Фейри Чернолесья

— У нас в Чернолесье в чащу поодиночке не ходят. Там такое можно встретить — тебе точно не понравится. Зато ты ему очень даже понравишься — на вкус, — любит повторять хромой Патрик. Всем известно, что он не только мельник, но и колдун, так что знает, о чём говорит.

Чернолесье и впрямь особенное место. Если тебе скажут, что в Тисовом Логе или в каком-нибудь Задолье всякая нечисть тоже водится, можешь плюнуть этим умникам в лицо. Они наших фейри не видели! Колдуны по-умному зовут тех младшими ши, а мы — маленьким народцем.

За дровами идёшь? Прихвати с собой оберег от болотных бесов, чтобы не утащили в трясину. И дары на пеньке оставь — древесные духи обходительность любят.

Молоко скисло? Значит, фейри шёл мимо да слизал пенку. Не оставляй кувшин без присмотра! Две веточки рябины крест-накрест положи и платком прикрой.

За младенцем следи в оба, не то утащат, а взамен подложат осиновый чурбак с глазами-плошками: ищи потом родную кровинушку.

А если встретишь по весне яблоневую деву, милую да улыбчивую, — просто беги без оглядки.

Этим премудростям матери детей сызмальства учат, чтобы мы с фейри могли жить в мире и радоваться.

Зато тем, у кого доброе сердце, маленький народец завсегда подсобит. У хорошей хозяйки брауни в доме приберут, трудолюбивому сапожнику обувку справят, портному — рубаху сошьют. Главное — не забывай помощников благодарить угощением и добрым словом.

Если же лениться любишь или характер у тебя сварливый — берегись. Волшебный народец может нарочно спутать тебе волосы или натащить водорослей с лягухами прямо в постель. Такие уж у них шуточки.

Но встречаются и просто злые фейри, которым всё равно, какой ты человек и что у тебя на уме. Даже на обереги им плюнуть и растереть, понимаешь?

В общем, если случится беда, сразу иди к колдуну. Да-да, к старому Патрику на мельницу у Рябинового ручья. Боязно? Тогда к его ученикам. Те хоть и юные, а дело своё знают. И душой не зачерствели ещё, всегда помочь готовы. Особенно вон тот — рыжий-конопатый чаропевец с флейтой. Никогда не отказывает. Говорит, мол, они не просто подмастерья, а Королевские Соколы. Слыхал о таких? Это в смысле, что хромой Патрик и его Соколята — не абы какие колдуны, а самим Его Величеством к службе призванные, чтобы защищать простой народ от всяких тварей из Чёрного леса. Да, важные птицы, но нос не задирают.

Кстати, вечерком после трудов праведных всё Чернолесье в таверне собирается. В какой? Да нет у неё названия — одна на всю деревню. Заходи выпить кружечку доброго эля да байки о фейри послушать. А, может, и сам что-нибудь рассказать захочешь?

Глава первая Дева-бузина и фейри Красные Ладошки

— Эх, придётся нам, ребята, топать на мельницу к старому колдуну на поклон, или пиши пропало, — выдохнул Дилан, сын пекаря, и сам поразился собственной смелости.

Колдуна в деревне боялись, хотя и уважали и, бывало, обращались за помощью, если сильно припекало. Старик нередко принимал у себя старосту, деревенского кузнеца или ещё какого уважаемого человека, но вот станет ли он говорить с мальчишками — это был вопрос.

— А Мэтти бы с тобой не согласился! — возразил малыш Кей, кривя рот и закусывая нижнюю губу: он всегда так делал, когда пытался не расплакаться на людях. Чаще всего у него не получалось.

— И где теперь твой Мэтти? Третьего дня схоронили, — Дилан занёс руку, чтобы отвесить младшему брату подзатыльник, но в последний момент передумал, а то ведь как пить дать разревётся.

Их третий приятель, Рис-младший (которого прозвали так, чтобы отличать от его отца, Риса-старшего), долговязый и самый старший из всех, пожал сутулыми плечами.

— Ой, я не знаю… боязно как-то. А ну как он бате скажет? Меня ж прибьют.

— И какая тебе разница, ежели всё одно помирать? — прикрикнул на него Дилан. — Идем уже!

Рис-младший всегда был трусоват и вороват; Дилан его все еще терпел, но за такое — недолюбливал. Тот же в свою очередь сторонился обоих сыновей пекаря, ибо прежде не раз бывал ими бит. Однако все трое держались вместе из-за весельчака и заводилы Мэтти, которого любили все. Но теперь Мэтти не стало…

— Я с места не сойду! — Рис-младший ковырнул придорожную грязь носком деревянного башмака. — Сам иди, раз такой умный.

Своего отца — трактирщика, радушного с гостями и строгого с домочадцами, он боялся пуще болотных бесов Чернолесья. Но хромого колдуна с мельницы — ещё больше.

— А что мы ему скажем-то? — малыш Кей всхлипнул и утёр нос кулаком.

На его тёмной макушке смешно торчал вверх один непослушный вихор, делавший Кея похожим на глупого свиристеля. Дилан заботливо пригладил его волосы, но налетевший осенний ветер тут же свёл на нет все усилия, а младший брат с опаской втянул голову в плечи, ожидая привычной оплеухи.

— Мы скажем правду. С самого начала… И покажем вот это. — Дилан закатал рукав рубахи.

На его предплечье багровело родимое пятно, похожее на отпечаток маленькой человеческой ладони. Вот только мальчишки, знакомые с детства и не раз плескавшиеся вместе в Рябиновом ручье у запруды, точно знали: прежде у Дилана на руке не было ничего подобного.

— Болотные бесы! — глаза Риса округлились, а голос, сорвавшись, дал петуха. — Оно точь в точь такое же, как у Мэтти!

Дилан кивнул. Он тоже прекрасно помнил, как зашептались деревенские, когда увидали гроб с покойником. Отпечаток алел на щеке Мэтти, будто какое-то маленькое, но очень злое существо отвесило ему пощёчину. Люди сочли это очень дурным знаком, и теперь над входом в каждый дом красовались обереги, сплетённые из рябиновых веточек и красных шерстяных нитей, а все пороги были щедро усыпаны солью. Близость Чёрного Леса, где издавна водились недобрые фейри, научила местных жителей не только осторожности, но и мелкому бытовому чародейству.

— А у меня, кажись, тоже такое есть, — малыш Кей задрал рубаху и показал живот с красной размытой отметиной чуть повыше пупка, рядом с парой длинных, уже заживающих царапин. — Я думал, то от компота: давеча опрокинул на себя кружку… Но оно не оттира-а-ается.

До него лишь теперь дошло, что пятно может быть опасным, и Кей всё-таки разревелся от страха. Дилан ничуть не осуждал брата: кто же не распускал нюни в двенадцать лет? Но сам он был старше почти на пять лет, и возраст обязывал держать лицо.

— Давай потише! А то как маленький… — он честно попытался смягчить уже начавший грубеть голос.

— Ну вы и попали, ребята, — Рис хитренько улыбнулся. — Пойду-ка я домой, пожалуй.

— Постой! — Дилан поймал приятеля за плечо. — А у тебя ничего нет?

— Не-а, — Рис мотнул белобрысой головой. — Хоть в чём-то мне должно было повезти!

Он важно задрал нос; почти успокоившийся малыш Кей заныл с новой силой.

— Почему-у-у мы? Почему-у-у не он? Он же тоже там бы-ы-ыл…

— Помолчи! — рявкнул Дилан, не глядя на брата. — Рис просто плохо искал. Метка может быть где угодно, даже на спине. А ну сымай рубаху.

— Ишь раскомандовался! — прошипел Рис, но рубашку всё-таки снял, явив миру впалую грудь и бледные рёбра. Кожа его мгновенно покрылась мурашками от холода.

Дилан придирчиво осмотрел приятеля, и, не обнаружив ничего подозрительного, заявил:

— Теперь штаны.

— Холодно же! — запротестовал Рис.

— Предпочитаешь сдохнуть?

Рис, не переставая ныть и ругаться, принялся распутывать завязки на поясе. Бранных слов он знал превеликое множество: с детства наслушался от пьянчуг в таверне. Дилан старался не слушать, что там приятель бубнит себе под нос: у него было занятие поважнее.

Спустя некоторое время ему пришлось признать, что на этот раз Рис оказался прав: на нём следа ладони не было.

— Я же говорил! — не преминул укорить Рис, стуча зубами от холода. — Ха! Бывайте, неудачники! Я с вами больше знаться не желаю.

Натянув штаны и рубаху, он пошёл прочь, ускоряя шаг, а потом и вовсе припустил бегом. Дилан не стал его останавливать.

Теперь это была их с братом беда, а что делать дальше, решать предстояло старшему — Дилану.

При одной мысли о визите на мельницу у него начинали подкашиваться ноги. Седовласым и нелюдимым колдуном их пугали с детства. Мол, будешь себя плохо вести — мельник заберёт. И хотя мальчишки ни разу не видели от колдуна зла, но на мельницу без лишней надобности старались не соваться. А ну как колдун разгневается и превратит докучливых посетителей в летучих мышей? Говорят, однажды был такой случай…

— Эй, смотри, — малыш Кей тронул брата за рукав. — Видишь, по дороге парень топает, рыжий такой? Я слыхал, он новый ученик колдуна. Может, сперва у него спросим?

Весть про новых обитателей мельницы взбудоражила всю деревню пару месяцев назад. Прежде мельник жил один, а тут вдруг завёл семерых учеников сразу. Этого парня Дилан уже видал прежде: тот как-то заходил к ним в лавку за свежим хлебом.

— Давай догоним его! — Дилан схватил брата за руку и потащил к тракту, стараясь не упустить рыжего из виду.

На бегу он пытался сообразить, как лучше обратиться к ученику колдуна, чтобы не попасть впросак. Ведь чародейство — ремесло сомнительное. Да и выглядел рыжий небогато: его когда-то добротная замшевая куртка служила хозяину уже не первый год, на локтях красовались заплаты, штаны были заляпаны придорожной грязью почти до колен, а кудрявые волосы разлохматил свежий утренний ветер. Парнишка с мельницы едва ли был старше самого Дилана.

— Эй, Рыжий! Постой, слышь! — позвал Дилан и тут же понял, что начало вышло неудачным: ученик колдуна вздрогнул и ускорил шаг.

— Погоди-те! Мы по делу. Очень-очень важному, — завопил малыш Кей из-за плеча брата.

А вот это, как ни странно, сработало: Рыжий остановился, обернулся (стало видно небольшое родимое пятно, похожее на парящую птицу, на его щеке) и, нахмурившись, спросил:

— Чего вам?

— Ты колдун? — уточнил Дилан. — Нам колдун нужен.

— Тогда к мастеру Патрику идите, — Рыжий смешно наморщил веснушчатый нос. — Я простой подмастерье.

— Дык боязно, — признался Дилан, переминаясь с ноги на ногу. — Нам бы это… кого попроще.

Он опасался, что парень с мельницы поднимет их на смех или того хуже — разобидится и уйдёт, но Рыжий только вздохнул:

— Понимаю. Мастера Патрика все боятся. Так что за дело у вас?

Дилан, запоздало вспомнив о вежливости, назвался сам, представил брата, и, прочистив горло, выпалил, как на духу:

— В общем, мы тут решили поймать фейри…

Брови рыжего ученика поползли вверх, а и без того большие глаза распахнулись ещё шире.

— Поймать фейри? — он хлопнул себя по лбу. — Да вы спятили! Даже не думайте! Это очень опасно.

Пришлось Дилану рассказывать с самого начала.

Идея, как обычно, принадлежала Мэтти. Но сперва Рис-младший принёс важную весть. Сбивчиво и торопливо он поведал приятелям, что дядька Гри из Тисового Лога, тот, которого прозывали Кривым, нашёл под крыльцом горшочек с золотом и вмиг из жалкого калечного бедняка превратился в богатого и уважаемого человека. Даже жениться собрался: заслал сватов сюда, в Чернолесье, к Рисовой старшей сестре. А что, жених завидный и к тому же теперь и не кривой вовсе: фейри промыли его больной глаз волшебной утренней росой, тот и прозрел. Как именно всё случилось, дядька Гри не рассказывал, лишь усмехался в усы. Но невесте своей кое-что поведал, а Рис тишком подслушал и приятелям пересказал.

Мол, есть такие существа: зовутся Красные Ладошки. Это дети, которым не суждено было вырасти, которых фейри похитили за мгновение до смерти. В любом селении такие есть, но не всякому дано их увидеть. Обычно Красные Ладошки недобрые создания — они губят взрослых людей, зато детей не трогают, потому что знают, каково жить без материнской заботы.

Красные Ладошки непременно выбирают одну из женщин деревни себе в приёмные матушки. Причём она сама может о том даже не подозревать. Но если хорошенько присмотреться, ее можно отыскать: эта женщина будет думать, что оставляет молоко для котов-мышеловов или кормит зерном перелётных птиц, хотя на самом деле всё угощение достаётся Красным Ладошкам. Она может считать, что потеряла в полях платок или шаль, но нет: просто маленьким фейри потребовался новый наряд. Если же эта женщина сама не чужда колдовства и научится видеть своих волшебных детей, станет причёсывать их спутанные волосы, говорить ласковые слова и петь им колыбельные под крышей своего дома, то проживёт долгую жизнь и не будет ни в чём нуждаться. Правда, ни мужа, ни собственных детей у неё никогда не будет: Красные Ладошки за этим присмотрят.

Вот и вышло, что Кривой Гри нашёл такую матушку, заметив, как женщина будто бы причёсывает дитя, только никого рядом не видать, лишь гребень в её руках мелькает быстро-быстро. А ведьма, решив откупиться, велела Красным Ладошкам принести Гри горшок с золотом и исцелить его глаз в оплату за молчание.

Выслушав Риса очень внимательно, Мэтти решил, что они непременно должны отыскать матушку Красных Ладошек в родной деревне, а полученное золото разделить поровну: каждому по четверти горшка.

Дело оказалось не таким уж и простым, как думалось вначале: одиноких женщин в Чернолесье было немало и каждая из них годилась в матушки. Мальчишкам пришлось следить за ними долгие-долгие дни… И вот однажды, когда терпение было уже на исходе, и все, кроме жадного Риса, уже были готовы расстаться с мыслью о золоте, Мэтти прибежал с важным известием.

— Это старая Мэринэн! Из дома на окраине, больше некому.

Все согласились, потому что не привыкли спорить с Мэтти: тот действительно редко ошибался.

Старухе было лет сто, но, казалось, возраст ничуть не тяготил её. Она никогда не просила о помощи, одна ухаживала за своим садом, а ещё вязала шали и пледы на продажу. Руки её даже в старости оставались ловкими, а взор — ясным, как у молодой девушки. Все знали, что прежде бабушка Мэринэн была замужем, но очень рано овдовела. Своих детей она не нажила, а её приёмная дочь, красавица Лилс, давным-давно пропала без вести по пути на ярмарку — и поговаривали, что без фейри не обошлось.

— Мы должны натереть глаза соком чёрной бузины, и тогда тоже сможем увидеть их, — сказал Мэтти.

— И зачем нам на них пялиться? — Рис-младший скривился, будто съел что-то очень кислое. — Говорят, страшные они.

— А я хочу увидеть фейри, — заныл малыш Кей. — Пусть покажутся.

Дилан почесал в затылке и поинтересовался:

— Как же мы бабку схватим, ежели она ведьма? Тут и бузинный сок не поможет — заколдует нас и всё.

— Не боись, не заколдует! — Мэтти вытащил из кармана когда-то белый, а ныне бурый и измятый платок. — Видишь? Это сильный оберег против любых вредных чар, я у сестры спёр, а ей аж из столицы привезли. Ты же знаешь, она помешанная на всяких сглазах-приворотах. Так что ведьма ничегошеньки не сможет нам сделать.

Платок по решению Мэтти разорвали на четыре части; каждый взял себе по одной.

К дому Мэринэн они пошли ночью. По дороге Рис не раз пытался вспомнить об очень важном деле и удрать, но Мэтти крепко держал трусишку за рукав. Если уж и идти, то всем вместе, так он считал.

Несмотря на поздний час, в доме старухи светилось окно. Дилан посадил малыша Кея к себе на плечи, и тот осторожно заглянул в комнату.

— Бабка не спит, — прошептал он. — Сидит возле печи, вяжет. Слышьте, у неё целых три свечи горит!

— Ого! И это даже не в праздник, — Дилан удивился старухиному расточительству.

У Мэтти загорелись глаза от предвкушения близкой разгадки тайны.

— Скажи, скажи, что она вяжет?

Малыш Кей потоптался на плечах у брата и даже подпрыгнул. В ответ Дилан дёрнул головой и яростно зашипел:

— Эй, танцуй полегче там!

— Она вяжет носки. Очень-очень маленькие носочки! — Кей, всё-таки потеряв равновесие, кубарем скатился вниз, оцарапавшись о шипы плетистых роз, заполонивших весь сад.

— Попалась, матушка! — ухмыльнулся Мэтти, потирая руки. — Рис, постучись-ка в дверь.

— А чо сразу я? — заартачился тот. — Сами идите.

— Ты всё равно не хотел видеть фейри. Значит, тебе и бабку отвлекать. А мы пока влезем в окно.

— Ох, мамка теперь задницу надерёт… — грустно сказал малыш Кей, глядя на дыры от шипов, оставшиеся на рубашке.

— Не надерёт, — Мэтти хлопнул его по плечу. — Мы важное дело делаем: избавляем деревню от ведьмы. Молоко у вас скисало? И масло не сбивалось, а? Вот то-то же! Нам ещё спасибо скажут. Давайте, живее!

Он подтолкнул замешкавшегося Риса в спину, и тот, вздыхая и спотыкаясь на каждом шагу, потащился к крыльцу. Вскоре до ушей Дилана донёсся еле слышный стук. Ответа не было; Рис постучал второй раз, уже настойчивее. Свет в окне дрогнул: кажется, старая Мэринэн взяла подсвечник и пошаркала ко входу.

Дилан тут же подсадил Мэтти на подоконник. Тот ловко отворил окно и исчез внутри дома. Следом вскарабкался Кей, а Дилана втащили последним.

В комнате было темно, хоть глаз выколи. Дилан, протянув вперёд руку, шагнул наугад, и вмиг налетел на что-то твёрдое (возможно, стол). Он скрипнул зубами от боли, но стерпел и больше не проронил ни звука. Кто-то из приятелей (судя по настойчивости — Мэтти) схватил его за руку и потащил за собой. Дилан по-прежнему ничего не видел, натыкался на мебель и углы, шипел и тщетно пытался вырваться.

— Скорее, а то упустим ведьму! — Мэтти дёрнул его за рукав так сильно, что затрещала ткань.

Вдруг где-то впереди забрезжил свет. Споткнувшись о твёрдый порожек, Дилан успел увидеть изумлённое лицо старой Мэринэн, обернувшейся на шум. Потом он упал, утянув за собою Мэтти, бранящегося на все лады. Свет погас. За их спинами совсем по-девчачьи взвизгнул от страха малыш Кей, и тут же послышался крик Риса-младшего:

— Уходит! Уходит ведьма!

Первым опомнился Мэтти. Он вскочил на ноги и, прихрамывая, бросился во двор, крепко сжимая в руке свою часть зачарованного платка.

— Скорее! Далеко не убежит!

Дилан замешкался лишь на мгновение, чтобы дождаться малыша Кея. Когда они вдвоём выбежали на крыльцо, Рис, кряхтя, поднимался с колен.

— Она толкнула меня! Представляете? Она толкнула, и я упал!

— Кто толкнул? Бабка? — не понял Дилан.

— Ну а кто же ещё? — фыркнул Рис. — Сильная, как бесовка болотная, даром, что старая.

— А может, это были Красные Ладошки? — предположил малыш Кей.

— В-вы их в-видели? — от страха Рис начал заикаться.

— Не-а, — хором ответили сыновья пекаря: младший с сожалением, а старший — с облегчением.

Из темноты послышался голос Мэтти:

— Эй, где вас там носит? Скорее, сюда!

Его тёмный силуэт виднелся у ограды, возле раскидистой чёрной бузины. Мэтти смотрел на пышно разросшееся дерево и озадаченно почёсывал в затылке.

— Мне кажется или этого тут раньше не было?

— Ты, наверное, просто не помнишь, — Рис-младший на всякий случай спрятался за спину Дилана и заговорил снова. — Ребят, пойдёмте, а? Меня дома хватятся. А карга Мэринэн нас как пить дать узнала и нажалуется. Всем влетит, помяните моё слово.

Он схватился за поясницу, прогнулся назад и поморщился, словно предвкушая неизбежное наказание.

— Погоди-ка, — Мэтти медленно потянулся к бузине и попытался отломить веточку.

Та никак не поддавалась и Мэтти достал нож. Кр-р-ак! В его лицо брызнул тёмный сок. И как-то слишком много было этого сока… Дилан, стоявший рядом, почувствовал, как по его щеке тоже стекает капля. Он утёрся и в немом ужасе воззрился на свою ладонь, покрытую чем-то липким и вязким, совсем не похожим на сок растения.

Из отломанной ветки равномерными толчками сочилась густая жижа. В воздухе запахло, как в мясной лавке.

— Это что?… — пролепетал Мэтти.

Даже в ночи было заметно, что он побледнел, как полотно, потом понюхал свою руку, осторожно прикоснулся к ладони кончиком языка и тут же сплюнул на землю.

— Проклятье! Кровь!

Он отбросил сломанную ветку в сторону, и та на глазах у изумлённых мальчишек превратилась в отрубленный человеческий палец с длинным острым ногтем. Где-то совсем рядом раздался леденящий душу вой…

Все четверо, не сговариваясь, заорали и бросились бежать, куда глаза глядят, — лишь бы подальше от дома на окраине. Они неслись, не останавливаясь, до самой деревни, и только там наконец сумели перевести дух. К счастью их, кажется, никто не преследовал.

Следующие два дня всё было тихо. Старая Мэринэн, если и узнала ночных гостей, не спешила жаловаться их родителям. Бесстрашный малыш Кей осмелился даже прогуляться до её дома и сообщил приятелям утешительные вести: бабка вела себя как ни в чем не бывало: копалась в саду, готовила обед, пряла, в общем, не делала ничего подозрительного. А вот бузинного дерева у ограды больше не было. Может, им с перепугу померещилось?

Все были бы рады поверить в это, а ещё лучше — сделать вид, что ночного приключения вовсе не было, но Мэтти упорствовал. Он стал совершенно одержим ведьмой, всё твердил, что надо вывести её на чистую воду, призывал вернуться в дом на окраине. Вот только никто не захотел туда идти — и друзья крепко поссорились.

А на следующий день Мэтти упал с лестницы и свернул себе шею.

— Так чего вы хотите от меня? — озадаченно спросил ученик колдуна, выслушав Дилана.

— Нам бы совета. Чего делать-то?

Рыжий попытался скрыть самодовольную улыбку, но тщетно. Очень уж ему было приятно, что его мнения спрашивают.

— Во-первых, сок чёрной бузины — ерунда, — важно пояснил он. — Так вы никогда не увидите фейри. Разве что те сами решат вам показаться. Во-вторых, кто же режет обереги на части? Даже если он и работал, вы испортили его, превратив в бесполезный кусок ткани. А в-третьих, если вы обидели могущественную ведьму, может, стоит пойти к ней и извиниться? Может, она не такая уж злая? Хуже вряд ли будет.

— Нечего сказать, утешил, — Дилан шмыгнул носом. — Вообще-то мы уже пробовали, но без толку. Как малыш Кей к ней сунулся, так с тех пор никто из нас пройти не может.

Дорога вроде верная, но водит кругами. Нет ли другого средства? Оберега или зелья? Я могу заплатить!

Он достал из кармана пятнадцать медяков: целое состояние для деревенского мальчишки его возраста. Но Рыжий на деньги даже не взглянул.

— Убери это. Так и быть, сам схожу к госпоже Мэринэн и попробую всё разузнать. Я ей зла не делал, стало быть, меня она пустит. Наверное.

Дилан почувствовал, будто с плеч упала огромная гора. Ему стало вдруг совестно, что он поначалу был не слишком-то вежлив с учеником колдуна. Мало ли у кого неказистый вид? Нельзя считать человека себе ровней, когда он сколько знает! Дилан поклонился и заставил малыша Кея тоже склонить голову.

— Будем премного благодарны за помощь, господин колдун… э-э-э, кстати, как вас звать?

— Моё имя Элмерик. И я не колдун, а бард. Знать надо разницу! — сказал Рыжий, указывая на серебряную флейту, висящую у него на поясе.

Дилан, признаться, не видел различий (какая разница, чем колдовать: музыкой, словами, травами или письменами огама) но спорить не стал. Лишь пожелал господину барду доброго пути и уверил, что будет ждать вестей в условленном месте: за таверной, под соломенным навесом.

Элмерику не так уж часто доводилось спускаться с мельничного холма в деревню, но он хорошо помнил дом на окраине, увитый плетущимися розами. Дойти туда было проще простого: топай себе по дорожке прямо и прямо, пока не выйдешь к дубу с раздвоенным стволом, а дальше уже и дом за изгородью виднеется. Но сегодня всё было иначе: дуб нашёлся, а вот дальше тропка начала кружить и петлять, уводя в поля.

После пары неудачных попыток Элмерик понял, что имеет дело с самым настоящим мороком, и счёл за лучшее сразу объяснить, чего хочет.

— Я никому не желаю зла! Дайте пройти, по-хорошему прошу, — сказал он так, чтобы адресовать свои слова сразу и деревьям на обочине, и камням под ногами и неубранным колосьям в поле (ведь фейри могли быть везде).

Порыв ветра всколыхнул крону старого дуба. Упавший жёлудь щёлкнул Элмерика по носу, затем всё стихло. Ученик колдуна чувствовал: фейри были совсем рядом, они прятались за раздвоенным стволом, в раскидистых ветвях и под камнями. Он никого не видел, но чувствовал, что даже воздух звенел от близости малого народца. Те будто опасались барда, но при этом были полны решимости защищать свои владения.

— Госпожа Мэринэн! — позвал Элмерик, уже ни на что не надеясь. — Госпожа Мэринэн? Где вы? Я хочу только поговорить!

Как ни странно, это помогло. Морок, дрогнув, рассеялся, и Элмерик вдруг заметил бодрую старушку, идущую вверх по тропинке к дому с корзиной яблок в руках. Старушка обернулась и прищурилась, силясь разглядеть, кто её кличет. Дождавшись гостя на тропе и узнав, что это ученик мастера Патрика, колдуна с мельницы, старая Мэринэн расцвела и велела непременно передать учителю её безграничную благодарность за прошлые дела, а ещё — баночку яблочного джема.

Радушное приглашение на чай Элмерик принял с радостью, хотя никак не ожидал, что чаепитие затянется на целых три часа: старушка оказалась весьма говорливой. Про вторжение Мэтти и его приятелей она не помнила, зато уверенно утверждала, что с заходом солнца ложится спать, так что никогда, никогда не сидит в гостиной в столь поздний час, И, конечно же, не вяжет ночью при свечах. Сперва Элмерик подумал, что старуха лукавит, но задав ещё пару вопросов, окончательно убедился: та понимала в колдовстве ничуть не больше других жителей Чернолесья.

Бесспорно, госпожа Мэринэн находилась под защитой фейри, но не была ведьмой. Своё везение и доброе здоровье она объясняла удачей и силой родной земли: за всю свою долгую жизнь она ни разу не покидала деревню. Здесь вышла замуж и овдовела, здесь вырастила приёмную дочь Лилс. Та была весьма хороша собой, но отчего-то засиделась в девках, хотя от женихов отбою не было: видать, переборчивая оказалась невеста. А однажды Лилс пропала. Кто-то говорил — сбежала с заезжим купцом, кто-то считал, что пошла купаться да утонула. Но старая Мэринэн была уверена: красавицу-дочь увели в холмы фейри. Жаль только, что поздно спохватились, и бедняжку Лилс уже было не вернуть…

Элмерик попытался узнать про чёрную бузину возле изгороди, но и тут потерпел неудачу. Старуха заверила, что знает все деревья в своём саду, а бузины на том месте отродясь не бывало.

Так Элмерик и ушёл ни с чем, если, конечно, не считать гостинцев для мастера Патрика и целого чайника выпитого травяного чая.

В таверне под навесом его уже заждались и наверняка костерили на чём свет стоит; в лицо, впрочем, никто ничего не сказал.

К Дилану и малышу Кею, устроившимся прямо на траве, присоединился и Рис-младший, который в порыве небывалой щедрости притащил с собой кувшин сидра и свежий капустный пирог. Выслушав рассказ барда, мальчишки помрачнели и насупились, а Дилан спросил за всех:

— И что нам теперь делать? Перед кем извиняться, если старая карга ничего не помнит. Перед её фейри, что ли?

— Фейри не станут вас слушать, — уверенно ответил Элмерик.

— Может, они послушают тебя, бард? Поговори с ними, — Рис с заискивающей улыбкой придвинул пирог поближе к Элмерику. — Хочешь ещё сидра?

— А тебе-то чего? — нахмурился Дилан. — Сам сказал, что больше не хочешь с нами знаться. А теперь снова в друзья набиваешься. Что случилось?

— Ну… мы же и есть друзья, — Рис улыбнулся ещё шире. — Столько лет вместе. Я просто не могу оставить вас в беде.

Хоть Дилан и считал себя умнее брата, но первым тайну Риса разгадал малыш Кей.

— Всё-таки не свезло? У тебя теперь тоже метка, да? Где?

— На пятке, — признался Рис, опуская взгляд. — Что, довольны теперь?

Малыш Кей сплюнул.

— Значит, ты тоже неудачник!

Дилан нахмурился, но ругать брата не стал, потому что и сам считал, что поделом тощему. Будет знать, как зазнаваться и бросать приятелей в беде.

А Элмерик, прикинув что-то в уме, вдруг кивнул.

— Ладно, я попробую поговорить с фейри. Но если ничего не выйдет, не обессудьте. Они — своенравный народ.

Бард хлебнул ещё сидра и передал кувшин Дилану, но тот отказался.

— Не пью я. Матушку чтобы не расстраивать. Её брат, а мой, стало быть, дядя прежде был первым парнем на деревне, а потом стал выпивать — и как подменили. Весь остаток жизни то пытался остепениться, то срывался, потом просил прощения и снова пил, пока не помер.

— А вот я, пожалуй, выпью, — Рис отхлебнул прямо из кувшина; его острый кадык ходил ходуном, а руки дрожали от страха.

Элмерик обратился к Дилану как к самому толковому из мальчишек.

— Я возьму с собой немного сидра и кусок пирога. Ещё мне понадобятся плошка с мёдом, пучок тимьяна и три свечи из белого воска. А если я не вернусь к рассвету, беги к мастеру Патрику, не медля. Понял?

Дилан кивнул. Он успел поволноваться из-за восковых свечей: в деревне такими почти не пользовались, предпочитая более дешёвые жировые. Но тревога оказалась напрасной: свечи для дела украл Рис.

Элмерик сложил припасы в узелок, поднялся и на всякий случай предупредил:

— Не вздумайте ходить за мной. То, что я собираюсь сделать, — очень опасно.

Кажется, его послушались: Элмерик несколько раз оглядывался, но за ним никто не шел.

Всю дорогу Элмерик мысленно корил себя за опрометчивые обещания. Сперва ему показалось, что дело не стоит выеденного яйца. Теперь же, когда всё так сильно запуталось, отступить не позволяло самолюбие. Да и идти к строгому учителю с повинной тоже не улыбалось — клюка у мастера Патрика была тяжёлая…

Элмерик вновь направился к приметному дубу с раздвоенным стволом — туда, где в прошлый раз ощутил присутствие фейри. Торопиться было незачем: малый народец если и являлся на зов, то чаще с наступлением темноты, а значит, времени на приготовления было достаточно.

Он разложил угощение у корней дерева — мастер Патрик всегда говорил, что негоже являться к жителям волшебного леса без даров, особенно если хочешь получить что-то взамен. Затем Элмерик срезал три ореховых прута, содрал часть коры и вырезал на них колдовские знаки. Прутья он зарыл под дубом: теперь фейри не смогли бы просто схватить подарки и сбежать.

Когда начало смеркаться, Элмерик запалил в ряд три белых свечи. На пламени первой он сжёг пучок тимьяна, на второй — свежие листья плюща, сорванные у дороги, на третьей — цветки зверобоя. Эти травы малый народец особенно любил.

Почти сразу в кустах послышался шорох. Элмерик даже вздрогнул: он не ожидал, что фейри явятся на зов так быстро, но, спустя мгновение понял свою ошибку.

— Эй, я же велел за мной не ходить!

Он ожидал увидеть малыша Кея — самого младшего и любопытного из всей троицы, но не угадал: из зарослей ежевики, волоча за собой цепляющиеся зелёные побеги, вылез смущённый Дилан.

— Я это, ну, только убедиться, что всё хорошо, — он опустил глаза. — А то мало ли…

Ветви могучего дуба угрожающе заскрипели, где-то вдалеке заворчал гром, а в воздухе вдруг запахло грибами, плесенью и сырой землёй.

— Прячься! — рявкнул Элмерик. — Они близко!

Дилан не сдвинулся с места. Казалось, он оцепенел от страха. Элмерику пришлось схватить его за грудки, с силой втолкнуть обратно в кусты и самому прыгнуть следом. Проклятая ежевика в тот же миг отомстила им, впившись в кожу всеми своими колючками. Элмерик закусил губу чтобы не заорать, и на всякий случай погрозил Дилану кулаком, мол, терпи.

А у корней дуба с раздвоенным стволом уже слышались топот и шепотки, напоминающие то ли шорох листьев, то ли жужжание насекомых. Одна из свечей погасла. Дилан вздрогнул. Элмерик успокоил его кивком и приложил к губам палец. Всё шло, как надо. Вторая свеча тоже погасла в срок, осталась гореть лишь та, на которой прежде сожгли зверобой. Фейри пришли на зов.

Красные Ладошки двигались так стремительно, что в сумерках даже ученику колдуна было под силу углядеть, как мелькают тени, но не сосчитать их. Однако мёда в плошке будто бы стало меньше, сидра тоже порядком убыло, а стоило Элмерику на миг отвернуться, как маленькие лапки стащили из-под дуба последние остатки пирога.

Шёпот становился всё громче; вскоре в нем можно было разобрать отдельные слова.

Хватай. Еда. Вкусно. Руки убери. Темнеет. Солнце село. Страшно. Очень страшно… Дева-Бузина. Она придёт. Сегодня ночью. Непременно придёт. Уже близко. Торопись. Торопись. Торопись. Прячься…

Дилан пошевелился, под его ногой хрустнула сухая ветка. В траве ещё громче зажужжало и зашелестело, но сила заклятия ореховых прутьев не позволяла фейри уйти. Недовольные голоса окрепли и, судя по расширяющимся глазам бедняги Дилана, теперь он тоже слышал их шёпот.

Не пускает. Держит нас. Не уйти. Вот беда. Беда. Беда… Где же он? Где этот колдун? Пусть покажется! Пусть говорит. Что ему надо? Что?

Душа Элмерика ушла в пятки — слишком уж жуткими были эти тихие нечеловеческие голоса. Будь он один, возможно, не стал бы показываться. Просто снял бы украдкой заклятие и дал Красным Ладошкам убраться восвояси. Но перед Диланом ударить в грязь лицом было стыдно.

Элмерик выпрямился и снял с шеи оберег, делавший его невидимым для фейри.

— Я здесь! — сказал он. — Но буду говорить только со старшим из вас. Пусть он выйдет в круг света.

— Тогда и ты встань в круг, — потребовал высокий скрипучий голос. — И другие обереги сними. Чтобы без холодного железа и прочих глупостей.

Единственная горящая свеча дрогнула от порыва ветра, но не погасла. Элмерик вынул нож, не без сожаления перерезал заговорённую нить на запястье и, сунув её обрывки в карман, медленно положил нож на землю рядом с Диланом.

— Булавку из подклада тоже вынь, — проскрипел невидимый голос. — Ишь, хитрый… И не думай, что твоя охранная птичка на щеке тебя спасёт. Хоть и мощный колдун метку ставил, да нас-то всё равно больше.

Сделав всё, что было велено, Элмерик шагнул в круг света и едва не отшатнулся, увидев прямо перед собой фейри не больше двух футов ростом с лицом пятилетнего ребёнка. На подбородке росла жидкая козлиная бородёнка. На худощавом тельце фейри весьма ладно сидел новенький вязаный костюмчик из зелёной пряжи, подпоясанный побегом молодого плюща.

— Ох, и повезло же тебе, колдун, что ты сам ещё дитя. Никогда, слышишь, никогда не соглашайся на условия фейри. Заморочат. Защекочут. Загрызут. Знаешь, как это бывает? Знаешь? — фейри захихикал, обнажив ряд острых зубов.

Элмерик побледнел и, хоть давно не считал себя ребёнком, возражения благоразумно оставил при себе.

— Отчего же повезло? — дрогнувшим голосом уточнил он.

Фейри почесал острое ухо с кисточкой на самом кончике.

— А оттого, что мы не убиваем детей. Вот взрослые — то другое дело. Мерзкие. Гадкие. Грязные. Плохо пахнут. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

— Но ведь это вы убили Мэтти? — спросил Элмерик. — И ещё трое носят проклятие с отпечатком ваших ладоней. Разве это не означает, что они скоро умрут? И разве они не дети?

Фейри взглянул на свои красные ладошки, будто что-то припоминая, а потом громко икнул и запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Беда-беда-беда. Не должно так быть. Это не мы, это всё Дева-Бузина. Она заставляет. Угрожает. Бьёт. Отнимает шапки. Знаешь, как это… Ах, ничего ты не знаешь!

Он закрыл уши руками и замотал седой головой. Тут до Элмерика кое-что начало доходить и он поспешил утешить маленького собеседника.

— Я подарю вам новые шапки, если расскажешь, кто такая эта Дева-Бузина, почему она убивает людей и заставляет вас делать всякие нехорошие вещи.

— Не могу — не могу — не могу. Она услышит. Будет бить. Жечь. Бросать горячие угли под пятки-и-и… — фейри взвизгнул и, зажмурившись, закружился на месте, будто уже очутился на раскалённой жаровне.

— Как она услышит, если мы стоим в волшебном круге? — напомнил Элмерик.

Фейри остановился и медленно приоткрыл один глаз. Потом второй. Огляделся. Босой пяткой, на которой и впрямь виднелись следы ожогов, пнул из круга какой-то камешек и, понизив голос до шёпота, сказал:

— Только тс-с-с! У неё везде уши. Везде. Дева-Бузина очень злая. А прежде была доброй. Она была нашей матушкой. Оберегала. Ласкала. Защищала. Пела нам песенки. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

Элмерик кивнул и поспешил уточнить:

— Она была ведьмой? Видела вас и знала, с кем имеет дело?

— Так только глупые смертные говорят, — обиделся фейри. — А мы говорим: матушка. Из дома на окраине леса. Где розы. Много, много роз. Прежде она любила нас, но теперь не любит. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

Его извечная присказка начинала выводить Элмерика из себя, но он взял себя в руки, сделал пару глубоких вдохов и продолжил расспросы.

— Значит, ваша матушка — ведьма из дома на окраине?

Фейри сложил руки на животе и важно кивнул.

— Бабушка Мэринэн?

Его маленький собеседник покачал головой.

— Нет, это вторая матушка. Новая. Она не знает о нас. У той было другое имя. Другое. Не помню… Она велела не произносить. Забыть. Стереть. Спрятать. Теперь она Дева-Бузина. Только так, и никак иначе.

— Может быть, её звали Лилс? — Элмерик припомнил, как старуха называла пропавшую дочь.

Фейри с размаху сел на землю, дотянулся до плошки с остатками мёда, окунул туда палец с длинным и загнутым, почти как у зверя, когтем, облизал его и одобрительно крякнул.

— А с тобой можно иметь дело, мальчик-колдун. Ты смышлёный. Может, сам смекнёшь, что дальше было?

— Может, ты не можешь рассказывать об этом? — догадался Элмерик. — Какое-то заклятие мешает?

— Давно мне не встречались умные смертные. Даже странно: ведь уже почти взрослый!

Ободряемый кивками и радостными возгласами фейри, Элмерик продолжил строить догадки.

— Вы отваживали от Лилс женихов, потому что она была вашей матушкой? А потом она пропала. Решила сбежать и бросить вас, да?

— Мы не любим предателей, — фейри даже перестал вылизывать плошку. — Тех, кто нарушает слово, ничего хорошего не ждёт.

— Вы убили её? — Элмерик похолодел от ужаса. — Свою матушку?

Фейри вскочил и, исполнившись праведного негодования, замахал на него тонкими, как веточки, ручками.

— Нет-нет-нет. Мы не могли. Не посмели бы. Мы ведь любили её. Нашу матушку. Нашу сестру. Нашу плоть и кровь. Нашу отраду.

— Но ведь она мертва?

Старейшина маленького народца скорбно вздохнул.

— Ага. Мертвее мёртвого. Уже давно. Мертва. Жива. Спит. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

Элмерик, кажется, начинал понимать, как мыслят Красные Ладошки, сочетая мудрость веков с детской живостью и непосредственностью. Вот только намёки фейри казались ему туманными, а суть по-прежнему ускользала.

— Если вы не убивали Лилс, может, её избранник оказался дурным человеком?

— Ах, как же много на свете дурных людей! — воскликнул фейри. — Они близко. Рядом. Совсем рядом. Всегда тут. Но вы наивные. Глупые. Доверчивые. Даже не подозреваете. А когда спохватываетесь, уже поздно. Слишком поздно. Навеки.

— Её убил кто-то знакомый? Тот, кому она верила? — догадался Элмерик.

— Страх уродует людей. Побуждает их делать жуткие вещи. Заставляет ненавидеть тех, кого раньше любили. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

Охваченный азартом Элмерик чувствовал, что идёт по верному пути.

— Он узнал, что Лилс была ведьмой? Или даже увидел кого-то из вас?

— Очень умно, — похвалил фейри. — Тепло. Близко. Почти у цели.

— Это был кто-то из деревни? Как его звали? Её имя тебе нельзя сказать, но его-то можно?

Старейшина захлопал в ладоши.

— Она говорила: Мэдок. Мэдок Задира.

— Ты всё врёшь! — послышалось за спиной. — Не может такого быть!

Элмерик вздрогнул и обернулся: он уже успел забыть, что оставил в зарослях Дилана, а тот всё это время слушал.

— Ах, негодяй, ты был не один! — возмутился фейри и попытался было выскользнуть из круга, но Элмерик успел перехватить его за пояс. — Ты тоже не один, а с приятелями, хоть их и не видно. Не было такого уговора, чтобы одному.

Маленький собеседник перестал вырываться и обмяк. Дилан тоже шагнул в круг света. Одна свеча горела тускло, места на троих едва хватало. Дилан вытаращился, увидев фейри, но нашёл в себе силы приветствовать того поклоном.

— Он сказал, что я вру, — старейшина Красных Ладошек смешно наморщил нос, будто собрался заплакать. — Скажи ему, мальчик-колдун, что наш народ никогда не лжёт.

Дилан вопросительно глянул на Элмерика, тот кивнул, подтверждая слова фейри, а потом сам задал вопрос:

— Кто такой этот Мэдок Задира? Ты знаешь его? Можно ли призвать его к ответу? Дилан вздохнул.

— Знаю, конечно, как не знать. Помнишь, я говорил про дядьку моего? Это он и есть. Ответ держать будет уже на том свете.

— Плохо дело, — Элмерик выпустил фейри. Тот, поджав губы, принялся отряхивать помявшийся костюмчик. — Если мы не можем привести обидчика, значит, нам не разжалобить Деву-Бузину. Боюсь, тут и мастер Патрик не поможет.

Дилан решительно расправил плечи.

— Тогда я сам к ней пойду. Мать всегда говорила, что мы с дядей Мэдоком очень похожи. Глядишь, в темноте Дева-Бузина не разберёт, с кем говорит.

— Она убьёт тебя, — посулил фейри. — Заплетёт травами. Пронзит острыми ветками. Разрежет на кусочки. Ты будешь умирать долго, как бабочка в смоле. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

— Теперь-то всё одно помирать, — отмахнулся Дилан. — Не ты ли оставил на мне метку? А так, может, хоть малыш Кей будет жить. И Рис-младший. Хоть он и воришка, но безвременной смерти никто не заслуживает.

— Да что ты знаешь о безвременной смерти? — обиделся фейри. — Все там будем. Я бы сделал это быстро и без боли. Шея кр-р-рак и всё. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

— Я боли не боюсь, — Дилан храбрился, но голос его всё же дрогнул.

Элмерик восхищался его смелостью.

— Могу дать тебе свои обереги. И наколдую кое-что ещё, чтобы она точно приняла тебя за Мэдока. У тебя найдётся вещь, которая прежде принадлежала твоему дяде?

Дилан снял с головы шапку и молча протянул ему.

— Вот и отлично, — Элмерик перевёл взгляд на старейшину Красных Ладошек. — А ты скажи, где найти Деву-Бузину?

— Знамо где! У излучины. Там где растёт больше всего чёрной бузины! Вот только ничего у вас не выйдет! Не получится! Она вас на кусочки разрежет. Заморозит. Изжарит. Съёст. Дева-Бузина вас…

— Замолчи! — Элмерик задул свечу.

В тот же миг фейри подпрыгнул на месте, хлопнул в ладоши и исчез, словно его никогда и не было.

— Ты в самом деле хочешь пойти к ней? — спросил Элмерик, когда они дошли до ручья, зовущегося в народе Рябиновым. По его берегам сплошь росли молодые рябинки, и оттого бузинная излучина казалась особенно приметной.

— Не хочу, — признался Дилан, комкая в руках шапку, — но сделаю. Всё равно больше некому.

Он был настроен решительно, а то, что его пробивало дрожью, старался списать на ночной холод.

— Тогда послушай внимательно, — заговорил Элмерик. — Может, мои наставления не помогут, но вреда от них точно не будет. Фейри и впрямь не лгут: усомниться в этом означает нанести им тяжкое оскорбление. Но ты сам, когда будешь с ней говорить, постарайся не врать тоже: некоторые волшебные существа способны чуять запах лжи. Вот это возьми: пока оберег на тебе, Дева-Бузина не сможет причинить тебе зла. Она будет придумывать всякие ухищрения, чтобы заставить его снять, — не поддавайся. И ни в коем случае не показывай ей метку Красных Ладошек, иначе она сразу догадается о подлоге. И вот это возьми тоже. Надень Деве-Бузине на шею, чтобы разрушить чары и прогнать умертвие.

— Так просто? — удивился Дилан, вертя в руках латунный медальон.

— Может, и не очень просто. Если что, я буду неподалёку.

Элмерик собрался было уйти, но Дилан остановил его. Он словно тянул время, чтобы не идти к ручью.

— Почему одни мёртвые спокойно уходят в Мир-под-волной, а другие застревают здесь и докучают живым?

Элмерик пожал плечами.

— По-разному бывает. Кто-то хочет присмотреть за дорогим ему человеком. Кто-то не может оставить незаконченное дело. А кто-то жаждет отмщения. Но немногие могут остаться здесь после смерти по собственной воле. Думаю, Лилс была очень сильной ведьмой, раз ей это удалось. Она ведь и стала не призраком или бестелесным духом, а злой фейри. Обычно так не бывает…

Над водой Рябинового ручья стал сгущаться туман; тёмные кроны бузины над ним стали выглядеть ещё более зловещими. По спине Дилана пробежали мурашки, а на висках выступил липкий пот.

— Здесь так много этих деревьев… — он тяжело дышал, будто долго бежал вверх по склону. — Которое мне выбрать? Может, попробовать найти ветку, что отломил Мэтти?

Тучи разошлись, над лесом показался жёлтый серп луны. От её неровного света все тени сделались глубже и резче. В шуме ветра слышалось тихое перешёптывание. Теперь Дилану казалось, что из-под каждого куста на него кто-то выжидающе смотрит. И самое ужасное, эти страхи вполне могли оказаться правдой.

— Думаю, её раны давно затянулись, — Элмерик остановился перед зарослями: ему тоже было не по себе, — Но помнишь, твой дядя… то есть, ты — её возлюбленный! Попробуй позвать девушку по имени… И помни про оберег!

Элмерик скрылся среди лопухов, а Дилан покрепче сжал в руке медальон, отряхнул промокшие от росы штаны, пригладил волосы, будто и впрямь собрался на свидание, а потом надел шапку дяди Мэдока и шагнул вперёд, раздвигая высокие травы. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Эй? Лилс? — осторожно позвал он.

Ответом ему была тишина.

— Посмелей, — прошипел Элмерик из лопухов. — Пищит тут, как мышь…

Дилан разозлился. На себя и на друзей, наделавших страшных глупостей. На ученика колдуна, вечно поучающего и задирающего нос. На весь проклятый Чёрный лес, испокон веков даривший приют самым опасным созданиям, утаскивающим людей в холмы.

— Эй, ты здесь, Лилс? — его голос прозвучал настойчиво и уверенно. — А ну выходи, где ты прячешься?

Гнев сослужил хорошую службу: одно из деревьев пошевелилось, от ствола отделилась тень и медленно поползла в сторону Дилана. По мере приближения менялись её очертания, и вот уже древесный силуэт превратился в тонкую девичью фигуру. Кудрявая крона стала тёмными волосами, кора обернулась нарядным платьем, только глаза девушки остались нечеловеческими и страшными: закрытыми плёнкой, как у птиц, только совсем чёрными и без зрачков.

— Ну здравствуй, милый, — она протянула руку и Дилан с ужасом увидел, что ногти Девы-Бузины так остры, что легко могут разорвать живую плоть. — Долго же тебя пришлось ждать…

Дилан невольно отступил на шаг, но Лилс тут же оказалась перед ним, ещё ближе, чем прежде. Когтистые руки легли ему на плечи, но через мгновение девушка отдёрнула их, будто обжегшись.

— Зачем ты так, милый? И это глупое украшение на шее тебе совсем не к лицу. Сними его! — голос её был малость грубоват для прекрасной юной девы.

— Пусть пока останется, — Дилан собрал в кулак всю свою волю, чтобы голос звучал спокойно и властно. — Сперва мы поговорим.

— О чём ты хочешь говорить? — Лилс надула губы — алые, как свежая кровь.

При жизни она, наверное, и впрямь была очень красива, но теперь впечатление портили ужасные глаза и длинные пальцы, похожие на ветви. Только сейчас Дилан заметил, что на правой руке Девы-Бузины не хватает половинки безымянного пальца.

— Я… — в горле встал удушливый ком, и Дилану пришлось сглотнуть. — Я хотел сказать, что был не прав…

— Конечно, ты был не прав, — дева расхохоталась в голос, но глаза её остались мрачными и безжизненными. — Разве добрый человек станет топить свою возлюбленную в реке, пусть даже и узнав, что она ведьма? Но ты это сделал! Как теперь оправдаешься, Мэдок?

— Что сделано, то сделано. Какие уж тут оправдания, — Дилан нашёл в себе силы глянуть прямо в лицо злобной фейри и не опустить глаза.

— Интересно было бы послушать, — её пальцы постоянно находились в движении, они гладили по Дилана по шее, теребили верёвку, на которой висел амулет, будто искали лазейку в его защите. — Одно дело взять и столкнуть девушку с обрыва. Это ещё можно простить. Но зачем ты бросил следом свою кирку из холодного железа? Чтобы я наверняка не всплыла? Кто тебя надоумил, Мэдок? Ты же всегда был болван-болваном.

Дилан чувствовал прикосновения — будто муха ползёт по телу, только согнать её нельзя. Он понимал, что Дева-Бузина просто тянет время и будет слушать его до тех пор, пока действует защита Элмерика. Может, стоило сказать ей всё то, что девушки хотят слышать от возлюбленных: признания, мольбы о прощении, уверения в вечной любви… Но Дилан не мог. Врать настолько беззастенчиво ему претило. Очень кстати он припомнил слова маленького фейри и решил повторить их:

— Я могу лишь предположить… Страх уродует людей, Лилс. Побуждает их делать страшные вещи. Заставляет возненавидеть тех, кого они раньше любили.

Ведьма замерла. Казалось, даже ветер затих в ветвях; даже ручей замолк. Но через мгновение все звуки вернулись.

— Так ты теперь ненавидишь Лилс? — чёрные глаза Девы-Бузины вдруг наполнились слезами; даже сам голос, казалось, изменился, став более нежным и звенящим.

— Нет, — Дилан ответил честно. — Я всей душой хотел бы исправить содеянное, если это возможно.

Из глаз девушки всё-таки покатились слёзы: красные, как кровь. Спустя мгновение Дилан понял, что это сок чёрной бузины.

— Всё прошло, ничего уже не вернёшь, — она спрятала лицо у него на плече. — Может, ты и оборвал одну бренную жизнь, но не из-за тебя нас постигли другие несчастья. Стало быть, не одному тебе держать ответ. Пусть все виновные заплатят.

Голос её звучал всё тише, узкие плечи содрогались от беззвучных рыданий. Рукав рубахи Дилана весь пропитался влагой.

— Месть никого не красит, — Дилан взял её за подбородок, заставляя поднять голову. — Может, ты не раз встречала дурных людей, дорогая Лилс, но зачем тебе становиться такой, как они? Эти мальчики из деревни — они же дети! Глупые и невоспитанные, но дети. И Красные Ладошки. Разве они не желали тебе добра?

Элмерик в лопухах затаил дыхание. Он никак не ждал подобного красноречия от обычного деревенского парня. Может, затея не была такой уж дурной…

Бузинная ведьма тоже, казалось, заслушалась. Она перестала плакать и лишь кивала, чуть склонив красивую голову. А когда Дилан замолчал, чтобы перевести дух, ответила.

— Может, ты прав… Но объясни тогда, милый, почему все могут жить, как хотят, а мы — нет? Где же справедливость?

— Почему одни рождаются богатыми, а другие едва сводят концы с концами? Кто-то умирает во младенчестве, а кому-то суждено жить до глубокой старости. Одни полны здоровья, а других мучают тяжелые болезни? Значит, так суждено…

Признаться, Дилан, негодуя, и сам не раз задавался подобными вопросами. Но сейчас ему пришлось повторить увещевания своей матери. Те хоть и были мудрыми — но ему никогда не помогали.

В тёмном небе полыхнула зарница.

— Но ты убийца! — голос Лилс из нежного и звенящего вновь стал грубым и хриплым. — Хочешь сказать, что был просто рукой судьбы?

— Возможно, так, — твёрдо сказал Дилан.

Он едва помнил дядюшку Мэдока, но знал: тот хоть и растерял уважение соседей, став горьким пьяницей и игроком, но никогда, ни разу за всю свою никчёмную жизнь, не поднял руку на женщину. Может, дядька и пить-то начал после истории с ведьмой? А что, по времени сходилось…

— Может, обнимешь? — вдруг смиренно попросила Дева-Бузина, прикрыв свои страшные очи. — А я решу, простить тебя или нет. Ты ведь помнишь, что только поцелуи и объятия не могут лгать…

В сердце Элмерика вдруг закралось нехорошее предчувствие. Настроение ведьмы менялось слишком быстро, словно легкомысленный летний ветер: это было необычно. Может, она не обиженное умертвие, а нечто совсем иное? Тогда латунный медальон не подействует, а Дилану точно не поздоровится.

Бард осторожно потянулся к поясу, чтобы достать нож и подготовить парочку заклятий, но обнаружил лишь пустые ножны. Проклятый фейри Красные Ладошки! Заморочил голову там, у дуба, да так, что Элмерик забыл подобрать нож с земли. Впрочем, у него ещё оставалась волшебная флейта и музыка, который подвластны все, кто способен её услышать.

Дилан решительно привлёк к себе Деву-Бузину и легонько коснулся губами её губ. Элмерик успел немного удивиться, прежде, чем понял, что именно тот задумал. А хитрец держал латунную подвеску наготове. Как только их губы разомкнулись, Дилан ловким движением надел кулон на шею Лилс.

Та взвизгнула, вспугнув всех окрестных птиц, и схватилась за горло.

— Мэдок! Предатель! — сдавленно прошипела она. — А ведь Лилс почти поверила тебе! Но ничего….. Ты ещё поплатишься. Дважды я была мертва и дважды вернулась к жизни. Вернусь и в третий раз…

К ужасу Элмерика сбившееся дыхание ведьмы понемногу восстанавливалось. Кулон больше не душил, лишь ярко светился, будто раскалившись в кузнечном горне. Металл крупными каплями стекал вниз, прожигая плоть. Дева-Бузина морщилась и вскрикивала от боли, но рассыпаться прахом явно не собиралась. Её внешность тоже изменилась: чёрные волосы побелели, милые девичьи черты прорезали глубокие старческие морщины, пальцы покрылись узловатой корой. Резким движением она сорвала с Дилана защитный амулет и снова замахнулась.

Элмерик рывком поднялся на ноги.

— Беги! — крикнул он Дилану, но тот не сдвинулся с места: наверное, опять оцепенел от ужаса.

Тогда Элмерик приложил к губам флейту и заиграл. Ведьма успела лишь раз взмахнуть рукой, пытаясь дотянуться и выбить инструмент из его рук, но даже не задела волшебную флейту. Отсутствие когтя на безымянном пальце злой фейри спасло Элмерика. А потом уже сработало заклятие: воздух вокруг стал густым и вязким, будто прозрачный кисель. Казалось, само время замедлилось. Звуки музыки пусть не сразу, но заставили Дилана очнуться. Он вздрогнул, заорал в голос, сорвал с головы шапку и, бросив её оземь, бегом припустил в сторону деревни.

А Элмерик играл и играл, ведь флейта могла удерживать злобную фейри лишь пока музыка звучала. Охранная метка-птица на его щеке (подарок мастера Патрика) светилась алым, но ученик колдуна знал: от такой твари, как Дева-Бузина, это не поможет. Разве что продлит жизнь на пару мгновений.

На барда ненавидяще смотрели немигающие черные глаза, из которых всё ещё сочились алые капли. Изломанные ветви сплелись на голове уже не девы — Старухи-Бузины — в подобие венца, украшенного тёмными ягодами. В воздухе запахло грозой, набежавшие тучи закрыли луну, а над водой, громко крича, закружились чёрные птицы — предвестники смерти.

Прежде Элмерику всегда везло: он выбирался живым и невредимым из самых ужасных передряг но, видно, источник его удачи иссяк. Элмерик понимал: в этот раз ему не уйти. Стоит на миг остановиться, чтобы перевести дух, и тварь набросится на него и разорвёт в клочки. А значит, жить на белом свете ему оставалось всего ничего: пока звучит волшебная флейта. Старуха-Бузина даже не пыталась заговорить с ним и лишь посмеивалась. О, она прекрасно умела ждать…

Под ногами вдруг что-то зашелестело и из травы высунулся уже знакомый Элмерику фейри в зелёном костюмчике. Увидев брошенную Диланом шапку, старейшина Красных Ладошек хрюкнул от радости, но бард поспешно наступил на неё носком сапога, не давая подобрать обновку.

— Эй, ты обещал мне шапку! — обиженно напомнил фейри, почёсывая ухо. — Перестань жадничать, человек. Ты всё равно скоро умрёшь. Дева-Бузина пришла за тобой. Она рядом. Близко-близко. Вот-вот схватит.

Элмерик упрямо мотнул головой, не прекращая играть на флейте.

