Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

Часть третья ВЕНЕЦ СЛАВЫ

огда в Сан-Стефако ещё только начинались мирные переговоры, Николай Николаевич-Старший в одном из писем императору Александру II обмолвился: следовало бы поскорее наградить едиными медалями за войну всех её участников. В том числе назывались и болгарские ополченцы-добровольцы. Великий князь решил лишний раз напомнить государю о том, чтобы традиция награждений в русской армии медалями, уходящая корнями в петровскую Северную войну 1700—1721 годов, «не затянулась».

Разговор об этом зашёл ещё при отъезде императора с театра военных действий. Каких-то разночтений в том, как поощрить каждого солдата и казака, матроса и ополченца, волонтёра и сестру милосердия, не было. Государь тогда сказал младшему брату, остававшемуся в Болгарии командовать русской армией:

— Война заканчивается и пора подумать о людях, в ней участвовавших. О том, как их наградить за доблесть и ревность в службе.

— Ваше величество, в наших полках по нескольку десятков Георгиевских кавалеров.

— Это хорошо. Сам не раз слышал от нижних чинов, что они называют Знаки отличия военного ордена солдатскими Егориями. Да так ласково, что нет слов передать.

— Со времён Екатерины Великой кавалеры Святого Георгия — наши российские герои. И в нашей семье их немало, ваше величество. Это одна из тех нитей, что роднит нас с народом.

— Согласен. Да, брат, будет плохо, если кто-нибудь из солдатушек, особенно увечных, вернётся домой без заслуженной боевой награды за эту войну.

— Ваше величество, таких людей будет немало и среди младших офицеров последних пополнений.

— Значит, нам надо загодя подумать об особой медали за эту войну, за свободу, принесённую болгарской земле.

— Медаль будет для всех, ваше величество?

— Для всех, кто внёс свою лепту в победу. Без различия чинов и сословий. Будь то великий князь или самарский врач-волонтёр.

— Как скоро ждать наградную медаль?

— Постараюсь поторопить это важное дело. По приезде в столицу дам поручение военному министру и медальерам, в первую голову графу Фёдору Толстому...

Император Александр II о том разговоре в своей походной палатке на окраине небольшого болгарского городка не забыл. Высочайший указ об учреждении наградной медали за Русско-турецкую войну был утверждён 17 апреля 1878 года. Она предназначалась для ношения как на военном мундире, так и на гражданском платье.

О рисунке на лицевой стороне медали шло немало споров. Первоначально предлагали поместить на ней в профиль портрет Александра II. За это высказывался прославленный русский медальер граф Фёдор Толстой, оставивший после себя немало творений высокого искусства.

Но самодержец после некоторых раздумий от такого лицевого образа награды отказался. В конце концов было решено изобразить на лицевой стороне изображение христианского православного креста, попирающего турецкий полумесяц. По сторонам креста шли даты: 1877—1878.

Государь велел найти что-то такое в образе наградной медали, что отличало бы её от всех предшественниц. И новшество действительно нашлось. Медаль за «болгарскую» Русско-турецкую войну стала впервые в истории русской армии носиться на пятиугольной колодке. Лента затягивалась на ней особым образом, как косой полукрест. Этот обычай с 1878 года сохранился до наших дней.

Чтобы добиться единообразия ношения медали на вводимой впервые пятиугольной колодке, был издан специальный указ. При этом давался рисунок, на котором показывалось, «как должно складывать ленту при медали».

Как носились до этого в русской армии (и отставными воинами) наградные медали и ордена? Их просто подвешивали к груди на ленте соответствующих награде цветов, сложенной пополам. Причём размер ленты никаким статутом не ограничивался.

Новую ленту учредили, комбинированную из двух самых почитаемых орденских цветов. Комбинация состояла из голубого цвета ордена Андрея Первозванного и оранжево-чёрного цвета ордена Святого Георгия. Лента получилась красивой и привлекательной.

При изготовлении медали спор шёл о металле, который предстояло использовать для её чеканки. От рода металла зависела степень массовой награды. Здесь следовало сделать какие-то разграничения. Одно дело вручить медаль герою Шипки, другое — солдату, вчерашнему рекруту, прибывшему из России и успевшему повоевать два-три месяца, а то и менее.

В споре, который вёлся и при дворе, и в кабинетах Военного ведомства, главнокомандующий войсками гвардии высказал такое мнение:

— Надо соблюсти традицию русской армии. Наградная медаль для истинных героев войны должна чеканиться из драгоценного металла. Из серебра.

— Значит, ваше высочество, вы предлагаете разделить медаль по степеням? Как российские ордена?

— Нет, не так. Степень медали должна определяться в её металле.

— Тогда кто, по вашему мнению, должен награждаться серебряной медалью за турецкую войну?

— Только герои, пусть и отмеченные ранее другими наградами. За оборону Шипки и защиту Баязетской крепости. За Болгарию и за Кавказ.

— А как вы, ваше высочество, предлагаете чеканить медали для тех, кто действительно участвовал в боях, и тех, кому поучаствовать в них не пришлось?

— Здесь опять надо обратиться к металлу, вернее — к его цвету. Первых награждать медалями из светлой бронзы. Вторых — из тёмной.

— А как быть с рисунком?

— Рисунок должен быть на медали един. И для нас с вами, и для пехотного солдата, вернувшегося с войны...

Императору Александру II такая идея понравилась. И он своим указом утвердил изготовление медали из трёх разных металлов, хорошо различимых для глаза.

Самой почётной, естественно, являлась серебряная медаль. Ею награждались все чины русской армии, участвовавшие в Шипкинской эпопее и не менее героической обороне крепости Баязет, описанной в будущем известным русским писателем-баталистом Валентином Саввичем Пикулем.

Спустя три года особым, дополнительным высочайшим приказом по Военному ведомству серебряной наградной медали удостоились участники победного штурма турецкой крепости Карс в 1877 году. То кавказское дело украсило собой боевую летопись русской армии.

Медалью из светлой бронзы награждались все участники боевых действий на Дунайском (Болгарском) и Кавказском театрах войны. Медали из тёмной бронзы выдавались всем остальным участникам войны, по каким-то причинам непосредственно не участвовавшим в боевых действиях. Таким образом государь Александр II никого из ратников наградами не обошёл: ни генералов и адмиралов, ни нижних чинов и болгарских ополченцев, ни кавказских милиционеров, медиков и священнослужителей.

Посмертных награждений медалью тогда не делалось. Если раненый воин умирал на излечении до вручения медали, она возвращалась назад, в Военное ведомство.

Медали всех достоинств носились на единой ленте. Когда награждённый уходил из жизни, его медаль-«болгарка» оставалась в семье как память.

Согласно статистике, серебряных медалей было выдано более 70 тысяч, из светлой бронзы — более 600 тысяч, из тёмной бронзы — 335 тысяч. Правила их выдачи соблюдались самым строжайшим образом: чтобы не оказалось и беспричинно обиженных, и незаслуженно награждённых.

Великий князь Николай Николаевич наградное дело в императорской гвардии взял под личный контроль, посчитав для своего титула и звания это делом чести. В каждом полку, как и предписывалось высочайшим указом, в июне 1878 года была составлена по батальонам и ротам наградная ведомость с указанием, медалью из какого металла должен быть награждён офицер, унтер-офицер или рядовой.

Награждения за войну считались делом государственной значимости. Генерал-фельдмаршал Романов говорил:

— И тот, кто кровь пролил, и тот, кто готов был отдать её за святое дело, заслужил нашу медаль-болгарку...

— По полковым спискам доходить до каждого инвалидного солдата, покинувшего армию из-за своей доли...

Интересен наградной список лейб-гвардии Семёновского полка, прошедшего всю болгарскую кампанию. К серебряной медали среди семёновцев было представлено всего 3 человека (все они были переведены сразу после войны в гвардию из армейских полков), светло-бронзовой — 3540 и темно-бронзовой — 62.

Однако вскоре в рядах гвардейского полка появился четвёртый нижний чин, награждённый серебряной медалью-«болгаркой». О чём и было по команде рапортом доложено великому князю Николаю Николаевичу-Старшему. Дело обстояло так.

В конце 1878 года на имя командира лейб-гвардии Семёновского полка пришло письмо от командира 35-го пехотного Брянского полка. К письму прилагался Знак отличия военного ордена, то есть солдатский Георгиевский крест за №75 330. В письме сообщалось, кому и за что выдана эта Георгиевская награда:

«...За отличие в деле с турками при отстоянии Шипкинского перевала с 9 по 14 августа 1877 года бывшему ефрейтору вверенного мне полка Антону Штанько, зачисленному на службу по выздоровлении от раны из 35-го пехотного (полка) запасного батальона в вверенный вашему превосходительству полк».

Вместе со Знаком отличия военного ордена и сопроводительным письмом командир брянцев-пехотинцев прислал в столицу и ещё один наградной документ:

«Копию с приказа по полку от 29 го июня за №180 на право ношения серебряной медали в память о минувшей войне».

Главнокомандующий войсками гвардии утвердил соответствующий рапорт командира лейб-гвардии Семёновского полка. В самой торжественной полковой обстановке герою Шипки ефрейтору Антону Штанько перед строем были вручены сразу две боевые награды — солдатский «Егорий» и серебряная медаль-«болгарка».

О таком необычном случае Николай Николаевич рассказал на очередном личном докладе государю. Тот только заметил:

— Справедливое дело красит не только солдата-героя, но и его командира. Получил ли ваше благодарственное слово командир Брянского полка?

— Письмо с моей благодарностью в Брянский полк было отправлено сразу, ваше величество.

— Очень хорошо, что о том будет известно и семёновцам, и брянцам...

Спустя какое-то время после торжественных полковых праздников по случаю раздачи наградных медалей за Русско-турецкую войну император с улыбкой вдруг спросил Николая Николаевича:

— Ты знаешь, как солдаты называют нашу медаль?

— Знаю, ваше величество. Болгаркой. Во всех полках так зовётся.

— Верно, болгаркой. Мне о том первым нижегородский губернатор рассказал.

— Да что там, ваше величество. Болгаркой её называют даже генералы, ушедшие в отставку.

— Значит, она любима в народе и армии?

— Ещё как, ваше величество! Память народная на добрые дела всегда благодарная. Как и на государей, добрые дела при жизни творивших.

— Ты так думаешь?

— Не просто думаю, а знаю доподлинно. Из солдатских казарм эту мысль вынес.

— Самое главное, чтобы в народной памяти та наградная медаль ещё долгое время болгаркой величалась.

— Так оно и поведётся, ваше величество. От отца к сыну. И мы тоже её с честью носить будем.

— Дай Бог, чтоб оно так и дальше было в нашем Отечестве...

Перемирие, подписанное в Адрианополе, стало лишь прелюдией к трудным переговорам о мире. После была установлена демаркационная линия. По приказу главнокомандующего русские войска заняли: 29 января — Бургас, 8 февраля — Рущукскую крепость, 11 февраля — крепость Силистри.

Особо важным стало прекращение борьбы под осаждённым Эрзерумом, сильной крепостью в горах Саганлука. Русский стан в конце войны поразила эпидемия тифа. Цена Эрзерума выразилась в 20 000 человеческих жизней, подавляющая часть умерших относилась к санитарным потерям.

На Черном море война прекратилась в ночь на 15 декабря. Вооружённый пароход «Великий князь Константин» подошёл к Батуму и осуществил первую в мировой истории торпедную атаку: катера «Чесма» и «Синоп» одновременным попаданием двух торпед с дистанции всего около половины кабельтова пустили на дно большой сторожевой пароход «Интибах».

Командир парохода капитан 2 ранга Степан Осипович Макаров, будущий вице-адмирал и командующий флотом Тихого океана в Русско-японской войне 1905—1906 годов, стал для великого князя человеком особо уважаемым. Они встретились в Санкт-Петербурге на одном из дворцовых приёмов в честь освободителей Болгарии.

— Разрешите поздравить вас, капитан Макаров, с флигель-адъютантскими эполетами.

— Премного благодарен. А вас, ваше высочество, с фельдмаршальским жезлом.

