Финал в Преисподней

Судьбе навстречу

«Помоги нам небеса, если суждено проиграть» — произнес Герман Геринг 3 сентября 1939 года. Подобные настроения свинцово нависали над страной, вступавшей в «естественное состояние», предначертанное фюрером. Энтузиазма, с которым 25 лет назад Второй рейх провожал кайзеровские войска, не было в помине, на центральной площади Берлина не набралось и тысячи человек. Йозеф Геббельс не счёл нужным режиссировать постановку — тяга к войне должна быть только подлинной.

Массы, помнившие не столь давнюю катастрофу, пребывали в тревоге. Но некоторая растерянность возникла и в верхушке. На сентябрь 1939-го Гитлер запланировал расправу с Польшей. Однако произошёл явный сбой. Великобритания и Франция, как гаранты польской независимости и безопасности, 3 сентября всё же решились объявить Рейху войну. Чего фюрер никак не ожидал от тогдашних лондонских и парижских политиков, с которыми намеревался общаться пинками под фотокамеры.

Вместо локальной, хотя и крупномасштабной операции, начиналась мировая война. При том, что военно-экономический потенциал Германии значительно уступал объединённому англо-французскому.

Наибольшее недовольство проявила буржуазная элита. Особенно обеспокоились «короли угля и стали» из Рейнско-Вестфальской группы, чьи предприятия, казалось, вот-вот превратятся в поле боя. Фриц Тиссен, раньше других поставивший на Гитлера и активнее других сотрудничавший с НСДАП без малого два десятилетия, покинул Рейх и выступил с открытым обращением к Гитлеру. Магнат обвинил фюрера не только в авантюризме, но и в предательстве собственных идей, изложенных в «Майн кампф»: «Договором с Россией вы перечеркнули свои принципы». В полной мере усвоить идеалы нацизма было дано разве что таким, как Альберт Феглер. Тот же Тиссен, как показала жизнь, не тянул на настоящего нациста. Равно как и угрюмо умолкшие прочие «друзья рейхсфюрера СС».

Командование вермахта, напрямую подчинённое фюреру, принялось выполнять политическое решение. В Польше начались жестокие бои. Польские конно-пехотные войска не могли противостоять немецкой бронетехнике и авиации Рейха. Уже через три недели генерал Гейнц Гудериан и комбриг Семён Кривошеин принимали в Бресте совместный парад германо-нацистских и советско-коммунистических войск.

28 сентября рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп и нарком Вячеслав Молотов подписали договор «О дружбе и границе». В этом документе и трёх закрытых протоколах снова набрасывалась схема раздела Восточной Европы как основы советско-германского тактического альянса. В целом она сводилась к дальнейшему «территориально-политическому переустройству», в ходе которого гитлеровский режим получал надёжный тыл в ходе захватов в Польше и на западе, а сталинский — карт-бланш на аннексию Балтийских государств, украинских и белорусских регионов Польши, Буковины, Бессарабии, нападение на Финляндию. В оккупированных странах по взаимному согласию утверждались тоталитарные системы нацистского либо коммунистического толка.

На октябрьской сессии Верховного Совета СССР Молотов с удовлетворением констатировал советско-германское «сближение и установление новых хороших отношений» и изложил позицию советского руководства: «Германия находится в положении государства, стремящегося к миру, а Англия и Франция стоят за продолжение войны. Правящие круги Англии и Франции пытаются изобразить себя в качестве борцов против гитлеризма. Получается так, что английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде «идеологической войны», напоминающей старые религиозные войны. Под «идеологическим» флагом теперь затеяна война еще большего масштаба. Такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это — дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма» прикрываемая фальшивым флагом борьбы за «демократию».

Сухопутная война на западе поначалу была названа «странной». Выстроившиеся друг против друга войска воздействовали друг на друга радиотрансляциями фривольных песенок — типа, кого раньше замучает тоска по дому. Иначе развивались события на морях, где здесь германо-британская война началась сразу и всерьёз. Избегая наземных боёв, англичане яростно отстаивали свой контроль над морскими пространствами и коммуникациями. Развернулись и воздушные сражения. Но обе стороны ещё рассчитывали «осадить» друг друга, принудить к торможению прежде, чем будет пройдена точка возврата. Гитлер предпочёл бы нейтрализовать Британскую империю без прямого столкновения, Чемберлен в отчаянии мечтал пробудить разум в своём мюнхенском визави.

