Французская Советская Социалистическая Республика

4

Главное, надо было запустить машину на полные обороты.

Что я и сделал в первый же день. Отныне воплощать инструкции в жизнь по линии военной разведки — это была забота военного атташе, а аппаратом посольства командовал Белобородов, и я в его прерогативы решил не вмешиваться. Я не забывал, что Белобородов старше меня по воинскому званию, практически опытнее и как человек, долгое время работающий вдали от Центра, привык к самостоятельности. Как куратор, назначенный непосредственно Секретариатом ЦК, я был выше всех ведомств, но я пытался представить себе, как бы действовал на моем месте генерал-лейтенант — начальник Управления. Мысленно я копировал его поведение. К тому же, если что-то и может разладить хорошо отрегулированный механизм, так это мелочная опека.

Однако мне необходимо было встретиться и поговорить с глазу на глаз с офицерами Комитета, каждый из которых имел во Франции свой отдельный участок работы. В приемные часы советское посольство похоже на большой проходной двор. Масса советских товарищей, командированных во Францию, является сюда по своим делам, и это в принципе не должно вызывать подозрений у самой бдительной контрразведки. Поэтому на следующий день мне удалось увидеться в своем кабинете

— с заместителем директора торгпредства в Париже,

— с советским вице-консулом в Марселе,

— с завом корреспондентским пунктом агентства печати «Новости» в Париже,

— с атташе по научному обмену советской делегации в ЮНЕСКО,

— с директором художественного салона советской живописи и графики на бульваре Распай,

— с советским делегатом на Парижской международной конференции по производству кофе и какао,

— с заместителем главного инженера франко-советского общества «Газоэкспорт»,

— с администратором кинотеатра советских фильмов «Космос»,

— с продавцом магазина советских часов и оптики «Слава» на бульваре Бомарше,

— с членом консультативного совета совместного франко-советского центра по изучению ядерной энергии,

— с метрдотелем советского ресторана русской кухни на Елисейских полях «Пирожок».

На остальных у меня просто не хватало времени, и я назначил встречу на другие дни.

На следующее утро у дверей моего кабинета меня уже ждал директор парижского агентства Аэрофлота подполковник ГРУ Федоров. Мы с ним были знакомы по Москве. Однако приветствовал он меня очень сдержанно, и по тому напору, с которым он стал докладывать об успехах своей конторы, я догадался, что Федоров обижен. Действительно, по табели о рангах я его был обязан принять в первую очередь. Но у меня были свои причины. Я передал ему персональный привет от его начальства, сказал, что в Управлении им очень довольны и ждут через две недели в Москву. Федоров не понял. Я пояснил:

— Вы мне только что докладывали о ходе операции относительно нового французского истребителя «Мираж-2500». Организуйте так, чтобы кто-нибудь из нашей французской агентуры, человек второстепенный, передал вам микропленку с техническими данными «Миража» буквально на глазах французской контрразведки.

— Борис Борисыч, — изумился Федоров, — меня в Париже еще ни разу не засветили! По нашим сведениям, никто из ДСТ[1] не сумел сесть мне на хвост. А теперь вы хотите, чтоб меня взяли с поличным!

Видимо, Федоров просто не желал меня понять. Пришлось кормить его с ложечки:

— Я забыл вас поздравить, — сказал я, — с присвоением вам очередного военного звания — полковника! Ну вот, рад вам первым сообщить приятную весть. Во-вторых, Управление дало согласие на вашу «засветку». Мы рискуем лишь тем, что вас вышлют в 24 часа из страны. И потом, судите сами, всем службам безопасности мира прекрасно известно, что агентства Аэрофлота за рубежом — это наши чуть ли не официальные разведывательные гнезда. Все равно за вами следят. Я знаю, что в настоящий момент в ДСТ — недовыполнение плана, извините, «по отлову советских шпионов». А мы должны заботиться о своих французских коллегах. Годами мы их приучали: в случае нужды — искать в Аэрофлоте. Если мы им срочно не подкинем что-нибудь громкое на первые газетные полосы, то они с отчаяния сунутся в другие наши конторы. А вот это сейчас крайне нежелательно.

Федоров уходил от меня поникшим. Расставаться с Парижем ему явно не хотелось. Неужели не успел скопить сертификаты на кооперативную квартиру? Но при чем тут я? Судьба играет человеком… Впрочем, я был к нему несправедлив. Федоров — хороший разведчик, умело вел свое дело. И идею с Аэрофлотом придумала не безликая судьба, а Борис Борисыч Зотов. Однако у меня не было иного выхода. Обстоятельства требовали, чтобы ДСТ заглотнул аппетитный кусок.

