Формула влияния

Глава 1

Выстрел прозвучал оглушительно громко, будто пистолет приставили к виску. Темнота, в которой она пребывала, рассеялась, и Полина увидела человека с искаженным болью лицом. Он смотрел на нее с надеждой, он силился что-то сказать, но мысли путались, слова не давались.

– Он не убийца, – медленно, с трудом, словно разбитым ртом, наконец произнес мужчина. – Его обвинят, но не он убийца. Все выглядит, будто…

Мысль его окончательно сбивается, уходит, он хочет что-то еще сказать, но вдруг раздается новый выстрел, такой же оглушительно громкий, как первый. Глаза мужчины заволакивает смертная муть, он больше не видит Полину, не слышит и ни на что не надеется. Он ушел окончательно, все, что осталось в жизни, его больше не касается.

Возвращается темнота, ставшая для Полины давно привычной. Она слышит, как Виктор, ее муж, размешивает сахар в чашке кофе.

– Твое молчание расценивается как согласие, – будничным утренним голосом говорит он. – Итак, решено, едем в Анталию!

Кажется, он ничего не заметил. Или сделал вид? Как жаль, что она не может увидеть его лица.

– Отличные пляжи, море, солнце. В начале июня там еще не слишком жарко, – продолжает Виктор расписывать прелести турецкого отдыха. Его бодрый голос ненарочито бодр, его энтузиазм естественен. Да, не заметил. И хорошо. Полина не хочет рассказывать о том, что только что видела. Ее видение оказалось совершенно бессмысленным – Полина не смогла помочь этому человеку, не смогла спасти. Так зачем же расстраивать Виктора? Но надо как-то поддержать разговор. Спросить о чем-нибудь нейтральном таким же естественно бодрым голосом.

– Который час? – спрашивает Полина – слова даются с трудом, язык еле-еле ворочается, совсем как у того, которого она не смогла спасти.

– Восемь двадцать, – все так же бодро, не замечая ее косноязычности, отвечает Виктор. – У нас еще куча времени. Успеем заскочить в турагентство перед работой.

– В турагентство? – рассеянно переспрашивает Полина, совершенно забыв, о чем они говорили до того, как возникло видение. Возвращение в реальность происходит не сразу. Но наконец она вспоминает, что через неделю они собирались отправиться в отпуск. – Нет, давай не сегодня.

– Почему? – обиженно спрашивает Виктор. – Мы же договаривались… мы же собирались… Зачем же было вставать в такую рань?

Она чувствует, что он смотрит на нее в упор, старается придать своему лицу нейтральное выражение, но мышцы сводит, ничего не получается.

– Что-то случилось? – настораживается Виктор. – Ты что-то…

– Нет! – сердито отвечает Полина, окончательно провалив свою роль.

Виктор, расстроенный, уходит в комнату. А она остается на кухне, делая вид – больше перед собой, – что у нее здесь куча дел. Моет посуду (две чашки от кофе), протирает плиту (губка издает предательский «скрип чистоты», уличая в обмане), запускает стирку… Но любое, самое простое действие вызывает ненужные ассоциации. В навязчивом видении, от которого невозможно избавиться, ей снова и снова является человек, которого не удалось спасти. Все произошло слишком быстро. Она даже не успела узнать, как его зовут, ничего не успела! Его искаженное болью лицо стоит перед глазами, его голос звучит, не отпускает: «Он не убийца. Его обвинят, но он не убийца…» О ком говорил этот человек, что имел в виду? Он смотрел на нее с такой надеждой, а она ничем помочь ему не смогла. Зачем же тогда возникло это бесполезное видение?

Иногда свой дар Полина воспринимала как проклятие.

Способность видеть людей между жизнью и смертью, проникать в их мысли и сны пришла к ней года два назад, после страшной аварии, в которую она попала. Потеряла зрение и обрела этот странный дар, в котором не сразу смогла разобраться. Сначала Полине казалось, что это что-то вроде галлюцинаций, фантомных обрывков утраченной способности видеть. Как человек, которому ампутировали ногу, временами ощущает боль в своей несуществующей конечности, так и она видит то, что видеть в принципе не может. Но потом поняла, что ее видения совсем из другой области. И только спустя довольно долгое время научилась применять свой дар к делу, смогла им «пользоваться».

У Полины и Виктора было свое частное детективное агентство. Раскрыть мотивы преступника, воспроизвести картину случившегося часто удавалась именно благодаря дару Полины. Несколько раз они буквально спасали людей в коме, о месте нахождения которых никто не знал. Собственно, эти люди сами обращались к Полине за помощью через видения. Но сегодня был явно не тот случай. Сегодняшнее видение казалось Полине абсолютно бесполезным: она не спасла этого человека, да и не могла бы спасти – второй, смертельный, выстрел последовал почти сразу за первым. А вернее, не так, поняла вдруг Полина: было три выстрела. Первый она услышать вообще не могла, потому что ощущать, видеть и слышать этого человека стала только после того, как он был тяжело ранен. Первым выстрелом.

