Фея с улицы Иркутской дивизии

Глава 16

Директор завел обычай: на праздники все инженерно-техническое руководство завода должно было выходить на дежурство. Как в советские времена.

— У нас дорогие станки, — говорил он. — Налаженные, между прочим, так, что теперь мы смогли позволить себе провести сокращение численности рабочих. Низко кланяюсь Ивану Матвеевичу. Обещаю ему нехилую премию, как говорит мой сын. За что? За экономию…

«Правильно кланяешься», — отчего-то со злостью подумала Серафима, а вслух сказала:

— А зачем мы тогда деньги охране платим? На сигнализацию завод поставили.

— Береженого Бог бережет, — важно ответил директор и подмигнул ей. — Между прочим, Серафима Евгеньевна, я тоже буду дежурить. В любое время, которое останется. А вам — право первой выбрать один из трех дней. Любые двенадцать часов. Ни у кого особых пожеланий нет? Ну, может, кто на свадьбу идет или сам юбилей празднует. Очень удачно, между прочим: нас как раз шестеро, по два человека на день.

— Вы забыли еще одну ночь, сегодняшнюю, — напомнила Сима.

— Не забыл. На сегодняшнюю я договорился с начальником охраны: он поставит двоих охранников с условием, чтобы уже завтра с утра пришел кто-то из наших инженеров.

— Мне тоже все равно, — подал голос главный инженер.

— Давайте, я приду завтра с утра, — решила Сима. — Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь.

Директор неодобрительно крякнул:

— Шутки у вас!

— А я приму у вас смену в двадцать часов, — предложил главный.

— Я с утра послезавтра, — подал голос мастер цеха.

И так быстренько они распределили время дежурств.

— Отгулы-то будут?

— По два на нос, — царственным жестом взмахнул директор.

— Щедрости вашей нет предела, — буркнул главный механик. Он же инженер по технике безопасности.

Странную аксиому вывела для себя Серафима. Большинство людей вовсе не работяги, как считается, а лентяи. Трудоголиков на свете, может, процентов пять. Остальные не хотят лишний раз шевелиться.

Может, и правда, что человечество родом из рая, где ничего делать не надо? Все растет на деревьях и чуть ли не само падает в рот. Ходи, гуляй, грейся на солнышке. Есть захочешь, наклони ветку и съешь. Даже сексом не надо было заниматься. Вот с той поры есть мужчины и женщины, которые занимаются этим неохотно, потому что — труд!

В большинстве случаев человека заставляют трудиться. Обстоятельства или другие люди. Даже трудоголики — те самые пять процентов — и то не абсолютные трудяги. То есть они могут пропадать на работе, сгорать, что называется, но в то же время ленятся делать, например, зарядку, или отказываются помочь жене по дому, не говоря уже о том, чтобы заняться воспитанием детей… Тогда что же получается? Абсолютных трудяг вообще нет? Или процент ошибки имеется — что-нибудь около ноль целых, ноль-ноль-ноль один.

Если бы ее саму спросили, к какой категории она себя относит, не сомневаясь, ответила бы: конечно, к лентяям. То есть до конца она ничему не отдавалась. Работе давала своей энергии столько, сколько считала нужным. Ведь в какое-то время она могла бы вступить в борьбу с добреньким Вадимом Николаевичем, с рабочими, которые делали все для того, чтобы не соблюдать производственную дисциплину. Может, поэтому она так злится и раздражается от одного вида главного инженера, что он сделал то, что должна была делать Серафима?

Он не побоялся конфликта с директором и не хотел быть добреньким с рабочими, и, между прочим, к нему они как раз и относятся с куда большим уважением, чем к ней. К Серафиме они, скорее, снисходительны: что поделаешь, слаба. Не может прикручивать гайки, а как без этого на производстве?

Не позволяй душе лениться… Интересно, тот, кто сказал эти строки, трудился день и ночь? В смысле его душа? Вот еще один пример лени. Не объясняя чего-то — труд! — просто взять и навесить на вещь или явление ярлык.

