Финикиянки

О Гелиос, среди небесных звезд[5]

Просекший путь для кобылиц летучих

И золотом горящей колесницы!

Печальные, недобрые лучи

Агенориду[6] Кадму посылал ты

В тот день, когда на эту землю он

Вступил, брега покинув Финикии…

Киприды дочь, Гармонию, поял

Здесь в жены он, и сына Полидора

Он с ней родил. Был внуком их Лабдак

И правнуком покойный муж мой Лаий,

10 Мне ж был отцом могучий Менекей,

И мать одна носила нас с Креонтом.

Иокастою отец меня нарек

И Лабдакиду в жены отдал Лаию…

Сначала был бесплоден наш союз, —

Но вот молить о сыне Аполлона

В дельфийский храм отправился мой муж, —

И так вещал оракул: "Царь фиванский,

Наперекор богам, ты не желай

Жене детей, — родивши с нею сына,

Убийцу, Лай, родишь ты своего —

20 И весь за ним твой царский род погибнет".

Увы! Зажжен вином, в веселый час

Забылся муж…

Родился сын. И вот, богам послушный,

Стопы ему пронзив железом острым[7],

Рабам его велит снести отец

На дальние утесы Киферона[8],

В те Герою почтенные луга…

Табунщики там отыскали сына,

И, во дворец Полибов[9] отнесен,

Царицею был принят мой ребенок…

30 Она, к груди ребенка приложив,

Державного супруга убедила,

Что этот мной рожденный в муках сын

Произошел на свет от их союза.

Но годы шли. Уж золотой пушок

Вдоль щек пошел Эдиповых, и мужем

Он сделался. Тут, догадался ль сам

Иль от людей проведал, что приемыш,

Но только вдруг он в Дельфы заспешил:

Пусть бог отца и мать ему откроет…

В те злые дни и мой покойный Лай

К оракулу поехал: захотелось

Царю узнать от Феба[10], жив ли сын,

Им брошенный. Отец и сын столкнулись

В Фокиде[11], на распутий, — и сыну

Надменный так возница закричал:

40 "Посторонись, прохожий! Дай дорогу —

Царю проехать негде". Но Эдип

По-прежнему шел гордо и ни слова

Не отвечал вознице… Тот коней

Не стал удерживать. И кровью обливает

Идущему ступни железный шаг.

О… повторять ли мне, что было дальше?..

Припоминать, как сын убил отца,

Как, завладев запряжкою, Полибу[12]

Ее отвез, кормильцу своему?..

Настали следом тяжкие невзгоды:

Бог весть отколь на Фивы налетев,

Коварная душила граждан дева…

Вдовою я была, и брат Креонт

В награду ложе царское назначил

Отгадчику мудреных девьих слов…

50 Их отгадать… увы, пришлось Эдипу…

И вот, прияв фиванский трон и власть,

На матери женился сын несчастный;

Не зная сам, с незнающей делил

Он ложе брачное. Да, от Эдипа

Двух сыновей имею — Этеокла

И Полиника славного, и двух

Я дочерей с ним прижила — меньшую

Исменою нарек ее отец,

А старшую зову я Антигоной.

Когда в жене своей Эдип узнал

60 Родную мать, он, ужасом сознанья

И муками истерзанный, казнил

Свои глаза, и золотые пряжки

Вмиг кровью глаз потухших облились…

А сыновья, едва их подбородки

Пух юности заносчивой покрыл,

Отца в затвор отправили, — забвеньем

Они беду надеялись покрыть…

Он жив еще и здесь. И хоть судьба

Виной его несчастий, а не дети,

На сыновей из нечестивых уст

Он изрыгнул ужасные проклятья.

Он пожелал, чтоб острие меча

Меж ними дом отцовский поделило…

70 И сыновья, его страшася слов,

Расстаться порешили полюбовно…

На вольное изгнанье Полиник

Себя немедля осудил, как младший[13].

"Пусть, — он сказал, — мой старший первый год

Над Фивами царит". А тот, кормило

В руках почувствовав, не захотел

В урочный час расстаться с царским троном

И через год насилием прогнал

Соперника и брата. Полиник

Отправился в Микены, от Адраста[14]

Царевну-дочь там в жены получил,

И вот, собрав аргосские дружины[15],

Он здесь теперь, у семивратных стен,

80 И требует фиванского престола.

Меж сыновей неистовый раздор

Я прекратить должна и настояла,

Чтоб раньше, чем на бой сходиться им,

Здесь Полиник был принят. Мой посол

Вернулся, а царевич будет следом…

Тебя молю, живущий в небесах

За волнами лазурного сиянья,

Спаси нас, Зевс, и помири детей!

О, мудрый бог, всю жизнь одних и тех же

Ты иго бед носить не осуждай…

О, слава дома отчего и гордость,

Царевна Антигона! В терему

Девице скучно, видно: упросила

90 Царицу-мать, чтобы тебя она

Пустила на аргосцев подивиться…

Но погоди, дай кинуть взор окрест:

Из граждан кто не смотрит ли на крышу…

Сейчас раба седого упрекнут,

Да и тебя, царевну молодую…

Все, госпожа, тебе я передам,

Что мне узнать пришлося да увидеть,

Пока во вражий лагерь я ходил

И нес сюда, обратно, клятвы мира…

Нет… никого… Спокойно можешь ты

100 По лестнице кедровой и старинной

На наш дворец подняться, Антигона…

Что войска-то аргосского сошлось!..

Куда ни глянешь: в поле ль, на прибрежье ль

Исмена[16] светлого или Диркеи[17] нашей…

Протяни мне старую руку,

Помоги мне, старик, подняться…

Круты мне, молодой, ступени.

Держись, дитя! Ты подоспела кстати…

Смотри: движенье началось какое,

В каком порядке строятся аргосцы…

О богиня! О дочь Латоны!

110 О святая Геката!

Сколько меди там ярко блестящей:

Словно молнии в поле блещут.

Да, Полиник пришел не как-нибудь!

Что колесниц! Что воинов! А коней?

На воротах засовы-то медные,

Они крепко ли, старый, задвинуты?

Ворота-то в стенах амфионовых[18],

В белокаменных стенах не ходят ли?

Не бойся: стен фиванских не возьмут.

Но разве ты не хочешь подивиться

На воинов, дитя мое, царевна?

Ах! Кто это, кто?

С белым султаном,

120 Перед дружинами?

Видишь, старик?

Щит на руке его

Так и горит луной,

Так вот и ходит весь…

Начальник, госпожа[19].

Откуда родом?

Как именем зовется, все скажи[20].

Микенец он, моя царевна, в Лерне[21]

Его дворец: он — царь Гиппомедонт.

Боги мои! Грозный какой:

Ужас возьмет, как поглядишь!

Людям не сроден он:

Он на гиганта,

Сына Земли, похож, точно Стероп[22]

130 C вазы расписанной… Ну, а другой?

Видишь: Диркею переезжает он:

Странно одет он так, вооружен?

Кто он, старик?

Он по отцу Ойнеевич[23], а панцирь

На нем надет, царевна, этолийский[24].

Так вот это кто!

Они с Полиником

Женаты на сестрах родных[25]…

О боги… какой же он странный!..

Ты варвара подмесь сейчас отличишь

В обличье его и доспехах…

Щиты у всех такие этолийцев,

140 И все они — чудесные стрелки…

А возле гроба Зетова… Ты видишь?

Вон в локонах и так сердито смотрит,

По виду юноша, — а между тем за ним,

Как за начальником, идет толпа густая

Во всеоружии.

Парфенопей

150 Его зовут, рожденный Аталантой[26]…

Он сын Аталанты —

Но пусть о подруге забыв и спутнице верной

Веселых охот,

О, пусть Артемида его

За этот набег покарает

И легкой стрелою смирит!

Все так, дитя. Но привела их правда[27].

Не просмотреть бы этого богам.

Но где ж он, скажи мне?

Где брат Полиник мой, с которым

Одна нас, старик,

Несчастная мать породила?

Очам моим жадным скорей

Открой моего Полиника!

Да вот, царевна, около могилы

160 Cеми убитых Ниобид[28], с Адрастом

Он говорит. Ты видишь ли?

Едва…

Я различить могу лишь очертанья

Его фигуры. Бледный очерк груди…

О, если бы, как облако, могла я

По воздуху к изгнаннику примчаться

И, шею милую руками обвивая,

К его груди покинутой прижаться!

Скажи, старик! Не правда ль, он прекрасен,

В своих доспехах ярких, как лучи

Румяного, проснувшегося солнца?

170 Тебе на радость, госпожа, придет

Сюда твой Полиник сегодня…

Этот

Скажи мне, кто? вот видишь, взял он вожжи..

Запряжка белая… Ты видишь?

Это жрец, —

Амфиарай-гадатель[29], — неразлучна

С ним жертвы кровь — отрада почвы жадной.

Дочь Латоны Светлоопоясанной,

Артемида моя Златолунная[30]!

О, как он легко и красиво

Коней своих бешеных правит,

И колет, и дразнит спокойно!..

А где же, скажи мне, надменный

Где царь Капаней,

С его угрозою дерзкой[31]?

180 Да вот он: стены мерит вверх да вниз,

Где б лестницу приставить, выбирает.

Боги бессмертные,

Дева отмщения[32],

Громы Зевесовы тяжкие,

Молний его

Пламя палящее!

Я заклинаю вас:

Гордость безмерную

Вы успокойте…

Он обещался копьем

Пленниц фиванских добыть:

Лерне, Микенам своим

Вдоволь рабынь насулил[33].

190 О Артемида, о ты, златокудрое чадо Зевесово,

О, не давай меня на поругание, в рабство постылое!

Уж время, дочь моя, сойди опять

Под отчий кров и в свой девичий терем

За ткацкий стан безропотно вернись:

Ты в сердце жар желаний утолила,

Все видела, царевна… А теперь

Перед дворцом толпятся наши гостьи…

Не попадай к подругам на язык.

Ведь женщины всегда прибавить рады;

200 И их уста злоречия полны,

Когда они одна другую судят.

Тирийские[34] волны, простите навек!

Прости, мой остров родимый!

Недолго на воле сияла краса, —

И горькой я стала рабыней[35].

И на склоны, венчанные снегом,

К Парнасу иду я печально,

В чертог Аполлона влекома…

Мне звучало музыкой сладкой

В парусах дыханье зефира,

Когда ионийские волны

210 Тирийская ель рассекала

И мимо меня пробегали

Сицилии влажные нивы[36].

