Форвард платит за всё

— Это было бы неплохо, — прошептал Лобов и скосил взгляд на Земцова, который уже массировал Рашида и тоже поглядывал на скамью, где лежал Лобов.

— Вот только Виктор мне что-то в последнее время не нравится, — продолжал, вздохнув, Гудовичев. — Никак настоящим делом не займется. У них тут, правда, с тунеядцами не борются, но совесть надо же иметь. Тем более прибавления в семействе ждут. Пытался я ему втолковать, а он отшучивается, говорит, я и без работы живу получше других. И ведь верно, деньжата у него водятся. Откуда чего — непонятно! Тебе небось Кармен рассказывала?

— Рассказывала, — подтвердил Лобов.

Гудовичев сокрушенно покачал головой, продолжая втирать мазь, и после секундной паузы задумчиво произнес:

— Тем более надо нам заехать к ним. Может, удастся наставить парня на путь истинный.

— Боюсь, не получится, док.

— Что не получится? — переспросил Гудовичев.

— Заехать... Сами прикиньте: игра кончится в десять. В отель попадем не раньше одиннадцати. Куда же тут?

Гудовичев опять помолчал.

— Ладно, — согласился он, — посмотрим, какое настроение будет. Если неплохо сыграете, можно и на ночь закатиться. Никто слова не скажет...

К ним подошли Земцов и Назмутдинов. Гудовичев хлопнул Лобова по спине.

Ну, все, форвард. Ты готов. Освобождай место для следующего. Лобов встал со скамьи, Рашид лег на нее. Земцов, прежде чем приступить к работе с ним, с улыбкой спросил у Лобова:

— Кто лучше массирует? Я или ваш Гудок?

Лобов выразительно посмотрел на массажиста, ничего не ответил, взял мяч и начал им жонглировать.

Матч начался яростными атаками «Реала». Сдерживая натиск, футболисты «Полета» оборонялись всей командой. Мяч не покидал половины поля гостей.

Трибуны ждали гола. Вымпелы, флаги, лозунги, шары, ленты метались над трибунами. Глаза слепило от красок. И неумолчно гремели барабаны.

Наконец неизбежное случилось. Мяч влетел в ворота «Полета». Восторженным ревом встретили трибуны удачу своих.

Веселов, Барсуков, Лопарев понуро сидели на скамье запасных. Гудовичев с досадой махнул рукой. И только Земцов с нескрываемым интересом смотрел по сторонам.

— Во дают! — неожиданно сказал он.

— Заткнись ты, — оборвал его доктор.

Начиная с центра поля, Лобов приказал Назмутдинову и Знобишину:

— Хватит жаться к штрафной! Я больше не оттягиваюсь. Рашид, иди на свое место. А ты, Олег, мяч не мни. Подлиннее вперед. Ищи меня или Рашида. Поняли?!

На удивление легко им удалось забить ответный гол. Испанцы, стремясь развить успех, снова ринулись вперед всей командой. Но когда наши защитники отбились у линии своей штрафной площадки и мяч попал к Знобишину, тот сделал длинную передачу на правый фланг. Там Назмутдинов обыграл защитника и, дойдя до угла штрафной площадки «Реала», низом послал мяч налево. С места левого инсайда Лобов без задержки нанес сильный удар с ходу: мяч влетел в верхний угол ворот хозяев поля.

— Ура! — завопил Веселов, вскочив со скамейки.

— Во дает?! — удивленно сказал Земцов.

Барсуков крепко обнял Лопарева и пожал руку Гудовичеву. От счастья сияли лица запасных «Полета».

А стадион мгновенно затих. И вдруг где-то вверху, над скамейкой запасных гостей, раздался звонкий голос трубы. Все обернулись, но снизу ничего не было видно.

Лобов, уже стоя в центральном круге, тоже среагировал на звук трубы. Он увидел Марию, мать Кармен, которая отчаянно дула в трубу. А рядом размахивала красным флагом Кармен!

— Мы же говорили им — действуйте на контратаках! — не мог успокоиться Веселов.

Но разделить с ним радость уже было некому. Барсуков и Лопарев хмуро смотрели на поле: игра возобновилась.

— Что за люди?! — буркнул Веселов, усаживаясь на свое место. — Даже радоваться не умеют...

На перерыв команды уходили при счете 1:1.

Лобов вошел в раздевалку хромая, устало опустился в кресло. И тут же к нему подлетел Земцов. Не говоря ни слова, стянул бутсу с правой ноги, закатал гетру, вытащил щиток и обнаружил большую гематому на ноге. К ним сразу подошли Барсуков и Гудовичев.

— Можешь играть? — спросил Барсуков.

Лобов пожал плечами.

— Сможет, сможет, — не поднимая головы, ответил Земцов. Он уже достал из своего ящичка заморозку, а доктор протянул ему какую-то белую мазь.

— Что это? — спросил Земцов.

— А тебе какое дело? — неожиданно резко вмешался Лобов. — Док знает, что надо.

