Фронт до самого неба

- Боевой!

До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары "эрликонов", строчки пулеметных очередей... Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.

- Перелет метров тридцать! - докладывает Панов.

- Мазила! - в сердцах ругаю штурмана.

- Взаимно! Точнее держи курс и скорость. - За Димычем не пропадет.

Повторяю атаку, выход на цель.

- Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!

Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.

Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, "эрликонов"... Еще мгновение, и машину разнесет на куски...

Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.

- Порядок, командир! - радостно орет Панов. - Влепили в самую точку!

- Может, так же, как вчера под Керчью?

- Нет, командир, - подтверждает и Лубинец. - Переправа раздвоилась, сам видел!

- Молодец, Димыч!

- Только что был мазила...

- Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?

- Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет...

- Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.

Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.

- Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже...

- Это штурман помог фрицам сделать из нас решето. Димыч добродушно отмахивается:

- Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.

Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя - не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, - счастливая случайность.

- Не горюйте, братцы, - успокоил Варварычев. - Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.

- Так без работы же, Иван, останешься, - обеспокоился Панов.

- Лучше я без работы, чем ты без головы, - резонно отпарировал техник.

В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:

- Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.

- Завтра обсудим. Идите ужинайте!

Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:

- Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?

Никитин устало отмахнулся.

- Возьми и мои, я пить не буду.

- Ты чего? - всерьез обеспокоился я.

- Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.

Назавтра новая задача.

Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано навести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.

Майор Ефремов начертил на классной доске схему боевого порядка, указал место каждого самолета в строю. Штурман полка капитан Тимохин проложил на карте маршрут со всеми необходимыми расчетами, ознакомил с результатами авиационной фоторазведки станции Керчь-2. Начальник разведки капитан Рябчиков доложил о противовоздушной обороне противника на Керченском полуострове. Капитан Виктор Беликов, которому не раз приходилось встречаться с вражескими истребителями, поделился опытом ухода от их атаки. Фашистские истребители применяли хитрый тактический прием. Ночью барражировали на подходах к охраняемым объектам с включенными бортовыми огнями. Наши принимали их за свои самолеты, возвращающиеся с задания. Тогда-то они и заходили в атаку с нижней полусферы. Затем, выключив огни, повторно атаковали сверху.

- Нужна постоянная бдительность экипажа, особенно стрелков. При своевременном обнаружении заходящего в атаку противника резкое маневрирование по курсу и высоте обеспечивает отрыв от него.

Затем начальник связи воентехник 1 ранга Чобанян ознакомил с системой опознавания и связи.

Тщательно готовился этот вылет, прошлые уроки пошли на пользу.

На аэродроме уже вовсю кипела работа: трещали храповики лебедок, повизгивали тросы и ролики, щелкали замки. Механики заправляли машины бензином, вооруженцы укладывали в ящики ленты с патронами. Со всех сторон доносилось: "Давай! Стоп! Поднатяни... Пошел!" Инженер по вооружению старший техник-лейтенант Иван Иванович Петухов, со слипшимися от жары волосами, в пилотке, сбитой на затылок, носился от самолета к самолету, контролировал, советовал, ругал...

- Все в порядке, командир! Птичка, как новенькая, - устало улыбаясь, доложил Варварычев.

После взлета берем курс на запад. Машина идет хорошо, словно замерла на месте, только монотонный гул моторов напоминает, что мы в полете. Глаза постепенно привыкают к темноте. Справа под крылом просматриваются серебристые излучины рек, темные провалы лесов. Вскоре внизу заблестела морская гладь: вышли к Керченскому проливу. Теперь главное - наблюдение за воздухом. Только собрался предупредить стрелков об этом, как услышал доклад Панова:

- Командир, слева пересекает курс самолет с включенными бортовыми огнями!

- Смотреть внимательнее! Без команды не стрелять!

На всякий случай сбавляю газ и доворачиваю в сторону неизвестного самолета, чтобы ему не было видно пламени из выхлопных патрубков.

- Двухкилевой, сто десятый! - уточняет Панов.

- Без команды не стрелять! Пересекаем береговую черту.

- Димыч, цель видишь?

- Пока нет. Впереди по курсу взрывы и пожары, видимо, наши работают. Доверни десять градусов влево. Так! Цель вижу! Боевой!

Входим в зону зенитного огня. Разрывы приближаются, охватывают самолет кольцом.

- Лубинец!

- Есть!

- Листовки!

- Готов!

- Пошел!

Шесть тысяч листовок белыми хлопьями разлетелись в воздухе. Никитин колдует над прицелом, что-то мешкает.

- Штурман, бомбы!

- Секундочку, командир... Доверни на градус вправо.

Я буквально глажу штурвал, чтобы не сбить самолет с курса. Самый ответственный и самый опасный момент: нельзя маневрировать, уклоняться от снарядов, курс и скорость должны быть неизменными, иначе промажем. Идеальные условия для прицельной стрельбы вражеских зенитчиков.

- Так... Еще немного влево... Хорошо! Залп! Машина вздрагивает. Сразу начинаю маневрировать между лучами прожекторов, вспышками разрывов.

- Как легли бомбы?

- Нормально, - скромно отвечает Димыч.

- Веселенькая ночь у фрицев! - смеется Панов. - Устроили им фейерверк!

Выходим из зоны огня, летим над берегом Азовского моря. Вдруг вижу: прямо на нас идет самолет с включенной фарой. Делаю разворот на девяносто градусов, убираю газ. "Мессер" проносится над нами. Быстро снижаюсь, возвращаюсь на свой курс.

На разборе обобщили опыт борьбы с истребителями противника, разобрали приемы уклонения от их атак. Бомбардировщик должен резко отвернуть с курса с потерей или с набором высоты. Успех зависит от своевременного обнаружения истребителей, точного определения момента их атаки. Эта задача возлагается в первую очередь на стрелков.

После разбора всех отпустили отдыхать. Захотелось побыть одному. Перешел железнодорожное полотно, направился к станице. В тени привокзальных тополей расположился маленький базарчик - на дощатых прилавках крынки с молоком, ряженкой, кучки огурцов, помидоров, яблок. Закутанные в платки пожилые казачки лениво перебрасываются певучими фразами, отмахивают от своего нехитрого товара назойливых мух, не теряющих бодрости даже в такую жарищу.

В горле пересохло, но кроме меня покупателей было не видно. Должно быть, заметив мое замешательство, женщины закричали наперебой:

- Эй, морячок, молочка холодного!

- Ряженки, только из погреба!

Подошел к ближней, смущаясь взял протянутую пол-литровую кружку. Разглядел под платком темное, в белых морщинках вокруг добрых, невыцветших глаз лицо. Женщина кивком провожала каждый мой торопливый глоток.

- Пей, сынок, пей! Не спеши, а то горло застудишь...

- Спасибо, - вынул десятку, протянул вместе с пустой кружкой.

- Не надо, не обижай! У самой сын на фронте, где и не знаю. Все вы теперь наши сыновья! Я тебя молочком попою, а твоя мать - моего, может, Леню... - Она поднесла к глазам уголок платка. - Лишь бы вражину остановить. Остановите, а, сынок?

В мокрых от слез глазах ее были страх и надежда.

- Остановим...

- Ну то и главное, ежели так.

- Так, мать, так!

- Хоть бы сюда не пришел, проклятый! В станицу идти расхотелось, вернулся обратно к ребятам.

- Ты чего? - заботливо оглядел меня Димыч. - Вроде бы не в себе.

- Да так... Насчет задания не слышно?

- Пока нет. Ансамбль приехал!

- Какой ансамбль?

- Песни и пляски! Черноморского флота. Через полчаса начало, в железнодорожном клубе. Ботинки обмахни и айда!

- Чего-то не хочется. Лучше вздремну, наверно...

- Да ты что! В кои-то веки... Культурный отдых! Пошли, пошли, а то места все займут! ... По пути рассказал ему о базаре.

- Да... - вздохнул Димыч. - А что ты ей мог сказать? Ух! - стиснул вдруг зубы. - Ну и дадим им ночью... Только бы цель подходящую, чтобы побольше накрыть!

В клубе свободных мест уже не было, устроились стоя, у входа. Концерт прошел с огромным успехом. "Катюшу" вместе с артистами пел весь зал...

Ни шагу назад!

Ранним утром 30 июля 1942 года полк построили на летном поле. Майор Ефремов зачитал приказ народного комиссара обороны No 227.

"Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности..."

Обнаженная правда создавшегося положения горечью и болью отозвалась в сердце каждого из нас. Разошлись молча. Только когда уже готовили машину к ночному вылету, Никитин признался:

- Знаешь, Вася, у меня мурашки по спине ползали, когда его читали...

- Не только у тебя...

Авиаразведка подтвердила предположение командования: противник готовился к высадке крупного десанта из Крыма на Таманский полуостров. Нам было приказано заминировать Керченский пролив и фарватер в направлении к порту Геническ.

Постановку мин производили скрытно. Самолеты выходили на минометание на высоте пятьдесят - сто метров, прожектора противника не успевали осветить район. Зенитный огонь гитлеровцы открывали, уже когда мы пролетали над Керченсним полуостровом, возвращаясь обратно домой.

Не успели отдохнуть после ночного вылета, как вновь были вызваны на аэродром. Всем срочно подвешивали под фюзеляж сто- и двухсотпятидесятикилограммовые бомбы. Появился вечно озабоченный инженер по вооружению Петухов, приказал оружейникам ввернуть взрыватели с установкой на мгновенное действие.

Двенадцати самолетам во взаимодействии с тремя ДБ-3ф 5-го гвардейского авиаполка под прикрытием шести ЛаГГ-3 и четырех Як-1 было приказано уничтожить корабли противника в Двуякорной бухте у мыса Киик-Атлама. Запасная цель - плавсредства в порту Феодосия. Удар предполагалось нанести звеньями с высоты тысячи метров.

- Вопросы есть? - майор Переезда торопился.

- Состав плавсредств?

- Четыре тральщика, две быстроходные десантные баржи и мотоботы.

- Когда обнаружены?

- Вчера на восемнадцать ноль-ноль. Сейчас самолет-разведчик уточняет. Истребители прикрытия вылетят с берега. Встреча на кругу аэродрома. Готовьтесь, а я поехал в Белореченскую уточнять местонахождение целей.

Мы разработали боевой порядок валета. В девятку эскадрильи Стародуба вошли три машины 5-го гвардейского авиаполка. Наша группа во главе с Баданым состояла из шести самолетов. Определили порядок захода на цель. Никитин предложил выходить боевым курсом вдоль восточной стороны мыса Кинк-Атдама: легче будет ориентироваться. С ним согласились.

Рассчитали возможность встречи с истребителями противника. От Мысхако до цели летим напрямую. Фашисты смогут обнаружить нас за восемь - десять километров, то есть за две минуты до выхода на цепь. "Мессеры" базируются в Багерово, от него да Кинк-Атлама восемьдесят пять километров. Значит, лететь им по вызову нужно одиннадцать минут. На оповещение уйдет, одна-две минуты, на взлет две, итого пятнадцать. Мы в это- время будем уже в пятидесяти - шестидесяти километрах, от вражеского берега.

- А если они дежурят на другом аэродроме?

- Тогда нас захватят над целью или на отходе после бомбометания. В любом случае - следи за воздухом.

На этот раз летели днем, стояла тридцатиградусная жара. Впереди шла девятка Стародуба, в пятистах метрах за ней - наша шестерка. Проплыли станицы Саратовская, Калужская. Хлеб уже убрав, ровные ряды стогов уходят к горизонту. Над ним синея предгорья Кавказского хребта. Развернулись на Геленджик, набрали высоту, чтобы перевалить через прибрежные горы. Из-за отрогов Мархотского хребта блеснуло море. Сверкающая лазурная чаша - бухта Геленджик. Справа - Мысхако.

- Со стороны берега к нам пристраиваются два "яка", - докладывает Панов.

К девятке Стародуба тоже прилепилась пара "ястребков". Слева этажеркой попарно повисли "лаги". Группа в сборе. Ведущий ложится на курс к Керченскому полуострову. Для скрытности снижаемся до шестисот метров. До цели двадцать километров. Истребители выписывают змейку за змейкой, зорко осматривая воздух. Небо пока чистое. Все четче вырисовывается крымский берег. Похожий на палец, вытянулся в море мыс Киик-Атлама. Вокруг впереди идущей девятки засверкали строчки "эрликонов"...

Стародуб сбрасывает бомбы. Пора и нам выходить на боевой курс. Но в Двуякорной не видно подходящих целей, одни катера и мотоботы. Летим на Феодосию.

Девятка Стародуба, сделав свое дело, отвернула в море. Теперь весь шквал огня обрушился на нас. Трассы заполнили все пространство вокруг. От переплетения огненных шнуров "эрликонов" рябит в глазах. Начинает подташнивать - предел нервного напряжения. Изо всех сил сжимаю штурвал, чтобы не отвернуть в сторону из этого губительного пекла...

После войны часто приходилось слышать о знакомых фронтовиках: умер такой-то, тяжело болен другой, а совсем недавно их знали здоровыми, крепкими людьми! Я всегда вспоминаю при этом Феодосию. На сколько лет вперед расходуется нервная энергия в минуты, когда находишься на боевом курсе?

Бросаю взгляд на штурмана, инстинктивно ища опоры. Димыч прикован к прицелу, только слегка шевелятся губы. "Ну и огонек, ну и огонек..." повторяю за ним и, кажется, немного успокаиваюсь.

В переговорном устройстве раздается голос Панова:

- Командир, зацепило! Пробит стабилизатор, сорвано несколько листов дюраля...

"Хоть бы не заклинило рули..."

- Понатыкали, гады, пушек! - в сердцах не выдерживает Панов. - Вот бы проутюжить их бомбами... Никитин облегченно вздыхает:

- Пошли, родимые!

Наконец-то! Разворот в сторону моря - скорей вырваться из этого ада. Плавно вожу штурвалом, проверяю рули. Машина управляется, все в порядке. Димыч улыбается, довольно потирает руки - накрыли транспорт. Через минуту тихо, вышли из зоны огня. Снижаемся до пятидесяти метров, для маскировки от вражеских истребителей. Постепенно нервы успокаиваются, появляется легкая слабость.

