вяло поинтересовался Панов.

— Ты кому-нибудь, кроме меня, рассказывал о своих открытиях? — ответил Фадеев вопросом на вопрос.

— Психиатру.

— И все?

— Заму на работе. Фадеев помрачнел.

— Это плохо. Позвони ему, пусть приедет сюда, к нам.

— Зачем?

— Ему тоже угрожает опасность, надо предупредить человека. А матери не говорил?

— Не хотел тревожить.

Панов преодолел приступ меланхолии, достал сотовый телефон и вызвал Андрея Климишина, друга и компаньона, занимавшего в иерархии издательства почти такое же по значимости, что и президентское, кресло коммерческого директора, ведающего распространением печатной продукции. Заместителем Панова он считался лишь условно.

Однако сотовый телефон Андрея не отвечал, а на рабочем месте его не оказалось. Секретарша Танечка испуганным голосом сообщила, что Климишина сбила грузовая машина и он находится в реанимации.

Фадеев, наблюдавший за Пановым, заметил его остановившийся взгляд, отобрал телефон.

— Что случилось?

— Андрей в реанимации… его сбил грузовик…

— Быстро работают, — сквозь зубы проговорил Фадеев. — Кому-то очень хочется остановить утечку информации.

— Какую утечку? — не понял Панов. Фадеев пропустил вопрос мимо ушей.

— Расскажи-ка мне все с самого начала, и поподробней. С чего все началось?

Панов хотел было отказаться, махнул рукой, но в это время его взгляд зацепился за надпись на длинном белом транспаранте с рекламой кроссовок «Найк», висевшем на стене спортзала. Он кивнул на транспарант с бледной улыбкой:

— Давно здесь висит это полотнище?

— Давно, полгода. А что?

— А мне почему-то помнится, что вместо него висел длинный плакат с надписью: «Привет участникам соревнований». Может быть, у меня действительно крыша поехала?

Фадеев несколько мгновений изучал лицо друга, потом встал со скамейки и, бросив на ходу: «Посиди, я сейчас», вышел из зала. Вернулся он через несколько минут, переодетый в строгий деловой костюм, придавший ему вид бизнесмена или государственного чиновника.

— Поехали.

— Куда?

— Увидишь. Звони на работу, скажи, что срочно уезжаешь на несколько дней по делам. Или отдыхать. Придумай что-нибудь.

— Но у меня куча дел, встречи, ярмарка в Питере на носу…

— Твои дела от тебя не уйдут, звони.

Панов покорно включил телефон, скороговоркой передал своей секретарше «высочайшее решение» отдохнуть несколько дней на море и поплелся за Фадеевым, оглядываясь на смутивший его плакат. Догнал Александра в коридоре.

— Что ты сделал с тем парнем?

— В милицию сдал, — усмехнулся Фадеев.

— Зачем он за мной следил?

— Долго рассказывать. Узнаешь в свое время.

— Куда мы все-таки направляемся?

— Поживешь пока у меня пару дней, потом сообразим, что делать дальше.

— А где моя машина?

— В ремонте, — снова усмехнулся Фадеев. — Не беспокойся, будет как новая, только цвет поменяет. Так ты говоришь, в твоей памяти первыми высадились на Луне наши и немцы, а не американцы?

— Ну да, в тысяча девятьсот семьдесят первом году.

— А кто, по-твоему, вообще первым в космос полетел?

— Шутишь? Гагарин, конечно.

— Слава Богу, хоть что-то остается неизменным в нашем текучем мире.

Они вышли из здания через служебный вход, свернули к летним кортам, огороженным металлической сеткой, близ которых среди десятка автомобилей стоял пробитый пулями «фиат» Панова, но сесть в машину не успели. Из двух джипов справа от «фиата» выскочили какие-то люди в черных джинсовых костюмах и бросились к идущим вдоль ограды Фадееву и Панову, выхватывая оружие. Сзади них с визгом шин и тормозов остановился еще один джип с темными стеклами, из которого тоже десантировалась четверка парней, и Станислав с Александром оказались окруженными со всех сторон. И тут Фадеев показал, на что он способен.

