Филолог-любитель

Однажды майским вечером мы с моим другом Огастесом Понсом обсуждали процесс над французским серийным убийцей Лендрю, когда входная дверь в нашу квартиру отворилась и по лестнице забухали тяжелые шаги.

— Ну, это, конечно, инспектор Джемисон собственной персоной! — воскликнул Понс. — Наверное, он хочет поставить перед нами какую-нибудь крохотную проблему, слишком мелкую, чтобы утруждать ею джентльменов из Скотленд-Ярда.

— Бесспорно, — согласился я. — Не узнать тяжелую поступь Джемисона просто невозможно.

— Еще бы! — поддакнул мой компаньон. — Как и его стук.

И в самом деле, обрушившийся на дверь стук оказался настолько властным, что скорее сочетался бы не с просьбой, а с требованием отворить дверь именем закона, причем без малейшего промедления.

— Входите, инспектор, — предложил Понс.

В комнате постепенно появилась вся громоздкая фигура Джемисона, на круглом лице почивала вопросительная улыбка.

— Добрый вечер, — проговорил он дружелюбным тоном. — Вот уж не рассчитывал застать вас дома.

— Иногда мы с Паркером все-таки здесь бываем, — проговорил Понс. — Ни одна юная леди сейчас не нуждается в услугах Паркера, ни одно криминальное событие за последний день или два не привлекало моего внимания. Входите же, инспектор, садитесь.

Джемисон снял котелок и пальто, положил их на кресло, а потом подошел к каминной доске, возле которой сидели мы с Понсом.

— Насколько я понимаю, вы явились к нам не с визитом вежливости, Джемисон, — проговорил Понс.

Инспектор улыбнулся:

— Можете считать так, можете и иначе. Мы, сотрудники Скотленд-Ярда, еще не лишились ума, и убийца Макса Маркхейма через двадцать четыре часа окажется за решеткой. Но вы правы, Понс, меня смущает одна загадка. Вы когда-нибудь слыхали о человеке по имени Абрахам Обри?

— Имя его знакомо мне, — заметил Понс, подумав. — Это автор каких-то пустяковых работ в области филологии.

— Да, это он. Живет в Степни, в собственном доме. Торгует антиквариатом и прочим барахлом. Интересуется лингвистикой и филологией. Возраст около пятидесяти пяти лет. Один из наших людей сообщил, что вор, за которым он наблюдал, вошел в торговое учреждение этого человека. Прочитав его отчет, мы решили нанести этому господину визит. Явившись, мы обнаружили, что с ним как раз приключился сердечный приступ. Мы отвезли его в больницу. Он находится в плохом состоянии и потому не смог ответить на наши вопросы. И еще — любопытная деталь. Он явно только что вскрыл письмо. Мы обнаружили бумагу зажатой в его руке и не смогли прочесть ни одного слова.

— Вы привезли письмо с собой?

Джемисон извлек из кармана простой конверт и подал его Понсу.

— Не знаю, имеет ли оно какое-нибудь отношение к поразившему его сердечному приступу. Возможно, что нет. Мы решили, что оно зашифровано, и наши люди попытались прочесть его, но не сумели этого сделать. Оно не содержит известных нам кодов и шифров. Зная, что сегодня я окажусь по соседству с вашей улицей, решил прихватить письмо с собой и показать вам.

Понс вынул из конверта сложенный листок линованной бумаги, сохранивший до сих пор складки, оставленные на нем ладонью Обри. В глазах Понса вспыхнул огонек, он быстро пробежал глазами короткое послание.

— Письмо явно служит предупреждением Обри, — сказал он, едва сдерживая смешок.

— Да, но что оно означает? — воскликнул Джемисон.

Понс передал послание мне:

— Прочтите вслух, Паркер, только громко.

— «Обри, старче ветхий, отволокись на свой пингвид пихтль, побарахтайся там и поковыряйся в сырой возле родомели. Жди кромешного татя…» Подписи нет.

— Обри должен знать, кто написал это письмо, — произнес Джемисон. — И он знает, что оно означает.

