Гамбит

Глава 3

Лон разговаривал по одному из трех телефонов, стоявших на столе в его крошечном кабинете с табличкой «Лон Коэн», без указания должности, расположенном через две комнаты от углового кабинета издателя на двадцатом этаже здания «Газетт». Положив трубку, Лон сказал:

– Если подсуетимся, то успеем к вечернему выпуску. Первая полоса?

Я развалился в кресле, скрестив ноги, чтобы показать, что у нас еще куча времени, и покачал головой:

– Даже не вторая. Я просто пытаюсь найти обрывки информации, которая может и не подойти для печати. Это насчет Пола Джерина и клуба «Гамбит».

– Да что ты говоришь?! – Лон провел рукой по черным прилизанным волосам.

Я хорошо знал этот жест, хотя после долгих лет знакомства понял, что бесполезно пытаться его интерпретировать. Лон был почти лучшим игроком в покер, с которым я проводил одну ночь в неделю за картами. Лучшим считался Сол Пензер; с ним вы познакомитесь чуть позже.

– Собираешь материал для трактата по правонарушениям у совершеннолетних?

– Мне просто нужно, чтобы ты поместил сообщение в газете. Ниро Вулфа интересуют кое-какие аспекты дела.

– Очень хорошо. Чисто из любопытства?

– Нет. У него есть клиент.

– Ну надо же! А когда давать в печать сообщение?

– Например, завтра.

– А кто клиент?

– Без понятия. Вулф не сказал.

– Да уж, держи карман шире! Арчи, а теперь послушай меня. Это аксиома. В газетных статьях требуется активный залог. Ни в коем случае не пассивный. Нельзя начинать: «Мистера Казински сегодня укусила женщина». Нужно писать: «Мисс Мейбл Флам укусила сегодня мистера Казински». Для затравки можно сказать: «Дэниел Калмус, адвокат Мэтью Блаунта, нанял Ниро Вулфа получить доказательства того, что Блаунт не убивал Пола Джерина». После чего следует упомянуть, что Вулф – величайший детектив нашего времени, который успешно раскрывает самые трудные дела с неоценимой помощью несравненного Арчи Гудвина. Вот так дела и делаются.

Я наградил Лона широкой ухмылкой:

– Мне нравится. На следующий день сможешь опубликовать опровержение Калмуса.

– Так ты говоришь, это не Калмус?

– Я вообще ничего не говорю. Какого черта! Будет даже лучше, если мы оставим вопрос, кто нанял Вулфа, открытым. Типа ты знаешь, но не хочешь говорить. Завтра читатели раскупят миллион экземпляров «Газетт», чтобы это выяснить.

– А ты не хочешь заполнить пробелы? Прямо сейчас?

– Нет. Ни слова. Напиши, что его наняли и дали задаток.

– А можно указать, что информация из первых рук? Прямо от тебя?

– Не вопрос.

Лон повернулся и снял трубку зеленого телефона. Это не отняло много времени. Ведь материала-то было с гулькин нос. Всего на один абзац. Повесив трубку, Лон посмотрел на меня:

– Как раз вовремя. А теперь насчет завтрашнего продолжения. Я не ожидаю слов, которые можно переложить на музыку, но что заставляет Вулфа думать…

– Тпру! – Я поднял ладонь. – Уж больно ты борзый для журналиста. Теперь моя очередь. Я хочу знать все, что ты знаешь наверняка или о чем догадываешься, обо всех, кто там был.

– Так мы до утра не закончим. А теперь не для протокола. Вулф что, и впрямь рассчитывает освободить Блаунта?

– Не для протокола. Хорошая идея. – Я вытащил блокнот. – Итак, им удалось найти бутылочку из-под мышьяка?

– Будь я проклят! – Лон посмотрел на меня исподлобья. – А Вулф знает, что Блаунт спускался на кухню за шоколадом и собственноручно отнес его Джерину?

– Да.

– И он в курсе, что, когда Джерин выпил почти весь шоколад, Блаунт забрал кофейник и чашку на кухню, где благополучно все сполоснул?

– Да.

– А он знает, что Блаунт отказал Джерину от дома и приказал держаться подальше от мисс Блаунт?

– Нет. А ты?

– У меня нет доказательств, но поговаривают, что у копов они точно имеются. И один из наших людей – хороший человек, Ал Проктор, – кое-что узнал от приятеля Джерина. Хочешь поговорить с Алом?

