Франя

Однажды, повстречав красотку,

Он от любви сошёл с ума.

Её изящная походка

Его оставила без сна.

Когда пушистые ресницы

Поднял проказник Купидон,

В уста медовые девицы,

Как в бездну провалился он.

Он утонул в объятьях страстных,

И губы жадно целовал.

А молнии из глаз прекрасных

Его сразили наповал.

С его холодной кровью польской,

Произошёл какой-то взрыв.

У них на свадьбе комсомольской

Гулял весь городской актив.

Словам на свадьбе мало места.

Лишь пей, и «горько» повторяй.

Сидела юная невеста

И с ней счастливый Николай.

Начальник, с браком поздравляя,

Незамедлительно вручил

Супруге юной с Николаем

От новой комнаты ключи.

Добавил, жениха целуя:

— Семья должна иметь свой дом.

Тем более, что честь такую

Ты заслужил своим трудом.

Умолкли свадебные песни,

Шум голосов и пьяный крик.

Он со своей женою вместе

Пошёл по жизни напрямик.

Замок, в волненье открывая,

Ликует новая семья.

А комната, хоть небольшая,

Зато отдельная, своя.

На кухне самовар из меди,

Кастрюли, примус и буфет.

Вдобавок чудные соседи,

И даже тёплый туалет.

Две небольшие комнатушки

Занял стекольщик Соломон,

С женою — Цилею толстушкой,

Два сына: Фима и Семён.

Семен — воспитанный парнишка,

Неповоротливый толстяк,

Весь день читал на кухне книжки,

Готовился пойти в рабфак.

А Фиме места было мало.

Мал, но остёр на язычок.

И канарейка умолкала,

Когда он в руки брал смычок.

Когда весеннею порою

Он заливался как скворец,

Казалось, с скрипкою своею

В особой дружбе сорванец.

А в дальней комнате, близ ванны

Жил очень милый человек.

Угрюмый и довольно странный

Седой сапожник — старый грек.

Пропахший лаками и кожей,

Сидел в сапожной будке он.

Все звали старика Серёжей,

Хоть был по паспорту — Саргон.

Он ассирийцем был вообще-то,

Когда-то это был их дом.

Их старики учили деток

Владеть сапожным ремеслом.

Но все их греками считали,

За очень смуглый кожи цвет.

У нас их предки проживали

Уже почти, что триста лет.

Судьба его не балова́ла,

Он без ноги был — инвалид.

Весь день по дому хлопотала

Жена по имени Лиллит.

У них когда-то сын был Юра,

О нём и горевала мать.

Его за что-то сам Петлюра

Распорядился расстрелять.

Хотя и вздорили порою

На кухне за любой пустяк,

Но жили дружною семьёю

Евреи, греки и поляк.

Никто не пил и не буянил

И за собою убирал.

Бывало, Фима хулиганил,

За что по шее получал.

А Николай по-молодецки

Был оптимистом той порой.

Он в этот Вавилон советский

Явился с юною женой.

Они и ахнуть не успели,

Как пролетел медовый год.

Зашевелился в колыбели

Пищащий маленький приплод.

Жизнь словно зебра полосата,

И вслед за белой полосой,

Приходит страшная расплата —

Старуха с острою косой.

Печаль ложится болью в сердце

Когда уходит пожилой.

Сто крат больней, когда младенца

Накроют мраморной плитой.

Кручина, душу разрывая,

Послала непосильный груз.

И на руках у Николая

Скончался милый карапуз.

Потеря не даёт покоя,

А в голове сплошной туман.

Не в силах справиться с тоскою,

Жена присела на стакан.

Она так сильно напивалась,

Что не могла идти домой.

И ничего не оставалось

От красоты её былой.

Расстаться с жизнью захотела,

Бросаясь в прорубь, а потом

Её безжизненное тело

Нашли весною под мостом.

Чтоб пережить потери эти,

Нырнув в работу с головой,

Он посвятил себя газете,

Смерившись с горькою судьбой.

Он пропадает дни и ночи

В цеху печатном, и ему

Совсем не нужно женщин прочих.

Никем не заменить жену.

Одна отрада, что у Франи

Чуть-чуть наладились дела.

