Французские добровольцы в армии Муссолини

Хорошо известен тот факт, что во Второй Мировой Войне на стороне итальянской армии сражались подразделения иностранных солдат. Причем это имело место как до свержения Муссолини 25 июля 1943, так и после, в составе войск Итальянской Социальной Республики, союзной гитлеровской Германии.

Некоторые историки писали даже об «Иностранном Легионе» Муссолини. В действительности имела место попытка (неудачная) сформировать Индийский Легион из индийских националистов, завербованных из числа пленных, захваченных в Северной Африке. Столь же неудачной была попытка создать подразделение арабских националистов. Более успешным оказалось формирование отрядов (позже батальонов) из тысяч добровольцев-антикоммунистов в Далмации, Словении и Сербии. Они были ценными союзниками итальянских войск в борьбе против партизанской армии Тито.

Но были и другие, менее известные подразделения иностранных добровольцев, о которых мало вспоминают.

Одним из наиболее примечательных и необычных случаев в истории этих формирований был отряд из молодых французских граждан итальянского происхождения – детей итальянских иммигрантов. Когда итальянский король и правительство маршала Бадольо внезапно перешли на сторону союзников и 8 сентября 1943 объявили об этом – эти молодые итальянцы решили снова открыть фашистские клубы в разных французских городах, а после – вступить в армию Итальянской Социальной Республики, чтобы сражаться против англо-американских войск. После некоторого периода неопределенности и бюрократических неурядиц они оказались в одном из самых прославленных подразделений вооруженных сил Итальянской Социальной Республики – 10-й Флотилии MAS (Decima Flottiglia MAS). Командиром ее был князь Юнио Валерио Боргезе, знаменитый герой подводной войны, которую вели итальянцы в Средиземном Море. Из французских добровольцев итальянского происхождения была сформирована 3-я рота батальона «Фульмине». Они сражались в северной Италии, от Пьемонта до темных лесов Тарновы в регионе Венеция Джулия, где они защищали Горицию от наступавших коммунистических войск 9-го Словенского корпуса армии Тито. В этих боях французские добровольцы понесли тяжелые потери.

Это их история, рассказанная без политической риторики, в основе ее – воспоминания тех, кто выжил.

После 8 сентября 1943 во Франции, словно по волшебству, вдруг исчезли все официальные представители Итальянского государства, оставив без связи с родиной тех итальянцев, чьи семьи между двумя мировыми войнами – по доброй воле или по необходимости – эмигрировали за Альпы в поисках лучшей жизни. Эти скромные рабочие или политические беженцы были предательски брошены на милость французов, чье презрение к итальянским иммигрантам становилось все более явным, особенно после того, как итальянское правительство «предало» Германию. Для тех, кто уже был вытеснен на периферию общества, как нежелательные иммигранты, это была невыносимая ситуация, усугублявшаяся, кроме того, ежедневным страхом репрессий. В Париже, как и в некоторых других городах Франции, многие молодые итальянцы – часто это были дети политических беженцев, враждебных фашизму – отреагировали на позор перемирия, заняв здания, принадлежавшие Италии – дипломатические объекты, фашистские клубы, итальянские школы. После этого они пытались добраться до Италии и вступить в армию Социальной Республики, сохранившую верность немецким союзникам, чтобы искупить позор, который, по их мнению, навлекло на итальянцев перемирие 8 сентября. Их усилия были замечены: немецкие власти помогли им прибыть на базу итальянских подводных лодок BETASOM в Бордо, личный состав которой не принял перемирие. Они добирались до базы разными группами в феврале-марте 1944 – всего почти 300 добровольцев, принятых в состав полка морской пехоты «Сан-Марко». После прохождения основной военной подготовки из них была сформирована рота французских добровольцев в составе батальона «Лонгобардо». После высадки англо-американских войск в Нормандии наконец пришел приказ о переводе добровольцев в Италию. Около половины из тех молодых людей, которые ранней весной 1944 приехали в Бордо, предпочли остаться ближе к своим семьям и участвовать в обороне островов Атлантического Вала или охранять коммуникации и перевозить боеприпасы в тылу нового фронта. Об их дальнейшей судьбе практически ничего не известно. Остальные добровольцы в июне 1944 по железной дороге прибыли в Венецию. Очень многие из них были в Италии в первый раз. Их первоначальный энтузиазм довольно быстро угас от монотонности казарменной жизни и от того, что они по-прежнему были далеко от фронта, на который так стремились попасть. В это время начинает возникать и первое недовольство, связанное с тем, что командование решило использовать добровольцев для противопартизанских операций. Так эти молодые добровольцы, приехавшие издалека, оказались посреди гражданской войны, для них совершенно незнакомой и невообразимой. Так они впервые увидели смерть, и некоторые из них начали задумываться о смысле этой братоубийственной бойни, в которой итальянцы убивали итальянцев. Однако первые сомнения были преодолены перспективой службы в знаменитой 10-й Флотилии MAS, морские пехотинцы которой отлично проявили себя на фронте у Анцио и Неттуно. В конце июля 1944 добровольцы были направлены в Иврею, где из них сначала была сформирована рота в составе батальона «Барбариго», позже переведенная в состав батальона «Фульмине» и официально названная 3-й ротой «добровольцев Франции» (Volontari di Francia). Там началась их боевая служба под командованием капитана Боргезе, от Пьемонта до Венето, от Карнии до Венеции Джулии. В холодном январе 1945 французские добровольцы внесли свой вклад в оборону восточной границы Италии, защищая ее от наступления югославской армии маршала Тито. Многие добровольцы погибли в лесах Тарновы, но предотвратили захват Гориции коммунистами. Их служба продолжалась до 28 апреля 1945, когда они были освобождены от присяги. Те из них, кому повезло, смогли найти убежище у родственников в Италии и дождаться конца «охоты на ведьм». Другие предприняли опасное путешествие обратно во Францию, где их ждал суд за «уклонение от призыва» или спасение в виде службы в Иностранном Легионе. Для них война продолжилась во Французском Индокитае. Солдаты, сражавшиеся под «не тем» флагом, эти молодые люди были забыты официальной историей, и их подвиги канули в забвение среди бесконечных страниц нашей исторической памяти. Сегодня благодаря труду историков и воспоминаниям выживших участников этих событий удивительная история французских добровольцев в Италии наконец вернулась из забвения.

Карло Альфредо Пандзараса родился в 1926 в Париже, в обеспеченной семье, происходившей из Павии, его предки эмигрировали во Францию в начале XX века. Он – один из немногих выживших французских добровольцев 10-й Флотилии, и главный хранитель памяти о них. Когда началась Вторая Мировая Война, он еще учился в школе в Париже и состоял в итальянской молодежной организации GILE (Gioventu Italiana del Littorio all’Estero).

После 8 сентября 1943 он одним из первых стал охранять фашистский клуб в Париже, покинутый итальянскими официальными лицами.

После этого путешествие в Бордо и выбор – ехать в Италию – навсегда изменивший его судьбу.

Пережив войну, он не мог вернуться к своей семье во Францию – французская полиция считала его коллаборационистом и во Франции его ждала только военная тюрьма. Он нашел убежище у родственников своей семьи в Гарласко (провинция Павия). Свою мирную жизнь он посвятил работе, считая ее благородным символом искупления грехов. Он начал с самого низа и добился успеха. После многих трудов и потерь он удалился на покой в Швейцарию, но не терял связь с товарищами из своего военного прошлого. За многие годы он старательно собрал большое количество различных свидетельств о событиях войны, в которых он участвовал. Множество собранных за эти годы документов он привез в Триест, в котором жил с 2006 года. Так началось возвращение в историю памяти о французских добровольцах 10-й Флотилии.

Я встретился с Карло дождливым зимним утром, когда в Триесте дул сильный ветер, называвшийся бора. Встреча была назначена в его доме в старинном центре города, недалеко от Площади Объединения Италии. У двери меня встретила Марина, его вторая жена, почти на тридцать лет моложе него. Они встретились на одной из церемоний в память тех, кто в войну оказался «не на той стороне» и был вычеркнут из официальной истории. Это она убедила Карло предоставить в распоряжение молодых исследователей его драгоценный архив документов. Она пригласила меня в уютную гостиную, обставленную мебелью в стиле Людовика XV и ампир, каждую полку украшали старинные безделушки, а на столе стояли драгоценные позолоченные часы: дорогостоящая страсть к старинным вещам, типичная для прежних времен. Лишь когда часы пробили назначенный час, с типично швейцарской пунктуальностью в прекрасно обставленную комнату вошел сам Карло.

Я обратил внимание, что он одет столь изысканно, словно собирался на официальный прием, хотя встреча происходила в его доме, в абсолютно неформальной атмосфере.

На лацкане его пиджака была визитная карточка с красной римской цифрой X (Decima) и синяя ленточка, означавшая награждение Военной Медалью.

Мы пожали друг другу руки с типичным смущением тех, кто не знал, чего ожидать от встречи, и немного поговорили о погоде и о буре, которая никак не кончалась. После этого его жена оставила нас, и мы приступили к обсуждению причины моего визита.

- Вы правильно сделали, что решили прийти ко мне. Нас, французских добровольцев 10-й, осталось совсем мало. Нашу историю стоит записать, прежде чем последний из нас уйдет…

Это был почти упрек нам за столь поздно проявленный интерес к трагической истории жизни и смерти людей – его товарищей, события которой происходили более полувека назад.

Я лишь слегка кивнул, чувствуя, что ему нужно было это высказать.

Он внимательно оглядел меня и почти отечески улыбнулся: вероятно, он решил, что нашел подходящего человека, которому можно рассказать эту историю, так долго не встречавшую понимания.

Я подумал, что правильно сделал, надев на эту встречу строгий костюм с галстуком.

Он пригласил меня в свой кабинет, обстановка там заметно отличалась от гостиной некоторым беспорядком: на множестве полок лежали многочисленные журналы, книги и папки с документами.

Карло сел за письменный стол, на котором стоял бронзовый бюст Наполеона.

- Он умер в изгнании, ненавидимый и презираемый большинством своих подданных… Но теперь он считается одним из важнейших деятелей мировой истории, и им восхищаются и на родине, и за ее пределами. Ему простили даже проигранную войну с русскими.

За этим его комментарием я уловил определенную параллель с итальянским политическим деятелем XX века, который тоже плохо кончил.

Я подумал, неужели этот деятель тоже будет реабилитирован, и им станут восхищаться. Казалось, тот же вопрос был в глазах Карло. Позади него, над полками, полными документов, висела большая фотография князя Юнио Валерио Боргезе. Рядом с ней висела пожелтевшая фотография немецкого офицера, неизвестного мне.

Заметив мое внимание к фотографии, Карло сказал:

- Это муж моей сестры, Карл Тео Цайтшель. Он был личным врачом кайзера Вильгельма II в изгнании, в голландском Доорме, и одним из первых примкнул к движению Гитлера. Потом он служил в медицинской службе СС, а после – первым советником германского посла в оккупированном Париже. Там он встретил мою сестру Ванну и они поженились…

На лице Карло отразились чувства, которые он испытывал, рассказывая мне о своей семье.

- Он погиб в последние дни войны, когда его командирскую машину обстрелял самолет. Моя сестра тогда была беременна… Я до сих пор храню пули, которые были извлечены из его спины в госпитале.

Из черной коробки на столе Карло достал маленькие кусочки металла бронзового цвета, оборвавшие жизнь немецкого офицера, ставшего его родственником.

- Моя сестра была с ним в Германии, и ей пришлось пережить наступление русских, жаждавших мести. Но благодаря своему сильному характеру, она преодолела все трудности…

После некоторого молчания он встал с кресла и подошел к окну, устремив взгляд в бесконечную даль угрожающе темного неба, покрытого тучами.

Наконец Карло снова заговорил:

- Отчасти я сделал свой выбор благодаря мужу Ванны. Я восхищался им, когда он приходил в наш дом в своей красивой форме, посещая мою сестру. Он никогда не говорил о политике, или о том, как идет война, хотя я всегда говорил ему, что верю в окончательную победу наших двух народов.

Снова секунда молчания, столь же преисполненного печали.

- Потом, как гром среди ясного неба, в сентябре 1943 случилось это подлое предательство. Он никогда не упрекал нас ни в чем, но мне было стыдно смотреть ему в глаза.

Карло снова помолчал.

- Возможно, я забегаю слишком далеко вперед. Надо немного вернуться назад и начать сначала, чтобы лучше понять, почему мы, молодые итальянцы, родившиеся или выросшие далеко от родины, решили восстать против этого предательства и присоединиться к 10-й Флотилии MAS.

Покопавшись в старинном шкафчике, он извлек большой черный альбом, и положил его на стол. Из кожаной сумки, стоявшей рядом с креслом, он достал две больших рукописных тетради.

- Завтра мы начнем нашу историю с этих документов.

Утро выдалось удивительно ясным.

Бора, дувшая всю ночь, унесла все грозовые тучи, висевшие над городом.

Теперь все вокруг сияло, и когда я шел по улицам, в лужах отражался солнечный свет. Я счел это хорошим предзнаменованием для предстоящей нам работы.