— Ну, мой жезл на суше значил меньше, чем ваш пароход на Черном море.

— Ну не скажите, ваше высочество. Одна Плевна с Осман-пашой чего стоит!

— Мне в Болгарии удалось загнать в крепость только одну из нескольких армий султана. А вы со своими непонятными миру паровыми катерами загнали в Босфор весь турецкий броненосный флот. Есть разница?

— Есть, ваше высочество. Только не мой «Константин» диктовал туркам мир в Сан-Стефано.

— Как бы не так, капитан. Сначала вы лишили османов победы на море, а уже потом кавказцы великого князя Михаила и Дунайская армия отобрали у них победу на суше.

— Спасибо на добром слове.

— Куда вы теперь флигель-адъютантом идёте дальше? Дают броненосец на Балтике?

— Нет, ваше высочество. Получил назначение командиром нашего посольского стационара в Константинополь.

— Это на «Тамань», про которую великий князь Константин мне говорил?

— Она самая. Приказано принять, прийти в Босфор и встать на якорь в Стамбуле.

— Что ж, пускай на вас турки посмотрят и подумают, как воевать с русскими на Черном море. Они, поди, про Чесму уже и позабыли, на англичан глядя.

— Думаю, что нет, ваше величество. Такие поражения не забываются.

— Но это мы так считаем. Скажу вам, флигель-адъютант, что в Главном морском штабе хорошего капитана для стационара сыскали. Обязательно похвалю за то брата Константина.

— Его высочество генерал-адмирал ко мне и так относится весьма благосклонно. Для меня это большая честь.

— Ещё бы. Представлять флот матушки-России в побеждённом Стамбуле?! Красной строкой это будет записано в вашем послужном списке.

— Постараюсь оправдать доверие, ваше высочество.

— Да, Макаров, вы были на последней выставке нашего мариниста Айвазовского в Академии художеств?

— Нет, ещё не был.

— Обязательно посетите её. Себя увидите ещё раз в этой войне. Айвазовский пароходу «Константину» не одну картину посвятил. Какой талант!

— Я слышал, что все свои полотна в Феодосии он рисует не выходя из мастерской.

— Так оно и есть. Одного взгляда в окно на Чёрное море в штиль или шторм ему достаточно. И всё увиденное ложится на холст.

— Обязательно буду на выставке, ваше высочество.

— Когда будешь, будь добр, распишись там в книге отзывов. Слова найдёшь сам, но подпись свою поставь как командир «Константина».

— Непременно.

— Художник Айвазовский тебе будет за то крайне признателен. Так и знай...

Персональная «фронтовая» выставка известнейшего русского художника-мариниста Ивана Константиновича Айвазовского действительно имела громадный успех всюду, где живописец её представлял. Он описывал подвиги моряков, сражавшихся под Андреевским флагом, город русской воинской славы Севастополь, Чёрное море, с которым была связана его судьба. Великий князь Николай Николаевич-Старший гордился тем, что был знаком с художником и имел в своей личной коллекции его картины:

— Полотна феодосийца, моего большого приятеля, прекрасны. Куда до него английским маринистам! А в России ещё и Боголюбов есть...

Сборы с выставок в годы войны шли в пользу Общества Красного Креста увечных воинов, людей, пострадавших от военных бедствий. Так, газета «Московские Ведомости» в номере за 29 октября 1877 года дала на своих страницах такое объявление:

«Жителям Москвы предстоит случай испытать прекрасное художественное наслаждение и вместе оказать содействие делу благотворительности.

В воскресенье, 30 октября, открывается в Дворянском собрании выставка картин знаменитого нашего художника, профессора И.К. Айвазовского, предназначившего сбор за вход на выставку в пользу Красного Креста, с удержанием четвёртой части в пользу беднейших жителей города Феодосии, пострадавших вследствие военных обстоятельств.

Содержание главных картин относится к событиям настоящей войны, и эти картины художник назначает в дар разным учреждениям.

Содержание картин следующее:

1. Знамение Креста в 1877 г. Это выразительная смелая по замыслу и удивительная по исполнению картина, написанная неимоверно быстро кистью нашего художника перед самою выставкой, здесь в Москве, почти в один день.

2. Турецкий броненосец «Лютфи-Джелилл», взорванный русскими батареями на Дунае 29 апреля 1877 года.

Назначена в дар Артиллерийскому училищу в Петербурге.

3. Бой парохода «Весты» под командой капитан-лейтенанта Баранова с турецким броненосцем у Кюстенджи 11 июля 1877 года. Назначена в дар музею, что в Адмиралтействе в С.-Петербурге.

4. Бой катеров парохода «Константин» у борта турецкого броненосца на Сухумском рейде. Назначена в дар Московскому музею имени е. выс-ва наследника цесаревича.

5. Пароход «Константин» в виду абхазских берегов, по возвращении на рассвете катеров из Сухума. Назначена художником в Севастопольский музей.

6. Броненосец «Шефкет» на Сухумском рейде во время полного лунного затмения, за минуту до взрыва.

7. Купающиеся в Черном море во время полнолуния.

8. Вид на остров Капри с Неаполитанской террасы.

9. Ночь в Феодосийской бухте.

10. Корвет «Богатырь».

11. Группа татар у фонтана на Южном берегу Крыма.

12. Прибой в Феодосийской бухте.

13. Восход солнца на Черном море.

Выставка будет открыта с 10 часов утра до 3 часов пополудни и будет продолжаться по 22 ноября. Плата за вход 20 коп., а по понедельникам и четвергам, равно как и в первый день выставки — в воскресенье, 30 октября, по 50 коп.».

Живописец Айвазовский не случайно стремился помочь жителям родного города. Феодосия оказалась в числе многих российских черноморских городов, как и Анапа, и Одесса, пострадавших от артиллерийских бомбардировок с моря.

«Основания мира», принятые в Адрианополе турецкими уполномоченными, вызвали недовольство в Лондоне. Британский министр иностранных дел граф Стэн-ли Эдвард-Генри Дерби направил послу России в Англии графу Шувалову меморандум. В нём говорилось, что если русские войска окажутся на берегах пролива Босфор или Дарданеллы, то правительство его величества будет считать себя:

«Свободным в дальнейших действиях, необходимых для защиты британских интересов...

Оккупация Константинополя русскими войсками, пусть даже временного характера и только по военным соображениям, будет событием, которого желательно избежать всеми возможными средствами (любой ценой)».

Когда меморандум сэра Дерби стал известен князю Николаю Николаевичу-Старшему, то он прокомментировал его предельно кратко:

— Англия грозит России войной...

Великий князь понимал, что если к Лондону присоединится Вена и, возможно, Берлин, то на Россию будет оказано в скором времени дипломатическое давление, которое может перечеркнуть все итоги победно выигранной войны. Поэтому он отказался от тех условий перемирия, что были подписаны в Адрианополе и которые султан Абдул-Гамид выполнять, как позже стало известно, не собирался. Турецкий правитель был уверен:

— Бояться надо не нам, а России. Европа не хочет видеть её на Балканах.

Вскоре стало известно о появлении в северной части Эгейского моря британской броненосной эскадры. Английские корабли самоуверенно вошли в чужое для них Мраморное море. Казалось, что созрел новый военный конфликт на континенте.

Европейские газеты — в Лондоне и Париже, Берлине и Риме, Вене и Мадриде — запестрели на первых страницах заголовками такого рода:

«Британский лев и русский медведь сошлись на Босфоре!»

«Английская корона помнит Севастополь 56 го!»

«Быть или не быть Русско-английской войне?»

«Что ответит фельдмаршал Николай Романов?»

«Чем ответит Россия на Босфоре?»

Великий князь принял решение: пользуясь паникой в неприятельском стане, продолжать наступление на Константинополь и одновременно в сторону полуострова Галлиполи, то есть на европейские берега черноморских проливов.

Принимая на себя всю ответственность за такое непростое решение, Николай Николаевич-Старший писал императору Александру II о своей убеждённости в необходимости взять столицу Блистательной Порты. Но государь заколебался по двум причинам. Во-первых, это могло вылиться в открытый военный конфликт с англичанами. Во-вторых, с миллионным по населению городом, в случае его занятия, надо было что-то делать.

Главнокомандующий прибыл в Сейменли-Тырново, где получил присланное ему от имени императора почётное Золотое оружие — саблю, украшенную алмазами с надписью: «За переход через Балканы в декабре 1877 года».

Великий князь знал хорошо: Александр II был крайне озабочен сложившейся ситуацией. Британия явно намеревалась лишить Россию плодов военной победы. В итоге император принял несколько решений.

— Для ведения переговоров о мире с турками в штаб-квартиру главнокомандующего Дунайской армией прибыть генерал-адъютанту графу Николаю Павловичу Игнатьеву, бывшему в 1864—1877 годах русским послом в Константинополе. Это — опытный дипломат. К тому же он пользуется большим весом в султанском окружении.

— Великому князю вступить в «дружеские констаеты» с начальниками иностранных флотов, которые могут появиться в проливе Босфор.

— Всякого столкновения с иностранным десантом в турецкой столице избегать и вводить туда войска только в случае возникновения в городе беспорядков, если будет соответствующая просьба горожан.

— И наконец, помнить о сделанном Англией заявлении, что она не намерена вступать войсками на Галлиполийский полуостров. Русский наблюдательный отряд может встать на перешеек этого полуострова.

Николай Николаевич-Старший эти указания монарха «переложил» на условия ещё не оконченной войны. Он обсудил с генерал-лейтенантом Скобелевым, в энергичности и решительности действий которого сомнений не было, такие задачи:

— Михаил Дмитриевич, вам известны действия наших друзей-англичан и последние указания государя?

— Известны, ваше высочество. Меня ознакомил с ними начальник штаба армии.

— Англичане грозят ввести свою эскадру в Чёрное море. Вторым Крымом нас пугать вздумали.

— Не испугаемся, не то время.

— Согласен, не то. Михаил Дмитриевич, вот тебе мой приказ: чтобы образумить турок на переговорах, сделай-ка конницей сильную рекогносцировку под самый Царьград.

— Будет исполнено сегодня же. Что ещё будет приказано моему отряду?

— Будь готов, Михаил Дмитриевич, к немедленным действиям на тот случай, если начнётся война с англичанами...

В зоне черноморских проливов назревал нешуточный международный конфликт. В ноте от 29 января Россия предупредила Великобританию, что в случае высадки английского десанта в Галлиполи или на Босфоре русские войска займут Константинополь.

В Лондоне задумались:

— А не слишком ли далеко зашла наша эскадра в Мраморном море? О чём только думает её адмирал?..

Телеграммой от того же 29-го числа император Александр II предоставил главнокомандующему действующей армии всю свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл. Но следовало избегать непосредственного столкновения с англичанами, если они сами не начнут открытых враждебных действий.

Уполномоченные на мирных переговорах турецкие дипломаты стали всячески их затягивать. Тогда Николай Николаевич-Старший предупредил, что занимает Сан-Стефано, где находился загородный дворец султана — его летняя резиденция:

— Я надеюсь, что из Сан-Стефано вам будет гораздо проще сноситься с его величеством султаном Порты...

В этот маленький город на подступах к Стамбулу вскоре вступили русские войска, правда всего один кавалерийский эскадрон и одна пехотная рота. В тот же день, 12 февраля, в Сан-Стефано прибыл и русский главнокомандующий, который (по совету графа Игнатьева) перенёс туда из Адрианополя продолжение мирных переговоров.

На турецкую сторону это подействовало великолепно: Стамбул был рядом, всего в 15 километрах. Для пехотинца с полной выкладкой полдня пути. Интересно, что на таком же расстоянии от столицы Оттоманской Порты находилась в те дни и английская эскадра.

В Сан-Стефано уже 19 февраля был подписан прелиминарный мир между Россией и Турцией. Он подвёл итог войне 1877—1878 годов. Главным результатом стало то, что на карте европейского континента появилась автономная Болгария. В договоре о том говорилось:

«Болгария образует самоуправляющееся, платящее дань княжество с христианским правительством и земским войском».

