Фрегат «Бальчик»

Катанье на шлюпках

Несколько дней после того знаменитого адмиральского обеда, во время которого Фермопилов решился на отчаянный шаг в жизни, все шло своим порядком: парусное, артиллерийское учения, чай со сливками, тонкие намеки о благополучии Малороссии, желание найти во всех действиях гетмана заботливость о потомстве; Л. попрежнему был мил и внимателен к своему вахтенному мичману, изредка трактовал о философических истинах и опровергал их вслед за этим каким-нибудь несообразным с ними выговором или грубым обращением; Александр Александрович все так же был деятелен наверху и молчалив внизу; Павел Степанович все горячился и острил; Б. не раз пугал меня своими бешеными импровизациями, которые мне очень нравились, потому что обнаруживали любовь к своему делу; С. трунил над другими и над собой, находя во всем тщеславие и притворство. Все эти личности, обстоятельства то перемешиваются с воспоминаниями о других периодах моей жизни, то воскресают, как любимые мечты юношеской фантазии, и представляются в ярком свете панорамы.

Живо помню теперь, как однажды я лег спать после обеда и не успел задремать, как приходит вестовой и говорит:

- Александр Александрович приказали вас спросить, не угодно ли вам кататься?

- Скажи, братец, что не угодно, решительно не угодно, - сказал я, поправляя подушку. Через несколько секунд является та же равнодушная, несносная фигура и говорит:

- Павел Степанович приказали вас спросить, не угодно ли вам кататься?

Я тотчас встал и вышел наверх.

Павел Степанович подошел ко мне и сказал:

- Ежели вы не хотите кататься, так и не нужно-с! я только узнать хотел-с.

Я отвечал ему, что мне и самому не хотелось бы пропустить такой удобный день для катания.

- Конечно-с, г. Корчагин; знаете ли вы, какая важная вещь катанье на шлюпках под парусами в свежий ветер? Это вот что такое-с: тут на деле вы можете убедиться, что трусость есть недостаток, который можно искоренить, и что находчивость есть такая способность, которую можно возбудить и развить; все это мы называем одним словом-с: привычкой.

Ответив Павлу Степановичу, что мне приходилось на себе испытать эту истину, я сел на полубарказ, поставил паруса и отвалил от борта. Близ фрегата щеголяли уже мичмана Фермопилов, У., В. и еще на вельботе кто-то катался, не помню. Ветер был свежий с небольшими порывами, волнения почти не было; весело было кататься этот раз. Я упражнялся в разных эволюциях вдали от фрегата; смотрю, спускается ко мне У. на барказе, - подошел очень близко и лег со мной одним галсом.

- Отчего ты под кормою фрегата ни разу не проходил? - спросил у меня У., - там Павел Степанович наверху, вот и теперь он на нас в трубу смотрит.

- Ну его совсем, еще накричит за что-нибудь.

- Ступай, нехорошо! Все проходили, кроме тебя; для него сегодня праздник, всем доволен: в самом деле, управляются хорошо.

Я привел к ветру, сделал два галса и спустился под корму фрегата. Издали увидел я наверху Павла Степановича, командира фрегата, нескольких офицеров; все смотрят во все глаза. Я поправил паруса и думал: - что как заметят какую-нибудь ошибку да распекут! Вот сраму наберешься. Павлу Степановичу угодить трудно.

Быстро проскользнула шлюпка мимо фрегата, и Павел Степанович крикнул:

- Дельно-с, дельно-с, г. Корчагин! У вас все как следует.

Батюшки светы, как я обрадовался! Воодушевясь, я сейчас же положил руль на борт, велел развернуть шкоты и полетел полным ветром вдоль гористого прибрежья в ту часть рейда, где разноцветные полосы воды обозначали различную степень силы ветра, дувшего с берега разнообразными порывами. - Там приходилось беспрестанно брать то один, то два рифа, потом отдавать, опять брать; таким образом, увеличивая и уменьшая площадь парусов, приводя и спускаясь, я щеголял нарочно, чтобы похвастать перед другими. Цель моя была достигнута: чрез несколько времени летит ко мне на капитанском катере с латинскими парусами мичман В., он издали махал мне фуражкой и, подойдя поближе, крикнул:

- Ай да Черниговская губерния! Не дурно, знай наших! Давайте гоняться мимо фрегата, туда, по направлению мыса Доб! Вот увидите, как я вас обгоню.

