Философ с папиросой в зубах

О жизни

Жизнь — это затяжной прыжок из п…ды в могилу.

Жизнь — это опыт со смертельным исходом.

Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.

Жизнь бьет ключом по голове! (это выражение также приписывают Тэффи).

Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.

День кончился. Еще один напрасно прожитый день никому не нужной моей жизни.

Фаина Раневская любила повторять фразу Эпикура: «Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался».

Мне иногда кажется, что я еще живу только потому, что очень хочу жить. За 53 года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и все время делает попытки перестать мне служить.

Мысли тянутся к началу жизни — значит, жизнь подходит к концу.

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра. Ничего (не испытываю) кроме отчаяния от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

Живу только собою — какое самоограничение.

Жить нужно так, чтобы тебя помнили и сволочи.

У меня хватило ума глупо прожить жизнь.

О себе

Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.

Что-то давно мне не говорят что я бл…дь. Теряю популярность.

Есть во мне что-то мне противное.

Все сбудется, стоит только расхотеть…

Оптимизм — это недостаток информации.

Я давно ждала момента, когда органы оценят меня по достоинству.

Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей.

Дарить надо то, что жалко, а не то, что ненужно!

Более 50 лет живу по Толстому, который писал, что не надо вкусно есть.

Один горестный день отнял у меня все дары жизни.

С моей рожей надо сидеть в погребе и ждать околеванца.

Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» — мне хочется плакать.

У меня головокружение от отсутствия успеха.

В жизни мне больше всего помешала душа, как хорошо быть бездушной!

Нет большего счастья, чем обладать одной извилиной в мозгу и большим количеством долларов.

Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

Думайте и говорите обо мне, что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы интересовало, что о ней говорят мыши?

Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.

Вторая половинка есть у мозга, жопы и таблетки. А я изначально целая.

Я не верю в духов, но боюсь их.

Как же мне одиноко в этом страшном мире бед и бессердечия.

Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужна только доброта, сострадание.

8 марта — мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветках и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.

Раневская любила повторять: из жизни нужно, по возможности, устранять все, для чего нужны деньги. Но с досадой добавляла афоризм Бальзака: «Деньги нужны, даже для того, чтобы без них обходиться».

Я ненавижу деньги до преступности. Я их просто бросаю, как гнойные, гнилые тряпки.

Дома так много бумажек и ни одной из них денежной.

Куда эти чертовы деньги деваются, вы мне не можете сказать? Разбегаются, как тараканы с чудовищной быстротой.

— Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, — зазывала к себе домой Раневская.

Читаю дневник Маклая, влюбилась и в Маклая, и в его дикарей.

Огорчить могу, обидеть никогда. Обижаю разве что себя самое.

Почему мои любимые роли: бандитка Манька из «Шторма», продувная Дунька из «Любови Яровой» и даже спекулянтка Марго из «Легкой жизни»? Может быть, в моих глубинах затаилась преступница? Или каждого вообще тянет к тому, чего в нем нет?

С моим почерком меня никогда бы не приняли в следователи, только в бандиты.

«Высший Божий дар — возмущаться всем дурным». (Кажется, эта мысль принадлежит Гёте.) Наградил Бог щедро этим даром меня.

Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.

…Я цветы не люблю. Деревья — мыслители, а цветы — кокотки.

Врагу не пожелаю проклятой известности. В том, что вас все знают, все узнают, есть для меня что-то глубоко оскорбляющее, завидую безмятежной жизни любой маникюрши.

Запомни на всю жизнь: надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.

У меня два Бога: Пушкин, Толстой. А главный? О нем боюсь думать.

Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо…

Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

Если не сказать всего, значит не сказать ничего.

Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело… Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.

Вновь вспоминаю точные слова Ларошфуко: «Мы не любим тех, кем восхищаемся».

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей, — жаловалась Раневская.

Толстой сказал, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Память сердца так мучительна, лучше бы ее не было… Лучше бы память навсегда убить.

…Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.

Хороший вкус — тоже наказание Божье.

Отсутствие вкуса — путь к преступлению.

Как все влюбленные, была противная и гнусная, грозилась скорой смертью, а тот, в ком надо было вызвать тревогу, — лукаво посмеивался.

Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

— Фаина Георгиевна, как ваши дела?

— Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.

— Как ваша жизнь, Фаина Георгиевна?

— Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.

— Вы не еврейка?

— Нет, что вы! Просто у меня интеллигентное лицо.

Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому что неистово люблю Пушкина.

Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и, возможно, я смогу красиво признаться вам в любви, стихами и безумно красивыми словами, без орфографических ошибок, а пока — увольте, но я хочу вас трахнуть прямо здесь на полу…

Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура — не лажу с бытом! Урод я!

У всех есть «приятельницы», у меня их нет и не может быть.

Внешность подпортила мою жизнь. Всю жизнь мучилась со своим гигантским носом. Можно ли представить Офелию с таким носом?

Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.

Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

Больше всего в жизни я любила влюбляться.

На предложение вести курс в театральном училище Фаина Георгиевна ответила:

— Я народная артистка, а не народная учительница.

Однажды в какой-то газете меня назвали «великой актрисой». Стало смешно. Великие живут как люди, а я живу бездомной собакой, хотя есть жилище! Есть приблудная собака, она живет моей заботой, — собакой одинокой живу я, и недолго, слава Богу, осталось. Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни, со всеми своими талантами. Кто бы знал мое одиночество! Успех — глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой…

Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость… Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».

Пастер: «Желание — великая вещь, ибо за желанием всегда следуют действие и труд, почти всегда сопровождаемые успехом». Что же делать, когда надо действовать, надо напрягать нечеловеческие усилия без желания, а напротив, играя с отвращением непреодолимым, — почти все, над чем я тружусь всю мою жизнь?

Я убила в себе червя тщеславия в одно мгновение, когда подумала, что у меня не будет ни славы Чаплина, ни славы Шаляпина, раз у меня нет их гения. И тут же успокоилась. Но когда ругнут — чуть ли не плачу. А похвалят — рада, но не больше, чем вкусному пирожному, не больше.

«Я не Яблочкова, чтобы играть до ста лет», — сказала Фаина Раневская, уходя из театра.

О здоровье и болезнях

Оправившись от инфаркта, Раневская заключила:

— Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.

Раневская сообщила друзьям, что была «на приеме у врача ухо-горло-жопа».

Моя любимая болезнь — чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

Когда врачи поставили Раневской диагноз «камни в почках», она стала подписываться в письмах: «Ваша дама с каменьями».

— Как себя чувствуете, Фаина Георгиевна?

— Я себя чувствую, но плохо.

Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте.

Ночью болит все, а больше всего совесть.

Нет болезни мучительнее тоски.

Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть.

— Вы заболели, Фаина Георгиевна?

— Нет, я просто так выгляжу.

Облысение — это медленное, но прогрессивное превращение головы в жопу. Сначала по форме, а потом и по содержанию.

Страшный радикулит. Старожилы не помнят, чтобы у человека так болела жопа…

— Фаина Георгиевна, какая у вас температура?

— Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.

85 лет при диабете — не сахар, горевала Раневская.

О старости и одиночестве

Моя жизнь: одиночество, одиночество, одиночество до конца дней.

Я стала такая старая, что начала забывать свои воспоминания.

К смерти отношусь спокойно теперь, в старости. Страшно то, что попаду в чужие руки. Еще в театр поволокут мое тулово.

Ничто так не дает понять и ощутить своего одиночества, как когда некому рассказать сон.

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать.

Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким.

Одиночество, это когда в доме должен звонить телефон, но звенит будильник.

Для некоторых старость особенно тяжела и трагична. Это те, кто остался Томом и Геки Финном.