Земцов удивленно посмотрел на Лобова снизу вверх.

— Бери, бери, — примирительно сказал массажисту Гудовичев. — Поработаешь с мое, сам будешь держать в кармане для таких случаев.

— По-моему, заморозки бы хватило, — недовольно проворчал Земцов, но мазь все-таки взял.

— Леша, терпи, сколько сможешь, — попросил Барсуков. — В случае чего — дай знак. Заменим.

— Ни в коем случае! — вмешался Веселов. — На него смотрит вся Россия!

— Скажите лучше — Барселона, — опять резко сказал Лобов.

— Не мешайте мне работать! — не поднимая головы, довольно-таки грубо произнес Земцов.

— А ты тут... — вскипел было Веселов, но Барсуков взял его под руку и увел в сторону.

— Надо подбодрить ребят, — шепнул ему тренер.

— Ребята! — с места в карьер начал Веселов. — Необходимо поднажать! Мы можем их обыграть!

— Пообещайте что-нибудь, — снова шепнул ему Барсуков.

— А как же?! — воодушевился Веселов. — Нам разрешили, если выиграете, заплатить вдвойне!

— А если не проиграем? — спросил Знобишин.

— Тогда... тогда... — смутился Веселов.

— Тогда, — вмешался Барсуков, — заплатим столько же, сколько при победе. Все ясно?!

Веселов потянул его за рукав, но Барсуков выдернул руку.

— Мяч не передерживать, — продолжил он. — План не меняем, все как договаривались. Одна контратака удалась, почему бы еще такую же не устроить?..

Невообразимый шум стоял на трибунах. На протяжении всего второго тайма испанцы яростно атаковали. Один за другим следовали удары по воротам, но хозяевам поля отчаянно не везло: промахивались из выгоднейших положений форварды, «мертвые» мячи доставал вратарь москвичей, мяч попадал в штанги, в перекладину и упорно не шел в ворота.

Единственная острая контратака удалась гостям минут за двадцать до конца встречи. Лобов получил мяч в центральном круге, сыграл в «стенку» со Знобишиным и на скорости прорвался по центру. У линии штрафной площадки испанцев он обыграл защитника, вошел в штрафную, но тот догнал его и сбил с ног. Пенальти! Судья-англичанин назначил его, не задумываясь.

Лобов катался по земле, корчась от боли. К нему бежали со своими чемоданчиками Гудовичев и Земцов...

В Москве, сидя у телевизора, ревела Маша.

— Папа, папочка! Вставай...

— Перестань, — нахмурившись, сказал Юра. — Бабуля, уведи ее отсюда.

— Машенька, пойдем, пойдем, милая...

— Ну-ка, что тут у тебя?! — Доктор присел перед Лобовым. — Помогите мне, — обратился он к Земцову и двум игрокам «Полета».

Они подняли Лобова и вынесли за линию ворот.

Мяч на одиннадцатиметровой отметке установил Знобишин.

Гудовичев и Земцов колдовали над ногой Лобова, а тот — с гримасой боли на лице — не сводил глаз с разбегавшегося Знобишина. Он пробил сильно — мяч попал в перекладину и по дуге улетел за ворота.

Стадион радостно взревел.

Лобов закрыл глаза. Все поплыло перед ним. Искаженные лица Барсукова и Лопарева. Оба что-то кричат, но ничего не слышно. Будинский сует Барсукову зеленый полиэтиленовый пакет, тот рвет его на части и бросает в лицо Лопареву. Обрывки пакета падают на траву. Земцов бросается подбирать их. Он ползает по траве, собирает обрывки пакета и пытается сложить их в одно целое.

Лобов открывает глаза. И видит, как Земцов возится с его ногой, а Гудовичев держит у его лица ватку, пропитанную нашатырным спиртом.

Появились носилки. Лобова укладывают на них и несут вдоль трибуны, мимо скамейки запасных «Полета». Сверху, на трибуне, он замечает испуганные, тревожные лица Кармен и ее матери.

И снова закрывает глаза...

Теперь он лежит на массажной скамье. В раздевалке непривычно тихо.

— Я же говорил, не надо было эту мазь накладывать, — слышит Лобов голос Земцова.

— При чем тут мазь?! — обрывает массажиста Гудовичев.

— Надо сделать блокаду, — говорит Земцов.

— Не надо никаких уколов, — пытается крикнуть Лобов, но голос не слушается его, получается негромко.

— Не волнуйся, Леша, — спокойно возражает Гудовичев. — Тут он прав.

— Док, как сыграли? — тихо спрашивает Лобов.

— Вничью! — сухо отвечает подошедший Барсуков.

— Жаль... — прошептал Лобов.

— Вот именно! — Это уже встревает Веселов. — И все из-за этого болвана, который не может забить пенальти!

— Знобишин сидит в кресле, опустив голову и закрыв лицо руками.

— Да что вы все — с ума посходили?! — неожиданно взрывается вратарь. — С «Реалом»! На его поле! Вничью сыграли! А настроение — похоронное?!

