Гарантирую жизнь

Кабардино-Балкария Тарасов

Столица Кабардино-Балкарской Республики Нальчик стал городом с тысяча девятьсот двадцать первого года. В советские времена он отстроился, приобрел вид индустриального центра с фабриками и заводами электроприборов, телемеханической аппаратуры, станкостроительным, инструментальным и другими, а также заимел два вуза (в том числе – университет), три театра, два музея и бальнеологический горноклиматический курорт. Затем во времена перестройки и перехода от социализма к «дикому» российскому капитализму промышленность Нальчика практически развалилась, перестали работать театры и музеи, город превратился в один большой базар, торгующий всем, чем придется. Однако в начале двадцать первого века жизнь России стала меняться в лучшую сторону – хотя бы статистически, и Нальчик встрепенулся, ожил, начал строиться заново. Заработали кое-какие предприятия, открылись театры, снова появился конкурс на места в высших учебных заведениях, а вместе с этими переменами оживилась и политика республики. В ней появились «правые» и «левые», подняли голову коммунисты и националисты, начали создаваться различные партии, а затем объявился и национальный «герой», начавший борьбу за отделение Кабардино-Балкарии от России: Мастафов Султан Ахмедович, балкарец по происхождению, родившийся тем не менее за пределами России, в Пакистане, спортсмен, бизнесмен, владелец ипподрома, бывшего когда-то республиканским.

Все эти сведения Тарасов почерпнул из досье на местную элиту Нальчика во время перелета из Москвы в столицу Кабардино-Балкарии. Но эта информация была лишь частью вводной, предваряющей задание. А задание Тарасов должен был получить уже на месте, во время встречи с группой, члены которой добирались к месту назначения индивидуально.

Капитану Глебу Евдокимовичу Тарасову в июне исполнилось тридцать три года. Он был высок – метр восемьдесят семь – и внушал уважение мощной фигурой, массивной, широкоплечей, перевитой мышцами без капли жира. Волосы у него были не черные, но темные, с проседью, не короткие и не длинные, глаза серые, в зеленую крапинку, нос прямой, с небольшой горбинкой, губы крупные, но твердые, слегка выступавшие скулы, высокий лоб и упрямый подбородок, говоривший о сильном характере. Несмотря на свою «крупногабаритность» и массивность, Тарасов двигался легко и непринужденно, с особой грацией хорошо тренированного человека. Правда, чтобы это увидеть, надо было обладать острым зрением и опытом наблюдателя. На людях капитан умел превращаться в добродушного медлительного богатыря, довольного жизнью и собой.

За свою военную карьеру Тарасов успел пройти несколько войн, побывать за границей, изъездить всю Россию вдоль и поперек и поучаствовать в десятках антитеррористических операций, которые оставили следы на его теле – пулевые и ножевые. Но он был профессионалом своего дела, владел уникальной казачьей системой рукопашного боя «спас» и умел выходить из самых безнадежных ситуаций живым и невредимым. Хотя дед Глеба, старый казак и первый его учитель, говорил, что в идеале воин должен не умело выпутываться из трудного положения, а не попадать в такое положение.

Выйдя из здания аэропорта, напоминавшего небольшую крепость, Тарасов закинул за спину спортивную сумку с пожитками и двинулся к стоянке автобусов, вспоминая, как он попал в элитную учебку спецназа ГРУ, где существовал негласный закон проверки новичков; тогда ему шел всего лишь двадцать пятый год, хотя за плечами уже были Чечня и Таджикистан.

Новичков в учебке ждало нелегкое испытание: после тестов на физкондицию, которые Глеб прошел легко, их «ломали» на занятиях рукопашкой все сотрудники спецкоманды, кто хотел размяться. Тарасова «ломали» пятнадцать человек, но лишь один из них – инструктор по рукопашному бою «дед» Васильев – смог работать с Глебом на равных. Тарасов легко уходил от любых захватов и ударов, что казалось удивительным при его видимой громоздкости, а в тычковой технике ему не было равных. Но заметили его основные способности – бесшумность, нестандартность мышления при проведении операций и способность перевоплощаться – далеко не сразу. Лишь в тридцать лет он стал старшим лейтенантом Пермского СОБРа, затем членом группы спецназа ГРУ «Омега». В тридцать два Тарасову присвоили звание капитана, но уже в сверхсекретном подразделении, подчиненном непосредственно начальнику президентской службы безопасности. Это была группа специального назначения «Хорс», о которой ничего не знали другие спецслужбы, в том числе ФСБ. Действовала она только по заданиям президента.

Убедившись, что за ним никто не следит, Тарасов сел в душный автобус вместе с двумя десятками пассажиров рейса Москва – Нальчик, встретил любопытный взгляд молодой женщины с ребенком, и мысли капитана свернули к воспоминаниям о собственной семейной жизни.

Женился он еще в двадцать два года, влюбившись без памяти в дочку командира полка, которой тоже приглянулся бравый сержант-сверхсрочник, способный за себя постоять и читавший наизусть Омара Хайяма. Когда ему исполнилось двадцать пять, у четы Тарасовых появилась дочка Акулина. Однако тогда уже их семейные отношения начали ухудшаться, молодая и красивая Людмила все чаще приходила в ярость по пустякам, ждать мужа из многочисленных командировок ей надоело, и рождение дочери ее не успокоило и не разрядило ситуацию. Через два года после этого она ушла от Глеба, забрав дочь.