Хозяйственные дела на кухне совсем не смогли ее отвлечь. Стерев напоследок несуществующую пыль с поверхностей, Полина пошла в комнату.

Виктор смотрел телевизор, местный канал «Новостей» – она узнала голос репортера.

– О чем идет речь? – спросила Полина, придавая своему тону беззаботность.

– Тише! – прикрикнул на нее всегда такой деликатный, такой вежливый Виктор.

Обидевшись, она села в кресло в другом конце комнаты, подальше от мужа, и попыталась понять, что его могло до такой степени заинтересовать в местных новостях. Но так как начало репортажа не слышала, понять было трудно. Речь шла о какой-то школе, почему-то ее оцепили полицейские.

– Неужели теракт? – не выдержала Полина, забыв, что решила не разговаривать с мужем.

– Подожди! – снова прикрикнул на нее Виктор.

Нет, теракт вряд ли. Сегодня 2 июня, занятия закончились. Кому придет в голову устраивать теракт в практически пустой школе? Что же тогда?

«Новости» завершились, Виктор выключил телевизор. Полина повернулась к нему и ждала объяснений, но он почему-то молчал.

– Ну, так что там? – снова не выдержала она. – Что случилось?

– Совершенно невозможная вещь! – проговорил Виктор, скорее, отвечая на свои мысли, чем на ее вопрос. – Убили учителя информатики. Прямо в школе в кабинете директора. В убийстве подозревают Хавронина… В это невозможно поверить! Да этого просто не может быть! Чудовищное подозрение, а у полиции, кажется, и сомнений в его виновности никаких.

– Подозревают Хавронина? – переспросила Полина, припоминая, где и когда уже слышала эту фамилию. Ею овладело то смешанное чувство тревоги, удовлетворения и чего-то еще, сродни вдохновенью, которое возникало каждый раз, когда видения начинали подтверждаться.

– Да, это директор школы, в которой я учился и где сегодня произошло убийство.

– Ах, ну конечно! Вспомнила. Владимир Тимофеевич Хавронин. Месяца три назад мы его встретили на улице, он был с женой… Так это его обвиняют в убийстве? Странно.

– Не странно, а просто чудовищно! Владимир Тимофеевич – прекрасный человек, спокойный, абсолютно уравновешенный, он даже голоса никогда ни на кого повысить не мог… Его все любили. Кандидат физических наук, умный, интеллигентный. Он по определению не может быть убийцей. А они говорят такие вещи, что слушать противно. Видите ли, Владимир Тимофеевич убил учителя информатики, застрелил прямо в своем кабинете. Чушь какая! Да у него и пистолета никакого не могло быть. Это просто не вяжется с обликом Хавронина, он…

– Он не убийца, – подхватила Полина, – этот человек мне так и сказал, что обвинят не того, кто в него выстрелил. Все правильно, все сходится.

– Что сходится? – Голос Виктора стал напряженным. – Ты что-то видела?

– Может быть. Во сколько произошло убийство?

– В восемь семнадцать.

– Ну да, и время совпадает. Было три выстрела?

– Три. Но почему ты мне ничего не сказала?

– Как выглядел этот учитель? – проигнорировав его вопрос, спросила Полина.

– Не знаю. Он пришел в эту школу уже после того, как я ее окончил. А в «Новостях» его не показали. Только Хавронина, охранника и секретаршу из всего коллектива школы. Но этих двоих я тоже не знаю. Секретарша и обнаружила убитого. Она сегодня опоздала на работу. Я так и не понял почему – лопотала что-то невразумительное. Пришла, мол, в половине девятого, вошла в кабинет директора, а там убитый Федор Ривилис – учитель информатики. А директора нашли в школьном дворе, сидел на скамейке в невменяемом состоянии, ни на какие вопросы не отвечал. Пистолет на столе в кабинете лежал. Получается, Владимир Тимофеевич убил этого Ривилиса, положил пистолет на стол и пошел себе подышать свежим воздухом. – Виктор поднялся, открыл окно, наверное, ему самому стало душно – подсознательная ассоциация. – Подозрительна мне эта секретарша, – снова заговорил он через минуту. – И охранник тоже подозрителен. Он слышал выстрелы, но, говорит, не придал им в тот момент значения, подумал, детишки петарды пускают. Они, мол, все утро их пускали в школьном дворе. И на часы посмотрел – благодаря его показаниям и установили точное время убийства – 8:17. Ерунда! Не мог охранник, человек, знакомый с оружием, принять выстрелы за разрывы петард. Я займусь этим делом, Хавронина просто грубо подставили. Ты мне поможешь, Полина?