— За ничью, между прочим, обещали заплатить, как за победу, — спокойно вставляет Земцов, только что сделавший Лобову укол.

— Помолчи ты! — обрывает массажиста Веселов.

Лобов тяжело слезает со скамьи и, хромая, но уже без посторонней помощи, добирается до кресла. Он садится рядом со Знобишиным и кладет руку ему на плечо.

— Брось ты убиваться. Ничья — это неплохо, — он оживляется и обводит взглядом ребят. — Это даже здорово! В Москве нас и 0:0 устроит, а мы их обязательно обыграем, верно?!

— Конечно, обыграем, — подхватывает Назмутдинов.

Игроки начинают раздеваться и поочередно направляются в душевую.

— Надо что-то сказать, — шепчет Лопарев Барсукову.

— Действительно, ничья — это неплохо, — встрепенулся тот. И добавил, обращаясь к Веселову: А обещание мы обязательно сдержим, правда ведь?!

Веселов, насупившись, молчал. Барсуков подошел к нему и негромко сказал:

— Между прочим, руководству, как вы прекрасно знаете, полагается столько же, сколько игрокам.

— Вот именно! — успевает вставить Земцов. Веселов смерил его презрительным взглядом и громко объявил:

— В моей жизни не было случая, чтобы я не сдержал обещания!

Земцов посмотрел на Лобова и подмигнул ему. Но Лобов отвернулся.

Кармен и ее мать помогли Алексею выйти из машины, и они не спеша вошли в дом. Отец встретил их в дверях, крепко пожал ему руку.

— Не вешай нос, форвард. Ты играл, как настоящий тореро. Здесь понимают в этом толк. Я заказал Москву. У тебя дома наверняка волнуются.

— Спасибо большое. Но вы ведь не знаете номер телефона.

— Почему? У Кармен записан. Я нашел.

— Нет... — смущенно проговорил Алексей. — Пожалуйста, перезвоните на станцию. Вот какой надо, — он протянул отцу Кармен записную книжку.

— Да-да, папа, — подтвердила Кармен, — сообщи другой номер.

— Как знаете, — согласился удивленный отец, — сейчас позвоню.

Они прошли в уже знакомую Алексею гостиную. Он сел в то самое кресло, где сидел накануне вечером.

Мать принесла фрукты. Следом вошел отец с телефонным аппаратом на длинном шнуре.

— Уже соединяют. Тот номер, что ты просил, Леша.

— Алло, Юрочка! Вы уже спите, конечно. Да-да, папа. У меня полный порядок. Не волнуйтесь — обыкновенный ушиб. Кто звонил? Семен Петрович?! Значит, он в Москве. Понял, понял. Это хорошо. Очень хорошо. Завтра вечером. Сразу к вам. А как же?! Целую тебя. Машеньку и бабушку успокой. Ну, привет. Спокойной ночи!..

Алексей положил трубку.

— Значит, он в Москве!..

— Кто? — спросила Кармен.

— Ты не знаешь его, Кира. Но для меня это важно. Особенно сейчас.

— Это связано с той историей?

— С какой?

— С фальшивыми долларами.

— А ты откуда знаешь?

— От Виктора. Не связывайся с ними, Леша. Он мне как-то задолжал. И вернул долг долларами. Одна купюра оказалась фальшивой. Отец обнаружил. Виктор страшно переживал. Объяснял, что испугался за нас. А потом взял с нас слово, что мы — никому. И рассказал вашу барселонскую историю. Но добавил: если проболтаетесь — не жить... Он вообще-то не злой. По-моему, он сам запутался. Зато как он старался устроить тебе контракт с «Барселоной».

— Я решил туда не ехать.

— Как? — Кармен от неожиданности остолбенела. — Почему? Отец поставил бокал с вином на столик и внимательно посмотрел на Алексея. Даже мать остановилась в двери гостиной — с подносом она шла на кухню доложить фруктов.

— Я уверен, вы поймете меня, — заговорил Алексей. — Дети остаются одни. С бабушкой, конечно, но без отца и матери нельзя в их возрасте. И без того я уделял им мало внимания — футбольная жизнь такова, что дома почти не бываешь. Вот я и решил: с футболом вообще закончу. Буду жить, как все люди. Работать и растить детей.

— А я? Как же я? — прошептала Кармен.

Алексей поднялся, подошел к ней, хромая, обнял за плечи. И тихо сказал:

— Если мы любим друг друга... по-настоящему... то все устроится... Не знаю, как и когда... но устроится. Может быть, через год... или через три... Если любим по-настоящему. Нельзя строить свое счастье на несчастье других... Ты же сама всегда так считала.

Кармен уткнулась лицом ему в грудь.

— Любовь эгоистична, Леша, — прошептала она. — Я не могу без тебя... жить не могу...

Неожиданно резко, требовательно зазвонил телефон. Отец взял трубку, сказал несколько слов по-испански и протянул трубку Кармен. Она тоже говорила по-испански, а потом, положив трубку, сказала Алексею:

— Это Исабель. Умоляет на обратном пути заехать к ним, хоть на десять минут. Я обещала.