Турецкие войска с болгарской территории выводились, а крепости срывались. Здесь на два года оставались оккупационные войска России численностью 50 тысяч человек, то есть менее десятой части Дунайской армии. За эти два года Болгария должна была устроиться как государство.

Сербия, Черногория и Румыния становились полностью независимыми от Турции государствами. Румыния как союзник России в войне получала Северную Добруджу. России возвращались три южных (придунайских) уезда Бессарабии, которые были отторгнуты от неё после Крымской войны Парижским трактатом.

На побеждённую Оттоманскую Порту накладывалась контрибуция в размере 1410 миллионов рублей. Выплатить её полностью в звонкой монете Турция не могла. Поэтому значительная часть контрибуции была уплачена территориальными уступками в Турецкой Азии. К России отходило более 600 квадратных километров горных областей, населённых преимущественно армянами, с городами Ардаган, Карс, Батум, Баязет, вплоть до горного хребта Саганлук.

Сан-Стефанский мирный договор подтверждал свободу плавания через черноморские проливы. Существовавший до войны режим проливной зоны не менялся.

Один из участников Русско-турецкой войны описал её завершение в таких словах:

«Русские войска приближались уже к Константинополю, угрожая овладеть последним клочком земли, оставшимся ещё у турок в Европе...

Турция запросила мира...

Война была окончена. Предпринятая с целью освобождения балканских христиан от тяжкого, невыносимого турецкого ига, она окончилась достижением этой высокой цели. 19 февраля, в день, памятный для России освобождением крестьян, между Россией и Турцией был заключён мирный договор, давший свободу и жизнь миллионному населению Болгарии. Да будет этот день днём возрождения и началом новой, лучшей эпохи в жизни болгарских славян!»

...Главнокомандующему армии-освободительницы, Георгиевскому кавалеру великому князю Николаю Николаевичу-Старшему со всех концов России шли поздравительные телеграммы. В них за свершённую великую победу благодарили и его, и его воинов, и боевых сподвижников. Уже давно Российская империя не переживала такого духовного единения:

— Вся страна благодарит ваше высочество за победу русского оружия, за освобождение славянской, православной Болгарии.

Четырнадцать месяцев исполнения обязанностей главнокомандующего Дунайской армии тяжёлым бременем легли на великого князя. Здоровье его за войну резко ухудшилось. 27 марта он отправил на имя государя телеграмму, прося о замене во главе армии другим человеком. При этом кандидатура Николаем Николаевичем-Старшим не называлась, то есть сменщика на своём посту он «не имел».

В те дни, казалось бы победные и триумфальные, полководец, ещё не старый (всего 47 лет!), но очень утомлённый войной, смотрит на нас с фотографий с потухшим, усталым взором. Таким и видело великого князя его окружение в первые месяцы 1878 года.

Он не скрывал от близких людей ни физического, ни эмоционального утомления от бремени командования действующей армией. Это бремя истощило его силы. Главнокомандующий открыто говорил своим адъютантам и штабистам:

— Какой я теперь служака? Сам себя не вижу...

— Куда я гожусь, если вместо седла на лошадке предпочитаю коляску на рессорах?..

— Ни встать поутру раненько, ни двигаться по тревоге, ни работать ночью — ничего не могу...

Император Александр II всё это знал. Он оказался в затруднительном положении, не видя достойной кандидатуры на место младшего брата. Да ещё в дни, когда отношения с Британией стали почти враждебными. Но император понимал — брату надо заняться своим здоровьем. Ответ из Санкт-Петербурга был отправлен лишь 2 апреля. В телеграмме говорилось:

«...Увольняю тебя, согласно твоему желанию, от командования действующей армией, произвожу тебя в генерал-фельдмаршалы в воздаяние столь славно оконченной кампании...

Александр».

Полководец России получил фельдмаршальский жезл в воздаяние «важных заслуг, оказанных престолу и Отечеству» и за выигранную большую войну. Он впоследствии не раз скажет такие слова:

— Фельдмаршальский чин за Болгарию стал вершиной моей военной карьеры...

Дела главнокомандующий сдавал боевому соратнику, герою Плевны генерал-адъютанту Тотлебену.

— Эдуард Михайлович, дорогой мой сотоварищ, принимай заведование во второй раз.

— Первый раз, ваше высочество, было в Севастополе?

— Да, тогда сдавались батареи и редуты Северной стороны. Помнишь?

— Ещё бы не помнить! Британцы и французы тогда на них пойти так и не отважились...

Перед отъездом великим князем был сделан последний смотр войскам, для которых он стал на болгарской земле военным вождём. И как полагается, был издан традиционный прощальный приказ по армии:

«...Особенное, сердечное спасибо тебе, русский солдат. Ты не знал ни преград, ни лишений, ни опасности. Безропотно, безостановочно шёл ты в грязи и снегу, через реки и пропасти, через долы и горы и бесстрашно бился с врагом, где бы с ним ни встретился. Для тебя не было невозможного в пути, который тебе указывал начальник. Тебе честь, тебе слава, добытая кровью и потом России, бившейся за освобождение угнетённых христиан».

В этих словах Николай Николаевич-Старший выразил всю свою любовь к российскому воинству, уважение, понимание его. Очевидцы напишут, что обращение главнокомандующего к солдатам всегда вызывало у них «порывы восторга».

Генерал-фельдмаршал Николай Романов отбыл с Балкан не сразу по причине разных важных дел. Среди прочего он настоял, чтобы в ряде мест, в том числе у Маврикия, турки прекратили всякие фортификационные работы. Великий князь самолично посещал эти места, чтобы убедиться в том, что недавний неприятель больше не строит новые укрепления «неизвестно для чего». Своим генералам он говорил:

— В Стамбуле немало горячих голов. Могут бросить в потушенный костёр войны пылающую головешку, и пойдёт тогда пламя вновь гулять по Балканам...

— Рущук и Силистрию на Дунае нам сдали, а у Эгейского моря, в ином месте, вздумали их поставить. Не выйдет...

— Что-то не поубавилось в султанской армии английских советников. Пора бы им отплыть на своей эскадре восвояси, война-то закончилась...

— Кому-то там, в Стамбуле, захотелось после драки опять кулаками помахать...

Великий князь успел многое сделать для Болгарского княжества, которое вновь возродилось на свет спустя столетия. Одним из первых своих приказов генерал-фельдмаршал поблагодарил за верность и доблесть болгар, содействовавших русской армии. Так, Дмитрий Хранов, Никола Кабакчиев и Панайот Хитов были пожалованы орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами. В наградном приказе говорилось:

«За особое усердие и храбрость при разведках о противнике, честную и искреннюю службу нуждам армии».

На наградное рассмотрение государя были поданы списки болгар-переводчиков, служивших в русской армии. Они находились при штабах отрядов, корпусов и дивизий, в отдельных полках. Многих Николай Николаевич-Старший знал лично, часто бывая в войсках.

Житель Систово Христо Захарьев прошёл войну со штабом генерал-адъютанта Гурко. Наградой ему стала серебряная медаль «За усердие», носимая на Александровской ленте на шее.

Георгиевским кавалером стал Петро Качев, тоже житель Систово, воевавший в рядах Донского 12-го казачьего полка. Он удостоился солдатского Георгия — Знака отличия военного ордена 4-й степени.

Гражданин города Филиппополя Василий Павлитов, переводчик при штабе 2-й гренадерской дивизии, получил орден Святого Станислава 3-й степени с мечами.

Уже оказавшись в России, Николай Николаевич-Старший активно содействовал формированию, вооружению и снабжению Болгарского земского войска, основой которого стали болгарское ополчение и русские военнослужащие. В своём окружении он говорил:

— Болгария обретает независимость. Коли будет государством, значит, будет иметь и армию...

— Болгарская армия должна стать на будущее союзницей русской армии. И не только в балканских делах...

— У нас с болгарами боевое побратимство. Не следует жалеть им пушек и ружей...

В справке Главного штаба о помощи России в формировании болгарской армии говорилось:

«...6 февраля 1878 года.

Передача части турецкой артиллерии для будущей болгарской милиции (приблизительно на 3-4 батареи). (По предложению его императорского высочества главнокомандующего действующей армией).

...2 августа 1878 года.

Передача в распоряжение императорского российского комиссара в Болгарии для Болгарского земского войска оружия: 4 дальнобойные пушки с 5-ю лафетами, 5-ю передками, 6-ю зарядными ящиками, всею принадлежностью и 2500 снарядов; 6 горных орудий с лафетами и 3 тысячи снарядов, 15 тысяч ружей Снайдера и к ним 5,25 миллиона патронов.

...3 августа 1878 года.

Командировать сапёрных специалистов в Болгарское войско (6 офицеров, 32 унтер-офицеров и 48 ефрейторов).

...14 сентября 1878 года.

Отпустить две инструментальные, две гальванические и две динамитные повозки с соответствующим штатным инженерным имуществом и материальную часть одного отделения военно-телеграфного парка для вновь формируемых сапёрных частей Болгарского земского войска.

...11 октября 1878 года.

Передать Болгарскому земскому войску ещё до 60 тысяч ружей Кринка, от перевооружения 12-го, 13-го и 14-го корпусов.

...10 апреля 1879 года.

Передать в гражданское управление княжества Болгарского всех телеграфных линий и станций, устроенных (российским) Военным ведомством, с аппаратами, казёнными лошадьми, материалами и запасами телеграфных принадлежностей.

...22 апреля 1879 года.

Передать Болгарии винтовые малые пароходы «Породим» и «Горный Студень», буксирные речные пароходы «Взрыв» и «Опыт», 7 портовых катеров (в том числе принадлежащие Военному ведомству катера: «Рента», «Мутала», «Фардиг» и «Бавария»), шхуну «Келассуру» для Дунайской флотилии, один паровой катер, одну железную баржу и несколько магон (для Варненского порта )».

...Николай Николаевич-Старший, и будучи в должности главнокомандующего Дунайской армии, и уйдя с этого поста, был причастен к выделению чрезвычайных кредитов, открытых государственным казначейством для Болгарии. Так, на обмундирование шести болгарских дружин было выделено свыше 124 тысяч рублей, на устройство железной дороги Систово — Бело — Булгарени — более 1,8 миллиона рублей, за поставку 60 почтовых лошадей — 31 тысяча рублей, на изготовление вещей, требуемых для болгарской жандармерии, — 3 тысячи рублей...

При непосредственном участии великого князя из войск действующей армии в формируемое болгарское земское войско для обучения было назначено:

Генерального штаба обер-офицеров — 2;

штаб-офицеров — 6;

обер-офицеров — 243;

музыкантов — 204;

унтер-офицеров — 790;

рядовых — 266;

нестроевых — 61.

Всего военнослужащих русской армии — 1472 человека. Следует заметить, что военными советниками становились наиболее квалифицированные офицеры и нижние чины, прошедшие сквозь огонь и тернии Русско-турецкой войны.

Болгарское княжество, дружины Болгарского ополчения, Болгарское земское войско безвозмездно получило от России и её действующей Дунайской армии самое необходимое вооружение и снаряжение к концу 1879 года:

винтовок Кринка, карабинов Бердана и ружей Шаспо — около 175 тысяч;

револьверов Смита и Бессона — 2773 единицы;

различных полевых, горных, осадных орудий и мортир — 138 (в том числе 12 крупповских орудий, купленных на деньги, собранные Славянскими комитетами);

холодного оружия (сабель) — почти 6,5 тысячи;

патронов — почти 40 миллионов;

снарядов — более 63 тысяч;

лошадей (почти все — артиллерийские) — 11 705;

шанцевого инструмента — около 13 тысяч.

Кроме того, из турецких трофеев Дунайской армии болгарской стороне было разновременно передано:

ружей разных систем — 26,5 тысячи;

ятаганов — 1256;

орудий и мортир разных калибров — 81;

ружейных патронов — 20 миллионов;

снарядов — более 82 тысяч...

Россия оставляла на два года (1889 и 1880) на дружественной болгарской земле 50-тысячный армейский корпус, который только с большой натяжкой можно назвать оккупационным. Он служил гарантом безопасности Болгарского княжества прежде всего со стороны Турции. Полки и батареи отбирались в состав корпуса с ведома и по рекомендации генерал-фельдмаршала: он прекрасно знал боевой состав своей Дунайской армии.