— Не стану возражать, но подобное послание едва ли способно вызвать сердечный приступ, — сухо промолвил Понс. — Не сомневаюсь в том, что вы уже обратили внимание на бумагу… она принадлежит к самой распространенной…

— Конечно.

— И кстати, именно эта разновидность бумаги предоставляется несчастным, арестованным по воле Его Величества.

Джемисон коротко кивнул.

— Вопрос в том, что именно означает это послание.

— Смею надеяться, что через несколько дней у нас будет ответ на этот вопрос, — отрывисто проговорил Понс, — если вы хотите его иметь. Паркер, будьте любезны, скопируйте текст.

Я отошел к столу и начал копировать письмо.

— Дата отсутствует; ничто не указывает на то, когда именно было оно написано, — пробурчал Джемисон.

— Но у вас есть настоящий конверт, — не тот, в котором вы его принесли. Когда и откуда оно было послано?

— Его отправили три дня назад, из Принстона, Девоншир.

Понс загадочно улыбнулся.

— Тогда, значит… Обри владеет какой-то недвижимостью в сельской местности. Знаете ли вы, где она находится?

Джемисон бросил на Понса полный досады взгляд.

— Не знаю, как вы делаете подобные вещи, Понс. Всего лишь минуту назад вы знали об Обри только то, что он пишет статьи по филологии. Теперь вам уже известно, что у него есть загородное имение.

— Ну, это делается, как сказал бы Паркер, элементарно просто. Вы знаете, где оно расположено. Выкладывайте, Джемисон, не будем расходовать время зря.

— У него есть примерно пятьдесят акров возле Стоу, того Стоу, что в Линкольншире, возле Стоу Парка, неподалеку от Линкольна, — он скривился. — Эти края мне известны достаточно хорошо. Мы прочесали их частым гребнем в поисках украденных драгоценностей леди Каневин, но десять тысяч фунтов как в воду канули.

— Ах, эти домашние кражи. Постойте, это было семь лет назад. За ту серию краж со взломом вы посадили Арчи Прайора.

Джемисон кивнул.

— И мы вполне уверены в том, что это он прихватил и драгоценности леди Каневин. В ночь кражи мы гнались за ним по пятам, но он ускользнул от нас полями, когда мы стерегли все дороги. На следующий день мы взяли его в доме Доура. Отпечатки его пальцев остались в доме, который он обчистил за неделю до того. Арчи получил восемь лет. И мы не смогли обнаружить украденное — кроме того, что оказалось при нем и в его лондонском логове, а это были сущие крохи.

Понс задумчиво кивнул. Несколько мгновений он сидел с закрытыми глазами, сложив перед собой домиком тонкие длинные пальцы.

Я снял копию присланного Обри письма и вернул оригинал Джемисону.

Понс открыл глаза:

— Расскажите мне об Обри. Какой он из себя… Высокий, жирный, небольшой ростом?

Джемисон пожал плечами.

— Среднего роста. Приблизительно с вас. Но чуть потяжелее. Худое лицо, пышная борода.

— Великолепно! — воскликнул Понс. Строгое лицо его вдруг оживилось. — Он живет один?

Инспектор кивнул.

— Полагаю, что мы спасли ему жизнь своим своевременным появлением в доме.

— Значит, у вас есть доступ в его дом?

— Уходя, мы все заперли.

— Умоляю, пришлите мне ключ, Джемисон, и описание внешности Обри. Рассчитываю получить их к вечеру. Полагаю, что времени у нас в обрез. Предоставьте мне три дня. В конце этого срока, возможно, окажется целесообразным провести тщательный обыск в его доме.

Джемисон несколько мгновений просто смотрел на него. Потом, с трудом сдержавшись, чтобы не обрушить град вопросов на Понса, кивнул:

— Через час здесь будет ключ вместе с фотографией Обри. Хотя я, возможно, и пожалею об этом!

Нахлобучив на голову котелок, он влез в рукава пальто и пожелал нам «доброго вечера».

— Признаюсь, — сказал я, — смысл этого письма остался скрытым от меня.

