Гадание на розах

Глава 1 РОЗОВОЕ НАСТРОЕНИЕ

О том что, Глория Дюбуа влюбилась, наконец-то влюбилась, первым узнал полисмен, собиравшийся оштрафовать голубоглазую нарушительницу за превышение скорости.

— Мисс, куда это вы так спешите?

— Сэр, извините, но я влюбилась.

Полисмен, хранивший в кармане у сердца фото обожаемой супруги с близняшками, улыбнулся, наверняка вспомнив свой любовный дебют.

— Мисс, за это пока не штрафуют. — Полисмен лихо козырнул. — Но все же думайте за рулем о правилах дорожного движения, а не о грядущем счастье.

— Постараюсь, сэр.

Но, скрывшись за поворотом, автомобиль, начиненный страстью, вновь газанул, как на старте решающей гонки сезона.

Вторым узнал о серьезной и настоящей влюбленности Глории Дюбуа охранник у турникета перед входом в Национальный парк роз.

Аспирантка Луизианского университета, расположенного в столице штата Батон-Руже, раз в неделю обязательно приезжала в окрестности Шривпорта, до которого был всего час хорошей езды.

В самом знаменитом американском саду, где на двадцати акрах были собраны тысячи сортов чудесных растений, старшим ландшафтоведом служила лучшая подруга Глории Тина Маквелл. Впрочем, Глория и без того посещала бы этот райский сад по возможности часто. Цветущий и благоухающий океан разнообразных кустарников и цветков манил туристов со всего света. И там действительно было на что посмотреть…

Глория Дюбуа обогнала школьный автобус, везущий детишек на цветочную экскурсию…

Да, не найти цветка, прекраснее розы. А ее подруга, Тина Маквелл, искренне считала себя лучшей из роз Национального парка. Эта пухленькая непоседа всегда любила солировать. Беспечные и веселые приятельские отношения рыжей болтушки-хохотушки Ти с черноволосой тихоней Гло начались еще с колледжа. Девчонки познакомились на хоровой спевке…

Глория Дюбуа обогнала сияющий никелированным тюнингом внедорожник…

Как давно это было… Исполнение на два голоса… Аплодисменты переполненного зала…

Глория, приобретшая за двадцать пять лет жизни лишь одну-единственную подругу, как будто созданную для облегчения души, пустячных разговорчиков и прочих не относящихся к науке дел, повернула налево, как того требовал гигантский плакат, на котором была начертана схема Национального парка роз.

Тина Маквелл могла чирикать о чем угодно — о рецептах яблочного пирога, о голливудских звездах, сезонных распродажах, тенденциях в моде, противозачаточных средствах, ну и, конечно, о своих многочисленных знакомых. О недавних похоронах, состоявшихся помолвках, несостоявшихся свадьбах, прошедших крещениях, минувших юбилеях… Словесный цунами, насыщенный сплетнями и догадками, а также информацией из глянцевых журналов, местных таблоидов и Интернета, по традиции заканчивался вместе с мороженым, шоколадом и соками. Впрочем, изредка подруги, вполне достойные счастья и благополучия, делились подробностями о своих неудачах на личном фронте.

Похоже, у подавляющего большинства мужчин аллергия на девушек из научных кругов.

Но и ландшафтовед с двумя дипломами, и аспирантка, отмеченная грантом, все же надеялись, что в каждом правиле имеется исключение.

Глория едва не смяла передним бампером столб, увенчанный рекламой мыла, сдобренного розовой эссенцией.

Надеялись — и не зря!

Влюбившейся аспирантке казалось, что теперь-то наверняка ее сильное, едва контролируемое чувство не должно остаться безответным.

Надо только дотерпеть до завтрашнего утра, до как бы случайного свидания, о котором никто еще не знает.

Подрулив к стоянке автомобилей, почти не заполненной в этот будний день, Глория на миг поймала собственное черноволосое и голубоглазое отражение в зеркальце, приклеенном на панели между спидометром и тахометром, и, улыбнувшись сама себе, выдала знаменательную фразу:

— Bay! Для всей Америки — обычный трудовой день, но только не для меня!

Девушка, явно вступающая в новую, еще не изведанную полосу жизни, нашарила на заднем сиденье косметичку и еще разок перемигнулась с зеркальцем, которое лучилось то ли от благостного сентябрьского важного солнца, то ли от радости за голубоглазое отражение.

Конечно, подружка Ти разнесет по всей округе весть о первой настоящей любви Глории, поглощенной до этого исключительно научными изысканиями… Но зачем скрывать этот неопровержимый факт? Что случилось, то случилось.

Как обычно, Глория Дюбуа, миновав общий турникет, прямиком направилась к служебному входу.

И как всегда, давний знакомый, толстяк Браун в сдвинутой на лысину фуражке с эмблемой в виде серебряной розы, дружески окликнул привлекательную особу.

— Все хорошеешь, Гло! — Браун приласкал огромной ладонью кобуру и шутливо добавил: — Не хуже наших роз!

— Куда мне до них!

— Только не надо скромничать.

Аспирантка уделила мгновение скучающему привратнику.

— Сэр, кажется, ваша племянница поступила в наш университет?

— О да, мисс.

— И как она, уже адаптировалась в студенческой среде?

— Трудно сказать. — Браун снова приласкал кобуру. — По-моему, там какие-то трения с однокурсницами.

— Это понятно: вначале каждый норовит показать характер.

— Боюсь, как бы она не бросила учебу.

— Привыкнет.

— Будем надеяться.

Разговор явно затягивался, и Глория непринужденно прервала диалог вопросом, который явно намекал на то, что вечно занятой аспирантке надо спешить.

— Где, интересно, сейчас Тина Маквелл?

— Как всегда, в своей конуре. Но имей в виду: она сегодня не в духе.

— С чего бы это?

— Слышал, что новый проект по расширению и изменению структуры посадок не прошел утверждения в Совете попечителей.

— А у меня для Тины потрясающий сюрприз.

— Да я знаю все твои сюрпризы, Гло! — Польщенный вниманием умненькой и без снобистских замашек аспирантки, Браун, обожающий холодное светлое пиво и сушеных кальмаров, солидно поправил фуражку. — Опять состряпала из хромосом что-нибудь этакое?

— Не из хромосом, а из генов. — Глория Дюбуа по привычке хотела было продолжить заумную лекцию о проблемах современных технологий селекции растений, но неожиданно сказала совершенно другое: — Вот черт, я, кажется, влюбилась!

Браун, опешив от девичьего откровения, немного сконфузился.

— Бывает.

— Ну… я побежала.

— Минутку, Гло.

Браун — торжественно, как при утреннем подъеме флага, — взял под козырек.

— Желаю крепкой семьи.

— Спасибо.

— Ну и, разумеется, детишек побольше…

Глория Дюбуа хотела ответить, что не каждая влюбленность заканчивается бракосочетанием, но промолчала, надеясь на лучшее.

И, как только она вступила в пределы цветочного буйства и роскошества, в волшебный мир, окутанный чарующими ароматами, все скучные мысли о будущем, все смутные подозрения и житейские гипотезы мгновенно испарились.

Глория Дюбуа имела еще одну вескую причину для регулярных поездок в Национальный парк роз.

У каждого сорта на табличке, кроме названия, указывался штат, из которого его доставили, а также титулы, награды и полное имя удачливого селекционера.

Аспирантка, имеющая прямое отношение и к селекции роз, и к истории их разведения, только здесь в полной мере ощущала фамильную гордость.

Каждый раз Глория Дюбуа заново вспоминала жуткие легенды и горестные были своего знаменитого рода…

Глава 2 ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ГУГЕНОТКИ

С незапамятных времен Дюбуа из Гавра славились не рыцарскими подвигами, торговыми операциями и религиозным фанатизмом, а прекрасными женщинами… и изумительными розами, когда-то позаимствованными у англичан, мастеров садового дела. Красавицы Дюбуа еще в юном возрасте становились желанными супругами самых достойных людей. А искусство выращивания роз весьма быстро привело гаврское семейство в Париж, ко двору его величества короля.

Глория задержалась у низкорослых кустов, усыпанных миниатюрными алыми цветками.

Фамильный сорт — «Птит амур», тот самый, из королевского цветника. Людовики да Генрихи, охочие до постельных утех, дарили эти изящные и трогательные букеты новым фавориткам.

Глория нагнулась к ближайшей розочке, только что распустившейся и еще не познавшей ни ласки осеннего светила, ни влажных поцелуев утренней росы, ни шалости дневного ветерка.

— Представь, я влюбилась в карие глаза, — тихо-тихо прошептала аспирантка, верившая, что растения понимают не только заботу и внимание, но и слова, произнесенные как надо.

В ответ юная розочка многозначительно расправила крайние лепестки, которые, казалось, страстно затрепетали.

Поцеловав старинную гордость рода Дюбуа, Глория проследовала дальше — привычным, а сегодня необычайно волнительным маршрутом, который она в шутку называла эмигрантским, потому что извилистая дорожка из желтого кирпича вела к первой из французских роз, укоренившейся на американском континенте.