Когда встал вопрос о назначении императорского комиссара в Болгарии, одновременно исполняющего должность командующего русским корпусом, Александр II посоветовался с братом:

— Как ты знаешь, Николай, войска наши из Болгарии все ушли. Остался лишь корпус по договорённости с болгарской стороной.

— Вы, ваше величество, уже решили, кто его возглавит?

— Нет ещё. Нужен толковый человек, командующий корпусом будет ведь и российским комиссаром в княжестве. Решил я с тобой посоветоваться: ты своих генералов лучше меня знаешь.

— Как не знать, если всю Болгарию вместе прошли. Там нужен не просто армейский генерал, а ещё и дипломат. И возраста не самого преклонного, чтоб энергичен был и глазаст.

— И чтобы у болгар и их земского войска был в полном доверии.

— Думаю, что лучше всех подошёл бы Скобелев. Он и болгарским ополчением командовал, и герой Шипки.

— Я не против его кандидатуры. Но он нужен для наших туркестанских дел. В песках среди кочевий туркменских племён кому воевать, как не опытному генералу?!

— Тогда, ваше величество, видится мне другая кандидатура, тоже достойная во всех отношениях. Князь Дондуков-Корсаков Александр Михайлович. 13-м армейским корпусом у меня командовал, затем Восточный отряд принял у цесаревича Александра по его отъезду.

— Мой генерал-адъютант.

— Да, он. Войсками Киевского военного округа командовал. И что хорошо, образование имеет университетское, юридическое.

— Что ж, если ты его предлагаешь, то я против не буду. Только переговори с ним сам перед указом. Нам надо знать его личное мнение.

— Будет исполнено, ваше величество...

Великий князь хорошо знал Дондукова-Корсакова, служившего в молодости в лейб-кирасирском Наследника Цесаревича полку. Потомок по женской линии прославленного калмыцкого хана Аюки, после непродолжительной службы в гвардейской кавалерии отправился на Кавказскую войну. Вёл конфиденциальную переписку наместника князя Воронцова, был дважды ранен, получил за Даргинскую экспедицию и штурм аула Салты два боевых ордена и Золотое оружие с надписью «За храбрость».

После этого Дондуков-Корсаков вернулся в столичную гвардию, в лейб-гвардии Гусарский полк. Произведённый в полковники, использовал отпуск для заграничной поездки в Алжир, где ознакомился с «образом» ведения войны французской армией с местными жителями. Алжирская война, по его мнению, была во многом схожа с войной Кавказской. О целях «личной» поездки на африканский север лейб-гвардеец скажет так:

— Мы — как Франция. России в горах ещё воевать и воевать. И не только с Шамилем...

На Кавказ Дондуков-Корсаков вернулся в должности командира прославленного Нижегородского драгунского полка. Участвовал с ним в Крымской войне (под крепостью Карс стал Георгиевским кавалером), в окончательном покорении Чечни. Был начальником войскового штаба Донского казачьего войска, затем около пяти лет находился в отставке, всецело отдаваясь общественной и земской работе...

Генерал-фельдмаршал вскоре пригласил к себе, в штаб гвардии и столичного военного округа, человека, которого рекомендовал государю. Потомок хана Аюки, степного сподвижника царя Петра Великого, был рад встрече со своим недавним главнокомандующим за Дунаем:

— Ваше высочество, не имел чести и случая поздравить вас с фельдмаршалом. Считаю, это заслуженная награда и честь для русской армии.

— Благодарю за сказанное, Александр Михайлович. Но речь сейчас пойдёт не о моём фельдмаршальском жезле, а о вашем новом назначении.

— О моём назначении?

— Да. Государь попросил меня переговорить с вами о принятии должности командующего оккупационным корпусом в Болгарии. Одновременно придётся исполнять обязанности императорского комиссара.

— Но, ваше высочество, в армии есть более заслуженные военачальники для такой почётной миссии.

— В данном случае, князь, речь идёт о вас. Вы имеете прекрасные рекомендации от цесаревича Александра. Вас хорошо знают в Болгарии. И я сам рекомендовал государю командира Восточного отряда, умело державшего Мехмет Али-пашу в бездействии.

— За столь лестный отзыв о моём отряде, ваше высочество, я вам премного благодарен. Но в Болгарии для меня, как я понимаю, будут совсем другие задачи.

— Значит, вы согласны принять предложение.

— Сочту за честь.

— Тогда слушайте. Корпус наш там будет стоять по договорённости всего два года. Численность — 50 тысяч человек. За это время надо превратить местное земское войско в небольшую, но регулярную армию. Возникнет новая война с Турцией — болгары станут, вне всякого сомнения, нашими в ней союзниками.

— А вооружение, боеприпасы, снаряжение, инструкторы?

— Всё это мы Болгарскому княжеству даём в достатке. Ваше дело — направлять эту помощь в нужное русло.

— Обязанности корпусного командира, ваше высочество, мне понятны. А вот комиссарские?

— Они, пожалуй, посложнее будут, хотя вы и учились в университете на юриста. Надо организовать новое управление страной. Умиротворить в ней разные политические силы, бороться с интригами извне. То есть выступать полномочным императорским комиссаром от лица России. Так что задачи будут не из лёгких.

— Я постараюсь оправдать доверие государя. И ваше тоже.

— Император просил вам, Александр Михайлович, передать, что одновременно с новым назначением вы заслуженно производитесь в генералы от кавалерии...

Дондуков-Корсаков в российско-болгарских отношениях оставил заметный след. Трезво глядя на вещи, будучи чужд канцелярской рутины, он исполнял свои дипломатические и военные обязанности энергично и талантливо. Любовь болгар была к нему столь велика, что они даже помышляли возвести его на княжеский престол.

Когда через два «положенных» года генерал от кавалерии князь Дондуков-Корсаков покидал благодарную Болгарию, он был назначен (по традиции русской армии) шефом 9-й Тырновской дружины. Она — одна из лучших в армии Болгарии — получила почётное название Дондуковской.

Николай Николаевич-Старший ещё не раз будет давать князю самые лестные рекомендации императорам Александру II и Александру III. Дондуков-Корсаков будет занимать должности командующего военными округами и временного генерал-губернатора в Харькове и Одессе. Восемь лет будет главночальствующим на Кавказе и командующим войсками Кавказского военного округа. Последние встречи с великим князем состоятся тогда, когда князь будет назначен членом Государственного совета.

Интересно, что в частных беседах и личной переписке Дондуков-Корсаков называл Николая Николаевича-Старшего, который после Турецкой войны так много ему покровительствовал, только так:

— Мой главнокомандующий...

Сан-Стефанский мирный договор был лишь предварительным, прелеминарным договором. Европейские державы, в первую очередь Англия и Австро-Венгерская империя, настояли на проведении международного конгресса, который должен был обсудить условия мира, заключённого в Сан-Стефано. России, испытывая сильный дипломатический нажим, пришлось согласиться на проведение такого конгресса.

Берлинская конференция открылась 1 июня 1878 года под председательством «железного канцлера» Бисмарка. Россия оказалась в Берлине в одиночестве среди великих европейских держав. О создании большой Болгарии даже речи не шло. В итоге дискуссий было решено образовать между Дунаем и Стара Планиной небольшое княжество площадью около 64 тысяч квадратных километров с населением два миллиона человек. Почти половина болгарского населения осталась в турецких владениях.

Из болгарских земель, расположенных южнее Балканского хребта, создавалась автономная провинция Восточная Румелия с христианским губернатором, входившая в состав Оттоманской Порты.

Правда, Турции на Берлинском конгрессе пришлось признать независимость Румынии, Сербии и Черногории, хотя последние две страны больших территориальных приращений так и не получили. То есть и в отношении их Сан-Стефанский мирный договор был изменен.

Английские дипломаты стремились, чтобы в Азии Россия не раздвинула свои границы. Один из российских военных консультантов на конгрессе, Бобриков, вспоминал:

«Громадного напряжения воли стоили нашим уполномоченным прения о размере непосредственного территориального вознаграждения нас в Азиатской Турции. Если представители Великобритании выказали себя ярыми поборниками интересов Оттоманской Порты во всех вопросах, касающихся её европейских владений, то при обсуждении новой азиатской границы их рвение не знало пределов и доходило до ожесточения».

Всё же канцлер Горчаков и граф Шувалов настояли на том, чтобы Россия получила города-крепости Карс, Ардаган и Батум с прилегающими к ним землями — часть Турецкой Армении и Аджарию.

Самым поразительным итогом Берлинского конгресса стало то, что главные его инициаторы — Англия и Австро-Венгрия, в войне против Османской Порты не участвовавшие и потому не потерявшие ни одного солдата, получили немалые территории. Британии достался важный в стратегическом отношении остров Кипр, а Вена оккупировала своими войсками турецкие провинции Боснию и Герцеговину, которые она в скором времени аннексировала.

Николай Николаевич-Старший хорошо знал лично канцлера князя Горчакова, который на Берлинском конгрессе был главным уполномоченным России. Когда тот вернулся из Берлина, великий князь постарался сразу же устроить встречу, чтобы высказать своё искреннее возмущение «переделом» Сан-Стефанского мира:

— Уважаемый Александр Михайлович! Как же так всё могло случиться в Берлине?

— Ваше высочество, вы читали газеты? Даже итальянцы нас не поддержали.

— Но вы же могли отстоять за болгарами Румелию?!

— Нет, не мог. Увы, не мог.

— Тогда надо было наши интересы защищать угрозой возобновления войны. Это могло подействовать на Лондон и Вену?

— Нет, не могло, ваше высочество.

— Почему вы так считаете?

— Потому что наши военные мне и графу Шувалову перед отъездом говорили, что для продолжения войны у нас нет достаточных средств.

— Но мы победили в войне, а не британцы и австрийцы.

— Да, победило русское оружие. Но посудите сами, что это значит для Европы?

— То, что вся Болгария уходит из-под власти султана, а не только дунайская её часть.

— Ваше высочество, вы говорите как человек сугубо военный, а не как дипломат за круглым столом конгресса.

— Лондон и Вена не хотят видеть нас на Балканах — это мне понятно. Но позиция Бисмарка меня поразила.

— Не стоит удивляться. Германский канцлер всегда был и будет на стороне венского двора. Они же все немцы.

— Александр Михайлович, всё же надо было напомнить в Берлине о русской армии.

— Бесполезно.

— Тогда как быть с возрождением Болгарии?

— Как быть? А надо следовать военному министру Милютину. Ведь это он сказал государю, что после войны России надо позаботиться о национальном возрождении болгарской государственности. Разве вы с ним не согласны?

— Полностью согласен. Но мы не получили на Балканах всё то, за что заплатили кровью русского солдата.

— Согласен. Но мы получили главное — будущность Болгарии. А свои границы болгары, думаю, раздвинут сами.

— Как скоро? Не придётся ли России ещё раз воевать с турками за южных славян?

— Надо постараться обойтись без войны, ваше высочество. Война всегда слишком дорого стоит.

— Тогда надо помочь болгарам так, чтобы канцлер Бисмарк не смог вмешаться в ход событий.

— То-то и оно, ваше высочество. Как я знаю, вы с государем уже решили помочь болгарам создать для начала свою армию?

— Решение государя есть. И помощь за Дунай от нас идёт немалая.

— Тогда Берлинский конгресс не так страшен, как кажется...

Образ легендарного русского полководца, во главе Дунайской армии изгнавшего с болгарской земли турок-османов, будет всегда «сопутствовать» великому князю Николаю Николаевичу-Старшему по жизни. Особенно памятным ему станет случай, когда на одном из смотров лейб-гвардии Московского полка он услышит такую солдатскую песню о минувшей войне:

Полковой командир гвардейцев-московцев, проводив глазами роту, только что прошедшую под оркестровую музыку мимо генерал-фельдмаршала, сказал ему:

— Ваше высочество, эта песня сложена нижними чинами о вас.

— Как она называется?

— «Под Плевной».