- Шикарный фейерверк устроили фрицы в нашу честь. Умеют встречать гостей! - восхищается с опозданием Лубинец.

- Ожил, Алеша! Здравствуй, - приветствует друга Панов. - Что-то не слышно было тебя давненько.

- Что было, то было, - неопределенно отвечает Лубинец. - У самого-то штаны в порядке?

Скрылся из виду крымский берег, впереди гористый кавказский пейзаж. Ведущий набирает высоту. Истребители сопровождения, помахав на прощанье крыльями, уходят в сторону своего аэродрома. Перевалив через прибрежные горы, снижаемся, идем на Белореченскую. С ходу произвожу посадку, осматриваю самолет. Страшно подумать, что можно лететь на такой машине. Не обшивка - решето!

Подошел командир эскадрильи.

- Ну, как впечатление от курорта Феодосия?

- Не очень, знаете...

- Погода прохладная?

- Наоборот...

- Вот видишь, даже не знаешь, чем недоволен. Н-да, - оглядел самолет. - Матчасть, Минаков, не жалеешь.

Железный человек Балин. Охота ему еще и шутить...

На другой день принесли фотоснимки с результатами нашего удара. Сильно повреждены транспорт и самоходная баржа в порту, сожжен гараж, в Двуякорной бухте потоплено четыре катера. Закончив разбор, Андрей Яковлевич Ефремов поставил новую боевую задачу:

- Сегодня ночью совершаем налет на аэродромы Керчь-два и Багерово. В Багерово пятьдесять "сто десятых", в Керчи - двадцать пять транспортных машин и бомбардировщиков.

Вечером вылетели.

За Краснодаром отвесной стеной встала высокая облачность. Посоветовавшись со штурманом, решил подняться на четыре тысячи метров, чтобы выйти к цели с приглушенными моторами. Как только вошли в облака, самолет начало трясти, бросать из стороны в сторону. С трудом удерживаю штурвал, его буквально вырывает из рук. Изредка вспыхивают зарницы молний.

- Попали в переплет, командир! - кричит Димыч. - Скорей выходи!

- Самолет светится! - докладывает Панов.

Действительно, зеленоватые змейки сбегают с фонаря кабины. Кроме того, началось обледенение крыльев - это уже совсем плохо. С опозданием осознаю опасность. Ясно, что совершил непростительную ошибку, надеясь пробить грозовые облака. Надо немедленно развернуться на обратный курс...

На счастье, обошлось благополучно. Через несколько минут беспорядочной тряски показались темные пятна "окон", мелькнул край луны. Руки тряслись, пот застилал глаза. Вспомнился случай, еще в аэроклубе, когда мы с Алефиренко попробовали проскочить облако...

- Что будем делать, командир? - спрашивает Димыч. - Есть моральное право вернуться в базу.

Конечно, основание есть. Но возвратиться с полным боекомплектом...

- Приготовить кислородные маски!

Облака перемахнули на большой высоте. Подошли к цели, но ни прожекторов, ни заградительного огня. Внизу взрывы, пожары - наши уже поработали над Багеровом. И вдруг сразу со всех сторон - пунктиры "эрликонов".

- Гутен морген! - бодрится Лубинец.

- Не моргай сам-то! - сдерживает Панов.

Подходим к цели. По команде Димыча произвожу несколько доворотов. По левой плоскости скользнула трасса, другая. Пристрелялись

- Пошли!

Вслед за бомбами сбрасываем листовки.

- Почитывайте, не скучайте, - острит Лубинец. - До скорой встречи!

На аэродроме узнали: четыре экипажа возвратились благополучно, а самолет младшего лейтенанта Виктора Алексеева над Керченским проливом попал в зону грозовых облаков. Машину бросило вверх. Виктор предпринял отчаянную попытку удержать самолет от бешеного набора высоты, но безуспешно. Сделав горку, машина свалилась на крыло, начала падать. Летчик повис на привязных ремнях, оказался в состоянии невесомости.

Напрягая все силы, пытался штурвалом вывести самолет из пикирования, но безуспешно. Последними усилиями добрался до триммера и на высоте триста метров над морем вывел самолет из пике. Во время падения из кабин выбросило штурмана капитана Михаила Захожего и стрелка младшего сержанта Арсентия Храбром. Алексеев довел самолет до аэродрома. Взглянув на его машину, я обомлел. Как он смог дотянуть? Вся обшивка деформирована, нет ни одного стекла, крылья прогнулись назад, кусок штурманской кабины вырван...

Случай досадный: гроза унесла жизнь двух боевых товарищей...

3 августа мы собрались, как всегда, на дворе в ожидании машины на аэродром. Надо было спешить подготовить самолеты к ночному рейду.

Мимо школы проходили группы красноармейцев,

- Откуда топаете, орлы? - крикнул Лубинец.

Они угрюмо посмотрели на него, на меня.

- Дай, морячок, закурить, коли есть. Я достал пачку "Беломора".

Они нерешительно протянули черные от копоти и грязи руки.

- Живут же люди!

Боец отстегнул флягу, поднес к потрескавшийся губам. Капли воды, застревая в седей щетине, стекали по подбородку, оставляли темные бороздки. Красноармеец вытер ладонью рот, протянул флягу товарищу.

- Спасибо, морячок, за "Беломор". Мирную жизнь вспомнил... Вот остановим фрица...

Положение на Северо-Кавказском фронте было критическим. Наши войска отошли за Кубань. Враг, не считаясь с потерями, изо всех сил рвался к Краснодару, Невинномысску, Ставрополю.

Ночью мы вылетали бомбить десантные средства противника, сосредоточенные в порту Мама-Русская, в сорока километрах западнее Керчи.

Ночь была темная, пилотировать приходитесь по приборам. Пролетая над кубанскими степями, видели много пожаров, вспышки разрывов, разноцветные всплески ракет. Здесь уже вовсю полыхала война.

Над Азовским морем машину снова поглотила непроглядная тьма. Только в штурманской кабине голубым светом мерцали циферблаты приборов. Ночью над морем молодые неопытные летчики часто теряют пространственную ориентировку, принимают за небо воду с отражением звезд...

Нетерпеливый голос Никитина:

- Начинай разворот!

Энергично ввожу самолет в вираж.

- Ты мне свою технику пилотирования не показывай, - кричит Димыч. Доверни на тридцать градусов влево! Плавнее, плавнее... Так, так... еще немного... На боевом! Сброс!

Самолет осветился прожектором. Все внимание - на приборы. Лубинец посылает длинные очереди из люкового пулемета в основание луча. Прожектор гаснет.

- Серия легла нормально! - докладывает Панов. - Взрыв на барже, на берегу пожар...

К аэродрому подошли на рассвете, все вокруг было покрыто серым, зыбким туманом. При посадке заметил на летном поле несколько Ил-2 и "яков".

- Сегодня ночью на армавирский аэродром немцы высадили десант. Часть штурмовиков и истребителей перелетела к нам, - пояснил Варварычев.

К стоянке подъехал майор Пересада.

- Командир полка приказал немедленно готовиться к перебазированию. Вылет в девять ноль-ноль. Захватите штабное имущество.

"Эмка" рванулась и мгновенно растворилась в тумане.

Мы вернемся, Белореченская!

С нелегкой душой добрались до станицы. Мысль, что вскоре враг вступит в ставшую для нас родной Белореченскую, болью отзывалась в сердце. На улицах было тихо, казалось, они вымерли. В голове не укладывалось, что в эти опрятные, белые хаты, в тенистые сады с ветками, гнущимися от тяжести яблок, вступит кованый фашистский сапог, что под этим небом будут раздаваться вопли перепившихся грабителей в серо-зеленых мундирах. За завтраком кусок не лез в горло. Выйдя из столовой, услышали в одном из соседних дворов горькие рыдания. Приткнувшись головой к плетню, плакала молоденькая девушка. Похоже, нездешняя, одета по-городскому.

- Что случилось, сестренка? - положил ей руку на плечо Никитин.

Девчонка сквозь слезы взглянула на нас и снова уткнула лицо в ладони.

С трудом узнали, в чем дело.

Оказывается, она учительница из Нефтегорска, приехала погостить к тетке. Собралась обратно, а через мост не пускают, переправляют войска.

- А сюда придут фашисты. А я не местная... Обязательно привяжутся...

- Что же делать, а, Вася? - Димыч смотрел виновато. - Может, возьмем дивчину с собой?

Я с опозданием дернул его за рукав: "С ума спятил, что ли?"

- Сам знаешь, от нас не зависит...

Девушка услышала, зарыдала еще сильней. Черт бы побрал этого Димыча!

- Ну вот что, - решился наконец я. - Мы сейчас попробуем, спросим... Если что, пришлем машину. Договорились?

Она недоверчиво кивнула, в глазах на секунду мелькнула надежда.

Начальник штаба второпях даже не понял нас.

- Какая девушка? Твоя? А ты, Минаков, знаешь, что у тебя машина перегружена?

- Знаю. Но не моя девушка.

- Его? - кивнул на Димыча.

- Ничья. Застряла тут, боится немцев, есть основания...

- Ну вот. Всех ведь не возьмешь?

- Но этой уже обещали.

- Обещали? А кто разрешал обещать? - И вдруг махнул рукой. - Бери, коли взлететь сумеешь. Не сумеешь - останешься сам тут расхлебывать...

Я моментально разыскал Лубинца.

- Дуй на "санитарке" в станицу за учительницей. Скажи, начштаба приказал... Четвертая хата от столовой!

Мы поспешили к самолету. От машины тянуло, как от печки. Обливаясь потом, проверили крепление грузов, прикинули центровку. С нами летело двое офицеров штаба.

Вскоре, волоча за собой клубы пыли, подкатила "санитарка". Из кабины выскочила наша новая знакомая с едва просохшими от слез глазами, за ней улыбающийся Лубинец с корзинкой, полной крупных румяных яблок.

- Угощайтесь! Калым! Корзинка мигом опустела.

- По местам!

Запустив моторы, выруливаю в самый конец аэродрома, чтобы хватило запаса полосы. После удлиненного разбега самолет нехотя отрывается от земли. Делаю круг, беру курс на Адлер.

- Прощай, Белореченская! - с невольным тяжелым вздохом восклицает Лубинец.

Панов недовольно поправляет товарища:

- Не прощай, Алешка, а до свидания!

В самолете наступила долгая пауза. Под крылом тянулись холмы, постепенно переходящие в горы. Над Туапсе развернулись, полетели вдоль побережья. Над зеленью парков, над светлыми зданиями санаториев, домов отдыха. Теперь здесь госпитали. Вместо беззаботного говора, шуток, смеха стоны раненых, сигналы воздушных тревог...

Лазаревская, Сочи, Хоста, Адлер. Вот и наш небольшой аэродром. Делаю круг, знакомлюсь с подходами. Летное поле в долине, окруженной холмами, только со стороны моря можно подойти со снижением. Однако посадочный знак из белых полотнищ выложен во короткому старту. Значит, заход - со стороны солнца. Что ж, на Дальнем Востоке нам то и дело приходилось садиться на ограниченные площадки. Искусство заключается в том, чтобы прижаться к сопкам, скользить по их склонам, не увеличивая скорости. Захожу на посадку и вижу: самолет, коснувшийся земли за минуту передо мной, выкатился за кромку взлетной полосы, осел в овраг и стал на нос, высоко задрав хвост. Да, первое время многим придется трудно. Заруливаю к кукурузному полю, выключаю моторы. Наша пассажирка счастливо улыбается, благодарит. Она отправляется в Гагры к своим родственникам, приглашает нас в гости.

- Спасибо! - обещает за всех Лубинец. - Вот с фрицами малость разберемся, нагрянем всем экипажем!

Начали разгрузку. Подъехал Ефремов.

- Как с топливом?

- На четыре часа полета.

- Отлично! Быстрей разгружайтесь и по кабинам. Я за пилота, ты садись к стрелкам. Летим обратно в Белореченскую. Там остался И-5. Его перегоню сюда, а вы возьмете запчасти с техбазы.

- А зачем нам это старье, И-5, товарищ майор?

- Пригодится. Пулеметы на нем стоят? Значит, будем на штурмовку ходить. Все, что может стрелять, должно сейчас стрелять по фашистам!

Залезая в кабину, обернулся, с досадой кивнул на хвост, торчащий из оврага.

- Видал, куда Пашуна занесло? Опытный летчик, был в Одессе и Севастополе...

- Знакомое дело.

- Не надо планировать на повышенной скорости...

Кроме машин нашего полка, на аэродроме находилось еще десятка три самолетов различных типов.

- Чьи это?

- Воздушной армии. Полки разные. Со всей Кубани слетелись...

Белореченский аэродром был непривычно пуст. Тишина. На том месте, где стоял И-5, - черное пятно. Истребитель поторопились сжечь, чтобы не достался врагу. Подвезли запчасти. Быстро загрузившись, мы вернулись в Адлер.

Ночь провели под машинами. Охраны аэродрома не было, службы тыла находились еще в пути. Нарвав кукурузных листьев, расстелили на них моторные чехлы, и постель готова. Распределив вахту, заснули крепким сном.

На другой день устроили стоянку для самолета, закатили его, замаскировали огромными лопухами, скрепив их шпагатом. Обед никто не подвозил, наварили молодой кукурузы, а на десерт нарвали фруктов. Все дни и ночи проводили у самолетов, используя вынужденную паузу для ремонта и проведения регламентных работ.

Однажды на аэродром прибыл начальник политотдела 63-й авиационной бригады полковой комиссар Соловьев. Осмотрел стоянки, поинтересовался настроением, проинформировал о положении на фронтах. На нетерпеливый возрос, когда мы включимся в боевую работу, обещал:

- На днях, товарищи. Тылы еще не подтянулись. Автомобиль - не самолет. Отдохните, приведите себя и матчасть в порядок, чтобы после сторицей отдать долг фашистам за потерянные дни.

Оказалось, что для нас готовится посадочная площадка где-то на мысе, а сюда перелетит 40-й авиаполк из Елизаветинской: на краснодарском направлении тоже создалась тяжелая обстановка. Наш полк включен в состав 63-й авиационной бригады, в которую еще входят 5-й гвардейский и 40-й авиационные полки.