— Тогда поехали, — решительно сказал Алексей. — Раз обещала... Извините меня, — он обратился к отцу и матери, — но так все сошлось. Извините, если огорчил вас. Спасибо.

По мосту они пересекли Манзанарес и остановились на набережной около высокого дома с большим подземным гаражом. По другую сторону набережной начинался зеленый массив — парк стадиона «Висенте Кальдерон».

— Не буду заезжать в гараж, — сказала Кармен, — мы же ненадолго.

Они поднялись лифтом на пятнадцатый этаж: просторный холл приглашал в четыре квартиры. Одна из них и была квартирой Будинских. Она оказалась просторной, шикарно, даже помпезно обставленной.

Исабель кинулась им навстречу и повисла на шее Лобова, целуя его в обе щеки.

— Лешенька, дорогой, я уж и не верила, что увижу тебя. Как я соскучилась, если б ты только знал?! Мне каждую ночь снится наш двор, где мы с тобой росли, серый пятиэтажный дом в Капельском переулке... Ты хоть бываешь там? Уверена, что нет. Московская жизнь не сентиментальна, правда? Если б я жила в Москве, тоже бы не выбиралась с Песчаной на наши Мещанские улицы. Да ведь их же все переименовали давным-давно!..

Лобов поцеловал Исабель в щеку, но сделал вид, что не заметил протянутой руки Будинского, и захромал вслед за Кармен в гостиную. Там около бара, заставленного всевозможными напитками — от английского и испанского джинов до разных сортов водки: «Смирнофф», «Горбачефф», «Абсолют», от рома «Баккарди» до виски «Джим Бим», — сидел в кресле Гудовичев, потягивая через соломинку джин с тоником.

— Привет, док, — сказал Лобов.

— Как нога? — радостно улыбнулся Гудовичев. — Двигаешься неплохо.

— По-моему, хорошо. Тянет, правда, но не болит.

Лобов осмотрелся: старинная мебель, антикварный карточный столик с зеленым сукном и следами записей, сделанных мелом на сукне, на стенах — картины, расположенные рядами, как в галерее.

— Прилично живут местные безработные, а, док?

— Мне больше по душе вот эта выставка, — Гудовичев засмеялся и кивнул в направлении бара. — Я уже все перепробовал и никак не решу, чему отдать предпочтение. Тебе тоже можно. Считай, на месяц выбыл.

— Неужели на месяц?! — Лобов помрачнел. — А я надеялся к ответной встрече с «Реалом» подойти.

— На это не надейся. Спешить тебе нельзя. Да ребята и без тебя справятся. Что они, по нулям не сгоняют?! А тебе рисковать нельзя — перед Барселоной надо как следует вылечиться.

— А он... — Кармен едва не проговорилась, но вовремя осеклась, перехватив строгий взгляд Лобова.

Гудовичев не обратил внимания на ее слова. Зато Будинский воспользовался случаем и вступил в беседу:

— Что — он? — спросил Будинский и сам же оживленно продолжил: — Рвется в бой, как всегда?! Ох уж неугомонный народ, эти форварды. До всего им есть дело? Казалось бы, как хорошо: отдохни, поблаженствуй, вместо того чтобы грязь месить на московском поле, съезди в Сочи, полечись грязями, а потом в Барселону, на изумрудную травку... Ме-чта! Я вот и то подумываю заиметь домик на берегу моря в окрестностях Барселоны. Там, между прочим, сам Сальвадор Дали проживал.

— Не его ли это рисунок? — спросил Лобов, отошедший к стене и рассматривавший картины, отчего и слушал он тираду Будинского, стоя к нему спиной.

— А как же! — обрадовался Будинский. — Оригинал, между прочим. Ты знаешь, форвард, сколько он стоит?

— Полагаю, немало. И все это, — Лобов жестом обвел стену, — тоже оригиналы?

— А ты как думал?! Неужели я повесил бы в своем доме подделки?!

— Да, — согласился Лобов, — подделки — это не то. Хоть картины, хоть деньги. На подделках все равно погоришь, рано или поздно.

Улыбка сползла с лица Будинского.

— Ты о чем это, форвард?

— О подделках. О чем же еще? Когда я вляпался с теми фальшивыми долларами, подумал: если уж я не заметил, то все эти наши московские фарцовщики вовек не отличат. Иметь бы такие доллары, в Москве можно состояние сколотить. Сейчас у нас все рвутся в поездки за рубеж и мечтают доллары стрельнуть...

Будинский внимательно слушал Лобова, пытаясь определить, серьезно тот говорит или с подначкой.

— Леша, прекрати чушь молоть, — мирным тоном вступил Гудовичев. — Зачем дразнишь нашего безработного богача? Он и без того не всегда задумывается — что можно и что нельзя, — прежде чем связаться с деловыми людьми. Я ему целый час мозги вправлял: хочешь иметь много денег — заведи законное дело, повкалывай, как все миллионеры вкалывали и вкалывают. А то вместо виллы под Барселоной заимеешь комнатушку с видом на небо в клетку.