– Конечно, помогу, – она немного помолчала. – Судя по всему, я видела этого учителя, Ривилиса. Сегодня утром, когда мы завтракали. Он не сразу умер, жил еще несколько минут, потому-то я и смогла его увидеть. Он сказал, что человек, которого обвинят в убийстве, – на самом деле не виноват. Наверное, имел в виду Хавронина.

– А кто в него выстрелил, не сказал?

– Нет.

– Странно это все, – задумчиво проговорил Виктор. – Очень странно. Откуда Ривилис мог знать, что обвинят не того, кто в него стрелял? И почему не назвал убийцу?

– Ну, не все так просто, – стала объяснять Полина, сердясь на то, что он не понимает таких очевидных вещей. – Умирающий не может четко и ясно выражать свои мысли. Да и времени было мало.

– Но что может быть проще, чем назвать имя убийцы? – тоже слегка недовольно возразил Виктор. – Зачем тут какие-то сложные логические построения? Можно просто сказать: стрелял в меня тот-то. Я думаю, здесь дело в чем-то другом.

– В чем в другом?

– Не знаю пока. Но мне кажется, если мы сможем это понять, выйдем и на убийцу. Возможно, Ривилис знал, что его собираются убить, и понимал, что подставят Хавронина. – Виктор в задумчивости снова подошел к окну – стукнула рама. – Нужно собрать всю информацию об этом учителе: его знакомства, родственные связи и вообще, что он за человек. Но прежде всего следует разобраться с этими двумя – секретаршей и охранником. Подозрительны они мне оба. Сделаем так. – Виктор повернулся к Полине – она поняла это по тому, что его голос стал звучать более направленно. – Я завезу тебя в офис, а сам поеду в школу. Собирайся скорей, уже почти одиннадцать, и так откроемся сегодня с опозданием.

Полину всегда удивляло, что Виктор так безоговорочно верит ее видениям. Люди, находящиеся между жизнью и смертью, по его мнению, не могут обмануть, их правда – истина, не подлежащая сомнению. Отчасти это действительно было так, но лишь отчасти. Вот и сегодня слова человека из ее видения стали для Виктора безоговорочным оправданием Хавронина. А ведь Полина даже не была до конца уверена, Ривилиса ли видела. Да, некоторые моменты совпадали: время убийства, обстоятельства смерти, но полной уверенности у нее не было, ведь она не знала, как выглядит Ривилис. И имени он ей своего не назвал. У Виктора же никаких сомнений не возникло. Если он и до этого не верил, что Хавронин не мог быть убийцей, то после того, как Полина рассказала о своем видении, стал воспринимать это как непреложный факт. Владимир Тимофеевич не убийца, потому что, во-первых, он в принципе убийцей стать не может, во-вторых, потому, что человек из видения Полины его оправдал.

На самом деле с ее видениями все обстояло гораздо сложнее. В них было немало «мусора». Зачастую до нее «долетали» несвязные обрывки воспоминаний людей, находящихся в коме, которым ее помощь была не нужна. Но и «полезные» видения не всегда просто было расшифровать. Ее «клиенты» часто не понимали, что с ними произошло, не знали, где находятся, думали, что продолжают жить обычной жизнью. Их пугали несоответствия реальности, их мир разрушался, но они не могли объяснить причин. Полина хорошо знала, как это происходит, потому что сама пережила клиническую смерть. Людям, находящимся между жизнью и смертью – уже не здесь, но еще и не там, – очень трудно выразить свою мысль. Она путается, рвется, блуждает, теряется во множестве ассоциаций. И понять их тоже бывает трудно. Их слова никакой непреложной истиной быть не могут. И не потому, что они намеренно хотят обмануть, а потому, что сами могут сделать неверные выводы, сложить неправильные узоры из тех кусочков рассыпавшейся реальности, которые видят.

Она много раз пыталась объяснить это Виктору, но, кажется, так и не смогла. Он слишком конкретно продолжает воспринимать факты, которые возникают в ее видениях. Впрочем, в то, что Хавронин, директор школы, психически нормальный, уравновешенный человек, убил учителя в своем кабинете, и она поверить не могла. Ситуация абсурдная, абсолютно невозможная.

Уже часа три Полина сидела без дела в пустом офисе детективного агентства в полной неизвестности. От Виктора не было ни слуху ни духу, а сама звонить ему она не хотела, чтобы не помешать. Он мог разговаривать с персоналом школы, или со следователем, или… Да мало ли где он сейчас мог находиться?