Так боги велели, чтоб в Тире моем

Для Феба я расцветала,

Но сердцу мой жребий почетный не мил.

Увы мне! Под стенами Кадма,

У потомков царя Агенора,

Тирийского царского рода,

Я только рабыня, подруги.

220 Я теперь — золотая статуя,

Я — красивый дар Аполлону, —

И ждут Кастальские воды

Омыть волной благодатной

У Фебовой девы-рабыни

Ее шелковистые косы.

О блестящие скалы Парнаса,

И ты, о светлая высь его двуглавой вершины,

Где факелы пляски священной

Царя Диониса мелькают!

О вечно цветущая лоза,

230 Точащая сок виноградный

В бессменно обильные кисти!

Дракона божественный грот[37],

И ты, ущелие Феба,

И вы, священные склоны,

Венчанные снегом!..

Примите меня, рабыню,

Когда я Диркею покину,

И пусть, вплетясь в хороводы

Светлой девы-богини,

Я пред жерлом священным[38]

Бледного страха не знаю.

Кровавый сигнал пылает!

240 И бурю и смерть

Уж сеет Арей

На нивы Кадмеи,

Но вы, о другие, от Фив

Губительный бой удалите!..

Мы горе друзей

И беды свои

Не знаем делить…

И стоны с башен фиванских

Слезой в Финикии прольются.

Недаром и кровь и дети

Одни, что в Кадмее, что в Тире,

И корень недаром один — рогатая Ио!

Мне так вас жаль, Лабдакиды!

250 Уж в воздухе кровью запахло,

И тучей густой

Повисли щиты

Близ башен фиванских…

Но в лязге мечей боевых

Поймут ли, скажи, Лабдакиды,

Что братская их

Эриний рукой

Вражда зажжена[39]?..

Боюсь тебя, для Кадмеи

Аргосцев страшное войско,

Но больше страшит мне сердце,

Что боги стоят за Аргос,

Что меч Полинику-царю в походе на Фивы

260 Точила вечная правда[40].

Там в воротах тяжелые засовы

Раздвинулись, и стража так свободно

Меня впустила в город. Но тревоги

Я побороть не в силах… Нет ли тут

Сетей каких — захватят и изранят…

Пусть зоркий взгляд обходит не спеша

Места окрестные… Ужель коварство

Тут кроется?..

О, этот острый меч

Мне бодрости прибавит… Тише, тише…

Какой-то шум! Постойте! Кто там ходит?

Нет, кажется, почудилось… Пока

270 Опасность есть, и призрак нас пугает…

Среди врагов особенно, и мать,

Хотя меня прийти уговорила,

Разубедить, конечно, не могла…

А вот она — защита — наш алтарь:

У алтаря очаг дымится… Только

Перед дворцом какие-то фигуры…

На всякий случай меч перед собой

Я протяну во мраке.

Это жены…

Спросить их, кто они?

О чужеземки!

Где ваша родина и в этот царский дом,

В Элладу, как попали вы, скажите!

280 В Финикии я родилась, и в Тире

Я расцвела. Тирийские цари

Рабынею меня послали к Фебу,

За то, что бог победой их венчал…

А здесь, когда Эдипа сын собрался

Направить дар в Фокиду, к очагу

Преславного дельфийского владыки,

Ограду Фив аргосец осадил…

Но ты скажи, откуда ты, пришелец,

Сын Лаия, о жены, зародил,

И дочь меня носила Менекея,

По имени Иокаста, а зовут

290 Меня мои фиванцы Полиником.

Ты — наш! одна в Агеноридах кровь,

Она с царями Тира дорогого

Тебя роднит, державный Полиник…

Свой я закон храню:

К светлым стопам твоим

Я припадаю, царь[41].

Ио! Ио!

О госпожа, иди скорей и настежь

Дверь распахни для сына! Неужели

Не чует сердце матери? Что медлишь

Покинуть сень чертога и обнять

300 Cвое дитя дрожащими руками?

На ваш призыв, о гости Финикии,

Спешила я, и посохом дрожащий

Прямился мой, давно неверный, шаг…

Мое дитя любимое!

О, сколько дней, о, сколько долгих дней

Я светом глаз твоих не любовалась!

Обними, Полиник, ты кормилицу-грудь

И, щекою к лицу прижимаясь,

Темнокудрой волною волос

Шею матери нежно обвей.

310 Ты — со мной… Я так долго ждала,

Я сгорала тоской и надеждой…

И гляжу на тебя и не верю,

Что со мной ты опять, дитя,

Все слова свои мать растеряла

За томление долгой разлуки.

Я стою и сама не знаю,

Обнимать ли тебя мне сладко

Или в пляске пойти кружиться…

О Полиник,

В доме отцовском

Как без тебя пусто казалось нам,

320 Cколько ты слез друзьям,

Сколько ты гражданам

Горьких оставил слез,

А Этеокла единокровного

Как укоряли мы!..

Я волны волос поседевших с тех пор распустила,

И их серебристые пряди в печали скосило железо,

И белого цвета в одежде я больше не знаю,

Но часто с тех пор

По черным и ветхим лохмотьям,

На теле повисшим,

Текут материнские слезы.

(О сын мой любимый и горький!)

А старый слепец

В чертоге отцовском,

О, если бы знал ты:

С той самой поры,

Как ты от ярма

Из пары ушел,

330 Покоя несчастный не знает, со вздохами слезы мешая,

Зарезаться он порывался[42],

Из петли его вынимали;

И все среди стонов проклятья свои выкликает,

И мрак наполняют тяжелые вопли слепого…

Женился ты, сын мой?

Скажи, что неправда!

340 Неужто ж действительно ты на чужбине женился?!

О, горе родившей тебя!

Для древнего Лаия обида

И грех тебе, грех, Полиник,

Что в дом ты ведешь чужеземку!

Блаженства лишенная мать, не я зажигала — увы! —

Твой свадебный факел.

Ласкающей влагой Исмена родимого волны

Для брачного ложа, о сын мой, тебя не омыли,

И улицы Фив не звучали от свадебных гимнов,

Встречая царевну…

350 Ты, бедствий источник сокрытый, иссякни во мраке!

Война или распря нас губит,

Отца ль твоего преступленье,

Иль демон жестокий и черный в чертогах

Эдипа пирует…

О, кто б ни посеял вас, беды, вы сердце мое истерзали.

Что значит муки вытерпеть, рождая:

Не может мать ребенка не любить.

Родимая!.. Я прав, и я — безумец,

Безумец, да… Разумный не пойдет

Один к врагам и в осажденный город,

Но этот город — дом мой, и я прав…

Да, мать моя, влечения к отчизне

Преодолеть не может человек:

360 Cлова тебе докажут что угодно,

Но истина сильнее всяких слов.

Я шел сюда… все время опасаясь

Сетей врагов, и, тяжкий вынув меч,

Перед собой держал его, а очи

Тревожно мрак окрестный озирали.

И если уцелел я, это ты

Меня спасла своей священной клятвой…

О, только ты… Да, вот он, наш чертог.

Вот и алтарь, — опять открылись взорам

Гимнасии[43], где рос я, и родной

Диркеи блеск… я рад, а слезы льются

Из глаз моих… О милые места!

370 От вас я был отторгнут так жестоко,

В чужой земле на слезы осужден,

Но вас опять увидел я — и плачу…

Но ты, о мать моя! О, горький вид

Обрезанных волос, одежды черной!

Как ты бедой измучена моей!

О, что за бич вражда единокровных.

Эдипов род могучею рукой

На казнь влечет один из олимпийцев:

А корень зол — зачатья тяжкий грех,

380 Отцовский брак и ты, в грехе рожденный.

Но для чего все это? Так богам

Угодно было, — и довольно…

Сын мой!

Моя душа горит желаньем слышать

Твой голос, но боюсь, что тяжело

Припоминать тебе…

О нет, не бойся,

С тобой твое желание люблю:

Все спрашивай, родимая, — отвечу.

Скажи, дитя, отчизну потерять

Большое зло для человека, точно?

Огромное: словами не обнять…

390 Но чем же, чем изгнанник тяготится?

Речей, о мать, свободных он лишен[44].

Удел рабов — трусливо прятать мысли.

А каково от грубости терпеть?

Да, жить среди глупцов… какая пытка…

Меж тем рабом изгнанник должен быть.

Но ведь его надежды окрыляют, —

Так говорят…

Обманчивые, да.

И в их тщете разуверяет время?

О, сладость слез изгнаннику, поверь,

Единое желанье и отрада.

400 Но про себя скажи мне: где же ты

До свадьбы жил и чем питался, горький?

День сыт, порой — до завтра потерпи.

Отцовские друзья не помогали?

У бедняка ты друга не найдешь…

Но кровь тебя от черни отличала…

Что в знатности? Ведь ей не проживешь.

Итак, всего дороже нам отчизна?

Страданьем я пять этих слов купил…

Как в Аргос ты попал, с какою целью?

413 Не знаю сам: так, видно, бог велел.

О мудрый бог! Но как же ты женился?

409 Оракул был от Локсия[45] царю.

410 Я не пойму… Какой еще оракул?

Адрасту бог дельфийский предвещал,

Что дочерей отдаст он льву с кабаном…

Что ж общего имеешь ты с зверьми?

415 Уж ночь была, когда к порогу дома

Адрастова пришел я.

Ты искал

Ночлега, как изгнанник бесприютный?

Вот именно. За мной пришел другой.

Кто ж это был? Как ты, скиталец?.. бедный!

Тидей, а сын Ойнеев, говорят.

420 Но почему ж Адраст вообразил,

Что звери вы?

Из-за циновки жалкой

Тягались мы: в борьбе он нас застал.

И… объяснив оракул Аполлона…

Он отдал нам двух юных дочерей.

Что ж, ты женой доволен иль не очень?

Раскаяться покуда не успел…

Но войско как склонить ты мог к походу?

Адраст зятьям обоим обещал

В отечество вернуть их, начиная

430 C меня, — и вот данайцев лучший цвет,

Сильнейшие аргосцы здесь со мною;

Да, грустная услуга… но она

Была необходима… боги знают,

Что не своей я волею иду

На тех, кто мне всего дороже в мире.

Тебе одной, родимая, теперь

Нас помирить возможно, — этой распре

Одна предел ты можешь положить.