В кабинет заглянул Белобородов:

— Борис Борисыч, чего сник?

Я ему рассказал про Федорова. Он вежливо посочувствовал и заметил:

— Смотри не попади в один самолет с Федоровым.

Тут уж я не понял. Пришла очередь Белобородову учить меня уму-разуму, и делал он это с великим удовольствием.

— Ты взял такой темп, прямо горишь на работе. А вот месье из ДСТ, которому поручено выяснить, что за первый СОВЕТНИК прибыл в посольство, в недоумении. Обычно новенький сразу бросается в магазины или просто поглазеть на парижские витрины. Ты же за три дня на улицу носа не высунул. Нетипичное поведение. А месье — хоть дурак-дурак, да не дурак. Кое-что смекает. Поэтому после обеда отправляйся фланировать по Елисейским полям и Большим бульварам, как заправский турист. Я тебе скажу, куда надо заглянуть, чтобы месье потом доложили. Вечером с компанией поедешь на Пигаль, в «Еву», куда обыкновенно заглядывают все советские дипломаты. И мы тебе девочку приготовили.

Я сделал протестующий жест. Белобородов хохотнул:

— Борис Борисыч, раз партия велит… Да не боись! Девочка наша, с советским паспортом, когда-то вышла замуж за француза, типичная «разведенка». Клянусь, тебя это заинтересует. Так что готовься к бурной ночи, набирайся сил. Я это тебе серьезно говорю.

Но я уже начал догадываться, хотя Белобородов тем же ерническим тоном продолжал:

— Очень тебе рекомендую девочку. Лида ее зовут. Роман холостого дипломата с советской гражданкой успокоит месье из ДСТ. Французы, как обычно, ищут женщину. Между прочим, Дед из Комитета тоже меня просил, чтоб я взял над тобой шефство в этом плане, мол, наш шахматист засохнет на корню.

Я оценил такт Ильи Петровича. Не «Фишер», а «шахматист». Моя комитетская кличка догнала меня в Париже в приемлемом виде.

Я должен сообщить несколько технических подробностей, для ясности. Мы в своих посольских кабинетах можем говорить о чем угодно, не стесняясь. Советское посольство в Париже высокое здание с узкими окнами. Кабинеты сотрудников КГБ и дипломатов высшего ранга — все выходят во внутренний двор. Французы с помощью специальных устройств с направленными лучами могут прослушивать разговоры лишь в комнатах, окна которых выходят наружу, на бульвар Ланн и «Периферик», но в этих комнатах у нас размещены бухгалтерия, культурные и представительские отделы, технические и подсобные службы, а также квартиры рядовых сотрудников посольства. При желании ДСТ может узнать, сходится ли у нас дебет с кредитом и что «выбросили» в закрытом посольском магазине-распределителе. На здоровье, из этого мы государственных тайн не делаем.

Ни один француз без специального приглашения не может зайти на территорию посольства. Приглашенных встречают и провожают. Помещения, в которых побывали французы, потом проверяют специалистами. Все технические службы — от уборщиц до электриков — на сто процентов укомплектованы советскими гражданами. Тут мы не экономим.

Таким образом, забросить в посольство миниатюрный коротковолновый передатчик — невозможно.

Западные посольства в Москве экономят на валюте. Уборка помещений, ремонт, починка осуществляются УПДК (Управлением дипломатического корпуса). Разумеется, после того как наши рабочие сменят в комнате электропроводку, ихние спецслужбы устраивают проверку. Но полной гарантии у них нет. Технология подслушивающей аппаратуры развивается стремительными темпами. Поэтому важные совещания и переговоры западные дипломаты в Москве вынуждены проводить в определенных внутренних залах, без окон, с экранированными стенами. В своих же рабочих кабинетах они беседуют на деликатные темы с помощью блокнотов, запись на которых тут же стирается. Однако иногда наша аппаратура фиксирует пикантные фразы, произнесенные вслух. Человеческая природа берет свое — нельзя же в течение 365 дней в году держать язык за зубами.

Далее. Все передвижения по городу западных дипломатов в Москве контролируются. Если произошел контакт с советскими гражданами — личность этих граждан идентифицируется. Наши соответствующие службы не страдают нехваткой кадров. А в Париже, например, нами занимается лишь один отдел ДСТ. И сотрудников там в двадцать раз меньше, чем служащих в советском посольстве. Спрашивается, может ли французская контрразведка позволить себе роскошь следить за моими прогулками по городу?

