Фортуна-женщина. Барьеры

Глава XXX

Я опоздал на собрание на двадцать минут. Все уже ждали; мое опоздание их разозлило. Здесь были Рекитт, начальник Макдональда Роусон, оба Аберкромби, Чарльз Робинсон и член Совета из Бирмингема по фамилии Спенсер — багроволицый субъект лет шестидесяти со странной привычкой неожиданно закрывать глаза в середине предложения. Рекитт попросил принести кофе. Все сидели за столом, пили и обменивались мнениями. Майкл подошел ко мне и спросил, все ли в порядке. Я ответил: да, разумеется.

Не помню, как все началось, потому что думал о другом и вообще пребывал в тумане. Кажется, я занял место напротив Макдональда. Спенсер проворчал, что семейные обстоятельства — не оправдание для того, чтобы опаздывать на столь важное мероприятие. Но, кажется, до него дошло, что случилось нечто посерьезнее потасовки в мужском туалете. Вдруг послышался шум, и появился Генри Дэйн. Его не ждали, и в комнате не нашлось стула, но он замахал руками, чтобы не беспокоились, и, прислонившись к камину, принялся набивать трубку.

Начался разбор моей ссоры с Макдональдом. Чарльз Робинсон что-то сказал; я не расслышал, потому что перед моими глазами стояли картины недавнего прошлого: как я ухватил Сару под мышки и не смог вытащить; как пришел человек с ломиком, но я не позволил пустить его в ход, боясь еще больше повредить ее ноге. Сама же Сара то и дело спрашивала о миссис Мортон. Наконец кто-то принес известие о том, что в полумиле отсюда на шоссе нашли мертвую женщину.

До меня донеслись слова Макдональда:

— Если Бранвелл думает, что я затаил против него обиду, он очень ошибается. Возможно, не дело маклера — расследовать предполагаемую аферу, но в сложившихся обстоятельствах я счел это своим долгом, потому что я единственный столкнулся с рядом подозрительных фактов. Передо мной стоял выбор: либо докопаться до правды, либо закрыть глаза и таким образом изменить высоким принципам нашей профессии, которые все мы исповедуем, к какому бы подразделению ни принадлежал каждый из нас. Что касается слухов, то я не занимался специально их распространением. Бранвелл сам во всем виноват.

Он еще долго разглагольствовал о своих чувствах и побуждениях.

… Санитары, прибывшие на ”скорой помощи”, решили, что лучший способ вытащить Сару — поставить автомобиль на четыре колеса. Они постарались сделать это как можно осторожнее — все шесть человек. У меня же сердце ушло — нет, не в пятки, а как будто в желудок… Под конец все же не удалось избежать небольшой тряски, а анестезирующий укол, похоже, не успел подействовать. Наконец они открыли дверцу и извлекли злополучную приборную доску. Сара пробормотала: ”Дорогой, теперь у нас снова нет доказательств… Они нам так нужны!..”

Спенсер задал мне какой-то вопрос.

— Прошу прощения.

— Как я уже сказал, мистер Бранвелл, единственная цель сего собрания — прояснить некоторые сомнительные моменты. Не могли бы вы оказать нам честь, изложив свою точку зрения?

Все ждали моего ответа. В пищеводе у меня застрял остывший кофе; я испытывал тошноту и головокружение и всячески избегал смотреть в сторону Генри Дэйна. (Я ответил Саре: ”О чем ты, любимая? Какая, к черту, разница!”)

— Мою точку зрения?.. Макдональд правильно изложил факты, но я не согласен с его интерпретацией.

Спенсер прикрыл глаза.

— То есть, вы не отрицаете факт вашего присутствия на месте происшествия в тот самый вечер?

— Нет, не отрицаю, — я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться, отвлечься от событий вчерашнего вечера и подумать о дне сегодняшнем, проникнуться важностью момента и просчитать ходы.

И вдруг, неожиданно для самого себя, я начал рассказывать обо всем, что тогда произошло: бессвязно, сбивчиво, в той последовательности, как это приходило в голову.

Странное ощущение! Собственные мотивы теперь казались мне неубедительными — а ведь в то время одно логично вытекало из другого. Я впервые на собственной шкуре убедился в том, какой страшной западней могут обернуться жесткие рамки закона. Возможно, право и закон вообще несостоятельны, поскольку в их основе лежит представление о человеке как о разумном существе? Разум — всего лишь тонюсенькая ниточка в ткани человеческих судеб…

По крайней мере я больше не испытывал соблазна оправдать себя. Я сам запутал свою жизнь, увязнув по уши в дерьме, — но это уже не имело значения.