О мать моя, склоняя Этеокла,

Себя и всех фиванцев пожалей

И сжалься над своим бездомным сыном…

Я истиной избитой заключу

Мои слова: на свете только деньги

440 Дают нам власть, вся сила только в деньгах;

И если я привел сюда войска,

Так оттого, что беден я, а знатный

И нищий муж среди людей — ничто.

Сюда идет для совещаний с братом

Фиванский царь — уладить их дела,

Как матери, тебе, Иокаста, должно.

Мать, ты звала меня — я не хотел

Тебя ослушаться, — но, если можно,

Приказывай скорее, — я спешу:

Там, у ворот, свои войска повзводно[46]

Располагать я начал… Столько дел…

А тут ко мне явились с приглашеньем…

450 Итак, ты нас задумала мирить

И лишь затем меня уговорила

Впустить в ограду наших славных стен

Вот этого… изменника… Не так ли?

Поудержись! Поспешность не порука

За истину, и плавный ход речей

Из мудрых уст нам кажется прекрасней…

Свирепый взор и гневное дыханье

Смягчи, мой сын. Ты видишь возле нас

Не голову Горгоны, на которой

Еще свежа пурпуровая кровь…

Перед тобой твой брат и гость… Ты слышишь?

Ты ж, Полиник, лица от нас не прячь:

Лучами глаз ответных взоров брата

Ищи, мой сын: так легче говорить

И слушать речь.

От мудрости житейской

460 Вот мой совет вам, дети: если вы

Поговорить сошлись, то гнев взаимный

Забыть должны; вы, взорами сплетясь,

Одно в уме держать старайтесь дело,

Что обсудить решили, а обид

И прошлых зол не сохраняйте память!

Ты, Полиник, дитя мое, сперва

Свое скажи! С дружинами данайцев

Тебя сюда обида привела.

Не так ли, сын мой? Пусть же бог нас судит

И правдою от зол освободит.

У истины всегда простые речи[47],

470 Она бежит прикрас и пестроты,

И внешние не нужны ей опоры,

А кривды речь недуг в себе таит,

И хитрое потребно ей лекарство.

Когда, храня наш древний отчий дом,

Проклятием Эдипа осужденный,

На целый год я брату уступил

Фиванский трон для власти безраздельной,

А сам ушел в изгнанье, я не думал,

479 Что мне мечом придется отбирать

481 Имения и власть; мое решенье

Он так хвалил, он клялся, и богов

В свидетели он призывал, что сменит

Меня в изгнании, как только минет год.

Но клятвы позабыты… Он владеет

Моим добром и трона уступать

Не думает. Клянусь, что я сейчас,

По праву власть отцовскую приявши,

С кадмейских стен осаду снять готов,

Чтоб через год опять идти в изгнанье, —

Но прав своих я попирать не дам,

490 Покуда меч поддерживать их может.

В свидетели бессмертных я зову,

Что поступал по правде и отчизны

Лишен несправедливо и безбожно…

Пусть речь моя не блещет остротой,

И груб ее язык прямой. Но правда,

По-моему, для мудрых и немудрых

Одна на свете — и другой не сыщешь.

Я выросла не в эллинской семье,

Но речь твоя мне кажется разумной.

Когда бы всем казалось на земле

Одно и то же мудрым и прекрасным,

500 Раздоры бы не тяготили мира.

Увы! Для рода смертных ничего

Нет равного на свете, только имя

Уподобляет вещи, а не сущность.

Перед тобой желаний не таю:

На путь светил полунощных, и в бездну

Подземную, и к ложу солнца я

За скипетром пошел бы, не колеблясь,

Когда бы там он спрятан был. Царей

Великих власть среди богов бессмертных —

Богиня дивная. А я — фиванский царь!

О мать моя, и прав своих державных

Я не отдам другому, — пусть их вырвет…

Быть подданным захочет только трус,

Когда царем он может оставаться…

И что же нам угрозе уступать?

510 Иль оттого он сделался правее,

Что копьями засеял нам поля.

Нет, злая честь досталась бы фиванцам,

Когда бы бремя скипетра из рук

Мне выбил меч микенский, а пришельцу,

Коли он мира ищет, не на меч

Прилично опираться, а на речи.

Иль слов найти на нашем языке

Не смыслит он, что говорит железом?..

Довольно… В Фивах подданным моим

520 Он оставаться может. Но престола

Я не отдам… И к делу… Загорайтесь,

Костры и факелы!.. Острее нож точи!..

Коней и колесниц побольше в поле!

Когда Неправда нам вручает Власть,

Они прекрасны обе. Добродетель

Во всем другом готов я соблюдать.

Красою слов недобрые поступки

Не прикрывай, царевич, ты не прав.

Дитя мое! Среди недугов старость

Стяжала опыт мудрый, и его

530 Не отвергай, мой сын, а вразумляйся.

Из демонов ужаснейший теперь

Твоей душой владеет — Жажда чести.

Оставь богиню эту! Правды нет

В ее устах коварных, и всечасно

Она отравой сладкой напояет

Цветущие семейства, города…

Ты одурманен ею и не видишь

Другой прекраснее ее богини,

Что Равенством зовется на земле.

Среди людей она так мирно правит,

Друзей она и ратников роднит

И с городом связует город вольный.

В ней все: и справедливость и закон.

Где нет ее — там нищета и роскошь,

540 Там ненависть и слезы, униженье

И дерзость там. И меру нам и вес

Она дает и числа образует;

И спутница печальная ночей,

И ярких дней горящее светило

Из года в год и очередь и шаг,

Богине той покорны, не меняют,

И нет меж ними зависти, а ты,

Ты, смертный, в дележе обидишь брата?!

А правда где ж, о сын мой? Или так

Слепит тебя сияние престола,

550 Что власть царей величием ты мнишь,

Прощая ей надменные обиды?

О суетность! Тебя манит, дитя,

Источник благ, и ты не хочешь видеть

На дне его мучительных забот…

И что оно, богатство? Тень, названье…

Да разве мудрый хочет быть богат?

Мы даже не владельцы наших денег,

Богам они принадлежат, богам:

Хотят — дадут, хотят — опять отнимут…

Одумайся ж, перед тобой престол

И родина: неужто ж предпочтешь ты

560 Власть царскую спасению своих?..

А если брат в бою тебя осилит[48],

И дротики аргосцев отобьют

Удар копья фиванского! Подумай:

Тебе смотреть придется на разгром

Священных Фив, смотреть на пленниц наших

Поруганных… и, золото твое,

Мечту твою омыв слезами, город

Так воззовет с проклятием к тебе:

О Этеокл, о злая жажда чести!

И ты теперь послушай, Полиник:

Аргосский царь услугою невежды

Тебя сманил, и, как ребенок глупый,

570 Ты Фивы жечь с данайцами пришел…

Ну хорошо, ты отвоюешь землю, —

От слова ведь не станется. А там?

Какой трофей воздвигнешь ты Крониду[49]

Среди полей отчизны! Да, на нем

Прочтут слова: "Щиты из Фив сожженных

Богам приносит Полиник фиванский".

Не дай-то бог тебе, мой бедный сын,

У эллинов добыть такую славу…

А если ты здесь будешь побежден,

С каким лицом покажешься ты в Аргос?

Что скажешь там про горы мертвых тел,

Аргосских тел, оставленных в Кадмее?

580 Из скольких уст укоры прозвучат:

"О, жалкий брак! Из-за тебя, Адраст,

Из-за твоей затеи мы погибли!"

О Полиник, ты молод и горяч,

И две себе теперь ты ямы роешь:

Вооружишь ты Аргос на себя

Иль здесь среди стяжания погибнешь…

А я опять вам, дети, повторю:

Заносчивость безумную оставьте, —

Ваш дикий спор — для Фив большое зло.

Спасите ж нас, бессмертные, от зол,

Иль сыновей Эдипа помирите!

Спор окончен; мне сдается — мы напрасно время тратим,

И напрасно жар душевный, мать моя, ты расточаешь.

590 Мы иначе не сойдемся, как на прежних основаньях,

То есть если он захочет уступить мне власть без споров…

Полагаю, что внушений больше слушать не придется…

Ты ж немедля нас оставишь, или будешь ты зарезан…

Я желал бы видеть панцирь, чтоб удар он вынес этот

И от смерти спасся воин, на меня поднявший руку[50].

Можешь видеть — это близко. Видишь меч, а вот и панцирь.

Я спокоен… Жалкой жизнью трус богатый не рискует…

И на труса ты приводишь эти полчища, несчастный!

Не безумная отвага — разум нужен полководцу.

600 О хвастун… Тебе раздолье: крепки клятвы договора.

Слушай, ты, — я повторяю: трон и часть полей отцовских!

Это лишнее… Я дома своего не уступаю.

Ты моей владеешь частью.

Уходи, я говорю!

Алтари богов отцовских…

Ты, — не я их разорю!

Я ограблен.

Ты изменник, друг аргосскому царю…

Стены братьев белоконных[51]…

О, тебя стыдятся стены.

Я был изгнан из отчизны.

И отправился в Микены.

Боги! Боги!

Ты б не здешних, а аргосских призывал.

Нечестивец!

Но отчизны я врагам не продавал.

610 Ты грабитель, ты обидчик!

И убийцей буду скоро.

О отец мой, эти муки…

Муки вора, муки вора…

612 Мать моя!..

Ты имя это не достоин повторять.

617 Сестры милые!

Которых ты явился разорять.

613 Фивы!

В Аргос отправляйся, там взывай к потоку Лерны…

О, прости, прости, родная[52]!

Прочь от скверны, прочь от скверны!

Дай с отцом хоть попрощаться.

Не прощаяся уйдешь.

616 Дай сестер обнять…

С Адрастом разве к ним ты попадешь…

618 Мать, прости и будь здорова!

Где уж там: душа томится.

Я не сын твой больше, мама.

Лучше б мне и не родиться!

620 Надо мной он надругался…

Надо ж было расплатиться.

Где стоять ты будешь в поле?

Где стоять?.. А цель твоя?

Ополчась, тебя убью я.

Не задумаюсь и я…

Горе мне!

Решенье близко: мы стоим перед судом…

Вы Эриний не избегли.

Сгибни ж ты, Эдипов дом!

Скоро, скоро меч мой праздный жаркой кровью обольется!