Да, однажды парижская удача и преуспеяние закончились — по вине той самой, печально известной Варфоломеевской ночи.

Глория посторонилась, вежливо пропуская группу экскурсантов, — судя по всему, из Японии, до зубов вооруженных фотоаппаратами и видеокамерами.

Святому Варфоломею не везло ни при жизни, насыщенной подвижничеством, ни, тем более, после жуткой гибели. С несчастного проповедника, еще живого, язычники содрали всю кожу, а потом обезглавили. Конечно, именно по этой причине мученик стал покровителем кожевников и мясников. С тех пор на иконах этот добрейший и тишайший человек почти всегда изображался с соответствующими атрибутами: в одной руке — окровавленный нож, в другой — собственная кожа.

Глория уступила дорожку жестикулирующим и громко говорящим итальянцам.

Начитанной аспирантке сразу вспомнилась блистательная, озорная и печальная шутка великого Микеланджело Буонаротти. Расписывая Сикстинскую капеллу в самом Ватикане, дерзкий гений на фреске «Страшного суда» изобразил свое лицо. И не под видом кающегося грешника, а гораздо остроумней. Лицо ваятеля и живописца четко угадывалось в складках кожи, которую держал несчастный святой Варфоломей. Говорят, один из кардиналов разгадал секрет мастера, но ни у тогдашнего Папы, ни у его преемников не поднялась рука на исправление шедевра.

Глория наконец прошла эмигрантский путь из желтого кирпича — от парижской розы «Птит амур» до квебекской, названной предками, обретшими новую родину, «Патри Нувель».

И вот, как специально, в ночь св. Варфоломея фанатичные католики устроили заблудшим гугенотам массовую резню. К утру были зарезаны, пристрелены, заколоты тысячи людей, включая детей, стариков и женщин. Из почтенного рода Дюбуа в религиозной бойне уцелела лишь семнадцатилетняя Глория, с пятилетнего возраста помогавшая матушке ухаживать за розами.

Юную цветочницу спас какой-то лихой красавец из карательного отряда. Глория больше никогда в жизни не встречала этого усатого вояку, опустившего аркебузу перед чистотой, невинностью и красотой. Пусть этому фанатику и убийце, смущенному ясным и умоляющим взглядом еще не познавшей любви девушки, этому грубому и неотесанному солдафону будет в аду немного комфортнее, чем его вошедшим в кровавый раж единоверцам…

В общем, почти неделю продолжалась ужасная и безнаказанная резня. Глория Дюбуа все это время пряталась в королевском саду, в подземном тайнике, где хранились черенки элитных роз. После того как удовлетворенные мегалитрами супротивной крови благочестивые католики отправились замаливать грехи, несостоявшаяся жертва приняла судьбоносное решение. Отчаянная девушка, кое-как добравшись до Гавра, умудрилась прошмыгнуть на корабль, уплывающий в Новый Свет. Вынужденная переселенка оказалась не только отчаянной, но и предусмотрительной: увезла с жестокой и безжалостной родины не бриллианты чистой воды и не мощи святых, а черенки королевских роз. И правильно сделала. Как известно, в Западном полушарии — от мыса Горн до Берингова пролива — напрочь отсутствуют даже самые дикие и самые скромные из розочек.

Аспирантка благоговейно замерла перед «Патри Нувель» — пышной, крепкой и основательной покорительницей Канады.

Квебекская неофитка отличалась повышенной махровостью цветов, напоминавших багровыми оттенками о безвинно пролитой крови.

— Представь, милая, у него темно-русые волосы, — прошептала Глория кусту, торжественно и гордо раскинувшему шипастые и непокорные стебли.

Куст взволнованно породил освежающий ветер, насыщенный безупречным ароматом с ярко выраженным французским нюансом.

Глория Дюбуа, ласково проведя пальцами по ближним листьям, жестким, упругим, трепещущим, отправилась дальше по кирпичной дорожке Национального парка и по генеалогическим тропам семейства Дюбуа.

Выжившие после жестокой резни гугеноты упорно и мужественно осваивали дикий континент от Квебека, первой французской колонии, до Нового Орлеана, жемчужины заморских территорий. Прапрапрабабушки Глории всюду занимались розами, и только розами. И в Канаде — с индейцами, охотящимися за скальпами, и в Америке, изобилующей бизонами, койотами и скунсами, прекрасные женщины Дюбуа всегда достигали успехов и на поприще разведения роз, и в выборе надежного спутника жизни.

Аспирантка приостановилась на мгновение перед великолепным ковром из покровных роз, которыми гордилась ее прапрапрабабушка, добравшаяся от суровых широт до южных.

Лист к листу.

Шип к шипу.

Цветок к цветку.

Этот ярко-желтый сорт, преобразующий любой, даже самый невзрачный ландшафт, назывался «Золотой резерв».

Глория Дюбуа обошла по периметру сказочный ковер, успев восхищенно прошептать, что у незнакомца, встреченного ею в библиотеке и произведшего на нее неизгладимое впечатление, — черты настоящего мужчины, вполне достойного женщины из рода Дюбуа.

Ведь рано или поздно аспирантке, гордящейся изумительными фамильными розами, должно было повезти с любовью, несмотря на… не совсем благоприятные предпосылки.

Женщины рода Дюбуа не только упорно сохраняли девичью фамилию и пристрастие к розам.

Женщины рода Дюбуа все как на подбор слыли первыми красавицами — жгучие брюнетки с ослепительно-голубыми глазами. С идеальными фигурами, не подверженными веяниям прихотливой моды. Самозабвенно отдающиеся лишь двум страстям — беззаветной любви и разведению роз… Мать Глории блистательно продолжила генетическую традицию.

Но самой младшей из Дюбуа фатально не повезло.

От красавиц прошлых времен Глории достались лишь шикарные иссиня-черные волосы и контрастирующие с ними ярко-голубые глаза.

Все остальное нежеланное дитя студенческих забав унаследовало от плюгавого ученого, так и не записавшегося даже в номинальные папаши.

Да, ее бесшабашная маман оказалась единственной из женщин Дюбуа, оставшейся без мужа. И дочь свою она частенько именовала не иначе как хромосомной нелепостью, сквозь которую удалось прорваться лишь двум генам славных Дюбуа…

Так что с университетской скамьи Глории Дюбуа приходилось компенсировать недостаток врожденного шарма упорной тягой к благородным розам, самым престижным и уникальным творениям цветоводческого искусства.

На данный момент аспирантка с голубыми до невероятности глазами по-прежнему фанатично и самозабвенно занималась розами, занималась одна-одинешенька на весь Луизианский университет. Остальных подвижников генной инженерии занимали сельскохозяйственные культуры — от кормового турнепса до пастбищного клевера.

Глория, вздохнув, простилась с волшебным покровом и энергично зашагала к плетистым розам, когда-то освоившим берега полноводной Миссисипи. Издали они напоминали замерший водопад, обрамленный плакучими стеблями, украшенный цветами на фоне глянцевой листвы.

Девушка вновь испытала гордость за пращуров.

Торопливо сообщив плетистым розам о том, что завтра постарается непременно вновь увидеться с перспективным незнакомцем, Глория наконец вышла на финишную прямую.

Ей осталось посетить самый последний фамильный сорт, выведенный бабушкой, тоже Глорией и тоже Дюбуа. Эта строгая и высокомерная жрица науки тем не менее дала своей темно-бордовой чайной розе вполне игривое и очаровательное имя — «Ночной поцелуй». Наверное, в память о бурном романе с дедушкой…

Сказать по правде, перечень достижений селекционеров из рода Дюбуа был бы не полон без еще одного цветка, над которым долго и упорно трудилась мать будущей образцовой студентки и лучшей аспирантки кафедры ботаники Луизианского университета.

Но в Национальном парке не нашлось места для розы под эпатирующим и экстравагантным названием «Анфан-террибль».

Глава 3 УЖАСНЫЙ РЕБЕНОК

Бабушка Глория Дюбуа, знавшая толк в жизни, розах и мужчинах, называла единственную дочь, очередную Глорию Дюбуа, исключительно так — Анфан-террибль, что значит «ужасный ребенок».

Маман и до сих пор оставалась инфантильной, вздорной и своенравной.

Бабушка Глории уверяла, что из всех предшествующих Глорий Дюбуа это неуправляемое создание, признающее только свои желания и запросы, было самой прекрасной из Глорий и самой взбалмошной из Дюбуа.

Впрочем, набор не самых лучших качеств не помешал красавице, пусть и не совсем правильно, исполнить все, что полагалось по семейной традиции.

Безбашенная Глория Дюбуа умудрилась забеременеть задолго до получения диплома бакалавра.

Благополучно сдав экзамен по родам недоношенной девочки, незадачливая студентка наверстывала отставание в другом университете, подальше от слишком впечатлительного нечаянного папаши, который увидел в малышке тотальную угрозу своему нобелевскому будущему.

А девчушка, родившаяся с превеликими медицинскими проблемами, сначала весьма разочаровала и строгую бабушку, и мягкосердечного дедушку.