— Значит, песня эта не о великом князе, а о русских солдатушках. Это от них запропала турецкая слава, как в песне поётся.

— А какие слова, ваше высочество?!

— Слова душевные. Смотри, чтоб у тебя в полку такие песни солдатами не забывались.

— Как забудутся, ваше высочество? Сам от государя за Балканский поход Святого Владимира 4-й степени имею...

Генерал-фельдмаршал не очень долго командовал после войны войсками гвардии и Санкт-Петербургским военным округом. Он успел позаботиться о том, чтобы полки и батареи, вернувшиеся с войны, были расквартированы с удобством; много сделал для материальной помощи вдовам и сиротам. Немало сирот было устроено на учёбу по его рекомендациям, стали получать пенсии и прибавки к ним: вдовы солдатские и офицерские, сироты малые должны иметь о себе заботу державную...

— воин, уходя на бой, должен знать, что святое дело заботы о его семье возьмёт на себя государь...

— увечный воин и сирота воинский в России на папертях с протянутой рукой стоять не должны. То позор всей державе перед самой собой...

В январе 1880 года великий князь обратился с прошением к государю об отставке, ссылаясь на «расстроенность здоровья». Последнее действительно желало много лучшего. Просьба была уважена только наполовину: Николай Николаевич-Старший до последних дней своей жизни оставался генерал-инспектором кавалерии русской армии. После отставки он находился в продолжительной заграничной поездке.

Отставка великого князя произошла накануне убийства императора Александра II. Подпольная организация «Народная воля», частью вставшая на путь террора, провела несколько покушений.

4 апреля 1866 года у Летнего сада в Санкт-Петербурге участник подпольного кружка Дмитрий Каракозов пытался застрелить монарха из пистолета.

А с 1879 года за Александром II началась настоящая охота. Сперва народовольцы попытались взорвать поезд, на котором самодержец с семьёй возвращался из Крыма. Однако это покушение не удалось.

5 февраля 1880 года Степан Халтурин, нанявшийся столяром в Зимний дворец, пронёс туда бомбу и устроил взрыв под царской столовой. Лишь по счастливой случайности император Александр II не пострадал, но пострадало немало случайных людей, в том числе нёсший в тот день дворцовый караул из гвардейцев.

Государь, отменивший крепостное право и прозванный за это в народе Царём-Освободителем, давший независимость Болгарии и закончивший Кавказскую войну, был смертельно ранен террористами-«бомбистами» из группы Желябова 1 марта 1881 года. Цареубийство произошло на набережной Екатерининского канала. Писатель-эмигрант генерал-лейтенант П.Н. Краснов так описывает ту кровавую страницу российской истории:

«...Вторым метальщиком был тихвинский мещанин Рысаков, девятнадцатилетний человек с грубым лицом, толстоносый, толстогубый, с детскими доверчивыми глазами. Он так уверовал в Желябова, что смотрел на него как на Бога. Он был совершенно убеждён, что вот бросит он бомбу, взорвёт, убьёт царя и сейчас же, сразу же наступит таинственная, заманчивая революция — и он станет богат и славен. Тогда — «получу пятьсот рублей и открою мелочную лавку в Тихвине...»

У Рысакова не было ни колебаний, ни сомнений.

«Желябов сказал — год исключительный. Голод, язва на скоте. Будет народное восстание, и значит, мы станем героями, первыми людьми в восстании. Желябов говорил: студенты, интеллигенция, рабочие — все пойдут на какие-то баррикады и нас выручат...»

Будучи уверенным, что его «выручат», что он делает геройское и вместе с тем ничем особенным ему самому не угрожающее дело, Рысаков бросил снаряд под колёса кареты.

Раздался страшный грохот. Столб тёмного дыма, снега и земли высоко поднялся в воздух, из домов по ту сторону канала посыпались стёкла. Рысаков бросился бежать, но за ним погнались, какой-то человек в «вольной» одежде схватил его. Сейчас же подбежал городовой с обнажённой шашкой, и Рысакова припёрли к краю набережной.

«Из облака дыма и снега показался государь в шинели и каске. Он рукой смахнул снег с полы шинели.

Кучер Фрол Сергеев с трудом остановил испуганных лошадей. Конвойный офицер, ротмистр Кулебякин, с окровавленным лицом, без папахи, соскочил с лошади и побежал к государю.

— Ваше императорское величество, — сказал он, почтительно беря государя под руку, — вы ранены?

— Я ничего, — сказал государь, — а посмотри, что они наделали!

Государь показал на мальчика, катавшегося в судорогах на панели, и на убитого казака, лежавшего на улице.

— Это кто такой?

— Максимов, ваше императорское величество.

— Царствие ему небесное. Всё из-за меня... из-за меня...

Кучер осадил карету. У неё была выбита спинка, но ехать было можно. Полковник Дворжицкий подъехал с санями.

— Ваше императорское величество, умоляю вас, — сказал он, — садитесь в сани, едем во дворец.

Государь спокойно посмотрел своими прекрасными глазами на полицмейстера и сказал:

— Погоди...

Фрол снял шапку и сказал со слезами в голосе:

— Ваше императорское величество, царь-батюшка, садитесь, не то злодеи убьют.

Государь махнул кучеру рукою и обратился к следовавшему за ним Кулебякину:

— Кулебякин, там ещё казак... Что с ним?

— Это Лузенко, ваше императорское величество, он, кажется, только ранен.

Государь ещё раз перекрестился.

— Ужасно, — сказал он, — хуже, чем на войне. Это что же? — обратился он к Дворжицкому, показывая на Рысакова. — Этот и бросил?

— Так точно, ваше императорское величество.

Государь подошёл к Рысакову.

— Ты кто такой? — строго, но не сердито сказал государь.

— Мещанин, — хмуро, глядя в землю, ответил Рысаков. — Грязнов!

Смотри ты у меня! — Государь погрозил пальцем в белой перчатке Рысакову.

— А где взорвало? — сказал государь и пошёл к тому месту, где в снегу чернело круглое отверстие воронки взрыва.

Государь был совершенно спокоен. Он знал, что у него есть долг перед убитыми и ранеными, долг перед собравшейся толпою. Он не может ничем показать своего волнения или растерянности.

Кто-то из толпы громко спросил:

— Что с его величеством?

— Слава Богу, ничего, — сказал государь и услышал, или ему только показалось, что он услышал, как кто-то мрачно и угрюмо сказал:

— Погоди, ещё рано благодарить Бога...

В тот же миг как бы огонь охватил государя. Страшный грохот оглушил его. Всё потемнело перед глазами, всё исчезло. Государь ощутил холодное прикосновение снега к лицу, страшную, невыносимую боль в ногах, на мгновение перед ним мелькнуло чьё-то совсем незнакомое лицо, и государь, застонав, закрыл глаза.

Студент Гриневицкий, двадцати одного года, быть может, после Желябова и Перовской самый убеждённый в необходимости «акта», сказал: «Погоди, ещё рано благодарить Бога», — и выхватив из-под полы круглую бомбу, завёрнутую в носовой платок, обеими руками с силой бросил её к ногам государя.

Взрывом оторвало государю обе ноги выше колена, и государя отбросило к панели Екатерининского канала, где он и лежал в полузабытьи, хватая руками снег и тихо стеная. Этим же взрывом поразило Гриневицкого, и тот лежал без признаков жизни у самой решётки канала.

Толпа в панике разбежалась во все стороны...

Было три часа двадцать пять минут. Государь, прострадав около часа, тихо скончался.

Дворцовый комендант послал скорохода приказать приспустить императорский штандарт на середину мачты».

Убийство Александра II вызвало в стране шок. Но террористы просчитались: не произошло желаемого народного восстания. В городах не появились баррикады, а в деревнях и сёлах не взялись за вилы и топоры. Крестьяне же восприняли акт убийства Царя-Освободителя так:

«Царя убили дворяне за то, что он дал мужикам волю».

Великий князь Николай Николаевич-Старший вместе с сыновьями оказался одним из первых, кто принёс присягу своему племяннику, новому всероссийскому императору Александру III. Тот был за то премного благодарен, поскольку единство династии в такие трагические и взрывоопасные дни всегда значило многое.

В апреле 1881 года организаторы и непосредственные участники цареубийства по приговору суда были повешены. В следующем году на месте покушения на императора Александра II была сооружена церковь Воскресения (храм Спаса на Крови). Великий князь Николай Николаевич, высоко чтивший память старшего брата, внёс на сооружение церкви большую сумму денег.

В 1889 году великий князь Николай Николаевич отметил 25-летие своего пребывания на посту генерал-инспектора кавалерии русской армии. По такому случаю император Александр III подписал высочайший благодарственный рескрипт.

Оставаясь внешне в стороне от больших дел в жизни империи, генерал-фельдмаршал продолжал влиять на государственные «заботы». Новый государь жаловал дядю своим вниманием и во многом полагался на его действительно большой жизненный опыт. В семье Романовых Николай Николаевич был, естественно, прежде всего военным авторитетом.

В 1881 году он был назначен «присутствующим» в Особой комиссии, которой руководил генерал-адъютант графа Павла Евстафьевича Коцебу. Комиссию образовали для пересмотра «милютинской системы военного управления». Известно, что великий князь не раз подвергался не самым лестным отзывам министра-реформатора. Известно и то, что новый военный министр Ванновский хотел переделать многое из того, чем гордился его предшественник.

Когда Особая комиссия закончила свою работу в срок, назначенный государем, то её выводы совпали с мнением «присутствовавшего» в ней великого князя. Он на последнем заседании комиссии высказался так:

— Дмитрия Алексеевича Милютина можно считать образцовым главой Военного ведомства империи. Он перестроил её военную организацию. В результате чего последняя турецкая война русским оружием была выиграна.

— Однако, ваше высочество, ваши споры с Милютиным, особенно в Болгарии, под Плевной, общеизвестны.

— Ну и что из этого? Войну он видел по-своему, а Дунайской армией командовал я. Мы с ним расходились во взглядах, уважая друг друга.

— Тогда что вы предлагаете в заключительный акт нашей комиссии?

— Первое: признать, что милютинская система военного управления серьёзных дефектов не имеет. Она жизненна и себя оправдала уже сразу после Крымской войны. Надеюсь, что возражений на это я здесь не услышу.

— Комиссия согласна с этим, ваше высочество. А второе?

— Второе вот что. Дефекты, которые комиссия обнаружила, подлежат устранению. Но они — я это подчёркиваю — несущественны. Это лишь частные изменения в милютинской системе. Не больше.

Николаю Николаевичу-Старшему тогда удалось отстоять доброе имя Милютина, такого же, как и он, заслуженного военного человека. А деятельному и честолюбивому Ванновскому так и не удалось войти в отечественную историю большим «контрреформатором»...

Великому князю довелось участвовать в работе не только Особой комиссии. Он являлся, к примеру, председателем комиссии по составлению проекта Положения о полевом управлении войск. Вот где особенно пригодился его опыт главного командования полумиллионной Дунайской армией: её мобилизацией, развёртыванием на Балканском театре военных действий, ведении операций.

Николай Николаевич-Старший не раз выступал в академических классах с лекциями, которые обычно касались прежде всего «его войны», давшей балканскую славу русскому оружию. Он любил отвечать на вопросы заинтересованных слушателей после лекции.

— Была ли у турок в Болгарии сильная полевая армия, ваше высочество?

— Вне всякого сомнения, была.

— Почему тогда она не дала нам ни одного большого полевого сражения?

— Потому что в её основе лежали «тактические» корпуса, которые так и не стали «стратегической единицей».

— Вы, ваше высочество, говорите об упущениях султанского главнокомандующего Абдул Керим-паши?

— Упущения были не только у него, а у всей военной организации Турции.

— А как турки сейчас оценивают свою армию в той войне? Вам известно о том?

— Конечно, известно. Я стараюсь следить за всем, что пишут о Балканах 70-х годов. Позвольте, я зачитаю вам один отрывок из книги Иззет Фуад-паши...

