Французская литературная сказка XVII – XVIII вв.

К шкатулкам и к сердцам подходит ключ один.[11]

И если сердца он не открывает —

Благоволенье все же вызывает.

Амур, любовных чар лукавый господин,

Не зря победами гордится.

И даже если пуст его колчан,

Ключ золотой, когда он в руки дан,

Поможет многого добиться.

Амур, наверно, прав. Приятны всем дары.

Неравнодушны к ним и принцы, и вельможи,

Ну и красавицы к ним благосклонны тоже.

Когда безмолвствует Венера до поры,

Влюбленный лезет вон из кожи

И злато не выходит из игры,

Да и Фемида[12] здесь молчит, похоже.

Что делать! Это, видимо, закон.

Судья из Мантуи женился. Звался он

Ансельм. Жена его, Аржи, была красива,

Юна, свежа и сложена на диво,

А он годами был обременен.[13]

Муж откровенной ревностью своею

Невольно сам раздул успех жены.

Из юношей никто не устоял пред нею —

Все кавалеры были влюблены.

О том, как каждый действовал из них,

Рассказывать, пожалуй, слишком долго.

Скажу лишь, что супружескому долгу

Аржи была еще вполне верна

И к вздохам покоренных холодна.

И вот как раз тогда, когда утих

Напрасный гнев судьи и в доме воцарился

Семейный мир и лад, над ними разразился

Внезапный гром: постановили власти

Надежного посла отправить в Рим.

Судья Ансельм, богатый, родовитый,

Был в городе столь высоко ценим,

Что получил почетный чин, а с ним

Приказ: отбыть немедленно — со свитой.

Он тщился уклониться от напасти:

Прелестную и юную жену

Опасно оставлять совсем одну

На неизвестный срок! Вдруг он продлится

Полгода или год? Ведь может так случиться!

В разлуке могут вырасти рога!

А честь судьи — особо дорога!

Так размышлял Ансельм, тоской томим,

Но был приказ — увы! — неумолим,

И наш судья, стремясь унять тревогу,

Перед отправкой в дальнюю дорогу

Такую речь к супруге обратил:

— Я должен ехать. Так сам бог судил!

Знай, для меня весь мир в тебе одной;

Так будь, Аржи, мне верною женой!

Клянись! Скажу как можно откровенней:

Есть повод у меня для подозрений.

Весь этот расфуфыренный народ —

Что делает он у твоих ворот?

Ты скажешь, что никто из них успеха

Не смог достичь? Но муж — всегда помеха.

А если я уеду — что тогда?

Вдруг грянет неожиданно беда?

Дабы не рисковать семейной честью,

Прошу тебя, езжай в мое поместье

Под Мантуей, на берегу реки![14]

Там будут дни твои приятны и легки.

Беги от суеты, от подношений,

От дьявольских любовных ухищрений!

Подарки! В них все зло! Они — туман,

Скрывающий соблазны и обман!

Ты, коль появятся красавцы-претенденты,

Знай, для чего им лесть и комплименты,

И стань, как статуя, слепой, глухой, немой!

Я все тебе даю: и замок мой,

И драгоценности, и деньги, и владенья,

Без всякого ограниченья.

Доставь себе любые развлеченья,

Но при одном условье: чтобы я

Знал, что любовь хранит жена моя

Лишь для меня; чтоб, возвратясь из Рима,

Уверился, что ты неколебима!

Бедняга муж не знал, что наложил запрет

На то, без чьих услад и развлечений нет!

Супруга поклялась торжественно и с жаром,

Что нечувствительна к мужским коварным чарам,

Что добродетель ей единственно мила

И он найдет жену такою, как была,

Что будет гнать она дарителей жестоко

И честь хранить, аки зеницу ока.

Ансельм уехал. Верная жена,

Обещанное выполняя строго,

Тотчас велела все собрать в дорогу

И отбыла в их загородный дом.