– Нет. Чего ради? Это только поможет найти у Блаунта мотив, а поскольку он невиновен, зачем впустую тратить время? А у них…

– Я точно буду проклят! Боже мой, Арчи, это сенсация! Ну давай выкладывай! Без протокола, пока не дашь отмашку. Я хоть раз тебя подставлял?

– Нет. И сейчас этого не сделаешь. Ладно, проехали. Номер не пройдет. Они нашли бутылочку?

Лон потянулся к телефонной трубке, секунду подержал ее в руках, но, передумав, положил на место:

– Нет. Я так не думаю. Если бы они нашли бутылочку, кто-нибудь из наших людей непременно об этом знал бы.

– А Джерин знал или подозревал, что его отравили?

– Без понятия.

– Люди из «Газетт» наверняка пообщались с теми, кто при этом присутствовал.

– Само собой. Но в последние четыре часа в больнице возле Джерина в основном находились врачи и медсестры. Они не слишком-то разговорчивы.

– Ну а в клубе Джерин, случайно, не ткнул в кого-нибудь указующим перстом: «Это твоя работа, ублюдок»?

– Нет. А если и так, на кого конкретно он должен был указать?

– Я тебе позже скажу. Не сегодня. А кто был в больнице? Я знаю, доктор Эйвери поехал вместе с каретой «скорой помощи», а Блаунт пошел туда пешком. Кто еще?

– Три члена клуба. Среди них Калмус, адвокат. Если нужно, я могу узнать имена двух других.

– Нет, если только это не Хаусман, Йеркс или Фэрроу.

– Точно не они.

– Тогда не трудись. А о чем толкуют в журналистских кругах? Я кое-что слышал в клубе «Фламинго» и в других местах, но я практически не общаюсь с журналистами, не считая тебя. Что они говорят? У них есть альтернативные точки зрения?

– По крайней мере, не те, что тебя устроили бы. Естественно, первые несколько дней ходило множество версий, но только до тех пор, пока не взяли Блаунта. Сейчас главный вопрос: удалось Джерину переспать с Салли или нет? Но это тебя вряд ли интересует.

– Ни капельки. Значит, все считают, что у Блаунта рыльце в пушку? Ни у кого нет особого мнения?

– Если и есть, оно явно не заслуживает внимания. Вот потому-то твоя информация о Вулфе – настоящая бомба. Теперь-то уж точно появятся другие мнения.

– Отлично! Итак, после ареста Блаунта интерес к остальным действующим лицам явно остыл. Но до того? Возьмем, к примеру, четверых посредников. Хаусмана, Йеркса, Фэрроу, Калмуса. У тебя наверняка есть целая коллекция неопубликованных фактов.

Лон поглядел на меня так, как всегда, когда я в очередной раз смотрел на свою козырную карту, поднимал бровь и повышал ставки.

– Пожалуй, я дам тебе не пять центов, а новенький, блестящий дайм, если ты прямо сейчас скажешь, кто именно из этой четверки тебя больше всего интересует. Черт побери, мы могли бы тебе помочь! Конечно, и среди нас водятся полудурки, но найдется и пара-тройка умных людей. Всегда к твоим услугам.

– Прекрасно. Пришли мне их имена и номера телефонов. И передай, чтобы мне не звонили. Я сам позвоню. А теперь расскажи-ка о посредниках. Начни с Калмуса.

И Лон все мне рассказал. И не только то, что хранилось у него в памяти. Он послал за досье. В результате я заполнил восемь страниц своего блокнота на первый взгляд совершенно бесполезным нагромождением фактов. Но никогда не знаешь, что может пригодиться, а что нет. Однажды Вулф сумел раскрыть очень сложное дело исключительно на основании сообщения Фреда Даркина о том, что один мальчик купил жевательную резинку в двух разных местах, но, пожалуй, нет смысла грузить вас сведениями, что Йеркс был хавбеком в Йеле или Фэрроу постоянно вышибали из ночных клубов. Поэтому я сведу все к необходимому минимуму.

Эрнст Хаусман, семьдесят два года, отошедший от дел владелец половинной доли в крупной фирме с Уолл-стрит, бездетный вдовец без друзей (Блаунт не в счет?) и без собак. Его одержимость шахматами уже стала общим местом. Обладатель лучшей коллекции шахматных фигур в мире, насчитывающей двести комплектов, один – из нефрита, белого и зеленого.