— Не верится мне, док, что он вас хорошо понял, — сказал Лобов и обратился к Исабель: Пора нам. Белочка. Мне надо ногу посмотреть и в покое ее держать. Ты уж извини. Живете вы хорошо. Желаю тебе сына родить, а еще лучше — сразу двойню. Спасибо за приглашение. Увидимся еще. Наверняка увидимся.

Он поцеловал Исабель. Кармен тоже расцеловала подругу, у которой слезы навертывались на глаза.

— Док, вы еще побудете? Или с нами?

Гудовичев решительно встал, чуть покачнулся.

— Поздно уже, — опередил он пытавшегося что-то сказать Будинского, — если не возражаете, я с вами.

В машине Гудовичев сидел рядом с Кармен, а Лобов — на заднем сиденье. Наклонившись к доктору, Лобов говорил, казалось бы, убедительно, но нарочито сгущал краски, отчего Кармен время от времени искоса поглядывала на него, однако не решалась ни прервать, ни включиться в разговор.

— Видите ли, док, вы опоздали со своими проповедями добропорядочной жизни. Он уже погряз в таких темных делах, о которых нам с вами и не снилось. Тут .и фальшивомонетчики, и торговцы наркотиками, и убийцы, и мафиози — а он делает вид, что ничего не знает и не понимает. Да он уже давно на крючке у Интерпола. Его не берут только потому, что хотят через него всю сеть определить. Я это знаю доподлинно. За его квартирой и сейчас следят. С него вообще глаз не спускают. Даже телефон прослушивают...

Машина мчалась по ночному Мадриду. Разноцветные огни реклам пробегали бликами по лицам Кармен, Гудовичева, Лобова. Доктор слушал с напряженным вниманием. Он окончательно протрезвел: то неверие, то страх, то даже ужас читались в его глазах. Он ничего не говорил, не перебивал Лобова, только периодически шептал:

— Неужели, неужели?..

Они остановились у входа в отель.

— Да-а, — тяжело вздохнул Гудовичев, — раскрыл ты мне, Леша, глаза. Что же делать-то теперь? А я ведь к нему всей душой. Какой подлец, какой подлец...

Он с трудом вылез из машины, покачнулся и с отрешенным видом побрел к входу. Кармен и Лобов тоже вышли из машины. Она проводила его до дверей. Доктор уже был в холле. Он обернулся и послал им воздушный поцелуй.

Кармен обняла Лобова, крепко поцеловала его.

— Лешенька, дорогой, любимый мой, отдыхай, береги себя. Завтра мы не увидимся. Я не могу вырваться из редакции. Но позвоню обязательно. Это все правда, что ты говорил о Викторе?

Лобов прижал ее к груди.

— Не думай об этом. Но держись от него подальше.

— А как же Исабель? Бедняжка, как ее жалко!

— Конечно жалко. Ты позванивай ей почаще. А что еще мы можем?

Он поцеловал Кармен в губы.

— И ты себя береги. Из Москвы буду звонить тебе раз в неделю. И ты звони. Или ко мне, или к теще. В Сочи я лечиться не поеду. Наверняка у нас в ЦИТО справятся. Завтра еще поговорим. Спокойной ночи.

Ему не спалось. Он попробовал было читать в постели, но никак не мог сосредоточиться. Выключил лампу и лежал в темноте, глядя в потолок, когда зазвонил телефон. Не вставая. Лобов взял трубку. На чистом русском ему сказали:

— Если хочешь, чтобы твоя девица осталась жива, одевайся и спустись в ночной бар отеля. Там к тебе подойдут.

— Дайте... дайте ей трубку... — выдавил из себя Лобов.

Но на другом конце провода уже прозвучал отбой.

Несколько секунд Лобов соображал, что ему надо делать, потом вскочил, стал одеваться.

Он вошел в бар и в дальнем его конце увидел Земцова, сидящего спиной ко входу. Лобов хотел было направиться к нему, как почувствовал руку, сдавившую плечо. Обернулся. Перед ним стоял Будинский. Он подтолкнул Лобова влево, в кабинку, отгороженную ширмой от зала. Лобов задел травмированной ногой крутящееся металлическое кресло в кабинке и застонал от боли.

— Давай без глупостей! — холодно проговорил Будинский. — Все в твоих руках!.. Я хотел с тобой дома все обсудить, но ты взбрыкнул, пришлось применить прессинг!.. Я знаю, это неприятно, но что делать?!

— О чем ты?! — не понял Лобов.

— Не прикидывайся рваным пиджачком! Ты и дома у меня наговорил достаточно! Скрытые угрозы, намеки!.. Я знаю все, что произошло в Москве!..

— Не сомневаюсь!.. — усмехнулся Лобов.

Будинский выдержал паузу, оглянулся, точно кому-то подал знак.