— Э, содержание его ясно, как день, всякому, кто не искал в нем загадок, — ответил Понс. — Автор этого послания заслуживает восхищения и пробуждает во мне интерес. Как и сам мистер Абрахам Обри. Надеюсь, он оправится от болезни, хотя его сердечный приступ способен помешать нашему маленькому расследованию.

— Конечно, поразившая его внезапная болезнь не может оказаться простым совпадением.

— В столь маленькой записке не может быть ничего страшного. Как вы видели собственными глазами, она не подписана. Тем не менее готов присягнуть, — Обри сразу понял, кто послал ее. И он не рассчитывал когда-либо встретиться с этим человеком. Позвольте мне указать вам, что письмо это пришло из Принстона, местечка, где расположена Дартмурская тюрьма.

— Значит, оно было послано заключенным?

— По-моему, это достаточно здравое предположение, — сказал Понс.

— Но смысл его — если таковой вообще существует — мне недоступен.

— Согласен. Но филолог способен разобраться и в нем, — он улыбнулся. — Но если оставить в стороне его смысл, можно установить несколько фактов. Автор, если его, возможно, не очень интересовали лингвистика и филология, был, во всяком случае, достаточно близко знаком с Обри, чтобы получить известное представление о предмете этих наук. И связь эта, предположительно, была прервана. Чем же, как не заключением в тюрьму нашего автора? Вполне возможно также, что разрыв между друзьями сопровождался ссорой, которая и объясняет то потрясение, которое испытал Обри, получив по почте это послание. Эти факты, сколь бы скудными ни казались, подталкивают к некоторым интересным размышлениям об истинной природе взаимоотношений между Абрахамом Обри, торговцем антиквариатом и любителем филологии, и неизвестным нам типом, который почти наверняка был арестован по воле короля.

Он пожал плечами:

— Однако не будем предаваться праздным размышлениям. Со временем мы проанализируем эту проблему целиком.

Верный своему слову Джемисон прислал нам ключ от расположенного в Степни дома Обри вместе с фотографией этого человека, вне сомнения, сделанной кем-то из Скотленд-Ярда, так как она запечатлела его лежащим на больничной койке. Сразу же после их получения Понс погрузился в деловую активность. Он скрылся в своем кабинете и спустя полчаса вышел оттуда с бородой, кустистыми бровями и бакенбардами, делавшими его похожим на Обри.

— Пойдемте, Паркер. Начинается игра. Мистер Абрахам Обри возвращается домой.

— Понс! Неужели вы собрались так просто войти в дом больного человека и занять его?

— Ах, Паркер, вы наделены сверхъестественной способностью читать мои мысли, — ответил Понс. — Быть может, в доме номер 7 она несколько ослабнет.

— А где находится дом? — спросил я, игнорируя выпад.

— На Олдерни Род, — прочитал он на присоединенной к ключу пластинке.

— Я бы сказал, что Степни — не слишком подходящее место для антикварной лавки.

— Этот район обладает кое-какими достоинствами с точки зрения антиквара. Его часто посещают матросы, а море нередко оказывается источником разных диковинок, которые делец может продать с выгодой для себя.

— Если Обри обслуживает здесь клиентуру из числа мореходов, вполне возможно, что он имеет внушительный доход, торгуя предметами, в отношении которых никто не станет задавать неприятных вопросов. Но пойдемте. Мы придем туда открыто. Я надеюсь… я рассчитываю, что нас увидят.

Мы сели на поезд подземки в Паддингтоне, потом сделали пересадку в Финчбурге и через полчаса оказались на станции Степни, что на линии Мидленд, До Олдерни Род от станции идти было недолго, и мы проделали весь путь пешком — по каким-то сомнительным улочкам, часто плохо освещенным, и населенным самыми разнообразными представителями человеческой породы, которые можно отыскать в Лондоне.