В старости главное чувство достоинства, а меня его лишили.

Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.

Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.

Узнала ужас одиночества. Раздражает болтовня дурех, я их не пускаю к себе. Большой это труд — жить на свете.

Старость приходит тогда, когда оживают воспоминания.

Теперь, в старости, я поняла, что «играть» ничего не надо.

Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости.

Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман (известная актриса, 1890–1976 гг. — Ред.) — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала.

Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить! (конец 1970-х).

Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула.

Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать лет, а паспорт лишь напоминает, что ты не можешь жить, как восемнадцатилетний человек!

Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»

Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!

Сегодня ночью думала о том, что самое страшное — это когда человек принадлежит не себе, а своему распаду.

Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости».

Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год… Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом и с сортиром. А в мои годы один может быть любовник — домашний клозет.

Неужели я уже такая старая, — сокрушалась Раневская. — Ведь я еще помню порядочных людей!

Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

Я кончаю жизнь банально — стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.

Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа! Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.

Сегодня встретила «первую любовь». Шамкает вставными челюстями, а какая это была прелесть. Мы оба стеснялись нашей старости.

В моей старой голове две, от силы три мысли, но они временами поднимают такую возню, что кажется, их тысячи.

Спутник славы — одиночество.

Старость, это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

Сейчас, когда человек стесняется сказать, что ему не хочется умирать, он говорит так: «Очень хочется выжить, чтобы посмотреть, что будет потом». Как будто, если бы не это, он немедленно был бы готов лечь в гроб.

А может быть, поехать в Прибалтику? А если там умру? Что я буду делать?

Похороны — спектакль для любопытствующих обывателей.

О мужчинах и женщинах

Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню.

Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку.

Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью.

Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт.

Настоящий мужчина — это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет. Мужчина, который никогда не помнит дня рождения женщины, но точно знает, сколько ей лет — это ее муж.

Женщина, чтобы преуспеть в жизни, должна обладать двумя качествами. Она должна быть достаточно умна, чтобы нравиться глупым мужчинам, и достаточно глупа, чтобы нравиться мужчинам умным.

Не бывает полных женщин, есть тесная одежда.

Если женщина идет с гордо поднятой головой — у нее есть любовник!

Если женщина идет с опущенной головой — у нее есть любовник!

Если женщина держит голову прямо — у нее есть любовник!

И вообще, если у женщины есть голова, то у нее есть любовник!

Бог создал женщин красивыми, чтобы их могли любить мужчины, и глупыми, чтобы они могли любить мужчин.

Почему все дуры такие женщины?!

— Фаина Георгиевна, кто умнее — мужчины или женщины?

— Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?

Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет.

— Чем умный отличается от мудрого? — спросили у Раневской.

— Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадает.

— Почему женщины так много времени и средств уделяют своему внешнему виду, а не развитию интеллекта?

— Потому что слепых мужчин гораздо меньше, чем умных.

Женщина краснеет в жизни четыре раза: в первую брачную ночь, когда в первый раз изменяет, когда в первый раз берет деньги, когда в первый раз дает деньги.

А мужчина краснеет два раза: первый раз — когда не может второй, второй — когда не может первый.

Не можете никак понять, нравится ли вам молодой человек? Проведите с ним вечер. Вернувшись домой — разденьтесь. Подбросьте трусы к потолку. Прилипли? Значит, молодой человек вам безумно нравится.

— Фаина Георгиевна, какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки?

— Седые.

— У меня будет счастливый день, когда Вы станете импотентом, — в сердцах сказала Раневская чересчур назойливому ухажеру.

Хочешь сесть на шею — раздвигай ноги!

Семья — это очень серьезно, семья человеку заменяет все. Поэтому, прежде чем завести семью, необходимо как следует подумать, что для вас важнее: все или семья.

Женщины умирают позже мужчин, потому что вечно опаздывают.