К дому Карло я пришел вовремя. На этот раз он встречал меня лично, снова безупречно одетый и с той же визитной карточкой на лацкане.

Я заметил, что ему не терпится приступить к работе.

После рукопожатия он признался, что не спал всю ночь, мыслями снова и снова возвращаясь к своей молодости.

Мы быстро прошли в его кабинет, и я заметил, что в нем меньше беспорядка, чем вчера.

- Я немного прибрался и нашел все, что может пригодиться нам сегодня. Надеюсь, моя жена не будет вносить порядок в мой беспорядок, - негромко сказал Карло и рассмеялся.

Он взял большой черный альбом, который вчера выложил на стол.

- Здесь все фотоснимки, которые я сделал во время службы во Франции и Италии. Глядя на них, я вспоминал лица, места, события. Они – важная часть истории наших молодых добровольцев 10-й Флотилии.

Потом он передал мне две рукописи, что вчера лежали в кожаной сумке.

- Еще более важны для нашей истории эти два документа. Рукопись, прежде никогда не публиковавшаяся – к сожалению для вас, она на французском. И почти неизвестный, но очень подробный доклад. Мы многое сможем там найти. А пока мне придется положиться на мою память, потому что сейчас важно будет вспомнить те годы, когда я был еще подростком. Постараюсь описать вам, каким было общество, в котором росли дети итальянских иммигрантов во Франции между двумя мировыми войнами.

В начале 30-х годов на французской территории жило около миллиона итальянцев. Через Альпы шел постоянный приток иммигрантов, усилившийся в начале XX века, и заметно увеличившийся после того, как в Италии пришли к власти фашисты. Еще больше итальянцев стали покидать родину из-за Великой Депрессии, случившейся в конце 20-х годов.

В то время Франция стала первой страной, куда стремились попасть итальянские мигранты, даже больше чем в США и Южную Америку.

Из-за культурной и этнической близости французы относились к итальянцам в целом лучше, чем к другим бедным иммигрантам, таким как русские, поляки и евреи. Однако их считали людьми по большей части невежественными и беспринципными, и лишь культурно ассимилировавшиеся могли рассчитывать на определенное сочувствие. Агитация фашистов всячески подавлялась, но и к антифашистам относились не лучше: французы боялись, что на их территории окажутся большие массы идейно и этнически чуждых людей, контролируемые из Рима или из Москвы.

В общем же французы смотрели на итальянцев как на дешевую и легко управляемую рабочую силу.

Карло подтвердил это:

- В Париже тогда было много итальянцев, покинувших родину, часто по политическим причинам. Франция стала главным убежищем для итальянских антифашистов. По очевидным причинам многие французы соглашались с ними в негативной оценке политики Муссолини. Но французское общество не было дружественно к итальянцам. Конечно, присутствие итальянских рабочих было выгодно, потому что им можно было меньше платить. Но мы все равно оставались чужими, и нас называли презрительным прозвищем «макарони». В этом отношении у нас было много общего с русскими, польскими и еврейскими иммигрантами, и в школе нам часто приходилось драться с французами.

Я стал расспрашивать Карло о подробностях его жизни во Франции, о том, как тогда смотрели на это другие его ровесники. В ответ он посоветовал мне посмотреть рукопись в красной обложке, лежавшую на столе:

- Здесь вы найдете воспоминания рабочего-социалиста из бедной семьи, абсолютно чуждого для моего «буржуазного» мира. Вы увидите, что об отношении к нам французов он думал так же, как и я.

Амос Кальчинелли родился в 1925 в Вилла Сессо (Эмилия), и еще ребенком попал во Францию вместе со своим отцом антифашистом. Они поселились в Кашане, недалеко от Парижа, где Амос ходил в местную школу, честно стараясь стать достойным членом общества в стране, давшей ему приют.

Он пытался поступить в университет, но оказалось, что двери университета для «макарони» закрыты. Ему пришлось пойти работать на сахарный завод, там он еще больше проникся социалистическими идеями и участвовал в политическом движении антифашистов-иммигрантов. Но после 8 сентября 1943 даже он отверг перемирие и записался добровольцем в армию Итальянской Социальной Республики. Его неопубликованные воспоминания написаны на французском языке и названы «Italiens… rendezvous».

«Кто жил во Франции между двумя мировыми войнами, тому хорошо известно, с каким презрением французы относились к итальянцам. Если любой из итальянских иммигрантов, живших тогда во Франции, решил бы написать правдивые воспоминания о тех годах, то поведал бы о тяжелейших моральных страданиях и худших унижениях, каким только может подвергнуться человек».

Это первые строки из рукописи Кальчинелли, которые перевел для меня Карло. Суровые слова. И их одних достаточно, чтобы понять его выбор.

С началом новой мировой войны в сентябре 1939 положение итальянских иммигрантов во Франции еще больше ухудшилось. Италия сначала не участвовала в войне, но было ясно, что она поддерживает Германию. Я спросил Карло об итальянцах, родившихся за Альпами и считавшихся французскими гражданами, вынужденных выбирать сторону в той войне.

- Здесь нам поможет второй документ, - сказал Карло, передавая мне вторую рукопись, в черной папке. На каждой из ее страниц внизу стояла печать «Доброволец Франции» и подпись Стефано Зарини.

Он родился в 1925 в Нанси, его мать была француженкой, а отец итальянцем из Варезе.

Он пишет:

«Я метис, франко-итальянец, мой отец из Италии, а мать француженка. Ее девичья фамилия – Лебель, как у конструктора французской винтовки, так прославившейся в Первую Мировую Войну.

Ту проблему, которую представляло для нас смешанное происхождение, не стоит недооценивать, потому что с началом Второй Мировой Войны многие франко-итальянцы (особенно те, чьи отцы были французами) были мобилизованы во французскую армию. Многие же другие сочли своим долгом выбрать сторону Италии.

Я со своим выбором нисколько не медлил, хотя и немного сожалел о французской половине моей семьи, но моя итальянская кровь заставила отбросить все сомнения».

Я не мог найти лучшее свидетельство. После того, как 10 июня 1940 Италия объявила войну Франции, тысячи итальянцев были арестованы французскими властями и отправлены в лагеря для интернированных в Верне-д’Арьеж и Сен-Сиприен, загнаны, словно животные, за колючую проволоку. Даже итальянские эмигранты-коммунисты, такие как Тольятти и Луиджи Лонго, были отправлены в тюрьмы после заключения пакта Молотова-Риббентропа, связавшего Советский Союз и Германию.

- Французские полицейские пришли к нам домой, арестовали моего отца и устроили обыск в поисках итальянской пропаганды, - продолжил рассказывать Карло. – Но все соседи знали, что мои родители никогда не участвовали ни в каких политических движениях и делали все, чтобы считаться хорошими французскими гражданами. Дома мы говорили по-итальянски, но за его пределами только по-французски, и вели себя как безупречные французы. Мой отец догадался вызвать такси, чтобы доехать до полицейского участка. Иначе увидев его на улице, толпа могла бы линчевать его.

Таким образом, во Франции началась настоящая охота на итальянцев.

Карло прочитал доклад итальянского генерального консула в Париже, направленный в итальянское министерство иностранных дел 20 июля 1940:

«Лишь 14 июня, когда немецкие войска вошли в Париж, я смог покинуть посольство и выяснить, что случилось с нашими соотечественниками за эти недолгие четыре дня – с момента объявления войны. Главной моей заботой стала судьба наших политзаключенных.

Некоторые из наших соотечественников вернулись из лагерей вчера и сегодня, и я надеюсь, что остальные политзаключенные вскоре последуют за ними. Рассказанное ими наполняет сердце возмущением… Пока трудно сказать, сколько итальянцев были арестованы. По всей Франции их число может достигать двадцати тысяч. Удивительно, сколько сил и средств французы затратили на столь крупномасштабную полицейскую операцию. С началом войны против Франции огромное количество проживающих здесь итальянцев оказались в отчаянной ситуации. Я думаю, что до войны никто и представить не мог, какую жестокость – и какую глупость – проявят французы по отношению к итальянцам.

Я повторяю, удивительно, как в один из самых трагичных моментов французской истории, когда немцы стояли у ворот Парижа, французская армия бежала в невообразимом беспорядке, а дороги Франции оказались забиты потоками беженцев, французы смогли мобилизовать целую армию полицейских и организовать движение многочисленных поездов с депортированными по всей стране».

Встав с кресла, Карло достал с полки книгу и подал мне:

«Итальянцы во французских концлагерях», опубликовано в 1940 итальянским министерством культуры. В этой книге собраны трагические истории депортированных итальянцев, таких, как отец Карло, который – как он позже признался – с трудом смог восстановиться после заключения в лагере. Депортация итальянцев – важное историческое событие, и, возможно, хорошая тема для исторической работы в будущем.

С подписанием Компьенского перемирия и установлением коллаборационистского правительства Виши аресты итальянцев прекратились, но враждебное и оскорбительное отношение к ним французов никуда не исчезло. Напротив, теперь французы начали сеять сомнения и всяческие инсинуации относительно верности итальянцев союзу с немцами.

- Я помню, что тогда вместе со словечком «макарони» французы придумали нам еще одно оскорбительное прозвище: «Капоретто» - сказал Карло. – Когда в школе произносилось слово «Италия», учитель делал многозначительную паузу, и все французские школьники оборачивались, чтобы презрительно посмотреть на нас, итальянцев, сидевших на последних партах. На улице они пытались портить наши велосипеды, и мы все время дрались с ними. В 1941 я записался в молодежную организацию GILE, отчасти потому что верил пропаганде, отчасти потому что хотел получить начальную военную подготовку, отчасти назло французам, - вспоминал Карло, продолжая листать рукопись в красной обложке.

«Каждому из нас, молодых итальянцев во Франции приходилось в годы перед войной, и особенно во время войны, придумывать бесконечные хитрости и уловки, чтобы вписаться во французское общество.

Все мы отлично говорили по-французски, без малейшего акцента, по которому в нас можно было бы узнать иностранцев.

Мы были одеты так же, как французы.

Наша кожа была белой, как у всех европейцев, а не черной или желтой. У некоторых из нас даже были голубые глаза.

Но было одно различие.

Через каждые шесть месяцев итальянские иммигранты должны были приходить в полицейский участок и заново получать разрешение на жительство.

Сначала меня вежливо приветствуют, но потом, услышав мою фамилию…

- Так вы итальянец?

- Да, месье.

Ледяной взгляд. Лицо полицейского становится каменным.

И ты чувствуешь себя совершенно чужим, словно существо с другой планеты, из другой галактики. Ненависть и презрение, презрение и ненависть без конца».

Так пишет Кальчинелли, рукопись которого переводит для меня Карло. Для французов война официально окончилась, если не считать участников Сопротивления, или добровольцев, которые сражались на Восточном фронте вместе с немцами. Но для итальянцев война продолжалась.

- По вечерам мы встречались в винном подвальчике или в задней комнате бара, чтобы послушать по радио о продвижении наших славных армий, и отмечали их успехи флагами на карте: когда мы победим в войне, все должно измениться… - продолжал рассказывать Карло. – Я помню, что мы стали приглашать к нам домой итальянских подводников с базы в Бордо, когда они приезжали в отпуск в Париж, и поднимали с ними тосты за наши первые победы. Но потом война приняла иной оборот, и флагов на карте становилось все меньше и меньше.

Я понял, что что-то идет не так после Греции, когда в школе наш учитель истории стал отпускать шуточки о нашем поражении на Балканах, и всегда заканчивал их фразой Les macaroni sont cuit (макаронники спеклись). Не стоит говорить здесь о наших тяжелых поражениях, которые хотя бы отчасти искупают некоторые акты исключительной доблести – об этом и так много сказано. Потом внезапно наступило 25 июля 1943 и падение режима Муссолини, который в глазах всего мира возглавлял нашу нацию в этой войне. Для многих это стало настоящим шоком. Итальянцы во Франции восприняли эти новости с мрачным предчувствием: хотя новый премьер-министр Пьетро Бадольо заявил о верности союзу с Германией и продолжении войны, но даже за Альпами в воздухе ощущалась атмосфера поражения и измены.

- Давайте сделаем перерыв. Скоро время ланча.

Карло пригласил меня на аперитив в гостиную, в ожидании, пока Марина накроет на стол.

Так я смог увидеть его в повседневной жизни, вне этих воспоминаний, которые так оживили его, и в то же время причинили боль.

Из магнитофона «Ревокс», который мы бы сегодня назвали «винтажным», полилась элегантная и проникновенная джазовая мелодия.

Карло поведал мне о своем увлечении джазом, и рассказал о концертах и фестивалях, которые он организовал после войны со своими друзьями в Гарласко.

