Фронтовик стреляет наповал

Глава 1 Новое место службы

Андрей прослужил в знаменитом МУРе год. От более опытных оперативников, следователей, экспертов, «топтунов» поднабрался опыта. «По фене ботал» не хуже уголовников, становился личностью, известной как в милицейской среде, так и среди уголовников. После уничтожения авторитетного медвежатника, потрошителя сейфов Федьки-Одноглазого, в уголовном мире получил прозвище Стрелок. Узнал об этом случайно на допросе одного из задержанных грабителей. Побаиваться встречи с ним преступники всех мастей стали. Вмиг усвоили, что при сопротивлении Андрей не цацкался, стрелял на поражение. И ведь не подкопаешься. Преступник первым огонь открыл или с ножом на него бросился, зачастую и свидетели были. Самозащита при исполнении служебного долга. Начальство журило, а наказать не могли, все по закону.

Начальство, следуя укоренившемуся мнению, навязанному сверху, считало уголовников классово близкими – оступился пролетарий, с кем не бывает? Выпил лишку после зарплаты, драка, поножовщина. Так для становления на верный путь есть исправительно-трудовые лагеря. Исправится зэк во время отсидки и будет строить светлое будущее. Врагами народа считали политических, кто хоть слово сказал о перекосах в политике партии.

Тем и сроки по 58-й статье давали серьезные – от 10 до 25 лет, а то и без права переписки, что означало расстрел.

Андрей же был другого мнения. На фронте разведчиком был, а вернувшись, по комсомольскому набору в милицию попал. Полагал – разгромили настоящего врага, сильного, жестокого – гитлеровскую Германию. После войны жить лучше станет. Не сразу, это понятно. Страна огромные потери в людях понесла, дома разрушены, заводы. Восстановить надо, напрячься. Трудно люди жили. А после войны – амнистия по случаю Победы. Политические в лагерях остались, сроки досиживать. Надо же великие стройки завершать. Государству выгодно – бесплатная рабочая сила. А вот урки на свободу вышли. Грабили, воровали, насиловали и убивали.

Гуляй, рванина! А чего не гулять, если закон защищал только государство? За кражу государственного имущества срок по статье светил от 7 до 10 лет, а за кражу личного имущества – 6 месяцев, если с насилием в отношении потерпевших – до 3 лет. За изнасилование – до 5 лет, за умышленное убийство – от 3 до 10 лет.

Андрей работал «на земле», на низших должностях – постовым, опером, немало повидал потерпевших. Пусть бы руководство посмотрело в глаза учительнице, с которой зимой бандиты сняли единственное пальто, чтобы продать на барахолке и пропить выручку. Или девушке, девочке почти, которую группой в парке изнасиловали, приставив к шее нож. Или утешили бы старушку, у которой выхватили из рук сумочку, в которой лежала только что полученная скромная пенсия. Высоко начальство сидит, им не видно.

Потому Андрей считал уголовников врагами. Нет у них самолетов и танков, как у немцев. Но чем нож, топор, пистолет лучше? Натерпелся народ на фронте и в тылу за годы войны, да и до войны жили скромно. Вздохнуть бы полной грудью, наесться вдоволь, башмаки новые купить. А тут амнистия, уголовники. Ненавидел он их люто. И действовал, как командир взвода учил.

– Увидел врага – убей, если в плен взять не можешь. Раненого добей, не то в спину выстрелит.

Кто лейтенанта слушал, в живых остались, Андрей в том числе. И ножом часовых снимал, и из автомата, гранаты в траншеи немецкие бросал. И ни разу угрызений совести не чувствовал. Немцы – враги. Они в наш дом пришли, на нашу землю. И в мирное послевоенное время так же действовал. Рецидивиста не исправишь, и чем дольше он в лагере сидеть будет, тем легче простому труженику дышать будет.

На службе тяжело было, но успехи делал. Были ошибки, промахи, но по большей части все дела удачно завершал. Начальство хвалило, сослуживцы уважали, а это не одно и то же. Опера – мужики серьезные, жесткие, их доверие и уважение гладкими речами не заработаешь. А когда за спинами товарищей от бандитской пули не прячешься, первым на захват бандита поднимаешься, то и отношение другое. Как на войне – трудно первому из окопа под ливень пуль встать. Но вставали же! А за первым поднимались другие, только вторым и последующим всегда легче.

Хуже было на личном фронте. После маскарада, когда Валя, девушка Андрея, увидела его в неприглядном виде – небритого, в телогрейке, пахнущего водкой и луком, отношения разладились. Андрей пытался объясниться, но Валя бросала трубку телефона. А когда он дождался вечером ее у подъезда, не стала слушать и прошла мимо, не останавливаясь, гордо дернув плечиком. Андрея сначала злость взяла, обида.

Девушка не хочет его выслушать, понять, что он тогда задание выполнял по захвату убийц и грабителей, в засаде был. Не в милицейской же форме ему сидеть было.

Поостыв, размышлять стал, а любила ли Валя его? Милые бранятся – только тешатся, поговорка известная. Но мирятся же потом. А Валя никаких попыток сблизиться, хотя бы поговорить, не предпринимала. Какое-то время мучился, немного похудел, осунулся. Но через время постарался выбросить ее из головы. Только сердце не всегда подчиняется голове. Вспоминал девушку, особенно когда в метро или на улице видел похожую.

Но вот папа Вали, полковник милиции из городского управления, мстить по-мелкому стал.

Сначала Андрей думал – случайность. За захват банды грабителей всех участников группы отметили. Кого премией, кого грамотой, а Андрея обошли, вроде как и не было его. Потом проверки пошли. Известное дело, проверяющий всегда найдет, к чему придраться. То бумаги ненадлежащим образом оформлены, то на стрельбах давно не был. Замечания стал получать, хотя до выговоров еще не дошло.

Арапов, непосредственный начальник его, человек аналитического ума, ситуацию просек, заметил:

– Андрей, ты кому на ногу наступил или дорогу перешел из начальства?

– Вроде никому.

– А ты припомни. Посмотри, сколько раз за последний год тебя проверяли?

– Не меня одного, весь отдел.

– А замечания получал ты один. У других сотрудников промахов и недостатков не меньше. Надо искать, откуда ветер дует.

Вечером Андрей размышлять стал. Если завистники и были, то не среди оперов. Когда «на земле» работаешь, то не до зависти. Одну лямку тянут, одинаково рискуют, не положением, здоровьем, а жизнью. Да и проверки выездные опера организовать не в состоянии, должность не та. Стало быть – сверху указания идут. А наверху из лично знакомых только Валин отец и есть. Арапову на следующий день о том сказал, оставшись наедине.

– Скверно. Будет гнобить, пока из органов с дискредитирующей записью не выгонит.

– Написать заявление и самому уйти?

– У тебя профессия в руках есть? Может быть, ты хороший каменщик или геодезист? Ты умеешь только преступников ловить. И, заметь, у тебя это неплохо получается. Ты же прирожденный опер.

– Тогда не пойму я вас.

– Андрей, ты меня удивляешь! Проще простого. Тебе в областное управление перейти надо.

– Выгоняете, значит!

– Вот дурак, прости господи!

Арапов взял папки с делами, вышел. Оставшись один, Андрей поразмышлял. Похоже, Арапов дело говорит. Областное управление в городе, а область уже за окраиной города начинается. Преступников не только в Москве полно, но и в области. Тем более многие города подмосковные почти с Москвой слились.

Несколько дней сильно занят был, к тетке в комнатку едва живой от усталости приходил. А через неделю пришел на службу, в кабинете вместе с Араповым незнакомый мужчина сидит. Андрей сразу просек – опер. Взгляд оценивающий, в кармане пиджака пистолет угадывается, потому как топорщится. Поздоровался Андрей, уселся за свой стол. Мало ли кто к Арапову ходит? У Владимира в знакомцах едва не половина сотрудников городской милиции, поскольку он личность известная.

– Знакомьтесь, – предложил Арапов. – Андрей Михайлович Фролов, а это Николай Иванович Феклистов, начальник уголовного розыска из Балашихи.

Мужчины пожали друг другу руки. Андрей понял, что Арапов не просто так их знакомил. Арапов извинился, вышел. Феклистов приступил к делу сразу, не теряя времени:

– Я о тебе наслышан, считай – знаком заочно. Это ничего, что я на «ты»?

– Конечно.

– Предложение у меня есть. Переходи ко мне в отдел, в Балашиху.

Ох Арапов, хитрый лис! Перевод из МУРа в Балашиху вроде как понижение, хотя должности одинаковы, как и денежное довольствие. Уровень ниже, масштаб не тот, зато и тень полковника за Андреем стоять не будет. Но Балашиха хоть и недалеко от Москвы, электричкой четверть часа добираться, а неудобно, учитывая, что рабочий день не нормирован. На происшествие могут ночью вызвать или, наоборот, освободиться может поздно. Как до комнаты тетки добраться?

Феклистов как будто мысли Андрея прочитал.

– С жильем помогу, комнату в милицейском общежитии выделим. Невелика, зато сам хозяин. И от райотдела недалеко, удобно.

Внутренне Андрей к такому повороту событий был готов, потому с ответом долго не тянул.

– Согласен. Только с переводом как быть?

– Беру на себя. Ты заявление сейчас напиши, а дальше мое дело.

Андрей взял лист бумаги, написал заявление. Феклистов прочитал, помахал бумагой, чтобы чернила подсохли.

– Ну, бывай, побегу в управление. Если выгорит, оповещу.

Феклистов ушел. Буквально через минуту вошел Арапов.

– Сговорились?

– Заявление написал, а получится или нет, вилами на воде писано.

– Феклистов – мужик пробивной, настырный. С тобой расставаться жаль. Сработались.

– Не моя прихоть.

Арапов нагрузил Андрея заданиями. Пока еще приказ о переводе будет, если будет. А начальство спрашивать будет уже сегодня. К удивлению Андрея, приказ был готов уже через неделю. Пришел на службу, а в коридоре его Феклистов ждет.

– Держи! Зайди в кадры, оружие сдай, с бегунком день убьешь. А завтра в Балашихе жду.

Поворот в судьбе ожидаемый, но все равно как-то не по себе. Новое место службы, другие условия, сослуживцы. День пролетел в беготне и суматохе, но к концу дня все сделать успел. Попрощался тепло с Араповым, все-таки хороший он мужик, помог с этим Феклистовым. Сам Андрей тянул бы еще резину. Втайне надеялся, что полковник уже в возрасте, на пенсию по выслуге лет уйдет, гнобить перестанет.

С утра на Курский вокзал и на электричку. Народа не так много, мест свободных полно. В Москву утром электрички шли битком набитые. Столица – город огромный, предприятий, заводов, магазинов полно, и везде рабочие руки нужны.

А Балашиха – город районный, хотя и там предприятий хватает, в 1939 году построены два авиазавода по выпуску комплектующих к самолетам, кислородный завод, две хлопкопрядильные фабрики, завод «Автогенстрой».

Расположен город удобно, железнодорожные ветки через него идут на Горький, проходят шоссе – Горьковское, Щелковское и Энтузиастов. Для преступников удобно. Ограбил или обокрал в Москве – и в любую сторону езжай.

Отдел милиции в двухэтажном здании помещался, угол здания на втором этаже уголовный розыск занимал.

Феклистов Андрея сотрудникам представил, потом начальнику милиции. Затем в кадры провел, в оружейку.

– Что брать будешь? – спросил сержант.

В открытом сейфе видны ряды револьверов «наган», несколько «ТТ». Андрей «ТТ» хотел взять, знаком с ним, но самовзвода нет. Увидел рядом незнакомую рукоять.

– А это что?

– «Кольт». По ленд-лизу получен.

– Можно посмотреть?

Во время войны по ленд-лизу из Англии, Америки поступало вооружение – танки, самолеты. Для экипажей вместе с ними шли кожаные куртки, пистолеты. Сразу после войны из армии нештатное оружие списали, передали в милицию, ВОХР, связистам, инкассаторам и прочим службам. Андрей сам видел у инкассаторов «Вальтер Р-38», а у почтовиков пистолеты «маузер». Трофейное оружие тоже использовалось.

Повертел незнакомый пистолет в руках Андрей.

Тяжеловат, самовзвода, как и у «ТТ», нет, но калибр большой, к тому же магазин всего шесть патронов вмещает.

– А патроны к нему есть?

– Вон цинк в углу лежит, а пистолет один только, не берет никто.

– Я возьму.

Почему на американца позарился, сам не понял. То ли потому, что американская тушенка или консервированная колбаса еще на фронте по вкусу пришлись, то ли из-за ботинок, что на рынках продавались с рук. Подошва толстая, не промокают, сносу нет.

Феклистов выбор Андрея не оценил.

– Здоров больно. В кармане выделяться будет. Пойдешь в общежитие, только я в кадры на минутку заскочу, ордер на вселение возьму.

Общежитие милицейское недалеко оказалось. С одной стороны, удобно, до службы пять минут ходьбы. А с другой – под рукой он все время, на ночные происшествия его первого вспомнят.

Комнатка небольшая, но такая же была у тетки, где они вдвоем жили. В комнатке стул колченогий, шкаф и кровать железная.

– Стола не хватает, коменданту скажу, пусть организует. Без стола ни покушать, ни документы написать.

Только в здание милиции вошли, дежурный кричит:

– Николай Иванович! На Леоновском кладбище труп нашли! Прокуратура уже выехала.

– Кричать-то зачем? Труп уже никуда не денется.

На кладбище выехали на мотоцикле с коляской, трофейном «Цундапе». За рулем сам Феклистов, в коляске Андрей устроился. Только к службе приступил, а уже на выезд.

Кладбище старым оказалось, на некоторых могилах кресты от времени покосились, полустертые надписи с датой смерти еще дореволюционные. Феклистов увидел на боковой аллее немецкий «Опель-кадет», свернул туда. Недалеко от машины у одной из могил стояли трое мужчин, туда оперативники направились.

– Кого я вижу! Петр Федотыч, сто лет, сто зим не виделись!

Феклистов поздоровался за руку с мужчинами.

– Горазд ты врать, Николай Иванович! Три дня назад в прокуратуре. А это кто с тобой?

– Новый оперативник, Андрей Михайлович Фролов, в МУРе служил.

– Вот, полюбуйся. Два ножевых ранения, судмедэксперт говорит – оба смертельные.

– Хочешь сказать – профессионал был?

– Не исключаю. После войны разведчики демобилизовались, диверсанты и прочий люд, кто хорошо холодным оружием владеет.

– Можно посмотреть? – выступил вперед Андрей.

– Гляди. За просмотр денег не берем, – хохотнул эксперт.

Судмедэксперты – народ циничный, трупов и крови не боятся. Но знатоки, следствию помогают. Одного взгляда Андрею хватило, чтобы понять – не бывший разведчик был. В разведке учили бить ножом или сверху, в надключичную ямку, или под левую лопатку, если часовой спиной к разведчику стоял, либо слева от грудины, на уровне ее сере-д-ины.

А тут – два окровавленных пореза на одежде слева, под мышкой. При опущенной руке потерпевшего так не ударишь. Рука левая в момент удара вытянута была. О своих предположениях сказал сразу.

– Ты в разведке служил? – спросил прокурорский.

– Так точно, три года.

– Либо урка из «мясников», либо прошедший подготовку где-то в спецслужбах.

«Мясниками» называли жестоких убийц. Их не любили и побаивались сами зэки. Обычно преступники не меняли свою «масть». Вор не шел на убийство, а разбойник не становился «щипачом».

– Феклистов, пусть твои сотрудники картотеку посмотрят. Может, по амнистии кто-то вышел подходяший.

– Сделаю. Вокруг смотрели?

– Не успели еще.

– Андрей, давай посмотрим.

Убийца вполне мог выкинуть нож как улику. Если выбрасывали, то, как правило, недалеко. Нож в крови, в карман не сунешь, выпачкаешься. И в руке нести нельзя, прохожие заметят. Стали вокруг трупа расширяющейся спиралью ходить. Повезло Феклистову.

– Есть! И поосторожнее, след свежий.

К Феклистову приблизился криминалист, потом жиденько развел гипс, вылил в отпечаток. След был относительно свежий, не больше часа-полутора ему, отпечаток от солдатских сапог. По такому обнаружить убийцу сложно, половина мужчин в СССР такие носит. Потом эксперт тоже сфотографировал, положив рядом линейку. Подошли другие члены группы. Нож, не поднимая, осмотрели. Андрей нож сразу опознал. Такие у финнов были.

– Видел на фронте у финнов такие.

– У солдат такие быть могли, что там воевали, – изрек прокурорский. – След тоже от сапога.

– И сапоги и финку на базаре купить можно, – возразил Феклистов.

Эксперт упаковал нож, уложил в чемоданчик.

– В отделе пальчики сниму, если рукоять не обтирали, завтра заключение получите.

Подъехала полуторка, труп погрузили в кузов. Судмедэксперт сказал:

– Причина смерти понятна. В морге труп осмотрю, если будут особые приметы, отзвонюсь.

Когда грузовик уехал, Феклистов бросил хмуро:

– Похоже – еще один висяк.

Висяками называли уголовные дела, которые расследовались медленно и в итоге отправлялись в архив по нерозыску преступника. Из улик только нож и след сапога. Да и то неизвестно, чей это след, может, и не убийцы вовсе. Проходил человек за десять минут до происшествия, могилку родственников посетить.

– Андрей, я в отдел, картотеку посмотреть. А ты по кладбищу походи, с людьми поговори, вдруг свидетелей найдешь.

Рабочий день, посетители на кладбище бывают или ближе к вечеру, после работы, или в воскресенье, в дни поминовения усопших. Разве сейчас найдешь свидетелей? Да еще кладбище старое, поросло кустами и деревьями. За десять метров через три могилки уже не видно ничего. Но Андрей не роптал, понимал – надо. Иной раз свидетель находился там, где не мог быть, – ночью, в глухом переулке. Не спалось дедушке, вот и сидел у окна. Но чтобы найти свидетеля, требовался иногда сизифов труд.

Прокурорский следователь и эксперты, а следом и Феклистов, уехали. Андрей добросовестно обошел кладбище Никого, кроме кладбищенского сторожа, да и тот никого не видел.

– У нас не военный объект, – ответил он на вопрос Андрея. – Я один, территория большая, входов три. Не видел никого.

Андрей в райотдел пошел. Феклистов и еще один оперативник, Тарасов Евгений, просматривали архивные дела, картотеку. Шансов было мало. Москва рядом, и убийца мог приехать оттуда или из любого другого соседнего города. Раздался звонок телефона. Феклистов снял трубку:

– Да, слушаю, начальник угро у аппарата.

Некоторое время он слушал, потом поблагодарил, положил трубку.

– Непонятки какие-то. Судмедэксперт вскрытие еще не делал, но тело убитого осмотрел, наш клиент. На руке наколка – «Не забуду мать родную», на груди – церковь с двумя куполами.

В уголовном мире все наколки делались не просто так, каждая татуировка имела значение. Два купола на храме означали две ходки на зону. Стало быть, уголовник.

– Это не главное, но существенное. На животе есть шрам от ранения, предположительно пятилетний. И зашивал его немецкий хирург.

Сведения важные. Если шили рану пять лет назад, то это был 43-й или 44-й год. Наших пленных немцы оперировали крайне редко, если он им был очень нужен. Уголовник – не командир высоких чинов. С чего бы это немцам проявлять такое милосердие?

Некоторое время все трое молчали, переваривая услышанное, анализируя.

– Тарасов, звони криминалисту, пусть сделает фото – анфас, профиль. Если купола, в архивах быть должно, запросим Москву.

– Я бы еще с соседями поговорил.

– Сам так думал. Но это когда фото будет и личность установим.

«Соседями» в уголовном розыске называли сотрудников Госбезопасности. Милиция входила в состав МГБ – Министерство государственной безопасности, иногда отделялась. «Соседи» называли милиционеров между собой более приниженно – «хомуты».

И Феклистов, и Андрей думали одинаково. Если рану шил немецкий хирург, то убитый был в плену или служил немцам. И сейчас с ним мог расправиться кто-то за старые грехи, видевший убитого на службе немцам. Хотя Андрей сомневался. Человек гражданский или уголовник ножом бьет не так.

Уголовники в живот норовят. Такие ранения серьезны, жертва перед смертью мучается. Колотые раны грудной клетки или брюшной полости почти всегда кончаются летальным исходом в отличие от резаных. Эти кровят поначалу обильно, но к трагедии не приводят, за исключением ранения сонной артерии на шее. Профессионалов – разведчиков, диверсантов – учат ножевому бою в спецшколах, чтобы убить наверняка, с одного удара и беззвучно. Если жертва, тот же часовой, после первого удара не будет убит и сможет крикнуть или выстрелить, может сорваться операция. Стрельба же для разведчика во вражеском тылу – последнее дело, считай – сорвал задание. Да и немцы обнаруженной группе уйти не дадут, для этого у них егеря, фельдполиция, служебные собаки. Уж Андрей-то знал.

Когда Феклистов сказал о ранении и швах, сразу мысль мелькнула: нельзя сообщников исключать, что с ним знакомы были в годы войны. Своим предположением поделился с Феклистовым.

– Зыбко. Но если так, дело придется соседям отдавать. Впрочем, так даже лучше, чем за «висяк» на каждом совещании шею мылить будут. Ты есть хочешь?

– Хочу.

– Идем в столовую, пока Тарасов со снимками вернется, у нас полчаса свободных.

Когда Андрей работал в МУРе, сотрудники обедали в кафе напротив. Вкусно и вполне по зарплате. В столовой по соседству кормили неважно, а цены – как в московском кафе. На второе – серые, слипшиеся макароны, а котлеты, похоже, из одного хлеба, только запах мясной. Но чувство голода улеглось.

Вернулись в угро, а следом уже Тарасов, в руках еще влажноватые снимки держит. Лицо анфас и в профиль, обе татуировки.

– Надо к Петровичу ехать.

– Это кто такой?

– С тридцать второго года в милиции, за месяц до твоего прихода на пенсию вышел. Всех уголовников в городе и районе знал. Может, вспомнит.

– Наколки обычные. Храм, «Не забуду мать родную». У каждого второго сидельца такие.

– Лицо. Не исключено – встречался.

– Мне с тобой?

– Познакомлю, еще не раз обращаться придется.

В угро обращались друг к другу на «ты». На мотоцикле домчались до бывшего сотрудника быстро. Балашиха стала городом с 1939 года и население имела в 1948 году всего сорок тысяч. По сравнению с многомиллионной Москвой – дачный поселок. Петрович оказался дома, подрезал кусты в саду. Что еще делать пенсионеру осенью? Поздоровались, Феклистов представил Андрея.

– Наш новый опер, Андреем звать. Посмотри, Петрович, на эти снимки. Ты давно в органах. Не встречался?

– Погоди, очки надену.

Петрович задумался.

– Встречался я с ним. А вот когда и по какому поводу, не помню. Давно это было, перед войной, считай, лет десять прошло.

– Дело на него заводили? Так я в архиве посмотрю.

– Не помню. Сам знаешь, сколько людей за год проходит, а память-то уже не та. Посмотри дела за тридцать восьмой – тридцать девятый годы.

– Спасибо и на том. Как живешь-то, Петрович?

– Сам видишь, садом-огородом занимаюсь. Спокойно, но скучно. Зато по ночам сплю, никто не дергает. И еще. Ты бы, Николай, присмотрелся к сорок седьмому дому на Заречной.

– Есть какие-то подозрения?

– Сваха у меня напротив этого дома живет. Шастают туда по ночам. Не иначе – скупка краденого.

– За сигнал спасибо, присмотрюсь. Только раньше ничего такого не слышал.

– Вроде владелец у дома новый.

Информация в уголовный розыск стекалась из разных источников. Кто-то в трамвае случайно обмолвился или в пивной, бдительные граждане сигнализировали, агентура стучала. Без стукачей в уголовном розыске нельзя, блатные если узнают, информатора на ножи поставят. Преступник после удачного грабежа или кражи не удержится, обязательно на малине похвастается добычей. А как же – фарт! Вот стукачок в клюве оперу информацию принесет. Так, мол, и так, третьего дня Прохор-Хрипун в карты перстенек проиграл с тремя бриллиантами в ряд. В тысячу рубликов оценил и на кон поставил. А выиграл тот перстень Каркуша, гражданин начальник. Мне зачтется, могу идти?

По крупицам информация собиралась, копилась, а потом, как пазл, складывалась в общую картину.

По возвращении в отдел Феклистов вместе с Андреем сходил в подвал, где архивные дела хранились. Отобрали папки за 38-й и 39-й годы, еле в комнаты угро вдвоем донесли. От пыли и паутины оба чихали, как простуженные.

– Вот тебе фото трупа. Смотри дела, сличай. Но помни, десять лет прошло. Он мог выглядеть немного не так.

– Понял.

До самого позднего вечера Андрей листал дела. Фото разглядывал, читал про особые приметы. К десяти часам вечера голова кругом пошла, в глазах мошки.

– Все! Иду спать! – решил Андрей.

Хорошо бы поужинать, но столовая закрыта, а в его комнате даже сухарика не найдется. Подумал еще, надо купить что-нибудь, консервов или сухарей на такой случай. Утром встал рано, как привык. Сходил в столовую, позавтракал. Если на службу голодным идти, еще неизвестно, когда в следующий раз поесть удастся. Уселся за стол, до трех часов пополудни дела просматривал. Ничего похожего. Вздохнул, видимо – ошибся Петрович, сколько времени впустую ушло, как вода в песок. В два приема папки в подвал отнес. Когда на полки дощатые уложил, случайно зацепил другие. Несколько уголовных дел на бетонный пол упали. Одно дело раскрылось, а там! Андрей не поверил своим глазам, дело поднял, а на него фото убитого смотрит. Понятно – помоложе, морщин поменьше, волос побольше. Но сразу узнал. Дело взял, помчался по лестнице.

– Вот!

И папку на стол, подняв облачко пыли. Феклистов поморщился, рукой махнул, открыл обложку, замер.

– Так, Болотников Игорь Францевич, тысяча девятьсот восьмого года, статья сто сорок вторая, тяжкие телесные повреждения. Получил четыре года, наказание отбывал в Ухте.

– Петрович на один год промахнулся, – заметил Игорь.

– Доживи до его лет! – отмахнулся Феклистов. – Дуй в паспортный стол, посмотри – получал ли паспорт, где прописан.

– Уже ушел.

Паспортный стол располагался в этом же здании на первом этаже. Через минуту Андрей уже положил бумажку с установочными данными перед начальником паспортного стола.

– Срочно надо?

– Еще вчера.

– Как уголовный розыск, так всегда срочно! Что он на этот раз натворил?

– Пока не знаю. Труп его нашли с двумя колотыми ранами. Получал ли паспорт, где прописан?

– Знаю. Карточку не могу найти.

Начальник паспортного стола подошел к паспортистке, переговорил.

– Ты знаешь, огорчу. После отсидки новый паспорт твой фигурант не получал. А до судимости в сороковом был прописан в Пехре-Покровском, улица Ворошилова, дом восемь.

– И на том спасибо.

Андрей записал адрес, хотя в уголовном деле значился именно такой. Возвратясь в отдел, доложил.

– Давай-ка проедем туда, недалеко.

Еще не глубокая осень, начало октября, а уже достаточно прохладно. Феклистов ехал не быстро, а ветер забирался в рукава, задувал снизу под короткую курточку.

– Прибыли!

Андрей и сам успел прочитать на въезде покосившуюся табличку с названием села. Быстро нашли улицу, дом. Оказалось, хозяева уже сменились и, где находятся прежние, не знали.

– Все, канул в воду! – сплюнул Феклистов.

– С «соседями» поговорить надо. У нас же теперь фото есть, довоенное и трупа, установочные данные.

– Поговорить можно. Только Болотников этот мог по чужому паспорту жить, да не одному. Купил у забулдыги за четвертной или своровал. И будет Иванов, он же Сидоров, он же Петров.

Но на обратном пути заехал. В отделении МГБ всего два сотрудника. По предъявлении удостоверений пропустили обоих. Разговаривал Феклистов, как старший. Гэбэшник выслушал, записал.

– Фото у себя оставлю, через два дня в Москву по службе еду, поинтересуюсь. Если что будет, телефонирую.

Когда вышли, Феклистов закурил «Беломор».

– Пустой номер, печенкой чую. У них, если что и есть, нипочем не скажут. Одни тайны, и все совершенно секретно. Общался я уже с ними. Вроде одно дело делаем, а информацией никогда не делятся, под себя гребут.

Поехали в отдел. Феклистову хорошо, он в потертой кожаной куртке, ветер на мотоцикле не так пробирает. Замерз Андрей. Николай Иванович заметил.

– Ты, брат, теплее одевайся. Давай по сто для согрева.

Начальник угро вытащил из стола чекушку водки, разлил по стаканам.

– Жаль, закуски нет, Ну, приняли.

Выпили. Показалось, кровь быстрее по жилам заструилась, теплее стало. Феклистов уселся за стол.

– Будем ждать, что соседи скажут. По ножу – глухо. Нигде раньше не проходил, как и отпечаток сапога. Я со своей агентурой поговорю, может быть, слышал кто-нибудь. И тебе пора своими стукачами обзаводиться.

– Помилуй, Николай, я второй день на службе.

– Да знаю, напоминаю просто. Сам знаешь, без стукачей ни одного серьезного дела не раскроешь.

– Это если урки участвовали.

– Есть в твоих словах правда, посконная и сермяжная. Ладно, отдыхай. А я на конспиративную квартиру.

Николай Иванович подмигнул и вышел. Пешком пошел, мотоцикл во дворе милиции остался. Мотоцикл этот приметный, где он, там и начальник угро. Не хотел светиться Феклистов, иначе уголовники квартиру быстро вычислят. Андрей о таких квартирах слышал, но сам не был никогда. За время службы в Москве агентурой оброс, но мелкого разлива. Да и встречи проходили мимоходом, вроде невзначай. Перебросились несколькими фразами и разошлись. Конспиративные квартиры только для встреч с серьезными информаторами, кто мог дать весомые данные. Таких и материально поощряли. Но чаще такие встречи проводили гэбэшники, у них возможностей побольше. А милиция при МГБ как бедная сестра.

С утра Феклистов загрузил Андрея картотекой.

– Внимательно изучи. Фото, установочные данные. Это те, кто живет в городе и районе. Пригодится.

Андрей до полудня карточки изучал. Хорошо, природа наградила отличной зрительной памятью. Но к обеду от мельтешения лиц, фамилий, судимостей в глазах рябить стало. Работу прервал звонок дежурного.

– Угро – на выезд. Грабят магазин в Николаевке.

Феклистов куртку накинул.

– Бегом!

Мчался на мотоцикле как угорелый. На крутых поворотах коляска, где сидел Андрей, задирала колесо, и Андрей опасался, что они перевернутся.

Как только съехали с шоссе, дорога скверная пошла. Трясло немилосердно. Уже крайние избы деревни показались. Навстречу пылила «эмка». Андрей через лобовое стекло машины разглядел водителя, рядом пассажир, но его лицо увидеть не успел, слишком быстро разминулись. Лицо шофера кого-то напоминает.

– Николай, тормози!

Когда Николай остановился, Андрей сказал:

– «Эмка» мимо прошла. За рулем человек, которого я утром видел на фото в картотеке.

– Ах, мать твою! Это же грабители! Догоняем!

Николай круто развернул мотоцикл. Андрей вцепился в поручень, чтобы не вывалиться.

Легковушка прибавила ход. Из-под ее колес шлейф пыли. Номера машины за пыльной пеленой не видно, а обогнать невозможно – дорога узкая и видимости никакой. За несколько минут оперативники покрылись слоем пыли.

Машина вырвалась на шоссе, прибавила газу. Мотоцикл не отставал.

– В Москву рвутся!

Машин, как попутных, так и встречных, было мало.

– Андрей, стреляй по колесам, а то уйдут, сволочи!

Мотоцикл трясет, машину тоже слегка водит по дороге, попробуй, попади в колесо, хотя и дистанция невелика, метров двадцать. Андрей достал пистолет, передернул затвор. Пистолет держал обеими руками. Подумал еще – надо было выбраться в тир Осоавиахима, пистолет пристрелять, не успел, все нехватка времени. Прицелился, выжал спусковой крючок. Бах! Звук сильный, все же калибр большой сказывается. А вот дульное пламя маленькое и отдача мягкая, не то что у нашего «ТТ». А машина как шла, так и идет.

Похоже – из нее выжимали все лошадиные силы. Но изношенный мотор больше восьмидесяти километров не выдавал. Андрей прицелился еще раз. Момент удобный, встречных машин нет, случайно пулей никого не зацепит. Выстрел, следом второй! Машина вильнула, шофер с трудом удержал ее на шоссе, потом съехала в кювет. Николай тормозил, за задним колесом черная полоса горелой резины. Дверцы машины распахнулись, из нее выскочили трое.

– Стоять! Милиция! – закричал Феклистов и выстрелил вверх из пистолета.

В ответ прозвучал выстрел, пуля шлепнула по металлу коляски.

– Андрей, ты бери первого, я других. Хоть одного живым взять надо.

А мужчины из легковушки уже мчались к лесопосадке. Андрей прицелился, выстрелил одному из бегущих в ногу. Попал! Грабитель упал, закричал от боли. Подельники его не думали помочь, мчались дальше. Андрей подбежал к раненому.

– Оружие!

– Нет у меня. Ой, больно!

– Руки покажи, чтобы я их видел.

Андрей обыскал раненого. Оружия в самом деле нет.

– Лежи и не двигайся!

А сам побежал за Николаем, преследующим двух бандитов. Выстрел со стороны грабителя, ответный выстрел Феклистова. Андрей помоложе начальника, догнал его. А бандиты уже в посадку забежали. Посадка идет длинной полосой, разделяя поля, для снегозадержания посажена. Деревья в два ряда, между ними кустарник вырос. Укрыться в такой посадке от преследования невозможно, но встать за дерево, прикрыться от пуль вполне можно. Один бандит так и сделал. Встал за дерево, стрелять начал, а второй по посадке бежит.

– Николай, за тобой стрелок, я за беглецом.

Феклистов на землю упал, дураков стоять под пулями нет. Фролов же помчался наискосок к посадке. В бегущего попасть трудно, да и дистанция до стрелка велика. Ворвался в посадку. Впереди в полусотне метров спина в сером пиджаке мелькает.

– Стой! – закричал Андрей. – Стой, а то стрелять буду.

Бегущий на ходу, не целясь, выстрелил в сторону Андрея. Пуля мимо прошла, отколов с дерева щепу. Андрей рванул вперед, сократив дистанцию, потом встал, навел пистолет. Сначала мушка на спине была, но Андрей опустил ствол ниже, выстрелил в бедро. Бегущий покатился кубарем, как будто запнулся. Прикрываясь деревьями, Андрей приблизился.

– Брось оружие, не то застрелю.

– Мусор поганый!

Андрей выстрелил. Пуля ударила в землю рядом с ногой раненого. Тот дернулся.

– Еще раз выругаешься, башку продырявлю.

– Не имеешь права!

– Ты с оружием в руках оказывал активное сопротивление, так что все по закону.

– Вон пистолет валяется, – показал рукой раненый.

– Руки подними. Шевельнешься неосторожно, и в башке сквозняк будет.

– Откуда ты только взялся!

Но руки поднял. Андрей подошел, обыскал, достал из пиджака раненого нож-бабочку. Потом шагнул к пистолету, набросил на него носовой платок, завернул, сунул в карман. Эксперт снимет отпечатки пальцев, и статья для раненого уже есть – сто пятьдесят четвертая с литерой «А» – до пяти лет.

– Почему убегал?

– Так испугался, гражданин начальник! Вы без предупреждения по машине палить начали.

– Не надо было убегать.

– В больничку бы меня, кровью изойду.

– Страна не много потеряет. В Николаевке магазин – ваших рук дело?

– Какой магазин, начальник? Ты меня там видел?

– Сейчас машину осмотрим, подельников твоих допросим. Будет у тебя статья, я обещаю.

– У, сука!

Андрей рукояткой пистолета ударил бандита по зубам.

– Я тебя предупреждал.

Раненый сплюнул с кровью, пальцами достал выбитый зуб.

– Вставай, чего разлегся! Думаешь – «Скорая помощь» за тобой приедет? В лучшем случае труповозка.

Бандит, постанывая и охая, держась за дерево, поднялся. В отдалении раздался выстрел. Как же Андрей забыл про Николая? Он стрелял или в него?

– Пошевеливайся. Сейчас Феклистов твоего дружка кончит и в отдел поедем.

– В больничку сначала!

– Про Николаевку не забудь. Надо же посмотреть, что вы там натворили.

Андрей вел раненого по посадке, между деревьями. Впереди мелькнул человек.

– Николай, ты?

– Я, иди спокойно, отстрелялся бандюган.

Подошли ближе. Пуля Николая угодила бандиту в грудь, наповал. Рядом валялся трофейный «вальтер». Андрей заметил кровь на предплечье начальника.

– Ранен?

– Зацепило слегка. В коляске мотоцикла бинты есть. Ты пистолет его подними, пригодится отпечатки снять. Этого ты ранил?

– Ковыляет, но жить будет. Отстреливался.

– А первый?

– Тоже в ногу ранил. В больницу доставим, осмотрят, перевяжут, для допроса вполне сгодятся.

– Как же их везти?

– Я в машину сяду, за руль.

– А чего же ты сразу не сказал? Водить умеешь?

Пошли к машине. Раненный первым в ногу Андреем уже подполз к легковушке. Уехать хотел, пока оперативники занимались подельниками?

– Это ты правильно ползешь, но направление неправильно выбрал. Кладбище в другой стороне, – мрачно пошутил Николай.

Раненый запаниковал.

– Как на кладбище? А, мусора позорные, волчары! В больницу везите!

– Не сдохнешь! Ты всю жизнь кровь народную пил. Когда пацаны да бабы в тылу за станками стояли, ты где был? На малине пил-жрал, проедал наворованное? Или на шконке в лагере пайку требовал или у слабых отбирал? Заткнись! А то разозлишь, в сердцах пристрелить могу. Вон подельник твой уже с апостолом Петром встретился, отчет держит, что полезного для людей сделал.

– Неверующий он был.

Вдвоем осмотрели «эмку». В багажнике и на заднем сиденье явно ворованные вещи – пальто, куртки, все с ценниками. Обувь в коробках, два мешка продуктов – консервы, печенье, конфеты, ну и бутылки водки, куда же уркам без беленькой?

Вдвоем с Николаем быстро поставили запасное колесо.

– Давай сначала их в больницу сдадим. Пока врачи помощь оказывать будут, я в отдел смотаюсь. К раненым надо патрульного приставить, чтобы не сбежали субчики, да в прокуратуру и судмедэксперту отзвонюсь.

Помогли раненым в машину сесть. Оба делали вид, что едва не при смерти. Андрей у бандитов ремни из брюк вытащил, руки связал. Так ехать спокойнее. Впереди ехал Феклистов, за ним Андрей. Добрались до больницы. Николай Иванович в приемный покой сбегал, позвал санитаров с носилками.

– Ты тут присмотри, пока милиционера привезу.

– Минутку! Пусть врачи тебя сначала осмотрят и перевяжут.

У Николая рукав рубашки в крови, а под кожаной курткой не видно было. Пуля по касательной прошла, кость не задела. Хирург пару швов наложил, перевязку сделал, противостолбнячную сыворотку ввел.

– Завтра на перевязку.

– Жуликов моих посмотри, доктор. Мне они живыми-здоровыми нужны. Допросить хотя бы.

Николай Иванович поднял со стула куртку, сунул палец в пулевое отверстие.

– Долго жить буду. Несколько сантиметров левее, и в грудь бы угодил.

Натянул куртку и уехал. Пока хирург занимался ранеными бандитами, Андрей осмотрел машину. Для начала записал номера. Надо будет потом через ОРУД, отдел регулировки уличного движения, узнать, кому принадлежит машина. Вполне вероятно – угнали, замок зажигания примитивный, хоть расплющи гвоздь и им заводи.

Потом осмотрел корпус машины, обнаружил пулевое отверстие. Думал – промахнулся, а пуля в железо ударила, пробила. Через полчаса прикатил на мотоцикле с милиционером Феклистов.

– Головой за раненых бандитов отвечаешь. Помрут – не твоя печаль. Кроме медиков, к ним никого не подпускай.

– Слушаюсь.

– Андрей, придется тебе снова пошоферить. Прокурорские уже выехали, у посадки остановятся.

Феклистов снова поехал впереди, на «М-1» за ним Андрей. Прокурорский следователь и оба эксперта были тут. Феклистов, за ним Андрей, а замыкал маленькую колонну «Опель-кадет» прокуратуры. Остановились у трупа.

– Рассказывай, Николай Иванович, как было.

Феклистов все рассказал. Пока эксперты осматривали тело, Андрей передал им оба пистолета бандитов. Следователь поинтересовался:

– Опись найденного в машине сделали?

Феклистов возмутился:

– Петр Федотыч! Когда бы мы успели?

– Пойдем вместе.

– В Николаевку нам надо. Место преступления осмотреть, со свидетелями поговорить.

– А вам сейчас опись составим, тогда в Николаевку покатим. Изъятое под роспись вернем. Милиции и прокуратуре плюс, все по горячим следам разыскано и возвращено.

С переписью быстро не получилось. Если пальто, куртки, обувь за десять минут описали, то с продуктами возились час. На бумагу каждую банку записать, каждую бутылку. Закончили одновременно с экспертами.

– Вы кто-нибудь езжайте в Балашиху за труповозкой, а я с угро в Николаевку.

До деревни ехать километров восемь. Напрямик ближе, а дороги нет, пришлось крюк делать.

На крыльце магазина продавщица оборону держит, вокруг – многочисленная группа селян.

– Не будет магазин работать, граждане! – кричит она. – Ограбили райпо. А милиции все нет и нет.

– Как нет, мы здесь. Чего кричишь, Клавдиевна?

– Так вызвала когда? На лошадях бы уже успели! А они вона – на машине и мотоциклетке!

– Не шутите, гражданочка. – Следователь прокуратуры поднялся на крыльцо, повернулся к селянам. – Доблестная советская милиция под руководством прокуратуры воров и грабителей уже задержала. Начальник уголовного розыска был ранен в руку, но долг выполнил. Похищенное изъято и находится в машине. Сейчас передадим по описи, магазин будет работать завтра. Расходимся, товарищи.

Следователь сорвал аплодисменты. Селяне удивлялись. Место разбоя милиция не осмотрела, а похищенное вернула. Чудеса! Следователь и оперативники носили из машины мешки и вещи на крыльцо магазина. Граждане стали расходиться, обсуждая услышанное. У продавщицы лицо недовольное. Бестия тертая, под шумок явно хотела списать товаров больше.

Акт передачи похищенного написали, под роспись продавщицы и следователя. Когда закончили с бумагами, направились в Балашиху. Следователя у прокуратуры высадили, на соседней улице от райотдела милиции.

– Андрей, бери протокол допроса, бумагу, едем в больницу. Допросить надо. Кто навел, подельники, чья машина.

– В ОРУД заехать надо.

– Давай в ОРУД, раненые уже не убегут.

Номер на машине оказался поддельный. Не выдавался такой ни в Москве, ни в области.

Раненые располагались в разных палатах, как просил хирурга Феклистов, для того, чтобы бандиты не могли сговориться. Понятно, всю вину будут сваливать на убитого. Вроде он вожак, главарь, втянул их в преступную деятельность.

В коридоре больницы Николай Иванович распорядился:

– Ты допрашивай своего, а я того, что к машине полз. Потом поделимся в коридоре мнениями и поменяемся.

– Хочешь сыграть в доброго и злого следователя?

– Догадливый. Я буду злым.

– Идет.

В ходе допроса выяснили установочные данные, судимости. Машина в самом деле оказалась угнана в Смоленской области еще полгода назад. Подделали документы, изготовили фальшивый номерной знак. Нападение на магазин в Николаевке было не первым делом. Андрею удалось выяснить, где жили преступники, узнать о двух эпизодах.

Встретились с Феклистовым в коридоре. Тому похвастать особо было нечем. Кроме фамилии, задержанный бандит не сказал ничего. Да и неизвестно, настоящая ли это фамилия. Андрей понял, что предстоит работа в архиве – изучать старые уголовные дела подследственных. Как только состояние их позволит, задержанных переведут в следственный изолятор. Теперь Андрей допрашивал того, что стрелял в него.

– Молчать будешь? Надо было тебя еще в лесу грохнуть.

– Не гони волну, гражданин начальник! – ощерился раненый. – Если у тебя есть что предъявить – выкладывай. А сам на себя наговаривать не буду. Зачем мне срок?

– На тебе уже две статьи, как минимум, есть. Незаконное владение оружием и сопротивление органам милиции.

– И че?

– В больнице подлечат тебя, повезут в СИЗО.

– И че?

– А конвоировать буду я. И застрелю при попытке к бегству.

– Что я – дурак, чтобы бежать? Срок-то небольшой светит.

– Блатата в Москве знакомая есть?

– А как же? Лучшие кореша.

– Про опера, которого Стрелком зовут в уголовной среде, слышал?

– Краем уха, – скривился раненый.

– Стрелок – это я. И убью любую мразь не задумываясь. Так что жить тебе осталось только до перевода в СИЗО. Хирург сказал – рана не опасная для жизни. Через неделю светит тебе шконка, а не отдельная палата.

Убивать его Андрей не собирался, сам за то в лагерь попадет. Но надавить морально на психику вполне можно. Тем более бандит знал, что в него стрелял Андрей, уже подсознательно боялся.

– Гонишь, начальник!

Но голос у бандита изменился, форсу поубавилось. Про Стрелка говорили – бешеный и упорный.

– Тогда у медсестричек зеленку попроси, лоб намазать.

– Погоди, начальник. Договоримся.

Голос бандита хриплым стал.

– Пиши.

Много рассказал бандит. Андрею приходилось его останавливать.

– Не так быстро. Писать не успеваю.

Бандит, фамилия которого была Трегубов, рассказал о грабежах, в которых участвовал. Мелькнула кличка еще одного, с которым общался убитый в посадке.

– Дней пять назад приходил на хазу. Несколько минут всего был, с паханом общался в соседней комнате. А как ушел, пахан стакан водки выпил, сказал – страшный человек.

– Каков он из себя?

Трегубов описал довольно точно. Из особых примет две золотые коронки на верхних передних зубах и надорвана мочка левого уха. Такого человека Андрей на фото в картотеке не видел, как и не читал особой приметы. Рваная мочка – редкая особенность у мужчины. А у женщин встречается, когда грабитель вырывает золотые сережки.

Андрей допрашивал долго – подробности, детали грабежа, кто наводчик, кому сбывали. Феклистов не выдержал, постучал в дверь палаты.

– Я закончил. Пару минут, и освобожусь.

– Устал я, – откинулся на подушку бандит.

Лицо в самом деле бледновато от кровопотери.

– Ладно, живи! В СИЗО я тебя конвоировать не буду. Но больше не попадайся, а лучше завязывай с криминалом.

– Так я же больше ничего не умею, начальник. Нет профессии. А еще западло вору работать. От работы лошади дохнут.

– Они от старости. А ты сегодня по лезвию ножа прошел. Мог бы, как твой подельник в посадке, с дыркой в башке лежать. Считай – повезло, второй раз сегодня родился. Я ведь тебя за сопротивление застрелить хотел.

– Я понял. Глаза у тебя были… – раненый подбирал слово… – беспощадные! А чего не убил?

– Труп допрашивать? Так он молчать будет.

Андрей вышел из палаты. Феклистов недовольно спросил:

– Ты чего так долго? Знакомый?

– В первый раз в посадке увидел.

И Андрей протянул Николаю протокол допросов. Николай сел на стул, быстро пробежал глазами.

– Ничего себе! Как это ты его разговорил?

– Пообещал дострелить, коли петь не будет.

– Да если начальство узнает, тебя из органов попрут.

– Нам же результат нужен. Я его получил, стрелять не собирался, а слова к делу не пришьешь.

– Ты все же поаккуратнее.

Поехали в отдел, там Феклистов уже медленно, внимательно изучил протоколы допросов, сделал себе пометы в блокноте. Зазвонил телефон. Николай Иванович посмотрел на часы.

– Десять часов вечера. Неужели дежурный?

Если дежурный, значит, происшествие, надо выезжать. Начальник угро снял трубку.

– Феклистов у аппарата.

Андрей разговор не слышал. Николай Иванович односложно отвечал:

– Да, да, помню. Если я сейчас подъеду, не поздно? До встречи.

Феклистов убрал документы в сейф.

– Едем к соседям. Там по Болотникову кое-что нашли.

На этот раз гэбэшник был в форме, а не в штатском.

– Здравствуй, Владимир Васильевич! – поприветствовал офицера Феклистов.

– Здоровались уже, садитесь.

Оба оперативника сели.

– Болотников ваш по нашему ведомству проходит. Можно уже сказать – проходил, в розыске был. В сорок третьем и сорок четвертом служил немцам, полицаем в карательном батальоне. В Белоруссии партизан расстреливал, мирных жителей, в Польше наследил. Потом следы его теряются.

– Скорее всего, ранен был, немецкий хирург его оперировал.

– Мы тоже склоняемся к такому мнению. В его розыскном деле даже фото его есть, где он в немецкой форме. Можете посмотреть.

Лейтенант МГБ положил на стол фото. Оба оперативника склонились. На снимке трое мужчин в немецкой форме. В центре – точно Болотников, оперы его сразу опознали. Андрей и других поглядел. Полицай справа от Болотникова немного голову к центру повернул во время съемки. Снимали на немецкую «Лейку», оптика на фотоаппарате хорошая, детали четкие. Так вот, мочка уха у полицая разорвана. Вот только зубов не видно, губы сомкнуты. Час-полтора назад о такой особой примете раненый бандит говорил.

– А это кто? – ткнул пальцем Андрей в полицая.

– Некий Гурин Григорий Никифорович, тот еще зверь. Младенцев убивал. Раскрутит за ноги и головой о стену или столб. Тоже в розыске. А почему вы интересуетесь?

– Примета интересная – рваная мочка левого уха. Мне о такой подследственный недавно говорил.

Лейтенант насторожился, как охотничья собака стойку сделал, взялся за блокнот.

– Кто, где и когда говорил?

– Он ранен, при задержании сопротивление оказал. Сейчас в городской больнице, фамилия его Трегубов.

– А левого не узнаете?

– В жизни не встречал, на фото не видел.

– Получается – обоюдополезная встреча вышла? – подвел итог Феклистов. – Время позднее, отдыхайте.

Когда вышли из райотдела МГБ, Феклистов укорил Андрея:

– На кой черт ты о Трегубове гэбэшнику сказал? Мог бы дня через три-четыре.

– Да в чем проблема?

– Он его может в свою больницу, гэбэшную, перевести, тогда нам Трегубова не видать.

– Трегубов – бандит, грабитель, но не он же в полиции служил.

– Трегубова трясти будут, как грушу. И быстро не выпустят.

По причине позднего времени разошлись на отдых. У Андрея в желудке сосало от голода. Как позавтракал он утром, так и не ел больше.

Лечь спать не евши? Нет, вроде говорят, что перед сном есть вредно, но еще неизвестно – что лучше, голодному заснуть тяжело.

Андрей направился на вокзал. Он был открыт круглые сутки, и при нем буфет. Пассажиры с проходящих поездов иной раз заскакивали купить бутерброд, местные заходили попить пива, особенно те, кто вечером работу заканчивал. К удивлению Андрея, почти все столики оказались заняты. Ели, пили пиво, украдкой под столом доливая в кружки водочку, чтобы буфетчица не видела. Как же без «ерша»? Пиво без водки – деньги на ветер.

Андрей взял пару бутербродов с одесской колбасой, стакан горячего чая. Поискал свободное место, присел. Пассажиров с проходящих поездов не было. Москва рядом, уезжающие из столицы затаривались едой на площади трех вокзалов. Местные расслаблялись, работяги с суконной фабрики. Большинство работающих там – женщины, но и мужчин хватает. Наладчики оборудования, шофера, снабженцы. Андрей откусил большой кусок бутерброда, отхлебнул из стакана. Чай горячий, сладкий, и заварка хорошая, не спитая. Чем по ночам баловались буфетчицы.

Пока жевал, профессионально «мазнул» по лицам. Нет ли тех, кто в розыске? В дежурке висели фото, место жительства и описание преступления. Иногда вывешивали фоторобот, но по нему опознать сложно, деталей нет, а под описание – рост 170–175, лицо овальное, волосы русые, одет в черные брюки и синюю рубашку, – подходил каждый второй мужчина.

Никого, заинтересовавшего Андрея, не было. Он занялся едой. Сейчас доест по-быстрому и в общежитие – спать! В желудке приятное тепло появилось, не хотелось вставать. Диктор объявил, что до отхода электропоезда на Москву остается десять минут.

Не хочется вставать, здесь бы, на стуле, и уснул. Андрей поднялся. До общежития два квартала, он их за десять минут пройдет. У выхода из вокзала на перрон назревал какой-то скандал. Пацаненок лет двенадцати вцепился в рукав полупальто мужчины, канючил:

– Дяденька, отдай билет, я его покупал.

Дядька дергал рукой, пытаясь освободиться. Из боковой двери вышел милиционер, направился к пареньку и мужчине.

«Пусть транспортная милиция занимается, их вотчина», – подумал Андрей.

Милиционер сказал:

– Почему шумим, граждане? Ваши документы, гражданин!

В послевоенные годы для выхода на перрон надо было иметь билет на поезд, а встречающим покупать билет для выхода к поездам. Стоил перронный билет недорого, тридцать копеек. Похоже – мужчина выхватил билет у подростка. Мужчина полез за отворот пальто за документами.

Андрей отвернулся, шагнул к выходу из вокзала, что на улицу вел. Проверка документов – рутинная процедура, сам не раз проверял.

И вдруг вскрик, истошный вопль женщины. Андрей резко обернулся. Мужчина рванулся в дверь, ведущую на перрон, а постовой лежал на полу, раскинув руки. Выстрела не было. Ударил мужчина постового? Неуж так сильно? Подбежал к распростертому постовому, а из-под него кровь.

Ножом ударил, в левый бок. Паренек рядом стоит, застыл от ужаса.

– «Скорую» вызывай срочно! – крикнул Андрей буфетчице.

Потом ворвался в боковую дверь, где находился линейный пункт транспортной милиции. Дежурный недовольно поднял голову. Кто, дескать, посмел так бесцеремонно ворваться?

– Постового ножом ранили. «Скорую» вызови! Я оперативник угро! – Андрей показал удостоверение. – Постовые есть?

– На перроне один, смотрит за посадкой в электричку.

Дежурный растерялся. Андрей понял, что помощи не будет. Надо действовать самому. Он выбежал на перрон, почти пустынный. Мужчины в черном полупальто не видно. Метнулся в одну сторону, другую, к постовому на дальнем конце платформы. Электричка дала гудок, состав тронулся, вагоны с воем электродвигателей поплыли мимо. Черт! Неужели преступник успел заскочить в электричку? Электропоезд уже выбрался за выходную стрелку, моргнув красными огнями. Андрей крикнул:

– Постовой, ко мне!

Так мог приказать только начальник, простому гражданину бы не поздоровилось. Во избежание вопросов Андрей сразу сунул под нос милиционеру удостоверение.

– Оперативный сотрудник уголовного розыска Фролов. Пару минут назад в здании вокзала ранили ножом постового.

– Комарова?

– Фамилию не знаю. Дежурный должен «Скорую» вызвать. Ты скажи – не видел ли случайно гражданина в темном полупальто, среднего роста, в серой кепке?

– Никак нет. Фонарей на перроне раз-два и обчелся. Я за порядком следил, чтобы безбилетники через забор на перрон не перелезли.

– Понял.