Я теперь понимаю, почему презервативы белого цвета! Говорят, белое полнит…

Мужики от начала дней до их конца за сиськой тянутся.

Если хочешь быть красивым, поступи в гусары!

Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень.

Есть женщины с грудями во всех местах.

Заслуженная мещанка республики.

Жуткая дама без собачки.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты, жадных мужчин и плохое настроение.

Фаина Георгиевна, на что похожа женщина, если ее поставить вверх ногами?

— На копилку.

— А мужчина?

— На вешалку.

Все мои лучшие роли сыграли мужчины.

Я не избалована вниманием к себе критиков, в особенности критикесс, которым стало известно, что я обозвала их «амазонки в климаксе».

Раневская о проходящей даме: «Такая задница называется «жопа-игрунья».

О другой: «А с такой жопой вообще надо сидеть дома!»

Если жаба после свадьбы становится красавицей — это чудо, а вот если красавица после свадьбы становится жабой — это быт!

Сказка — это когда выходишь замуж за чудовище, а он оказывается принцем, а быль — это когда наоборот.

Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. Руководила грузчиками… И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!

Фаина Георгиевна говорила: «Мои любимые мужчины — Христос, Пушкин, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер… Найдутся еще — лень вспоминать».

О мемуарах

— Почему вы не пишете мемуаров? — спросили Раневскую.

— Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда, — последовал ответ.

Мемуары — это невольная сплетня.

Воспоминания — это богатство старости.

То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Писать должны писатели, а актерам положено, играть в театре.

Не хочу обнародовать жизнь мою, трудную, неудавшуюся, несмотря на успех у неандертальцев и даже у грамотных… То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров.

Книги должны писать писатели, мыслители или же сплетники.

Если бы я вела дневник, я бы каждый день записывала одну фразу: «Какая смертная тоска», и все…

«Писать мемуары — все равно что показывать свои вставные зубы», — говорил Гейне. Я скорее дам себя распять, чем напишу книгу «Сама о себе». Не раз начинала вести дневник, но всегда уничтожала написанное. Как можно выставлять себя напоказ? Это нескромно и, по-моему, отвратительно.

Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо — не хочется. Хорошо — неприлично. Значит, надо молчать.

…Опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на белоснежной манишке.

Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — шлюха».

…Воспоминаний я не пишу, — это мне тяжело, к тому же, я знаю твердо: все, что бы о ней ни говорилось в воспоминаниях, было бы и убого, и неверно, и неточно.

Пожалуй, единственная болезнь, которой у меня нет — графомания…

О театре и творчестве

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

…Я не учу слова роли. Я запоминаю роль, когда уже живу жизнью человека, которого буду играть, и знаю о нем все, что может знать один человек о другом.

Одинаково играть не могу, даже если накануне хотела повторить найденное. Подличать штампами не умею. Когда приходится слушать интонации партнера как бы записанными на пластинку, хочется вскочить, удрать. Ненавижу разговоры о посторонних вещах. Перед выходом на сцену отвратительно волнуюсь. Начинаю играть спокойно, перед тем как спектакль снимают с репертуара.

Наплевательство, разгильдяйство, распущенность, неуважение к актеру и зрителю. Это сегодня театр — развал. В театре сейчас трудно совестливой актрисе… Новой роли у меня нет, а я так люблю рожать. Я в немилости у самодура и кривляки Завадского, который лишает меня работы новой…

Чтобы получить признание — надо, даже необходимо, умереть.

Режиссер — обыватель.

…Современный театр… Контора спектаклей. Директор — Хрен-скиталец, руки в карманах. У него за кабинетом имеется клозетик. Сидит, пьет чай. Потом ходит выписывать чай.

Как провинциальная актриса, где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

Сегодняшний театр — торговая точка. …Это не театр, а дачный сортир. Так тошно кончать свою жизнь в сортире.