Я понял, что, несмотря ни на что, он наслаждался жизнью после наступления мира. Воля к жизни преодолела все трудности, даже расставание с семьей и скорбные воспоминания о павших товарищах. По французской традиции в качестве аперитива был подан пастис «Перно» с холодной водой без льда. Пить было еще рано, но я не хотел показаться неучтивым. Потом мы перешли в столовую, тоже богато обставленную в стиле ампир, и начали беседу о юности Карло, проведенной в оккупированном Париже, участии в парадах в форме GILE с кинжалом, приятном времяпрепровождении с молодыми русскими аристократками, обедневшими в эмиграции, вечеринках в бистро и кабаре с устрицами и шампанским – тогда для юноши вроде него это была роскошь, доступная обычно лишь детям буржуазии. Как Карло сказал мне позже, его отец работал в издательском бизнесе, а мать была известным стилистом, и работала в основном с богатыми южноамериканскими клиентками, посещавшими Париж. Завершив ланч, мы вернулись к работе, но перед этим выпили еще по рюмке: на этот раз кальвадос, яблочное бренди, традиционное для северных регионов Франции.

Мы начали с критического момента, с точки невозврата: 8 сентября 1943. Переход Италии на сторону антигитлеровской коалиции оказался для итальянцев во Франции внезапным и непостижимым. Многие увидели в этом проявление оппортунизма определенных политических и военных кругов, желавших порвать с фашизмом и как можно скорее перейти на сторону победителя. Эту теорию подтверждает весьма надежный беспристрастный свидетель – британский генерал Гарольд Александер: «Италия в 1943 была совсем не в том положении, в котором окажется Германия в 1945. На фронтах все еще действовали крупные итальянские армии, и дальнейшее сопротивление было вполне возможно. Тем более не верно утверждение, что капитуляция была вызвана требованиями народа или внутренними беспорядками. Факт состоит в том, что итальянское правительство приняло решение капитулировать, но отнюдь не потому, что было не в состоянии продолжать сопротивление, а потому, что решило перейти на сторону, которая побеждает в войне».

Что означала капитуляция для итальянцев, проживавших во Франции? Зарини, рукопись которого я могу читать без перевода Карло, подчеркивает серьезность ситуации, сложившейся для итальянских иммигрантов, приводя причины их отказа принять капитуляцию Бадольо:

«Так или иначе, всем итальянцам пришлось иметь дело с последствиями 8 сентября и этой злосчастной измены. Но если в некоторых странах они отделались достаточно легко, то для нас во Франции это был настоящий удар. События того рокового дня повергли в смятение и отчаяние все итальянское сообщество во Франции. Многие были в страхе, но у многих это вызвало и гнев. Это была унизительная моральная пощечина – не стоит забывать, что мы жили в исключительно ксенофобской стране, привыкшей презирать и унижать все иностранное, особенно итальянское. Честь и престиж итальянцев пали как никогда низко, и нам пришлось испытать на себе не только вполне понятную реакцию немцев, их недоверие и подозрительность, но и реакцию французов, которая оказалась еще хуже. И во многих из нас словно что-то взорвалось; мы не желали больше терпеть бесконечное презрение французов, еще более усугубившееся после этого постыдного предательства. Мысль о покинутой и попранной родине довершила остальное: более молодые и идеалистически настроенные итальянцы решили действовать. Они захватили итальянские государственные здания, в спешке покинутые чиновниками, утверждая этим актом, что Италия продолжает существовать и после 8 сентября. Эти молодые люди день и ночь охраняли дипломатические здания и фашистские клубы, вооружившись дробовиками или еще каким-либо импровизированным оружием. Удивительно, но в те осенние дни 1943 в итальянских дипломатических представительствах оказалось больше людей, чем когда-либо: даже антифашисты приходили туда, желая узнать последние новости. Все итальянцы чувствовали необходимость держаться вместе, объединившись в некоей коллективной самозащите. Потом 12 сентября 1943 по радио пришли неожиданные вести об освобождении Муссолини, и, несколько дней спустя, об основании Итальянской Социальной Республики (Republica Sociale Italiana, RSI)».

Я спросил Карло, как восприняли итальянские иммигранты эти новости. Найдя в рукописи Кальчинелли нужную страницу, он стал переводить:

«Наконец Муссолини на свободе. Может быть, еще возможно взять в руки оружие и показать всему миру, что итальянцы тоже могут умирать во имя чести. Важно чувствовать себя человеком, а не шакалом, и иметь возможность смотреть в зеркало, не испытывая стыда и отвращения. С этого дня сотни молодых итальянцев во Франции начали искать возможность взять в руки оружие и сражаться за Италию».

Многие из этих молодых людей, независимо от их политических взглядов, приходили в снова открывшиеся итальянские дипломатические представительства и просили принять их в армию Итальянской Социальной Республики, которую стал возрождать Муссолини.

В Париже местом сбора этих добровольцев стала снова открытая штаб-квартира фашистской партии на улице Рю-Седийё. Туда был направлен Эрнесто Маркьянди, инспектор фашистской партии за рубежом, также поступивший на службу RSI.

Но шли недели, а из Италии к добровольцам не проявляли никакого интереса.

- После первоначального энтузиазма и обещания принять нас, долгое время ничего не происходило. Наши заявления с просьбой принять нас на службу никто не принимал, - говорит Карло.

Его слова подтверждает в своей рукописи Зарини:

«Мы не представляли, насколько сложной окажется эта проблема. Для нас все выглядело так: мы поступали на службу и ехали на фронт! Просто, не правда ли? Как и ожидалось, со временем наше уныние и разочарование от того, что к нам никто не прислушивается, только росло».

На этих итальянцев, которым не терпелось отправиться на фронт, обратил внимание Пьетро Манелли, инспектор по вербовке итальянских добровольцев в СС. Некоторые из них согласились надеть форму с мертвой головой, но большинство отказались, надеясь служить под итальянским флагом. Тем временем уже прошло пять месяцев. Наконец в феврале 1944 дело сдвинулось с места, возможно, в нем усмотрели пропагандистский потенциал. Старший сержант Гуарин из полка морской пехоты «Сан Марко» с базы BETASOM в Бордо, откомандированный в Париж в качестве инструктора по военной подготовке добровольцев из GILE, решил обратиться напрямую к своему начальству. Он обратился к капитану Энцо Гросси, командиру базы BETASOM, который решил принять на базе этих молодых добровольцев, желавших служить под итальянским флагом.

Наконец они дождались принятия на службу.

Первый эшелон в Бордо ушел из Парижа со станции Аустерлиц 26 февраля 1944, второй – 4 марта.

Они приехали в Бордо вместе с другими добровольцами из южных и восточных регионов Франции: всего около 300 человек.

Я попросил Карло рассказать о настроении добровольцев и провожающих на вокзале в день отъезда, ожидая услышать описание торжественных проводов на службу, какие часто можно видеть в документальных фильмах.

Но я получил неожиданный ответ:

- В день отъезда проводить меня пришли моя сестра Ванна и ее муж в парадной форме. Карл Тео подарил мне свою фотографию и на обратной стороне написал bonne chance (удачи). Но мои родители не пришли. Они не приняли мой выбор, не по идеологическим причинам, а потому что не хотели меня терять. Я помню, как мой отец печально сказал, когда я уходил: «я не могу помешать тебе, если уж ты принял решение». Но на станции многие родители до последней минуты пытались вернуть своих сыновей, угрожая никогда больше не разговаривать с ними, если они уедут. Конечно, в поезде мы во все горло пели песни «Giovinezza» и «Fratelli d’ Italia», но все мы чувствовали, что оставляем на той станции часть себя.

- Время, которое мы провели в Бордо, было чудесным, полным того духа смелости и энтузиазма, что свойственен молодым добровольцам, - говорит Карло, желая скорее оставить позади грустные воспоминания об отъезде из Парижа. Я был рад заметить, что его лицо стало более спокойным.

Он открыл большой черный альбом с фотографиями. Перед моими глазами оказались сотни снимков добровольцев, прибывших в Бордо. Я видел молодые безмятежные лица, ясные взгляды. Война была все еще далеко для них. Полуголые или в белой рабочей форме, на снимках они шутят, смеются, загорают на крышах деревянных казарм, на некоторых фотографиях они с винтовками, которые держат все еще неловко, или обедают в столовой, которую они прозвали «Республиканский ресторан», или стригутся в парикмахерской. Среди них был некий Бланшетт, доброволец явно африканского происхождения, никаких сведений о нем, к сожалению, не сохранилось. На фотографиях с последних страниц альбома лица добровольцев уже явно не столь радостные.

Первое впечатление от базы BETASOM было не слишком вдохновляющим, судя по тому, что рассказал Карло, и что подтверждает в своих воспоминаниях Зарини:

«Мы стояли во дворе того, что должно было стать нашей первой казармой, кое-как построившись и сложив вещи у ног; растрепанные и помятые, невыспавшиеся и голодные. Я не знал, какое впечатление мы можем произвести, но на непобедимых воинов мы явно были не похожи. Нас встретил сержант полка «Сан-Марко» и привел нас в большое помещение с металлическими шкафчиками и деревянными койками, на которых лежали сомнительного вида матрасы, набитые соломой, вероятно, уже населенные нежелательными жильцами, и выглядевшие так, словно пережили три-четыре войны. Выданные нам одеяла по возрасту вполне соответствовали матрасам, но были чистыми. Позже мы ознакомились с кухонными помещениями и туалетами. Хотя эти старые французские казармы не были жильем мечты, но благодаря нашим товарищам из полка «Сан-Марко», они, по крайней мере, содержались в порядке.

Старослужащие маро (maro – морские пехотинцы) помогли нам преодолеть первоначальную растерянность. Этим парням было по 22-24 года, но за их плечами уже была вся война. Они не скупились на полезные советы и всегда смотрели на нас, новоприбывших, с сочувствием и некоторым любопытством, потому что мы говорили на языке, едва понятном им.

Сначала нас зачислили в 1-ю роту, сразу же названную ротой «добровольцев Франции» батальона «Лонгобардо», как его позже назвали: «маленький батальон, но хорошая рота». Капитан Гросси планировал объединить всех итальянских добровольцев с территории Франции (в том числе и тех, которые еще не добрались до Бордо) в батальоне, названном в честь капитана Примо Лонгобардо, изобретателя «отчаянной тактики», погибшего со своей подводной лодкой «Пьетро Кальви» в 1942».

- Мы знали, что в Ницце и Савойе есть итальянцы, готовые последовать нашему примеру, но не знающие, к кому для этого обратиться. Кроме того, во Франции были итальянские солдаты из частей, расформированных немцами после 8 сентября 1943, которые были готовы продолжать сражаться, - сказал Карло. – К сожалению, все последующие попытки сосредоточить на базе BETASOM всех итальянских добровольцев с французской территории были неудачны, и батальон «Лонгобардо» существовал недолго. Такое впечатление, что никто не хотел задумываться, какую пользу могут принести эти добровольцы в войне…

Мне это было непонятно. Зачем было мешать столь перспективной идее? Но, чтобы не углубляться в тему интриг в военной иерархии RSI, продолжим нашу историю.

Нелегко приучить к солдатской дисциплине три сотни юношей из разных регионов и столь разного происхождения, едва вышедших из школьного возраста и нетерпеливо желающих попасть на войну, но старшина Каччиони, который отвечал за нашу подготовку, весьма успешно справился с этой задачей.

Благодаря ему мы обучились строевой подготовке и стрельбе из винтовок и пулеметов. Позже, когда сформировался стабильный состав роты, командование ею получил суб-лейтенант Багателла, гренадер, переведенный на базу BETASOM. Тогда же добровольцам наконец выдали долгожданную форму полка «Сан-Марко», до того они одевались только в белую рабочую.

«Наконец мы получили славную форму полка «Сан-Марко», которую все ждали с нетерпением – с черным беретом и черным галстуком, синим воротником и серо-зелеными армейскими обмотками. Мы были очень горды», пишет в своей рукописи Кальчинелли.

После нескольких недель, проведенных на базе BETASOM, добровольцев перевели в «деревню Тодаро» (названную в честь Сальваторе Тодаро, командира подводной лодки «Капеллини», награжденного Золотой Медалью) поблизости от Канежана, служившую местом отдыха для подводников.

Там они встретились с худощавым и мрачным офицером, которому суждено было принять командование «добровольцами Франции» и разделить с ротой боевой путь до самого конца. Это был суб-лейтенант Джузеппе Парелло, ветеран Русского фронта, служивший в дивизии «Торино», и награжденный Бронзовой Медалью за воинскую доблесть и Железным Крестом за бои у Сталино.

«Наша первая встреча отнюдь не была любовью с первого взгляда. Скорее это было взаимное отторжение. Походка у него была словно у птицы, которая ходит по полю и клюет насекомых. Вечно он был недоволен, вечно сердит, и все время кричал. Его голос был похож на воронье карканье, и мы прозвали его «корбак» (corbac), что на французском сленге значит ворон, или, лучше сказать, злая ворона».

Столь нелестно отзывается о своем командире Зарини, хотя Карло немедленно подчеркнул, что позже суб-лейтенант Парелло показал себя с другой стороны:

- После не самого приятного начала он оказался хорошим офицером: честным, справедливым и знающим. Со временем он стал воспринимать нас всерьез, как настоящих солдат, и мы очень уважали его. Между командиром и ротой возникла прочная связь, которую не смогли разорвать даже самые тяжелые испытания в войне.

Теперь, когда добровольцы научились хорошо владеть оружием и дисциплинированно исполнять приказы, им оставался лишь один шаг до того, чтобы стать настоящими солдатами: присяга.