Дом, когда мы, наконец, добрались до него, оказался самым обычным — не потрепанным, как некоторые из соседних строений, но и не ласкающим взгляд, — чего, собственно и следовало ожидать. Слабо освещенный с улицы, он словно прятался в облаке тайны, которую лишь подчеркивали прикрытые ставнями окна. Понс сразу же направился к крытому входу, извлек присланный Джемисоном ключ, и вошел внутрь. Обнаружив выключатель, он щелкнул им.

Неяркий свет лампы высветил совсем другой мир, чем остался снаружи, — мир диковинок и курьезов, старой мебели, стеклянной посуды, резьбы — самого разнообразного антикварного товара, расставленного на особых полках и столах посреди обыкновенной мебели, которой повседневно пользовался Обри, в причудливой комнате, из которой на второй этаж вела узкая лестница. Книги, художественные сокровища, произведения ремесленников, наделенные каждое особой долей обаяния старины, жили собственной жизнью при свете лампы.

— Обри должен быть состоятельным человеком, — заметил я.

— Если измерять состояние в количестве вещей, — согласился Понс. — Но я в данном случае не предлагаю составлять опись. Нам необходимо отыскать себе место, где можно провести ночь.

— Конечно же не здесь! — воскликнул я.

— А где еще? Роль требует своего, — возразил Понс, усмехаясь.

Поверхностный осмотр дома позволил нам обнаружить спальню на втором этаже и маленький альков на первом, явно использовавшийся Обри для собственного ночлега. В нем находилась кровать со сложенным в ногах постельным бельем и царил порядок — в той же мере, в какой его не было в остальных частях дома.

— Паркер, вам будет удобно здесь. Ночевать одетыми нам с вами не впервой.

— А где расположитесь вы?

— Я займу глубокое кресло в центральной комнате.

— Понс, вы ожидаете гостей?

— Пока я в этом не слишком уверен. Посмотрим, чем закончится завтрашнее приключение.

С этими словами он оставил меня в алькове. Устроившись на ложе, я постарался расслабиться, а Понс еще некоторое время расхаживал по дому, выдвигал ящики, открывал и закрывал дверцы шкафов… Наконец я погрузился в беспокойный сон.

Дневной свет некоей радугой играл за закрытыми ставнями окон, когда Понс разбудил меня.

— Времени нам хватит в обрез, чтобы отыскать какой-нибудь еды и добраться до Кингз Кросс[1], чтобы сесть на идущий до Линкольна поезд.

Спустив ноги на пол, я увидел в его руке прочный рюкзак, нагруженный какими-то тяжелыми предметами. Зная его привычку отмахиваться от расспросов, я не стал интересоваться тем, что в нем находится, но отметил, что форма предметов предполагает металл.

Мы осторожно покинули дом тем же путем, которым и попали в него. Понс не спешил уходить от двери и, наконец спустившись на улицу, постоял, оглядывая дом сверху донизу и как бы гордясь своим маскарадным костюмом, что подтвердило уже сложившееся у меня мнение, что мой компаньон испытывает особенную, я даже сказал бы, детскую страсть ко всякого рода переодеваниям, что безусловно вносило достаточно красочную нотку в драматический интеграл его натуры.

— Можно еще свистнуть в свисток, чтобы привлечь к нам внимание соседей, — сухо предложил я.

— Пусть нас видят те, кому это нужно, однако свистки и клаксоны в данном случае излишни, — возразил Понс.

И с этими словами мы отправились вдоль по улице.

В середине утра мы уже ехали на поезде, совершавшем трехчасовой рейс до Линкольна через Грантем.

— Как я слышал, вы вчера предприняли маленький обыск, — заметил я после того, как поезд оставил Лондон и покатил по сельским просторам, расположенным к западу от него. — Что вы искали?

— Кое-какие предметы, по моему мнению, необходимые нам в сегодняшней поездке. И в процессе осмотра дома я выяснил, что Обри родился в Стоу и переехал оттуда в Лондон. Предположительно, расположенная возле Стоу ферма, которая принадлежит ему, была местом рождения этого джентльмена и досталась ему от родителей, — глаза его блеснули. — Если судить по разнообразию вещей, Обри принадлежит к тем, кто предпочитает часть целому.