Я привел эти скучные технические подробности для того, чтобы все поняли, как благодаря неустанной заботе партии и правительства облегчен нелегкий труд советских дипломатов за рубежом.

Я попросил принести обед из буфета на этаже ко мне в кабинет и в час дня включил телевизор, чтобы посмотреть сорокаминутную передачу новостей. В разных концах мира происходили головокружительные события, а французы 15 минут обсуждали… повышение цен на салат.

На столе у меня ждала гора бумаг, но я должен был выполнять инструкцию Белобородова. Береженого Бог бережет. За новичком в первые дни могли и присматривать.

Я вышел из посольства и неторопливой походкой, через бульвар Ланн и авеню Фош, направился к Елисейским полям. На Елисейских полях я «вылизал» витрины и выпил кофе за столиком кафе Фуке. Все советские вновь прибывшие товарищи поначалу заглядывают в это кафе (потом, наученные опытом, обходят его стороной — цены там дикие). Я поговорил с официантом о погоде. Теперь, если французская контрразведка покажет ему мою фотокарточку — официант меня вспомнит.

Кофе мне не понравился. В нашей комитетской столовой на седьмом этаже его варят крепче.

Париж меня раздражал. Праздношатающиеся толпы бездельников — и это в разгар рабочего дня! Рядом за столиком нежно ворковала парочка. Небось студент и студентка сбежали с лекций.

Потом оба закрыли глаза и слились в десятиминутном поцелуе. Boкpyr люди шастают, посетители кафе глазеют — а этим все до лампочки, ни стыда ни совести. Он ее лапал, она тихо повизгивала.

«Ну хорошо, — думал я, — девка, что с нее взять? Выпороть для науки! А вот парень? Лохмы до плеч отрастил, а если Родину придется защищать? Ты же с такой прической прицел винтовки не увидишь! Нет, не будет защищать он свою страну, у него лишь бабы и выпивка на уме, да в кафе с компанией посидеть. Потеряла Франция свою молодежь — вот они, последствия буржуазной морали…»

Вплотную столкнуться с буржуазными нравами мне пришлось вечером, в стриптизном кабаке «Ева». Не по доброй воле отправляются сюда советские товарищи. Когда сотрудники нашего торгпредства заключали выгодную сделку с французами, обычай требовал, чтобы обмывали ее шампанским в подобных заведениях. Иначе фирмачи не поймут, обидятся.

С волками жить — по-волчьи выть. На такие мероприятия у торгпредства был особый фонд.

Белобородов организовал все соответствующе. Двое французских фирмачей, двое наших из Стальэкспортимпорта, переводчица Лида и новый первый советник посольства, которого из подхалимажа пригласили погулять за казенный счет. С точки зрения ДСТ все ложилось логично.

Я поднял тост за франко-советскую дружбу, не очень встревал в торгово-дипломатический треп за столом (а когда встревал, то благодарил французов, которые поправляли ошибки в моем произношении). Мы обменялись визитными карточками, я обещал пригласить фирмачей на торжественный прием в посольство 6 ноября. Лида ко мне прижалась, я победно ухмыльнулся — а сам про себя повторял: «Только бы баба, что сейчас на эстраде скидывает нижнее белье, только бы она оставила этот блестящий треугольник между ног!»

Видимо, правы были коллеги по Комитету, когда называли меня Фишером-шахматистом. Действительно, я теоретик. К практическим серьезным испытаниям не подготовлен.

Однако на мое счастье блестящий треугольник оставался на месте.

Счет нам подали в размере моей месячной зарплаты. Надеюсь, в подписанном Стальэкспортимпортом и фирмами контракте французов все равно облапошили, иначе кидаться такими деньгами было бы преступлением.

Мы спустились на площадь, и Лида заявила, что хочет показать мне этот злосчастный район. Прощаясь, французы мне заговорщицки подмигнули.

Мы прошлись немного рука об руку, а затем взяли такси и поехали к Лиде на квартиру. И когда в машине Лида сказала, что обожает быструю езду, меня осенило; ну, конечно, это Лида по прозвищу Тачанка. У меня на дела исключительная память. Я держу имена всех наших агентов в голове, но Лида с Тачанкой не замыкалась, я ее представлял себе другой. А агента по кличке Тачанка-Лида я хорошо знал. На ее четырех колесах каталось в свое время много народу — и в Москве, и в Париже. Ее завербовали, когда она первый раз, уже будучи французской гражданкой, вернулась в Москву навестить мать и отца. Схватили ее на спекуляции золотыми монетами. Ну а после — разговор короток. Или десять лет лагерей, или… А в случае чего — родители остаются заложниками, да и в Париже найдем, у КГБ руки длинные.