На четвертый день подвезли топливо, заправили самолеты, и мы перелетели на новый аэродром на песчаном мысе. Хотя взлетная полоса тут тоже была невелика, но подходы открыты с двух сторон. Самолеты укрыли под кронами гигантских деревьев, глядя с воздуха, нельзя было и предположить, что здесь разместился целый авиаполк. Все уже было подготовлено для непосредственной боевой работы.

Утром передали приказание всем собраться у самолета комэска. Задание на вылет? Оказалось, не то: комиссар эскадрильи старший политрук Николай Григорьевич Ермак развернул газету "Красный черноморец":

- "...Родина переживает тяжелое время. Наступили решающие дни войны, решительные бои, от исхода которых зависит судьба нашего государства, судьба нашего народа... Оставляя на своем кровавом пути дымящиеся развалины... бандиты Гитлера рвутся очертя голову... Нависла реальная угроза над побережьем Азовского и Черного морей, на защите которых стоят черноморцы. Морякам Черноморского флота Родина дает строгий и властный приказ: не отступать ни на шаг, любой ценой держать свои позиции, защищать их во что бы то ни стало. Слушай, черноморец, этот приказ!"

Когда комиссар закончил, наступила мертвая тишина.

Комэск окинул взглядом суровые лица летчиков.

- Кажется, все ясно, друзья. Беспощадно истреблять фашистских гадов! Нет этим извергам места на нашей земле!

И, как назло, пошли грозовые дожди.

Ночью 41 августа Осипов вылетел на разведку погоды в район аэродрома Керчь-2, предполагаемого объекта удара. Но разыгравшаяся гроза над Керченским полуостровом вынудила его вернуться.

А с фронта приходили плохие вести. Оставлены Армавир, Невинномысск, Ставрополь, Майкоп, Краснодар... Больно было смотреть на товарищей, родные места которых оказывались под фашистской пятой. Наступил и в моей жизни черный день, оккупанты захватили Минеральные Воды. Что с родителями, с Тамарой? Как бы то ни было, нужно держать себя в руках, нужно!

"Ваш вопрос легче"

"Великое сидение" затянулось, погода испортилась окончательно. Каждое утро до боли в глазах всматриваемся в небо, отыскивая хоть какие-то признаки прояснения. Метеосводку ждем так же, как сообщение Совинформбюро. Ни то ни другое не радует. Пропал аппетит, сон стал беспокойным.

Однажды приснилось, что лечу на истребителе. Впереди промелькнул черный силуэт. "Мессер"! Врезаюсь с набором высоты в облака, вываливаюсь ему в хвост. Бью длинными очередями. Отвоевался гад! Ах, ты не один? Сейчас и второму устрою веселую жизнь! Вдруг гром, треск, самолет разваливается, лечу к земле. Дергаю за кольцо, с ужасом вспоминаю, как в училище парашют едва не подвел. Нет, на этот раз повезло. Приземляюсь в кустах, отстегиваю лямки - передо мной фашист, которого я только что сбил. И пошла свалка, то я на нем, то он на мне. Хочу крикнуть - не могу. Он мне в горло вцепился, я ему...

- Ты что, одурел? - отталкивает меня в подбородок ладонью Димыч. Задушить же мог сонного!

- Чепуха какая-то... Нервы...

- К доктору сходи!

- Ладно, не обижайся. А доктор для нас один - летная погода.

Взглянув на друга, невольно расхохотался. Димыч, помятый, взъерошенный, смотрел на меня. Убедившись, что я не свихнулся, расхохотался тоже.

Натянув брюки, я сунул босые ноги в ботинки, вышел на крыльцо. Ночь была тихая, звездная, с моря тянуло приятной свежестью. В голове прояснилось, нервы успокоились. Постепенно в душу вливалось что-то новое, радостное. Звезды! Только сейчас и понял - небо же прояснилось, черт побери!

На другой день, 17 августа, дали "добро" на полеты.

И вот первая боевая задача.

- Противник пятым армейским корпусом наступает на станицу Крымская. Нам приказано воспрепятствовать продвижению его танков и автомашин по маршруту Краснодар - Георгие-Афинская. Боевой порядок - три девятки. Первая - шесть самолетов пятого гвардейского авиаполка и звено нашего полка: Балин, Осипов, Минаков. Ведущий - командир эскадрильи майор Минчугов.

Вторая девятка целиком от нашего полка. Ведущий - майор Стародуб. Третья группа - сорокового полка. Предупреждаю: внимательно следить за воздухом, истребителей прикрытия не будет.

Ефремов закончил, скомандовал "По местам!" День солнечный, жаркий, напитавшаяся влагой земля дымится. Комбинезон хоть выжимай, из-под шлема стекают капли. Скорей бы в воздух, там прохладней.

- Ракета! - докладывает Димыч.

Наше звено взлетает первым. Над аэродромом - шестерка гвардейцев. Балин делает разворот, пристраивается к ним в правый пеленг. Ложимся на курс, набираем высоту две тысячи. За Туапсе землю скрывает сплошная облачность. Потом внезапно обрывается, и мы видим темную ленту дороги.

- Вон они, голубчики, - сквозь зубы цедит Никитин.

По команде ведущего перестраиваемся в боевой порядок "змейку" - для индивидуального бомбометания. Разворачиваемся вдоль дороги. На земле вспыхивают взрывы, вверх тянутся черные дымные столбы.

- Колонну атакуют наши истребители! - поясняет Панов.

В самом деле, далеко внизу снуют маленькие юркие И-15 и И-16. (После узнали: истребители морской авиационной группы Новороссийского оборонительного района, которой командовал известный в морской авиации генерал Павел Павлович Квадэ.)

На дороге образовалась пробка, началась паника.

- Молодцы "ишачки"! Теперь мы их доделаем, - довольно потирает руки Димыч.

Появились первые разрывы зенитных снарядов. Когда легли на боевой курс, нас уже огородил частокол трасс. У Димыча напряженное, взмокшее лицо. Но вот он нажал кнопку, рванул рукоятку аварийного сброса.

- Накрыли! - в один голос воскликнули Лубинец и Панов.

И тут же:

- Командир! Слева, наперерез - группа "мессеров"!

- Доложи ведущему!

Уходим в облачность. "Мессершмитты" проскакивают, не заметив нас.

Группа Стародуба подошла к цели под самой кромкой облаков, машины резко выделялись на их фоне. Вся мощь зенитного огня обрушилась на них. Группа пробилась сквозь заградогонь, отбомбилась. Но тут появились "мессеры". Отбиваясь прицельным огнем, не нарушив строя, девятка крыло в крыло ушла к линии фронта.

Дома, после проявления пленки, узнали: наша девятка уничтожила четырнадцать автомашин и тягачей, вторая - восемь автомашин и несколько танков. С нашей стороны потерь не было, если не считать повреждений, довольно, впрочем, значительных.

И снова полеты, полеты...

21 августа из Москвы прилетел военком Управления ВВС ВМФ дивизионный комиссар Владимир Алексеевич Алексеев. На встречу с ним на нашем излюбленном месте под "табачным навесом" собрался весь полк. Чисто выбритый, в безукоризненно пригнанной, отутюженной форме, дивкомиссар говорил спокойно, неторопливо, каждым словом внушая уверенность в несомненных и скорых переменах к лучшему. Со всей беспощадностью проанализировал причины неудач на юге, рассказал о мерах, принимаемых Верховным Главнокомандованием, посвятил нас, насколько это было возможно, в планы готовящегося контрнаступления.

Затем завязалась живая, непринужденная беседа. Комиссару задавали десятки самых различных вопросов, он отвечал терпеливо и откровенно.

- Товарищ дивизионный комиссар, - обратился один из летчиков, - у нас многие сделали более чем по семьдесят боевых вылетов. По положению должны присвоить звание Героя. Почему не присваивают?

Алексеев подумал, вспоминая о чем-то своем.

- В Севастополе, - сказал тихо, - в госпитале, в подвале, мне тоже задали трудный вопрос... Матрос один, весь израненный. "Почему, говорит, - лишаете меня нрава умереть вместе с друзьями на Малаховом кургане, в бою? Почему эвакуируете на Большую землю?" Ваш вопрос легче. Сами сказали - многие. Героизм стал массовым, и в этом залог нашей победы. Приходится выбирать героев из героев. Думаю, обижаться на это не стоит. Вот начнем наступать, будут и награды. Думаю, зачтется и то, что сейчас не зачлось. Согласитесь, не очень-то ловко отступающих награждать. А отступать с наградами - и тем более. - Комиссар переждал нерешительные смешки, выдержал небольшую паузу. - Бейте, товарищи, врага еще крепче. А Родина не забудет ваших подвигов и заслуг!

Вскоре после этого к нам в полк назначили нового военкома батальонного комиссара Алексея Карповича Свиногеева. С его появлением партийно-политическая работа заметно оживилась. Особое внимание стало уделяться обобщению и распространению боевого опыта лучших воинов. Новый комиссар постоянно находился среди личного состава, знал его чаяния, настроения. Теплое слово в нужную минуту, дельный ненавязчивый совет помогали людям одолевать трудности, быстрее овладевать новыми приемами боя.

"Мессер" пошел вниз

Шли ожесточенные бои на новороссийском направлении. 22 августа немецко-фашистским войскам удалось захватить станицу Неберджаевсйую и железнодорожную станцию Нижне-Баканскую. Гитлеровское командование стало спешно сосредоточивать силы для решающего прорыва к Новороссийску.

24 августа день выдался жаркий, в голубом небе ни облачка.

Майор Ефремов объявил приказ:

- Нанести удар по скоплению противника в северной части Неберджаевской. Первую девятку ведет Стародуб, вторую - Балин. Я лечу со второй группой. Действуем совместно с пятым гвардейским и сороковым авиаполками. Противник усилил противовоздушную оборону, над районом сосредоточения его сил дежурят истребители...

Это был уже третий боевой вылет за сегодняшний день. Первые два оказались результативными, однако и мы потеряли один самолет.

Сложность бомбежки механизированных колонн на марше заключалась в том, что от момента их обнаружения до нанесения удара иногда проходило до двух-трех часов. За это время противник успевал не только значительно передвинуться, но и порой изменить направление марша. Его приходилось искать. А значит, и прежде времени обнаруживать себя. Это значительно снижало эффективность ударов: колонны успевали рассредоточиться, живая сила - рассеяться и укрыться.

Однако на этот раз повезло. Подлетаем. к Неберджаевской - на дорогах пусто. Присматриваюсь к местности. Вдруг вижу: вся северная окраина станицы - обочины дороги, колхозный сад, дворы - сплошь забита техникой и пехотой. Даю целеуказание, девятка выстраивается "змейкой". Димыч прилип к переднему блистеру кабины, напряженно следит за ведущим: как только бомбы оторвутся от его фюзеляжа, мы начнем сбрасывать свои. Справа от меня сквозь плотный заградительный огонь уверенно летит Сорокопудов. Выдержка железная! Машина идет, как по струне. Вот ведущий открыл люки, небольшой доворот...

- На боевом! - командует штурман.

Бомбардировщики летят среди ураганного огня. Вижу, как от машин Балина и Сорокопудова отделились весомые черные капли. Наша очередь...

- Пошли, родимые! - ласково шепчет Димыч.

Бросаю беглый взгляд вниз: дымные кусты распускаются именно там, у дороги, в саду, у стогов и навесов...

Вдруг слышу дробь своих пулеметов. Инстинктивно прижимаюсь к машине комэска. В шлемофоне торжествующий голос:

- Ага, с-собака... Пошел вниз, с дымком...

- Что там, Панов? Доложите!

- Падает фриц, товарищ командир! Все, взорвался!

- Доложи толком, черт тебя подери!

- Звено "сто десятых" подкралось...

- Почему вовремя не доложили?

- Заметил уже на дистанции огня.

- Усилить внимание, атака может повториться!

Под "табачным навесом" собралась вся эскадрилья.

- Кто это, ребята, сегодня кокнул "мессера"?

- Вон именинник стоит, скромничает...

Стрелок-радист сержант Николай Панов сделался центром внимания всей эскадрильи. Смущенный, счастливый, он стоял в кругу воздушных стрелков, мотористов, техников и старался припомнить, как все произошло.

- Сам сначала ничего не понял... Когда наше звено легло на боевой курс, поменялся с Лубинцом местами, он залез в верхнюю турельную установку, а я лег на бронеплитку и приготовился фотографировать результаты бомбежки. Вдруг вижу, нас догоняют четыре самолета, внизу... Присмотрелся "мессеры". Пока я на них пялился, они развернулись и стали заходить в атаку. Я дернул за ногу Лубинца, показал. Даже забыл доложить командиру. Это теперь рассказывать долго, а тогда все в секунды... Смотрю, первый прямо на нас идет метров пятьсот до него. Дал длинную очередь, он и ухом не повел. Тут Лубинец тоже... Но ему мешал хвост, не видно... А "мессер" уж рядом, черный, собака, закрыл все кольцо. Ну я скорей очередь, другую... Он и задымил, перевернулся через крыло и вниз...

- А остальные?

- Отвернули куда-то...

- Испугались! Качать его, братцы, ура!

Крепкие руки схватили Панова, подбросили метра на два.

- Стойте, укачаете... Может, сегодня еще лететь!

- Смотри ты, еще одного сбить хочет!

- В раж вошел парень, всех перещелкает.

- Мне оставь, Коля, хоть одного!

- Стойте, убьете... Да стойте же, черти, вон же майор...

Невдалеке в самом деле остановилась машина.

- Смотри ты! Первый увидел, с полета... Во глаз!

Панова опустили, подали ему пилотку. Командир полка подошел, крепко пожал ему руку.

- Молодец, сержант, поздравляю! Награда за мной. А вы очень его не качайте, ночью опять полетим.

- Он может и ночью, ему пустяк.

Командир полка обернулся к остряку.

- Он-то может, а вы?

Все расхохотались.

Ночью мы в четвертый раз отбомбились по Неберджаевской. Утром подвели итоги. На разборе присутствовал полковой комиссар Хахилев из политотдела бригады. Он рассказал о боевой работе летчиков-гвардейцев, наших соседей, с которыми мы взаимодействовали.

Накануне командир 5-го гвардейского авиаполка подполковник Николай Александрович Токарев дважды водил свои группы на Неберджаевскую. Во время вылета бомбардировщики были атакованы семью фашистскими истребителями. Тем не менее строем подошли к дели.