— О, тогда давай опять поиграем! — обрадовался фейри. — Теперь я буду угадывать, что ты хочешь сказать. Впрочем, что тут угадывать: ты хочешь жить. Тебе, как вижу, удалось задержать и ослабить ведьму, но такой безделушкой её не остановить… Глупый, глупый мальчик-чародей! Чем ты только думал? Тупица. Болван. Недоумок.

Элмерик не пытался возражать. Он чувствовал, что пальцы начинают неметь от усталости.

— Пошёл вон, маленький негодяй! — прохрипела ужасная старуха, делая ещё один шаг сквозь вязкий воздух.

— Ах, все бросили бедняжку, — зло фыркнул фейри. — Только поделом: ведь это она первая бросила всех нас. Каково получать сдачу той же монетой? Знаешь, как это бывает? Знаешь?

Элмерик навострил уши. Он понимал, что мудрый старый ребёнок не будет болтать просто так.

— Тебе известно, для чего всё было и зачем, — проскрипела Старуха-Бузина. — И ты сам согласился. Не мы нарушили уговор! Скажи спасибо, что вы остались целы. Мы даже заботились о вас, как могли.

Ещё одна капля сорвалась с оплавленного кулона и упала ей на ногу. Ведьма заскрежетала зубами.

— Разве это была ты, Бузина? — старейшина Красных Ладошек бросил вожделеющий взгляд на шапку. — Но даже если и так, нехорошо забывать свои корни: даже люди это знают. Глупое ты дерево.

Он перевёл взор на Элмерика, словно хотел убедиться, что тот точно услышал его слова.

— Мы уже не те, что прежде, — расхохоталась Бузина. — Не равняй нас ни с собой, ни с людьми, ни с другими деревьями, маленький глупый фейри. Потому что нам нет равных!

Старейшина Красных Ладошек закатил глаза. Он достал из кармана трубку и раскурил её, дожидаясь, пока утихнут отголоски смеха, а после спросил:

— Помнишь ли ты хоть что-то о тех далёких временах, когда мы вместе бегали по полю, держась за руки. Помнишь ли, как называла меня прежде?

Ответом ему был ещё один приступ безумного хриплого хохота, а Элмерик всё играл и играл на флейте, прикидывая в уме всякое.

Бузина сказала, что умирала уже дважды. Один раз её столкнул с обрыва Мэдок Задира. Но до того, как она стала приёмной дочерью Мэринэн, было что-то ещё… Откуда вообще появилась в Чернолесье милая девочка Лилс? «Наша матушка. Наша сестра. Наша плоть и кровь», кажется, так сказал этот маленький смешной фейри. Может, Лилс была одной из них? Девочкой, что должна была погибнуть, не став взрослой? Поэтому они бегали вместе в полях, держась за руки…

Если догадка была верна, то какую бы ужасающую силу не получила Бузина, она по-прежнему, как и все Красные Ладошки, должна бояться холодного железа. Жаль, что нож, всё ещё лежал у дуба! Впрочем, у Элмерика появилась надежда на спасение. Если постараться, он сможет идти и одновременно играть, а ведьма, конечно же, последует за ним. Когда они доберутся до дуба, у барда будет лишь мгновение, чтобы подобрать нож. Но этого хватит. Должно хватить.

От волнения Элмерик взял одну фальшивую ноту — и проклятая ведьма едва не вырвалась на свободу. Теперь она стояла совсем рядом, за плечом, горячо дыша ему в щеку.

— Недолго осталось, — промурлыкала Бузина. — Играй, мальчик, играй. Мы всегда любили поплясать под хорошую музыку.

Она хлопнула в ладоши и послушные её воле бузинные заросли принялись раскачиваться в такт мелодии Элмерика.

— И да, раз уж ты спросил, — ведьма обернулась к маленькому фейри. — Конечно, Лилс помнит, как тебя зовут. Но Лилс также помнит, что нельзя называть имена друзей при чужаках. Так что пускай сначала мальчик умрёт, тогда она скажет.

— Простите, что не стану дожидаться развязки, — фейри докурил, вытряхнул из трубки пепел и с невозмутимым видом спрятал её в карман. — Я ещё слишком юн для подобного рода зрелищ.

Он легонько пнул Элмерика под колено и развёл руками, будто говоря, мол, извини, но на этом всё: помог, чем мог. Элмерик убрал ногу, чтобы его маленький союзник смог забрать шапку. Фейри нахлобучил обновку, ничуть не смущаясь, что шапка великовата, цокнул языком, подмигнул и пропал.

А Элмерик осторожно сделал первый шаг по тропке, ведущей обратно к дубу. И ещё один. А потом ещё. Это было не так-то просто: идти мешали высокие травы.

— Вот мы и остались наедине, бард, — усмехнулась ведьма, дыша Элмерику в затылок. — Куда бы ты ни шёл, знай: ты не дойдёшь. Уже совсем скоро мы вырвем флейту из твоих рук и заберём твою жизнь. Но воля твоя: сражайся, пока можешь. У смелых людей, говорят, и мясо вкуснее.

Она говорила, не умолкая, запугивала Элмерика, рассказывая, что сделает с ним самим, с его друзьями, со всей деревней, а чёрные птицы, крича, летели следом. Бледная луна иногда проглядывала сквозь прорехи туч и снова пряталась, словно не хотела смотреть на творившееся внизу.

Они прошли примерно половину пути, когда Элмерик почувствовал прикосновение чего-то липкого и очень холодного к своей шее.

— Видишь, мы уже почти дотянулись, — Старуха-Бузина хихикнула. — Совсем скоро мы сможем откусить от тебя маленький кусочек.

Что означало это «мы»? Бард только сейчас понял, что ведьма ещё ни разу не сказала о себе «я». Он чувствовал, что это очень важно, но мысль ускользала.

Элмерик разнервничался и снова взял фальшивую ноту. «Вот и всё», — подумал он, перестав играть, но в этот самый миг из кустов с отчаянным криком вывалился Дилан. Что-то блеснуло в его правой руке, когда он с размаху ударил ведьму в бок. Из зарослей крапивы по другую сторону от тропы с визгом выкатился малыш Кей, держа острую косу. За его спиной маячил бледный Рис, обречённо сжимающий ухват.

— Мэдок?! — разъярённая старуха перехватила запястье Дилана, и Элмерик наконец разглядел свой нож: так вот кто его подобрал!

Рана ведьмы дымилась, но противника она держала крепко.

— Нет, ты не Мэдок. Снова обман! Мы убьём тебя.

В свободной руке ведьмы вспыхнул огненный шарик. Под ногами Дилана загорелась трава. Он бросился в сторону, но это не помогло: земля воспламенялась там, где он ступал.

Малыш Кей бросился на помощь брату, но запнулся о корень и упал. Коса отлетела в сторону. Рис, оставшийся без прикрытия, занервничал и с криком метнул в ведьму ухватом. Как ни странно, попал. Прикосновение холодного железа оставило рану на её затылке — не такую глубокую, как нож, но волосы в этом месте сгорели, явив взорам некрасивую плешь, а дыма стало ещё больше.

Бузинная ведьма завизжала и разжала пальцы. Огонёк погас. Дилан плюхнулся в траву, дуя на покрытые волдырями пятки.

Выставив перед собой руки, ведьма забормотала новое заклинание, отступая в сторону ручья.

— Прости, что задержались, — малыш Кей, совсем как взрослый, хлопнул Элмерика по плечу.

— Дилан сказал, что тут будет золото, — Рис озирался по сторонам. — Где же оно?…

Тем временем Дилан смог подняться на ноги. Кривясь от боли, он замахнулся, готовясь метнуть нож в старуху. Он действовал так уверенно, что было ясно: не промахнётся.

Тогда ведьма подставила ладони под лунный свет и будто умылась им, обратившись снова в молодую прекрасную девушку. Вернув былую красоту, она пала на колени и смиренно взмолилась:

— Пощади! Если ты убьёшь Бузину, Лилс тоже погибнет. На этот раз навсегда.

Дилан замер в нерешительности. Потом замахнулся и…

— Кхе! Постойте, постойте! — раздался знакомый скрипучий голос. На соседней коряге вновь явился старейшина Красных Ладошек в шапке дядюшки Мэдока. — Не убивайте Лилс, лучше отдайте её мне. Зачем она вам? Низачем. А мне пригодится.

— Ещё чего! — хмыкнул Дилан. — А ежели она опять вырвется и начнёт убивать людей?

— Нет уж, пусть получит своё, — поддержал брата малыш Кей. — За Мэтти.

Рис, увидев фейри, нервно икнул, но ничего не сказал. Возможно потому, что потерял дар речи.

Старейшина Красных Ладошек пошевелил кустистыми бровями, огладил рукой козлиную бородку и уточнил:

— Может, вы что-то желаете взамен? Скажем, я забираю Лилс, а вы получаете золото. Горшок золота. Или два? Много-много золота.

Глаза Риса жадно загорелись, но Дилан успел заткнуть ему рот рукой.

— Ничего нам не надо, — хмуро сказал он. — Я просто хочу, чтобы деревня была в безопасности и люди больше не умирали.

— Я сниму проклятие, — предложил фейри. — Красные метки Красных Ладошек. Вы не умрёте. Проживёте долгую-долгую жизнь. Не обещаю, что счастливую, но долгую точно. Только отдайте мне Лилс.

Дилан бросил вопросительный взгляд на Элмерика, и тот решил прийти на помощь, хотя, по правде говоря, сам не знал, как тут лучше.

— Зачем ты хочешь забрать ведьму? — спросил он у фейри. — Расскажи всё без утайки, а мы решим, как быть дальше.

— Бард, знаю, ты устал, но сыграй нам снова, — ответил старейшина Красных Ладошек. — Теперь, когда её сила ослабла, а я больше не связан заклинанием, я могу поведать вам правду. Но нужно, чтобы дорогая Лилс не убежала, пока мы будем болтать.

Элмерик кивнул и вновь поднёс флейту к губам. Он надеялся, что фейри не будет говорить очень долго, ведь ведьма смотрела прямо на него, и если бы ненавидящим взглядом можно было убивать, Элмерик, наверное, уже рассыпался бы горсткой пепла. Он не стал повторяться и заиграл другую мелодию, на время лишающую возможности двигаться, но вместо этого Дева-Бузина заснула прямо на траве, мокрой от росы, — верной предвестницы рассвета. Фейри, умиляясь, глянул на неё, а потом торопливо заговорил.

— Когда-то Лилс была человеком. Но умерла и стала одной из нас. Я лично похитил её у смерти, успел в последний миг. Мы не всегда успеваем. Ой не всегда. Но я ловкий. Быстрый. Проворный. Так Лилс стала нашей сестрой. Одной из нас. Может, лучшей из нас. Мы придумывали игры. Воровали мёд и молоко. Водили глупых людишек за нос. Гонялись за бабочками. Но моя Лилс тосковала. Она хотела вернуться назад, к людям. Не верила, что мертва. Отказывалась признавать это. Знаешь, как это бывает, знаешь?

Он смахнул слезу, надвинул шапку почти на нос и продолжил.

— Я пообещал Лилс, что найду способ вновь сделать её человеком. Она же взамен дала слово никогда не расставаться с нами, стать нам не сестрой, но матушкой. Тогда-то я и пошёл на поклон к фейри Чёрной Бузины: только она во всём лесу постигла тайны жизни и смерти. Старуха-Бузина согласилась помочь и велела привести к ней Лилс следующей же ночью. А за помощь попросила сущий пустяк и не сущий пустяк. Первое дело — убить мужа одной женщины из деревни — было простым. Я наслал на него болотную лихорадку! Ха! А вот второе дело — жуткое, тяжёлое. Не по нраву это было Красным Ладошкам. Но мне пришлось убить маленькую девочку, оставив на ней метку: её тело было нужно, чтобы оживить Лилс. Госпожа Бузина и наша дорогая подруга расстались довольные друг другом. «Она даст мне новую плоть и кровь», — сказала тогда Лилс, но отказалась поведать, что потребовала взамен благодетельница.

— А потом оказалось, что их стало две? — догадался Элмерик. — В одном теле? Фейри кивнул:

— Всё так. Фейри Бузины надоело быть деревом, она тоже хотела почувствовать вкус человеческой жизни. Мне запрещено было даже упоминать об этом, хоть я и видел, когда в этом теле просыпается моя Лилс, а когда приходит жестокая Дева-Бузина. Лилс разделила с ней жизнь. Я устроил их в дом к женщине, чей муж подхватил лихорадку от моих рук. Женщина полюбила Лилс и вырастила её, как родную дочь. Шли годы — и Бузина, что сперва часто спала, стала хотеть всё больше и больше времени для себя. Мы почти не видели нашу Лилс…

— А дядюшка Мэдок, что с ним? — хрипло спросил Дилан.

— О, это грустная история, — фейри вздохнул. — Они с Лилс действительно полюбили друг друга. Но эти чувства были обречены. Мы не хотели его. Не любили. Не звали. Он пытался украсть нашу матушку, принадлежащую только нам. Тогда я снова вступил в союз с Бузиной. Старый, старый глупец! «Нужно лишь сбить масло вместе с сон-травой, а потом смазать нам виски», — так посоветовала Старуха, — «Только смотрите, чтобы это была именно Лилс». Так мы и сделали. Моя Лилс заснула… о печаль! И спала до сегодняшнего дня, пока не услышала голос, как ей показалось, Мэдока… А теперь — из-за тебя, бард — она снова спит!

Маленький фейри заломил руки и бросил на Элмерика такой гневный взгляд, что тому стало весьма неловко. Но снимать сонное заклятие он пока не торопился.

— Ты хочешь забрать Лилс и убить Бузину? — уточнил он.

— Да и нет, — фейри с нежностью поглядел на спящую ведьму. — Зачем её убивать? Она же дерево. Пусть растёт. И спит. Не просыпается. Станет хорошим деревом. Обычным. С корой и листьями. Знаешь, как это бывает? Знаешь?

— А она н-не проснётся опять? — подал голос малыш Кей.

— За это я головой ручаюсь, — старейшина Красных Ладошек важно кивнул. — Меня не так-то просто облапошить, знаешь ли! Никому это не удавалось больше одного раза. Просто разрешите мне забрать Лилс — и вы никогда больше не увидите нас. И вдобавок останетесь живы. По-моему, отличная сделка. Что скажете?

Дилан снова посмотрел на Элмерика, словно силясь прочитать ответ в глазах человека более сведущего в колдовских делах, чем он сам. Тот кивнул.

— Ладно, думаю, так будет справедливо.

— Тогда забирай её, — выдохнул Дилан и, опомнившись, вернул Элмерику нож, предварительно вытерев лезвие о штанину. — И не забудь снять метки, ты обещал.

Так и не обретший дар речи Рис сделал неопределённый жест и шлёпнул губами, как рыба. Он уже успел подобрать ухват и теперь крепко прижимал его к груди, наверняка уверившись, что тот волшебный.

Никто не ожидал, что возражать вдруг начнёт малыш Кей.

— Нет, так не пойдёт! Я слыхал, у фейри принято, чтобы услуга за услугу, и всё равноценно. Так что мы тебе — твою Лиле, а ты верни нам Мэтти.

Фейри поднялся на цыпочки и потрепал угрюмого мальчишку по волосам.

— Мэтти не сможет вернуться, прости. Он стал одним из нас. А ты видел, что получается, если умершего вернуть к жизни, — он кивнул на спящую Лилс-Бузину. — Разве ты хочешь для Мэтти подобной участи?

— Нет, — малыш Кей, казалось, впервые не рыдал от переполняющих его чувств и лишь сжимал кулаки. — Он не должен был умереть! Может, ещё можно что-то придумать?

— Мы не хотели его убивать, он ведь ещё ребёнок. Но Дева-Бузина желала отомстить за отрезанный палец, — старейшина Красных Ладошек пожал плечами. — Мы его убили, но в тот же миг спасли. Успели. Вытащили за миг до смерти. Сделали одним из нас. Больше ничего мы не могли сделать.

— А можно нам увидеться? — попросил малыш Кей. — Я хочу видеть фейри. Тебя, Мэтти, других… Сделай, чтобы я это мог, а потом забирай свою Лиле!

— Как скажешь, — старичок с детским лицом поманил Кея к себе, а потом без предупреждения плюнул ему в глаза: сперва в один, а потом во второй.

— Э-эй?! — возмутился тот, а потом его детское лицо просияло. — Ух ты, сколько вас тут, оказывается!!! А где же Мэтти?

— Он пока не появляется на людях, — пояснил старейшина. — Не привык.

Дилану стало не по себе. Все эти фейри, ведьмы, внезапно не-совсем-живой-но-всё-же-живой друг, злая бузина, чары и холодное железо, грустная история дядюшки Мэдока — это было… немного слишком. И почти сводило с ума.

— Я хочу домой, — сказал он.

— Это легко устроить, — кивнул фейри. — Не как часть сделки, а как жест доброй воли.

И тут к Рису вернулся дар речи.

— Хочу горшок с золотом! — заявил он. — Много-много золота!

Красные Ладошки, собравшиеся на поляне гурьбой, уже не таясь, рассмеялись, а старейшина, хитро щурясь, явил из воздуха вожделенный горшок.

— Ладно, вот тебе подарочек, — он обернулся к Элмерику. — Может, ты тоже чего-то хочешь, дружок?

Бард мотнул рыжей головой.

— Нет, сделка свершилась, и менять условия ни к чему. Разве что пусть твой прыткий приятель, что спрятал мою флейту под лопухом, вернёт её туда, откуда взял.

— Глазастый, — с уважением произнёс старейшина. — Одобряю. Ты далеко пойдёшь, мальчик-колдун. Особенно если постараешься не становиться взрослым как можно дольше. Не расти. Будь собой. Знаешь, как это бывает, знаешь? Ну, прощай!

Он засунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Все Красные Ладошки вмиг исчезли, тело спящей Лилс пропало вместе с ними.

Деревенских ребят тоже не было видно: похоже, старейшина решил отправить домой не одного Дилана, а троих разом.

Элмерик убрал нож в ножны, умылся бодрящей росой нового дня и зашагал вдоль ручья — напрямик к мельнице. Его наверняка уже обыскались. Впрочем, была надежда, что мастер Патрик не станет ругать ученика за долгую отлучку, когда услышит эту удивительную историю. И яблочный джем от госпожи Мэринэн наверняка немного задобрит сурового старика…

Но вот чего Элмерик никак не мог предугадать, так это утреннего переполоха в трактире, о котором потом ещё две луны кряду судачили во всех окрестных селениях. Виновником шумихи стал взбешённый Рис, когда обнаружил, что с первым лучом солнца золотые монеты в его горшке превратились в сухие дубовые листья.

Глава вторая Леди-шиповник, её верный рыцарь и тени слуа ши

Прошли те времена, когда в Чернолесье сторонились учеников колдуна. Теперь только появишься, как начинается: помоги там, помоги сям… Но Элмерик не жаловался. Ему было даже приятно: если просят — доверяют.

Вот и в этот раз плотник Итан отвёл Элмерика в сторонку от телеги, пока его подруга Келликейт пересчитывала мешки с зерном, и зашептал:

— Слухай, Рыжий, дело есть. Ты ж, грят, чародей и бард?

— Я ещё учусь, — начал было Элмерик, но увидел, как в глазах Итана гаснет надежда, уступая место страху, и быстро поправился. — В общем, да. А что надо?

— Ты можешь потолковать с фейри? — плотник мял в руках шапку.

— Смотря о чём. Не томи уже, рассказывай всё, как есть, — Элмерик махнул Келликейт, мол, тоже подходи, послушай. Это не понравилось Итану.

— А эта пигалица нам зачем?

— Эй, она вообще-то тоже ученица мастера Патрика! — вспылил Элмерик. — Может, побольше меня понимает в чародействе. И уж точно побольше твоего!

Плотник от такого напора смутился и забормотал, выкручивая свою шапку чуть ли не в жгут.

— Да эта… того… я никого обидеть не хотел. Просто… ну этаво… неловко как-то при девице. Не всё ж рассказать можно.

Бард вздохнул. По его мнению, Келликейт можно было доверить всё, что угодно. Она редко смущалась, не злословила, не осуждала и вообще была из тех девчонок, которые воспринимаются как «свой парень», но человеку со стороны это так просто в голову не вложишь. Зато у него нашлось объяснение получше.

— Дядь, она не обычная девица, а сама наполовину фейри. Уши острые под платком прячет, чтобы деревенские не пугались лишний раз.

Тут плотник впервые глянул на Келликейт — нет, не с уважением — со страхом. Аж шею в плечи втянул и невнятно пробурчал в пшеничные усы:

— Ну ежели так, то, оно, конечно… м-да… — но уже через миг он взял себя в руки и, прочистив горло, предложил. — А пойдёмте в таверну. Угощу вас элем, всё расскажу. Элмерик, конечно, согласился. Кто же от такого отказывается?

Сегодняшний день выдался погожим, даже жарким, а в таверне, за толстыми стенами да под соломенной крышей, было почти прохладно. Самое время отдохнуть и пообедать.

Итан сел, хлопнул широкой ладонью по столешнице (к нему сразу подбежал мальчишка) и обстоятельно сделал заказ. В первую очередь, конечно, эля. А ещё — хлеба с травами, тушеной капусты и даже немного вяленого мяса. В общем, плотник в Чернолесье явно не бедствовал.

— Видал, какие столы и лавки крепкие? — он снова хлопнул ладонью. — Моя работа!

И пока Элмерик восхищенно цокал языком, Итан пригубил эль, утёр пену с усов и вздохнул.

— Только энто всё в прошлом. Сейчас-то мои дела пошли наперекосяк. А всё из-за фейри…

— Дай, угадаю: ты их разгневал, — Келликейт подпёрла подбородок обеими руками.

Ну да, она никогда за словом в карман не лезла. Элмерику порой приходилось за неё краснеть. Ладно бы ещё спросила… но нет, слова прозвучали утвердительно, даже с нажимом. Стоит ли удивляться, что плотник начал оправдываться.

— Я не делал ничего дурного! А она взъелась на меня ни за что, ни про что! Такое тоже случалось. Не все младшие ши Чёрного леса относились к людям дружелюбно, некоторые вредили просто в силу пакостного характера. Может, статься, Итан нарвался на болотных бесов? Этим только дай волю — изведут человека. Или яблоневые девы — всем хороши красавицы, только порой пьют человеческую кровь. Поэтому бард счёл за должное уточнить:

— Да кто «она»-то?

Ответ поразил его до глубины души.

— Льиса, фея Рябинового ручья, — плотник шмыгнул носом, как мальчишка. — Я теперь, понимаешь, ни вброд, ни по мосту, ни верхом, ни на телеге — никак. Работёнку подкинули аж в самом Задолье, а как я туда попаду, если всякий раз в воду падаю и на тот берег ни-ни, — сразу захлёбываться начинаю. Эх, плакали мои денежки…

Сам Элмерик Льису никогда не встречал, но многое о ней слышал от мастера Патрика. Старый мельник-колдун уж на что не любил младших ши, а эту ласково называл Рябинкой и говорил, что увидеть её не так-то просто: мол, прячется от людей. Только если прислушаешься, как ручей звенит, огибая камни, можно услышать тихое пение Льисы. Элмерик пытался, но без толку: то мельничное колесо грохочет, то птицы кричат… На зиму Льиса, как и прочие водные духи, ложилась спать, а по весне, бывало, шалила: разливала воды по полям, подтапливала низины. Ну так оно и понятно: Рябиновый ручей только в народе ручьём прозывается, а на королевской карте означен как небольшая, но всё-таки река.

— … и опять ухнул в воду! Такие дела.

Элмерик только сейчас понял, что пропустил часть рассказа мимо ушей. Оставалось надеяться, что Келликейт слушала.

— Очень странно, — девушка поджала губы.

Элмерик хорошо знал этот недоверчивый взгляд: теперь плотник так просто не отделается, Келликейт из него всё вытянет. А та уже засыпала Итана вопросами.

— А дары приносить пробовал? А лодочку по воде пустить? Ей это нравится. Кстати, а откуда тебе известно, что фейри ручья зовут именно Льиса? Вы все-таки встречались?

— Н-нет, что ты! — плотник отчаянно затряс лохматой головой. — Я к бабке Шеллиди на поклон ходил, починил ей лавки, подновил плетень, а она взамен задала три вопроса фейри. И та изволила ответить. Мол, да, знает меня, но не таит никакой личной обиды. И даже то, что я русло ручья от своего огорода отвёл, ущерба ей не нанесло.

— Погоди, что ты сделал? — ахнула Келликейт.

— Р-русло отвёл.

— С этого и надо было начинать!

— Но бабка Шеллиди сказала…

— Да что понимает твоя бабка! — тёмные глаза Келликейт метали молнии, и Элмерику пришлось вмешаться. Положив ей руку на плечо, он шепнул:

— Знаю я эту бабку. И мастер Патрик её знает. Она правда ведьма, так что запросто могла задать вопросы Льисе и получить ответы. И уж точно не стала бы врать.

— А может, вы сами у неё спросите? — Итан смотрел на них, как пёс, выпрашивающий лакомство.

— У бабки? — не понял Элмерик.

— Да нет же, у фейри. Шеллиди-то, может, глухая и не разобрала чегось?

— А зачем тебе русло править понадобилось, умник? — фыркнула Келликейт.

— Да я совсем чуть-чуть подкопал, чтобы в половодье огород не затапливало. Между прочим, Томми, что на другом краю деревни живёт, тоже так делал — и ничего. Ходит себе через мост, как миленький! Ему, значит, можно, а мне нельзя? — плотник аж покраснел от возмущения.

Ничего не поделаешь — придётся выкликать фейри из воды. Элмерик вытащил из чехла серебряную флейту, подарок прабабки Марджери, и пробежался пальцами по отверстиям, пробуя звук.

Келликейт сразу поняла, что он задумал, и решительно встала.

— Идём, сыграем ей песенку. Только поскорее, а то нам бы ещё на мельницу засветло поспеть.

— Вот же твою бесовскую матушку трижды об забор! — первое, что Итан сделал на берегу, это поскользнулся и щлёпнулся в воду. Причём, не куда-нибудь, а прямо на острые камешки. — Всю задницу отбил! Вы слышали? Слышали?! Я же говорил!

В журчании воды Элмерику и впрямь почудился тихий смех, но он не был до конца уверен, что это не плод его буйного бардовского воображения. Впрочем, Келликейт тоже нахмурилась и рявкнула на плотника.

— Вылезай, умник. И держись от воды подальше, пока мы всё не выясним.

— Будет ещё девчонка мной командовать! Пусть даже и ушастая, — проворчал Итан.

Игнорируя протянутую руку Элмерика, он сам выбрался из воды и принялся выжимать намокшую рубаху.

Элмерик хотел снова вступиться за подругу, но вовремя одумался: та и сама умела дать отпор, а вот на попытки вступиться могла здорово обидеться. Да и было бы от кого защищать! Подумаешь, мужик деревенский, необразованный… какой с него спрос?

Поэтому он сделал то, что с самого начала собирался: поднёс к губам флейту. Все младшие ши были неравнодушны к музыке и неизменно прислушивались, когда он от души играл в саду или на лесной поляне, устроившись под деревом. Прежде Элмерик и не подозревал, что у него столько благодарных слушателей, — пока не научился их видеть.

Вот и Льису тоже привлекли мелодии, идущие из глубины сердца. Элмерик, прикрыв один глаз (это был особенный приём, которому он научился совсем недавно), почти сразу разглядел бледную девушку под мостом. Её фигурка казалась прозрачной, будто сотканной из воды, длинные пепельные волосы украшали кувшинки. Не переставая играть, он сделал Келликейт знак бровями, мол, фейри пришла, но девушка его гримас не поняла.

— Эй! Льиса здесь! — пришлось отнять от губ флейту. Конечно, стеснительная ши тут же спряталась, а Итан завертел башкой.

— Где?!

— Уже нигде, — с досадой огрызнулся бард. — Я могу либо играть, либо разговаривать. А вы уж сделайте что-нибудь сами.

— Ой, прости, заслушалась, — спохватилась Келликейт. — Играй, в этот раз я не оплошаю.

И всё повторилось: Льиса выглянула на чарующие звуки музыки, вплетающейся в звон ручья, и даже начала тихонечко подпевать. Элмерик был так счастлив наконец-то услышать её голос, что даже пожалел, когда Келликейт заговорила.

— Льиса, я знаю, что ты здесь. Не прячься, выйди. Я хочу лишь поговорить, как сестра с сестрой. Во мне течёт кровь младших ши и я не желаю тебе зла.

— Я знаю, кто ты, — фейри подплыла ближе, и Элмерик поразился, увидев, что у нее вместо ног — рыбий хвост. — Я знаю всё, что приносит вода. Всё, что было сказано на берегу. Всё, что было спето. Всё, что было выплакано и сделало мою воду солонее. О чём ты хочешь потолковать, леди Алого Шиповника?

— Уж точно не о себе…

Элмерик заметил, как Келликейт вздрогнула, когда фейри напомнила ей старое прозвище, а вместе с ним и прошлое, которое хотелось забыть. А плотник ещё и подлил масла в огонь.

— Леди?… простите, мэм. Я не понятия не имел, что вы из благородных. Впредь буду почтительнее.

— Заткнись! — перебила его девушка с яростью, совершенно не подобающей благородным девицам.

Льиса рассмеялась; её смех был похож на журчание воды по камням.

— Твоя человеческая половина слишком сильна, сестрица. Боюсь, нам будет нелегко понять друг друга.

— И всё же я попытаюсь, потому что уже пообещала, что помогу этому остолопу, — процедила Келликейт, злобно зыркнув на съёжившегося Итана. — Скажи, подруга, за что ты преследуешь этого человека?

— Я могу ответить лишь на три твоих вопроса, — Льиса, погрустнев, поправила в волосах кувшинку. — Таков мой гейс. Эх, я-то думала, ты и впрямь поболтать хочешь,

— Я бы с удовольствием! — улыбнулась Келликейт, шагая вперёд. Студёные воды ручья коснулись её ног, но она не взвизгнула и даже не поморщилась. — Прости за настойчивость, мне привычно думать о деле в первую очередь, и только потом о радости.

— Беседа со мной доставляет тебе радость? — фейри хлопнула в ладоши и во все стороны полетели подсвеченные солнцем брызги. — Тогда ты не должна ничего спрашивать. Ведь после того, как я отвечу, я больше не смогу разговаривать с тобой. Как бы я ни пыталась, ты будешь слышать журчание ручья и только.

Келликейт вздохнула:

— Тогда я бы предпочла не задавать вопросов.

— Так не задавай.

— Но я же обещала!

— Тогда задай.

Элмерику стало жаль Келликейт. Девушка была очень скрытной, о её прошлом он кое-что знал, поэтому счёл за должное вмешаться.

— Давай лучше я спрошу.

— И навсегда лишишь себя возможности слышать Рябинку, о которой мастер Патрик нам все уши прожужжал? — криво усмехнулась Келликейт.

— Уж лучше я, чем ты. Думаю, тебе очень не хватает дружбы с кем-то из народа твоей матери.

— Моя мать не была духом вод.

— Но она была из младших ши. В общем, ты понимаешь, что я имел в виду. Не зря же Льиса сказала, что твоя человеческая половина слишком сильна.

— Это потому, что я выросла среди людей, и в этом нет ничего плохого, — Келликейт по привычке защищалась даже, когда на неё не нападали.

— Никто и не говорит, что это плохо! — Элмерик закатил глаза. — Но не пора ли отдать дань и второй половине?

— Пф! Я ничего не должна матери, которая бросила меня в корзинке, как паршивого котёнка!

— Не матери. Себе, — Элмерик очень не любил ссориться, но в некоторых случаях становился настолько упрямым, что сам удивлялся.

— Мне очень жаль, что вы ссоритесь из-за меня, — скорбно прожурчала Льиса, опустив голубые, как весеннее небо, глаза.

— Мы не ссоримся, а спорим. Это не одно и то же, — смутился Элмерик. — Слушайте, у меня есть мысль! А пусть плотник сам спросит.

— Я не стану с ним разговаривать, — фейри покачала головой.

— Из-за обиды?

Элмерик сообразил, что задал вопрос лишь в тот момент, когда получил на него ответ.

— Нет, всего лишь ещё один гейс. Лично меня этот смертный ничем не обидел. Впрочем, я уже говорила об этом старой женщине, что приходила от его имени. И прости, бард, но теперь тебе придётся спросить меня ещё дважды, а потом мы распрощаемся навсегда. Надеюсь, ты хотя бы иногда будешь приходить к реке, чтобы поиграть на флейте?

Элмерик сперва ахнул, а потом махнул рукой. А чего он хотел? Рябинка хоть и не кровожадное зубастое чудище, но всё равно из младших ши, а те, как известно, хитры и умеют добиваться, чего хотят. Тем более, он сам благородно предложил, а Льиса решила воспользоваться его предложением, пока никто не передумал… Зато она теперь сможет дружить с Келликейт. А на долю Элмерика ещё достанется чудес — разве мало их на свете?

Теперь главное было не прогадать с оставшимися вопросами. Элмерик почесал в затылке — так ему лучше думалось.

— Ты говоришь, что не обижена на Итана, но всё равно не даёшь ему пересечь твои воды. Быть может, он обидел кого-то ещё?

— Так всё и было, — кивнула Льиса. — Только не вздумайте меня винить! Нет ничего зазорного в том, чтобы защищать друзей и даже мстить за них.

— И в мыслях не было! — Элмерик прижал руку к сердцу. — В этом люди и младшие ши похожи. Мы тоже вступаемся за близких.

Льиса одарила его благодарной улыбкой. Она и впрямь была милой и такой светлой, что Элмерику было ужасно жаль прощаться, едва познакомившись.

— А можно задать третий вопрос позже? — сорвалось с губ. В следующий момент он понял, что сглупил.

— Нет. Потому что ты уже задал его, бард… — она говорила что-то ещё, но Элмерик уже не понимал ни слова: всё слилось, забурлило и стало водой.

— Келликейт, передай ей, что я был рад знакомству, — глаза сами собой вдруг стали влажными, и он закусил губу. — И что обязательно буду приходить к ручью и играть для неё.

— Она тебя прекрасно слышит, — девушка пожала плечами. — И говорит, что ты дурак. Потратил третий вопрос почём зря.

Льиса же, плеснув рыбьим хвостом, скрылась под водой. Элмерик только моргнуть успел, а её уже и след простыл.

— Что теперь будем делать? — по голосу было слышно, что Келликейт злится.

— Ну, кое-что мы узнали. Наш плотник всё-таки обидел кого-то из фейри.

— Но я ничего не делал! — Итан вскочил на ноги.

Ну, начинается. Элмерик раздражённо отмахнулся:

— Это мы уже слышали. Пойдёмте лучше оглядимся на месте. Может, станет понятнее. Веди нас на свой огород.

Как и подозревал Элмерик, «новое русло» — это было очень громко сказано. Рябиновый ручей продолжал спокойно течь, Итан лишь прокопал отводную канавку, даже не очень широкую. Взрослый человек такую запросто мог перепрыгнуть. Да и глубина была небольшая, где-то до середины бедра. Так что Льисе было совершенно не на что гневаться. И всё-таки кого-то из фейри это обидело…

Элмерик решительно ничего не понимал. Может статься, они вообще не там ищут, а преступление плотника против волшебного народца никак не связано с ручьём? Он даже попытался снова порасспрашивать Итана, но тот только моргал и талдычил своё «я ничего не делал».

А вот Келликейт как-то неожиданно притихла, присев на камушек. Элмерик даже не сразу заметил, что она не отвечает, унесясь мыслями куда-то далеко-далеко. А потом хотел было возмутиться, но вовремя одумался и прикусил язык. Потому что девушка смотрела на два куста шиповника, росших на разных берегах канавы. Один из них был с белыми цветами, а другой — с алыми. Ох, бедная Келликейт: прошлое словно нарочно преследовало её.

Элмерик, вздохнув, положил руку на плечо подруги, и та вздрогнула. А, встретившись с его обеспокоенным взглядом, буркнула:

— Я в порядке.

Элмерик покачал головой.

— Не уверен. Но можешь не бояться, я никогда не скажу тебе «не грусти», потому что помню, что шиповник значил для тебя. И для твоей сестры.

— Обычно я стараюсь не думать о ней, — нахмурилась Келликейт. — Она умерла. Кустов шиповника, которые мы посадили вместе, больше нет. И вроде кажется, что всё отболело, отгорело и прошло. Но порой даже старые шрамы ноют на погоду.

Признаться, Элмерик восхищался её стойкостью. С момента смерти сестры Келликейт прошло, может, чуть больше года. Вряд ли это можно было считать «старыми шрамами».

— Смотри, птички! — девушка указала на пару лазоревок. Видимо, решила сменить тему, потому что ничего необычного в птицах не было. Такие и в деревнях живут, и над мельницей стайками летают. Элмерик по осени их даже подкармливал.

— Ага, милые, — он улыбнулся.

— Я не об этом, — поморщилась Келликейт. — Уже некоторое время за ними наблюдаю. Смотри: они всё время прилетают на берег в одно и то же место, приносят в клюве камушек, кидают его в воду, а потом летят за следующим.

— Я тоже заметил эту странность, — поддакнул Итан. — Уж и гонял их, а ни в какую. Всё равно летают и носют. Раньше-то я камни со дна выгребал, а теперь Льиса не даёт… эх, и ладно бы ещё бобры, те вечно плотины строят. А тут — смешно сказать — птицы.

— И ты молчал? — напустился на него Элмерик.

В ответ конечно, получил «а чаво такова?» и скрипнул зубами. Итан то ли притворялся недалёким, чтобы чародеи не заругали, то ли и впрямь был не семи пядей во лбу.

Но птички явно что-то знали. И дело было всё-таки в канаве. На всякий случай бард решил осмотреться ещё раз, только теперь уже поглядеть на птичью запруду Истинным зрением. Он прикрыл один глаз, сосредоточился… ничего. Обычные лазоревки, обычные камни. Даже обидно стало.

Он вздохнул, покачал головой, скользнул взглядом по алым цветкам росшего на берегу шиповника — и ахнул. Рядом с кустом стоял тот, кого простым человеческим взглядом не увидишь: рыцарь в алых латах и при мече. На вид — ровесник самого Элмерика, тоже, между прочим, рыжий и кудрявый. Только ещё и остроухий. Глаза незнакомого фейри были оранжевыми, как недозрелые ягоды шиповника, на плече росла веточка с зубчатыми листьями, а открытые до локтя руки без наручей покрывали острые тонкие шипы. Выглядело очень опасно!

Пока Элмерик размышлял, как бы так отвести Келликейт в сторону и рассказать про шипастого, чтобы тот ничего не заподозрил, фейри поймал взгляд Элмерика и подмигнул. А потом вложил небольшой камешек в клюв подлетевшей лазоревки. Так вот кто подослал птичек-строителей!

— Кто ты такой и что здесь делаешь? — выпалил Элмерик, от волнения позабыв о вежливости. Опомнившись, он запоздало поклонился, и только тогда фейри соизволил ответить.

— Я — Руад, ещё меня называют Рыцарем Алого Шиповника. И мне странен твой вопрос. Что я здесь делаю? Живу. Как и все.

Начав говорить, он проявился, Келликейт от неожиданности ахнула, а Итан и вовсе попятился, запричитав:

— Ой, божечки! Я его видел! Видел!!! Он хотел убить меня!!!

Элмерик выхватил флейту, которая могла играть не только прекрасную музыку, но и быть оружием в умелых руках барда.

— Это правда? — нахмурился он.

Руад в ответ выпустил из плеча ещё несколько колючих побегов и положил руку на рукоять клинка, но первым нападать не спешил.

— И да, и нет. Я хотел припугнуть негодяя. И сделал это не наяву, а во сне. Но этот смертный такой дурак, что даже не понял, о чём я толкую.

Итан собрался было броситься наутёк, но Келликейт, схватив плотника за рукав, прошипела:

— Даже не думай удрать, прокляну! — и тот остался. Только заныл в голос:

— Богами молю, отпустите! Ничего не знаю, ничего не ведаю! Уеду из Чернолесья на веки вечные, забирайте дом, огород! Всё забирайте!

— Сдался мне твой огород, — поморщился Руад. — Натворил дел, а теперь — «уеду»? Вот же подлая человечья душонка!

— Полегче! — нахмурился Элмерик. — Все люди разные, как и младшие ши. Есть подлые, а есть благородные. Давайте сперва во всём разберёмся. От Итана, конечно, толку нет…

— Я вспомнил! — вдруг перебил плотник, дрожа, как осиновый лист. — Я правда видел этого парня во сне. Он угрожал, мол, убью. И ещё говорил: копай, мол, овин. Я думал — может, на клад указывает? Перекопал весь овин, потом сенник — ничего. Даже в свинарнике рыл!

Руад горько рассмеялся.

— Мало того, что глупец, так ещё и глухой. Я говорил: выкопай Гвин.

— А кто такая Гвин? — любопытная Келликейт подалась вперёд.

— Леди Белого Шиповника, — фейри указал на другой берег. — Дама моего сердца, с которой это негодяй посмел разлучить нас.

— Проточная вода! — Элмерика вдруг осенило. — Большинство младших ши не может пересечь Рябиновый ручей ни по мосту, ни вброд. И Льиса пыталась намекнуть! Как же я сразу не догадался!

Белый куст шиповника зашелестел листьями на своём островке — и это в безветренную погоду.

— Так она оказалась заперта? Бедняжка, — всплеснула руками Келликейт.

— Я ничего не знал, — повинился плотник, шмыгнув носом. — Эх, надо было сразу на мельницу идти, а не с бабкой Шеллиди договариваться. Да чёт боязно было… говорят, у мельника рога на макухе растут, а он их шапочкой прикрывает, потому что бес.

— Сам ты бес! — обиделся Элмерик. — Мастер Патрик такой же человек, как я или ты, только в сотню раз умнее. Ладно, что сделано, то сделано. Значит, надо просто пересадить куст белого шиповника с одного берега на другой, и дело с концом. Влюблённые воссоединятся, Льиса перестанет злиться. Итан, неси лопату!

— Теперь всё не так просто, — покачал головой Рыцарь Шиповника, заправляя длинную рыжую прядь за ухо. — Гвин слишком долго пробыла в заточении на маленьком клочке земли, без надежды, без любви. Боюсь, она… больна.

Час от часу не легче!

— Что значит «больна»? Фейри разве болеют?

Элмерик подозревал, что ничего хорошего их не ждёт. Так и вышло. Рыцарь, отведя глаза, пробормотал:

— Её шипы… теперь они могут принести боль и смерть добрым жителям Чернолесья.

— Но ты всё равно строил для неё мостик из камней?

— Не по чести было бы бросить леди в беде и заточении! — вскинулся Руад. — Я думал так: главное — избавить мою Гвин от одиночества. А там — вместе справимся с напастью. Но, как честный ши, и как рыцарь, я не мог не предупредить вас, что моя прекрасная дама сменила милое обличье…

— Перерождается, — шепнула Келликейт. Элмерик кивнул.

Он тоже знал эту легенду. Младшие ши — очень свободолюбивые создания. И если кого-то из них запереть, то пройдёт месяц, может, два, в самом лучшем случае — полгода, и узник перестанет быть миролюбивым, даже если прежде был незабудковой феечкой. Он начисто забудет прошлое и станет одним из слуа ши, которые известны как самые кровожадные и безжалостные существа на свете.

— Если изменения уже начались, вряд ли что-то можно сделать, — Элмерик говорил тихо, но Руад всё равно услышал и, растопырив шипы, зашипел, как кот.

— Я не позволю вам срубить Гвин! Если она умрёт, то и мне жить незачем! — он выдвинул меч из ножен на пару дюймов.

— А если станет слуа?

— Тогда я последую за ней, — не дрогнул рыцарь.

— Отличный план, ничего не скажешь, — Элмерик не на шутку разозлился. — А нам что прикажешь делать в таком случае? Как защищать деревню?

— Глупо было говорить вам о болезни Гвин, — Руад свернул глазами. — Я допустил ошибку, доверившись смертным.

— Эй-эй, я вообще-то не смертная, а наполовину фейри, — Келликейт резко поднялась, оправляя юбки. — И обещаю тебе, брат: мы сделаем всё, чтобы спасти твою Гвин. Однажды моя сестра, которую тоже называли Леди Белого Шиповника, «заболела», как ты выражаешься. Её недуг проявился завистью и ревностью, она наделала много глупостей. А я не смогла её спасти. Может, если мы поможем Гвин, я смогу простить себя…

— Я чувствую твою боль, — фейри шагнул к Келликейт и взял её ладони в свои, шипы втянулись, не ранив девушку. — Помоги мне, а я помогу тебе. Но если ничего не выйдет, если мы с Гвин переродимся, — обещай, что убьёшь нас обоих. Ты сильна духом и сможешь это сделать. У тебя есть нож из холодного железа?

Келликейт кивнула.

— Да. Я обещаю.

— Благодарю тебя, — Руад улыбнулся, но взгляд его был печален. — Теперь осталось дождаться ночи. Днём Гвин давно не появляется, ей стал противен белый свет. И скажите этому глупому человеку: пускай идёт домой и после наступления темноты даже нос на улицу не высовывает, если не хочет, чтобы его разорвали в клочки.

Итана не пришлось упрашивать — он рванул в дом, как заяц, преследуемый волком, только пятки засверкали.

Руад подобрал упавший с ноги плотника деревянный башмак, приладил парус из листка и пустил по воде. Сказал, мол, на удачу.

Потом до самого наступления темноты Элмерик, сняв сапоги и засучив рукава, строил насыпь. Руад и хотел бы помочь, но не мог даже войти в проточную воду, поэтому продолжал совать лазоревкам камешки. Не то, чтобы от этого был толк, но фейри хотя бы чувствовал себя при деле.

После заката ощутимо похолодало; Элмерик тут же пожалел, что ещё утром отшнуровал рукава у своей старой куртки, да ещё и плащ не взял: думал, они засветло вернутся. Келликейт повезло чуть больше — она редко расставалась с капюшоном с пелериной, так что теперь надвинула его на нос. Жаль, они не могли развести костёр: он бы их согрел, но пламя наверняка спугнуло бы Гвин.

Больше всего на свете Элмерик не любил ждать. А уж у ручья — в комарином месте — ожидание и вовсе превращалось в пытку. На шее вздулись волдыри, но он старался не чесаться, не сопеть и вообще не шевелиться. Терпение принесло плоды: как только в деревне пробили в колотушки полночь, на небо набежали свинцовые тучи, закрывшие луну, а от куста белого шиповника отделилась полупрозрачная тень, Элмерик смог её увидеть лишь потому, что смотрел Истинным зрением: Гвин не хотела быть замеченной.

Когда-то Леди Белого Шиповника, наверное, была красавицей, но теперь её облик изменился от горя и одиночества. И чем больше уплотнялся силуэт несчастной фейри, тем яснее проступали морщины и тёмные, словно у черепа, впадины глаз. Зрачки превратились в белые бельма, пальцы вытянулись, словно у болотных бесов, а тело покрылось шипами — не как у Руада, гораздо длиннее.

— Бедная моя Гвин, — рыцарь шагнул вперёд, протягивая руку. — Ты больше никогда не будешь одна. Не бойся, плотина крепка. Держись за меня — и ты сможешь перейти на этот берег. Мы снова будем вместе, как прежде.

— Ничего уже не будет, как прежде, дорогой, — покачав головой, прошелестела Гвин. — Поздно. Я растеряла былую беззаботность и красоту.

— Для меня ты всё равно осталась прекраснейшей, — улыбнулся рыцарь. — Потому что я люблю тебя. Разве не это главное?

И Леди Белого Шиповника ступила на плотину, сделала шаг, другой… Элмерик, затаив дыхание, наблюдал, как преображаются её черты. Вот сгладились морщины, на скулы вернулся румянец, со светлых волос будто стряхнули пепел, у виска расцвёл белый цветок, глаза стали просто голубыми и ясными. Пухлые губы изогнулись в улыбке — невозможно было не улыбнуться в ответ (и не имеет значения, что улыбалась Леди не ему). Гвин засмеялась — так заразительно, что захотелось рассмеяться в ответ. Всё-таки велика сила любви, если может вернуть даже из слуа… Элмерик подумал, что хотел бы написать об этом песню.

Гвин, подобрав летящие белые юбки, сделала ещё шажок. Тонкие пальцы осторожно коснулись руки Руада. И вдруг налетел ветер — настолько сильный, что с головы Элмерика сорвало шапку. Он наклонился, а когда выпрямился — обомлел. Гвин крепко держала возлюбленного в своих шипастых объятиях, и её ужасный облик слуа ши вернулся.

— Поздно, — её милая улыбка стала хищной. — Я долго страдала, Руад. Теперь настала твоя очередь. Не я отправлюсь с тобой, а ты — со мной. Мы будем вместе навсегда, среди бури и грозовых туч, — но сначала отомстим за нанесённую обиду всему людскому роду.

— Это был не весь людской род, а всего один человек! — встряла Келликейт. Элмерик ахнул: что она творит? Неужели хочет отдать Итана мстительной фейри?

— С него и начнём, — расхохоталась Гвин. — Он не переживёт сегодняшнюю ночь, уж я позабочусь. Или, может, лучше начать с тебя, полукровка? Или с рыжего барда?

В вышине сверкнула молния. Задрав голову, Элмерик увидел, как сквозь прорехи туч скользят тени других слуа ши. Одни были верхом, другие сами скакали на четырёх лапах, многие были рогаты. Стоило порадоваться, что Колесо Года сейчас находится не в точке поворота, а значит, слуа не смогут спуститься. Если, конечно, кто-нибудь их не призовёт…

— Только попробуй! — Элмерик поднёс к губам флейту.

По правде говоря, ему было боязно. Если слуа ши всё-таки сумеют прийти на зов Гвин, против такой орды даже мастеру Патрику не выстоять!

В нарастающем ветре Элмерик уже слышал далёкие голоса, топот копыт, лязг брони и храп лошадей. С каждой новой вспышкой молнии тени становились всё ближе.

— Они идут, — Гвин наклонилась к обмякшему в ее объятьях Руаду и поцеловала в губы. Тот тут же воспрянул — но Элмерик не спешил радоваться. И, к сожалению, не ошибся: их приятель тоже начал преображаться.

Оставалось только одно — играть. Элмерик слагал мелодию, что могла бы заглушить зов слуа ши и смирить жуткий ветер, но тот не сдавался: хлестал по щекам, бросал в лицо ветки, свистел не в лад, мешая чарам. Элмерик чувствовал, что не справляется, но всё равно не выпускал флейту из дрожащих рук.

Он сбился с ритма лишь единожды, когда Келликейт вдруг рванулась к Гвин, схватила её за шитый серебром рукав и закричала, срывая голос:

— Не пущу!

— По какому праву ты мне указываешь? — лицо Леди Белого Шиповника исказилось недоумением и замерцало: прежняя милая внешность то проступала сквозь черты слуа, то вновь исчезала.

— Не позволяйте им, боритесь! Вы оба! — Келликейт, знай, твердила своё.

— Какой смысл в борьбе, если в конце всё равно смерть? — голос Руада прозвучал безжизненно, но Элмерик уловил намек. И Келликейт тоже поняла — потянулась за ножом из холодного железа. Ничего не поделаешь, она ведь обещала…

Тут уж Элмерик, как ни старался, не смог сдержать слёз. Неужели эта история закончится вот так? И всё из-за глупости одного человека, который не ведал, что творил…

Ему очень хотелось броситься вперёд, помочь, но такова уж участь барда: чаще всего ты лишь играешь, создавая поддерживающие чары, а геройствует кто-то другой. Конечно, он всей душой сочувствовал Келликейт, понимая: пусть эта Леди Белого Шиповника не была её сестрой, но их образы слились воедино. Поэтому Келликейт тоже плакала — второй раз на памяти Элмерика (а, может, и в жизни).

И в этот самый миг его флейта запела другую мелодию: Элмерик, поняв, что его усилия бесполезны, больше не пытался сдержать ветер, предвещающий нашествие слуа ши. Теперь он хотел подарить утешение Келликейт, поделиться с ней своей силой.

— Нет, я не могу, — отбросив нож, девушка обняла Гвин и Руада, не обращая внимания на острые шипы. Фейри попытались вырваться, но Келликейт, тихонько охнув, вцепилась в их руки-ветви ещё крепче.

— Сказала же: не пущу!

Кровь выступила на её коже, намочила рукава, брызнула в воду, пролилась на землю. Вроде и немного её было, а ручей весь окрасился алым — Элмерик успел это заметить в свете очередной вспышки.

Ветер взвыл раненым зверем и вдруг, захлебнувшись, утих, а набежавшая туча обрушилась на долину оглушительным ливнем. Элмерик поспешил сунуть флейту в чехол и прижался к стволу росшего неподалёку ясеня. Теперь его сердце пело и без всякой музыки — благой дождь укрыл Чернолесье будто плащом, очистил небо и землю, смыл с лиц Руада и Гвин скверну племени слуа ши. Белокурая фейри, положив голову на плечо своему возлюбленному, тихо сказала что-то на языке, которого Элмерик не знал, но понял сердцем: да, она на тоже любила своего Рыцаря Алого Шиповника. И всегда будет любить.

Элмерик, не долго думая, оттащил дрожащую Келликейт под тот же ясень — ему не хотелось, чтобы подруга простудилась под дождём. К тому же влюблённые, которые вновь обрели друг друга, наверняка желали побыть наедине. Ливень оказал им и эту услугу, спрятав Гвин и Руада любопытных глаз за пеленой воды и тумана.

— П-почему они осв-вободились? — у Келликейт зуб на зуб не попадал, так что Элмерик притянул её к себе, чтобы согреть.

— Думаю, это твоя решимость. И твоя кровь — наполовину человеческая, наполовину волшебная. Они вспомнили, каково это — быть младшими ши, которые радуются каждому дню, а не слуа, знающими лишь жажду убийства.

— Мне казалось, я слышала голос их предводителя, — всхлипнула Келликейт. — Он прокричал мне из-за туч: «Я запомнил тебя, полукровка. Не думай, что тебе сойдёт это с рук».

— Значит, придётся быть осторожнее на Самайн, только и всего, — Элмерик постарался, чтобы его голос прозвучал как можно беспечнее, но Келликейт не купилась на эту уловку.

— Я знаю, чем грозит гнев слуа ши, но не жалею о том, что сделала, и в другой раз поступила бы точно так же.

— Никто в тебе и не сомневался.

Девушка вытерла слёзы (а может, это были просто дождинки на щеках) и добавила:

— Я должна была спасти Леди Белого Шиповника, понимаешь? В память о сестре…

— Ты сделала доброе дело, — кивнул Элмерик. — Но нам стоит предупредить мастера Патрика и остальных. Он вылечит твои раны и поставит надёжную защиту на мельницу, чтобы слуа ши не смогли найти нас. Зато ты можешь больше не беспокоиться: твоя сестра теперь будет счастливо пировать по ту сторону бытия в Мире-под-волной, пока память о ней не сотрётся…

— Спасибо, что сказал это, — Келликейт взяла его под руку. — Пойдём домой. Дождь уже почти кончился.

Восток светлел, птицы приветствовали новый день радостным пением. Ничто не напоминало о прошедшей грозе, кроме мокрых травы и листьев, слегка подтопленного огорода незадачливого Итана и куста белого шиповника, который теперь рос на том же берегу, что и красный. Их ветви переплелись так крепко, что было понятно: ничто в этом мире больше не сможет разлучить два истинно любящих сердца.

Глава третья Мост через Рябиновый ручей и король Дрозд

— Эй, Рыжий! Стой, чё спрошу. Ты когда последний раз был в Чернолесье?

Элмерик вздрогнул от неожиданности, услышав этот вопрос. Вообще-то они с Джеримэйном недавно опять поцапались и вроде как не разговаривали. По крайней мере, последние дня два сосед по комнате на все попытки примирения только пофыркивал, а тут вдруг сам подошёл.

— Э-э, на днях был. А что?

— Хм, — Джеримэйн поскрёб подбородок, едва начавший покрываться юношеским пушком. — И ничего странного не слышал?

— Нет. Ты уж давай, рассказывай, не томи.

— Ладно, слушай: я вчера к Мэриэнн ходил. Помнишь, дочка старосты? Гуляли мы с ней, никого не трогали, и тут подходит здоровенный такой лоб. Я уж думал, драться придётся. Мэриэнн ведь девица видная, за ней много кто увивается. Меня, конечно, побаиваются трогать — всё-таки ученик чародея. Но мало ли… В общем, я уже заклятие приготовил, не опасное, а так, ерундовое, думал искрами его обсыпать. Немного пожжёт, несколько дырок в рубахе останется — этого обычно хватает, чтобы больше не связывались. Только он не драться пришёл, как оказалось. Говорит, мол, ты с мельницы? Я такой: допустим. А он мне: Элмерика знаешь? Передай ему, что Дилан, сын пекаря, с ним потолковать хочет. Ну я, не будь дурак, спросил, о чём потолковать-то? И тут он понёс какую-то чушь. Мол, повёз он на днях товар в соседнюю деревню — Тисовый Лог, а деревни-то и нет. И, дескать, пусть Элмерик приедет разберётся.

— Как это нет деревни? — опешил Элмерик. — Что он несёт? Напился, что ли?

— Может, и напился, — Джеримэйн пожал плечами. — Ещё про какую-то Деву-Бузину толковал, с которой ты ему вроде как помог сладить. Это чё, тоже пьяный бред?

— Не, — Элмерик мотнул головой. — Бузина и правда была. Ох… неужели Дилан опять вляпался в какую-то историю с фейри? И чего к нему маленький народец так липнет?

— Ах, было? И ты мне не рассказал? — вдруг напустился на него Джерри. — Знаешь, мне совсем не нравится, когда прямо под носом чудеса творятся, а я о них не знаю.

— Э-э-э… ну, хочешь, пойдём вместе к Дилану? — Элмерик сначала предложил, а потом пожалел. Джерри, конечно, был неплохим чародеем. Ладно, даже хорошим. По части чар огама так вообще отличным. Но характером обладал таким, что боги упаси. Ты ему слово — он тебе десять, и все поперёк! Оставалось надеяться, что тот сам откажется, — ради очередного свидания со своей Мэриэнн.

Но Джеримэйн закивал.

— Он ещё спрашивает! Хочу конечно. А то опять какие-то тайны — и без меня. Чё за дела?!

— Может, сперва пообедаем? — взмолился Элмерик, но Джерри в ответ лишь отмахнулся.

— В Чернолесье перекусим. Пусть твой дружок, сын пекаря, нам пирогов притащит. А то не бесплатно же его, балбеса, слушать?

Дилан, увидев Элмерика, обрадовался, сгрёб в охапку и обнял так, что кости хрустнули. Потом, смутившись, выпустил.

— Ой, прости. Я тебя не сильно помял?

— Всё в порядке, — Элмерик, поморщившись, повращал шеей. — Знаешь, у нас на мельнице есть такой силач Орсон, — так он на голову тебя выше, и ещё посильнее будет. Так что я уже привычный к медвежьим объятиям.

Дилан, кажется, расстроился, узнав, что в округе есть кто-то сильнее него. За пару месяцев, пока они не виделись, Дилан вытянулся и раздался в плечах. Теперь стало понятно, почему Джерри так напрягся, встретившись с ним, таким здоровяком.