Я продолжал свое повествование, но, дойдя до событий вчерашнего вечера, резко остановился, не желая впутывать миссис Мортон. Они собрались, чтобы обсудить не ее, а мои поступки. Кроме того, мне не хотелось упоминать об аварии и таким образом взывать к их сочувствию. Поэтому я заранее уговорил Майкла ничего не говорить остальным.

Закончив, я закурил, убрал зажигалку и уставился на горящий кончик сигареты. Все молчали. Я думал: нам еще предстоит пережить полицейское расследование. Самоубийство как результат временного умопомрачения — самая удобная формула. Все довольны. Тогда как на самом деле она действовала в полном рассудке. Даже подумала о том, чтобы привязать к сиденью Трикси перед тем, как открыть дверцу. Это был полностью осознанный выбор. ”Честь и достоинство до сих пор кое-что да значат. Я пыталась их спасти”…

— Да, мистер Бранвелл, — произнес Спенсер. — Вы дали нам обильную пищу для размышлений. Признаюсь, я нахожу некоторые аспекты вашей истории крайне обескураживающими.

Рекитт издал сухое покашливание и заложил палец за воротник.

— Обескураживающие — не то слово! По вашему собственному признанию, мистер Бранвелл, — если принять ваш рассказ на веру, — вы заподозрили мошенничество, находились на месте преступления — и на протяжении нескольких месяцев так ничего и не предприняли! Ваша собственная фирма подтвердила правомерность иска — и вы палец о палец не ударили, чтобы предотвратить выплату весьма крупной суммы. Странный поступок, мистер Бранвелл!

… К тому времени, как мы добрались до больницы, у меня все перепуталось в голове. Я ощущал странную связь происшедшего с судьбой моего отца. Он вернулся домой, закрыл дверь и пустил газ… Я нашел его лежащим на полу… при смерти…

— Да, конечно.

— И теперь, спустя четыре месяца, будучи женатым на вдове того самого Трейси Мортона и обманом присвоив сорок тысяч фунтов, вы хотите, чтобы мы поверили, будто вы собирались вернуть эти деньги, — в то время как с вашей стороны не было предпринято ни единой попытки такого рода?

— Я не прошу мне верить. Просто это правда.

— Ну, знаете… — Рекитт перевел взгляд на отца и сына Аберкромби. — Раньше я сомневался в целесообразности этого совещания, но теперь…

Мистер Аберкромби был очень бледен.

— Скажите, Бранвелл… эти картины… вы пытались проследить путь оригиналов? Заявили в полицию или таможенную службу?

— Нет. Думаю, они вывезены из страны.

— Вы думаете! — возмутился Рекитт.

Шеф Макдональда, Роусон, повертел в руках свои очки.

— Мне все же непонятно… Мистер Бранвелл признает, что не выполнил свой долг по отношению к системе страхования. Но есть более широкие обязанности человека и гражданина — прежде всего обязанность свидетельствовать перед лицом закона, сообщать в полицию об известных нарушениях… об обнаружении трупа… Как Бранвелл все это объясняет?

Я погасил окурок сигареты. У меня дрожали руки.

— Может показаться, будто здесь две стороны, хотя на самом деле существует только одна. Я подозревал в соучастии жену Мортона и не был готов разоблачить ее. Вот и все. Но я пришел сюда не затем, чтобы оправдываться, а чтобы попробовать все объяснить. За свои прегрешения перед законом я уже понес ответственность в другом месте. Сейчас речь идет о моей вине как страхового агента, и здесь не может быть двух мнений, — я поднял глаза на Макдональда — он смотрел в сторону. — Я много думал обо всем этом и нашел один-единственный выход. Поэтому два часа назад позвонил Майклу Аберкромби и попросил принять мою отставку.

Снаружи башенные часы пробили полдень. Они напомнили мне о других, больничных часах, которые всю ночь исправно били по моим нервам. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова сесть за руль. Можно прожить много лет и так и не узнать, что такое скорость: это постигаешь лишь в момент аварии. Если в будущем мне суждены ночные кошмары, то, скорее всего, мне будет сниться мокрая трава, лай Трикси и осознание того, что Сара — там, в перевернутом автомобиле…

До меня доносился гул голосов; Майкл что-то объяснял; Рекитт согласно кивал головой; решение представлялось всем единственно возможным.

