«Не говори глупостей — враг подслушивает!»
Следующий день явился для Поттера во истину казнью на рассвете. Проверку, заданную Макгонагалл, и так перенесли почти на месяц, разумеется, в связи с событиями в Хогсмиде. И вот теперь, в этот холодный ноябрьский день, когда на улицу было противно выйти из-за промозглой сырости, ему и ещё нескольким семикурсникам предстояло отстаивать свою работу перед комиссией. Недавно, на предварительном сборе, им торжественно пообещали, что сие мероприятие вполне может пройти за предметный экзамен при сдаче ЖАБА в конце года, а в случае Гарри — избавление от некоторых экзаменов в конце шестого года. Упомянутая комиссия состояла из всех школьных профессоров и экзаменаторов из министерского отдела образования. Как недавно, по секрету, сказал юноше директор, заполняя этой информацией неожиданную паузу, образовавшуюся в связи с трагической и безвозвратной кончиной лимонных долек в банке, повлекшей за собой необходимость извлекать новую ёмкость вышеозначенных сладостей из закромов Родины, это, скорее всего, будет Гризельда Марчебенс, председательница экзаменационной комиссии и ещё кто-нибудь из тех, кого опасаться вовсе необязательно.
Вообще-то Гарри и сам не собирался впадать в благоговейный трепет при звуках имени загадочного представителя комиссии. Он-то как раз и не нуждался в мозгостимулирующих, успокаивающих и прочих средствах — в своих темах — Патронусе и оживлении — юноша разбирался великолепно.
Основная его проблема, связанная с этой проверкой, явившаяся народу в лице Гермионы Гренжер, надежд не оправдала.
Дело в том, что Гарри очень переживал по поводу того, что, возможно, Гермиона не так поймёт эту его авантюру. Он думал, что она решит, что Гарри просто хочет выделиться. Юноша не знал, откуда в голове взялись подобные мысли, но с удивлением обнаружил, что очень и очень не хочет, чтобы Гермиона на него злилась. Именно поэтому Гарри постоянно казалось, что он пытается прыгнуть выше своей головы. И, что самое странное — у него получается. По предметам специализации оценки юноши не многим отличались от Гермиониных, а кое-где даже опережали. И вот теперь он полноправно выходил на экзамен вместе с седьмыми курсами.
Вопреки ожиданиям Гарри, Гермиона ничуть не расстроилась, по крайней мере, если расстроилась, то никак этого не показала, и даже помогала ему под конец составлять формулы.
В день проверки, ранним утром, когда все уважающие себя гриффиндорцы ещё спали, наслаждаясь внеплановым выходным, юноша с помощью друзей проводил генеральную репетицию своего ответа с последующим вызовом Патронуса и оживлением доспехов, вот уже который месяц безропотно сносящих все испытания, уготованные им Гарри Поттером.
Вот, отослав «К чёрту!» пожелания друзей, Гарри отправился к классу чар, где, собственно, столь ожидаемое действо и должно было происходить. До начала осталось всего полчаса, так что большинство нервничающих студентов уже переминалось с ноги на ногу возле двери. Собралось уже семеро из десяти ожидаемых семикурсников, многие из которых недвижимо стояли в коридоре, меланхолично подняв очи к потолку, и время от времени, отрываясь от его созерцания, нервно заглядывая в свои записи, по всей видимости пытаясь собрать мысли в, пусть не слишком объёмистую, но всё-таки кучку.
Все они стояли здесь, преисполненные надежды сократить себе выпускные экзамены более лёгкой осенней сдачей. В общем-то, своя логика в этом, несомненно, была — больше времени будет на подготовку к другим предметам.