Однако спустя год он узнал, что Людмила пустилась во все тяжкие, запила, стала употреблять наркотики. Тогда Глеб отпросился в увольнение, приехал в Кострому, где в то время обосновалась бывшая жена, попытался ее образумить, а когда не удалось – просто забрал дочь и уехал по месту службы, в Подмосковье. Самое интересное, что разыскивать его Людмила не стала. Лишь через три месяца в Москву приехал отец Люды, ставший к тому моменту пенсионером, поговорил с бывшим зятем, убедился, что внучка содержится в хороших условиях, и уехал, успокоенный. Ему было чем заняться к старости: бывший полковник ВДВ имел от четырех детей семь внуков, не считая Акулины.

Конечно, Глеб не мог много времени проводить с дочкой, интенсивно разъезжая по стране, исчезая иногда на две-три недели сразу. С Акулиной занималась сначала няня, потом мать Глеба и двоюродные сестры. Но затем мама умерла от сердечного приступа, и Тарасов отвез дочку в Вологду, к друзьям детства, у которых не было своих детей, к Сергею и Татьяне Зощенко.

Сергей слыл в Вологде известным коммерсантом, сумел открыть свое дело, – его предприятие изготовляло отличного качества льняные и полотняные ткани, не уступавшие западным, – и с энтузиазмом согласился принять в семью пятилетнюю дочку Глеба. С тех пор она жила у Сергея и Тани, а Тарасов приезжал к ним, как только выдавалась свободная минутка. Что дочка ждет его, души в отце не чает и мечтает о поездках на родину отца, Глеб знал абсолютно точно. Когда Акулине исполнилось восемь лет, она все чаще вспоминала об отце (и очень редко о матери), о чем Глебу докладывали потом воспитатели.

Девочка быстро научилась читать, увлеклась рисованием, хорошо училась, очень рано у нее проявились необычные способности: она совершенно точно предсказывала будущее, особенно если это будущее обещало неприятности или несчастья. Сергей рассказал Глебу случай, когда шестилетняя Акулина не пустила его и Татьяну на работу. Жили Зощенко на улице Петина и ездили в офис по улице Мира, пересекающей железнодорожные пути. И вот именно в тот момент, когда они должны были ехать по мосту через железную дорогу, мост рухнул, в аварию попали два десятка автомашин, многие водители получили серьезные травмы, трое разбились насмерть. Таким образом оказалось, что «закапризничавшая» вплоть до слез Акулина спасла своих приемных родителей.

Она и в дальнейшем чувствовала изменения полевой обстановки в окрестностях Вологды и не раз удивляла Сергея с Татьяной точностью предсказаний, выглядевших как фантазии ребенка, но отражавших действительность.

Глеб улыбнулся, вызвав в памяти образ дочери с длинной светлой косой, пухлыми губками и слегка удлиненным разрезом зеленоватых глаз. Подмигнул изображению и получил ответное ментальное подмигивание: их соединял канал внечувственного восприятия, и Тарасов всегда наверняка знал, хорошо дочери в данный момент или плохо. Он и сам обладал кое-какими необычными, с точки зрения нормального человека, способностями: видел в полной темноте, ощущал колебания электромагнитных полей, обладал великолепной интуицией, не раз спасавшей ему жизнь, и мог переходить в скоростной режим движения. Впрочем, это состояние касалось всего образа жизни и называлось темпом. Обладатель темпа усилием воли переходил в измененное состояние сознания и ускорял физиологические процессы организма. Научиться этому было можно, хотя и архитрудно, однако Глеб имел задатки паранорма от рождения, а указания деда и долгие тренировки лишь усилили эффект.

Автобус остановился на площади, возле автовокзала. Тарасов не спеша вышел, окунувшись в облако зноя: температура воздуха здесь держалась под тридцать пять градусов. Люди кругом вяло спешили по своим делам, утомленные зноем, медленно двигались потоки автомобилей, водители которых и пассажиры также изнывали от жары, и никто не обращал внимания на столичного гостя.

Глеб направился к гостинице «Нальчик» в квартале от автовокзала, где ему был заказан номер. В скверике напротив гостиницы он увидел круглолицего человечка с раскосыми глазами, похожего на японца. Он читал газету, одетый, несмотря на жару, в костюм песочного цвета, клетчатую рубаху и летние туфли. Но это был не японец, а эскимос, старлей, член группы, и звали его Имтук Тулунович Анылгин. Хотя в группе он был известен под кличкой Терминатор.

Вообще члены группы никогда не звали друг друга по имени и отзывались только на клички. Тарасова называли Старым, командира группы майора Тихончука – Хохол, подрывника Алексея – Хана, компьютерщика и связиста Сашу – Ухо, снайпера Колю – Черкес, и так далее. Терминатор в группе исполнял обязанности следопыта, охотника и второго снайпера, а в периоды подготовки к операции – завхоза. В Нальчик он отправился раньше всех и теперь ждал прибытия группы.

Тарасов прошел мимо, разворачивая жевательную резинку. Терминатор не пошевелился. Все было спокойно. Тогда Глеб вошел в гостиницу, подал в окошко администратора паспорт на имя Саакпаева Ильи Бешбалыковича и вскоре осматривал одноместный номер на третьем этаже здания с окном во двор. Когда он уже умылся с дороги и переоделся, в дверь тихо стукнули три раза.