- Давайте!

Вот когда заговорило самолюбие!

Можно ли же на катере с дрянными парусами обогнать великолепный полубарказ со шкунским вооружением? Эх, как славно было бы оставить его за кормой, потом вдруг спуститься и обрезать его под носом, чтобы он, злодей, не задевал в другой раз.

И вот началось наше соперничество.

Как сделаешь удачный галс, - радостно забьется сердце, кажется, будто весь мир смотрит и аплодирует; вдруг смотришь: злодейский катер впереди на ветре; эх, не ловко… браво, браво, на катер налетел порыв, он придержался; у него заполоскали паруса; он пошел гораздо тише; наша опять взяла, но ненадолго… Мичман В. в несколько галсов обогнал меня жесточайшим образом: еще далеко не дойдя до фрегата, спустился перед носом и варварски хохочет.

- Пятое крейсерство, батюшка, делаю, так где вам со мною тягаться, - говорил В., идя борт о борт.

- Шлюпочный флаг поднят на фрегате! - крикнул матрос, сидевший на носу.

- И позывные наши вымпела: нас зовут; другие шлюпки уже все пристали к борту; ну, давайте гнать к фрегату.

- Шлюпочный флаг и вымпела спустили! - крикнул матрос.

- Что это значит? - заметил В. - Это недаром, на фрегате не знают еще, видели ли мы сигнал или нет. Ведь мы им не отвечали.

В. привстал с банки, не оставляя румпеля, осмотрелся кругом и сказал воодушевленным голосом:

- Ну, батюшка, шквал идет, да какой! Нужно не зевать, а то прощайтесь со своей Черниговской губернией.

Небольшой озноб пробежал по моим жилам; потом я вдруг воодушевился, и любопытство, смешанное с радостию, заступило место страха. Я взглянул в ту сторону, куда смотрел В., и увидел за темносиним пространством моря широкую пенистую белую полосу, которая медленно приближалась к нам.

- Ого! - сказал В., - да этакую штуку мне в первый раз приходится встречать на шлюпке.

Я натянул фуражку покрепче на голову и судорожно сжал румпель рукой. Матросы сидели совершенно равнодушно; даже любопытство не очень ясно выражалось в их глазах.

- Куда вы правите! - сказал мне В.: - на фрегат нечего и думать попасть, нужно спускаться по ветру, к вершине бухты, куда бог занесет. Тут шутить нечего, вы увидите, что это будет. С фрегата раньше увидели шквал, - оттого и потребовали нас, да когда догадались, что шквал ударит на нас сбоку, так и спустили вымпела. Вот когда радоваться нужно, что у нас нет чугунного балласта, а вместо него анкерки с водой; если бы не анкерки, пошли бы мы на дно вместе с чугуном.

Мы спустились к вершине бухты по направлению к устью речки Цемес, взяли рифы у парусов, а задние убрали совсем. Через несколько минут ветер стих, и мы услышали глухой шум, подобный тому, который бывает в лесу, когда вершины деревьев колеблются от сильного ветра. В одно мгновенье темный цвет воды изменился в яркий молочный блеск, в ушах раздалось оглушительное шипенье, шлюпка полетела, как птица; я налег всеми силами своих мускулов на румпель, чтобы он сам не вырвался из моих рук. В несколько секунд мы пролетели огромное пространство - в это время я ни о чем не думал и ничего не боялся; опасность вызвала спасительный запас душевной энергии, которая не допускала малодушного ощущения робости.

Шквал скоро прошел.

- Вот лихо прошипел! - сказал я мичману В., когда мы поравнялись, - его шлюпка осталась позади тотчас после шквала.

- Нет, вы вот что скажите: шлюпки каковы, как выстроены, как вооружены! Право, для удовольствия можно шквал встречать на таких шлюпках.