— Минуточку, — раздался от камина голос Генри Дэйна. Я подумал, что это вырвалось у него случайно, однако на присутствующих этот возглас произвел впечатление судейского молотка, призывающего к порядку. — Не слишком ли мы спешим? И не слишком ли однобоко смотрим на происшедшее? Здесь есть вина самого Бранвелла, который весьма неуклюже объяснил свое поведение. Но даже в уголовном суде делается скидка на волнение свидетеля.

— В уголовном суде, — заметил Рекитт, — не принято игнорировать факты.

— Разумеется. Но прежде, чем вынести приговор, необходимо собрать их как можно больше, если не все. Что вы там промямлили несколько минут назад, Оливер? Что-то насчет того, что вы будто бы принесли извинения в другом месте?

— Не извинения. Я дал показания в полиции.

— Когда?

— Два часа назад. Поэтому и задержался.

— Но почему именно сегодня, в девять часов утра? Или события получили дальнейшее развитие?

Я был зол на него за это давление. А впрочем, какая разница? Все равно они узнают. Эти достойные мужи уже успели принять решение, и меня не упрекнут в том, что я пытался их разжалобить.

И я поведал им о поездке Сары в Ловис-Мейнор вчера вечером, о признании миссис Мортон и о том, как все встало на свои места. Рассказал о ее прыжке из стремительно мчавшейся по мокрому шоссе машины — прыжке, приведшем к катастрофе. Объяснил, что провел ночь в больнице и прямо оттуда приехал на собрание.

Последовала неловкая пауза. Никто не находил, что сказать. Я знал, что так будет, — поэтому и не хотел говорить об этом.

Первым нарушил молчание мистер Аберкромби.

— Но почему вы сразу не сказали? Как чувствует себя ваша жена?

— У нее перелом ноги и сотрясение мозга. Врач утверждает, что она поправится. Через пару дней можно будет сказать с большей уверенностью.

— Миссис Мортон разбилась? — спросил Дэйн.

— Да.

— Она представила доказательства?

— Слуга Эллиот может подтвердить ее рассказ, если сочтет нужным. Она провела в его доме ночь после пожара.

— Есть свидетели аварии?

— Какой-то велосипедист видел, как женщина выпрыгнула из машины.

— Слава Богу!

— Вы ничего не упускаете.

— Что ж, — возразил Генри Дэйн. — Должен же кто-то позаботиться о человеке, у которого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Что сказали в полиции? Вы виделись с инспектором Барнсом?

— Да. Я отдал ему заявление. Он был немногословен, но, кажется, у него не осталось вопросов.

— Вот видите, оказывается, это не так уж и страшно.

— Да — после того, как вас вынудят обстоятельства.

Спенсер откашлялся.

— Мистер Дэйн, до сегодняшнего дня вы имели какое-либо касательство к этому делу?

— Да, конечно. Поэтому и рекомендую вам не спешить с выводами. Бранвелл вел себя, как настоящий осел, но ни в коем случае не как преступник.

— Вы хотите сказать, что он обращался к вам за советом? — поспешность, с которой мистер Аберкромби задал этот вопрос, наполнила мое сердце признательностью.

— Я был в курсе практически с самого начала.

— И что же, он последовал вашему совету?

— Нет, конечно. Иначе не попал бы в такую переделку.

Все ждали, пока он снова зажжет трубку. Он не торопился.

— В первый раз Бранвелл пришел ко мне за несколько дней до пожара — примерно тогда же, когда и к вам, Макдональд, — и поделился своими подозрениями. Я дал ему адрес человека, который разбирается в подделках. Конечно, Бранвелл представил этот случай как гипотетический, но мы обсудили его достаточно полно. У меня не было оснований связать этот случай с Ловис-Мейнором — ни до, ни после пожара — и уж, конечно, я никак не мог предположить, что он будет настолько глуп, чтобы ворваться в частное жилище, — Дэйн выпустил струйку дыма и несколько секунд наблюдал за тем, как она, растворяясь в воздухе, уплывает к потолку. — После пожара… после пожара он не рассказал мне всего, что следовало, но вообще за эти несколько месяцев мы имели несколько бесед. Вы ставите ему в вину, что он не явился в полицию и не заявил о том, что обнаружил в доме труп, а также об умышленном поджоге. Я тоже — но все не так просто. При первых признаках начинающегося пожара — если вы не сомневаетесь в правдивости его показаний на этот счет — Бранвелл сделал все от него зависящее, чтобы потушить огонь, и вызвал пожарную команду. Услышав звук сирены, он был поставлен перед необходимостью в считанные доли секунды принять решение: остаться или скрыться с места происшествия. Он пустился бежать — а потом было слишком поздно.