Глеб открыл. Вошел Хохол, командир группы, жилистый, вислоусый, морщинистый, темнолицый, всем своим обликом подтверждавший справедливость данной ему клички.

Майору Тихончуку Владимиру Сергеевичу пошел тридцать шестой год, был он крепок, силен, хитер, великолепно владел армейской боевой системой, всеми видами оружия, а главное – умел руководить и вовремя уводить группу с места действия. В результате за два года работы группа не потеряла ни одного бойца убитым или раненым.

– Слушай анекдот, – сказал он вместо приветствия. – Идет лысый мужик по пустыне. Вдруг из-за угла чья-то рука – хвать его за волосы и шмяк об асфальт!

Тарасов подождал, сказал ровным голосом:

– Это все?

– А тебе мало? – рассмеялся майор. – Что такой невеселый? В самолете не выспался? Пить-есть хочешь? Сейчас сообразим. Слушай еще анекдот. Инспектирующий генерал распекает офицеров полка, все более распаляясь. «Разве это военная часть? Это бардак! А случись тревога?! А война?! Кто Родину за вас защищать будет?! Я, что ли?! Мне она и на хер не нужна!..»

Тарасов наконец улыбнулся.

– Похоже на правду. Где остальные ребята? Что с заданием?

Тихончук-Хохол сделался серьезным.

– Черкес будет к вечеру, Ухо уже работает, остальные ждут. Стемнеет, соберемся на квартире у наводчика, разберемся, что к чему. А пока изучай. – Майор подал Тарасову тонкую брошюру.

– Что это?

– История тюрков.

– Что? – удивился Глеб, расстегивая пуговицу на рубашке. – Зачем?

– Мы будем иметь дело с местным населением, большинство которого – балкарцы, кабардинцы, кумыки и каракалпаки, то есть тюрки, надо знать их обычаи. И объект наш, между прочим, тоже тюрк, балкарец. – Тихончук заметил блеснувшую на шее Тарасова цепочку. – Что это? Крест? Кулон?

Глеб качнул головой.

– Талисман. Дед подарил. Ты что, в первый раз видишь? Я всегда его с собой ношу.

– Не видел. Сними, лишняя примета.

– Не могу, это защита. Да и сейчас почти все кресты на цепях носят.

Командир группы нахмурился.

– Не мне тебе объяснять, что такие вещи недопустимы. Хочешь, чтобы тебя потом опознали?

Тарасов подумал, снял с шеи тяжелый серебряный кругляш с выбитыми на нем символами: две двусторонние пятизубые «вилки» крест-накрест и четыре правых свастики, – спрятал в карман.

– Покажи, – заинтересованно протянул руку Тихончук.

Поколебавшись, Глеб подал ему кругляш.

– Интересная штуковина, – хмыкнул майор. – Знаки какие-то… руны, что ли? Что они обозначают?

– Это старославянский амулет Рука Бога, символ Свентовита, высшего божества древних славян, приносящего победу в войне. Обеспечивает защиту от нападения врагов с четырех сторон света.

Тихончук еще раз хмыкнул, вернул талисман.

– Несть числа тайнам мира сего. В эти колдовские штучки я не верю, но верить не препятствую. Носи на здоровье, только не на задании.

– Он будет со мной, – упрямо сдвинул брови Глеб.

– Хорошо, хорошо, только убери с глаз долой. Пошли обедать, я тоже с утра не емши, на воде и на прохладительных напитках. Жарко тут у них, спасу нет.

По давней традиции «не светиться» в гостиницах обедать отправились в более шумное место, где много посетителей, и возле городского парка нашли кафе «Уют», забитое до предела потными телами служащих местных предприятий. Понюхав ароматы зала, Хохол покачал головой и повел Тарасова в ресторан «Эльбрус», располагавшийся в сотне шагов от кафе.

Народу в ресторане было не в пример меньше, по залу шелестел легкий ветерок работающего кондиционера, зато и цены здесь держались потолочные, хотя вряд ли гарантировали особое качество продукции.

– Ни фига себе! – пробормотал Глеб, пробежав глазами меню. – Обыкновенный бифштекс – четыреста тридцать рублей!

– Во-первых, не обыкновенный, а из мяса, – ухмыльнулся Тихончук. – Во-вторых, это не самая дорогая еда в мире. Ты в Испании или Англии бывал?

– Нет, в Алжире был, в Боготе, в Польше…

– Так вот, самым дорогим блюдом в мире является испанский шафран из тычинок и рыльцев крокуса. Его цена – двести с лишним фунтов стерлингов за сто граммов, или около четырехсот долларов.

– Неужели тебе удалось его попробовать? – недоверчиво прищурился Тарасов.

– А то!.. – самодовольно приосанился майор, потом подумал и со вздохом признался: – Впрочем, не буду врать, шафран я только видел издали. Заказывай, не стесняйся, сегодня плачу я.

Тарасов пожал плечами, заказал грибной жульен, фасолевый суп, форель и кофе. Тихончук, вопреки своим запросам, также остановил выбор на форели, и они без особых изысков пообедали, автоматически сканируя зал ресторана полем внимания. Однако все было тихо и спокойно, никто не следил за ними из-за штор и портьер, никто не вызывал подозрений и не проявлял интереса к гостям.