Вот, наконец, и оставшиеся трое изволили почтить своим присутствием их скромное мероприятие. В то время как Гарри с интересом изучал свою волшебную палочку, думая, что её давно пора почистить, обстановка в дружной ученической общине накалялась. Тишина становилась гнетущей, резала слух, тяжёлым грузом давила на голову. Наконец слизеринка, как Гарри помнил из своей практики ЗОТИ, Сандра Робинсон, с протяжным, полуистерическим писком-всхлипом побросала все книги и свитки, которые держала и начала судорожно перетрясать карманы мантии. Гарри сперва решил, что она ищет палочку, дабы малодушно застрелиться Авадой Кедаврой, оставив безутешных товарищей по несчастью горевать над её хладным телом. То, что девушка извлекла из кармана розовый носовой платок принесло Поттеру такое облегчение, будто она только что вернула ему тролль знает когда взятые в долг тысячу галлеонов. Самое удивительное — все собравшиеся восприняли поведение Робинсон как должное, то есть даже не пытались как-то предотвратить или остановить конвульсивные дёргания и истеричные всхлипы, в изобилии издаваемые слизеринкой.
Когда дверь в кабинет широко, торжественно и, как показалось некоторым спутникам Гарри, устрашающе распахнулась, ученики робко, совсем не так, как подобает студентам выпускного курса, проскользнули в класс, уподобясь лёгким, бесплотным теням. Слизеринка, перед тем, как войти, воспроизвела своим основным органом обоняния тот звук, который так часто используют как музыкальное сопровождение для своих розыгрышей Фред и Джордж.
Юноша беспардонно занял место за третьей партой ряда у стены, дабы не мозолить ясные очи мудрых наставников, привлекая излишнее внимание к своей скромной персоне. Гарри уткнулся носом в свой текст, украдкой оглядывая вышеозначенных «мудрых наставников». Среди Хогвартских профессоров действительно присутствовала уже знакомая ему по СОВам Гризельда Марчебенс. Вторым посторонним был мужчина в тёмной мантии, сидящий недалеко от председательницы экзаменационный комиссии, но, однако, не обращая на неё особого внимания, из чего Гарри смог догадаться, что они приехали не вместе. Это был мужчина, на вид среднего возраста, с чёрными короткими волосами, у висков слегка тронутыми сединой. Овальные очки в серебристой оправе придавали ему несколько пижонский вид. Карие глаза незнакомца, изучающее смотрели на самого Гарри, словно тоже изучая его, делая выводы. Встретившись взглядом с этим экзаменатором, явно заинтересовавшимся-таки скромной персоной Мальчика-который-выжил, Гарри ещё несколько долгих секунд играл с ним в «гляделки» а потом невозмутимо пожал плечами и вернулся к изучению пергамента, исписанного его не слишком аккуратным, но зато понятным почерком.
Из короткой и не очень содержательной, а потому не интересной речи директора Гарри узнал, что незнакомца зовут Уоррен Грей. Юноше от этого имени было мало проку, так что оно немедленно забылось, надёжно схоронившись где-то на задворках сознания.
Даже после выступления директора никто не торопился добровольно открыть мероприятие. В итоге, насмотревшись на скорбно-испуганные мины собравшихся учеников, директор, как и любой другой преподаватель, решил воспользоваться самым действенным в сложившейся ситуации методом — «пальцем в небо».
В итоге почётная роль первопроходца со всего размаху рухнула на не слишком крепкие плечи ученицы Хафлпаффа. Гарри, за компанию с собравшимися по поводу проведения опроса экзаменаторами, с неподдельным интересом внимал захватывающему, но, увы, довольно сбивчивому повествованию о свойствах целебных трав на примере ацеласа. После этого та самая Сандра Робинсон осчастливила публику не более содержательным рассказом о каких-то настойках. Дамблдор, кажется, даже не заметил, что ораторствующий следующим юноша очень изобретательно пользовался шпаргалкой, благодаря которой, собственно, его ответ и представлял собой несколько большую ценность для магической науки, нежели предыдущие два. Надо сказать, что Дамблдор, казалось, мало что замечал вообще. У Гарри немедленно создалось впечатление, что профессор просто-напросто заснул, продолжая, тем не менее, с неподдельным интересам глядеть на отвечающего и время от времени ободряюще кивать. Потом комиссии был представлен прочувствованный, но абсолютно бессмысленный рассказ Робби Корса, уже через несколько секунд перешедший в восторженную повесть о квиддиче. Немалый интерес у собравшихся вызвала работа Кетрин Амос с Ревенкло, чётким, хорошо поставленным голосом прочитавшей неплохую и занимательную лекцию о некромантии, завершившуюся информацией о том, что некромантов осталось совсем не много и они объявлены вне закона.