Панов еще только считал окруживших их противников с пистолетами, не понимая, что происходит, а Александр уже действовал, мгновенно оценив обстановку и выбрав стратегию поведения.

— Ложись! — прошипел он, толкая Панова в спину. — Под машину!

Они бросились на асфальт, и тотчас же Фадеев открыл огонь из невесть откуда взявшегося пистолета-пулемета, целя по ногам преследователей.

Раздались крики, ответные выстрелы, пули забарабанили по кузову «вольво», под которую забрались Фадеев и Панов, посыпались стекла, из пробитых шин со свистом вырвался воздух. Александр перестал стрелять, выдернул из кармана на груди усик микрофона:

— Я в узле второй степени, просчитайте масштабы корректировки.

Что ответили Фадееву, Панов слышать не мог, да и к речи друга прислушивался лишь краем уха, занятый тем, что происходило вокруг. Понять странные переговоры Александра было трудно, однако они дали результат уже в ближайшие секунды.

— Пятиминутка без последствий мне подходит, — сказал Фадеев. — Подготовьте линию по невыключенному, объект — Станислав Викторович Панов, тридцать лет. Да, я готов.

В то же мгновение стрельба стихла. Глаза Панова на короткое время перестали видеть, будто его окунули в подземелье или небо закрыли сплошные тучи. Затем солнце засияло вновь, и Фадеев вылез из-под машины, протягивая руку Станиславу.

— Шевелись, у нас всего пять минут на отступление. Панов выбрался из-под «вольво», огляделся, не веря глазам.

Ни одного из молодых людей в черном вблизи стоянки не было видно, будто они испарились за несколько секунд. Не заметил Панов и следов перестрелки, хотя помнил шлепки пуль в корпуса машин и грохот взрывающихся стекол. По территории спорткомплекса спокойно шли по своим делам люди, не обращая внимания на озиравшегося Панова и сосредоточенного Фадеева, и эта их будничная целеустремленность подействовала на Станислава сильнее всего.

— Саша, что происходит? — прошептал он.

— Идем. — Фадеев сел в «фиат» Панова, включил двигатель. — Скоро все узнаешь.

Они выехали с территории ЦСКА на Ленинградский проспект и направились к центру города, затем свернули на Беговую.

— Ты же говорил, что отдал машину в ремонт, — пробормотал Панов.

— Ты это точно помнишь? — с любопытством посмотрел на него Фадеев.

— Издеваешься? — рассердился Станислав. — Ты же сам сказал полчаса назад…

— За это время кое-что изменилось. Неужели не заметил?

Панов задумался. За последние полтора часа на него свалилось столько необычных известий, таинственных происшествий и переживаний, что голова шла кругом и отказывалась работать.

— Когда мы сидели под машиной, мне показалось…

— Ну-ну?

— Показалось, что резко стемнело… а на небе — ни облачка… и эти ребята в черном исчезли…

— Да, ты абсолютник, — хмыкнул Фадеев, еще раз взглянув на осоловевшего приятеля. — Уникальный случай. Кто бы мог подумать, что рядом со мной… — Он оборвал себя, сворачивая на мост через железнодорожные пути. Бросил взгляд на зеркальце заднего вида, покачал головой. — Вот собаки! Быстро берут след!

Панов оглянулся, но в плотном потоке машин нельзя было выделить преследователей, и он перевел взгляд на Фадеева.

— Кто за нами гонится, Саш? Что вообще происходит? За что меня хотят убить? И кто ты на самом деле?

— Ты задаешь слишком много вопросов, маэстро. Доберемся до безопасного места, все выяснится. Главное, что я твой друг.

«Фиат» свернул к Ваганьковскому кладбищу и остановился во дворе девятиэтажного дома.

— Выходим, быстро!