— А меня, между прочим, кузнец в ученики звал. Сказал, такими руками молот надо держать, а не тесто месить. Но папка пока не отпускает, кобенится, — Дилан задрал нос, явно рисуясь перед чародеями. — А я ему говорю: малыш Кей вырос уже, пусть помогает. А я в кузнечном деле больше пользы принесу.

— Ты лучше давай расскажи, чё с тобой приключилось в Тисовом Логе, — Джерри, поморщившись, оборвал поток чужого хвастовства.

Дилан вздохнул, заправил под шапку выбившиеся пряди тёмно-каштановых волос и, сунув Элмерику свёрток с пирожками, начал свой рассказ:

— Поехал я, значит, товар отвезти. У папки там лавочник постоянно хлеб заказывает — дескать, у нас вкуснее, чем у местного пекаря. Запряг лошадку, сел на козлы, тронулись. Погода стояла хорошая, дорогу я знал — уж сколько раз тут езжу. В общем, разморило меня, задремал немного. Очнулся от ржания лошади. Смотрю — а мы не в ту сторону едем. Обратно возвращаемся почему-то. Ну я пожал плечами, развернулся на тракте и снова к Тисовому Логу поехал. В этот раз уж думаю — нет, точно не засну. Только глаза как будто сами слипаться начали. В общем, всё повторилось: выпал всего лишь на мгновение, открываю глаза — а мы снова к Чернолесью подъезжаем. В третий раз решил — буду петь, чтобы не заснуть. И ещё собрал репьёв и под седалище себе подложил. Ну, чтобы кололо.

Элмерик, не удержавшись, фыркнул, а Джерри мрачно укорил нового знакомого:

— Пил небось?

— И в мыслях не было, — Дилан захлопал ясными глазами и Элмерик сразу понял, что вранья тут ни на грош. Да и зачем бы? — Нет, я, конечно, уважаю добрый эль. А кто не уважает? Но сперва дело, потом потеха. К тому же я к невесте собирался заглянуть, а она страсть как не любит пьяных.

— У тебя появилась невеста? — Элмерик на радостях хлопнул приятеля по плечу. — И ты молчал! Расскажи! Какая она?

Джерри вздохнул и закатил глаза.

— Нашли время…

Но Дилана было уже не остановить. Он расплылся в глупой улыбке, какая бывает только у влюблённых по уши.

— Её зовут Мэйлис, и она — самая прекрасная девушка на свете. Мы даже думали, не пожениться ли по весне, но её отец против. Он ведь староста, а не кто-нибудь. И дочка у него единственная. Похоже, чтобы ему понравиться, надо быть не сыном пекаря и даже не учеником кузнеца, а принцем, не меньше, — он вздохнул.

— Гоняет тебя? — в голосе Джерри появилось сочувствие.

— С вами, может, и не прогонит, — Дилан вдруг просиял, окрылённый этой идеей. — Про колдуна в округе все наслышаны, про его учеников тоже. Если мистер Сэмюэл увидит меня с вами, может, решит, что я — уважаемый человек и сменит гнев на милость? Вы же можете поехать со мной в Тисовый Лог?

— Конечно, — Элмерик согласился так легко, потому что ему было до жути любопытно, что же происходит в соседней деревне.

Джерри тоже кивнул и хмыкнул.

— А с невестой познакомишь?

Дилан глянул на него подозрительно.

— Эй, только не вздумай…

— А чё ты испугался? — оскалился Джеримэйн. — Невесте своей не доверяешь? Или мне? А зачем тогда о помощи просишь?

Некоторое время они смотрели друг на друга — Джерри насмешливо и с вызовом, а Дилан задумчиво и оценивающе. А потом все-таки кивнул.

— Ты прав. Союзникам нужно доверять. Спасибо, что согласились помочь. Когда мы сможем отправиться?

— Да прямо сейчас, чего тянуть. Осенью темнеет быстро, нам бы до вечера управиться, — Джеримэйн по-хозяйски махнул рукой. — Запрягай!

Дорога и впрямь кружила, норовя сбить путников с толку. Но заснуть им не позволили чары, наложенные Джерри: тот чертил ножом в воздухе знаки огама, которые рассыпались искрами (что вообще-то было не обязательно — по воле чародея заклятия могли оставаться невидимыми, не теряя волшебных свойств). Но Дилан был в восторге.

Тот, кто пытался не пустить гостей в Тисовый Лог, тоже оказался не лыком шит: колесо телеги вдруг напоролось на камень, ухнуло в колею и завязло. Элмерик мог поклясться, что ещё мгновение назад никакой грязи там не было. Он прикрыл один глаз и глянул Истинным зрением.

— Надо было правее забирать. Мы в канаву съехали.

— Потому что кто-то ворон считал, — фыркнул Джерри. — Я тут из кожи вон лезу, расчищаю нам путь. А некоторые — те, что владеют Истинным зрением, — могли бы тоже хоть изредка на дорогу посматривать.

Что тут скажешь? Упрёк был справедливым. Элмерик, пробурчав слова извинений, пошёл помогать Дилану выталкивать телегу, а Джеримэйн остался править лошадью.

Они потеряли не очень много времени — всего-то полчаса, но теперь уж Элмерик смотрел в оба. Порой ему слышались тихие шепотки в кустах — будто бы там кто-то переговаривался. Но, возможно, это была игра воображения: сколько он ни силился рассмотреть шептунов, так никого и не увидел.

Когда они въехали на крепкий деревянный мост через Рябиновый ручей, в лицо ударил порыв ветра, а в воздухе что-то тренькнуло, будто бы случайно задетая струна.

— Кажется, мы пересекли какую-то границу, — Элмерик принюхался. Пахло странно — к обычным деревенским запахам жилья, дыма, прелого сена и коровьих лепёшек примешивался странный цветочный аромат, какой бывает весной, но никак не осенью.

— Угу, у меня прям мороз по коже, — Джерри поёжился. — И на дороге-то было ощущение, что за нами следят, а уж после ручья… как будто мы в чужой дом влезли и хозяева вот-вот вернутся.

— Вы нарочно меня запугиваете? — Дилан, сглотнув, покрепче перехватил вожжи. — Нет? А жаль…

Сперва они выгрузили хлеб у дома местного лавочника (тот какой-то нервный оказался: наорал на них опоздание — теперь всё зачерствеет же!), а уже потом, налегке, отправились к старосте.

Домики в Тисовом Логе были понаряднее, чем в Чернолесье. По крайней мере, на центральной улице. Казалось, их совсем недавно побелили, а на крыши положили свежий слой соломы. Староста, конечно, жил в самом большом — там даже третий этаж был.

— Богато, — присвистнул Джерри, оглядываясь по сторонам. — У нашего-то старосты всего два этажа. Комната Мэриэнн как раз на втором. «И ту не упустил случая похвастаться. Ну что за человек?» — не без осуждения подумал Элмерик, но вслух ничего не сказал. Просто вздохнул и огляделся.

Странное дело: на улице совсем не было людей. Только пара босоногих мальчишек гоняла обруч вдоль дороги, но при виде чужаков спрятались и они.

Остались чьи-то козы — те меланхолично продолжали объедать маленькое деревце у колодца.

Они остановились у ворот, врезанных в живую изгородь из падуба, сплошь усеянного красными ягодами. На ветках сидела по меньшей мере дюжина дроздов, но стоило гостям подойти ближе, как — фр-р-р — птицы разлетелись.

Дилан стукнул дверным молотком, некоторое время подождал — никто не ответил.

— Обойдём с другой стороны? — он снял шапку и сунул её в карман штанов. — Я знаю, где через забор перелезть можно.

— Да ладно, — пожал плечами Джерри. — Скажем, что калитка была открыта, и войдём.

— Но она же закрыта!

— Уже нет, — ушлый чародей подобрал веточку, безо всякой магии просунул руку между железными прутьями и, не глядя, отомкнул замок. — Делов-то!

— Осторожно, там может быть собака! — выкрикнул Дилан, но поздно — Джеримэйн уже распахнул калитку.

Здоровенный кудлатый пёс с грязной белой шерстью даже не гавкнул, а опрометью выскочил из калитки на улицу и, жалобно заскулив, прижался к ногам Джерри.

— О! Понимаю. Колдовство, — не без зависти протянул Дилан. Похоже, его штанам (судя по количеству заплат) не раз доставалось от этого пса.

— Не-а, — Джерри мотнул головой и потрепал собаку по холке. — Просто он чё-то боится. Настолько сильно, что ищет защиты у чужака. Видишь, как хвост поджал. Ну пойдём, пойдём, мы тебя защитим, охранничек.

Он попытался подтолкнуть пса обратно к калитке, но тот заупрямился. А когда Джеримэйн сам шагнул внутрь, пёс попятился к кустам и оттуда гавкнул пару раз, словно предупреждая.

Элмерик попытался было подманить его на кусок сыра, который предусмотрительно захватил с собой в дорогу, да куда там — перепуганная псина уползла в кусты и больше оттуда не высовывалась.

— Что-то мне это не нравится, — Элмерик пытался улыбаться, но на самом деле ему вдруг стало жутковато. — Слушай, Дилан, а этот твой староста, случаем, не колдун? Или, может, с фейри знается?

— Да какой там колдун, — отмахнулся Дилан. — Обычный заносчивый скупердяй, к тому же заносчивый — жуть. Бедняжке Мэйлис так не повезло с отцом…

— А ещё больше с ним не повезло тебе, — хохотнул Джерри из-за калитки. — Чё вы застряли? Заходите. Тут всё тихо.

Войдя, Элмерик первым делом осмотрелся. Ему бросилось в глаза, что садовые дорожки давно не подметали, — они были сплошь усыпаны листьями, поклёванными ягодами и птичьим помётом. Шторы в доме были задёрнуты наглухо, словно жильцы уехали. Но Дилан, указав пальцем на трубу, заметил:

— А дым-то идёт. Они там, просто прячутся. Только вот от кого?…

— Сейчас выясним, — Джерри решительно зашагал по тропинке и Элмерик устремился за ним, на ходу доставая флейту — ну так, на всякий случай.

На стук в дверь сперва никто не отзывался, но спустя некоторое время всё-таки послышался приглушённый дребезжащий голос.

— Дилан, это ты, что ль? Проваливай, несносный мальчишка! Тебя только не хватало.

— Мистер Сэмюэл, откройте! — Дилан дёрнул ручку двери, но та не поддалась. — Я не один. Со мной чародеи с мельницы. Мы пришли помочь!

За дверью воцарилась тишина.

— Он перестал орать — это добрый знак, — шепнул Дилан.

И не ошибся — вскоре послышался звон ключей, несмазанные петли скрипнули и сквозь образовавшуюся щель просунулось полное красное лицо с окладистой бородой.

Староста глянул на гостей из-под густых бровей и буркнул:

— Эти парни — чародеи? Что-то неказисты…

— Нас сам мельник прислал, — Джерри аккуратно просунул в щель носок сапога, не позволяя мистеру Сэмюэлу захлопнуть дверь. — Сказал, у вас тут неладное творится.

— Тише-тише! — староста испуганно заозирался по сторонам. Его заплывшие глаза бегали, а руки со связкой ключей тряслись так, что те позвякивали. — Ладно, заходите. Только быстро.

Он распахнул дверь, пропуская гостей в тёмную прихожую.

— У вас что, свечи кончились? — Элмерик, споткнувшись на пороге, едва не ляпнул словцо покрепче, но вовремя одумался.

— Ш-ш-ш, они свет не любят.

— Да кто?

— Дрозды…

— Птицы?

Элмерик вздрогнул, когда дверь за ними сама по себе захлопнулась. В тот же момент мистер Сэмюэл запричитал.

— Вот видите, дело-то нечисто. Ох, беда-беда… На вас одна надежда. Не уверен, что вы справитесь, но если вы пропадёте, мельник же придёт вас искать и разбираться? Может, хоть так удастся выманить его с мельницы. Я ведь ему писал даже. Но моему посланнику не удалось перебраться через мост. Лошадь взбрыкнула, сбросила его и убежала. И парня такой страх обуял, что он дал дёру, на ходу портки теряя. А письмо выронил, его дрозды вмиг склевали.

— Не беспокойтесь, мы разберёмся, — пообещал Элмерик, до боли сжимая флейту в кулаке. — Вы только расскажите с самого начала, что происходит.

А Джерри недоверчиво прищурился.

— Дрозды не едят бумагу. Они же не дураки.

— О, это особенные дрозды, — зашептал староста. — Не думаю, что это вообще настоящие птицы.

Элмерик запоздало пожалел, что не догадался взглянуть на стайку в зарослях падуба Истинным зрением, — глядишь, что-нибудь рассмотрел бы. Сосредоточившись, он прикрыл один глаз и ахнул. Даже в темноте было видно, что стены пронизывает сеть золотых нитей. На некоторых из них висели капли, похожие на смолу, а само заклятие напоминало паутину. Толстенная нить тянулась прямо к сердцу мистера Сэмюэла. «Дело нечисто» — это было ещё слабо сказано.

— Где Мэйлис? — срывающимся от волнения голосом спросил Дилан, и староста, недовольно дёрнув плечом, буркнул:

— Наверху. Где ж ей ещё быть?

Дилан выдохнул.

— Я уж боялся, что с ней что-нибудь случилось.

— Тут со всеми нами что-то случилось, — сварливо отозвался староста, складывая руки на обширном пивном брюхе. Он явно давно не выходил из дома — на обтянувшей живот домашней рубахе виднелись застарелые масляные пятна. — Значится, слушайте. Сперва по ночам начало странное твориться — где-то с новолуния. Люди стали замечать, будто мост наш в темноте светится. А если кто осмеливался подойти поближе, то видели, что прямо из брёвен вырастают кривые колючие ветки, все в красных ягодах. Навроде боярышника, только длинные и стелятся, словно плющ. И кругом золотые огоньки — будто светляки, только ещё ярче. А для светляков нынче уже не сезон. А ведь ничего подобного там отродясь не росло! И при свете дня никаких тебе веток. Ни-че-го! А потом люди пропадать начали. Сначала плотник домой не вернулся. Ну с ним-то понятно — он тот ещё пьяница. Думали — загулял. Когда хватились, оказалось, что он в тот день вообще в кабак не приходил. В канавах искали, даже в ручье — нету. Словно в воду канул. Потом тётка Энлин пропала, а уж она-то была женщиной строгих правил, каждый день вместе со своей сестрицей Розминой к её помершему супругу на могилку ходила. А однажды Розмина захворала, Энлин пошла одна и припозднилась — стемнело. И всё, больше её не видывали. В общем, теперь по темноте люди из домов не высовываются. Да и днём не очень-то спешат.

Ага, так вот почему местный лавочник так нервничал…

— Сколько всего человек пропало? — Элмерик передвинулся на безопасное место: ему совсем не хотелось касаться невидимых золотых нитей. — Только эти двое?

— Ха! Если бы, — голос старосты стал плаксивым. — Уже, почитай, десятка полтора. И стар, и млад. Поэтому я дочке строго-настрого запретил из дома выходить. К нам мальчонка-посыльный приходил, хлеб носил, да сегодня и он не явился. Ну в погребах ещё запасы есть. И кухарка пока с нами.

— То есть вы просто сидите, сложа руки? — Джерри презрительно скривился.

— А что делать? — староста развёл руками. — Я ж не колдун какой-нибудь! Вот вы мне подскажите, как беду избыть.

— Я хочу увидеться с Мэйлис, — Дилана, похоже, ничего другое не интересовало.

— Да пожалуйста, — вдруг легко согласился мистер Сэмюэл и даже рукой махнул приглашающе.

— Э-э… правда можно? — явно не ожидавший такой щедрости Дилан вытаращился на него, как баран на новые ворота.

— Может, она хоть с тобой поговорит, — староста вздохнул и, понизив голос, добавил: — кажется, она что-то видела, но не признаётся. Наверное, очень испугалась.

Заслышав эти слова, Дилан. Элмерик едва успел поймать его за шиворот.

— Стой, — зашипел он. — Весь дом опутан чарами. Я пойду вперёд, а ты — за мной. И иди след в след, если я пригибаюсь — пригибайся тоже.

— Эй, я с вами, — Джерри, заслышав про невидимые чары, тут же пристроился за спиной у Элмерика. Оно и понятно: кому охота влипнуть, словно оса в мёд?

— А мне что делать? — мистер Сэмюэл заломил руки.

— Выпейте пока успокаивающего чаю, — посоветовал Элмерик. — Вам уже нет смысла опасаться заклятия — вы вляпались во всё, во что могли.

— А ты, я смотрю, умеешь утешать, — хохотнул Джеримэйн.

Староста жалобно взглянул на учеников чародея и пробормотал себе под нос:

— Ну тогда не чаю, а виски.

Комната Мэйлис располагалась на втором этаже и выходила окнами в сад — так сказал Дилан. Он же поведал, что под окном красавицы растёт весьма удобная яблоня, по ветвям которой легко можно вскарабкаться наверх. Вот же любитель подсматривать за девушками в их спальнях и хвастаться этим!

— А если все-таки по-человечески входить, то это какая дверь по счёту? Вторая или третья? — Элмерик почёл за лучшее прервать поток откровений, пока Дилан не сболтнул что-нибудь ещё более неловкое. Нельзя же вот так бросать тень на репутацию честной девушки!

— Не знаю, — пожал плечами Дилан. — Я по-человечески не входил никогда. В дом меня её папаша прежде не пускал, зато Мэйлис завсегда окно открывала. С репутацией не задалось. Ну да ладно.

Миновав все золотые нити, они постучались в дверь. Ответом была тишина.

— Похоже, тут не принято отвечать гостям с первого раза, — Джеримэйн усмехнулся, но как-то нервно.

— Мэйлис, это я! — позвал Дилан. — Прости, что опоздал, дорогая…

Ответ он получил тут же, но не такой, какого ожидал. Звонкий девичий голосок зло произнёс:

— А не пойти ли тебе к бесам, дорогой!

— Вот это норов, — едва слышно выдохнул Джерри. В его голосе слышалось неприкрытое восхищение и веселье. Дилан его чувства совсем не разделял.

— Не понимаю, какая муха её укусила, — забормотал он, потирая переносицу. — Мэйлис никогда раньше так не говорила. Она очень добрая и милая девушка.

— Может, ты раньше никогда не опаздывал? — хохотнул Джеримэйн.

А Элмерик подумал совсем о другом: кто знает, для чего нужны золотистые чаровные нити? А Мэйлис наверняка в них вляпалась. Значит, могла быть заколдована.

— Знаете, а давайте попробуем войти, как ты обычно залезал: по яблоне.

— Так она, небось, окно не откроет, — Дилан сжал кулаки. На его огорчённую физиономию было жалко смотреть. Видимо, он впервые в жизни получил от дамы своего сердца такой решительный от ворот поворот.

— И не надо. Главное, чтобы хоть маленькая щёлочка была. Мне только взглянуть…

— А, ну это можно. Там занавески до подоконника не достают, даже если плотно зашторить, — Дилан пытался сохранять спокойствие, но его губы дрожали, как у здоровяка Орсона, когда тот обижался. Интересно, почему все здоровенные парни такие чувствительные? Вон Джерри наоборот — мелкий, юркий, как ящерица, а злобы да ехидства на трёх великанов хватит.

Соблюдая величайшую осторожность, они выбрались из дома и обошли его кругом. Яблоня, о которой говорил Дилан, и впрямь росла так, будто приглашала взобраться под девичье окно. И почему бдительный папаша до сих пор не приказал спилить несчастное дерево? Наверное, яблоки были уж очень хороши…

Дилан вскарабкался наверх первым — он явно знал каждую веточку, каждый сучок. Элмерик полез следом, а Джерри остался внизу, пробормотав:

— Охота была ноги ломать…

Ну и пусть ворчит. Ему на дереве и делать-то было особо нечего: девицу не знает, чары разглядеть не может. Признаться, Элмерик испытывал по этому поводу некоторое злорадство: с самого начала их путешествия Джеримэйн вёл себя так, как будто он тут главный. Пускай теперь отдохнёт.

Окно было закрыто, но Дилан не соврал — щель между подоконником и краем голубой занавески и впрямь имелась достаточная. Элмерик, покрепче ухватившись за ветку, свесился, заглянул, ожидая увидеть милую девичью комнату, — и чуть не упал, а крепкое словцо само сорвалось с губ.

— Что там? — хором спросили Дилан и Джерри: первый взволнованно, а второй с нескрываемым интересом.

— Всё как говорил мистер Сэмюэл, — Элмерик облизал пересохшие губы. — Колючие ветки и алые ягоды.

— Я ничего такого не вижу, — Дилан опасно раскачивался на своей ветке. — Обычная комната, я сто раз в ней бывал. И Мэйлис сидит за столом. Эй, Мэйлис! Открой же, ну! Не дуйся!

— Дилан, это не она, — Элмерику нелегко было об этом говорить, но приятель должен был узнать правду. — Твоей невесты в комнате нет. Это подменыш, какая-то младшая ши в её обличии.

Послышался треск сучьев: Дилан всё-таки свалился с яблони.

— Эй, а может нам просто ворваться и допросить эту тварь? Нужно скорее узнать, где Мэйлис!

Они устроили совет на кухне. Кухарка, заботливая седовласая дама в накрахмаленном переднике, выдала Дилану завёрнутый в пергамент кусок масла прямо с ледника, чтобы тот приложил его ко лбу. Шишка всё равно выскочила, но заботила беднягу намного меньше, чем судьба невесты.

— Можно попробовать, — Джерри с хрустом размял костяшки пальцев. — Придётся, правда, вспомнить кое-какие фэды, чтобы сплести заклятие. Не то упорхнёт птичка…

— Тогда чего же мы медлим? — Дилан вскочил.

Так делать, конечно, не стоило: он пошатнулся и, охнув, рухнул обратно в кресло.

— Сидите уж, молодой человек, — кухарка поджала губы. — Будете знать, как по деревьям лазить.

— И правда, побудь пока тут. Мы сами всё сделаем, а потом расскажем, — Элмерик похлопал его по плечу.

Он понимал, что Дилану не терпится узнать правду, но, признаться, опасался худшего. Допустим, им удастся разговорить фейри, — но вряд ли та сообщит добрые новости. А этот пришибленный может наворотить дел: начнёт например, руками размахивать, вляпается в золотую паутину — и пиши пропало. Вон у кухарки тоже ниточка тянется прямо в сердце, наверняка вытягивает жизненную силу. А может, просто привязывает к месту, не давая покинуть Тисовый Лог? Как действует заклятье, Элмерику пока понятно не было.

— Ага-ага, расскажем, — Джеримэйн подмигнул Элмерику, что, должно быть, означало, что на самом деле он ничего рассказывать не собирается.

Приятели вышли вдвоем — мимо сплетения чар на второй этаж. И выдохнули только наверху.

— Уф, — Джерри утёр пот со лба. — Хорошо, что этот здоровяк живучий. Когда он рыбкой с яблоньки нырнул, я подумал всё — конец. Это ж надо — прям башкой вниз.

— В рубашке родился, — кивнул Элмерик. — Знаешь, было бы довольно глупо пережить встречу с Девой-бузиной, жуткой опасной тварью, а потом помереть, упав с обычной яблони.

— Я бы не сказал, что он такой уж везучий, — Джерри остановился у девичьей спальни, доставая нож, которым обычно чертил фэды. — К удачливым фейри не липнут.

— Или наоборот, — фыркнул Элмерик. — Тут как посмотреть. Но вот девчонке его, кажется, не очень-то повезло.

Джеримэйн прижался ухом к двери.

— Ишь, тихо сидит. Ну да ладно, входим!

Он принялся уверенно творить отпирающие чары. Как только последняя чёрточка была дорисована — бах! — дверь с треском распахнулась, и шипастые сучья, которые на этот раз увидел не только Элмерик, но и Джерри, схватили их и втянули внутрь.

Послышался обиженный девичий голос.

— Я же просила не входить! Вечно вы, смертные, никого не слушаете!

Стройная фигурка в платье из зелёного сукна обернулась к ним, и Джеримэйн присвистнул. Фейри решила-таки показаться в истинном облике: тело у неё было человеческое, а вот голова — птичья.

У Элмерика зарябило в глазах. Он никак не мог сосредоточиться и глядел сквозь два мира одновременно. Поэтому на голове дрозда (а кого же ещё!) то и дело проступали миловидные девичьи черты, а зелёное платье так и норовило покрыться пёстрыми перьями.

— Здорово, курица! — Джерри, казалось, ничуть не смутился. — Чё ты тут делаешь?

— Пряжу пряду, — девица щёлкнула клювом у самого его уха. — Золотую. Будет мне приданое.

— И за кого же ты замуж собралась, птичка?

Элмерик хорошо знал эту улыбку. Всякий раз, когда ситуация складывалась не в их пользу, Джеримэйн улыбался. А в драке мог вообще начать смеяться. Враги чаще всего недоумевали, и, признаться, Элмерик поначалу тоже думал, что Джерри чокнутый, пока не понял, что тот нарочно веселится, чтобы не показывать страха.

— Уж не за вашего приятеля, — девица хохотнула в ответ.

— Где Мэйлис?

Пока Джерри донимал фейри вопросами, Элмерик пытался дотянуться до флейты. У него почти получилось — по крайней мере, одну руку удалось высвободить из захвата.

— Там, где ей положено быть, — девица сорвала ягодку с ветки и отправила её в клюв.

— Вообще-то ей положено быть здесь, с отцом.

— Ха! Раньше, может, так и было, а теперь папаша запродал её нам вместе со всей деревней. Кстати, я прекрасно слышала, что вы бормотали там, за дверью. Собирались меня допросить, хотя могли просто прийти и поговорить по-хорошему. Вот за это мы и не любим людей. Вечно вы всё усложняете, хитрите, — она защёлкала клювом и запрокинула голову, будто смеялась.

— Ладно-ладно, твоя взяла, — Джеримэйн сказал это самым примирительным тоном, на который только был способен. — А теперь, может, всё-таки поговорим по-дружески? Мы-то думали, ты нам враг. А ты, выходит, никакого зла не хотела. Зачем же тогда держать нас в плену?

— Зла я не хотела, это правда, — она склонила голову набок, глянув на собеседника тёмным глазом. — Но я не друг, чародей. Ни тебе, и никому в этой деревне. Люди должны уйти.

— Так отпусти их. Они пытались, но, говорят, дорожка закрыта.

— Правильно. Потому что уйти они должны не в Чернолесье, а к нам в холмы. Таков уговор.

— Чё, сбрендила? Какой ещё уговор? — вытаращился на неё Джерри.

Если бы Элмерик не знал, насколько хорошо его приятель умеет притворяться, наверняка поверил бы, что удивление — настоящее.

— Ах, ты меня совсем не слушал, чародей, — дрозд-девица покачала головой. — Говорю же, со старостой всё обсудили. Теперь Тисовый Лог — наша земля, вскоре он исчезнет из мира людей, сотрётся с ваших карт, вымарается из летописей, даже памяти о нём не останется. Это случится уже сегодняшней ночью!

Элмерику удалось выпростать из ветвей вторую руку — правда, не без потерь: содрал кожу об острые колючки. Ссадины ещё ладно, но особенно жаль было рубаху: он ведь только вчера к ней новые рукава пришнуровал.

— Я-то слушал, — Джерри набычился, голос его зазвучал сварливо, как у старого деда, — это из тебя никудышная рассказчица. Не верю я, чтобы староста за просто так отдал тебе всю деревню да ещё и дочь впридачу. Зачем бы ему? Разве есть что-то важнее? Ты, наверное, врёшь!

— Мой народ никогда не лжёт! — фейри, надувшись, распушила перья. На стене за её спиной заметались тени от невидимых крыльев. — Всё было так, как я сказала. Теперь Тисовый Лог — от дальнего оврага до моста через Рябиновый ручей — по праву принадлежит королю Дрозду.

— Это что ещё за птица? — презрительно фыркнул Джеримэйн.

И в этот момент Элмерик заиграл на флейте.

Девица заметалась, хлопая крыльями, которых по-прежнему не было видно. Но радоваться было рано.

— Заткнись, — тонкой рукой она набросила на Элмерика золотую нить; серебряная флейта прабабки Марджери выпала из ослабевших пальцев.

Зато и колючие ветви боярышника больше не сдерживали пленников.

— Джерри, беги! — выкрикнул Элмерик.

Джеримэйн метнулся в сторону, ловко уворачиваясь от золотой паутины. Просто повезло — он ведь по-прежнему не мог видеть эти путы.

Вдруг где-то вдалеке раздался звук охотничьего рожка. Закрытое окно само по себе распахнулось. Фейри вскинула голову:

— Король Дрозд зовёт! Ещё увидимся, смертный чародей. Никуда ты от меня не денешься.

— Ой, напугала! Ну, покеда, курица! — хохотнул Джерри.

Не обращая внимания на его дерзость, фейри превратилась в птицу и выпорхнула навстречу стремительно наступающим сумеркам, а ветки злого боярышника втянулись в стены, будто их здесь никогда и не было.

Джерри выдохнул, но Элмерик не разделял его облегчения, потому что расширяющимися от ужаса глазами смотрел, как крепкая золотая нить входит в его собственную грудь, будто струна, и тянется вглубь, к самому сердцу.

— Как вы могли, мистер Сэмюэл! — Дилан тряс обмякшего старосту, как грушку, только вместо груш с губ того срывались проклятия вперемешку с извинениями. — Как вы посмели отдать им Мэлис!

— Дилан, успокойся, — Элмерик попытался оттащить разбушевавшегося приятеля, да куда там! Тот оказался силён, как бык, и вцепился в добычу мёртвой хваткой.

Их удалось разнять, только когда Джерри соизволил помочь, — вдвоём кое-как справились.

На мистера Сэмюэла было жалко смотреть: тот словно постарел за час на добрый десяток лет. Тряся бородой, он всё приговаривал:

— Они меня обманули! Обманули, слышите! Чтобы я сам, по собственной воле, свою кровиночку — да ни в жисть!

— Хватит уже ныть, — прикрикнул на него Джеримэйн. — Давайте с самого начала. Рассказывайте, как всё было.

Староста достал из-за пазухи флягу, отхлебнул виски, прочистил горло и дрожащим голосом заговорил.

— Этот король Дрозд… он и правда существует.

— Это мы уже поняли.

— А вы не перебивайте, молодой человек. Вы, может, и ученик колдуна, но учтивости вам не достаёт.

— Сейчас кому-то кой-чего другого не достанет! — взревел Дилан.

Джерри зажал приятелю рот рукой и снова обратился к мистеру Сэмюэлу.

— Я его долго не удержу. Так что к бесам учтивость — говорите складно, кратко и как есть.

Староста снова приложился к фляге, явно не намереваясь ограничиться парой глотков. Оставалось надеяться, что он закончит рассказ раньше, чем свалится под стол и захрапит.

— Он спас меня, этот король Дрозд. Тогда я не знал, что он — фейри, думал, что просто добрый человек, поэтому возблагодарил богов, что не оставили меня в трудный час. Утонул бы в болоте — и косточек бы моих не нашли, а он услыхал мои крики и помог выбраться. И пока я пытался отдышаться, сказал, мол, долг платежом красен. Я стал предлагать ему дойти со мной до Тисового Лога, где я смог бы отблагодарить его добрым элем и ужином, предлагал мешок зерна, даже монеты, но он ничего этого не взял, а, смеясь, молвил: лучше отдай мне то, что сегодня во сне увидишь. Признаться, я тогда подумал: вот шутник! Мне ведь с самого детства ничего не снилось… Ну ладно, говорю, отдам. Посмеялись ещё с ним вместе. Я даже порадовался, что никаким добром не придётся делиться. А следующей ночью привиделся мне сон, будто я обхожу всю деревню дозором по кругу, от дальнего оврага до моста через Рябиновый ручей. Потом возвращаюсь по тропинке к дому, а навстречу выбегает моя Мэйлис, обнимает за шею и говорит, мол, пап, это король Дрозд, я с ним ухожу. И указывает на моего спасителя — а тот на пороге стоит, скалится, а в дом не заходит. Взял дочку за руку птичьей лапой, превратились оба в пёстрых дроздов-рябинников и улетели. Тут я и проснулся в холодном поту, вскочил, темно еще было, помчался Мэйлис будить — убедился, что она никуда не сбежала, и успокоился. А уже потом начались эти странности…

— Здорово же вас облапошили, — Джерри поскрёб подбородок.

— Это можно исправить? — староста глянул на него с надеждой. — Быть может, мельник…

— Мельника здесь нет, — отрезал Джеримэйн, которому пришлось не по душе такое неверие в его собственные силы. — Мастер Патрик в Чернолесье, чтобы до него достучаться, надо выбраться из Тисового Лога, а мы здесь вроде как в плену.

Элмерик не стал возражать, хотя очень хотелось. Самому Джерри, скорее всего, удалось бы выбраться. Его ещё не зацепило этой золотой нитью. Дилана тоже, но Джеримэйн ещё и чарами владел, так что вырвался бы, если бы захотел. Только дурацкая гордость не позволяла приятелю бежать за мастером Патриком.

— Постойте! — Элмерика вдруг осенило. — Но ведь деревня, которую мистер Сэмюэл отдал этому фейри, на самом деле ему не принадлежит. Он всего лишь староста, а не землевладелец.

— А вот это уже интересненько, — Джерри подался вперёд. — То есть, если появится настоящий лорд и скажет этому королю Дрозду, чтобы он летел к болотным бесам… м-м-м, может сработать. Тем более что сон явно им же самим и насланный. А кому принадлежит деревня?

— Дык Артуру Девятому, — вздохнул староста. — Мы на королевской земле живём. Большая честь…

— Ой плохо, — Джеримэйн закусил губу от досады. — Его Величество вряд ли сюда доедет. Да и не пустят его. Этот ушлый фейри наверняка не позволит войти. И вообще негоже самого короля опасности подвергать…

— А вообще-то ничего и не плохо, — Элмерик, напротив, просиял.

Видя недоумение друзей, он поспешил объяснить причину своей радости.

— Сами посудите: Тисовым Логом владеет король. А мы кто? Королевские чародеи! Считай, представители Его Величества. Значит, можем позволить себе говорить от его имени.

— О, Рыжий, да ты голова! — Джерри хлопнул в ладоши.

— А Мэйлис? Вы можете заставить фейри вернуть мою невесту именем короля? — глаза Дилана загорелись надеждой. Расстраивать его не хотелось, но всё-таки пришлось.

— Боюсь, нет, — Элмерик покачал головой. — Слово отца весит больше. Его Величеству не след вмешиваться в дела подданных.

Несчастный и уже не очень трезвый мистер Сэмюэл снова отхлебнул из фляжки и обхватил руками голову.

— Ох, горе горькое! Это всё из-за меня!

Джерри закивал, а Элмерик был близок к тому, чтобы обвинить незадачливого старосту не в злом умысле, так в глупости. Однако Дилан рассудил иначе.

— Нет. Вас обманули. Король Дрозд воспользовался вашим доверием. Не удивлюсь, если выяснится, что он не только сон наслал, но и подстроил так, чтобы вы в болото провалились.

Мистер Сэмюэл от этих слов воспрянул духом и поднял на него покрасневшие слезящиеся глаза.

— Дилан, мальчик мой, прошу, спаси мою дочь! Обещаю, что не буду препятствовать вашей свадьбе. Только верни мою крошку Мэйлис домой…

— Верну! — Дилан ударил себя кулаком в грудь.

А Джерри, закатив глаза, пробормотал:

— Не торопись, а то…

Договорить он не успел, потому что вдруг снова послышался звук охотничьего рожка. Элмерика и мистера Сэмюэла разом встряхнуло, приподняло и повлекло к выходу.

— Что за… — Дилан попытался поймать будущего тестя за рукав, но не удержал — ткань рубахи затрещала и в его руке остался лишь лоскут.

— Король Дрозд зовёт, — старик отмахнулся, невидяще глядя вперёд.

Элмерик осознавал себя чуть лучше — он помнил, кто он и как зовут, осознавал, что не хочет идти на зов, а вот не идти не мог. Золотая нить тянула против его воли.

— Я не могу остановиться, — выпалил Элмерик.

— Да я уж понял, — Джерри схватился за рукоятку ножа. — Ладно, я тоже пойду, посмотрю этому Дрозду в его бесстыжие птичьи глаза. Притворюсь, что меня тоже притянуло, а там, глядишь, как-нибудь выкрутимся.

— И я пойду. Там моя Мэйлис! — Дилан сказал это так, что никто не осмелился перечить. Хотя, конечно, толку от него! Он ведь даже не ученик чародея…

Снаружи стемнело, но улицы деревни не были пусты. Люди вышли из домов, в чём были, побросав дела. Одетый в ночное платье пожилой господин топал по дорожке босиком, и кисточка колпаке била его по плечу при каждом шаге. Дама средних лет так и не выпустила из рук вязание, поэтому спереди её тащила золотая нить заклятия, а позади тянулась обычная, шерстяная. Маленький ребёнок брёл, прижимая к груди игрушечную лошадку…

— Похоже, сегодня у короля Дрозда намечается вечеринка, — фыркнул Джерри, поравнявшись с Элмериком. Ему приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспевать за другом. — Всех решил собрать. Интересно, куда мы идём?

— К мосту, — Элмерик просто знал ответ.

Мир менялся на глазах. Чем ближе они подходили к Рябиновому ручью, тем меньше привычного оставалось вокруг. Уже знакомые кривые шипастые ветки росли по обе стороны дороги, не давая свернуть с тропы, волшебные огоньки освещали путь, а впереди слышалась весёлая музыка. Похоже, Джерри не ошибся: у фейри и впрямь намечался праздник.

Жители деревни столпились на берегу, но никто из них не осмеливался шагнуть на мост. Элмерик почувствовал, что тянуть в груди перестало.

— Нужно ждать здесь, — выдохнул он.

— А чего ждём-то? — Джеримэйн от нетерпения пританцовывал на месте.

А Дилан вдруг закричал:

— Мэйлис! Там Мэйлис!

На мосту стояли двое — девушка со светлыми волосами и высокий юноша. Оба были одеты в плащи из птичьих перьев, на голове у каждого сиял венец. Присмотревшись, Элмерик понял, что у юноши перья вместо волос на голове — коричневые в крапинку.

На перилах сидели дрозды — по меньшей мере десятка три. Наверное, это была свита короля. Теперь Элмерик понимал, что это не настоящие птицы.

Юноша поднял руку. Ответом ему был дружный хор голосов жителей деревни.

— Приветствуем тебя, король Дрозд!

Элмерик с удивлением обнаружил, что кричит вместе со всеми.

— Сдурел? — фыркнул Джерри.

На него тут же зашикали все, кто стоял рядом.

— Мэйлис!!! — что было мочи завопил Дилан.

Вот же лужёная глотка у парня — всех переорал.

Девушка вздрогнула, принялась искать взглядом окликнувшего её, а король Дрозд презрительно скривил тонкие губы.

— Кто смеет беспокоить мою невесту?

— Твою… кого-о? — на перила моста приземлилась ещё одна птица. Элмерик сразу узнал её: это была та самая девица, что притворялась Мэйлис, сидя в её комнате. — Шутишь? Только не говори, что ты нас перепутал, король Дрозд. Это я должна была изображать смертную девицу, а не она меня.

— Нет, Ллуэллин, это вовсе не шутка, — король качнул волосами-перьями. — Я разрываю нашу помолвку. Пока ты была вдалеке, а милая Мэйлис рядом, моё сердце потянулось к ней.

— Но ты же сам попросил меня подменить её! — голос Ллуэллин дрожал от обиды.

— Да, и вижу в том руку судьбы, — король притянул смертную девушку к себе и та, заулыбавшись, прильнула к нему, вызвав у Дилана разочарованный вздох. — Сама посуди: я хотел всего лишь заполучить эту землю, поэтому послал старому скупердяю сон. Мэйлис там не должна была появиться — я ведь не ведал о её существовании. А раз и она тоже приснилась, видно, нам суждено быть вместе.

— Она не будет любить тебя так сильно, как я! — в голосе девы-птицы сквозь отчаяние прорвались гневные нотки, и Элмерик, стоявший у самого входа на мост, невольно попятился.

Даже заклятие золотой нити не могло удержать его на месте — намного страшнее было попасть под руку (или правильнее будет сказать «под лапку»?) разъярённой фейри-птицы. Впрочем, далеко уйти нить тоже не позволила.

— Предательница! — выдохнул Дилан позади.

— Ллуэллин? — удивился Джерри.

— Да нет же, Мэйлис! Забыла обо мне, значит. Обжимается с этим Дроздом!

— Все беды от девчонок, я всегда это говорил, — Джеримэйн хлопнул его по плечу. — Но справедливости ради должен заметить, что на ней могут лежать чары забвения. Фейри и не такое умеют.

— Правда? — Дилан немного приободрился. — А как бы узнать наверняка?

Джерри начал шёпотом втолковывать ему что-то — Элмерик не прислушивался, потому что король Дрозд вновь заговорил.

— Улетай прочь и не мешай моему празднику, Ллуэллин. Видишь, сколько подданных пришло, чтобы присягнуть мне на верность. Нашу минувшую любовь мы можем обсудить позже, не у всех на виду. Посторонись же, обряд начинается.

Он повернулся к толпе и поманил пальцем — Элмерика снова потащило вперёд, но леди с вязанием всё-таки умудрилась оттолкнуть его и протиснуться к мосту первой.

Шаг — и её серое суконное платье превратилось в летящие одежды из золотистого шёлка, второй — с головы упал платок, седина в волосах уступила место медным кудрям, третий — морщины на лице разгладились, четвёртый — на руках звякнули тяжёлые браслеты, а капли осеннего дождя, что упали ей на плечи, сложились в ожерелье, пятый — король набросил женщине на плечи плащ из перьев.

— Как твоё имя?

— Розмина, мой повелитель.

— Скажи «клянусь служить тебе вечно, король Дрозд» и лети домой, Розмина. Тебя ждут танцы и нескончаемый праздник в Полых холмах.

Она повторила фразу слово в слово. Миг — и помолодевшая женщина обратилась в птицу и полетела на другую сторону моста — туда, где играла музыка и звучали застольные песни, слышался смех и рекой лился эль, сваренный в самой волшебной стране.

Толпа ахнула и качнулась вперёд — теперь каждый хотел взойти на мост.

— Дорогу! Дорогу! Прочь, скоты, я ваш староста! Пустите, там моя дочь. Я отец невесты короля!

Мистер Сэмюэл — откуда только прыть взялась — растолкал всех и в один прыжок оказался на мосту. Он поспешно прошёл пять шагов, лишившись брюшка, морщин и седины. Засаленная рубаха превратилась в бархатную тунику винного цвета, а вместо залысин на макушке завились лихие кудри — такие же золотые, как у Мэйлис. Надо же, в молодости староста был красавчиком, а так ведь и не скажешь. Преклонив колено, он торопливо пробормотал присягу, и король Дрозд, улыбнувшись, повторил:

— Лети домой, Сэмюэл. Тебя ждут танцы и нескончаемый праздник в Полых холмах.

Сложив руки на груди, фейри наслаждался зрелищем: люди отталкивали друг друга, падали, кто-то поднимался, иные оставались лежать; юбки и длинные полы одежд скрывали несчастных из виду, и Элмерик не мог понять, живы ли те вообще или их уже затоптали? Брань перемежалась приветственными возгласами, а рукоплескания — звуками оплеух. Королю Дрозду явно нравилось происходящее.

— Узри, Мэйлис, — он развёл руки в стороны, и стало видно, что на его локтях тоже росли крапчатые перья, — все эти люди так спешат поклониться нам. Они любят нас. Не это ли счастье?

— Угу, счастье, как же, — фыркнул Джеримэйн. — Им чё, не говорили, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке?

— Твоя правда, чародей, — ему на плечо спланировала Ллуэллин. — Ничего хорошего их на той стороне не ждёт.

У Элмерика закололо в груди. Не то, чтобы он поверил в посулы короля Дрозда, просто золотая нить заставляла его верить — и оттого было очень больно.

— Фейри не могут врать, — он сперва сказал и лишь потом подумал: ведь Ллуэллин тоже фейри. Получается, никто не лжёт? Тогда как же они могут друг другу противоречить?

— Король Дрозд мастер недоговаривать, — в голосе Ллуэллин явно слышалась горькая усмешка. — Те, кто сегодня перейдут на ту сторону ручья, никогда не вернутся в мир людей. Их ждёт вечный праздник — это правда. Только они будут там не гостями, а прислужниками. Король Дрозд ни за что не сделает смертных равными. Они будут готовить и убирать, выполнять самую чёрную работу, пока фейри пируют и пляшут.

— Ты говоришь, что он не считает смертных равными, но ведь он собирается жениться на Мэйлис, — Дилан скрипнул зубами.

Птица расхохоталась.

— О, это не первая и не последняя смертная девица в его жизни, уж поверь. Я-то думала, мой возлюбленный остепенился, а он, смотри-ка, опять взялся за старое. Думает, небось, что через десяток лет придёт, а я его снова прощу? Как бы не так! Я хочу отомстить ему, юноша. И ты поможешь мне, если хочешь получить свою невесту обратно. Хочешь ведь?

— Да, — Дилан ответил, не задумываясь. — Даже если она была мне неверна.

— Успокойся, не была. Это король Дрозд её околдовал. Слушай: тебе понадобятся ягоды…

В этот момент качнувшаяся толпа оттащила Эмерика от Дилана, так что дослушать не получилось. Золотая нить притягивала его к мосту, сил противиться больше не было. Сжав зубы, он сделал первый шаг. Доска жалобно скрипнула под сапогом, пальцы Элмерика закололо. Король Дрозд не мог предложить ему молодость, ведь Элмерик и так был юн, поэтому решил подкупить мастерством. Элмерик почувствовал в себе силы сыграть любую мелодию, даже самую сложную. Не медля, он приложил к губам серебряную флейту (на втором шаге та превратилась в золотую) и заиграл. Три — его рваная рубаха и видавшая виды туника стали атласной курточкой цвета молодой зелени. Четыре — на ногах вместо сапог возникли башмачки из тонкой кожи с золочёными пряжками. Ох и удобные! На пятом шаге король Дрозд накинул на его плечи тёплый уютный плащ из перьев, от которого пахло… домом. Элмерик затруднялся выделить какой-то отдельный запах. Тут были молоко и мёд, и аромат свежей выпечки, и травяной настой, который часто заваривала мать. Ему хотелось зарыться лицом в перья и вечно вдыхать их аромат.

— Ты знаешь слова, что нужно сказать, — подбодрил его король Дрозд. — Давай же, я жду. На нашем празднике очень не хватает барда человеческих кровей. Ты научишь моих музыкантов вашим странным песням.

«Соглашайся», говорил его ласковый взгляд.

«Соглашайся», вторила золотая струна в сердце.

Но Элмерик упрямо мотнул головой.

— Рад бы служить тебе, король Дрозд, да не могу. Ведь я уже присягнул другому правителю — королю Артуру. И сегодня пришёл говорить с тобой от его имени. Верни Тисовый Лог, это не твоя земля!

— Теперь моя! — смех фейри напоминал птичий посвист. — Этот глупец Сэмюэл отдал мне её.

— Нельзя отдать то, что тебе не принадлежит, — покачал головой Элмерик. — Сэмюэл лишь управляющий, не более. Я же — голос Артура. И велю тебе: верни то, что забрал не по праву. Иначе нарушишь Правду Короля. И я спою тебе Песнь Поношения, от которой ты умрёшь.

Король Дрозд побледнел. Он явно испугался, но всё ещё недостаточно, чтобы отступить.

— Ты не можешь знать Песнь Поношения, маленький бард. Ты ещё слишком юн для таких сильных чар. Будь ты седовласым старцем с бородой по пояс — тогда я, может, поверил бы тебе. Назавтра все забудут, что Тисовый Лог когда-либо существовал в этом мире, и этот ваш Артур не сможет ничего сделать. Он не пошлёт против меня своих колдунов и чаропевцев, потому что не будет помнить, что у него что-то украли. Скажи, что я прекрасно всё придумал!

— Ха! Вообще-то это был очень глупый план, король Дрозд! — Элмерик усмехнулся, невольно копируя выражение лица и интонации Джеримэйна. — Не ты ли сейчас даровал мне мастерство, во много раз превышающее моё собственное? Чую, я вполне готов спеть тебе Песнь Поношения. И с момента, когда я во всеуслышание заявил о своём намерении, ты не можешь меня остановить.

В толпе поднялся ропот.

— Убьём щенка! — выкрикнул кто-то.

— Да-а! Будет знать, как перечить господину!

— А ну-ка тихо! — рявкнул Дрозд. — По древнему закону бард, пришедший к королю, неприкосновенен.

Он щёлкнул пальцами — и вдруг наступила тишина, словно люди одновременно лишились голоса. Все — кроме Элмерика.

— Может, мы сможем договориться по-хорошему, бард? — фейри заискивающе улыбнулся. — Я готов заплатить Артуру за эти земли. Тучными стадами из красноухих коров. Мехами. Золотом. Хочешь — даже крыльями! Вот этими самыми плащами, способными превращать людей в птиц.

Искушение полётом было велико, но Элмерик всё равно покачал головой.

— Нет. Просто верни Тисовый Лог.

— Что ж, будь по-твоему, маленький негодяй! — король Дрозд скрипнул зубами от досады.

Перья на его макушке встопорщились, он с такой силой сжал руку Мэйлис, что та вскрикнула от боли. Элмерик увидел, как на глазах девушки выступили слёзы. Его сердце разрывалось, но он, увы, ничем не мог ей помочь.

Стая дроздов сорвалась с перил, оглашая окрестности резкими криками. Ветки колючего боярышника страшно затрещали, втягиваясь под мост, отступая в волшебный мир, откуда пришли. Фейри двинул пальцами, будто обрезал нити, словно ножницами, и люди-марионетки попадали, кто где стоял. Элмерик охнул — сердце кольнуло острой болью, он рухнул на колени. В этот миг на мост вбежали Джерри и Дилан. Они встали по обе стороны от Элмерика, закрыв друга собой. Выражение мрачной решимости на их лицах говорило о готовности сражаться не на жизнь, а на смерть.

— Отдавай мою невесту по добру, король Дрозд, — потребовал Дилан. — А не то хуже будет!

— Вы ещё кто такие? — тонкие брови фейри взметнулись вверх. — Я же обрезал нити, все должны были упасть без сил.

— Не хочу тебя расстраивать, птичка, но ты не всех поймал, — Джерри показал королю язык.

— Что ж, это легко исправить, — на ладони Дрозда возник золотой клубок. — Ллуэллин, набрось на них нити. Заберём с собой дерзких мальчишек. Пусть сражаются нам на потеху.

— Иди-ка ты к бесам, душа моя, — ядовито отозвалась дева-птица с плеча Джеримэйна.

А тот взмахнул ножом, чертя заклинание. Этим чарам наставник Соколят ещё не учил — наверное, юный чародей много занимался сам. Стоило ему дорисовать последнюю чёрточку, как на мосту подул сильный ветер и короля Дрозда начало сносить назад — на ту сторону. А Дилан, не будь дурак, в тот же миг метнулся вперёд и схватил свою суженую.

— Тебе её не удержать! — завопил фейри.

Его кожа сморщивалась, кости трещали, тело обрастало перьями. Король замахал крыльями — и вовремя. Ветер просто снёс его, как пушинку, отбросив на дальний берег ручья, а Джерри, кинув ему вслед горсть алых ягод, зло произнёс что-то на языке фейри (это точно была наука Ллуэллин).

А Дилан обнимал Мэйлис в объятиях. Но это было не так-то просто: девушка вдруг превратилась в змею и попыталась выскользнуть из его хватки, но Дилан, борясь со страхом и отвращением, лишь сильнее сжал руки. Тогда она обернулась лисицей и впилась зубами в запястье жениха, но он и тогда не разомкнул хватки. Когда же Мэйлис превратилась в дрозда и попыталась улететь, Дилан накрыл её своим плащом. Девушка затихла, больше не пытаясь вырваться. Под тканью что-то зашевелилось — кажется, она опять меняла облик. Дилан выждал немного и всё-таки осмелился приподнять капюшон. Оттуда глядели очень испуганные глаза — такие же ясно-голубые, как у него самого.

— Дилан? — голос Мэйлис дрожал. — Как мы здесь оказались? Что случилось? Я ничего не помню. Мне приснился дурной сон? Я надеюсь, что сон…

Ноги девушки вдруг подкосились. Дилан подхватил её на руки, баюкая и повторяя:

— Всё будет хорошо, родная. Теперь всё будет хорошо.

Но Мэйлис, похоже, его не уже слышала. Она сладко спала, уткнувшись носом в грудь своего спасителя.

— Светает, — Ллуэллин перепрыгнула с плеча Джеримэйна на перила. — Мне тоже пора. Полечу домой, устрою этому недотёпе головомойку. А то ишь — королём решил заделаться. Клюв раззявил, большой кусок оттяпал, а проглотить не сумел. Вот дуралей!

— Так он что же, и не король вовсе? — Элмерик встал, засунул за пояс флейту: та снова стала серебряной. Сила, дарованная ему фейри, тоже пропала. Было жаль, но не слишком: лучше добиться мастерства своим трудом, а не сомнительным волшебством. Тем более, что тут, скорее всего, вышло бы, как с фейским золотом, — когда в итоге получаешь не звонкие монеты, а лишь сухие листья.

— Да какой там! — презрительно фыркнула Ллуэллин, распушив перья. — Простой парень из младших ши. Гонору только много. Ну да вы, мальчики, сбили с него спесь. На ближайшую сотню лет точно, а то и поболе. Ну и я помогла немного.

— Спасибо тебе, Ллуэллин, — Элмерик поклонился птице, Дилан последовал его примеру, и даже невежа Джерри, коротко кивнув лохматой башкой, пробурчал что-то отдалённо похожее на благодарность.

— Значит, теперь вы с Дроздом не поженитесь? — Дилан вздохнул. Ему, похоже, было жаль, что жених Ллуэллин оказался, прямо скажем, не очень.

— Может и поженимся, — дева-фейри взмахнула крыльями, будто пожала плечами. — Люблю я его, дурака. Пускай только сперва вырастет и поумнеет.

Договорив, она улетела.

Элмерик смотрел ей вслед, пока глаза не начали слезиться. А когда он сморгнул, чёрная точка, больше похожая уже не на птицу, а на муху, исчезла на той стороне ручья. Из-за кромки леса показалось золотое солнце. Дверь между миром смертных и волшебной страной закрылась, всё вернулось на круги своя. Рябиновый ручей весело бурлил, огибая камни, мост снова стал самым обычным мостом, только сплошь усеянным птичьим помётом и раздавленными алыми ягодами.

В обратный путь они сумели выехать только ближе к вечеру. Жители Тисового Лога никак не хотели отпускать своих спасителей и в благодарность нагрузили телегу всякой снедью так, что бедная лошадка еле переставляла ноги.

Мэйлис тоже отправилась с ними — Дилан не хотел оставлять её в опустевшем доме, да и сама девушка не желала и на миг расставаться с женихом.

— Поселишься пока у моей тётки, — Дилан разломил пополам свежую булочку, одну часть забрал себе, а вторую протянул невесте. — Места у неё много, так что ты никого не обременишь. После свадьбы уже к нам переедешь. А там, глядишь, к следующей осени свой дом выстроим. Ну хотя бы начнём. Слушай, мне жаль, что так случилось с твоим отцом. Но он обещал, что не станет препятствовать нашему браку, если я спасу тебя от фейри. Вон все подтвердят. Веришь? Значит, выйдешь за меня, да?…

Элмерик старался не вслушиваться в их воркование. Он устроился рядом с Джерри на козлах и наигрывал на флейте простую мелодию, которую тут же и сочинял. Ему думалось: хорошо, что они поехали в Тисовый Лог втроём. Ведь каждый оказался на своём месте — и пригодился. А ведь всё могло закончиться намного хуже…

Ему было жаль мистера Сэмюэла и ту женщину — ведь они остались в плену у фейри. Но жители деревни сказали, что староста вообще-то заслужил: никому житья не давал, работников обманывал, так что пускай теперь побатрачит на маленький народец: это будет даже справедливо. А вдовице Розмине у эльфов, может, даже лучше будет. К работе ей не привыкать — она и здесь роздыху не знала, всё крутилась, как белка. Зато исстрадавшееся сердце, если повезет, найдёт утешение в волшебной стране, — ведь фейри лучше всех умеют варить зелье забвения.

— Перестань дудеть, — в его размышления ворвался недовольный голос Джеримэйна. — Башка уже болит от твоей писклявой музыки.

— А у меня — от твоего бубнежа. Что ты там всё бормочешь? — не остался в долгу Элмерик.

— Пытаюсь заклятие не забыть. То, которому Ллуэллин научила. Ты видел, как дрозда надутого отшвырнуло? Аж пёрышки полетели в стороны!

— Я думал, это от ветра, — Элмерик нехотя отложил флейту. Ему совсем не хотелось опять ругаться с Джерри — они же только-только помирились. Ну вроде как. По крайней мере, в Тисовом Логе былая ссора ни разу не вспомнилась.

— И от ветра тоже. Но уверен — заклятие важнее. Это же магия фейри, понимаешь! Настоящая! Нет, я непременно должен его зазубрить, чтобы использовать в бою.

Что тут скажешь? Пришлось Элмерику затихнуть до самого Чернолесья, что было не так уж и легко. Но позже он всё-таки почувствовал себя отомщённым, когда за ужином Джеримэйн попросил мастера Патрика перевести слова мудрёных чар, а тот, выслушав заклятие, неожиданно расхохотался.

— И где ты этого набрался?

— Это ведь язык младших ши? — Джерри насупился, заподозрив неладное.

— Да, — кивнул наставник. — Одно из самых простых и грубых наречий. Если переводить фразу дословно, получится что-то вроде: «ну, покеда, курица».

Глава четвёртая Ведьма, бессмертник и белый тис

— Эй, Рыжий, слыхал, чё в Чернолесье творится? — Джеримэйн, как водится, начал разговор без предисловий.

Ученики чародея изучали свитки, зубрили заклинания, и вдруг в полной тишине — новости! Элмерик аж вздрогнул от неожиданности.

— Нет. А что там ещё стряслось?

— Карга Шеллиди померла. Помнишь, у которой забор кривой и старый тис угол дома подпирает?

— А, бабка из тисового домика? Ну так ей уже и лет было… как бы не все сто, — Элмерик пожал плечами.

Конечно, он помнил бойкую сухонькую старушонку с лицом сморщенным, как печёное яблоко, и ужасно сварливым характером — таким, что все чернолесские торговцы, едва завидев её в дверях своих лавок, закатывали глаза, мол, сейчас начнётся: и лепёшки-то чёрствые, и мясо жилистое, и масло какое-то не маслянистое…

Пекарь так и вовсе старуху Шеллиди иначе как ведьмой не величал. Может, и не далёк был от истины, потому что целебные травки бабка точно собирала и сушила, а потом из них всякие мази да зелья стряпала. Но в деревне-то все так или иначе знахарствуют: знают, где отвар чабреца поможет, что чистотелом помазать, а куда лучше лист подорожника приложить. Но вот что ещё было странно — хозяйство у старой Шеллиди на первый взгляд казалось бедным: домик кривенький, неказистый, забор косенький, всего имущества, почитай, одна корова — старая, как и её хозяйка, беззубая тоже, зато молоко дающая исправно. Бабка ничем не торговала, огород не возделывала — сад запустила так, что тот весь зарос крапивой да малинником, однако звонкие монетки у неё водились. Не бог весть какое богатство, но на житьё-бытьё хватало и даже на мясо по праздникам оставалось.