Дальнейших подробностей Понс меня не удостоил.

Через три часа, сойдя с поезда в Линкольне, мы пересели на поезд Донкастерской линии, чтобы совершить непродолжительную поездку до Стоу Парка, после чего нам пришлось идти две мили до деревушки Стоу пешком.

Сельская местность была в самом цвету, и сады и зеленые изгороди пестрели самыми разнообразными бутонами и лепестками. Заливались песнями жаворонки и зяблики, а утренний туман, уступив натиску солнца, растворился в небесах. В тенистых местах траву и листья еще покрывала необильная роса, и все вокруг словно светилось неким зеленым и радостным светом. Понс, как я отметил, явно никуда не спешил. Время близилось к полудню, поскольку поездка из Донкастера заняла всего двадцать минут. Он в основном молчал, если не считать короткого комментария по поводу находящегося в Стоу старинного норманнского храма, возвышавшегося впереди.

— Жаль, что нам не хватит времени, чтобы осмотреть его, — сказал Понс. — Мы не сумеем вернуться в Линкольн, чтобы успеть на отходящий в 2:10 поезд, но на 4:40 должны попасть. Последний поезд отходит после шести.

Почти сразу же за церковью Понс свернул в проулок и остановился перед одноэтажным фермерским домом, за которым располагалось несколько сараев и амбаров. Некоторое время мгновений он молча изучал сцену.

— Наверное, нужное нам место расположено за этими домами, которые скроют нас, — заметил он наконец, — Обри наверняка сдает ферму арендатору.

Мы уже шли мимо строений фермы.

— Что мы ищем? — спросил я наконец.

— Небольшой пруд или ручей, возле которого находятся розовые кусты и пчелиные ульи, — причем посреди пастбища или небольшого поля. Скорее всего, пастбища. — Он указал налево. — А вот, смею заметить, и наш пруд.

Понс свернул с проулка.

Перед нами раскинулось небольшое пастбище, посреди которого были заметны только круглые крышки ульев да четыре рядом стоящих дерева и кусты роз. Почва уходила от нас небольшим уклоном, возможно, что внизу действительно находился пруд, на что намекал и узкий ручей, вольно петляющий по полю.

Мы вскоре добрались до места, о котором и говорил Понс: кусты, действительно оказавшиеся розовыми, окружали четыре улья. Понс опустил на землю рюкзак и на мгновение замер, потирая руки и поблескивая глазами.

— А вот, Паркер, и нужный нам пихтль земли, он же пиккель или пиддль, если вам угодно. Пингвид пихтль… так он выразился. Английский язык — язык благородный и выразительный. Как жаль, что множество превосходных и точных слов уже канули в забвение.

— Великолепно! — сказал я не без ехидцы. — А что же, ради бога, скажите, навело вас на мысль об ульях и розовых кустах?

— Еще одно из этих превосходных слов, мой дорогой друг, — родомель. Слово это, если я не ошибаюсь, означает смесь меда и сока, выжатого из розовых лепестков. Слово поэта или филолога. Не сомневаюсь в том, что Обри сразу же понял его, — он нагнулся к своему рюкзаку. — А теперь попробуем побарахтаться и поковыряться возле этой самой родомели.

Первым делом он извлек из рюкзака пару высоких сапог, снял туфли и натянул рабочую обувь. После он достал составной стержень и собрал его.

— Итак, — заметил я, глядя на него. — Барахтаться в данном случае означает ходить по грязи или топи.

— Великолепно, Паркер. Но мы этим не ограничимся.

Он направился в самую грязь и начал прощупывать ее стержнем, уходившим в отдельных местах фута на два. Занятию этому он посвятил минут десять, после чего щуп наткнулся на какой-то предмет. Он оставил его воткнутым в грязь, вернулся к рюкзаку за разборной лопатой и немедленно начал копать возле стержня.

— Смотрите по сторонам на случай появления незнакомцев, — предупредил меня Понс.

— Там, позади нас, по ту сторону проулка, стоит какой-то фермер.

