Инженер. Небесный хищник

Глава 7

Ну что, подумал я, просьбу величества можно считать выполненной. Ведь что мне Гоша сказал – «посмотри документы и выработай свое мнение». Посмотрел. Мнение даже вырабатывать не пришлось, оно само образовалось, причем однозначное – бардак! И довольно опасный.

Меня и раньше несколько удивляло, что в России была Академия Генштаба, но самого этого Генштаба не было. Я по умолчанию считал, что это как-то исторически сложилось – ну был одно время Генштаб, потом при нем образовалась академия, потом Генштаб почему-то переименовали в главный, а про академию забыли, бывает…

Действительность оказалась хуже. Не было давно уже Генштаба как конторы! Он всегда был кастой и именно в этом качестве существовал сейчас. Меня сбило с толку само слово, и я еще подумал, не поработал ли тут кто-то вроде меня, любитель давать похожие на правду, но на самом деле предназначенные скрывать суть названия. Генштабисты – вот как правильно называется это явление! И академия называлась правильно, ибо представляла собой не только учебное заведение для подготовки высших офицеров, но и единственный путь, по которому офицер мог пролезть в данную касту. В свете чего недавняя инициатива Николая Николаевича об образовании не подчиненного военному министру Императорского Генерального штаба становилась простой и понятной. Каста разрослась и сорганизовалась настолько, что захотела иметь не только теневое, но и официальное представительство при императоре!

Первая мысль была – а вот хрен вам, господа, перебьетесь. Но, как часто бывает, в процессе размышления пришла другая. Что мы имеем? Грубо говоря, неформальное объединение, желающее стать формальным. Так оно и хорошо, присматривать проще будет! Как, однако, вовремя я попросил Танечку расширить отдел «Джи Пи», который расшифровывался как «генеральские подруги». А вот что Беня в стороне от этого явления – недоработка, но пока еще вполне исправимая.

Значит, Николай Николаевич восхотел свой кусок бифштекса за поддержку Гоши? Законное желание, не будем обижать соратника. Но и обороноспособность страны обижать тем более не следует. Что там писал Шапошников? Что Генштаб – это мозг армии. Но ведь мозгов два – головной и спинной! То есть думать можно как головой, так и нижней частью позвоночника, это уже зависит от особенностей конкретного мыслителя. Значит, в качестве головного сохраняем старый Главный штаб, только его, пожалуй, надо переобозвать… пусть будет главное оперативное управление или что-то аналогичное. И – отдельно – Генштаб, во главе которого поставить Ник-Ника, чтоб не спрашивал, почему это ему питерский округ и гвардию под командование не дали! Значит, получаем место в конце позвоночника, куда надо будет запихнуть всех лишних для армии, но по политическим мотивам еще не подлежащих отставке или несчастному случаю генералов. А чтобы в случае надобности с этим не возникло проблем, в данной конторе нужна будет высокая концентрация вражеских шпионов. Блин, а у меня на примете пока только румынский, за связь с таким порядочного генерала и сажать-то стыдно! Но ничего, Рейли-Рюмин уже заканчивает подготовку, так что одного-двух английских мы с его помощью поимеем, Беня на всякий случай предоставит одного американского, Танечка – французского. А вот откуда в Генштабе возьмутся австрийские шпионы, пока неясно, это надо работать, без них никак. Ну и для красоты, конечно, уругвайский – это будет как вишенка на торте.

Кандидатура на пост начальника настоящего штаба у нас с Гошей уже была – Куропаткин, именно как штабист он не вызывал ни малейших нареканий. Но я хорошо помнил еще с армии, что было, когда комбрига замещал начальник штаба. Грубо говоря, забитие на службу заметно расширялось. Это я к тому, что над начальником штаба, неважно, полка или империи, должен быть командир части. Военный министр? Вообще-то все его министерство – это контора по распределению, а временами даже хотелось сказать – по пилу бюджета. Так что нехай верховным главнокомандующим будет первое лицо страны, а военный министр – одним из его заместителей, в мирное время курирующим вооруженные силы.