О Театре им. Моссовета времен Завадского: «В театре небывалый по мощности бардак, даже стыдно на старости лет в нем фигурировать. Со своими коллегами встречаюсь по необходимости с ними «творить», они мне все противны своим цинизмом… Трудно найти слова, чтобы охарактеризовать этот… театр, тут нужен гений Булгакова. Уж сколько лет таскаюсь по гастролям, а такого стыдобища не помню».

Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.

Я сегодня играла очень плохо. Огорчилась перед спектаклем и не могла играть: мне сказали, что вымыли сцену для меня. Думали порадовать, а я расстроена, потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле.

Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки.

Для меня каждый спектакль мой — очередная репетиция. Может быть поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо — никогда.

В театр хожу, как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие, ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!

В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам. Бедный, бедный К. С.

Балет — это каторга в цветах.

В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

Женщина в театре моет сортир. Прошу ее поработать у меня, убирать квартиру. Отвечает: «Не могу, люблю искусство».

Великий Станиславский попутал все в театральном искусстве. Сам играл не по системе, а что сердце подскажет.

После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.

Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

Говорят, что герой не тот, кто побеждает, а тот, кто смог остаться один. Я выстояла, даже оставаясь среди зверей, чтобы доиграть до конца. Зритель ни в чем не виновен. Меня боятся…

— Фаина Георгиевна! Галя Волчек поставила «Вишневый сад».

— Боже мой, какой ужас! Она продаст его в первом действии.

Моя учительница Вульф говорила: «Будь благородной в жизни, тогда тебе поверят, если ты будешь играть благородного человека на сцене».

В театре тоже кладбище несыгранных ролей.

Как-то на южном море Раневская указала рукой на летящую чайку и сказала:

— МХАТ полетел.

Главный художник Театра им. «Моссовета» Александр Васильев характеризовался Раневской так: «Человек с уксусным голосом».

— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?

— Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе…

— Наш водитель Ковшило ненавидит меня за то, что он возит меня, а не я его, — заметила Раневская о водителе служебной машины Театра им. Моссовета.

Равнодушие преступно всегда и всюду. А театру придет конец от невежества «руководств», директоров, министров, бутафоров, актеров, бл…дей-драмаделов.

О таланте

Очень тяжело быть гением среди козявок. (О С. Эйзенштейне.)

Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? В кино тоже гангстеры.

Талант, как прыщ, не спрашивает на ком выскочить. Может и на дураке выскочить.

Горький говорил: «Талант — это вера в себя», а, по-моему, талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности. Посредственность всегда так говорит о себе: «Сегодня я играл изумительно, как никогда. Вы знаете, какой я скромный. Вся Европа знает, какой я скромный!»

Талант всегда тянется к таланту и только посредственность остается равнодушной, а иногда даже враждебной таланту.

Талант — это бородавка: у кого-то она есть, у кого-то нет.

Больше всего любила человеческий талант. И всегда мне везло на бездарных.

О режиссере Завадском

…С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского.

(Из записной книжки.)

Придуманные Раневской худруку «Моссовета» Юрию Александровичу Завадскому забавные прозвища, и остроумные высказывания Фаины Георгиевны о нем вошли в легенду.

Великая актриса называла Завадского «уцененным Мейерхольдом, перпетуум кобеле, бл…дью в кепочке, маразматиком-затейником, кобелино…»

Творческие поиски режиссера аттестовались Раневской не иначе как «капризы беременной кенгуру».

Она писала: «У Завадского «прорезался талант» к Достоевскому. …Но почему при всем хорошем, оставляет мусор, дрянь-актеров, детские пистолеты, топор посреди зрительного зала».

Делая скорбную мину, Раневская замечала:

— В семье не без режиссера.

Великая актриса говорила:

— Завадский простудится только на моих похоронах.

— Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания «Мать-героиня».

— Завадский родился не в рубашке, а в енотовой шубе.

— Скажу по секрету: я видела гипсовый бюст Завадского. По-моему, это ошибка. Он давно должен быть в мраморе.

