Физика любви

Глава 7

Утром просыпаюсь в пять часов и никак не могу уснуть. В конце концов беру телефон, включаю сеть и проверяю сообщения.

Глеб

Пижама огонь 

Я снова открываю фото, которое отправила Янковскому, и да, точно, там видно рукав пижамы, а на нем маленькие Винни Пухи. Даже не диснеевские, а наши олдскульные, коричневые. Парам-парам-парам-парам, тот поступает мудро… В отличие от меня.

Когда мы с Оливкой доходим до школы, мое напряжение достигает пика. Она что-то мне говорит, но я почти не вникаю, отвечаю невпопад, молчу и ожесточенно верчу головой. Где он? Не знаю, зачем мне видеть Глеба и что я хочу прочитать на его лице, но я чувствую себя как на иголках. Мне точно необходимо его увидеть. Рассказал ли он все Яну? Может быть, просто воспользовался моей наивностью на выходных, чтобы закрыть долги по учебе, а потом просто посмеялся надо мной вместе с другом. Разозлился ли он на последнюю фотографию? Или посчитал забавной и спустил мне с рук?

– Яна!

– А?

– Ты куда сегодня отлетела?

– Никуда, – я переобуваюсь в любимые старые кеды, пока Оливка надевает стильные мокасины.

– Выглядишь так, как будто тебя похитили инопланетяне и забыли вернуть.

– Очень смешно.

– Да я не шучу, у тебя реально такой вид.

Она косится на мою обувь, а я бурчу:

– Это кеды, они должны быть убитыми.

Мы выходим из раздевалки, доходим до лестницы, когда я начинаю обшаривать карманы брюк и говорю:

– Черт, забыла телефон в куртке, встретимся в кабинете.

– Как скажешь.

Я бегу обратно в раздевалку, потому что скоро уже должен быть звонок, хватаю телефон из кармана. Так же быстро возвращаюсь, на ходу проверяя сообщения. Ничего.

– Ай! – с размаху влетаю носом в чью-то широкую грудь.

– Нет, правда, тебе стоит хотя бы попробовать ходить с открытыми глазами.

Конечно, это Глеб.

– Извини.

– Не проблема, Винни, – он смотрит на меня, продолжая стоять в дверях.

Я снова чувствую себя практически немой. Отвечать ему в переписке гораздо проще, а вот открыть рот, стоя напротив, просто физически тяжело. Ну, по крайней мере, кажется, он не злится на фотографию.

Я потираю нос. Конечно, ударилась я не так уж сильно, но у Янковского какой-то парфюм, который сбивает меня с толку. Пахнет тепло и терпко.

– Как ты относишься к творчеству Люси Чеботиной?

– Что? – я недоумевающе смотрю ему в глаза.

– Ну, она же права, да? Зачем тебе солнце Монако?

До меня только начинает доходить. В груди неприятно холодеет.

– И луна Сен-Тропе вроде не нужна. Если Яна рядом нет. Или как там в тексте, я не силен в современной популярной музыке.

Я смотрю на парня, и мое лицо прямо-таки сводит ненавидящей судорогой. Как такой красивый человек может быть таким отвратительным? Строчки этой песни, среди прочих, я записала в учебнике.

Не контролируя себя, выпаливаю:

– Ты же знаешь, что ты козел?

– Солнышко, я в курсе. Но я не знал, что ты такая дерзкая. Это даже интересно.

Он улыбается только одним уголком губ, глаза смотрят все так же колюче, но с примесью чего-то нового. Похоже, ему действительно интересно. Отлично, Петрова. Теперь кот не просто сожрет птичку, а будет играться, прижимая лапой и проверяя, сколько она протянет.

– Глеб, дай ключи, свои забыла! – тонкая ручка бесцеремонно хватает парня за плечо и разворачивает к себе, – ой, а что это ты тут делаешь?

Девчонка смотрит на меня такими же колючими голубыми глазами, и ее губы растягиваются в улыбке.

– Держи, – он протягивает ей ключи, просунув указательный палец в кольцо.

– Кто это?

– Не твое дело, Алин, – тут Янковский сжимает ключи в кулаке, – прогуливать собралась?

Она кривится и передразнивает:

– Не твое дело, Глеб.

Я стою истуканом и молча наблюдаю за ними. Кажется, это его сестра. Младше меня на класс, всегда одета с иголочки, волосы идеально вытянуты утюжком и блестящей золотистой волной следуют за хозяйкой. Просто оживший персонаж из «Дрянных девчонок».