И было известно, что Лида работала с охотой. Ну а репутация — так мне не жениться на ней. Даже удобнее. ДСТ мог предполагать, что Лида нам нужна для чисто специфических мужских надобностей.

Лида жила в старом буржуазном многоэтажном доме с консьержкой. Квартиру она занимала большую, с длинными коридорами. Она меня провела по комнатам, в которых, к моему удивлению, был идеальный порядок, и показала дверь черного хода:

— По лестнице спускаетесь во двор — и на другую улицу. Если иметь ключ от черного хода, то никто никогда не установит, что вы идете ко мне.

Мы вернулись в гостиную, и Лида включила тихую музыку, как она объяснила, «для фона», что было разумно. Она мне все больше нравилась. В ней не было ничего вульгарного (а именно такой я ожидал ее увидеть), и когда не стало нужды ломать комедию перед французами, она держала себя тактично и достойно. Наверно, угадав мои мысли, Лида усмехнулась:

— Я же не предлагаю вам целоваться и не называю «Боречкой». Итак, что будем пить? Виски? Вино?

— Кофе.

— О'кэй! Сейчас заварим. Вы всегда такой серьезный?

— Всегда.

— Жалко.

Лида принесла дымящийся кофейник, две чашки, но себе в стакан плеснула виски.

— Вас таскают в ДСТ?

— Естественно, я ждала, что вы мне зададите этот вопрос. Уже два очка в мою пользу. Согласны?

Я согласился.

— Что касается ДСТ, то меня туда изредка приглашают, а таскают, извините, это у нас.

— Три ноль в вашу пользу. И о чем спрашивают?

— Как обычно — о чем, мол, меня спрашивали в КГБ?

И я отвечаю, что, мол, спрашивают о моих знакомых французах.

Я кивнул головой. Все правильно. И впрямь, глупо скрывать, что мы «таскаем» бывших советских гражданок, которые приезжают в Союз повидать родственников. Любишь кататься — люби и саночки возить, иначе в другой раз не дадим визу. И западным разведкам это известно. Но с теми дамами, что на нас не работают, мы ограничиваемся беседами об их иностранных знакомых. В нашем хозяйстве все может пригодиться.

— Ваше здоровье!

Лида пригубила виски. Я потянулся за кофейником и вдруг явственно услышал, как хлопнула дверь — та, с черного хода, в глубине коридора. Лида следила за выражением моего лица. Я налил кофе в свою чашку.

Женщины в разведке — самые несчастные люди. Причем я имею в виду не добровольных и платных стукачек, которых у Комитета пруд пруди и которые за пятьдесят рублей или за путевку в интуристовскую поездку готовы заложить кого угодно. «Поверьте мне» (второй раз цитирую письмо Ленина к кронштадтским матросам), так вот, поверьте мне, мы знаем, с каким дерьмом нам приходится работать. Московские и ленинградские проститутки, фарцовщицы, мелкие спекулянтки, карманные воровки — кого только нет в наших картотеках! Гораздо хуже стукачки по призванию, которые нашими руками хотят свести личные счеты. Знаменитая история, когда одна солидная дама (между прочим, секретарь парторганизации в НИИ) пыталась посадить своего мужа только за то, что тот ушел от нее к молоденькой лаборантке… На вести на человека поклеп — довольно просто, защитить — сложнее. Целый сектор большого отдела отбивался в течение месяцев от фронтального наступления бесноватой бабы, ибо было известно, что ее бывший муж ни в чем не виноват, ни ухом, ни рылом. Однако сейчас речь идет о другом, о настоящих кадрах, которые мы вербуем в разведку.