— Так вот, я хочу знать, что знаешь ты и что тебе говорил об этом твой сыщик!.. Предупреждаю заранее, что только чистосердечное признание может облегчить участь Кармен, твою и твоих детей!..

Лобов при упоминании о детях невольно содрогнулся.

— Ну?! — торопил Будинский.

— Я попал в эту историю случайно, сам понимаешь!.. — вздохнул Лобов. — Не будь тех фальшивых двадцаток... Потом случайно увидел в стекляшке Бондаренко и Знобишина! Да и вообще, сам знаешь, наверное, у нас каждый второй чего-то везет на обмен, на продажу, лишь бы валюты побольше!.. Сам первое время лишнюю пару наручных часов прихватывал... А тут тебя увидел: огромный пакет из «Березки» тащишь. Зашел к Барсукову. Пакет опустел. Потом к Лопареву — пакета нет!.. А тут накачка следовательская: мол, торговля валютой, меня по телефо-ну пугают, жена разбилась, Бондаренко убили... Как ты думаешь после всего этого?! Тут любой шпионом покажется?! А в номер сегодня вернулся: выругал себя за это бабство! Нервишки просто сдают!.. Так что...

— А Интерпол тут при чем?! — спросил Будинский.

— Какой Интерпол?! Я дома у тебя о нем не говорил! — не понял Лобов. — Это я в машине, Гудку...

— Нет, я дома слышал, как ты это словцо ввернул! Это меня и разозлило!.. Я думаю: ах ты сволочь! И понесло!.. — уже словно оправдывался Будинский.

— Да это я так! — усмехнулся Лобов. — Знаю, что Интерпол есть, вот и все!.. Да посмотри на меня: какой я сыщик?! Если бы я был сыщиком, стал бы я трепаться вот так. в открытую?! Сыщики, знаешь, их не слышно и не видно!..

Будинский молчал, хмурился, не зная, верить Лобову или нет.

— Да и потом я в «Барселону» на два года собираюсь! Какой мне смысл тебя или кого-то закладывать, если я тут у тебя под боком постоянно буду?! Подумай головкой своей ватерпольной!..

Последняя тирада, видимо, подействовала. Будинский усмехнулся, развалился в кресле.

— Это ты прав насчет «Барселоны»!.. Логично!.. Ну а если сюда собираешься, какого черта ты языком весь мусор собираешь?! Ну, навариваю я немного, так это здесь, у нормальных людей, бизнес называется!.. Вам в Союзе уже все мозги этим социализмом прокомпостировали! Вы нормального бизнесмена за жулика принимаете! Скажи спасибо, что я еще тебе попался! Другой бы пришил и поминай как звали!..

— Ну, спасибо еще рано говорить, могли бы и без Кармен разобраться!.. — холодно напомнил Лобов. Отпусти ее!..

— А ее никто и не трогал! — усмехнулся Будинский. — Это чтоб ты пошустрей спустился!..

Лобов, не мигая, смотрел на Будинского.

— А вот если ты в Москве решишь отличиться, тут я ей не завидую!.. Впрочем, и тебе тоже!.. — пригрозил Будинский. — Ты меня понял!

— Понял! — Лобов поднялся и, ковыляя, дошел до телефона. Набрал номер. Ответила Кармен.

— Я тебе звоню в номер, никто не подходит! — забеспокоилась она. — Ты где?!

Будинский насмешливо наблюдал за Лобовым.

— Я у врача, массаж делали, потом мазью растирали!.. Сейчас отдохну и поковыляю к себе! Не волнуйся, до завтра!..

Лобов положил трубку, захромал к выходу. Когда он проходил мимо кабинок, то в соседней, рядом с той, в которой Будинский допрашивал Лобова, сидел с бокалом Земцов. Лобов криво усмехнулся.

— Смотри, форвард, без глупостей! — услышал он в спину реплику Будинского. Но не оглянулся.

Лобов вышел на своем этаже и, хромая, побрел к номеру. Он вставил ключ в дверь, отпер ее, но в номер не зашел. В задумчивости стоял перед дверью. Потом резко повернул ключ, заперев дверь, и пошел назад по коридору. Пройдя мимо лифта, пошел дальше и оказался около номера Гудовичева.

В нерешительности он стоял у двери чужого номера: постучать или нет? И вдруг за дверью зазвонил телефон.

— Алло, да, я, а кто же еще? — донесся из-за двери голос Гудовичева.

Какое-то время за дверью было тихо: доктор, понятно, слушал, что ему говорили по телефону. Наконец Лобов услышал, как Гудовичев орет в трубку:

— Идиот, кретин! Куриные мозги у тебя! Какой Интерпол? Кто тебя просил все выбалтывать? Тебе приказали его расспрашивать, а не трепаться! Ты же все испортил, болван, и нас обоих выдал ему с потрохами! Где он сейчас? Пошел ты к черту, дерьмо собачье!..

И там, за дверью, Гудовичев бросил трубку.

Лобов стоял, не шелохнувшись. Уйти — ведь теперь все ясно? Но разве не стало ему это ясно еще внизу, в баре? Или постучать, войти, посмотреть в глаза этому человеку?