Уже на боевом курсе у Токарева осколком снаряда пробило консольный бензобак. Загорелась плоскость. Командир продолжая идти на боевом, штурман майор Александр Толмачев сбросил бомбы точно по цели. После выполнения задания Токарев решил посадить горящий самолет на аэродром Мысхако. Но при заходе на полосу обнаружилось, что система выпуска шасси повреждена. Командир сумел посадить горящую машину на одно колесо. Пожар потушили. В тот же день произвели ремонт, и к вечеру самолет был на своем аэродроме.

В этом же бою проявил героизм экипаж командира звена капитана Бесова. Самолет был подбит истребителями противника, Бесов ранен в обе ноги. Штурман, капитан Крыхтин, тоже ранен в ногу, стрелок старший сержант Дробот - в живот. Истекая кровью, капитан довел поврежденную машину до своей территории, посадил в Геленджике.

Летчики слушали рассказ с напряженным вниманием. Когда Хахилев закончил, некоторое время длилось молчание.

- Передайте гвардейцам, - сказал затем Балин, - что могут смело летать с нами, мы не подведем! Но есть у нас просьба к командованию. Противник все плотнее прикрывает объекты истребителями, летать без сопровождения становится все труднее...

- Меры принимаются, - согласно кивнул комиссар. - Вчера командир бригады обращался к командующему ВВС Черноморского флота. Дано указание изыскать возможности обеспечения прикрытия бомбардировщиков истребителями.

На перекуре продолжали оживленно обсуждать рассказанные эпизоды.

- С нашим командиром попка тоже был случай, - вспомнил майор Пересада. - Еще на Балтике...

Попросили рассказать.

Это было летом сорок первого. Первый гвардейский авиаполк, в котором тогда служил Ефремов, вместе со всей авиацией Балтийского флота помогал сухопутным войскам сдерживать яростный натиск гитлеровской мотопехоты и танков, рвущихся к Ленинграду. В один из таких жарких дней Ефремов новел свою эскадрилью на уничтожение переправы. На пути к цели их атаковали "мессершмитты". Эскадрилья, сбив один Ме-109, всё же прорвалась к переправе и отбомбилась. Но машина Ефремова получила серьезные повреждения, стала почти неуправляемой. Неимоверными усилиями летчику удалось дотянуть до своего аэродрома. По пути Андрей Яковлевич заметил, что один из самолетов его эскадрильи загорелся от очереди "мессера" и сел за линией фронта. Посадив свою машину, Ефремов вылетел на У-2 выручать друзей. Приземлился на изрытом воронками поле, на глазах у ошеломленных врагов перенес в самолет сильно обгоревшего летчика Селиверстова, раненого штурмана и стрелка-радиста с поломанными руками и ногами и улетел на свой аэродром...

Живы, черти!

Дни и ночи шло ожесточенное сражение за Новороссийск. Утром 25 августа стало известно, что 77-я стрелковая дивизия 47-й армии нанесла контрудар по противнику под Неберджаевской и захватила ряд господствующих высот южнее станицы. Немцы яростно сопротивлялись, подтягивая в район боев свежие части из резерва.

Мы с летчиком Сорокопудовым перебирали опыт предыдущих бомбежек, ломали голову, как результативней бомбить точечные цели - танки, автомашины, тягачи с орудиями...

- Мы бомбы сбрасываем сериями, так? - рассуждал Василий. - Поэтому главное - точнее учесть боковой снос, а по длине цель перекроется с лихвою!

- Да, точнее рассчитать поправку на ветер... Никитин со мной согласился.

- Кроме того, что-то в последнее время у стрелков не получается с фотосъемкой.

- Резкое маневрирование мешает. После сброса сразу начинаем вилять.

- Что ж, по-твоему, лежать на боевом курсе до тех пор, пока не отфотографируются?

- Этак нас самих сфотографируют, спустив на землю, - согласился Димыч.

- То-то и оно!

- Не беспокойтесь, товарищ командир, - решительно заявил Лубинец. Больше срыва фотографирования не будет!

- Откуда такая уверенность?

Панов загадочно улыбнулся.

- Мы тут кой-что изобрели... Вот посмотрите...

Полезли в фюзеляж. "Изобретение" оказалось настолько же простым, насколько и остроумным. Через ручку перспективного фотоаппарата АФА-27 пропущена обыкновенная обструганная палка. На время фотографирования она устанавливается над люком так, чтобы концы упирались в обшивку фюзеляжа. Таким образом получается качающаяся система, позволяющая объективу удержать в поле зрения цель при резких уклонениях самолета от разрывов зенитных снарядов.

- Здорово придумано! - восхитились мы. - Молодцы, ребята!

Впоследствии это нехитрое устройство получило в полку всеобщее признание.

В тот день шестерка нашего полка совместно с группой соседей наносила удар по северной окраине Неберджаевской. Для прикрытия было выделено девять И-16 с Мысхако: комиссар Хахилев слов на ветер не бросал.

Видимость была отличная. Истребители присоединились к нам в районе Геленджика. Сразу поднялось настроение, послышались шутки.

- Видал, Панов? У тебя хлеб отбивать прилетели!

- Ну да, им только пример подай... Да я все равно бы не стал здесь сбивать эту падаль.

- Что так? Настроения нет?

- Землю поганить жалко. Видишь, какие места? Отдыхал до войны тут однажды - сказка!

- Бережешь, значит, пляжик? Путевку, поди, заказал уж на после войны?

- Отставить курортное настроение! - вынужден был перебить я. - Надеть каски!

После того как осколком снаряда был убит командир эскадрильи Семенюк, командир бригады полковник Хатиашвили приказал брать с собой в боевые полеты армейские каски и надевать их перед выходом на цель.

За возвышенностью - знакомые контуры Неберджаевской. Ложимся на боевой курс, и сразу становится темновато от плотной завесы разрывов. Машину потряхивает, как на булыжной мостовой. Комэск обернулся, оглядел строй, поднял вверх большой палец - высший класс, так держать!

Легко сказать, снаряды рвутся рядом. И все-таки выдержка, выдержка, на то мы и бомбардировщики...

Уф-ф! Из люков ведущего наконец-то повалились сотки. По запаху сработавших пиропатронов понял, что и Никитин начал сброс "багажа", И в этот-то миг резануло огненной вспышкой но глазам и - небытие. Когда очнулся, высотомер показывал четыреста. Машина пикировала, земля стремительно летела на нас. Меня оторвало от сиденья, повис на ремнях. Дотянулся до штурвала - машина не слушается рулей. Или они перебиты? Секунды, десятки метров... Земля летит навстречу со страшной быстротой. Левой рукой вращаю ручку триммера руля высоты, правой изо всех сил тяну штурвал на себя, упершись ногами в педали руля поворота. Кажется, реагирует. Да, машина чуть-чуть подняла нос. Вращаю, тяну... В тридцати метрах от земли меня вдавливает в сиденье, тело наливается свинцом. Не шевельнуть ни ногой, ни рукой, в висках боль, а в душе несказанное счастье. Неужели выкарабкались?.. Ну да, машина слушается, ура!

- Командир, что с тобой? - как с того света, голос Димыча.

- Жив, вот что! Живы мы все, черти!

В голове чугун, во рту пересохло, в ушах колокольный звон. Понемногу начинаю ориентироваться. Вокруг ни одной машины. Видимо, никто не успел заметить, как мы нырнули вниз. Или похоронили нас? Надо скорее уходить, пока не заметили фашисты. Добить поврежденный самолет плевое дело.

Быстро разворачиваюсь, набираю высоту, беру курс в сторону Цемесской бухты. Теперь можно немного заняться собой. Только сейчас ощущаю острую боль в правой половине лица. Осторожно дотрагиваюсь до щеки - перчатка в крови. Пятна крови на комбинезоне, на спасательном жилете. Попробовал покрутить головой - ничего, сносно.

- Все в порядке, Димыч! Летим домой через Цемесскую. На какой высоте сбросил бомбы?

- Три тысячи двести.

Ого! Значит, прокувыркались три тысячи сто семьдесят. Пожалуй, рекорд для самолетов такого класса.

- Командир! Посмотри в зеркало!

- Уже полюбовался. Ничего страшного.

Справа, на уровне моей каски пробит фонарь кабины, на комбинезоне осколки плексигласа, сколько их в физиономии - посчитаем на земле. Ага, и стрелки очухались.

- Командир, отбомбились неплохо!

Это Панов.

- Из сада кучу дров сделали!

Лубинец.

Живи оба и, кажется, невредимы.

- Вообще-то на волоске висели... Думали, хана! Ведь даже с парашютом не успели бы выпрыгнуть. А вы что, не заметили?

- Некогда было, - кажется, не соврал Никитин. - Я сам пытался вывести самолет из падения...

Воспоминаниям предаваться было еще не время.

- Штурман, сколько до аэродрома?

- Двести шестьдесят километров!

Ничего себе. На высоте тысяча метров пересекаем Кабардинский перевал. Вдруг резкий рывок вырывает штурвал из рук. Мгновенно хватаю его. Самолет почти неуправляем, его качает на волнах по пятьсот - семьсот метров высотой. Пытаюсь парировать эти бешеные скачки рулем высоты и элеронами, не помогает. Штурвал то и дело вырывается из рук, приборы на доске сливаются в одну пестрящую массу, слышится треск и скрип всех частей самолета. Связи с экипажем нет. Через нижний вырез приборной доски вижу только штурмана, он катается по полу своей кабины, как безжизненный чурбак...

И тут вспоминаю географию, своего школьного учителя Андриана Николаевича Бычкова, который рассказывал, что сила ветра в районе Новороссийска иногда достигает шестидесяти метров в секунду. Все ясно, мы попали в струйный поток северного ветра бора. Нужно набирать высоту. Увеличиваю обороты до предела. Две тысячи метров. Уже спокойней. Осмотрел крылья, прислушался к работе моторов. Обшивка цела, двигатели работают без перебоев. Еще раз повезло!

Димыч, морщась, добрался до своего кресла, привязался всеми ремнями. Я невольно рассмеялся.

- Ну что, будешь соблюдать инструкцию?

Димыч услышал, связь восстановилась. Заругался:

- С твоими шуточками. Все ребра пересчитал...

- До свадьбы заживет!

- Как раз тут до свадьбы...

У стрелков было еще хуже.

- Панов сильно разбился, - доложил Лубинец. - Встать не может. Выбросило из сиденья, ноги к затылку вывернуло...

- Привязываться надо! Спроси, может, из аптечки что-нибудь дать?

- Спасибо, командир, говорит, дотерпит...

Только над мысом Идокопас бора совсем отпустила вас. Самолет пошел ровно, чутко реагируя на каждое движение штурвала.

- Всего тридцать километров пролетели, а показалось... Здесь совсем другой воздух! - ожил Никитин.

- Скажи спасибо Ильюшину, что такую крепкую машину создал!

- И родителей тоже за ребра не мешало бы поблагодарить.

В прочности, боевой устойчивости ильюшинских машин мы не в первый раз убеждались. Иногда ДБ-3ф возвращался с задания буквально на одном крыле, весь израненный, разбитый.

Опасаясь встречи с истребителями противника, отошли километров на тридцать мористее. Здесь, насколько хватало взгляда, простиралась безбрежная голубая даль. Никак не верилось, что в нескольких десятках километров свирепствует такая грозная стихия. Снимаю каску, кладу рядом с сиденьем и вдруг замечаю на ней вмятину величиной с голубиное яйцо. Так вот в чем дело! Ударом осколка меня оглушило, а брызгами плексигласа поранило лицо. Спрашиваю Никитина, что он видел.

- Только я сбросил бомбы, машина перешла в пике. Оглянулся - твоя голова на штурвале. Стал вставлять рукоятку, чтобы самому выровнять самолет. В это время ты пришел в себя. Дальше сам знаешь.

- До сих пор в голове гудит...

- Каске скажи спасибо, а то бы и не в чем было гудеть.

- Да, мудрый человек комбриг Хатиашвили! Лубинец, как Панов?

- Лежит и стонет.

- Передай, что через десять минут будем дома.

Показался мыс Пицунда. Произвожу посадку, заруливаю на стоянку, глушу моторы. Не успел сойти с плоскости, как появились Балин и Ермак.

- Что произошло? Рассказывайте!

- Срочно нужна "санитарка" - не мне, Панову.

Рассказал, что случилось. За Пановым пришла машина. Медсестра потребовала, чтобы я тоже отправился в санчасть. Кое-как отбился.

- В сорочке родился! - поздравил комэск, осмотрев каску. Как в песне: а до смерти четыре...

- Сантиметра, - закончил Варварычев. - Возьмите, командир, на память, - подал найденный в кабине осколок.

Вместо Панова ко мне назначили стрелка-радиста Евгения Никифорова. Ничего вроде парень, подтянутый, по-сержантски молодцеватый. Димыч решил со своими помятыми ребрами к медикам не обращаться, а то, чего доброго, тоже отправят в лазарет.

До позднего вечера всем экипажем устраняли повреждения машины, готовясь к ночному вылету.

Хватило и на зенитки

Утром 26 августа мы готовили машину к новому боевому вылету. Прибежал посыльный: всему летному составу немедленно собраться на опушке рощи, у аэродрома. Вскоре туда подкатила "эмка". Начальник Управления ВВС Военно-Морского Флота генерал-лейтенант Семен Федорович Жаворонков пригласил летчиков на беседу.

Генерал начал с того, что охарактеризовал обстановку на Северном, Балтийском и Черном морях, рассказал о работе морской авиации по поддержке боевых действий флотов и сухопутных войск.

- На всех флотах обстановка сложная. А у вас особенно жарко и в прямом и в переносном смысле. Гитлеровские войска рвутся к побережью Кавказа, любой ценой хотят захватить Новороссийск, Туапсе, прорваться в Закавказье, лишить нас бакинской нефти, перерезать коммуникации, проходящие через Иран и соединяющие нас с союзниками, и вынудить Турцию вступить в войну с нами. Вы представляете, какая огромная ответственность лежит на вас! Я познакомился с вашей боевой деятельностью. За успехи спасибо, но этого сегодня мало.

Мы удивленно переглянулись. Казалось, делали все, что могли.