Они выскочили из машины и бегом направились к дому, но в подъезд не зашли, обогнули небольшое кирпичное строение котельной и нырнули в ее распахнутую дверь, которая сразу же закрылась за ними. Пробежав короткий коридорчик, Фадеев толкнул фанерную дверь в конце коридора, вошел в небольшой чулан с каким-то тряпьем и коробками и стал спускаться в открытый квадратный люк. Панов как во сне последовал за другом, ни о чем не спрашивая. Люк сам собой закрылся за ними, отрезая выход наверх. Лестница была деревянная, старая, затоптанная, словно ею пользовались часто и много лет, но ступеньки не скрипели, создавая впечатление монолитной конструкции. Она вела в подвальчик, заставленный бочками и ящиками, тускло освещенный единственной лампочкой в металлическом наморднике. Здесь пахло пылью, ржавым железом и гнилым деревом, царили ветхость и запустение. Но Панов не успел проникнуться духом помещения. С гулом отъехала часть стены подвала, в лицо брызнул яркий свет, Фадеев подтолкнул друга в спину, и Панов шагнул в проем, широко открывая глаза.

Помещение больше всего походило на зал Центра управления полетами: какие-то шкафы у стен с мигающими индикаторами, ряды пультов и столов с компьютерами и дисплеями разных размеров, спускающиеся вниз амфитеатром, перед ними гигантский — во всю стену — экран с двумя земными полушариями, покрытыми неравномерной сеткой, в узлах которой загорались и гасли цветные огоньки.

— Не останавливайся, — сказал Фадеев, понимающе глянув на лицо Панова.

Тот переступил невысокий порог, продавил телом какую-то невидимую упругую пленку и окунулся в мир других запахов, среди которых можно было уловить запах озона, и звуков — от тихих человеческих голосов до таких же негромких звоночков, зуммеров и писков.

Фадеев уверенно направился вдоль ряда пультов к правому углу зала, нагнулся к женщине в белом костюме, сидевшей у пульта, та кивнула, и Александр шагнул к двери, открывшейся между двумя шкафами. Панов догнал его в коридорчике, освещенном длинной светопанелью, кивнул на закрывшуюся за спиной дверь:

— Это что, центр управления полетами? Очень похож. Я видел по телеку. Или какой-то вычислительный центр?

— Нечто в этом роде, — кивнул Фадеев. — Ты не читал роман Азимова «Конец вечности»?

— Читал в детстве. А что? При чем тут Азимов?

— Он был посвящен в наши дела. Организация «Вечность» существует, хотя и не в том виде, в каком он ее описал. То, что ты видел, это лишь кустовой терминал, один из районных центров анализа накапливаемых искажений реальности. Но обо всем по порядку.

Фадеев остановился перед последней дверью коридорчика, поднял руку, прижимая ладонь к выпуклости на стене. Из черного окошечка над выпуклостью выстрелил бледный синеватый лучик, заглянул ему в глаз и спрятался обратно. Дверь с тихим шипением отодвинулась в сторону, и молодые люди вошли в небольшой кабинет, похожий на десятки подобных ему кабинетов правительственных или коммерческих офисов. Стол с компьютером, стол для гостей с четырьмя стульями, два стеклянных шкафчика с книгами и хрусталем, шкаф для одежды, сейф, светопанели, ковер на паркетном полу, картина на стене — пейзаж в стиле Шишкина: ели, ручей, коряга поперек. Но взгляд Панова зацепился не за эти детали, а за окно, из которого на пол падал сноп света. Были видны небо с облаками, деревья, часть пруда. И в то же время Станислав помнил, что он находится глубоко под землей.

— Видеокартинка, — раздался чей-то голос, и Панов наконец разглядел хозяина кабинета, сидевшего вполоборота к столу за компьютером.

Он был крупного сложения, с круглой бритой головой, тяжелым лицом и мощным лбом, под которым светились легкой иронией умные желтые глаза.

— Присаживайтесь, — кивнул он на стулья. — У меня мало времени, поэтому обойдемся без восклицаний «не может быть!» и прочих эмоциональных выражений. Меня зовут Павел Феоктистович, я эвменарх данного регулюма. — Бритоголовый посмотрел на Фадеева. — Вы ввели его в курс дела?

— Не успел, — качнул головой Александр. — На него вышли охотники Фундатора, пришлось бежать.

— Понятно. Тогда я обрисую в двух словах, что происходит, а вы потом ответите на все его вопросы и поговорите обо всем подробней. Подумали, где можно будет применить его способности?

— Все произошло слишком неожиданно, — признался Фадеев с беглой усмешкой. — Мы знакомы со Стасом уже два месяца, но я никак не думал, что он может видетьизменения реальности.