Это позже черноволосая и голубоглазая малышка, молчаливая и задумчивая, превратилась в обожаемую наследницу, которой и достался тихий, уютный старинный дом, выстроенный еще до Гражданской войны, в старофранцузском стиле.

Конечно, двухэтажный особняк за минувшие века обзавелся пятидесятиметровым бассейном, травяным кортом для тенниса и двумя гаражами.

Конечно, родовое гнездо Дюбуа многое и утратило.

Высокий кирпичный забор, когда-то отделявший белых владельцев от черных рабов. Обширный дощатый склад, в котором накапливался урожай хлопка. Глубокий колодец. Конюшню для сотни лошадей. Манеж для пони. Башню-арсенал с кремневыми ружьями, томагавками, мачете и кавалерийскими револьверами.

Но вот розарий с прямыми потомками эмигрантов из Франции, вывезенных в Новый Свет после Варфоломеевской ночи, сохранился во всей красоте.

Аспирантка, владеющая не только старинной усадьбой, но еще и плантацией, на которой добывалось бесценное розовое масло, задержалась у бабушкиного шедевра садовой эстетики «Ночной поцелуй». Великолепное цветочное буйство вполне отражало страстность, присущую истинным южанам Дюбуа.

Глория решила на обратном пути непременно навестить бабушку, которая наверняка опять посвятила весь день ухаживанию за могилой дедушки, так и не дождавшегося рождения правнучки.

Глория погрустнела.

Славные предки, разумеется, больше всего не хотели, чтобы их милая, добрая и послушная внучка повторила ошибку своей непутевой родительницы, которая так и не вышла замуж, — то ли из принципа, то ли из-за нехватки свободного времени. Подарив миру очередную Глорию Дюбуа, мать-одиночка полностью отдалась выведению нового сорта розы, чрезвычайно шипастой, с грубыми листьями и махровыми лепестками, — сорта, который она нарекла так скандально и эпатажно: «Анфан-террибль».

Впрочем, у особо тонких ценителей экстравагантных растений это своеобразное, цвета свежей крови создание до сих пор пользуется ажиотажной популярностью.

Маман часто вспоминала, как применяла новые селекционные методы, приобретая их всеми доступными способами.

Заливисто хохоча, прекрасная авантюристка рассказывала дочери, как соблазнила одного первооткрывателя, который был вынужден после недельной сексуальной оргии в мотеле взять ненасытную партнершу в соавторы.

Но о той давней роковой вечеринке и о своей незапланированной беременности, случившейся в результате спонтанной близости с плюгавым ученым, спровоцированной кальвадосом, мать-одиночка вспоминала редко…

Глория крепко зажмурилась, наслаждаясь терпким ароматом «Ночного поцелуя», ароматом, сулящим незабываемые мгновения настоящей любви, а не похмельную горечь нелепой связи.

Да, ее мамуле, этому «ужасному ребенку» так и не довелось примерить подвенечный наряд.

Глория почувствовала, как сквозь сжатые ресницы пробилась скорбная слезинка.

«Ночной поцелуй» всегда провоцировал ее на излишнюю сентиментальность и глупую плаксивость.

Глория осторожно промокнула глаза.

Так что она имела возможность общаться только с представителями по материнской линии. Особенно усердно внучка посещала бабушку и дедушку в их родовой усадьбе, в которой и выросла, оставленная матерью на попечение стареющих родителей. Там было много интересных, пусть и немых, свидетелей прошлого. Любознательная девчушка знала досконально всех почивших тетушек и дядюшек, всех ушедших в мир иной кузин и кузенов, и тем более прапра… бабушек. Глядя на старые фотографии и дагерротипы, часами рассматривая старинные гравюры и рисунки, она завидовала прежней основательности, правильности, устоям, мечтала исправить ошибку матери и стать настоящей женой настоящего мужа. Глория вернула платок в карман.

Да… Чтобы невеста была достойна жениха, а жених — невесты, чтобы чуть альковно шуршало подвенечное платье, чтобы раздавались искренние поздравления, чтобы шарики улетали в звездное небо и, конечно, чтобы новобрачный лично вручил счастливой избраннице уникальный свадебный букет из самых прекрасных роз…

Глория никак не могла оторваться от одуряющего аромата «Ночного поцелуя» и воспоминаний, от которых саднило душу.

Гранд-маман не раз пеняла бесшабашной дочке за вольное поведение и расхристанный характер. И послушная внучка, хотя и тосковала по редко появляющейся матери, вторила строгой воспитательнице, вторила до совершеннолетия и поступления в университет. Студенческие гулянки весьма часто портят девочкам не только репутацию.

Глория снова достала платок.

А ведь однажды историю с незапланированной беременностью едва не повторила и она сама…

Глава 4 ТРЕХОЧКОВЫЙ БРОСОК

На втором курсе университета в жизни Глории Дюбуа произошло знаменательное событие: первое свидание и первый поцелуй.

Нет — это не было даже влюбленностью, по крайней мере, с ее стороны. Просто голубоглазая студентка, постигающая основы естественных наук, подсознательно жаждала еще и внимания со стороны однокашников. При этом неопытная в любовных делах девушка идеализировала всех подряд. Впрочем, парни, даже самые разбитные, в упор не замечали черноволосую тихоню, заметно превосходившую их по успеваемости.

Но однажды неугомонная Тина Маквелл все-таки свела робкую и застенчивую подругу с одним из своих приятелей Сэмом. Об этом двухметровом баскетболисте из университетской команды ходили самые невероятные слухи — коронкой центрового были дальние трехочковые броски и соблазненные девочки.

Глория, конечно же, знала о сомнительной репутации Большого Сэма, но рассказы, нашпигованные скабрезными подробностями, одновременно отталкивали невинную студентку и будили любопытство, пугали и влекли к этому сильному, высокому парню с вечной улыбкой победителя на лице.

Одинокими вечерами, после очередного матча Глория часто вспоминала Большого Сэма — его стремительные, резкие, сильные движения и снайперские броски, приводящие болельщиков в неописуемый экстаз.

Но, хотя Глория Дюбуа не кичилась врожденной гордостью, все же строгое воспитание не позволяло ей сделать первый шаг навстречу Большому Сэму.

Тем временем Тина Маквелл, входившая в группу поддержки университетской команды, сумела привлечь к себе внимание двухметровой звезды.

Их скоротечный роман длился недолго — Тина потеряла девственность, но без побочных и нежелательных последствий, а Большой Сэм нацелился на очередную невинность.

Тина в отместку решила проучить баскетбольного плейбоя и познакомила короля трехочковых бросков с подругой.

Коварная Маквелл предвкушала тот яростный отпор, который должен был получить Большой Сэм от принципиальной недотроги.

Глория узнала о коварном плане лучшей подруги гораздо позже, но даже не рассердилась на глупышку Ти. Наоборот, поблагодарила дерзкую подругу за хороший и своевременный урок.

Первая же интимная встреча лишила скромную недотрогу всех иллюзий.

Произошло это на вечерней тренировке.

Команда разошлась, и лишь Большой Сэм задержался, словно бы для отработки фирменного броска. На самом же деле центровой ждал обещанного прихода новой поклонницы.

Глория, тихонечко проникнув в зал, не решилась спуститься на площадку, а уселась на самом верхнем ряду.

Впрочем, баскетболист наметанным глазом сразу заметил робкую зрительницу и с фирменной улыбкой предложил ей подавать ему мячи.

Глория незамедлительно согласилась.

И пока Большой Сэм изящно, невозмутимо и точно закидывал в корзину мяч за мячом, все шло великолепно.

Глория то взвизгивала от восторга, то хлопала в ладоши, то смешно подпрыгивала.

Но вот, закончив очередную снайперскую, безупречную серию, Большой Сэм без всякого предупреждения, как бы в благодарность за поданный мяч, поцеловал раскрасневшуюся помощницу в губы, поцеловал крепко и мощно, зафиксировав новую жертву в железном и не обещающем ничего хорошего объятии.

Глория Дюбуа мгновенно поняла, что если сейчас не врежет этому двухметровому наглецу по уху, то баскетболист непременно исполнит не тренировочное упражнение, а что-то совсем другое, исполнит расчетливо и точно, как свой коронный трехочковый бросок.

Что ощутила барабанная перепонка охваченного страстью центрового, интересовало непокорную студентку меньше всего — главное, липкие и противные губы прекратили долгий поцелуй, а тиски железных объятий разжались.

Большому Сэму хватило спортивной закалки, чтобы обернуть инцидент в шутку и позже не трепаться о неудачной попытке.

Глория Дюбуа, посчитав, что сама спровоцировала баскетболиста на сексуальный порыв, тоже постаралась как можно скорее забыть тренировочный инцидент, едва не перешедший в рядовое изнасилование.

А Тине Маквелл несостоявшийся роман оба участника преподнесли одинаково.

Большой Сэм заявил, что Глории Дюбуа явно не хватает роста.

А Глория Дюбуа констатировала факт: двухметровый баскетболист — не самый удобный партнер для общения, а тем более для романтичной любви. И, уж конечно, совсем не годится для брака.