Офис располагался в центре города, на оживленной улице, окна из-за жары были открыты, и потому стоял жуткий шум. Вообще-то Полина к нему привыкла, но сегодня он вдруг стал ее раздражать. Ей почему-то казалось, что из-за уличного гула она не услышит звонок Виктора. Полина придвинула поближе телефон, достала из сумки мобильник и положила рядом с ним. И тут вдруг шум совершенно стих, словно жизнь города остановилась. Это продолжалось всего несколько секунд, может, минуту, но ей стало как-то неуютно. Представилось, что вот-вот произойдет нечто страшное, нечто вроде вселенской катастрофы, а эта внезапно возникшая тишина – преддверие конца.

В тишине послышались осторожные, какие-то нерешительные шаги – кто-то поднимался по ступенькам офиса. Шаги остановились, замерли на мгновенье и продолжили восхождение. Дверь офиса открылась одновременно с возобновившимся уличным шумом.

– Здравствуйте, – уверенным голосом, не соответствующим робости шагов на крыльце, сказала посетительница. Непонятно, почему Полина представила ее высокой элегантной дамой с несколько устаревшей прической – волосы, собранные в узел. – Я бы хотела поговорить с Виктором… – Дама на секунду сбилась и снова заговорила решительно и уверенно: – С Виктором Евгеньевичем.

– Его сейчас нет, – ответила Полина, – и до вечера, наверное, не будет.

– Очень жаль! – сказала посетительница, но по ее голосу совсем не чувствовалось, что это обстоятельство ее расстраивает. – А вы, очевидно, Полина? – спросила она и, не дав Полине ответить, продолжила: – Я много о вас читала и слышала. Кстати, возле ступенек вашего крыльца я нашла браслет. Это не вы потеряли?

Полина машинально похлопала себя по руке, хоть никогда никаких браслетов не носила.

– Нет.

– Ну, все равно. Пусть останется у вас – вы скорее сможете разыскать владельца, все-таки детективное агентство. – Полина услышала, как с легким стуком браслет опустился на ее стол. – Очень красивая вещь и, наверное, недешевая. Значит, Виктор Евгеньевич до вечера не появится? – уточнила женщина, но тон ее неуловимо изменился: она явно отчего-то смутилась. – Простите, Полина, – тихо и виновато сказала она, – я вас обманула, я знала, что его здесь нет. Собственно, я пришла, чтобы поговорить с вами. При Вите… при Викторе Евгеньевиче мне было бы трудно… Разговор этот крайне деликатного свойства. Я никогда еще не была в подобной ситуации.

Полине стало очень неуютно. Она представить не могла, о чем пойдет речь и кто эта дама.

– Меня зовут Мария Ильинична Хавронина, я жена Владимира Тимофеевича, – запоздало представилась посетительница.

– Ах, вот оно что! – Полина почувствовала невероятное облегчение. – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо. – Скрипнуло «посетительское» кресло – женщина села. – Я знаю, что Виктор занимается делом моего мужа. В школе сказали. Я тоже работаю там, веду историю. А потом увидела его в полиции, но не стала к нему подходить, потому что… Потому что хотела поговорить сначала с вами. Я знаю о ваших способностях и… Видите ли, следователь мне сказал, что Федор Ривилис умер не сразу, первые два выстрела не были смертельными, а третий последовал через несколько минут. Был короткий промежуток, когда Федор находился между жизнью и смертью, в том состоянии, в котором вы обычно видите людей. Так вот, я хотела бы у вас спросить… Понимаю, что такие видения у вас происходят далеко не всегда и надежды почти никакой, но все же… Вы случайно его не видели, я имею в виду Федора?

Полина не знала, что ей ответить. Уверенности, что видела именно того человека, о котором она спрашивает, у нее не было.

– Понимаете, для меня это очень важно, – продолжала Мария Ильинична. – Федор видел своего убийцу, и если вы… Мне нужно точно знать, кто в него выстрелил, я должна быть уверена, что это не… не мой муж.

– А разве вы в этом не уверены?

– Все улики против него. Отпечатки пальцев на пистолете, следы пороха на руках и на его одежде, да все, все! И Василий, наш охранник, говорит, что посторонних в школе не было, и… я бы очень хотела верить, очень! Но это так трудно! Я знаю, что мой муж неспособен на убийство, и не понимаю, откуда взялся этот злосчастный пистолет. И все же… Может, я всю жизнь только думала, что знаю своего мужа, а он оказался совсем не таким, каким я его представляла? И вот теперь мне нужна правда, какой бы она ни была. А этой правдой располагает лишь один человек – Федор Ривилис. Следствие может ошибаться, я могу ошибаться, весь наш коллектив может ошибаться – никто не верит, что Владимир Тимофеевич убийца, – но Федор точно ошибиться не может. И вот я подумала, что если вы его видели…

Мария Ильинична замолчала. Полина чувствовала на себе ее взгляд. Женщина ждала от нее ответа, а она так и не знала, что ей сказать.

