Финляндия. Творимый ландшафт

Екатерина АндрееваФинляндия. Творимый ландшафт

© Е. Ю. Андреева, 2017

© Н. А. Теплов, дизайн обложки, 2017

© Издательство Ивана Лимбаха, 2017

Не успев познать самого себя – так как насчет этого в России строго – <русский культурный человек> очень доволен, что никто ему не препятствует познавать других.

М. Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом

Я всегда смутно чувствовал особенное значение Финляндии для петербуржца и что сюда ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге.

О. Э. Мандельштам. Шум времени

I. «Болгарки, финки, шведки в теологоразведке» (Олег Котельников)

Средние века: святые, их представители и церкви

Вторник. Я влекусь на службу. Еще довольно рано, но возле Спаса на Крови уже порядочное летнее коловращение. Из-под 2-го Садового моста внезапно появляется триколор: раскрашенная крыша кораблика «Император». Экскурсанты в обнимку загорают на палубе, проплывая мимо Конюшенной церкви, где отпевали Пушкина и Тимура Новикова.

Вчера мы возвращались из Финляндии, и в машине по «Эху Москвы» весь день говорили про конфликт между музеем и начальством храма Святого Владимира в Херсонесе: директора музея уволили за то, что он запретил настоятелю мостить дорожки и площадь у храма, уничтожая тем самым остатки византийского города. Хочется сказать: «Погодите мостить, отцы! Ради бога! Может, еще археологи на этой площади и на этих дорожках откопают какие-то реликвии времен святого Владимира, может, пряжку его или стремя – ходил же он по этой земле со своей дружиной, не прямо ведь в купель десантировался, как опытный боец ВДВ»[1].

На заседании, рассматривая Неву с корабликами и пляжную стенку из голых под куртиной крепости, я так и эдак обдумываю свою книжку о Финляндии. Есть время, да и Пеструша любит поспать между клавиатурой и монитором под мое аритмичное постукивание.

Меня уже года два в этом деле подзадоривают слова знакомых москвичей. Один из них сказал: «Да ладно, Катерина. Финляндия никому не нужна просто потому, что она никак не отразилась в культуре других стран». Другой убежденно заявил, что «ценность финского искусства – выдумка питерской интеллигенции начала века» (он имел в виду, конечно, век прошлый, ведь у него было настоящее авангардное начало, не то что у нас в нулевые, хотя многие про тó начало думали, что это вообще-то конец).

Как же это не отразилась, – возражаю я в уме, – всякий, конечно, сразу вспомнит Тома оф Финланд, но не о нем теперь речь. «Калевала» породила «Песнь о Гайавате» Лонгфелло и фантастических героев Толкина. Лучшая совместная работа Филонова и его учеников – иллюстрации «Калевалы»; «Мир искусства» начался «Выставкой русских и финляндских художников», а Матюшин сделал такое признание: «За оболочкой северной финской кирхи воспринимаю исходящий огонь возрождения и причастия новой мысли и жизни. Чувствую бедных, набожных финнов, тихо, по-звериному чистой душой принимающих частицу этого чуда»[2].

Огонь этот чувствовал не только Матюшин. Русский священник Григорий Петров сумел сделать так, что этот огонь оказал воздействие на жизнь целого государства, находящегося от Финляндии за тридевять земель. Его книга «Финляндия, страна белых лилий», изданная в 1923-м в Сербии, через Болгарию попала в руки Ататюрка, и тот распорядился перевести ее на турецкий и раздавать всем офицерам своей армии вместе с Кораном. Пути истории неисповедимы. Петров был «левым» священником, популярнейшим проповедником начала ХХ века. Неудивительно, что у него возникли проблемы с Синодом. В 1907 году его лишили сана и запретили в течение семи лет жить в обеих столицах. Получив этот «минус» и оказавшись под постоянным полицейский надзором, он предпринял несколько путешествий в провинцию, в том числе и в Финляндию, где обнаружил идеальное по тем временам гражданское общество, строящее страну. В революцию Петров примкнул к белым, потому что считал большевизм болезнью измученного самодержавием русского народа. Он бежал из Крыма в 1920-м и в эмиграции описал финскую модель «очищения» народной жизни, которая дала такие прекрасные результаты в реформировании Османской империи[3].