— Поздно для чего? — осведомился Макдональд.

— Для любого естественного в такой ситуации поступка. Потому что, покинув место происшествия, он лишился каких бы то ни было доказательств того, что он действительно был там. Чем он мог подтвердить тот факт, что поджог подготавливался заранее? Все, что ему было гарантировано, это огромные неприятности и бесславный конец карьеры — при том, что, вздумай страховая компания оспорить иск, она все равно проиграла бы дело.

У Спенсера еще оставались сомнения.

— Но все-таки…

— Погодите. По прошествии нескольких месяцев Бранвелл нечаянно узнает, что миссис Трейси Мортон не имела к этому никакого отношения. Они встретились; он открыл ей все, и она без колебаний решила вернуть деньги. Тогда он сразу же явился ко мне.

— До свадьбы? — уточнил мистер Аберкромби.

— Ну, конечно.

Меня так и подмывало уличить его во лжи, но это было бы несправедливо — и потом, ведь он не так уж и лгал. В эти минуты Генри был похож на человека, который, перепрыгивая с кочки на кочку, пробирается через болото, постоянно рискуя оступиться и захлебнуться зловонной жижей; однако он даже ног не замочил. Он рассказал, как я просил о встрече, но срочные дела погнали его в Ливерпуль, и он только после нашего возвращения из свадебного путешествия смог уделить мне внимание, однако к этому времени уже распространились слухи о моей нечестности и ситуация вышла из-под контроля. С его слов выходило, будто ответственность за то, что мистер Рекитт до сих пор не получил обратно свои сорок тысяч фунтов, лежит на сплетниках. Он поведал о том, что советовал мне обратиться в полицию, но я предпочел провести самостоятельное расследование, и кончил утверждением, что мы с женой наконец-то распутали клубок, к полному удовлетворению блюстителей порядка. То, что один из нас в результате очутился в больнице, а другой без работы, представляется ему сомнительной наградой.

Когда Генри закончил, у него как раз догорела трубка, и он начал очищать ее от нагара. Спенсер держал в руках догоревшую сигарету, которую так и не взял в рот.

Первым опомнился Рекитт.

— Что ж, Дэйн, вы позволили нам взглянуть на ситуацию с другой стороны, и мы выражаем вам свою признательность. Это несколько меняет дело. Тем не менее меня удивляет, что человек с вашим опытом лезет из кожи вон, чтобы оправдать серьезнейшие — несмотря ни на что — нарушения. Мы можем признать человека невиновным в совершении уголовного преступления, однако остается обвинение в халатности и непонимании им своих обязанностей.

— Все это так, я совершенно с вами согласен. Бранвелл вел себя как последний идиот — но и только. Но вы не учитываете, что ведь он — новичок в нашей профессии. Я сам — юрист и тридцать лет занимаюсь вопросами страхования. Некоторые из вас — более сорока. А Бранвелл приступил к работе пять лет назад — безо всякой подготовки. Если бы я сам оказался в подобной чрезвычайной ситуации — не приведи Господи! — мне не пришлось бы ломать голову: инстинкт моментально подсказал бы мне правильное решение. Он же не обладал соответствующей интуицией. Вот и вся разница. Какую репутацию он успел заслужить за эти несколько лет? Спросите Аберкромби. Спросите самих себя и других страховщиков, — Дэйн умолк и издал пренеприятнейший звук, продувая трубку. — Благодаря своему уму, мужеству и непреклонности он снискал всеобщее уважение — иначе я не был бы здесь и не выступал в его защиту. Мир страхования нуждается в подобных людях. Глупо изгонять такого человека пинком под зад за один-единственный проступок. Скажу вам больше: если сегодня мы укажем ему на дверь, он завтра же пополнит своей особой ряды поверенных и, нимало не потеряв в заработке, выступит на стороне наших деловых оппонентов. Отрезвляющая мысль — и, несомненно, заслуживающая внимания.

— Позвольте, — обиженно вставил Рекитт. — Насколько мне известно, никто не говорит об изгнании пинком под зад, как вы изволили выразиться. Это неофициальное собрание неправомочно принимать решения. Мы собрались с одной-единственной целью…

— Знаю, знаю. Однако настоящее собрание достаточно авторитетно, и итоги его работы непременно станут достоянием гласности. Если мы здесь и сейчас придем к выводу, что Бранвелл действовал недостойным образом, у него не будет другого выхода, как немедленно подать в отставку, а Аберкромби ничего не останется, как только принять ее.