– Как он выглядел? – наконец спросила Полина, раздражаясь и на Марию Ильиничну, и на себя, и почему-то на Виктора.

– О, у Федора колоритная внешность! – По голосу Марии Ильиничны Полина поняла, что она улыбается. – Невысокого роста, довольно полный, густые черные волосы, борода, выразительные, большие, всегда печальные глаза. Он очень хорошим был человеком, но очень несчастным. Не представляю, кому понадобилось его убивать!.. – Мария Ильинична осеклась и испуганно замолчала. – Так вы его видели?

– Думаю, да. – Сомнений, что сегодня утром она видела именно его, у Полины почти не осталось – описание совершенно совпадало.

– Федор назвал имя убийцы?

– Нет, не назвал.

– Ах, ну тогда… – В голосе Марии Ильиничны послышалось такое разочарование, такая тоска, что Полине стало ее очень жалко, и раздражение совершенно прошло.

– Федор, а я почти уверена, что это был он, не назвал имени человека, который в него выстрелил. Но сказал, что тот, кого обвинят, – не убийца. Наверное, он имел в виду вашего мужа.

– О, я в этом уверена! – Ее голос снова ожил. – Да я и не сомневалась сначала, это следователь меня сбил, уликами придавил. Вы не представляете, что мне сегодня довелось пережить! Мне позвонили из школы, утром. Я мыла окно. Подумала, что это какая-то шутка. Выстрелил из пистолета в своем кабинете. Дикость какая-то! Откуда, скажите, у него пистолет? И потом, Федор был ему почти как родной, он знал его с детства, всегда помогал, немного опекал даже. И вдруг убил? За что? Почему? Как такое вообще возможно? А в полиции говорят, что все улики против него.

– А что говорит сам Владимир Тимофеевич? – спросила Полина и подумала: почему ей с самого начала не пришло в голову об этом спросить.

– Ничего, – Мария Ильинична тяжело вздохнула. – Молчит. Да у него шок, поймите! Знаете, я думаю, вот как все произошло, – опять оживилась Мария Ильинична. – Владимир Тимофеевич утром вошел в свой кабинет и увидел убитого Федора. У него случился нервный срыв, неосознанным движением он поднял пистолет, который был на полу возле тела, положил его на стол и вышел из кабинета. Отсюда и улики. А убийца был в перчатках и потому своих отпечатков не оставил.

– Да, скорее всего, так и было, – согласилась Полина.

Версия Марии Ильиничны звучала вполне убедительно. А впрочем, эта версия лежала на поверхности, любой бы до нее додумался. Кроме полиции, конечно, – в случае если им никакая версия невиновности Хавронина и не требовалась. Не трудно просчитать действия человека, оказавшегося в такой ситуации. Очевидно, просчитал их и убийца, он понимал, что Хавронин почти наверняка поступит именно так и оставит улики. Все логично, все просто. И все же… Некоторые моменты в эту логику и простоту не вписываются. И прежде всего – место действия. Не так-то просто незамеченным пробраться в школу, проникнуть в кабинет директора, выгадать момент, когда его там не будет, а жертва, напротив, окажется в полном распоряжении убийцы, выстрелить, причем трижды, с довольно значительными интервалами, скрыться с места преступления… К чему устраивать все эти сложности? Почему было не выбрать другое место? Например, убить Ривилиса в его квартире, или в подъезде, или на улице. Потому, вероятно, что главной целью этого преступления было подставить Хавронина. А Ривилис, возможно, случайная жертва… Нет, и тут не сходится. Ривилис знал, что подставят Хавронина – обвинят в убийстве. Почему же он его не предупредил? Или узнал об этом накануне и не успел? Пришел к нему в кабинет, чтобы поговорить, а тут-то его и убили? Но как убийца смог все так точно рассчитать, до минуты, до секунды? Проникнуть в кабинет именно в тот момент, когда директор вышел, а Ривилис, наоборот, вошел? Следил за тем и другим? Следил и при этом остался незамеченным? Посторонний человек не мог всего этого проделать, на него бы сразу обратили внимание, тем более что школа была почти пустой. Значит, убийца – кто-то из своих.

– Жаль, что мы теперь не узнаем, зачем Федор заходил в кабинет к Владимиру Тимофеевичу, – сказала Полина, не заметив, что размышляет вслух.

– Это-то как раз известно, – со вздохом сказала Мария Ильинична. – Каждый понедельник утром, в восемь пятнадцать Федор проводил полную диагностику его компьютера.