— Как это — два месяца?! — округлил глаза Панов. — Я знаю тебя пятнадцать лет!

Бритоголовый Павел Феоктистович и Александр переглянулись.

— Случай интересный…

— Да, необычный, он видитвсе абсолютные изменения внешней Среды, но одновременно принимает относительные варианты своего восприятия за реальный исторический процесс.

— Итак, молодой человек, — сказал эвменарх, смерив Станислава заинтересованным взглядом, — вы оказались в довольно интересном положении. Большинство людей принимает действительность как статическую основу бытия, пронизанную потоком времени. На самом деле Вселенная — исключительно зыбкий, изменчивый, непостоянный, текучий, многомерный континуум, непрерывно кипящий и содрогающийся от малейших вероятностных изменений в любой его точке, в любом материальном узле — регулюме, где возникает на короткое время довольно устойчивое образование — жизнь. Одним из таких регулюмов является планета Земля. Каждый ее житель воспринимает любое изменение не напрямую, а через особое «декодирующее» устройство — подсознание, поэтому ему кажется, что мир вокруг статичен и если изменяется, то эволюционно, согласно законам физики, законам природы. Одно лишь не учитывается: что Матрица Мира изменяется мгновенно от любого происшествия, от любого толчка, и одновременно с этим сознание человека получает весь пакет информации, формирующий память. Для любого человека любое изменение есть событие, «вмороженное» в память.

— Подождите, — остановил лектора Панов. — Я не совсем…

— Лучше всего мое рассуждение пояснить примером. Допустим, кто-то в нынешнее время хочет изменить реальность. Он спускается на пятьдесят лет в прошлое и убивает… ну, скажем, видного политического деятеля, того же Ленина к примеру. Что произойдет для всех современников путешественника во времени? С одной стороны — изменится реальность, исчезнет весь пласт истории, связанный с данным историческим лицом, но с другой — для наших современников в момент убийства не произойдет ровным счетом ничего! Для них эти пятьдесят или сколько-то там лет окажутся спрессованными в памяти как давно прошедший отрезок времени, где не былоЛенина. Понимаете? Изменение воспримут только отдельные личности…

— Больные?

— Можно сказать и так, — улыбнулся Павел Феоктистович, — невыключенные. Мы их называем иначе — абсолютниками. Они — хранители траекторий исторического процесса, способные влиять на Вселенную. При соответствующей подготовке, разумеется.

— Почему меня хотели убить?

— Потому что вы свидетель изменений, произведенных властной структурой регулюма — Фундатором.

— Кто он такой?

— Он не кто, а что — система реальной власти на Земле, способная менять правительства любого государства, законы, по которым эти государства живут, и даже природные условия.

— А кто тогда вы?

— Хороший вопрос, — развеселился эвменарх. — Мы — теневая структура…

— Мафия, что ли?

— Нет, не мафия, скорее служба безопасности регулюма, отвечающая за устойчивость всей его сложной системы под названием Человечество. К сожалению, у кормила Фундатора сейчас стоят жестокие, эгоистичные, агрессивные, не терпящие возражений и инакомыслия, уверенные в своей непогрешимости и безнаказанности люди, и нам пришлось уйти в подполье, в результате чего реальность изменилась не в лучшую сторону и продолжает скатываться в пропасть распада.

— Распад СССР — тоже дело рук Фундатора?

— Вы хорошо схватываете суть проблемы. Все негативные процессы в мире так или иначе инициированы Фундатором, хотя исполнителями являются конкретные группы людей и конкретные личности.

Бритоголовый наклонился к экрану компьютера, что-то набрал на клавиатуре, сказал, не поднимая глаз:

— Остальное вам расскажет наш агент влияния и ваш друг Александр. Всего хорошего.

Фадеев встал, похлопал Панова по плечу, и тот с запозданием поднялся.

— Спасибо… Бритоголовый не ответил.

В коридорчике они остановились. Фадеев вдруг рассмеялся. Панов с недоумением посмотрел на него.

— Ты что?

— Просто вспомнил, где мы находимся — под Ваганьковским кладбищем.

— Ну и что?