Забыла прежние страданья

И двух детишек родила.

Жизнь продолжалась, очень скоро,

Забывшись в праведных трудах,

Он Троцкого клеймил позором

В своих редакторских статьях.

Учиться никогда не поздно.

Он стал осознавать сполна,

Что стала стройкой грандиозной

С колен встающая страна.

На задний план сместились беды,

Явился новый интерес.

Он славил новые победы:

Турксиб, Магнитка, Днепрогэс.

Утихли постепенно грозы,

Настала новая пора.

Страна вновь созданным колхозам

Передавала трактора.

Почти не помня о страданье,

Дождливым и ненастным днём,

Он увидал письмо от Франи,

В почтовом ящике своём.

Сестра описывала муки,

И обращалась к небесам.

Бумага обжигала руки,

Катились слёзы по щекам.

Письмо без «здравствуй» и начала,

Ему несчастная сестра,

— Пойми, мой брат, — она писала, —

Мне помирать пришла пора.

Мы все живём потомства ради.

Не исключения и я.

Родились Митенька и Надя,

Теперь они моя семья.

Вполне по меркам деревенским

Был обеспеченным наш дом.

Была я счастлива по-женски,

Но в ясный день ударил гром.

Ту землю, что крестьян кормила,

Решили передать в колхоз.

Кто не хотел, отняли силой

Всех лошадей, коров и коз.

Назначен управлять колхозом

Какой-то пришлый горлопан.

Он был небрит, вонял навозом,

Неряшлив, груб и вечно пьян.

По-пьянке трактор поломали.

Запчасти про́пил негодяй.

И удивился, что собрали

Довольно скудный урожай.

Болтун, чтоб избежать позора,

Списал убытки на пожар.

Весь хлеб завез в заготконтору,

И подпалил пустой амбар.

Наверно думали в райкоме,

Что хлеб растёт от громких слов.

Всё председатель проворонил,

А обвинили кулаков.

Приехал комиссар с наганом.

Шесть работящих мужиков,

По наущенью горлопана

В Сибирь сослали как врагов.

В правлении всю зиму пили.

Был председатель вечно пьян.

И ничего не посадили

За неимением семян.

Вновь комиссары прибежали,

Поближе к осени. И вот

Поля пустые увидали,

Списали всё на недород.

Пришли в будёновках солдаты

И в сено тыкали штыки.

Съестное вынесли из хаты,

Запаковали всё в мешки.

Бредёт усталая кобыла,

И непосильный тянет воз.

Забрали всё, что в доме было:

Буряк, картошку и овёс,

Соленья, сахар, лук, морковку,

Цыплят, гусей, курей, свиней.

Стреляли в воздух из винтовки,

Пугая маленьких детей

И тех, кто утаил съестное.

И никому не повезло.

В итоге этого разбоя

Осталось без еды село.

Мой муж — сапожник, не крестьянин,

Семью кормил своим трудом.

Весь день, а иногда ночами

Стучал по коже молотком.

Собрав какие-то пожитки,

Он их на ярмарку отвёз.

Привёз муки немного житной,

И разной снеди целый воз.

Делил всё честно, без обмана,

Что позволя́ло нам прожить.

И даже отпрысков Ивана

Чуть-чуть пытался подкормить.

Муж, понимая, что у брата

Нет никакого ремесла,

А ртов по лавкам полна хата,

Еды немного посылал.

Так продержались, слава Богу.

Немного обуви нашил,

И брата взял с собой в дорогу,

Чтоб на базаре подсобил.

Он взял серебреное блюдо,

Платок и полушубок мой.

Моё сафьяновое чудо

Вздохнул и тоже взял с собой.

Иван пришёл назад без брата,

С глазами полными от слёз.

И глядя как-то виновато

Такую байку произнёс.

Мол, Алексей мой, голодая,

Купил горячий пирожок.

Куски огромные глотая,

Он пищевод себе прожёг.

Кровь полилась у Алексея

Из горла, и никто не смог

Остановить её. Слабея,

Он рухнул мёртвым на порог.

Его похоронили ночью,

Иван полил его слезой.

Он даже не запомнил точно

Где брат лежит в земле сырой.

Цена иванову рассказу

Дешевле, чем согнутый грош.