19 марта 1944 года в присутствии капитана Гросси и лейтенанта Парелло каждый доброволец поклялся – некоторые на итальянском языке, а некоторые на французском – в верности ценностям и принципам Итальянской Социальной Республики, обещая сражаться за нее и пожертвовать жизнью. Этот выбор потом бросит тень на всю их оставшуюся жизнь. Но тогда они считали, что это правильный выбор.

Звон часов возвестил, что пришло время сделать перерыв. Пока мы отдыхали, я с любопытством спросил Карло о двух кинжалах в стеклянных ящиках на полке рядом со столом, полагая, что у них есть своя история, и я не был разочарован.

- Это кинжал GILE, я носил его на поясе, как настоящий «ардито», гуляя по Парижу в черной рубашке и с чешским пистолетом в кармане на всякий случай. А это кинжал Гитлерюгенда, его подарил мне Карл Тео, муж моей сестры, чтобы укрепить связь между итальянской и германской молодежью. Межкультурный обмен, как мы бы сказали сегодня, - улыбаясь, сказал Карло.

Я понял, что все в доме Карло необычно, что каждая вещь здесь является частью его истории и истории тех событий, в которых он участвовал. Целая жизнь воспоминаний, старательно собранных и хранимых, и теперь этими воспоминаниями можно поделиться.

После отдыха за чашкой кофе без сахара мы вернулись к работе.

- Пока мы были в Канежане, нас внезапно решили зачем-то разделить на два отряда, ослабляя таким образом наш потенциал. Тогда у нас впервые возникло подозрение, что, возможно, мы мешаем кому-то. Может быть, из-за нашего энтузиазма, типичного для добровольцев. Это ужасное сомнение возникало у нас несколько раз во время войны, - печально сказал Карло, хотя более подробных объяснений он предоставить не смог.

Около 60 «добровольцев Франции» были размещены в замке Лормон, остальные продолжили боевую подготовку в «деревне Тодаро». Карло был среди тех, кто уехал:

- 1 апреля 1944 мы прибыли в средневековый замок Лормон, откуда открывался вид на устье Жиронды, в нескольких милях к северу от Бордо. Очаровательное место. К сожалению, нас там ожидала тяжелая и неблагодарная работа: рыть окопы на пляже, чтобы укрепить Атлантический Вал и защитить нашу базу от возможной высадки англо-американских войск. Для нас, молодых добровольцев, жаждавших попасть на фронт, это была невыносимая ситуация. Некоторые рискнули жаловаться, и были наказаны. Мы чувствовали себя не солдатами, а скорее пленными, которых немцы заставили заниматься подневольным трудом под угрожающими взглядами вооруженных часовых. К счастью, эта «помощь союзникам» через несколько недель закончилась, - рассказывает Карло. 20 мая, хотя работы по рытью окопов еще не были завершены, добровольцев вернули обратно в Канежан. Там они узнали, что около 40 их товарищей из числа остававшихся на базе забрали на службу в немецкие войска.

- Парелло делал все возможное, чтобы не допустить этого, но все равно немцы забрали всех, у кого были водительские права – водители были нужны им для подвоза боеприпасов на укреплениях Атлантического Вала или в Нормандии, или для вождения командирских машин, - говорит Карло.

Потом во Францию снова пришла война. 6 июня 1944 началась высадка англо-американских войск в Нормандии. Все итальянские солдаты в районе Бордо были отозваны на базу BETASOM для ее обороны. Капитан Гросси решил эвакуировать с базы всех французских добровольцев, чтобы предотвратить попадание их в плен к противнику – для них это было бы равносильно смертному приговору. Но не все добровольцы согласились ехать в Италию: около половины из них решили сражаться с противником на французской земле. Они были зачислены в состав 1-й итальянской Атлантической дивизии морской пехоты, противостоявшей наступлению англо-американских войск в Нормандии. Солдаты этой дивизии обслуживали батареи береговой артиллерии и обороняли острова в проливе Ла-Манш. Всего во Франции в 1944 сражались около 6000 итальянских солдат, их дела были забыты официальной историографией. Об их участии в боях сохранилось мало сведений, и эту историю еще предстоит написать.

Остальные «добровольцы Франции», всего 120 человек, были поездом отправлены в Италию. Кроме них с базы BETASOM в Италию отправились в нескольких эшелонах еще около 800 итальянских солдат.

Зарини вспоминает:

«12 июня 1944 мы погрузились в товарный поезд - на дверях грузовых вагонов было написано «40 человек – 10 лошадей» - и поехали в Италию».

Я подумал, что мне тоже пора: беседа очень затянулась. Попрощавшись, я оставил Карло, намеревавшегося привести в порядок фотографии и другие вещи, относившиеся к нашей истории. Завтра тоже будет много работы.

На следующее утро я снова пришел с обычной пунктуальностью, которую так ценил Карло. Он ждал меня в кабинете и был готов немедленно приступить к работе. Вероятно, ночью он пересматривал собранные документы. После кофе, поданного его женой, которой явно не терпелось восстановить порядок в кабинете, мы продолжили нашу историю. Прежде чем снова сесть за письменный стол, Карло сказал:

- Я всю ночь думал о нашем вчерашнем разговоре, и, похоже, забыл уточнить одну важную деталь: как только мы сели на поезд в Италию, все контакты с нашими семьями внезапно прервались. Фактически никто не позаботился о том, чтобы присвоить нашей части номер военной почты, и, покинув Францию, мы до конца войны не получали писем от родных. Кроме того, мы сами писали своим семьям очень нечасто, боясь, что наши письма могут быть перехвачены французским Сопротивлением. Мы были словно покинутые дети, и с тех пор наша рота стала для нас новой семьей.

Мы продолжили разговор с того момента, на котором остановились вчера. Когда на станции Бордо были розданы пайки, эшелон с добровольцами отправился в Венецию, теперь они были морскими пехотинцами флота Итальянской Социальной Республики.

Карло рассказывает:

- В Ницце местные итальянцы устроили нам на станции праздничную встречу. Вскоре после этого мы пересекли итальянскую границу в районе Вентимильи. В Генуе мы увидели первые признаки войны: налетами американской авиации были частично разрушены портовые сооружения. На станции нам посоветовали не гулять по узким переулкам городского центра, потому что был риск получить пулю в спину. Поезд продолжал свой путь, мы проехали Тоскану, Эмилию Романью, Пьемонт и Ломбардию, и наконец 18 июня 1944 прибыли в Венецию.

Фотографии, собранные в большом черном альбоме, описывают это путешествие лучше чем что-либо еще: в дверях вагонов видны улыбающиеся лица полных энтузиазма добровольцев, хотя иногда на их лицах мелькает и тревожное предчувствие.

Зарини пишет:

«Когда мы приехали, в Венеции шел проливной дождь. Лодки в каналах были закрыты брезентом, улицы пусты: очень печальное зрелище. Мы были весьма разочарованы, потому что ожидали увидеть Венецию не такой».

Добровольцев разместили в казармах «Сангвинетти», где раньше располагалась школа механиков итальянского флота. Теперь они жили не в деревянных лачугах среди леса, как в Лормоне, а в казармах в центре города. Первое впечатление от новых казарм было отмечено забавным эпизодом, который весело вспоминают и Карло и Зарини, вероятно, потому, что это был единственный светлый момент в унылом пребывании в Венеции:

«В первую ночь в казармах творился пандемониум из-за хитрой шутки, жертвами которой стали мы. Унтер-офицер и два матроса выдали нам гамаки, не рассказав в точности, а лишь кратко указав, как их подвешивать. Результат был ужасным: они переворачивались, на них невозможно было сесть, а спать было вообще немыслимо. Той ночью мы часто слышали звуки падающих тел и крики, и некоторые из нас решили устроиться спать прямо на полу.

Наша военная жизнь в Венеции протекала довольно скучно: мы занимались лишь строевой подготовкой, и иногда нам давали отпуск. Относительно нас и нашей роли явно не было определенного мнения. Командование не знало, как использовать нашу роту, и поэтому нас просто держали в казармах».

Вынужденное бездействие вызвало разочарование, которое вскоре переросло в возмущение, и страсти накалились до точки кипения.

- Однажды на площади Сан-Марко мы заметили группу молодых людей, которых сегодня назвали бы пижонами. У них были длинные волосы и кричаще яркая одежда, это несомненно были уклонисты, которые не пошли на войну. Мы немедленно начали с ними драку, которая закончилась тем, что мы показательно состригли волосы одному из них. Вскоре на площадь прибыли полицейские и арестовали некоторых из нас, - с весельем в голосе рассказывает мне Карло, и продолжает более серьезным тоном:

- Чтобы выручить нас, был вынужден вмешаться лейтенант Парелло, но, как наш поручитель, он был задержан в полицейском участке вместо нас. К счастью, в городе оказался немецкий офицер, знавший нашего командира по русскому фронту, и вскоре его отпустили. Можно представить, как потом Парелло орал на нас в казарме. Мы все были сурово наказаны: надолго лишены отпуска, и наша жизнь в казармах стала еще более безрадостной. По правде говоря, мы это заслужили: мы носили военную форму и должны были вести себя соответственно.

Этот эпизод с одной стороны вызвал раздражение у командования, с другой же подчеркнул неприятную ситуацию, в которой оказались «добровольцы Франции». Выбирая между тем, наказать нас, или предоставить возможность проявить себя, командование решило доверить нам опасное задание.

- Однажды к нам в казарму пришел старший офицер и спросил, что мы бы делали, оказавшись посреди высадки британских парашютистов. Наши воинственные крики, судя по всему, он счел подходящим ответом. Поэтому нашей роте поручили найти 30 добровольцев для выполнения задания (которое пока не уточнялось) в районе Кавардзере, недалеко от Кьоджи. На это задание вызвались 40 наших, - рассказывает Карло, который был одним из этих сорока добровольцев. Но он, похоже, не считает, что это задание было возможностью для добровольцев проявить себя или искупить вину.

Думая об этом, он вдруг поднимается с кресла и отходит к окну, пытаясь остаться наедине со своими мрачными мыслями. Я вижу, как он качает головой и смотрит из окна на одиноких девушек в баре рядом с домом, которые пьют белое вино из больших стаканов. Карло ворчит, что в его время мужчины были более предприимчивы. Потом, успокоившись, он возвращается в кресло и показывает мне отрывок из рукописи Зарини:

«Можно содрогнуться, если подумать, что лишь спустя 11 дней после нашего прибытия в Венецию, без всякой специальной подготовки, без заранее подготовленного плана, без координации с другими частями, без какой-либо связи с местными жителями, без знания местности, в которой мы должны были действовать, нас направили на разведывательное задание, сопряженное с огромным риском, я бы сказал, нечто, очень близкое к шпионажу. Нас послали почти беспомощными, плохо вооруженными: лишь с пистолетами, к которым выдали по два магазина патронов и по две гранаты».

Больше он ничего не добавляет. И снова я чувствую в Карло то же сомнение, то же ощущение предательства, что это опасное задание могло быть задумано с целью уничтожить «добровольцев Франции». И снова я не понимаю почему. И снова не могу найти подходящего объяснения.

- В Кавардзере все пошло плохо, - говорит Карло. Ему явно тяжело это вспоминать, но он решает продолжить свою историю. – Официально целью задания было внедриться к местным партизанам, притворившись французскими пленными, сбежавшими из концлагерей в Австрии, и собрать информацию о присутствии у партизан британских и американских советников, и о посадочных площадках для доставки оружия. Итак, вооруженные лишь флотскими пистолетами «Беретта» 7,65-мм и парой гранат «Балилла» (SRCM Mod.35), и одетые в гражданскую одежду, мы отправились на это задание практически вслепую, не имея никакого представления, что нас ожидает. На случай если нас остановят немецкие патрули, мы должны были предъявить банкноту в одну лиру с проколотой дыркой на краю, серийные номера этих банкнот были сообщены немцам.

Я попросил Карло показать такую банкноту, догадавшись, что он наверняка сохранил ее. Довольно улыбаясь, он открыл ящик стола и показал эту лиру.

Операция началась в полночь 1 июля 1944, сорок добровольцев под командованием лейтенанта Парелло, разделившись на пять групп по восемь человек, из Венеции морем добрались до района Кьоджи. Каждая группа вышла в назначенный ей район, по пути разделившись на меньшие группы по два-три человека, чтобы избежать внимания. На рассвете был установлен первый контакт с местными партизанами, и сначала они, кажется, поверили в историю «пленных», рассказанную на ломаном итальянском. Партизаны сразу же начали говорить о спрятанном оружии и о безопасных убежищах. Но потом они внезапно стали более подозрительными. Слухи о «сбежавших пленных» быстро распространились, и история перестала быть убедительной.

- Сказалась вся та небрежность, с которой была подготовлена операция, - говорит Карло, и показывает еще один отрывок из рукописи Зарини:

«Я благодарю Бога за то, что догадался отдать пистолет, патроны и гранаты другому добровольцу, а также проколотую лиру, потому что партизаны обыскали меня, вывернув все карманы. Я испытал еще один приступ ужаса, подумав об итальянских этикетках на одежде, но партизаны, к счастью, не обратили на них внимания».