Как правило, мы занимаемся еще с университетской скамьи заманиванием романтикой приключений, материальным стимулов, работой за границей. К тому же когда не сложилась личная жизнь, тянет к перемене мест. А тут возникает выбор: или шебуршиться в средней школе Улан-Удэ и кругом, куда ни посмотришь, одни черти косоглазые, или консульство в Риме и торгпредство в Лондоне. Есть над чем поразмыслить. Правда, до Рима и Лондона — дорога дальняя. Мы долго девушку обкатываем, пока она не начинает верить, что работает за идею. А поверит она в идею обязательно, в силу своей женской натуры, ибо женщина все идеализирует, и в любви, и в жизни, без романтической пелены для нее не жизнь, а проклятый, скучный быт. Вот тогда кадр созрел. Но всячески подогревая и поощряя эту романтику, мы прекрасно отдаем себе отчет, что нам этот «кадр» необходим главным образом как баба, которую в нужный момент надо подложить под интересующий нас объект. А когда женщина прозревает — уже поздно, кругом она повязана. Вот почему среди них так много алкоголичек и наркоманок. И еще есть статистика самоубийств в советских зарубежных колониях, но она — за семью печатями, даже я в нее не заглядывал.

Лида в момент нашей в ней встречи была на перепутье.

То есть уже все про себя знала, однако романтику еще сохранила. Как я потом понял, она к нам пошла по идейным соображениям. Конечно, дело ей «сшили», но дело послужило лишь формальным толчком. Француз, с которым она уехала из Союза, подонком оказался, ничтожеством. Это в Москве была любовь и восторженная блондинка, загадочная русская душа.

А как вернулся он с ней в Париж, его родители ему на пальцах объяснили, что для карьеры другая жена нужна, со связями и с собственной квартирой в придачу. Француз подсчитал, согласился и сказал Лиде «пардон!» А куда ей было деваться? Девка без кола и двора, в чужой стране, со специальностью «структурная лингвистика», на которую, как легко догадаться, при тогдашней безработице о-о-огромный был спрос… В Москву же ей возвращаться с разбитым корытом гордость не позволяла. Ведь в глазах подруг — королевой во Францию отправлялась. Так она и мыкалась в Париже, живя в грязном арабском квартале, перебиваясь редкими частными уроками, и полагала, что жизнь ее кончилась. Посему ненавидела своего подонка мужа, а вместе с ним и его Францию. Может, дальше у нее и наладилось бы, однако потянуло домой. Домой же надо приезжать с форсом, с подарками и деньгами, иначе родители заподозрят неладное. Но деньги в Париже на улице не валяются.

Вот и задумала она провернуть выгодную комбинацию с золотыми монетами. И — повторяю — деньги ей нужны были не для себя — родителям жаждала вручить пару тысчонок на кооперативную квартиру с барского плеча… Как водится, с размаху угодила в нашу сеть.

Тут, на счастье, умный ей следователь попался. Разгадал ее. Мы подключились, поняли — девка будет работать за идею, реванш у Франции и у мужа-ничтожества брать. Далее пошло веселее. Русской переводчицей можно большие деньги заработать, особенно когда советские фирмы оказывают ей предпочтение.

Так вот, продолжаю, наступил момент, когда и она догадалась, что мы ее ценим, мягко говоря, не за аналитический ум и решительный характер. Но признаться окончательно в этом себе самой — катастрофа, вторая и ее жизни. Страшно. Тут я появился и показался ей принцем-царевичем, королем королевичем, за которого можно ухватиться и который вытащит. Да я, идиот, тогда этого не понял. Я же себя и впрямь принцем-царевичем считал и согласился бы только на королеву. Верка меня почему захомутала? Да потому, что на пермской помойке с разбитым носом лежал, вот она и подобрала. А разве сравнить Лиду с Веркой? Лида была на два порядка выше.

Ладно, дело прошлое.

Итак, налил я себе кофе, а по коридору шаги, и Лида, чувствую, иронически наблюдает за выражением моего лица.

Я сахар в чашку кладу, размешиваю, глаз не подымаю.

Мужской голос с порога по-французски:

— Добрый вечер, мадам, месье!

Лида встает и небрежно так роняет:

— Борис Борисыч, я пошла спать. Когда будете уходить, меня разбудите, чтобы я вам такси вызвала и перед консьержкой нежно поцеловала.

И вот, когда Лида удалилась, я поднял голову, взглянул на вошедшего и на миг не поверил своим глазам. Сам пришел! Молодец Белобородов, лихо провернул!

Я, естественно, вскочил на ноги и радостно бросился с протянутой рукой.

— Здравствуйте, товарищ Фрашон!

Но фамилию я назвал другую. Не в этом суть. Замнем для ясности. Но передо мной стоял член политбюро французской компартии — не самый главный, не самый известный, да тот, кто руководил в Центральном Комитете службой безопасности и сбором специнформации. И для меня он был самым необходимым, самым важным человеком во сей системе французской компартии.

У нас с ним было о чем поговорить.

И говорили мы до шести утра.