Великий князь эту книгу, «Упущенные благоприятные случаи», отличал от многих, написанных о Русско-турецкой войне 1877—1878 годов. Автор среди прочего о своей армии писал и такие строки:

«Армия походила на огромный эскадренный броненосец первого класса, неспособный двигаться в бурю и мечущий из своих недр дивизии, которые, подобно торпедам, одни за другими исчезали в океане русских императорских войск, оставляя после себя быстро затыкавшиеся дыры»...

В последние годы жизни генерал-инспектор кавалерии, носивший и звание инженер-генерала, многое сделал для переустройства конных войск. Прошли преобразования и инженерных войск, значимость которых становилась всё больше. Ведь оставалось всего полтора десятилетия до XX столетия. В его начале империи Романовых пришлось пройти через войну с Японией, чтобы «рухнуть» на финишной прямой Первой мировой войны.

К чести генерал-фельдмаршала Николая Романова, он смотрел далеко вперёд в переустройстве русской полевой армии. Он словно предвидел грядущие испытания русской армии, которая после реформ Милютина стала массовой. Понимая, как много значит для войск полевая выучка в мирное время, великий князь стал одним из инициаторов проведения крупных манёвров. Основополагающие идеи звучали так:

— Армия должна в мирное время учиться воевать...

— Начальники от полкового командира и старше должны уметь водить войска не только по топографической карте...

— Доучиваться на войне — значит платить зазря кровью и людьми...

— Верны суворовские слова: тяжело в учении — легко в бою...

Император Александр III в отечественной истории был мудрым самодержцем. И суть идей своего прославленного на войне дяди принял сразу, без всяких оговорок и сомнений. Во второй половине 80-х годов в России прошёл ряд широкомасштабных армейских манёвров, которые поражали воображение иностранцев — военных наблюдателей и дипломатов.

После каждых таких манёвров в европейские столицы из Санкт-Петербурга летели шифрованные депеши военных агентов (атташе). Суть их на разных языках была одна:

— Россия к чему-то готовит свою полевую армию...

— Фельдмаршал Романов разворачивал в поле одновременно войска двух военных округов...

— На манёврах присутствовал сам император...

— На разбор манёвров русской армии у границы иностранных наблюдателей не пригласили...

О «заинтересованном беспокойстве» иностранных военных агентов в городе на Неве доносили российские дипломаты из столиц Европы. Великий князь обычно «накладывал» на эти донесения такую устную резолюцию:

— Хитрецы какие! Посмотрели своими глазами на наши учения в поле, да ещё хотят на разборах манёвров пошпионить. Честь надо знать, господа хорошие...

Манёврами «больших войсковых масс» формально руководил сам государь, который имел немалые личные заслуги в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов. То есть неплохо знал военное искусство. Но всё же роль общего руководителя император отдавал опытному полководцу, своему дяде Николаю Николаевичу-Старшему.

В 1886 году прошли два крупных армейских учения: войска гвардии и столичного военного округа участвовали в манёврах под Красным Селом и Усть-Ижорой. С этой поры Красносельские учения стали традиционными вплоть до 1914 года, то есть до самого начала Первой мировой войны. В полках лейб-гвардии о них говорили так:

— Николаевские учения...

В том же году в окрестностях Брест-Литовска состоялись манёвры войск приграничных Варшавского и Витенского военных округов. Учения проходили на территории трёх современных государств: Белоруссии, Литвы и Польши.

Через два года, в 1888-м, прошли большие Елисаветградские манёвры. Иностранные наблюдатели отмечали их размах, умение войск «вести» себя в полевом бою.

В 1890 году состоялись манёвры на Балтийском побережье, под Нарвой, и на Волыни, то есть в приграничье.

В первом случае отрабатывались задачи обороны столичного Санкт-Петербурга с суши, «со стороны Восточной Пруссии».

Во втором для манёвров привлекались два «противостоящих» друг другу военных округа — Киевский и Варшавский. В них участвовало 130 (!) тысяч войск. Для того времени эта цифра впечатляла. На Волыни, на территории сразу нескольких губерний разыгралось настоящее встречное сражение двух больших армий, и не на штабных картах.

На этих манёврах и смотрах войск великий князь всегда находил время посетить те полки, в боевых формулярах которых значились Балканы. Он встречался с героями Шипки — пехотными Орловским, Брянским, Елецким и Севским полками. Посетил лагерь 3-й пехотной дивизии под Нижним Новгородом. Всегда рад был встречам с гренадерами — героями Плевны. А на полевых учениях и в казармах гвардии великий князь был дорогим гостем, принимаемым с поразительным «душевным увлечением, неподдельной любовью и обожаемостью».

На этих встречах, которые не всегда отличались строгой официальностью, старый полководец вёл себя, как правило, непринуждённо. Он мог в общении с нижними чинами, например, сказать:

— Орловцы! Шипкинские герои! Ну как и мне и России вас не любить и не славить?!.

— Посмотрел сегодня на вас, гренадерский Сибирский полк. Верю, что новому Осман-паше через вас тоже не продраться...

— Севцев в пример другим полкам ставлю. Мишени прицельно дырявили, как лучшие гурковские егеря...

— Что смотрите на меня, богатыри елецкие? Повоевали в поле, так пригласите к столу. Посмотрим, сколь искусны ваши кашевары...

На Волынских манёврах генерал-фельдмаршал Николай Николаевич-Старший появился перед войсками в последний раз. По настоянию врачей он прямо с манёвров, из города Ровно отправился в Крым, в свою любимую Алупку. Там он вскоре скончался.

О смерти полководца из дома Романовых в России было объявлено высочайшим манифестом императора Александра III. В манифесте указывалось, что вся жизнь великого князя «была посвящена ревностному служению Престолу и Отечеству и ознаменована подвигами, стяжавшими ему доблестное имя».

Со всеми подобающему сану и воинскому званию почестями тело великого князя особым траурным поездом по железной дороге было перевезено из Крыма в Санкт-Петербург. Император лично вместе с великими князьями принял гроб из вагона, а позже снял его с катафалка и нёс к могиле.

Погребение Николая Николаевича-Старшего состоялось в Петропавловском соборе, в родовой усыпальнице Романовых.

«Пушечный салют известил население о совершении последнего акта при переходе в загробный мир обожаемого Великого Князя» — так писала популярная в старой России газета «Русский инвалид».

Для отдания последних воинских почестей был назначен отряд под общим начальством генерал-адъютанта князя Оболенского. В состав отряда вошли: Николаевское инженерное училище, два батальона лейб-гвардии Преображенского полка, два батальона лейб-гвардии Семёновского полка, лейб-гвардии Сапёрный батальон, роты 4-го стрелкового Императорской Фамилии батальона, вторых батарей лейб-гвардии 1-й и 2-й артиллерийских бригад и 1-й Его Величества батареи гвардейской конноартиллерийской бригады.

Почётный караул состоял из эскадрона со штандартом лейб-гвардии Уланского полка, шефом которого великий князь стал в день своего рождения. Император Александр III сказал тогда напутственное слово эскадронному командиру:

— Постарайтесь в почёте отстоять примерно. Все послы на вас будут смотреть. Народ тоже. Прощаетесь не только с полковым шефом, а с героем Болгарской войны. Освободителем южных славян. Честь ему и вам.

Последние государи Романовы — и Александр III, и Николай II — отличались крепкими узами семейственности, к бракосочетаниям относились исключительно всерьёз, их дети были многочисленны и любимы родителями. На этом фоне можно утверждать, что семейная жизнь Николая Николаевича-Старшего не сложилась.

Женитьба на принцессе Александре Петровне Ольденбургской счастья великому князю, прямо скажем, не принесла. Супруги имели двух сыновей — великих князей Николая и Петра. После рождения младшего в 1864 году брак фактически распался.

Удручённая неверностью мужа и его отчуждённостью, великая княгиня Александра Петровна вначале уехала из России за границу. Потом она всё же вернулась в отечество, но не в ставшую ей чужой столицу, а в Киев. Там вскоре приняла монашество в ею же основанном женском Покровском монастыре.

Николай Николаевич начиная с 1865 года состоял в многолетней связи с артисткой балета Екатериной Числовой, хотя официально разведён с принцессой Ольденбургской, ставшей монахиней, не был. От этой связи родилось четверо детей: сыновья Владимир и Николай, дочери Ольга и Екатерина.

Естественно, внебрачные дети в семью Романовых приняты быть не могли. Однако император Александр III хотя и не одобрял поведения своего дяди, но всё же не оставил детей его и балерины Числовой без внимания. В 1883 году он высочайше пожаловал им фамилию «Николаевы» и дворянское достоинство.

Великий князь Николай Николаевич-Младший в своей жизни во многом повторил отцовский путь. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба с серебряной медалью. В начале Русско-турецкой войны 1877—1878 годов в звании капитана состоял при отце. За форсирование Дуная и бой на Систовских высотах был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. За Шипку удостоился Золотого оружия — сабли с надписью «За храбрость». Войну окончил в 22 года в звании полковника.

После войны около 12 лет прослужил в лейб-гвардии Гусарском полку, командуя дивизионом и полком. Затем стал командующим 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. В 1895 году был назначен генерал-инспектором кавалерии. В 1901 году стал генералом от кавалерии. В революционном 1905 году получил должность главнокомандующего гвардии и Санкт-Петербургского военного округа.

В Первую мировую войну великий князь Николай Николаевич-Младший стал Верховным главнокомандующим русской армии. В августе 1915 года был смещён с поста по настоянию Григория Распутина и императрицы Александры Фёдоровны и назначен наместником на Кавказе и командующим войсками Кавказского фронта.

2 марта 1917 года Николай II при отречении с престола вновь назначил великого князя Верховным главнокомандующим, но тот под давлением Советов и Временного правительства 11 марта был вынужден отказаться от этого поста. 9 марта был награждён орденом Святого Георгия 2-й степени за успехи кавказских войск (ими командовал генерал от инфантерии Н.Н. Юденич).

Затем жил в Крыму, откуда в 1919 году эмигрировал вначале в Италию, а после во Францию. В эмиграции являлся высшим руководителем всех русских военных организаций, но участия в политической жизни не принимал. В среде белой эмиграции считался одним из претендентов на российский престол. Умер в 1929 году. Похоронен, как младший брат Пётр, в городе Ницце.

Великий князь Пётр Николаевич больших высот в военной службе не достиг, хотя имел чины генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта. Числился в списках ряда частей лейб-гвардии. Был женат на дочери черногорского короля Николая Негоша княжне Милице. Супруги имели трёх детей: дочерей Марину и Надежду и сына Романа.

В 1904 году император Николай II назначил великого князя генерал-инспектором по инженерной части. Он пробыл в этой должности всего четыре года. После этого состоял почётным членом Николаевской инженерной академии. Увлекался церковной архитектурой. Стал известен проектом памятника русским воинам, павшим в Японской войне, который построили в городе Мукдене. Участник Первой мировой войны. В1917 году эмигрировал во Францию, где и умер спустя четырнадцать лет.

Правление последних Романовых привнесло в традиции русской армии правило присвоения имён членов императорской фамилии наиболее прославленным воинским частям. Причём имена были не только государей, наследников-цесаревичей и великих князей, но и императриц и великих княгинь. И разумеется, членов семей венценосцев из иноземных династий, прежде всего из германской земли. Впрочем, Россия была не нова в таком армейском новшестве. Она следовала стародавним традициям европейских монархий.

Особенно много именных полков, артиллерийских бригад и батарей в армии и кораблей на флоте возникло в 1914 году, перед Первой мировой войной. Перечень их поражал (или не поражал) воображение современников, как россиян, так и иностранцев:

— лейб-гвардии 1-й Стрелковый Его Величества полк,

— лейб-гвардии 4-й Стрелковый Императорской фамилии полк,

— Кавалергардский Её Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полк, лейб-гвардии Его Высочества Наследника Цесаревича полк, лейб-гвардии Уланский Её Величества Императрицы Александры Фёдоровны полк,

— 1-й лейб-гренадерский Екатеринославский Императора Александра II полк,

— 6-й гренадерский Таврический генерал-фельдмаршала Великого Князя Михаила Николаевича полк,

— 2-й Кубанский пластунский Её Императорского Величества Великой Княгини Ольги Николаевны батальон,

— 3-й драгунский Новороссийский Её Императорского Величества Великой Княгини Елены Владимир ровны полк,

— 3-я Конно-артиллерийская Императора Александра I батарея...