В глаза хотелось плюнуть сразу,

Но мужа этим не вернёшь.

Слаба, интеллигентна, кротка

За сильным мужем была я.

Теперь вдова, и две сиротки

Несчастных — вся моя семья.

Семья осталась без дохода.

Не знала я, где взять еды.

Пока позволила погода,

Спасали травы и грибы.

Сын в поле ползал на коленях,

Чтоб не видали сторожа.

Таскал колосья и коренья,

Которые колхоз сажал.

Как за высокую ограду

Пробраться? Взрослый не поймёт.

А сорванца учить не надо,

В любую дырку проползёт.

Они не ведая запоров,

Порхали словно мотыльки.

Хотя порой собачья свора,

Мальчишек рвала на куски.

Он изловчился в кладовую

Под стенкой прокопать нору.

Морковь, картошку семенную

Таскал нередко по утру.

Но это всё же было мало,

Чтоб прокормить трёх едоков.

Я, голодая, замерзала

Без продовольствия и дров.

Когда снежком запорошило,

Последний промысел отняв,

В селе последняя кобыла

Упала, сильно отощав.

Село как будто затихало.

Стал пропадать собачий лай.

И даже кошек стало мало.

Их тоже съели, Николай.

Пишу, не зная, или смогут

Сегодня почту увести.

Сугробом замело дорогу.

Прощай. За нами не грусти…

Рука дрожит у Николая.

Рыдает он от этих строк.

И город мёрзнет, голодает,

Но тут есть уголь и паёк.

Когда во двор вкатили сани,

Через каких-то пару дней,

Уже едва дышала Франя.

Лежали дети рядом с ней.

Брат накормил их жидким супом,

Пролив немало горьких слёз.

И три скелета, словно трупы

На сани бережно отнёс.

Когда усталая кобыла,

Сопя, покинула село,

Его, как старую могилу

Пушистым снегом замело.

Потом, в коморке Николая,

У жарко топленой печи,

Он их поил морковным чаем.

Поставив борщ и калачи.

Покушав, Франя рассказала,

Восстановив немного сил,

Как их деревня умирала.

Людей никто не хоронил.

Иван, сосед, брат Алексея,

Свалился посреди двора.

Лежали медленно слабея

Его жена и детвора.

Свихнулась бедная Горпина.

Мутится разум у людей

От глада. Маленького сына

Сварила, накормив детей.

Но это лишь продлило муки.

Скончалась грешница жена.

Стихали постепенно звуки,

И наступила тишина.

Сестрёнка возвращалась к жизни,

В конце туннеля виден свет.

Хотя немалый организму

Был голодом нанесен вред.

Работы ждёт её немало

И захлестнула дел волна.

Она ошибки исправляла,

А в типографии должна

Усердно выполнять заданье,

При этом соблюдая срок.

Тягаться грамотностью с Франей

Никто в редакции не мог.

Позавтракав, сидеть за партой,

Водила в школу детвору.

И отоваривала карты,

Неся продукты поутру.

Она хозяйничала в доме.

Блестело всё как медный таз.

Её хвалили, а в губкоме

Вручали премии не раз.

Она вошла в пору расцвета,

Как многозвёздочный коньяк.

Пьянящий зрелый возраст этот

Прекрасно описал Бальзак.

Миниатюрные фемины

Манят к себе, волнуя кровь.

Такие дамы для мужчины,

Как валерьяна для котов.

Как персик Франины ланита,

Уста как спелый виноград,

Медовым сахаром покрыты

И источают аромат.

В такие губы провалиться

Всегда охотников не счесть.

Но ясноглазая орлица

Ронять не торопилась честь.

Не часто выпадает случай.

Такие женщины — Джек-пот.

Никто не смог найти к ней ключик,

Чтобы сорвать созревший плод.

Хотя желающих немало

Шло как на рыцарский турнир,

На схватку, опустив забрало,

Но неприступен был кумир.

Обычно женщина без ласки

Теряет блеск своих очей.

Однако Франя, словно в сказке

С годами стала красивей.

Она почти совсем созрела

Дарить любовь. Пришла весна.

Уже рвалось из платья тело,

Но тут нагрянула война.