— Отлично, мистер Уильямс, — как всегда вежливо обратился к очередному ученику ненадолго вынырнувший из сладкой дрёмы Дамблдор. — Сейчас мы выслушаем шестикурсника Гарри Поттера, ученика колледжа Гриффиндор, получившего задание от профессора Макгонагалл.
Общая сонливость с собравшихся немедленно слетела. Ученики отвлеклись от повторения или просто отстранённого перечитывания своих работ и с интересом вытаращились на медленно поднявшегося с места юношу.
Гарри прошёл ближе к учителям, как и все отвечавшие до него. Когда юноша замер, Дамблдор вновь обратился к нему, точно так же, как и к тем, кто отвечал до Поттера:
— Какая у вас тема, мистер Поттер?
— Сравнительный анализ высших чар оживления неживого и Патронуса, — отозвался Гарри, поворачиваясь лицом к учительскому столу и равнодушно скользя взглядом по лицам тех, кто его занимал. Многие были заинтересованы, некоторые, в частности Снейп, равнодушны. Гризельда Марчебенс, повидавшая на своём веку практически всё, величественно и непроницаемо взирала на отвечающего. Грей едва заметно подался вперёд, но больше ничем не выдал своей заинтересованности, впрочем, уже через несколько секунд равнодушное выражение сменилось скептическим. Аллерт смотрел на него как козёл на новые ворота.
«Что-ж, громкое имя теперь ещё надо оправдать…»
Проигнорировав этот скептический взгляд, Гарри приступил к воспроизведению своих записей, изредка разбавляя его изображением формул на доске. Юноша так и не удосужился научиться создавать записи взмахом палочки, так что выводил их от руки, слегка поскрипывая мелом по доске. В итоге записи получились зазубренные, кривые и весьма слабо поддающиеся дешифровке.
Завершено выступление было вызовом Патронуса и оживлением вездесущих лат.
— …как уже было мною отмечено, одним из значимых отличий этих чар является то, что при оживлении неживого волшебник может продолжать использовать другие заклинания, не ослабляя, однако, мысленный контроль над объектом, в то время как Патронус использования инородной магии не допускает. У меня всё.
После подобного ответа учителям осталось только умилённо разрыдаться и выставить юноше все «П» за грядущие ЖАБА.
Разумеется, ни того, ни другого никто не сделал.
Украдкой усмехнувшись в бороду, директор вежливо произнёс:
— Великолепно, мистер Поттер, а теперь мы выслушаем мисс Аннию Томпсон с Хафлпаффа…
Гарри коротко кивнул аудитории и вновь занял своё место за третьей партой, откуда продолжил слушать ответы товарищей по несчастью, лениво подперев голову кулаком.
Большинство ответов Гарри, вместе с профессорами, проспал с открытыми глазами. Аллерт время от времени метал в сторону юноши хитрые взгляды, говорящие о том, что он просто не может дождаться окончания выступлений, когда можно будет задавать вопросы студентам. Гарри же усиленно делал вид, что не замечает напряжённого ожидания, в котором пребывает преподаватель ЗОТИ. Наконец, когда Чжоу Чанг закончила своё выступление по поводу истории магии (и как только смогла всё это вызубрить?…), профессора заметно оживились. Первый вопрос, как и следовало ожидать, был адресован Гарри, но поступил, как ни странно, не от Аллерта.
— Откуда же у вас такие познания, мистер Поттер? — участливо поинтересовался Грей.
Если честно, то подобного вопроса юноша ожидал от преподавателя ЗОТИ.
«Может они сговорились?» — немедленно предположил Поттер, но, тем не менее, сухо ответил, предварительно поднявшись с места:
— Чары Патронуса я изучал вместе с профессором Ремусом Люпиным, а чары оживления — по «Магистрам трансфигурации».