– Расходимся, – сказал майор, когда они вышли из ресторана, разомлевшие от еды, в пекло улицы. – Особенно не разгуливайся, а после шести будь у себя. Изучай материал.

Тарасов проводил командира группы взглядом и неторопливо побрел вдоль парка к центру города, разглядывая витрины магазинов, но не заходя в них. Обычно он посещал детские магазины, чтобы купить дочке игрушки или сувениры, но только после выполнения задания.

Выяснив у продавца газетно-журнального киоска, что «Детский мир» находится на проспекте Ленина, недалеко от гостиницы, в свою очередь, располагавшейся на улице Лермонтова, Тарасов купил две бутылки минеральной воды, отметил стоическую позу Терминатора, все так же изучавшего газету в сквере (потрясающее терпение у человека!), и поднялся к себе в номер. С удовольствием принял душ, осушил полбутылки ледяного нарзана и растянулся в одних плавках на кровати, взяв в руки «материал» майора.

До вечера Глеб изучал брошюру, узнав много интересного о тюрках вообще и о балкарцах в частности.

Оказалось, что тюркская этнолингвистическая общность включает в себя множество народов, стоящих на разных ступенях культурного, экономического и социального развития. Одни из них, такие, как якуты, тувинцы, шорцы, сохранили языческую веру своих пращуров, другие приняли буддизм, ислам, христианство: хакасы, татары, туркмены, казахи, каракалпаки, кыргызы, узбеки, башкиры, чуваши, кумыки, карачаевцы, балкарцы и так далее. За последние две тысячи лет неоднократно возникали и рушились великие кочевые империи, волнами расходились по Евразии тюркские племена, сгорая в огне междуусобных смут, войн и стихийных бедствий, рождались и умирали мифы и легенды о могуществе татаро-монголов, гагаузских племен и туркменских князей, возлагавших на себя венец «особой исторической предназначенности», и только одна легенда, не соответствующая действительности, но защищенная ортодоксами-историками, выжила и породила некую «виртуальную» реальность: легенда о татаро-монгольском иге. Во времена, коим приписывалось владычество великих кочевников, существовала единая Великая Русско-Ордынская Империя, завоевавшая полмира и никогда не воевавшая с монголами и татарами, которые сами были простыми воинами Империи.

Вычитал Глеб и кое-какие подробности о жизни кабардинцев и балкарцев, наравне с кыргызами представлявших собой самые древние тюркоязычные народы Центральной Азии.

Впервые они упоминались в конце третьего века до нашей эры в китайских источниках. Последующие столетия их бурной, полной драматизма истории были наполнены борьбой с кочевыми ордами гуннов, уйгуров, жужаней, монголов за самостоятельное существование. Сражались балкарцы, несмотря на малочисленность, отчаянно, и в девятом веке наступил звездный час в их истории, когда вместе с кыргызами они разгромили уйгуров и стали независимой частью Кыргызского каганата.

Длилась эта идиллия до тринадцатого века, пока кыргызов не потеснила Великорусская Ордынская Империя, разбив их этнический массив на восточнотуркестанскую и саяноалтайскую группы. Балкарские отряды стали нести военную службу в рядах регулярного Русско-Ордынского войска на территории Монголии и Туркестана, а затем балкарцы и многие другие малые народы переселились к отрогам Западного Тянь-Шаня, попали в зависимость от халха-монголов и джунгаров и стали вести нескончаемую войну за независимость. Ничего не было удивительного в том, что и в начале двадцать первого века в рядах борцов за свободу и счастье народа появлялись национальные лидеры, ради власти готовые отделить республику от России, как это случилось в Чечне, Ингушетии, Татарстане и даже на Урале, который некие политики хотели сделать «свободной Уральской республикой» и вывести из состава Российской Федерации.

Таков был и «балкарский орел» Султан Мастафов, бизнесмен, депутат Городского собрания, открыто призывающий к вооруженной борьбе против «завоевателей» – русских, подогревающий сепаратистские настроения и национальную неприязнь и умело инспирировавший конфликты на этническо-религиозной почве на всей территории Кабардино-Балкарии.

Цель группы, в которую входил Глеб Тарасов, была «нейтрализация угрозы конституционному строю», то есть захват Мастафова и переправка его в Москву, где с ним должны были работать другие люди. Если захват по каким-то причинам был невозможен, командир группы решал на месте, оставлять объект в живых или нет. Правда, обычно группа справлялась с заданием и до ликвидации объекта дело не доходило.

Группа особого назначения «Хорс» была создана лично президентом Прямушиным, бывшим полковником спецслужб, из самых сильных и засекреченных профессионалов Главного разведуправления Генерального штаба Российской Армии и спецвойск МВД для «защиты Конституции России». Ее численность была невелика: десять человек занимались разведкой, сбором данных и анализом обстановки, обеспечением исполнителей всем необходимым, используя самые современные технологии и системы, вплоть до компьютерных сетей Министерства обороны, семь человек представляли собой активное ядро, отряд исполнителей, способных действовать адекватно в любой экстремальной ситуации. Бойцом этого подразделения и был капитан Тарасов.

В начале седьмого к нему зашел Тихончук.

– Запоминай адрес: улица Пушкина, семьдесят семь, квартира три. Это рядом с телевышкой. Встречаемся в половине восьмого. Начинаем работать, поэтому проверься.