Отъездом сим весьма огорчена,

Толпа поклонников — их было много —

Ей наносить визит отправилась гуртом.

Но… их не приняли. Они ей досаждали,

Сердили, утомляли, раздражали,

Короче — все ей были немилы,

Как ни вздыхали, как ни ублажали,

И малой не снискали похвалы.

Ей не был неприятен лишь один

Золотокудрый, статный паладин,

Мечтательный, печальный и богатый.

Он был красив, и пылок, и влюблен,

Но не смягчил жестокую и он,

Хоть расточал и вздохи, и дукаты.

Однако слез и вздохов бьет родник,

Не иссякая, — он нам дан природой.

Богатство же — продукт иного рода,

И вскоре золотой фонтан поник.

Атис — так звали нашего героя —

Увидел вдруг, что разорен дотла,

Что на любовь надежда умерла,

И был в большом отчаянье, не скрою.

Решил он удалиться и в глуши

Искать забвенья для больной души.

Так, странствуя, он где-то повстречал

Крестьянина, который, всунув палку,

В норе змеиной злобно ковырял.

— Зачем? — спросил Атис. — Тебе не жалко

Живую божью тварь? Пускай она

Живет себе! — Ну, нет! Кому нужна

Такая гадина! Я бью их без пощады! —

Ответил тот. — Оставь ее, не надо! —

Сказал Атис. Он вовсе не питал

К семейству змей такого отвращенья.

Напротив: на гербе его блистал

Змей золотой; змеи изображенье

Его чеканный украшало щит:

От Кадма[15] вел свое происхожденье

Старинный род его — а был он знаменит.

Крестьянина Атис смог все же увести

И жизнь змее спасти.

Уйдя от сохраненной им норы,

Он продолжал свой путь до той поры,

Покуда не набрел на лес дремучий,

Где дуб стоял ветвистый и могучий,

Где птичьи голоса глушила тишина

И речь людская не была слышна.

Там бедность с роскошью в достоинстве сравнялись,

И только волки там под вечер появлялись.

Сначала думал он, что в тихий сей приют

За ним его невзгоды не придут.

Но — нет! Ему ничуть не полегчало.

Страсть в отдалении — увы! — его терзала

Еще мучительней, настойчивей, больней,

Чем в дни, когда он мог хоть повидаться с ней,

С предметом грез своих. Он понял, что не скрыться

От горьких дум и надо возвратиться.

— Атис! — сказал он сам себе. —

Зачем противиться судьбе?

Аржи, конечно, бессердечна,

Бесчувственна, бесчеловечна,

Но дни, когда ее не слышишь ты,

Ужасней, чем безмолвье глухоты;

Ее не видя, ты лишился зренья…

Тебе не вынести подобные мученья!

Ты без своих оков беспомощен и слаб.

Вернись же к ним, несчастный беглый раб! —

И он, стремясь назад, к своей неволе,

Пустился в путь, не сомневаясь боле,

В надежде робкой обрести покой.

Вдруг перед ним в златых лучах заката

Возник дворец, украшенный богато,

Воздвигнутый волшебною рукой.

И нимфа в королевском одеянье

С улыбкой неземной и ясным взглядом —

Виденье из несбыточной мечты,

Прекрасное небесное созданье —

Вдруг, как во сне, с ним оказалась рядом

И молвила: — Достоин счастья ты!

Я так хочу, Атис, а я ведь все могу!

Я — покровительница Мантуи и фея.

Меня зовут Манто.[16] Прими же, не робея,

Мои дары. Я — друг и у тебя в долгу.

Знай, носит Мантуя мое издревле имя,

И камни стен ее веленьями моими

Заложены Давно, в былые времена.

Мне много сотен лет, но, как любая фея,

Я жить могу века, нисколько не старея,

И делать, что хочу. Нам Парка[17] не страшна.

Мы все наделены могуществом огромным.