— Ещё вопросы? — лукаво подмигнув Гарри, обратился к присутствующим директор.
— А приходилось ли вам использовать эти заклинания, мистер Поттер?
«А вот и провокационный вопрос от министерского крыса…» — отметил Поттер.
— Чары Патронуса мною несколько раз применялись по прямому назначению, — ответил Гарри, глядя в глаза Аллерта.
— А как насчёт чар оживления? — хитро прищурившись, продолжил допрос Аллерт.
— Эти чары я применял только в стенах школы на стадии их отработки, — отчеканил Поттер.
На большую часть последовавших за этим провокационных вопросов Гарри ответил уклончиво, но придраться было не к чему. Другие же вопросы, как правило заданные хогвартскими учителями, получали полный, исчерпывающий, хоть и прохладный ответ.
Когда до некоторых, всем хорошо известных, субъектов наконец дошло, что заваливать Гарри — дохлый номер, они дружно принялись за утративших бдительность семикурсников. Впрочем, от них получить было нечего, так что вскоре ученикам было торжественно дозволено расходиться.
Гарри поспешил убраться из аудитории со всей скоростью, на какую был способен в данный момент. Оказавшись перед входом в гостиную, он привычно впустил туда солидную группу гриффиндорцев. Когда юноша смог-таки пролезть в помещение, через образовавшуюся толчею, он оглядел гостиную, желая найти Рона, дабы довести до его сведения своё отношение к подобным предприятиям и профессору ЗОТИ лично, а потом, может быть, сыграть в шахматы. Однако Поттер этого не сделал. Рона он нашёл сразу — друг сидел на дальнем диване и о чём-то тихо разговаривал с изредка смущённо хихикающей Парватти. В руках девушка сжимала куцый, но всё же довольно симпатичный букетик каких-то непонятных сиреневых цветов.
Гарри осталось только мысленно пожелать Рону удачи и отправиться искать Гермиону, потому что именно сейчас парень меньше всего хотел сидеть в одиночестве и думать. Сегодня ему хотелось общения, или, на худой конец, чтобы рядом был кто-то. Он надеялся, что Гермиона его не прогонит, загородившись толстенным фолиантом столетней давности и сомнительной свежести.
Как и предполагал Поттер, староста была в библиотеке. Она сидела за одним из столов и методично что-то строчила на полуисписанном листе пергамента. Прогонять примостившегося рядом парня она не стала, охотно сообщив, что сейчас пишет реферат по травологии.
Юноша лишь фыркнул. Травологию он не считал серьёзным, заслуживающим внимания предметом, так что и особых усилий к его изучению не прилагал. В группе он числился если не среди отстающих, то, по крайней мере, среди плетущихся в хвосте процессии. Юноша справедливо полагал, что лейкой и удобрениями он вряд ли сможет привести Вольдеморта в панический ужас и заставить биться в истерике, каясь во всех грехах. Поэтому старался не слишком утруждать себя написанием сочинений, просто перекатывая из энциклопедий свойства той или иной травы. Другое дело, если трава, подобно «дьявольским силкам» могла послужить орудием убийства. Но, хоть подобных растений было и не мало, все их «убивательные свойства» были приблизительно одинаковыми, то есть учить, в основном, ничего не надо было.
— А ты что, опять не будешь делать задание? — поинтересовалась Гермиона, откладывая в сторону перо.
— Буду, куда я денусь… — отмахнулся Поттер. — Сейчас, только с мыслями соберусь…
— Как проверка?
— Не хуже чем с Хмури, — усмехнулся Гарри. — Там хотя бы никто не спал.
— Что настолько скучно? — неподдельно изумилась староста.