Неожиданно дверь распахнулась, и они застыли лицом к лицу. Стояли и молча смотрели друг на друга. У обоих на лицах не было и следа злости. Только безмерная усталость. Оба понимали — или делали вид, что понимают, — их поединок подходит к концу. Или уже подошел?!

Первым принял решение старший по возрасту.

— Ну что ж, Леша, заходи. Не бойся. Ты же все слышал?! Я один в номере. Я вдвое старше тебя и втрое слабее. Со мной ты справишься, даже больная нога не помешает. Чего тебе бояться? Я же не бугай Будинский. Бугай Будинский! Неплохо звучит, а?

Ни слова не говоря, Лобов шагнул в комнату и быстро прошел вперед, обернулся. Гудовичев не спеша закрыл дверь и устало опустился в кресло.

— Спрашивай, — спокойно сказал он. — Отвечу на все твои вопросы.

Лобов молчал, стоя у окна.

— Не хочешь... Не хочешь со мной разговаривать. Твое право. Тогда слушай. Как думаешь, сколько мне лет? Я скажу тебе. Мне год до пенсии. У меня две дочери. Обе были замужем и обе разведенки. У меня три внучки. Безотцовщина. Никаких алиментов. У жены астма, еще с молодых лет. Так что считай: шесть женщин у меня на иждивении. А знаешь ли ты, что, когда врача берут на работу в Госкомспорт, он подписывает документ о неразглашении, как будто начинает работать на оборону страны. Не знаешь... То-то. А знаешь ли, что, когда тренер гандболисток Турчин защитил диссертацию, то она легла чуть ли не в спецхран с грифом «секретно»?! Ее нельзя было опубликовать. О подготовке гандболисток — и секретно, а? Потому что мы все знаем, как даются медали и рекорды. Мы знаем, чем кормим вас, спортсменов, перед чемпионатами и олимпиадами. И вот сейчас решили обходиться без допингов, без анаболиков, без переливаний крови. Ты веришь, что Грамов обойдется без них? Я не верю. Но это не мое дело. Хотят обойтись без них — пускай. Но почему я должен беспокоиться о здоровье разных испанцев, американцев и всяких прочих шведов? Все они мечтают об анаболиках и готовы платить за них бешеные деньги. А тот же Барсуков? Он же приказал мне перед сегодняшним матчем дать вам кое-что запрещенное под видом витаминов. И Веселов об этом знал. По-твоему, я должен был отказаться? Но вы-то все проглотили, и ничего, результат подходящий — он все спишет. Вот так-то, Леша.

Лобов молча вынул из кармана две таблетки и бросил на журнальный столик.

— Ах ты хитрый какой! — усмехнулся Гудовичев. — Ты их не принял. И что доказал? Остальные-то играли, и неплохо играли после этих таблеток. Пока ты будешь хромать, они снова примут, если Барсуков мне прикажет. И Грамов никогда не узнает. Потому что узнает он только о результате. И похвалит Веселова, Барсукова и меня, старика. Вот так-то, Леша. Не грусти. Помнишь, как у Лермонтова в «Тамани»: «Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» Все. Я все тебе выложил. Как на духу. Теперь сам решай. Моя жизнь кончена. Через год на пенсию. Ты сам отец, тебе двоих ребят на ноги ставить. А мне... о жене и дочках уж не говорю... Дожить бы, чтобы погулять на свадьбах внучек. Ну, что молчишь? Скажи хоть, что делать будешь?

Лобов медленно пошел ему навстречу. Гудовичев напрягся, сидя в кресле. Но Лобов, ни слова не сказав, прошел мимо. Дверь за ним захлопнулась с легким стуком.

В Шереметьеве шел дождь.

Хотя «Полету» еще предстоял ответный матч с «Реалом», ничья на поле одного из сильнейших клубов Европы была справедливо расценена как успех, и футболистов встречали с цветами. Их поздравляли, целовали не только близкие, но и незнакомые люди.

Лобов, прихрамывая, пробивался сквозь толпу, хмуро кивал, не откликался на поздравления, уклонялся от ответов на вопросы корреспондентов. Уже подойдя к автобусу, он увидел, как Гудовичев садится в такси, а ведь обычно оставлял собственную машину на стоянке аэропорта. Выруливал на своих «Жигулях», пробираясь через забитую машинами площадку, Земцов. Его «Жигули» пристроились вслед за такси, в котором отъехал доктор.

Лобов прошел в конец автобуса, сел к окну, откинулся на спинку и закрыл глаза...

Юрка открыл дверь, бросился навстречу отцу, обхватил его за шею. Оба они не смогли сдержать слез. В прихожей появились Маша и бабушка...

Актер и Бегунок поднялись по лестнице на третий этаж, подошли к двери квартиры Лобова, прислушались. В квартире было тихо. Бегунок деловито достал отмычку, бесшумно открыл дверь, снова прислушался. Тихо, ни звука. Он кивнул Актеру, чтобы тот следовал за ним, и первым вошел в прихожую. Дождавшись, пока Актер прикроет дверь, зашел в комнату. В полумраке огляделся. Никого. Подошел к окну, достал фонарик, включил и тут же выключил его. Вздохнул, отошел от окна.