Что касается европейских монархов, их наследников и членов императорских и королевских фамилий, то и этот список выглядел достаточно впечатляюще. Ко всем почестям такие венценосные дарители своих имён полкам русской армии имели законное право носить парадные мундиры «именных» полков: лейб-гвардии Кексгольмский Императора Австрийского полк, лейб-гвардии Санкт-Петербургский Короля Фридриха Вильгельма III полк,

— 8-й гренадерский Московский Великого Герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха полк,

— 1-й пехотный Невский Его Величества Короля Эллинов полк,

— 6-й пехотный Либавский Принца Фридриха Леопольда Прусского полк,

— 18-й пехотный Олонецкий Его Величества Петра I Короля Сербского полк,

— 54-й пехотный Минский Царя Болгарского полк,

— 9-й уланский Бугский Его Королевского Высочества Эрц-Герцога Австрийского Франца-Фердинанда полк,

— 18-й драгунский Северский Короля Христиана IX Датского полк...

К слову сказать, имена глав и членов иноземных династий носили только армейские части и только из регулярных войск. Они никогда не давались полкам, пластунским батальонам и артиллерийским батареям казачьих войск России — Донского и Кубанского, Терского и Уральского, Оренбургского и Астраханского, Сибирского и Семиреченского, Забайкальского и Амурского, Уссурийского и Енисейского. Их воинские части носили имена царей, прославленных полководцев и казачьих атаманов:

— 1-й Донской казачий генералиссимуса Суворова полк,

— 3-й Донской казачий Ермака Тимофеевича полк,

— 4-й Донской казачий графа Платова полк,

— 17-й Донской казачий генерала Бакланова полк,

— 1-й Запорожский Императрицы Екатерины Великой Кубанского казачьего войска полк,

— 1-й Кавказский генерал-фельдмаршала князя Потёмкина-Таврического Кубанского казачьего войска полк,

— 1-й Кизляро-Гребенской генерала Ермолова Терского казачьего войска полк,

— 5-й Оренбургский казачий атамана Могутова полк,

— 1-й Сибирский казачий Ермака Тимофеевича полк,

— 1-й Амурский казачий генерал-адъютанта графа Муравьёва-Амурского полк,

— 6-й Кубанский пластунский Его Величества батальон,

— 1-я Забайкальская казачья Его Императорского Величества Наследника Цесаревича батарея...

Такое отношение к казачеству было вполне понятно. Начиная со времён Екатерины Великой в казачьих войсках забыли о прежних вольностях и бунтарстве. Яицкое возмущение и пугачёвщину не «праздновали», хотя песни о знаменитом разбойнике Стеньке Разине пелись и на семейном застолье, и на праздниках в станицах, и в походной жизни.

Объяснение тому видится легко и просто. Казачьи войска, равно как и гвардия, были опорой самодержавной власти Романовской династии во всех смутных временах.

Более 300 лет династия опиралась на военную силу. Считалось, что так будет в истории государства Российского вечно. Но пришёл февраль 1917-го, испытания которого Романовы не выдержали. И казачье сословие страны вместе с ними не выдержало тоже.

Романовы, которые неустанно пеклись о «становом хребте» императорской власти, то есть о военной силе в лице армии и флота, не забывали о наименовании воинских частей фамилиями полководцев и флотоводцев, даже простых героев войн, которые вела Россия. (Впрочем, это была устоявшаяся традиция во многих европейских и неевропейских государств.) Такими воинскими коллективами были:

— 11-й гренадерский Фанагорийский генералиссимуса князя Суворова полк,

— 4-й гренадерский Несвижский генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полк,

— 10-й гренадерский Малороссийский генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского полк,

— 3-й пехотный Нарвский генерал-фельдмаршала князя Михаила Голицына полк,

— 9-й пехотный Ингерманландский Императора Петра Великого полк,

— 11-й пехотный Псковский генерал-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского полк,

— 62-пехотный Суздальский генералиссимуса князя Суворова полк,

— 80-й пехотный Кабардинский генерал-фельдмаршала князя Барятинского полк,

— 104-й пехотный Устюжский генерала князя Багратиона полк,

— 25-й Сибирский стрелковый генерал-лейтенанта Кондратенко полк,

— 14-й Туркестанский стрелковый генерал-адъютанта Скобелева полк,

— 1-й лейб-драгунский Московский Императора Петра Великого полк,

— 1-й уланский Петроградский генерал-фельдмаршала князя Меншикова полк,

— 1-й гусарский Сумский генерала Сеславина полк,

— 1-я гренадерская генерал-фельдмаршала графа Брюса артиллерийская бригада...

В составе Российского Императорского флота всегда числилось в строю немало боевых кораблей, которые носили имена прославленных флотоводцев и полководцев, императоров и великих битв, которые дали славу русскому оружию. Это тоже было прекрасной воинской традицией. Такие имена благодарная память народная хранит вечно.

Только в трагическом Цусимском морском сражении 1905 года участвовали эскадренные броненосцы «Князь Суворов», «Александр III», «Бородино», «Ослябля», «Наварин» и «Император Николай I», броненосные крейсера «Адмирал Нахимов», «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской», броненосцы береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Ушаков» и «Адмирал Сенявин».

Корабли на русском флоте назывались не только именами монархов и флотоводцев, князей-воевод и битв. Корабли носили имена и простых героев отечественной морской силы. Таких, как лейтенант Дмитрий Ильин, подлинный герой Чесменского морского сражения. Имя лейтенанта Ильина носил на флоте Балтийского моря сперва крейсер, а затем новейший эскадренный миноносец.

Великий князь Николай Николаевич-Старший всегда был сторонником отдания памяти славным сынам России, начиная, разумеется, с самих Романовых. Когда требовалось дать почётное имя полку или кораблю, то такие вопросы сперва обсуждались в узком «семейном кругу». И только затем выносились на обсуждение в Военном и Морском министерствах, на заседаниях Государственного совета.

Николай Николаевич в Романовской семье, особенно в последние годы жизни, считался большим военным авторитетом. Так было и при императоре Александре II, старшем брате генерал-фельдмаршала, и особенно при императоре Александре III. Ему редко кто возражал из великих князей, когда речь шла о почётных наименованиях. В таких случаях его слово звучало веско и заключающе:

— Самогитские гренадеры в Крымской войне отличались не раз. Вели себя в боях стойко и с примерной храбростью. Кому, как не этому полку, носить имя моего товарища по военно-инженерной части графа Тотлебена?!.

— Иван Фёдорович, князь Варшавский и граф Эриванский. Сколь много сделал он для империи, будучи наместником на Кавказе и в Царстве Польском! А 36-й пехотный Орловский полк ему хорошо знаком. Так кому, как не орловцам, носить имя генерал-фельдмаршала Паскевича?!.

— Донцы прославили себя в войнах с Наполеоном. Надо в названиях полков увековечить память их генералов и атаманов — Платова, Орлова-Денисова, Ефремова, Денисова и других. Все они были верными слугами Богу, царю и Отечеству нашему...

— Был у нас линейный корабль « Азов», герой Наварина. По старости давно списали его. А почему не быть в императорском флоте кораблю под названием «Память «Азова»?!. Моряки нам только благодарны будут...

С убелённым сединами Николаем Николаевичем соглашались. Ведь не зря же на его мундире отливал белизной большой крест военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия высшей, 1-й степени. До него такой орден имели только 24 человека, включая императрицу Екатерину Великую. Великий князь в генерал-фельдмаршальских эполетах не мог даже догадываться, что он, 25-й по счёту, будет в этой когорте Георгиевских кавалеров последним.

Да, Николай Николаевич ратовал за прославление военной силы России, которая олицетворялась в «именных» полках и кораблях. После его смерти такая традиция при императоре Николае II хотя и продолжилась, но стала меняться не в самую лучшую сторону. Многие старые полки при нём лишились имён российских полководцев ради того, чтобы теперь носить имена коронованных лиц Европы и царствующей семьи.

Хотя такие случаи частыми не стали, но любое подобное переименование больно ударяло по памяти и самолюбию русского офицерства и нижних чинов. Одно дело, когда родной полк носил имя Суворова-Рымникского, а совсем другое — величаться полком великого князя Дмитрия Павловича, никогда на полях брани не блиставшего. И полководцем для российского Отечества не ставшим. Это произошло с 11-м гренадерским Фанагорийским полком, любимым полком великого Александра Васильевича, который в 1914 году квартировал в Первопрестольной русской столице Москве.

Подобная участь постигла и следующие полки, блиставшие делами не на одной войне, чья родословная превышала столетие и более.

4-й пехотный Копорский полк генерала графа Коновницына, командовавшего русской артиллерией в славном Бородинском сражении, стал именоваться Его Высочества Короля Саксонского.

9-й гусарский Клястицкий полк генерала Кульнева, одного из героев Отечественной войны 1812 года, получил имя Великого Герцога Гессенского Эрнста-Людвига.

Потерял имя ещё одного героя, генерала Дорохова, 11-й гусарский Изюмский полк. В Первую мировую войну прославленный кавалерийский полк, который вёл своё старшинство с 1651 (!) года, вступил под именем Его Королевского Высочества Принца Генриха Прусского.

Причина такой милости Николая II была вполне объяснима. Генрих-Альберт-Вильгельм Гогенцоллерн был младшим братом кайзера Вильгельма II, дяди российского императора. Не менее важным было то, что принц Прусский женился на Ирене, принцессе Гессенской и Рейнской, сестре императрицы Александры Фёдоровны.

К слову сказать, принц Генрих Прусский в Первой мировой войне участвовал в чине гроссадмирала, возглавляя с 1914 по 1917 год морские силы Германии на Балтике. Он пытался вести против русского Балтийского флота минную войну, выставив в заграждениях свыше 1200 мин. На русских же минах немецкий флот потерял ушедшими на дно и повреждёнными несколько десятков боевых кораблей и транспортных судов. В их числе броненосный крейсер «Фридрих Великий» и «Принц Адельберг», крейсера «Магдебург», «Аугсбург», «Газелле», «Бремен», «Данциг», «Любек»... То есть в «малой войне» на Балтике флотоводческой славы близкий родственник Николая II не приобрёл.

Зато в самом конце Первой мировой войны он едва не стал на бывшей российской территории самостоятельным монархом. Дело обстояло так. 8 марта 1918 года в городе Митаве Курляндский ландрат (парламент) вынес решение о создании под скипетром германского императора Вильгельма II так называемого Курляндского герцогства. (В XIX столетии такое действительно существовало). 15 марта того же года герцогство объявляется самостоятельным государством, а его правителем назначается принц Генрих Прусский. 12-го числа следующего месяца на объединённом заседании в городе Риге ландратов Эстонии, Латвии и Литвы провозглашается создание Балтийского герцогства во главе опять же с Генрихом Прусским.

Но это эфемерное государство Балтии распалось в ноябре 1918 года в связи с начавшейся в Германии революцией, которая «упразднила» династию Гогенцоллернов. Брата низложенного кайзера уволили из армии в том же ноябре без всяких надежд на возвращение из запаса в армейские ряды.

Такова была судьба немецкого принца, имя которого носил русский 11-й гусарский Изюмский полк. История умалчивает о том, как часто посещал «свой» подшефный полк принц Генрих Прусский. Но то, что он имел в своём гардеробе и носил красивый парадный офицерский мундир изюмских гусар и в России, и в Германии, известно достоверно.

Генерал-фельдмаршал Николай Николаевич-Старший оказался одним из тех немногих некоронованных Романовых, имя которых носило сразу несколько воинских частей. Для главнокомандующего гвардией и русской армией при освобождении Болгарии была сделана особая и вполне заслуженная честь. Имя полководца носили:

— 9-й гренадерский Сибирский полк, который вёл своё старшинство с петровских времён — с 1700 года последние годы перед Первой мировой войной квартировавший в древнем городе Владимире,

— 13-й стрелковый полк, располагавшийся в Одессе и ведший свою родословную с 1843 года,

— 8-й драгунский Астраханский полк, «рождённый» в 1798 году и стоявший в приднестровском городе Тирасполе, основанном как пограничная крепость самим Суворовым,

— 6-й сапёрный батальон, сформированный в 1816 году и входивший в состав Киевского гарнизона.