– Обижаешь, начальник. Все прибыли?

– Вопрос отметаю как лишний. Проштудировал материальчик?

– Вопрос отметаю как лишний.

– Ага, тогда на вот, почитай еще. – Хохол протянул Тарасову лист бумаги с текстом на русском и балкарском языках. – Это обращение местного Союза национального самосознания к народу. Любопытный документик.

Майор ушел.

Глеб разгладил бумагу и прочитал: «Мы, молодые защитники Отечества, обращаемся ко всем тем, кому надоело жить в этом бардаке под игом пришельцев с севера, в стране, созданной обалдевшими от маразма и застарелых амбиций функционерами КПСС, дело которых продолжили их бывшие ученики-комсомольцы и агенты спецслужб. Эти люди монополизировали право определять наше будущее! Они украли и распродали государство, которое на своих костях тысячи лет строили наши деды и прадеды. Они поставили нас на огромные деньги, взяв под бешеные проценты займы на Западе, а отдавать их придется нам, наши детям и внукам, всему народу! Они сделали нас рабами собственного разгильдяйства, оставаясь неприкасаемыми. Они предали народ, пообещав старикам покой, молодым работу, и ничего не сделали! Зато они имеют власть и шикарные дачи…»

Глеб хмыкнул, повертел в руках листок, дочитал концовку: «Пора нам самим осуществить свое право определять нашу судьбу и решать за себя наши проблемы! Для начала надо немедленно объявить независимость нашей маленькой, униженной, страдающей, но гордой Республики от Российского монстра! Пусть Россия идет своим путем, мы пойдем своим! Присоединяйся к нам! Если ты с нами, если ты хочешь жить свободно, в принадлежащем только тебе мире, хочешь строить его и защищать, иметь свой кусок хлеба, вступай в наш Союз! Мы изгоним завоевателей с наших земель, сбросим ярмо рабства и станем Великой Державой! Кто не с нами, тот против нас!»

Молодец, господин Мастафов, подумал Глеб, пряча листовку в карман. Знает, какие струны необходимо задеть в душе каждого, чтобы взыграли националистические настроения. Он действительно опасен.

В половине восьмого Тарасов отыскал нужную квартиру, за которой вел наблюдение еще один член группы – Коля Черкес, подавший капитану условный знак, что все спокойно. Глеб постучал в обитую черным дерматином дверь, его впустили. В двухкомнатной квартирке, в которой почти полностью отсутствовала мебель, собрались все, с кем Тарасов работал уже два года.

Алексей Хана в расстегнутой до пупа рубашке потягивал пиво. Роман по кличке Ром тоже держал в руке жестянку с пивом. Он жары не боялся и был одет в серый костюм с галстуком. Саша-компьютерщик по кличке Ухо сидел за столом и колдовал над хайдером[1]. Очкастый, тощий, вихрастый, он не производил впечатления супермена, однако был прекрасным специалистом своего дела, мог взломать защиту любого сервера и при нужде постоять за себя, владея универсальной боевой системой. В группу он перешел из Управления специальных операций ФСБ.

Терминатор, так же спокойно переносивший жару и духоту, несмотря на менталитет северного человека, осклабился, увидев Тарасова, и помахал ему рукой. Он следил за улицей. Почему-то эскимос относился к Глебу с большим расположением, чем к остальным коллегам.

Глеб поздоровался с ним за руку, подставил ладонь под удар Алексея, обнял Романа и потрепал по плечу Сашу.

– Не могу представить тебя без компа. Ты, наверное, и спишь с ним.

– Это его приставная рука, вернее, голова, – хохотнул загорелый улыбчивый Роман, постриженный почти под ноль. – Причем основная. – Он повернулся к Тарасову. – Тебе атаман давал читать листовку? Что ты об этом думаешь?

– По большому счету, составитель текста прав, – вмешался в разговор Хана. – Особенно в части предательства властителей и олигархов. Я бы их сам передавил как тараканов.

– Мне больше понравилось про быдло, – сказал Глеб, – поднявшееся на вершины власти. Из грязи в князи. Что в Думу, что в правительство.

– Надо подкинуть президенту идейку почистить верхние эшелоны, – кивнул Роман. – Делегируйте меня к нему.

– Тебе вредно пить алкоголь, – осуждающе покачал головой Терминатор. – После него тебя тянет на подвиги.

– Это же только пиво, – удивился Роман. – К тому же, как говорил Миша Жванецкий, алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах.

Тарасов засмеялся.

Вошел Черкес.

Из кухни в гостиную на стук двери выглянул Тихончук, за ним – небольшого роста чернявый мужчина средних лет, видимо, хозяин квартиры.

– Что там?

Черкес молча показал кольцо из большого и указательного пальцев, что означало: все тихо.

– Тогда начнем, господа. Хватит трепаться и пить всякую гадость.

– Одну минуту, – бросился к туалету Роман, – кажется, мое пиво дошло до конца.

Все засмеялись.

– Несерьезный человек, однако, – осуждающе покачал головой Терминатор.

– Знакомьтесь, – сказал Тихончук. – Амид, наш друг и проводник, работник местного отделения Федеральной службы безопасности. Сочувствует, так сказать, нашему делу. Он поможет нам сориентироваться на местности. Теперь хочу напомнить всем, что это не крестовый поход и не карательная экспедиция. Наша цель – захват экстремиста, а не мочиловка подонков.