О, да этот вопрос практически бесконечен. Нет ему ни конца, ни края. И если задуматься, то уходы Серафимы от своих мужей тоже из-за лени. Ну, первого мужа переделывать было напрасным трудом, это она прекрасно понимала, хоть и была всего восемнадцатилетней дурочкой. А вот второго мужа могла бы и перевоспитать. Пусть говорили, что это невозможно, но хотя бы попробовала. Сима, кстати, и поверила в это утверждение: перевоспитать взрослого мужчину невозможно, потому что так легче. И не захотела это утверждение проверить. А еще ее гордость поднялась на дыбы. Как так? Сима родила ему сына! Кроме которого у него нет больше детей. Другой бы гордился, а этот… Каждые выходные мчался к мамочке. Причем не старой, не больной, здоровой деревенской тетке, которая пахала свои пятнадцать соток, будто трактор, а сыночек даже не попытался заработать деньги, например, на квартиру — ведь тогда молодая семья жила с родителями Симы, а ее мама тоже имела не самый легкий характер. То есть и работоспособность второго мужа тоже избирательного характера. Он же не делал особых усилий, чтобы, например, сохранить свою семью или объяснить жене, что… Короче, ну хоть что-нибудь объяснить!

В последние дни Серафима все чаще вспоминала свое прошлое, словно будущего у нее уже не могло быть, и все из-за этого несчастного Ивана Матвеевича! То есть он совсем не несчастный, но он ее уже достал: своими требованиями, и тем, что лез в каждую дырку, и что учил ее, как руководить производством, хотя она и сама стояла ничуть не ниже на иерархической производственной лестнице.

Сейчас Сима сидела в своей каморке при одном из цехов и пыталась читать детектив, который взяла с собой на дежурство. Глаза безуспешно скользили по строчкам, и в голову ничего не лезло. Это главный поселил в Серафиме сомнения в собственной значимости и самодостаточности. Она теперь все время оценивала свои поступки и, поскольку всегда старалась быть честной с собой, далеко не всем им находила оправдание.

Наверное, потому, что она слишком углубилась в свои мысли, она не сразу услышала посторонний звук. Звуки. Идея дежурства в выходные дни — вместе с праздником известной революции, столкнувшей Россию с отведенного судьбой пути, — пусть и три нерабочих дня, казалась ей донельзя глупой.

Охранник был на своем рабочем месте. Всего полчаса назад Серафима ходила, чтобы позаимствовать у него немного сахара, поскольку в ее кабинетике он закончился. Остался лишь чай в одноразовых пакетиках. В обед она собиралась сходить в кафе — напротив через дорогу — и пообедать, а до обеда можно было еще не раз попить чаю, от нечего делать.

Сахара ей дали. Немного она потрепалась с Аркадием Григорьевичем, пенсионером-отставником, который пошел на работу, чтобы содержать молодую жену и недавно родившуюся дочь.

Ходить на работу ему нравилось, хотя чего хорошего, сиди в своей будочке двадцать четыре часа и не имей возможности чем-нибудь толковым заняться.

— Я здесь отдыхаю, доверчиво признавался охранник. — Дочь у нас все время капризничает, жена с ней устает, вот я и стараюсь помогать по мере сил. Зато потом так сам валюсь с ног…

«Сил-то остается все меньше», — мысленно договорила за него Сима, хотя Аркадий Григорьевич выглядел еще очень браво, потому, наверное, ровесницы казались ему дряхлыми старухами, а молодая женщина что сделала первым делом? Родила!

Собственно, для первородящей женщины она была не слишком молода — чуть моложе Серафимы, но поторопилась, пока замужем и муж жив — родить ребенка. Между тем охранник обмолвился, что ему самому детей бы и так хватило. Вон они уже взрослые, все трое. От двух браков. А у молодой жены свои планы. Ей мало, что она просто молодая, она хотела своему мужу подарить ребенка. Подарок, которого, оказывается, он не слишком и хотел.