Глеб отдает сестре ключи, но она не торопится уходить. Стоит и буквально ощупывает меня взглядом.

И когда звенит звонок, я отмираю, отодвигаю Янковского и проскальзываю в дверной проем. С колотящимся сердцем бегу к лестнице. Ну почему Ян дружит с ним?

На уроках я присутствую только физически.

Отмалчиваюсь, ничего не записываю, постоянно себя контролирую, чтобы ничего не рисовать. В итоге на полях во всех тетрадях вывожу квадраты. Так жирно прочерчиваю линии, что почти разрываю страницы.

В какой-то момент Оливка касается моей руки:

– Ян? Ты в порядке?

– Угу, – мычу я.

Почему я не рассказываю ей про шантаж Глеба? Не знаю. Просто не могу вытолкнуть из себя слова. Не могу избавиться от гнетущего ощущения. Что-то между нами не так. Не знаю. Может быть, это со мной что-то не так. Чувствую себя так, будто сижу в глубокой бочке.

Когда на большой перемене Оливка затаскивает меня в столовую, я сажусь за стол с кружкой чая и кошусь в угол, где всегда сидят Ян и Глеб. Барышев рассказывает какую-то историю, отыгрывая каждую фразу мимикой под гогот одноклассников. Там же сидит Алина с подружками и аж повизгивает от смеха. Я хмуро смотрю на нее. Не секрет, что подавляющее большинство девчонок нашей школы влюблены в Яна. Остальные, вероятно, в Глеба. Я часто видела Алину с ребятами, но теперь практически уверена, что она в команде Барышева, так сказать. Она взвизгивает очередной раз, и я морщусь.

– Как гиена, – говорит Оливка, глядя в тот же угол.

– Угу.

– Как звали самую придурковатую из «Короля льва»? Эд?

– Ага.

Оливка бросает на меня быстрый взгляд, вздыхает и склоняется над тарелкой фруктового салата.

Глеб сидит на столе, поставив ноги на лавку. Улыбается и фыркает от смеха вместе со всеми. Как будто не хочет смеяться, но не выдерживает. В такт его движениям в ухе болтается серебряная сережка с подвеской-крестиком. Не знала, что Сатана может носить такие украшения, ему должно быть больно.

Внезапно парень поворачивается и смотрит прямо мне в глаза. Улыбается снова только одним уголком губ и подмигивает. Я отворачиваюсь. Хоть бы этот крест прожег ему ухо!

Весь день Настя пытается меня развеселить, и, когда после уроков мы идем домой, а я по пути пинаю грязные комья снега, она хватает меня за локоть и говорит:

– Ну все, хватит. Я немного утомилась быть скоморохом.

– В смысле?

– В коромысле, Ян. Я же вижу, что-то случилось. Весь день перед тобой выплясываю, ты мне и двух слов не сказала.

– Я не просила передо мной выплясывать, – огрызаюсь я и подпинываю очередной снежок.

В кармане вибрирует телефон, и я нехотя достаю его. Если Оливка сейчас со мной, значит это сто процентов мой новый друг. Да, это он, отправил мне песню Люси Чеботиной «Солнце Монако». Ну какая же сволочь, а?

Оливка подлетает ко мне и выхватывает телефон из рук.

– Эй! Ты что делаешь?! – кричу я.

– Я вижу, что ты расстроена. Если ты не хочешь рассказывать, я все узнаю сама. Ты меня вынуждаешь! Глеб Янковский? Вы переписываетесь? Яна, он тебе нравится?

Она почему-то приходит в полный восторг и по своему обыкновению орет на всю улицу. Это злит меня еще сильнее. Я отбираю телефон и говорю:

– Да! Я от него в восторге. Мой новый лучший друг. Взамен тебя.

– Если он тебе нравится, это же замечательно!

– С чего вдруг? Ты только недавно называла его отморозком.

Оливка смущается:

– Любое чувство – это прекрасно, знаешь ли. Просто со стороны он не кажется, ну, дружелюбным.

Не выдержав, я смеюсь:

– Эта деликатность тебе не к лицу, лучше и дальше зови его отморозком.

– Ну вот, это моя Яна вернулась! – Оливка обнимает меня, – так что, этот отморозок тебе нравится?

– Нет, мы просто общаемся. На тему современной музыки.

Дальше мы идем под руку, но скоро ко мне возвращается знакомое беспокойство. Наверное, надо просто рассказать обо всем Оливке, и она придумает, что можно сделать. Но я молчу. На губах будто печать, а я снова потираю нос, вспоминая терпкий аромат парфюма.