Гарнизон

Глава 33

Спасители не стали являться во всеоружии, ограничившись посадкой одной Валькирии поближе к мачте связи. Однако еще два стремительных силуэта барражировали на высоте около сотни метров по идеально ровной окружности, патрулируя территорию. Время от времени из‑под длинных, очень узких крыльев срывались красные молнии, а в снежной пустоши ощутимо гремело — патрули добивали отдельных врагов, ухитрившихся доползти до базы. И даже неискушенному Холанну было достаточно одного взгляда, чтобы понять — синие тонкокрылые тени, кажущиеся призраками в голубом небе, сделаны не людьми и не для людей.

Приглашение к беседе не заставило себя ждать. Хозяева Валькирии хотели говорить с командованием гарнизона. Иркумов, Александров и женщина по имени Леанор Дживс, прибывшая с конвоем, занимались размещением беженцев и упорядочиванием обстановки. То есть, называя вещи своими именами, пытались хоть как‑то умерить и привести к минимальному порядку чудовищный бардак. В принципе Волт мог принять и разместить всех беженцев, но для этого следовало очень быстро расконсервировать закрытые склады, перекинуть дополнительные мощности от теплоэлектростанции, наладить поточное производство синтетических пищевых концентратов и так далее. Все это требовало времени и драконовских мер по наведению дисциплины, которые взяли на себя медик, стажер Арбитрес и танкист. А Сименсен и Холанн отправились общаться на борт Валькирии.

Холанн не разбирался в моделях и разновидностях летательных аппаратов, он кое‑как отличал геликоптер от самолета, но на этом познания счетовода исчерпывались. Поэтому Уве не знал, что передвижной командный пункт неожиданных спасителей разместился на борту "Валькирии". Холанн просто отметил, что летательный аппарат был велик, внушителен и по виду очень грозен. Солидный агрегат, наверняка для солидных, очень серьезных людей.

А вот арбитр Сименсен отметил, что летательному аппарату самое меньшее лет пятьдесят, но он поддерживается в отменном состоянии. Все оружие демонтировано, грузовой отсек целиком отведен под аппаратуру связи. Следовательно, это не просто Валькирия, а штабная машина связи. Причем являющаяся частью куда более существенной силы, потому что наличие такого аппарата подразумевало необходимость его защиты и прикрытия. Дорогая машина для тех, кто мог позволить себе многое. Кроме этого Боргар оценил беглым, но внимательным взглядом качество отделки машины, присутствие ублаготворенного духа Омниссии и множество иных незаметных, но говорящих мелочей. Значки аквил — не менее трех десятков — нарисованные изнутри на переборке, явно отмечавшие число побед, но над кем?.. Аккуратно привинченные к приборным панелям руны Омниссии, очень правильно даже для техножрецов наложенные печати Механикус. Сглаженные углы раскладных столов и мягкий свет совершенно нештатных, очень хороших и дорогих плафонов. Удобная машина для тех, кто ценит комфорт в ответственной работе.

— Итак, друзья мои… — с этими словами гостеприимный хозяин летающей машины разлил в маленькие металлические чашки что‑то темное, густое и очень пахучее. Наверное, бальзам, настоянный на амасеке, причем очень хорошем. Пока темная струйка лилась в сосуд, Холанн и Боргар внимательнее рассмотрели неизвестного, который представился просто, одним словом — "Октавиан".

Худощавый, с вытянутым лицом, одет в темно — синий комбинезон, плотно облегающий тело. Судя по ячеистой арматуре, проступавшей при движениях под натянувшейся тканью, это была не столько одежда, сколько "поддевка" под полевую броню. На комбинезоне не имелось никаких знаков различий, а пояс не был отягощен ни кобурой, ни даже ножом.

Боргар подумал, сколько радикальных циклов эндокринального омоложения прошел Октавиан — один или два. На вид Октавиану было лет пятьдесят, но взгляд пришельца казался намного старше его лица. Глаза — как темные провалы в сети тонких морщинок, окна во тьму на фоне доброжелательной улыбки.

Октавиан поставил бутыль с бальзамом, завернул пробку. Размашистым жестом пригладил длинные — до плеч — волосы, щедро тронутые сединой самого благородного оттенка, в тон роскошным усам. Закончив это занятие, человек в синем откинулся на низкую спинку складного стула и развел руки в многозначительном жесте. Истолковать его можно было весьма широко, от приглашения выпить до призыва к беседе.

— Итак?.. — повторил Октавиан.