Мортон Фэрроу, тридцать один год, холост. Живет в апартаментах Блаунта на Пятой авеню (об этом Салли не упоминала). Помощник вице-президента текстильной корпорации «Блаунт». Получил специальное приглашение на мероприятие, проводившееся тридцатого января в клубе «Гамбит».

Чарльз У. Йеркс, сорок четыре года, старший вице-президент Континентальной банковской и трастовой компании, женат, отец двоих детей. В возрасте двадцати шести лет занял одиннадцатое место из четырнадцати на ежегодном турнире шахматного чемпионата США, после чего в турнирах не участвовал.

Дэниел Калмус, пятьдесят один год, видный юрист в области корпоративного права, партнер в фирме «Маккинни, Бест, Калмус и Грин», вдовец, отец четверых детей, у которых уже свои семьи. По признанию одного из членов клуба, сделанному репортеру из «Газетт», его удивило, что Калмус, лучший шахматист клуба, способный обыграть Джерина, согласился на роль посредника, а не стал играть сам.

И так далее и тому подобное. Пока я просматривал досье, Лон, продолжая держать меня в поле зрения, позвонил кое-кому по телефону и принял несколько телефонных звонков. Вероятно, Лон полагал, что если Вулфа заинтересовал кто-то из этой четверки, то я могу выдать его азартным блеском в глазах или подергиванием губ. Дабы не разочаровывать Лона, я вытащил из досье бумажку и спрятал под манжету. И когда я положил папки обратно на стол, Лон спросил:

– А ты не хочешь снять копию с той бумажки, что у тебя в рукаве?

– Да ладно тебе, это я так, для прикола. – Я вытащил бумажку, выложив ее на стол. Там было начеркано карандашом: «8/2 11:40 Л. К. сказал, М. Дж. Н. говорит, слишком много шахмат. А. Р.» – Если Л. К. означает Лон Коэн, тогда все понятно.

– Кончай валять дурака! – Лон бросил бумажку в корзину для мусора. – Что-нибудь еще?

– Отдельные мелкие детали. Что собой представляет Салли Блаунт?

– А мне казалось, Блаунт не при делах.

– Он – да, но у нее могут быть нужные нам факты. И я буду знать, чего от нее можно ожидать, когда мы встретимся. Она что, роковая женщина?

– Нет. Ну конечно, с нами, мужчинами, она просто ангел, да и с копами, скорее всего, тоже. Если покопаться в грязном белье любой девушки ее возраста из высшего общества, всегда можно кое-что нарыть, иногда довольно существенное, но на мисс Блаунт это не распространяется. Она, похоже, чиста, как свежевыпавший снег, что достойно внимания прессы, но это не так. У нас на мисс Блаунт ничего нет, да и у копов вряд ли хоть что-то найдется, даже на нее с Полом Джерином.

– Колледж?

– Беннингтонский. Окончила в прошлом году.

– А как насчет матери? Она, конечно, не ангел, но у нее тоже могут найтись несколько нужных нам фактов. Ты что-нибудь знаешь о ней?

– Само собой. Я уже сказал своей жене, что ей не стоит переживать, как я буду жить, если она умрет. Я женюсь на Анне Блаунт. Уж не знаю, каким образом, но женюсь.

– Так вы знакомы?

– Никогда не встречался с ней лично, но видел ее пару раз, хотя и одного раза достаточно. Не спрашивай меня почему. Дело даже не в ее внешности или зове плоти. Она колдунья, хотя сама об этом не подозревает. Если бы она догадалась о своем даре, это было бы видно и сразу рассеяло бы чары. Как ты говоришь, она, конечно, не ангел, но теперь, когда ее муж арестован за убийство, она в центре внимания, и не только моего. Она привлекает. Она притягивает.

– И?..

– Очевидно, нет никакого «и». Очевидно, она тоже чиста. В это трудно поверить, но мне хотелось думать именно так. Как тебе хорошо известно, у меня счастливый брак, моя жена здорова и, надеюсь, простудится на моих похоронах, но всегда приятно знать, что на всякий пожарный есть такая женщина, как Анна Блаунт. Не понимаю, почему она не является мне в мечтах? Ведь мечты мужчины – чисто интимное дело. Если увидишь Анну Блаунт, не забудь рассказать, как она тебе понравилась.