Приказываем мы различным силам темным,

Но — и страданья нам назначены судьбой

От смертных на земле. И на день, раз в неделю,

Утратив власть свою, — так боги повелели —

Я к людям прихожу, но — становясь змеей.[18]

Ты помнишь, спас змею ты в поле,

Когда мужлана злая воля

От палки гибель ей несла?

С тех пор дала я обещанье

Исполнить все твои желанья.

Да, той змеею я была!

Ты пламенно влюблен. Аржи — жестока.

И одному тебе страданий не избыть.

Но с помощью моей ты сможешь все купить —

Не надо длительного срока —

И бдительность судейских стражей,

И дамы благосклонность даже.

Пойдем же к ней! Швыряй и расточай

Ты драгоценности, как будто невзначай.

Не бойся. В Люциферовой пещере

Им нет конца. Они откроют двери,

Коль ты захочешь, и в ее покой.

Снабжу тебя я спутницей такой,

Которая своей волшебной властью

Аржи заставит загореться страстью.

Я обернусь собачкой и начну

Показывать забавнейшие трюки,

А ты — паломником, чья флейта тишину

Нарушит песенкой. И мы под эти звуки

Получим приглашенье и войдем,

Чтоб поразвлечь хозяйку, в этот дом.

Для чуда много времени не надо.

В собачку мигом превратилась фея,

Атис — в паломника,[19] но с голосом Орфея,[20] —

И вот они — внутри большого сада.

Собачка — ну плясать и на траве резвиться,

Выделывать немыслимые па,

Атис — играть и петь. Вкруг собралась толпа —

Садовник, куча слуг — восторженные лица.

Хозяйка слышит шум. — Что там за тарарам?

Кормилица идет — и вмиг бегом оттуда.

— Сударыня, скорей! Пора взглянуть и вам!

Какая прелесть! Ах, ну — истинное чудо!

Там песик. Но какой! Такого не найти!

Он понимает все и чуть ли не читает!

А как танцует он! По воздуху летает!

Вам нужно тотчас же его приобрести!

Пусть этот пилигрим — коль жалко подарить —

Продаст его для вас! — Хоть за любую цену!

Пойду, попробую его уговорить

И раздобуду вам собачку непременно!

На просьбу нянюшки ответил пилигрим

Без околичностей и очень откровенно,

Что пса он не продаст ни за какую цену —

Он самому ему необходим.

Собачка, объяснил он, на ходу

Меня снабжает всем, что пожелаю.

Скажу лишь слово я — и тут же получаю

И драгоценности, и деньги, и еду.

Ведь он не просто пес, а песик-чудо.

Он может, дрыгнув лапкою любой,

Стряхнуть с нее рубины, изумруды

Иль бриллиант прозрачно-голубой.

А коль его иметь у госпожи стремленье

Столь сильно, что терпеть ей более невмочь,

Я песика готов отдать без сожаленья,

Но пусть она проспит со мною ночь.

Кормилицу ответ своею прямотой

И дерзостью сперва привел в негодованье.

— Жена посланника и — пилигрим простой!

Как можно! И какие основанья!

А если кто-нибудь узнает? Ведь — скандал! —

Но пилигрим был так хорош собой

(Атис переменил и одеянье,

И внешность так, что даже брат родной,

С ним встретившись, его был не узнал),

Что отказать ему ей не хватило духу:

Хозяин, как и пес, очаровал старуху.

Ведь шутка ли! Такой собачкой обладая,

Затмишь богатствами сокровища Китая!

Но, правда, ночь с посланницей вполне

С любой собачкою сравняется в цене!

Прости, читатель, не упомянул

Я, что Атис, ведя с кормилицей беседу,

Собачке нечто на ушко шепнул.

И тут же, улыбаясь, протянул

Старушке горсть монет, чтоб закрепить победу.

Затем хозяйке передать алмаз

Он попросил, как дань любви и восхищенья.