Можно было бы попробовать получить грант, чтобы написать о том, какая это все неправда про финскую культуру. Но надо умело формулировать тему, потому что актуальность и в Африке актуальность – просто на описания красот никто не даст, когда в топе исследования вроде: «Поведение России в Арктике». Ну например, «Архитектура общественных мест Финляндии и социальная ответственность искусства». Похоже на тему какой-нибудь дипломной работы эпохи позднего Брежнева: «Архитектура детских садов на побережье Финского залива», а там пиши себе взахлеб о полузапрещенном модерне.

Социальная ответственность, разумеется, есть. И, например, в творчестве Алвара Аалто и Туве Янссон ее понимание было в полном смысле слова провидческим. Меня увлекает в финской истории развившееся в отнюдь не самых благоприятных условиях культурное своеобразие, потому что основой правильного понимания социальной ответственности является независимость личного взгляда на вещи.

Не далее как позавчера мы кружили вокруг этой темы в разговоре с друзьями, осматривая церковь Святого Генриха в Пюхтяя.

Если едешь в Пюхтяя с трассы Е18 от магазина ABC, беленые стены храма и скат крыши под гонтом-лемехом, а также стройная надвратная церковка 1820-х годов хорошо видны с холма. Храм стоит там, где средневековая королевская дорога из Турку в Выборг пересекает восточный рукав реки Кюмийоки. Он, таким образом, контролирует оба пути: по воде и посуху, не говоря уже о путях духовных. Во всех этих трех смыслах он перед нашими краями теперь крайний в цепи средневековых церквей и недаром посвящен крестителю Суоми некоему епископу Генриху. (Восточнее стояли только храмы Выборга и церковь в Уусикиркко-Полянах, где светил огонь возрождения для Матюшина и Гуро, – она не раз горела и так и не восстановлена после пожара 1939 года.)

Вместе с будущим шведским королем Эриком IX Святым этот Генрих Упсальский приплыл на запад Суоми в середине XII века и был вскоре зарублен местным крестьянином-язычником по имени Лалли. Генрих был британец, возможно шотландец, и, по легенде, он не позднее 1154 года прибыл сначала в Упсалу, сопровождая папского легата, который отвечал за прочную христианизацию норвежцев и шведов, уже лет сто пятьдесят к тому моменту крещенных, но не очень твердых в вере.

Легата звали в миру Николас Брейкспир, и позднее Генрих не мог оказаться в Упсале, так как в декабре Брейкспир был уже в Риме, оставил скандинавское направление и сделался единственным римским папой из британцев Адрианом IV (в следующем, 1155 году ему пришлось отлучить ненадолго от Церкви самый Рим, так как римляне не хотели ему повиноваться, и срочно короновать Фридриха Барбароссу в надежде с его помощью отбить Ватикан, захваченный горожанами; однако вскоре он вступил и с Фридрихом в конфликт, грозил отлучить от Церкви и его, но в сентябре 1159-го скоропостижно умер, вероятно от яда).

В 1582 году в Грейфсвальде два финна – студент университета в Ростоке Теодорикус Петри и директор школы при соборе в Турку Яакко Финно – опубликовали собрание католических песнопений, в котором был гимн, посвященный святому Генриху: «Зеленую ветку оливы / Принесла голубка / В Ноевом ковчеге / Спасены каждой твари по паре / Поэтому финны / Разделите же со всеми этот дар / Ведь вы теперь католики / По слову Божию / Так и донеслась до нас / Весть нашего учителя / Прибывшего из Англии / Об утверждении веры христианской / Вот как это было, финны». Дальше говорится о том, что Генрих разделил с Эриком его ссылку (в Швеции шла междоусобная война за трон), и оба они с воодушевлением победили язычников, после чего Эрик отправился назад. Заметим, кстати, что в предисловии к сборнику гимнов Яакко Финно особо отметил демонический характер светских песен и народных баллад, заговоров и плачей; применительно к народным певцам употребляет он выражение «рунопевец» – runonlaulaja, что в его время означало «колдун».