Будь свидетелем, отчизна, вы, бессмертные, смотрите:

Ухожу я обесчещен, от своих оторван силой,

Будто я не сын Эдипа, а последний раб фиванский.

Если что случится, Фивы, Полиника не вините:

630 Не своей пришел я волей, изгнан был я из отчизны.

Ты же, бог — хранитель улиц, и чертог мой, я с тоскою

Покидаю вас, простите! О златые истуканы,

Пред которыми так часто кровь овечью возливал я,

Вас увижу ль, я не знаю, но не спит надежда в сердце,

Что, с разбойником покончив, я царем воссяду в Фивах.

Вон отсюда! О, недаром был ты назван Полиником,

И зачинщика раздоров твой отец в тебе провидел[53].

О, как это было давно!

Кадма тирийского

В эти поля Аонийские[54] долго телица вела,

640 Ига не зная,

Долго блуждала…

Но там, где городу стать

Судили вещания бога,

Вдруг ослабев,

Четыре колена склонила она и пала на землю.

О свежая зелень лугов!

О светлое лоно Диркеи

И вы, о глубокие нивы!

Здесь, здесь нам на радость

Гремучего бога[55]

Семела[56] явила,

650 И только явила, как плюща

Зеленые кудри[57]

Зевесово чадо, венчая и ластясь, увили.

С этого дня поднесь,

Плющом украсившись,

Жены и девы здесь

Эвия[58] славят вакхической пляской, ликуя,

Чадо Кронидово.

Дракона с кровавым гребнем,

С взором сверкающим,

Стража потока диркейского, камнем тириец убил

У водопоя

660 В кисти могучей…

И, вняв Паллады словам,

Богини, чудесно рожденной,

Зубы его

На ниве глубокой и тучной посеял славный тириец.

670 И, лоно земли растерзав,

Булатом звеня и сверкая,

Чудовища вышли оттуда,

Как призрак ужасный,

Но только что вышли,

Как, яростью полных,

Тяжелым ударом железо

Гигантов могущих,

В губительной распре погибших, Земле воротило.

Пала сыновняя

Жаркой струею кровь

В землю-кормилицу,

Что так недавно, дыханьем эфира согрета,

Здесь породила их.

Я, молясь, призываю тебя,

Праматери Ио

Великий потомок,

Рождение Зевса.

680 На варварский голос наш

Сойди к нам, Эпаф, сойди!

К земле обездоленной,

К созданию Кадмову,

К созданью сынов твоих!

Ты почти соименных богинь[59]:

Одну Персефону,

Другую Деметру,

Царицу вселенной,

Всем тварям кормилицу,

Богинь нам пошли, Эпаф!

Пусть факел спасения

Кадмейцам несут они:

Всевластны бессмертные.

690 Cтупай, сыщи нам сына Менекея[60],

А матери моей, Иокасты, брата.

Скажи ему, что важные дела

Фиванские и нашего семейства

Немедля с ним я должен обсудить,

Пока мы бой еще отсрочить властны.

Ба… вот и он: ногам твоим, солдат,

Вельможный князь работы не доставил.

Насилу-то тебя я разыскал,

Царь Этеокл, пришлося караулы

Мне обойти у всех семи ворот.

700 И я, Креонт, хотел тебя увидеть:

Сегодня был в Кадмее Полиник, —

Согласие меж нами невозможно.

Да, я слыхал, что он не в меру горд

Своим родством с аргосцем и на силы

Надеется, — но это предоставим

Богам решать. К тебе, фиванский царь,

Я шел теперь за настоящим делом.

Что хочешь ты сказать, я не пойму.

Есть пленники аргосские у нас.

И новости из лагеря, не так ли?

710 Мы штурма ждать должны со всех сторон…

Скорей же в поле всех вооруженных!

Остановись… дитя или слепец!..

Туда, за ров, и в бой без промедлений!

Да много ль нас, а их — и счета нет…

Я знаю их: вся храбрость их до боя.

Аргосцев чтит Эллада, Этеокл.

А я поля залью аргосской кровью.

Дай бог тебе! Но трудно, трудно, царь.

720 А за стеной оставить можно войско?

Предусмотреть — и значит победить:

Вот что тебе советую припомнить.

Других путей поищем, если так.

Придумывай, пока еще не поздно.

Что, если ночью вылазку устроить?

727 Во тьме ночей несчастия таятся.

726 И им и нам, но смелых бог хранит.

725 Да, хорошо, как спрятаться успеешь…

730 Успеешь ли… Диркея глубока.

Придумано не дурно, но защита

Надежная, по-моему, верней.

728 И все-таки в обед я нападаю.

729 Пугнуть — пугнешь, а надо победить.

732 А конница? Набег кавалерийский?

Колесами их лагерь обнесен[61].

Но где же выход, неужели сдаться?

Зачем? С умом всегда найдешь исход.

Коли умен, придумай. Мы ж посудим.

Там семь вождей в их стане — я слыхал.

Как, семь вождей? Командовать над горстью?

И наших войск движения следят.

740 Постой, Креонт, необходимы меры,

И быстрые, — не за горою враг…

Царь, семь вождей пошли к семи воротам!

Начальствовать иль предлагаешь ты

Устроить ряд кровавых поединков?

Начальствовать, и лучших избери.

Чтоб удалить возможность штурма башен?

Помощников надежных им поставь…

Что ж, посмелей иль только осторожных?

Без смелости чего же стоит ум

И глупая кому потребна смелость?

Пусть будет так. Лохагов назначать,

750 Аргосскому последуя примеру,

Сейчас иду я в город семивратный…

Перечислять намеченных теперь

Не время, кажется, когда враги так близко.

Но для себя я место приберег:

Я стану там, где встречу Полиника.

И если я не ворочусь, Креонт,

Не позабудь устроить брак Гемона:

С сестрой моей его я сговорил[62],

760 Так обрученья повторять не надо…

Тебе, Креонт, я оставляю дом;

Ты — дядя мне и кровных не обидишь.

Иокасту-мать в довольстве содержи, —

Кто ближе нам: тебе и мне, вельможный?

Старик отец в безумии своем

Сам осудил себя на ослепленье:

За яростный поток его проклятий

На голову детей его хвалить

Я не могу, конечно, и сегодня ж

Они меня раздавят, может быть.

Все, кажется?.. Да разве вот еще, —

Тиресия-гадателя мы спросим.

770 К нему пошлю я сына твоего,

Что имя деда носит, Менекея.

И пусть тебе советы старец вещий

Свои подаст: меня он невзлюбил,

С тех пор как раз при нем на их искусство

Я нападал.

Последний мой приказ

Тебе, Креонт, с фиванцами, — коль боги

Победу мне сегодня ниспошлют,

Пускай никто из граждан Полиника

В земле родной не смеет хоронить,

И кто бы ни ослушался, казните[63]!

А вы ступайте живо во дворец!

Оружие мне нужно: щит тяжелый,

И поножи, и панцирь, и шелом,

780 Копье и меч. Иду я за отчизну

На праведный и благородный бой…

Ты ж, из богинь богиня, Осторожность,

Храни мой дом и Фивы без меня!

О печалью богатый Арей,

О бог,

Обагренный кровью убитых,

Диониса веселого чуждый!

Для чего не идешь, господин,

Туда, где юность ликует,

В хороводах сплетаясь светлых,

Где, плющом и тисом увитый,

Волос золотистых локон

У пляшущей девы Хариты

И ходит, и вьется, и пляшет

Под сладкую музыку флейты?..

Зачем тебе любо, суровый,

790 На Фивы по жаркому полю

Ряды железных данайцев

Под медные звуки двигать?

То не Бромий[64] тирсом безумья

Толпу неподвижную тронул,

Что там, на брегах Исмена,

И шум и пыль поднялися,

Что, в вихре кружась, замелькали

Колеса, и люди, и мулы,

А конные мчатся рядами —

То Арей дыханьем вздымает

Фиванцев, отродье спартов,

И у каменных стен Амфиона

Ополчаются медные люди.

То ты, богиня, Вражда,

Для горького дома Лабдака

800 Готовишь новые беды.

О священная лень лесов,

И ты,

Киферон, венчанный снегами,

Артемиды алмаз бесценный!

Для чего ты хранил, Киферон,

Иокасте сына Эдипа,

Что когда-то из сени отчей

На голые скалы был брошен

С пронизанной златом пяткой[65]?

Зачем, о крылатая дева[66],

Из дебрей ты в Фивы летела

С загадкой своей печальной?

И, лютое горе рождая,

Потомков великого Кадма

В когтях уносила хищных

К сиянью лазури вечной?

Знать, тебя, крылатое диво,

Из царства поддонного мрака

810 Аид посылал могучий

На гибель кадмейскому роду…

А ныне тебя заменила

Ужасная братская распря…

О, горе, о, злое рожденье,

Когда мать от сына рождает,

О, грех, кровавый и страшный,

Когда сын наслажденье вкушает,

Попирая матери ложе.

От вас, объятья греха,

Родиться может ли счастье

Иль добрые дети родиться?

…В те давние дни

Нивы земли фиванской,

Зубы прияв дракона,

820 Ярким венчанного гребнем,

Племя мужей родили,

Первую славу отчизне[67]…

На брак Гармонии дивнойБессмертные боги стекались,

И стены из белого камня

Вставали под пение арфы,

Под звон Амфионовой лиры[18]

Твердыни Кадмеи вставали,

В долине, где зелень лугов

Исмен волной орошает

И близко к нему подбегают

Диркеи резвые волны.

С оного дня, как праматерь рогатая Ио

Первого предка кадмейских царей породила,

830 Cколько вы славных имен,

Сколько вы подвигов славных,

Фивы родные, узрели!

А теперь ваш блеск военный

Должен ярко разгореться,

Или… вспыхнуть и угаснуть…

О дочь моя, для старого слепца

Ты око и опора, как во мраке

Для корабля полнощное светило…

Я посохом ощупываю путь…

Идти легко… Тут гладкая дорога…

Но я устал… Передохнем, дитя…

Смотри же, дочь, храни в руке девичьей

Те записи гаданий, где судьба

Фиванская начертана богами[68], —

840 В святилище моем я их прочел.

А ты, дитя Креонтово, скажи нам,

Далеко ли до города? Меня

Усталые колени уж не носят

И частые измучили шаги…

Привет тебе!.. Ладью свою, Тиресий,

Останови у дружеских брегов!