— Может, и больше ста, — Джерри поёжился. — Она ж наверняка ведьма. Видал, какие у неё бородавки?

— Ой подумаешь-то! — фыркнула Розмари, заслышав их беседу. — У кузнеца тоже на носу бородавка-то. Само по себе это ничего не значит — не мне тебе рассказывать. Я, между прочим, у нашего мастера Патрика-то про старуху спрашивала даже. Знаешь, что он ответил?

— Чё? — тёмные глаза Джерри загорелись от любопытства.

— Да ничего, в том-то и дело-то. Посмеялся только и сказал, мол, коли так судить — любую деревенскую бабку можно ведьмой счесть. И ещё велел со старой Шеллиди не связываться-то, потому как вздорная она. Коли узнает, что мы про неё за спиной судачим, не постесняется на мельницу припереться и будет целый день зудеть, как оса. Дескать, приструните своих учеников-то, мастер мельник!

— Уже не будет, — Джерри по привычке дёрнул себя за отросшую чёрную чёлку (он всегда так делал, когда нервничал).

— Старая Шеллиди была ведьмой, я точно знаю, — возразил Элмерик. — Если хотите, вам Келликейт подтвердит. Бабка с девой Рябинового ручья разговаривала. Деревенские к ней за оберегами ходили.

— А что ж тогда мастер Патрик-то от меня отмахнулся? — надулась Розмари.

— Не знаю. Может, не в духе был. А может, и правда не хотел со сварливой бабкой связываться.

— Эх, жалко Джинли, она теперь совсем одна осталась… — вздохнул Джеримэйн и Элмерик, сам того не желая, вздохнул следом.

Джинли, внучка старой Шеллиди, была немногим старше самого Элмерика: кажется, семнадцать годков ей стукнуло окрест середины лета. Невысокая, ладная, ясноглазая, но какая-то диковатая… Впрочем, вряд ли это стоило ставить ей в укор: деревенские жители сами сторонились обитателей тисового домика, а за Джинли с самого детства закрепилось прозвище «Ведьмина внучка». Дилан, сын пекаря, рассказывал, как в детстве бедняжке прохода не давали, дразнили, за косы дёргали. Однажды попробовали было комьями грязи закидать — ну мальчишки, что с них возьмёшь, — да только бабка Шеллиди кровиночку свою в обиду не дала, нашла сорванцов и чуть уши им не оборвала, а иных отстегала крапивой по тощим задам.

Зато с минувшей весны Джинли уже никто не думал задирать: вытянулась деваха, похорошела, такая ладная стала, что на Бельтайн выбрали её майской королевой. Теперь те, кто прежде землёй кидался, тайком вздыхали по ведьминой внучке. Некоторые смельчаки даже пробовали в окно влезать — а ну как девица благосклонной окажется? Но, помимо вредной бабки, у Джинли водился Репей — злющий лохматый пёс. В общем, пришлось горе-ухажёрам уносить ноги, а их матерям потом — штопать рваные штаны. Всё это Элмерик тоже знал от Дилана.

Пока он предавался раздумьям, Джеримэйн выдал новую порцию слухов.

— А ещё я слыхал, что теперь староста Дунстан должен будет позаботиться о будущем Джинли. Вроде как старуха Шеллиди была у него перед самой смертью и поручила ему присмотреть за внучкой. И он согласился,

— Ну, это, наверное, неплохо… — Элмерик, отмахнувшись от назойливой мухи (ишь расплодились по осени! Ещё и кусаются!), вернулся к свиткам.

Он не понимал, с чего вдруг Джерри прорвало на поболтать. Раньше за ним тяги к деревенским сплетням не водилось. То ли эта история правда его чем-то зацепила — и тогда стоило прислушаться, то ли приятель замыслил подшутить над Элмериком — за ним не заржавеет. В любом случае, нужно держать ухо востро.

Джерри же продолжал заливаться соловьём.

— А староста эту Джинли поскорее замуж выдать хочет. Говорят, даже не в Чернолесье, а подальше — в Задолье или ещё куда. На днях уже приедут на смотрины.

— Ну так осень же на дворе — самое время для свадеб. А ты чего так всполошился-то? Сам что ли в женихи метишь? — не удержался от шпильки Элмерик.

— Ещё чего! — фыркнул Джеримэйн, вскидывая подбородок. — Меня, знаешь ли, совсем другое беспокоит. Говорят, люди видели бабку Шеллиди — уже после того, как её похоронили, представляешь? Будто бы ходит, в окна заглядывает. Ничего дурного не делает, просто стоит, смотрит и вроде как шепчет что-то, а слов не разобрать.

— Так пусть посыплют могилу солью и золой. И кол осиновый в грудь вобьют для верности.

— Да, кажись, пробовали. Не помогло.

А вот это уже интересно… Элмерик оторвался от свитков.

— Значит, ты мне всё это рассказываешь, чтобы…

— Ну да, хочу посидеть сегодня на деревенском кладбище и мне нужна компания, — Джерри сказал это так беспечно, будто бы приглашал Элмерика в кабак пропустить по кружечке эля.

— Ну так бы сразу и сказал. Чего огород городить? — буркнул Элмерик, на ходу натягивая куртку. — Мы же Королевские Соколы, а значит, защищать людей от всякой потусторонней дряни — наша прямая обязанность. Зря что ли учимся?

— Меня возьмите-то? — попросилась Розмари, но Элмерик с Джерри сделали вид, что не услышали, только припустили во все лопатки. Знали, что пухленькая подруга их ни за что не догонит. Она даже и пытаться не стала.

Домашнее задание от мастера Патрика было забыто. Похоже, Соколят ждало новое приключение.

После заката на деревенском кладбище было тихо и безветренно: казалось, ни один лист не шелохнётся без нужды. Замшелые могильные камни слегка покосились от времени. На некоторых виднелись выдолбленные огамические письмена с именами покойных и пожеланиями доброго посмертия. Надпись была залогом того, что усопший будет пировать на том свете, пока ветра и дожди не сотрут последнюю фэду, а вместе с нею и людскую память…

— Что-то птиц не слыхать, — Элмерик поёжился, втягивая руки в рукава. — Ох, не к добру это.

Могилку старой Шеллиди они отыскали без труда — по свежей земле, полевым цветам, заботливо уложенным под камнем, и следам соли вперемешку с пеплом — верному знаку того, что на могиле совсем недавно пытались заклинать призрака. Довольно-таки неумело, надо сказать.

Прямо посреди холмика рос желтый бессмертник — в народе такой ещё называли «кошачьи лапки». Прошло слишком мало времени, чтобы он успел так пышно разрастись, значит, кто-то нарочно посадил. Зачем бы? Красоты от него никакой, сорняк он и есть сорняк.

— Смотри-ка, — Джеримэйн указал на отпечатки чьих-то башмаков. — Сюда каждый день приходят. И цветочки носят, ишь ты…

— Наверняка это Джинли. Больше-то по бабке горевать некому, — пожал плечами Элмерик. — Уютное местечко, кстати. Мне нравится.

Он ничуть не покривил душой — могилка старой Шеллиди располагалась на отшибе, но от неё вовсе не веяло холодом, как от иных «нехороших» могил, а рядом в зарослях ивняка можно было удобно расположиться на замшелых пеньках.

— Ну, значит, присядем, подождём, — кивнул Джерри.

Он сотворил чары, чтобы скрыть себя и Элмерика от чужих глаз и только потом сел.

С наступлением темноты на могильных камнях зажглись огоньки, но совсем не те зловещие огни, которые можно было увидеть ночью на болотах. Эти искорки были совершенно безвредными порождениями скорби, они не пытались никого заманить или убить; хотя даже они у обычных людей закономерно вызывали страх и нежелание приближаться к кладбищу в темноте. Правда, нынешней ночью огоньков оказалось как-то уж многовато. С чего бы?

— Помнишь, мастер Патрик говорил, что кладбищенские огоньки слетаются не только на горе, но и на сильную магию? Тут чёт происходит, Рыжий. Зуб даю, — выдохнул Джерри прямо Элмерику в ухо, словно мысли прочитал. — Твоё Истинное зрение нам сейчас совсем не помешает. Давай уж, присмотрись хорошенько!

— Да я уже, — Элмерик и сам догадался, что пришло время прикрыть один глаз и сосредоточиться на тонком мире. Это был его редкий дар, его повод для гордости.

— Увидишь чего интересное — сразу говори, — вздохнул Джеримэйн, нервно сплетая пальцы.

Он никогда не скрывал, что завидует умению Элмерика, а тот сам ни за что не признался бы, что тоже завидует приятелю: так ловко управляться с огамическими чарами мало кому было по силам. Ну, наставник, конечно, не в счёт — он великий чародей!

— Пока всё тихо, — шепнул Элмерик.

Стоило ему это сказать, как со стороны входа, прямо из кустов ракитника послышался печальный звук флейты. Джерри вздрогнул — стало быть, тоже услышал.

— И это «тихо»? — он скорчил недовольную мину.

Элмерик оправдываться не стал, только пожал плечами.

В этот миг на небе расступились тучи, и на дороге, щедро залитой лунным светом, показался… фейри. Его седые, как иней, волосы торчали в разные стороны, будто их растрепало порывом ветра, некоторые пряди, правда, были не белыми, а явственно зелёными, выдавая принадлежность ночного гостя к роду младших ши. Глаза же… в свете Истинного зрения Элмерик отчётливо разглядел ярко-красную радужку и поёжился — взгляд фейри был неприятным, колючим. Его длинные, похожие на веточки, пальцы ловко сновали по отверстиям деревянной флейты, заставляя инструмент издавать тоскливую музыку, от которой внутри всё переворачивалось. Элмерик, пожалуй, мог бы назвать эту мелодию «песней горя».

Дойдя до могилы, возле которой спрятались Соколята, фейри перестал играть и со вздохом опустился на колено. Он простёр руки над бессмертником, что-то прошептал, и с его ладоней упали золотые капли. Кустик на глазах пошёл в рост, выпустив ещё несколько жёлтых соцветий.

— Я люблю тебя, Шеллиди, — голос фейри был похож на шелест ветвей. — Знай, даже смерть не разлучит нас.

Элмерик, не удержавшись, шмыгнул носом. Нет, правда же, это было очень трогательно. Кто бы мог подумать, что старая ведьма зналась с младшими ши и настолько запала в сердце одному из них, что тот теперь растил дикие цветы на могиле возлюбленной. Прямо как в древних балладах!

Фейри тем временем встал, одёрнул тунику, сшитую из светлой древесной коры и накинул на голову зелёный капюшон с длинным фестончатым хвостом — и вдруг исчез.

От неожиданности Элмерик вскочил со своего пня, озираясь по сторонам. Но даже его волшебное зрение не сумело помочь — ночной гость будто в воду канул.

Элмерик пересказал Джеримэйну всё, что видел, и тот с упрёком пробурчал:

— Ну кому я говорил: рассказывай всё сразу. Мы могли бы расспросить этого фейри, а теперь всё профукали. Сбежал бабкин полюбовник…

— Нехорошо прерывать скорбящего, человек он или нет, — Элмерик отвернулся, сплетая руки на груди. Ему было странно, что приходится объяснять очевидные вещи.

— А задницы на кладбище без толку морозить хорошо? Ночи-то уже холодные. Не знаю, как ты, а я задубел, — Джеримэйн с его вечно взъерошенными волосами сейчас сильнее обычного напоминал нахохлившегося воробья.

— Ну почему без толку? Теперь мы кое-что знаем.

— Да ни беса болотного мы не знаем! — Джерри недовольно сплюнул.

Он спрятал ладони под мышки — похоже, не врал, что сильно замёрз, вон даже носом зашмыгал. Но Элмерик не стал предлагать ему свою куртку — обойдётся. Вежливее надо быть, чтобы другие захотели с тобой чем-то поделиться!

Некоторое время они молчали, искоса поглядывая друг на друга. Как обычно, Элмерик не выдержал первым.

— Ладно-ладно, — он развёл руки в примиряющем жесте. — Если хочешь, завтра мы снова придём сюда и уж тогда своего не упустим: подстережём фейри и ты с ним поговоришь. Если, конечно, он захочет тебя слушать.

— А почему не ты? Ты же у нас это… мастер слова.

— Ещё чего! Поговорить — твоя идея. Тебе и карты в руки.

— Но как я буду говорить с кем-то, кого не вижу?

— Как-как! Обычно! Ртом говоришь, а ушами — слушаешь! — огрызнулся Элмерик.

Пожалуй, эта перепалка могла закончиться ссорой, если бы вдруг кладбищенские огоньки не облепили могильный камень целиком.

Джерри ахнул.

— Взгляни-ка!

От камня отделилась полупрозрачная фигура — нет, не в белом саване, а в видавшем виды заплатанном старушечьем платье. У призрака были седые волосы, сморщенное, как печёное яблоко, лицо, бородавки на носу и беззубая ухмылка. Конечно, Элмерик без труда узнал бабку Шеллиди. Та всмотрелась в ивняки, словно почуяла чужое присутствие (Соколята невольно замерли, затаив дыхание), но в следующий миг призрачная старуха уже тряхнула головой, мол, показалось, — и медленно поплыла в сторону деревни.

— Пойдём за ней, — Джеримэйн очнулся первым. — Призраки просто так никогда не появляются. Значит, у старухи незаконченное дело осталось. Надо бы разузнать, чё ей надо.

— Ладно. Но спрашивать будешь ты. Я не нанимался разговаривать ни с фейри, ни с призраками.

— Пф! А ещё бард! Признайся, струсил?

— Вот и нет!

— А я говорю — струсил!

Джерри зашагал по тропинке вслед за старухой, Элмерик старался не отставать — и всё-таки бабка оказалась более проворной. Возможно потому, что ей не нужно было обходить камни и изгороди: она легко проходила сквозь любые препятствия. А ещё её яростно подгонял в спину наконец-то очнувшийся ото сна кладбищенский ветер…

— Ищет, что ли, кого-то, — спустя какое-то время предположил Джеримэйн, выбивая зубами дробь — больше от холода, чем от волнения.

Уже битый час они блуждали по Чернолесью от дома к дому, следуя за призраком старой Шеллиди. Та заглядывала в каждое окно, пыталась стучаться, но руки натыкались на невидимую преграду, а звука не было. Похоже, старая ведьма задалась целью до рассвета обойти всю деревню. В дома она, ясное дело, проникнуть не могла: у каждого жителя с десяток оберегов было понавешано, ведь Чёрный лес рядом, а там всякое водится…

— Наверное… — Элмерик почесал в затылке, растрепав волосы сильнее обычного. — Она не похожа на мстительного духа.

— Я не очень-то разбираюсь в призраках, но тебе не кажется, что она в отчаянии?

Теперь, когда внимательный Джеримэйн об этом упомянул, Элмерик тоже заметил, что призрачная старуха чуть ли не плачет, некрасиво кривя рот.

Дольше всего она простояла под окном старосты, беспомощно молотя руками в стекло. Лунный свет пролился на её мёртвое лицо, сделав старуху похожей на каменное изваяние. Закатив глаза, она издала беззвучный стон, потом снова яростно зашептала — и тут Элмерика осенило.

— Знаешь, — зашептал он, — кажется, никого она не ищет. Готов биться об заклад: старуха пытается сообщить жителям деревни что-то важное и как будто повторяет одну и ту же фразу.

— А ты умеешь читать по губам? — встрепенулся Джерри.

— Немного. Надо бы подойти поближе…

— Так иди, чего встал-то? — Джеримэйн подтолкнул его в спину — и Элмерик, затаив дыхание, осторожно сошёл с дорожки на траву, стараясь не задевать шуршащие осенние листья.

— Да не боись ты, мои чары ещё держатся. Можешь хоть в лицо ей заглянуть и похохотать, — подбодрил его Джерри.

— Сам хохочи, раз такой смелый!

Элмерику не особенно хотелось рассматривать лицо призрака. Бабка Шеллиди и при жизни не была красавицей, а смерть уж точно её не украсила: щёки ввалились, скулы обтянуло тонкой, будто пергаментной, кожей, на шее выступили тёмные вены, а глаза помутнели, превратившись в два голубоватых бельма.

Превозмогая отвращение, Элмерик пригляделся и даже зашевелил губами, когда принялся сосредоточенно разбирать, что говорит призрак.

— Я понял! — это прозвучало так громко, что Элмерик перепугался и зажал себе рот.

Сгорающий от нетерпения Джеримэйн взял его за плечи.

— Ну? Чё там?

— Она говорит «помогите Джинли».

— Ты уверен?

Элмерик поморщился, когда Джерри тряхнул его особенно сильно.

— Эй-эй, полегче! Ни в чём я не уверен. Но сам посуди — с чего бы ей так отчаянно биться во все окна? Она внучку больше жизни любила, вот и встала из могилы, чтобы защитить.

— От кого? Или от чего?

— Мне-то откуда знать? — Элмерик оттолкнул его руки. — Эй, смотри, она уходит!

— За ней! — скомандовал Джеримэйн и рванул вперёд.

Пришлось и Элмерику тащиться следом, спотыкаясь о кочки.

Вскоре ему стало ясно, куда направляется призрачная старуха: она летела домой. Нет, не на кладбище, а туда, где жила раньше, к покосившемуся тисовому домику, в окне которого горел одинокий огонёк: похоже, Джинли ещё не ложилась.

Бабка, подгоняемая полуночным ветерком, просочилась сквозь покосившуюся оградку, и Джерри, недолго думая, перепрыгнул следом.

— Осторожно, там Репей! — ахнул Элмерик.

— Подумаешь! Когда это я репьёв да крапивы боялся?

— Да не куст же! Собака, — простонал Элмерик, закатывая глаза.

Джерри, опомнившись, бросился назад — но не тут-то было: грязно-серый пёс размером с телёнка появился словно из ниоткуда. Бесшумная лохматая тень повалила наглого нарушителя и, упершись лапами в грудь, грозно зарычала.

— Твою ж… — только и успел вымолвить Джеримэйн.

Окончание фразы потонуло в басовитом лае: Репей звал хозяйку. Тут призрак старухи как ветром сдуло: видать, не зря считалось, что всё потустороннее боится собак и старается держаться от них подальше.

Со стороны дома послышались шаги, потом скрипнула дверь — Джинли, накинув на плечи серый платок, выбежала в сад.

— Прячься, — Джерри старался не шевелиться: клыкастая пасть щёлкала в опасной близости от его носа. — Заклятие слетело. Теперь нас обоих будет видно. И всё из-за этой дурацкой псины!

Ну да, известное дело: собаку отводом глаз не обманешь, она запах чует… Элмерик послушался и попытался было нырнуть в кусты, но и тут не повезло: прямо ему в лицо выпорхнула вспугнутая неясыть, и он с воплем отшатнулся. А потом прятаться стало уже поздно: Джинли заметила их обоих.

— Так-так-так, — она перекинула за плечо тяжёлую тёмную косу. — Кто это тут у нас? Ну, признавайтесь: в женихи ко мне решили податься или просто яблок наворовать удумали?

Девушка взмахнула рукой и пёс тут же умолк.

— Глаза раскрой пошире, балда! — фыркнул Джеримэйн. Элмерик подивился: как тому удаётся сохранять самообладание, лёжа на спине? Другой бы уже в штаны наложил со страху. — Не видишь что ли, с мельницы мы. Ученики колдуна. Убери собаку, а не то…

Джинли улыбнулась — было видно, что она ничуточки не испугалась угроз, — однако, пса отозвала и на всякий случай прихватила за холку, потому что тот чужакам не доверял и снова заворчал, едва Джеримэйн попробовал подняться.

— И что же ученики колдуна делают у меня в саду? — прищурилась девушка. — Только не говорите, что вы ищете фейри.

— М-можно войти? — бочком-бочком Элмерик дошёл до покосившейся калитки. Та была ему примерно по пояс, как и изгородь, которую в принципе не стоило труда перепрыгнуть. Но ведь вспомнить о вежливости никогда не поздно, правда?

— Что-то раньше вы разрешения не спрашивали… Ладно, заходите, — Джинли потрепала пса за ушами. — Молодец, Репей, хороший мальчик.

Элмерик, тайком утерев пот со лба, проскользнул в сад. Рубаха липла к спине, а в суконной куртке вмиг стало жарко. Он хотел было подать Джерри руку, чтобы помочь тому встать, но приятель помощи не принял — поднялся сам, отряхнул заплатанные штаны и, скривившись, будто у него вдруг заболел зуб, пустился в объяснения.

— В общем, мы следили за призраком. А из-за твоей глупой псины всё пошло насмарку — он исчез. Значит, ещё вернётся и будет смущать покой мирных жителей. Спасибочки за помощь в расследовании, тьфу, — он в сердцах сплюнул на землю и утёрся рукавом.

— Призрака? — Джинли захлопала ясными голубыми глазами (она была и впрямь очень красива — Элмерик подумал, что статус майской королевы девушка получила вполне заслуженно). — Вы за бабушкой следили, что ли?

— Ага! То есть, ты с ней тоже встречалась? — Элмерик решил вмешаться, пока Джерри глупыми шуточками не наломал дров.

— Да тут все её видели, — Джинли пожала плечами. — Или хотят думать, что видели. Но вы не беспокойтесь, говорят, она совсем безвредная. И наверняка скоро уйдёт. Я слыхала, что душа не может дольше, чем до следующего новолуния, задерживаться в мире живых.

— Ещё как может! — Джерри в запале шагнул к ней, но пёс предупреждающе рыкнул; пришлось сдать назад. — Если осталось незаконченное дело, она будет являться годами. Бабка недавно преставилась, поэтому призрак ещё слабенький. Но знаешь, со временем они входят в силу. Сейчас от неё вреда, может, и нет, а чё будет потом — никто не знает.

— Так я и есть незаконченное дело, — вздохнула Джинли, поправляя выбившийся из косы тёмный завиток. — Бабушка ещё давно говорила, мол, только бы не умереть, пока внученька замуж не выйдет. А как будет пристроена — тогда можно и в могилку. Да не сложилось, раньше померла. Ну ничего, завтречка уже смотрины, из самого Задолья приедет жених. Вот увидите, когда меня взамуж увезут, тогда и перестанет бабушка из земли вставать.

Вообще-то объяснение было довольно стройным, и Элмерик был склонен согласиться с девушкой. Может, и впрямь зря они всё это затеяли? Но убедить Джерри было не так-то просто.

— Да? А чё она тогда по всем соседям бегает, в окна молотит и кричит «Помогите Джинли»?

— Не было такого! — вспыхнула девица. — Вы всё врёте! Мне бы непременно сказали.

— Так они не слышат, глухие тетери, — отмахнулся Джерри. — У нас вон только Рыжий смог разобрать, чё к чему. Ну так на то он и бард, чтобы по губам читать. Чё теперь скажешь, а?

— Думаете, мне угрожает какая-то опасность? — глаза Джинли широко распахнулись, а пальцы ещё крепче вцепились в холку огромного пса.

— Не хочу тебя пугать, но очень на то похоже.

— А какая? Надеюсь, вы уже придумали? Ой, я хотела сказать «выяснили»?

Джеримэйн фыркнул, оскорблённый её недоверием. Пришлось Элмерику тоже подключиться к оправданиям.

— Нет, мы пока сами ничего толком не понимаем, но…

— Знаете что! — девушка упёрла руки в бока. — Думаю, вы мне нарочно зубы заговариваете, а сами всё-таки за яблоками припёрлись… Ну так идите, собирайте, сколько хотите. Мне они всяко теперь без надобности. Можете хоть все деревья обобрать, только меня больше не трогайте! Дайте хоть этим вечером одной побыть: бабушку оплакать, с девичьей жизнью проститься…

Она лихо развернулась на подошвах своих деревянных башмаков, явно собираясь уйти.

— Постой, — Элмерик едва не цапнул её за широкий рукав домотканой рубахи, но вовремя вспомнил про пса и отдёрнул руку. — А твой жених… Ты его знаешь? Если в Чернолесье всё спокойно, может быть, дело в нём?

— Ой, не мели чепухи. Его зовут Ивар, он — простой шорник из Задолья. Я никогда его не встречала, обо всём договаривался староста Дунстан по поручению бабушки, — неохотно ответила Джинли.

— И ты заранее согласилась? Не зная, кто он таков? — напустился на неё Элмерик. — А вдруг он сволочь, каких поискать?

Тут уже Джерри посмотрел на него, как на умалишённого.

— Эй, Рыжий, полегче. Не знаю, как там у вас в Холмогорье, а у нас деревенских девиц особо не спрашивают, за кого они пойдут. Как отец сказал, так и будет. Ну, в нашем случае — опекун.

— Староста Дунстан не собирается меня неволить, — Джинли раскраснелась от возмущения. — Если Ивар мне не понравится — вдруг окажется, что он там какой-то кривой или горбатый, — я запросто могу отказаться. Но говорят, у жениха нет заметных изъянов, живёт он не бедно, работы не чурается, не пьяница какой, не буян — чего ещё надобно? Я не то, чтобы переборчивая невеста, да и приданого у меня не великие горы. Сиротка я, коль не знаете. И просто хочу, чтобы у меня была семья, как у всех. Деток ему нарожаю. По праздникам будем эль пить да плясать под скрипки — говорят, в Задолье музыканты даже лучше наших, Чернолесских. Да и сама деревня побольше будет. В общем, грех жаловаться…

— Но ведь ты его не любишь… — Элмерик недовольно поджал губы. Нравы тут и впрямь были иными — у него в голове не укладывалось, что девушка может просто так хотеть замуж — не пойми за кого.

— Стерпится — слюбится, — Джинли поёжилась, кутаясь в вязаный пуховый платок — наверное, бабкин. — Всё лучше, чем одной век вековать. Да и без бабушки мне всё равно с хозяйством не управиться.

— Ладно, прости, что потревожили, — Джерри развёл руки в примирительном жесте. — Если ты считаешь, что призрак уйдёт, как только тебя выдадут замуж, может, так оно и есть. Пожалуй, мы подождём, не будем больше за твоей бабкой ночами гоняться.

— Да что ты такое несёшь?… — начал было Элмерик, но приятель зажал ему рот и потащил за собой к калитке.

Уже за оградой, он убрал ладонь и зашипел:

— Ну чё пристал к девахе, как репей? Нет, не пёс, а тот, что настоящий, с колючками. Не видишь что ли, не знает она ничего и знать не хочет. В мечтах витает: детки у неё, гулянки, муж заботливый и работящий, дом — полная чаша…

— Посмотрел бы я сперва на этого мужа, — Элмерик сам не знал, с чего вдруг так упёрся. Не нравился ему этот Ивар, хоть тресни. А своим предчувствиям он привык доверять.

— Вот и посмотрим. Завтра. Пускай сперва приедет женишок. Сразу под венец её не потащат, а там, глядишь, старуха снова объявится. Пока же лучше вернуться домой и хорошенько выспаться. Нас, небось, уже на мельнице хватились — к ужину ведь не вернулись. Ох и получим на орехи!

— Ладно, — доводы были вполне разумными, пришлось согласиться. — Утро вечера мудренее…

Видят боги, Элмерику очень хотелось решить всё в один момент, но бывают дела, в которых спешка только вредит. Похоже, это было как раз одно их них.

На следующий день Соколятам удалось выбраться в Чернолесье только после обеда — мастер Патрик, конечно же, заметил их вчерашнее отсутствие. Ругать не стал, но заданиями загрузил вдвое больше обычного. Элмерик едва успел сделать половину, когда прилетел Джерри и затормошил его.

— Давай, бросай всё, идём скорее…

— Можно я хотя бы страницу дочитаю, — Элмерик скривился, предвкушая очередной нагоняй от учителя. Ох, а сколько их ещё будет! Не вылететь бы с мельницы по весне за нерадивость и безделье.

— Потом дочитаешь. Всё пропустим же, ну! Если бабка-призрак права и Джинли действительно в беде из-за этого своего жениха из Задолья, у нас осталось мало времени. Увезут девчонку — и пиши пропало. Ты солнце видел? Скоро закат уже.

Элмерик, конечно, всё видел, не слепой же. И со своим «скоро» Джеримэйн немного перегнул — до заката оставалось добрых четыре часа. Но любопытство и жажда помочь оказались сильнее страха перед наставником, и он отложил свитки.

— Слушай, а, может, просто скажем мастеру Патрику, что в Чернолесье что-то странное творится, и он нас сам отпустит?

Такая вероятность, конечно, была. Но, скорее всего, учитель ответит скажет: «не вашего это ума дело» и запретит вообще выходить с мельницы на неделю-другую. Такое, если подумать, бывало уже.

— Я бы не стал рисковать, — Джерри нервно дёрнул себя за чёлку. — Ну, то есть, стал бы, но не в этой части плана. В общем, ты меня понял, Рыжий. Давай, ноги в руки — и бегом! Розмари нас прикроет: скажет, что припасы заканчиваются, и мы поехали в деревню за свёклой.

— Зачем нам свёкла?

— Ну, не за ней, а за чем угодно. В общем, она что-нибудь придумает, если хорошо попросим. Придётся, правда, взять телегу и что-нибудь накидать туда для виду. Но это же лучше, чем вообще весь день просидеть тут, пока там что-то происходит…

Элмерик кивнул. Он знал, что Джеримэйн прав, просто у него уже вошло в привычку никогда не соглашаться с приятелем с первого раза.

— Ладно, поехали. Только к бесам свёклу, слышишь?

— Да чего ты к ней так привязался? — нетерпеливо фыркнул Джерри, приплясывая на месте.

Элмерик пожал плечами.

— С детства её ненавижу…

Оказавшись в Чернолесье, Соколята первым делом поспешили к тисовому домику, но там, как назло, никого не оказалось. Внутри было тихо, и только Репей — бдительный страж — встретил их злобным басовитым лаем. За изгородь они предусмотрительно заходить не стали, памятуя, чем это закончилось в прошлый раз.

— Айда к дому старосты, — бросил бард на ходу. — Наверняка все там. Он не ошибся. Ещё с дороги друзья увидели гостей из Задолья — староста Дунстан вывел всех в сад, чтобы похвастаться яблонями. Те и правда были превосходными: росли буйно, а плодов приносили столько, что под ветви приходилось каждый год ставить подпорки, чтобы те не обломились.

Сперва Элмерик разглядел двух полноватых тётушек-свах, а с ними — чернявого мужичка-возницу (за поясом у того был кнут для погонки лошадей), и только потом увидел высокого светловолосого парня. Судя по тому, с каким обожанием на него глазела сиротка Джинли, наверное, это и был Ивар.

— Подкрадёмся поближе, — шепнул Джерри.

— Отвод глаз сделаешь?

— Да я уже. Не боись, никто нас не заметит.

Они подошли к самой ограде, прислушиваясь к разговорам. Заодно Элмерику удалось получше разглядеть жениха.

Кроме длинных льняных волос, забранных в хвост, в его внешности не нашлось ничего примечательного: обычное слегка вытянутое лицо, крупный нос, светлые веснушки, почти незаметные белёсые брови и такая же жидкая поросль на лице. Он выглядел простовато и непримечательно, как и положено деревенскому шорнику.

Признаться, Элмерик очень скоро ощутил разочарование. Разговоры были скучными: про урожай, торговлю, про так некстати зарядившие дожди, в общем, обычная деревенская болтовня, даже не про свадьбу; ничего интересного.

— Кажется, мы зря теряем время, — буркнул он, недовольно дёрнув плечом.

В этот миг Ивар повернулся и пристально вгляделся в кусты, под сенью которых укрылись Соколята, будто бы что-то услышал.

— Эй, а почему он на нас так смотрит? — Элмерик перешёл на шёпот.

— Да небось птицу какую-то в ветвях углядел. Нас он почуять никак не может, — беспечно отмахнулся Джеримэйн.

— Нет тут никакой птицы. Мне кажется, он что-то подозревает, — у Элмерика вмиг вспотели ладони.

— Ой, ерунда, — голос Джерри звучал уже не так уверенно.

Но Элмерик уже прикрыл один глаз, сосредоточившись на Истинном зрении. Только бы получилось! Он был ещё не слишком искусным чародеем, поэтому оставалось лишь надеяться, что волнение не собьёт ему остроту взгляда.

Получилось не сразу: сперва глаз только слезился, но потом взор прояснился и Элмерик ахнул.

— Джерри, это же фейри! Самый настоящий!

— Кто?

— Ну этот, белобрысый. Он под личиной.

— Ты уверен? — Джеримэйн весь подобрался, как гончая на охоте. Он даже забыл, как ненавидит сокращённый вариант своего имени и не огрызнулся на Элмериково фамильярное «Джерри».

— Да зуб даю. Тот же самый, которого я видел вчера. С флейтой. У бабкиной могилы!

В этот момент Ивар прищурился, что-то пробормотал себе под нос, щёлкнул пальцами — и Элмерик взвыл от внезапной боли так, что даже тётки-свахи заозирались по сторонам.

Джерри, недолго думая, схватил его за шкирку и поволок прочь от забора, второй рукой на ходу подновляя заклятие незримости. Завернув за угол, он прислонил Элмерика к задней стенке таверны, поддерживая под мышки, чтобы тот не упал, и прошипел прямо в лицо:

— Эй, ты чё орёшь?

Элмерик держался рукой за левый глаз, полный обжигающих — будто бы ядовитых — слёз. Джеримэйн силой заставил его отнять ладонь и придирчиво осмотрел лицо.

— Так, — с некоторым облегчением выдохнул он. — По крайней мере, глаз цел.

— Но я им ничего не вижу! — Элмерик принялся вытирать слёзы кулаком.

— Спокойно! Не три! Опусти руки, я сказал! Всё, чё надо, ты уже разглядел. Кстати, а эти тётки и кучер? Они тоже из младших ши?

— Не знаю, — Элмерик мотнул головой, охнул и снова схватился за пострадавший глаз. — Я не успел рассмотреть. Как он нас вообще заметил? Почему вчера всё было нормально, а сегодня… А вдруг я теперь навсегда ослеп?

От этой мысли у него внутри всё перевернулось, но Джерри снова тряхнул его так, словно собирался выбить все страхи из головы.

— Перестань. Вот, возьми платок. Не слишком чистый, но сойдёт. Потом покажем тебя мастеру Патрику. Ты же знаешь, он лекарь хоть куда, с любым недугом справится.

Говоря это, Джеримэйн смотрел не в глаза другу, а куда-то вниз, себе под ноги, и Элмерик вдруг понял, что его приятель винит во всём себя. Это ведь его заклятие оказалось с изъяном.

— Ну конечно, мастер Патрик справится, — твёрдо сказал он и взял платок из рук Джерри.

Пристроить повязку на глаз было делом пары минут.

— Я чёт расслабился, — буркнул Джеримэйн, ковыряя землю носком сапога.

— Да забудь, — Элмерик с трудом отлепился от стены дома. — Что вышло, то вышло. Главное мы узнали: есть некий фейри с белыми волосами, который носит цветочки на могилку старой Шеллиди, и он же хочет жениться на её внучке. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что до Задолья Джинли не доедет — попадёт прямиком в Волшебную страну и застрянет там до скончания веков. Наверняка бабка именно об этом хотела предупредить. Мы должны помешать ему. Вот только как?

Джерри на мгновение задумался, при этом дёрнув себя за чёлку так яростно, что выдрал несколько тёмных волосков; от этой дурной привычки он никак не мог избавиться.

— Знаешь, — наконец, вымолвил он, — иди-ка ты пока в таверну. Монеты есть? Возьми сидра, выдохни.

— А ты сам куда?

— На мельницу, конечно. Да не дёргайся ты, я мигом — одна нога здесь, а другая там. Не хотел говорить это, но… кажется, нам не справиться без Розмари. Она хоть и девчонка, но тоже чародейка.

Элмерик вытаращился на него единственным зрячим глазом.

— А нам точно никак без неё не обойтись? Ты представляешь, что она скажет?!

— Ты дурачок или притворяешься? — Джеримэйн скривился, сплетая руки на груди. — Дело вообще-то серьёзное. А Роз знает зелья и снадобья. Может, сумеет облегчить боль и вернуть зрение. Тут либо она, либо мастер Патрик. Из двух зол, как говорится. Я как-то пока не готов идти к наставнику с повинной…

— А я бы, может, и пошёл.

— И признал бы своё поражение? — Джерри с негодованием вскинул подбородок.

Ох как Элмерик не любил этот взгляд, полный упрямства. Он означал, что Джеримэйн уже принял решение и переспорить его — да проще будет стоячий камень с места сдвинуть.

— Мы столкнулись с очень сильным противником, — начал он, но Джерри только отмахнулся.

— Да-да, немного недооценили, бывает. Но он всё ещё младший ши — не высший. А помнишь, что говорил мастер Патрик? Мы уже достаточно познали чародейскую науку, чтобы заставить младших ши нас бояться! И ты, едва столкнувшись, с небольшой неудачей, хочешь дёру дать? Тряпка!

— Ничего себе «небольшая неудача»! А если бы это был твой глаз? — Элмерик фыркнул и отвернулся.

Он знал, что Джерри не поймёт его самого главного страха, но делиться им не хотел. Ещё чего! Показывать свою слабость перед соперником, с которым они постоянно пытались превзойти друг друга? Нет уж, лучше сжать зубы и терпеть. Тем более что боль вроде поутихла. Теперь ему казалось, что в глаз будто бы ткнули веткой, — когда-то в детстве Элмерик, играя во дворе, налетел на сучок старой сливы и три дня ходил окривевший, но потом всё прошло. Может, и теперь само пройдёт?

Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.

Хуже всего было то, что его взялись обучать чародейству как раз из-за способностей к Истинному зрению, — по крайней мере, Элмерик так думал. Ведь найти того, кто будет слагать певческие чары, было не в пример легче. А Истинное зрение — редкий врождённый дар.

Левой рукой он нащупал серебряную флейту за поясом — наследство прабабки Марджери, единственная ниточка, связывавшая его с домом, — и немного успокоился. По крайней мере, у него осталась музыка. И если тот фейри решит поиграть на своей дудочке, у Элмерика найдётся, чем ответить…

Джерри проводил его до таверны, усадил за стол, притащил кружку (ишь ты, какая невиданная забота!) и, громко стукнув деревянным донышком о столешницу, велел:

— Пей. Никуда не уходи. Мы скоро будем.

— А вдруг они увезут Джинли, пока ты будешь бегать туда-сюда? — вскинулся Элмерик.

— Нет. Помнишь, она сама говорила, что поедут не сегодня. Так не принято. Даже если предположить, что жених будет торопиться, староста Дунстан не отпустит гостей на ночь глядя. Ставлю на то, что они выедут самое раннее завтра утром. Я дал монетку мальчонке, который тут вился, — будет следить за их перемещениями. Если куда пойдут — доложит тебе, так что жди новостей, — Джерри хлопнул Элмерика по плечу и зашагал к выходу.

Элмерик махнул ему вслед, обречённо глотнул из кружки (сидр в этом году и впрямь удался на славу) и вздохнул. Оставалось только ждать, а это дело он не любил больше всего на свете.

Стоило признать: идея Джерри насчёт сидра оказалась неплохой — когда закончилась первая кружка, боль стала вполне терпимой. А когда Элмерик ополовинил вторую, жизнь перестала казаться такой уж паскудной. Ну не повезло, бывает. Мастер Патрик как-никак опытный королевский лекарь, не раз участвовал в сражениях, а значит, справлялся с ранами и похуже. Главное, глаз цел, а распухшее веко — не беда. Примочка там, припарка здесь — и всё пройдёт. Простой крестьянин на его месте наверняка бы окривел — Элмерик слышал, что такое случалось с любопытными смертными, которые осмеливались подсматривать за фейри и их делишками. Но он всё-таки был не обычным бродягой, а чародеем на королевской службе, пускай пока только учеником. Сейчас ещё Джерри приведёт подмогу: уж втроём-то с Розмари они точно справятся с негодяем.

Пока Элмерик рассуждал про себя, на пороге трактира показался вихрастый мальчонка в жилетке из грязной овчины; пацан сразу бросился к нему и, плюхнувшись на лавку, зашептал:

— Дядь колдун, староста и его гости в дом пошли, ночевать остаются. А Джинли с одной из тёток домой отправили. Сказали, негоже жениху и невесте под одной крышей спать. Завтра утречком после завтрака будут выезжать. Джинли вещички собирает, плачет.

— А плачет-то почему? — всполошился Элмерик.

Мальчишка покосился на него с недоумением.

— Ну так невеста же! Ей плакать положено.

— А, в этом смысле… — Элмерик выдохнул.

Ох уж эти деревенские обычаи: рада — не рада, а всё равно плачь, когда родной дом покидаешь. Придумают же!

— Да вы не беспокойтесь, — мальчишка махнул рукой. — Этот парень из Задолья ей очень понравился. Староста Дунстан ни за что не отдал бы Джинли супротив воли. Он бабке обещал.

— Всё-то ты знаешь, — хмыкнул Элмерик.

— Потому что у меня глаза и уши есть, — вихрастый вымогатель протянул ладонь и с нагловатыми интонациями, очень похожими на говор Джеримэйна, добавил. — Дядь колдун, дай монетку за труды, а?

Элмерик сперва хотел возмутиться, но, передумав, усмехнулся. Надо же, какого пострелёнка Джерри на улице нашёл — будто братишку своего младшего. Пожалуй, этот хитрец может ещё пригодиться.

— Держи, — он вложил в ладонь медяк. — Как тебя звать-то?

— Денни, водовоза сын, — мальчишка важно попробовал монетку на зуб и спрятал в карман. — Вы эта, если чё, свистите. Я завсегда тут.

Он выбежал из таверны, совсем немного разминувшись с Джеримэйном и Розмари. Элмерик был уверен: если бы они встретились, Денни и у них ещё монетку бы выпросил.

Розмари, завидев Элмерика, сразу подбежала к нему и, несмотря на вялые протесты, размотала повязку на глазу. Поджав губы, она покачала головой и даже языком прицокнула — не иначе переняла эту привычку у мастера Патрика.

— Всё плохо? — Элмерик нашёл в себе силы улыбнуться.

— Жить будешь-то! — Розмари поправила выбившиеся из-под платка волосы, достала из поясной сумочки флакончик с каким-то снадобьем (в воздухе сразу запахло горькими травами), щедро плеснула на повязку и ловко забинтовав всё обратно, добавила, — так-то оно получше будет-то.

Её смешной говор, прежде часто раздражавший Элмерика, сейчас звучал успокаивающе, по-домашнему. Друзья пришли на помощь, значит, всё будет хорошо. Вместе они справятся с чем угодно!

Боль окончательно стихла. И платок больше не пытался сползти с головы — вот что значит умелые руки.

— Спасибо, — смущённо пробормотал Элмерик. — Что бы мы без тебя делали?

А Роз, уперев руки в бока, в своей обычной манере напустилась на приятелей.

— Да уж, натворили вы дел-то! Куда вас одних отпускать? Нет бы сразу с собой взяли. Всё скрытничаете! Эх вы, дурачки!

— Ну теперь позвали же, — буркнул Джерри и, повернувшись к Элмерику, пояснил: — я по дороге ей всё рассказал, в общем.

Розмари уселась за стол и сплела пухлые руки под подбородком.

— Этот ваш бессмертник на могилке — с него стоило начать-то. Знаете, для каких чар он используется? То-то и оно, что не знаете… А он нужен для того, чтобы душу в нашем мире удержать. Не позволить-то ей в иные края отправиться. Выходит, ваш фейри бабку тут заставил задержаться-то.

— Но зачем ему? — Элмерик непонимающе захлопал правым глазом.

— А это мы сейчас выясним, — Розмари снова вскочила. Её щёки разрумянились, ноздри раздувались: тайна захватила её целиком. — Отведите меня на бабкину могилку. Забыли небось? Моя мамка-то тоже деревенской ведьмой была, я кой-чего от неё успела узнать-то.

— Ага, побежали, — кивнул Джерри.

Элмерик с сожалением глянул на недопитый сидр, оставил на столе пару монет и поплёлся за друзьями, едва поспевая.

Они добрались до места ещё до наступления темноты. Роз сказала, что это даже к лучшему — мол, виднее будет, какие чары там творились.

Присев на корточки у замшелого могильного камня, она некоторое время перебирала полевые цветы, почему-то совершенно не подвядшие со вчерашней ночи. То ли кто-то принёс свежие, то ли на невзрачный букетик были наложены чары неувядания.

— Так-с… — Розмари, понюхав один из цветков, поморщилась. — Ну, всё ясненько-то.

— Чё тебе «ясненько»? — Джеримэйн от нетерпения пританцовывал на месте, но его вопрос девушка предпочла проигнорировать.

— Разводите костёр-то. Живо! Будем злые чары жечь, — только и ответила Розмари — и глазами зыркнула, мол, попробуйте только ослушаться ведьму.

Пришлось Элмерику и Джерри собирать сухие ветки. Огонь они развели немного поодаль, чтобы костровище не сразу бросалось в глаза, — как раз возле от тех кустов, где они скрывались прошлой ночью.

Когда пламя разгорелось достаточно ярко, Розмари, бормоча под нос какую-то присказку (слов Элмерик не расслышал, но был почти уверен, что это деревенский заговор) сожгла все цветы с могилы бабки Шеллиди. Только растущий бессмертник пока не тронула.

— А этот зачем оставила? — Джерри терзался от любопытства так, что почти полностью измочалил завязки на рукавах своей рубахи.

— Ну, призрак-то нам ещё нужен, — Розмари пожала плечами и поправила сбившуюся шаль. — Поговорить я с ней хочу.

— Поговоришь с ней, как же, — фыркнул Джеримэйн. — Бабка никого не видит и не слышит, только по домам и может ходить. Но и сама орёт беззвучно.

— А много ты видел призраков-то, которые говорить не могут? — Розмари насмешливо прищурилась. — Сказки читал, как они там воют и грозятся наслать на головы живых кары? Молчаливый призрак — это непорядок.

Элмерик поёжился. Конечно, он в своей жизни видел маловато призраков; по правде говоря, всего двух. Одного ещё давным-давно, в зале гильдии бродячих актёров и музыкантов. И второго уже тут, на мельнице, по нелепой случайности застрявшего в одной из книг. Но Роз была права: оба этих призрака умели и говорить, и просто выть так, что кровь стыла в жилах, а бабка Шеллиди — нет.

— Её нарочно лишили дара речи? — осенило его,

— Угу, — Розмари деловито поправила передник — весь в травяных пятнах. — Вон те сиреневые цветочки-то видел? А знаешь, что это было? Аистник. Все призраки боятся криков аистов, и оттого-то этой травкой на них можно чары молчания наложить.

Элмерик даже названия этого цветка прежде не слышал, поэтому просто поверил на слово.

— Хочешь сказать, когда бабка Шеллиди появится, мы сможем заставить её поболтать с нами? — Джерри на радостях хлопнул ладонями о колени. — Ну, Роз, какая же ты умница!

Девушка, покраснев, опустила глаза. Видно было, что похвала ей приятна. Что уж там, даже Элмерик удивился: Джерри кого-то похвалил? Обычно тот только ругался, вредничал да ехидными фразочками бросался к месту и не к месту.

— Ну вот. Таперича только призвать её осталось-то.

— Ага, щас, — Джерри набрал в грудь побольше воздуха и гаркнул. — Эй, бабка выходи, дело есть!

Никто на его зов не откликнулся, только порыв ветра качнул кустик бессмертника на могиле.

— Знаешь, я бы на её месте тоже не вышел, — хохотнул Элмерик. — Забыл что ли, призраки любят, когда с ними говорят вежливо.

Вообще-то, он не знал наверняка, но предполагал, что мало кто любит невеж. Пришлось брать дело в свои руки. Он прокашлялся и осторожно позвал:

— Уважаемая госпожа Шеллиди, не могли бы вы, пожалуйста, показаться ненадолго. Нам очень нужно поговорить с вами. Дело касается вашей любимой внучки Джинли. Мы хотим помочь ей, но не знаем, как…

Ничего не изменилось — снова налетел порыв ветра, сбросил на них несколько листков с берёзы, растущей неподалёку, и вновь наступила гнетущая тишина.

— Ой, ну и дурачки вы, — Розмари нахмурилась. — Вы ж ей никто и звать никак, с чего бы ей выходить-то?

— Что же тогда делать? — заволновался Эллмерик. Вроде всё так хорошо складывалось, и на тебе — новая препона. — Может, позвать сюда Джинли?

— Ага, так она и пошла, — с досадой отмахнулся Джеримэйн. — За ней наверняка следят. Не зря же одна из этих свах у неё дома на ночлег устроилась. Следит, чтобы птичка не упорхнула.

— Рик, а ты помнишь-то мелодию, которую играл тот фейри с флейтой? Сможешь повторить? — вдруг улыбнулась Розмари.

Идея показалась недурной, хуже они бы вряд ли сделали, так что Элмерик решил попробовать. Он достал висевшую у пояса серебряную флейту, пробежался по ладам, пробуя звук, и заиграл. Наверное, это была не та же самая мелодия, но получилось вроде бы похоже.

Ветер в тот же миг усилился, на едва тронутое закатом небо набежали тучи, а на соседних могилах зажглись бледные светлячки, привлечённые чарами. Элмерик почувствовал, как покалывает в пальцах, но не сбился и продолжил играть.

Когда из камня показалась белая призрачная фигура, Элмерик, хоть и ожидал этого, всё равно невольно вздрогнул. Старуха зависла в воздухе прямо перед ними. Взгляд её сверкал отнюдь не добрым огнём.

— Ивар? Это ты? — голос бабки Шеллиди был дребезжащим и тусклым, словно доносящимся откуда-то издалека. — Покажись, я тебя не вижу.

Элмерик отнял от губ флейту и, поклонившись, поспешил пояснить.

— Его здесь нет, только мы.

— Кто это «мы»? — сощурилась старуха.

— Друзья Джинли. Ей ведь нужна помощь, так?

Призрачная фигура заволновалась, по её силуэту, будто по глади пруда, прошла рябь.

— Да-да, моей девочке угрожает большая опасность.

— Какая? Кто ей угрожает? — Джеримэйн попытался оттеснить Элмерика, но тот не поддался: пришлось просто встать рядом.

— Хм-м… должна ли я с вами болтать? А вдруг вы служите ему? — фигура Шеллиди стала ещё более прозрачной и затрепетала — того и гляди унесёт ветром.

И тут вперёд выступила Розмари.

— Бабуль, не переживайте вы так. Мы свои, с мельницы. У мастера Патрика учимся-то. Ага, вспомнили?

— У колдуна? — в голосе призрака послышалось уважение. — Так вот почему вы можете меня слышать, а другие нет.

— Агась, — закивала Розмари. — Это всё аистник. Уж такие подлые цветочки. Но я их убрала-то. Можете быть спокойны!

— А нас не подслушают? — старуха перешла на шелестящий шёпот и заозиралась по сторонам.

— Мы не позволим, — Джерри задрал нос. — Чему-то же нас мельник научил. Так чё за опасность? Выкладывайте!

Шеллиди со вздохом присела на камень, её фигура обрела отчётливые очертания, сейчас старуха выглядела почти живой — только очень бледной.

— Ох, это всё Ивар, его рук дело. Знала бы я, чем всё обернётся, никогда бы не давала опрометчивых обещаний…

— Вы уж не томите, бабуль, — не выдержала Розмари. — расскажите всё по порядку-то.

Старая Шеллиди вздохнула, оправив юбки тёмного старушечьего платья. Её глаза-бельма затуманились от воспоминаний.

— Давно дело было. Я ещё в девках тогда ходила. Вздумал меня отец, значится, замуж отдать за нелюбимого и постылого. А как отцу перечить-то? То-то и оно, что никак. Коли чего велит — его слово закон, ничего не поделаешь. В общем, ушла я во двор рыдать, а старый тис — видали его небось? — уже тогда домик наш подпирал. Обняла я его белый ствол, и давай жаловаться на горькую долю. Плакала, плакала, да так и заснула. А потом приснился мне диковинный сон — теперь-то я думаю, что и не сон вовсе. Будто вышел прямо из ствола парень — высокий, собой пригожий, только волосы седые, словно у старика, глаза алые, будто тисовые ягоды, и взгляд колючий. Обнял меня, утешать стал. А ещё сказал, мол, твои слёзы меня к жизни пробудили, красавица. И за это я тебя отблагодарю. Коли не хочешь, пусть не будет никакой свадьбы, никогда. Одно только слово скажи — и всё по-твоему станет. Ну кто бы от такого отказался? Вот и я не смогла. Но я не совсем уж дурёхой была, всё ж таки спросила, а чего взамен захочешь? А он мне в ответ: слыхал я, что отец твой хочет спилить старый тис. Дескать, разросся слишком, окно загораживает, на дом наползает. Не позволяй ему — на том и сочтёмся. Я, конечно, пообещала, что пока жива, никто не посмеет тронуть дерево. Спросила этого парня, придёт ли он ещё, а он мне, мол, приду, коли позовёшь. Ну я тогда ещё не знала, с кем имею дело, обрадовалась, в ладоши захлопала и ответила: конечно, приходи, когда захочешь. Он рассмеялся в ответ: что ж, ты сама это сказала, да будет так! И пропал. А потом я проснулась…

Старуха замолчала, словно заново переживая тот злосчастный день. В её глазах стояли слёзы.

— Ну? И чё было дальше-то? — не выдержал Джерри.

— Не нукай тут, — Элмерик на него шикнул, но, к счастью, призрачная старуха не обиделась, даже рассмеялась противным скрипучим смехом, от которого кровь стыла в жилах.

— Ишь ты, какая молодёжь нетерпеливая пошла… дайте бабушке хоть дух перевести. А дальше, коли хочешь знать, вышло всё, как он и обещал. С моим постылым женишком лихорадка вдруг приключилась — утром был ещё здоровёхонек, ввечеру слёг, а к утру помер. Расстроилась свадьба. И эта, и следующая, и та, что за ней — всех моих женихов, и любимых, и не любимых, уморил хитрый фейри. А больше никто ко мне и не сватался: прошёл слушок, мол, проклятая невеста. Я, конечно, ходила на поклон к белому тису, просила Ивара о милосердии — да куда там. Он только смеялся и говорил: сама же сказала — никакой свадьбы. Всё так и стало, чего сетуешь на судьбу? Ты теперь моя невеста, Шелл. Никому не позволю к тебе приблизиться. Ежели не хочешь какого парня сгубить — не смотри на него даже, не привечай. И я не перечила, потому что очень его боялась. С тех пор, как Ивар получил приглашение, он ко мне часто приходил. Чаще всего просто садился у кровати и смотрел на меня своими красными глазами — а я заснуть не могла, металась, словно в бреду. Да и как заснёшь, когда тебя будто взглядом пожирают? Потом я даже привыкла, смирилась, что никуда мне от него не деться; вечно он за моей спиной стоит, даже в жаркий полдень посмотришь под ноги — а там его тень. В общем, прицепился, как банный лист. Зато колдовству обучил немного — слыхали, небось, что меня ведьмой величали? Так то неспроста…

— А Джинли разве вам не родная внучка? — Джерри поскрёб подбородок.

— Братец у меня был младший, его сына дочурка. Других родичей не осталось, она — единственная моя кровинушка, — всхлипнула бабка.

— Умерли? — Элмерик сочувственно вздохнул.

— Ивар извёл, — старая Шеллиди понизила голос до шёпота. — Все они старый тис срубить хотели. Я их отговаривала, как могла, но никто мне не верил. Так вот я одна и осталась с дитятей малой на руках. Ивару ох как не нравилось, что Джинли часто плачет. Стал всё чаще говорить: зачем тебе эта девчонка, брось её, пойдём в холмы, там сыграем свадьбу и будем жить вечно молодыми и счастливыми… Сулил превратить мою жизнь в вечный праздник.

— Но вы ему отказали, — Элмерик уже начинал понимать, к чему всё идёт. Фейри, которого обидели отказом, должен был сильно разгневаться. А просто взять и украсть хитрую Шеллиди он, видать, не смог: сам чарам научил, сам же в сети и попался.

— Отказала, — кивнула бабка. — Не любила его, боялась до зубовного скрежета. Было дело, даже к вашему мельнику-колдуну на поклон ходила. Он мою беду как свою тогда принял и много всяких премудростей мне втолковал, чтобы я сумела прогнать докучливого негодяя. Последние лет пятнадцать Ивар не появлялся и меня не беспокоил. Вот только тис срубить так и не вышло — зачарованный он. Пилы об него тупятся, топоры с топорищ соскакивают, а лесорубы руки-ноги ломают, коли решаются покуситься на обитель фейри.

— А теперь чего он хочет-то? — Розмари поёжилась, плотнее кутаясь в шаль. Пока они разговаривали, уже совсем стемнело, на улице стало холодать. — Это ведь он вас-то тут задержать решил-то? Бессмертник вона посадил. Значица, не хочет душу на покой отпускать-то?

— Так и есть, — Шеллиди пнула ненавистный цветок, но прозрачная нога прошла сквозь, не причинив кустику ни малейшего вреда. — Наверное, хочет посмотреть, как я буду страдать и плакать, когда он мою бедную внученьку замест меня в холмы утащит.

— Не утащит, — Джерри сжал кулаки. — Мы ему не позволим.

— Ежели Джинли уже дала обещание, то поздно. Слово — не воробей. Скажите, ведь о свадьбе ещё не сговорились? — старуха подлетела слишком близко к лицу Элмерика, так что он невольно отшатнулся.

— Б-боюсь, как раз сегодня всё решилось.

— Джинли сказала «да»? — наверное, призрак схватила бы его за грудки, если бы могла. — Ты уверен?

— Я н-не знаю, — Элмерик отступил ещё на шаг. — Вы лучше научите, как этого Ивара прогнать? Может, как-то можно срубить белый тис?

Бабка Шеллиди испустила тоскливый отчаянный вопль, что, должно быть, означало «нет». Элмерик поёжился — до того ему стало не по себе от этих криков. К счастью, призрак очень скоро перестала выть, успокоилась и скорбно поджала сморщенные старушечьи губы.

— Мельник — ваш наставник — сказал, что это не в его и не в наших силах. Не сразу так решил, конечно, сперва раскинул свои гадательные палочки и выяснил, что этот фейри и его дерево не падут от руки никого из ныне живущих — ибо такова воля судьбы, а с ней спорить не след. Но зато подсказал мне способ усыпить негодяя до лучших времён и выдал клубок шерсти.

— Клубок? Это ещё зачем-то? — Розмари захлопала глазами.

Старуха в ответ рассмеялась,

— Мне ли тебе рассказывать, для чего нужна шерсть, дорогая? Чтобы связать из неё покрывало, конечно. Укроешь им корни белого тиса — и зловредный фейри уснёт на века, пока нитки не истлеют. Только вот беда — не успела я покрывало довязать. А ведь совсем немного осталось…

— Так, может, Джинли довяжет? — Джерри дёрнул себя за чёлку. Его уже охватил азарт, он не мог сохранять спокойствие: всё время переминался с ноги на ногу, то хватался за шнурки на своей рубахе, то срывал высокие травинки мятлика и ломал пальцами тонкий стебелёк. Вот же неугомонный!

— Ой, да куда ей, — отмахнулась старая Шеллиди. — Неумёха! Ну не лежит у ней душа к рукоделию, я уж и так, и сяк билась, всё впустую…

— Я бы могла-то, — кокетливо улыбнулась Розмари. — Только до покрывала энтого добраться-то как?