— Местный житель. За нами следили — и вчера, когда мы пришли в дом Обри, и сегодня, когда мы его оставляли. Нас провожали и до Кингз Кросса.

— Я никого не видел.

— Это потому, что вы и не приглядывались. Я ожидал появления незнакомца. Он отстал от нас возле Кингз Кросса. Я бы сказал, что он ждет нас на Олдерни Род, приглядывая за домом Обри.

Говоря это, Понс не прекращал работы. Наконец, он издал возглас удовлетворения и принялся окапывать какой-то предмет, а потом осторожно подцепил его лопатой. Извлеченный на свет предмет этот показался мне свертком, обернутым кожей, изрядно пострадавший в результате пребывания в сырой земле.

Понс отнес сверток к рюкзаку и, широко улыбаясь, опустил на землю. Потом он отправился на берег пруда и вымыл лопату, щуп и снятые сапоги. Закончив это дело, он сложил вещи в рюкзак и только потом развернул кожу.

Внутри нее обнаружился сильно почерневший серебряный бочонок.

— А вот и шкатулка с драгоценностями леди Каневин, Паркер, — произнес Понс. — Снаружи — несколько попорченная условиями хранения, но внутри нетронутая, в том же состоянии, какой и была зарыта на этом самом месте Арчи Прайором, прежде чем его арестовали.

Он старательно обернул находку и уложил в рюкзак — сверху на кучу помещавшихся там предметов.

— А теперь возвращаемся в гнездо Обри, — сказал Понс. — Остановка будет только одна — в Линкольне, откуда мы пошлем Джемисону телеграмму.

В дом на Олдерни Род мы вернулись уже поближе к вечеру.

Остановившись у двери, Понс не оборачиваясь произнес:

— По противоположной стороне улицы идет невысокий человек, Паркер, судя по всему, скоро мы познакомимся с ним поближе.

Понс открыл дверь, мы вошли.

— Вы прибыли вовремя, — в полутемной комнате прозвучал голос инспектора Джемисона.

— Надеюсь, вы вошли в дом незамеченным, — проговорил Понс.

— Я вошел сзади, как вы рекомендовали, — ответил Джемисон. — А это что?

Понс опустил на пол принесенный рюкзак, развязал его, вынул обернутый в кожу бочонок и передал его Джемисону.

Инспектор, протянувший было вперед руку, отдернул пальцы:

— Какая-то грязь!

— А чего вы ожидали от предмета, пролежавшего в земле семь лет? — спросил Понс. Опустив бочонок на один из столиков, он аккуратно развернул его: — Будьте осторожны, Джемисон. На нем могут еще сохраняться отпечатки пальцев. Если только я не введен в заблуждение, перед нами находится шкатулка с драгоценностями леди Каневин.

Джемисон удивленно вскрикнул.

— Отрытая на том самом месте, где Арчи Прайор закопал ее, — продолжал Понс, вынимая часы.

— Девять сорок пять, — пробормотал он и осведомился у Джемисона: — Полиция рядом?

Тот коротко кивнул.

— Хорошо. Мы можем рассчитывать на то, что сегодня ночью будет предпринята попытка унести ее. Дом находился под наблюдением с того самого момента, когда мы вчера появились здесь. «Бойся кромешного татя», — означает всего лишь, что ночью за ней придут.

— Вы разгадали шифр! — воскликнул Джемисон.

— Никакого шифра здесь нет, но об этом потом. Пока давайте потушим свет и будем молча ожидать развития событий. В известном смысле нам следует затаиться. Вот место за шкафом, второй из нас поместится за буфетом, третий может ожидать в алькове.

Понс погасил свет, и мы разместились в назначенных им местах.

Началось томительное ожидание, которое, судя по не прекращавшимся движениям, было особенно тяжким для Джемисона, которому излишний вес мешал сохранять нужное положение тела сколько-нибудь продолжительный отрезок времени. Комната постепенно начала оживать в сочившемся сквозь ставни свете: тикали часы, которых в коллекции Обри насчитывалось не менее полдюжины, постепенно проявлялся густой и острый запах старинных вещей. Понс не издавал ни звука, да и сам я держался много тише, чем мог бы предположить.

