Фредегунда

Сейчас войдет он, мой король. О небо,

Благодарю за это восхожденье

На самую вершину торжества,

Хоть в том и не было моей заслуги.

Нет, никогда доселе не вплелось

В венок других торжеств такое счастье,

Какое нынче мне дано судьбой.

Здесь в старом гордом городе Париже

И в государстве франков – ликованье:

Сегодня все совпало и сошлось:

Союзный договор, война и свадьба:

Тут всякий гость придется ко двору.

И только вы, кого в роду нет старше,

Уединились в трауре по мертвом.

Кто говорит, что я надела траур?

Кто утверждать подобное посмел?

Вот так-то лучше. И не падать духом!

Король покойный, Герберт, был ваш сын,

Но жизнь его была небезупречной,

И умер от своих же он грехов.

В грехах – не «от». Так легче помирать.

А от грехов еще никто не помер.

Вам горе мысли спутало и речи.

Известно вам, что был он страшный грешник.

Я повторяю вам, что недостойно

О недостойном грешнике тужить.

И если человек порочный гибнет,

То трижды следует воспрянуть духом.

Мир, знаете ли, стал с тех пор другим.

Мир для меня остался только в прошлом.

Но и от жизни отставать негоже.

Взять, например, союзный договор.

В Париже нынче братья-короли

Небратских отношений устыдились,

Оставленную Гербертом часть царства

Без ссоры справедливо поделили,

И каждому досталась ровно треть.

Вам стоило взглянуть на них троих.

Ведь Гунтрам набожный – ваш верный сын,

Ведь сын второй ваш, Зигберт – воин смелый.

Созвал он витязей своих в поход

И завтра поутру на Хуннегага

Он выступает – царства щит и меч.

А Хильпрехт, брат их, ваш родной племянник,

С сегодняшнего дня стал мужем мне,

А значит, вы моею стали тетей.

Взгляните же на трех потомков ваших:

Три короля друг друга обнимают,

Бокалы пенятся, хор молодцов

Звучит под тяжким сводом потолка,

И каждый чувствует в хмельном восторге

Великий смысл столь редкостного пира.

А вы одна…

Таков удел всех старцев.

Да полно вам! На юность глядя, старость

Сама душою молодеет снова.

Ведь юность – это жизнь. Кто к ней причастен,

Наполнит до краев пустые годы,

Пусть даже на краю могилы он.

Хотя б все чувства, притупились в нем,

Ему покажется, что он живет.

Ну, а теперь я вас должна оставить,

Прошу мою невежливость простить.

Сюда идет супруг мой, чтоб супругу

Со всем почетом в спальню проводить.

Достойно завершая брачный пир,

В границах новых хочет он отдать

Приличьям дань.

Ах, нет, он шлет Брунгильду.

Галсвинта!

Передай, чтоб сам пришел.

Кому?

Тому, кто без меня томится.

А кто томится без тебя?

Король.

Скажи спасибо, что сестру послал.

Ты встала со скамьи, ты вышла вон,

Покинула толпу вассалов верных,

А ведь король не подавал нам знака,

Что трапезу пора кончать. Опомнись,

Несчастная, как ты себя ведешь!

Как подобает мне – благопристойно.

Приходит в ярость Хильпрехт очень быстро.

А у меня такой привычки нет.

Но он имеет слабое понятье

Об уваженье к полу моему.

Что за развязность! Что за неприличье!

А как они там пьют!

Как все мужчины.

Веселье часто грубым предстает,

Но франкам любо франкское застолье.

Застолье франков! Гвалт, распутство, брань!

Какая уж тут чаша круговая!

Все короли, набычившись, сидят:

Молчит угрюмо Гунтрам, Зигберт криком

Заходится, а Хильпрехт смотрит косо.

Вцепился каждый в собственный кувшин

И норовит к себе прижать покрепче,

А ставя под скамью, ногою держит.

Неужто, земли франков так скудны?

Нет, многое здесь нужно изменить!

Вот этого как раз не стоит делать.

Держись-ка от таких вещей подальше.

Да, я неопытна и молода.

Осталось мне постичь за эту ночь

Науку женщин. Но убеждена, –

И мненье это неопровержимо, –

Что не должна принцесса видеть то,

Чего терпеть не станет королева.

