Я сделала стойку.
– Вязала? Спицами?
– Да, – кивнула Клёпа. И фыркнула: – Типичная пофигистка! Вон там пристроилась, в кресле. Может, она больная? Походка у ней странная, бочком как-то ходит.
Я попыталась сложить картинку:
– У матери было много малышей?
– Ну да, – с раздражением из-за моей бестолковости сказала Клёпа. – Точное число не назову, они носились туда-сюда, взад-вперед, шмыг-брык! Может, четверо? Или пятеро! Мельтешили мухами! Как вспомню, так тошнит. Интересно, бывает аллергия на детей?
– Вполне вероятно, – пробормотала я, – на свете всякое случается. А возраст у безобразников какой?
– Не знаю.
– Совсем крошки?
– Они разговаривали. Но не школьники.
– Лет шесть?
– Нет, меньше.
– Пять?
– Скорей всего.
– А еще девочка-подросток?
– Ну да! – всплеснула руками Клёпа. – Взрослая совсем, лет тринадцати. Я в таком возрасте вовсю матери помогала, а если не хотела, то живо затрещину получала. Эта же сидела и вязала! Ни малейшего внимания на младших. Правда, послушная, едва маманька уходить приказала, вскочила и вон кинулась, ни слова не говоря. Ну и семейка!
– Значит, ты ушла в подсобку за сабо, вернулась – в зале суета, а девица вяжет, сидя в кресле? – подытожила я.
– Верно.
– И что случилось после ухода этой орды?
Клёпа наклонилась, достала из-под прилавка бутылку воды, сделала глоток и стала загибать пальцы на руке.
– Я посидела секунду, подождала, пока сердце успокоится. Собрала расшвырянную обувь, поставила ее на стенд, подошла к покупательнице. И тут… бр…
Продавщица поежилась.
– Девушка сидела на диванчике, привалившись к стене и опустив голову. Я сначала подумала, что ей тоже от гама плохо стало, ну и позвала осторожно: «Эй, хотите водички?» Ответа не дождалась, потрясла за плечо… А она – брык! Вау! Жуть! Жесть! Выскочила я на улицу, хотела заорать, но удержалась. Позвонила в милицию, а уж потом Рахмету. Думаешь, хозяин после того, как менты укатили, меня домой отпустил, сказал нежно: «Иди, Клёпочка, отдохни, ты столько пережила, вот тебе премия, купи себе новую юбку»? Фиг! Велел до полуночи в магазине куковать. Гад!
– Как звали женщину с детьми?
– Я с ней не знакомилась.
– Опиши внешний вид многодетной.
– Э… во такая, высокая. Или у нее каблуки были? Ну… типа… нормальная…
– Цвет волос?
– Темная, кудрявая, волосы длинные, лицо желтое.
– Глаза?
– Не видела.
– Особые приметы? Шрамы, родинки, какое-нибудь уродство – заячья губа, например? Слишком оттопыренные уши? – без всякой надежды на успех вопрошала я.
Мой друг мент Володя Костин частенько повторяет:
– Свидетель – главная беда дознавателя. Ничего не видит, не слышит, плохо соображает. Как начнет описывать человека, мама родная!.. Суммируешь показания и не знаешь, то ли смеяться, то ли запить с горя. Портрет получается – заглядение: двухметровый карлик, лысый кудрявый блондин с черными волосами, одетый в джинсы и вечернее платье, шел с собачкой-птичкой на поводке со средней скоростью сто километров в час. Вот и ищи такого, да поскорее!