Про Генриха, который действовал в Финляндии до января 1156 года, почти ничего не известно, кроме того, что после смерти он совершил несколько чудес. Самое эффектное произошло с героем национального сопротивления беднягой Лалли, который напялил на себя епископскую митру и перстень. Натурально, снять их он не смог: шапка срезала ему скальп, а перстень ободрал палец до кости. Все эти события случились к востоку от городов Уусикаупунки, или Ништадта, и Раума, у озера Кёюлиёнъярви. На берегу Ботнического залива между этими городами есть теперь поселение Пюхяранта (Святой берег), а в одной системе озер с Кёюлиёнъярви находится огромное озеро Пюхяярви. Судя по этой топонимике, Генрих успел углубиться на финскую территорию не более чем на 60 километров.

Его мощи хранились сначала в первой церкви Ноусиайнена, а потом, в 1300-м, их перенесли в самое сердце финского католицизма – кафедральный собор Турку, епископальный храм, заложенный в середине XIII века и к этому моменту освященный. В Ноусиайнене же построили новую каменную церковь и в XV веке поставили в ней кенотаф – гравированный саркофаг-реликварий, сделанный по заказу епископа Туркуского Магнуса II Таваста (1357, или 1370–1462). Епископ Магнус II Таваст был последователем шведской святой Биргитты, или Бригитты, которая утвердила культ Генриха и распространила католицизм вглубь финских земель, встречая оживленное сопротивление новгородцев. Герб Магнуса II Таваста отличается явной воинственностью: в нем два креста и две руки – обе в рукавах-кольчугах и боевых рукавицах.

История святого Генриха – во многом политический пиар XIV века. Так, в житии святого Эрика 1270 года Генрих еще не упоминается. Его карту начинают разыгрывать в 1344 году, когда появляется полная версия жития святого Эрика и в очередной раз усиливается пропаганда Крестовых походов против Новгорода. Однако еще в годы формирования Туркуского диоцеза, в 1220–1230-е, в документах чаще упоминалась именно церковь в Ноусиайнене, то есть легендарное место захоронения святого Генриха, по всей видимости, уже тогда являлось плацдармом католицизма в Финляндии.

Во время Северной войны мощи пропали. По легенде, их в 1720-м вместе с другими трофеями везли на корабле в Петербург, но корабль утонул. Хотя есть сведения о том, что в соборе, в неразграбленном реликварии блаженного Хемминга, в ХХ веке нашли-таки кости предплечья святого Генриха, и таким образом он держит руку на пульсе скандинавской истории. Теперь копия саркофага – в Национальном музее Финляндии, и все могут изучить житие Генриха по медным гравированным пластинам, рассмотрев заодно святых Эрика, Биргитту и Зигфрида, а также самого Магнуса II Таваста, как теперь считается, главного организатора строительства финских каменных церквей. Из житийных клейм следует одно: сошествие святых Генриха и Эрика на берег Суоми сопровождала реальная резня.

Как пел Виктор Цой, «и мы знаем, что так было всегда»: святой Эрик ненадолго пережил своего спутника. Он всего четыре года правил Швецией, а 18 мая 1160 года политические противники сначала зарубили его прямо при выходе из построенного им храма в Старой Упсале, а потом уже мертвого обезглавили (именно такую последовательность мучений святого Эрика подтвердили современные антропологи). Святым он сделался потому, что из того места, куда свалилась с плеч его голова, забил родник. В нынешней церкви Старой Упсалы Эрик и Генрих стоят в крайних арках резного алтаря слева и справа от святых Эскиля и Олава, которые фланкируют центр – Христа, Богородицу, святых Иоанна, Петра и Павла, а в нижнем ярусе под ними располагаются святые жены, в том числе и Биргитта. Достоверность этой истории придают два предмета мебели, считающиеся древнейшими в Швеции: епископский трон, похожий на романский собор с арочным гульбищем, и огромнейший сундук, выдолбленный из цельного дубового ствола и окованный железом. Если вы не очень верите мифам и песням, все равно признаете, что накал борьбы в Старой Упсале и теперь свидетельствует сам за себя. Взгляните на место, выбранное святым Эриком для своего католического храма: он врезал собор в цепь языческих курганов, как полководец-победитель вонзает меч в пригорок после сражения.