«Мы никогда не сдадимся»

1940 год наступал под знаком германских успехов. Польша была превращена в немецкое генерал-губернаторство и брошена под сапоги эсэсовских зондеркоманд, приступивших к первому опыту расовой чистки. С Советским Союзом утвердилась «дружба скреплённая кровью». Политическая машина Коминтерна заработала в интересах Рейха. Англичане и французы, объявив войну, не решались её вести. Америка смотрела на происходящее словно с другой планеты.

Гитлер был решительным человеком. Война началась не тогда и не так, но кривая, кажется, вывозила. В таких случаях он всегда шёл на обострение.

В апреле 1940-го однодневным броском германские войска оккупировали Данию. Король Христиан и правительство призвали население сложить оружие. Сходу немцы рванули в Норвегию. Здесь повернулось иначе: потомки доблестных викингов и свободных бондов жёстко сопротивлялись, хотя по нацистской расовой теории нордическую норвежскую нацию истребление не ждало.

Бои в Норвегии продолжались два месяца, дольше, чем где-либо в Западной Европе. С помощью местных нацистов, возглавляемых печально знаменитым Видкуном Квислингом (в своё время проигравшим внутреннюю борьбу в Крестьянской партии и от обиды сменившим политориентацию), немцы всё же сумели утвердить оккупационный контроль. Король Хокон и правительство отбыли в Англию, объявив о продолжении борьбы. Покидая родину, старый Хокон вспомнил предупреждение четырёхлетней давности: нельзя уступать нацистам даже в мелочах, иначе рано или поздно отдашь им всё. Человеком, которому тогда не поверили, был Лев Троцкий, изгоняемый из Норвегии на основании документов, похищенных в доме, где он проживал, квислинговскими взломщиками.

Захват Дании и Норвегии изменил общеевропейский расклад. Правительство Чемберлена, безнадёжно скомпрометированное чередой катастрофических провалов, ушло в отставку (сам Чемберлен вскоре умер, не выдержав позора). Пост премьер-министра занял Уинстон Черчилль — бескомпромиссный враг нацизма, готовый к войне насмерть.

Британское политическое сознание отвергает любые формы диктатуры, даже коммунисты и фашисты допускали здесь лишь один способ прихода к власти: завоевание большинства в парламенте. Подчинение Филиппу, Людовику, Наполеону, Вильгельму, Адольфу, Иосифу не является здесь предметом обсуждения. «Нет, здесь это не пройдёт, не пройдёт никак», — пели в своих пабах портовые докеры. Королева тренировалась в стрельбе и разгребала завалы после бомбёжек.

«Здесь, на этом острове, хранящем следы человеческого прогресса, опоясанные океаном, где господствует наш флот, без страха ожидаем мы грозящего нападения. Может быть, мы проявим милость, но о милости не попросим», — эти слова Черчилля забили болт на гитлеровских расчётах. «Господин Черчилль подтвердил, что хочет войны. Что ж, он её получит, и результатом станет гибель великой империи, которой я никогда не собирался причинять вреда», — в этом выступлении фюрера проскальзывала несвойственная ему неуверенность в себе. «Мы никогда не сдадимся», — вновь прозвучало в ответ.

«И стран позор, и горьких слёз поток»

Зато во Франции Гитлер имел союзников по всему политическому спектру. Фашистская Народная партия Жака Дорио и часть социалистов во главе с Марселем Деа сознательно делали ставку на подключение к будущей Великогерманской Европе. Именно они стали главной опорой гитлеровцев, напрямую сотрудничая с гестапо. Уместно отметить, что десятилетием раньше Дорио был лидером французского комсомола и членом политбюро ФКП…

Французские коммунисты во главе с Морисом Торезом и Жаком Дюкло перешли на прогитлеровские позиции с 23 августа 1939 года. Именно открытая пропаганда национальной измены, призывы к солдатам дезертировать, а к рабочим саботировать стали причиной запрета ФКП осенью 1939-го.