Холанн взглянул на арбитра, молча передав ему инициативу. Сименсен неосознанно скопировал жест Октавиана, подровняв челку. И задал встречный вопрос, несколько удививший Холанна:

— Чем мы могли бы вас отблагодарить?

— Ну что вы! — седой человек в синем комбинезоне протестующе и даже с определенным возмущением поднял ладони. Впрочем, Уве показалось, что в негодовании Октавиана есть некая наигранность. — О какой благодарности может идти речь? Человек всегда должен быть готов прийти на помощь другому человеку.

— Тогда… — Боргар сделал паузу. — Кто вы?

— А вот об этом вы расскажите мне, — губы Октавиана под седыми усами шевельнулись в доброжелательной улыбке.

— Не понимаю, — сказал арбитр. Очень спокойно, с умеренной вежливостью, однако у Холанна даже зубы заныли от напряжения, разлившегося в кондиционированном воздухе Валькирии.

— Я слышал о вас, как об очень умном человеке — пояснил Октавиан. — И теперь мне любопытно, какие выводы вы сделаете на основе…

Он шевельнул ладонью, словно очерчивая незримую окружность. Арбитр правильно понял жест как собирательное определение всего на свете. Холанн сцепил зубы, понимая, что ничего не понимает. И в первую очередь — почему Боргар относится к спасителям с такой настороженностью, как будто к скрытым врагам. А Октавиан, похоже, воспринимает это как должное и даже с некоторым потаенным одобрением.

— Что будет, если я сочту вашу просьбу… неуместной? — Боргар определенно решил пойти на обострение беседы, чем еще больше умножил недоумение Холанна.

— Я буду огорчен, — честно и открыто признался Октавиан. — Очень огорчен.

Теперь в его словах прозвучала угроза, отчетливая, как раскаты грома в надвигающейся грозе.

— Хорошо, — Владимир оценил соотношение сил и счел наилучшим отыграть назад. — Предполагается, что я должен угадать ваше… происхождение?

— И цели, — уточнил Октавиан.

— Но зачем?

— Для начала мне интересно, действительно ли вы столь умны, как гласит молва.

— А есть иные причины?

— Возможно, — неопределенно отозвался Октавиан. — Но они пока не существенны.

— А если я не… угадаю?

— Тогда вы не столь хороши, как говорят. Это было бы печально.

С минуту Боргар и Октавиан сидели друг против друга в молчании. Арбитр хмурился в раздумьях, пришелец благостно улыбался.

— Начнем с того, что вы не мародеры… — наконец предположил Владимир.

— Почему? — живо поинтересовался Октавиан.

— Мародеры, пираты, просто вольные торговцы, все они первым делом думают о прибыли, в силу специфического рода занятий. Искатели удачи не стали бы помогать беженцам и точно не стали бы тратить время на небольшой Волт, когда к их услугам пусть не хайв, но все же мегаполис.

— Хорошее начало, — одобрил предположительно не — мародер.

— Но вы определенно не армия или какая‑то иная официальная структура.

— Предположение?

— Чутье, — мрачно произнес Боргар. — Армейские и прочие милитаристы всегда обрастают характерными бытовыми мелочами и фетишами. У вас их нет.

— Итак, не военные, не часть Администратума, не искатели приключений, — перечислил Октавиан. — Кто же?..

— Все вместе, — теперь усмехнулся уже Сименсен. — Наемники.

— Наемники? — не удержался от возгласа Холанн.

— Но на службе у Империума, — значительно поднял палец арбитр. — Полагаю, Ордо Ксенос?

Октавиан приподнял светлую бровь, повел ей, подобно старому мудрому преподавателю, оценивающему ответ студента.

— Прошу вас, попробуйте, — вместо ответа наемник поднял свою металлическую чашку и отпил, скорее смочил губы, наблюдая поверх блестящего обода за собеседниками.

Уве не притронулся к питью, Боргар с видимым удовольствием выпил.

— Я думаю, дело обстоит следующим образом… — задумчиво начал арбитр, поставив пустую чашку. — Губернатор Теркильсен, да упокоится он с миром, в свое время высказал предположение, что Ахерон принесен в жертву. Идет большой, очень большой флот — улей ксеносов — пожирателей, который заденет планеты людей, но его основной удар придется на миры Тау. И для того, чтобы синелицые не всполошились раньше времени, наш субсектор списан заранее, как приемлемые потери. Тираниды пройдут смертной косой по Тау, Гвардия и Космодесант добавят по возможности. Сплошная выгода… малой… ценой.