А ты, мой сын, слепому будь поддержкой:

Младенческим и старческим ногам

Опора рук чужих всегда приятна.

Но ты, Креонт, по делу звал меня,

И спешному? Ты ждешь моих советов?

850 Успеется… Передохни, старик,

И, скинув с плеч томленье путевое,

Остатки сил упавших собери!

Да, тяжко мне! Подумать, что вчера,

Вчера еще победу Кекропидам

В войне с царем фракийским указав[69],

Златой венец приял я за вещанья,

Добычи их афинской первый дар.

Твой золотой венец, о старец вещий,

Да явится нам знаменьем благим!

Ты видишь нас, Тиресий, в море бедствий:

860 Данайцами теснимые, подъемлем

Мы тяжкий бой, и во главе дружин

Фиванский царь копье уже поставил…

Что делать нам, Тиресий, укажи,

Чем городу теснимому поможем?

Я вещих уст не стал бы размыкать

Для вашего царевича, но если

Тебе, Креонт, гадания нужны,

Я говорить готов.

Ваш город страждет

Уже давно, с тех пор как, против воли

Богов, Эдип был зачат. И его

870 Незрячие и кровью налитые

Глаза теперь для эллинов урок…

А сыновья, которые слепого

Темницею задумали карать,

Как будто мало кары олимпийской,

Они — глупцы надменные, и только…

Когда, лишив несчастного слепца

Его богатств, последнее — свободу —

Они отнять дерзнули беззаконно,

Разгневанный, он изрыгнул на них

Тяжелые отцовские проклятья;

Чего тогда не делал я, чего

Не говорил я сыновьям Эдипа —

Лишь ненависть ответом мне была.

880 Теперь, Креонт, внемли вещаньям Феба:

Для сыновей Эдипа настает

Последний бой, и ни один не встанет…

А городу придется пережить

Дни тяжких жертв: я вижу, как на трупы

Кровавых тел ложится свежий ряд,

И стон земли фиванской наполняет

Мне ужасом взволнованную душу.

О город мой, в обломках погребен,

Ты узришь смерть, коль слов моих не примешь.

Вот первое: да не царит в тебе

И да не будет даже гражданином

К Эдипову принадлежащий роду.

Безумию подвержен этот род,

И Фивы он увлечь в погибель может.

От ваших мук теперешних одно

890 На свете есть, но горькое лекарство,

И я его не буду называть…

Гадателю опасно, а владыкам

Не радостно отечества алтарь

Такою жертвой пенною украсить.

Но я устал… Пора на отдых мне…

Грядущее приму я, как другие,

А умереть придется — не спасусь…

Ни с места, ты…

О, не проси, несчастный!

Бежишь?

Бегу ль? Судьба тебя бежит…

Лекарство нам открой, твое лекарство…

Теперь "открой", а там "молчи, молчи!".

900 Я откажусь спасти мою отчизну?!

Так точно ты лекарство хочешь знать?

Для сердца нет заманчивее тайны…

Попомни же и слушай, если так.

Но нет, сперва скажи, куда девался

Меня к тебе приведший Менекей?

Он здесь, старик.

Пускай же удалится,

Он этих слов моих не должен знать.

Оставь, мой сын сберечь сумеет тайну.

Ты требуешь, чтоб я вещал при нем?

910 Зачем лишать его отрадной вести!..

Внемли ж божественным вещаньям уст моих!

Вот этого ребенка, Менекея,

Отчизне в дар ты должен заколоть…

И сам судьбу на голову накликал!

Что говоришь, что говоришь, старик?

Или слова мои тебе не ясны?

О, тяжек смысл твоих крылатых слов…

Но крылья их несут спасенье Фивам.

Что Фивы мне?! Ты ничего, старик,

Не говорил, я ничего не слышал…

920 Иль наш Креонт богами подменен?

Иди, старик. Гаданий нам не надо…

Иль истины не стало на земле

С тех пор, как ты несчастием постигнут?

О, я молю тебя, твоих колен

И бороды твоей касаясь белой…

Зачем молить — ты слышал и терпи!

Молю… чтоб ты своих гаданий страшных

Кому-нибудь из граждан не открыл…

Преступного не вымолишь молчанья…

Иль ты его своей рукой убьешь?

Зачем? Скажу… Найдется исполнитель…

Но это зло, скажи, откуда ж зло

Мне и ему, безвинному, Тиресий?

930 Ты прав, отец, желая это знать

И объяснений требуя, в пещере,

Где жил Дракон, хранитель вод диркейских

И сын Земли, он должен быть убит…

Там кровь его, на землю пролитая,

За Кадмову победу заплатив,

С обиженным вас примирит Ареем

И Землю-мать отрадой напоит[70]…

Да, плод за плод прияв и чистой кровью

Месть давнюю насытив, будут к вам

Арей и мать Дракона благосклонны, —

Та мать, которая из лона золотой

Взрастила здесь и дивный колос спартов…

940 О, в жертву им не чуждая должна

Пролиться кровь, Драконова, родная,

И так как ты единственный потомок

Погибших спартов, а Гемон, твой сын,

Как обрученный в жертву не годится, —

Так умереть твой младший осужден.

Он кровию, ребенок непорочный,

Родные Фивы может возвеличить

950 И погубить данайцев, а тебе

Два жребия я указал: отчизну

Иль сына выбери — обоих не спасешь…

Свой тяжкий долг исполнил твой отец,

О дочь моя! Домой пойдем — судьбою

Обижены мы, вещие: коль правду

Им говоришь, так от людей укор,

А пожалеть нельзя — обидишь бога.

Нет, возвещать грядущее один

Дельфийский бог свободен. Чужды Фебу

И бледный страх, и жалость, и печали.

960 Молчание уста тебе сковало,

О, говори: я так поражена…

Чего ж ты ждешь? Еще ль не угадала,

Что я скажу? Конечно, нет и нет…

Иль должен я из жалости к отчизне

Ей сына жертвовать? Да разве боги,

Вселяя в нас отцовскую любовь,

От смертного потребовать решатся,

Чтоб палачам детей он отдавал?..

Не надо мне благословений, кровью

Сыновнею обрызганных… (Помолчав.) Но сам,

Созревший для косы на ниве колос,

Я рад сейчас за Фивы умереть…

970 Дитя мое, пока спокоен город,

Вещания безумные презрев,

Беги, покинь фиванские пределы…

О, только бы поспеть, пока его

Гадания начальникам известны

Не сделались и боевым вождям…

Не медли, сын, нам дороги мгновенья.

Бежать? Куда? В чей город и к кому?

О, только дальше, дальше от Кадмеи…

Но надо знать, отец, куда бежишь…

980 За Дельфами…

За Дельфами… а дальше?

В Этолию…

Положим, а затем?

Феспрот[71] слыхал?

Где славный храм додонский?

Ну да.

Но кто ж скитальца приютит?

Бог защитит тебя…

А деньги, деньги?

Дам золота тебе я.

Хорошо…

Иди, отец… а мне проститься надо

С твоей сестрой родимою, — когда

Без матери остался я[72], Иокаста

На грудь к себе сиротку приняла.

990 Я ей скажу: "Прости", — и отправляюсь.

О женщины! Согласием притворным

Утишил я тревожный дух отца,

И долее таиться мне не надо…

"Уйди, — он говорил, — и город брось

На произвол судьбы!" Такую трусость

Простят, конечно, люди старику.

Отцу простят — но сына, что отчизну

Мог выручить и предал, проклянут:

Изменникам отчизна не прощает.

Довольно… Жизнь я отдаю богам…

Какой позор! Когда у стен фиванских

Сограждане, отчизну заступив,

Свои щиты поставили бесстрашно,

1000 И хоть на смерть их Феб не осуждал,

Ареевых не избегают взоров, —

Тот человек, который может смертью

От тяжких мук отчизну исцелить,

Становится предателем отцовским,

И братним, и фиванским… Нет и нет!

Да и куда пошел бы я?.. Для труса

Почет один в отчизне и в бегах…

А ты, Арей, кровавый житель неба,

Когда-то здесь воздвигший из земли

Чудовищных владык земли фиванской,

Внемли мне, бог! На башню я иду

1010 Cебя казнить, и в черную обитель

Драконову моя прольется кровь,

Как повелел Креонту старец вещий.

Не бедный дар тебе я приношу,

Фиванский край, недуг твой исцеляя…

И если бы стране своей служить

Желали все, себя забыв, — для мира

Настали бы златые времена.

Зачем, скажи, крылатая,

1020 Ехидны порождение[73],

Исчадье мрака адского,

До половины девушка,

До половины чудище,

Зачем ты прилетала к нам?

О крылья беспокойные,

О когти кровожадные,

Зачем брега диркейские

Опустошали вы?

И юношей, измученных

Загадкой невеселою,

Зачем в лазурь умчали вы?

1030 Беды несносные,

Нам ты судил, Арей,

Матери плакали,

Девушки плакали,

Жалобой улицы,

Стоном дома полны

Были фиванские.

И смешанный гул причитаний,

1040 Как гром, рассекало стенанье,

Когда уносила колдунья

Из города новую жертву.

Но вот Эдип, подвигнутый

Дельфийского оракула

Словами злополучными,

Принес им радость краткую

И новые страдания…

Победою украшенный,

На матери женился сын,

1050 И после, кровью залитый,

Проклятьями на смертный бой

Он сыновей привел…

Хвала тебе, хвала тебе,

За родину любимую

Себя обрекший гибели!

Стоны оставил ты

Старцу-родителю,

Граду ж фиванскому,

Семиворотному,

Славу оставишь ты…

1060 Cчастливы матери,

Если таких родят.

О, если б их жребий счастливый

Дала нам Паллада, что камень,

Начало всех бедствий фиванских,

Вручила убийце Дракона[74]…

Эй!.. Эй… Да есть ли кто там? Отоприте…

К царице я… Царицу поскорей

Мне надо видеть, люди, Иокасту.

Ты жалобы и слезы позабудь,

1070 Эдипова преславная супруга,

И ухо приклони к моим речам.

О милый мой! Иль новое несчастье?..

Царь Этеокл, с которым ты ушел,

Мой сын, мой сын, скажи скорее, вестник:

Он жив еще?

Да, жив он, госпожа.

Жив и здоров, о нем не беспокойся…

А стены что? Как башни на стенах?

Целехоньки, и город наш не тронут…

1080 Но враг грозил, не правда ли, стенам?