– С удовольствием. – Я поднялся с места. – Благодарить не стану. Ведь я дал тебе больше, чем получил.

– Но мне этого явно маловато. Черт побери, Арчи, дай еще хотя бы чуть-чуть для завтрашнего номера!

Ответив, что он получит еще чуть-чуть, когда у меня самого хоть что-то будет, я взял со стула пальто со шляпой и на этом откланялся.

Я отправился в деловой центр города. Ноги получили необходимую нагрузку, легкие – хорошую порцию бодрящего холодного воздуха, над головой кружились редкие снежинки. Короче, прогулка должна была помочь мне привести мысли в порядок, если, конечно, таковые имелись. Однако мой мозг категорически отказывался сотрудничать со мной по главному вопросу. И если я принял как данность, что Мэтью Блаунт невиновен, то мой мозг – нет. Он отчаянно пытался привлечь мое внимание к имеющимся фактам, которые ломали всю стройную конструкцию.

Итак, я шел на юг по Шестой авеню и в 16:30 достиг Тридцать пятой улицы, но не свернул туда, а продолжил идти вперед. Вулф не спустится из оранжереи до шести вечера, и мне не было никакого смысла возвращаться домой, чтобы тупо сидеть за письменным столом, безуспешно пытаясь занять свой мозг чем-то полезным, поскольку ничего полезного для него не имелось. Поэтому я добрел до Двенадцатой улицы, свернул налево и, остановившись где-то посреди длинного квартала, уставился на четырехэтажное серое с зеленой отделкой здание, расположенное на другой стороне улицы. На сверкающей медной табличке справа от двери было написано: «Клуб „Гамбит“». Я перешел через дорогу, вошел в подъезд, подергал дверь, которая оказалась заперта, нажал на кнопку звонка и, услышав щелчок, открыл дверь.

Несомненно, я просто занимался самообманом. У меня не было ни единого шанса получить новые факты, за которые можно было бы зацепиться, но, по крайней мере, я мог продемонстрировать себе, что держу руку на пульсе. Не успел я повесить пальто и шляпу на длинную вешалку в холле, как в дверях справа от меня возник какой-то мужчина.

– Чем могу помочь, сэр?

Передо мной стоял Бернард Нэш, официант. Я видел в «Газетт» его фото. Высокий худой человек, с длинным скорбным лицом.

– Мне нужно кое-что проверить, – сказал я и сделал шаг в сторону двери, но он преградил мне путь.

– Вы что, из полиции?

– Нет, я бандит. Вам доводилось сталкиваться с ними лицом к лицу?

Он явно собрался попросить меня предъявить полицейский жетон, но я, оттерев его плечом, вошел внутрь и оказался в большой комнате. Шахматные столы уже были расставлены – я насчитал их около двух дюжин, – за тремя из них шла игра, а возле одного уже топталась пара болельщиков. Быстро оглядевшись, я направился к открытой двери в дальнем конце, официант потащился следом. Если стол номер шесть, за которым играл Блаунт, находился у левой стены, Блаунт сидел всего в десяти футах от двери в библиотеку.

Библиотека оказалась достаточно маленькой, чтобы считаться уютной: там стояли четыре кожаных кресла, рядом с каждым – лампа для чтения и подставка с пепельницей. Вдоль двух стен и частично вдоль третьей тянулись книжные полки. В углу находился шахматный стол со столешницей в клетку из коричневого и желтого мрамора, на которой стояли шахматные фигуры. В «Газетт» писали, что фигуры, вырезанные из слоновой кости и лазурита, некогда принадлежали, так же как и сам шахматный стол, Людовику XIV, а фигуры располагались именно в том порядке, в каком они остались после девятого хода Пола Морфи во время знаменитой шахматной партии в Париже в 1858 году, когда Морфи обыграл герцога Брауншвейгского и графа Изауру.

Диван стоял у левой стены, но стола перед ним не было, только подставки для пепельниц по краям.

Я посмотрел на Нэша:

– Вы убрали стол.

– Само собой. – (Поскольку я для него был обыкновенным копом, то не заслуживал обращения «сэр».) – Нам разрешили переставлять предметы меблировки.

– Ага. Ну конечно же, инспектор вам разрешил. Учитывая, какие здесь важные шишки. Если бы все произошло в какой-нибудь трущобе, он непременно опечатал бы помещение сразу на месяц. У вас на часах есть секундная стрелка?