Но и значительная часть буржуазной элиты склонна была «покориться неизбежному», иначе говоря, сдаться. Лишь часть последовательных консервативных националистов настаивала на сопротивлении. Но такие деятели, подобные Анри де Кериллису или Шарлю де Голлю оказались в крайне сложном положении. Важным элементом их концепции был союз с СССР («традиционное объединение французской и славянской мощи»), руководство которого предпочло союз с Гитлером.

Удар по Франции был нанесён в мае 1940-го. По гитлеровскому обыкновению, операция была крайне авантюрной, в неё заранее закладывались элементы блефа и случайной удачи. И снова кривая вывезла: сильнейшая армия Европы, усиленная английским экспедиционным корпусом, была разгромлена в те же три недели, что польские союзники Франции. «Неприступную линию Мажино» — мощный приграничный укреплённый пояс — немецкие танковые армии просто обошли. Затем стальные армады, «разрезав серпом» оборонительные рубежи противника, сомкнули французов в нескольких котлах, оккупировали северо-восточные районы и вступили в Париж. Лишь немногие эвакуировались на английских судах из Дюнкерка. «Загадочное» поведение немцев, позволивших англичанам эвакуироваться, объясняется достаточно просто, и дело не в «англофильстве» Гитлера. Британские военные корабли, недосягаемые для немецкого огня с берега, элементарно расстреляли бы танки вермахта.

Коллаборационистская группировка во главе с героем Первой мировой войны маршалом Филиппом Петэном учредила прогерманское правительство в курортном городке Виши (что интересно, поддерживавшее дипломатические отношения с союзником Рейха — СССР). Сильнейшее государство континента сдалось, раздавленное как шалаш танком.

Капитуляцию Франции, полтора десятилетия назад названной «смертельным врагом», автор «Майн кампф» принимал в Компьене 22 июня 1940-го. В том самом знаменитом вагоне, где в ноябре 1918-го маршал Фердинад Фош принимал капитуляцию Второго рейха. Несколько минут, меняя выражение лица с гневного на презрительное, стоял фюрер перед обелиском с надписью: «Здесь была сломлена гордыня надменной Германской империи, побеждённой свободными народами, которые она вознамерилась поработить».

Разгром Франции подтолкнул фашистскую Италию к вступлению в войну. Но нельзя сказать, чтобы этот союзник сильно помогал Рейху. После итальянского вторжения на южной границе французская армия, уже раскатанная немцами, словно воспряла из пепла и нанесла итальянцам несколько поражений. Ещё хуже приходилось итальянцам в боях с британскими войсками. Англичане громили муссолиниевцев в Северной Африке и на Африканском Роге, вскоре выбили из Эфиопии, а когда осенью 1940-го итальянские войска с албанского плацдарма вторглись в Грецию, пришли грекам на помощь. В результате к весне 1941-го возникла непосредственная угроза английского вторжения в Италию. Немцам постоянно приходилось оказывать помощь незадачливым «наследникам Рима», что зачастую серьёзно путало карты Оберкоммандовермахт.

Поистине роковым стал апрель 1941-го. Полный разгром Муссолини в Греции вынудил немцев к броску через Югославию на выручку союзнику. Бросить его немцы не могли, поскольку англо-греческие войска, прорвавшись в Италию, с юга могли угрожать стратегическим позициям Рейха. В результате этой изначально незапланированной задержки были оккупированы Балканы, но нападение на СССР отодвинулось на полтора месяца. Движение германских войск к Москве растянулось до зимы… Четыре года спустя Гитлер вспоминал об этом эпизоде: «Наш опыт с дуче доказывает — нельзя относиться как к равному к тому, кто на самом деле равным не является».

К лету 1941 года оправдались самые, казалось, безумные надежды Гитлера, словно управлявшего судьбой. Австрия и Чехословакия были захвачены ещё до войны. Франция распростёрлась под Рейхом. Немецкий сапог топтал Бельгию и Голландию. Дания и Норвегия насильственно «возвращались в лоно германской цивилизации». Польша и Югославия погрузились в ад геноцида. Италия, Венгрия, Финляндия, Румыния и Болгария воевали на стороне Рейха. Испанский и португальский режимы, уйдя в нейтралитет, играли на англо-германской конфронтации, но в целом симпатизировали Берлину. Советский Союз мобилизовывал компартии на борьбу с британским империализмом и снабжал Рейх стратегическим сырьём. Лишь черчиллевская Британия практически в одиночку вела смертный бой с исполинской мощью гитлеровской Европы.

Меньше двух лет потребовалось нацистам на покорение континентальной Европы. Первый пароксизм политкорректности во всей красе явил закономерности этого явления. Благородное стремление любой ценой избегать войны, разрыхление либерализма, рациональность и гедонистический идеал, пренебрежение к «средневековым пережиткам» верности и твёрдости дали результат, превзошедший все ожидания: от норвежских фьордов до греческого Крита правил нацистский фюрер, практически объединивший Старый свет.

Но это не было целью войны. Это было сделано с целью дальнейшей войны.

«Вижу, как в восточной стороне»

Континент был завоёван, но британское сопротивление никак не удавалось сломать. Морские сражения велись на равных. Воздушную «Битву за Англию» выиграли королевские ВВС. Германское небо всё чаще оглашалось гулом английских бомбардировщиков. На юго-восточных театрах англичане раз за разом громили итальянских союзников Рейха. Опираясь на английскую поддержку, генерал де Голль удержал французские колонии в Африке и создавал там плацдармы для будущего отвоевания Франции. Запланированная операция «Морской лев» — массированное армейское вторжение на Британские острова — постоянно откладывалось как сопряжённая с неприемлемым риском и ни в малейшей степени не гарантирующая успеха.

И на таком фоне увязли переговоры с СССР о глобальном дележе мира. Кремль не считал их предметными, до тех пор, пока Рейх неспособен одолеть «этот остров», отказывающийся сдаваться. «Скажите, чьи это бомбы падают сверху?» — саркастично спрашивал Молотов в ответ на предложения Риббентропа о «разделе британского наследства», сделанные в берлинском бомбоубежище.

Вообще-то Сталин рассматривал эти планы с надлежащей серьёзностью. В общих чертах гитлеровские намётки сводились к параллельным «броскам на юг»: Германия развивает экспансию в Центральной Африке, Италия в Северо-Восточной Африке, Япония на Тихоокеанском пространстве, СССР отводится вектор к Индийскому океану через британский Индостан. Резоны фюрера были вполне понятны: советскими силами открыть в Индии сухопутный фронт против Британской империи. Но они не очень совпадали с резонами вождя, выдвинувшего контрпредложение: идея в целом принимается, однако СССР избирает другой путь на юг, несколько западнее и несколько шире — не через Индию, а через Иран, Ирак и Турцию. Учитывая, что власть в Иране принадлежала ориентированному на Германию шаху Реза Пехлеви, Турция также велась за Берлином, а в Ираке близился военный путч прогерманского «Золотого квадрата», можно представить реакцию фюрера на сталинскую мысль. Это не говоря о разных мелочах — вывод немецких войск из Финляндии, заключение советско-болгарского пакта, отказ союзной Японии от сахалинского угля…

К лету 1940 года Гитлер посчитал, что альянс со Сталиным изжил себя. Он был полезен во время войны в Европе — обеспечивал стратегические тылы, поставки, политическую поддержку. Но эта война победно закончена, а от столкновения с Великобританией СССР уклоняется. Соответственно, снимались все доводы против удара в восточном направлении. С перспективой беспощадной германизации, о которой давно и однозначно говорилось в «Майн кампф».

Сталинские контрпредложения, адресованные Берлину, не получили ответа (на обеспокоенные напоминания Москвы слышалось в духе «вопрос решается, ждите»). «План «Барбаросса» был утверждён Гитлером в декабре 1940 года. Нападение на СССР на планировалось на май 1941-го. Лишь необходимость вытаскивать Муссолини из кровавой балканской лужи привело на месяц отодвинуло начало Великой Отечественной.

Могла ли история повернуться иначе, если бы фюрер и вождь всё же сумели договориться? Превратилась бы Вторая Мировая война в подлинно идеологическую битву демократии с тоталитаризмом? Наверняка нет. Структурное родство нацистского Рейха и коммунистического СССР не перевешивало принципиального различия. Советский Союз являлся марксистско-тоталитарным ответвлением философии Просвещения, развивавшим идеологию Фрэнсиса Бэкона, его экстремально рационалистические концепции единоплановой и единоуправляемой «миромашины». Гитлеровский же Рейх, расовая мистика крови и почвы, инъецированная идеей насилия как высшей и самодовлеющей ценности, наследовал не Риму, а тевтонским становищам и гуннским кочевьям. Выбор предпочтения здесь — дело крайне извращённого вкуса. Но прочный союз между этими системами был невозможен, а временный союз советского марксизма с западной демократией был неизбежен. Потому что в картотеке Гейдриха марксисты и демократы вращались на вертеле одного электромотора.

«С ним сладить нелегко, теперь силён он»

Фантастические успехи первых двух лет войны вознесли авторитет НСДАП на недосягаемую высоту. Немцы воочию убедились в гениальности фюрера. Обещание превратить их в расу господ выполнялось стремительным темпом.

Несмотря на напряжённый трудовой ритм и нормированное распределение, в Германии заметно вырос уровень жизни. Вал военной добычи, изымаемой в оккупированных странах, распределялся безлимитно, работа на военном производстве оплачивалась ударно, миллионы немецких солдат отправляли семьям продуктовые и вещевые посылки, превратившиеся в важный экономический фактор. В Польше, Югославии, Франции, Чехословакии пошёл интенсивный передел промышленных мощностей, товарных запасов и земельных угодий. Немецкие предприятия и бауэрские хозяйства стали получать даровую рабочую силу (первоначально в основном из Польши) — уже к весне 1941-го в Германию было пригнано на принудительные работы до 3 миллионов человек.

Но всего существеннее было повсеместное открытие вакансий во властных структурах. Немец проходил по Европе как подлинный хозяин, наделённый исключительным правом властвования, грабежа и убийства. Этот «величайший в истории национальный взлёт» всецело связывался с партией и фюрером.

В нацистской системе власти происходили немаловажные сдвиги. Формально наибольший объём должностей и званий имел Герман Геринг, 29 июня 1941 года официально объявленный наследником Гитлера. В реальности, однако, влияние рейхсмаршала шло на спад. Неспособность геринговской люфтваффе оградить Рейх от воздушных ударов британской, а затем американский и советской авиации вызвала сначала недовольство, затем гнев, а под конец откровенное бешенство фюрера. Геринг постепенно отходил от партийно-государственного управления, утешаясь роскошествованием в замке Каринхалле, названном в честь его покойной первой жены.

Идеолог нацизма Альфред Розенберг возглавил рейхсминистерство, ведавшее оккупированными территориями. На этой должности он увяз в сочинении проектов и концепций и был оттёрт от реальной власти партийными и военными органами. Где говорят пушки, дипломаты молчат, потому сходило на нет влияние МИДа и лично Риббентропа. Снизилась роль рейхсминистерства пропаганды. Геббельс лихорадочно искал иного приложения своей пенящейся энергии, всё более сосредотачиваясь на берлинском партаппарате.

Многие видные функционеры НСДАП переходили в оккупационные администрации: Артур Грейзер в Польшу, Йозеф Тербовен в Норвегию, Йозеф Бюркель во Францию, Артур Зейсс-Инкварт в Голландию, Генрих Лозе в Прибалтику, Вильгельм Кубе в Белоруссию, Эрих Кох в Украину… Даже «НАЦИфер» Рейнхард Гейдрих, сохраняя за собой руководство РСХА, в сентябре 1941-го перебрался в Прагу, став рейхспротектором Богемии и Моравии. На следующий год его сменил в этой должности начальник «полиции порядка» орпо Курт Далюге.

Этот процесс ослаблял позиции слоя нацистских «старых бойцов» внутри Германии. Нацистских ветеранов — по-своему ярких негодяев, обладавших, что ни говори, сильными характерами, богатым жизненным опытом и твёрдыми убеждениями — сменяли новые кадровые генерации. Фанатичная «гитлеровская молодёжь», взращенная доктором Геббельсом, и блёкло-серые исполнительные функционеры были очень несхожи, но имели общую черту: все их жизненные установки персонифицировались в личности Адольфа Гитлера и более ни в чём.

Партийное управление замыкал на себя Мартин Борман, возглавлявший грандиозную машину рейхслейтунга — совокупного нацистского партаппарата, представленного корпусом блоклейтеров, целленлейтеров, орстгруппенлейтеров, крейслейтеров, гаулейтеров и рейхслейтеров. Количество партийных функционеров постепенно превысило 600 тысяч, что составляло 10 процентов состава партии, в которую входило немногим менее 10 процентов населения Германии. На каждую сотню немцев приходился почти десяток партийцев с вождём от блок- до рейхс- уровня. Вполне достаточно, чтобы крепко держать фюрерскую фишку. Фактически все носители власти в Германии состояли в НСДАП, были подотчётны Борману по партийной линии и обязаны выполнять директивы партийной канцелярии.

Другой силовой центр возглавлял Генрих Гиммлер во главе СС и всех карательно-полицейских служб. Начало войны ознаменовалось окончательной унификацией репрессивных органов: партийная служба безопасности — СД была объединена с государственной «полицией безопасности» — зипо. Во главе объединённого Главного управления имперской безопасности (РСХА) стал Гейдрих. Кстати, именно он «спустил курок» всей Второй мировой, организовав знаменитую провокацию в приграничном Глейвице. Тринадцать блатарей, собранных штурмбанфюрером Альфредом Нойжоксом, были накачаны наркотиками, переодеты в польскую форму и доставлены к городской радиостанции. Уголовники призвали «убивать немцев», после чего сами были убиты эсэсовцами. «Польское государство взялось за оружие!» — заявил Гитлер и отдал приказ…

В сентябре 1939-го были изданы «Основы государственной безопасности в военное время» и поправки в уголовное законодательство. Резко расширились карательные прерогативы, чудовищно ужесточилась система наказаний. Смертная казнь устанавливалась, например, за нарушение правил хранения металлолома. Результат не замедлил сказаться: за три месяца лета-осени 1941-го под арестом оказалось без малого 30 тысяч человек. Динамика была однонаправленной: за 1944-й количество арестов и задержаний достигло полумиллиона.

Партийные «—лейтеры» и эсэсовские «—фюреры», находившиеся в оперативном подчинении, давали реальную силу, несравнимую с многочисленными титулами гитлеровского «кронпринца» Геринга (среди которых были звания главного имперского лесничего и егеря). Но по-настоящему мощной позицией рейхсмаршала оставалось положение генерального уполномоченного по четырёхлетнему плану, наделявшее экономической властью. Однако по мере истечения первой четырёхлетки центр тяжести и здесь передвинулся в иное ведомство.

В марте 1940 года было учреждено рейхсминистерство вооружения и боеприпасов, ставшее основным органом управления экономикой. Первоначально его возглавлял начальник технического отдела НСДАП Фриц Тодт, курировавший инжерно-технологические программы. Два года спустя, после гибели Тодта в авиакатастрофе, министерство возглавил 37-летний личный архитектор фюрера Альберт Шпеер. Именно с этим именем связана германская экономика времён тотальной войны.

Шпеер эффективно перестроил государственную хозяйственно-управленческую систему по модели собственного архитектурно-проектного бюро. Он непосредственно интегрировал в министерскую систему крупнейшие структуры, занятые военным производством — прежде всего госконцерн «Герман Геринг», «Стальной трест», «ИГ Фарбениндустри», финансовые и промышленные группы Дрезденского и Немецкого банков, Круппа и Сименса. Сращивание государства с капиталом под эгидой партии, которым знаменовался весь период нацистского правления, достигло апогея в шпееровской военно-промышленной системе. Сам Шпеер в 1942–1945 годах фактически превратился в четвёртую фигуру Рейха, после Гитлера, Бормана и Гиммлера.

Бормановская партканцелярия издавала и рассылала циркуляры, окончательно конституировавшие партию как корпус тотальных диктаторов. Даже рядовой член НСДАП, не говоря о «-лейтерах» любого уровня, наделялся полномочиями отдачи государственных приказов, обязательных к исполнению. Партактив организовывал производственный процесс, контролировал распределение 80 миллионов продуктовых лимитов, осуществлял задействование и переброску трудовых ресурсов, проводил в жизнь агитационные мероприятия, содействовал сыскным и репрессивным операциям СД и гестапо. Постепенно дошло до апогейного распоряжения Бормана: каждый член НСДАП был наделён правом арестовывать любого беспартийного. НСДАП, изначально созданная ради войны и убийства, погрузилась в свою стихию.