Да, дело там лихое завязалось,

Но наш Арей кадмейский устоял

Против копья микенского, царица…

Скажи еще одно, ради богов:

Мой Полиник, он жив, он видит солнце?

Да живы оба сына, госпожа…

Дай бог тебе! Но как же удалось вам

Прогнать врага от городских ворот

И сохранить ограду невредимой?

Скажи скорей, чтоб я могла слепцу

Нежданное поведать избавленье.

1090 Там, в вышине, отважный Менекей,

За родину мечом пронзая горло,

Готовил нам спасенье, а внизу

Твой сын делил фиванцев на отряды,

Чтоб семь ворот удобней охранять.

Он конницу поставил против конных,

Пехоту к пехотинцам пригонял,

Со всех сторон готовясь встретить приступ.

Я с башни был поставлен наблюдать.

Смотрю — вдали, на высотах Тевмесских,

Какое-то движенье: вот щиты,

1100 Белеяся, сплотились, вот аргосцев

Огромная бегущая толпа

Становится все ближе, все виднее

И — прямо к нам, на стены: только ров

Остановил их бурное движенье…

И вот зараз и с наших стен, и там

Призывные пеаны зазвучали

И заиграли трубы. Впереди

Своих рядов, щетинистых и плотных,

На ворота Неитские[75] держал

Парафенопей, и щит его девизом

Кабана этолийского имел,

Сраженного стрелою Аталанты…

А там в воротах Прета я увидел

1110 Амфиарая вещего — он вез

На колеснице жертвенных животных,

И скромный щит героя не блистал

Эмблемами надменными. К воротам,

Что Старыми зовутся, подвигался

Гиппомедонт, и щит его тяжелый,

Стооким Аргусом украшенный, пестрел,

А ворота Гомола ожидали

1120 Тидея с шкурой львиной на щите,

И волоса на ней вздымались грозно;

Десница же Тидеева несла

В светильнике губительное пламя,

Как нес его когда-то Прометей.

На ворота Источника грозою

Шел Полиник, твой сын, и щит его

Потнийскими конями был украшен[76],

И ужасом исполнились сердца,

Когда коней беситься он заставил,

Их двигая искусно за щитом.

А против врат Электриных воздвигся

1130 C дружиною надменный Капаней,

Себя богам безумно приравнявший;

Щит украшал ему литой гигант:

Какой-то город снявши с оснований,

Он на плечи себе его взвалил, —

И то была угроза нашим Фивам!

У врат седьмых был, наконец, Адраст…

Аргосский щит украшен был рисунком,

Изображавшим Гидру, вкруг нее

Сто лютых змей вилися, и драконы

С кадмейских стен похищенных бойцов

В своих кровавых челюстях держали —

Микенская утеха! Таковы

1140 Моим тогда вожди предстали взорам…

Наш первый бой был бой издалека,

Перо стрелы, и тяжкие обломки,

И дротики из напряженных рук,

И из пращи сокрытый меткий камень —

Все было нам защитою… Но вот

Тидей, когда одолевать мы стали,

Так закричал аргосцам, а за ним

Твой Полиник, царица: "О данайцы!

Не ждете ль вы, чтоб перебили вас

Снарядами? Что медлите набегом

Ворота взять? За мной, вперед, гимнеты[77]!

И конные, и с колесниц своих

Из-за щитов разящие гоплиты!"

На этот зов аргосцы, как один,

Все поднялись, и кровью обагрился

Из черепов разбитых вражий стан…

1150 Не раз тогда и с наших стен летели

Убитые, как ловкий акробат,

И на поля их кровь лилась потоком…

Но вот из уст аркадских слышен крик:

"Огня сюда и топоров!" И вижу

У самых стен исчадье Аталанты…

Ворота он ломать готов, но камнем

(Которого в повозке не свезти)

В него метнул Периклимен с забрала, —

И голова под золотом кудрей

Размозжена, по швам своим расселась,

1160 А щек его румянец заалел

От хлынувшей из раны крови жаркой;

И дочь Меналова[78], царица стрел, увы,

Живого сына больше не увидит…

Обрадован удачею, наш царь

К другим спешит воротам. Этеоклов

Я правлю след. Глядим, у наших стен

Тидей орудует с дружиной этолийской,

А меткий их и непрерывный дротик,

Того гляди, что башенный карниз

Снесет… Уж, тыл к Тидею обращая,

Покинуть пост дерзнули сторожа

И за стеной от гибели спасались,

Когда сам царь на бруствер их вернул,

1170 Как псов труба охотничья сзывает…

Мы — далее… О, ужас! Капаней…

Нет, ярости надменной не сумею

Я передать, с которой сходни он

Огромные влачил к фиванским стенам

И с похвальбой кричал, что сам Зевес

Не защитит теперь кадмейских башен.

И вот уже по гладким ступеням

Взбирается, и град камней тяжелых

Принять на щит тяжелый норовит…

1180 Вот гребень стен перешагнуть готов он…

И вдруг… Зевес ударом поразил

Безумного… Далеко задрожала

Земля окрест, и, тяжестью своей

Влекомый, он упал сожженным трупом.

Кронидов гнев аргосского царя

В смущение приводит, и дружины

Он отозвать спешит, но на врага

Нежданные кидаются фиванцы,

Зевесовым огнем ободрены…

1190 Все хлынуло из города — пехота,

И всадники, и сотни колесниц

Среди врагов измятых очутились,

И копья Фив вонзились в их щиты.

Разгром полнейший! Сколько там убитых,

Что колесниц поверженных, колес

Что разлетелось в щепки! Все смешалось:

И трупы и обломки. Да, пока

Мы отстоять сумели укрепленья,

А что потом случится, знает бог…

1200 О, победить отрадно: разве боги

Что лучшее придумают, не мы.

Ко мне судьба и боги благосклонны:

И сыновья живут, и город цел,

А Менекей погибший — это кара

Его отцу за мой преступный брак

И тяжесть мук Эдиповых. Он может

Утешиться, конечно, благом Фив…

Но ты вернись к начатому… Что дальше?

Что стали делать дальше сыновья?

Будь счастлива, царица, тем, что есть.

1210 Я знать хочу, что было дальше, вестник…

Иль весть тебе спасенья не мила?

Грядущее безвестностью тревожит…

Позволь уйти, царица, дело ждет:

Царю его оруженосец нужен.

Ты от меня несчастие таишь?..

Ох, продолжать-то лучше бы не надо…

Ты скажешь все, коли тебя в эфир

Не унесут невидимые крылья…

О, горе мне! Зачем благую весть

Принесшего уйти ты не пустила?

Внемли же злу, царица, и узнай,

Что сыновья твои в единоборство —

О, дерзость, о, неслыханный позор! —

1220 Теперь вступить готовятся отдельно

От воинов, и громогласных слов

Им возвратить уже не может воздух…

Когда к молчанию воззвал глашатай

И все ряды затихли в ожиданье,

С высокой башни первым Этеокл

Речь обратил к соперникам затихшим…

"Данайцев цвет и ты, народ кадмейский,

Так говорил наш юный властелин, —

Из-за меня и брата Полиника

Довольно жертв. Я сам себя хочу

1230 Отстаивать, и пусть единоборство

Сегодня спор меж братьями решит.

Убив, царить я буду безраздельно,

Осиленный, я отдаю престол.

А вам, мужи аргосские, не лучше ль

В отчизне жить, чем в Фивах умирать?"

Так он сказал, и брат, ряды покинув,

Его слова хвалою увенчал,

Ему вослед враги рукоплескали,

И гул со стен их правыми признал…

1240 Был тотчас мир объявлен, и клянутся

Торжественно хранить его вожди.

Потом одеть бойцов блестящей медью

К шатрам птенцов Эдипа собрались,

И одного потомки спартов древних,

Данайцев цвет другого окружил.

И вот на бой сошлись они, сияя.

С их юных лиц румянец не сбегал,

У каждого горело сердце только

Скорей копье в соперника метнуть…

Окрест друзья, словами ободряя,

1250 Твердили им: "Могучий Полиник,

Ты, победив, трофей поставишь Зевсу,

А в Аргосе легендой станешь ты!",

"О, Этеокл, отчизну защищая,

Победою венчаешь ты престол!".

И жар сильней в их душах разгорался.

Гадатели ж, проливши кровь ягнят,

Дым жертвенный прилежно наблюдали:

Развеется или столбом пойдет,

И по тому, высоко ль пламя жертвы,

И на кипящей влаге пузыри, —

Грядущего исход вещали боя…

О, если ты их можешь удержать

Иль силою, иль хитрыми речами,

1260 Иль чарами, молю тебя, не медли,

Иди туда, Иокаста, и детей

Останови средь пагубного боя…

Покинь чертог, дитя мое, и к нам

Сойди скорей! Тебе готовят боги

Не терема девичьего покой,

Не хоровод с подругами веселый:

Ты с матерью мольбами разнимать

Пойдешь сейчас ужасный поединок

Двух витязей, твоих несчастных братьев.

1270 О мать моя, ужель еще удар

Мне голос твой призывный возвещает?

Их нет, о дочь, нет братьев у тебя.

Что говоришь?!

Они на поединке…

Что ж делать мне?

Идти туда со мной.

Из терема?!

Туда, на поле брани…

Мне стыдно, мать!

О, до того ль теперь!

Чем помогу?

Ты прекратишь их ссору.

Но чем, скажи?

Мы будем их молить…

Идем же, мать… О, для чего мы медлим!..

1280 Да, да, скорей! И если там живых

Застанем мы, я буду видеть солнце,

Но трупы их похорони со мной.

Увы! Увы!

Дрожит мое сердце тоскою и страхом!

И к матери горькой

Глубокая жалость любви

Суставы мои проницает…

1290 О Зевс, о матерь-Земля,

О бедствия тягость!

Который, который из них,

Кровию брата обрызган,

Через доспех и одежды

Братскую душу погасит

И слезы пролью над которым,

Тяжелые слезы разлуки?

Увы! Увы!

Как звери, со злобой в душе кровожадной,

Копьем потрясая,

Уж прянуть готовы они

За свежею вражьею кровью…

Зачем, скажите, зачем

1300 Ваш бой одиночный?

Напевом родных берегов

Я обовью ваши беды…

Стонами мертвых оплачу…

Близок конец неизбежный,

И меч порешит вашу ссору,

О горькие жертвы Эриний!