- Можно изыскать возможности делать больше! - как бы угадал наш вопрос генерал. - Например, вылетая на боевые задания, вы берете полные баки топлива. А брать его надо в обрез, а за счет этого увеличить бомбовую нагрузку.

Он дал еще ряд советов и указаний, основанных на опыте боевых действий авиации разных флотов, рассказал характерные эпизоды. Беседа становилась все более непринужденной.

- Что это у вас? - спросил генерал, обратив внимание на мою повязку.

Я коротко объяснил.

- Ну ничего, голову сберегли, а лицо... Вот и у меня тоже, - показал на свой шрам. - Тем не менее девушки вроде бы не шарахаются...

После его отъезда Ефремов проинструктировал нас насчет заправки и бомбовой загрузки. Напомнил об особенностях взлета на перегруженной машине.

- А сейчас по местам! Летим в район Нижне-Баканской.

К самолету я шел вместе со своим ведомым Васей Сорокопудовым.

- Перед тобой будут взлетать пять самолетов, - посоветовал ему. Присмотрись, где они будут отрываться от полосы...

Василий кивнул. Он был угрюмоват, задумчив. Крепко досталось ему вчера, машина вернулась вся в пробоинах, стрелок-радист ранен. "Ничего, подумалось, - отойдет".

Небо перечертила зеленая ракета, взревели моторы. Тяжело нагруженные самолеты один за другим стали выруливать на старт. Разбегались, почти на самой границе аэродрома нехотя открывались от земли. Очередь "девятки" Сорокопудова, следом должен взлететь я. "Девятка" двинулась с места, стала набирать скорость. Кажется, медленнее, чем надо. Машина приближалась к концу взлетной полосы, хвост был поднят. Потом он снова опустился, самолет подпрыгнул несколько раз и вышел за границу аэродрома...

Ефремов взмахнул белым флажком, я взял разбег, поднялся. Мысль о неудаче Сорокопудова не оставляла меня до самого Геленджика. Что случилось? Неполадки в машине или ошибка пилота?

Размышления прервал доклад нового стрелка-радиста Никифорова:

- Справа по курсу шесть "яков"!

Наше прикрытие. Вскоре покажется Нижне-Баканская. Балин решил изменить направление захода на цель. Гитлеровцы привыкли, что мы появлялись с юга, а мы зашли на этот раз с запада. Расчет оправдался, отсюда нас не ждали. Легли на боевой курс. Бомбы градом посыпались на скопление войск, на машины. Опомнившись, немцы открыли бешеный огонь. Шапки разрывов повисли чуть не на крыльях.

- Сейчас влепят... - не выдержал Лубинец.

Никифоров молчал, молодец парень. Неожиданно огонь поредел. Истребители противника? Но Лубинец, захлебываясь от радости, пояснил:

- Накрыли зенитные батареи фрицев!

Вот он, дополнительный запас бомб. Хватило и на зенитки.

Из рощи, как тараканы, в панике выползали автомашины. Точно определили скопление противника наши разведчики!

Над Геленджиком "яки" попрощались с нами. В голову снова вернулись мысли о Сорокопудове. До самого аэродрома терялся в догадках о возможной причине его неудачи.

Произведя посадку, еще из кабины увидел Василия, он был сконфужен, виновато улыбался. Не дожидаясь остановки винтов, я сбросил парашют, скатился с плоскости.

- Что произошло? Где остальные, члены экипажа? Он будто не слышал вопроса.

- Ну? Что молчишь?

- Виноват, командир...

- В чем виноват? Экипаж цел?

- Живы все. Машину жаль...

- Причина?

- На большом шаге взлетал... Я даже присел от неожиданности.

- Как это ты? Не новичок ведь!

Сорокопудов молчал, виновато опустив плечи. Тут только я увидел, как он устал за последние дни. Лихорадочно блестящие глаза, запавшие виски, черные тени под глазами...

Он взлетал на перегруженной машине с большим шагом лопастей винтов. Развернутые под большим углом, они на взлетном режиме захватывали много воздуха, но тяги, достаточной для достижения необходимой скорости для отрыва самолета от земли, не давали. Элементарная ошибка. Хорошо еще, что все обошлось сравнительно благополучно.

- Знаешь что? - решил я. - Иди отдыхай. Я сам обо всем доложу, как надо. Слышишь? Чтоб я тебя здесь не видел!

Второй вылет в этот день мы совершили на Неберджаевскую. Этот район стал самым опасным. Гитлеровцы усилили его прикрытие семью зенитными батареями и многочисленными "эрликонами", в воздухе постоянно патрулировали "мессеры". Нужно было менять тактику. Решили нанести внезапный удар с малых высот. Группу вновь повел наш комэск Николай Андреевич Балин - бесстрашный летчик высокого класса. Мы восхищались его неутомимостью. По два-три раза в день он водил в бой эскадрилью, готовил собственный экипаж к очередному вылету, обучал молодых пилотов и штурманов, которых у нас становилось все больше, выносил на своих плечах все многочисленные обязанности командира подразделения.

Море позади, группа повернула на цель. Идем на малой высоте, внизу сильно пересеченная местность: горы, холмы, поросшие невысоким лиственным лесом, голые скалы, узкие извилистые долины. Последняя гряда холмов. Сразу за ней - панорама боя. Станица тонет в дыму пожаров.

Ложимся на боевой курс. Засверкали нити "эрликонов", но поздно: бомбы сброшены. На повышенной скорости уходим от цели.

- Как результат? - спрашиваю у стрелков.

- Нормально, - отвечает Никифоров. - Думаю, фрицам будет о чем рассказать после войны в назидание деткам...

Разнообразить ассортимент

11 августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования утвердила предложение Военного совета Северо-Кавказского фронта о создании Новороссийского оборонительного района. В его состав вошли войска 47-й и одна дивизия 56-й армий, боевые корабли, части морской пехоты и береговой артиллерии Черноморского флота, морская авиационная группа, имевшая в своем составе более ста самолетов. Авиацию возглавил заместитель командующего ВВС ЧФ, отважный и опытный генерал Квадэ. С первых дней организации морской авиационной группы оборонительного района все ее части действовали с предельным напряжением. Общее превосходство в силах ещё оставалось за противником, но принимались все возможные меры, чтобы остановить его продвижение.

Враг, не считаясь с потерями, стремился пробиться к Новороссийску. 19 августа прорвал фронт у станицы Абинской. Перед авиагруппой была поставлена задача непрерывно бомбардировать и штурмовать скопления противника в пунктах сосредоточения и на рубежах атаки, громить танковые и механизированные колонны на подступах к линии фронта.

В руках гитлеровцев оставались станицы Неберджаевская и Нижне-Баканская, расположенные в двадцати трех километрах от Новороссийска. На земле шли жаркие кровопролитные бои. Полыхали пожарами августовские ночи. Стонала земля от разрывов бомб и скрежета танков.

Черноморские летчики совершали по пять-шесть боевых вылетов в сутки.

В один из этих дней в 36-й авиаполк поступил приказ: уничтожить живую силу и технику противника в районе Неберджаевской и Нижне-Баканской. На выполнение задания вылетела группа во главе со старшим лейтенантом Осиновым.

- Бомбить будем не по ведущему, а индивидуально, - решил командир группы. - Каждый штурман должен самостоятельно вывести самолет на цель. Угол сноса передам по радио, уточните его при подходе к цели.

Через двадцать минут воздух над аэродромом наполнился ревом моторов. Выстроившись, машины направились к цели. Истребителей сопровождения на этот раз не оказалось. К Нижне-Баканской вышли с севера, но в станице противника не обнаружили. Пошли параллельно шоссе. На подходе к развилке дорог на Неберджаевскую и Нижне-Баканскую Никитин заметил колонну автомашин. Фашисты также увидели нас, стали спешно рассредоточиваться, увеличили скорость, спеша укрыться.

- Командир, доложи ведущему и выходи на боевой, - советует Димыч.

Докладываю о своем решении отбомбиться по выступу леса, куда уже втянулась колонна. Старший лейтенант наши действия одобряет, сам ведет остальных к железнодорожной станции Нижне-Баканская, где обнаружен разгружающийся состав с войсками. Звено Андреева направляет бомбить скопление войск на окраине Неберджаевской.

Первые же разрывы наших бомб настигли не успевших рассредоточиться в лесу гитлеровцев. Столбы пламени взмыли в воздух, на опушку стали выскакивать автомашины и серые фигурки гитлеровцев. Следующая серия бомб накрыла опушку. Отходя от цели, увидели, что весь угол леса порос языками пламени, далеко в сторону протянулась полоса черного дыма. Сделав разворот, ухожу из района удара. Теперь можно немного расслабить руки, онемевшие на зажатом на боевом курсе штурвале.

- Порядок, - кивает Димыч.

Действительно, цель выбрали удачно и отбомбились хорошо.

Подлетая к станции, увидели результаты работы группы Осипова. Состав был разбит в щепки, горели станционные постройки, на железнодорожном полотне зияли глубокие воронки.

Звено Андреева отбомбилось по складу боеприпасов. Столб огня и дыма виден был издалека.

На обратном пути выяснилось, что поврежден осколком снаряда мотор одного из самолетов в звене Андреева. Однако все обошлось благополучно. Ведущий уменьшил скорость, и вся группа дотянула до своего аэродрома.

Днем 26 августа наши войска овладели Неберджаевской. Новость мигом облетела весь полк. После стольких неудач маленькая победа приобрела в наших глазах особое значение: может, это начало большого наступления, переломный момент на фронте? Но вскоре стало известно: противник поспешно принялся перебрасывать 125-ю пехотную дивизию из-под Туапсе в район Крымской, готовясь к очередному штурму Новороссийска.

Начальник штаба майор Пересада утром 27 августа синим карандашом жирно провел на карте новую линию переднего края противника.

- Все ясно? - обратился к хмуро молчавшим летчикам.

- Опять Неберджаевская?

Пересада только развел руками.

- Перекур двадцать минут. Командирам эскадрилий уточнить обстановку экипажам.

Балин приказал подготовить машины к вылету, подвесив стокилограммовые фугаски.

Коля Прилуцкий протянул скучновато:

- Опять фугаски... Не пора ли менять тактику?

- Что ты предлагаешь?!

- Разнообразить ассортимент. Фрицам наше меню приелось.

- Точнее.

- Пехота разбегается от машин и танков на полкилометра. Наши фугаски для нее - нуль. Думаю, эффект будет больше, если мы угостим их еще и осколочными.

- Дело! - моментально одобрил Балин.

Штурман эскадрильи Кочергин тут же прикинул варианты загрузки:

- На пятерку машин можно подвесить двести бомб: сорок фугасных соток и сто шестьдесят десятикилограммовых осколочных в кассетах. Или двести восемьдесят: сорок соток и двести сорок двухкилограммовых. А если точно рассчитать расстояние до цели, то можно еще за счет горючего увеличить бомбовую нагрузку.

- Правильно! - одобрили все. - А то технику бьем, а фрицев пугаем только...

- Давно бы так!

- Хорошо, ребята, - успокоил комэск. - Сегодня же доложу командиру полка наше предложение. А сейчас - по машинам!

Все было готово, мы прилегли отдохнуть в тени самолета, на перезревшей, пряно пахнущей, но еще мягкой траве. В последние дни такие минуты выпадали нечасто. Все время было забито расчетами, вылетами, докладами, разборами, сил едва хватало добраться до койки, чтобы забыться мертвецким сном. Димыч достал из контейнера свежие газеты, я решил подремать.

Но и сейчас не до отдыха оказалось. Предложение Прилуцкого не выходило из головы. Коротко изложил его экипажу.

- Как смотрите?

Некоторое время все молчали. Механик по вооружению Иван Моцаренко напряженно сопел.

- Тяжелое дело, - сказал наконец. - Вряд ли что выйдет.

- Почему?

- Сил не хватит. Представьте только. Во-первых, достать каждую бомбочку из ящика, вывернуть заглушку, вставить взрыватель. Во-вторых, уложить заряженные бомбы в кассеты, переложить фанерой. В-третьих, подвесить в бомболюки. Сколько же мне придется возиться?

- Почему тебе? Будем работать все экипажем!

- Да? Ну, если так....

Димыч, не принимавший участия в разговоре, вдруг прыснул.

- Ты чего? Не согласен, что ли?

Он продолжал хохотать, кулаком утирая слезы.

- Да, я не на вас... Тут, вот послушайте...

Он еще долго давился смехом. Мы смотрели недоуменно. До сих пор в газетах ничего особенно веселого встречать не приходилось, скорее наоборот.

- Про нашего Панова, - выговорил наконец. - Во, послушайте... "Воздушный богатырь"!

И с выражением прочитал, отдышавшись:

Сто смертей припас Панов Для арийских летунов. У воздушного стрелка Меток глаз, крепка рука!

- В"! И портрет, видали?

- Ну и что? Все законно!

Никифоров передал газету по кругу.

- Вот и я говорю - законно. Теперь фрицы будут кричать по радио: "Ахтунг, Ахтунг! Панов ин дер люфт!"

- Ну это уж ты загибаешь.

Когда все полюбовались портретом, Никифоров спрятал газету.

- Вечером забегу к нему в госпиталь, может не видел еще...

Солнце перевалило за полдень, когда поступила команда на взлет. Семерка бомбардировщиков снова направилась в сторону Неберджаевской. Полет над морем прошел спокойно, а в районе Туапсе неприятность - у Алексеева зачихал мотор. Убедившись, что машина не может успевать за остальными, Балин приказал ему возвратиться назад.

Над Мысхако должны были присоединиться истребители сопровождения, но их не оказалось. Пошли без прикрытия. Побережье пересекли в районе Абрау-Дюрсо и зашли на цель, как вчера, с запада. Но фашистские зенитчики уже ожидали нас с этой стороны, на группу обрушился шквальный огонь. В сплошные огненные клубки сплелись красные, зеленые, желтые трассы, от дыма разрывов померк свет. Кольцо огня опасно сжималось. Выдержка на боевом курсе - главное качество летчика-бомбардировщика...

- Наконец-то! По легкому толчку узнаю, что освободились от груза. Балин начал маневрирование, стремительно меняя курс, высоту, скорость. Отираю со лба пот, машинально повторяю его маневры.

- Штурман, результат?

- Порядок!