— Дома оно осталось, — вздохнула бабка. — на топчане. До самой смерти я вязала, пока руки совсем не отнялись.

— М-да, загвоздочка, — Джеримэйн потёр переносицу. — Так-то, конечно, можно к Джинли снова в гости заявиться. А что, она нас уже знает! Чай, собаку не натравит во второй раз. Вот только там эта тётка сидит — подручная вашего Ивара. Наверняка тоже какая-нибудь младшая ши…

— Это девы-кукушки, его любимые сподручницы, — старая ведьма брезгливо поморщилась. — Вечно за мной следили, негодяйки, куковали в уши. Но и на них управа есть — предложите им выпить доброго эля, они вмиг захмелеют и заснут на часок-другой. А отказаться от угощения не смогут: очень уж жадные.

— Что ж, решено! Тогда в путь? — Джерри подпрыгнул на месте, будто кладбищенская земля жгла ему пятки.

— Погодите, — Элмерик замахал руками. — Давайте сперва ещё раз проговорим наш план, а то я, признаться, ничего не понял.

— Какой-ты непонятливый-то, — Розмари снисходительно улыбнулась. — Значица, во-первой идём в таверну-то, берём там эль, потом бежим к тисовому домику-то, выкликаем Джинли, напрашиваемся в гости. Дальше вы спаиваете тётку-кукушку, а я-то быстренько довязываю покрывало. Кладём-то его в полый ствол — и всё, дело сделано.

— Звучит довольно просто, — Элмерик выдохнул. Но на сердце всё же было неспокойно: а ну как что-то пойдёт не так. Он не знал, что это, обычное волнение или пророческое предчувствие, которое, как говорят, свойственно многим бардам.

— Да всё получится, не дрейфь, — Джерри хлопнул его по плечу. — До рассвета управимся, а потом — бегом на мельницу. Мастер Патрик нас по голове не погладит за то, что мы уже который день подряд ошиваемся невесть где.

Бабка оглядела Соколят скептически и сварливо прошелестела:

— Пойду-ка я с вами, прослежу, чтоб управились. Являться не буду, не боитесь. Невидимкой сделаюсь для всех, кроме Джинли. Очень уж охота мне хоть напоследок внученьку повидать. А когда всё будет кончено, обещайте, что выкопаете бессмертник и дадите мне упокоиться с миром.

— Само собой, — важно кивнул Джерри. — Вы только это, не являйтесь прям сразу. А то она ж визжать будет. Дайте мы её подготовим хоть…

Он тоже повеселел, поэтому всю дорогу до таверны весело насвистывал себе под нос бодрую песенку. Элмерик морщился (приятель безнадёжно фальшивил), но терпел: не время было ссориться.

Раздобыв небольшой бочонок эля (Элмерик проводил вздохом ещё несколько медяков, исчезнувших в карманах трактирщика), они бодро зашагали в сторону тисового домика. Бабка, как и обещала, не показывалась на глаза, но Элмерику всё равно казалось, что он чувствует незримое присутствие призрака: по шее то и дело пробегал холодок, руки ни с того ни с сего покрывались мурашками, а порой где-то на краю зрения воздух колебался и дрожал, словно над пламенем костра.

Ночь была светлой — ещё не полнолунной, но близко к тому. Закатные тучи рассеялись, небо очистилось, высыпали частые звёзды. Элмерик счёл это хорошим знаком — известно, что дурные дела и всякие прочие беды обычно случаются самой тёмной ночью. Эта же больше подходила для добрых событий.

Вопреки ожиданиям, возле покосившейся ограды сада их не встретил грозный собачий лай.

— И где этот дурной пёс? Дрыхнет, что ли? — хохотнул Джерри, но смешок вышел каким-то нервным.

В следующий миг они услышали несчастное поскуливание. Прежде грозный Репей жался к кустам ежевики, поджав хвост, словно глупый щенок. Завидев людей, он спрятал морду в лапах.

— Видать, чует призрака-то, — прошептала Розмари.

— Не в этом дело, — Джеримэйн следом за ней тоже перешёл на шёпот. — Бабка уже приходила, а псу на неё было начхать. Думаю, здесь какие-то другие чары: наверняка Ивар постарался. Собаки ведь и младших ши могут видеть, даже когда те скрываются.

— Это что же, у них, выходит, Истинное зрение есть? — Элмерику стало немного обидно, а Джерри ещё и подлил масла в огонь.

— Ха-ха, Рыжий! Выходит, ты для нашего наставника что-то навроде комнатной собачки? Фейри видишь, песенки поёшь, ещё и кудлатый. Может, полаешь?

— Я тебе это ещё припомню, — Элмерик сжал кулаки.

Чтобы не сорваться и всё-таки не съездить Джеримэйну по роже, он толкнул скрипучую калитку и вошёл в сад.

Репей попытался было тявкнуть, но вышло совсем неубедительно. Вошедшая следом Розмари бесстрашно потянулась к псу.

— Ну-ну, хороший мальчик, не бойся. Околдовали бедняжечку-то подлые фейри… А мы пришли выручить твою хозяйку. Ух и накрутим хвосты негодяям-то! Ты уж не кусайся, малыш, ладно?

— Ничего себе «малыш», — фыркнул Джерри. — С доброго телёнка размером!

Сам он вошёл последним, с явной опаской. Видать, не понравилось в прошлый раз на земле валяться.

— Трусишь? — насмешливо прищурился Элмерик.

— Вот ещё! — Джеримэйн покрепче перехватил бочонок с элем и, бросив ещё один опасливый взгляд на пса, зашагал к дому.

Элмерик с Розмари бросились следом — и вовремя. Они ещё не успели постучаться, как дверь отворилась, а на пороге показалась Джинли. Несмотря на поздний час, девушка была одета: Элмерику это показалось подозрительным, обычно ведь дома не ходят в меховой накидке поверх нарядного платья. Выглядело так, будто Джинли собиралась в дорогу. А ещё — будто ждала кого-то. И судя по разочарованному выражению лица и возмущённому возгласу — явно не тех, кого увидела.

— Опять вы? — протянула она, надув губы. — Ну чего пристали?

— Эля вот принесли, — Джеримэйн, лучезарно улыбаясь, похлопал просмолённый бок бочонка. — Надо же твою свадьбу отметить.

— Кто это там? — недовольно донеслось из комнаты. Джинли замахала руками.

— Уходите, уходите, не до вас мне.

— Да чего ты ерепенишься? — Джерри ловко подставил ногу между косяком и дверью, ступив на устланный соломой пол. — Не вороти нос, все свои. Посидим, выпьем, а потом попрощаемся и уйдём восвояси. Бабку-то твою мы упокоили. Вот, стало быть, надо теперь выпить за помин, как она завещала.

— Бабушка так сказала? — Джинли ойкнула и тут же закрыла рот рукой. — Ладно, заходите. Только ненадолго. Ночь на дворе, спать давно пора.

— Вот то-то и оно, — буркнул Элмерик, входя. — Непохоже, чтобы вы собирались.

К счастью, девушка его не услышала. А, может, просто сделала вид.

Убранство тисового домика было аккуратным, но бедным. На полу вместо досок лежала свежая солома, наполняя комнату приятным травяным запахом. Но даже он не мог перебить… как бы это назвать? Во, старушечий дух! Будто только бабка здесь жила и порядки свои наводила, а девичьего скарба было совсем мало. Может, потому, что все свои пожитки Джинли успела упихать в пару сундуков, стоявших у входа?

— Что за гости к тебе по ночам ходят? — дородная тётка в сером чепце поднялась навстречу вошедшим. — Нехорошо это.

— Да мы свои, местные, — Джерри, пыхтя, водрузил бочонок на стол. — Так, на минутку забежали дары принести.

— Дары? — у тётки-кукушки загорелись глаза, она облизнула яркие губы. — Что это? Никак эль?

— Выпьете с нами? — Джеримэйн сегодня просто блистал красноречием, Элмерик даже ему немного позавидовал. Сам он вряд ли смог бы так ловко сговориться — эх, а ещё бард!

— А, пёс с тобой, наливай! — сваха всплеснула руками, будто крыльями, и стукнула глиняной чашкой о столешницу.

Джинли мигом подсуетилась, принесла ещё кружек. Розмари тем временем огляделась и, заметив брошенное вязание на старом топчане, восхитилась:

— Ух, красотища-то какая! Твоё что ль?

— Это бабулино рукоделие, — вздохнула Джинли, присаживаясь на шаткий табурет. — Жаль, не успела она довязать…

— А можно мне-то? Надо ж бабушку уважить-то. Пущай она на том свете порадуется-то, — Розмари, не дожидаясь разрешения, ухватилась за клубок, и Джинли махнула рукой, мол, делай, что хочешь.

Элмерик подивился, как ловко замелькали спицы в руках его подруги. Вот же искусница! Повезло им, что Роз согласилась помочь: что бы они сейчас без неё делали?

Джеримэйн ловко нацедил всем по полкружечки эля, а тётке-кукушке так целую чашу и, состроив скорбную мину, вздохнул:

— Ну чё, за старую Шеллиди! Помянем. Пусть ей будет хорошо в Мире-под-волной.

— Мир праху, — еле слышно отозвалась Джинли.

Элмерик и Розмари тоже пробурчали себе под нос нечто похоже не «мрпраху», и только сваха молча отхлебнула пену с краёв.

— Добрый эль, — рябая шаль на её плечах топорщилась, будто диковинное оперение.

— Да вы пейте, не стесняйтесь, — великодушно разрешил Джерри. — У нас этого добра ещё много.

Розмари свою кружку не тронула, всецело поглощённая вязанием. Работы оставалось и в самом деле немного — за час-другой можно легко управиться. Эх, было бы только в доме не так темно и мрачно. У Джинли не нашлось даже сальных свечей, а лучинки, воткнутые в щели на столе, давали слишком мало света.

— М-да, небогато живёте, — протянул Джеримэйн, озираясь.

— Староста Дунстан позаботился о моём приданом, — Джинли опустила взгляд. Казалось, ей было неловко оттого, что бабке пришлось просить помощи у добрых людей.

— А что же теперь будет с домом? — Элмерик успел ввернуть фразу, пока Джерри пил свой эль.

Джинли пожала плечами.

— Да кому нужна эта развалюха? Сносить не будут: через пару лет сама развалится. А саду староста найдёт применение. У нас яблони хорошие, а он до яблок охоч, сам пряный сидр варит. Так что всем будет польза.

— И что же, не жалко тебе? Почитай, всё детство тут провела, — Элмерику вдруг стало грустно. Старая Шеллиди хоть и не показывалась, но крутилась где-то неподалёку, а значит, наверняка всё слышала. Как же ей сейчас, наверное, обидно было слышать слова родной внучки.

— Ну жаль немного, — кивнула Джинли. Её глаза заблестели от слёз, но тётка-кукушка погрозила пальцем.

— Не реви, дитя неразумное. В жизни каждой девицы наступает миг, когда пора вылетать из родительского гнезда и строить собственное. Это больше не твой дом! Плюнь и разотри. Эй, мальчик, налей-ка мне ещё чарочку.

— О, это мы мигом! — обрадовался Джерри. — Угощайтесь, тётушка… простите, не знаю вашего имени…

Сваха представиться и не подумала, зато на выпивку налегла с удвоенной силой, а Джеримэйн переспрашивать не стал, только знай подливал — ещё и старался по краешку цедить, чтобы пены выходило поменьше.

— А пса ты на кого оставишь? — Элмерик, повернувшись, случайно тронул Джинли за рукав, и та ахнула:

— Ой… я о нём позабыла совсем, закрутилась. Как я могла! Слушайте, а вам на мельницу сторож не нужен? Возьмите Репья, он хороший.

— Раз хороший, чего ж ты его с собой к мужу в новую жизнь не возьмёшь? — деланно удивился Элмерик.

Он предполагал, какой ответ услышит, но всё равно вздохнул. Бедный пёс! Такой верный — и такой ненужный…

— Не любит мой жених собак, — Джинли отвела взгляд. — Боится их. Сказал: чего хочешь бери с собой, только Репья оставь. Уж не знаю, может, покусали его в детстве?

— Я б его сама покусала-то, — буркнула Розмари так тихо, что услышал только Элмерик.

Конечно, он бросил на Роз упреждающий взгляд, чтобы та не лезла, куда не просят, но на самом деле был всецело с ней согласен. Негоже друзей бросать — особенно таких кудлатых и лохматых. Ох и заморочил девице голову этот Ивар…

Джинли, конечно, ничего не услышала, а вот у тётки-кукушки слух оказался куда как острее.

— Близок локоток, да не укусишь, — хмыкнула она, — Да и неча на нас зубы точить. Мы девице Джинли только добра желаем: жизни красивой, мужа хорошего, деток ладных…

А потом, широко зевнув, уронила голову на руки и захрапела: эль сделал своё коварное дело.

— Ой, чего это она? — Джинли с опаской покосилась на свою кружку, отодвинула её в сторону и подняла испуганный взгляд на гостей.

— Мы её тогось, опоили, — ни капли не смущаясь, признался Джеримэйн. — Не бойся, ради благого дела. Можно сказать, по поручению твоей бабушки.

— А ну уходите! Живо, — Джинли вскочила так резко, что аж стол зашатался, и попятилась. Под руку попалась метла, девушка замахнулась на Джеримэйна, но ударить не успела.

— Ты выслушай их прежде чем орать-то! — за её плечом материализовался призрак.

Медленно, словно во сне, девушка обернулась и испустила такой истошный визг, что у Элмерика заложило уши. Метла выпала из ослабевших рук.

— Не ори, дурёха! Тебе бы только воздух понапрасну сотрясать, — вредная старуха поджала губы. — Подумаешь, бабка с того света вернулась. Ведьма я или кто? Можно подумать, ты не знала. Да не вертись, сядь. Влипла ты, моя дорогая, как кур в ощип. Уж послушай теперь, что ребятки говорят. Будем тебя выручать, дурёху пустоголовую.

Её сварливый тон, как ни странно, оказал успокаивающее действие. Джинли перестала визжать и упала обратно на табурет — видать, привыкла во всём слушаться бабку. Лицо девушки побелело, как полотно, губы шевелились, словно она что-то хотела сказать, но не могла заставить себя даже вдохнуть.

— Значит, это п-правда? — наконец, выдавила она.

— Что «правда»? — бабка нахмурилась.

— Т-тебя в деревне люди видели… Я думала, брешут. Запугать хотят. Подыгрывала, но в душе смеялась.

— Смеялась она! Конечно, видели. Уже который день хожу, стучусь во все двери — никто меня не слышит. Даже ты, глухая тетеря. Говорила я тебе — учись колдовству, в жизни пригодится. И кто мне сказал, мол, не хочу, не надо мне этого.

— Так страшно же, — выдохнула Джинли, зажмуриваясь. — Говорят, меньше знаешь — крепче спишь.

Джеримэйн и Розмари глянули на девушку презрительно, а вот Элмерик не спешил её осуждать. Нет, он тоже не понимал, как по собственной воле можно отказаться от тайного знания, когда тебе его так запросто предлагают, но ведь все люди разные. Если кто-то хочет обычной жизни, без приключений и опасностей, — это его право. Жаль только, что чаяниям Джинли не суждено было сбыться. Беда не спрашивает, когда ей прийти.

— Будет ещё страшнее, коли со своим женихом уедешь. Не человек он, а фе-е-ейри, — последнее слово бабка провыла так, что даже у Элмерика поджилки затряслись, а Джинли снова взвизгнула и, закрыв лицо руками, замотала головой.

— Нет! Я не верю! Ивар хороший!

— И тётка эта тоже не человек, — Джерри кивнул на похрапывающую кукушку. — Обманули тебя, понимаешь?

— И… что же теперь делать? — девушка пискнула тихо, как мышка. — Мне он так понравился.

На неё было жалко смотреть. Элмерик попытался утешить бедняжку, как мог.

— Найдётся другой жених, вот увидишь.

— Не нужен мне другой! — Джинли всхлипнула. — Я этого люблю.

— С ним ты пропадёшь. Утащит в холмы и поминай, как звали, — Элмерик старался не раздражаться: действительно, обычному человеку всё это не так-то просто было понять.

Жители Чернолесья, конечно, не сомневались в существовании фейри, но маленький народец обычно предпочитал пакостить по мелочи, не показываясь смертным. Особенно после того, как мастер Патрик посулил деревенским защиту от зловредных чар. Так что, несмотря на близость страшного леса, немногие из людей могли похвастаться, что видели живого фейри. Ивар же этот — просто наглец, потерявший совесть, — расхаживал по Чернолесью средь бела дня. Ох, надо ему дать надлежащий отпор, чтобы другим неповадно было. Ладно бы масло и молоко воровал, как его иные сородичи, но девиц… Нет, этого нельзя было допустить!

Элмерик в который раз подумал: может, стоило всё-таки с самого начала рассказать обо всём наставнику? Если жених собирается забрать невесту на рассвете, ещё можно успеть домчаться до мельницы…

Джеримэйн, видимо, задумался о том же, потому что вдруг спросил:

— А когда этот белобрысый обещался за тобой приехать? Утром?

— Не, — мотнула головой Джинли, — ночью, сказал, будь готова. Дескать, он не любит долгие сборы и проводы. Поэтому поскачем, пока не рассвело, а к восходу, говорил, как раз на месте окажемся, и сразу же начнём приготовления к свадьбе.

— И тебя не смутило-то, что он так торопится? — фыркнула из своего угла Розмари. — Где ж такое видано-то, чтобы сегодня тока сговорилися, и тут же ночью невесту умыкать-то, а на следующий день свадьбу играть-то! Не по-людски это.

— Ивар сказал, что так сильно меня полюбил, что всякий новый день без меня для него — сущая мука, — на глазах у Джинли выступили слёзы, зубы застучали друг о друга, в руках она комкала несвежий платок.

Старая Шеллиди, забыв, кем она стала, попыталась было погладить внучку по голове, но призрачная рука прошла сквозь волосы, не встретив сопротивления, а девушка в ужасе отшатнулась, пробормотав:

— Н-не н-надо. Пожалуйста.

— Послушай меня, — Джеримэйн подошёл, взял Джинли за плечи и тряхнул разок, чтобы наверняка усвоила, — сейчас мы немного поколдуем и прогоним твоего фейри туда, откуда он пришёл. Он больше не явится, поняла? И никакой свадьбы не будет. Так что успокойся и вытри сопли. От бабки не шарахайся, она хоть и призрак, а на нашей стороне. И любит тебя, дуру, по-прежнему, ясно?

— Прости меня, бабушка, — девушка закусила губу.

— Вот так-то лучше, — Джерри ободряюще подмигнул ей. — Не вешай нос. Мы же Королевские Соколы, с нами не пропадёшь. Рыжий, подтверди!

— Так точно, — улыбнулся Элмерик. — Джинли, ты, главное, сиди и молчи, что бы ни случилось. Никуда не выходи. Ни на что не соглашайся.

Он тайком скрестил пальцы на удачу, чтобы Розмари успела довязать покрывало до того, как Ивар решит заявиться за своей наречённой.

Тем временем снаружи разыгрался буйный ветер, и старый тис принялся постукивать в окно. Казалось, он пытался дотянуться до домашнего тепла своими разлапистыми ветками. Рама тревожно поскрипывала от каждого порыва, на стекле появились первые капли дождя, и Элмерика вдруг вновь накрыло дурным предчувствием — таким сильным, что аж зубы свело. О, как бы сейчас ему пригодилось Истинное зрение! Он даже тайком, чтобы Розмари не увидела, приподнял повязку… и вздохнул. Нет, боли больше не было, и он бы, наверное, даже смог бы что-то увидеть, но веко отекло так сильно, что просто не поднималось. Такое прежде случалось, когда Элмерика оса в глаз укусила.

Тут, на него глядючи, и Джеримэйн насторожился, прислушался:

— Там снаружи ходит кто-то что ли? Или, нет, вроде показалось…

Но только Элмерик выдохнул, как с улицы раздалось громкое конское ржание. Сверкнула молния и тут же загрохотал гром — а ведь никаких признаков грозы доселе не было. Ясно, чьих это рук дело!

— Розмари, тебе ещё долго? — он едва услышал собственный голос, потонувший в новом раскате грома.

— Ещё чуть-чуть, не мешай-то, — огрызнулась та. Спицы замелькали ещё быстрее, а старая Шеллиди, охнув, растворилась в воздухе — спряталась.

Элмерик только и успел понадеяться, что бабка испугалась грозы, как вдруг окно с треском распахнулось, а одновременно с ним раскрылась и входная дверь. Сквозняк взметнул солому и задул пару лучинок, в доме стало совсем темно, и Джинли опять подняла визг. Ох уж эти девчонки! Ну ладно, некоторые. Роз не в счёт.

Элмерик хотел шикнуть на неё, но слова застряли в горле, потому что на пороге тисового домика стоял Ивар собственной персоной. За его спиной зловеще сверкали молнии.

Фейри не сбросил личину простого деревенского парня, но тут даже Истинным зрением не нужно было обладать, чтобы разглядеть его недобрые намерения. Взгляд жениха стал злым, едва он увидел незваных гостей.

— Так-то ты меня ждёшь, любимая, — хмыкнул он, перешагивая через порог. — Договаривались же, что о нашем отъезде никто не должен знать. И чтобы никаких парней поблизости. А у тебя — аж двое!

— А нам можно, мы её друзья, — Джерри встал так, чтобы загородить собой Розмари. — Проводить вот пришли, обнять на прощаньице. А то на свадьбу, небось, не позовёте?

— Не позовём, — фейри отмахнулся от него, как от назойливой мухи и протянул руку Джинли. — Идём скорее, кони заждались.

— А она? — девушка кивнула на спящую сваху.

— Сама долетит, как проспится, — усмехнулся Ивар. — Ей не впервой.

— Это правда, что ты фейри и хочешь увести меня в холмы? — вдруг выпалила Джинли, прижав руки к груди.

Элмерик аж скрипнул зубами от досады — ну кто её за язык тянул? Велено же было сидеть и молчать.

— Плевать, пусть болтает, — шепнул Джерри ему на ухо. — У меня время потянуть не вышло, не будет этот хмырь нас слушать. Может, хоть у неё получится?

Фейри на их перешёптывания, по счастью, не обратил никакого внимания — так его огорошил вопрос невесты.

Наконец, опомнившись, он протянул:

— Ну-у-у, коли ты всё знаешь, то и этот маскарад больше ни к чему. Смотри!

Его волосы вдруг удлинились, в белых волосах проступили зелёные пряди, черты лица стали тоньше и острее, а уши вытянулись и заострились. Последними изменились глаза, сменившие цвет с блёкло-голубого на алый, как спелые тисовые ягоды.

Джинли в изумлении взирала на происходящее, даже рот не сподобилась рукой прикрыть.

— Хорош? — фейри поиграл бровями.

— Хорош, — в голосе Джинли послышалось неприкрытое восхищение, и Элмерик понял — беда, попалась девчонка.

Какие уж тут мечты о тихой спокойной жизни в деревне, когда перед тобой красавчик стоит, за собой манит. За такими и более здравомыслящие девицы в холмы по росной траве удирали, подобрав юбки.

— Пойдёшь со мной? — фейри по-прежнему стоял с протянутой рукой.

Нужно было что-то делать — она ведь сейчас не выдержит, скажет роковое «да».

Элмерик вскочил, собираясь заткнуть Джинли рот, пока та не натворила глупостей, но старая Шеллиди успела первой.

— Не позволю-ю-ю-ю, — она пронзительно взвыла, проявляясь между фейри и внучкой.

Волосы призрака развевались, глаза светились злым синим огнём, юбка колыхалась, хлопая на ветру, словно знамя. Седая старуха раскинула руки в стороны, заслоняя внучку собой.

Не поможет, подумал Элмерик. Она же бесплотная. Сейчас этот негодяй просто пройдёт сквозь неё и всё.

И хоть ему было боязно лишиться в схватке и второго глаза — а то и самой жизни — но рука сама потянулась к флейте.

То же сделал и Ивар: в его руке возникла дудочка — та самая, которую Соколята видели на кладбище.

— На ловца и зверь бежит, — расхохотался он. — Ты-то мне и была нужна, Шелл. Не думал, что всё так хорошо сложится.

— Я? — решимость на морщинистом лице сменилась недоумением.

— А кто же ещё! Надеялась, смерть разлучит нас? Как бы не так! — он набрал в грудь воздуха и дунул на призрака. Бабка отлетела в дальний угол, закружившись, как лёгкое пёрышко. Со стола смело глиняные кружки, те жалобно звякнули об пол и распались на черепки. Бочонок с элем опрокинулся, из краника показалась густая пена.

С сожалением глядя на растекающуюся по столешнице лужу, фейри, цокнув языком, добавил. — Смотри, Шелл. Это всё из-за тебя. Твоя вина, что я был вынужден пойти на хитрость. Была бы ты с самого начала посговорчивей, не пришлось бы внучке за тебя отдуваться.

И этот миг Элмерик заиграл на флейте — он слагал чары, которые должны были наслать оцепенение на наглого фейри. У него почти получилось, но тут, как назло, вмешался проклятый тис. Ветки, на глазах удлинившись, просунулись в окно, ударили барда под локоть и выбили инструмент из рук. Пока он ползал под столом, ища флейту, Джерри успел кинуть несколько заклятий, но тут ловкие ветви спеленали и его.

— Скажи «да»! — Рявкнул фейри онемевшей от ужаса Джинли. — Или я раздавлю твоих друзей, переломаю им все кости, сокрушу внутренности. Решай быстро, а то от них мокрого места не останется.

— Молчи, Джинли! — выкрикнул из-под стола Элмерик.

Он почти дотянулся до флейты, но проклятая ветка обвила его запястья и дёрнула назад. И почему все фейри так любят призывать на помощь хищные корни? Не то, чтобы он или Джерри не могли выбраться, всё-таки они уже были не совсем новичками в чародействе, но драгоценное время уходило… Где там эта копуша Розмари? И для чего её только позвали?

— Да, я пойду с тобой, только отпусти их, — слова Джинли прозвучали громче грома.

— Не-е-ет! — бабка взвыла так истошно, что у барда заложило уши.

Она силилась подобраться к Ивару, но её по-прежнему сносило ветром.

Просиявший фейри цапнул девушку за руку и расхохотался.

— Моя взяла! Слово девицы — закон.

Он дунул в свою флейту, не зажимая отверстий, и та отозвалась резким скрежещущим звуком. Джинли замерла, закатив глаза: того и гляди упадёт.

Ивар подпёр обмякшую девушку плечом и заиграл ту же мелодию, которую Соколята слышали на кладбище. Элмерик сперва не понял, что фейри собирается сделать, а когда понял, принялся вырываться ещё неистовей.

Призрак Шеллиди притянуло, закружило, скрючило. Старуха завыла в голос, её силуэт начал сжиматься, пока не превратился в маленький сияющий шарик, который влетел Джинли в раскрытый рот. Девушка тут же перестала закатывать глаза и шататься, её щёки порозовели, взгляд прояснился.

— Что ты наделал? — голос был чужим, но знакомым.

Элмерик задумался, где же слышал его прежде. Но Джеримэйн оказался догадливее.

— Это кто ещё? Шеллиди, что ль?

— А ты смышлёный, чародей, — фейри отнял от губ флейту и подмигнул ему. — Даже жаль тебя убивать. Но ведь иначе ты от меня не отлипнешь.

Джерри ничего не ответил, только злобно сверкнул глазами. Элмерик не понимал, почему тот молчит: уж кто-кто, а Джеримэйн обычно за словом в карман не лез. А тут на тебе — как будто даже вырваться не пытается.

— Ненавижу тебя, Ивар! — выплюнула Джинли голосом Шеллиди. — Будь ты проклят!

В её глазах больше не было слёз.

Фейри расхохотался.

— Ты опоздала, моя дорогая. Я давно уже проклят. А теперь и ты вместе со мной. Идём, — он грубо дёрнул её за руку.

— Но я не давала согласия!

— Мне оно больше не нужно: теперь ты в теле своей внучки, а она сказала «да». Этого достаточно, чтобы привязать нас друг к другу крепко-накрепко. Холмы ждут, не противься. Сама посуди: ты была мертва, но я открыл тебе дорогу к вечной жизни. Посадил бессмертник, который не дал тебе уйти во владения Хозяина Яблок, произнёс заклятие, подарившее тебе красивое и сильное тело, вернул молодость. Да ты меня за это благодарить должна! — Ивар потащил упирающуюся девицу к выходу.

Уже в дверях он обернулся и добавил:

— Ах да, совсем забыл! Надо замести следы.

Элмерик услышал сухой щелчок пальцев: фейри сбросил несколько ещё горевших лучинок на пол, устланный соломой. Искры побежали по сухим стебелькам, разгораясь на глазах. Похоже, Ивар всерьёз вознамерился спалить дом.

— Эй, ты совсем спятил? — Элмерик сбросил с запястья ветку, схватил свою флейту и высунул голову из-под стола. — Твоё дерево сейчас сгорит вместе с нами. И твоя служанка тоже, — он кивнул на спящую кукушку.

— Тису ничего не сделается, — беспечно отмахнулся фейри, даже не взглянув на Элмерика. — Он надёжно защищён чарами. А от дома давно следовало избавиться. Он мешает веткам расти свободно, да и ствол начал кривится — это нехорошо. За подругу мою тоже не беспокойся: почуяв жар, она непременно проснётся и улетит. Прощайте, глупые смертные! Вряд ли мы когда-нибудь ещё встретимся.

Ивар занёс ногу над порогом и вдруг ойкнул — Шеллиди-Джинли не нашла ничего лучшего, как впиться зубами ему в руку повыше запястья.

Элмерик немедленно воспользовался этой заминкой — выпрямился, приложил к губам флейту и заиграл. Эту мелодию он знал от отца — вообще-то чары изначально были придуманы, чтобы успокаивать детей, плачущих в колыбели, но Элмерик осмелился добавить вариаций от себя, рассудив так: этот фейри всё равно, что ребёнок, хоть и выглядит взрослым. Если получится задержать его в доме, негодяй будет вынужден потушить огонь, чтобы не сгореть заживо.

Сперва ему удалось застать Ивара врасплох: тот пошатнулся и, выпустив руку девушки, ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Его колени подкашивались, губы хватали воздух. К сожалению, на большее заклятия не хватило: негодяй удержался на ногах и тоже выхватил флейту.

— Хочешь поединка, бард? — прошипел он. — Да будет так. Посмотрим, кто из нас более искусен в музыкальных чарах. Но учти: у меня в запасе были сотни лет, чтобы совершенствовать своё мастерство, щенок.

Пока он это говорил, Шеллиди успела отбежать на несколько шагов назад — теперь их с фейри разделяли стол и пара табуретов, но эта защита, увы, не выглядела надёжной. И хищные ветви тиса уже тянулись к ней, чтобы поймать, скрутить, притащить обратно…

Элмерик заиграл громче, фейри ответил. Их чары слились — теперь это была одна песня, разложенная на два голоса, которые не пытались поддерживать друг друга, а спорили, кто будет ведущим, а кто — ведомым.

У Элмерика на висках выступил холодный пот. Он понимал, что не продержится долго, и мысленно клял Джеримэйна за то, что тот ничего не делал, а просто стоял столбом. Досталось и Розмари, которая с момента появления Ивара вообще никак не давала о себе знать. Они там что, оба заснули что ли?

Он украдкой бросил взгляд в угол, где подруга довязывала плед, — но девушки там больше не было. И колдовского вязания тоже. Только две перекрещенные спицы остались лежать на пыльном топчане, а рядом — клубочек шерстяных ниток размером не больше дикого яблока.

Позади вдруг скрипнул подоконник. Элмерик не стал оборачиваться, но в сердце вновь шевельнулась надежда: наверняка это Розмари с уже готовым пледом пыталась вылезти через окно.

Ему хватило ещё одного короткого взгляда в сторону, чтобы понять: Джеримэйн всё это время тоже не бездействовал. Он лишь делал вид, что покорился судьбе, а сам чертил колдовские знаки прямо на полу носком сапога. Соломы у кровати не валялось, только пыль, в которой линии были отчётливо видны. Некоторые знаки Элмерик успел даже прочесть и понял, что Джерри творил чары отвода глаз. Значит, не просто покорно висел в ловушке, а прикрывал Роз. Ну конечно! Можно было сразу догадаться!

Элмерик поспешно отвернулся, чтобы фейри не проследил за его взглядом, и заиграл с ещё большим воодушевлением. Они ещё поборются!

Огонь меж тем разгорался. Ивар, оказавшийся ближе всего к пламени, не выдержал и принялся затаптывать пламя. Это был удобный момент, чтобы перехватить первенство в мелодических чарах, и Элмерик немедленно воспользовался возможностью: заиграл громче, быстрее, повёл свою мелодию, заставляя фейри подстраиваться.

Шеллиди тоже не осталась в стороне — ловко уворачиваясь от веток, она схватила ведро с водой и, подбежав, окатила фейри с ног до головы. Элмерик сперва подумал: может, промахнулась? Наверняка же хотела просто потушить огонь? Но Ивар вдруг выпучил свои красные глазищи — похоже, он совсем не ждал такой атаки. Его промокшая деревянная флейта издала очень визгливую фальшивую ноту.

Элмерик заиграл яростней, ветки тиса начали втягиваться обратно в окно — у него получалось! Сбоку метнулась тень — Джерри наконец-то вырвался из плена, но добраться до зловредного фейри не успел: на него набросилась проснувшаяся кукушка.

— Отведай теперь моего угощения, маленький негодяй! — прокричала она и замахнулась уже не рукой, а птичьей лапой с острыми когтями. — Будешь знать, как спаивать честных леди.

— Да ты не кукушка, а целый ястреб, — хохотнул Джеримэйн, уклоняясь от атаки.

Ивар же метнулся вперёд, словно змея, и, схватив Шеллиди за волосы, потащил за собой. Та взвизгнула и, налетев на фейри всем телом, ловко подставила ему подножку. Он упал, увлекая девушку за собой. Так, сцепившись, словно два дерущихся кота, они скатились по деревянным ступеням в сад. Только бы Джинли не убилась!

— Рыжий, лови их! Уходят! — выкрикнул Джерри.

В его руке сверкнул колдовской нож; кукушка опасливо попятилась. Она больше не пыталась нападать, но и пройти не давала. Элмерик слышал за спиной её угрожающий клёкот…

Огонь снова начал разгораться, пламя перекинулось на сундуки, приготовленные для отъезда. Вот уже и стена занялась…

— Гори-гори ясно! — пропел Ивар, поднимаясь на ноги, и Элмерика обдало жаром. За окном злобно взвыл ветер, послышались птичьи крики и грозный собачий лай.

— Спешу-спешу! — выкрикнула противница Джеримэйна, обернулась огромной серой кукушкой и вылетела в окно. Всё это на мгновение отвлекло Элмерика — и за свою рассеянность он чуть не поплатился жизнью. Прямо перед его носом вдруг полыхнуло так, что Элмерику пришлось отшатнуться, чтобы пламя не опалило лицо и волосы. Флейта опять выпала из рук. Последние тисовые ветви, ещё остававшиеся в доме, поспешно втянулись в окно, словно боясь обжечься, но радоваться этому не стоило. Конечно, больше не нужно было отбиваться от хищных сучьев, но пожар перегородил дверной проём так, что стало ни войти, ни выйти. Соколята остались внутри и могли лишь наблюдать, как фейри тащит кусающуюся и вопящую Шеллиди к повозке, запряжённой парой белых красноухих лошадей. Иномирные скакуны, готовые тронуться в путь, в нетерпении рыли копытами землю.

Джерри оттолкнул Элмерика с дороги и выступил вперёд, размашисто чертя в воздухе фэды огама: пламя нужно было потушить во что бы то ни стало.

— Прыгай в окно, — скомандовал он.

— Я не оставлю тебя здесь. Сгоришь же к бесам болотным!

— Прыгай, кому говорят! Не мешай мне! Я справлюсь.

— Всё готово-то! — снаружи раздался победный голос Розмари.

Послышался глухой протяжный стон — Элмерик не сразу понял, что это стонет заколдованное дерево. Ветви заскрежетали, царапая стену дома в бессильной злобе, миг — и всё стихло.

Огонь тоже поддался заклятиям, которые щедро рассыпал Джерри, — зашипел и угас, явив взгляду обугленные доски, прогоревшие до дыр сундуки и хлопья сизого пепла, кружащиеся в воздухе. От запаха гари Элмерик закашлялся, его здоровый глаз наполнился слезами, взор затуманился.

Словно сквозь мутную густую пелену он увидел, как Ивар пошатнулся и рухнул, как подкошенный. А когда Элмерик вытер глаз кулаком — фейри уже не было видно, зато на траве лежала веточка тиса с белыми, будто тронутыми инеем, иглами, сплошь усыпанная красными ягодами.

К сидящей на земле Шеллиди тут же подскочил Репей, облизал ей лицо и грозно залаял на ветку.

— Проснулся, охранничек? — мягко пожурил пса Джерри. — Больше не поджимаешь хвост?

— Ты собаку-то не ругай, — из-за угла дома вырулила раскрасневшаяся Розмари. — Не мог он в дом войти. Небось сам видал, как там от колдовства всё искрило. Заколдовали его, беднягу. Зато он мне снаружи-то знаешь как помог? Как подошла я с покрывалом к тисовому дуплу, чтобы корни укутать-то, тут же птиц-то видимо-невидимо налетело. И все такие давай у меня покрывало из рук вырывать, клевались, щипались. А он их всех отогнал! Парочку придавил даже. Хороший пёсик.

— А с этим чё теперь делать? — Джеримэйн подошёл к веточке тиса, в которую превратился фейри. Хотел было пнуть ногой, но передумал. — Может, сжечь, и дело с концом?

— Не настало ещё его время, помните, я говорила? — Шеллиди вскинула руку в упреждающем жесте. — Дайте-ка сюда.

Она взяла веточку не голой рукой, а платком, поднесла ко рту и что-то зашептала. Сперва Элмерику показалось, будто старая ведьма произносит заклятие. Может, поначалу это оно и было, но в конце он прочитал по губам явственное «Прощай, Ивар» и поспешно отвернулся. Ему показалось, что эти слова не предназначались для чужих ушей; будет лучше, если так оно и останется.

— Я положу его в дупло старого тиса, на зачарованное покрывало, пусть спит до поры, — решила Шеллиди.

Что ж, ей, наверное, было виднее. Она же ведьма.

На всякий случай Элмерик глянул на Роз. Та кивнула, мол, да, так будет лучше.

Небо над лесом уже начинало светлеть, будто на ночную синеву кто-то плеснул розовой краски. Проснувшиеся воробьи весело расчирикались в кустах, готовясь встречать солнце нового дня. На траве поблёскивала роса, в низине повисла густая туманная дымка, даже верхушки сосен Чёрного леса, казались не такими уж тёмными — вокруг было так хорошо и спокойно, что все события минувшей ночи могли бы показаться сном, если бы не отчётливый запах гари, до сих пор висевший в воздухе.

Признаться, Элмерику не верилось, что всё закончилось. Вроде бы они победили, но никакой радости от этой победы он не испытывал. Зловредный тисовый фейри вполне мог пробудиться — пусть не через год, а через сто лет, не важно. И вряд ли за время сна его характер улучшится, а привычки изменятся. Это означало, что со временем другие девушки могут попасть в беду, а Соколят, готовых встать на их защиту, рядом не окажется, и что тогда? Но с настоящими пророчествами не спорят: если уж сказано, что победить его суждено не им и не сейчас, ничего не поделаешь, придётся смириться. Обидно было и за Джинли — девушка всего лишь хотела тихой спокойной жизни, а в итоге осталась без жениха, без нарядов, которые сгорели вместе с сундуками, и даже старый дом после пожара был едва ли пригоден для дальнейшей жизни. Да ещё и тис под окном будет стоять вечным напоминанием о пережитом ужасе… Хотелось надеяться, что староста Дунстан не оставит свою подопечную в беде.

— Сыграй нам, бард, — вдруг попросила Шеллиди.

— Я? — Элмерик вздрогнул, вынырнув из своих мыслей.

— Ну не я же, — усмехнулась ведьма. — Говорят, в музыке можно найти утешение. Не врут же?

Он кивнул, хотя сейчас даже ему было сложно поверить, что горе можно избыть песней, пусть даже и колдовской. Какому-нибудь великому чаропевцу оно, может, и было под силу, но Элмерик пока не был великим…

Пока он ходил за флейтой в дом и искал её среди глиняных черепков и пепла, уже совсем рассвело. Начало мелодии предварило пение деревенских петухов. Вдалеке слышалось приглушённое мычание коров в хлеву, блеяли овцы, лохматый пёс, поскуливая, ластился к Шеллиди, вылизывая ей руки, и жизнь продолжалась — несмотря ни на что.

Зацепившись за эту мысль, Элмерик попробовал вложить её в свою музыку. Пока флейта пела о надежде и удаче, которая любит смельчаков (и дураков), на траве подсохла роса, а из-за тёмных верхушек елей показалось робкое рыже-осеннее солнце.

— Спасибо, — прошептала Шеллиди, когда он закончил играть. — Теперь я уйду с лёгким сердцем. Обещайте мне, что успокоите Джинли и отведёте её к моему старому приятелю Дунстану. Он поможет. Сейчас девочке лучше не оставаться в доме одной… И не забудьте про бессмертник!

— Мы не забудем, — за всех сказал Элмерик, а Джерри и Роз кивнули, соглашаясь.

Призрачная фигура, которую больше не сдерживало никакое колдовство, отделилась от девичьей фигурки. Миг — и старая Шеллиди растаяла в воздухе вместе с утренним туманом, а её внучка, проморгавшись, огляделась и ахнула:

— Боги! Что здесь произошло?

— Ты ничего не помнишь-то? — Розмари участливо наклонилась к ней.

Кудлатый Репей лёг, положив морду на юбку хозяйки.

— Не-а, — Джинли протёрла глаза, будто ото сна.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — Джерри спрятал нож в сапог. — Вечеринка окончена, друзья. Можем расходиться.

Роз укутала девушку своей шалью, помогла подняться, отряхнула от пепла.

— Пойдём, нужно отвести тебя к старосте.

— У нас что, случился пожар? А где бабушка? — Джинли завертела головой, как любопытная курочка. — Я точно её видела? Мне не приснилось?

Кажется, она напрочь забыла и о сватовстве, и о женихе, от которого была без ума. Чары, поймавшие её сердце в западню, рассеялись с наступлением дня.

— Я тебе по дороге всё расскажу, — Розмари взяла её за локоток и мягко, но настойчиво, увела. Верный пёс, конечно же, увязался за ними.

Прежде чем вернуться на мельницу, Элмерик и Джерри заглянули на деревенское кладбище и тщательно выпололи всю траву с бабкиной могилы. А бессмертник на всякий случай отнесли в овраг и сожгли, чтобы больше ничего не помешало старой Шеллиди достичь Мира-под-волной.

Завтрак, они, конечно же, пропустили, поэтому всю дорогу до мельницы Элмерик хмурился, ожидая нагоняй от мастера Патрика. Уроки-то были не сделаны, чары не выучены, трое учеников всю ночь боги знают где прошатались, вернулись сонные и помятые — конечно, наставник будет зол.

— Не дрейфь, — Джерри словно прочитал его мысли. — Вот увидишь, нас не заругают. Даже несмотря на то, что мы и свёклу не привезли, и телегу в деревне бросили.

— С чего это ты взял? — Элмерик поддел носком сапога мелкий камешек, лежавший на пути, тот отлетел в лужу, по воде разошлись круги.

— Потому что мы расскажем мастеру Патрику всю правду.

— От тебя ли я это слышу? — Элмерик даже остановился. — А кто больше всех кричал: не будем ничего говорить наставнику!

— Мало ли, что я кричал. Значит, передумал.

— Тебя фейри не подменили, а?

Джерри вдруг разозлился на эту казалось бы невинную шутку, сверкнул тёмными глазищами и мотнул головой, словно норовистый жеребец — того и гляди укусит.

— Про пророчество бабке кто сказал? Мастер Патрик. Значит, нельзя от него утаивать, чем всё обернулось. Пусть знает, что Ивар спит, и что ещё проснётся. Я бы на его месте вообще обнёс бы этот проклятый тис забором в человеческий рост. Деревенские-то не дураки, зазря шастать не будут, а вот если какой-нибудь заезжий чудила нос сунет…

— Да, ты прав. В конце концов, если мастер Патрик обещал защищать жителей Чернолесья, значит, мы не должны утаивать от него случившееся. Их безопасность теперь и наша забота, — Элмерик проследил за полетом какой-то небольшой хищной птицы в безоблачном небе. Кто это, интересно? Должно быть, пустельга — маленький сокол. Впору было счесть это добрым знаком. Они ведь и сами были как та птица: ещё не оперившиеся чародеи, маленькие Соколята, которым столько всего предстояло узнать…

Элмерик снял повязку с глаза, сморгнул слезу. Опухоль спала, теперь он смог убедиться, что зрение не покинуло его. Элмерик радостно зашагал к мельнице и уже почти набрал привычную скорость, когда в спину ему донёсся смешок Джеримэйна.

— Погоди, это ты сейчас со мной согласился, что ли? Ну и кого из нас подменили фейри?!

Можно было ответить колкостью на колкость. А дальше — слово за слово — начать привычную перепалку. Но этим утром Элмерику совсем не хотелось ссориться, поэтому он смолчал.

— Обождите меня! — он обернулся и увидел, что их догоняет Розмари. — Ишь, разогнались-то!

— Всё в порядке? — спросил Джеримэйн. Девушка, поравнявшись с ними, кивнула.

— Ага. Ну насколько может быть. Джинли, конечно, грустит. Но так-то жизнь продолжается…

— О, я как раз тоже об этом думал, — Джерри пустил Розмари в серединку, та взяла обоих парней под руки.

Элмерик невольно улыбнулся созвучию их мыслей. Если подумать, сегодняшняя передряга могла закончиться сильно хуже; да, это была опасная битва, какой ещё не случалось за всё время их ученичества, но когда-нибудь они будут вспоминать её как одну из многих…

После моста дорога сузилась и резко пошла в горку — идти втроём в рядок стало тесновато, но они ещё долго брели, не расцепляя рук. А в вышине над их головами, раскинув крылья, парил маленький гордый сокол. И жизнь продолжалась.

Глава пятая Тимми Колючка, брауни и ненастоящая ведьма

— Дяденька, а ты правда колдун? — светленькая девчушка появилась за спиной так неожиданно, что Элмерик вздрогнул и больно ударился зубами о край глиняной кружки.

Сегодня они с Орсоном поехали в Чернолесье по поручению мастера Патрика, а, закончив дела, зашли в кабак пропустить по кружечке сидра. И тут эта мелкая пигалица подкралась. Сколько ей лет, интересно? Семь-восемь, не больше. Чумазая, чернявая, косицы в разные стороны торчат, нос острый, любопытный, и мордочка хитрая, будто лисья. С такими детишками ухо востро надо держать, обычно они не по годам умные и на язык бойкие. Ответишь невпопад — засмеют и ославят потом на всю деревню.

— Я ученик чародея, — сдержанно пояснил Элмерик. Ему не нравилось слово «колдун». Так обычно называли самоучек, которые на соседских коров порчу насылают. Но где деревенским разбирать такие тонкости? — И, кстати, мой приятель тоже, — он кивнул на своего спутника.

Девочка с опаской покосилась на Орсона и на всякий случай отошла подальше от стола. Орсона многие побаивались, хотя грозен он был только на вид. Глянешь — вроде медведь-медведем, а в душе — добряк, каких мало. Ещё и заикается от смущения, представляете? Но девчонка-то этого знать не могла!

На некоторое время воцарилось неловкое молчание. Девочка переминалась с ноги на ногу, не решаясь заговорить снова, Орсон, пожав плечами, продолжил поглощать тушёную капусту, а Элмерик поелозил по лавке, повздыхал и недовольно буркнул:

— Что надо-то?

Девочка поманила его пальцем, заставляя наклонить голову и выпалила:

— А Линии — фейский подменыш!

Оглушила, аж в ушах зазвенело.

— К-кто такая Линии?

Элмерик ненадолго оглох, поэтому ему пришлось прочитать по губам и вопрос Орсона, и ответ девочки.

— Линетта. Моя старшая сестра.

— А ты сама-то к-кто?

— Энджи.

— И п-почему же ты, Энджи, решила, что т-твою сестру подменили фейри?

Девчушка подошла поближе к Орсону — похоже, здоровяк её больше не пугал, — и принялась с серьёзным видом пояснять, загибая пальцы.

— Молоко при ней киснет — это раз. Ягодки алые по полу всё время рассыпаны — это два. Убирай — не убирай, только отвернулся — а они опять тут как тут. Будто бы у ней из-под юбки сыплются. А самое главное — она бормочет заклинания на языке фейри!

Тут уже и Элмерик подался вперёд.

— Ты уверена, что это язык фейри?

Энджи дёрнула плечом:

— Какой же ещё? Непонятный! И на меня так зыркает, будто я ей чужая. Точно вам говорю, увели нашу бедную Линии в Чёрный лес.

А надо сказать, что вообще-то могли. Лес, до которого от деревни было рукой подать, издавна пользовался дурной славой…..

К столику подскочил трактирщик, Рис-старший, забрал опустевшую тарелку Орсона и кружки, мимоходом потрепал девочку по волосам и уточнил:

— Энджи вам не мешает? Местные-то уже устали её от россказней, а она, вишь, новых слушателей нашла. Уже поведала вам про Тимми Колючку?

— Про кого? — удивился Элмерик.

Девочка насупилась, сжав кулачки, а трактирщик вздохнул и присел, придвинув себе табурет.

— Вы только не ругайтесь. Девчонка без мамки и папки осталась. Конечно, хочется ей внимания. Вот и выдумала себе приятеля-фейри. И старшая не лучше: возомнила себя, понимаешь, ведьмой. Девки к ней гадать ходят. Не все. Только те, что подурее. Потому как умному человеку ясно: выдумки энто. Не в смысле колдовство вообще, а то шарлатанство, которое Линетта за него выдаёт, Не знаю, может, возраст такой? Не в обиду вам, юноши… Хочется ей, понимаешь, напустить таинственности, чтобы все смотрели и восхищались.

— А родители куда делись? Тоже фейри увели? — Элмерик скрипнул зубами: ему не понравились намёки на возраст. Можно подумать, умными и умелыми только с годами становятся, а если ты юнец, то по определению дурак. Да, ему всего шестнадцать, и что? Он с двенадцати лет по дорогам королевства бродил, пел за гроши и всякого успел повидать.

— Неа, от злой лихорадки помёрли, — Энджи шмыгнула носом. — Сиротки мы.

— Уж года три как, — подтвердил трактирщик, по привычке смахивая тряпкой со стола хлебные крошки. — Линетта сама ещё птичка-невеличка была, а малую воспитывала. Ну и мы помогали, чем могли. Кто муки притащит, кто репы, кто яблочек. Присматривали, в общем, чтобы не пропали девки.

— Значит, н-нормально живёте, а? — Орсон, улыбнувшись, подмигнул Энджи, и та кивнула.

— Не жалуемси. У нас и коровка есть. Дядя Дилан нам молочко на хлеб меняет. А порой от себя пампушек докидывает, потому что дядя Дилан — добрый. Он сказал, рыжий колдун с мельницы помог ему победить злую тётю-фейри, вот я и пришла.

— Что ты выдумываешь? — трактирщик подтолкнул её в спину. — Иди лучше помоги Неллине. Полы помоешь — она тебя кашей накормит и леденец даст.

— Но это п-правда. Ты рассказывал, что п-помог Дилану с фейри! — вступился за девчонку Орсон.

— Да, но…

— Что «н-но»?

— Это не доказывает, что Линетта — подменыш. Готов биться об заклад, что нам вешают лапшу на уши! — заупрямился Элмерик.

— Т-тогда ставлю серебряный, — Орсон вытащил из кармана монету. — Сходи да взгляни на д-девушку Истинным зрением. Ну что тебе стоит?

Трактирщик, увидав серебряный, присвистнул и предложил ещё сидра «уважаемым господам». Лучшего. И подороже, конечно. Но Орсон уже встал (его макушка почти коснулась балки), ослабил ремень на одну дырку после сытного обеда, оправил любимую синюю рубаху и взял Энджи за руку.

— П-показывай, где живёшь.

Домик сирот и впрямь оказался справный: стены недавно побелённые, солома на крыше свежая, и даже ограда хоть и чинёная, но крепкая на вид. По двору ходили куры, разгребая ногами солому. Бело-рыжая кудлатая псина, завидев чужаков, звякнула натянувшейся цепью и залилась звонким лаем. В общем, обычное такое хозяйство, не богатое, но и не бедное.

Орсон втянул воздух и заулыбался.

— П-пирогом пахнет.

— Ты же только поел, — усмехнулся бард.

Впрочем, когда это его останавливало? Орсон был вечно голоден. Наверное, поэтому такой здоровый и вымахал.

Энджи наморщила нос, тоже принюхиваясь.

— Линии по дому хлопотать не любит. Как ни гляну — в каморке своей сидит. А мне тудой соваться ни-ни. Метлой, говорит, по попе получишь…

— Сама не хлопочет, значит, кто-то за неё справляется. Может, и пирог тоже Тимми Колючка приготовил, а? — Элмерик заметил на земле следы брауни. Ага, а на подоконнике молоко, печенье, мёд. Может статься, с хозяйством тут не соседи помогают. Ну, в смысле, тоже соседи, но не те, а добрый маленький народец.

— Не-а, — мотнула головой Энджи. — Он ни за что не стал бы, потому что ленивый и вредный. Наверное, это Хвостатая Мод. Или Джилл Воробьишка.

Да тут, похоже, целая ватага брауни живёт! А Энджи им ещё и прозвища даёт, как домашним питомцам. Бард ткнул Орсона в бок и, указав взглядом на угощение для невидимых помощников, хохотнул:

— Готовь серебряный.

— Рано. Ты на девицу ещё не п-посмотрел!

— Ну так, значит, сейчас посмотрю. Где её окно?

Энджи указала пальчиком на маленькое подслеповатое окошко и на всякий случай спряталась за спину Орсона, а Элмерик подкрался, встал на цыпочки, осторожно заглянул внутрь…

Сперва он увидел лишь пучки сухих трав и связки три сальных свечей. Потом — стол, за которым сидела вроде бы самая обычная девушка, Миловидная, круглолицая, румяная, с каштановой косой… а больше ничего и не разглядишь — слишком мутно. Бард прикрыл один глаз, затаил дыхание — а вдруг всё-таки фейри? — поднатужился, и… не-а, чисто! Ни тени личины, ни следа колдовства.

— Ты проиграл, — Элмерик обернулся к приятелю.

В этот момент окно распахнулось. Бам! — из глаз брызнули искры: ох как больно ему досталось тяжёлой рамой по затылку!

Элмерик охнул и сполз по стене в траву. Мало того, что ушибся, так ещё и ладонью наткнулся на злющую крапиву.

А Линетта, свесившись из окна, фыркнула.

— Дурные у вас развлечения, парни — неча в окно ведьме подсматривать. А ну как прокляну? Энджи! Это ты их привела, негодяйка малолетняя? — она заметила сестру за спиной Орсона.

— Н-не ругайся, госпожа Линетта! — вступился тот. — Энджи о тебе беспокоилась, п-попросила проверить, не п-подменыш ли ты, вот мы и п-пришли.

— Можно подумать, вы сумеете отличить человека от фейри! — красавица хоть и задирала нос, но смотрела на непрошеных гостей уже не так гневно. Наверное, ей польстило, что Орсон назвал её госпожой.

— Я не сумею. А вот мой друг сможет, — здоровяк указал на Элмерика, — он же бард. Мы ученики мастера П-патрика с мельницы.

Тут Элмерик решил, что пора встать, отряхнуть штаны и поклониться Линетте. А то небось она испугалась, увидев, как какой-то рыжий незнакомец в окне щурится и рожи корчит. Запоздало он подумал, что заглядывать в девичьи спальни — невежливо. Он же не Джеримэйн какой-нибудь… Ещё повезло, что Линетта в тот момент не переодевалась, а то могло бы выйти совсем неловко.

— П-простите, — от смущения он споткнулся на слове, как Орсон.

А у Линетты вдруг загорелись глаза.

— Так вы чародеи? Что же сразу не сказали? Заходите, заходите! Я вас чайком угощу. Как раз пирог яблочный поспел.

Запах свежей выпечки так манил, что Элмерика с Орсоном не пришлось долго уговаривать.

Энджи не обманула: везде на полу и впрямь были рассыпаны алые ягоды боярышника. Возможно, Линетта считала, что так должно выглядеть жилище настоящей ведьмы? В остальном дом был как дом — наверное, все травы, свечи и свитки с непонятной тарабарщиной девушка хранила у себя в каморке.

Усадив гостей за стол, она подтолкнула сестру в спину:

— Иди-ка погуляй.

Энджи наморщила нос, будто собираясь заплакать, но Линетта вручила ей леденец — и малышку как ветром сдуло.

— Простите за беспокойство, господа чародеи, — девушка поставила на стол блюдо с яблочным — с пылу, с жару — пирогом. — Должна признаться, всю эту историю с подменышем я выдумала. Не знала, как ещё отвадить сестру от комнаты, где занимаюсь чародейством.

— А п-почему бы п-просто не разрешить Энджи туда входить? — Орсон взял кусок пирога. — Она же ещё ребёнок. А значит, н-недозволенное манит её с удвоенной силой.

— Не хочу, — надула губы Линетта. — Я люблю побыть одна, помечтать, почитать, а она лезет и лезет. Болтливая — спасу нет! Ну, вы, наверное, заметили.

Элмерик вздохнул. Похоже, сёстры не очень-то ладили. Впрочем, кто он такой, чтобы лезть в чужие отношения? Не его это дело.

Пришлось сменить тему.

— А как тебе удалось приручить брауни?

— Ну я же ведьма, — девушка приосанилась. — У обычного человека не получилось бы, правда же?

— Ведьма или нет, а сердце у тебя д-доброе, — улыбнулся Орсон. — П-плохому человеку брауни п-помогать не станут.

Но не успела Линетта зардеться как маков цвет, как он добавил:

— Только ты не ври больше сестре и не пугай её. А то б-брауни рассердятся и уйдут.

— Это вообще-то шутка была, — девушка вцепилась в край скатерти, смяла в руке уголок. — Подумаешь, пару раз подменила молоко на прокисшее и ягодки рассыпала…

— А на языке фейри правда говорила? — Элмерик не мог не спросить.

— Что? Нет, конечно. Просто несла тарабарщину. Говорю же — шутила!

— Всё как я и думал, — бард протянул руку, и Орсон со вздохом положил ему на ладонь серебряную монету, а потом с улыбкой упрекнул Линетту.

— В-вот видишь, я тебе поверил, а теперь расплачиваюсь…

Губы девушки дрогнули. Улыбка сошла с её лица, щёки полыхнули, и Элмерик даже ткнул Орсона локтем в бок, мол, может хватит совестить бедняжку? Она и без того сейчас от стыда сгорит.

— Я больше не буду пугать сестру и притворяться подменышем… — Линетта шмыгнула носом.

И Орсон кивнул:

— Хорошо, я тебе в-верю.