Подруга Ти согласилась с умненькой Гло.

Она в этом нисколько не сомневалась. Центровой годился лишь для секса, но не для семейной жизни. В его коротко стриженной голове была такая же пустота, как и в мяче, которым он метко попадал в корзину.

Об этом спортивно-эротическом казусе так и не узнали ни взбалмошная маман, ни строгая гранд-маман, ни даже фамильные розы Национального парка…

Глава 5 НЕРУШИМАЯ КЛЯТВА

От досадных воспоминаний студенческой поры Глорию отвлекла немка, широкая в бедрах и плечах.

В своем желто-черном наряде туристка из Германии походила на огромную пчелу, жаждущую нектара. И низкий голос, и речь с баварским готическим акцентом напоминали грубоватое и назойливое жужжание.

— Зер гут! Зер гут. Зер гут.

Немецкая упитанная пчела вилась рядом с фамильной бабушкиной розой — «Ночной поцелуй».

— Аромат зер гут.

— Еще какой гут, — одобрительно улыбаясь, подтвердила Глория. — Еще какой!

Дородная пчела обогнула роскошный куст.

— Колер — зер гут.

Глория поддержала оценку:

— Что гут, то гут.

Пчела то приостанавливалась, тяжеловато и рискованно нагибаясь, то вновь продолжала осмотр.

— Веточный каркас — зер гут.

Глории было весьма приятно слышать грубоватые комплименты бабушкиному сорту.

В немецкой пчеле угадывалась начинающая любительница по цветочной части.

Глория хотела было дать несколько профессиональных советов заокеанской любительнице, но мысли аспирантки с черенков, окучивания, привоев и подкормки упорно срывались на реальность, которая была переполнена лишь нарастающим и нарастающим ощущением бездонной любви, бездонной, как синее-пресинее осеннее чистое небо.

Немецкая пчела, замерев, проштудировала табличку, на которой указывался штат, название розы и фамилия селекционера.

— Фройляйн, я обалдеваю: «Поцелуй ночи»!

— «Ночной поцелуй», — уточнила Глория.

Любознательная немецкая пчела не унималась.

— Фройляйн, только ответьте мне на один вопрос, если вас не затруднит.

— С большим удовольствием.

— Почему здесь, в саду, так много Дюбуа?

Глория, не выдержав, рассмеялась — заливисто и раскованно.

— А что я сказала такого смешного? — возмущенно загудела недоумевающая пчела.

Глория посерьезнела и собралась, как на семинаре перед аудиторией первокурсников.

— Да нет, все правильно, фрау.

— Правильно?

— Просто Дюбуа — это такая розовая династия.

— О, данке шен!

— Извините, фрау, а как будет по-немецки «взаимная любовь»?

— Любовь? — растерянно переспросила пчела. — Взаимная?

Глория терпеливо ждала ответа на вопрос не по теме.

— Я не понимаю! — возмутилась пчела. — А какое отношение любовь имеет к розам?

— Самое непосредственное! — В голубых до неестественности глазах Глории искрила нарождающаяся страстность. — Самое непосредственное!

Когда немецкая пчела, так и не ответив на неуместный вопрос, продолжила экскурсию в глубь сада, влюбленная аспирантка преклонила колени перед бабушкиной розой. Глория Дюбуа, молитвенно сложив ладони, поклялась, что если выпадет удобный момент, то она не только откроет русому незнакомцу свое чистое, высокое и сокровенное чувство, но еще и обязательно расскажет кареглазому симпатяге и про Варфоломеевскую ночь, и про индейцев, снимающих женские скальпы, и про скитания от Великих озер до Миссисипи.

Глория поднялась с колен и деловито отряхнула джинсы от увядшей листвы и прелых лепестков.

А получив искреннее подтверждение обоюдности чувств, она поведает избраннику о свой Безымянной красавице, о своем благородном первенце, о своей белой розе, которая невольно и оказалась главной причиной случившейся любви.

Хотя сегодняшнее утро почти ничем не отличалось от предыдущих, не считая улучшения погоды и неурочного пробуждения…

Глава 6 ПАРИЖ КАК БУДИЛЬНИК

Третья неделя сентября выдалась в Луизиане непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в понедельник четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Тучи рассосались еще ночью, и как только забрезжил рассвет, стало ясно, что день обещает выдаться прекрасным.

Аспирантка местного университета Глория Дюбуа, наверное, была единственной из всего кампуса, кто бодрствовал в столь ранний час.

Исключая, конечно, лаборантов, обремененных непрерывными круглосуточными опытами.

Да влюбленных студентов, одуревших от поцелуев.

Глорию Дюбуа в неурочное время разбудил мобильник, принявший вызов из Франции.

Сумасшедшая мамочка — разумеется, тоже Глория и тоже Дюбуа — со свойственным ей эгоизмом меньше всего заботилась о разнице часовых поясов, вероятно предполагая, что на общение они не распространяются, и если в Париже вечер, то как может быть утро в Батон-Руже, раз он тоже имеет французское название?

— Короче, Гло, целую!

— Взаимно.

— Поздравляю!

— С чем?

— Да все шикарно, дорогуша!

— Что шикарно? — сонно пробормотала Глория, пытаясь одновременно выпутаться из самого сладкого предрассветного сна и включиться в мамочкин напористый энтузиазм.

— Они тебя взяли!

— Кто взял? Куда?

— Да ты что, оглохла, что ли?

— Мам… Я просто… Еще сплю…

— Ой, прости, бэби!

Парижская маман, наконец-то спохватившись, мгновенно перевела энергию в правильное русло. Она немного помолчала, дав дочурке окончательно проснуться. Не больше пары секунд.

— Ну ладно, потом выспишься, это неважно! — Голос энергичной мамочки вновь обрел торжественные обертоны: — Я долго ругалась, стучала кулаком, доказывала и добилась!

— Чего, мам? Я не понимаю!

— Бэби! Твоя роза прошла на выставку!

Полусонное и квелое состояние разбуженной девушки мгновенно преобразилось в эйфорическое и чуть недоуменное.

— Прошла?

— Ну конечно, бэби!

— Ты меня не разыгрываешь?

— Ага, мне больше заняться нечем…

Угадав легкую обиду в фальшивом сопрано у пробивной француженки маман, молодая американка смягчила обмен репликами.

— Мам, я дико счастлива.

— Я тоже.

— Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…

— Это зачем еще на башню?

— Чтобы прокричать на всю Европу — нет, на весь мир, — что я тебя обожаю!

— Нет, бэби, тебе явно пора замуж.

— Мам, расскажи лучше, как все было.

— Да, комиссия согласилась… после долгих споров. Ну… ты знаешь, почему.

— В Европе не любят американцев.

— Проще, бэби, проще. Ты же применяешь самые новые методики?

— Разумеется.

— А французы, эти чертовы консерваторы, все хотят по старинке, особенно этот противный председатель, лысый Вайяр!

— Лысый?

— Абсолютно, бэби, абсолютно.

— Ужас какой… Мам, я вдруг подумала… А вдруг мне достанется такой же отполированный жизнью муж?

— Ради твоего счастья, бэби, я согласна на любого.

— А я — нет.

— Ну ведь одни розы, даже самые лучшие, не могут заменить любви.

— Мам, давай лучше про гадких экспертов.

— В общем, я им доказала, что если они хотят выводить по-своему, пусть дожидаются результатов через сто лет!

— Или через двести.

— Короче, ровно через неделю надо сообщить название сорта — ты, надеюсь, уже успела его придумать, как мы договаривались?

— Нет.

— Это почему?

— Ничего путевого не идет в голову.

— Учись у своих прабабушек.

— Ну да, с детства помню: «Нью-орлеанская девственница», «Крошка Амур», «Ночной поцелуй»…

Глория, поколебавшись, добавила к шикарному и знаменитому перечню и скандальный «Анфан-террибль».

Маман отреагировала довольным смешком:

— А что, бэби, неплохо звучит!

— Хорошо, а вот погодка нынче не очень… Пожалуй, я назову свою многострадальную розу «Хмурое утро»!

— Не смей.

— Тогда — «Мечты девушки»! Я вот как раз все мечтаю, мечтаю…

— Ладно, бэби, не пори горячку.

— Хорошо, мам.

— Запомни, у тебя есть неделя, ровно неделя.

— Запомнила.

— Бэби, пусть триумф твоего замечательного цветка будет отмщением за ужасы Варфоломеевской ночи!

— Мам, это же было так давно…

— Я французам этого никогда не прощу.

— И даже тому, кто пожалел нашу прародительницу?

— Думаю, теперь такие благородные рыцари здесь не водятся.

— Ты уверена? — Глория, не удержавшись, иронично хихикнула в телефон. — А может, все рыцари давным-давно перебрались в Штаты?

— Хорошая мысль.

— Еще бы!

— Вот и найди себе, как истинная Глория Дюбуа, истинного рыцаря.

— Мам, лучше расскажи про… про… — Глория никак не могла вспомнить фамилию председателя комиссии. — Ну про того типа, который ставил препоны моей безымянной красавице.