Проворная кормилица тотчас

За щекотливое взялася порученье.

К хозяйке неприступной в дом

Она отправилась бегом

В восторге, раже, упоенье,

Сказать ей, как любезен пилигрим,

Как он любовью к ней томим,

Про песика и про его уменье.

Рассказом изумленная сначала,

Аржи, опомнившись, разгневанно вскричала:

— Какая наглость мне такое говорить!

Откуда у тебя взялась такая прыть?

И с кем? Добро б то был мой паладин опальный,

Атис, отвергнутый, несчастный и печальный!

Он робок был и знал: я дерзких не терплю!

Я отказала бы любому королю!

— Сударыня! — Ей нянька возразила. —

Ведь у него в руках таинственная сила!

Да будь вы императора женой

Иль, более того, бессмертною богиней,

Он бы не постоял ни за какой ценой

И смог бы Вас купить! Расстаньтесь же с гордыней!

А Ваш Атис ему — и вовсе не чета!

— Но мужу я клялась! — Святая простота!

Да Ваш супруг и сам не без греха, поверьте!

Как! Жить монашенкой теперь до самой смерти,

Храня бессмысленный обет?

Кто может выдать Ваш секрет?

Кто может отличить уста,

Что всласть и вдоволь целовались,

От уст, которые сурово охранялись?

И для кого хранить сокровища любви?

Пропустишь счастья миг — потом, как ни лови, —

Пропало! Молодость одна любви достойна!

А мужа встретить Вы сумеете спокойно.

Да, с красноречием своим

На совесть нянька постаралась.

Аржи, бедняжке, только и осталось,

Что посмотреть самой, каков тот пилигрим

И какова его волшебная собачка.

Дала согласье их принять гордячка.

Она в тот час была еще в постели:[21]

Ленивица проснулась еле-еле.

А пилигрим так подошел к алькову

И столь притом галантен был и мил,

Что нашу даму просто изумил.

Она подумала: «Ну, право слово,

Кто так умеет к женщине войти —

Не сплошь монахов на своем пути

Встречал и не одних паломников суровых!»

Собачка с ним вошла. Увидела кровать —

И ну на задних лапках танцевать,

И кланяться, и приседать так ловко,

Что привела Аржи в восторг, плутовка.

Но это было лишь начало.

Она тряхнула лапкой — и упала

С нее жемчужина, затем — рубин, топаз…

Аржи с собачки не сводила глаз…

Кормилица — тотчас же на колени

И стала драгоценные каменья

Старательно и жадно собирать.

Гость поднял кольца и браслеты тоже

И начал на руки хозяйке надевать,

Хваля их белизну и нежность кожи, —

А там, глядишь, и пылко целовать.

Так незаметно время пролетало,

И вдруг — как бы нежданно — ночь настала.[22]

Аржи в его объятьях очутилась.

И в этот самый вожделенный миг

Вдруг чудо превращенья совершилось

И пред Аржи ее Атис возник!

Она сим чудом бурно восхитилась:

Манто ее от многих мук спасла —

Теперь имело смысл обманывать посла!

Та ночь прошла, как несколько мгновений…

За ней — еще… Так длилось долгий срок.

Чем пламеннее страсть — тем откровенней;

Ее не видеть и слепой не мог.

Но ведь влюбленным не до ухищрений,

Им мысль об осторожности не впрок!

Тем временем Ансельм свои дела

Закончил наконец, и столь успешно,

Что папа щедро наградил посла,

И тот домой отправился поспешно.

Там управляющий Ансельму доложил,

Что он шпионами хозяйку окружил,

Что опросил соседей — всю округу —

И нет причин подозревать супругу.

И все же недоверчивый супруг

Сам стал допрашивать и горничных, и слуг.

Но все молчали и хранили тайну.

Однако же считают не случайно,

Что в женский спор встревает черт всегда.

И вот пришла негаданно беда:

Меж нянькой и Аржи случилась ссора.