Видимо, несколько бомб попало в склады с горючим и боеприпасами - в колхозном саду и в районе сараев вспыхнули пожары.

После посадки в плоскостях и фюзеляжах насчитали множество пробоин. Озабоченный комэск собрал нас у своей машины.

- Надо немедленно менять высоты выхода на боевой курс, иначе - труба! Кочергин, займись расчетами, учти расположение батарей и рельеф местности в районе Неберджаевской...

Благодарность Буденного

Темная южная ночь окутала аэродром. До рассвета еще часа два-три, а на стоянках вовсю кипит работа. Техники, мотористы, механики, вооруженцы готовят машины к очередному вылету, латают дырки, заправляют баки бензином, снарядные и патронные ящики - боезапасом. Смазывают и проверяют каждый узел, прибор.

У Варварычева утром вид, как после бега на марафонскую дистанцию.

- Ты что же, и спать совсем не ложился?

- Вздремнем, когда вы в полет уйдете. Что делать? Закон: самолет должен быть готов к рассвету. Отоспимся после победы.

- Моторы опробовали?

- Работают, как звери!

Перед вылетом комэск предупредил:

- Сегодня изменим тактику - поднимем высоту. Командир полка разрешил проверить предложение Прилуцкого, на пробу берем по нескольку десятков осколочных бомб. С этой высоты они должны накрыть приличную площадь.

На Неберджаевскую на этот раз заходим с юга. На новой высоте, ломаным курсом - противозенитным зигзагом. Расчет себя оправдывает, разрывы лежат пониже, не представляя для нас опасности. После сброса бомб комэск резко маневрирует по курсу и по высоте, выводя группу из-под обстрела. Стрелки докладывают, что бомбы легли прицельно, осколочные накрыли большую площадь и нанесли урон живой силе противника.

На аэродроме впервые за много дней Варварычев восклицает:

- Командир, в самолете ни одной дырки!

Не обнаружено повреждений и на других машинах.

Не успели закончить разбор, как поступила новая команда: немедленно нанести удар по Свободной балке, близ станицы Ходыженской. Это уже не новороссийское - туапсинское направление. Очевидно, положение на фронте продолжает обостряться.

Увеличили количество осколочных бомб почти вдвое. Майор Переса да объехал все стоянки, предупредил:

- Задание весьма ответственное! Особо обращаю внимание на точность прицеливания. Незначительный промах - и врежете по своим! Наш передний край будет обозначен краевыми ракетами. На прикрытие выделяются шесть "яков".

Ракета! Взревели моторы. Нагруженные до предела машины начали тяжело отрываться от земли.

Подходам к линии фронта. Обстановка неизвестная, надо быть начеку. Стрелки понимают это, стволы пулеметов обшаривают пространство вокруг. Комэск, качнув крыльями, подает условный сигнал: принять боевой строй. Добавляем обороты, группа выстраивается по прямой.

- Вижу цель! - доклад Димыча. Сколько ни всматриваюсь, внизу ничего не замечаю, одни горы, сплошь покрытые густым лесом.

- Где ты ее увидел?

- Позади высотки в виде верблюда, чуть левее Ходыженской...

- Ну?

- За высоткой Свободная балка, уловил?

- А ты не уловил, почему зенитки молчат?

- Ну, это совсем просто. Либо немец стесняется себя демаскировать, либо надо ждать "мессеров".

- А если и то и другое?

- Не исключается.

В двух-трех километрах севернее Ходыженской на земле полоса вспышек.

- Димыч, видишь? Немецкая артиллерия обрабатывает наш передний край. Вот бы жахнуть по ней, а?

- Да, - вздыхает штурман, - жаль упускать такую возможность. Ну ничего, проутюжим пехоту и танки...

Группа над целью. В балке накапливаются для атаки фашистские подразделения. Из леска, с выжидательных позиций, выползают десятки танков. Вовремя мы успели, еще полчаса, и вся эта лавина устремилась бы на наши войска!

В балке вспухают огромные клубы разрывов.

- С ходу накрыли! Сейчас ж мы... Чуть левей, командир... Так, прямо...

Через полминуты Лубинец и Никифоров вскрикивают наперебой:

- Есть! В самую балку!

- Все в цель! У фрицев паника...

- Молодец, штурман!

- Молодец, командир! Вот так бы каждый раз угощать их, как только попробуют сунуться.

Впоследствии узнали, что в результате нашего налета немецкая атака была сорвана. Наше появление было совершенной неожиданностью для фашистов. Дорого заплатила они за свою самоуверенность и беспечность.

Около Сочи сопровождавшие нас истребители, помахав на прощанье крыльями, ушли на свой аэродром. А через несколько минут и мы заруливая на стоянки.

Не успел остановить моторы, как увидел радостно возбужденного Варварычева. Со всей своей компанией он бежал к самолету, отчаянно жестикулируя, что-то крича. Скатившись с плоскости, я попал в железные объятия Ивана. Весь технический экипаж тараторил одновременно, ничего невозможно было разобрать.

- Да стойте же! - с трудом высвобождаясь из тисков Варварычева, заорал я. - Объясните толком, что произошло. Гитлер подох, что ли?

Варварычев жестом утихомирил свою команду.

- Что касается Гитлера, это еще впереди. Верная радость в запасе. А пока другое. Только что получили телеграмму. За успешные боевые действия всему личному составу полка объявлена благодарность!

- Да?

- А знаете от кого? От самого Буденного!

- Воя что! В таком случае это больше всего относится к штурману. Высыпал всё подарки прямо на головы собравшимся в наступление фрицам!

Ошалевшие от радости техники принялись качать Димыча. Тот только охал да вскрикивал:

- Полегче, черти! Привыкли с железом... Ребра еще не успели зажить...

- Хватит, и в самом деле! Может, сегодня еще лететь. Измучаете, промажет...

Мои слова подействовали, Димыча опустили на землю. Под общий смех Варварычев пообещал:

- Если хорошо будешь бомбить, всякий раз так встречать будем!

- Лучше не надо, - ощупывая бока, отказался Димыч. - Лишние поощрения портят человека.

Ночью эскадрилья нанесла удар по вражескому аэродрому в Армавире. Ни один самолет не успел взлетать, много машин было уничтожено. Загорелись склады боеприпасов и горючего.

Через несколько дней, когда образовалось небольшое "окно" в боевой работе, майор Ефремов зачитал личному составу полка запись разговора Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного с командующим Новороссийским оборонительным районом генерал-майором Котовым. Разговор состоялся 27 августа 1942 года. На вопрос маршала, как войскам помогает авиация Черноморского флота, Григорий Петрович Котов ответил:

"Наша авиация, прямо скажу, работает отлично. Все мои задачи выполняет с большой эффективностью. По самому скромному подсчету, за последние дни уничтожено не менее тысячи немцев, несколько десятков автомашин с войсками, до десятка танков и самоходок, две батареи, сбито в воздухе не менее пятнадцати самолетов противника. Своих потерь почти нет".

Маршал приказал командующему авиацией Черноморского флота генерал-майору Ермаченкову вместе с благодарностью передать летчикам и содержание этого разговора. Высокая опенка прославленного военачальника вдохновила нас на новые боевые дела. Настроение в полку было праздничное. Мы ясно почувствовали, что Родина следит за нашей борьбой, надеется на нас, ждет еще более сокрушительных ударов по ненавистному врагу.

Памятный день

30 августа, проверив подготовку самолетов к вылету, мы собрались, как всегда, для ознакомления с разведсводкой. Майор Пересада информировал о событиях прошедших суток. Из лаконичного сообщения стало ясно, что гитлеровцы, отказавшись от лобового штурма Новороссийска, решили прорваться к нему с северо-запада, через Натухаевскую и Верхне-Баканскую.

- Значит, удар по скоплениям?

- Вероятно. Вот и сам майор, - кивнул Григорий Степанович на подъезжающую "эмку". - Наверно, с заданием.

Ефремов поставил боевую задачу нашей эскадрилье:

- Нанести удар по танкам, артиллерии и пехоте противника на северной окраине станицы Самурской. Действовать совместно с эскадрильей сорокового авиаполка. Прикрытие - четыре "яка".

В 7 часов 40 минут группа во главе с Осиновым уже была в воздухе. Быстро построившись в боевой порядок, берем курс на цель. Летим над четырехбалльной облачностью. В просветах - то сверкающее море, то желто-зеленые берега. В любую минуту из облаков могут вывалиться "мессершмитты", они стали встречать нас не только над целью, но и на маршруте. Весь экипаж напряженно всматривается в облачные "окна".

Над Лазаревской к нам пристраиваются "яки", настроение поднимается. На подходе к цели облачность становится еще плотнее. С одной стороны, это нам на руку: маскировка от вражеских зенитчиков. С другой - помеха: невозможно прицельное бомбометание. Осипов решает начать бомбить вслепую, по времени. Расчет подтверждается, в редких просветах успеваем заметить мечущихся гитлеровцев, опрокинутые машины...

- Сюрпризик, - удовлетворенно замечает Димыч. - Как кара божья с небес.

- Смотри, чтоб на нас кара не свалилась. В виде "мессера" из облаков.

Однако все обошлось. Расставшись с "яками", зашли на посадку. Но не успели остановиться винты, как нас начали торопить с подготовкой к новому вылету. За подвеску боезапаса взялись всем экипажем. Никитин с Варварычевым освобождали бомбы от тары, Никифоров выкручивал заглушки, мы с Лубинцом ввинчивали взрыватели. Затем все вместе укладывали сотни мелких бомб в кассеты. Попотели изрядно.

- Эх, искупаться бы! - размечтался вдруг Лубинец. - А потом часок-другой поваляться на пляже... Море под боком, а мы и не окунулись ни разу. Может, потом за всю жизнь его увидеть не доведется...

- Обойдешься, - утешил Никифоров. - Покупаешься и на речке. Лишь бы осталась она, вся-то жизнь.

- Оно понятно, что только при этом условии. А все ж таки, понимаешь, досадно...

- А я и купаться бы не пошел, - вмешался Варварычев. - Дали бы отпуск, хоть на полгода, все бы полгода подряд проспал!

- Умер бы, не проснулся.

- От сна еще никто не умирал!

- Вот ты и будешь первым, коли такой аппетит.

Подошел комэск.

- Балагурите? А самолет когда будет готов?

- Через тридцать минут, товарищ капитан!

- Смотрите! Минаков, сейчас подойдут члены бюро, будем принимать тебя в партию.

Настроение мигом переменилось. Хоть я и ждал этого дня, но получилось как-то внезапно. Что же говорить на партбюро? В одно мгновение перед глазами промелькнула вся жизнь - множество разных картинок и ни одного выдающегося события...

Собрались прямо под крылом моей "семерки". Парторг полка, воентехник 2 ранга Семячкин, зачитал заявление: "...В боях с фашистскими захватчиками не пожалею сил и самой жизни. Доверие Родины и партии оправдаю".

Попросили рассказать биографию. За минуту выложил всю. Наступило молчание.

- Расскажи, как воюешь, - нашелся кто-то.

- Обыкновенно... как все.

Выручил Осипов. Рассказал о последних бомбежках с осколочными, о том эпизоде, когда мы чуть не спикировали до земли.

- Минаков на боевом курсе стоит железно. А это самое главное для коммуниста нашей профессии. Мое мнение - принять его в ВКП(б).

Проголосовали единогласно.

- Ну, Василий Иванович, - сказал, пожимая мне руку, парторг, - лети на очередное задание коммунистом!

Через час вылетели на бомбежку скоплений противника в районе Самурской. Вел группу Осипов. От Лазаревской до цели и обратно до Адлера нас сопровождала пятерка ЛаГГ-3. При подходе к цели погода испортилась, землю скрыла низкая облачность. Ориентировались по вершинам гор Фишт, Оштен и другим. Бомбометание произвели снова по расчету времени. На обратном пути попали под проливной грозовой дождь. Горючего оставалось в обрез, на аэродром садились с ходу. Стекла кабины заливало сплошными потоками, невозможно было рассмотреть наш пятачок, окруженный гигантскими эвкалиптами. Никитин, лежа на дне штурманской кабины, через нижнее стекло, которое заливало меньше, корректировал посадку. Все обошлось благополучно, хоть поволновались порядочно.

Назавтра из утреннего донесения узнали, что удар удался, враг понес значительные потери в живой силе и технике.

Тем и запомнился этот день - знаменательный для меня и удачный, один из последних дней грозового августа. Но вместе с радостью он принес и огорчение. Из полка откомандировывалась переучиваться на другие самолеты группа летчиков, в том числе два моих ведомых - Жора Попов и Павел Шахов. И они и мы знали, что их ждет новая интересная работа, но расставаться было жаль. Загрустили парни, стали просить, чтобы похлопотал за них. Пошел к командиру полка, но ничего не вышло.

- Приказ командующего, - жестко сказал Андрей Яковлевич.

Тепло распрощались в столовой, пожелали друг другу успехов, встречи после победы. Через полгода Жора Попов стал воевать на "летающем танке" Ил-2, Паша Шахов - на МБР-2. Встретиться не удалось. Георгий Тимофеевич Попов до мая 1944 года воевал на Черном море, затем громил фашистов на Балтике, стал Героем Советского Союза. Павел Васильевич Шахов погиб в бою в сорок третьем.

И снова задание: уничтожить бронемашины и пехоту противника на западной окраине станицы Гостогаевской и по дороге на Анапу. Вылет срочный: цель движущаяся. Вместе с техниками и вооруженцами готовим бомбы, заправляем баки. Бомбы подвешиваем фугасные и осколочные. Прилуцкий и Литвинов выглядят плохо, должно быть, лихорадка. От предложений сходить в санчасть отмахиваются: сначала слетаем.

Группу опять ведет Осипов.

В районе Мысхако присоединяется четверка И-16. К Анапе подходим с моря. Летим над дорогой, ведущей к Гостогаевской. На западной окраине станицы замечаем клубы пыли - дождей здесь не было. Через минуту уточняем: колонна техники противника. Размыкаемся по звеньям, увеличиваем дистанцию между машинами, чтобы заходить на бомбежку с индивидуальным прицеливанием. Но, присмотревшись к цели, Осипов меняет решение: сомкнуться, бомбометание по ведущему. "Ишачки" довольны, им легче охранять нас в компактной группе.