Они посидели ещё немного, выпили по новой чашечке чая. Через некоторое время Элмерик понял, что чувствует себя лишним: девушка глаз не сводила с Орсона, если и заговаривала, то только с ним, а от Элмерика чуть ли не отмахивалась, как от назойливой мухи. Может, всё ещё злилась, что он в окно подсматривал? Что ж, насильно мил не будешь. По правде говоря, не очень-то и хотелось. Он засобирался, и Орсон — вот дурачок — тоже. Линетта вышла их проводить на крыльцо. Встала, подбоченившись, покрутила на пальце прядку у виска.

— А мы ещё увидимся?

Элмерик молчал, потому что вопрос явно предназначался не ему. А Орсон безо всякой задней мысли кивнул.

— П-почему бы и нет? Как-никак в одной д-деревне живём. Рано или п-поздно п-пересекутся дорожки.

— Тогда я попрошу у фейри, чтобы это случилось пораньше.

Линетта ещё долго стояла на крыльце и махала рукой им вслед.

— Ты мог бы быть полюбезнее, — сказал приятелю Элмерик, когда они отошли от ограды. — Видно же: ты девушке понравился.

— Да ну, быть того не может, — отмахнулся здоровяк.

— Ага, и именно поэтому она стреляла глазами и намекала на будущую встречу. Хоть бы на танцы её пригласил, балбес.

— Н-но я…

— Ой, да все знают, что ты по уши влюблён в Келликейт, — Элмерик пожал плечами. — Но я же не жениться на Линетте предлагаю. Отдохни, развейся, нечего смаковать свои печали. Каждому известно: лучшее лекарство от безответной любви — другая любовь.

Орсон покачал головой.

— Н-нет, это будет н-нечестно. Я так не могу.

Ну что ты с ним будешь делать? Рыцарь! Ещё не опоясанный, но по духу — уже вполне. Элмерик решил попробовать зайти с другой стороны.

— Тогда ты мог бы навестить Энджи. Привези ей каких-нибудь сладостей. Девчонка будет счастлива до визга. А то у неё ни отца, ни брата…

— Спасибо за д-добрый совет, — обрадовался Орсон. — Н-надо будет и впрямь выбраться.

Что ж, Элмерик сделал всё, что мог, чтобы помочь другу починить разбитое сердце. Теперь оставалось надеяться, что Линетта перестанет мусолить скатерть и возьмёт дело в свои руки. Она вроде девица бойкая!

Увы, в последующие дни мастер Патрик так загрузил их учёбой, что всем стало не до поездок в Чернолесье.

Элмерик вспомнил об Энджи и Линетте только через пару недель, когда они с Орсоном вновь поехали в деревню, да и то лишь потому, что увидел возле живой изгороди знакомые торчащие в стороны косички. Девочка ждала их у дороги, подпрыгивая от нетерпения.

— Дяденьки-колдуны! — она замахала руками. — Дяденьки-колдуны, беда!

— Что стряслось? — Орсон придержал лошадей, и Энджи, забравшись в телегу, уткнулась носом ему подмышку и разрыдалась.

— Линии теперь совсем-совсем подме-е-еныш!

— Где-то мы это уже слышали, — хмыкнул Элмерик.

Девочка не подняла лица. Её плечи снова затряслись, и Орсон положил ладонь между её острых лопаток:

— Н-ну, не реви, разберёмся.

— Вот ты и разбирайся, — бард сплёл руки на груди. — Иди один, я серьёзно. Телегу и без тебя разгрузят.

— Из нас двоих Истинным зрением обладаю не я, — тихо, но твёрдо возразил Орсон.

Пришлось, наклонившись к нему, зашептать на ухо.

— Слушай, ты правда веришь, что Линии украли фейри? Зуб даю: она это выдумала, чтобы заманить тебя в гости. Говорю же, нравишься ты ей.

— Но леди Линетта обещала, что не б-будет больше врать,

— Ну так это и не прямая ложь, а вроде как уловка.

— Это одно и то же, — Орсон нахмурился.

Элмерик был не совсем согласен, но спорить не хотел, поэтому, скривившись, буркнул:

— Ладно, я проверю. Хоть и уверен — ерунда это всё. Поехали!

Линетту они заметили ещё с дороги. Озадаченная девушка стояла у изгороди с верёвкой, гадая, как починить сломанную перекладину. С её головы сбился платок, волосы растрепались, щёки раскраснелись от ветра. Интересно, почему брауни не помогли?

Орсон замедлил шаг, присматриваясь, но Энджи потянула его за рукав.

— Скорее!

— М-мой друг и отсюда может взглянуть. А если твоя сестра и п-правда фейри, нам лучше не п-подходить близко. Рик, п-посмотришь?

Элмерик вздохнул: ему казалось, они зря теряют время. Но чего не сделаешь ради друга? Он прикрыл один глаз и сосредоточился — Истинное зрение это вам не шутки. В глубине души барду даже хотелось, чтобы на этот раз опасения подтвердились, но нет — Линетта как была простой смертной, так и осталась.

— Увы тебе, — он похлопал Орсона по плечу.

— В к-каком смысле «увы»? Она ф-фейри?

— Нет, всего лишь обычная лгунья.

Здоровяк помрачнел, как туча. Не нужно было обладать Истинным зрением, чтобы разглядеть на его лице горькое разочарование. Жаль, конечно, но что поделаешь? Люди врут…

— Вот в-видишь, Энджи, никакой опасности нет, — Орсон потрепал девочку по волосам. — А теперь мы п-пойдём, пожалуй. Кажется, я не очень хочу в-видеться с твоей сестрой…

— Стойте! — Энджи вдруг заступила им дорогую, раскинув руки в стороны. На её глазах выступили слёзы. — Дяденьки-колдуны, не злитеся, пожалуйста…

Тут даже Элмерика проняло:

— На тебя никто не злится, Энджи. Мой друг просто расстроился. Он не любит, когда нарушают слово.

— Но Линии ничего не наруша-а-ала! — тут уже девочка не выдержала, разрыдалась. — Я всё придумала-а-а! Хотела, чтобы ты пришё-о-ол!

— Н-но зачем? — захлопал глазами Орсон.

— Помоги нам починить изгородь.

Нет, ну точно маленькая лисичка! Элмерик усмехнулся.

— А разве твоей сестре не служат брауни?

— Они ушли, — Энджи нервно дёрнула плечом. — Тимми Колючка всех увёл. А Линии ни за что не будет просить соседей. Говорит, хватит нам жалиться да побираться.

— С этого и надо было начинать, — кивнул Орсон. — Конечно, я п-помогу.

— Спасибо, дяденька! Линии будет очень рада!

— Ха, кто бы сомневался, — Элмерик ткнул приятеля локтем в бок и подмигнул, но тот лишь пожал плечами.

— Т-только и ты врать б-больше не смей! — он потрепал Энджи по волосам. — А то ишь, обе хороши.

— Я больше не буду! Честное-пречестное слово!

— Ладно, займусь пока телегой. Встретимся в трактире, — Элмерик махнул рукой и, весело насвистывая, зашагал прочь.

Орсон, как и ожидалось, объявился только под вечер — задумчивый, с горячим капустным пирогом под мышкой.

— Это нам на всех от Линетты, — улыбнулся он. — Н-надо только будет п-потом полотенце вернуть.

— Ну, разумеется, — Элмерик ухмыльнулся, усмотрев в этом ещё один предлог для визита. Девица времени даром не теряла. — Как вообще денёк прошёл?

— Ну, сперва я п-починил изгородь. П-потом замазал трещину в ступеньке. П-потом слазил на крышу, доложил соломы. П-потом натаскал воды… ну а там уже и п-пирога дождался. Мне вот теперь знаешь, что интересно?…

— Что?

Элмерик ожидал услышать: «правда ли я ей нравлюсь»? Или: «не будет ли слишком навязчиво вернуть полотенце уже завтра»? Или ещё какую-нибудь милую чушь. Но Орсон оказался совершенно неисправим.

— Куда подевались все её брауни? Она же знает, что им нельзя давать одежду?

Нашёл проблему, нечего сказать! Элмерик закатил глаза.

Тогда он ещё не знал, что главная проблема ждёт впереди…

А пока дни неслись своим чередом: листья на деревьях исправно желтели, дожди моросили в положенное время, стаи птиц неспешно тянулись на юг. Осень пахла перебродившими яблоками, тыквенным супом и имбирём, горела яркими кострами ягод боярышника, полыхала золотыми закатами, сияла частыми ночными звёздами в вышине… Элмерик всё чаще думал об испытании, которое Соколятам предстояло пройти в канун Самайна, чтобы стать полноправными чародеями. Он усердно учился, а о Линетте и маленькой Энджи вспоминал лишь изредка. Порой мелькала мысль: надо бы спросить у Орсона, как дела у девчонок? Но дальше намерений дело не шло, пока однажды на закате Орсон сам не прибежал в ученическую комнату бледный, как привидение, и не выдохнул с порога:

— Н-нужна твоя п-помощь, Рик.

— Что случилось? — Элмерик захлопнул книгу. От занятий у него уже ум за разум зашёл, так что перерыв пришелся очень вовремя.

— Л-линетта… Энджи… т-ты…в общем, п-поехали.

Чем больше Орсон волновался, тем сильнее он начинал заикаться.

— Я ничего не понимаю! Можно помедленнее?

Вместо ответа приятель указал за окно. Элмерик выглянул во двор и увидел — кого бы вы думали? Энджи, сидящую на корточках возле клумбы, усыпанной жёлтыми звёздочками поздних астр. А до мельницы, между прочим, пешком идти было не близко — и всё время в горку. Но девочка дошла, несмотря на размытую частыми дождями дорогу, невзирая на страх, который все жители деревни испытывали перед хромым колдуном-мельником. Элмерик самолично слышал, как в Чернолесье перешёптывались, мол, встретить мастера Патрика на закате — непременно к беде.

Бард поспешил успокоить взволнованного Орсона дружеским хлопком по плечу.

— Ха! Для бешеной собаки семь вёрст не крюк, как говорится. Ну, пойдём спросим, что её сюда привело.

— Я уже с-спросил…

— Только не говори, что Линии снова оказалась подменышем, — Элмерик усмехнулся, но Орсон почему-то не засмеялся вместе с ним. Чувство юмора ему отказало, что ли?

Через мгновение до Элмерика дошло.

— Погоди, я угадал? В третий раз одно и то же? И ты опять купился на эту чушь? — вопрос не требовал ответа, он уже по глазам увидел: купился и ещё как!

— П-посмотри, п-пожалуйста. Вдруг ты в п-прошлый раз н-недоглядел?

Вообще, такое могло случиться. Элмерик не так давно обучился искусству Истинного зрения и у него ещё не всякий раз получалось, как надо. Но признавать возможность ошибки не хотелось.

А ещё и дождь зарядил. Наверное, впервые в жизни Элмерик пожалел, что обладает уникальной способностью, недоступной другим чародеям с мельницы.

— Охота была грязь месить! — фыркнул он. — Слушай, я знаю, что сам советовал тебе поближе сойтись с этой семейкой, но теперь готов взять свои слова назад. Они чокнутые. Одна ведьма липовая, у второй — воображаемые друзья…

— Не такая уж липовая, если ей б-брауни служат, — возразил Орсон. — Я думаю, Тимми Колючка существует. Наверняка он один из брауни.

— Ты сам прекрасно знаешь, что брауни не называют свои имена. И вообще не любят общаться с людьми.

Элмерик старался говорить мягко, потому что очень сочувствовал Орсону. Увы, бывает неприятная правда, с которой нелегко смириться. Всех обманывают, надо просто это пережить.

Но тот упёрся.

— Т-ты всё-таки п-посмотри, п-прошу. Хочешь, ещё серебряк дам? Или два?

— Да убери ты свои гроши, — Элмерик отмахнулся. — Ещё не хватало у друзей деньги за услугу брать! В споре — совсем другое дело. Ладно, я схожу, но это в последний раз!

Нарочито кряхтя, он сунул руки в рукава куртки, натянул плащ и поплёлся на конюшню. Не топать же пешком, когда проклятый дождь разошёлся не на шутку?

Энджи всю дорогу хлюпала носом, кутаясь в меховой жилет Орсона, как в плед.

— Если ты опять сказки сочиняешь, я тебе уши надеру! — пообещал ей Элмерик.

Он вряд ли смог бы претворить эту угрозу в жизнь, но припугнуть неугомонную девчонку стоило.

— Я не сочиняю!

— А знаешь историю про мальчика, который кричал «волки»? Ему в первый раз поверили, во второй раз поверили, только никаких волков не было. А когда на третий раз действительно пришли волки и мальчик стал звать на помощь, его уже никто не побежал спасать. И всё! Даже косточек не нашли.

Энджи заревела — наверное, представила себя на месте этого мальчика. А Орсон только головой покачал и буркнул что-то про образность и силу слова барда…

Пока они доехали, уже совсем стемнело. Улицы Чернолесья опустели, а в окнах зажглись тусклые огоньки свечей.

Дом, в котором жили сёстры, остался тёмным, но тут сквозь разрывы туч проглянула похожая на старый сыр луна, и Элмерик увидел Линетту. От дурного предчувствия по спине пробежал холодок: на этот раз она выглядела как-то неестественно. Линетта повторяла одни и те же движения: резко, рвано, словно кто-то дёргал её тело за ниточки. А в её руках была веревка, которой она зачем-то пытаясь обвязать перекладины уже починенной изгороди.

— Т-тише, — Орсон приложил палец к губам. Энджи перестала плакать. В её расширившихся глазах плескался страх.

— И давно она такая? — Элмерик придержал лошадь, чтобы скрип телеги не выдал их. Ему совсем не хотелось, чтобы та, кто притворялась Линеттой, заметила их раньше времени. Похоже, на этот раз всё было серьёзно. Сердце стучало часто-часто и он никак не мог сосредоточиться, чтобы взглянуть на происходящее Истинным зрением. Орсон его не торопил, только с каждым мгновением мрачнел всё больше.

— Ды-ды-дык с утра, — у Энджи зуб на зуб не попадал. Её всю трясло. От холода ли? От страха? Наверное, от всего вместе. — Линии ка-ка-как будто неживая.

— Ну да! Так и есть! — у Элмерика наконец-то получилось прищуриться нужным образом и он выпалил первое, что увидел.

Энджи ахнула, закрыв рот обеими руками. Элмерик понял, что девочка подумала худшее и поспешил исправиться.

— Я хотел сказать, оно никогда не было живым. Это не Линетта. Слышишь меня, Энджи? Ты оказалась права! Это оживлённая магией деревяшка, а вовсе не твоя сестра. Тот, кто наводил чары, даже не озаботился создать правдоподобную замену. Думаю, уже на рассвете колдовство спадёт, и вы, как и я, увидите берёзовую корягу с сучками-глазками…

Энджи вытерла кулаком глаза, перевела взгляд с Элмерика на Орсона и выпалила:

— Ага! Значит, вы её спасёте, дяденьки-колдуны. Спасёте же?

— Попробуем, — протянул Элмерик, а Орсон в тот же момент кивнул:

— Непременно спасём! — даже заикаться перестал, надо же!

Элмерик поёжился. Он не любил давать опрометчивые обещания. А вдруг у них не получится? Они же не настоящие чародеи, а ещё только ученики…

Но слово было дано и услышано. Клёны, что росли вдоль изгороди, зашелестели листьями — а ведь ветра почти не было.

— И как ты собираешься это сделать? — зашипел Элмерик на ухо Орсону.

Он был уверен, что тот отговорится, мол, как-нибудь, но оказалось, что у Орсона уже созрел план.

— Ты сумеешь сыграть на флейте мелодию, способную удержать п-подменыша?

— Ну, допустим. А потом что?

— Дальше дело за мной. Знавал я одну ведьму, которая умела задавать вопросы деревьям: п-подвешивала на нитку щепку. Коли та п-поворачивалась влево — это означало «нет», а вправо — «да».

— Небось, для этого слово колдовское нужно знать.

— Конечно. И я его запомнил.

Элмерик недоверчиво фыркнул. Он привык считать Орсона добродушным недотёпой. Наверняка здоровяк что-нибудь напутал.

— А ничего, что такие чары простым людям не даются? Для этого посвящение леса нужно пройти. А до прибытия на мельницу ты жил в замке у своего папаши, и…

— П-получил посвящение, — Орсон закатал рукав. — Знаешь, что означают эти шрамы?

Его запястья были испещрены фэдами огама, когда-то вырезанными прямо на коже. Элмерик, конечно, видел шрамы прежде, но особо не задумывался, для чего они. Понятно, что заклятие, но какое? Орсон сам ответил на его незаданный вопрос.

— Это чары от наведённого страха. Я был п-проклят во младенчестве. В общем, не суть, главное, что я имею п-право спрашивать.

Элмерик кивнул: в конце концов, у каждого из Соколят были свои тайны. Обычный человек ни за что не попал бы в ученики на мельницу в Чернолесье.

Элмерик повернулся к Энджи и сказал строго, как только мог:

— Ты останешься у телеги, поняла? Кто-то должен будет придержать лошадь. Они чувствительны к чарам. Кобылка мастера Патрика, конечно, смирная и всякого навидалась на своём веку, но всё равно может взбрыкнуть.

Девочка с готовностью спрыгнула на землю и схватила повод. Не удержит, конечно, куда ей, пигалице. Но Элмерик хотел не этого, а чтобы Энджи не лезла близко к подменышу. Мало ли, что может пойти не так?

Они с Орсоном подкрались к самой ограде — так близко, что Элмерик содрогнулся, заглянув в глаза лже-Линетты. Её зрачки были мутными, как у мертвеца.

Под ногой барда предательски хрустнула ветка.

— Проклятье! — Не теряя времени, Элмерик выхватил флейту и заиграл.

С первыми же звуками колдовской мелодии фейри-подменыш замерла, выронив верёвку. Её платье побелело, на нём показались тёмные берёзовые отметины, сквозь каштановые волосы проступила желтизна осенних листьев. Элмерик сморгнул и девушка вдруг исчезла, а на её месте проявилась стройная берёзка, обвязанная алой лентой.

— В-вроде раньше её тут не росло… — задумчиво произнёс Орсон.

«Конечно не росло — это же подменыш», — хотел ответить Элмерик, но ему нельзя было переставать играть. Ведь фейри уже наверняка поняла, что её раскрыли. А значит, как только замолкнет флейта, сразу же попытается удрать в лес.

Орсон поспешно вытянул шнурок из ворота своей рубахи, потом шагнув ближе, отщипнул кусочек коры и забормотал:

— Мы с тобою не враги — отвечай мне и не лги.

Это было похоже не на настоящее заклинание, а на глупую ведьмину присказку. «Только бы он не вздумал писать огамом», — с запоздалым ужасом подумал Элмерик. Орсону не давались письменные чары, хоть убей. Порой он лепил такие глупые ошибки, что наставник хватался за голову… но, к счастью, сегодня ему и не пришлось.

Один из шрамов на правой руке Орсона вдруг побагровел и лопнул, на коже выступило несколько капель крови… Элмерик поёжился. Не самый приятный способ колдовать, наверное? Зато действенный — это стало ясно, когда Орсон, выставив вперёд руку с щепкой, задал первый вопрос.

— Ты — фейри, п-подменившая Линетту? Отвечай без утайки!

Кусочек коры на шнурке закрутился вправо. Это означало «да».

— Линетта жива?

И снова поворот вправо. Уф, наконец-то хорошие новости. Орсон тоже посветлел лицом, заулыбался, но в следующий момент нахмурился.

— Её надо искать в лесу?

Щепка закрутилась влево. Значит, нет.

— На поле?

Опять влево.

У Орсона на лбу выступил пот. Похоже, ему было непросто придумывать вопросы, ответить на которые можно было бы ответить лишь «да» и «нет». И вообще, не рыцарское это дело — допрашивать. В голове Элмерика же, напротив, роились идеи, но он мог лишь играть на флейте и надеяться, что приятель сам справится.

— Где-то в деревне?

Щепка повернулась вправо. Ага, значит, теплее.

— У ручья?

Да, но какое-то неуверенное.

— Её п-похитили лесные фейри?

Нет.

— Болотные бесы?

Тоже нет.

— Тогда может это произошло по вине какой-нибудь ведьмы?

Надо же: да! Орсон попал пальцем в небо.

— Это ведьма отсюда, из Чернолесья?

— Да.

— Она желала зла Линетте?

Щепочка замерла в нерешительности. Скорее всего фейри не знала, что ответить.

— Значит, Линетта скоро вернётся?

Нет.

— Ладно, п-попробуем узнать имя виновницы, — вздохнул Орсон. — Скажи, это бабушка Мэринэн? Нет? Тогда, может, старая Шеллиди? Ах да, она же умерла недавно… О, знаю! Сама Линетта виновата в том, что пропала?

Щепка на шнурке задумчиво качнулась, но всё-таки повернулась влево.

— Я ничего не п-понимаю… Что же это за ведьма такая? — Орсон запнулся, понимая, что вопрос получился глупым. На такой щепочка не сможет дать ответ.

— П-погоди… б-болотные бесы! Да чтоб тебя!

Шнурок беспорядочно задёргался, и Элмерик понял, что колдовство рассеивается. Так бывает, когда язык чародея опережает его ум, а дальше всё — момент упущен. От волнения Элмерик тоже сбился с ритма. Этой заминки хватило, чтобы с веток берёзки спрыгнула белка, порскнула в кусты — и только её и видели. Деревце рухнуло, став трухлявым бревном, а щепка в руке Орсона вдруг зависла в воздухе, указывая прямо на их телегу, — так сперва показалось Элмерику. Но в следующий миг он понял: не на телегу — на Энджи.

Ученики чародея переглянулись. Девочка непонимающе захлопала глазами:

— Дяденьки-колдуны, я…

— Никто тебя не обвиняет, Энджи, — твёрдо сказал Орсон, шагая к ней. — П-просто расскажи нам, как всё было. П-по п-порядку.

Убежит девчонка! — подумал Элмерик. — Как пить дать убежит! Может, это и не ребёнок вовсе?… Ох, во что же мы вляпались?

Тревожные мысли пришли вместе с порывом холодного зимнего ветра. Кажется, тот даже принёс несколько первых колючих снежинок, Элмерик снова схватился за флейту, заранее готовясь к худшему. Но иногда ветер — это просто ветер, а маленькие ведьмы не знают своей силы, поэтому не ведают, что творят.

Энджи шагнула навстречу Орсону, обхватила его за талию, уткнувшись лицом в живот и сдавленно всхлипнула.

— Я больше не буду, дяденьки-колдуны! Только верните бедную Линии домой!

А ведь Элмерик как чуял, что с этой девчонкой, похожей на лисичку, что-то не так.

— Чего ты «не будешь»?… — недовольно начал он, но Орсон шикнул на друга, а потом предложил:

— П-пойдёмте в дом. А то насквозь п-промокнем. Если ты, конечно, не п-против гостей, Энджи.

Маленькая ведьма (ну кто бы мог подумать, а?) закивала.

— Ага, я приглашаю… Только пирогов, извините, нет. Хотите, малиновые листья заварю?

Элмерик отказался: мало ли, что хитрая малявка решит подсыпать в чашку? Они же ещё не выяснили, не нарочно ли та решила извести сестру. Впрочем, он больше себя накручивал, потому что кто-то должен был проявить бдительность. А Орсон для этого был слишком доверчив. Вон уже и за стол сел, напиток пригубил…

— Рассказывай, — здоровяк сказал это очень мягко, но Энджи всё равно втянула голову в плечи и промямлила, пряча взгляд.

— Это были мои брауни. Линии думала, что её, но они мои! Я должна была доказать ей, поэтому велела им уйти.

— И они обиделись?

— Ещё как! Особенно Тимми Колючка.

— Что ж, одной загадкой меньше, — Элмерик подбадривающе улыбнулся. — Значит, твоя сестра — фальшивая ведьма, а ты — настоящая, так? И тебе было неприятно, что она притворяется?

Девочка горько вздохнула.

— Не в этом дело. Ей же верили, и за гадания мзду несли: кто пончиками, кто сливами, кто отрезом ткани. А знаете, почему гадания сбывались? Как карту али фэду вытащить, так Энджи подь сюды. А как вместе поколдовать — так фигушки.

— Она тебя использовала. А потом ещё и гоняла, — понимающе кивнул Элмерик. Ох уж эти старшие сёстры… Впрочем, братья, говорят, не лучше.

— Угу, огрела метлой пониже спины, — всхлипнула Энджи. — Тогда я сказала, что больше не буду помогать. И прогоню брауни, чтобы ей неповадно было. Она мне: да ты не сдюжишь! А я сдюжила. Только вместо признания вдругорядь метлой получила. Линии подумала, что я им одёжу пошила и они больше не вернутся-а-а…

— П-погоди, а как ещё можно отослать брауни? — насторожился Орсон. — Разве это не единственный способ?

— Единственный более или менее вежливый, ты хотел сказать? — уточнил Элмерик.

— Я же не знала… а они обиделись, — Энджи вцепилась в край скатерти, невольно подражая сестре. — Особенно Тимми Колючка. Хвостатая Мод тоже была недовольна, но с ней мы бы договорились…

— Так ты это не выдумала, а правда различаешь брауни? И они назвали тебе свои имена? — Элмерик вытаращился на маленькую ведьму, словно на какое-то чудо природы. Для него самого все маленькие помощники были на одно лицо, до сегодняшнего дня он даже не задумывался, что среди них есть парни и девицы.

— Они всегда были моими единственными друзьями, — потупилась Энджи. — Все, кроме Тимми Колючки. Он вредный и себе на уме. Но зато главный, поэтому все его слушаются. А Мод вы даже видели. Это она обернулась белкой. Потому и Хвостатая.

— Что же ты раньше не сказала! — бард хлопнул себя по лбу. Что ни новость — то сюрприз. — Брауни обычно не похищают людей. Нужно было просто налить сливок этой твоей Мод…

Девочка пожала плечами:

— Я всем говорила. И вам, и деревенским. Только люди думали, что это всё детские глупости, и я перестала. Зачем говорить, если всё равно никто не верит?

— Я верю, — Орсон потрепал её по волосам. — И с самого начала верил, п-помнишь?

— Угу… поэтому я хотела вас с Линии свести. Тогда ты бы с нами жил, — Энджи улыбнулась сквозь слёзы. — Скажи, когда мы найдём её, может быть, вы… ну… поладите?

— Н-нет, — поспешно возразил Орсон. — Но я буду п-приходить к вам в гости. Как друг. А ещё могу замолвить за тебя словечко мастеру П-патрику. Ты ещё мала, чтобы обучаться с нами, но, может, он найдёт тебе хорошую наставницу.

Это было уже как-то чересчур даже для добряка Орсона. И Элмерик подумал: что-то тут неладно. Уж не колдовство ли какое? Надо будет спросить приятеля, чем его так зацепила эта маленькая ведьмочка? Подумаешь, ну обладает толикой чародейской силы. Так неудивительно: Чёрный лес-то рядом. Чистокровные люди, конечно, были неспособны к дикой магии, но в этих краях нет-нет да и просыпалась в ком-нибудь кровь дивного народца, если прапрапрабабушка согрешила с фейри…

Но пока у них были вопросы поважнее.

— Итак, что мы имеем? Пропавшую девицу и брауни-подменыша. Причём обычно брауни так себя не ведут… То есть, конечно, они тоже фейри и ничто фейское им не чуждо, но…

— Её Тимми Колючка подучил, я уверена.

— Расскажи-ка о нём подробнее, — Элмерик подпёр кулаком подбородок. — Думаешь, это он похитил твою сестру?

— Ну, может… — Энджи ненадолго замялась, но потом всё-таки, залопотала, пересилив робость. — Мы с Линии ругалися. Она требовала вернуть брауни, потому что дом разваливается, хозяйство простаивает. А я уже пробовала зазвать их обратно, но они же обиделись — помните? Говорю: нет, не хотят. Тут Линии начала кричать, что я бесполезная, что от меня одни убытки, а ей были так дороги её брауни. Её, понимаете? А ведь она даже их имён не знает! Я озлилася как крикну: ну и катись тогда к своим брауни! Пусть Тимми Колючка твоё нытьё слушает. А она такая: да достала ты уже со своим Тимми Колючкой! В общем, глупость я ляпнула.

Элмерик, кажется, начал догадываться, что произошло. В Чернолесье за языком следить надобно, ведьма ты или нет. Грань между миром смертных и фейри слишком тонка, и всё, что сказано, в шутку ли, взаправду ли, в гневе, непременно будет услышано.

— Выходит, ты сама отправила сестру к Тимми Колючке? А потом появился подменыш и ты побежала к нам за помощью?

Энджи всхлипнула.

— Ну я же не то имела в виду, когда сказала, мол, катись ты к брауни. Да и зачем вообще им кого-то забирать? Они же не болотные бесы…

— А вот это мы, пожалуй, у самого Тимми Колючки спросим. Похоже, он у них за главного. Хвостатая Мод сказала, поиски нужно начинать у Рябинового ручья. Скорее пойдёмте туда, пока не рассвело.

— А с рассветом что случится? — Энджи поёжилась. Наверное, чувствовала, что ничего хорошего.

Элмерик развернул её к себе.

— Только не пугайся. Чем дольше человек пробудет в плену у фейри, тем меньше шансов его вернуть в мир людей. Это не всегда так, но в колдовских книгах мастера Патрика говорится — если не выручить похищенного до рассвета следующего дня, он может забыть, что когда-то был смертным. Попробует фейский мёд — и всё.

— Ох, Линии… — девочка дёрнула скатерть так, что чашки звякнули, расплескав остатки чая. — Почему я такая дура?

— Я сам п-поговорю с этим Тимми Колючкой, — Орсон хрустнул костяшками пальцев. — Надо только его как-то выманить.

— Я слышал, брауни любят печенье, — вспомнил Элмерик.

— Тимми не любит, — вздохнула Энджи. — Знаете, он немного отличается от других брауни. Повыше, поплотнее, более лохматый.

И тут Элмерику в голову закралась неожиданная мысль.

— Может, он и не брауни вовсе?

— Так я спрашивала. Говорит — да. А фейри же вроде не врут…

— Тогда выйдет на звуки музыки, никуда не денется, — Элмерик с облегчением выдохнул.

Они вернулись в телегу, Орсон взгромоздился на козлы и чмокнул губами. Лошадка нехотя тронулась. Ей совсем не нравилось ночное путешествие — и Элмерик её понимал, как никто другой. Он тоже предпочёл бы сейчас спать в своей кровати под тёплым шерстяным пледом, а не шататься в дождь боги знают где. Эх, надо было всё-таки выпить чаю, а то и простудиться недолго.

Когда впереди показался старенький мост, Орсон придержал поводья.

— К-куда дальше? Ручей б-большой… Куда бы ты пошла, если бы была Тимми?

— Брауни не живут вне дома, — осенило Элмерика. — Это же не лесные фейри.

— Ой, дяденьки-колдуны, у нас один заброшенный домик есть, — Энджи захлопала в ладоши. — Там ещё всё вокруг чертополохом заросло. С колючками! Тимми наверняка понравилось бы.

«Заведёт девчонка», — подумал Элмерик и на всякий случай вытащил флейту, чтобы была под рукой. От Орсона это не укрылось: он хлопнул друга по плечу, мол, всё будет в порядке. Ага-ага, а сам ножик у пояса проверил.

Девочка спрыгнула с телеги и побежала вперёд, ученикам чародея оставалось только устремиться следом.

«Заброшенный домик» на поверку оказался полуразвалившейся сторожкой. Интересно, кому понадобилось ставить её в стороне от дороги?

Последний вопрос Элмерик в задумчивости задал вслух. Ему ответил Орсон.

— Мне мастер П-патрик говорил, что раньше дорога вот такой п-петлёй шла, а деревня как раз здесь заканчивалась. Больше народу было. Несколько купеческих семей жило богатых. Вот и выставляли на ночь сторожей, чтобы воры не пролезли или лихой человек красного п-петуха не подпустил. А потом лес ближе п-подошёл, люди уехали…

— Ясно, — вздохнул Элмерик. По правде говоря, он и сам не задержался бы в этой глуши, если бы тут не обучали колдовству.

Трава у сторожки вымахала выше человеческого роста, почти скрыв с глаз ветхую деревянную постройку. Пожелтевшие зонтики и репьи покачивались на ветру, мокрая осока так и норовила хлестнуть по лицу. Справа стелился примятый след — будто несколько часов назад кто-то тут уже проходил.

— Наверняка это госпожа Линетта, — Орсон подумал о том же.

Его губы превратились в линию, обычно румяное лицо казалось бледным в свете луны. И куда подевался недавний недотёпа? Элмерику подумалось, что так могли бы выглядеть герои древности. Орсон шёл, сокрушая приставучие репьи и прокладывая тропу, идти следом за ним было легко. Кромка Чёрного леса маячила тёмным пятном, Элмерик то и дело видел вспыхивающие огоньки, похожие на чьи-то глаза. За ними следили, присматривались, порой даже ворчали, но не лезли. Прав был мастер Патрик, когда сказал: пройдёт немного времени, и никакие лесные твари или болотные бесы будут вам не страшны. Но Элмерик порой всё равно сглатывал, потому что во рту пересыхало, — и продолжал идти.

У входа в сторожку их встретил порыв ветра, заставивший скрипнуть покосившуюся дверь. Внутри не было ни огонька, и когда Орсон крикнул в темноту:

— Госпожа Линетта! — ответом ему были скрежет ржавых петель и звон Рябинового ручья.

Элмерик достал флейту, протёр рукавом мундштук и заиграл мелодию, которая должна была заставить брауни выйти. Где-то под корнями росшего рядом дуба прошуршала потревоженная полёвка, белка с ветки уронила орех, недовольно чирикнул воробей — и всё стихло.

— Они говорят, что не могут выйти, — шепнула Энджи.

— Кто? — Элмерик перестал играть.

— Хвостатая Мод и Бесхвостая Мод. Джилл Воробейка и Дубовый Усач тоже здесь. Они бы и рады показаться, но Тимми Колючка запретил.

— Тогда почему он сам не выходит?

Девочка ещё немного послушала шелест листвы и перевела:

— Говорят, не хочет.

— Я ничего не понимаю, — Элмерик помассировал виски. — Мелодические чары должны были выманить всех брауни.

— Дубовый Усач говорит: все и вышли, кроме Тимми.

— Но почему?!

Не то, чтобы Элмерик ждал ответа — скорее, просто в сердцах выпалил. Но под корнями дерева что-то зашуршало, и Энджи, выслушав, пояснила:

— Бесхвостая Мод говорит, всё потому, что он — наполовину боггарт. «Это почти то же самое», — чуть было не брякнул Элмерик, но вовремя прикусил язык. И без того обиженные брауни после такого заявления наверняка перестали бы разговаривать. Хотя на правду вообще-то не обижаются. Боггартами становились брауни, сильно разочаровавшиеся в хозяевах дома. Сперва у них портился характер, потом вместо помощи они начинали проказничать, а порой и откровенно вредить. И в конце концов менялись внешне, превращаясь из милых маленьких человечков в гадких чудовищ. Видно, Тимми Колючка оказался слишком чувствительной натурой, если изгнание подтолкнуло его к таким быстрым изменениям. Пожалуй, Элмерик мог бы придумать мелодию, которая выманила бы и боггарта, но Орсон решил взять дело в свои руки. Зычным голосом он скомандовал:

— Тимми Колючка, выходи! Говорить с тобой желаю!

Из-за двери раздалось недовольное:

— А кто его спрашивает? — такое же скрипучее, как и дверные петли.

— Орсон Глендауэр, наследник лорда Трёх Долин.

— И чё? — из дома показался лохматый человечек ростом примерно по плечо Энджи. Цыкнул зубом, сплюнул на порог.

Как у всех брауни, у него были пронзительно-голубые глаза — их неестественный цвет был заметен даже в ночи. Копну всклокоченных коричневых волос едва прикрывала шапка из мешковины — единственная одежда Тимми. В одной руке он держал льняной платок, в другой — шероховатый камень, и так яростно тёр их друг об друга, словно вознамерился проделать в ткани дырку.

— Ты сам спросил, — Орсон развёл руками.

— И чё? — оскалившись повторил боггарт. Манерой вести беседы он напомнил Элмерику Джеримэйна, и Элмерик невольно улыбнулся. Но уже в следующий момент улыбка сошла с его лица, потому что Тимми продолжил:

— За девчонкой пришли? А я не отдам, — он помахал платком. — Вишь, чо у меня есть? Это её жизнь. Как протру дырку — так и помрёт. И поделом. Неча было честных брауни из дома выставлять!

— Говорят, ты и раньше плохо себя вёл, — не удержался Элмерик.

Тимми Колючка пожал худыми плечами.

— Дык она и раньше мне не нравилась. Воображала и врушка.

— Это моя вина, — за спиной барда всхлипнула Энджи. — Отпусти сестру, возьми меня вместо неё.

— Нетушки, — боггарт погрозил узловатым пальцем, щеря острозубую пасть. — Ни к чему мне выбирать. Сначала её погублю, а потом и до тебя доберусь, человеческий детёныш. Хочу, чтобы ты почувствовала сполна, что такое предательство. Когда служишь верой и правдой, а тебя вышвыривают на улицу, как надоевший башмак.

Он шикнул на расшелестевшихся в траве брауни (Элмерик не разбирал их голоса, но почему-то подумал, что те просили сменить гнев на милость и пожалеть бедняжку Энджи) и продолжил с остервенением тереть платок о камень.

Времени оставалось мало. И пока Элмерик лихорадочно соображал, что же делать дальше, какая колдовская мелодия будет уместна в нынешней ситуации, Орсон шагнул вперёд, сжимая в руке нож.

— Не хочешь по-хорошему — давай решим дело поединком.

— О, драчка! — обрадовался Тимми. — Драться я люблю. Но только один на один. И без всяких ваших человеческих хитростей.

— Обещаю, что бой будет честным.

— А я не верю!

— Клянусь пеплом и вереском, — выдохнул Орсон.

Для чародея не было клятвы страшнее. Теперь если он вздумал бы нарушить слово, то в тот же миг сгорел бы заживо.

Колючка скривился, будто бы наелся неспелой клюквы и нехотя молвил:

— Ладно, теперь верю.

Он обернул камень платком, отложил в сторонку и подмигнул Энджи.

— Не вздумай похитить платок, девчонка. Или твой защитник сразу же умрёт.

Потом он кивнул Элмерику.

— А ты лучше спрячь флейту, чаропевец. Помни — одно слово, один звук с твоей стороны, и от кого-то останется лишь кучка золы.

Элмерик нахмурился, но совету последовал. И язык прикусил: мало ли, захочешь обычное слово сказать, а оно за чародейское засчитается?

Мысли прыгали в голове: на чьей стороне будут брауни? Что если они решат помочь не своему предводителю, а Энджи и Линетте? А ничего, что Орсон в два с половиной раза выше и крупнее? А ещё у него нож, а Тимми Колючка безоружен. Разве это честно?

Элмерик немного успокоился, когда боггарт выпустил когти, каждый из которых стоил ножа. Правда, теперь ему стало страшновато за Орсона.

— Драться будем внутри, — Тимми выдвинул условие.

— Хорошо, но я зажгу свет, — отозвался его противник.

Что ж, справедливо. Боггарты лучше видели в темноте и были особенно сильны в доме. А так у каждого будет по одному преимуществу и по одной слабости.

— Ладно. Только не свечи, а болотные огоньки.

— Согласен. Живой огонь опасен в столь ветхом строении.

— И биться будем до смерти, — боггарт щёлкнул зубами, но Орсон не дрогнул.

— Или пока ты не попросишь пощады. Если победа будет за мной — ты отдаёшь и девицу, и платок.

— А если за мной, то я обглодаю твои косточки, — Тимми Колючка скрипуче захохотал. Элмерик вздрогнул, а окончание фразы заставило его оступиться и потерять равновесие. Спасибо, что шероховатый ствол дуба оказался рядом и не позволил упасть. — Вдобавок я хочу серебряную флейту барда. Всё честно: вещь за вещь, жизнь за жизнь.

Конечно, Орсон не мог принять такое решение в одиночку. Он бросил отчаянный взгляд на Элмерика, и тот кивнул — ну а что ещё оставалось? Вместо напутствия он погрозил приятелю кулаком: мол, только попробуй проиграть.

Поединщики вошли в сторожку, а зрителям великодушно разрешили расположиться снаружи, заглядывая в окна и щели, но иметь в виду, что можно огрести тумаков под горячую руку.

Кто-то из брауни трижды прокричал кукушкой — и сражение началось.

Элмерик почти сразу понял, что недооценивал Тимми Колючку. Не зря говорят: мал да удал. Боггарт обладал ловкостью уличного кота, и такой же неистовой яростью — даже шипел похоже. Орсон и моргнуть не успел, а его рубаха уже была исполосована в нескольких местах, на животе и предплечье выступила кровь. К счастью, пока это были просто царапины. Но инициативу Тимми успел перехватить и теперь Орсону оставалось лишь уклоняться, что было не так-то просто в захламлённом и ветхом домике. К тому же, отступая, здоровяк влетел макушкой в притолоку — хорошо, что его башка от рождения была крепкая.

После обмена тумаками поединщики переместились в другую комнату и Элмерику пришлось оббегать дом по кругу. Он надеялся, что впопыхах не наступит на кого-нибудь из брауни, но вместо этого чуть не столкнулся с Энджи, которая бросилась наперерез.

— Смотри, куда прёшь! — Огрызнулся Элмерик, и вдруг его осенило. — Эй, а почему ты бежишь в другую сторону? Тимми с Орсоном там.

— А я сестру ищу, — насупилась Энджи. — Она должна быть где-то тут. Вдруг её зашибут?

Элмерик взял её за плечи и на всякий случай тряхнул, чтобы наверняка дошло.

— Не лезь. Если Линетта там, в чём я, кстати, сомневаюсь, Орсон не даст её в обиду. Не давай Тимми повода заявить, что поединок не был честным.

— Но я же не собиралась нарушать правила! Просто хотела убедиться, что с ней всё в порядке… я не могу стоять и ждать, надо же что-то делать!

— Никто не любит ждать, — вздохнул Элмерик. — Но порой судьба не оставляет нам ничего другого.

Из дома доносился треск ломающегося дерева, звуки ударов, злобная ругань боггарта и пыхтение Орсона.

— Есть вещи, которые не зависят от наших желаний, понимаешь? — продолжил Элмерик. — Сейчас все мы ждём исхода поединка, на который никак не можем повлиять. Я волнуюсь, как и ты. И злюсь от бессилия. Но знаешь, чем ребёнок отличается от взрослого? Взрослый понимает, что не все его прихоти могут быть исполнены.

— Если от нас ничего не зависит, тогда зачем вообще смотреть, как они дерутся? — Энджи дёрнула плечом.

— Уела, — Элмерик усмехнулся. — Увижу я финал схватки или нет, а всё случится так, как суждено. Хотя глупому сердцу хочется верить, что моё присутствие что-то значит…

Энджи на мгновение задумалась и вдруг выпалила:

— Может, и значит. Когда я знаю, что на меня смотрят, то стараюсь всё делать лучше, чтобы не ударить в грязь лицом. Пойдём, подбодрим дядю Орсона, — она схватила Элмерика за рукав и потащила за собой.

Когда они оказались у окна, где было видно две сцепившиеся тени (ну точно медведь и лесной кот!), Элмерик приложил палец к губам, напоминая Энджи, что нужно хранить тишину. И вовремя — девочка взмахнула руками, явно собираясь выкрикнуть что-нибудь ободряющее.

В неровном свете болотных огоньков было видно, что глаз у Орсона заплыл, рубаха выпросталась из штанов, одна штанина порвалась на коленке. Элмерик заметил, что приятель бережёт ногу… м-да, плохо дело.

За те минуты, что прошли, пока Элмерик увещевал Энджи, Орсон сумел перейти в наступление, но так ни разу и не достал противника. Лезвие его ножа оставалось чистым, а проклятый боггарт уклонялся от всех выпадов, мерзко хохоча.

А ведь Орсон не был увальнем — Элмерик не раз видел его в тренировочных поединках и знал, что внешность обманчива. Этому было лишь одно объяснение: Орсон не просто не хотел убивать, он вообще не собирался причинять вред Тимми Колючке. И вот это было уже вполне в его стиле: можно сколько угодно блистать на тренировках, оставаясь мягкосердечным.

— Я знаю, как это обидно, когда тебя не ценят в собственном доме.

Ну вот! Он ещё и болтает во время драки. Уж лучше бы дыхание поберёг!

— Да что ты знаешь, сын лорда?! — фыркнул Тимми.

— Нелюбимый сын лорда, — поправил его Орсон.

— Хочешь меня разжалобить?

— Нет. Хочу, чтобы ты перестал себя жалеть.

Боггарт издал звук, похожий на шкворчание масла на огне. Похоже, Орсону удалось его задеть. Не ножом — словом. Обычно это свойственно бардам, а никак не воинам.

— Я дерусь не за себя, человек!

— Неужели?

— Да! За Мод и Мод. За Воробейку. И даже немножко за Усача, хоть он тот ещё зануда!

— Но они всё ещё брауни, а ты — нет.

— И чё? — Тимми замешкался и Орсон ловко схватил его за шкирку, как котёнка. Шапка упала с лохматой головы. Боггарт дёрнулся — бесполезно, не вырваться. Тогда он превратился в раскалённый уголёк, но даже тогда Орсон не разжал ладонь, только закусил губу. На его глазах выступили слёзы.

Элмерику показалось, что прошла целая вечность прежде чем к Тимми вернулось прежнее обличье. Боггарт выглядел неважно: он побледнел, съёжился и хватал ртом воздух.

— От-пус-ти…

— Не слышу.

— Про-шу по-ща-ды, — просипел Тимми. Только тогда Орсон, разжав пальцы, объявил:

— Поединок окончен. Победа за мной.

Тимми шлёпнулся на пол, поджав лапки, до ушей Элмерика донеслось частое всхлипывание. Спустя мгновение боггарт (а боггарт ли ещё?) уже рыдал, спрятав лицо в ладонях. Первой к нему бросилась Воробейка. За ней — Мод и Мод. Последним — Усач. Теперь Элмерику удалось рассмотреть каждого из брауни, но он всё равно не понял, как Энджи умудряется отличать их друг от друга. Ну ладно, положим, парни и девицы разные — тут не поспоришь. Всё-таки нагишом ходят…

Брауни утешали своего предводителя: гладили по плечам, по всклокоченным волосам, Усач протянул печеньку и Тимми вцепился в неё обеими руками.

— П-прости, — Орсон смутился, глядя на слёзы своего соперника, и снова начал заикаться. — Я кажется п-перестарался.

— Забирай, — Тимми подтолкнул к нему платок. — Как вернёшься, иди прямиком на сеновал: там спит мёртвым сном твоя Линетта.

— Не было там никого, я проверяла! — крикнула Энджи, сжимая кулачки.

— Ха! — бывший боггарт задрал нос. — Разумеется, она заколдована и потому невидима. Но тот, кто с платком придёт, — да увидит.

— Ох, н-надеюсь, мне не п-придётся её целовать, чтобы п-пробудить? — пробормотал Орсон.

— А ты разве не хочешь? Я-то думал, она твоя невеста.

— Н-нет!

Элмерик невольно улыбнулся, услышав в голосе приятеля неподдельный ужас.

— Значит, сестра? — Тимми поскрёб в затылке. — Или ещё какая родственница?

— Н-нет же.

— Тогда зачем ты рисковал жизнью ради неё?

Все брауни уставились на Орсона. Даже Элмерику стало неуютно — того и гляди дырку прожгут своим любопытством. По правде говоря, он тоже мечтал услышать ответ на этот вопрос. И получил его.

— Это ради Энджи, — Орсон щёлкнул девочку по носу. — Она н-напоминает меня в детстве. Мне тоже н-никто не верил. Говорили, мол, п-плету н-небылицы п-про страшных фейри. А всё было п-правдой.

Он показал брауни изрезанные огамом руки и те дружно закивали, глядя на старые шрамы.

— Пф, человеческие чувства! — Тимми сплюнул на пол. — Я решил, что больше не буду их испытывать.

— Значит, и обижаться больше не будешь? — Энджи шагнула к нему и, не дожидаясь ответа, затараторила. — Прости меня, Тимми. И вы все тоже простите. Я очень-очень хочу, чтобы вы вернулись.

Джилл Воробьишка запрыгала на месте, но остальные строго глянули на неё, и та притихла. Колючка же покачал головой.

— Нет. Однажды покинув дом, брауни никогда туда не возвращаются.

— И куда же вы теперь пойдёте? — у Энджи задрожали губы.

— Найдём себе другое жилище, — вздохнула Джилл.

— Или подадимся в вольные фейри Чёрного леса, — Бесхвостая Мод озорно блеснула глазёнками.

— Угу. Дорог в мире много, — поддакнула её хвостатая подруга. — Мы не должны цепляться за прошлое.

Они обнялись, и каждая украдкой смахнула слезинку из уголка глаза.

— Что-то заканчивается, что-то начинается, — прогудел Дубовый Усач, а Тимми Колючка, закатив глаза, пробормотал:

— Ненавижу прописные истины ещё больше, чем долгие проводы.

Он хлопнул в ладоши — и брауни исчезли. А небо на востоке уже начинало светлеть.

Всю дорогу до деревни Орсон нёсся, как угорелый, Элмерик едва поспевал за ним. Запыхавшись, они вбежали на двор, на мгновение остановились, чтобы перевести дух, переглянулись и бросились к сараю.

На сеновале Элмерик сперва никого не увидел. Ну конечно — платок-то был у Орсона.

Бард прикрыл один глаз, сосредоточившись на Истинном зрении, и только тогда заметил лежащую в сене Линетту. Лицо девушки было спокойным, даже безмятежным, только вот грудь не вздымалась и не опускалась, как обычно бывает у спящих. Последняя искорка жизни, что тлела в ней, вот-вот должна была угаснуть. Но Орсон успел в последний миг: положил платок Линетте на лоб, разгладил складки… и ничего не изменилось.

— Её нужно поцеловать, чтобы разрушить чары, — шёпотом напомнил Элмерик.

— А без этого н-никак? Сам и целуй тогда!

— Но это ты сражался и победил. Значит, только тебе под силу развеять злые чары, — Элмерик пожал плечами. Нет, ну чего он артачится? Линии хороша собой. А хранить верность Келликейт, которая дала тебе от ворот поворот, — глупо. К тому же, это всего лишь один поцелуй…

Орсон, зажмурившись, наклонился к Линетте и коснулся губами её губ. Даже это у него вышло с почтением.

В этот миг в сарай ворвалась отставшая Энджи и расплылась в улыбке — её сестра как раз сделала глубокий вдох.

— Теперь всё в п-порядке, — заверил девочку Орсон.

— Может, теперь вы всё-таки будете вместе, — Энджи подмигнула ему. — Вы же уже целовались.

— Эй, это не т-то, что ты д-думаешь!

Забавно было видеть, как здоровяк заливается краской.

— А вот я соседям расскажу — и тебе как честному человеку придётся на ней жениться!

Элмерик ахнул — ну и лиса! Ох, не зря он ещё при первой встрече усмотрел в девчонке скрытое коварство.

— Ты обещала больше не врать, — с укоризной сказал Орсон. Энджи потупилась.

— Угу… но я же не со зла! Просто хочу, чтобы все были счастливы.

— Насильно мил не будешь, — вздохнул Элмерик.

Боги, конечно, сильно лопухнулись, когда создавали этот мир. Ну кто и зачем придумал такую глупость, как невзаимная любовь? Будь Элмерик на их месте, он оставил бы только счастливую. Такую, чтобы один раз и на всю жизнь.

Веки Линетты дрогнули, девушка просыпалась, и Орсон заторопился.

— Мы п-пойдём, п-пожалуй.

— Останьтесь хотя бы на завтрак! Линии наверняка захочет вас отблагодарить.

Элмерик видел, что Орсону не хочется соглашаться, но и отказать тоже тяжело, поэтому он вмешался:

— Она, скорее всего, ничего не помнит. И это к лучшему. Говорят, те, кого похищали фейри, часто не могут избавиться от тоски и рано умирают. Но ты ведьма, сможешь защитить сестру. Пускай она думает, что видела странный сон. А ты лучше сама приходи в гости на мельницу… Пойми, наконец: Орсон не хочет давать твоей сестре ложную надежду.

Энджи нехотя кивнула.

— Я понимаю. Мы не должны цепляться за прошлое. Дорог в мире много: что-то заканчивается, что-то начинается… так ведь говорят мудрые фейри?

Наскоро попрощавшись, Элмерик и Орсон вышли на улицу и отправились забирать брошенную у ручья телегу. К счастью, ко всему привычная лошадка мастера Патрика никуда не ушла и не забрела в придорожную канаву, только немного объела кусты.

Элмерик уселся на козлы, чмокнул губами:

— Н-но!

Мерный цокот копыт убаюкивал. Орсон вскоре захрапел, свернувшись калачиком на дне телеги. А Элмерик думал: может, его другу теперь станет легче? Ведь сегодня он защитил не только Линетту и Энджи, но и себя — того мальчишку, которому никто не верил. И тёмное прошлое отступило. Над Чёрным лесом неспешно вставало солнце нового дня.

Глава шестая Бард Сорокопут и песенное состязание

Сегодня в таверне Чернолесья было людно. Наверное, из-за дождя. Погода как будто намекала: иди, пропусти кружку чего-нибудь тёплого. А лучше — горячительного. Элмерик противиться не стал, зашёл. Скинул мокрый плащ, стряхнул капли с потёртой замшевой куртки, вдохнул запах кислой капусты, мяса с дымком, свечного жира и перегара, поморщился… ладно, всё лучше, чем тащиться на мельницу в ненастье.

Жаль, свободных мест почти не было, — признаться, ему сейчас не очень хотелось компании. По крайней мере, на голодный желудок.

Бородатый трактирщик Рис-старший помахал ему рукой. От дальнего стола заметил, надо же!

— О, ученик чародея! Лёгок на помине.

— Вы обо мне говорили? — удивился Элмерик.

Ещё понятно, если бы деревенские мастера Патрика обсуждали, раз уж охота случилась языками почесать, а его-то что?

— Иди сюда, Рыжий. Эль за счёт заведения! — трактирщик похлопал рукой по столу, за которым уже сидел какой-то мрачный длинноносый тип, худющий, как жердь. Знакомое лицо, кстати. Где-то Элмерик его уже видел…

— Спасибо, дядька Рис, эль сейчас очень кстати, — Элмерик подошёл ближе, но присаживаться пока не спешил.

— А может, похлёбки? Горяченькой.

Впору было насторожиться, потому что трактирщик угощал редко. Значит, ему понадобилась какая-то услуга… Элмерик решил, что не станет ходить вокруг да около.

— Что случилось? Чары от мышей и крыс я вроде совсем недавно обновил. И заклятие от пожара на прошлой луне спел.

— О, с этим — полный порядок! Помощь нужна не мне, а ему, — трактирщик кивнул на мрачного типа с простецким, но таким знакомым лицом и шёпотом добавил. — Я заплачу, сколько нужно.

У Элмерика от удивления глаза стали как две плошки. Может, дядьку Риса фейри подменили? С чего вдруг такая щедрость?

— Ах, никто мне не поможет, — вздохнул тип, и Элмерик наконец-то узнал его по хриплому пропитому голосу.

— Эрни, ты, что ли? А почему трезвый?

Немудрено было обознаться. Волынщик Эрни не просыхал ни зимой, ни летом, зато всегда сиял беззубой улыбкой (двух передних зубов он лишился в кабацкой драке). Волынщиком его именовали больше по привычке, потому что свою волынку он давно продал, а деньги пропил. А играть продолжил на чём попало — даже когда в бутылку дудел, на удивление всё равно получалась музыка.

В последний раз Элмерик слушал Эрни на праздновании Мабона… Что ж, теперь стало ясно, почему трактирщик так переживает. Где ещё он найдёт хорошего музыканта, готового играть в любом состоянии и брать оплату не звонкой монетой, а едой да выпивкой?

— Ну тебя к болотным бесам, — буркнул Эрни, комкая в руках то ли плотную ткань, то ли кусок выделанной кожи, — в полумраке Элмерик не разглядел.

И тут дядька Рис стукнул кулаком по столу. Негромко — весь трактир не обернулся. Но кружка, которую принесли для Элмерика, подпрыгнула.

Эрни упрямо мотнул головой.

— Всё одно мне крышка, хоть с чародеем, хоть без.

— Звучит так, как будто ты разгневал фейри, — Элмерик сел напротив и отхлебнул эля.

— Так и есть. Эх, не дожить мне до утра… — Эрни вздыхал и охал так, будто ему приходилось удерживать на плечах небо.

— Послушай, если дело настолько серьёзное, давай я отвезу тебя к мастеру Патрику. Он что-нибудь придумает.

— Что-то я не слыхал, чтобы ваш колдун с мельницы петь умел.

— Так он вроде и не умеет.

— Вот. Значит, ничем мне не поможет. Элмерик понял, что настал его звёздный час. Приосанившись, он улыбнулся.

— Зато я пою.

— Да что ты можешь уметь, Желторотик? — отмахнулся Эрни.

А вот это уже было обидно. Элмерик привстал, сжал кулаки и процедил сквозь зубы:

— Я из семьи потомственных чаропевцев, чтоб ты знал! Моим прапрадедом был легендарный Вилберри-скрипач. Слыхал о таком?

В тот же миг он увидел, как округляются глаза Эрни, и мысленно восторжествовал. Во всём королевстве не было музыканта, который не знал бы этого славного имени.

— Ого! — только и смог выдохнуть Волынщик.

За его спиной дядька Рис уже потирал руки. Дело-то пошло на лад!

Но следующий вопрос снова заставил Элмерика насупиться.

— Слышь, а ты такой же умелец, как сэр Вилберри, или только славой предков похвастаться можешь?

Трактирщик закатил глаза, а Элмерик пожал плечами.

— Что ты хочешь услышать? Список моих подвигов? А как насчёт того, что это тебе нужна моя помощь? Между прочим, я пока не согласился помочь. И моя доброта тает с каждым мгновением.

— Вот такого ответа я и ждал, — хохотнул Эрни, блеснув щербиной в зубах. — Пожалуй, мы с тобой поладим, Желторотик.

Он протянул руку, которую Элмерик, немного поколебавшись, пожал.

— Может быть. Если перестанешь меня так называть.

— Да я ж не в обиду, — Эрни, словно опомнившись, опять нахмурился. — Просто я ж старше тебя раза в два. Ладно, не буду-не буду. Вот, глянь сюды.

Он выложил перед Элмериком то, что так рьяно мял в руках. Это оказалась не ткань и даже не кожа, а выделанная особым образом древесная кора. Достаточно было взглянуть на неё поближе, чтобы понять — фейская работа.

Красивым, но немного нервным почерком на коре было выведено следующее:

«Мастер Эрни, также известный как Волынщик, я принимаю твой вызов!

В первое новолуние после Мабона жду тебя на песенном состязании у барда Сорокопута. Ты легко найдёшь меня — войди в Чёрный лес в условленную ночь и следуй за путеводным огоньком.

Отсутствие приравнивается к поражению. Поражение подобно смерти. Победитель решит судьбу проигравшего.

Коли угодно, можешь взять с собой кого-то из своих подмастерьев. Скоро увидим, так ли ты искусен, как хвастаешь. Может статься, я выпью вина из твоего черепа ещё до того, как на небе покажется серп молодой луны».