Обман был раскрыт. Из сараев и крестьянских домов начало появляться оружие. Добровольцам настало время отступать. Парелло приказал группам добровольцев отходить в Кьоджу, и в этот момент прозвучали первые выстрелы. После пересчета оказалось, что от четырех до шести добровольцев отсутствуют. Вероятно, они попали в руки врага.

Это отчаянное отступление запечатлелось в памяти Карло:

- Вскоре после того, как пришел приказ отступать, нас едва не обнаружила группа вооруженных партизан. Мы спрятались в соломе, к счастью, оказавшейся на поле поблизости, и, терпя укусы насекомых, ждали возможности сбежать. Измученный ожиданием, я выбрался из нашего импровизированного укрытия и разведал местность поблизости. Не обнаружив противника, я сообщил остальным. Через некоторое время мы увидели дорогу на Кьоджу, но в полях вокруг было много вооруженных людей, а спрятаться было негде. Казалось, пути к спасению нет, и мы решили разыграть последнюю карту: мы бросились бежать к дороге, крича, что за нами гонятся фашисты. Все люди, вооруженные и безоружные, которых мы встречали на пути, тоже бросались бежать, но в противоположную сторону. Вскоре мы добрались до дороги, но между нами и дорогой оказалась река Брента!

Я позволил Карло немного отдохнуть после взволновавшего его рассказа, и взялся за воспоминания Зарини, который был в той же группе:

«Мы увидели человека, дремавшего рядом с рыбачьей лодкой – то, что нужно. Мы бросились к нему и, помахав пистолетом под носом, быстро «убедили» его перевезти нас на другой берег.

Я никогда не видел, чтобы человек греб веслами так быстро в лодке, полной людей настолько, что она почти до края бортов осела в воду. Когда он перевез нас, и мы выпрыгнули на другой берег, он понял, что мы не собираемся убивать его, и он может плыть назад. Уж не знаю как, но, думаю, он побил все рекорды скорости в лодочном спорте.

Но после переправы через реку опасность еще не исчезла. На дороге появился автомобиль-амфибия (Schwimmwagen) с немецкими солдатами, и командовавший ими лейтенант сразу же обратил внимание на испуганных беглецов».

- Я подумал, что он может принять нас за партизан, и осторожно вытащив проколотую банкноту, показал ему, и спросил: Wo ist Kommandantur bitte? Он понял, кто мы, и пропустил нас, - вспоминает Карло.

Добравшись отдельными группами до Кьоджи, добровольцы оттуда вернулись в Венецию. Оказалось, что шестнадцать человек из них пропали без вести. Забыв о сне и усталости, остальные добровольцы надели военную форму и начали искать их, надеясь найти живыми. Не всем удалось спрятаться и избежать погони. Группа из трех добровольцев – Марио Фиорентино, Джузеппе Донато и Луи Ланса (все из Парижа) была обнаружена и захвачена партизанами. Джованни Бильоне (тоже из Парижа) был тяжело ранен в живот в перестрелке, но смог убить двух партизан. Остальных пропавших удалось найти живыми, и они благополучно вернулись в Венецию.

Тела убитых добровольцев были найдены в полях зверски изуродованными. Зарини описывает эту скорбную находку:

«Мы обнаружили мертвые тела наших братьев по оружию, изуродованные ужасными пытками, изрезанные на куски, их половые органы были раздавлены винтовочными прикладами… Мы были ошеломлены, испытывая скорбь и гнев. Что за люди могли опуститься до такого варварства? Это не могли быть итальянцы! Мы пришли сюда как солдаты-добровольцы, воевать с врагом, но такой войны и такого врага мы не ожидали. Мы знали, что можем умереть, и были готовы к смерти, но не к такой смерти!»

Это ужасное зрелище не могло не повлиять на дух молодых добровольцев, которые были убеждены, что им предстоит сражаться в совсем иной войне. Оно ожесточило их души, в которых не стало места состраданию. «Сочувствие мертво», как пелось в одной из песен партизан.

Реакция на это убийство не заставила себя ждать. По страшной логике гражданской войны кровь требовала новой крови. Добровольцы приняли участие в большой операции по поиску партизан, которую выполняла национальная республиканская гвардия («Черные бригады») и немецкие войска, указывая места контактов с партизанами. Зарини описывает то, что происходило потом:

«Наша месть была страшной, мы были глухи к мольбам о пощаде. Все, у кого находили оружие, или пойманные рядом со спрятанным оружием, расстреливались на месте, но мы не подвергали их пыткам. Мы не были свирепыми палачами. К такой войне мы не были готовы, в ней не было славы. Участие в борьбе с партизанами, в которую нас бросили бездумно и вслепую, оставило в нас лишь тяжкое чувство скорби и гнева».

«Приняв почетное звание добровольца, они вознесли веру в Родину на небывалую высоту, оставили свои дома, семьи, любимых и отправились на защиту страдающего Отечества. Участвуя в очень сложной операции, полной неизвестности, они проявили себя отлично, преодолели все препятствия и выполнили доверенное им задание с достойной восхищения отвагой и презрением к опасности».

Но ни эта благодарность в приказе, ни награды (Серебряные Медали погибшим и Военные Кресты выжившим участникам операции) не могли избавить добровольцев от мучительно тяжелого чувства скорби.

- Ощущение того, что – вероятно, по каким-то скрытым мотивам - нас вслепую, без всякой подготовки, бросили в такого рода операцию, оставило в нас чувство горечи. Нам казалось, что нас предали. В казармах преобладало угрюмое настроение, в разговорах возникали намеки на отношение к нам в военных кругах RSI, - с чувством говорит Карло. Он так и не смог смириться с тем, что произошло в Кавардзере.

Бригадефюрер СС Пьетро Манелли, уже пытавшийся вербовать добровольцев в Париже, заметил это настроение и снова предложил «добровольцам Франции» службу в СС, обещая отправить их на фронт. Из роты к нему ушли 12 добровольцев, хотя позже зимой почти все они вернулись обратно, потому что так и не были отправлены на фронт и устали от ожидания в тылу.

9 июля 1944 прошли похороны добровольцев, погибших в Кавардзере. Религиозная служба проводилась в церкви Святых Иоанна и Павла, после нее похоронная процессия прошла по улицам Венеции. Карло показал мне фотографии, запечатлевшие эти торжественные похороны. На них я видел скорбные лица «добровольцев Франции», суровые взгляды бойцов «Черных Бригад», горожан, приветствовавших процессию фашистским салютом.

Еще Карло показал мне копию письма, которое написал своим родителям Марио Фиорентино, один из погибших в операции:

«Дорогие папа и мама,

Сегодня вечером я ухожу на задание, и, возможно, не вернусь. Если случится так, я прошу вас об одном: быть сильными, и показать всему миру, что итальянский отец и итальянская мать с готовностью принесут в жертву своих детей, ради того, чтобы жила наша Италия. Я вполне осознаю, что делаю, и ни о чем не жалею.

Поверьте, ваш сын никогда не забывал о вас.

Поцелуйте моих дорогих братьев, пусть они стараются брать пример с меня.

Ваш сын Марио».

И снова на помощь «добровольцам Франции» пришел капитан Гросси.

Он сообщил об их положении командиру 10-й флотилии MAS князю Юнио Валерио Боргезе, который, не теряя времени, явился в казармы «Сангвинетти» и предложил добровольцам службу в его подразделении.

Нужно сделать некоторое отступление и кратко рассказать о 10-й флотилии MAS.

Официально 10-я флотилия была создана в марте 1941 как специальное подразделение Итальянского королевского флота, задачей которого была разработка и практика боевого применения новых видов наступательного оружия для уничтожения кораблей противника в их базах. Используя человекоуправляемые торпеды, взрывающиеся катера и боевых пловцов, 10-я флотилия MAS в 1941-43 гг. провела ряд успешных операций во вражеских базах, наиболее известными из которых являются атаки на порты Александрия, Суда (Крит), Гибралтар, Алжир, Севастополь.

С мая 1943 командиром 10-й флотилии стал капитан 2-го ранга (Capitano di Fregata) Юнио Валерио Боргезе, ранее командовавший подводной лодкой «Ширэ» и выполнявший рискованные операции против хорошо защищенных баз британского флота.

После перемирия 8 сентября 1943 капитан Боргезе и его подчиненные отказались сложить оружие и решили продолжать войну на стороне Германии. Более того, немцы позволили им сражаться под итальянским флагом и в итальянской форме. После освобождения Муссолини и создания Итальянской Социальной Республики, моряки 10-й флотилии присоединились к ее вооруженным силам.

Так как технических средств для действий на море осталось слишком мало, Боргезе решил перевести большую часть добровольцев, откликнувшихся на его призыв, в сухопутные части, сформированные по образцу морской пехоты итальянского флота.

Так появились морские пехотинцы (по-итальянски маро) 10-й флотилии MAS.

- Мы знали о героических действиях батальона «Барбариго» 10-й флотилии на фронте у Анцио и Неттуно. Бойцы батальона проявили себя, пытаясь задержать наступление противника на Рим и прикрывая отступление немцев. Мы не могли просить о большей награде, чем стать частью этого прославленного батальона, - говорит Карло и показывает мне пергамент, висевший на стене в рамке. На нем написаны слова Боргезе, наилучшим образом выражающие причину решения итальянцев, не принявших капитуляцию:

«В любой войне главное не в том, победить или проиграть, выжить или умереть. Но в том, как ты побеждаешь и как проигрываешь, как ты выживаешь и как умираешь.

Можно проиграть войну, но проиграть ее с честью и достоинством.

Капитуляция и измена союзнику оставят на народе позорное клеймо перед всем миром на столетия».

Для Карло и для многих других молодых людей, подобных ему, Боргезе воплощал собой нового человека, воина, который решил продолжать сражаться ради чести и вопреки всему, наперекор судьбе.

Боргезе был символом искупления, которого они искали.

Более двадцати тысяч мужчин и женщин (последние служили во Вспомогательной Женской Службе) ответили на призыв Боргезе снова взять в руки оружие после 8 сентября 1943.

«Новости о включении нас в 10-ю флотилию князя Боргезе было достаточно, чтобы воодушевить нас. После долгого затишья, пагубно действовавшего на нас, 15 июля капитан Боргезе прибыл в Венецию, и с того дня наши судьбы были связаны – мы стали частью большой семьи 10-й флотилии MAS.

После этого события разворачивались с безумной быстротой. 16 июля нам выдали новую форму цвета хаки с синими эмблемами морской пехоты и дополнительное оружие, а 17 июля мы поездом отправились в Иврею, где восстанавливался батальон «Барбариго» после тяжелых потерь на фронте.

Во время остановки поезда в Венето лейтенант Парелло прибыл в штаб 10-й флотилии MAS в Лонато, провинция Виченца. Там он встретил знаменитого киноактера Освальдо Валенти, тоже записавшегося добровольцем в 10-ю флотилию, и рассказал ему о своей роте. Заинтригованный необычной историей «добровольцев Франции», Валенти захотел встретиться с нами на ближайшей станции».

- Когда на станции мы встретились с Освальдо Валенти, он на прекрасном французском выразил нам свое восхищение и пожелал удачи. В конце войны партизаны убили его и его возлюбленную, актрису Луизу Ферида (она была беременна), возведя против них лживые обвинения, чтобы оправдать эту жестокую казнь. Но единственное его преступление было в том, что он выбрал сторону, которую победители сочли неправильной. Сколько смертей, сколько лжи и зла было в те дни мести и сведения счетов, - замечает Карло.

Отрывок из рукописи Зарини описывает, как добровольцев приняли в казармах Ивреи, где размещался батальон «Барбариго»:

«19 июля 1944 мы прибыли в Турин и остановились в казармах «Монте Граппа», чтобы немного отдохнуть. На следующий день около 20:00 мы приехали в Иврею, где размещался батальон «Барбариго», к которому была теперь приписана наша рота. Хотя было довольно позднее время, нас очень тепло встретили. Офицеры, сержанты и рядовые маро проявили к нам интерес и дружеское отношение, и помогли нам устроиться на новом месте. Еще один приятный факт, подтверждающий дух братства, установившийся во всех подразделениях 10-й флотилии: когда слухи о нашем прибытии распространились, несколько солдат батальона «Барбариго» даже вернулись из отпуска раньше времени, только для того, чтобы приветствовать нас. Конечно, было любопытство, но оно проявлялось лестным нам образом».

21 июля 1944 лейтенант Парелло официально был назначен командиром 5-й роты «добровольцев Франции» в составе батальона «Барбариго». Его заместителем стал мичман Луиджи Вернэ, ранее служивший в горной артиллерии. Многие офицеры и унтер-офицеры из развалившейся итальянской королевской армии примкнули к 10-й флотилии MAS, и некоторые из них оказались в роте «добровольцев Франции», которой по очевидным причинам не хватало опытных сержантов.