Все эти четыре воинские части русской армии носили одинаковое почётное наименование — «генерал-фельдмаршала великого князя Николая Николаевича». Носили до февраля 1917 года, когда вихри революционных перемен начали крушить всё, что было связано с «царизмом». Революционные реформаторы-ниспровергатели прошлого начинали со столичных площадей, наименований в армии и на флоте.

Одновременно великий князь Романов при жизни являлся шефом нескольких полков русской армии. Среди них значились 53-й пехотный Волынский, лейб-гвардии Уланский, Астраханский кирасирский, Тверской драгунский, Александрийский гусарский...

Обязанности шефа предполагали многое. Прежде всего заботу о нижних чинах «своего» полка — быте, казарменном устройстве и питании, инвалидах (увечных воинах), солдатских детях-сиротах и вдовах, армейских и церковных праздниках, награждениях и поощрениях.

Шеф пёкся о семейном устройстве и чести поведения полковых офицеров, их прохождении службы, помогал решать самые различные вопросы личной жизни. Если приходилось на что-то тратиться, то полковой шеф считал долгом чести оказать воинскому коллективу помощь из своих личных доходов. Даже из своего жалованья, если иных финансовых источников, например поместий, он не имел.

Императоры полковых шефов в Российской армии знали наизусть поимённо. Иного и быть не могло. Самодержец в беседе с шефами мог спросить:

— Как дела, князь, в вашем уланском полку? Мне докладывали, что в нём начался ремонт конского состава.

— Точно так, ваше императорское величество. С Дона от калмыков пригнали первые две сотни коней.

— Хороши ли лошадки из Сальских степей?

— Ещё как, ваше императорское величество! Оба сотенных табуна как на подбор.

— Думаю, что вы, князь, как полковой шеф не остались в стороне от ремонтирования?

— Как можно, ваше величество?! Коннозаводчик от калмыков гостем у меня был. И коней его сам осматривал с полковым командиром. Выбраковывать ни одного дончака не пришлось. Все в строй встали. Могу доложить, что первый эскадрон ремонтирование конского состава завершил. Теперь вся забота о втором.

— Прекрасно. Напишите мне о том рапорт. Кого надо высочайшей благодарностью к полковому празднику отмечу. Из эскадронных офицеров на ваш выбор по выслуге лет можно Анну или Станислава Владимиром заменить. Особо отличившихся на службе.

— Благодарю за оказанную честь, ваше императорское величество. Рапорт будет подан завтра же...

Великий князь ратовал за чёткую организацию армейской кавалерии, мобильной силы русской армии. Считал, что кавалерийская дивизия должна состоять из четырёх полков: драгунского, уланского, гусарского и казачьего. При этом делал исключение для отдельных бригад, состоявших из двух полков, и Кавказской кавалерийской дивизии, которая была чисто драгунской.

При рассмотрении таких дел в Военном ведомстве, на заседаниях Государственного совета, в частных беседах генерал-инспектор кавалерии обычно говорил:

— История упразднила кирасиров, конных гренадеров и егерей, карабинеров. Оставила нам на сегодняшний день только драгун, улан, гусар и казаков. Вот вам и твёрдый состав армейской кавалерийской дивизии...

— Кавказ для нас дело тонкое. Воевать там могут в горах только казаки да конные солдаты — драгуны. Их исстари такому искусству учат...

— Кавалерист сегодня должен больше напоминать спешенного стрелка, чем пехотинца, посаженного на коня...

Полководец считал, что каждый корпус должен иметь свою конницу — целую дивизию, а пехотная дивизия — лёгкую казачью конницу для ведения разведки и несения конвойной службы. Так в дивизионном штате появились отдельная казачья сотня и отдельная конвойная казачья полусотня. При этом генерал-фельдмаршал напоминал:

— Что нам говорил великий Суворов-Рымникский о казаках? А то, что они всегда и всюду пролезут через любые трудности...

Николай Николаевич-Старший не выступал за увеличение дорогостоящей армейской кавалерии. Для государственной казны это было обременительной строкой в военном бюджете. Но конница была на войне нужна. Выход нашли в увеличении числа казачьих дивизий в мобилизационных планах. Они были или войсковые, или сводные, в четыре полка, со своей конной артиллерией в три батареи:

— Казачья дивизия по своей мобильности должна стать тактической единицей у командующего армией...

Генерал-инспектор кавалерии вполне резонно считал, что такие казачьи войска, как Донское и Кубанское, Оренбургское и Терское, Уральское и Сибирское, Забайкальское, вполне в состоянии в случае нужды выставлять не просто отдельные полки, но и немалое число конных дивизий:

— Пора отойти от казачьих рейдов по вражеским тылам. В современной войне это будут эпизоды, а не правила (этот тезис вызывал самые жаркие споры)...

— Сегодня зим 12-го года уже быть не может. И враг перед нами будет на войне не тот....

— Казачьи полки надо сводить в армейские конные дивизии...

— Казачьи сотни должны стать дальней разведкой каждой пехотной дивизии, каждой стрелковой бригады, их глазами и ушами прежде всего в наступлении...

Спустя четверть века эти реформаторские идеи генерал-фельдмаршала Николая Романова найдут своё воплощение. В Первой мировой войне, как известно, три четверти кавалерии русской армии составила именно казачья конница.

Русско-турецкая война 1877—1878 годов за освобождение от османского ига болгарского народа пользовалась в России необыкновенной популярностью. Сравнить её можно было только с Отечественной войной 1812 года, тоже победной и патриотической. Поэтому герои Шипки и Плевны, Горного Дубняка и Карска пользовались всеобщим уважением.

Скажем прямо: великий князь Николай Николаевич-Старший подлинным полководческим талантом на той войне не блистал. Но водимая им в битвы и походы на болгарской земле русская Дунайская армия одержала полную победу. При наличии блестящей плеяды талантливых военачальников, какими были Скобелев и Гурко, Святополк-Мирский и Драгомиров, Радецкий и Зотов, главнокомандующему действительно было трудно выделиться на полях брани.

Всё это так. Но тем не менее благодарная память народная чтила великого князя из семьи Романовых как полководца. Имя Николая Николаевича-Старшего война сделала чрезвычайно популярным, не в меру его полководческих достоинств.

Та освободительная война дала российскому обществу желание увековечить память павших воинов (их не вернулось с войны более 200 тысяч). Старая и новая столицы Российской державы украсились величественными, которые, увы, почти все не пережили советскую эпоху.

Первый был открыт в 1883 году. В пятую годовщину взятия Плевны в Москве на Манежной (Моисеевской) площади при большом стечении народа была освещена часовня Святого Александра Невского.

В 1887 году у Ильинских ворот появился памятник русским гренадерам, павшим в боях под Плевной. Почему именно Москва так свято чтила память воинов-гренадеров? Дело в том, что гренадерский корпус стоял в Московском военном округе. Из двенадцати полков трёх дивизий девять были в самой Москве, два — во Владимире и один в Твери. Большинство призывников-горожан (если позволял рост и физические данные) становилось гренадерами.

В Санкт-Петербурге, перед Измайловским собором, в 1886 году была установлена мемориальная колонна Славы, сооружённая по проекту архитектора Д.И. Гримма из 140 трофейных турецких пушек, взятых в той войне.

Наконец, в 1912 году, опять же в Москве, был открыт памятник «белому генералу» М.Д. Скобелеву, о котором после его смерти говорили, что он был «Суворову равен». Памятник был поставлен на Тверской площади (напротив здания Моссовета), переименованной по такому торжественному случаю в Скобелевскую площадь.

Было решено поставить конный памятник и командующему русской армией великому князю Николаю Николаевичу-Старшему. Председателем комитета по сооружению монумента был назначен бывший адъютант полководца генерал Дмитрий Антонович Скалой. Император Николай II озадачил его:

— Памятник ставится великому князю Николаю. Но он должен стать и памятником русской армии-освободительнице.

Было представлено несколько проектов. Победила работа итальянского скульптора Пьетро Канонико, проживавшего в российской столице. Он активно сотрудничал с Императорской Академией художеств, хотя официально её членом не числился. Скульптор был известен бюстом президента академии великой княгини Марии Павловны.

Новый монумент по художественной композиции был красив и сложен. Великий князь изображался верхом на коне-дончаке, в походной (не парадной) форме, с фельдмаршальским жезлом в руках. Он словно наблюдал за ходом боя, идущими прямо перед ним.

Массивный постамент из финляндского обработанного гранита был украшен несколькими барельефами. По боковым сторонам постамента помещались два барельефа, изображавшие взятие крепости Плевна и бой на Шипкинском перевале. На задней стороне постамента была изображена группа знаменосцев — русский, серб, болгарин, румын и черногорец, каждый из них держал знамя своей страны.

Памятник Николаю Николаевичу-Старшему впечатлял своими размерами. Его высота вместе с постаментом составляла более 5 саженей, вес достигал почти 850 пудов.

Сооружение монумента обошлось в огромную для того времени сумму — в 330 тысяч рублей. Это были народные деньги, то есть частные пожертвования и богатых, и простых россиян. Разумеется, крупные суммы были внесены Романовыми. Но государственное казначейство от этой акции осталось в стороне: пожертвований оказалось вполне достаточно. Император Николай II имел полное право сказать:

— Фельдмаршалу великому князю Николаю Николаевичу-Старшему памятник поставил российский народ...

Газета «Новое время» в одном из ноябрьских номеров 1910 года писала о создаваемом памятнике как о посвящённом не сколько лично великому князю, сколько возглавляемой им армии, освободившей славянские народы Балкан от турецкого ига:

«Памятник... явится новым украшением столицы и будет свидетельствовать об успехах русской армии под предводительством её знаменитых вождей, о великой роли России в балканских делах и об одушевлявшей её великой задаче освобождения христиан от мусульманского ига».

Открытие памятника состоялось в столице 12 января 1914 года в самой торжественной обстановке. В церемонии приняли участие делегации из Балканских стран, специально для этого прибывшие в Россию. В числе гостей оказалось немало ветеранов освободительной войны 1877—1878 годов. Накануне в Петропавловском соборе отслужили панихиду в память виновника торжества, а также императоров Александра II и Александра III.

На открытии памятника на Манежной площади присутствовал император Николай II и члены императорской фамилии. Среди них находился старший сын великого князя и двоюродный брат государя — Николай Николаевич-Младший. Ему всего через полгода предстояло стать Верховным главнокомандующим России в Первой мировой войне.

Вначале состоялся парад батальонов, рот и эскадронов императорской гвардии. Морозный воздух огласился военными маршами. После этого памятник был открыт. Монумент сразу стал считаться одним из красивейших в столице. Не один известный гость державной столицы говорил, глядя на него:

— Россия может чтить в бронзе память о своих полководцах. Не только о царях...

К сожалению, жизнь памятников освободителей Болгарии оказалась очень коротка. В 1918 году в соответствии с ленинским планом монументальной пропаганды памятник генерал-фельдмаршалу великому князю Николаю Николаевичу-Старшему был отнесён к «наиболее уродливым истуканам». Его снесли почти одновременно (в 1919 году) с монументом «белому генералу» Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. Вскоре были разрушены часовня Святого Александра Невского в Москве и колонна Славы в Петрограде.

Сегодня осталась «в строю» только часовня у Ильинских ворот — памятник павшим под Плевной русским гренадерам. Но правда жизни берёт своё, и в последние годы в России появилось несколько памятников и памятных досок генералу Скобелеву, одному из главных героев освобождения Болгарии.

Остаётся надеяться, что будет возвращена мемориальная память и главнокомандующему русской освободительной армии, генерал-фельдмаршалу и Георгиевскому кавалеру великому князю Николаю Николаевичу-Старшему. Таких личностей история и благодарная память потомков помнят всегда.