— Пипи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.

— Завадский умрет от расширения фантазии.

— Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, — жаловалась Раневская психиатру. — Все, что говорит Завадский, кажется мне разумным…

Об актерах

Получаю письма: «Помогите стать актером». Отвечаю: «Бог поможет!»

Научиться быть артистом нельзя. Можно развить свое дарование, научиться говорить, изъясняться, но потрясать — нет. Для этого надо родиться с природой актера.

Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.

Ушедшие профессии: доктора, повара, актеры.

В актерской жизни нужно везение. Больше чем в любой другой. Актер зависим. Выбирать роли ему не дано. Я сыграла сотую долю того, что могла.

О коллегах-артистах:

— У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

— У нее не лицо, а копыто, — говорила о другой актрисе Раневская.

— Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, — выносила она приговор третьей.

Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.

Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком.

Как бы растолковать: бездари, никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?

У Юрского течка на профессию режиссера. Хотя актер он замечательный.

Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.

Играю скверно, смотрит комитет по Сталинским премиям. Отвратительное ощущение экзамена.

Ужасная профессия. Ни с чем не сравнимая. Вечное недовольство собой — смолоду и даже тогда, когда приходит успех. Не оставляет мысль: а вдруг зритель хлопает из вежливости или оттого, что мало понимает?

Терпеть не могу юбилеев и чествований. Актер сидит как истукан, как болван, а вокруг него льют елей и бьют поклоны. Это никому не нужно. Актер должен играть. Что может быть отвратительней сидящей в кресле старухи, которой курят фимиам по поводу ее подагры. Такой юбилей — триумф во славу подагры. Хороший спектакль — вот лучший юбилей.

О Г. Бортникове. Вновь родиться, чтобы играть Раскольникова. Нужно в себе умертвить обычного, земного, нужно стать над собой — нужно искать в себе Бога.

Б. должен убить в себе червяка тщеславия, он должен сказать себе: «Я ничего не сыграл еще, плюю на успех, на вопли мальчиков и девочек, я должен прозреть и остаться один на один с собой и Родионом».

Б. тогда поймет, что он делает, когда перестанет говорить текст, а начнет кровоточить сердцем.

«Я с этой Плятью больше играть не буду!» (эмоциональное заявление режиссеру, в котором имела в виду своего партнера по сцене замечательного актера Ростислава Плятта).

Раневская Р. Плятту: «Опять Ваши Плятские штучки!!!»

Нельзя играть Толстого, когда актер Б. играет Федю Протасова. Это все равно чтоб я играла Маргариту Готье только потому, что я кашляю.

Сейчас все считают, что могут быть артистами только потому, что у них есть голосовые связки.

Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете, почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц?

Многие получают награды не по способности, а по потребности.

Сейчас актеры не умеют молчать. А кстати, и говорить.

Гете сказал: «Все должно быть Единым, вытекать из Единого и возвращаться в Единое». Это для нас, для актеров, — основа!

Когда у попрыгуньи болят ноги — она прыгает сидя.

Ахматова мне говорила: «Вы великая актриса». Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа.

…Я не выношу актеров-«игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера, «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств. Сейчас мучаюсь от партнера, который «представляет» всегда одинаково, как запись на пластинке. Если актер не импровизирует — ремесло, мерзкое ремесло!

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям… Играй после этого Островского!

О кино

Стараюсь припомнить, встречала ли в кино за 26 лет человекообразных.

Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.

Когда мне снится кошмар — это значит, я во сне снимаюсь в кино.

Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность!

О своих работах в кино: «Деньги проедены, а позор остался».

Кино — заведение босяцкое.

Зверье мое

Сейчас долго смотрела фото — глаза собаки человечны удивительно. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.

Читаю Даррела, у меня его душа, а ум курицы. Даррел-писатель изумительный, а его любовь к зверью делает его самым мне близким сегодня в злом мире.