В каком-то смысле я предпочел бы обойтись без его заступничества. Этой ночью у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, так что я пришел на эту встречу с твердым решением, но Генри говорил так убедительно, что даже меня заставил посмотреть на вещи с другой точки зрения. Несмотря на первоначальные сомнения, работа с отцом и сыном Аберкромби меня полностью устраивала — вплоть до пожара в Ловис-Мейноре…

Погрузившись в раздумья, я снова упустил нить разговора, а когда очнулся, речь держал Макдональд.

— …с тех пор, как я заинтересовался этим делом. Сказанное Генри Дэйном — и Бранвеллом — полностью сняло противоречия и развеяло мое недоумение. У меня нет ни малейшего желания взывать к мести. Здесь сидят люди постарше меня, но, если мое мнение что-то значит, хочу сказать, что я полностью удовлетворен услышанным и предлагаю забыть это дело, словно его и не было.

Я был тронут его благородством, другие — тоже. На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. Я заметил, что Спенсер готовится что-то сказать, и понял, что должен опередить его.

— Я глубоко признателен Макдональду, но так не годится. Все это время, с самого мая, я ломал себе голову… Эту ночь я провел без сна и наконец увидел вещи в истинном свете. Не знаю, согласятся остальные с Макдональдом или нет — возможно, я предпочел бы так и не узнать этого, — но, если даже вы готовы меня простить, мне хочется самому решить свою судьбу. Это не эгоизм и не гордыня; если бы я поверил, что смогу выйти из испытания с честью… Что бы ни говорил Генри Дэйн, это не так — во всяком случае, таково мое мнение, а в конечном счете оно-то и играет решающую роль. Поэтому, чтобы быть чистым перед своей совестью, я подаю прошение об отставке.

Снаружи доносился шум уличного движения. Несмотря на субботу, рабочий люд жил в обычном трудовом ритме.

— Уволившись из армии, — продолжал я, — я получил предложение поработать в Новой Зеландии. Оно все еще остается в силе, и мы с женой решили принять его. Возможно, там нас ждут свои трудности, но мы полны желания начать с чистого листа. Конечно, если бы не эта история, я и не подумал бы круто менять свою жизнь. Но, возможно, в конечном итоге оно и к лучшему, — я запнулся, подбирая нужные слова. Спенсер вертел в ладонях карандаш. Никто не смотрел на меня, кроме Чарльза Робинсона.

— Видите ли, Оливер, — начал мистер Аберкромби, но я перебил его.

— Не знаю, что сейчас думают мои партнеры, но мне будет бесконечно жаль с ними расстаться; ведь они учили и поддерживали меня, приняли в свою фирму и в свою жизнь, и я вечно буду благодарен им за дружбу и доверие. У меня нет такого чувства, будто эти пять лет прошли даром. Возможно, что-то из того, чему я научился, работая в системе страхования, больше не понадобится, но громадная часть этого опыта сослужит мне добрую службу, чем бы я ни занимался. Некоторые учатся быстро и безболезненно. Моя же учеба затянулась до сих пор. История с Ловис-Мейнором показала, что, как ни жаль, мне не удалось пройти свой путь, ни разу не оступившись; но это не так трагично, как если бы я не знал, куда идти.

Спенсер бросил взгляд на Рекитта, но тот смотрел в окно. Спенсер произнес:

— Каковы бы ни были наши чувства, не думаю, что имеет смысл продолжать это неофициальное совещание. Решение Бранвелла касается только его самого и Аберкромби. Если он тверд в своем намерении, а я думаю, что это так, это более не наша забота. Но даже в этом случае считаю себя обязанным высказаться относительно великодушного предложения Макдональда. Мне представляется, что цель нашего собрания полностью достигнута: не в том смысле, что мы вынудили Бранвелла подать в отставку, а в том, что нам удалось примирить стороны и доискаться правды. Я лично, выступая здесь в роли стороннего наблюдателя, хочу заявить, что сегодняшнее поведение мистера Бранвелла произвело на меня самое благоприятное впечатление. Это цельная натура, и, мне кажется, здесь нет ни одного человека, который не пожелал бы ему успеха во всех дальнейших начинаниях.