— Хочешь сказать, ты вызвал фейри на поединок? На песнях? — признаться, Элмерику очень хотелось, чтобы послание оказалось глупой шуткой, потому что в противном случае получалось, что Эрни здорово влип. Но в Чернолесье мало кто умел писать — не то, что выражаться высокопарным слогом. Зато теперь Элмерик начал понимать, зачем Эрни понадобился чаропевец. Подмастерье, значит? Ну-ну.

— Я не помню, как это случилось. Пьяный был, — Волынщик икнул. — Ну, то есть, что-то помню, но урывками, будто в тумане…

— Всё равно рассказывай!

Эрни поставил локти на стол и зарылся пальцами в свои мышиного цвета волосы, собираясь с мыслями.

— Короче, ещё летом дело было. Лежу я, значится, под кустом, отдыхаю после трудов праведных. И тут прилетают две сороки и как давай трещать над головой. Эх, думаю, как бы так камнем кинуть, чтобы заткнулись. А то прям как наши деревенские кумушки. Бард Сорокопут то, бард Сорокопут сё! И пригож, и умён, и обходителен, ещё и музыкант хоть куда, уже трижды тридцать раз в песенном состязании побеждал и никто, понимаешь, его перепеть не может. Ну словно дурочки влюблённые.

— Ты что, знаешь язык птиц? — трактирщик недоверчиво усмехнулся.

— Вряд ли это были настоящие сороки, — вздохнул Элмерик, а Эрни, кивнув, продолжил.

— Так вот, камень. Я до него не дотянулся, поэтому просто сказал им «кыш-кыш», а эти вертихвостки меня на смех подняли. Ещё и нагадили сверху, представляешь? Ну я и приложил их по матушке, а заодно и Сорокопута ихнего. Тут они разорались, мол, да как ты смеешь, глупый смертный, посягать на великое. Ну я чё, я пьяный. В таком состоянии и заяц льва обнимет. Говорю: да я вашего Сорокопута победю… побежду… в общем, перепою. И я вам не «глупый смертный», а музыкант хоть куда! Хошь на свадьбе сыграю, хошь на поминках. А они: ха-ха, как бы на собственных поминках играть не пришлось! Вот погоди, мы всё расскажем барду Сорокопуту. И фр-р-р — улетели. Ну а мне только того и надо было. Тихо стало, заснул. Наутро просыпаюсь, думаю: ну и чушь приснилась. По осени уже и думать об этом забыл, а тут на тебе — посланьице. Разлепил третьего дня глаза, а оно у меня на груди лежит. Я аж протрезвел. И с тех пор не пью, — он с тоской покосился на кружку Элмерика. — Решил, хоть помру не хмельным для разнообразия.

— М-да… — Элмерик почесал в затылке. — Ну и наворотил ты дел. Одного не пойму, с чего тебе помирать-то? Ты же и впрямь музыкант хоть куда. Почему бы не попытать счастья?

— Дык инструмента у меня нет. Но это ещё полбеды. Дядька Рис тоже говорил, мол, не сдавайся, добудем тебе какую-нить дудочку Хоть из тростника выстругаем — вона его сколько у Рябинового ручья растёт. Но тут либо дудеть, либо петь, — одновременно не выйдет. Да и, признаться, певец из меня никудышный. Слышь, голос какой пропитой? Это раньше меня Эрни-соловейкой звали, а нынче я в лучшем случае грач хрипатый. Ты эта, не пей много, Желторотик, не делай, как глупый старик.

Элмерику стало так жаль музыканта, что он даже обидное прозвище мимо ушей пропустил.

— Эй, не спеши в могилу! Не зря же этот Сорокопут разрешил взять подмастерье. Ты можешь играть, а кто-то другой споёт.

— Ага, ищи смельчака, — фыркнул Эрни. — Вот ты, например, споёшь?

Он выждал несколько мгновений, пока Элмерик обдумывал предложение (не сказать, чтобы неожиданное) и разочарованно протянул:

— Так я и думал…

— Я пойду с тобой! — перебил Элмерик.

Но вместо благодарности получил ещё один снисходительный взгляд.

— Ну и дурак. Не понимаешь, что ли? Этот концерт может стать для тебя последним. Сколько тебе годков-то? Пятнадцать?

— Шестнадцать!

— О, ну это меняет дело!

— Послушай, ты!.. — выкрикнул Элмерик. Но в следующий миг понял: криком ничего не добьёшься, и понизил голос до злого шёпота. — Я, может, фейри видел больше раз, чем ты — нотный стан. Многие из них хотели моей крови, но, как видишь, не преуспели. Так что я — твоя последняя надежда, приятель. Можешь ухватиться за счастливый случай, а можешь сидеть тут и жалеть себя до самого рассвета, пока не помрёшь. Выбор за тобой.

Кажется, старину Эрни проняло. Опустив глаза, он пробормотал:

— Но я ничем не смогу отплатить. Амбарная мышь — и та богаче…

— Зато я смогу, — трактирщик позвенел монетами в кармане фартука. — В разумных пределах, конечно.

— Не надо, — покачал головой Элмерик. — Мастер Патрик говорит, что наш долг защищать жителей всего королевства от козней маленького народца, а Чернолесье находится под особой защитой Соколов. Я не возьму ни медяка.

Дядька Рис с облегчением выдохнул.

— Значит, по рукам?

Они с Элмериком посмотрели на упрямца Эрни, и тот расплылся в привычной щербатой улыбке:

— По рукам, Желторотик! А флейту-то одолжишь?

К полуночи похолодало, иней посеребрил зелёные плети плюща у самого входа в Чёрный лес. В свете фонаря это смотрелось особенно красиво. В другой раз Элмерик непременно остановился бы, чтобы полюбоваться, но сейчас было не до того. Время близилось к полуночи, и он заволновался: где же обещанный путеводный огонёк?

Эрни же, напротив, был спокоен, как старый пёс после сытного обеда. Как только Элмерик пообещал ему флейту, Волынщик расслабился и всё-таки пропустил пару стаканчиков. От третьего его подзатыльником остановил дядька Рис. Мол, выпить для храбрости можно, но напиваться в дым — не дело.

Вместе с трезвостью Эрни лишился и страха, поэтому всю дорогу до самой кромки леса он с энтузиазмом пробовал звук Элмериковой флейты, порой восхищённо цокая языком.

— Ай, хороша! Словно чистый ручеёк журчит!

Вот и сейчас он наигрывал то одну песенку, то другую. Пальцы так легко и беззаботно бегали по отверстиям, что впору было позавидовать — Элмерик не знал, чему больше: спокойствию или мастерству?

— Может, нам следует вести себя потише? — не удержался он.

— Нет уж, им нас не запугать! Пускай все фейри Чёрного леса слышат: Эрни идёт! Дрожи, ничтожный Сорокопут!

Элмерик закатил глаза и, вдруг заметив в ветвях одной из сосен огонёк, заорал:

— Смотри-смотри, вон там!

Маленькая искорка, кружа, спустилась прямо к носу Элмерика: ему пришлось скосить глаза, чтобы разглядеть золотоволосую девицу размером со стрекозу с полупрозрачными стрекозиными же крылышками. Ну дела! Фея! А говорили, их даже в Чёрном лесу не осталось…

— Здравствуйте, — прошептал Элмерик, боясь лишний раз вдохнуть.

— Догони меня! — маленькая негодяйка в платье из листьев плюща щёлкнула его по носу и рванула прочь.

Элмерик бросился за ней. Он не раз спотыкался о корни деревьев, падал, поднимался, опять падал, проваливаясь сапогами в жидкую грязь, вдобавок нахватал на штаны кусачих репьёв. Где-то позади тяжело дышал Эрни. По крайней мере, Элмерик надеялся, что это именно Волынщик пыхтит, а не какой-нибудь болотный бес. Обернуться он не смел — боялся упустить из виду прыткую фею.

А та знай, хохотала:

— Бедняжки! Как же тяжела жизнь бескрылых созданий!

— Если мы заблудимся, Сорокопут будет очень тобой недоволен, — прошипел Элмерик.

Малышка зависла в воздухе, словно задумавшись (это позволило преследователям немного перевести дух), а потом мотнула головой.

— Не-а, ему будет всё равно, — и продолжила полёт.

Но тут уж Элмерик не дал себя одурачить — вспомнил, что как-никак является учеником чародея. Выхватил у Эрни из рук свою флейту и заиграл тягучую, как патока, мелодию.

— Что за шутки? — только и успела пропищать фея, прежде чем её крылышки слиплись и она шлёпнулась на кочку, выставив вперёд босые пятки.

— С помощью этих чар мой отец избавлялся от мух, — не без злорадства пояснил Элмерик.

И тут фея неожиданно зарыдала в голос.

Элмерик сперва опешил, потом, опомнившись, принялся успокаивать крошку:

— Ну-ну, хватит. Это не навсегда. Через пару часов ты снова сможешь летать.

— Правда? — она всхлипнула. — А «пара часов» — это сколько?

— Два часа. В общем, не очень долго.

Фея сложила руки на коленках и принялась считать:

— Раз и два, раз и два, раз и два… всё, пара часов прошла?

— Не настолько быстро, — Элмерик схватился за голову. Ну как, скажите, объяснить бессмертной фее, что такое время?

— И как же мы теперь долетим? Состязание вот-вот начнётся! — малышка была близка к тому, чтобы снова впасть в отчаяние.

— «Вот-вот» — это когда именно? — Элмерик сперва спросил, и лишь потом понял, что вряд ли получит внятный ответ. Так и вышло.

— Вот-вот — это вот-вот. Не больше и не меньше, — пожала плечами фея. — Давай сюда палец.

— 3-зачем? — Элмерик припомнил старинные истории, в которых дети совали пальчики в клетку с феями, а потом от них оставались только косточки. От пальцев, в смысле. Но иногда и от детей тоже.

— Понесёшь меня, вот зачем! — фея поднялась в полный рост, поправила локоны, отряхнула листья, из которых состояла её юбочка. — Или предлагаешь мне идти пешком?

— Тогда мы до утра не дойдём, — Элмерик протянул палец всё ещё с некоторой опаской, и малышка запрыгнула на него верхом. Ощущения были странными — как будто жук перебирает лапками.

— Н-но, поехали! — фея пришпорила его пятками.

— Куда?

— Прямо. Потом налево, потом направо, потом опять направо, дальше немного прямо и снова налево — смотри, не перепутай. Увидишь большой терновый куст — обойди его противосолонь трижды и топни ногой.

— Я уже запутался, — простонал Элмерик, но тут Эрни хлопнул его по плечу.

— Не дрейфь, Желторотик. Я всё запомнил. Пошли! — и первым зашагал вперёд.

Под его ногами хрустели ветки. Из-под корней на путников таращились чьи-то зелёные глаза, а какая-то птица, голоса которой Элмерик не знал, то ли плакала, то ли насмехалась из ветвей:

— Фьють-плох-путь! Фьють-плох-путь!

Доверять фее было так же глупо, как и пьяному волынщику. Одна заведёт потому, что такова её природа, другой — просто сдуру. Элмерик, ускорив шаг, обогнал Эрни:

— Нет уж, я сам поведу. Тут, значит, налево, да? Смотри, златовласка, в твоих интересах, чтобы мы дошли в целости и сохранности.

— Это ещё почему? — фея дёрнула плечом.

— Летать ты пока не можешь, забыла? Утопнем в болоте мы, утопнешь и ты.

— Ой-ой, что-то я об этом не подумала! — маленькая негодница замахала руками. — Направо! Направо поворачивай!

Слева послышался разочарованный вздох. Похоже, кто-то из болотных бесов уже всерьёз настроился попировать и теперь расстроился, видя, как ужин резво убегает в другую сторону.

А незнакомая птица продолжала рюмить в такт их шагам.

— Фьють-жуть, фьють-жуть, фьють-жуть…

Прошло от силы четверть часа, когда фея снова заговорила.

— Ну вот мы и пришли. Ах, как же долог был путь! — она указала пальчиком на непролазные заросли терновника с острыми, как пики, колючками и обындевевшими синими ягодами.

— А вход где? — не понял Элмерик.

— Да вот же! — фея раздражённо вспорхнула с его руки и взвизгнула от восторга. — Я лечу! Проклятие спало!

Значит, минули уже часы? А так и не скажешь. Правду говорят: время идёт быстрее у эльфов и у влюблённых… небось, у влюблённых эльфов оно и вовсе несётся вскачь? Элмерик хлопнул себя по лбу: когда он нервничал, вечно в голову лезла всякая ерунда. А кустах действительно обнаружился проход, но чтобы пролезть туда, ему пришлось встать на четвереньки.

Надоедливый золотистый огонёк мельтешил перед носом.

— Направо. Налево. Береги штаны! Быстрей ползите, смертные слизни! Мы с друзьями порой устраиваем гонки на улитках. Так вот даже они резвее.

Элмерик хотел ответить фее что-нибудь едкое, но ничего не придумал, потому что терновый лабиринт вдруг закончился, он выкатился на поляну, разогнулся — и вскрикнул, встретившись нос к носу с пустыми глазницами черепа.

Позади сдавленно охнул Эрни. Видать, тоже заметил нанизанные на шипы кости, белевшие там и тут.

Фея, сполна насладившись их замешательством, пояснила:

— Это чужаки. Или побеждённые в состязании. А иногда и то, и другое. Добро пожаловать во владения барда Сорокопута, дылды!

Да, пожалуй, после такого приёма угроза выпить вина из черепа поверженного противника казалась ещё весомей. Элмерик сглотнул, но в следующий миг уже расправил плечи. Нельзя было показывать фейри свой страх.

— А где же все? — он попытался сказать это как можно более беззаботно. Вроде, даже получилось.

— За столом, конечно. Мы же опоздали, вот они и сели трапезничать без нас.

Стоило фее это молвить, как посреди поляны возник и стол с яствами, и гости, больше похожие на диковинных птиц, чем на людей.

Например, у одного юноши вместо рта и носа был клюв, что совершенно не мешало ему пить из кубка, смешно запрокидывая голову. У сидящей справа дамы платье было сшито из чешуек еловых шишек, она ловко отщипывала кусочки рыбы тонкими пальчиками, каждый из которых был увенчан ястребиным когтем. Её товарка в алом берете и чёрном платье, скучая, подпирала кулаком подбородок, а её длинный язык юлил, собирая муравьёв с замшелого стола. Смешливые девицы в белых передниках с чёрной каймой разносили блюда с дичью и подливали вино. У каждой из-под платья виднелся длинный сорочий хвост.

Три жабы в лиловых сюртуках услаждали публику музыкой. Признаться, Элмерика больше удивило, что их дудочки и колокольцы строили между собой, выдавая приятную слуху мелодию, чем то, что эти жабы были ростом ему по плечо.

Ещё один кавалер с кошачьими усами над верхней губой кормил с ладони свою даму: у той вместо рук были коричневые в крапинку крылья, поэтому бедняжка не могла сама взять ни хлеб, ни кубок.

Пока Элмерик таращился по сторонам, фея улетела на дальний конец поляны — туда, где сияли другие огоньки.

И тут во главе стола раздвинулись занавеси из плюща, испуганно взметнулись сидевшие на них золотые феечки, и послышался ласковый звучный голос.

— Наконец-то! Мастер Волынщик! А мы уж заждались, — из лесной темноты, радушно раскинув руки, вышел бард Сорокопут: невысокий, седой, словно припорошенный пеплом, и в загадочной полумаске. В общем, сразу видно: щёголь и задавака.

Музыка тотчас же умолкла, гости повскакивали, салютуя хозяину кубками; Элмерик, вспомнив о вежливости, поклонился.

Эрни же торжественность обстановки ничуть не смутила. Он шагнул из-за спины Элмерика и сгрёб Сорокопута в крепкие, аж косточки хрустнули, объятия и похлопал по спине. Пока Сорокопут по-птичьи лупал глазами, удивлённый нахальством смертного, Эрни уточнил:

— Надеюсь, у вас тут наливают?

— Ну, разумеется. — Сорокопут, отстранившись, оправил тунику из серого бархата и попятился к своему месту во главе стола.

Несмотря на седину, хозяин застолья вовсе не выглядел старым. Бывают такие лица, по которым сложно угадать возраст. Вроде морщин не было видно, но впалые щёки и крючковатый нос отнюдь не добавляли Сорокопуту свежести. Черные зрачки были слишком маленькими, делая взгляд колючим и злым. А то, что Элмерик сперва принял за полумаску, оказалось более тёмной кожей на скулах и глазницах. Интересно, это от природы или углём подведено?

— Угощайтесь, гости дорогие, — девицы с сорочьими хвостами взяли их с Эрни под локотки и усадили на противоположном конце стола — рядом с усатым господином, похожим на кота. Тот промурлыкал приветствие, хотел сказать что-то ещё, но его безрукая дама возмущённо заклекотала, и Кот, сразу сникнув, отвернулся.

Волынщик потянулся было к жаркому, но Элмерик шепнул:

— Погоди, дай проверю.

Он прикрыл один глаз, призывая на помощь Истинное зрение… ну точно, листья и жёлуди. Сплошной обман!

От взгляда барда Сорокопута не укрылось, что новые гости отодвинули блюда подальше. Хозяин сделал знак девицам сорокам, и те принесли другие — на этот раз с настоящим угощением.

— Повезло, что глазастый ты, — прощёлкал клювастый тип, наклонившись к самому уху Элмерика. — Съели бы жёлуди, стали бы свиньями.

— Разве это честно? — вскинулся Эрни.

— По мне так вполне. Он же не обещал, что не будет превращать вас в свиней? — клювастый пожал сутулыми плечами. — Кстати, я — Кулик. Вон там сидит леди Желна, а рядом с ней — леди Кукушка. Они будут судить ваш поединок.

— А как на ваш птичий праздник попал Кот? — Элмерик кивнул в сторону усатого господина.

— О, это подмастерье барда Сорокопута. Талантливый малый, но себе на уме. Советую держаться от него подальше.

Господин Кулик оказался весьма разговорчивым, если не сказать болтливым, и вскоре Элмерик начал клевать носом под его монотонное бормотание.

— Вон там, видите, весь в чёрном — это сэр Грач. Он получил рыцарский титул от короля людей совсем недавно, всего пару веков назад. Представляете, этот дурак — я, конечно, имею в виду короля, — думал, что перед ним обычная птица! Эх, жаль не я мимо пролетал, а то мне бы тоже достался титул… А от него правую руку в пёстром платье — леди Сойка. Недавно она убила жабу из оркестра, поэтому некому теперь играть нам на барабанчиках из бешеных огурцов. Ярость — её второе имя. А это старик Шипун, тот ещё развратник…

Эрни кивал и пил. Улыбка не сходила с его лица — впору было подумать, что Волынщику всё нипочём, но Элмерик видел, как в его взгляде порой мелькает страх, и не мешал заливать его вином.

— Что же касается условий поединка, — без лишних предисловий заговорил Сорокопут, — всё просто. Мы будем пировать три ночи и три дня. Сегодня на рассвете поём самую весёлую песню. Завтра — самую печальную. А послезавтра — такую, чтобы никто не остался равнодушным. Леди Желна, леди Кукушка и леди Сойка будут судить поединок. Надеюсь, в их беспристрастности никто не сомневается?

Вообще-то, Элмерик сомневался, ещё как! Но благоразумно оставил мнение при себе: ещё не хватало обидеть дам — заклюют.

— А как мы узнаем их оценку? — встрял Эрни. Язык у него уже заплетался. Хорошо, что сегодня ему не петь.

— Очень просто: на весёлой песне они должны засмеяться, на печальной — заплакать.

— А, ну это проще простого! — Волынщик хлопнул ладонью о край стола.

Хотел бы Элмерик разделить его воодушевление. Его одолевало плохое предчувствие, но придраться было не к чему: правила звучали здраво.

— Мы должны победить в двух турах их трёх? — на всякий случай уточнил он.

— Да хотя бы в одном победите, — фыркнул Сорокопут. — Ещё никому из смертных не удавалось меня превзойти!

— А правила-то даже легче, чем я думал, — хихикнул Эрни. Элмерику захотелось его стукнуть.

Он непременно сделал бы это, если бы не нужно было притворяться: подмастерье не смеет ударить мастера, даже фейри это должно быть очевидно.

— В конце состязания победитель решит судьбу побеждённого, — Сорокопут отсалютовал гостям кубком, на котором Элмерик разглядел украшение в виде черепа небольшой птички. — Пора обновить посудину. Этот Соловей мне уже надоел.

— Погоди… ты победил в песенном состязании самого Соловья? Лучшего из певцов? — Волынщик аж вином подавился.

Надо же, проняло всё-таки?

А Сорокопут глянул на него своими чёрными глазами-точками и процедил сквозь зубы:

— Лучший певец здесь я. Пора бы уже запомнить.

— Болотные бесы! — Эрни схватился за голову. — Мне надо ещё выпить!

— Может, хватит? — прошипел Элмерик, отодвигая кубок, который Волынщик пытался ухватить нетвёрдой рукой. — Тебе ещё на флейте играть.

— Не дрейфь, Желторотик! Я могу играть в любом состоянии. Даже лучше, когда я пьян, — тогда я не боюсь оплошать.

Боги, с кем он связался?! Элмерик закатил глаза. Впрочем, стоило насторожиться ещё в Чернолесье, когда Эрни рассказывал о споре с сороками. Сейчас отступать уже было поздно.

— И что же вы будете петь сегодня на рассвете? — поинтересовался болтливый Кулик, щёлкая клювом. — Давненько мы не слыхали человечьих песен. Порадуете нас чем-то новеньким или обратитесь к балладам, проверенным временем?

— Я ещё не решил, — Эрни икнул.

— Тогда позвольте предложить вам вариант?

— Нет уж, спасибо, я сам! — Волынщик отодвинулся подальше, и, склонившись к Элмерику, шепнул. — Как думаешь, «Миллисент, неси мне эль» подойдёт?

— Да, отлично!

— Тогда решено. А теперь, хоть ты и не Миллисент, налей-ка мне ещё!

Так до самого рассвета они ели, пили и веселились. Вернее, веселился Волынщик, а Элмерик беспокойным ужом вертелся на старом пне и бубнил себе под нос припев, чтобы не забыть слова:

«Миллисент, неси мне эль,

Пусть уймёт тревоги.

А потом стели постель -

Я устал с дороги».

В песне рассказывалось о путнике, который зашёл в неприметную хижину и вёл себя там очень неприлично. Но хозяйка дома, пресловутая Миллисент, оказалась ведьмой и всласть посмеялась над наглецом. Фейри наверняка должно было понравиться, как обидчик получает по заслугам.

К рассвету Элмерик повторил песню не меньше полусотни раз, но всё равно вздрогнул, когда бард Сорокопут хлопнул в ладоши.

— Пора встретить солнце весёлой песней. Подайте мне арфу!

Золотые феечки, поблекшие с приходом рассвета, раздвинули занавеси из плюща, а лягухи вынесли инструмент, сделанный из древесного корня.

— Кинем жребий, кто выступит первым, — леди Кукушка подошла к Сорокопуту и с поклоном предложила ему вытащить палочку.

Длинная! Везучий, гад. «Что же, петь вторым тоже неплохо», — мысленно утешил себя Элмерик и приготовился слушать.

Бард Сорокопут вышел на середину поляны, раскланялся, сел на камень, вкруг которого росли мерцающие бледные грибы, подождал, пока феи заботливо расправят складки на его плаще, пробежал гибкими паучьими пальцами по струнам и запел:

— Миллисент, неси мне эль — пусть уймёт тревоги…

Элмерик аж задохнулся от досады. Как? Ну как они могли выбрать одну и ту же песню?!

— Вот тварь, — прошипел Эрни. — Уверен, ему сболтнули.

— Кто?

— Небось, Кулик. Или нет, жирный котяра. Помнишь, рядом сидел? А Кулик ведь предупреждал, что это подмастерье Сорокопута.

— Но мы говорили очень тихо. Думаешь, он мог нас слышать?

— Хм, — Волынщик поскрёб заросший щетиной подбородок. — Считаешь, совпадение?

— Допускаю. Но теперь мы должны срочно выбрать другую песню.

— Какую?

Элмерик схватился за голову. Быстрые решения никогда не были его коньком.

— Может, «Коннор, только не женись»?

— Я её не знаю.

— Как ты можешь не знать «Коннор, только не женись»? Ну ты даёшь, Желторотик!

— Отец говорил: всех песен на свете не выучишь, как ни старайся.

— Но это же азы… ай!

Элмерик всё-таки не удержался и пнул Волынщика. Под столом. Незаметно.

— Сейчас не время спорить. Что ещё весёлого мы знаем?

— Может, ну эту… помнишь, как король влюбился в пастушку-простушку.

— По-моему, там всё не очень весело закончилось. Особенно для пастушки, — Элмерик взъерошил волосы так яростно, как будто собирался их выдрать.

Тем временем, бард Сорокопут почти допел. Его версия отличалась от общепринятой на несколько куплетов и изобиловала дополнительными кровавыми подробностями, каждую из которых публика встречала восторгами и улюлюканьем.

— Бе… Пожалуй, я не очень хотел знать, что именно ведьма Миллисент сделала со своим обидчиком, — скривился Элмерик.

А Эрни вдруг просиял:

— Слушай, есть идея. Ты же говорил, что какой-то там праправнук самого Виллбери. Может, вспомнишь что-нибудь из песен славного деда?

— О! Была такая. «Феи и мост»! Очень весёлая, я в детстве всегда над ней хохотал, — у Элмерика немного отлегло от сердца. — Ты её хоть слышал?

— Нет. Да ты не дрейфь — просто пой. Я подстроюсь, вот увидишь. Однажды было дело…

Окончание фразы потонуло в аплодисментах, хохоте и радостных воплях.

— Бард Сорокопут лучший!

— Я в восторге! Как всегда.

— Ой, умора! Хотел бы я встретиться с этой затейницей Миллисент, — хохотнул старый Шипун.

— А что там Желна, Кукушка и Сойка? — Эрни нарочито беззаботно улыбался, не глядя в сторону уважаемых судей. — Хохочут?

— Двое заливаются, — вздохнул Элмерик. — А Кукушка по-моему, спит.

— Тогда давай разбудим её! И пусть все лопнут со смеху, — с этими словами Волынщик на заплетающихся ногах вышел к соревновательному камню. Элмерику ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Он прочистил горло, бросил отчаянный взгляд на Эрни и тихонько начал в полной тишине.

— Случается людям на верном пути стать жертвою колдовства: бывало, желаешь ручей перейти — и валишься в воду с моста…

Уже на второй строфе к голосу присоединилась флейта, помогая вести мелодию. Эрни и впрямь был музыкантом хоть куда! Элмерик, приободрившись, продолжил.

Песня рассказывала о незадачливых жителях деревни, которые не знали, что делать с проказливыми феями. Чтобы разобраться с напастью, они пригласили чаропевца и настояли, чтобы тот сыграл мелодию, от которой любой родич фейри будет плясать до упаду, пока не выбьется из сил. И вскоре уже танцевала вся деревня, потому что связь людей с маленьким народцем оказалась глубока, и капля волшебной крови была в каждом. С тех пор жители деревни больше не боялись фейри, а вот заезжих музыкантов стали серьёзно опасаться.

Когда Элмерик допел, воцарилась такая же гробовая тишина, в которой они начинали. Только Кулик несколько раз хлопнул в ладоши, но не получив поддержки, быстро перестал.

— Разве это смешно? — возмутилась проснувшаяся леди Кукушка.

И леди Сойка закивала:

— По-моему, очень неприличная песня. И как у вас язык повернулся спеть такое в присутствии дам?

— А вот в мои времена фейри с людьми того… не безобразили, — начал было сэр Грач, но увидев, как леди Желна закатила глаза, умолк.

Самая толстая жаба ударила в колокол, похожий на корабельную рынду. От громкого гула у Элмерика заложило уши, и он, словно сквозь вату, услышал подобострастный квакающий голос:

— В первом туре состязания победу одержал бард Сорокопут! Ква-ква ура!!!

Гости возликовали. Кто-то (Элмерик подозревал, что это был Кот) швырнул в Эрни куриную кость, но Волынщик лишь пожал плечами.

— Что ж, бывает. Никогда не знаешь, чем тебе заплатят за вечер: звонкими медяками или увесистыми тумаками.

Элмерик кивнул. Теперь ему и самому хотелось запить горе поражения. Нет, это была не первая неудача в его жизни: во время странствий случалось всякое. Юного барда и грабили, и выставляли из трактира, не заплатив ни гроша… но почему-то сейчас ему было особенно обидно за прапрадедушкину песню. Впрочем, урок он усвоил: чувство юмора у фейри и людей разное, судить по себе не стоит.

Эрни тем временем навис над Куликом.

— Признавайся, Длинноклювый, это ты разболтал? Ух, крылья бы тебе повыдергать, падле!

— Чего ты? Чего ты?! — Кулик возмущённо вертел длинной шеей.

— Откуда Сорокопут узнал, что мы собираемся петь «Миллисент»? — Эрни схватил его за грудки.

— Эй, полегче! Я же наоборот, помочь хотел, помнишь? Совет собирался дать. Это ты слушать не стал.

Волынщик отпустил его и призадумался.

— Тогда Кот. Больше некому.

— Да-да, опасайтесь Кота, — Кулик заозирался по сторонам. — Он подмастерье барда Сорокопута. Или я уже говорил?

— Прости, зря я вспылил, — Эрни разгладил ткань туники на его груди. — Ладно. Во второй раз мы с Желторотиком не оплошаем. Придумаем такую песню, от которой поляну затопит слезами!

— Только на этот раз отойдём подальше, чтобы никто не подслушал, — Элмерик, взяв приятеля под руку, потащил в сторону, а Кулик увязался за ними, взяв Эрни под другой локоток.

— Позволь всё-таки дать совет.

— А тебе-то какое дело? — недоверчиво прищурился Волынщик. — Или ты не желаешь победы барду Сорокопуту?

— Тише-тише! — испугался Кулик, втягивая голову в плечи. — Скажем так… была одна история. Некий певец — лучший в своём поколении — получил вызов от никому не известного Сорокопута. Наш герой был уверен, что не проиграет, но коварный Сорокопут не только вызнал все его песни, но вдобавок научился подражать его голосу. Так не мастерством, но коварством новичок одержал победу, а черепом побеждённого украсил свой кубок. Вы его видели.

— Это был Соловей? — ахнул Элмерик.

Кулик, кивнув, продолжил.

— Многие с тех пор пробовали тягаться с Сорокопутом, но хитрец обводит всех вокруг пальца. Кости проигравших белеют там, в зарослях тёрна… Где-то среди них покоится так и не ставший известным чаропевец Джек. Да, он был смертным. И его, представьте себе, обманули, как и вас. Но у чаропевца был друг. Можно даже сказать — побратим. Джек — представляете — даже не знал, что путешествует с фейри, потому что у многих музыкантов есть дрессированные звери и птицы. В общем, этот побратим хочет отомстить за Джека, для этого он втёрся в свиту барда Сорокопута и каждое состязание надеется, что справедливость восторжествует.

— Хочешь сказать, ты и есть… — начал было Эрни, но Элмерик заткнул ему рот. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь услышал.

Кулик грустно улыбнулся.

— К сожалению, голос у него неблагозвучный, поэтому ему самому ни за что не одолеть мерзавца. Но он не теряет надежды найти того, кто сможет.

— Это так печально, — расчувствовавшийся Волынщик шмыгнул носом.

Элмерик, признаться, тоже украдкой смахнул слезинку.

К счастью, никто не заметил их грусти и не услышал беседы, потому что жабы как раз грянули джигу и гости пустились в пляс. Сорокопут пригласил леди Желну, старик Шипун без стеснения ухватил пониже талии леди Кукушку, Крапивник и Сойка вместе выкидывали коленца, а девица без рук, но с крыльями увлекла в танец зловредного Кота.

— Ах, как я бы хотел написать балладу про чаропевца Джека и его верного друга, — Элмерик даже потянулся за флейтой, но вовремя вспомнил, что та сейчас у Эрни.

А Волынщик хлопнул его по плечу.

— Сейчас не время, приятель. Здешняя публика не оценит. Да и нам с тобой придётся ещё постараться, чтобы у баллады был счастливый конец. Поэтому я с благодарностью выслушаю твой совет, друг Кулик!

Они отошли под старую разлапистую ель, огляделись, чтобы мимо не проскочило ни феечки, — Элмерик даже в траве палкой пошуровал — и только убедившись, что никого нет, кивнул Кулику. А тот предложил:

— Как насчёт «Мне не вернуться в родные края»? Мой побратим был бы вам благодарен за неё.

— Думаешь, фейри поймут, что это грустно? — почесал в затылке Элмерик. Ему не хотелось, чтобы ситуация с несмешной весёлой песней повторилась.

— Конечно, поймут, — закивал Кулик. — Если мы в чём-то и схожи со смертными, так это в любви к родным холмам. Надеюсь, вы знаете эту песню? — он так встревожился, что хохолок на его макушке встал дыбом.

Но Элмерик и Эрни заверили его, мол, всё путём, кто ж её не знает! И фейри улыбнулся в ответ. С клювом, конечно, это было непросто, но уголки его губ едва заметно растянулись, а в глазах блеснула радость.

— Тогда моё сердце спокойно.

Жаль, что Элмерик не мог сказать о себе того же. Он предпочёл бы порепетировать хоть раз, но, увы, слуги Сорокопута могли подслушать, а этого никак нельзя было допустить.

Погружённый в невесёлые мысли бард не заметил, как перед ним вдруг появилась леди Желна.

— Потанцуй со мной, бард!

Элмерику совсем не понравился её цепкий жёлтый взгляд. Таким обычно кот смотрит на мышь. Отказать даме он не решился, но вскоре пожалел о своём решении. Когда они пошли на третий круг, он едва дышал, а у леди Желны даже волосок из-под алого берета не выбился.

— Слабоват ты пока, — снисходительно улыбнулась Желна. — Но вижу, сильный колдун тебя защищает.

Она провела пальцем по щеке Элмерика, где красовался охранный знак мастера Патрика.

— Это мой наставник позаботился, — не стал отпираться Элмерик.

— Поэтому я и предлагаю мир.

— А мы разве воюем?

— Нет, конечно, — она рассмеялась. — Эрни очень виноват, его надо проучить. А на тебя никто зла не держит. Песня твоя, конечно, была не очень, зато голос… м-м-м… думаю, я могла бы многому тебя научить.

— У меня уже есть учитель, — Элмерик остановился, чтобы отдышаться, и леди Желна нахмурилась.

— Посмотрим, как ты запоёшь, когда бард Сорокопут выиграет состязание. Я единственная, кто сможет упросить его сохранить тебе жизнь, — с одним маленьким условием, разумеется.

— Всего один тур прошёл — ещё не ясно, чья возьмёт!

— Даже не надейся, малыш, — леди Желна облизала губы, словно предвкушая добычу. — Он всегда выигрывает. Но ты веселись, пей, танцуй, пока можно, — и отошла.

Похоже, эта фейри и в самом деле не желала ему зла, иначе оберег мастера Патрика уже дал бы знать. А время бежало вперёд — Элмерик и оглянуться не успел, как минули день и ночь, уступая место новому рассвету.

— Готов, Желторотик? — Эрни хрустнул костяшками пальцев. — Я уже успел протрезветь, напиться, снова протрезветь и опять напиться. Умеют же фейри пировать, а?

— Держи флейту крепче, — буркнул в ответ Элмерик. — И не вздумай мазать мимо нот.

— Обижаешь! — фыркнул пьяница. — Да я, знаешь ли, ещё ни разу…

— Тяните жребий! — над поляной прозвенел голос леди Сойки.

Она подошла к Сорокопуту, и тот снова достал длинную палочку. До чего же везучий, гад!

— Сегодняшний восход мы умоем слезами, — певец поклонился публике, сел на камень и заиграл.

У Элмерика ёкнуло сердце: мелодия показалась ему знакомой, но он до последнего не хотел верить… болотные бесы, ну как это называется?!

Сорокопут, ничуть не смущаясь, с надрывом выводил:

Эрни, заслышав это, взревел, но тут чья-то мягкая лапа закрыла ему рот.

— Зап-мр-щено пре-мр-рерывать певца, мр-р — раздалось над ухом. — Вас при-мр-знают проигр-мр-равшими.

Конечно, это был подмастерье Кот, кто же ещё. Миг — и его серый хвост исчез в зарослях плюща.

— Нас предали! Снова! — Эрни заозирался по сторонам и, не найдя обидчика, погрозил кулаком соседней ёлке. Та оскорблённо ответила градом сухих игл.

— Ох… значит, опять придётся придумывать песню на ходу. Что же такого спеть, чтобы все заплакали? — Элмерик боялся, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди.

— Надо про разлуку.

— Да. И чтобы никогда не вернуться в родные края, но другое.

— Хм… другое. О! А знаешь «Воронью верность»?

— Знаю. А ты уверен?…

— Есть другие варианты? — Эрни кивнул на Сорокопута. — Этот негодяй уже заканчивает петь. Соображай быстрее!

— Ладно, пусть будет «Воронья верность».

Элмерик нутром чуял, что с выбранной песней что-то не так. Но на раздумья не было времени — зрители уже рыдали, вытирая рукавами носы и клювы.

По знаку леди Сойки они вышли к камню состязаний, Эрни выдал переливчатую нервную трель и Элмерик запел, вкладывая в слова всю душу, весь свой бардовский огонь.

В детстве ему очень нравилась эта баллада, он даже плакал, когда отец с матерью пели её на два голоса. По сюжету юноша по имени Томми случайно узнавал, что его невеста Анни куда-то ходит по ночам. Сперва он возмущался, просил сказать правду. Дальше открывалось, что Анни на самом деле фейри, почуявшая зов крови маленького народца. Как бы ни любила она Томми, а придётся ей стать птицей и улететь вслед за родными. Тогда Томми понимал, что не сможет жить вдали возлюбленной, поэтому тоже превращался в ворона, навсегда прощаясь с родным домом.

На словах: «О лебедях прежде в балладах пелось, но всё же прочнее стали воронья верность» проснулась даже леди Кукушка. Элмерик счёл это хорошим знаком. Вот только почему-то никто из слушателей даже не думал плакать, все сидели с мечтательными лицами, кто-то улыбался, кто-то вздыхал украдкой, кто-то особенно ретивый целовал руки (ой нет, уже крылья) своей дамы… когда отзвенел последний отголосок флейты, грянули аплодисменты.

— Прекрасно, прекрасно! — эта высокая оценка прозвучала из уст самого барда Сорокопута.

— Какая чудесная светлая баллада, — заахала леди Кукушка.

— А на мой взгляд, знаете ли, слишком прянично, — хмыкнула леди Сойка. — Понимаю, некоторые любят послаще, но всё же…

— Ты превзошёл мои ожидания, — к Элмерику с улыбкой подошла Желна. — Это было восхитительно. Теперь я ещё больше желаю, чтобы ты остался с нами.

— То есть вам понравилось? — Элмерик не верил своим ушам.

— Конечно. У нас очень искренняя публика. Никто не будет хлопать из вежливости. Но вынуждена заметить, что выбор песни кажется нам странным. Когда поют о такой счастливой любви, сердце хочет подпевать, а не плакать. Никто не пролил ни слезинки.

— Ну а как же то, что им теперь пути назад в мир людей нет? — Элмерик уже понимал, что его возражения звучат жалобно.

— Невелика потеря, — пожала плечами леди Желна. — В холмах влюблённым будет намного лучше. Как и тебе. Может, уже сейчас согласишься на моё предложение и не будешь дальше участвовать?

— Лучше скажи, это ведь ты в следующий раз будешь предлагать жребий? — Элмерик решил сменить тему.

— Да, я.

— А ты могла бы сначала дать выбрать палочку мне, а потом — Сорокопуту? Мне кажется, так будет честно. Он уже дважды тянул первым.

Леди Желна задумалась.

— С одной стороны, этикет велит, чтобы я подносила жребий победителю прошлого состязания… с другой же — в твоих словах есть смысл. Пожалуй, я могу слегка нарушить традиции во имя справедливости, если потанцуешь со мной ещё раз.

Элмерик улыбнулся: с этой фейри можно иметь дело. Но любезность леди не добавила ему желания задержаться в холмах дольше необходимого.

Бам-м-м! — в этот миг снова ударила рында, и толстый жаб объявил:

— Во втором туре состязания победу одержал бард Сорокопут! Ква-ква ура!!!

Грянула музыка, Элмерик протянул леди Желне руку, и они закружились в танце вместе с другими парами.

Где-то за спиной встрёпанный Эрни тряс за грудки сороку-прислужницу.

— Где этот подлец Кулик? Говори, живо!

Но та отнекивалась и кокетничала, вертя хвостом.

— Ох, как бы не случилось драки, — пробормотал Элмерик.

От его спутницы это не ускользнуло.

— Кто бы мог подумать! Мастер Волынщик такой недружелюбный человек.

— Будешь тут недружелюбным… этот негодяй Кулик наплёл нам с три короба!

— И это были плохие корзины?

— Нет же! — Элмерик замотал головой. — Я имею в виду, он нам соврал.

— Но фейри не лгут, — удивилась леди Желна. — Должно быть, ты что-то не так понял.

— Да что там можно было не так понять? — Элмерик в двух словах пересказал ей историю о чаропевце Джеке. Леди, выслушав его, кивнула.

— Никакой лжи, всё так и случилось. Бедняге Коту — побратиму того несчастного смертного — некуда было идти, и бард Сорокопут великодушно разрешил ему остаться, даже взял в подмастерья. Хотя я предупреждала, что это дурная идея.

— К-коту?! — разрозненные сведения в голове у Элмерика никак не хотели складываться в общую картину. — А Кулик тогда кто?

— Побратим барда Сорокопута. Он не любит Кота, ревнует. А по мне так оба они одинаково бездарны. Не то, что ты.

— Погоди… выходит, Кулик рассказал нам историю Кота, выдав её за свою? А говоришь, что фейри не лгут!

— Он так сказал или вы подумали? — прищурилась леди Желна.

И тут Элмерик понял: она права. Проклятый Кулик позволил им обмануться, не опровергнув догадку. От досады он скрипнул зубами.

— А ты знаешь, что бард Сорокопут ворует чужие песни?

— Да, и что? Это не возбраняется правилами.

— Вот как?

— Разве песни кому-то принадлежат? — леди Желна пожала плечами. — Они существуют, чтобы их пели.

— Да, но… — Элмерик осёкся, встретив чистый непонимающий взгляд и понял, что не готов обсуждать с фейри вопросы морали. — А, ладно. Лучше скажи, что это за «песня, чтобы никто не остался равнодушным»? Ты хоть одну такую знаешь?

Фейри рассмеялась:

— Шутить изволишь, дружок?

— Нет, я правда не понимаю. Условие какое-то… расплывчатое, — Элмерик насупился: ну кому охота выглядеть идиотом в глазах прекрасной дамы?

— Какой же ты забавный. Это чары, мой милый бард. Обычные песенные чары. Удиви меня чем-нибудь. Но помни: колдовство должно подействовать на всех. А больше я тебе ничего не скажу, а то Сорокопут решит, что я вам подыгрываю.

— Что ж, и на том спасибо, — Элмерик поклонился ей. — А теперь прости, я тебя оставлю. Мне нужно во что бы то ни стало найти Эр… то есть, я хотел сказать, моего наставника.

— Погоди, рассвет ещё нескоро, — вслед донёсся недовольный клёкот, но Элмерик не обернулся, проталкиваясь сквозь танцующую толпу.

— Всё развлекаешься? — Эрни встретил его недовольной гримасой.

— А ты, вижу, тоже времени даром не терял!

Левый глаз Волынщика заплыл, скула наливалась свежайшим кровоподтёком, а на щеке виднелись четыре кровавые полосы, похожие на следы от когтей. — Кулика, что ли, нашёл?

— Нет, Кота, — Эрни промокнул царапины рукавом. — Мы повздорили. Потом помирились. И я такое узнал! Ты ни за что не поверишь!

— Дай угадаю, — усмехнулся Элмерик. — Кот ни в чём не виноват, и вообще это он — побратим менестреля Джека, а Кулик — мерзавец.

— Вот ты хитрец! — Волынщик крякнул от расстройства. — А я-то думал тебя удивить.

— У тебя ещё будет возможность. В скором времени нам предстоит поразить чарами всех фейри. Это не просто поединок на песнях, а ещё и магический поединок, как оказалось.

— Болотные бесы… — простонал Эрни. — Вот я ввязался, да? Без тебя мне точно не справиться, Желторотик. В чаропении-то я, как ты понимаешь, ни бум-бум. Но господин Кот обещал помочь. Идём скорее!

Он схватил Элмерика за рукав и потащил от стола и всеобщего веселья обратно в кусты — туда, где пугающе белели кости незадачливых музыкантов, зато не было ушлых феечек.

— Пр-мр-вестствую! — из зарослей высунулся Кот и поманил их лапой. — Пр-мр-рячтесь. Пр-мр-ростите, что я не успел пр-мр-редупредить вас насчёт негодяя Кулика. Ко мне пр-мр-иставили леди Крапивника, и только сейчас я смог от неё избавиться. Сожалею о вашем двойном поражении и укр-мр-раденных песнях.

— А мы сожалеем о твоём друге Джеке, — Элмерик пожал протянутую пушистую лапу.

Похоже, человеческим у их нового приятеля было только лицо, и то с кошачьими усами. Серые уши стояли торчком, хвост метался туда-сюда (видимо, его обладатель нервничал).

— У меня мало вр-мр-ремени, Крапивник вот-вот вернётся, так что слушайте и мотайте на ус: бард Сорокопут всегда поёт первым. Сперва я думал, что он в сговоре с дамами, которые судят поединки. Но оказалось, нет: он просто носит амулет «Любимчик судьбы». Понимаете, что это значит?

— Не совсем, — название Элмерик, конечно, слышал, но не более того. Эрни же просто мотнул головой. Ну откуда ему, кабацкому музыканту, знать о зачарованных предметах?

— Не вдаваясь в лишние детали: когда судья подносит ему жребий, там всегда оказывается две длинные палочки. Он выиграет, какую бы ни вытянул, мр.

— А что произойдёт, если мы будем тянуть первыми? — с жаром поинтересовался, но Кот поспешил остудить его пыл.

— Во-первых, этого не произойдёт…

— Уже произошло! Леди Желна обещала мне! Сказала, так будет неприлично, зато справедливо.

Кот округлил жёлтые глаза с вертикальными зрачками:

— Ну и дела, мр! Наверное, ты ей очень пон-мр-равился. Впрочем, «Любимчик судьбы» всё равно ср-мр-работает. Только в твоём жребии будет две короткие палочки.

— Это же замечательно! — Элмерик просиял. — Если всё действительно так, считайте, мы уже поём первыми.

— Рехнулся? — Эрни покрутил пальцем у виска.

— Верь мне, я знаю, что делаю.

Волынщик хмуро пожал плечами.

— А что ещё мне остаётся? Верю. В этом туре ты — первая скрипка. Помрём, как говорится, с музыкой.

Кот же, напротив, воодушевился.

— Тогда я знаю, как победить! Побьём барда Сорокопута его же оружием. На рассвете третьего дня он всегда поёт одну и ту же песню. И если мы успеем пер-мр-рвыми…

— О! — вскинулся Эрни. — Правилами не запрещено. И что это за песня?

— Сонные чары, мр. Сну подвластны все: и фейри, и люди, и звери, и птицы.

— И правда, — Волынщик захлопал в ладоши, но быстро осёкся: ещё не хватало, чтобы их услышали.

На этот раз Элмерик не спешил разделить его радость.

— Вы с ума сошли? Песнь сна — это чары бардов высокого ранга. Мне такое не по зубам, я всего лишь ученик.

И пока ликующее выражение на лице Эрни перетекало в печальное, Кот снова вмешался.

— Я помогу, мр. У меня остался амулет Джека. Только обещай, что после состязания ты его вер-мр-рнёшь. Это последняя память.

— Конечно, верну, что за вопрос! Клянусь пеплом и вереском!

Обычно Элмерик старался не разбрасываться такими опасными словами, но сейчас ему было очень важно доказать чистоту своих намерений. К тому же, они и так рисковали жизнью, а смертельные клятвы, говорят, страшат лишь тех, кто собирается их нарушить.

— Тогда держи, мр, — Кот порылся в поясной сумке и протянул ему брошь в виде медного пёрышка.

Элмерик с почтением прикрепил амулет к воротнику куртки и тут же почувствовал прилив сил. Щёки полыхнули, вмиг захотелось распеться, попробовать голос…

— Будь осторожен, мр, — предупредил Кот. — Как закончишь петь, сразу сними. Такие вещицы несут в себе отпечаток длани самой судьбы и не достаются людям пр-мр-осто так. Вдохновение, которое даёт это пёрышко, способно выжечь тебя изнутри и свести с ума. Не поддавайся искушению, мр, друг. Помни — эта одолженная сила не твоя. Она нужна лишь чтобы восстановить справедливость.

— Двум смертям не бывать, а от одной всё равно не спрячешься, — сперва отмахнулся Элмерик, но увидев, как помрачнели собеседники, быстренько добавил: — Но я буду начеку. Как же хорошо, а! Наконец-то я чувствую, что готов к состязанию. Давайте надерём хвост этому Сорокопуту!

На поляну они возвращались порознь, чтобы фейри-птицы ничего не заподозрили. Кот улизнул первым — отправился искать свою безрукую надзирательницу. Элмерик и Эрни, выждав около четверти часа, вывалились из кустов — и вовремя: как раз успели к перемене блюд.

— Зачем ты так много пьёшь? — скривился Элмерик, когда Эрни вновь потянулся за выпивкой.

Тот ответил смешком.

— Не хочу помирать трезвым.

— Помнится, в таверне ты утверждал обратное.

Может, не стоило напоминать? Ещё обидится… Но Волынщик отмахнулся.

— Дело прошлое. Глупый я был. Подумал: сейчас остепенюсь, стану хорошим — и все мои проблемы исчезнут. Но лучше уж быть собой до конца: пусть я не идеален, но какой уж есть. Мне страшно. Но это нормально. Ты тоже будь собой, Желторотик.

— Знаешь, именно сейчас это не так-то просто, — вздохнул Элмерик.

Одолженная сила распирала его, покалывала пальцы, бегала щекотными мурашками по спине, играла на языке пузырьками хмельного сидра, окрашивала пунцовым шею и уши.

— Странное дело, — от Эрни не укрылось состояние Элмерика. — Пил вроде я, а пьян ты.

А Элмерик уже улыбался до ушей. Он давно не чувствовал себя так хорошо и легко. Казалось, всё ему под силу! Скорей бы уже началось состязание — не было никаких сомнений в победе.

— Наверное, удивительным человеком был этот Джек, — выдохнул он. — Хотел бы я с ним встретиться.

— Типун тебе на язык, — ужаснулся Эрни. — смотри, не оплошай. А то будете висеть с Джеком на одном кусту: косточка к косточке, а я с вами за компанию.

Но Элмерик не дрогнул. Его больше страшило другое: одолженную силу придётся потом вернуть. Он ведь поклялся… Может, Кот будет великодушен и подарит ему эту брошь? За победу. Которую ещё предстояло одержать.

Элмерик больно ущипнул себя за руку — это помогло прийти в себя и не начать петь прямо сейчас. Мелодия рвалась наружу. Казалось, воздух пересох от нехватки музыки.

— Когда уже рассвет? — он вертелся, как на иголках.

— Скоро. Зубри пока слова.

— Я повторил их уже столько же раз, сколько ты осушил кубков. Думаю, нам обоим достаточно.

На тыльной стороне ладони у Элмерика уже расцветал кровоподтёк от постоянных щипков. Он поймал взгляд леди Желны, мысленно умоляя её: поспеши же! Но дама изволила есть улитковый суп, поэтому проигнорировала настойчивые взгляды. А, может, решила нарочно его помучить? Отплатить за отказ. Птицы, помнится, бывают очень мстительными…

Когда небо в просветах между сосен начало розоветь, Элмерик едва не закричал от счастья и кувырком слетел с пня за мгновение до слов барда Сорокопута:

— Что ж, а вот и третья заря — время моего триумфа. Я готов. Впрочем, как и всегда.

Жаб в ливрее с поклоном поднёс леди Желне коробочку; та, взяв в кулак две палочки, короткую и длинную, чинно вышла на середину поляны. Сорокопут шагнул ей навстречу. О, вы бы видели, как вытянулось его лицо, когда леди, изменив направление, пошла в другую сторону — к Элмерику.

— Пусть человек вытянет жребий первым.

— Но это не по правилам! — запротестовал Сорокопут.

— Не по традиции, ты хотел сказать? В правилах ничего такого не говорится. Уж я-то знаю их наизусть, — Желна сунула маленький кулачок с острыми костяшками прямо под нос Элмерику. — Тяни скорей, смертный бард. Посмотрим, правда ли судьба любит рыжих?

Элмерик не стал медлить: рывком вытянул палочку, размахнулся и швырнул свой жребий в терновый куст. По поляне разнеслось квохтание и аханье, а Сорокопут яростно вскричал:

— Что же ты наделал, дурак?!

— Я любимчик судьбы, — смеясь, ответил Элмерик. — Уверен, это была длинная палочка.

— Теперь этого не узнаешь наверняка! — у Сорокопута от возмущения встопорщился седой хохолок на макушке.

— Почему же? Пускай леди Желна покажет нам, какая палочка осталась. И если окажется, что короткая — значит, у меня была длинная. И я выиграл.

Фейри улыбнулась ему и, медленно разжав пальцы, объявила:

— Осталась короткая! У смертных — право первой песни, — и, склонившись к Элмерику, прошептала. — Я чувствую, что-то изменилось. От тебя пахнет иначе.

— Вдохновением?

— Нет, палёной шерстью. Что бы ты ни задумал, это может закончиться плохо, — поморщившись, она отстранилась. В следующую же секунду Элмерик и думать о ней забыл, потому что увидел, как у барда Сорокопута от обиды дрожат губы. Ха! Этот самонадеянный болван выглядел, будто сейчас расплачется. Так ему и надо!

Кто-то из золотых феечек подлетел, чтобы утешить своего кумира, но тот отмахнулся и процедил сквозь зубы:

— Что ж, посмотрим, удастся ли людям удивить бессмертных фейри. Готов поставить свою шляпу, что нет. Кто-то поддержит пари?

Воцарилась тишина, даже ветер затаился в ветвях. И только Кот мурлыкнул:

— Я поддержу, пожалуй, мр. В конце концов шляпа — не голова, я не слишком рискую.

— Тварюка ты полосатая, — пробормотал Эрни, а Элмерик ткнул его локтем в бок.

— Не ворчи. Играй, будто это твой последний раз. Может статься, так оно и есть. Раз, два, три — начали! — и запел.

Никогда ещё чары не сплетались так споро. Каждое слово было на своём месте, сосны покачивали ветвями в такт, ветер встроился в тональность и тоненько насвистывал, поддерживая партию флейты, а гости за столом начали звучно зевать и клевать носами. Каждый из них сейчас слышал свою песню — ту, которую пела в детстве мать, убаюкивая дитя. А тем, у кого не было ни матерей, ни отцов, чудился шелест крон, журчание весенних ручьёв, стрекот кузнечиков на поле, перестук лошадиных подков — кто подо что привык засыпать.

Дольше всех продержался Сорокопут — его ненавидящий взгляд упёрся в Эрни, которого фейри считал своим главным противником, — но, наконец и хозяин турнира смежил веки. Баю-бай, птичка…

Когда стихла последняя протяжная нота, Волынщик отнял от губ флейту и показал храпящему Сорокопуту неприличный жест:

— Выкуси! — а потом, повернувшись к Элмерику, добавил. — Это что же? Выходит, мы победили?

— Наверное, нам ещё могут ответить более мудрёными чарами. Но если Сорокопут проспит до следующего рассвета — а я уверяю тебя, он проспит, — победа за нами.

— Откуда ты всё это знаешь? — вытаращился Эрни.

Элмерик пожал плечами. Это было ясно, как день, неизбежно, как зима и скучно, как заснеженное поле. Казалось, стоит ещё немного поднапрячь извилины, и ему откроются все тайны мира — вот что было важнее всех дурацких правил и состязаний.

— Играй! — Элмерик толкнул Эрни в плечо.

— Зачем? Что ты хочешь спеть? Турнир окончен. Ты разбудить их хочешь, что ли? Пора уносить ноги подобру-поздорову. И отдать Коту его брошку.

— Играй! — в воздухе вдруг будто бы и правда запахло палёным. Под ногами Элмерика начала заниматься трава.

Плюх! Вдруг кто-то окатил его водой — такой ледяной, что кожу царапнули льдинки — и знакомый голос прошипел:

— Возвр-мр-ращай перо, бард. Иначе тебе мр-крышка!

Элмерик накрыл брошь ладонью, а второй рукой выхватил нож, но не успел начертить ни единой фэды заклинания: что-то тяжёлое опустилось ему на затылок, и рассвет в небе померк.

Очнулся он всё ещё в лесу, но на другой поляне. Судя по солнцу — провалялся в беспамятстве пару часов. Голова гудела, как колокол, а тело тряслось от холода даже под плащом.

— С возвр-мр-ращением.

Взгляд Элмерика сфокусировался, и он увидел склонившегося Кота. Эрни тоже был рядом.

— Слава богам, — выдохнул Волынщик. — А я уж думал, что зашиб тебя. Ты как? Что-нибудь болит?

— Голова, — Элмерик не узнал собственного голоса. Откуда взялась эта ужасная хрипота? — И горло. Похоже, я простыл…

— Если тебя это утешит, то меня мучает страшное похмелье.

— Да? А выглядишь довольно счастливым.

— Потому что я хоть и похмельный, но живой. И ты живой! Мы сделали это, Рыжик! Мы победили! — Эрни улыбался до ушей.

— О, я больше не Желторотик, меня повысили, — Элмерик усмехнулся и тут же скривился от боли. — Я должен извиниться. И сказать спасибо. Если бы ты не врезал мне по башке, я бы точно нарушил клятву.

— Пф, пустяки.

— А я благода-мр-рю вас обоих, — поклонился Кот. — Теперь Джек отмщён и сможет спокойно пировать в Мире-под-Волной, услаждая песнями слух Хозяина Яблок. А однажды я пр-мр-рисоединюсь к нему.

— Ты что, убил Сорокопута? — Элмерик только сейчас заметил шляпу барда у Кота на макушке.

— Нет, это было бы слишком пр-мр-росто. Пускай живёт и помнит о своём пор-мр-ражении. Если, конечно, вы не из тех, кто делает чаши из чужих черепов. Потому что по пр-мр-равилам победитель волен забрать себе голову побеждённого.

— На кой она нам? — пожал плечами Эрни. — Возьму себе в награду бочонок эльфийского вина со стола — и хватит.

— Как бы то ни было, мр, я ваш должник. Пр-мр-росите, чего пожелаете, — Кот протянул лапу, помогая Элмерику встать, и, заметив жадный блеск в его глазах, добавил. — Кроме пера моего побратима. Ты ещё заслужишь своё, пр-мр-риятель. А чужое сведёт тебя с ума.

— Да я уж понял, — Элмерик с сожалением отвёл взгляд от волшебной брошки. По правде говоря, ему хотелось забыть всё, что случилось на состязании. У победы был горький привкус лжи, горящей травы и палёной шерсти. Но Эрни прав: главное, что они живы, за Джека отомстили и обманщика Сорокопута проучили. Вот только надолго ли хватит этой науки?

Последний вопрос он в задумчивости задал вслух. Кот ответил очень серьёзно.