— По-моему, это символично, потому что ты, считай, заново рождаешься на свет там, где другие заканчивают свой земной путь.

— Куда мы теперь?

— Домой мы теперь. Подожди меня у выхода из зала, я закажу кое-какие изменения реальности, чтобы нас не перехватили охотники, и мы отправимся в ресторан, где отпразднуем рождение абсолютника.

— Постой, — ухватил Панов друга за рукав. — А разве Фундатор не умеет делать то же, что и вы, — изменять реальность в свою пользу? Что, если он примет контрмеры?

— Может и принять, но мы попробуем его опередить, у нас очень хороший отдел по разработке всяких «случайных совпадений».

Фадеев подошел к одному из пультов, за которым работал какой-то седой старик в белом костюме, поговорил с оператором, показав на стоявшего у стеночки Панова, и направился к выходу.

— Все в порядке, можем не беспокоиться за свою судьбу.

Они вышли из зала в подвал котельной, все так же вызывающий впечатление заброшенности и запустения, поднялись на цокольный этаж строения, и в это время дверь на улицу распахнулась, и вбежавшие в коридорчик котельной люди в черном открыли по друзьям огонь из пистолетов. Панов с ужасом увидел, как пули впились в грудь и в голову Фадеева, хотел закричать, но не успел: тяжелая холодная тень накрыла котельную, дом рядом, кладбище, весь город, придавила людей так, что они на мгновение застыли, и исчезла.

А вместе с ней исчез и подвал с засадой и убитым Фадеевым. Панов оказался в коридоре поликлиники, откуда полдня назад начал с Александром свое бегство от охотников Фундатора. Вокруг сновали озабоченные люди — больные, медсестры, мальчики и девочки из каких-то школ, проходящие обследование, а у стены коридора стоял молодой человек в черном джинсовом костюме и старательно изучал плакаты на стене.

Сглотнув ставшую горькой слюну, Панов на деревянных ногах вернулся к окошку регистратуры и попросил разрешения позвонить. Трубку на том конце провода сняли через минуту, однако раздавшийся в ней голос показался Станиславу незнакомым:

— Говорите.

— Саш, это я, — заторопился Панов. — Можешь приехать в поликлинику на Бирюзова?

— Кто говорит? — осведомилась мембрана.

— Стас… Панов… Саш, это ты? Извините, мне нужен Александр Фадеев…

— Очевидно, вы ошиблись номером. — В трубке затухали гудки.

Панов подержат трубку возле уха потеющей рукой и вдруг отчетливо осознал, что Фундатор нанес упреждающий удар: рассчитал и провел такое изменение реальности, в котором не было места для Фадеева.

— Что с вами? — полюбопытствовала дежурная регистраторша, глянув на побледневшее лицо Станислава. — Вам плохо?

— Ничего, пройдет… — пробормотал Панов, опуская трубку на рычаг.

Телефон вдруг зазвонил, заставив вздрогнуть обоих. Медсестра подняла трубку, брови ее поползли вверх.

— Молодой человек, вы случайно не Стас Панов? — окликнула она отходившего Станислава.

— Да, это я…

— Вас к телефону.

Панов с недоверием взял трубку, прижал к уху и услышал тот же незнакомый голос:

— В этой реальности ваш друг не существует. Я тот, кто может его заменить. Ждите в клинике и никуда не выходите, пока я не приеду.

— Как я вас узнаю?

— Узнаете.

В трубке послышались частые гудки. Панов, еще не веря в избавление от страха за свою жизнь, посмотрел на суровую медсестру в окошке регистратуры и подумал, что, похоже, у него еще есть шанс стать абсолютником. Если только охотники Фундатора не доберутся до него раньше людей эвменарха.

Мир вокруг действительно был слишком текуч и неустойчив, подверженный любой прихоти властителей, постоянно изменяющийся в результате разборок между различными властными группировками и структурами, но люди этого не видели и не чувствовали. Кроме таких одиночек, как Панов. Время от времени они появлялись на Земле, и тогда за ними начиналась охота, ибо тот, на чьей стороне оказывался абсолютник, мог диктовать правила игры остальным.

Всего этого Панов не знал, его путь в изменяющейся от малейшего толчка Вселенной только начинался.