Диалог у них явно не ладился. Гарри абсолютно не знал, о чём поговорить с Гермионой наедине. То есть, конечно, знал, что с ней можно говорить и спорить о любом из проходимых ими по программе предметов, можно было поболтать о пережитых приключениях, о делах… но о проблемах юноше сейчас говорить абсолютно не хотелось. Сейчас Гарри Поттер осознал, что понятия не имеет, о чём можно поговорить с девушкой наедине. Не просто с девушкой, как, например, та же Парватти. Гарри ни в коем случае не хотел оскорбить гриффиндорку, даже в мыслях, но, как бы то ни было, её занять он бы смог легко — любым бессмысленным рассказом о собственных злоключениях. А вот о чём говорить с умной девушкой, вроде Гермионы, он не знал.
— Вот именно — настолько… Скажи, а ты когда-нибудь видела море? — непонятно зачем выпалил он и тут же зажмурился, ожидая что, Гермиона решит, что юноша просто не желает с ней разговаривать и поэтому переводит разговор на какую-то чепуху.
— Да, конечно, — вопреки ожиданиям, охотно отозвалась староста. — Мы с родителями ведь много раз были за границей, а чтобы туда попасть, надо пересечь Канал. Ещё мы были в Италии… совсем давно — ещё когда я не знала, что есть магия…
Гарри охотно ухватился за так кстати подвернувшуюся тему для разговора.
— А как ты узнала о ней? В смысле, как ты впервые неосознанно колдовала?
— Гм… родители на лето после третьего класса отправили меня на лето к тёте. У неё есть сын, всего на год старше меня, — начала Гермиона, вконец забыв о книгах. — Вредный мальчишка, дальше некуда. Он задумал со мной пошутить — закрыл в ванне, когда я туда зашла, и пустил мышь. Я тогда мышей больше всего на свете боялась! — староста усмехнулась. — Теперь-то мы их чуть ли не на каждом уроке трансфигурации в руках держим, не говоря уж о зельях — там-то вообще все ингредиенты — не приведи Мерлин…
Гарри тоже улыбнулся, представляя, что было бы с тётей Петуньей, узнай она, из чего варятся настоящие волшебные зелья.
— Я испугалась, — продолжала Гермиона, — заверещала, так что у самой уши заложило, а когда снова посмотрела на мышку — она превратилась в мыльницу.
Гермиона смущённо покраснела, как будто такое проявление магии было чем-то позорным, не достойным волшебницы.
Тогда Гарри рассказал о том, как проявлялась в детстве магия у него. Потом разговор как-то неожиданно перешёл на домашних животных и уже через несколько минут они дружно смеялись над тем, как Кеара недавно сбрасывала шкуру, а точнее над Невиллом, которому на эту шкуру посчастливилось наступить.
Наконец Гермиона спохватилась и поспешила вернуться к написанию работы по травологии, не забыв подключить к этому благородному делу и Гарри.
— И сколько надо народу, чтобы такую дуру с корнем выдрать? — задумчиво пробормотал Гарри, разглядывая иллюстрацию в книге.
На картинке был изображён корнеплод, по размерам напоминающий хороший грузовик, а внешне — большую морковку.
— А ты прочитай, — отозвалась староста, — тут же написано — легко поддаётся под чарами Lokomotor…
В доказательство своих слов Гермиона ткнула пальцем в одну из мелких строчек. Гарри лишь глубоко вздохнул и вернулся к переписыванию статьи.
Когда они вернулись в гостиную, уже смеркалось. На пасмурном ноябрьском небе не было видно ни единой звезды, полная луна спряталась за облаками. Глядя на небо, Гарри знал, что этой ночью Ремус Люпин превратится в кровожадного монстра… Он вновь вспомнил их летний разговор. Действительно, Гарри давно пора смириться с тем, что его считают героем, а не вздрагивать каждый раз, когда кто-то за спиной произносит его имя. Несмотря на напускное безразличие, он едва не подскакивал на месте, ожидая либо очередную толпу журналистов, либо Вольдеморта. Он как флаг, который подняли над собой люди. И теперь, хочешь — не хочешь, будь любезен — колыхайся на ветру…
«А всё-таки неприятно быть таким флагом», — отметил про себя Поттер, зарываясь носом в подушку.