– Каждый понедельник? А зачем?

– О, Федор был очень ответственным человеком, у него был график диагностики школьных компьютеров – раз в неделю проверялся каждый. А понедельник был «директорским» днем. В восемь пятнадцать Федор приходил в кабинет к Володе… к Владимиру Тимофеевичу и ставил его компьютер на проверку.

– Ровно в восемь пятнадцать? – уточнила Полина. – Всегда именно в это время?

– Конечно. В отношении работы Федор был настоящим педантом.

– А кто об этом знал?

– Все, наверное, весь наш коллектив.

– В восемь пятнадцать Ривилис заходит в кабинет, – продолжала размышлять вслух Полина, – а в восемь семнадцать его убивают. Убийца либо вошел следом за ним, либо уже ждал в кабинете, зная, что в ближайшие пять минут Владимир Тимофеевич там не появится. Кстати, во сколько он обычно приходит на работу?

– В восемь. Владимир Тимофеевич тоже очень точный человек и никогда не опаздывает.

– Интересно, зачем он мог выйти из своего кабинета, если только пришел на работу?

– Не знаю.

– Все так точно сработано, прямо тютелька в тютельку. Минутой раньше или позже – и ничего бы не вышло. Убийце либо очень благоприятствовали обстоятельства, либо он до нюанса знал распорядок дня и привычки Федора и Владимира Тимофеевича. Пришел, трижды выстрелил, вышел… Просто удивительно! – Полина немного помолчала. – Ладно, попробуем зайти с другого конца. У Владимира Тимофеевича были враги? Простите за такой стандартный вопрос.

– Нет, врагов у него не было, – уверенно проговорила Мария Ильинична. – Я все утро думала об этом, перебирала всех его знакомых – не было среди них никого, кто мог бы пожелать ему зла.

– А у Федора враги были?

– У Федора? Ну, какие же у него враги! Он был таким мягким, таким добрым, таким хорошим человеком. Беззащитным, наивным во многом, неустроенным каким-то. В квартире у него был жуткий беспорядок. По тому, как он жил, трудно было предположить, что Федор может быть таким дисциплинированным работником. Но к нему все хорошо относились, а дети его просто обожали, хоть и немного подсмеивались. Но не зло, нет, не зло. Любимый учитель! Он ведь и сам был как ребенок. – Мария Ильинична грустно рассмеялась. – Большой ребенок, тридцати шести лет. Нет, у Федора не было и не могло быть никаких врагов.

– А с женщинами как у него складывались отношения? – продолжала Полина вынужденный допрос.

– Никак не складывались, если вы имеете в виду его личную жизнь. Давно, много лет назад, Федор пережил страшную трагедию. Он любил одну женщину, а она… – Мария Ильинична вздохнула. – С тех пор никаких женщин в его жизни не было. Федор страшно переживал, для него это стало концом всего. Личная жизнь у Федора так и не сложилась.

– Я просто пытаюсь понять, кто мог быть виноват в его смерти, найти хоть какую-нибудь зацепку, – объяснила Полина.

– Да, конечно, я понимаю, – тяжело вздохнув, сказала Мария Ильинична, – но если вы думаете, что здесь может быть замешана женщина, вы ошибаетесь. Не было в его жизни женщин. По существу Федор был очень одиноким человеком. Все к нему хорошо относились, но не было близких друзей. Разве что Володя… Владимир Тимофеевич. Но тот ведь намного старше Федора, он ему помогал, опекал, поддерживал, можно сказать, заменил отца, но был ли другом? Не знаю. Между друзьями должно быть равноправие.

– И все же Владимир Тимофеевич был самым близким ему человеком? – уточнила Полина. – Возможно, потому-то его и подставили. Будь Федор состоятельным человеком, подставили бы кого-нибудь из ближайших родственников…

– У него нет здесь никаких родственников. Отец умер, когда Федору было четырнадцать лет, мать вышла замуж и уехала в Германию. Ни братьев, ни сестер у него нет.

– Ну вот. И женщины нет, и друзей тоже. Кроме Владимира Тимофеевича. Получается, ваш муж – самая удобная фигура. Полиция в первую очередь подозревает близких, так проще найти мотив.

– Да нет у Владимира Тимофеевича никакого мотива!

– Конечно. Но ведь любую незначительную ссору, любые разногласия, о которых теперь, когда идет следствие, станет известно, можно превратить в мотив.

– Вы меня пугаете, Полина!

– Нет, я только хочу объяснить, почему подставили Владимира Тимофеевича. Вы ведь и сами, когда в полиции вам объяснили, что все улики против него, стали сомневаться в невиновности своего мужа. Тоже, наверное, вспомнили о чем-то, что в момент допроса превратилось для вас в возможный мотив.