- Ложимся на боевой! - докладывает Димыч.

Все внимание на ведущий самолет Осипова. Заговорили зенитки, в небе распушились черные смертоносные бутоны. Разрывы все ближе и ближе, но строй строго выдерживает курс. Ведущий открыл бомболюки, следом все остальные.

- Пошли, родимые! - слышу любимую присказку Димыча.

На дороге пыль, дым, огонь.

- Молодец, штурман!

- Молодец, командир!

Развернувшись, еще долго видим позади длинный шлейф черного дыма, протянувшийся к горизонту.

На траверзе Геленджика распрощались с истребителями. Спасибо, "ишачки"! С вами работа идет веселее.

После посадки снова начали готовиться к вылету. Но с гор надвинулись тучи, загремел гром.

Проливной дождь продолжался целые сутки. Казалось бы, передышка должна была нас обрадовать. Но она вызвала только досаду. Даже желанного отдыха не получилось - какое-то тягостное ожидание.

- Отдушина для фашистов, - мрачно бурчал Никитин, оглядывая свинцовое небо. - Чай, сейчас тянут свои железяки к переднему краю, радуются, гады...

В эскадрилью зашел майор Пересада, зачитал последнюю оперсводку. Немецко-фашистские войска заняли станицу Красно-Медведевскую, 31 августа захватили Анапу, выйдя на побережье Черного моря. На Таманском полуострове отрезали наши части...

- До каких ж пор! - Никитин изо всех сил стукнул кулаком по колену. Столько летаем, бомбим... Воцарилось тяжелое молчание.

- А ты не нервничай, - комиссар эскадрильи Ермак положил руку на плечо Димыча. - Лучше займись чем-нибудь полезным. Летаем, бомбим, и подумать некогда. А есть о чем, не может не быть. В каждом полете какой-то содержится промах. И что-то бы можно было сделать лучше. Разве не так?

- Так, пожалуй...

- Ну вот вам и время, чтоб разобраться.

Мы сидели в готовности к вылету и "разбирались". Действительно, было в чем. Оказалось, что даже у нас с Димычем были моменты, когда мы не понимали друг друга, не сразу умели договориться без слов. Не говоря о взаимодействии экипажей. Было чему поучиться и летчикам, и штурманам друг у друга. Каждый выработал для себя собственные приемы, маленькие "секретики" мастерства. Дошло до горячих споров, как лучше выполнить тот или иной элемент. Кто при своем оставался, кто собирался попробовать новое, кто откровенно восхищался догадкой товарища, благодарил.

Действительно, дождь обратился на пользу.

Зоркость от злости

Утром 2 сентября из оперсводки стало известно, что в пять часов войска 46-й немецкой пехотной и 3-й горнострелковой румынской дивизий высадились на косу Тузла, мыс Ахиллеон и в Кучугуры. Высадка производилась с мыса Хрони. Десантная операция была задумана противником еще в августе, но дважды осуществление ее срывалось из-за активных действий частей черноморской авиации и кораблей Азовской военной флотилии.

На КП полка поступило приказание: уничтожить высаженные в Кучугуры войска и нанести удар по десантным средствам противника на переходе в районе мыса Хрони - Кучугуры. Восемь ДБ-3ф, возглавляемых Балиным и Гавриловым, вылетели на выполнение задания. В звене Балина ведомыми шли Осипов и Андреев. В пятерку Гаврилова входили Казанчук, Беликов, Алексеев и я. Еще при отходе от аэродрома увидели, что весь горизонт по нашему курсу закрывает густая многоярусная облачность.

В районе Туапсе вошли в полосу дождя. Летели между ярусами облаков, словно пронизывая слоеный пирог. Все чаще ведущие меняли курс, обходя скопления кучевых облаков. Шли вслепую, по счислению, берега не было видно, кругом сплошное белое месиво. Через час Никитин доложил, что проходим траверз Геленджика. Дождь прекратился, но то и дело приходилось маневрировать между массивными грозовыми тучами, прибегая к крутым разворотам. Крен доходил до сорока - пятидесяти градусов, держать строй стало почти невозможно.

Мощные кучевые облака в виде громадных столбов вставали вокруг. Они напоминали гигантские свечи, воткнутые в море, сталактиты в пещере над подземным озером. Никогда после не доводилось встречать ничего подобного.

Группа рассеялась, в поле зрения не осталось ни одной машины. Посоветовавшись с Димкой, решаю пробиваться к цели самостоятельно. Несколько разворотов вокруг столбов, и вдруг оказываюсь в плотном грозовом облаке. Мгновенно вылетаю с большим креном, будто ударившись о стену. Вновь пытаюсь пробиться. Грозовая наковальня! Страшная сила бросает самолет вверх, меня вдавливает в сиденье, машину трясет, как в лихорадке.

- Шутки плохи, командир! - кричит Димыч. - Помнишь Кубань?

С минуту раздумываем.

- Возвращайся! Можем остаться без крыльев! А если и проскочим в конце концов, гак все равно до аэродрома бензина не хватит.

Разворачиваюсь, маневрируя между столбами, выхожу на курс к аэродрому. Приземлившись, узнаю, что две машины из нашей пятерки уже вернулись. Вскоре и остальные две сели с бомбами в люках и с почти пустыми баками. Только звено Балина, забрав к югу, сумело обойти фронт облачности и нанести удар по цели. В результате потоплено четыре десантных катера.

На разборе командир полка дал высокую оценку этому звену. В наш адрес не было высказано ни слова упрека, но все равно мы прятали глаза. Сумел же Балин пробиться к цели! Настоящий мастер доказал, что можно летать в любых условиях, что даже такой метеорологический барьер - не помеха для классного воздушного бойца.

На следующий день снова та же задача. Мы обрадовались: есть возможность реабилитироваться. Но перед самым запуском моторов задание изменили. Летим к Красно-Медведевской бомбить войска противника, сосредоточивающиеся для атаки. Удар наносим двумя группами. Первую пятерку ведет Балин, с ним летят Андреев, Артюков, Казанчук и я. Во второй группе ведущий Гаврилов, ведомые Алексеев и Беликов.

Погода и на этот раз не баловала нас. По всему маршруту многоярусная облачность, в районе Туапсе и Сочи - грозы. Чтобы обойти их, пришлось взять намного мористее. У Мысхако нас встретили два Як-1 и четыре ЛаГГ-3. Прошли побережье у Абрау-Дюрсо, приближаемся к цели. Штурман обшаривает землю, разыскивая объект атаки, я стараюсь точно выдерживать место в строю. Вокруг лопаются бутоны разрывов, перекрещиваются разноцветные пунктиры "эрликонов" - верный признак, что мы у цели и что противник ждет нас. Огонь прицельный, снаряды рвутся все ближе.

- На боевом! - кричит Димыч.

Держу на боевом. Противозенитный маневр исключен. Умри, но выдержи. Минута, вторая, третья... Каждая кажется вечностью. Дотянем до цели? Нет! Машину тряхнуло так, что я едва удержал штурвал. Бросил взгляд на плоскость - дыры с рваными краями. Левый мотор чихнул раз, другой и заглох, машину потянуло в сторону. Рулями поворота и элеронами с трудом удерживаю ее на курсе.

- Пошли! - докладывает штурман.

Впервые не почувствовал, как освободились от боезапаса. Запускаю остановившийся мотор - работает, но с перебоями. Резко меняю курс и высоту, выхожу из опасной зоны. Вижу: обе группы уже отбомбились, на земле всполохи огня, клубы дыма - обычная огненная каша.

Показания приборов нормальные, значит, ничего страшного с машиной не произошло. Ложусь на обратный курс. Низкая облачность заставляет снизиться до пятисот метров. Поврежденный мотор снова забарахлил, окончательно скис, заглох. Мы отстаем ох группы. Катастрофически падает давление бензина. Решаю сесть на адлерский аэродром, но тут же становится ясно, что не дотяну. Остается садиться у истребителей. Посадочная площадка - в долине, зажатой с трех сторон горами. Но иного выхода нет. Выпускаю шасси и закрылки, до минимума уменьшаю скорость. Захожу со стороны моря. Вообще самое трудное в пилотаже - посадка. А здесь...

Слева и справа - высокие скалы. Входим в каменный коридор. Посадочная полоса для ДБ-3ф явно коротка и узка. Необходимо удлинить её, приземлиться на самом краю поля. Под крылом проплывают поселок и железнодорожная станция. Плавно сбавляю обороты мотора, самолет валится с восьми - десяти метров к земле. Рывком штурвала задерживаю проваливание перед самым моментом касания земли. Энергично гашу скорость, выключив мотор. Слишком резко затормозил, самолет дернулся, словно ткнулся в упругую стенку. Отпускаю тормоза, машина останавливается в десяти метрах от канавы границы поля. Облегченно вытираю пот со лба, открываю фонарь. К нам бежит толпа, человек сорок. Мгновенно облепив самолет, быстро откатывают его под деревья. Тут же с неба сваливается "як". Ага, моя машина мешала сесть истребителям, вернувшимся с боевого задания...

Только успел спуститься из кабины, как попал в крепкие объятия. Дима Зюзин!

- Васька, черт, ты? Как это ты ухитрился посадить своего бомбера на нашей лужайке?

- Не от хорошей жизни... Припрет - где угодно сядешь.

С Димой мы вместе кончали училище, но после выпуска ничего не знали друг о друге. И вот, пожалуйста, встретились...

- Я сегодня не летаю, - взахлеб рассказывает Дима. - Горло заболело, врач запретил. Посадили дежурить. Вдруг вижу - бомбер идет на посадку. Ну, думаю, опять... Тут недавно уже садился один, из пятой армии...

- И что?

- Вон, видишь, хвост торчит? Вдребезги! Так что поздравляю. Но в следующий раз советую тянуть до Адлера...

- Ладно, учту. А пока где тут у вас связь, надо сообщить нашим.

Пока связывались с Алахадзи, к самолету прибыли инженер и два техника. Открыли капот, осмотрели мотор, обнаружили пробоину всасывающего патрубка, повреждение карбюратора.

- Повезло вам, братишки, пожар не возник. Идите обедайте, мы сейчас это все заделаем!

По дороге в столовую вспомнили училище, товарищей.

- У нас в полку летают Стариков, Снесарев, Колонтаенко...

- Где они?

- На боевом дежурстве. Вон там, под деревьями. Недавно "мессеры" обстреляли дежурную пару, с тех пор маскируемся....

- У тебя орден?

- С первых дней на фронте. Пятерых фашистов отправил к праотцам...

Зюзин рассказал, как им много приходится работать сейчас в районе Новороссийска. Гитлеровские бомбардировщики налетают на базы волнами, бомбят каждый корабль. Часто приходится отражать звездные налеты на Туапсе...

- Почти беспрерывно в воздухе и все равно не успеваем обеспечить прикрытие наших войск и кораблей...

После обеда поспешили к дежурному звену. Здесь я встретился с Володей Снесаревым, Жорой Колонтаенко, Димой Стариковым и Борисом Литвинчуком, который окончил училище раньше и успел уже стать командиром эскадрильи. Начались расспросы, рассказы.

- Командир, расскажи про "цирк", - попросил кто-то Литвинчука.

Кое-что я об этом слышал. Но было интересно узнать все подробности, ведь Литвинчук был одним из первых "циркачей"...

Часа через два техник доложил, что наш самолет починен. Пришлось прощаться. Долго трясли друг другу руки. Кто знает, удастся ли увидеться еще?

Взлет с Лазаревской оказался легче, чем посадка.

Дома первыми нас встретили наши техники.

- Надо переделывать времянку, - заявил Варварычев, осмотрев машину. Не говоря уж о дырках...

- Долго это?

- К вечеру постараемся управиться.

После доклада обо всем происшедшем комэску Бадину отправились в совхоз навестить Прилуцкого и Литвякова, которых свалила лихорадка. Ребята исхудали, осунулись, видно было, что здорово им достается во время приступов. А в перерывах скучали по делу, досадовали, что вышли из строя в такой момент.

- Как услышу оперсводку, места себе не нахожу, - жаловался Прилуцкий.

Сводки действительно были тревожные. Со стороны Неберджаевской враг продолжал атаковать наши войска, пытаясь прорваться к Новороссийску. Тяжелые бои шли в районе Волчьи Ворота, Молдаванское, Глебовна. На Таманском полуострове отрезанные части морской пехоты, проявляя чудеса стойкости, оказывали сопротивление упорно наседающему врагу...

В течение всего следующего дня то и дело ставились задачи по нанесению ударов на новороссийском направлении, но быстро меняющаяся обстановка не давала возможности выполнить их. К вечеру поступил приказ: уничтожить резервы противника в районе Вышестеблиевская, чтобы задержать его наступление на Таманском полуострове и дать возможность эвакуироваться оставшимся там частям морской пехоты.

Взвилась сигнальная ракета, аэродром сразу ожил, сотрясая воздух мощным ревом моторов. Группа выстроилась в боевой порядок, ее повел в бой наш комэск Балин. В небе стояла дымка, она помогала нам маскироваться от истребителей противника. Не долетая до Анапы, увидели в море лидер "Харьков" и эсминец "Сообразительный", они производили огневой налет по войскам противника, ведущим наступление со стороны Неберджаевской.

Группа развернулась над Кизилташским лиманом. Вскоре впереди по курсу, севернее Вышестеблиевской, заметили густые облака пыли. Сомнений быть не могло: колонна фашистских танков и бронетранспортеров торопилась к фронту.

Зенитного огня нет, видимо, здесь нас не ждали. Ложимся на боевой курс и с ходу высыпаем бомбы на дорогу. Огонь, дым, пыль...

- Вот так-то оно лучше, - сквозь зубы цедит Димыч.

Он в последнее время особенно зол. То погода мешает, что обстановка не позволяет, а вести с передовой все тревожней.

- Вот так бы им по три раза на дню всыпать...

Однако повторный вылет снова был отменен из-за погоды в районе удара.

А у нас - тихий, прохладный сентябрьский вечер. В черном небе загораются звезды, а по всему летному полю, словно их отражение, мигают светлячки. Это трудятся техники, ремонтируют израненные машины, заправляют их горючим, набивают в ленты боеприпасы, подвешивают фугасные и осколочные бомбы...