Сон навалился на него внезапно, затянув в свои глубины. Юноша ничего не видел перед собой, медленно погружаясь в уже ставшую привычной пустоту, но в этот же момент, словно полоснув бритвой по сознанию, его вырвало из этого блаженного междумирья. Гарри, словно бы со стороны смотрел на то, как кто-то благоговейно опускается на колени перед восседающем на чёрном кованном кресле Вольдемортом. Юноша слышал обрывок разговора:
— Ты уверен в этом? — тихим свистящим шёпотом изрёк Лорд.
— Да, мой повелитель, — почтительно, с придыханием ответил Пожиратель, смутно знакомым голосом. — Я своими глазами видел, как они натаскали этого волчонка. Теперь он опасен, мой Лорд. Он силён достаточно, чтобы встать против вас…
— Даже так… — задумчиво прошипел Вольдеморт, изучая свою бледную, костлявую руку, в которой небрежно держал волшебную палочку, так похожую на палочку Гарри. — Пусть им займутся наши новые помощники, заодно и покажут, на что способны. Мне он нужен — живым или мёртвым.
Дослушивать эту многообещающую беседу Гарри вовсе не собирался. Как только он понял, где находится, он ударил по противнику, стараясь причинить как можно большую боль, и одновременно с тем посылая ему очередную карикатурную картинку, глядя на которую Дин, без сомнения, снял бы шляпу.
Юноша резко сел на кровати, прижимая ладонь к шраму, который словно прижгли калёным железом. Рядом с кроватью уже столпились сожители, недоумённо переглядываясь, наверное, решая, стоит ли звать Макгонагалл.
Гарри так и не услышал вопросов, которые задавали ему взволнованные мальчики, потому что был слишком занят выставлением мощного эмоционального блока вокруг своего сознания. И как раз во время — промедли он хоть минуту и Вольдеморт с огромным наслаждением превратил бы его мозг в хорошо прожаренное блюдо.
Юноша зажмурился от невыносимой головной боли, которую вызвало вторжение разъярённого Вольдеморта, горящего жаждой мщения. Плотно стиснутые зубы неприятно скрипели, а кровь, от напряжения хлынувшая из носа и ушей пачкала и без того мокрые от пота белые простыни, плотно облепившие тело юноши, заливала за воротник пижамы…
Огромный каменный бастион, который юноша мысленно соорудил перед своим врагом, почти пал под его натиском. Камни крошились и рушились под огнём катапульт, ворота жалобно стонали, с трудом выдерживая удары гигантского тарана… Гарри, усилием воли превратил свои воспоминания о крёстном, о друзьях, о родителях… всё, что было ему дорого, в проливной дождь, подобно кислоте расплавивший осадные орудия, утопивший армию и заставивший сгинуть отсюда Вольдеморта…
Когда поле битвы пропало, Гарри вновь очутился в спальне и, тяжело дыша, вновь смотрел на своих однокашников.
Трудно было сказать, кто был бледнее — Гарри, не выходя из спальни переживший состязание в силе с Тёмным Лордом, или гриффиндорцы, которые были тому свидетелями.
— Всё… в порядке, — выдавил Поттер, осторожно дотрагиваясь до носа и пристально изучая окровавленные пальцы. Без очков он ничего не смог увидеть, но, судя по тому, что во рту стоял неприятный солоноватый привкус крови, а рука была чем-то выпачкана, рассудил, что отделался пусть малой, но всё же кровью.
На то, чтобы перебороть собственное тело, налившееся свинцовой тяжестью, у юноши ушла приблизительно минута. На то, чтобы убедить друзей, что он пока ещё не умирает, ушло ещё около пяти минут. Значительно осложнило ситуацию то, что во время этого разговора юноша методично стирал пододеяльником кровь с лица. Ещё десять минут были потрачены на то, чтобы успокоить Невилла, в темноте нечаянно наступившего на Кеару, которую, кстати, тоже пришлось успокаивать. В общем, ночь выдалась нервная, но, наверное, оно того стоило, ведь сегодня Гарри Поттер впервые одержал над Вольдемортом пусть не большую, но победу.