Он бросил взгляд на запястье:

– Да, есть.

– Отлично. Тогда засекайте время. Мне нужно проверить. Я сейчас спущусь на кухню и сразу вернусь. Я тоже засеку время. Подстраховаться никогда не вредно. Когда я скажу: «Пошел», – я посмотрел на свои часы, – начинайте засекать. Пошел! – И я действительно пошел.

Кроме той двери, через которую мы вошли, в библиотеке были еще две двери. Одна из них вела в холл, а возле второй, в дальнем конце, я увидел дверцу старомодного кухонного лифта. Подойдя ко второй двери, я открыл ее – естественно, не дверь кухонного лифта, – переступил через порог и очутился на лестничной площадке идущей вниз узкой крутой лестницы. Спустившись по лестнице, я оказался на кухне, значительно более просторной, чем можно было предположить, и отнюдь не старомодной. Нержавеющая сталь и люминесцентные лампы. Сидевший на табурете с журналом в руках пухлый коротышка в белом переднике, прищурившись, пробормотал:

– Господи, еще один на нашу голову!

– Самое вкусное мы оставляем на потом, – отрезал я. – Вы Лаги?

– Зовите меня просто Тони. Зачем так официально?

– Мы с вами пока не настолько хорошо знакомы. – Я повернулся и поднялся по лестнице.

Нэш, сидевший как пришитый на диване в библиотеке, посмотрел на часы:

– Одна минута и восемнадцать секунд.

– Достаточно близко, – кивнул я. – Но согласно вашим показаниям, когда Блаунт спустился за шоколадом, он провел на кухне около шести минут.

– Неправда. Я сказал: три минуты. Если вы не… Ой! Вы пытаетесь меня… Теперь понимаю. Меня на мякине не провести: я хорошо помню, что было в моих показаниях.

– Отлично. Я тоже.

Я вернулся в большую комнату и подошел к столу, возле которого толклись двое болельщиков. Ни они, ни игроки не удостоили меня вниманием. На доске оставалось более половины фигур. Черный конь был атакован пешкой, и я удивленно поднял брови, когда игрок пошел ладьей, но потом понял, что белая пешка была связана. За моей спиной послышался голос Нэша:

– Мистер Каррутерс, этот человек из полиции.

Ни одна пара глаз не устремилась в мою сторону. Человек, игравший белыми, очевидно мистер Каррутерс, произнес, не поворачивая головы:

– Не мешайте, Нэш. Вам отлично известно, что нужно делать.

Игру можно считать увлекательной, если она вас увлекает. От нечего делать я последил с полчаса за игроками, решая и за белых, и за черных, какой ход нужно сделать, и достиг впечатляющих результатов. Ни разу не угадал. Когда черные сделали ход ладьей туда, где ее мог взять конь, но при этом открывался шах слоном, которого я не заметил, я понял, что мне не суждено стать Ботвинником и даже Полом Джерином, а потому отправился в холл за пальто и шляпой. Единственное, что я услышал от игравшего черными, когда игравший белыми пошел пешкой, было: «Я так и думал». На что игравший белыми ответил: «Кто бы сомневался».

Снегопад усилился, но на часах было только без двадцати шесть, и я пошел пешком. Свой мозг я успокоил тем, что теперь у меня есть для него новая информация, которую нужно обработать. Ведь я побывал на месте преступления и даже установил жизненно важный факт: на то, чтобы спуститься на кухню и подняться обратно, требуется семьдесят восемь секунд. Впрочем, мой мозг это почему-то не заинтересовало. В районе Восемнадцатой улицы я сдался и начал разглядывать прохожих. В снегопад, особенно вечером, девушки смотрятся намного лучше.

Поднявшись на крыльцо особняка из бурого песчаника, я обнаружил, что дверь не заперта на засов, а значит, можно не беспокоить Фрица и воспользоваться своим ключом. Я отряхнул шляпу и пальто от снега, повесил их на вешалку в прихожей и прошел в кабинет, где Вулф вместо приветствия удостоил меня косым взглядом. Вулф сидел за письменным столом с книгой Роберта Ардри «Африканский генезис». Я прошел к своему рабочему месту и взял свежий номер «Газетт». Нам обычно доставляют три экземпляра: для Вулфа, Фрица и меня. Заметка была на первой полосе в рубрике «Последние известия».