Вот и все. Я стоял на перекрестке Лайм-стрит и Леденхолл-стрит, пережидая поток машин. Через какой-нибудь час жизнь Сити замрет. И во мне умрут надежды и тревоги, связанные с Сити.

Легко было рассуждать о начале новой жизни, но, по правде говоря, в душе я был далеко не так уверен в правильности своего решения. Вопреки собственному утверждению, я еще толком не обсудил свои планы с Сарой, даже не выяснил, все ли еще вакантна должность, предложенная мне Роем Маршаллом. Не то чтобы я сомневался в чувствах Сары — с этим навсегда покончено, — но огромный расход нервной энергии за последние сутки произвел во мне страшное опустошение. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, и совершенно подавленным. Я ни в чем не раскаивался, но вдруг четко осознал, что новая жизнь чревата новыми трудностями, испытаниями и ошибками.

И еще. Несмотря на все теплые взгляды и пожимание рук, которыми закончилась эта деловая встреча, первоначальное ощущение, что я будто бы покидаю мир страхования с чистой совестью, сменилось опасением, что мне никогда не смыть с себя позорного клейма и я навсегда останусь под подозрением. А с этим трудно жить дальше.

В конце недели в Сити наступает напряженная тишина, больше похожая на затишье перед бурей. В эти минуты я, как никогда, почувствовал себя на чужой, незнакомой территории.

Я не сказал всего, что хотел, людям, выступившим на моей стороне. Правда, в конце я подошел к Майклу и его отцу и начал что-то говорить, но, как обычно, не нашел нужных слов.

Свернув к банку, где легче поймать такси, я вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до моей руки. Это был Генри Дэйн.

— Ну, друг мой, вы довольны сегодняшним днем?

— А вы?

— Я — нет. Если бы я знал, что вы планируете харакири, не стал бы жертвовать утренней партией в гольф.

— Это была одна из ваших лучших адвокатских речей. Простите.

— Вас подвезти?

— Нет, спасибо.

Мы прошли вместе несколько шагов, и я вдруг остановился.

— Послушайте, Дэйн, мне хочется вас поблагодарить. Не знаю, какого дьявола вы предприняли все эти хлопоты… решились плыть против ветра…

— Дорогой друг…

— Нет, — я не дал ему закончить фразу. — Вам не увильнуть. Я никогда не забуду все, что вы для меня сделали. Не подумайте, что ваши труды напрасны. Благодаря вам я сошел с корабля, оставив его в приличном состоянии, — вместо того чтобы он затонул, торпедированный со всех сторон.

— Зачем вообще было сходить с корабля?

— Потому что я так чувствую. Или чувствовал. В данный момент я уже ни в чем не уверен.

— Если вы уедете сейчас, когда слухи еще не утихли…

— Я еще не уезжаю. Пообещал Аберкромби оставаться на своем посту, пока все не утрясется. Мне наплевать на слухи, но далеко не безразличны оба Аберкромби.

— Я очень рад.

Мы в молчании дошли до поворота на Грейсчерч-стрит. Я спросил:

— По-вашему, я совершу ошибку, если уеду в Новую Зеландию?

— Вы совершите ошибку, если не попытаетесь уладить дело здесь. Ситуация очень сложна, но не настолько, чтобы вы не смогли взять ее в свои руки. Бегство от проблемы — не есть ее решение, особенно если многие из препятствий коренятся в вашей собственной натуре. Оливер, вас создала Англия, пусть она и расхлебывает последствия. На этой почве все началось, здесь и должно закончиться. Уезжайте — но не раньше, чем все придет в норму. У вас есть мужество, цельность характера и жена — ваша ровня во всем. С ее помощью вы сдвинете горы — но при условии, что сейчас не струсите.

Я в упор посмотрел на его живое, морщинистое лицо.

— ”Трусость” не относится к моим любимым понятиям.

— Я так и думал. Потому-то и позволил себе прибегнуть к этому слову. Меня ждет автомобиль. Так что я с вами прощаюсь.

Я пожал ему руку.

— В любом случае — огромное спасибо. Есть вещи, о которых вы еще не знаете. Как-нибудь навещу вас и все расскажу.

Он улыбнулся.

— Конечно. А насчет будущего… посоветуйтесь с Сарой и сделайте так, как она скажет.

— Так я и поступлю.

Мы перешли через дорогу. На прощанье он произнес:

— Надеюсь, что ей уже лучше. Ведь только ее благополучие и имеет для вас значение, не правда ли?

Генри уехал, а я прошел еще немного по направлению к банку, думая про себя: так оно и есть.