Последнюю фразу арбитр выговорил с расстановкой, тяжело.

— А сейчас те, кто причастен к этому гениальному плану, хотят посмотреть, как он реализуется. Но очень осторожно, буквально одним глазом сквозь замочную скважину. И этот глаз — вы, приглашенные со стороны специалисты. Я прав?

— Не совсем, — очень серьезно ответил Октавиан, почти без паузы, без улыбки. Но и без прежнего легкого, но вполне явного высокомерия. Ответил, как равный равному. — Хороший анализ, но вы допустили существенную ошибку. В этом случае с нами не было бы…

Октавиан поднял руку. указывая в низкий стальной потолок.

— Тау?.. Сами собой?! — Боргар даже не пытался скрыть ошеломление. — Я думал, трофейная техника…

— Вы зашли с верного направления, но ошиблись в посылках. На самом деле в Империуме среди прочих разногласий, постоянных и тактических, имеется традиционный раскол относительно… — наемник пошевелил пальцами, словно сплетая в воздухе нужное слово. — Меры допустимого ущерба, так, наверное, точнее всего. Одни полагают, что Империум Человечества немыслимо велик и в силу этого непобедим. Поэтому ради причинения ущерба ксеносам можно жертвовать мирами и населением. Это, безусловно, чувствительно и затратно, но у Высоких Лордов Терры — много. Главное, чтобы враги закончились раньше, чем у Империума — планеты и люди. Другие считают, что дорога в миллион световых лет всегда начинается с одного малого шага. Путь уступок и жертв во имя высоких целей — это путь новой Ереси, которую мы готовим своим потомкам. Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя жертвовать малым ради большего, потому что придет день, когда большее будет принесено в жертву малому. Каждый мир под дланью Бога — Императора и людей есть бесконечная ценность, которая должна быть сохранена любой ценой.

Октавиан умолк и выжидательно глянул на Сименсена. Арбитр понял, что сейчас его очередь скорректировать выводы. Комендант Холанн сидел бледный, как мороженый утопленник с подводного сейнера, с абсолютно пустым, ушедшим внутрь взглядом. Он словно вел диалог с кем‑то внутри себя — яростный спор двух непримиримых начал.

— Надо думать, в этот раз вторая партия проиграла первой… — предположил Боргар, не обратив внимания на терзания коллеги коменданта. — Но проигравшим очень хотелось бы знать, что же здесь происходит. И тут на сцене появляетесь вы… То есть я неправильно определил стороны. Вы не подсчитываете выгоду от списания Ахерона и других миров. Вы определяете ущерб, чтобы после предъявить его торжествующим соперникам.

Октавиан ничего не сказал, но Боргар прочитал ответ в его улыбке.

— Союз с Тау был изначальным? — спросил Владимир.

— Конечно нет, — поморщился наемник. — Случайная встреча у… одной из планет, которые нам надлежит негласно проинспектировать. Синелицые слишком долго думали, что имеют дело с отдельными стаями тиранидов, но теперь начинают подозревать, что это всего лишь авангард единой чудовищной орды. Мы называем ее 'Горгона'. Со стороны Тау было вполне логичным отправить собственных разведчиков, в том числе и к ближайшим соседям.

— Временный союз лазутчиков ради общей цели? — теперь поморщился арбитр.

— Вас это удивляет? Сейчас нам, то есть моей группе, нечего делить с Тау, как и им со мной. Зато мы можем помочь друг другу, используя сильные стороны каждой команды. Наша навигация в космосе, их беспилотные самолеты, которые вы уже видели в работе, а также спутники разведки у планет. Взаимная выгода.

— Отлично… Однако у меня возникает естественный вопрос, — Боргар помолчал, не то собираясь с силами, не то готовясь огреть собеседника чем‑нибудь тяжелым в случае неудачного поворота беседы.

— Теперь моя очередь угадывать, — заметил Октавиан. — Вы нервничаете от того, что приобщились к тайнам большой политики?

— Я не понимаю в целом сути этого разговора, — сухо сказал арбитр. — Это напоминает извращенное развлечение перед запланированной казнью.

— Как я уже сказал, мне было интересно, насколько вы умны, — напомнил Октавиан. — И какие выводы сможете сделать из скудных посылок. Не сказать, чтобы я чрезмерно впечатлился результатом, все‑таки до истины вы не дошли. Но и не разочаровался.

— Да, я несовершенен, как любое дитя Бога — Императора, — размеренно согласился Боргар. — Что дальше?