Вот Сима разошлась! Ее теперь хлебом не корми, дай только порассуждать. Словно судьба подбрасывает ей темы — а ну-ка, что ты скажешь вот на эту ситуацию? — и мадам Назарова тут же бросается себе объяснять, что к чему. Какое ей дело до жены охранника? Как и до него самого!

Итак, охранник был на месте, в своей будке на проходной, тогда откуда в цеху появился посторонний звук? Не зная почему, она не стала объявляться сразу, не бросилась тут же выяснять, в чем дело, а осторожно выглянула из приоткрытой двери — та, к счастью, не скрипела. В цеху работают такие умельцы, что не допустили бы подобного непорядка. Потому Сима могла, присев за токарный станок, взглянуть на постороннего в цеху. Оказалось, не совсем постороннего и посторонних, потому что их было двое. Рабочих, которые зачем-то возились со станком, так любовно налаженным главным инженером. С помощью японских наладчиков, конечно.

И она не нашла ничего лучшего, как на цыпочках выйти и коридор, отойти подальше и позвонить домой Ивану Матвеевичу, мысленно умоляя его быть дома. Собственно, у нее был и номер его мобильного телефона, но он остался в записной книжке, в ее сумочке, там, в кабинете.

К счастью, главный оказался дома. Пребывал в отличном настроении. И кажется, не один, потому что в отдалении что-то бубнил женский голос.

— Иван Матвеевич, — от волнения хрипло проговорила она, — у нас в цеху появились Петренко и Якушев — что-то делают с тем, японским станком. Не знаю, как они прошли мимо охраны. Я звоню вам на всякий случай, вдруг не смогу их остановить, если они задумали что-то…

— Я сейчас приеду, — коротко бросил он, не дослушав, — а вы постарайтесь им на глаза не показываться, но если они почему-либо соберутся удрать, попробуйте их задержать.

Он отключился, а Сима с усмешкой подумала: ничего себе, попробовать задержать! С одной стороны, вроде позаботился о ней — не показывайтесь на глаза, а с другой — попробуйте задержать. А еще во всех книгах только и прославляется хваленая мужская логика.

Сима так же на цыпочках вернулась в цех и присела за станком, тяжелым, сплошь металлическим, как делали в прежние советские времена. Его изготовили, наверное, в начале советской власти, и ей было непонятно, почему директор от станка не избавляется. Даже странно, что его не вывезли, когда прежний завод измерительных приборов растаскивался направо и налево.

Помнится, когда Сима искала себе работу, а директор только выкупал эти два цеха в свою собственность, при ней последняя машина вывозила огромную металлическую ванну, в которой, кажется, в особом растворе замачивали электродвигатели из цеха намотки.

А как рвали на куски громадный компрессор, вывезенный во двор завода одним из арендаторов! Словно прожорливые акулы умирающего кита.

Она проходила мимо, пряча глаза. Кстати, а почему она вечно проходит, пряча глаза? Мимо всякого безобразия. Но тут же Сима напомнила себе, что она всего лишь слабая женщина, а у нее на иждивении трое детей, двое из которых несовершеннолетние… Вот порой как легко найти оправдание любому бездействию!

Вот и главному она позвонила, чтобы иметь возможность самой не вмешиваться, а просто сидеть в засаде. Долго на корточках не посидишь, и она пристроилась на небольшом выступе станины, похваливая себя за то, что не надела на дежурство светлые джинсы. Сейчас бы вся изгваздалась.

Со своего места ей был виден кусочек окна и безоблачного синего неба. Только на юге в начале ноября может стоять такая ясная солнечная погода с температурой плюс восемнадцать градусов.

Раньше люди в этот день ходили на демонстрацию, пели песни, веселились, а теперь лазают на предприятие, на котором работают, чтобы украсть… Интересно, что можно украсть на станке? Программный чип? Но он совершенно бесполезен для любого другого станка.

Главный приехал быстро. Ей даже показалось, что она слышит визг покрышек его машины, когда он резко затормозил во дворе. Но этого не могло быть, потому что окна цеха выходили совсем на другую глухую улицу. Разве что все чувства ее обострились настолько, чтобы слышать несуществующий визг. Он мог подъехать тихо. Да и ждать бы пришлось, пока охрана на воротах откроет их перед ним.

Кажется, главный инженер надел мягкие тапочки или кроссовки, потому что она услышала его осторожные шаги и так же тихо почти выползла в коридор, чтобы обсудить предварительный план действий.

— Будем вызывать милицию? — шепотом спросила Сима.

— Думаю, сначала нужно разобраться, в чем дело, — так же тихо ответил он.

Теперь они, уже не скрываясь, вошли в цех, где Якушев, бесцеремонно влезший в панель управления, как раз собирался огромной отверткой отодрать материнскую плату — насколько могла понять Серафима. К сожалению, когда она училась в техническом вузе, такие станки они не изучали. То есть они проходили только первые в стране ЧПУ — станки с числовым программным управлением. Этого «японца» можно было сравнить с ними разве что как самолет «Ан-2» с реактивным аэробусом «Ту-86».

— А ты хоть представляешь себе, сколько стоит такой станок? — громко спросил главный инженер.

— Иван Матвеевич! — ахнул Якушев, отшатнувшись, а его подельник Петренко — никак в процессе не участвовавший — тяжело вздохнул:

— Ну вот, я так и знал!

— Полмиллиона долларов, — продолжал Гвоздев. — У вас есть такие деньги? Если мы сейчас вызовем милицию и оценим ущерб… Даже тысяч пятьдесят зеленых, думаю, не покажется вам слишком маленькой суммой.

Сима вообще ничего не могла произнести. Были бы это какие-нибудь охламоны, новички, неумехи, наглые рвачи, она бы могла понять. Но профессионалы с шестым разрядом — обычные воришки? Или просто люди, пожелавшие вывести из строя слишком умный станок?

А ведь у них — самые высокие заработки на заводе. Если приплюсовать сюда те шабашки, что рабочие делают и деньги за которые кладут только в собственный карман… Где они еще смогут получать столько же? Сима слышала, что за двадцать тысяч зарплаты, например, на нефтеперегонном заводе его работникам приходится трудиться так, что дым из ушей валит…

— Какая у вас цель, ребятишки? — озвучил ее мысли главный инженер. — Просто раздолбать, чтобы не работал, или кое-что продать?

— Кое-что продать, — нехотя проинформировал Якушев.

— И на сколько вы хотели навариться?

— Может, штуку баксов, — пожал плечами Петренко.

— Главное, — насмешливо продолжал инженер, — сразу двух зайцев убиваете: и деньги за минуту хлопот, и возвращение былой анархии?

— Анархия! — Теперь Якушев ловко завернул болты, ранее им открученные, и отошел от станка. — Что ты понимаешь! Раньше мы ходили на работу, как на праздник, а ты появился, и опять как в зоне!

Он нарочно обращался к Гвоздеву на ты, чтобы разозлить. Наверное, уже решил, что придется увольняться, и хотел сделать это, что называется, с музыкой.

— Тебе, конечно, виднее, — согласился тот, не дрогнув ни одной жилкой. Сима невольно наблюдала за ним.

— После праздника на работу можно не выходить? — обреченно спросил Петренко.

— Это Вадиму Николаевичу решать. А вообще сейчас дежурство Серафимы Евгеньевны, меня здесь быть не должно.

Не успела Серафима облегченно выдохнуть, как услышала шепот Петренко — тот произносил слова, не шевеля губами:

— Притворяются! Не верь, Жека!

И она вдруг увидела всю сцену другими глазами, не конфетно-благодушную, а напряженную и даже опасную. И то, как главный инженер вроде невзначай опирается на небольшой ломик, который прихватил тут же, возле станка, и то, как Якушев сразу напрягся и как бы незаметно подвинулся к главному.

— Иван! — предупреждающе шепнула она.

— Вижу, — так же, как недавно Петренко, сказал он, не разжимая губ.

Господи, неужели из-за тысячи долларов они могут устроить здесь драку или что похуже? Вон как недвусмысленно Якушев сунул руку в карман.

Сима ничего не понимала. Она всегда считала, что настоящие профессионалы в своем деле не могут быть преступниками. Что ими становятся те, что не находят себе нормального дела. Любимого дела. Преступниками становятся от нечего делать. Ведь надо куда-то девать свою внутреннюю энергию. Если ты не имеешь возможности созидать, начинаешь разрушать.

Но те, которые стояли перед ней, были именно работниками. Они неплохо зарабатывали. По крайней мере по сравнению с другими рабочими. Якушев, например, в прошлом году купил себе иномарку, деньги на которую, как он сам хвастал, заработал всего за полгода. Что их толкнуло на такую мелочь, как кража? Они ведь не могли не понимать, что после этого их поступка станок наверняка не может работать…

Может, прав главный и в этом все дело? После того как стал работать станок, завод уже мог обходиться без их работы. То есть не было необходимости делать вручную то, что станок изготавливал по программе с помощью операторов. Тех самых мальчишек, пэтэушников, как называли их старые рабочие.

И тут она сделала то, что не ожидали от нее не только мужчины, но и она сама. Серафима подскочила к Петренко и отвесила ему пощечину. Потом другую.

— Скотина! — закричала Сима. — Скотина!

Других слов у нее не было. И наверное, ударила бы еще, но тут главный инженер схватил ее за руку:

— Серафима Евгеньевна, что вы делаете?! — И крикнул рабочим: — Уходите живо! Чтобы я вас больше здесь не видел!

Сима увидела, как рабочие метнулись мимо нее и зачем-то побежали, и как наконец Иван Матвеевич выпустил из руки лом, и он со звоном упал на каменные плиты цеха.

— Серафима Евгеньевна, вам плохо? — тревожно спросил он, когда Сима обмякла в его руках.

— Послушайте, это же страшно, — проговорила она тоскливо.

— Что страшно — воры?

— Нет, страшно, кто ворует. Они же рабочие, пролетариат. Сознательные… должны быть.

Главный инженер негромко фыркнул.

— Бедная наивная девочка, — он даже погладил ее по голове, — а я-то думал, сухая, равнодушная, чистый технарь без особых изысков души…

— Вон какой вы меня представляли! — обиделась Сима. — Чем же это я вам так насолила, что в оценке и снисхождения не заслуживала?

Гвоздев явственно смутился:

— А что я мог еще подумать, когда увидел, что на заводе происходит?.. Вообще я сразу посчитал, что это вы во всем виноваты.

— Еще не видя меня?!

— Вот именно, не видя вас. Вадим-то был весь на виду. Купил себе завод. Он немного заигрался, как мальчишка, но вы-то! Раз его не одергивали, значит, либо равнодушны, либо имеете от этого какую-то корысть.

— Корысть? — изумилась Сима. — Какая здесь может быть корысть?

— Мало ли… Закрывали глаза на сверхкрупные шабашки. Имели с них свой процент… Только меня попрошу не бить!

Он заметил, как построжело ее лицо, поджались губы и в глазах зажглись недобрые огни. Но, заметив его нарочитый испуг, Сима вздохнула и отвела взгляд в сторону.

— Может, вы не только ко мне так строги, а к женщинам вообще? — сказала она.

— Наверное, вы правы, — усмехнулся он.

— Чем же это мы вас так достали?

— Да уж нашли чем, — буркнул он. — Разве в вашем женском арсенале мало средств для этого?

Он наконец опустил руки, оказывается, все это время держал Симу за плечи.

— Я могу продолжать дежурство? — сухо спросила она, поводя плечами. Им было так уютно в его руках, и она пыталась сбросить это странное наваждение. Подумаешь, мужчина ее приобнял!

— Продолжайте, — ответил он тем же тоном и пошел прочь не оглядываясь.

Обиделся на нее, что ли? Вроде не за что.