— Проходи, чего встал! — буркнул Бегунок.

Актер тоже вошел в комнату. Бегунок деловито направился на кухню, но в ту же секунду у его горла оказалось дуло пистолета.

— Руки! — приказал мужской голос.

Бегунок обернулся. Стоял с поднятыми руками и Актер, в спину которого упирался пистолет второго оперативника. Из соседней комнаты вышел Вершинин. Оперативники быстро надели бандитам наручники.

— Привет, Бегунок, — спокойно сказал Вершинин.

— Здрасьте, — скривился Бегунок, увидев Вершинина.

— У меня к обоим один вопрос: кто послал? Я знаю, кто вас послал, но мне важно, чтобы это сказали вы!.. Будем говорить?

— Ничего я не знаю, — прохрипел Бегунок.

— Ты тоже не знаешь? — спросил Вершинин у Актера.

Тот пожал плечами.

Вершинин с помощью дистанционника включил видеомагнитофон. Загорелся экран, на нем возник эпизод из футбольного матча: Лобов нанес удар по воротам — вратарь в красивом броске отбил мяч.

— Вот черт! — поморщившись, сказал Вершинин, но добавил: — Не к месту, а здорово.

И в ту же секунду изображение сменилось, на экране возникли «Жигули» с номером Т 16-16ММ. Машина подъехала к небольшой даче. Мелькнула надпись: ул. Садовая, 16. Гудовичев Н. М. Бегунок вылез из машины, пробежал через участок, вошел в дом. Вскоре он вышел из дома с набитой сумкой. В машине он открыл сумку, вытащил пачку долларовых купюр, помахал перед носом Актера. У того загорелись глаза. Бегунок спрятал пачку, закрыл сумку, завел мотор...

— Вопрос тот же, — сказал Вершинин. — Кто вас послал и зачем?

— Гудок послал, — чуть помедлив, ответил Бегунок. — Убрать Лобова!.. Как? На наше усмотрение, но... иначе, чем того...

Земцов — с ним были еще трое в штатском — позвонил в звонок над входной дверью. Открылась обитая кожей дверь, и на пороге появилась улыбающаяся молодая женщина.

— Здесь живет доктор Гудовичев? — спросил Земцов.

— Да! — кокетливо, весело ответила женщина. — А в чем дело?

К ней подбежала девочка лет шести.

— Мам, а когда торт вынимать? — спросила она.

— Сейчас и вынем, — сказала женщина.

— Я — новый массажист команды и хотел бы...

— Заходите, ребята! — перебила она его. — Доктор только что прилетел. Заходите! Мы как раз всей семьей собрались, чтобы отметить ваш успех!

Земцов заглянул в гостиную. За широким столом сидели... женщины и девочки.

— Ребята, проходите! — приветливо сказала хозяйка дома, сидевшая во главе стола. — За нашим семейным столом, как всегда, не хватает мужчин!

— А где Николай Максимыч? — спросил Земцов.

— Дедушка в ванной, — ответила другая внучка.

Земцов прошел по коридору к ванной, дернул дверь, она не поддалась. Земцов оглянулся на своих спутников. Самый плечистый из них надавил на дверь боком. Она резко открылась.

Гудовичев лежал бездыханный на полу. К ногам Земцова подкатился пустой пузырек...

Лобов подъехал на такси к своему дому. Вошел в подъезд, поднялся на третий этаж. Ключом отпер дверь.

Войдя в прихожую, машинально посмотрел в зеркало. Его усталое, серое, землистого цвета лицо застыло, точно маска. Он отвернулся от зеркала и, пораженный, замер: в большой комнате горел свет. Еще секунда, и дверь распахнулась: на пороге стояла Кармен.

— Не рад?! — грустно улыбнувшись, спросила Кармен.

Она так волновалась, что тоже не двигалась ему навстречу.

Из-за спины Кармен возник Вершинин — в фартуке, с кухонным ножом в руках.

— Почему у тебя в доме лука нет?! — набросился он на Алексея. В кои веки затеял я свои знаменитые биточки, а у тебя ни одной луковицы! Сбегай-ка к своему поклоннику на первый этаж — только не вздумай смыться через балкон! И возвращайся с луком!.. Ну что ты, как истукан?! Может, хоть обниметесь для приличия?!

Кармен, повинуясь приказу Вершинина, бросилась к Алексею, повисла у него на шее и... зарыдала.

— Только сырости нам и не хватало! — проворчал Вершинин и вернулся в комнату.

С помощью дистанционника, который достал из кармана фартука, он включил видеомагнитофон.

На экране возник Лобов. Он с разворота нанес сильный удар, и мяч по крутой дуге влетел в верхний угол ворот. Лобов вскинул вверх руку и, счастливый, попал в объятия товарищей по команде.