Запомни для начала: королеве

Непозволительно иметь капризы.

Нет у меня капризов никаких,

Забудет и король свои капризы.

Сомнительно. С чего ты начала?

Я Хильпрехта хотела проучить.

Уж слишком он по-северному груб.

Препятствием для нашего союза,

В который принесла я красоту,

Высокий род и готское богатство

(Приданого такого поискать!),

Служили его низменные вкусы,

Особенно число вульгарных жен

И склонность поддаваться искушеньям.

Мужчину принимай таким, как есть.

Вот именно! До дня его женитьбы.

А если он решается на брак,

То, значит, он созрел и для морали.

Ведь люди заключают договор,

И даже те, кто влюблены друг в друга.

По доброй воле уступив права,

Мы больше не должны на них ссылаться.

Мне жаль тебя.

Сестра, мне очень плохо.

Похоже, дело скверно. Что случилось?

Мой пес. Они над ним так издевались.

О Господи! О ком ты? О собаке?

И ты туда же. Да, мой спаниель.

Из каждого, из каждого кувшина,

Что приносили в пиршественный зал,

Неумолимо Хильпрехт подливал

Вина в серебряную миску пса.

И он перестает собой владеть,

Расходится вовсю, не помнит предков

И слов увещевания не слышит.

Но так ему угодно. Он король.

Кто?

Хильпрехт.

Нет. Я говорю о псе.

Он всеми лапами влезает в миску

И давится проклятою отравой,

Орудуя как ложкой языком.

Сначала он теряет всякий стыд,

Потом не может на ногах держаться.

Он скалит зубы в дьявольской ухмылке

И лапы омерзительно скрестив,

Направо валится, опять встает,

Налево валится, терзаем рвотой,

Толчки глухие тело сотрясают,

Он в судорогах бьется на полу,

Дрожмя дрожит, заходится икотой,

Но все равно торопится лакать,

И снова, мордой погружаясь в миску,

В себя вбирает то, что изрыгнул

И снова бьется в судорожных корчах.

Довольно. Что сказать ты этим хочешь?

Пойми, собачке бедной стало плохо.

Довольно грубой получилась шутка.

Но то была не шутка.

То не шутка?

Вчера наш старый виночерпий умер.

Ваш виночерпий? Умер? Как ужасно!

Так принято. Чему тут ужасаться?

Так принято? Ведь речь идет о смерти!

Он был старик восьмидесяти лет.

Никто, как видишь, зла тебе не хочет.

Изволь на пир вернуться поскорей,

Не то заметит Хильпрехт твой уход.

А мой уход всегда все замечают.

О Боже! Видел он, как ты ушла?

Отсюда я ни шагу не ступлю,

Пока король вернуться не попросит.

Не вздумай говорить ему такое.

Уже сказала. И пускай он знает.

Ох, пощади. Что ты ему сказала?

Пусть он меня из женской половины

Проводит в спальню. Или для него

Ночь брачная не будет ночью брачной.

И года не прошло, как мы расстались.

Но я уж слишком быстро забываю

О том, что в людях непонятно мне.

Пусть Хильпрехт раз и навсегда поймет:

Я не шучу. Что скажете на это?

Нет, нет, я промолчу.

К чему молчать?

К чему вести пустые разговоры?

Сдает заметно наша королева.

Ну, хватит.

Ты меня не укоряешь?

Да где уж там. Есть головы такие,

Что к разуму взывать их – время тратить.

Болезненную страсть к противоречью

Излечит только строгость приказанья.

Ну дальше, дальше. Где же твой приказ?

А вот он. Повлияй на короля.

Мое влияние– моя забота.

Отнюдь. Твое влияние – мое.

А то зачем за деверя тебя

Я выдавать бы стала, ты подумай.

Ты? Ты меня сосватала за мужа?

А разве муж твой моему не брат?

Быть может, Зигберта благой пример

И пробудил в душе у брата что-то:

Стыд, зависть иль желанье подражать.

Но выбирать он мог среди цариц

Востока, Запада. И предпочел меня.

А где и как он сделал этот выбор?

Во время обрученья твоего

Благодаря поэту Фортунату,