Вулфу, должно быть, попался особенно длинный абзац, поскольку прошло не меньше минуты, прежде чем он поднял на меня глаза и заговорил:

– А что, на улице идет снег?

– Да. И прилично задувает, – ответил я и, увидев, что Вулф снова вперился в книгу, добавил: – Простите, что отвлекаю, но позже я могу об этом забыть. Я виделся с Лоном Коэном. Он уже поместил информацию в сегодняшний номер, как вы наверняка заметили.

– Я еще не смотрел газеты. Узнал что-нибудь полезное?

– Лично для меня ничего полезного. Но для вас, может, что-то и найдется. – Я вынул из кармана блокнот.

– Сомневаюсь. У тебя есть нюх. – И Вулф снова взялся за книгу.

Я дал ему время еще на один абзац.

– А также я сходил взглянуть на клуб «Гамбит». – (Никаких комментариев.) – Я понимаю, что ваша книга на редкость захватывающая. Как вы поведали мне за ланчем, в ней рассказывается, что произошло в Африке сто тысяч лет назад, и, насколько я понимаю, это куда важнее того, что происходит сейчас. Конечно, мой разговор с Лоном может и подождать. Впрочем, как и клуб «Гамбит», где я не только прохлаждался, рассматривая диван, на котором сидел Пол Джерин, и наблюдая за игрой в шахматы. Вы сказали мисс Блаунт, что дадите ей знать, кого желаете видеть в первую очередь. Если вы рассчитываете встретиться с кем-нибудь прямо сегодня вечером, я должен ей сперва позвонить.

– Это может и потерпеть. На улице идет снег, – проворчал Вулф.

– Ага. Быть может, к началу суда небо прояснится. Как думаете?

– Проклятье! Кончай меня подначивать!

Итак, Вулф явно отлынивал. Поскольку моя основная обязанность – подстегивать Вулфа, когда его отвращение к работе брало вверх, решение оставалось за мной. Вот только у меня самого душа не лежала к этой работе. Осмотр места преступления оказался безрезультатным. А если я не мог взяться за дело, тогда как в таком случае заставить Вулфа? Я встал и отправился на кухню узнать у Фрица, не звонил ли кто-нибудь, хотя отлично знал, что никто не звонил, поскольку не нашел у себя на столе записки с информацией.

Тем не менее в течение следующего часа было три телефонных звонка и еще два во время обеда: из «Таймс», «Дейли ньюс», «Пост» и двух телерадиосетей: Си-би-эс и Эн-би-си. Я подтвердил своим собеседникам достоверность заметки в «Газетт», но заявил, что мне нечего добавить. В «Дейли ньюс» на меня обиделись, что я дал информацию «Газетт», а человек из «Таймс» настаивал на разговоре с Вулфом. Когда прозвучит последняя труба, люди из «Таймс» наверняка пожелают апеллировать к архангелу Гавриилу, а к следующему выпуску захотят получить подтверждение у Всевышнего.

Отделавшись от Си-би-эс, я вернулся в столовую, чтобы доесть вторую порцию заварного крема с папайей, и тут раздался звонок в дверь. Когда мы с Вулфом едим, дверь обычно открывает Фриц. Он вышел в прихожую, но через минуту вернулся в столовую и объявил:

– Мистер Эрнст Хаусман. Говорит, вы, должно быть, о нем слышали.

Вулф посмотрел на меня отнюдь не как на друга и даже не как на доверенного помощника:

– Арчи, это наверняка твоих рук дело.

Я проглотил крем.

– Нет, сэр. Ваших. «Газетт». А я только следовал вашим инструкциям. Вы сказали, убийца может подумать, будто ему следует что-то предпринять. И вот он здесь.

– Пф! Притащиться в такую метель!

Вулф отнюдь не шутил. Однажды Вулфу пришлось с риском для жизни покинуть дом, чтобы поехать по сугубо личному делу, причем был вечер и шел снег.

– Ему пришлось, – объяснил я. – Раз уж вы взяли след, он понял, что ему некуда деваться, а потому захотел сделать добровольное признание. – Я решительно встал со стула.

Посетитель явился к нам без приглашения, не дав возможности выпить кофе, и Вулф вполне мог попросить Фрица передать незваному гостю, чтобы приходил завтра.

– Хорошо, Фриц, – сказал я. – Я сам им займусь.