— Вот именно, бэби, вот именно! Не дай этому лысому Вайяру найти повод для невключения твоей розы в каталог выставки! Кстати, у него заместителем этакая мымра с замашками любительницы канкана и абсента… Терпеть не могу этих…

Но тут связь благоразумно оборвалась, не дав славной продолжательнице дела истинных гугенотов продолжить наслаждаться злословием.

— Вот, кажется, с заветной розой все и решилось, — сказала Глория сама себе. Она любила вслух радоваться своим достижениям.

Еще в студенческие годы за новый метод внедрения гена в хромосому Глория Дюбуа получила вторую премию. А за ускоренную селекцию благородных роз получила федеральный грант на целых пять лет.

Впрочем, для выведения нового сорта, еще, увы, безымянного и фигурирующего лишь под цифровым кодом, Глории хватило двух лет.

А прапрапрабабушкам требовались на каждый новый сорт десятилетия.

Видели бы все они, какой у прапраправнучки — тоже Глории и тоже Дюбуа — получился изумительный цветок!

Крупные и в меру плотные атласные лепестки.

Полное отсутствие шипов.

Стебель — гордый, прямой и благородный.

Гармоничное сочетание пропорций.

Устойчивость почти ко всем известным болезням и вредителям.

Максимально удлиненная фаза цветения.

Долгий срок жизни срезанных роз в хрустальной вазе.

Аромат, соперничающий с лучшим французским парфюмом.

Невосприимчивость к дождю и туманам.

А самое главное — отсутствие каких-либо пигментных примесей в насыщенной белой окраске.

Безымянная роза могла гордиться своими отборными и элитными предками, но для Глории она была просто — Роза, дитя ее сердца, ума, рук и души. Безымянная красавица.

Глория подошла к окну.

— Попасть в официальный каталог парижской выставки цветов — это равносильно Пулитцеровской премии за литературу или сродни английскому Букеру и французскому Гонкуру.

Глория распахнула звукоизолирующий стеклопакет.

Птичий гомон, предвещающий неизбежность рассвета, ворвался в спальню, заглушив монотонное сопение кондиционера.

Глория вполголоса рассказала пернатым о парижском триумфе и добавила шепотом, что теперь пора всерьез и основательно взяться за устройство личного счастья.

Хорошо щеглам и пересмешникам — у них на каждой ветке по непривередливому партнеру.

Глория вдохнула прелый аромат сырой осени. Хочешь — насвистывай на пару, хочешь — вей гнездо.

Глория, не закрыв окно, вернулась в мятую постель.

А тут майся одна… как дурочка.

Глория закуталась в одеяло.

Зато у ее белолепестковой красавицы впереди явно прекрасное будущее.

Глория поджала коленки к животу, собираясь продолжить прерванный сон.

Да, великолепной розе, начиненной супергенами, попадание в каталог парижской выставки практически гарантирует постоянное место во всемирном реестре лучших сортов.

Глория накрыла голову второй подушкой, отсекая пуховой начинкой и батистовой наволочкой кремового цвета все звуки, включая и торжествующий птичий хор.

Но вот интересно, почему розы в большинстве своем нравятся женщинам, а не мужчинам?

Глория повернулась на правый бок, лицом к стене, на которой красовался глянцевый постер с изображением ее любимого актера, специализирующегося на ролях карточных шулеров, морских пиратов и отчаянных бретеров.

Мужчин больше цветов интересуют представительницы противоположного пола.

Глория сунула под щеку ладошку.

Но ведь это так мало — голубые глаза и черные волосы, — чтобы привлечь к себе внимание настоящего мужчины, достойного женщины рода Дюбуа.

Глория проглотила набежавшую слюну.

Нет, в самое ближайшее время придется изрядно потрудиться — и не над новой розой, а над собой, включая новый прикид, лучшую косметику и раскованную манеру держаться.

Глория сменила бок.

Может, назвать розу «Глаза аспирантки»?

Губы напряглись ироничной улыбкой.

Нет, это же патология — белые глаза…

Глория тяжко и протяжно вздохнула.

Следующая роза обязательно будет интенсивно голубого цвета и обязательно получит имя «Глаза аспирантки».

Глория поправила съехавшую с уха верхнюю подушку.

Надо решать две срочные проблемы: найти идеальное, незабываемое, многозначительное имя для безымянной красавицы и встретить, наконец-то встретить на жизненном пути ненаглядного суженого, непременно встретить.

Глория вдруг поняла, что для полного и безоговорочного счастья ей не хватает самой малости — обыкновенной настоящей любви…

Глава 7 ТЕНДЕРНАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ

Воспоминания об утре знаменательного во всех отношениях дня, который постепенно и незаметно начинал клониться к вечеру, заставили Глорию Дюбуа повторить нерушимую клятву.

«Ночной поцелуй» отреагировал на пылкие обещания в адрес кареглазого незнакомца одобрительным киванием верхних роз и нетерпеливым вздрагиванием еще не распустившихся бутонов.

И тут в просвете аллеи возник знакомый силуэт Тины Маквелл.

Запыхавшаяся подруга в одной руке держала секатор, в другой — обрезок ветки.

— О, Гло, мне Браун сказал, что ты давно уже здесь.

— Да, вот любуюсь этим роскошеством.

— Эх, завидую я тебе, Гло… — Тина пустила в ход секатор, подравнивая и так идеальный куст. — Твоему неисчерпаемому оптимизму.

— Ах, Ти, у тебя, наверное, проблемы с рокером из Канзаса?

— Гло, я рокера отфутболила на прошлой неделе вместе с мотоциклом.

— Надоела быстрая езда?

Но ершистая подруга вдруг решительно перешла в контратаку.

— Гло, душенька, а тебе не надоели эти чертовы розы?

Секатор безжалостно сомкнул острые челюсти на ветке, неосторожно выбившейся из кроны.

— В университете — розы!

Дизайнер по ландшафту вхолостую поклацала в воздухе секатором.

— В Парке — сплошные розы!

Глория Дюбуа подначила излишне агрессивную подругу:

— Прекрасней роз нет на этом свете ничего.

— А мужчины?

Дизайнер-ландшафтовед всегда относилась к противоположному полу чересчур эмоционально и неразборчиво.

— О, Ти, значит, после рокера ты недолго пребывала в одиночестве?

— Понимаешь, Гло…

Секатор вновь злобно проклацал над кустом.

— Меня тут один заезжий красавчик пытался охмурить.

— Ну и как?

— Пригласил на свидание.

— Ого.

— Только все сам испортил.

Секатор энергично кастрировал ни в чем не повинный воздух.

Наверное, Тине Маквелл привиделся в этот момент нехороший парень.

Глория поняла, что должна помочь разнервничавшейся подруге.

— Сразу полез под юбку?

— Если бы.

Тина Маквелл переключила секатор с воображаемой фигуры на конкретный ближайший куст.

— Забыл обрызгаться дезодорантом?

— Гораздо хуже — приволок мне букет.

— Вполне предсказуемый поступок для нормального ухажера.

— Да ты себе не представляешь! — Секатор вновь затерзал воздух. — Букет роз!

Подруги рассмеялись.

Как всегда, начала Тина, Глория подхватила.

Отсмеявшись, дизайнер по ландшафту продолжила сетовать на сложившиеся обстоятельства.

— По-моему, в нашем великолепном Центре сплошная дискриминация! — Тина Маквелл, наигравшись секатором, убрала опасный инструмент в накладной карман своего клеенчатого фартука с эмблемой Национального парка роз. — Дискриминация исключительно по половому признаку.

— Занятный вывод. Это ты о чем?

Глория Дюбуа подзуживала лучшую подругу, чтобы та скорее выговорилась и смогла наконец-то переключить внимание на нее и переварить грандиозную и потрясающую новость.

— Издеваешься?

Тина Маквелл извлекла из второго кармана банан.

— Нисколечко.

Глория Дюбуа удовлетворенно хмыкнула — если к подруге вернулся аппетит, значит, исповедь вот-вот закончится.

— Вот скажи мне, Гло, ты заметила, какой странный контингент любуется розами? — Тина Маквелл расчехлила банан. — Хочешь?

— Нет, спасибо.

Тина Маквелл откусила большой кусок.

А Глория Дюбуа решилась пошутить.

— Снежного человека не приметила, да и инопланетян тоже!

— При чем здесь Биг Фут и марсиане?

— Я и говорю, что ни при чем.

— Взглянуть на розы приезжают в основном пожилые дамы, женщины неопределенного возраста, скучающие девицы и оравы ребятишек.

— Ты забыла добавить в перечень аспиранток и подруг сотрудников.

— Я серьезно. — Тина Маквелл покончила с бананом. — Где, я тебя спрашиваю, мужчины продуктивного возраста?

— На бейсболе, наверное, или в покер дуются.

— В зоопарке и то мужчин бывает больше, чем у нас.

— Да, вам тут явно не хватает гривастых львов и мрачных горилл-самцов.

— Вот я и говорю — половая дискриминация.