– То есть ты хочешь сказать, что мы будем работать без оружия? – прищурился Черкес, владевший всеми видами холодного оружия лучше всех в группе.

– Оружие, товарищ старший лейтенант, получите на финальной стадии операции, – посмотрел на него майор. – А пока обойдемся без десантных финарей, пятнистых комбезов и сухпая. Теперь кончайте чесать языки и слушайте сюда. Диспозиция такова. Рассказывай, Амид.

– Извините за неудобства, – сказал с акцентом проводник. – Можете сесть на кровать.

– Постоят, – махнул рукой Тихончук.

– Думцы сейчас на каникулах, и Мастафов в Доме Советов не появляется, поэтому брать его придется в другом месте. В основном он посещает три объекта: ипподром, дачу с выходом на пляж и ресторан «Адыгей». Я бы посоветовал брать его на ипподроме.

– Почему не на даче? – хмыкнул Черкес.

– Султан считает ипподром своей вотчиной, у него там офис, и он не будет ждать нападения именно в хорошо охраняемой, по его мнению, конторе. Дача же считается стандартно уязвимым объектом и поэтому будет охраняться усиленно. Можем нашуметь.

– Логично. Шум нам ни к чему.

– Охраняют Султана спецназовцы из республиканской бригады охраны особо важных персон, ходят во всем черном, на рукавах эмблема: двухголовый волк. Но его, кроме «волков», сопровождают везде четверо личных телохранов, все – бывшие спортсмены, боксеры и каратеки. В том числе бывший чемпион ближнеазиатских боев без правил Али Билялов по кличке Дракон.

Бойцы группы переглянулись.

– Кажется, я что-то слышал о нем, – проговорил Черкес. – Года три назад с ним произошла какая-то некрасивая история…

– Во время соревнований он убил противника, – усмехнулся смуглолицый Амид. – Отсидел год в тюрьме и вышел, после чего оказался в команде Султана. Очень сильный, жестокий и опасный человек.

– Не таких ломали, – пренебрежительно махнул рукой Роман, но поймал выразительный взгляд майора и сконфуженно умолк.

– Досье на Мастафова имеется? – спросил Тихончук.

– Как и на любого политика такого масштаба. Любит выпить, любит девочек, особенно несозревших, пятнадцати-шестнадцатилетних, балуется наркотой, торгует лошадьми, подозревается в похищении людей с целью получения выкупа. Но местное УВД у него на коротком поводке, поэтому ни одно заведенное уголовное дело до суда не дошло.

Черкес покачал головой.

– Вы все знаете и ничего не делаете, чтобы вывести его на чистую воду?

– За ним стоят слишком мощные силы…

– Все равно!

– Остынь, Черкес, – бросил майор. – Потому мы и здесь, что с Мастафовым иными методами справиться невозможно. Бандиты везде полезли во власть, купив милицию и прокуратуру.

– Хорош наш «балкарский орел», нечего сказать, «защитник сирых и убогих, радетель за свободу отечества». Сепаратист поганый!

– Тем лучше для нас, в случае чего такого и шлепнуть не жалко, – проворчал Хана.

– Итак, господа профессионалы, – прервал подчиненных майор, – у нас три дня на изучение местности, поиск подходов к объекту и подготовку операции. В субботу он должен быть упакован и отправлен «диппочтой» в Москву. Продолжай, Амид, показывай ипподром.

Проводник достал карту города и расстелил на столе.

Группа «Хорс» приступила к изучению места проведения операции захвата.

Бывший государственный республиканский, а теперь частный ипподром располагался на краю Нальчика, где начиналось Баксанское шоссе, и занимал площадь в сто двадцать два гектара. С юга его ограничивала Черная речка, западная часть выходила на городскую свалку, а восточная и северная окраины ипподрома упирались в хилый лесочек. Подобраться к нему незаметно можно было с любой стороны, однако группа Тихончука имела другой план и намеревалась привести его в исполнение на глазах многих десятков человек, завсегдатаев ипподрома, пришедших в субботу полюбоваться на скачки и поучаствовать в тотализаторе.

Тарасов подъехал к ипподрому со стороны служебного входа на белом, с красной полосой и крестом, «бычке». Охрана стоянки, где уже красовался «шестисотый» «мерс» Мастафова и четыре джипа разного калибра, не обратила особого внимания на машину «Скорой помощи», так как это было в порядке вещей. Во время скачек у ипподрома всегда дежурила бригада медиков, так как нередко случались падения жокеев, а то и драки среди зрителей, сопровождавшиеся травмами и увечьями. Правда, на этот раз вместо врача и медбрата приехали Тарасов и Роман, заменив настоящих медиков за полчаса до их появления на ипподроме. В данный момент врач и два санитара мирно спали в грузовом вагоне на железнодорожном вокзале Нальчика.

Глеб поставил машину рядом с джипом «Рендровер», и они с Романом, одетые в белые халаты, не торопясь, двинулись к весовой, где обычно встречались все официальные лица ипподрома. Вежливо здороваясь с охранниками у ворот и на входе в административное двухэтажное здание ипподрома, за которым располагались многоярусные трибуны, они проследовали гулким прохладным коридором к выходу на поле и устроились на своем рабочем месте между кабинкой судьи и столиком с весами. Навес защищал их от прямых лучей солнца, что облегчало ожидание. Тарасов сделал вид, что наблюдает за жокеями в разноцветных костюмах, а сам нашел глазами Черкеса и Ухо, сидевших на самом верху трибун. Ложа для особо важных гостей располагалась в центре трибун, нависая над первыми рядами. Мастафов уже находился здесь вместе с мэром города и своими друзьями, контролирующими весь игорный бизнес Нальчика.