— Второй же причиной нашего душеполезного разговора была попытка донести до вас некоторые факты объективной реальности. На тот случай, если вам все же удастся покинуть Ахерон и звездную систему.

— Если? — выделил Сименсен.

— Да, если, — повторил Октавиан.

— Вы не поможете, — сказал Боргар. Не спросил, не попросил, а отметил, как данность.

— Нет. Мы не в силах. Разведка не занимается эвакуацией и решением войсковых задач. Мы можем оставить вам кое — какое оборудование, обновить карты с учетом данных спутников Тау, дать раскладку, где еще теплится жизнь, а где вымерли все. Но не более того.

— А… Тау? — внезапно спросил Холанн.

Арбитр и наемник уставились на него.

— Тау могут кого‑то забрать с собой? — негромко вымолвил комендант.

— Хм… — задумался Октавиан. — Возможно и могли бы… Признаться, не думал об этом. Просто беженцам, самим по себе, они помогать не станут, однозначно. Но если кто‑то присягнет этому их Высшему Благу… Думаю, это было бы возможно. Но найдутся ли те, кто решится?

— Я не понимаю, в чем беда, — честно признался Уве.

— Господин Холанн, — мягко вымолвил Боргар. — Дело в том, что у синелицых есть свой, как бы это сказать… своя версия или пародия на Имперское Кредо. Неистовая вера и жизненный устав в одном лице. Это называется Высшим Благом. Тот, кто присягает ему, присягает ксеносам и добровольно отвергает любовь Императора. А кроме того, из Блага нельзя взять и выписаться, это навсегда — и поверьте, у синих есть надёжные методы соблюдения этого правила, весьма далёкие от ложно приписываемой им 'гуманности'. Поэтому тот, кто отправится с Тау, если это вообще возможно, никогда не вернется обратно. Его не отпустят там и немедленно убьют здесь. Вы думаете, найдутся желающие такой судьбы?

— Я не знаю. Но мне кажется, нужно спросить хотя бы у родителей с детьми.

— Господин комендант, ваша вольность трактовки имперских догм одновременно восхищает и пугает, — Октавиан дважды хлопнул в ладоши изображая сдержанное рукоплескание. — Вы то ли прирожденный политик с очень гибким моральным стержнем, то ли еретик, который наконец‑то смог раскрыться в полной мере.

— Возможно, я просто дурак, — отрезал Уве.

— Это вряд ли, судя по тому, что я видел, — посерьезнел Октавиан.

— Давайте вернемся к нашим сквигам, — настоял арбитр. — Вы хотели донести до нас некоторые душеполезные факты объективной реальности…

Уве открыл шкаф, небольшой, явно самодельный, из тщательно проклеенных пластиковых листов темно — бордового цвета. Сам Холанн никогда не стал бы использовать такой цвет для домашней мебели, но, должно быть, у Тамаса были свои представления о красоте. Или такая окраска напоминала ему о чем‑то…

Вещей у комиссара оказалось очень немного. Запасные магазины для пистолетов и три коробки патронов, немного обычной одежды, походный санитарно — гигиенический набор гвардейца. Еще стандартный набор выживания на Ахероне — углекислотная маска, принадлежности для починки комбинезона. Больше ничего — ни пиктов, ни памятных вещей, ни писем. Как будто и не жил человек…

Единственное, что выбивалось из общего безликого ряда — очень красивый ящик из темного полированного дерева, покрытого прозрачным лаком. Длиной примерно метр или немного меньше, с изящной резьбой на крышке. Внутри ящичек темнел черным бархатом подложки и пустыми ложементами. После некоторого раздумья Холанн сообразил, что это, скорее всего, хранилище для силовой косы, которая разбиралась на три части. Ящик не походил на серийную вещь, он выглядел как очень дорогая и штучная работа. Подарок родных или сослуживцев? Кто теперь скажет… Никто.

На простой металлической вешалке, сделанной из куска стальной проволоки, висел кожаный плащ. Двойник того, который надел комиссар накануне, только без кушака и более потертый, его явно долго носили. Кое — где на прочной коже остались следы ожогов, тщательно замазанные однотонным колером. На левом рукаве и правой стороне груди виднелись очень аккуратно заштопанные прорехи.