Эти радостные для добровольцев события омрачил новый печальный эпизод. Карло вспоминает его с явной скорбью:

- 23 июля молодой партизан по имени Ферруччио Национале пытался бросить гранату в Дона Бьянко, капеллана 10-й флотилии, когда тот собирался проводить воскресную службу. К счастью, наши маро вовремя схватили его. Партизан был судим военным судом, признан виновным и приговорен к смерти через повешение. Казнь была проведена на площади. Кто-то из наших повесил ему на шею плакат с надписью: «он пытался напасть на 10-ю». Как обычно, я сделал несколько фотоснимков, и доверил проявить их местному фотографу, а он передал копии этих снимков партизанам, которые стали распространять их как пропаганду против нас. Даже после войны те же фотографии активно распространялись, чтобы очернить доброе имя 10-й флотилии MAS.

Один из наших офицеров, увидев эту надпись, пришел в ярость, и приказал доставить труп на ближайшее кладбище, где партизан был похоронен, погребальную службу провел священник Казимиро Канепа (капеллан батальона «Фульмине»), а специально назначенный караул даже оказал воинские почести. Те, кто придумал повесить плакат, были сурово наказаны, уверяю вас. Но этого не помнит никто. В истории осталась только эта печально прославившаяся фотография. Из-за этой самой фотографии в сообществе ветеранов ко мне до сих пор испытывают сильную неприязнь.

Карло передал мне негативы фотоснимков, чтобы подтвердить правдивость всего, что он сказал. После этого он решил, что надо сделать перерыв. Я согласился с ним.

Перерыв на ланч послужил поводом выпить аперитив, как пару дней назад. В гостиной Карло подал мне традиционный пастис с водой, хотя сказал, что сам предпочел бы выпить чего-нибудь покрепче, чтобы успокоиться после этих печальных воспоминаний. Война оставила в его душе тяжкие шрамы. Несколько ночей ему снились изуродованные тела его товарищей, погибших в Кавардзере, молодой партизан, повешенный в Иврее. Эти воспоминания из-за его молодого возраста в то время навсегда остались в его памяти.

На этот раз мы перешли в кухню. Марины дома не было, но я с удивлением заметил, что Карло отлично умеет управляться у плиты.

Еда оказалась еще одной его страстью, и, несмотря на немолодой возраст, аппетит у него был по-прежнему юношеский. Позже его жена рассказала мне о знаменитых ужинах со спагетти, которые Карло устраивал с друзьями ночью после ресторана, при этом он неохотно покидал стол последним. Его желание жить было поистине заразительным, и излучало свою позитивную силу на всех вокруг него. Пережив ужасы войны, он стал еще больше ценить красоту жизни. Рыба, жареная на гриле, и стакан игристого вина – и мы снова были полны сил и готовы вернуться к работе, но перед этим выпили по чашке кофе.

Вернувшись в кабинет, мы продолжили беседу о трагической гражданской войне, развернувшейся тогда в Италии. Карло рассказал, что добровольцы с удивлением обнаружили, что в Пьемонте ситуация была лучше, чем в регионе Венето.

В доказательство он снова привел строки из рукописи Зарини:

«Несчастный народ, оказавшийся между молотом и наковальней, не знал, чью сторону принять. В этих районах Пьемонта люди были напуганы почти до ужаса, мы заметили это сразу же. Но они были напуганы не из-за нас. Они боялись репрессий, которые могли обрушить на них партизаны, если бы жители проявили хоть какое-то сочувствие к нам. Мы были знакомы с этим по своему горькому опыту в Венето. Однако в этих людях не было той ненависти и враждебности к нам, как в Кавардзере. В действительности, здесь мы довольно мирно уживались с населением. Не знаю, почему так, но тут было по-другому, чем в Венето. Разумеется, все равно мы не могли никому доверять».

Конечно, доверять нельзя было никому. Чтобы лучше понять обстановку этой братоубийственной гражданской войны, придется еще раз вернуться назад, к событиям, которые произошли до включения «добровольцев Франции» в батальон «Барбариго».

8 июля 1944 в Озенье, недалеко от Турина, командир батальона «Барбариго» лейтенант Умберто Барделли попал в засаду партизан. Окруженный противником, он отказался сдаться и погиб в перестрелке, были убиты и десять бойцов батальона, сопровождавших его. У убитых были вырваны золотые зубы, а тела двоих из них измазаны экскрементами. Этот кровавый инцидент привел в ярость капитана Боргезе. После этого командир 10-й флотилии MAS решил, что будет отвечать возмездием за каждое нападение на его людей. В то же время он позволил покинуть 10-ю флотилию тем, кто не был готов после этого следовать за ним. Этот эпизод стал началом гражданской войны для 10-й флотилии MAS, бойцы которой до того никогда не поднимали оружие против других итальянцев, хотя и раньше им иногда стреляли в спину.

Но вернемся к истории «добровольцев Франции».

28 июля капитан Боргезе в Иврее вызвал всех своих офицеров, чтобы сообщить им о новых задачах. Лейтенант Парелло также присутствовал на том совещании.

Карло рассказывает:

- Он вернулся огорченным с этого совещания, и сказал, что нам поставлена задача очистить от партизан альпийские долины. Этого настоятельно требовали немцы. Лишь обещание того, что нас отправят на фронт после того, как мы поможем обезопасить тыл, заставило нас взяться за эту задачу и выполнять ее несмотря ни на что.

Снова братоубийственная война, снова итальянцы против итальянцев, как в Кавардзере. Добровольцев постигла еще одна внезапная перемена: рота лейтенанта Парелло была переведена из батальона «Барбариго» в батальон «Фульмине», и теперь называлась 3-й ротой «добровольцев Франции».

- Так мы внезапно оказались в составе нового батальона, о котором не знали почти ничего, только, что он, как и «Барбариго», находился на переформировании и заканчивал подготовку в Иврее, - рассказывает Карло.

Здесь необходимо кратко рассказать о батальоне «Фульмине». Он был сформирован в конце марта 1944. Заместитель князя Боргезе подполковник Луиджи Каралло, бывший ардито и ветеран Первой Мировой, после перемирия служивший в 10-й флотилии во флотском звании капитана 2-го ранга (Capitano di Fregata) предложил сформировать нечто вроде мобильного отряда быстрого реагирования в составе 10-й флотилии, укомплектованного в основном бывшими пехотинцами и берсальерами итальянской королевской армии. Новый батальон по традиции 10-й флотилии получил имя в честь погибшего в бою корабля - эсминца «Фульмине». До октября 1944 батальоном командовал лейтенант Серджио Скордиа, потом до декабря 1944 лейтенант Джузеппе Орру, до января 1945 лейтенант Элео Бини, и снова Орру до сдачи в апреле 1945. После прохождения боевой подготовки в Пьетрасанте (провинция Лукка) батальон был переведен в Пьемонт, где 10-я флотилия MAS проходила реорганизацию с целью приведения ее к стандартной структуре армейской дивизии. В Иврее бойцы 10-й флотилии вели гарнизонную службу и несколько раз попадали в засады партизан, что привело к первым жертвам и дальнейшему ожесточению. С прибытием роты «добровольцев Франции» 29 июля 1944 батальон «Фульмине» стал состоять из трех рот – всего около 350 солдат. Из этих трех рот 1-я («Феделиссима») и 3-я («Добровольцы Франции») в качестве тяжелого оружия были вооружены ручными пулеметами «Бреда Мод. 30» и станковыми «Бреда Мод. 37» и легкими 45-мм минометами «Бриксиа-45/5». Индивидуальным оружием бойцов были винтовки «Каркано-91» в разных версиях и пистолеты-пулеметы «Беретта» MAB-38А и TZ-45. 2-я рота («автотранспортируемая») была вооружена более тяжелым оружием – 81-мм минометами CEMSA-81 и 20-мм противотанковыми ружьями «Эрликон» швейцарского производства. Рота «добровольцев Франции» состояла из трех взводов: пулеметного, минометного и стрелкового. Так как батальон «Фульмине» фактически выполнял функции берсальерского, в его составе было некоторое количество мотоциклов, а также импровизированный бронеавтомобиль и несколько грузовиков для перевозки солдат.

Услышав историю батальона «Фульмине», я попросил Карло рассказать, как приняли «добровольцев Франции» в новой части, и какое впечатление они произвели на новых товарищей. Улыбаясь, Карло нашел среди документов еще одну рукопись и подал мне. Это воспоминания сержанта Джованни Скинетти из 2-й роты:

«Прибыла 3-я рота, так называемые «добровольцы Франции», укомплектованная итальянскими иммигрантами, жившими во Франции. Ее командир подполковник (на самом деле лейтенант) Джузеппе Парелло имеет в своем распоряжении отличных офицеров и сержантов. Их подготовка превосходна, взаимодействие между взводами отличное, их объединяет настоящее боевое братство. Хотя они итальянцы, но говорят между собой по-французски, отчего кажутся нам несколько чуждыми. Мы еще посмотрим, как они проявят себя в бою. Они подготовлены лучше нас, по крайней мере, на этот момент, и следует это признать».

Относительно французского языка Карло уточнил, что парижане говорили между собой на парижском арго – особом сленге, которым пользовались жители французской столицы, что вносило свои сложности.

- Многие из них плохо знали итальянский, и часто только по диалектам их родителей. Можно представить, какие сложности это создавало при командовании ротой, особенно в бою. По этой причине 3-я рота всегда действовала автономно.

Не прошло и двух дней после прибытия «добровольцев Франции», как батальон «Фульмине» получил приказ выдвигаться в долину реки Орко и уничтожить штаб местных партизан, контролировавших местность в районе национального парка Гран Парадизо.

Операция началась 30 июля 1944 в полночь, грузовики с солдатами из Ивреи выехали в Куорнье. Этот небольшой городок был занят без проблем, и на дорогах установлены блокпосты. На следующий день с первыми лучами рассвета началась самая важная часть операции – наступление на Кьесануову.

- Мы вошли в деревню около двух часов дня, окружив ее, чтобы застать врасплох местных партизан, но не нашли даже тени их. Некоторые наши патрули осуществили поиск за пределами деревни, но и они не нашли ни следа активности партизан. Тем же вечером мы вернулись в Куорнье с впечатлением, что побывали на очередных учениях, - говорит Карло, таким образом, подтверждая, что в начале гражданской войны в Италии партизаны обычно отступали со своих баз, как только обнаруживали, что к ним направляется противник. Часто это было лишь потому, что к «партизанам» относили лиц, уклонявшихся от призыва в вооруженные силы Итальянской Социальной Республики.

На рассвете 2 августа началась операция по зачистке Альпетте. Этот пункт обладал стратегической важностью потому, что находился на возвышенности, и через него проходила единственная дорога к Черезоле Реале и французской границе. Эту операцию описывает Зарини:

«10-километровый марш, выполняемый в боевом порядке, оказался очень утомительным. Два патруля «добровольцев Франции» по 10 человек каждый, двигались в авангарде, один на правом фланге, другой на левом. Остальные силы батальона выполнили хорошо скоординированное окружение противника. Патрули вступили в недолгую, но сильную перестрелку с партизанами. Оказавшись под угрозой полного окружения, партизаны бросились бежать из населенного пункта, бросая одежду, много оружия и снаряжения. Уже темнело, и, выставив охранение, батальон «Фульмине» приготовился провести ночь на захваченных вражеских позициях. На следующий день «добровольцы Франции» оставались в Альпетте и патрулировали район, обыскивая каждый дом. Было найдено много оружия и взрывчатки – подтверждение активности партизан в этом районе. После этого рота «добровольцев Франции» соединилась с остальными силами батальона, направлявшимися на зачистку близлежащего Спароне, оставив в Альпетте в качестве гарнизона один взвод из 20 человек».

Следующей целью была Локана, до которой батальон добрался после нового изнурительного марша.

Карло вспоминает:

- Чтобы добраться до Локаны нам потребовалось почти 11 часов. Локана была лишь в 10 милях от Альпетте, но по пути нам приходилось обыскивать все дома и сараи в почти десятке деревень в поисках оружия и взрывчатки. Мы, «добровольцы Франции», продвигались вдоль дороги, прикрывая остальные силы батальона с возвышенности. И, как обычно, добравшись до цели, мы не нашли ни следа партизан. Они успели бежать в горы и унесли с собой все продовольствие, оставив местное население совсем без еды. Мы организовали снабжение местных жителей продовольствием, в том числе мукой, которой уже давно не было в деревне. Поэтому нас всегда хорошо встречали в Локане, и мы могли ходить там без оружия.

Я заметил, что Карло с особенной гордостью рассказывает мне об этом случае, и позже он добавил, что во многих изолированных деревнях только солдаты Итальянской Социальной Республики обеспечивали снабжение продовольствием. Партизаны, напротив, отбирали продукты у жителей и уходили в горы, оставляли население голодать.

Имел место один негативный момент, о котором упомянул Карло:

- Однажды двое наших добровольцев внезапно исчезли: это были Джузеппе Поллиотти и Томмазо Валерио. Оказалось, что они ушли к партизанам. В Италии у них оказались родственники, которые убедили их дезертировать и перейти на другую сторону. Судьба свела нас с Валерио в Турине в апреле 1945 перед самым концом войны. Мы поговорили с ним в отеле, стараясь не привлекать внимание. Мы не обвиняли его ни в чем и не держали зла на него, как и он на нас. Он не заставил нас заплатить за наш выбор, как многие другие предатели, готовые ночью открыть ворота наших казарм партизанам. Рассказав про обстановку за Альпами, он посоветовал нам быть осторожными 25 апреля, словно заранее знал дату всеобщего восстания.