Кормилица сочла задетой честь

И на жестокую решилась месть:

Хоть знала, что лишится места скоро,

Измену выдала послу. Не хватит слов,

Чтоб описать, какая овладела

Им ярость. Накаленный до предела,

Ревнивец был на все, на все готов.

Он одного из слуг послал к жене в именье

С письмом, что дома он уже, но нездоров,

И ждет жену назад, под мужний кров,

Чтоб вновь ее обнять, — в великом нетерпенье.

Аржи не появилась. И тогда

Он вновь послал слугу с решительным приказом

Коварную убить, прогнав из дома всех,

Кто помогал ей скрыть ее ужасный грех.

Желал он кровью смыть пятно позора разом,

С изменницей-женой покончив навсегда.

Ансельм слуге сказал: даю тебе клинок,

Чтоб заколоть ее. Она — исчадье ада!

Вот золото, возьми. Тут первая награда.

Иначе страшный грех я покарать не мог.

Потом — беги! И знай, коль ты исполнишь свято,

Что я велю, — потом щедрее будет плата.

Но знала обо всем жена,

Собачкой предупреждена.

Как об опасности людей предупреждают

Собачки? Теребят, скулят, рычат и лают

И тянут за собой из дома то и дело.

Но Фавори еще и говорить умела

И на ушко Аржи шепнула: — Вам помочь

Могу я, но сейчас — скорей отсюда прочь!

Вас от жестокого убийцы я укрою.

Не бойтесь ничего и следуйте за мною.

Они пустились в путь. И там, в густом лесу,

Убийца их догнал и молвил: — Я несу

Приказ судьи. Увы! Супруг ваш повелел

Немедля вас убить! — Но тут он обомлел:

Вдруг в облаке густом жена судьи пропала!

Туман рассеялся — Аржи как не бывало.

Слуга к хозяину вернулся, изумлен.

Тот в ярости вскричал: — Тебе приснился сон!

И сам отправился узнать, что там случилось.

Приехав, видит он, что чудо совершилось:

На месте, где вчера пестрел цветами луг,

Невиданной красы дворец[23] воздвигся вдруг.

Весь в золоте, в резьбе, повсюду украшенья,

Вокруг дворца, в саду — роскошные растенья,

Благоуханные и яркие цветы…

Он в жизни не видал подобной красоты.

Ворота — настежь. Он, робея, во дворец

Вступил. Безлюдно… Где владелец и творец?

Все анфилады пышные открыты,

И — никого! Ни короля, ни свиты…

В конце концов, устав от долгого похода,

Он встретил мавра — карлика, урода.

Тот был тщедушен, зол на вид и хил.[24]

Ансельм любезно с ним заговорил,

Сочтя, что тот — уборщик помещений:

— Милейший, кто хозяин сих владений?

— Я! — был ответ. Судья наш, потрясенный,

Испуганный, коленопреклоненный,

Взмолился о пощаде. Видит бог,

Такого он предполагать не мог!

Вскричал он: — О великий государь!

Молю простить меня! Такого чуда,

Как дивный ваш дворец, еще покуда

Никто не видел — ни теперь, ни встарь!

Он — обиталище богов, а не людей.

Вы, государь, волшебник, чародей.

— Ты получить его хотел бы в дар?

(Ансельма тут чуть не хватил удар.)

Да, да, тебе его я подарю.

И это я без шуток говорю.

Но при условии, что ты два полных дня

Пажом прослужишь у меня.

Ты понял ли, что это означает?

Какую паж работу выполняет?

Кто виночерпием Юпитеру служил,

Ты помнишь?

Ганимед?[25]

Что ж, верно, — не забыл.

Он самый. Так представь, что Ганимед ты тоже.

Хоть, право, красотой вы очень мало схожи!

О государь, не смейтесь надо мной!

Мой чин, и титулы, и даже возраст мой…

Но я и не смеюсь!