— Но я тут встретила оживленных персон мужского пола с фотоаппаратами наперевес.

— Туристы, а тем более заграничные, — не в счет.

Тина Маквелл была ярко выраженной патриоткой — именно ей принадлежала идея создать в Национальном парке панно из низкорослых роз, изображающее американский флаг.

Но Глории сейчас совершенно не хотелось вдаваться в сложные и запутанные национальные отношения. Она лукаво улыбнулась.

— Ти, я знаю, как привлечь мужчин к розам.

— Поделись.

— Надо просто вывести цветок с крепким ароматом шотландского виски.

— Скажи еще — с запахом гаванской сигары!

Ландшафтоведка прыснула.

Глория ее с удовольствием поддержала.

Отсмеявшись, Тина Маквелл хитро прищурилась.

— Погоди-ка, Гло, погоди-ка… — Похоже, она наконец-то заинтересовалась внезапным, нарушившим сложившийся график приездом вечно занятой аспирантки. — Один вопрос.

— Хоть десять.

— Почему ты нагрянула не вовремя?

Глория, уставшая от ожидания, не стала нагонять туману и ответила прямо, но красноречиво:

— Да вот, понимаешь, угораздило сегодня влюбиться!

— Ты меня не разыгрываешь?

— Нисколечко! — Глория обняла подругу за плечи. — Хотя самой до сих пор не верится.

Розы ревниво качнулись.

— Ой, Гло, я так за тебя рада!

— Ти, если бы знать, чем все это кончится…

— Ну давай, давай, рассказывай, только все по порядку и желательно с подробностями.

Тина Маквелл достала очередной банан и приготовилась слушать душещипательную историю.

— Да, совсем забыла! Мою розу, кажется, берут на парижскую выставку.

— Это, Гло, прекрасно!

— Еще бы.

— Но про любовь актуальней.

Тину Маквелл всегда больше интересовали нюансы человеческих отношений, чем ботанические новости.

— Выставки проводятся ежегодно, а вот с любовью шутить нельзя.

— Ладно, начнем с того, что я проспала.

— Это существенно?

— В общем, да. Если бы я не начала репетировать свою лекцию по семейству розоцветных, то наверняка не встретилась бы с ним.

Глория снова повторила — уже не для фамильных роз, а для подруги — колдовские приметы, взявшие ее душу в плен: карие глаза, русые волосы и черты лица мужчины, достойного женщины из рода Дюбуа.

— А при чем здесь розоцветные? — Раззадоренная чужим романом, Тина Маквелл машинально обнажила следующий банан. — Не понимаю связи.

— Сейчас узнаешь. — Глория Дюбуа взволнованно расстегнула верхние пуговицы джинсовой куртки. — Иногда судьба выстраивает такие невероятные комбинации…

Розы откровенно подслушивали страстный, искренний, подробный монолог разговорившейся аспирантки.

— Такие невероятные…

Глава 8 ЧЕРНАЯ РОСА

Третья неделя сентября выдалась в Луизиане непривычно ненастной.

Ливень за ливнем.

А в понедельник четвертой недели наконец-то выглянуло солнце.

Но счастливая аспирантка, разбуженная взбалмошной маман ни свет ни заря, в конечном счете проспала великолепный рассвет.

В честь парижской удачи Глория Дюбуа сегодня позволила себе проигнорировать нудный будильник, а также пропустить утреннюю пробежку, тренажерный зал, бассейн, легкий завтрак, фитнес, обматывание свежими морскими водорослями, солярий и даже визит в фитотрон к своей Безымянной красавице.

Впрочем, пообщаться с белыми розами, готовящимися завоевать весь мир, Глория могла, и не выходя из аспирантского бунгало.

Конечно, здесь их была не тысяча, как на опытной делянке, а всего лишь пара.

В хрустальных вазах на трельяже.

Как только начался осенний семестр, Глория, по подсказке своей мудрой бабушки, принялась гадать на розах.

Каждый вечер послушная внучка срезала по два бутона своей Безымянной красавицы и ставила их в вазы по обе стороны зеркала.

Бабушка уверяла, что в этом гадании все гораздо проще, чем в бросании высушенных костей хорька или в мудреной хиромантии.

Если распустится правый цветок — жди сегодня любви.

Если же левый — то встреча с долгожданным суженым, увы, откладывается еще на сутки.

В спальню через распахнутое окно врывалось солнце, вспомнившее о прошедшем лете.

Глория, блаженно жмурясь, обернулась к трельяжу, как всегда делала по утрам.

Только бы погодную благодать и определенность не испортил результат очередного гадания. Весь сентябрь цвет давала исключительно левая роза. Правая упорно опаздывала в этой судьбоносной гонке. Но, может, смена дождей на солнце изменит расклад.

Глория с надеждой открыла глаза — и вскрикнула от неожиданности.

Правая роза торжественно и горделиво расправила атласные лепестки.

— Не может быть! — отрешенно сказала Глория своему отражению в зеркале. — Две удачи в один день!

Но тут же ее радость пошла на убыль.

Оказывается, левая роза, вечная предательница, тоже расцвела… одновременно с правой вестницей долгожданного счастья и близкой любви.

Глория печально вздохнула и ласково коснулась пальцами свежих и роскошных лепестков — сначала правой красавицы, потом — левой.

Обе розы виновато качнулись в хрустальных вазах, радужных от осеннего солнца.

Глория раскидала подушки.

Но, по крайней мере, такая неопределенность результата гадания намного лучше, чем постоянное и категоричное отрицание возможности крутого разворота аспирантской судьбы.

Глория сбросила одеяло и смяла простыню.

Весь день еще впереди.

Глория распинала шлепанцы.

И возможно, именно сегодня, когда безымянной пока красавице так повезло в далеком Париже, ее создательнице уготована подобная участь в университетском кампусе.

Глория захлопнула окно, за которым птичьи рулады и щебетанье сменились рокотом автомобильных моторов, далеким самолетным гулом и взвизгиванием тормозов.

Что бы там розы ни пророчили, а ровно через один час и сорок пять минут надо быть в аудитории — никто семинар по семейству розоцветных не отменял.

Глория поспешила в душ.

Впервые сам декан доверил тихой и трудолюбивой аспирантке читать вместо себя раздел, посвященный розам и их многочисленным родственникам.

Глория натянула купальную шапочку, чтобы не намочить волосы.

А после дебютной лекции можно будет плотно засесть за компьютер и отыскать в Интернете адекватное название для беленького, атласного, благоухающего первенца.

Глория сделала воду погорячей.

Хотя, конечно, лучше было бы подыскивать имя для настоящего первенца — орущего и сосущего…

Глория дотянулась до флакона с гелем.

Если, конечно, это будет мальчик.

Глория откинула пробку.

С девочкой-то все проще, без вариантов: только Глория.

Гель, охлаждая разогретую кожу, медленно и вязко потек по грудям, животу и спине.

Дочка вся будет в маму-аспирантку — ласковая, верная, чуткая, добрая, трудолюбивая.

Глория захватила подмышки.

А самое главное — умная.

Глория обработала маленькие острые холмики, которые университетский профессор анатомии называл чуть нараспев — молочные железы.

И такая же невезучая.

Глория занялась тем, что почтеннейший и титулованный профессор, давно утративший даже намек на сексуальность, именовал академично, бесстрастно и суховато, прибегая лишь к мертвой латыни.

Невезучая по линии мужчин.

Глория, припомнив еще с десяток профессорских терминов, разразилась звонким смехом.

Нудный старикан напрочь позабыл, что когда-то балдел от женских прелестей и наверняка, по уши влюбленный, именовал притягательные части тела гораздо поэтичней и разнообразней.

— Как там у шотландского барда про девичьи груди?.. Метель, наверно, намела два этих маленьких холма…

Глория прослезилась — то ли от умиления, то ли от досады.

— А самый мудрый из царей тоже неплохо сказал о грудях невесты: пара молоденьких серн, пасущихся между лилиями.

Глория смыла непрошеные слезы.

— Куда профессорам анатомии до влюбленных поэтов и царей, охваченных страстью.

Глория бодро присвистнула.

— Рано или поздно любовь приходит к каждому человеку.

Но слезы снова — предательски, на рефлекторном уровне — проступили, не давая расслабиться.

— Неужели мне никогда, никогда, никогда не услышать подобных слов?

Глория плакала тихо и долго, стоя под горячим душем, не приносящим облегчения.

— Ни-ког-да…

Как правило, упругие водяные струи и ароматный гель очень быстро приводили расстроенную девушку в академическое чувство.

Но в этот раз почему-то интенсивное намыливание и энергичное смывание абсолютно не помогало.

Как и воспоминание о невнятном гадании.

Ну почему левая не помедлила хотя бы минутку?

И, чтобы больше не забивать голову идиотскими мечтами о пылкой, страстной, всепоглощающей любви, аспирантка принялась вслух повторять тезисы к грядущему семинару:

— Известно, что к семейству розоцветных относятся груша, яблоня, персики, слива и вишня!