Но вот Креонт, с своей печалью тяжкой:

Не надо плакать, сестры, перед ним…

1310 О, горе мне! Кому пошлю вас, стоны,

Из уст моих летящие, и вас,

Потоки слез? Себя ли я оплачу,

Иль город мой, увитый тучей скорби

И Ахеронт узревший?.. Этот труп

Погибшего такою благородной

И для меня такою тяжкой смертью,

Самоубийцы труп я подобрал

На самом дне Драконовой пещеры;

Сестре моей отдам его, и пусть

Племянника омоет и оденет,

Чело его цветами уберет…

1320 Кто жив еще, услугой бездыханным

Царя глубин подземных да почтит!..

Твоей сестры в чертоге нет, вельможный,

Она ушла, и Антигона с ней.

Ушли? Куда? Какой судьбе покорны?

К ней весть пришла, что сыновья ее

В борьбе за трон на поединок вышли.

Что говоришь?.. Услуги мертвецу

Любимому последние, и эти

Слова ужасные и новые… о нет…

Увы, Креонт, твоя сестра ушла

1330 Давно… и роковой конец, наверно,

Принять успел их бой ожесточенный.

Да, ты права… И мрачен и уныл

Вид воина, идущего оттуда…

Какая весть в устах твоих, гонец?

О, горе мне… Рассказывать иль плакать[79]?

Ужасное начало! Мы погибли.

Горе, и двойное горе… Тяжек груз фиванских бед.

Старых, старых или новых? Не задерживай ответ..

Узнай… они не видят больше солнца…

1340 О, боже мой!

Жестокие, ужасные слова!

Так вот они, Эдиповы проклятья,

Ты слышишь ли, свидетель их — чертог?..

Он нем и только потому не плачет…

О, горе мне! О, тягость наших бед,

О, город мой, о, злополучный город!

Еще не все… Ты дальше не слыхал…

Да что же скажешь ты еще ужасней?

Твоей сестры Иокасты тоже нет…

1350 Оплачь ее, оплачь ее со мною,

Руками белыми лицо терзай…

Прости меня, Иокаста, жизни горькой

И грешного узревшая предел

Загадкою дарованного брака…

Но, клятвою Эдипа порожден,

Каков же был тот братский поединок?

Поведай нам, о вестник новых бед…

Пред башнями кадмейскими победу

Прияли мы от Зевса; это ты,

Конечно, уж узнал, Креонт: в чертоги

С фиванских стен для вести близок путь.

Когда, тела одев блестящей медью,

1360 Меж двух дружин сошлися сыновья

Эдиповы на спор и бой копейный,

Взор обратя к Микенам, Полиник

Так говорил с мольбою к властной Гере:

"Владычица, я твой с тех самых пор,

Как, в жены взяв аргосскую царевну,

В земле твоей я поселился жить:

Соперника и брата уничтожить

Ты помоги мне, Гера[81], и вручи

Мне кровию омытую победу".

Да, Полиник и жаждал и молил

Позорного венца братоубийцы.

1370 А Этеокл, остановив глаза

На алтаре Паллады златощитной,

Молился так: "О Зевсово дитя,

Победою копье венчая, брату

Направь его, богиня, прямо в грудь,

И пусть убьет предателя отчизны".

Едва сказал, и ярче, чем огонь,

Им медь трубы сигналом зазвучала.

1380 И вот, с оскалом вепря на устах

И с пеною на искаженных лицах,

Сбегаются, — и прянуло копье,

Но в тот же миг щиты обоих скрыли,

И даром медь по глади их скользит…

Но, зоркие глаза к щиту приставив,

В сопернике соперник уловить

Старается чела свободный угол…

И кружатся безмолвные враги,

В руке копье бессильное сжимая…

Нас, зрителей, из страха за своих

Тут даже в пот ударило, но сами

Усталости не ведали бойцы…

1390 Вот Этеокл, ногой нащупав камень,

Его с пути отбросить захотел,

Но в тот же миг в лодыжке перебитой

Он братское почувствовал копье, —

И в радости данайцы завопили.

Тогда наш царь, перемогая боль,

В открытое плечо наметил брату,

Но не попал — сломилось острие…

Он шаг назад и камнем Полинику

1400 Древко копья ломает пополам:

И вновь они равны и беззащитны…

Черед настал для боевых мечей.

Но, обнажив тяжелое железо,

Из-за щитов сначала не могли

Они вредить друг другу — только стук

Да гул стоял окрест от их ударов…

Пока наш царь в уме не воскресил

В Фессалии им виденную хитрость:

1410 Осев на ногу левую, свой щит

Приподнял он, и правой сделал выпад,

А так как враг при этом не успел,

Подвинув щит, закрыться от удара,

Ему в живот уходит лезвие…

Тот падает на землю, кровь ручьями

Из раны хлынула, а победитель-царь,

Считая бой оконченным, бросает

Кровавый меч и голою рукой

Доспех снимать с поверженного брата

Нагнулся, щит оставив на земле…

Но Полиник и лежа меч тяжелый

1420 Еще сжимал хладеющей рукой…

Отчаянным усилием железо

Приподнял он и, торжество прервав,

Вонзил его ликующему в сердце…

Враги теперь в смешавшейся крови

Лежат, и пыль уста их покрывает,

И мощно смерть соединила их —

Непобедившего с непобежденным.

Увы! Увы! О, бедствия слепца

И ты, о мощь отцовского проклятья!

Но погоди… Я не исчерпал бед…

Когда бойцы бессильно землю грызли

И смерть уже глядела им в глаза,

1430 Явилась мать-царица… Эти раны,

И кровь, и смертные мучения детей

Увидела несчастная, и вопли

Тяжелые по полю понеслись.

"Зачем, — она взывает, — я не знала

О вашем бое, дети, и разнять

Вас не пришла? Зачем теперь уж поздно?"

То к одному со стоном припадет,

То над другим, рыдая, причитает:

Ей вспомнились и муки и труды,

Что выпали на долю ей напрасно,

И ласки ей припомнились. А дочь —

Царевна так в слезах им говорила:

"Кормильцы матери, опора старика,

О, на кого меня вы, сиротинку,

Покинули, без мужа и семьи?"

Царь Этеокл среди мучений смертных

Мать узнает, но, влажною рукой

Ее лица касаясь, он не может

1440 Произнести ни слова. Только глаз

Немая речь родимую ласкает…

А Полиник еще дышал, и, мать

С сестрою глаз лучами обливая,

Он им сказал: "Простите… жизни нет

В твоем ребенке, мама, и жалею

Я очень и тебя, и Антигону,

И Этеокла тоже — бедный брат!

Он был мой враг, но умирает братом…

Смотри же, мать, и ты, сестра, мой труп

Похороните дома… вы фиванцев

Упросите? Не правда ли? Из царства,

1450 Которого лишился я, земли

У них прошу ничтожные две горсти…

Дай руку, мать… глаза мои закрой…"

И у него еще достало силы

Ее рукой коснуться век своих

И прошептать: "Простите… мрак могильный

Мои глаза наполнил… О, прости…"

Сказал — и жизнь несчастнейшие братья

Покинули в один и тот же миг…

А мать в порыве ужаса и муки

Из трупа меч кровавый извлекла

И в грудь всадила, после зашаталась,

Вся белая, упала меж детей

И умерла, их молча обнимая…

1460 Меж тем вокруг уж разгорался спор,

Кто победил, и мы за Этеокла,

Данайцы против были. А вожди

Решить сомнений наших не умели…

Тот тени Полиника присуждал

Победу за его удар начальный,

А тот совсем победы не хотел

В бою искать, где оба — бездыханны…

Спор перешел в ожесточенный крик:

"К оружию!" И счастье улыбнулось

На этот раз фиванцам — мы щитов

Не бросили, пока кипели споры, —

Враг мигом смят, и ни один данаец

1470 Не устоял — убитых горы там,

Наводнена долина кровью вражьей,

Немногие успели убежать.

Теперь одни трофей Крониду ставят —

Из золота Зевесов истукан,

Другие же, сорвав доспехи вражьи,

Ликуя, их в Кадмею повлекли.

И наконец, с царевной Антигоной

Последние, подняв на рамена,

Сюда несут трех горьких мертвецов.

Да примут их друзья и здесь оплачут.

Таков исход законченной борьбы,

Для города счастливый и ужасный.

Увы! Увы!

1480 Не слова нам приносят печаль,

И Эдипов чертог

Черной ризою кроют не речи.

Вот они… глядите, глядите…

К очагу родному вернулись!

Трое из вкусивших от мрака,

Крепко связанных общей смертью.

Под фатою своей девичьей

Я румяных щек не таила[83],

Нежный локон по воле развился, —

И смотрели люди, дивились…

Точно зельем каким напоила

Злая смерть вакханку печали,

Что огнем горят погребальным

У вакханки пьяные очи

1490 И с плеча спустился шафранный,

У безумной, девичий пеплос…

Что бежит, а за нею трупы.

Ты, Полиник, врагом наречен недаром, недаром:

Распря твоя вражду родила, и смерти, и смерти.

Дом Эдипов она потопила в крови,

В страшной крови, в нечестивой крови.

Увы! Увы!

Для стонов моих

Найду ли мелодии звуки?

Флейту найду ль или бубен?

И кто оплачет со мной

1500 В чертогах, в чертогах

Утеху Эриний,

Три трупа, три трупа?

Сгубила, богиня, сгубила

И дом и Эдипа

За то, что загадки

Мудреную тайну,

Разумный, решил он.

Увы мне! Увы мне! Увы мне!

Отец, отец,

Кто раньше вельможный —

Иль варвар, иль эллин —

1510 От зол столь великих

Столь явные беды

Под солнцем изведал?

Я пойду в зеленую рощу,

Буду взором бродить, тоскуя,

По дубовой чаще да елям,

Не найду ли птицы печальной,

У которой птенцов отобрали…

Пусть своею трелью со мною,

Своей жалобной трелью плачет!..

Пряди волос в тоске

Я себе вырвала.

Где положить мне вас,

Горем венчанные?

Грудь ли кормилицу

Вами закрою я

Или у братьев их

Раны разверстые?

Горе мне, горе мне, горе мне!

1530 Покинь, о старый отец, чертоги, покинь!

Выйди, слепой, ко мне, влача свою старость!