7 августа была проведена совместная операция батальонов «Фульмине» и «Сагиттарио» (тоже из 10-й флотилии), целью которой был населенный пункт Рибордоне. Продвигаться к нему пришлось по извилистой дороге, очень удобной для засад. Эту операцию кратко описывает Зарини:

«Мы заметили несколько групп партизан, с которыми вступили в интенсивную перестрелку. Они долго не продержались и бросились искать спасения в том, что лишь в порядке эвфемизма можно назвать отступлением. Мы заняли позиции противника. Потом, чтобы завершить операцию, пока другие части нашего батальона и батальона «Сагиттарио» действовали в других секторах, патруль «добровольцев Франции» направился к деревне Талозио и храму Девы Марии в Прасконду. Операция завершилась выполнением всех поставленных задач. Батальон «Фульмине» вернулся в Локану тем же путем».

Так закончилась первая часть операции в долине реки Орко. Батальон «Фульмине» не понес потерь убитыми и ранеными.

Карло добавил следующее:

- В заключение я хочу подчеркнуть важную деталь: в воскресенье, когда операция еще продолжалась, к нам в Локану прибыл капеллан нашего батальона, святой отец Казимиро Канепа, чтобы провести воскресную службу. Он всегда был с нами, часто на самой линии фронта, поддерживая и утешая нас словом Божьим. Я хочу отдать должное уважение этому скромному и отважному слуге Господа.

В батальоне капеллана очень уважали все, даже антиклерикально настроенные французы, выросшие в тени доктрин «Просвещения». Это подтверждают слова мичмана Витторио Креа, офицера, служившего в роте «добровольцев Франции» после включения ее в состав 10-й флотилии MAS:

«Нам не забыть святого отца Казимиро, который всегда был вместе с наступавшими солдатами, часто в горах и под огнем противника, в своей форме с большим красным крестом на груди, он первым входил в покинутые деревни. Отец Казимиро, казалось, ничего не боялся. Он выслушивал исповедь солдат, просто подходя и дружески разговаривая с ними. Именно такому священнику я хотел бы исповедаться перед смертью. На рождество 1944 он провел самую красивую и трогательную мессу, которую я только видел в своей жизни».

Операция в долине реки Орко возобновилась 9 августа. Батальон «Фульмине» получил задачу занять Черезоле Реале и обеспечить безопасность плотины гидроэлектростанции в Росоне.

«Добровольцы Франции» присоединились к остальным силам батальона, который за день до этого выдвинулся в направлении Ноаски и начал продвигаться к Капелле, где к батальону присоединилась артиллерийская группа «Коллеони» (также из 10-й флотилии MAS), также передвигавшаяся пешком. Наступление должно было продвигаться по извилистой дороге, ведущей к Черезоле Реале. Кроме батальона «Фульмине» в операции был задействован батальон «Сагиттарио», части 1-й мобильной «Черной бригады» и немецкие войска с бронетехникой. Батальон «Фульмине» и артиллерийская группа «Коллеони» должны были наступать по опасным горным тропам национального парка Гран Парадизо, обойти Черезоле Реале, достигнув Пунта Мерола, и захватить этот пункт, застав противника врасплох.

Операцию снова описывает Зарини:

«Батальон «Фульмине» и артиллерийская группа «Коллеони» продвигались по труднопроходимой горной дороге, не встречая сопротивления, пока не достигли последних скал Пунта Мерола на высоте 2751 м над уровнем моря. Там они столкнулись с сильным сопротивлением, с многих направлений был открыт очень плотный огонь из автоматического оружия. Это нас не удивило, рано или поздно мы должны были встретить противника.

Нам пришлось наступать под сильным огнем по крутому склону, где не было укрытий, а подниматься было все труднее и труднее. Но мы действовали успешно, бросок за броском продвигаясь вперед по очереди - одна группа наступала, а другая прикрывала ее огнем, заставляя противника прятаться. Шаг за шагом мы наступали, выигрывая у противника пространство. В определенный момент огонь со стороны партизан прекратился почти полностью. Возможно, они начали отступать, или у них стали кончаться боеприпасы. Как бы то ни было, мы немедленно воспользовались этим и очень быстро бросились вперед, одним броском приблизившись к позициям, которые занимали партизаны. Оттуда мы своим огнем нанесли им очень серьезные потери. Они обратились в бегство. В это время, около 17:00, Пунта Мерола оказалась в наших руках. Открылась причина прекращения огня партизан: в перестрелке был убит Баттиста Кольи по кличке «Титала», командир 50-й «Гарибальдийской» бригады. Оказавшись без командира и под нашим сильным огнем, партизаны поспешно отступили к французской границе».

Карло продолжил:

- Когда мы заняли Пунта Мерола, время уже шло к вечеру. Мы расположились лагерем на высоте 2700 м в летней форме и почти без пайков, а разводить костры было запрещено. Мы нашли пакеты с галетами, которые партизаны бросили при отступлении, но побоялись их есть – кто-то сказал, что они отравлены. Я хоть и сомневался в этом, но решил лучше не рисковать. Ночь была недолгой, но страшно холодной. На рассвете перед нами открылся вид на Гран Парадизо во всей его красоте. Но нам некогда было любоваться видами – мы снова пошли в наступление, теперь нашей задачей было взять Черезоле Реале.

С первыми лучами солнца остальные силы батальона «Фульмине» стали быстро спускаться с гор, направляясь к цели, а «добровольцы Франции» продолжали наступать прямо на Кьяпилли, пытаясь перехватить партизан, бегущих к французской границе. Обыскав этот небольшой городок, «добровольцы Франции» вернулись к Черезоле Реале, который уже был занят остальными силами батальона «Фульмине».

С большим облегчением он увидели, что искусственное озеро и плотина ГЭС невредимы и уже взяты под охрану. Задача была выполнена.

Карло, как обычно, дополнил историю интересным комментарием:

- Много раз бойцы 10-й флотилии MAS предотвращали разрушение партизанами важных объектов итальянской промышленности, и тем самым внесли вклад в спасение национальной экономики. В самом конце войны именно мы не позволили немцам уничтожить много важных объектов промышленности и инфраструктуры, например, взорвать портовые сооружения Генуи. Также мы не позволяли перевозить итальянское промышленное оборудование в Германию и Австрию. Быстрое и успешное послевоенное восстановление экономики Италии в том числе и наша заслуга.

Батальон «Фульмине» не понес потерь в этом бою, чего нельзя было сказать о других частях RSI, участвовавших в операции. Среди раненых было заметно два важных имени: Алессандро Паволини, генеральный секретарь Республиканской Фашистской Партии, и капитан Боргезе. О последнем Карло рассказал подробнее, на этот раз несколько смущенно:

- Расскажу вам про этот случай, когда был ранен Боргезе. Командир 10-й флотилии оказался посреди боя и под сильным огнем противника укрылся за небольшим валуном у дороги. Вместе с ним там укрылся один из наших маро, которому Боргезе признался, что на борту подводной лодки он отлично знал, что делать при встрече с врагом, но в бою на суше не знает, как вести себя в такой ситуации. Наш доброволец посоветовал ему просто оставаться в укрытии и сохранять спокойствие, пока наши минометы и пулеметы не подавят огонь противника. Боргезе так и сделал, но через некоторое время все же был ранен в руку шальной пулей.

Уже наступали сумерки, когда Карло встал из-за письменного стола и дал мне знак следовать за ним. Мы перешли в гостиную и устроились в удобных креслах.

Полагая, что он устал, я подумал, не стоит ли отложить продолжение истории на следующий день, но Карло хотел закончить рассказ об операции в долине реки Орко. В гостиной он признался, что лишь когда на него не устремлен суровый взгляд Боргезе, запечатленного известным фотографом Элио Луксардо (также служившим в 10-й флотилии после Перемирия), он может рассказать о нескольких скорбных эпизодах, одно лишь воспоминание о которых до сих пор причиняет боль.

12 августа в Иврее был убит Сальваторе Ферретти. Еще один выстрел в спину. Еще одна смерть итальянца от рук итальянца. 14 августа части артиллерийской группы «Коллеони» и батальона «Фульмине» выступили в направлении перевала Крочетто, чтобы предотвратить вероятное возвращение партизан на итальянскую территорию через французскую границу. Там они попали в засаду.

Карло рассказывает об этом несчастливом бое, от волнения вцепившись своими большими руками в подлокотники кресла:

- На рассвете мы выступили из Черезоле Реале и стали подниматься выше в горы, одетые в легкую летнюю форму. Мы направлялись к перевалу Крочетта, и по пути встретили только нескольких пастухов с их стадами. Тем временем из близлежащей долины реки Ланцо к перевалу стал подниматься батальон «Лупо». Мы шли около трех часов, и пока ничего не обнаружили. Наконец мы достигли плато, почти лишенного растительности. Перед нами простирался большой каньон, расположенный между двумя горными хребтами, и за этим каньоном и был перевал Крочетта. Наши офицеры приняли рискованное решение направить три патруля из «добровольцев Франции» на разведку пути. Мне не повезло оказаться в одном из этих патрулей. Мы успели пройти только несколько минут, как оказались под сильным огнем пулеметов. Мы немедленно попытались укрыться за камнями, но командир нашего отделения Вальтер Вескови был убит сразу же – пуля попала ему в лоб. Луиджи Ардито был тяжело ранен в ногу и потерял много крови.

Добровольцы оказались в отчаянном положении. Партизаны, укрывшись на удобных позициях, несколько раз тщетно предлагали им сдаться. Вместе с патрулем был мичман из артиллерийской группы «Коллеони», он решил попытаться вернуться к основным силам батальона и вызвать помощь. Но он пропал, так и не добравшись до батальона; или его убили или взяли в плен партизаны, или, как предполагали некоторые, он сбежал от страха. Странная история, какова бы ни была правда.

Карло продолжал свой рассказ:

- Недалеко от меня истекал кровью несчастный Луиджи Ардито, тяжело раненный в бедро. Никто из нас не мог прийти ему на помощь: немедленным результатом была бы пуля в голову. Так Луиджи истек кровью до смерти на наших глазах, и мы ничего не могли сделать.

В глазах Карло блеснули слезы. Он внезапно встал, решив вернуться обратно в кабинет, и вскоре вышел оттуда, передав мне нашивку Вальтера Вескови, обагренную его кровью. Она раньше хранилась у семьи Вескови, Карло получил ее несколько лет назад, и до сих пор хранит ее как реликвию. После нескольких мгновений скорби о погибших товарищах, Карло продолжает:

- Я выпустил три красных ракеты, запрашивая поддержку 81-мм минометов и указывая позиции партизан. 2-я рота батальона «Фульмине», вооруженная тяжелыми минометами, выдвинулась на позиции в нижней части плато и открыла огонь. Однако их огонь был неточным и часто с недолетами, несколько осколков ранили меня в руку. Вскоре минометный огонь совсем прекратился, и это повергло нас в отчаяние. Не видя другого способа помочь нам, остальные силы батальона отступили обратно в Черезоле Реале, фактически бросив нас на произвол судьбы. Мы должны были выбираться сами. Лишь несколько лет спустя я узнал, что тогда «добровольцы Франции» едва не подняли мятеж, требуя позволить им отправиться нам на помощь. Как бы то ни было, нам пришлось провести почти восемь часов, укрываясь за камнями под палящим солнцем и вражеским огнем. Мы слышали ругательства и песни партизан, но, слава Богу, не теряли голову и решили ждать, пока вечерний туман или ночная темнота не позволят нам пробраться обратно. И такая возможность, наконец, наступила. Я помню, как вытащил из своего бумажника изображение Пресвятого Сердца Иисусова, которое подарили мне еще на базе в Бордо, и, прочитав молитву, напечатанную на обратной стороне, передал его своим друзьям. Внезапно из долины поднялась серая пелена тумана и скрыла нас от глаз врага. Мы решили снять подбитые гвоздями ботинки, чтобы избежать лишнего шума, и попытались выскользнуть из ловушки. Мы слышали песни партизан, располагавшихся лишь в нескольких десятках метров от нас. Бросившись бежать, мы добрались до противоположной стороны хребта, где можно было найти более надежное укрытие. После этого мы осторожно стали спускать на плато, и когда добрались туда, из-за наступившей темноты и тумана ничего не было видно. Мы решили подождать наступления рассвета, и по очереди выставляли часовых. На следующее утро мы живыми и здоровыми вернулись в Черезоле Реале, хотя и не без опасений, что нас могут принять за партизан и подстрелить.

Карло не скрывает своего гнева:

- Я был очень зол из-за смерти двух моих товарищей и из-за того, как этот мичман, которого я не знал, действовал совершенно по-дилетантски, словно мы были группой туристов, а не солдатами на войне. В конце концов, он бросил нас и сбежал! 15 августа местные пастухи принесли в Черезоле Реале двух наших убитых.

У добровольцев не было времени отдыхать и скорбеть о товарищах. Батальон «Фульмине» ожидали новые боевые задачи.