Она смотрела вслед на его удаляющуюся фигуру и вскоре услышала, как он на высоких тонах разговаривает о чем-то с охранником.

Хотела уйти в свой кабинетик дочитывать книжку, но вскоре главный инженер опять появился перед ней.

— Охранник уверяет, что мимо него никто не проходил, — задумчиво проговорил он. — Думаю, не врет. Как же они тогда влезли?.. Давайте-ка, Серафима Евгеньевна, пройдемся с вами по периметру цеха, посмотрим, где у нас тут образовалась черная дыра, через которую в цех являются пришельцы.

Они пошли по цеху, трогая, казалось бы, намертво закрытые окна с толстыми металлическими решетками. Причем Иван Матвеевич шел впереди, а Сима следом, считая, что такая проверка глупа. Лазать через окна в цех — кому может прийти в голову? Что здесь красть? А для того, что можно украсть, металл, например, или станки помельче, вроде гильотины, понадобился бы грузовик и уж никак не окно. Но выяснилось, что она ошибалась.

— Вот оно!

Возглас главного инженера заставил ее вздрогнуть. За открытым окном коридора, ведущего во второй, сборочный цех, якобы закрытым решеткой, имелось вполне достаточно места, чтобы, чуть отодвинув ее в сторону, пролезть довольно упитанному мужику. Она даже покачала головой, как умело провода сигнализации были сняты с окна и проведены мимо него по стене.

— Вот и портал обнаружился. — Главный инженер потрогал пальцем аккуратно спиленные электропилой петли решетки. Тут же, поодаль от окна, стопкой лежали приготовленные «навынос» какие-то шестеренки и другие неизвестные Серафиме металлические детали. Главный пояснил ее вопросительному взгляду: — Запчасти к иномаркам. По-моему, уже в промышленных масштабах… Кажется, добрый Вадим Николаевич, разрешив выносить с завода одну деталь в день, как шабашку, пробудил в наших мастерах нешуточные аппетиты… Нельзя давать такие поблажки никому. Если человеку внушить, что он может взять немножко, то, будьте уверены, его понятия количества резко разойдутся с понятием того, кто это разрешил…

Он быстро пересчитал.

— Сорок восемь штук. Два месяца можно выносить. А мне тут сказки рассказывали, будто Якушев взял кредит и дом строит. Я еще подумал: на какие шиши кредит, его же отдавать нужно? Даже с шабашками нужно не один месяц, да что там, не один год работать, чтобы строить дом в трех уровнях из итальянского кирпича с бильярдом и зимним садом… Считаете, я не прав? Еще бы, вы же поддерживаете директора в его популистских взглядах: если от много взять немножко, будет не грабеж, а дележка! Так? Или воровать у частника не зазорно? Дело не в том, что частная собственность так же защищается законом, как и государственная, а в том, что если человек ворует постоянно, ему глубоко наплевать на то, кому это принадлежит…

Он оборвал свою горячую речь и покосился на Серафиму: не смеется ли она над ним?

— Простите, я всегда завожусь от того, как наплевательски в нашей стране относятся к воровству.

— Потому что те, кто приставлен к охране, тоже воруют. Помните Жванецкого: что охраняешь, то и имеешь!

— Иной раз мне хочется уехать, — вдруг с тоской проговорил он. — Куда-нибудь подальше, пусть и туда, где чиновникам рубят головы за взятки. В противном случае начинает казаться, что у людей нет ничего святого. Если гражданина нельзя оскорбить словом «вор», это страшно… Подождите минуточку, сейчас я принесу сварочный аппарат.

— Все равно ведь обрежут, — сказала Сима.

— Не обрежут! На праздники мы будем передавать друг другу этот «ход» по смене, а в рабочий день я прикажу заварить окно намертво! — Он покосился на Симу. — Не поможет — заложим окно кирпичом! Это неправда, будто воровству нельзя противостоять!

Серафима предпочла ему не возражать. Кажется, ее здесь назвали наивной? Как говорит мама Серафимы, косой кривому глаз колет!