Ты, который, на вечную тьму осужден,

Тяжкое бремя горя и лет несешь,

В этих углах пустых, всеми покинутый…

Внемли мне, внемли мне, отец!

Внемли из скитаний унылых,

С подушки ль своей,

Слезами облитой…

Зачем ты, дева, призывом мне посох вручила?

1540 Зачем слепые шаги

Из мрачных покоев

На свет вызываешь?

Отрадней слепцу там плакать на ложе холодном,

И нужен ли солнцу седой и колеблемый призрак,

Забытая адом меж смертных унылая тень,

Гость больных сновидений?

Отец, печальна злая весть моя:

Их больше нет, они не видят солнца,

Ни сыновей, ни той уж нет, отец,

Которая тебе вручила посох,

Заботами лелеяла тебя…

1550 Увы мне! Увы мне!

Для новых стенаний година настала!

(Три жизни! Три жизни! Три жизни!)

О дочь, скажи мне, три светоча эти

Какая судьба дуновеньем своим погасила?

О отец, отец!

Не корю тебя, не злорадствую.

С болью слово тебе

Мое сердце отдаст:

Твой зарезал их

Дух проклятия:

И огнем палил,

И в бою томил —

Твой, и твой, и твой…

1560 Горе мне! Горе мне!

Плачешь, старик?

Дети мои…

Ты плачешь и стонешь,

Но если б ты видел

При свете лучей золотой колесницы

Их жалкие трупы…

О, ужас проклятий… Детей он убил моих, —

Но мать их несчастную, за что ж ее рок убил?

Она не таила ни слез, ни смятенья,

И, их умоляя, она обнажала

Ту грудь, что когда-то обоих вскормила…

1570 Но было уж поздно… В воротах Электры

На поле цветущем предстали ей дети

В разгаре сраженья, как львы молодые,

В пещере одною вскормленные львицей…

Пред ней под напором мечей они пали;

Упали, и скоро подземного бога

Арей возлияньем их стынущей крови

Почтил, угощая в чертогах поддонных,

А мать из сыновней груди вырывает

Меч молча и падает трупом меж мертвых.

1580 О, сколько несчастья для нашего дома

От солнцевосхода до солнцезаката!..

Тот день скорбей, о, пусть в грядущем он

Счастливыми вознаградится днями.

Довольно слез… Для мертвых гроб милее,

А ты, Эдип, внемли и повинуйся:

Покойный царь мне царство поручил, —

Фиванский трон — приданое невесте

Гемоновой и дочери твоей…

Ты ж этот край немедленно оставишь:

1590 Тиресия пророческий глагол

В тебе открыл источник всех несчастий

И прожитых и будущих, и нас

Ты долее давить бедой не будешь…

Поверь, Эдип, мне тяжко обижать

Тебя, старик, и ненависти нету

В устах моих. Но демон, демон твой

Пугает нас, суля Кадмее старой

Ряд новых бед. Смирися и уйди…

О тяжкий рок, рождением несчастным

Отметил ты Эдипа! Аполлон,

Когда еще я не глядел на солнце,

Отцу убийцу в сыне возвестил.

1600 Едва на свет явился я, как Лаий,

Родной отец, велел меня убить,

Врага себе провидя в бессловесном…

И те уста, которые искали

Грудь матери, он отдает зверям…

Меня спасли… О, лучше б гору эту

Тогда жерло подземное пожрало!

Я стал отцеубийцею, я мать

Детей своих праматерию сделал,

1610 Чтоб сыновей иль братьев, наградив

Проклятием, полученным от Лая,

Навек услать в бездонный адский мрак.

Я не безумец… Этот взор померкший

И сыновья убитые мои —

Да разве ж мог устроить это смертный?

Подумаешь о будущем… Слепца

Кто ж поведет?.. Иль мертвая воскреснет

И посох бедному изгнаннику подаст?

Иль сыновья цветущие?.. О, дети!

А силы нет в руках моих, Креонт,

Дрожат мои согнутые колени…

1620 Ведь ты убьешь, ведь ты убил меня!

О, не страшись… Молить тебя не буду:

Под бременем несчастий я поник,

Но не согнусь обнять твои колени…

И кровь царей во мне еще течет.

Колен моих с мольбой не обнимая,

Ты прав, старик: тебе бы все равно

Я не позволил в Фивах оставаться.

А мертвецов немедля разделить:

Вот этого несите в дом оплакать,

Он был царем… А этот, Полиник,

Врагов привел громить родные стены, —

1630 Так вон его! Ни город, ни страна

Его костей презренных не оплачут.

И гражданам я ныне объявляю:

Рука с землей обрядной иль венцом

Да не коснется тела Полиника, —

Виновного немедленно казнят…

Ты ж прекрати, царевна, причитанья

Над мертвыми и в терем воротись!

Блестящий брак тебе его отворит.

О мой отец! Тебя мне больше жаль,

1640 Чем наших мертвых. Я уж и не знаю,

Которое из тяжких зол твоих

Всех тяжелей… Ты — весь одно несчастье.

Но ты, Креонт, наш новый властелин,

Ужель тебе для первого указа

Так нужен этот горемычный прах?

Не я решил — то воля Этеокла.

Безумному один слепец — слуга.

Как? Пренебречь царя священной волей?

Да, если в ней таится вред и зло.

1650 И псам его, изменника, не бросить?

Закон богов ты этим оскорбишь.

Он был наш враг — врагом и остается.

А искупленье, смерть его, Креонт?

Ни гроба нет ему, ни искупленья.

Но где ж вина покойного? Искал

Законного мой Полиник несчастный.

И все-таки не будет погребен!

Из этих рук, из этих рук — ты понял? —

Он погребенье примет, вам назло…

Готовь же и себе могилу подле…

Друзьям отрадно рядом почивать.

1660 О дерзкая! А в терем, на запор?

Я не отдам, я не отдам вам брата…

Опомнись… Повеления богов…

Они сказали людям: чтите мертвых.

Но брения не примет Полиник…

О, сжалься, царь! Хоть ради Иокасты.

Оставь! Ты этого не вымолишь ничем.

Омыть его хоть раны, только раны!

Запрещено, тебе я говорю…

Перевязать их тоже не позволишь?

1670 Ни тени почести ему! Ты поняла?

Любимый мой! Устам моим так сладко

Твой бледный прах, лаская, целовать.

Невеста ты, и слезы неприличны,

Несчастный брак они тебе сулят.

Иль ты венчать со мною хочешь сына?

Конечно, да: вы ведь обручены.

Так знай… ему я буду Данаидой[84].

Как дерзки вы, о нежные уста…

Мечом клянусь и смертию железной!

Но почему ж от брака ты бежишь?

С отцом делить хочу его изгнанье.

1680 Великодушие, но детское, прости…

Я даже смерть с ним разделить готова.

Так уходи ж, а сына я не дам

Тебе убить. Оставь немедля Фивы!

Твоя любовь, желание твое

Мне дороги, но… оставайся в Фивах…

И выйди замуж, да? Отец, а ты?

Полюбим мы: ты — мужа, я — страданья.

А кто ж тебя, слепого, сбережет?

Пойду, пока судьба и ноги носят.

Эдип, Эдип! Где слава мудреца?

Да, мой венец плели недолго боги,

И в миг один потом он облетел…

1690 Кому ж делить теперь твои страданья?

Подумай, дочь: слепец и нищета…

О, чистая изгнанья не страшится,

И жертвовать отрадно ей, отец.

Где мать лежит? Любимого лица

Коснуться дай рукой дрожащей старцу.

Ты щек ее касаешься, старик.

О, мать моя! О, бедная подруга!

Испившая всю горечь наших зол…

А Этеокл? А Полиник? О, дети!

Они лежат перед тобой, отец…

Моя рука нащупать лиц не может.

1700 Дай мне ее… Ты гладишь их теперь.

О, милый прах, о, дети несчастливца!

О Полиник! Как сладок этот звук!

Пророчество… Ты наконец свершилось…

Пророчество… Иль новая беда?..

Мне Феб вещал, что я умру в Афинах.

И в Аттике наметил ты приют?

В божественном Колоне Посейдону

Алтарь и храм воздвигли в старину.

Там я умру. Но если, Антигона,

В душе твоей желание горит

С изгнанником делить его невзгоды,

Нас больше здесь не держит ничего.

1710 Дай руку, отец!

Я буду — как ветер летучий,

А ты — как тяжкий корабль.

Ты веди меня, дитятко,

Горемычного горемычная.

О, есть ли меж вами,

Подруги мои,

Несчастнее кто Антигоны?..

Я дрожащей ногой и тропы не найду,

Дай мне посох, дитя.

1720 Твоею ногою и ветер играет,

Вот так, полегоньку!

Потише, потише…

О, новый и тягостный мрак!

О, тьма нищеты и изгнанья!

За что изгоняют?..

За что, злополучный?

Как будто не знаешь,

Что гордо на свете

Насилье ликует,

А правда убита, а правда убита?

Это тот человек, что победой богов

1730 Увенчался, их тайну похитив?..

Зачем вспоминаешь ты прошлую славу, родимый,

Когда от победы над девой крылатой одно лишь

Наследье тебе остается: изгнанье и смерть под забором?

А мне — сожаленья и слезы разлуки.

И после неги чертога весь ужас скитанья…

О боги! Пошлите же мне,

На счастье Эдипу,

1740 И разум и доблесть.

О нет… Неужели[85]

Я брошу его

И он погребенья и ласки последней лишится?

Отец мой, отец мой,

Уйти я не в силах…

Пока я землею его не засыплю.

К подругам вернись.

Им слезы мои что скажут, отец?

Иди к алтарям и молись.

1750 Им горе мое наскучило, старец.

А туда, моя дочь,

В белоснежную высь,

В хоровод Диониса?

Нет, туда не пойду.

Я носила, отец,

Лани пестрой покров.

В хороводе его

Ударяла в тимпан —

И в изгнанье иду…

Сердца нет у богов.

О сыны моей отчизны… Поглядите на Эдипа!

Разгадал он тайну девы и не знал пределов славы

1760 В день, когда плененный город от убийцы он избавил,

В обесчещенном и дряхлом узнаете ль вы Эдипа?

Но зачем все эти стоны? Много горя в этом мире,

Если так решили боги, прах ничтожный, покоряйся!..

Благовонной короной своей

Увенчай поэта, победа,

И не раз, и не два, и не три

Ты увей его белые кудри!