После этого наступления батальону «Фульмине» предстояла позиционная война – точнее, война на удержание занятых позиций. Проводя патрулирование и устанавливая блокпосты на дорогах, батальон должен был поддерживать контроль над долиной реки Орко, очищенной от партизан. Фактически партизаны отошли на границу этого района и за исключением нескольких небольших перестрелок, больше не пытались оспаривать господство над районом войск Итальянской Социальной Республики, овладевших этой территорией и обеспечивавших безопасность важных объектов промышленности и инфраструктуры. Морские пехотинцы батальона «Фульмине» охраняли дорогу, соединявшую Черезоле Реале и Кьяпилли, а также постоянно патрулировали альпийские долины поблизости от французской границы. Из-за близости французской территории «добровольцы Франции» особенно ощутили тоску по своим семьям, как видно из записи Зарини, описывавшей патрулирование перевала Галисия рядом с французской границей:

«Мы снова начали марш и, благополучно достигнув цели, замерли, затаив дыхание. Конечно, не потому, что устали после подъема. Нет, это было из-за испытываемых нами эмоций. И не столько из-за открывшегося нам прекрасного вида, сколько потому, что перед нами простиралась страна, где жили наши семьи, наши родители и возлюбленные, страна, где мы выросли, а многие из нас и родились; страна, культуру и традиции которой мы приняли; страна, которую мы любили, но которая причинила нам столько горя и разочарования. Мы никогда не подняли бы оружия против этой страны, если бы в ней не относились к нам с таким презрением, не называли бы «грязными макаронниками»…»

Ночью 19 августа пришел приказ покинуть Локану. Бойцов батальона «Фульмине» ожидала новая боевая задача. На этот раз было необходимо предотвратить соединение партизан из региона Канавезе с партизанами, еще остававшимися на границе района долины Орко. Эта задача была выполнена 28 августа в ходе решительного наступления на Форно Канавезе. После этой операции на гарнизонной службе в Локане осталась только рота «добровольцев Франции», а остальные силы батальона были переведены в Куорнье. Местное население было настроено дружественно к морским пехотинцам 10-й флотилии, что подтверждает запись Зарини:

«Население – которое успело нас узнать и открыто симпатизировало нам – проявляло к нам большое уважение, потому что мы вели себя дисциплинированно и в свою очередь уважительно относились к ним. Также местные жители были благодарны 10-й флотилии за то, что мы помогали им продовольствием, особенно пшеничной мукой, мясом и другими продуктами, которых люди долго были лишены, потому что их грабили партизаны».

В Локане «добровольцы Франции» узнали из газет о вступлении американских войск в Париж:

- С тревогой мы прочитали о том, что 25 августа 1944 американские войска вошли во французскую столицу. Мысли наши немедленно обратились к нашим семьям: не пострадают ли они из-за нас? Кто знает, какая жизнь ожидала их? – говорит Карло.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы спросить: неужели непрерывное и победоносное наступление войск антигитлеровской коалиции в сердце Европы не разрушило веру добровольцев в возможность победы?

Карло ответил мне почти с упреком:

- Как вы могли заметить раньше, смысл был не в том, чтобы победить или проиграть. Мы просто хотели искупить своей кровью позор предательства, случившегося 8 сентября 1943. Конечно, мы знали, что война проиграна, но всегда была какая-то небольшая надежда. Мы надеялись на таинственное секретное оружие, о котором говорил фюрер: ракеты V2, реактивные самолеты, 70-тонные танки, атомные бомбы… Кое-что из этого видел на испытаниях наш знаменитый журналист Луиджи Ромерса, который всегда не жалел добрых слов, когда говорил о 10-й флотилии MAS.

Еще один печальный эпизод омрачил пребывание в этой маленькой альпийской деревне: доброволец Гаэтано Палермо погиб от случайного выстрела часового. Этот случай Парелло не мог оставить просто так. Он уже потерял трех своих солдат, и потребовал военного суда над несчастным часовым, что означало неминуемый смертный приговор.

- Парелло был очень зол из-за случившегося, но мы все-таки смогли убедить его, и он не стал требовать казни часового. Даже со мной однажды был похожий случай, к счастью без трагических последствий. Когда я чистил свой автомат, то случайно выстрелил и ранил в руку Роберто Боно. В наказание Парелло приказал привязать меня к столбу на весь день, таким образом сделав меня потенциальной целью для партизанских снайперов, если бы они там были. К счастью, мои товарищи присматривали за мной и даже тайно приносили мне сигареты, - рассказывает Карло, явно волнуясь при воспоминании об этом событии.

За патрулированием и учениями время летело быстро, и наступило 8 сентября 1944 – первая годовщина перемирия. Я попросил Карло рассказать, не изменилось ли за тот год что-либо в его отношении к этим событиям и к той войне за линией фронта, в которой ему приходилось сражаться.

Он ответил:

- Конечно, это было не то же самое, что сражаться на фронте против настоящего врага, но без нашего вклада в борьбу фронт был бы ослаблен, по дорогам невозможно было бы подвозить снабжение, а заводы перестали бы выпускать оружие. И, кроме того, нам всегда обещали, что отправят нас на фронт, когда задача борьбы с партизанами будет выполнена.

Он не сожалел ни о своем выборе, ни о том, что сражался в такой войне, и был уверен, что исполняет свой долг, как солдат, искупивший кровью вину своей родины.

Я приготовился слушать о последней значительной противопартизанской операции в долине реки Орко. 8 сентября 1944 стало для «добровольцев Франции» не только днем размышлений о своем выборе. Вечером в Локане была объявлена боевая тревога: из штаба в Куорнье сообщили, что отряд партизан собирается взорвать гидроэлектростанцию в Росоне. Немедленно на грузовиках выехала группа быстрого реагирования, успевшая прибыть к ГЭС ночью. Сами здания электростанции, ЛЭП и трансформаторы были целы, но необходимо было обеспечить безопасность системы распределения воды, расположенной на вершине горы в 700 футах выше. Добраться туда в темноте было трудно, и эту задачу отложили до рассвета. С первыми лучами солнца путь наверх был найден.

Карло рассказывает:

- На рассвете мы заметили длинную лестницу, проходящую рядом с трубами для воды, вероятно, ей пользовались для их осмотра и ремонта. Рядом с лестницей проходил фуникулерный путь, который, вероятно, использовали еще при строительстве. На одном участке он скрывался в туннеле и выходил из него прямо на вершине горы, где и находилась система распределения воды. Так мы нашли путь! Хотя он был явно не для тех, кто страдал от головокружения.

Два отделения добровольцев стали подниматься по лестнице, имея при себе только личное оружие. Еще одно отделение с пулеметом «Бреда Мод. 37» должно было подняться на вершину на фуникулере. Особое беспокойство вызывал участок пути, скрывавшийся в темном туннеле.

Зарини пишет:

В туннеле фуникулер поднимался в полной темноте, лишь внизу светился вход, постепенно скрывавшийся из виду, а высоко почти над нашими головами проникал свет из выхода. Мы все молчали, обстановка была довольно напряженная. Что если партизаны успели попасть на вершину раньше нас? И что если они решат бросить в туннель связку гранат?

К счастью, на выходе из туннеля партизан не было. Но опасность еще не миновала:

«Наконец, фуникулер выехал из туннеля, и мы оказались на вершине. Не теряя времени, мы выскочили из фуникулера и, забрав оружие и боеприпасы, заняли оборонительные позиции и стали ждать тех, кто взбирался по лестнице. Мы не успели даже продвинуться вперед, как на нас обрушился град пуль – стреляли с другой стороны горы. Нас атаковала большая группа партизан, мы отвечали огнем, но нас было явно меньше. Партизаны знали об этом и атаковали нас, кроме того, и потому, что мы были готовы их обнаружить».

Снизу, с территории электростанции, добровольцы поставили на крышу грузовика пулемет «Бреда Мод. 37» и 20-мм пушку, чтобы оказать огневую поддержку своим товарищам на вершине. Наконец подошли два отделения, поднимавшихся по лестнице, и сразу же вступили в бой. Сильный и точный пулеметный огонь заставил партизан отступить и отказаться от своих разрушительных намерений. Система распределения воды была спасена, но если бы добровольцы опоздали на несколько минут, партизаны взорвали бы ее. Снова задача была выполнена без потерь, к большой радости Карло, который был одним из добровольцев, ехавших на фуникулере.

- Наш успех позволил сохранить обеспечение электроэнергией большей части центрального района Пьемонта, таким образом, мы закрепили успех предыдущей операции у Черезоле Реале. Кроме того, это был удар по местному партизанскому движению, который привел к ослаблению наиболее экстремистских его фракций, занимавшихся террористическими актами. Влияние коммунистов среди партизан также было на некоторое время сведено на нет, благодаря усилиям заместителя командующего 10-й флотилией MAS капитана 2-го ранга Луиджи Каралло. Он смог заключить в некотором роде перемирие с партизанами в долине Орко, направленное на сохранение объектов итальянской промышленности и инфраструктуры. В ходе этого перемирия стало возможно даже провести обмен пленных.

«Добровольцы Франции» охраняли электростанцию еще три дня, после чего их сменили другие части батальона «Фульмине», а они вернулись в Локану. В следующие несколько недель «добровольцы Франции» продолжали выполнять патрулирование района и имели несколько незначительных перестрелок с партизанами, но ничего важного не произошло. Последним эпизодом для «добровольцев Франции» в долине реки Орко стала гарнизонная служба в Куорнье, там, где все начиналось два месяца назад. Эти два долгих месяца, в которые добровольцы наносили удары врагу и, бывало, сами получали их, стали для 3-й роты важной подготовкой к продолжению борьбы с партизанами. Эти последние дни в долине Орко были омрачены еще одной трагической и случайной смертью: доброволец Антонио Ронджоне был убит, как мы сказали бы сегодня, «дружественным огнем». Об этом случае рассказывается в рукописи Кальчинелли, которую переводит для меня Карло:

«Мы решили организовать засаду на партизан к северу от Локаны, на дороге, которая вела в Ноаску. Там с близлежащей горы спускается каменистая тропинка. Слева от нее небольшие открытые лужайки, а справа нагромождения камней, образующие подобие стены. С наступлением ночи, когда партизаны начнут спускаться с гор (где они укрывались днем), мы собирались внезапно атаковать их и захватить как можно больше пленных. Но все пошло не по плану. В беспорядочной перестрелке партизаны преодолели тропинку и скрылись, а мы с двух сторон тропинки некоторое время стреляли друг по другу. Был убит Антонио Ронджоне. Погибших могло бы быть куда больше, если бы командир отделения Нандо Мусси не отдал вовремя приказ прекратить огонь».

Переведя этот отрывок, Карло заметил, что засады было бы разумнее оставить тем, кто с ними лучше справляется.

На сегодня наша работа подошла к концу. Провожая меня до двери, Карло рассказал один забавный случай:

- На радиостанции EIAR в Турине была передача «Час солдата», на которую приглашались солдаты из всех частей Итальянской Социальной Республики. Настала и наша очередь. Чтобы произвести впечатление на слушателей, мы в свободное время тренировались в пении итальянских и французских песен. Среди приглашенных в Турин оказался я вместе с Гаэтано Скарано, Доменико Веррандо и Джанни Репетто. Остальные наши ребята, остававшиеся в Куорнье, неизвестно где и как добыли старый радиоприемник. Когда мы пришли на радиостанцию, то перед микрофонами рассказали нашу историю и спели несколько песен – в общем, неплохо выступили. Те, кто остался в казармах, приготовились слушать нас, но едва мы начали говорить, как приемник загорелся, из него пошел черный дым. Наши, страшно ругаясь, стали стучать по приемнику, но он был уже ни на что не годен. Повезло, ничего не скажешь.

Прошло около недели с момента моей последней встречи с Карло. Была уже середина января, и вскоре должно было состояться одно из самых важных памятных мероприятий ветеранов 10-й флотилии MAS: годовщина сражения у Тарновы в районе Гориции. Конечно, Карло участвовал как важный член совета руководителей Национальной Ассоциации Ветеранов, объединявшей всех оставшихся в живых ветеранов армии Боргезе. Он был очень занят подготовкой к официальному мероприятию, которое должно было проводиться в Тарнове – городе у реки Изонцо, ставшем символом самопожертвования батальона «Фульмине». На этот раз наша встреча состоялась вечером, когда на город опустилась темнота и мороз. Когда я шел к дому Карло при свете уличных фонарей, окутавших удивительно красивым мягким желтым сиянием площадь Объединения Италии, то думал, не повлиял ли это перерыв на моего рассказчика, возможно, увлекшегося другими делами. Но, пройдя в его кабинет, я с радостью увидел, что ничего подобного не произошло. Более того, телефонные разговоры со старыми товарищами оживили его дух, заставив вспомнить – к моему удовольствию – множество интересных подробностей об исторических и человеческих событиях, участником которых он был. Мы продолжили историю с того места, где остановились: перевод «добровольцев Франции» из долины Орко в Турин. Вечером 10 октября 1944 морские пехотинцы батальона «Фульмине» разместились в казармах «Монте Граппа», старых зданиях, в которых когда-то размещались альпийские стрелки. Пребывание в столице Пьемонта кратко описывает Зарини: