Футбольный театр

Преодоление

Взгляните на наше ереванское небо. Где вы еще видели такие звезды? – звучно пропевал свой тост уже веселый покровитель. – Кажется, протяни руку и наберешь их полную горсть… Так почему же вы не хватаете с неба звезд?! Не спешите? Всегда успеете?

Он говорил по-русски ради меня и еще двух-трех русских товарищей, сидевших за столом, накрытым, по меньшей мере, на пятьдесят персон.

Футболисты пили минеральную воду и, слушая «шефа» трезвыми ушами, улыбались. Они знали: он неплохой человек, любит ереванское «Динамо» как родную семью, искренне желает команде успехов и жаждет их как свершения собственной карьеры. Но знали они и то, что в футболе он дилетант, которому не дано постичь тонкости дела и, стало быть, дать верные оценки. Знали, что вмешательства его с самыми добрыми намерениями часто идут не на пользу коллективу.

Слушая «звездные» рассуждения этого человека, я испытывал соблазн возразить ему, высказать свою тренерскую точку зрения, весьма отличную от его. Но сдержался, предвидя, что впоследствии этот «елей на его душу» может сильно навредить команде.

В душе я знал другое. В команде много прекрасных мастеров, футболистов от бога, и сказать про них можно как раз обратное: они-то хватают с неба звезды. Да и сама команда в ту пору стала уже поблескивать звездочкой, хотя особой известности у нее еще не было. В этот район футбольного небосвода – класс «Б» – журналисты тогда нечасто направляли свои телескопы. И все-таки ее заметили.

Заметили, когда из двух товарищеских встреч с московским «Торпедо», выступавшим по классу «А», нам удалось одну выиграть, другую свести вничью; когда в одном из двух матчей с тбилисским «Динамо», уже по праву претендовавшим тогда на положение звезды первой величины, мы победили с убедительным счетом 4:1; когда, наконец, в розыгрыше Кубка СССР вышли в полуфинал и уступили лидеру советского футбола тех лет ЦДКА (ныне ЦСКА).

Как тренеру, мне везло на коллективы. Случались порою темноватые полосы, но не без этого. И все-таки никогда, нигде я не получал такого удовлетворения от работы, как здесь, в Ереване.

Поражало трудолюбие этих ребят. Они не любили перерывы, они не любили конец тренировки, они были немногими из всех, с кем приходилось мне работать, кто с желанием занимался общей физической подготовкой. После занятий их всегда мучило чувство, что они маловато сделали. Позови их на тренировку ночью – побежали бы с радостью. Я как-то сказал себе: чему удивляться? Достаточно посмотреть на цветущий сад, который эта нация вырастила буквально на голых камнях.

Усердие, пристрастие к труду порождают самодисциплину… Или наоборот? Но здесь не важно, что первично, что вторично. Главное – одно сопутствует другому. Внутренняя дисциплинированность моих ереванских учеников дала команде редкую дисциплину. Я не знал здесь этой проблемы. Уж если была на сей счет забота, так в том лишь, чтобы самому оставаться на уровне.

И еще одна вещь вызывала во мне симпатию: скромность. Она искрилась, сверкала (употребляю такие глаголы, поскольку, зная мир знаменитостей, сумел оценить этот бриллиант человеческой души) повсюду, проявлялась в любых выражениях. В уважении, почтении к старшим, в пунктуальности, исполнительности, во взглядах на самих себя. Полагаю, что и это свойство – производное большого трудолюбия. Они привыкли пожинать плоды только в том случае, если вложили труд. И совсем не ценят те, что даются легко, без усилий. Поэтому на многие достоинства, данные им природой, смотрели порою с оттенком легкой иронии.

Разумеется, разные люди в разной мере наделены теми или иными свойствами. Но я сейчас стараюсь передать общее впечатление, которое произвел на меня этот народ.

Странно: работая в «коньячном» крае, я впервые столкнулся с полным отсутствием так называемой режимной проблемы. Не помню случая, чтобы кто-нибудь пришел на тренировку, не говоря уж об игре, с глазами, выражавшими похмельную немощь, подрагивающими пальцами рук, «неизвестно» откуда взявшимися признаками одышки… Я просто забыл, что такое вообще может быть. Думаю, дело не только в воле, целеустремленности, обязательности моих ереванских парней, но и в спокойном отношении к тому, что так доступно.

…Под жарким солнцем Армении рождаются горячие, темпераментные, самолюбивые люди, с обостренным чувством собственного достоинства, чести, с благоговейным отношением к порогу собственного дома и с повышенным требованием к понятию солидарности…

Летом, после весенних сборов, и перед началом чемпионата возникла необходимость обыграть команду.

Ереванское «Динамо», как уже говорилось, выступало в классе «Б», стало быть, участвовало в розыгрыше всесоюзного первенства. Однако был в Армении и местный, республиканский футбол. И, надо сказать, весьма массовый. Здесь сложилась своя календарная иерархия – от пятых-шестых команд до календаря, по которому играли коллективы мастеров. Лидером республиканского футбола с давних времен по справедливости считался ереванский «Спартак».

Естественно, что в качестве соперника я решил пригласить наиболее сильную местную команду. Эту мысль я и высказал руководству своего клуба.

– Это невозможно, – услышал я в ответ.

– Как невозможно? Почему?

– Как вам сказать? Они несовместимы, эти коллективы… Их нельзя выводить на одно поле…

– Ничего не понимаю! Что значит несовместимы? Почему? Ничего подобного никогда не слышал!

– Понимаете… Игры не будет… Будет драка. Самая настоящая. Физическая. Это уже не раз проверенный вариант. У них давняя вражда. «Спартак» считает себя несправедливо обойденным. Ему кажется, что он лучше защищал бы честь Армении на всесоюзных первенствах и больше этого достоин. Вражда не только между игроками, но и болельщиками.

– Понятно. И не столько между игроками, сколько между болельщиками…

Любопытны закономерности спортивного соперничества. Оно тем острее, чем выше ранг соперников. Борьба спортсменов, находящихся где-то в конце таблицы, куда менее напряженная, чем тех, кто таблицу эту возглавляет. Понятно: чем ближе к высшему пьедесталу, тем больше претензий. Или по-другому: чем выше место, за которое борются противники, тем больше поставлено на карту, тем большим они рискуют.

Однако, скажем, долголетняя борьба между лидерами советского футбола тех времен ЦДКА и «Динамо» за первое место при всей своей напряженности носила в основном все-таки корректный характер. Это, видимо, потому, что между командами существовало взаимоуважение и, главное, творческое взаимопризнание. Но часто случается так, что соперники не уважают, не признают друг друга или один из них другого. Так бывает особенно в том случае, если одна из команд, ходившая некогда «в мальчишках», вдруг выросла настолько, что обогнала своего бывшего кумира. А кумир никак не хочет признать этот факт, для него бывший поклонник по-прежнему «мальчишка». Неоправданное, дутое высокомерие приводит к тому, что спортивное соперничество переходит в личную неприязнь, даже ненависть.

Окажу откровенно: таким отношениям очень помогает развиваться болельщик. Он в такой вражде становится «святее самого папы» и играет роль той тещи, которая своим вмешательством усугубляет ссору супругов. И вообще известно: конфликт без свидетелей куда проще уладить, чем тот, что случился на глазах у посторонних.

Я привел здесь один из наиболее типичных вариантов. Хотя причинам таких отношений несть числа. Бывают, скажем, межведомственные распри – гром и молнию вызывают любые соприкосновения, а уж на спортивной почве особенно. Есть тысячи способов настроить команду так, что, выходя на поле, она воспринимает спортивного соперника как кровного врага.

Сейчас я уже не помню, отчего возник такой антагонизм между ереванскими «Динамо» и «Спартаком», но он был. И весьма острый.

Я тогда ушел от руководства не солоно хлебавши. Но, подумав денек, понял: нельзя с этим соглашаться. Ни в коем случае! Факт вовсе не мелкий, не локальный. Речь идет о торжестве или принижении спортивных принципов, об одном из тех основополагающих моментов, которые наверняка отразятся на истории развития республиканского спорта. Нужно поломать эту скверную традицию. Я повидался с тренером «Спартака» и высказал ему свою точку зрения. Он со мной полностью согласился. Мы решили: встреча необходима. Потом собрал игроков своей команды и, как показалось мне, убедил их.

…На трибунах буквально пальца не сунешь. За воротами стадиона толпы желающих. Прибыло партийное и советское руководство республики.

В раздевалке витала тревога. На заостренных, стянутых беспокойством лицах прятались глаза, пытавшиеся утаить некое чувство трепета, у кого-то близкое к панике. Ясно было, что в последний момент у ребят вдруг пробился прежний несокрушимый стереотип отношения к противнику. Какой-то голос изнутри возник с убийственным вопросом: а вдруг проиграем?! Проиграть «Спартаку»?! Это невозможно. Как дальше жить и встречаться с друзьями, знакомыми? Я понял: напрасны все мои убеждения. Сейчас каждый решил про себя: лечь костьми, пойти на что угодно, но не проиграть!

Вероятно, та же психическая дорожка вывела на поле и спартаковцев. Во всяком случае, грубости начались с первых же минут матча. В течение первого тайма время от времени возникали мелкие, пока еще локальные заварушки. Судья на поле то и дело выступал в роли судьи на ковре. Оставалось лишь кричать «брэк». В середине второго вспыхнула общая драка. Судья удалил с поля пять человек и прекратил игру…

На стадионе дежурил наряд милиции, предусмотрительно усиленный против обычного. Однако болельщики вели себя сдержанно. Кое-где полыхали споры, но руками пользовались только для жестикуляции.

В раздевалке сгоряча я попытался что-то сказать. Но куда делась вежливость, скромность, почтительность… Меня просто не замечали – не слышали, не видели. Говорили по-армянски. Кидали реплики, смысл которых я не понимал, но чувствовал, что они полыхают огнем.

Эксперимент провалился. Но случай этот своей наглядностью лишь убедил меня в том, как необходимо пресечь вражду, оздоровить обстановку.

Утром другого дня я просил приема у первого секретаря Ереванского горкома партии. Он принял меня сразу. Отложил дела и уделил часа полтора.

– Рад, что вы сами пришли, – сказал он. – Я собирался вас вызывать.

– Дело важное… – начал я.

– Важнее, чем кажется. Ведь речь не о том, что из двадцати двух граждан нашей республики одна половина не выносит другую. Дело даже не в самом футболе.

– Конечно. Дело в подрыве спортивных принципов…

– Ну… Можно считать и так. Что такое спортивные принципы? Это… выжимка человеческой морали. На них проверяется нравственность людей, их цивилизованность. Способность соблюдать условия игры – значит, вообще соблюдать, уважать правила. А нравственность– это и есть умение соблюдать правила. Мы же не дикари, чтобы давать волю своим чувствам – проиграть в честной, равной борьбе и воспылать за это злобой, ненавистью к сопернику? А ведь у каждой из команд своя армия болельщиков. Они смотрят на своих кумиров… И даже самые стойкие привыкают к такому поведению. Потом оно кажется нормой… К тому же болельщики тоже начинают враждовать меж собой. Это ведь все отражается на жизни города.

– Полностью с вами согласен. Надо положить этому конец. И в интересах футбола тоже… Я как раз пришел вас просить, чтобы вы помогли мне добиться еще одной встречи. Хорошо бы вызвать обе команды сюда, к вам в кабинет.

– Можно. Для такого важного дела время найдем.

Скоро в горкоме партии состоялся разговор. В разных вариантах звучал один и тот же вопрос, существенный, точный, но безответный. Его задавали каждому игроку: что, мол, лично ты не поделил, скажем, с Симоняном (фамилия условна)? Какие у тебя к нему претензии? Скажи, чем вызвана твоя неприязнь к нему? Но что можно на это ответить?

Впрочем, один из моих футболистов не то что нашелся, он просто верно услышал вопрос и сказал:

– Какая неприязнь? У меня нет к нему никакой неприязни. Наоборот: мне говорили, что он хороший парень.

Это был правильный и, по сути, единственный ответ. Им могли бы воспользоваться все.

Ровно через неделю после первой состоялась вторая встреча. Точно тех же составов, на том же стадионе, при том же судье и, не исключено, при той же публике. Встреча прекрасных спортсменов, хороших людей, джентльменов. Она доставила удовольствие всем без исключения. Особенно самим игрокам.

Позднее товарищеские матчи между «Динамо» и «Спартаком» проходили не однажды. Игроки и публика каждый раз покидали стадион с чувством, что матч и впрямь получился товарищеским.

Вскоре, окрыленная этим опытом, ереванская футбольная общественность дерзнула сделать еще один шаг, задавшись вопросом: а почему бы не сыграть с «Динамо» Тбилиси? Мысль поистине дерзкая. Эти два коллектива, правда, никогда и не выходили на одно поле. Календари развели их по разным путям – напомню: тбилисское «Динамо» играло в классе «А». Но встреча их считалась невозможной, катастрофичной, как столкновение двух поездов. Причина понятна: еще не угасла инерция взглядов на некогда существовавшие отношения этих двух кавказских народов.

Я, однако, чувствовал, что нынче такое мнение не более, чем атавизм. И особенно уверовал в это, когда увидел, с какой охотой согласились мои ребята на матч с тбилисцами.

Еще один момент предвещал мне успешный исход игры – грузинскую команду тренировал мой хороший приятель Андро Жордания. Тот самый, что когда-то исцарапал свердловскую команду шипами своих бутсов. Я знал: умница Андро сумеет поговорить со своими парнями так, чтобы затеянное нами дело не провалилось.

Я позвонил в Тбилиси. Жордания охотно согласился па мое предложение. Он весело сказал:

– Послушай, как тебе пришла в голову такая хорошая мысль?

– Это не мне. Весь Ереван ждет этой встречи.

– Все равно. Кавказские люди когда-нибудь назовут тебя Михаилом миротворцем!

– А вдруг да наоборот?

– Вай, что ты! Если хоть один мой парень нагрубит твоему, уйду в другую команду.

Погожим ноябрьским утром в Ереван прибыли Кикнадзе, Солдадзе, Гогоберидзе, Джерджелава, Бердзенишвили, Антадзе, Бережной… Словом, хорошо известные и нынешним болельщикам имена.

Естественный вопрос о том, кого пригласить на роль судьи, решился не сразу. Мы с Жордания назвали несколько фамилий. Особого спора не было, но команды отнеслись к ним без энтузиазма. Тогда Андро выступил с предложением, на которое способны, пожалуй, только его дерзкие ум и душа: он предложил судить первый матч мне! Но самое удивительное, что игроки Тбилиси довольно рьяно стали поддерживать своего тренера. Я, разумеется, вовсе не относил это на счет своей популярности. Я дружеской завистью позавидовал огромному авторитету этого человека. Редкому авторитету тренера, которому команда верит свято, безоговорочно. Верит, что бы он ни сказал. Ведь с виду кажется полной нелепостью: предлагать тренеру противной команды судить игру! Но… мысль эту подал Жордания! Значит, она верна, ибо Жордания всегда знает, о чем говорит.

Да. Андро знал, о чем говорит. Расчет удивительно тонкий и точный. Он, конечно, не сомневался в моей порядочности, в намерении быть объективным. Но объективность – штука, которая не всем и, главное, не всегда дается. Попробуй поломать в себе предвзятое отношение к своему и чужому! Более того, попробуй его (отношение) обнаружить в себе… Кажется, взял себя в руки, гордишься этим, а со стороны все выглядит по-другому. Нет, не на это рассчитывал мой друг Андро. Он хорошо знал, ради чего я затеял эту встречу, что интересовал меня вовсе не счет и цель ее не просто спортивная. Он прекрасно знал, что я (так же, как и он сам)заражен идеей содружества наших клубов, вообще наведения мостов между Ереваном и Тбилиси. И потому болеть в этом матче стану за свою идею, подсуживать буду только ей. К тому же у Жордания был один хитрый расчет: находясь на поле, я получал возможность сыграть роль «пожарника» – на случай возникновения очагов ссоры. Уж по крайней мере, своих-то я тут же смогу приструнить, а это больше, чем полдела. Но такая предосторожность была рассчитана на очень малый шанс. Мы уже чувствовали, понимали, что все будет хорошо.

Все так и вышло. Со своими я был особенно строг. Тбилисцы это заметили и порою даже заступались за своих соперников. Во втором тайме один из нападающих наших одноклубников упал, как показалось мне, от подножки ереванского центрфорварда. Я остановил игру. Но пострадавший подбежал ко мне и сказал, что подножки не было – упал, дескать, сам.

Этот матч ереванцы проиграли – 0:2. Зато следующий, арбитраж которого вел судья Мартиросян, выиграли со счетом 4:1. Джентльменскую игру обеих команд особо отметила пресса.

Еще после первой встречи, несмотря на наше поражение, Андро сказал мне:

– Твои ребята отлично играют! Знаешь, им остается только подождать, чтобы немножко повернулись звезды на небе. Они сейчас не очень хорошо расположены… Но эти парни, поверь мне, дождутся счастливого гороскопа. Они обязательно войдут в класс «А» и еще покажут себя!

Он оказался прав. Их звездное время наступило, хотя ждать этого пришлось много лет.

Думаю, у каждого человека есть в жизни своя «болдинская осень». Моей, мне кажется, стал ереванский период – по плодотворности, по значительности дел, которые удалось осуществить. Разумеется, не всегда и не все гладко получалось и здесь. Проблемы порою возникали там, где их никак нельзя было ожидать. Я, скажем, вдруг почувствовал некоторый нажим со стороны влиятельных людей города. Они стали вмешиваться в определение состава на ту или иную игру. Иногда, к примеру, раздавались звонки из спорткомитета. В трубке слышались голоса с просьбами, звучавшими довольно повелительно.

Особенно усердствовал по этой части тот гражданин, с реплики которого я начал эту главу. Он приходил в раздевалку и говорил:

– Михаил Петрович, нужно сегодня включить в нападение К.

– Кому нужно? Команде вряд ли…

– Ну, нужно. Понимаешь, нужно! Если я говорю: нужно, значит, нужно.

Признаюсь, нашел в себе силы сопротивляться только после того, как заметил горьковатые плоды такого давления. Но пресек сразу, единым махом, когда окончательно понял: по этой причине снижаются результаты.

В один прекрасный день упомянутый мною товарищ пожелал войти в раздевалку. Но его не впустили, объявив, что отныне вход сюда закрыт для всех, кроме игроков и тренеров. На телефонные звонки я отвечал: признаю, мол, лишь одну целесообразность – спортивную. И вопросы ее будут решаться только внутри команды. Меня поддержал коллектив. Меня поддержал спорткомитет. Более того, даже те работники, которые сами порою грешили просьбами. Они понимали необходимость меры и радовались моей твердости.

Объем не позволяет подробно описать мой спортивный путь. Приходится выбирать наиболее характерные моменты – те, что дают возможность поговорить о культуре спорта, затронуть вопросы нравственные, организационные и в какой-то мере психологические. Вот и сейчас мне вспоминается эпизод, который неплохо показывает некоторые особенности психики спортсмена.

…С этим я столкнулся в Киеве. После Еревана некоторое время работал главным тренером Центрального совета «Динамо». И отсюда меня командировали в Киев.

Годом раньше, в 1947-м, киевское «Динамо» выступило как нельзя лучше, заняв четвертое место в таблице класса «А». Но нынче что-то случилось, команда попала в полосу неудач. К концу первого круга серия поражений привела ее на последнее место. При этом от предпоследнего ее отделяли пять очков.

Меня затребовали пожарным звонком. Ехать, прямо скажу, не хотелось. Я мало верил в возможность что-либо изменить за столь короткий срок. А тренерам, как уже известно читателю, не прощают неоправданных надежд, даже если надежды эти фантастичны, как замок Грааль. Но меня отправили в командировку, и уж тут ничего не поделаешь Причина столь резкого падения результатов стала ясна сразу же после знакомства с командой. Факт этот знало и местное руководство, но почему-то считало, что он не может стать причиной плохой игры.

Весь прошлый год многие футболисты этого коллектива жили надеждой на улучшение жилищных условий – той, что вселил в них бывший тренер. Играли они отлично, добились прекрасных результатов и, конечно же, вправе были рассчитывать на обещанное. Но оно так и осталось обещанным. Нынче ребята сникли… Разумеется, не надо думать, что проигрывали преднамеренно. Просто пали духом, разочаровались… И эти бытовые разочарования спроецировались отчасти на творческие дела. Словом, о чем говорить? Обещания следует выполнять!

Видимо, первоначальным своим отказом ехать в этот город я невольно набил себе цену. Теперь, заполучив меня, руководство старалось во всем пойти мне навстречу. Просьбы выполнялись на редкость оперативно. Выразив, скажем, пожелание работать вместе с ворошиловградским тренером Натаровым, я никак не ожидал, что на другое же утро он окажется в Киеве и приступит к своим обязанностям.

Меня беспрепятственно принимали городские власти, ибо престиж города беспокоил всех. Короче говоря, мне удалось добиться кое-каких авансов и получить реальные заверения, что просьба ребят будет исполнена.

Тонус в коллективе резко поднялся. Пошла череда побед. Второй круг закончился тем, что с последнего места, чреватого выходом из класса «А», команда перебралась в первую десятку.

Теперь, в двух словах поведав конец моей киевской истории, вернусь к ее середине.

Я не сказал бы, что явление, с которым столкнулся, вызывало особое удивление. В какой-то мере встречаться с ним приходилось и прежде. Но то, чему повсеместно придается полушутливый характер, в киевском «Динамо» выросло чуть ли не в культ.

От лагеря, где проводила летний сезон команда, до города 35 километров. Автобус подали заблаговременно – до игры оставалось, по меньшей мере, три с половиной часа. И футболисты неторопливо, с ленцой в походке тянулись к машине. Войдя, занимали привычные места и, чтобы скрыть тревожное состояние, что всякий раз возникает перед серьезной игрой, подчеркнуто вяло перебрасывались шутками. Я ожидал задержавшегося где-то Натарова и в автобус пока не входил.

Внезапно за спиной прозвучал женский голос. Обернувшись, увидел сестру-хозяйку.

– Михаил Павлович, – сказала она, – вы разрешите мне с вами доехать до города?

– Отчего же? Пожалуйста! Места всем хватит.

– Спасибо!

Сестра взялась за поручни и полезла внутрь.

Мне показалось: дрогнул лес, подскочила машина, качнулись стены зданий… Сам я буквально подпрыгнул от неожиданности. Женщину кинуло, словно взрывной волной, со ступенек наружу. Голос, резкий, громоподобный, истеричный, как вопль, выпалил одно только слово: «Куда?!»

Не понимая, в чем дело, я бросился в машину.

– Что случилось?!

– Баба лезет! Черти б ее побрали! Откуда взялась?! – раздалось со всех сторон.

– Ну и что? Места жалко?

– При чем тут место? Нам только женщины не хватает в автобусе… И так проигрываем игру за игрой…

– Не понимаю. Какая связь?

– Чего понимать? Давайте еще черную кошку пустим перед колесами…

– Вот как? Вы что, парни, спятили? Суеверия? И всерьез?!

Но компания киевских знаменитостей, больших мастеров футбола, молодых, сильных духом мужчин, разобрав для обзора окна автобуса, упорно молчала.

Я спустился на дорожку, отошел в сторону и размышлял, как поступить. Через минуту решение было принято. Но всю эту минуту меня кидало из крайности в крайность. Я молил судьбу стать моей союзницей, прислушивался к голосу собственного чутья, рассчитывая, что с его помощью она выразит свое согласие или несогласие.

Я думал: парнями сейчас завладела и управляет блажь, которую они вбили себе в голову. Связала их по рукам и ногам, буквально загипнотизировала на проигрыш. Их поведение во время игры может оказаться подневольным, направленным на то, чтобы оправдать верность приметы, поддержать ее состоятельность. Поведение, продиктованное силой самовнушения…

С другой стороны, выдался редкий момент, чтобы раз и навсегда вывести ребят из вреднейшего психологического плена, чтобы разбить эти болезненные, бредовые связи. Если матч будет выигран, никогда в жизни себе не прощу, что не настоял на своем, упустил эту удобную возможность.

А если я посажу женщину и мы проиграем? Тогда все будет наоборот, тогда эта связь окрепнет, утвердится навеки. То, что шло прежде за счет легковерности, бездумности, что держалось на одном лишь страхе перед судьбой да еще сумятице в памяти, теперь подтвердится фактом. И уж тогда… Колом ее не вышибешь оттуда!

И еще одна опасность. В случае неудачи мои отношения с командой могли непоправимо испортиться. Так же, как бездумно они верят в приметы, так же бездумно сочтут меня виновником поражения.

Я уже склонялся к тому, чтобы отказать сестре-хозяйке. Но тут же подумал: во-первых, они могут решить, будто я разделяю их суеверную чушь. Во-вторых, поощрю не только не джентльменский, попросту хамский поступок по отношению к женщине. А тренер никогда не должен забывать, что в его миссию входит не одно лишь спортивное воспитание. Наконец, есть у меня и собственные принципы, которым я не должен изменять.

Сестра-хозяйка понуро брела по дорожке, удаляясь от автобуса. Я догнал ее и попросил вернуться. Обиженная, она сперва отказывалась. Пришлось ее уговаривать, просить: дескать, сделайте это для меня. Она, кажется, поняла и согласилась.

Всю дорогу до Киева в автобусе стояла тишина. Футболисты сумрачно, угрюмо глядя в окна, не проронили ни слова.

В тот день мы встречались с командой «Крылья Советов». Игра получалась тяжелая, напряженная. Мои ребята играли отлично. Я понял, что у них все-таки здоровая, по-настоящему спортивная психика. И никакому самогипнозу она не подвержена. Они умеют делать то, чего очень сильно хотят.

Я мечтал о победе. Метался туда-сюда по трибуне и, глядя на эту самоотверженную игру, думал: суеверие футболиста нельзя разделить, но в чем-то можно понять. Успех его и впрямь во многом зависит, как сказал Андро Жордания, от поворота звезд. Здесь зависимость результатов от труда и даже таланта куда менее пропорциональна, чем во всяком другом деле. Неудивительно, что игрок, имея опыт, подтверждающий эти сбои пропорциональности, начинает повсюду искать приметы своей судьбы…

Мы выиграли этот матч со счетом 3:2.

В раздевалке ребята висли у меня на шее. От избытка чувств переходили даже на «ты».

– Ну, Михаил Павлович, молодец! Твердый ты мужик!

– Не думали, что хватит у тебя характера. Сломил все же нашу дурость!

– Сломил? А не скажете теперь: не поедем, мол, пока женщину в автобус не посадите?! Нет, братцы… Завтра же будем разговаривать на эту тему. Я еще вам сестру-хозяйку не простил. Обидели женщину ни за что ни про что! Джентльмены!

На другой день я собрал коллектив. Попросил назваться комсомольцев. Оказалось, они составляют три четверти команды. Но выяснилось другое: комсомольской организации нет. Ребята состояли на учете по местам своих официальных служб. Решили создать свою, хотя и внеуставную, командную комсомольскую организацию. Ходатайствовали перед райкомом комсомола и, получив разрешение, образовали группу, избрали комсорга.

Удивительно, как сразу оживилась общественная жизнь. Я посоветовал: пусть каждый из членов ВЛКСМ в порядке комсомольской нагрузки подготовится и выступит на атеистическую тему. Со мной согласились. Кто-то из ребят шутливо сказал:

– Верно, Михаил Павлович, убеждая других, убедишь самого себя.

Покидая Киев, я не без гордости думал, что оставил по себе неплохую память – комсомольскую организацию команды мастеров киевского «Динамо».