– Ну… В общем, да.

– Вот и убийца на это рассчитывал. Видите ли, я никак не могла понять, кто здесь главная жертва – Федор Ривилис или ваш муж? Какова была главная цель преступника – избавиться от Ривилиса или подставить Владимира Тимофеевича? Или он преследовал обе цели одновременно? Но вы сказали, что врагов ни у того, ни у другого не было. Во всяком случае, явных, о которых бы знали вы. Значит, здесь есть какая-то тайна. И тайна эта – скорее всего, со стороны Федора, ведь жизнь Владимира Тимофеевича проходит на ваших глазах: и дома, и на работе вы вместе.

– Да, вместе, мы всегда, всю жизнь вместе, – рассеянно проговорила Мария Ильинична и надолго замолчала. – Так вы думаете, что Владимира Тимофеевича подставили? – снова заговорила она – голос ее звучал потерянно, кажется, она опять начала сомневаться. – Вы в этом уверены?

– Если опираться на факты, то… – Полина развела руками.

– На факты! Но факт ведь только один – слова Федора. Я сначала думала, что он – безусловное оправдание, а теперь… Можно ли до конца верить Федору? Он мог сказать так просто для того, чтобы меня утешить.

– Но ведь Федор говорил это не вам, а мне, – возразила Полина, но Мария Ильинична ее не услышала.

– Он понимал, как мне будет трудно, – продолжала она. – Мне действительно очень трудно. И так стыдно! Особенно перед учениками, настоящими и бывшими. Когда я узнала, что Виктор взялся за это дело, вы не представляете, что я почувствовала. Понимаю, что он из самых добрых, самых благородных побуждений… что по-другому и поступить не мог, и все же подумала, что лучше бы он не помогал. Потому-то я и хотела сначала поговорить с вами, без Виктора, наедине. И… мне нужно точно знать, виноват мой муж или нет.

– Владимир Тимофеевич сам скоро расскажет вам. Его-то словам вы поверите?

– Не знаю, расскажет ли. Может, он вообще больше никогда не заговорит, – совершенно отчаявшимся голосом сказала Мария Ильинична и поднялась – снова скрипнуло посетительское кресло. – Извините, Полина, что напрасно побеспокоила вас. До свидания. – И она так быстро вышла из офиса, что Полина не успела ее остановить.

Визит этой женщины плохо подействовал на Полину: она не смогла ей помочь, не смогла успокоить, точно так же, как не смогла помочь Федору Ривилису. Да и сама Мария Ильинична, откровенно говоря, ей не понравилась, остался какой-то неприятный осадок. И Виктор все не звонит и не приходит. Интересно, удалось ему хоть что-нибудь узнать, сделать хоть что-нибудь полезное за сегодняшний такой бессмысленный, бесполезный день? Или у него тоже ничего не получается, потому и не звонит, не хочет ее расстраивать?

Ей стало так непереносимо одиноко, что она решила позвонить ему сама. Потянулась за телефоном, но рука ее наткнулась на браслет, оставленный Марией Ильиничной. Она о нем совсем забыла. Осторожно, чтобы случайно не столкнуть со стола, Полина взяла браслет за цепочку и положила себе на ладонь. Цепочка была сделана из какого-то довольно легкого металла – может быть, серебра, а пять продолговатых, крупных камней ей показались, наоборот, слишком тяжелыми. Интересно, подумала Полина, как выглядит женщина, которая потеряла этот браслет, наверное, она… Но додумать мысль до конца не успела, потому что возникло новое видение.

Улица, на которой вдруг оказалась Полина, была ей совершенно незнакома. Она огляделась: чужой, неизвестный район где-то на краю города. Старые, покосившиеся, преимущественно деревянные дома, асфальт весь в выбоинах, и ни одного человека вокруг. В какую сторону двигаться, она не знала, поэтому просто пошла вперед, надеясь на то, что либо улица ее куда-нибудь приведет, либо видение закончится. Улица привела ее к полуразрушенному дому, мрачному, страшному – даже в этом странном, будто вымершем районе он выделялся своей необыкновенной запущенностью. Полина вошла в подъезд и стала подниматься по деревянной грязной лестнице со сломанными перилами. На третьем, последнем, этаже дверь одной из квартир оказалась приоткрыта. Немного подумав, Полина вошла в эту дверь.

В квартире было две комнаты – одна из другой. Первая оказалась пустой: грязные клочья обоев свисали с закопченных стен, а из второй слышался монотонный женский голос. Полина прислушалась, но слов разобрать не смогла. Женщина все говорила и говорила, но ей никто не отвечал, никто не прерывал ее бесконечного монолога.