4 сентября. Гитлеровцам удалось захватить Абрау-Дюрсо, Южную Озерейку и перевал Волчьи Ворота. Нам приказ: навести удар по скоплению противника в Атакайской щели, в четырех километрах от Верхне-Баканской. В воздух поднялись две эскадрильи - Балина и Стародуба. До Туапсе летим в размытых облаках, затем облачность обрывается, перед нами чистое голубое небо. У Мысхако разворачиваемся и начинаем поиск цели. Она где-то близко, но попробуй найди ее среди холмов, сплошь покрытых буйной растительностью. Расщелин, впадин много, в которой из них враг?

- Командир, вижу цель, - вдруг слышится в наушниках. - Держи точнее курс, начинаю прицеливание.

Ну и глаза у Димыча!

- Сброс! - облегченно выдыхает он через несколько икнут.

А еще спустя минуту слышится звонкий голос Лубинца:

- Командир, цель накрыта!

- Ну и глаза у тебя! - вслух повторяю Димке.

- Это от злости, - сквозь зубы цедит штурман. - Боюсь, что и под землей их буду видеть, когда закопаем...

Пролетая над Верхне-Баканской, обнаружили на западной окраине танки и бронетранспортеры. Никифоров связался с КП полка. Вскоре это скопление проутюжила авиация Новороссийского оборонительного района.

Из-под крыла летучего авианосца

Вот о чем рассказали нам с Димычем друзья из 32-го истребительного полка при встрече и о чем потом много еще разговоров было у нас.

Наши ребята и до этого слышали об эскадрилье, которой командовал в сорок первом капитан Арсений Шубиков, а затем мой друг капитан Борис Литвинчук. В предвоенный год летчики Борис Литвинчук и Евграф Рыжов первыми в авиации Военно-Морского Флота освоили систему подвески истребителей к тяжелым бомбардировщикам, разработанную конструктором Владимиром Сергеевичем Вахмистровым. Потом обучили и своих товарищей этому необычному полету.

С началом Великой Отечественной войны черноморские истребители днем и ночью взлетали навстречу врагу, прикрывая корабли и наземные войска. Но им не терпелось испытать в бою способ применения "ишачков" в качестве истребителей-бомбардировщиков, доставляемых к цели с помощью самолета-авианосца.

И вот командир полка майор Наум Захарович Павлов, собрав личный состав эскадрильи, объявил приказ: нанести удар по нефтеперегонному заводу и нефтехранилищам в военно-морской базе Констанца. Запасная цель - корабли в гавани. Ведущим группы истребителей-бомбардировщиков был назначен командир эскадрильи капитан Шубиков, его заместителем - лейтенант Литвинчук. Пока техники готовили самолеты и вооружение, Шубиков проинструктировал летчиков.

Два ТБ-3 с подвешенными под плоскостями истребителями И-16 готовы к вылету. Зеленая ракета проплыла над степью, растаяла вдали. Пришли в движение шесть воздушных винтов на первой сцепке - моторы истребителей питались горючим из огромных баков крылатого авианосца. На стоянке собрался весь летно-технический состав. Опытные командиры тяжелых кораблей Серафим Гаврилов и Николай Огнев выруливают на старт, взлетают, берут курс к цели...

Дальше привожу рассказ самого Литвинчука.

- Хоть и много доводилось так подниматься, но сейчас показалось странным: идешь на боевое задание, а тебя катают, как на ярмарочной карусели. Пошли. Над морем опробовали пулеметы. Летящий на подвеске со мной вместе Шубиков поднял вверх большой палец, я ответил тем же: все хорошо! Когда на горизонте возникла береговая черта, поняли: скоро отцепка. "Внимание!" - загорелась сигнальная лампочка над козырьком. "Есть, внимание!" - нажимаю на кнопку ответного сигнала. На щитке под плоскостью бомбардировщика, там, где при взлете загоралось слово "Газ!", появляется "Срыв!". Резко поворачиваю ручку отцепки заднего замка, чувствую, что мой "ястребок" имеет уже одну ось свободы. Движением ручки управления от себя произвожу полную отцепку. Истребитель поднимает хвост, плавно скользит под небольшим углом вниз, уже на своем моторе. Увеличиваю обороты, подтягиваюсь к Шубикову. Филимонов и Самарцев пристраиваются к нам в правый пеленг. Со снижением стремительно несемся к цели. Берег быстро приближается.

Над нами на большой высоте барражируют два "Хейнкеля-111". Под нами порт. Больших кораблей в нем нет. В плотном строю дважды проходим над Констанцей, отыскивая цели. Вижу нефтеперегонный завод, баки с горючим. Выхожу вперед, покачиваю машину с крыла на крыло, указываю цель Шубикову. Противник огня не открывает, принимает нас за своих. Откуда здесь чужие истребители? Строй распадается, Шубиков делает резкий разворот, переводит машину в отвесное пикирование. За ним устремляюсь я. Вторая пара пикирует на порт. Земля быстро несется навстречу, цель в перекрестии. Комэск сбрасывает две фугаски, следом я. При выходе из пикирования вижу внизу взрывы... Только теперь враг открыл по ним беспорядочный огонь. Зенитные снаряды рвались на разных высотах, красные, зеленые трассы секли воздушное пространство. Поздно! "Ястребки" на предельно малой высоте, маневрируя, проскочили к морю...

На перехват поднялись с ближайшего аэродрома два "мессершмитта". Шли над морем на высоте две с половиной - три тысячи метров, ориентируясь на разрывы зенитных снарядов. Потом поняли свою ошибку, заметили два И-16 над самой водой. Шубиков и Литвиичук уже подготовились к встрече. Каждая пара стремилась зайти в хвост другой. На одном из маневров наши устремились в лобовую атаку на гитлеровцев. Те не выдержали. Один отвернул в сторону берега, второй тоже вышел из поля зрения. Вскоре соединились с Филимоновым и Самарцевым, и вся четверка произвела посадку на промежуточном аэродроме под Одессой.

Пока самолеты заправляли горючим, возбужденные летчики делились впечатлениями. Арсений Шубиков, участник боев в Испании, подвел итог:

- Задали фрицам задачку на дом! Поломают головы!

Наполнив баки, вернулись на родной аэродром в Крыму.

Второй раз вылетели ночью, уже на трех ТБ-3. Задача - удар по кораблям во вражеском порту. К цели шли, когда уже светало. Еще до отцепки, нас дважды облетел Ме-109. Стало ясно, что внезапны для противника. Шесть И-16 отошли от бомбардировщиков в тридцати километрах от берега.

Пошли к цели. Корабли встретили их плотным заградительным огнем. Шубиков резко маневрировал, за ним остальные. Бомбить корабли решили с ходу. Прорвавшей сквозь заградогонь, перешли в пикирование. Противник пристрелялся, в плоскостях стали появляться пробоины, но летчики не выпустили целей из перекрестии. Корабли противника были накрыты.

На отходе завязался воздушный бой. Бензина оставалось в обрез, поэтому, крутя "карусель", наши истребители все время оттягивались в сторону Одессы.

- Зашел в хвост одному из "мессеров", - рассказывал Литвинчук, погнался за ним, благо по пути, они поняли, черти, что мы тянем к своим, решили сыграть на этом. Гоню его, и вдруг дробь в бронеспинку. В хвосте другой "мессер"! Чуть не влип, как мальчишка. Вот как зараз две задачи решать. Ну, сманеврировал, рвался. Шубиков взял одного на себя. Оба сразу носам на запад. Смысла гнаться за нами нет. Прилетели с Арсением в Одессу. Минут через десять сели еще двое. Серафима Кузьмина и Дмитрия Скрынника сбили "мессеры". Дома всей эскадрильей поклялись за них отомстить...

Случай для этого вскоре представился: эскадрилья получила задание разрушить черноводский мост. Об этом объекте говорили много, бомбардировщики не раз его бомбили и с горизонтального полета и с пикирования, но мост оставался неуязвимым.

Началась тщательная подготовка. Летчики изучали по фотоснимкам сам мост, подходы к нему, прикрытие...

Глубокой ночью под крыльями бомбардировщиков четыре истребителя покинули аэродром. Каждый взял двухсотпятидесятикилограммовые бомбы и полный бензобак: отцепляться решили задолго до подхода, цели. Весь маршрут над морем прошли ночью. На рассвете в тридцати километрах от вражеского берега произвели отцепку. Противовоздушная оборона противника находилась в постоянной боевой готовности, появиться у нас внезапно не удалось. Зенитный огонь велся с берега Дуная, с островков, со специальных люлек, подвешенных к мосту, даже с находящихся на семидесятипятиметровой высоте ферм. Огненная метель взвилась навстречу тяжело нагруженным "ястребкам"...

Вошли в пике. Лента моста стремительно приближалась. Главное - не выпустить ее из прицела. Четыреста метров. Пора! Борис нажимает кнопку, бомбы отрываются, летят вниз. Резкая перегрузка вдавливает голову в плечи, застилает пеленой глаза. Через минуту все вновь становится на место. Истребитель выходит в горизонтальный полет на малой высоте, поливая огнем зенитки врага. Видно, что бомбы попали в самую середину моста, стальная ферма обрушилась, ее скелет торчит из вспененного Дуная. По течению ниже сплошной огонь, на воде вовсю горит нефть, с силой хлещет из перебитого нефтепровода, что был протянут под мостом...

На предельно малой высоте все четыре машины уходят над плавнями в сторону Одессы. Посадка, заправка. Самолеты имеют пробоины, но до Крыма дотянуть смогут. Только сели в кабины, поступило сообщение: на одесский порт идет группа бомбардировщиков противника. Взлетели вместе с местными истребителями, вступили в бой. Закружилась воздушная карусель, "мессеры" отогнаны, "юнкерсы", оставшись без прикрытия, беспорядочно побросали бомбы в море.

Снова посадка в Одессе, заправка и, наконец-то, домой!

На аэродроме застали начальство. Командующий военно-воздушными силами флота и комиссар поздравили с успешным выполнением боевой задачи, объявили, что все участники этого рейда будут представлены к правительственным наградам.

Вскоре Шубикову был вручен орден Ленина, Литвинчуку, Филимонову и Каспарову - Красного Знамени.

Через два дня летчики эскадрильи повторили налет на черноводский мост. И вновь шесть И-16, доставленных к цели летающими авианосцами ТБ-3, доказали свое снайперское мастерство.

Слава об истребителях-бомбардировщиках вышла за пределы Черноморского флота. По просьбе армейского командования два доставленных авианосцем "ишачка" - Бориса Литвинчука и Павла Данилина - под прикрытием двадцати шести истребителей нанесли удар по мосту через Днепр. Несмотря на плотный заградительный огонь и беспрерывные атаки "мессеров", юркие "ястребки" прорвались к мосту и разбомбили его.

Затем два И-16 с подвески атаковали тщательно замаскированную артиллерийскую батарею, которая сильно досаждала нашим войскам. Истребители вели опять Литвинчук и Данилин. На прикрытие маленьких пикировщиков вылетел командир эскадрильи Шубиков. В районе цели столкнулись с группой "мессершмиттов". Арсений о ходу связал их боем, но силы были слишком неравны. В жестокой схватке с врагом Арсений Васильевич Шубиков погиб как герой.

...Враг осаждал Севастополь. Литвинчук и его друзья почти не выходили из боя. Штурмовки, воздушные бои до предела заполняли каждый фронтовой день. Однажды была поставлена задача разгромить автоколонну противника в районе Бахчисарая. Одно из звеньев возглавил сам командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор авиации Николай Алексеевич Остряков. Самолеты на малой высоте пронеслись над бухтами, перелетели линию фронта. Колонна вражеских машин и танков двигалась по дороге на Севастополь. Первым пошел в атаку командир полка Павлов, за ним Литвинчук и Данилин. Фашисты открыли огонь из всех видов оружия, но истребители твердо держали боевой курс. Начали гореть и сталкиваться машины, образовалась пробка. Генерал Остряков с Николаем Наумовым сбросили бомбы точно на цель. Фашисты в панике бежали с дороги, меткие очереди носящихся на бреющем полете истребителей настигали их...

На обратном пути "мессершмитты" атаковали группу. Пара вражеских истребителей набросилась на самолет командира полка. На помощь пришел Литвинчук. Очереди его пулеметов охладили пыл нападающих. Литвинчук и Данилин не отставали от командира, отбивали одну атаку за другой. Меткая очередь майора Павлова сразила один "мессер".

Так закончилась очередная штурмовка черноморских "ястребков".

Охраняя корабли, прикрывая порт Туапсе, кошек Литвинчук действовал исключительно дерзко и самоотверженно. За короткий срок он уничтожил в воздушных боях семь самолетов противника.

- Немецко-фашистское командование стало посылать отдельные группы истребителей - "охотников" для нападения на наши самолеты, летавшие вдоль Кавказского побережья. Сбить обнаглевшего врага - такая задача была поставлена перед летчиками 32-го истребительного полка. Тревога! На Туапсе летит группа бомбардировщиков. Взлетела шестерка. "яков", ее повел Литвинчук. ходу врезались во вражеский строй. Сбит один, второй, остальные сбросили бомбы в море. Шестерка остается барражировать на большой высоте, ожидая подхода других групп бомбардировщиков противника. Но вместо них над морем появляется пара Ме-109. Жора Колонтаенко заметил их первый.

- Атакуй! - приказал комэск. - Есть!

Колонтаенко неожиданно свалился сверху, поймал в прицел ведущего, ударил из пушки и пулеметов. Из загоревшейся, падающей в море машины успел выпрыгнуть летчик. Второй "мессер" после короткой атаки "яков" тоже врезался в воду.

Через некоторое время новый командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал Ермаченков (Николай Алексеевич Остряков погиб при обороне Севастополя в апреле 1942 года) привез в полк немецкого пилота, сбитого в том бою. Фашист оказался асом-"охотником", недавно прибывшим из-под Берлина. Он утверждал, что за короткое время уничтожил шесть наших самолетов.

- Кто его сбил? - кивнув на огромного рыжего фашиста, спросил командующий.

- Сержант Колонтаенко, товарищ генерал, - доложил командир полка.

- Молодец, Колонтаенко, знатную птицу завалил, - одобрил командующий. - Литвинчук, представьте сержанта к правительственной награде!