О сир!

Я жду ответа.

Дворца не хочешь ты? И ведь всего за это!..

Что может сделать страсть к подаркам! Наш судья

Вздохнул и прошептал: — О сир, согласен я! —

И тут же он преобразился:

В обличье пажеском явился.

На нем теперь берет, штанишки-буфф, камзол,

Который бы ему, быть может, и пошел,

Когда б не борода — она при нем осталась.

Немножечко смешно, но, право, это малость!

В таком вот виде он ходил за Мавром следом.

Но был еще далек конец судейским бедам.

Манто так сделала, что этот диалог

Весь слышала Аржи, укрывшись в уголок.

И вот в недобрый час вдруг на пороге зала

Перед судьей-пажом его жена предстала.

— Ужели это вы, Ансельм? — она вскричала. —

Не верю я глазам! И что за маскарад? —

(Несчастный в тот момент и жизни был не рад.)

Аржи сказала: — Как! почтенный мой супруг,

Посланник и судья, так вырядился вдруг.

Какой урок жене! Где ваша добродетель?

Вы — Ганимед! О, стыд! Ведь вы же, бог свидетель,

Казнить хотели ту, что изменила вам!

А сами?! Боже мой, какой ужасный срам!

Мои проступки все достойны извиненья!

Я мавру не служу предметом развлеченья!

Атис хорош собой и знатный паладин,

Да у меня и был всего-то он один!

— Мавр, стань собачкою! — И сразу же у ног

Запрыгал маленький хорошенький щенок.

— Дай лапку, Фавори! — Собачка лапку мужу

Тут подала. Ее пожал он неуклюже.

— Теперь пистолей нам десяточек подбрось!

Сто золотых монет тут раскатились врозь.

— Ну, что вы скажете? Меня собачку эту

Просили в дар принять. Ищите же по свету

Сиятельств, светлостей, величеств, наконец,

Которые ее отвергнуть бы посмели,

Решились пренебречь сокровищем таким!

И ведь предложен был подарок в самом деле

Тем, кто любил меня и мною был любим.

В обмен на этот дар нужна была сама я.

Какая мне цена, прекрасно понимая,

Я отдала ему то, в чем нуждался он.

И право, вам ущерб тем не был нанесен!

Вы сами бы сочли, что я глупа ужасно,

Решись я на отказ. Кто сей дворец прекрасный

Построил? Фавори! Ведь он и вас подвиг

На многое, Ансельм! А вы — почти старик!

Давайте же теперь простим грехи друг другу

И будем в мире жить. Но вы свою супругу

Убить исподтишка не подсылайте слуг!

Ведь жизнь мою хранит мой Фавори, мой друг!

Ансельм был вынужден на все согласье дать.

Но было и ему обещано за это

О пажестве его молчанье соблюдать,

Не выдать никому постыдного секрета.

Так, заключивши мир, вполне благополучно

Ансельм с супругою отправились домой.

На этом наконец рассказ окончен мой.

Надеюсь я, что вам не стало слишком скучно!

— А что дворец? — спросить меня надумал вдруг

Придира-слушатель.[26] — Понятья не имею!

Дворец? Да он исчез! — Исчез?! Что за идея!

Ну, а собачка? — Ах, оставь меня, мой друг!

Какой же ты педант! Собачка помогала

Атису, делая все то, что он хотел. —

А что хотел Атис? — Ну, ты мне надоел!

Он одержал потом еще побед немало.

Ведь никому одной победы не хватало.

Ну, а Манто к Аржи впоследствии не раз

Без всяких штучек и проказ

Являлась с дружеским визитом.

Да и Атис нередко там бывал.

Он вел себя превыше всех похвал

И другом дома стал открытым.

Однажды мужу поклялась Аржи,

Что изменять ему ей больше неповадно.

Ансельм же — что готов быть битым беспощадно,

Коль он хотя б на час запишется в пажи.