Неожиданно Полина ощутила жуткий страх. Ей захотелось повернуться и убежать из этого дома, ей захотелось «выскочить» из своего видения, но вместо этого она решительно подошла к двери второй комнаты, толкнула ее, увидела женщину, раненую, лежащую на полу, и… замерла на пороге. Войти внутрь она не смогла – какая-то невидимая, но совершенно непреодолимая преграда не пускала ее в эту комнату.

Глаза женщины были закрыты, губы не шевелились, но ее бесконечный монолог продолжался. Впрочем, он оставался таким же неразборчивым, слова не выделялись из общего потока, словно женщина говорила на чужом языке.

– Послушайте, – сказала Полина, пытаясь привлечь к себе ее внимание – голос прозвучал так глухо, что она сама испугалась. Женщина никак не отреагировала. Кажется, она ее просто не услышала. – Послушайте! – предприняла Полина новую попытку. – Пожалуйста, откройте глаза, посмотрите на меня. – Никакого эффекта. Невидимая преграда, которая не пускала Полину в комнату, не давала женщине ее услышать. – Как вас зовут? – напрягая все силы, отчаянно закричала Полина. Тот же результат, а вернее, никакого результата: бормотание женщины не прекратилось, даже веки не дрогнули – она ее не слышала.

Полина снова попыталась вслушаться в этот неразборчивый речевой поток, и тут наконец поняла, в чем дело: поток не речевой, а мыслительный, где слова переплетаются с образами. Образы – «звучат», а слова обретают цвет, вкус и запах. Это бессвязное бормотание – мысли умирающей. Но ведь Полина и раньше могла проникать в воспоминания и сны людей, находящихся между жизнью и смертью – их мысли текли свободно, она просто вступала в этот поток, он подхватывал ее и нес, как лист по реке. Почему же теперь ей так трудно расшифровать то, о чем думает эта женщина?

Возможно, потому, что связь всегда была двусторонней, а теперь женщина ее не слышит, не обращает свои мысли к ней, не преобразует мыслительные символы в понятные другому человеку слова. Но что же ей делать? Как помочь этой женщине? Полина не сможет ее спасти, если не узнает, как ее зовут, где, в каком месте она находится, и что с ней произошло. Нужно во что бы то ни стало получить хоть какую-нибудь информацию.

Судорожным движением Полина сжала руку в кулак – что-то больно впилось в ладонь. Цепочка браслета, сообразила Полина. Перед тем как возникло видение, она взяла браслет со стола. Он так и остался у нее в руке. И тут она заметила, что у женщины на руке точно такой же браслет: серебряная цепочка, соединяющая несколько довольно крупных камней. Опалы. Точнее, благородные опалы. Нет, не точно такой же, а тот самый. Значит, этот браслет принадлежит этой женщине. Но как же тогда объяснить такое раздвоение? Если бы женщина его потеряла, то сейчас бы на ней браслета не было. Может ли это как-то помочь Полине понять мысли и образы…

Не понимая до конца, зачем это делает, а только чувствуя, что сделать это совершенно необходимо, Полина надела браслет на руку. Любое движение ей сейчас давалось с огромным трудом, но все же она справилась. И тут поток прояснился. Образы стали видимы и понятны, слова наконец обрели значение, но мысленная «речь» женщины звучала так быстро, что получить связную картину Полина все равно не могла. Это было похоже на мелькание кадров, когда перематываешь фильм, один кадр мгновенно сменялся другим: девочка лет шести, пожилая женщина, загородный дом, бушующая толпа, зал кинотеатра, огромный, бесконечный супермаркет, пустынное озеро, темная, страшная, какая-то нереальная в своей безлюдности улица, та самая, по которой Полина пришла сюда, лицо человека, смутно знакомого, другое человеческое лицо, пугающее своим абсолютным спокойствием… И все это усугублялось энергетикой отчаянья женщины, ее паникой: она умирает, вот-вот умрет и, значит, преступления продолжатся, ее никто не услышит, она не успеет предупредить, и потому погибнет огромное множество невинных людей.

Отчаянье женщины с каждым мгновеньем становилось все сильнее, все безнадежнее, все материальней, оно окутывало Полину, как едкий дым, не давало дышать. Усилием воли Полина оторвала взгляд от лица женщины, повернула голову – и тут увидела его, человека с абсолютно спокойным лицом, бесстрастного убийцу-аналитика. Он стоял в углу комнаты, он больше не был промелькнувшим кадром, случайной картинкой воспоминаний. Реальный человек в реальном пространстве. В правой руке он держал пистолет, в левой – толстую, довольно потрепанную тетрадь. На этой улице материализуются мысли, подумала Полина, сны и видения становятся явью. Человек посмотрел сквозь Полину и направил пистолет туда, где она стояла…