Аспирантка удовлетворенно представила, как при этих проникновенных словах первокурсники и первокурсницы начнут аппетитно облизываться.

— Но вы вряд ли, дорогие мои, в курсе, что к розоцветным также принадлежат земляника, ежевика, малина, рябина.

Фруктово-ягодные миражи не на шутку растревожили воображение аудитории, пускающей слюнки.

Смыв пену, аспирантка повторила процедуру с гелем.

— Отличительной чертой строения цветка является наличие двойного пятичленного околоцветника.

Глория потратила еще половину флакона.

— Не забыть бы еще про чашелистики, лепестки и тычинки… расположены по внутреннему краю более или менее выраженной и обычно вогнутой, часто бокальчатой или блюдцевидной цветочной трубки…

В общем, продолжительный экскурс в ботанику привел Глорию Дюбуа в обычное аспирантское состояние.

А заканчивая семинар, можно чуть-чуть и похвастаться, поразить аудиторию рассказом о Безымянной красавице, готовой к завоеванию самого престижного места на Всемирной цветочной выставке в Париже.

Глория Дюбуа, кутаясь в уютный махровый халат, обрела прежнюю уверенность в себе как в крепком профессионале-селекционере.

И никто не виноват в том, что ум, талант и научные достижения никак не влияют на обыкновенное житейское счастье.

Глория босиком пробежала на кухню.

Надо просто набраться терпения. Настоящую любовь получить гораздо сложнее, чем вывести новый сорт розы.

А ведь любовь где-то совсем рядом, где-то неподалеку, и осталось только не пропустить момент ее прихода.

Глория открыла холодильник.

Вместе с надеждой на удачное будущее в личной жизни к ней вернулся аппетит.

Теперь лишь требовалось по-быстрому зажарить омлет с ветчиной.

Глория заправила сковородку чем полагается и даже при этом не пересолила.

Похоже, события все-таки развиваются в нужном направлении. Еще год назад упорная аспирантка наметила вполне реальный план из двух значительных пунктов. Сначала довести до полной кондиции свою милую розу, чтобы Безымянная красавица покорила мир, а потом непременно встретить того — единственного и неповторимого. И вот первый пункт выполнен… не без помощи и содействия энергичной и пробивной маман. А вот со вторым сложнее. Надо будет обходиться собственными силами.

Пока ветчина и пара диетических яиц шумно спорили, кто из них вкусней, аспирантка, взбодренная душем и успокоенная семейством розоцветных, вышла на лоджию, щедро залитую осенним солнцем, уставшим от буйства собственных протуберанцев.

Глория по-дирижерски взмахнула ножом, на котором белел осколок яичной скорлупы.

— Надо бы сделать в лекции этакий забористый финал.

Глория повторила движение, и скорлупка сорвалась с лезвия и упала на коробку, в которой деловитая ученая мадемуазель прятала от всех старую куклу, самую любимую, такую же черноволосую и голубоглазую, как и хозяйка.

— А вот мы сейчас проверим заключительные аккорды.

Улыбнувшись, Глория достала из коробки малость поблекшую любимицу.

— Так, госпожа студентка, можете начинать конспектировать.

Безмолвной кукле наверняка хотелось услышать о свиданиях, поцелуях, объятиях и предложениях руки и сердца.

Но ее ученая хозяйка принялась за тоскливое перечисление недомоганий и болезней семейства розоцветных.

Глория встала у воображаемой доски, используя в качестве указки все тот же нож.

— Ложная мучнистость поражает лепестки бутонов.

Из голубоглазой куклы получилась идеальная студентка, послушно внимающая каждому слову.

— Септориоз наносит непоправимый урон листьям. Марссонина — враг побегов, а так называемая ржавчина приводит к преждевременному осыпанию цветов и засыханию ветвей. Пестолоция губит надземную часть куста. Серая гниль необратимо вредит зимующие побеги.

Глория тыкала ножом в воображаемые слайды, демонстрирующие печальные последствия нашествия плесеней и грибков на доверчивые и беззащитные растения.

Кукла сидела, обмерев.

Глория решила окончательно поразить аудиторию:

— А одной из самых редких, но чрезвычайно вредных болезней является Черная роса.

Глория на мгновение призадумалась, отвернувшись от куклы, утомленной апокалипсическими видениями.

Черная роса!

Аспирантка вдруг поняла, что, кажется, в тестировании Безымянной красавицы допустила непростительную ошибку…

Но тут с кухни донесся тревожный запах, возвещающий о напрочь испорченной яичнице и загубленной ветчине.

Прихватив куклу, вдоволь наслушавшуюся о бедах и горестях семейства розоцветных, Глория помчалась на кухню и немедленно отправила несостоявшееся блюдо в мусорное ведро.

— Какая же я дура! Не проверить Безымянную красавицу на устойчивость к Черной росе!

Глория натощак отхлебнула совсем остывший кофе, позабыв о сахаре и сливках.

— Если об этом узнают в Париже…

Аппетит пропал.

— Если отборочная комиссия, кроме названия, еще затребует и полный отчет о проведенных испытаниях…

Глория, отправив чашку в мойку, схватила телефон и набрала парижский номер.

— Ma, ты еще не спишь?

— Нет, бэби. А что случилось? Ты придумала название своей розе?

— Пока нет.

— Значит, влюбилась?

— Тоже нет.

— Тогда я не понимаю.

— Ma, что тебе известно про Черную росу?

— Ну… это весьма редкая форма грибкового заболевания у элитных роз.

— Так вот, я не протестировала на эту гадость свою красавицу!

— Ничего страшного, бэби.

— Ты думаешь?

— Кажется, в последний раз массовое поражение роз этой гадостью было в штате Луизиана в конце позапрошлого века.

— Ты намекаешь, что за давностью времени Черную росу можно проигнорировать?

— Бэби, сходи в библиотеку и просмотри Ботанический вестник за прошлый век — если там не будет зарегистрировано вспышек данной инфекции, то можно тему Черной росы закрыть.

— А вдруг о ней проведает — ну… этот лысый?

— Кто-кто?

— Ну этот, председатель отборочной комиссии…

— Бэби, не беспокойся. Месье Вайяра я беру на себя. Он, хоть и лысый, но вовсе не лишен мужского шарма… — Маман хищно и довольно хихикнула из европейского далека. — Тем более что он пригласил меня в ресторан.

— Не может быть!

— Так что, бэби, успокойся: на мне — председатель, на тебе — Ботанический вестник.

— Ma, тогда я сразу бегу в библиотеку.

— Бэби, может, ты там найдешь и суженого?

Глория на шутку матери ответила гораздо ядовитее:

— Уж лучше в библиотеке, чем в какой-нибудь пьяной компашке.

— Не сердись, бэби.

Так маман из Парижа дала сомневающейся аспирантке шанс на благополучный исход.

— Ну что же, кажется, на сегодня мой лекционный дебют отменяется.

Глория Дюбуа щелкнула по носу молчаливую визави с неестественно голубыми глазами.

— Сейчас проинформируем декана, что у меня разыгралась мигрень. — Глория отнесла куклу на девичью кровать, не познавшую еще не одного мужчину. — А сами тихонечко прошмыгнем в библиотеку.

Глория воспользовалась мобильником.

Декан, имеющий платоническую, но устойчивую слабость к хорошеньким аспиранткам, дал Глории Дюбуа три дня на полное выздоровление и отправился на семинар сам, чтобы донести до неофитов и неучей хотя бы пару ботанических откровений о тычинках, пестиках и завязях с плодами.

Псевдобольная отправилась экипироваться к объемистому шкафу с раздвижными дверцами.

— Не стоит даром терять время.

Она, как всегда, облачилась в привычный джинсовый костюм стиля «унисекс», в котором обычно вела семинар по размножению отпрысками и черенками. Потом прихватила старый, из крокодиловой вечной кожи портфель, доставшийся ей в наследство от матери, которая прекратила занятия наукой, как только дочь получила степень магистра.

Но тут прощальный взгляд хозяйки бунгало наткнулся на пару окончательно раскрывшихся пышных роз.

Мудрая бабушка Дюбуа ничего не говорила о таком неопределенном варианте…

— Нет, я так больше не могу! — Глория высказала вслух сама себе всю досаду и горечь от накопившегося до самого края одиночества. — Не могу!

Она присела на кровать рядом с притихшей куклой.

— Неужели я недостойна хотя бы малюсенького кусочка житейского счастья?

Глава 9 ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

Розовый куст не был удовлетворен сбивчивым, отрывистым и сумбурным рассказом.

Тина Маквелл — тоже.

— Гло, я, конечно, поняла, что ты сегодня утром вполне созрела для того, чтобы втюриться по уши в первого попавшегося самца.

Аспирантка ответила беспомощной улыбкой.

— Но обманывать милашку декана — это как-то слишком. — Тина Маквелл всюду искала повода для легкого подкалывания. — Впрочем, любовь ничем от мигрени не отличается.

Глория молча согласилась.

— Хотя мигрень проходит быстрее любви.

В ответ аспирантка облизнула пересохшие от волнения губы.

— Ти, я бы выпила чего-нибудь.