— Вот поэтому я не пойду прямо сейчас в Мир-под-Волной. Прослежу за негодяем — и если возьмётся за старое — убью. Впрочем, сомневаюсь, что в ближайшую сотню лет он осмелится чирикнуть.

— О! А я придумал! — Эрни вдруг просиял, хлопнув в ладоши, — Друг мой Кот, я хочу волынку. Обещаю, что ни за что её не пропью! А то, знаете ли, грустно быть волынщиком без волынки.

— Пр-мр-рекрасное желание. На днях я пришлю тебе подарок, мр.

— Если перо нельзя, то мне ничего от тебя не надо, — буркнул Элмерик, пряча руки в карманы.

— Может, вывести вас к деревне, мр? — Кот топтался на месте. Кажется, ему было очень неловко.

— Спасибо, не заблудимся. Я знаю чары поиска пути, — Элмерика душила обида. Ещё не хватало зареветь, как маленький…

Он вздохнул с облегчением, когда Кот, махнув лапой молвил:

— Ну, тогда бывайте, — и исчез в чаще.

Всю дорогу Эрни пытался заговорить, но Элмерик отвечал односложно. Прощались они тоже скомканно: Эрни сунул ему флейту, попытался обнять, но Элмерик, уклонившись от объятий, буркнул «пока» и зашагал вверх по дороге, не оборачиваясь.

Вернувшись к ночи на мельницу, он, конечно, получил нагоняй от мастера Патрика за долгое отсутствие (спасибо, три дня у фейри не обернулись тремя годами, а ведь могли бы), был оставлен без ужина, отдраил в наказание все полы и потом, спрятавшись под чёрной лестницей, всё-таки дал волю слезам.

Минула неделя, но душа так и болела, а ночами Элмерик видел во сне вожделенное перо. Наверное, стоило всё честно рассказать мастеру Патрику, но ему отчего-то было стыдно признаться. Он совсем забросил учёбу, срывался на друзей, потерял аппетит… наверняка это не кончилось бы добром, если бы однажды по пути в Чернолесье он снова не встретил Кота.

Серый мошенник появился словно из ниоткуда: вдруг выскочил из придорожных кустов и бодро зашагал рядом.

— Пр-мр-приветствую, бард! Как дела?

— Век бы тебя не видать, — буркнул Элмерик, но котяра и ухом не повёл, только языком поцокал сочувственно.

— Всё ещё плохо?

— Мне? Нет, отлично!

— Можешь не храбриться. Я пр-мр-рекрасно знаю, что ты чувствуешь.

— А если знаешь, зачем спрашиваешь? — Элмерик кусал губы. Только бы не сорваться. К бесам болотным всех фейри с их амулетами, от которых жизнь становится не мила…

Кот схватил лошадь под уздцы, заставив телегу остановиться. Потом, покопавшись в поясной сумке, выудил из неё стеклянный флакон. Мастер Патрик хранил лекарства в таких же.

— Хоть ты и не пожелал от меня подарка, а я тебе кое-что пр-мр-ринёс. Это особое зелье, я варил его всю неделю. Если поймёшь, что не справляешься, выпей — и забудешь о пере, словно и не видел его никогда, мр.

— Только о пере? — рука Элмерика сама потянулась к флакону. Стекло оказалось тёплым на ощупь.

— Обо всей этой истории, — Кот виновато развесил уши. — Пр-мр-рости, это всё моя вина. Я должен был пр-мр-редвидеть, что ты слишком юн, чтобы выдержать такой груз, мр.

Элмерику было жаль всех: и себя, и Кота. Вроде и хотелось наорать: предупреждать же надо! — но зачем? Всё уже случилось.

— У нас не было выбора. Я справлюсь, вот увидишь, — он сунул флакон в карман и чмокнул губами. — Н-но!

Лошадка зацокала по дороге. Кот, поняв, что разговор окончен, серой тенью нырнул в заросли ежевики.

Элмерик проехал ещё немного, огляделся — никого. Флакончик казался таким горячим, что жёг пальцы. Или это было нетерпение? Он выдернул пробку и в несколько шумных глотков осушил всё до дна.

Миг — небо посветлело. Элмерик улыбнулся.

Беспросветная тоска обернулась лёгкой грустью, от которой уже на въезде в деревню не осталось и следа. Даже осенняя морось прекратилась, сквозь прорехи туч выглянуло солнце.

С этого момента всё наладилось, день вышел отличным! И только одно Элмерика удивило. Когда вечером он зашёл в таверну, чтобы пропустить кружечку эля, к нему за стол вдруг подсел странный тип и заговорщически зашептал:

— Прикинь, они прислали грамоту! В следующем году мне предстоит проводить песенное состязание у мастера Эрни. В «моих владениях», там так написано. Ума не приложу, это вообще где? Не сюда же их звать… А ты что думаешь, Рыжик?

— Думаю, вы обознались, — Элмерик на всякий случай проверил, на месте ли кошель с монетами: собеседник выглядел подозрительно.

— Эй! Ну как же: бард Сорокопут! Состязание! Помнишь? — странный тип тряхнул его, обдав застарелым перегаром.

— Понятия не имею, о чём вы, — Элмерик, насупившись, скинул его руки со своих плеч. — Идите, проспитесь.

— Похоже, и впрямь обознатушки, — пьяница, съёжившись, попятился.

И тут до Элмерика дошло, где он раньше видел это невыразительное худое лицо. Никакой это не вор, а деревенский музыкант. Эдди? Эрни? Небось, перенервничал, наклюкался перед выступлением — с кем не бывает?

Зато как хороша оказалась его волынка! И эта трогательная песня про менестреля Джека и его кота. Век бы слушал!

Глава седьмая Келлевен-из-ручья и волшебная раковина

— Ничто не предвещало беды, — для красного словца Элмерик выразился бы именно так. Но это было бы неправдой, потому что очень даже предвещало.

Сперва зима наступила раньше обычного, потом в Чернолесье заметили лианнан ши — а эти кровопийцы вообще-то должны засыпать, когда деревья теряют листья, и просыпаться только когда зацветают яблони.

Потом, правда, настала оттепель, а упырица цапнула только Колина, сына старосты. Да и то — ну как цапнула… больше оцарапала. А крику-то было!

И вот только показалось, что всё стихло, как невезучий Колин опять попал в передрягу. Бывают люди, которые созданы для того, чтобы с ними случались неприятности: сын старосты был как раз из таких. А что ещё хуже — он так к этому привык, что молчал, будто воды в рот набрал. Так что если бы не его сестрица, рыжая Мэриэнн, никто бы не узнал, что этот придурок влюбился в фейри.

К счастью, Мэриэнн была начеку. Она рассказала обо всём Джеримэйну, а тот — Элмерику, и теперь они втроём зажали бледного Колина в углу, чтобы выведать правду.

Конечно, тот сперва отнекивался. Ещё бы! Его и после лианнан ши в деревне упырьим женихом задразнили. А тут нате — новая напасть.

— Думаю, это опять та упырица, — так сказала Мэриэнн прежде, чем отвести Соколят к брату в комнату.

Джеримэйн был с ней согласен. Во-первых, не в его интересах было спорить с дочкой старосты, а то закроет окошко, тогда не влезешь к ней ночью по яблоньке. А во-вторых, известное же дело: если упырица кого-то присмотрела, отвадить её непросто.

— Наставник же ясно сказал: та лианнан ши больше никого не побеспокоит, — фыркнул Элмерик, но его возражения не были услышаны.

— Значит, их было две! — Мэриэнн умерла руки в бока, чем очень напомнила Элмерику Роз.

— Или три, — поддакнул Джеримэйн.

— А почему не десять? Может, целая упыриная свора?

Ох, зря он это сказал. Голубые глаза Мэриэнн расширились от ужаса: девушка, похоже, приняла шутку за чистую монету.

— Скорее! Мы должны спасти Колина!

Вот только Колин почему-то спасаться не захотел. Пришлось тряхнуть его хорошенько (этим занялся Джерри, более опытный в подобных делах). Но даже так добиться удалось мало.

— Келлевен — не упырица!

— О, смотрите-ка, он, оказывается, говорить умеет. А я уж думал — немой, — Джеримэйн криво усмехнулся. — А кто же она?

— Не знаю.

— Тогда почему решил, что не упырица?

— Она так сказала!

Джерри хлопнул себя по лбу.

— Мэриэнн, кто-нибудь говорил твоему брату, что он идиот?

— Да. Я сама говорила. Много раз, — девушка вздохнула.

— Погодите, может статься, парень прав, — Элмерику не хотелось выступать одному против двоих, но промолчать он тоже не мог. — Фейри не лгут, забыли?

— Да ты посмотри на него, — Джеримэйн кивнул на Колина. — У него же на лице написано: лопух. Будто не знаешь, как фейри умеют недоговаривать.

— Но на шее нет отметин от зубов. Кроме тех, старых.

— Это пока нет!

— Да идите к болотным бесам! — взвился Колин. — Мэриэнн, тебя тоже касается.

— Но я о тебе волнуюсь!

— Если вы все не выйдете за дверь, то выйду я. В окно.

Звучало более драматично, чем выглядело: они находились на первом этаже. Впрочем, Элмерику всё равно стало неуютно: он не любил, когда его выгоняли. Но ещё больше не любил оставаться, когда ему были не рады. Говорят, это общая черта всех бардов.

— Прошу прощения, мы уже уходим, — он взял под локоть Мэриэнн, другой рукой схватил за рукав упирающегося Джеримэйна и выволок обоих в коридор.

За их спиной тут же щёлкнула задвижка.

— Ты чё, Рыжий, тумаков захотел? Я же его почти заставил признаться, — Джерри угрожающе сжал кулаки.

— Ты его напугал. Он собирался убежать.

Мэриэнн закивала.

— Я никогда не слышала, чтобы мой брат послал кого-то к болотным бесам. Обычно он вжимает голову в плечи и мямлит.

Джеримэйн приосанился. Похоже, довести ближнего для него было чем-то вроде повода для гордости.

— Давайте сломаем дверь и не дадим ему улизнуть.

— А может, дождёмся ночи и посмотрим, что за птица эта Келлевен? — предложил Элмерик.

Они оба посмотрели на Мэриэнн, и та виновато развела руками.

— Прости, Джеримэйн, но предложение твоего друга мне нравится больше. Отец будет очень зол, если мы что-нибудь сломаем.

— Рыжий мне не друг, — привычно пробурчал Джерри. — Просто остальные заняты, мешки пакуют. Завтра утром мы уезжаем зимовать в столицу и не вернёмся на мельницу до самой весны. Так что у нас совсем мало времени, чтобы решить эту проблему.

— Может, никакой проблемы вовсе нет, — пожал плечами Элмерик. — Знаешь, на месте Колина, если бы меня по ночам навещала девушка, я бы тоже отказался называть её имя. Это вопрос чести. Но тебе, конечно, на это наплевать…

— Да, мне наплевать! — фыркнул Джерри. — Именно поэтому я торчу здесь.

Они могли бы пререкаться ещё долго, но Мэриэнн отвесила подзатыльники обоим — не посмотрела, что перед ней чародеи. В этот момент она очень напомнила Элмерику их добрую подругу Розмари, поэтому он ничуть не обиделся. Была бы тут Роз — она точно так же поступила бы.

— Эй-эй, полегче! — Джеримэйн гневно зыркнул из-под чёлки.

— А ты потише. Наши планы должны быть тайными, разве нет?

— Нормально я говорю!

— Нет, ты орёшь!

Элмерик сплёл руки на груди (хотя больше ему хотелось заткнуть уши) и прислонился к стене. Бурю нужно было переждать… Но эти двое определённо друг друга стоили.

Перед ночной вылазкой они подкрепились, взяли тёплые пледы, а Джеримэйн захватил ещё и флягу с подогретым вином. Правда, на таком холоде оно быстро остыло, зато пряный вкус не давал заснуть. Мэриэнн просилась с ними, но ей отказали. Хоть она и была такой же смелой, как Розмари, но колдовскими умениями не обладала. Ещё не хватало подвергать её опасности.

Сидеть в кустах было неудобно — в бок то и дело впивались колючки. С неба сыпалась мелкая морось, грозящая вскорости стать мокрым снегом, от неё пледы быстро покрылись бисеринками влаги.

Деревня погрузилась в сон, ветер стих, даже деревья застыли неподвижно в ожидании зимы. Элмерик старался не стучать зубами от холода. Он уже был не рад, что вызвался помочь. А мог бы сейчас лежать в кровати под тёплым одеялом, предвкушая поездку в столицу. Когда вино закончилось, сидеть в засаде стало совсем грустно.

— Может, ну его? — Элмерик все же не выдержал. — Одни бесы знают, сколько мы тут сидим, и ничего. Не придет она!

Но Джерри шикнул и закрыл ему рот ладонью, а потом кивнул на дорожку, ведущую от ворот к дому, мол, смотри!

Элмерик глянул и обомлел: по саду бесшумно скользила девица в длинном платье, переливающемся от белого к голубому. И не было в человеческом мире мастерицы, способной сделать такую ткань. Длинные каштановые волосы незнакомки отливали прозеленью, у висков поблёскивали заколки из ракушек. Лёгкая походка не оставляла следов. Ну точно фейри!

— Уши острые, платье мокрое, — шепнул Джеримейн. Он всегда подмечал больше. — Я думаю, это келпи, водяная лошадка. Вот бы она рот открыла, зубы показала, тогда бы я мог сказать наверняка.

— Но в Рябиновом ручье не водятся келпи, — возразил Элмерик. — Там для них мелковато. Хотя, говорят, раньше встречались небольшие лошадки, но мастер Патрик их всех повывел.

— За холмом есть ещё Вересковое озеро, может, она оттуда пришла.

— Келпи никогда не отходят так далеко от места обитания. Может, это глэштиг? А что, тоже хищная лошадь.

— А разве они не только в парней обращаются? Никогда не слышал о глэштигах-девицах, — фыркнул Джерри.

— Если ты не слышал, это ещё не означает, что их не бывает. Вот у нас в Холмогорье такие очень даже встречаются. Заманивают парней, а потом топят и съедают. Ты на всякий случай не глазей на неё: говорят, нелегко противиться очарованию глэштига.

— Тьфу на тебя, — Джеримэйн на всякий случай сделал охранный знак. — Мы всё-таки чародеи. А глэштиги пусть и опасные создания, но всё-таки младшие ши. Мастер Патрик что говорил? С младшими мы теперь запросто справимся. Просто кто-то трусит!

— Ничего я не боюсь! — вспыхнул Элмерик и тут же получил тычок под рёбра.

— Заткнись. Она уже близко.

Фейри летящей походкой прошла мимо Соколят, не заметив их. Только лёгкая ткань юбки мазнула Джерри по руке, но тот замер, не шелохнувшись. А вот у Элмерика как назло засвербело в носу, он затаил дыхание и даже зажмурился, чтобы не чихнуть.

— Видал, у неё в руках раковина светится, — шепнул Джеримэйн, когда незнакомка миновала место их засады и остановилась под окном Колина. — Наверняка волшебная. Что будем делать, умник?

Элмерик не ответил: он всё ещё зажимал себе нос.

В этот момент рама скрипнула и отворилась, Колин высунулся в окно и зашептал:

— Келлевен, дорогая, как я рад, что ты пришла! Тебя никто не видел?

— Не знаю, — девушка огляделась. — Я принесла раковину, как обещала. Ты пустишь меня в дом?

— Заходи, конечно, — закивал Колин. В этот момент Элмерик чихнул.

Фейри вздрогнула и в одно мгновение вспрыгнула на подоконник. Оп — и уже оказалась внутри, а сын старосты захлопнул окно прямо перед носом подбежавшего Джерри.

— Ты всё испортил! — зло бросил он Элмерику.

— Неправда! Он разрешил глэштигу войти ещё до того, как я чихнул.

Возражений не последовало. Вот и хорошо. Элмерик забарабанил в окно.

— Эй вы там! Открывайте!

— Тише ты, сейчас весь дом на уши поднимешь! Староста Дунстан меня увидит — сразу собак спустит, — поморщился Джеримэйн.

— Очнись! Пока ты боишься старика Дунстана, глэштиг, возможно, уже жрёт Колина, — Элмерик взял приятеля за плечи и тряхнул, чтобы тот очнулся.

В этот момент окно наверху распахнулось. Джерри сдавленно охнул, но к счастью, это оказалась Мэриэнн, а не староста.

— Залезайте по яблоне, живо!

Элмерик начал карабкаться первым. В тот момент, когда он закинул ногу на подоконник, хлопнула входная дверь. На крыльцо выскочил староста в одном исподнем. Разбудили всё таки…

— Ты! — заорал он, указывая пальцем на Джеримэйна. — Я говорил тебе держаться подальше от моей дочери!

Джерри попытался что-то ответить, но старик побагровел и затопал ногами.

— Вон!!!

Пока староста кричал, Элмерик успел скрыться в девичьей комнате. Осмотреться Мэриэнн ему не дала — быстренько вытолкала в коридор со словами:

— Иди, спасай Колина. А папу я возьму на себя.

— Но Джеримэйн, — начал было Элмерик, и осёкся на полуслове. Вообще-то он и один справится. Будет потом хвастаться, а Джерри пусть завидует. — Бегу!

Он скатился по лестнице и толкнул дверь в комнату Колина. Та не поддавалась. Проклятье, всё-таки придётся ломать!

Элмерик взмолился всем богам, чтобы Мэриэнн удалось задержать разбушевавшегося отца где-нибудь в районе кухни, а лучше и вовсе на улице, разбежался и врезался плечом в дверь. Больно! И безрезультатно. Музыкантов не учат ломать двери. Вот бы сейчас навыки Джеримэйна пригодились. Он ведь и с отмычками умел управляться, а щеколду наверняка бы запросто какой-нибудь петлёй. Или что там ещё бывает в арсенале у бывших воришек?

Элмерик вздохнул и потёр саднящее плечо. Нет, так не пойдёт. Может, попробовать ногой?

Он разбежался, но ударить не успел, потому что появился староста Дунстан. Вот и полагайся после этого на всяких девиц!

— Ещё один ученик мастера Патрика? Что происходит? Вам тут мёдом намазано, что ли? — конечно, его узнали. Слишком уж приметная внешность.

Мэриэнн дёрнула отца за рукав.

— Всё в порядке, пап. Просто пойдём наверх, прошу тебя.

— Я хоть и стар, но ещё не выжил из ума. Ладно тот чернявый. Знаю я, зачем он здесь ошивается. Но когда в моём доме посреди ночи чародей пытается вынести дверь, значит, дело дрянь, так ведь?

Элмерик вздохнул. Староста Дунстан — хороший мужик, врать ему совсем не хотелось.

— Я видел, как к вашему сыну в комнату вошла фейри. Он не откликается, поэтому я решил сломать дверь. Извините.

— Правильно решили, юноша, — всполошился старик. — А ну-ка давайте вместе дружненько!

В этот момент с той стороны отодвинули щеколду, дверь приоткрылась и на пороге комнаты показалась остроухая дева-глэштиг. За её спиной маячил бледный встревоженный Колин. Уф, значит, его пока не доели. Уже хорошо.

— Прошу прощения, — голос девы-глэштига звенел как ручеёк. — Что вас обеспокоило в столь поздний час?

— Н-ничего, дорогая, — взгляд старосты помутнел. — Мне показалось, что в дом проникли воры. Но это был всего лишь разбойник Джеримэйн. Я его прогнал. Можно отправляться спать, — он развернулся и зашагал к лестнице.

Элмерик посмотрел на Мэриэнн и увидел тот же мутный взгляд. Она заговорила без выражения.

— Прости, сестрица, это всё моя вина. Я сто раз говорила Джеримэйну, чтобы он не приходил, я ведь честная девушка. Но он меня не слушает.

— Наверное, сильно тебя любит, — улыбнулась фейри.

Мэриэнн пошла вслед за отцом, но Элмерик догнал её, развернул за плечи к себе и прошипел:

— Ты что такое несёшь?

— Я должна была так сказать, — смутилась девушка. — Там же папа рядом стоял. Передай Джеримэйну, что он может приходить. Просто пусть впредь не попадается.

— Да плевать на Джеримэйна! Ты что, не помнишь? Эта девица — глэштиг, она обманом проникла в спальню твоего брата.

Мэриэнн расхохоталась.

— Ой, ну ты и шутник! Это же Келлевен, невеста Колина. Я её сто лет знаю.

Ого! Чтобы так сильно изменить память, требовались очень сильные чары.

— Невеста? Ну и когда же свадьба? — иногда можно было сбить заклятие, если найти несоответствие между реальными и наведёнными воспоминаниями.

Но Мэриэнн отмахнулась.

— Завтра. Поэтому кто куда, а я — спать. Мне нужно быть свежей на празднике, — и потопала вверх по лестнице.

— А ты почему не уходишь? — когда Элмерик обернулся, фейри вперила в него болотно-зелёный взгляд. — Тебе не хочется быть свежим на празднике?

— Не вижу смысла, — Элмерик потянулся к флейте. — Потому что никакого праздника нет. Я знаю, что ты глэштиг. А ну отойди от Колина!

Говоря это, он лихорадочно соображал, какую мелодию сыграть. Чего боятся водяные оборотни? Точно, зимы! Ведь озёра и реки замерзают. Значит, надо напустить в дом немного холода.

— Но я не глэштиг, — фейри захлопала ресницами, и Колин из-за её спины поддакнул:

— Точно не глэштиг! Я бы сразу понял.

— Ага, а с упырицей ты тоже сразу понял? — фыркнул Элмерик. — Или только после того, как она тебя цапнула?

— После, — нехотя признался Колин. — Но Келлевен — совсем другое. Она меня спасла.

— Но сперва ты спас меня, — улыбнулась фейри, положив голову на его плечо. — Твой друг — сильный чародей, если не поддался моим чарам. А ещё он за тебя волнуется. Давай расскажем ему правду. Может, он согласится помочь нам?

— Вам не кажется, что переход от попытки заколдовать к просьбам о помощи слишком уж стремительный? — Элмерик немного растерялся, поэтому попытался скрасить возникшую неловкость шуткой.

— Так и времени мало, — пожала плечами Келлевен.

А потом Элмерика будто порывом ветра втянуло в комнату, и дверь захлопнулась за его спиной.

Признаться, он ожидал нападения и готов был дорого продать свою жизнь. Пускай Келлевен сказала, что она не глэштиг (а фейри, как известно, не могут лгать), это не делало её менее опасной. К счастью, серебряная флейта прабабки Марджери ещё была с ним — и это вселяло надежду.

— Присаживайся, — будничным тоном сказал Колин. — Хочешь травяного чаю?

Похоже, сражаться никто не собирался. Что ж, им же лучше. Элмерик опустился в кресло и мотнул головой.

— Сперва я хочу получить ответы на свои вопросы.

— Тогда задай их, — Келлевен села на кровать. — Я не умею читать мысли, знаешь ли…

Несмотря на её миролюбивый вид, Элмерик расслабляться не спешил и флейту не убирал.

— Начнём с простого: кто ты такая?

— Как я уже говорила, меня зовут Келлевен. Келлевен-из-ручья. И я… — она задумалась. — Не знаю, как это сказать по-вашему… гуараггед аннуин.

— Дева озера, — понял Элмерик. — Но как это может быть? Ты должна жить в глубоком озере, а не в Рябиновом ручье. В нём даже келпи не водятся, он слишком мелкий.

— Бывают и подземные воды, — поджав губы, сухо ответила Келлевен. Похоже, её слегка раздражала непонятливость собеседника. — Слыхал про Мир-под-волной? Все озёра сообщаются с ним, все реки и ручьи оттуда начинаются и там же заканчиваются.

— Конечно, я знаю про Аннуин, — Элмерику совсем не хотелось показаться невеждой. — Люди навсегда уходят туда после смерти, а высшие эльфы и младшие ши могут войти и вернуться. Но если решают, что их земной путь слишком затянулся, тоже остаются навеки пировать в чертогах Хозяина Яблок.

Колин слушал его, раскрыв рот.

— Погоди, ты хочешь сказать, что моя Келлевен пришла из долин мёртвых? Она что, мертвец?

— Ты меня слушал вообще? — тут уже настала очередь Элмерика поморщиться. Может, он понимал и не все законы волшебного мира, но хотя бы был не таким неучем, как сын старосты. — Она фейри. Причём, из высших. Значит, может запросто ходить туда-сюда.

— На самом деле даже фейри не так-то просто попасть в Аннуин и вернуться, — терпеливо пояснила Келлевен. — Но мне не пришлось совершать этот путь, потому что я родилась в Мире-под-волной.

— То есть, страна вечной радости — твой родной дом? — восхитился Элмерик. — Знаешь, я немного завидую.

— Нечему тут завидовать. Как видишь, я сбежала и унесла с собой волшебную раковину. Мой отец будет в ярости и обязательно захочет вернуть меня. На это ему отведена сегодняшняя ночь — потом пути закроются. Поэтому я прошу твоей помощи, бард. И твоей, чародей, подслушивающий под окном. Будьте так любезны, помогите деве в беде.

Колин, заслышав её слова, бросился открывать окно, а Элмерик скрестил пальцы — ему самому сейчас не помешала бы помощь. Он очень надеялся, что это… уф, догадка оказалась верной.

— Как ты меня учуяла? — на подоконник вскарабкался Джеримэйн.

— А ты разве пытался прятаться? — в тон ему ответила Келлевен.

— Может, ты и в кустах нас заметила? — Джерри, обернувшись, затворил за собой окно.

— Конечно.

— А почему ничего не сделала?

— А должна была? Вы сидели, мне не мешали, только шептались о всякой ерунде, — фейри пожала плечами.

— Ты ещё и всё слышала? — простонал Элмерик, заливаясь краской.

— Подземные воды всё слышат.

— Они тебя не обидели, дорогая? — Колин весьма недружелюбно зыркнул на Джерри. Знал, что тот бывает остёр на язык.

Келлевен покачала головой.

— Если бы я обижалась на всё, что услышу, моя кожа давно бы высохла и сморщилась от обиды, словно ящеричья. Не по чести благородным девам обращать внимание на досужие сплетни и домыслы.

— П-простите великодушно, — пробормотал Элмерик.

Джеримэйн, как обычно, не подумал извиняться. Вместо этого он сплёл руки на груди и, прислонившись спиной к стене, заявил, как не в чём ни бывало:

— У нас ещё остались вопросы. Например, как вы познакомились? Чем вообще этот олух и размазня мог привлечь деву озера?

— Не знаю, что означают эти слова, но вижу, что они расстраивают моего Колина, поэтому прошу тебя придержать язык, чародей, — укоризненно сказала фейри. — Что же до первой нашей встречи — случилась она ещё весной, когда лососи на нерест пошли. Ох и погуляли мы тогда на рыбьих свадьбах! С одной на другую — вверх по течению. А как ты верно заметил, Рябиновый ручей местами мелкий, зато бурный. Не совладала я с потоком, выбросило меня на берег. Лежу, хватаю ртом воздух, а превратиться обратно в деву не могу — для этого сосредоточиться нужно. А как сосредоточишься, когда в груди всё огнём горит? Но тут мимо шёл Колин. Увидел меня, пожалел и бросил обратно в реку.

— Я же говорю — олух, — шепнул Джерри. — Цельного лосося в воду кидать!

— Сам ты олух, — прошипел в ответ Элмерик, ужаснувшийся от мысли, что дева озера могла попасть в уху.

— Шучу.

— Ну и шуточки у тебя… людоедские.

Джеримэйн отмахнулся и снова обратился к фейри.

— Ясненько. Ты попала в беду, он тебя спас. Очень мило. И что было дальше?

— А дальше Келлевен спасла мне жизнь в свой черёд, — Колин глянул на неё с обожанием. — Помните, меня упырица покусала? Это как раз у ручья случилось. В глазах потемнело, я упал на берегу и думаю: всё, не дойти мне до дома. И на помощь не позвать — дыхание перехватило. А упырица рядом, смотрит своими глазищами зелёными, зачаровывает, значит, так, что ты, даже истекая кровью, готов за ней идти хоть на край света. Представляете?

— Да уж… — Элмерик поёжился. Он прекрасно знал, на что способны лианнан ши.

— И в этот момент из реки появилась она — Келлевен. И прогнала упырицу. А потом подлечила мою рану, чтобы я мог добраться до дома. Как только я оправился, то сразу пошёл к ручью, чтобы принести дары спасительнице. Тогда думал, что она из простых духов вод. Смешно сказать: решил хлебами да овечьим сыром отдариться.

— Это были хорошие дары, — улыбнулась фейри. — Мне нравится еда смертных. У неё такой странный привкус обречённости и надежды… я не знаю, как выразиться иначе. В общем, терпко, пряно и горчит немного, но вкусно.

— С тех пор мы и начали встречаться, — подытожил Колин. — Но однажды моя Келлевен сказала, что на зиму, когда замёрзнут воды, нам придётся расстаться. А я понял, что не смогу жить без неё ни дня и сказал: выходи за меня. И она согласилась. Сегодня тот самый день, когда она навсегда покинула свой мир, чтобы жить среди смертных и стать одной из нас.

— Ого! — присвистнул Джеримэйн.

Элмерик разделял его удивление. Кто из фейри по доброй воле согласится отречься от сил и бессмертия, чтобы прожить обычную человеческую жизнь? Или всё-таки не совсем обычную? Волшебную раковину она же зачем-то взяла?

Келлевен проследила за взглядом барда и поспешила пояснить:

— Это моё приданое.

— В раковине? — вытаращился Элмерик. — Там что, жемчужина?

— Нет. Там — стадо тонкорунных овец и стадо тучных красноухих коров. А ещё мои лучшие платья, отрезы фейской ткани и другие мелочи… Всё это я достану в день нашей свадьбы с Колином. Знаю, его отец не беден, но и я из хорошей семьи, так что пришла не с пустыми руками.

— Повезло тебе, растяпа, — Джеримэйн ткнул Колина локтем в бок. — Такое богатство на голову свалилось!

— Я хотел бы быть с Келлевен, даже если бы она была бедна, как мышь, — вспыхнул сын старосты.

Пришлось Элмерику его успокаивать.

— Не обижайся, Колин. Джерри просто шутит. А ещё завидует.

— А вот и ни капельки! И когда ты уже запомнишь моё имя, Рыжий? Я Джеримэйн. Может, за каждого «Джерри» бить тебе в ухо? Так ты запомнишь?

— Прости, привычка, — Элмерик развёл руки в примирительном жесте, а Келлевен вдруг строго посмотрела на своего суженого.

— Вижу, ваши людские нравы отличаются от наших. Надеюсь, ты не забыл о моём условии?

— Что за условие? — оживился Джеримэйн. — Я был уверен, что есть подвох.

— Да никакого подвоха, — Колин нервно дёрнул плечом. — Келлевен сказала, что если я хоть раз подниму на неё руку, то она вернётся в свой мир и заберёт приданое. И я её больше никогда не увижу. Но у меня подобного и в мыслях не было. Я никогда не ударю ни мою любимую, ни наших детей, если боги наградят нас потомством.

— Что ж… этим ты выгодно отличаешься от моего папаши, — фыркнул Джерри. — А вы не хотите меня усыновить?

Он всё-таки завидовал. Да и Элмерик, признаться, тоже вздохнул украдкой. Здорово, когда два любящих сердца нашли друг друга, но поневоле задумаешься: а будет ли у тебя самого так когда-нибудь?

— Но, увы, её отец против нашей свадьбы, — Колин помрачнел. — Он непременно придёт и захочет вернуть блудную дочь. И Келлевен боится, что одной ей не справиться. Поэтому нам нужна ваша помощь. Я ведь, увы, не колдун…

Может, и к лучшему, подумал Элмерик. Сын старосты был хорошим парнем, но очень уж невезучим. У такого чародея постоянно что-нибудь взрывалось бы, а заклинания действовали бы не так, как положено.

— Зато тебе в любви повезло, — ему захотелось подбодрить Колина.

— Это точно, — просиял тот, взяв за руку свою возлюбленную.

— Последний вопрос! — Джеримэйн поднял палец. — А кто у нас папа? Надеюсь, не сам Хозяин Яблок? Потому что если это он, то я не участвую.

— Нет, что ты! — ахнула фейри. — Конечно, нет. Он всего лишь Хозяин Вод.

— Звучит так, как будто не «всего лишь», а «сам великий», — Джерри насторожился.

— В общем, не Хозяин Яблок, — Келлевен мотнула головой так, что заколки в её волосах звякнули. — Просто… как это у вас говорят? Обычный очень сильный колдун.

— Знаете, что-то мне домой захотелось, — Джеримэйн одним глотком допил чай, который предлагали Элмерику. — Не понимаю, с чего я должен вмешиваться.

Бард отобрал чашку и отвёл приятеля в уголок, собираясь серьёзно потолковать.

— Эй! А как же «хранить покой жителей королевства»? Мы же Соколы!

— А если житель королевства идиот? Его тоже надо защищать? Парню ничего не угрожает. Подумаешь, придёт злой папаша, загонит девчонку домой. Его отец знаешь сколько раз так на меня орал? И ничего, я живой пока что.

— Но староста Дунстан — это тебе не Хозяин Вод.

— У старосты Дунстана, между прочим, арбалет самодельный есть. И он угрожал пустить в меня стрелу, если я не перестану ходить к Мэриэнн.

— А выстрелил хоть раз?

— Нет. Но всё ещё впереди. И вообще, причём тут это?

— А притом, что отцы — хоть земные, хоть подводные — пекутся о благе своих дочерей, — втолковывал Элмерик. — Сражаться с Хозяином Вод — гиблое дело, я согласен. Но, может, его удастся убедить, что Колин — хорошая партия для Келлевен.

— Ты сам-то в это веришь? — Джерри посмотрел на него как на дурачка.

Он хотел добавить что-то ещё, но вдруг охнул:

— Болотные бесы! Что это?

Прямо по полу вокруг его сапог змеились две струйки воды. Ещё одна тянулась из-под кровати.

— Это папа, — Келлевен зажмурилась. — Начинается!

— Ч-что начинается? — Колин одним прыжком вскочил на кровать.

— Не отвлекай меня. Я закрою окна и двери так, чтобы ни капли больше не просочилось. Бард, сыграй, прошу! Мне понадобятся вдохновляющие чары.

Элмерик, не раздумывая, приложил флейту к губам. Уж чего-чего, а поддержать чужое заклятие он мог с лёгкостью.

Правда, в этот раз ему понадобилось всё его самообладание. Потому что за окном всё прибывала и прибывала вода. Вот она встала вровень с подоконником, задержалась немного и пошла выше. Вместо садовых яблонь и живых изгородей за окном колыхались мутные водоросли, проплывали рыбы. Некоторые из них заглядывали в комнату, тыкаясь носом в стекло. Элмерику казалось, что стены дома трещат под давлением воды, — значит, их залило уже по самую крышу?

Джерри, опомнившись, выхватил нож и принялся чертить фэды прямо в воздухе — запечатывающие, конечно.

— Что же будет с Чернолесьем? — в панике пролепетал Колин. — Откуда столько воды?

— Деревня в порядке, балбес, — выдохнул Джерри. — Неужели не видишь: это дом перенесли пёс знает куда.

— А Мэриэнн? А отец? — Колин хватал ртом воздух и сам напоминал бледную рыбину.

— Они спят, — ответила Келлевен.

В тот же миг сквозь створки окна просочилась ещё одна струйка. Фейри никак нельзя было отвлекаться.

У Элмерика дрожали коленки, но он не переставал играть, только думал: интересно, а мы уже в Мире-под-Волной или ещё нет? И если да, то считаемся ли умершими, ведь вроде мы пока ещё живы. Надолго ли?

Время шло, но ничего не менялось. Вода не убывала и не прибывала, только в комнате стало душновато. Рано или поздно закончится воздух…

— Что мне делать? — шептал Колин. — Что мне делать?

— Снимать штаны, — рыкнул Джеримэйн.

— Серьёзно? — сын старосты потянулся к пуговице.

— Нет, идиот! Просто не лезь под руку. И не ной. А то я тебе рот запечатаю!

И тут Элмерика осенило.

— Погодите. Пусть говорит, — музыка стихла и фейри охнула — ей стало тяжелее сдерживать напор. Но Элмерику нужно было закончить мысль. — Колин, ты хочешь жениться на Келлевен или нет?

— Хочу, конечно!

— Тогда борись за неё. Докажи, что ты её достоин. Поговори начистоту с Хозяином Вод, — вода начала каплями просачиваться сквозь щели в полу, и Элмерик снова поднёс флейту к губам.

— Но что мне сказать? — На Колина было жалко смотреть. И без того вечно бледный, он побелел, как полотно. Его руки и ноги тряслись, зубы стучали.

— Трус! — припечатал Джеримэйн. — Как девиц из отчего дома уводить, так он первый. А как с папенькой поговорить, так сразу в кусты?

— Ой, кто бы говорил! — фыркнул Колин. — А то я не видел, как ты сам в кустах отсиживаешься. Мэриэнн дура, что с тобой связалась! Я на Келлевен собираюсь жениться, связать с ней свою судьбу, а ты… бесчестный человек! Готов биться об заклад, что моя сестра не дождётся от тебя предложения руки и сердца.

— Ты так говоришь, будто твой папаша согласится взять в зятья безродного и нищего меня, — Джерри скрипнул зубами. Ругаться и одновременно чертить фэды было не так-то просто. Готовые знаки быстро растворялись, их то и дело приходилось подновлять.

— Всё равно встречаться с девушкой тайком — бесчестно!

— Кто бы говорил! — Джеримэйн повторил за Колином даже с похожими интонациями. — Не по твоей ли вине мы сейчас застряли здесь и скоро утопнем, как котята в ведре?

Сейчас точно подерутся, обречённо подумал Элмерик, увидев, что Джерри засучивает рукава. Колин тоже набычился, сжал кулаки. Впрочем, на сына старосты Элмерик не поставил бы ни гроша. По росту и ширине плеч эти двое были схожи, но Элмерик знал: Джеримэйн дерётся каждый раз, как в последний, ещё и вцепляется в глотку, как бойцовый пёс.

— Подождите, — пробормотала Келлевен, не открывая глаз.

— Не останавливай меня, любимая, — тихо, но веско отозвался Колин. — Я должен проучить этого негодяя.

— Я не об этом. За дверью кто-то есть! Слышите, скребётся?

Никто из драчунов не пошевелился. Элмерик, вздохнув, пошёл открывать. Он думал, что увидит Мэриэнн или на худой конец старосту Дунстана, но те, должно быть, продолжали мирно спать в своих постелях, не зная, что находятся в подводном мире, а в комнату боком-боком вошёл… здоровенный краб.

Элмерик хотел взять его поперёк туловища и выбросить в коридор, но щелчок увесистых клешней доходчиво объяснил, что не стоит даже пытаться. В противном случае можно остаться без пальцев, а это было бы трагедией что для музыканта, что для чародея.

Бард попытался пнуть незваного гостя к двери носком сапога, но краб угрожающе зашипел.

— Вот бы в суп его! — восхитился Джерри, а Келлевен, открыв глаза, покачала головой.

— Не получится из него суп. Это папа.

— Твой отец — краб? — ахнул Колин.

— Иногда, — девушка со вздохом опустила руки.

Элмерик почувствовал, что сдерживающие чары рассеиваются, но, вопреки его опасениям, вода не хлынула в дом.

А краб ловко взобрался на кресло, ещё раз щёлкнул клешнями и превратился в седовласого эльфа с молодыми глазами, синими, как море в погожий день. Под туникой из рыбьей чешуи перекатывались внушительные мускулы. На могучей, как у быка, шее, сияла, переливаясь, жемчужная нить.

— Попались! — хохотнул он густым басом.

Келлевен бросилась к лежавшей на столе раковине, но отец, поспешно накрыв волшебный предмет ладонью, погрозил дочери пальцем.

— Не так быстро. Что ж, и кто из этих троих — твой избранник?

Келлевен молчала, поджав губы.

— Молчишь? Ладно, сам угадаю, — Хозяин Вод обвёл взглядом всех присутствующих. Элмерик поёжился. Вроде и не злые были глаза, а холодом всё равно веяло. Таким бывало море: вроде спокойное, а всё равно выглядит опасным.

— Не ты, — длинный ноготь упёрся ему в грудь, и Элмерик сглотнул, заметив перепонки между пальцами. — Моя жемчужинка терпеть не может рыжих. Значит, остаются эти двое. Хм… ты?

Он с некоторой брезгливостью указал на Джеримэйна, и тот вскинулся:

— А если и я, то что? Не хорош?

— Это я, — Колин шагнул вперёд, заслоняя собою того, с кем недавно собирался драться. — В вашей воле утопить меня, но прошу — не трогайте невинных людей. Отпустите чародеев, моего отца и сестру. Я готов держать ответ за всё, что натворил!

Хозяин вод захлопал в ладоши. В его ухе качнулась серьга с блестящим камешком, похожим на слезу. Такие обычно носили пираты.

— Похвально, юноша. Страх не сделал из вас малька, пытающегося удрать от острозубой щуки. Мне по нраву те, кто пытается плыть против течения, хвалю за храбрость. В остальном же одобрить не могу. Как тебя зовут, малёк?

— Колин, сын Дунстана, — он расправил плечи, выпятив грудь. Откуда только смелость взялась?

Элмерик так привык считать сына старосты слабохарактерным, даже трусоватым, что теперь стоял, разинув рот. Вот как любовь меняет человека! Впору баллады об этом писать. Может, он и напишет, если они, конечно, выберутся живыми из этой передряги. И если будет, о чем писать.

— А я — Гледвин, дольний поток. Значит ты, Колин, сын Дунстана, в самом деле хочешь стать моим зятем? Не высоко ли замахнулся, а?

Хозяин вод хмурил кустистые брови, всем видом выражая недовольство. У сына старосты тряслись руки, но он всё равно не отступил.

— Признаюсь честно: до сего момента я не ведал, кто вы и чем славны. Меня не интересуют подводные богатства — я люблю прекрасную Келлевен и хочу быть с ней в горе и в радости, в нужде и достатке…

— Знаю-знаю, пока смерть не разлучит вас. Но видишь ли, глупый малёк, Келлевен бессмертна, а ты нет. Не думал об этом? Пройдут какие-то жалкие десятки лет, ты станешь уродливым стариканом, а она будет по-прежнему молода и прекрасна. Люди будут спрашивать: кто эта красавица? Наверное, твоя внучка, дедушка Колин? А ты, шамкая беззубым ртом, будешь поправлять: «нет, жена». И видеть, как они неловко отводят взгляд. Каждый вечер вы будете ложиться в постель, а Келлевен будет думать: уж лучше бы рядом со мной лежала холодная скользкая селёдка, чем этот дряхлый старик.

— Отец! — вспыхнула Келлевен, но Колин, взяв её за руку, выдержал суровый взгляд Гледвина.

— Этому не бывать. Разве дочь не сказала вам?

— Не сказала что?

— Она собирается разделить со мной участь смертных. Мы проживём долгую счастливую жизнь, состаримся бок о бок и умрём в один день. А наши многочисленные дети и внуки будут носить цветы к подножию холма, под которым мы упокоимся.

Тут Элмерику подумалось, что Колин, должно быть, слушал много баллад: он представил идеальную жизнь с возлюбленной. Жаль только, что в действительности так складывалось очень редко. Почти никогда.

— Глупости, — отмахнулся Хозяин Вод. — Фейри не могут по своей воле отказаться от собственной сути. Либо ты плохо слушал Келлевен, либо она, не желая ранить твое самолюбие, умолчала о том, что её старость будет лишь личиной. А как только ты умрёшь, она вновь помолодеет. Так что под холмом тебе составят компанию только могильные черви.

— Это правда? — Колин с тревогой глянул на возлюбленную. Та кивнула.

— Да. Прости, что не сказала. Я не думала, что это так важно.

Сын старосты закатил глаза. Было видно, что он очень недоволен. А ещё напуган, растерян. В общем, парню сейчас приходилось несладко.

— Он его нарочно дразнит, — шепнул Джеримэйн Элмерику. — Хочет, чтобы наш лопух отказался от девицы. А знаешь, что это означает?

— Что?

— Он не может её забрать, понимаешь? Если балбес не сдрейфит — ничего этот Гледвин нам не сделает!

— Ты хотел сказать «им», — горько усмехнулся Элмерик. — Боюсь, на нас с тобой благосклонность Келлевен не распространяется.

— Хочешь сказать, он может их отпустить, а нас утопить? — Джеримэйн нервно дёрнул себя за чёлку. — М-да, вот и помогай после этого ближнему…

— Давай надеяться на лучшее, — улыбнулся Элмерик. — Вроде пока всё идёт хорошо.

Но его настрой не нашёл в душе Джерри отклика. Приятель скривился, будто бы съел что-то кислое.

— На всякий случай попробую составить заклинание, чтобы дышать под водой.

— Ты и такое можешь? — не без зависти ахнул Элмерик.

— Пока не пробовал, — Джеримэйн пожал плечами. — Вот и узнаем.

— Лучше бы нам не пришлось проверять это на собственной шкуре… Предпочту верить, что Колин справится.

— А я предпочту верить в себя и в чары. Это надёжнее.

— Это всё не важно! — неожиданно зло и резко выкрикнул Колин. — Главное, что мы с Келлевен хотим быть вместе. Пускай она бессмертна, а я нет. Но за пиршественным столом у Хозяина Яблок однажды все встретятся. Я дождусь. Даже если придётся ждать целую вечность.

— Смотри-ка, дочь, кажется, этот малёк действительно тебя любит, — хмыкнул Гледвин. — Тем хуже для него. Потому что даже жалкую земную жизнь, короткую, как северное лето, вам не прожить вместе!

— Это ещё почему? — девушка с вызовом вздёрнула подбородок. — Папа, давай начистоту: если бы ты хотел утопить его, то уже бы утопил.

— Твоя правда, — Хозяин Вод с улыбкой смотрел, как двое влюбленных ещё крепче сжали руки друг друга. — Я хотел лишь напугать твоего жалкого смертного. И удивлён, что не получилось.

— Вообще-то получилось. Немного, — выдохнул Колин. Его плечи расслабились, к щекам вернулась краска. Похоже, парень испытал немалое облегчение, услышав, что его не собираются убивать.

Но Элмерик на его месте не спешил бы радоваться. Он слишком хорошо знал фейри, чтобы не заподозрить подвох.

— Ты наложила на него обычный зарок? — спросил отец у Келлевен и, дождавшись кивка, продолжил. — Этот малёк нарушит его быстрее, чем ты думаешь.

— Неправда! — вспыхнул Колин. — Я никогда не подниму руку на мою жену!

— А я тебе покажу, — Хозяин Вод взял чашку, выплеснул на пол недопитый чай и что-то прошептал.

Вот это чары! Элмерик, разинув рот, смотрел, как чашка растёт на глазах. Сперва она стала размером с плошку, потом — с супницу, и остановилась, сравнявшись с самым большим котлом в кабинете мастера Патрика.

Гледвин щёлкнул пальцами, и чаша заполнилась чистой, как слеза, водой.

— Смотри, вот ваше будущее, — от его ногтя по водной глади разбежались круги, а когда волнение утихло, на дне отразилось Чернолесье.

Элмерик узнал обветшавший от времени дом старосты, рядом с которым высился прекрасный особняк. Каменные стены, три этажа, высокие окна — не всякий лорд мог таким похвастаться.

На ступенях у входа спорили двое. Вода поглощала все звуки, Элмерик, как ни силился, не мог разобрать ничего, кроме яростного журчания. Но спорящих он узнал. Келлевен почти не изменилась, только распущенные волосы стала укладывать в высокую причёску, а Колин заматерел, обзавёлся небольшим брюшком и седыми нитями в волосах. В видении он очень напоминал старосту Дунстана. Спор уже перерос в яростную ссору, муж и жена кричали друг на друга, некрасиво распялив рты. Вот Колин замахнулся — миг — и картинка померкла, в чаше осталась лишь вода, уже не такая чистая, с мутным осадком на дне.

— Что теперь скажете? — прищурился Гледвин.

Все потрясённо молчали, осмысляя увиденное. Первым пришёл в себя Джеримэйн и, сплетя руки на груди, выдал:

— Знавал я одну прорицательницу. Она говорит, не бывает однозначных предсказаний. Мы видим лишь то, что может произойти. И скорее всего, произойдёт, если пустить дело на самотёк. Но это лишь одна из сотен возможностей, не более того. Молодые, скажите папе спасибо за предупреждение и ведите себя хорошо. А то вы видели, что будет. Вам оно надо?

Элмерик мысленно зааплодировал, а Колин вымученно улыбнулся.

— Ну, спасибо… папа, — и невольно втянул голову в плечи, опасаясь гнева Хозяина Вод. Но тот в ответ только усмехнулся.

— Не за что, сынок.

Келлевен ахнула, а Коллин вытаращился так, что стал похож на удивлённого филина.

— Сынок? Не малёк? Это значит, что вы… — набравшись смелости, он едва слышно выдохнул, — одобряете?

— Считайте, что вы меня убедили, — махнул рукой Гледвин. — Коли у вас такая любовь, живите, как хотите, а я уплываю. Вот только раковину заберу, вам и без неё хорошо будет.

— Нет!!! — от вопля Келлевен заложило уши.

В нём было столько отчаяния, что Элмерик испугался за сохранность её рассудка. Джерри повертел мизинцем в ухе.

— Эй, так и оглохнуть недолго!

А Колин всполошился:

— Дорогая, что случилось? Тебе больно?

Девушка, словно не слыша его, топнула ногой и вскричала:

— Ты не посмеешь так поступить со мной, речной слизняк!

— Т-с-с, может, не стоит так с отцом? — зашептал Колин. — Невежливо всё-таки.

— О! Так ты на его стороне, — фейри сгоряча влепила жениху пощёчину и, поняв, что натворила, зарыдала в голос.

— Папаша краб, дочь — чокнутая. Ну и семейка, — как всегда, не удержался Джерри. Спасибо, что хоть шёпотом Элмерику на ухо, а не на весь дом. — Рыжий, напомни мне, если забуду, чтобы я никогда не крутил шашни с фейри. Это добром не заканчивается. Вот ты понял, с чего она так разбушевалась?

Элмерик пожал плечами.

— Есть одна мыслишка. Раковина — это вроде как сундук с приданым.

— А-а-а, точно: стадо коров, стадо овец, платья и прочие тряпки! — Джеримэйн просветлел лицом. — Ясненько.

Тут он забыл, что надо говорить шёпотом. А, может, нарочно не стал. Колин его услышал и стал мрачнее тучи.

— Не плачь, родная, — он принялся гладить Келлевен по сотрясающимся от рыданий плечам. — Мой отец не бедного достатка. И он хороший человек. Он ни за что не станет пенять мне, что я женился на бесприданнице. Поверь, ты ни в чём не будешь нуждаться…

И осёкся, получив вторую оплеуху. Милая Келлевен преобразилась, глаза её метали молнии. Она живо напомнила Элмерику саму себя из видения: там она тоже кричала, потрясая кулаками и топая ногами, словно покойная старуха Шеллиди, которой на ярмарке заезжие торговцы попытались впарить гнилую репу.

— Что ты несёшь? — прошипела разъярённая фейри. — Прав был этот задиристый чародей, называвший тебя олухом! Да твой отец — нищий по сравнению с моим. Не смей даже думать, что ты в чём-то лучше нас! Я хотела дать тебе богатство — и вот как ты отплатил за мою доброту? Да чтоб под твоими пятками всегда чертополох вырастал! Чтоб ты с каждого моста в холодную реку падал! Чтоб тебя всякая лошадь сбрасывала…

Проклятия сыпались из её рта, как из рога изобилия. Колин стоял ошарашенный, и Элмерику было очень жаль бедного парня. Вот уж неожиданность!

— Напомни мне никогда не связываться с девицами из фейри, — Джерри схватился за голову. — Или я это уже говорил?

Единственным, кто сохранял невозмутимость, был Гледвин. Сложив руки на груди, он ждал, пока буря закончится. Элмерик только сейчас заметил тритоний гребень в основании его шеи. Он приподнимался, когда Келлевен переходила на визг, и опускался, когда она набирала в грудь воздух. Видать, в глубине души отец всё-таки не слишком радовался поведению дочери, но смотрел так обречённо-привычно, что в голову Элмерика возникла одна очень неловкая мысль.

— И часто у вас так? — спросил он у Хозяина вод.

Тот кивком подтвердил догадку.

— Постоянно.

— Выходит, вы пытались уберечь от ошибки не дочь, а её избранника?

Нет, что за бред я несу? — подумал Элмерик. Но случается так, что самая невероятная версия оказывается правдивой.

— Этот малёк не первая её «любовь всей жизни», — вздохнул отец. — Все они думали, что женятся на милой плотвичке, а получали зубастую щуку. Моя вина — я слишком баловал Келлевен в детстве. Что ж, пройдёт ещё лет триста и, может, она поймёт, в чём причина её одиночества…

— Жадина! — разъярённая девица переключилась с бедняги Колина на отца. — Тебе для родной дочери раковины жалко? Я что, должна спать на сене? Или на чём там спят эти грязные смертные? Может, ещё скажешь, есть их грубую пищу?

— Я думал, ты меня любишь, — пролепетал Колин.

— Конечно, люблю, — Келлевен сбавила тон. — Иначе меня бы тут не было. Только ты, как я вижу, этого не заслуживаешь. Жалко, что папа вас всех не утопил!

Она выхватила раковину из рук отца и в сердцах швырнула её в чашу, которая со звоном треснула пополам, окатив всех водой.

— Иногда мне самому хочется её прибить, — посетовал Гледвин, снова приподнимая гребень. — Ну что, Колин, сын Дунстана, скажи теперь, берёшь ли ты мою дочь в жёны? Если берёшь, я чинить препятствий не стану. Но хорошенько подумай, прежде чем дать ответ.

— Беру! — без колебаний выпалил сын старосты. — С приданым или без, с дурным характером или мягким, я правда её люблю.

— А что, так-то парень ничем не рискует, — пробурчал Джерри себе под нос. — Надоела сварливая жена, дал ей щелбана — и всё, развод. Зарок-то нарушен.

— Ах так! — Келлевен, конечно, всё слышала. — Тогда я сама за него не пойду!

— Между прочим, очень глупое решение, — Джеримэйн скалился, словно его забавляло происходящее. Впрочем, может, так оно и было. Элмерик пока не понимал, к чему тот клонит. Не поняла и Келлевен.

— Почему это глупое?

— Потому что прочие твои женишки тебя не знали, — охотно пояснил Джерри. — Думали, берут овечку, а оказалась волчица. Представляю их изумление… А наш лопух, увидев тебя во всей красе, не отказался, не убежал в ужасе. И даже твоё дурацкое приданое ему не нужно, понимаешь? Он любит тебя такой, какая ты есть. Чё ещё тебе надо?

Келлевен глянула на Колина. Её черты лица разгладились, яростная буря улеглась.

— Это правда?

— Угу, — он помассировал скулу. — Выйдешь за меня?

— Да! — Келлевен приложила ладонь к расцветающему на лице жениха кровоподтёку. — Но с условием.

— Ещё с одним? — простонал Колин. — С каким?

— Мы оба дадим обет никогда не поднимать руку друг на друга, — потупилась фейри. — Знаешь, на меня порой находит, и я ничего не могу сделать с этой яростью. Но в эти моменты я буду уходить из дома. Или запираться в комнате.

— Или, может, мы найдём снадобье, которое тебя излечит? — Колин взял её руки и прижал к своей груди. — Спросим у мельника, да? Он колдун и знает верные травы. Может, на тебе какое-то проклятие?

— Нет, это матушкина кровь, — вздохнула Келлевен. — Она была из слуа ши. Тех самых, гневных и безжалостных. А проклятие — на тебе. Я так злилась, что наложила восемь, если не ошибаюсь.

— Ты их снимешь, надеюсь, — ужаснулся Колин. — Мне совсем не хочется ходить по чертополоху и падать с каждой лошади, которую я решу оседлать.

— Конечно, сниму, — фейри спрятала лицо у него на груди. Похоже, ей было стыдно.

— Скажите честно: на кой вы связались со слуа ши? — поинтересовался Джеримэйн у Гледвина. — Как она вам голову не откусила?

— О, она много раз пыталась, — хохотнул Хозяин Вод. — Видели бы вы, какие штормы мы устраивали! Рыбы спасались бегством, моллюски захлопывали раковины, келпи зарывались в донный песок… даже этот ваш Рябиновый ручей, в котором никогда ничего не происходит, и тот выходил из берегов.

— А куда же она потом делась? — Элмерик сперва спросил, а потом подумал. Ох, невежливо вышло. Вдруг случилось что-то такое, о чём Гледвин не хочет вспоминать?

Но тот расплылся в улыбке.

— Да просто решили расстаться на пару сотен лет, чтобы вернуть отношениям былую остроту. А малышка Келлевен осталась со мной. Всё-таки ребёнку лучше на дне морском, чем среди небесных воинов, половина из которых — летающие мертвецы. Ну и папку она больше любит. Правда, рыба моя? Ну не дуйся. Верну я тебе раковину с приданым, коли через пять лет вы с этим мальком ещё будете вместе.

Он встал. Келлевен, взвизгнув, повисла у отца на шее.

А Джеримэйн хлопнул по плечу едва стоящего на ногах Колина.

— Ну, поздравляю, чё! По весне зови на свадьбу.

— Не по весне, а на пике лета, — надула губы Келлевен. — Я хочу, чтобы все мои родичи пришли, раз уж отец не против нашего союза. Вы, конечно, тоже приглашены, — она кивнула Элмерику и Джерри. — Хоть и чародеи из вас не ахти.

— Эй, это я тебя сосватал вообще-то! — возмутился Джеримэйн. — Без всяких чар, кстати. Так что берите меня в дружки, а не то обижусь.

Тут Элмерик не удержался и шепнул то, что давно собирался, просто случая подходящего не было.

— Рыбий сводник.

— Кто? Я? Ах ты… — Джерри сжал кулаки.

— А у него в роду тоже были слуа ши? — поинтересовался Хозяин Вод.

Все рассмеялись, и Джеримэйн тоже.

А потом Гледвин, словно опомнившись, глянул за окно.

— А вот и рассвет.

Ни рыб, ни водорослей, ни воды больше не было. Они вернулись в Чернолесье. Небо светлело, деревня стояла, укрытая туманной дымкой, будто подвенечной фатой.

Элмерик отвернулся лишь на миг, а Гледвин уже оп — и исчез. Только на полу осталось несколько жемчужин — видимо, подарок на помолвку.

— Мы, пойдём, пожалуй, — Элмерик ткнул зазевавшегося Джерри локтем в бок.

— Что? Ах, да, нам пора…

На обратном пути они молчали; каждый думал о своём.

Элмерик размышлял о силе истинных чувств, о смертных и фейри, которые во многом различны, но порою так схожи, а ещё — о желании становиться лучше ради тех, кто тебе дорог. Да, балладу об этом определённо стоило написать, но лучше подождать лет пять, чтобы не сглазить. Но он был почти уверен, что у этой истории будет хороший конец. Потому что любовь побеждает всё!

Уезжать из Чернолесья не хотелось: Элмерик привык к этим опасным, но таким волшебным местам. Впрочем, его утешала мысль, что это не навсегда. Они перезимуют в столице, а по весне вернутся обратно. И фейри Чернолесья как раз проснутся — значит, юных чародеев ждут новые приключения!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.