Уве снял плащ с вешалки, подержал на вытянутых руках. Кожа казалась тяжелой и теплой. Что видела эта одежда за свою долгую жизнь с таким хозяином? В каких переделках побывала, что могла бы поведать о комиссаре Тамасе? Осторожно, словно плащ мог ударить током, Уве надел его, расправил лацканы, одернул рукава. Одежда оказалась чуть длинноватой, но в остальном неплохо подошла тщедушному коменданту. Да, ведь Хаукон был тоже не слишком мускулист. Что он говорил о своем происхождении?.. Кажется, мир высокой гравитации и малого содержания кислорода.

Холанн медленно, одну за другой — сверху вниз — застегнул черные матовые пуговицы, все шесть. Плащ был чуть притален, поэтому даже без кушака или пояса не выглядел как роба или маскировочная накидка. Уве повернулся к зеркалу в простой железной раме у двери. Из зеркального прямоугольника на Холанна глянул совершенно незнакомый человек, чье лицо посинело от кровоподтеков. Седой и словно выстуженный ледяным арктическим ветром. С глубокими впадинами глазниц и мрачным, очень недобрым взглядом. Черная кожа бывалого комиссарского плаща смотрелась не как маскарадный костюм — что было бы неизбежно еще два месяца назад — но как вполне органичная деталь образа. Этот неизвестный Холанну человек мог приказать убить кого‑либо или же исполнить приказ собственноручно. Мог отправить людей на смерть, сам же и возглавив их. Он мог все то, о чем лишь мечтал неприметный и неинтересный счетовод, мелкий служащий первого разряда в Службе Взысканий. Холанн все‑таки стал чем‑то большим. Но не было ему от этого счастья…

Уве положил ладони на лицо, провел пальцами от лба к подбородку, минуя наклейки пластыря. Словно старался разгладить, снять это чужое лицо недоброго, злого незнакомца. Попытался улыбнуться, но тонкие бесцветные губы отражения лишь скривились в мрачной ухмылке. И с ослепительной, окончательной ясностью Холанн понял, что его прежняя жизнь действительно закончилась. Здесь, сейчас.

— Тебя убьют, — негромко и печально сказала Туэрка. — Империум убьет. За это…

— Вряд ли, — Уве поднял воротник и оценил, как он прикрывает шею. Нащупал на левом рукаве скрытый клапан и длинный узкий карман. Сюда можно будет удобно вложить стилет без гарды — незаметно и легко воспользоваться.

— Вряд ли. Я не объявляю себя комиссаром, не надеваю регалий, не подделываю документов. Я всего лишь ношу его одежду… и вдохновляю людей на подвиги.

— Они не будут разбираться. Тебя обвинят в присвоении титула и убьют.

— Возможно.

Уве поднял со стола пояс с большой металлической пряжкой и кобурами. Примерил на себя и счел, что придется провертеть еще одну дырочку, а в остальном вполне пригодно.

— Возможно. Но я рискну. Проблемы надо решать по мере их возникновения. По крайней мере в наших условиях. Один комиссар покинул гарнизон, другой занял его место. Нам будет проще управляться с Волтом и толпой беженцев.

— О чем сказал этот… с Валькирии? — спросила Гайка.

— Главным образом о том, что если нам удастся покинуть систему, не нужно сразу радостно бежать сдаваться в ближайшее отделение Муниторума или штаб Гвардии. Там нас встретят как еретиков. Как и положено встречать беженцев с планеты, захваченной Хаосом. Поэтому имеет смысл сначала связаться с его… нанимателем. Нанимателем того, кто сидел в самолете, я имею в виду.

— Нам дадут защиту?

— Возможно. В обмен на верную и беззаветную службу без прав и обязательств работодателя.

— Тогда нам лучше бежать как можно дальше…

— Сначала нам надо покинуть Ахерон и найти транспорт, способный к межзвездным перелетам.

Холанн отложил пояс, решив вернуться к нему позже. Повернулся к Гайке и улыбнулся ей, надеясь, что теперь получилось удачнее, чем в предыдущий раз, с зеркалом. Положил ей руки на плечи и притянул к себе, обняв.

— Все будет хорошо.

— Я боюсь за тебя, — всхлипнула она. — Я очень боюсь…

— Я же обещал вернуться, — прошептал он в ответ. — И я вернулся. И буду возвращаться снова и снова. Пока ты не перестанешь меня ждать.

— Тогда ты будешь жить вечно, мой… комиссар. Холанн Поджигатель. Отец солдат.

Он лишь крепче обнял ее. И вымолвил, припомнив напутствие комиссара:

— Вечен только Бог — Император. Но все время, что у нас есть, будет принадлежать нам. Сколько бы его не осталось. Только нам с тобой.