— Пошли в офис — у меня там холодильник забит грейпфрутовым соком.

— Жаль, не апельсиновым.

— Да, был только грейпфрутовый. Я его хапнула оптом прямо с трейлера.

Тина Маквелл обожала делать покупки с впечатляющей скидкой.

— Считай, на каждом пакете сэкономила 50 центов. — Тина Маквелл извлекла из бездонного кармана садового фартука мини-калькулятор. — Умножим 50 на 25.

— Ой, Ти, мне сейчас не до арифметики.

— И не до алгебры.

— С тригонометрией.

Обменявшись веселыми, ничего не значащими репликами, подруги вышли к перекрестку с указателем номеров аллей.

— Гло, по-моему, для поднятия тонуса тебе сейчас нужен не сок, а изрядная порция виски.

— Увы, я за рулем.

— Тогда я тебе сделаю изумительный кофе.

— По мексиканскому рецепту?

— Да, с красным перцем и корицей.

— Неплохо бы также что-нибудь съесть.

— У меня, кажется, с обеда еще осталась пара бутербродов с овечьим сыром.

— Сойдет.

— Только учти, Гло, любовный пожар не погасить ни бутербродами, ни кофе — даже по мексиканскому рецепту.

Отсмеявшись, подруги гуськом двинулись к офисному зданию, крыша которого, из металлической черепицы, багрово и густо окрасилась закатным солнцем.

Тина обернулась на ходу.

— Гло, ты не обижайся, но, по-моему, эйфория от парижской сенсации сыграла с тобой злую шутку.

— Вероятно.

— Ну а инцидент с Черной росой окончательно раскачал твою нервную систему.

— Так ты считаешь, я совершила ошибку, влюбившись?

— Ну… об этом я узнаю, когда ты меня посвятишь в интимные подробности.

Глория Дюбуа в замешательстве остановилась на перекрестке аллей.

— Какие-какие подробности?

— Ну, может, я неправильно выразилась…

— Да просто не было никого интима.

— Тебе видней.

Подруги отшагали половину аллеи молча.

Но вот Глория не выдержала и возобновила прерванный диалог.

— Понимаешь, Ти, мне тоже кажется, что я опрометчиво и слишком легко дала волю своим чувствам.

— Ладно, Гло, я погорячилась, объявив твою влюбленность ошибкой.

— Ох, Ти, если бы знать, чем все это кончится…

— Время покажет.

Иногда Тина Маквелл говорила вполне разумные слова.

— Бывает, из прекрасного жениха получается никудышный муж.

— А из идеальной невесты — жена-стерва.

Подруги рассмеялись, вновь обретя полное согласие и взаимопонимание.

— Ти, знаешь, я иногда завидую цветам.

— Нашла кому завидовать… Нет уж, Гло, растительная жизнь не по мне.

— Да я в смысле чувств. Как там все просто устроено — никакой любви. Прилетело жадное и голодное насекомое, откушало нектара и попутно, само того не ведая, произвело опыление. А вот человеку для продолжения рода нужен партнер, и, желательно, хотя бы чуточку влюбленный.

— Гло, а может, роза, дождавшаяся жужжащего шмеля, который проник в ее сладчайшую и нежную сокровенность, испытывает что-то особенное к невольному, но необходимому насильнику?

— Ти, умоляю, только не приписывай растениям склонность к мазохизму, садизму и эксгибиционизму.

Подруги снова рассмеялись.

— Гло, но все-таки расскажи, как ты запала на кареглазого незнакомца.

— В общем, Ти, все получилось спонтанно и мгновенно.

— Ничего себе… Впрочем, говорят, настоящая любовь разит, как молния, — прямо в темечко.

— Молния не молния, но озноб меня пробил.

— В библиотеке?

— Ага, в малом читальном зале.

— Да, все-таки классическая библиотека, в отличие от Интернета, гораздо перспективней для съема, — мечтательно протянула Ти.

— В Интернете псих на психе, — небрежно заметила Гло.

— Не без этого, — согласилась Ти. — Значит, Гло, тебе крупно повезло, что Ботанический вестник до сих пор не оцифровали…

Глава 10 ГОЛУБОГЛАЗАЯ МИШЕНЬ

Малый читальный зал, выстроенный в античном стиле — ротондой, — имел высокие окна от мозаичного пола до купольного потолка, окна, выходящие на центральную площадь кампуса, украшенную конной статуей генерала, отдавшего жизнь за освобождение рабов.

А весь купол был расписан в греко-римской пасторальной традиции.

Над книжными стеллажами, над рядами столов, над жесткими антикварными креслами парили шаловливые амуры и эроты, вооруженные луками.

Малый читальный зал идеально подходил для любовных свиданий, но студенты предпочитали встречаться там, где музыка, там, где танцы, там, где кино и мороженое.

Даже суровый бронзовый генерал видел целующиеся парочки намного чаще.

Так что амурам приходилось изрядно скучать, понапрасну натягивая тетиву с острыми стрелами.

Но сегодня богам любви повезло.

В ротонду вошла перспективная мишень.

Кудрявые библиотечные шалунишки прицелились в аспирантские мозги, аспирантское сердце, ну и, разумеется, гораздо ниже.

Любовная эскадрилья атаковала яростно и метко, так как голубоглазая мишень была холодновата и рассудительна и слабо верила в спонтанную любовь с первого взгляда, по крайней мере, здесь — в кладези умных мыслей и обветшалых слов.

Так Глория Дюбуа, израненная внезапной страстью, получила шанс — потому что в малом зале кроме нее находился еще один посетитель. Это был русоволосый незнакомец, склонившийся над подшивкой старых пожелтевших газет.

Аспирантка, позабывшая и о Безымянной розе, и о Черной росе, сняла с полки случайный том и заняла место, весьма удобное для разглядывания одинокого читателя.

Глория напрочь забыла кодекс поведения в библиотеке, гласивший, что ни в коем случае нельзя мешать присутствующим.

И даже строгий блеск очков мымры, заведующей выдачей и приемом, не остудил аспирантского пыла.

Впрочем, тот, кто упорно листал старые газеты, не замечал вокруг ничего, исключительно поглощенный какими-то важными для научной карьеры изысканиями.

Как ни старалась расчувствовавшаяся аспирантка получить хотя бы толику внимания от нечаянного избранника, все было понапрасну.

У амуров не хватило стрел на кареглазого симпатягу с чертами лица мужчины, достойного женщины рода Дюбуа и немного похожего на того, кто белозубо улыбался ей с глянцевого постера над кроватью.

Так вот, сердце библиотечного незнакомца билось в прежнем ритме.

И его взгляд скользил по убористому шрифту.

И по крупным заголовкам.

А не по фигуре той, которая могла составить его истинное счастье.

Пока неопытная в делах соблазнения аспирантка мысленно перебирала возможные в данной ситуации варианты, чтобы найти хотя бы самый маленький, хотя бы самый безобидный повод для знакомства, объект, избежавший амурного расстрела, не торопясь закончил листание старых газет и, сдав подшивку, медленно удалился, так ни разу и не оглянувшись.

И тут Глория поняла, что сегодня утром хотели сказать ей розы при гадании.

Правая уверенно констатировала неизбежность влюбленности.

А левая выразила сомнение в том, что кареглазый и русоволосый испытает подобное же чувство.

Потрясенная аспирантка не стала задерживаться в ротонде для поиска сведений о том катастрофическом сезоне, когда Черная роса погубила чуть ли не все розы штата Луизиана.

Глория, щедро пронзенная стрелами любви, испытывала лишь одно чувство: страх, что никогда больше не увидит этого мужчины, достойного женщины рода Дюбуа.

Оставив на столе открытым случайный том, аспирантка, словно завороженная, поспешила следом за незнакомцем, который вышагивал бодро и раскованно.

Незнакомец вел себя немного странно, как на экскурсии в музее, — оглядывал все попутные достопримечательности, не исключая скамеек, фонарей и даже урн.

Глория послушно и незаметно повторяла забавный маршрут.

Но у памятника генералу влюбленная девушка вдруг остановилась, заколебавшись, — ей показалось, что библиотечный морок ослаб и она возвращается в прежнее состояние.

Воспользовавшись предоставленной заминкой, незнакомец исчез в толпе студентов.

Генерал и его лошадь укоризненно взглянули на глупую и сомневающуюся аспирантку.

Но с каждой секундой, с каждой минутой Глория убеждалась, что на этот раз влюбилась безоговорочно и безошибочно.

Возвращаться в библиотеку не хотелось.

Идти на семинар — тем более.

Надо просто как-то скоротать этот великолепный день.

Надо лишь дотерпеть до завтрашнего утра, появиться в читальном зале с мгновения открытия, занять стол как можно ближе и оставаться там как можно дольше — вплоть до закрытия.

А он придет, обязательно придет — не завтра, так послезавтра.

Глория Дюбуа была теперь готова сколько угодно ждать повторения встречи под античным куполом.

Она поспешила в гараж.

Надо срочно рассказать фамильным розам о том, что произошло, и заодно удивить лучшую подругу…