После полуночи до слуха донесся скрежет разрезаемого стекла. Наш ночной гость, по всей видимости, вырезал в одном из окон отверстие, достаточное для того, чтобы просунуть в него руку и открыть задвижку. Послышался негромкий звук осторожно открываемого окна. Потом, после непродолжительной паузы, в комнате вспыхнул тоненький луч света, перепархивавший с предмета на предмет и, наконец, остановившийся на серебряном бочонке. Луч словно прилип к предмету, ночной гость направился прямо к нему. И как только рука его коснулась серебряной шкатулки, Понс перехватил ее стальной хваткой. В этот самый миг я включил верхний свет

— Голди Эверс, — объявил Понс. — Давно ли из Дартмур?

— И уже рвется обратно, — подытожил выскочивший из своего укрытия Джемисон.

Голди Эверс, человек невысокий и беловолосый, буквально прирос к месту от неожиданности.

— Я не сделал ничего плохого, — выдавил он наконец.

— Попытка кражи со взломом, — заметил Джемисон. — Для начала этого вполне хватит.

Отправившись в соседнюю комнату, он открыл окно и дунул в свой полицейский свисток.

— Понс, нам понадобится тот ключ, чтобы можно было починить окно и запереть дом, пока мы не сумеем описать находящееся здесь имущество.

— По всей видимости, вы обнаружите, что Обри давным-давно приторговывал краденым, — заметил тот.

Констебли Джемисона вошли через парадную дверь, оставленную нами открытой.

— Вот он, ребята, — объявил инспектор. — Везите парня в Скотленд-Ярд вместе с этим серебряным бочонком. Хорошенько оберните его и постарайтесь не трогать. Пойдемте, Понс, в дом номер 7Б нас отвезет полицейская машина.

— Никакой тайны в деле не было с самого начала, — начал объяснять Понс на пути домой, — хотя записка Арчи Прайора восхитила меня столькими давно забытыми английскими словами. Ваши дешифровщики, Джемисон, копали слишком глубоко там, где этого не требовалось. Вы можете повторить ее вслух, Паркер?

— «Обри, старче ветхий, отволокись на свой пингвид пихтль, побарахтайся там и поковыряйся в сырой возле родомели. Жди кромешного татя…», — произнес я.

— Отлично! — воскликнул Понс. — А теперь посмотрим, как должен был понять ее Обри с его познаниями в языке. Ну, приказ понятен всякому мало-мальски умеющему говорить человеку. «Старче ветхий» отношения к делу не имеет, эти слова всего лишь означают «дряхлый старик» и не связаны с основным текстом, который требует, чтобы Обри отправился на свой участок земли, «пингвид пихтль» и поискал в земле между розами и пчелами, родомелью записки, где надежно спрятано нечто. В конце письма Обри извещали о том, что доставленный в город бочонок вечером будет выкраден. Предположительно, антиквар должен был получить какую-то плату за свои услуги, хотя Прайор и не упоминает об этом.

Далее, очевидно, что Прайор после освобождения какое-то время останется под надзором. В Линкольншир он поехать не может, чтобы сразу же не разоблачить себя. Не может этого сделать и его доверенное лицо, Голди Эверс, потому что за ним тоже может вестись слежка.

— Мы не следили за ним, — буркнул Джемисон.

— Неважно. Когда вы по пятам преследовали Прайора, он должен был где-то спрятать драгоценности леди Каневин. Находясь возле земли Обри, о чем Прайор прекрасно знал, он решил закопать драгоценности именно там. Он безусловно не представлял, какие свидетельства имеются против него, когда вы арестовали этого типа в доме Доура, иначе давно бы выкопал бочонок. И тогда он составил это мудреное послание, которое все мы видели, и переправил его из Дартмура, возможно, с тем же Голди Эверсом. — Он усмехнулся. — Теперь этому господину предстоит провести за решеткой еще долгое время. А Обри — если он придет в себя — получит бездну времени, чтобы отшлифовать свои познания в филологии.