- Шлюпочный флаг и позывные вымпела подняли, - сказал матрос.

- Вот видите, что я прав был, - сказал В.: - на фрегате спустили флаг для того, чтобы не сбить нас с толку. Ударь на нас этот самый шквал вдруг сбоку, пропали бы мы с вами без всякого сомнения.

- И хитрый он какой, - сказал один из матросов, смотря на небо: - ишь ты, тучи нет, откуда оно взялось?

Я взглянул на небо, и тогда только мне пришло в голову, что, действительно, примечательно то, что шквал налетел без всяких предвестников. И ты, брат, хитрый, подумал я про матроса: по крайней мере, хитрее меня в этих вещах, хотя и не читал метеорологии.

Возвратясь на фрегат, я старался показать высшую степень равнодушия к тому, что случилось. На вопросы о шквале я отвечал: пустое, что это за шквал, такие ли шквалы бывают!

Злодеи-сослуживцы тотчас же подметили хвастовство.

- Браво, какой моряк! для вас все нипочем; только не худо бы вам пореже испытывать подобные удовольствия на шлюпках, ежели вы рассчитываете на потомство.

Мичмана В. потребовали к адмиралу.

Через несколько минут он вошел в кают-компанию, бросил фуражку на стол и сказал с живостью:

- Черт побери, как скверно быть начальником!

- А что?

- Кому вы думаете хуже было во время шквала: нам или тем, кто нас посылал кататься? Нам было весело, - мы были воодушевлены, а им каково? Право, нужно иметь железную душу, чтобы переносить беспрестанное беспокойство, или нужно быть эгоистом. Ведь какое положение, в самом деле: подать помощь невозможно, руководить также нельзя, хорошо еще, что мы распорядились как следует, а то ведь это просто мучение видеть, как некоторые сами себя губят в подобных случаях.

- Что говорил вам Павел Степанович?

- Сказал, что мы дельно распорядились; по глазам его нельзя не видеть, что он в восторге и только старается показать равнодушие. Когда я выходил из каюты, он сказал: теперь я вижу, что вы бравые офицеры-с.

- Так и сказал?

- Так и сказал.

- Значит, и про меня то же самое сказал?

- И про вас то же самое.

Я быстро начал ходить по кают-компании, потирая руки, и сам себе верить не хотел, что я бравый офицер, - этот титул был для меня выше самого почетного сана в государстве.

Вечером в этот день я был необыкновенно весел; минутная опасность освежила организм; прелесть жизни казалась вдесятеро привлекательнее, а похвала уважаемого начальника воодушевила меня смелостью и безотчетною надеждою на будущее.

Я лег спать с отрадным чувством, как будто предвидел то веселое развлечение, которое предназначалось мне испытать на другой день.

Нахимов действовал на молодых офицеров не властью, а убеждением, и не старался возбуждать между ними зависть и соперничество; напротив того, он всеми силами старался передать каждому офицеру порознь любовь к своему делу. Между этими двумя системами есть большая разница. Когда главным двигателем служит соперничество, тогда успех одного деятеля огорчает и пугает других, которые ему не содействуют, а, напротив того, иногда невольно препятствуют успеху отрасли искусства. Молчание иногда более вредит, нежели безусловное отрицание, которое может навести на путь истины людей проницательных и беспристрастных.

Если же всех членов общества одушевляет любовь к своему ремеслу, тогда успех каждого члена порознь радует всех вообще и все дружно стремятся к общей благой цели, не огорчаясь успехами и преимуществами одного товарища, начальника или подчиненного.

Нахимов избрал верный путь к той цели, которую имел в виду еще в начале своего труженического поприща, и нельзя не сказать, что он действовал оригинально в то время, когда многие употребляли для пользы службы, а в особенности для своих выгод, одну только силу власти. Многие дают слишком важное значение искусственному образованию и авторитетам; действия подобных начальников обнаруживают иногда презрение к своим подчиненным и отрицание той истины, что каждый человек хорош сам по себе, что в каждом из людей есть частица божества - душа и вместе с ней сила творчества, подавленная, может быть, неблагоприятными условиями жизни.