Начались скачки. После третьей – чегемской барьерной с гандикапом – заговорила рация в ухе Тарасова:

– Тройка и четверка, внимание! Скоро ваш выход!

– Мы готовы, – почти не шевеля губами, ответил Глеб.

– Красиво пошли, – сказал Роман, кивая на рванувших с места одиннадцать лошадей. Одна из них, начавшая бег у внутреннего ограждения, с жокеем в красной шапочке, караковый жеребец по кличке Ветер, сразу вышла вперед, вызвав бурю криков на трибунах.

Султан Ахмедович Мастафов, грузный, большеголовый, с гривой черных волос, падающих на плечи, с хищным носом и небольшими усиками, не красавец, но из тех, на ком взгляд невольно задерживается, сидел в окружении приятелей, смеялся, пил холодное пиво, совершенно при этом не потея, и разговаривал с женой мэра, полной блондинкой. Мэр, похожий на него фигурой и осанкой, благодушно улыбался. Одеты оба были в одинаковые белые летние рубашки с короткими рукавами и белые брюки, и Тихончук, наблюдавший за объектом через оптический прицел снайперской винтовки (он сидел в полутора километрах от трибун ипподрома, на холмике за ограждением, в кустах), волновался за своих бойцов, вполне способных перепутать цель.

Однако беспокоился он напрасно.

Как только скачка закончилась, – ее выиграл караковый Ветер с жокеем в красном, – и трибуны ликующе взревели, Терминатор, играющий роль разносчика прохладительных напитков, с трех метров выстрелил в Мастафова из парализатора, спрятанного в лотке. В следующее мгновение владелец ипподрома обмяк и мешком сполз с сиденья на пол яруса.

– Врача! – закричал Терминатор тонким голосом.

– Вперед! – проскрипела рация в ухе Тарасова.

Захватив носилки, Глеб и Роман бросились по ступенькам вверх, в ложу для особо важных лиц, где уже началась легкая паника, суетились телохранители Мастафова и начала собираться толпа зрителей. Медиков пропустили к телу босса почти беспрепятственно. Телохранители были растеряны и не знали, что делать. Выстрела Терминатора они не слышали и не могли слышать, парализатор «нокаут» работал бесшумно, а его энерголуч был не виден.

– Оттесните всех назад! – приказала «врачиха» (Роман) самому могучему из охранников Мастафова; это и был Али Билялов – Дракон. – Дайте воздуха.

Дракон посмотрел на медиков в недоумении, и Роман добавил, наклоняясь над закатившим глаза владельцем ипподрома:

– Сделайте вентиляцию.

Телохранители сняли пиджаки, обнажив подмышечные кобуры с пистолетами, и стали махать над телом босса, «делать вентиляцию».

Роман прижал пальцы к шее Мастафова, затем приложил ухо к груди. Нашел глазами Тарасова:

– Носилки! Кислородную маску!

Тарасов умело развернул носилки, открыл чемоданчик с медицинскими причиндалами, подсоединил к патрубку маски кислородную подушку.

– Что с ним? – угрюмо поинтересовался Дракон.

– Сердце, – коротко отозвалась «врачиха». – Возможно, инсульт. Грузите его на носилки, быстро в «Скорую»!

– Мы повезем его на своей машине.

– У вас нет необходимой аппаратуры и средств первой помощи. Помогите санитару.

Дракон махнул рукой своим подручным, они уложили тяжелое тело Мастафова на носилки и понесли к выходу. Тарасов шел рядом, придерживая на лице «больного» маску и кислородную подушку.

У машины их ждал Черкес в белом халате, успевший спуститься с трибун вниз и переодеться. Открыл задние дверцы «бычка», вскочил внутрь, прикрикнул баском:

– Осторожнее, не уроните!

Носилки с телом Султана Ахмедовича погрузили в машину. Роман быстро закатал рукав «больного» и померил давление, в то время как в кабине умещались «санитары» и телохранители директора ипподрома. Они хотели залезть все четверо, но «врачиха» строго скомандовала:

– Двое останьтесь, остальные вон! Поедете следом. – Она повернулась к Тарасову. – Гони в кардиоцентр, Володя, в Дубки, в «Скорой» нет такого оборудования. – Взгляд на Черкеса. – Готовь укол, Шариф. Кордиамин, корглюкон, глюкоза.

Тарасов сел за руль и погнал «Скорую» прочь от ипподрома, как только охранник открыл ворота. Включил сирену. За ним рванулись два джипа с охранниками Мастафова.

Кавалькада помчалась по шоссе к центру города, свернула направо, двигаясь к окраине Нальчика, где находился республиканский кардиологический центр. Однако до больничного городка в Дубках она не доехала.

На улице Мансура Тарасов резко увеличил скорость, проскакивая мимо выезжавшего из переулка почтового фургона, перегородившего проезжую часть улицы, и джипы сопровождения вынуждены были остановиться. Тарасов свернул в переулок за аптекой, затем во двор старого пятиэтажного дома, где среди стареньких «Жигулей» и «Нив» стоял точно такой же «бычок» с красным крестом на боку. Он тут же тронулся с места, выруливая на улицу. На месте водителя сидел Хана.

– В чем дело? – насторожился Дракон, выглядывая в окошко.

– Приехали, – сказал Тарасов, оборачиваясь и стреляя в телохранителя Мастафова из парализатора.

В то же мгновение Черкес вонзил в шею второго телохранителя иглу с препаратом, вызывающим шок, а затем длительный сон.

– Я пошел. – Роман выпрыгнул из кабины «бычка», как был, – в халате, сел рядом с Ханой, играющим роль шофера второй «Скорой помощи», и они уехали, чтобы отвлечь сопровождение на джипах, пока охранники не опомнились. В Дубках бойцов группы ждал на стареньком «БМВ» Амид, знавший окрестности как свои пять пальцев.

Тарасов и Черкес перегрузили тело Мастафова в стоящий во дворе минивэн «Колхида» серебристого цвета, с темными стеклами. Глеб поставил машину «Скорой помощи» с лежащими внутри телохранителями Султана Ахмедовича в нишу между металлическими гаражами, чтобы он был не виден с улицы, вылез из кабины и столкнулся с Драконом, ударом ноги сорвавшим дверцу салона.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Глаза у бывшего чемпиона боев без правил были мутные, но с каждым мгновением прояснялись, светлели, наливались яростью и свирепой жаждой убийства. Глеб стрелял в него сквозь стену салона машины, и луч парализатора, очевидно, был частично поглощен металлическим листом. А может быть, дремучая психика телохранителя была маловосприимчива к психотронному излучению.

Дракон, широкий, могучий, в буграх мышц, с длинными руками, кривоногий, низколобый, ударил.

Глеб качнулся влево, пропуская мощный кулак противника, ударил в ответ, отбрасывая его к воротам ближайшего гаража.

Дракон снова пошел вперед, как танк, заработал кулаками, сделал молниеносный выпад ногой, целя Глебу в колено, и тому пришлось ставить блоки и уходить от ударов, каждый из которых вполне мог пробить кирпичную стену. Наконец он перешел на темп и дважды опередил противника, попав по нервным узлам на предплечьях и под мышками, заставив Дракона опустить парализованные руки. Затем Тарасов свил спираль целостного движения, стохастическим элементом которого была траектория тела Дракона, и нанес один-единственный точный удар с выплеском энергии.

Тычковый – костяшками пальцев – удар пришелся в переносицу гиганта, и телохранитель Мастафова молча рухнул навзничь с остановившимся взглядом.

К «бычку» подскочил Черкес с пистолетом в руке.

– Что ты тут возишься?! Этого бугая только пулей достать можно. – Он глянул на сорванную дверцу, на тело Дракона. – Мать твою! Ну и шкаф! Ты в него не попал, что ли?

– Попал, но у него не голова – кость одна. Вот и пришлось дать честный бой.

– Тебе повезло, в честном бою всегда побеждает жулик, а он уж точно жулик! Поехали, а то сорвем график. Хорошо, что сегодня суббота, все сидят по домам.

Они забрались в «Колхиду», и Тарасов погнал машину по улицам Нальчика на север, в сторону аэропорта. Через полчаса они были на месте, на краю летного поля, к которому можно было легко подобраться пустырем. Здесь их у вертолета ждали Тихончук, Ухо и пилот, входящий в группу обеспечения. Еще через минуту, переложив спящего Мастафова в кабину вертолета, они были в воздухе. Главное было пересечь границу Кабардино-Балкарии до начала тревоги и попытки милиции республики перекрыть дороги и воздушное пространство. В Минеральных Водах группу ждал фургон с фруктами, оборудованный спецкабинкой для траспортировки людей, в котором люди майора собирались довезти Мастафова до Москвы.

Точно так же действовали и бандиты, похищавшие людей с целью выкупа. Группа «Хорс» хорошо изучила методы работы похитителей, применяя их для своих целей. Только действовала она с благими намерениями и по заданиям первого лица государства, объявившего войну террору и коррупции.

– Тройка, пятерка, что у вас? – включил рацию Тихончук.

– Все в порядке. Настырные ребята эти охранники, – отозвался Роман. – Еле оторвались. Спасибо Амиду, иначе пришлось бы уходить в полном контакте, что чревато.

– Где Терминатор?

– С нами, только что подобрали.

– Добирайтесь домой по варианту «А», но не забывайте главное правило.

– Не занудствуй, командир, мы хоть и любим исключения из правил, но инструкции блюдем.

– Конец связи.

– Аминь!

– Тьфу, дурак! – выругался Тихончук, выключая рацию. – Когда-нибудь язык подведет его под монастырь.

– А о каком ты главном правиле упомянул? – поинтересовался Черкес.

– Есть такое спецназовское уложение: телеграфный столб бьет машину только в порядке самозащиты.

Тарасов засмеялся, вдруг ощущая, как с души свалился камень. Они снова выполнили задание, не наделав ошибок, не потеряв при этом ни одного человека и не допустив гибели случайных людей. Именно это обстоятельство и позволяло капитану справляться с угрызениями совести, так как он вполне отдавал себе отчет, что группа действует вне закона. Несмотря на благие цели и личную заинтересованность главы государства в ее успешной деятельности.