Дурехи, дуры болтливые — вот круг. Я от них бегаю. Одна радость — пес; молчит, не болтает глупостей.

Не наблюдаю в моей дворняге тупости, которой угнетают меня друзья-неандертальцы. А где теперь взять других?

Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много — в «Книгу о вкусной и здоровой пище».

Tutti-frutti

У моей знакомой две сослуживицы: Венера Пантелеевна Солдатова и Правда Николаевна Шаркун. А еще Аврора Крейсер.

Стены дома выкрашены цветом «безнадежности». Наверное, есть такой цвет…

Какой печальный город (Ленинград). Невыносимо красивый и такой печальный с тяжело-болезнетворным климатом.

У Раневской спросили:

— Будет ли пятая графа при коммунизме?

— Нет, будет шестая: «Был ли евреем при социализме?»

У Раневской спросили, любит ли она Рихарда Штрауса, и услышали в ответ:

— Как Рихарда я люблю Вагнера, а как Штрауса — Иоганна.

Погода меня огорчила, у нашей планеты явный климакс, поскольку планета — дама!

Раневская не любила зиму. Она говорила: — Я ненавижу зиму, как Гитлера!

Ваши жалобы на истеричку-погоду понимаю, — сама являюсь жертвой климакса нашей планеты. Здесь в мае падал снег, потом была жара, потом наступили холода, затем все это происходило в течение дня.

О людских пороках

Многие жалуются на свою внешность, и никто — на мозги.

И что только ни делает с человеком природа!

Мне всегда было непонятно — люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства!

Умный человек, с которым случилось несчастье, утешится, когда осознает неминуемость того, что случилось. Дурак же в несчастье утешается тем, что и с другими случится то же.

Красивые люди тоже срут.

— Природа весьма тщательно продумала устройство нашего организма, — философично заметила однажды Раневская. — Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне тела, что и глаза.

Лучшая диета — это не жрать!

Милочка, если хотите похудеть — ешьте голой и перед зеркалом.

Чтобы похудеть, надо есть на полведра меньше.

Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли без мозгов жить.

Никто не хочет слушать. Все хотят говорить. А стоит ли?

Человечество, простите, подтерлось Толстым!

Глупость — это род безумия… Бог мой, сколько же вокруг «безумцев»! Летний дурак узнается тут же — с первого слова. Зимний дурак закутан во все теплое, обнаруживается не сразу. Я с этим часто сталкиваюсь.

Какое умное лицо у этого болвана!

Играть на деньги можно в трех случаях: если есть способности и деньги, если нет денег, но есть способности, и если нет способностей, но есть деньги.

Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести. У них у всех друзья такие же, как они сами, — контактны, дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят друг к другу в гости. Как я завидую им — безмозглым!

Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

— Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами (о журналистах).

Мне попадаются не лица, а личное оскорбление!

Когда в 1917 году я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности. (О Ленине.)

Певице: «Уже то хорошо, милочка, что вы не поете: «Ура, ура, в жопе дыра!»

Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.

Что за мир? Сколько идиотов вокруг, как весело от них!

Невоспитанность в зрелости говорит об отсутствии сердца.

Если человек тебе сделал зло — ты дай ему конфетку, он тебе зло — ты ему конфетку… И так до тех пор, пока у этой твари не разовьется сахарный диабет.

Цинизм ненавижу за его общедоступность.

На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый — не может.

Не понимают «писатели», что фразу надо чистить, как чистят зубы… В особенности дамское рукоблудие бесит, — скорее, скорее в печать…

— Фуфа, почему ты всегда подходишь к окну, когда я начинаю петь?

— Я не хочу, чтобы соседи подумали, будто я бью тебя!

Народ у нас самый даровитый, добрый и совестливый. Но практически как-то складывается так, что постоянно, процентов на восемьдесят, нас окружают идиоты, мошенники и жуткие дамы без собачек. Беда!