А вот как быть с авиацией и флотом? У флота, пожалуй, разумней будет наличие своего независимого командования вместе со штабом. А вот насчет авиации у меня такой уверенности не было. Пожалуй, все же ее тоже надо будет сохранить отдельной, но с повсеместной практикой оперативного подчинения на уровне крупных формирований и прикомандирования единичных самолетов и эскадрилий. С персоналиями тут ясно – главком у нас Михаил, начальником штаба предложить ему Храбрецова, бывшего моего зама по первой летной школе. В войну именно он командовал Машиной авиагруппой, племянница только водила свою эскадрилью, да и то не всегда.

Кстати, насчет авиационного высочества, недавно получившего генерал-лейтенанта. На днях в Питер для подписания секретного протокола к мирному договору с Японией должен был прибыть принц (или маркиз, кто как переводит его титул) Ито – инкогнито, под видом полковника Хосюмото. Намек понял, мотоцикл подарю, подумал я. Среди сопровождающих полковника лиц было и три особы женского пола, самая молодая из которых ехала еще более инкогнито, чем принц-маркиз, но зато под своим настоящим именем – Масако. Шестнадцатый день рождения ей предстояло отметить в Гатчине.

Танечка потихоньку начала обдумывать черновые варианты, при которых Михаил сам – именно сам! – почувствует интерес к экзотической девушке. Но конкретные шаги, понятно, можно будет планировать только после прибытия оной к нам и некоторой ее здесь акклиматизации. А в общем, тьфу-тьфу, отношения с Японией вроде развивались нормально. Уже не обошлось и без некоторого цирка – сразу после заключения мира армейская разведка отправила туда атташе и при нем кучу шпионов помельче. Учитывая, что английских разведчиков в Токио и до того было более чем достаточно, произошел, как бы это помягче сказать, конфликт между спецслужбами. Победили наши, но как-то неуверенно, по очкам. То есть всего-то только и расколотили очки английскому майору. По разведуправлению ходили слухи, что во всем виновато саке, которое якобы вызывает у русского человека приступы пацифизма на фоне общего упадка сил.

Что интересно, мысль о способе обращения внимания Михаила на Масако подала Мари. Когда полковник Хосюмото со свитой прибыл в Гатчину, ей была представлена японская принцесса, оказавшаяся довольно миловидной девочкой, да к тому же слегка говорящей по-русски – успела что-то выучить, и это не считая английского, который она тоже знала.

– Хорошо, что инициатива исходила от тебя, а не от японской стороны, – задумчиво сказала Мари.

– Это почему же?

– Они вполне могли решить, что дочь императора достойна мужа и с более высоким положением. А по должности выше Михаила, да к тому же неженатый, – это у нас ты.

– Ну, насчет выше еще не факт, но сама мысль интересная… Ты что, собралась мне рожу расцарапать? То есть как это почему решил, ты на себя посмотри. Интересная, говорю, мысль – сделать вид, что эта принцессочка предназначена в жены именно мне, из высших политических соображений. Я, значит, жертвую себя на алтарь отечества. Ты страдаешь, но тоже, как лицо государственное, понимаешь необходимость такого шага. А Михаил, присмотревшись и к нам и к принцессе, вполне может решить одним, так сказать, движением разрубить этот гордиев узел так, чтобы все были довольны. Типа спасти разом и мать и наставника. Ну и принцессу, до кучи. Так что схожу-ка я к принц-полковнику, потому как обещал ему научить на его же мотоцикле ездить, ну и в процессе поделюсь идеей, такие вещи лучше обсуждать вне протокола.

– И все это только для того, чтобы Мишель не чувствовал себя принужденным к женитьбе? – удивилась Мари. – Дорогой, хоть я и знаю тебя почти три года, но все равно нет-нет да и открывается что-то новое. Такой сентиментальности я от тебя не ожидала… спасибо.

– Пожалуйста, – согласился я, ответив на поцелуй.

Ну, насчет моих высокоморальных побуждений Мари немножко преувеличивала – просто Михаил был из тех людей, которые крайне плохо поддаются принуждению, но зато их легко убедить, что до желаемого образа действий они додумались сами. А даже хоть чуть-чуть портить отношения с младшим высочеством в мои планы не входило совершенно.

Принц-полковник был в общем не против моего маленького спектакля, про Масако он сказал, что все ей объяснит, так что, когда Михаил летел в Питер принимать должность главкома ИВВФ, стюардессы в полете под большим секретом поделились с ним новостью – а канцлер-то наш того и гляди женится! Мол, император приказал…

Я встретил Мишеля в канцлерском штандартенфюрерском мундире. Чуть позади в женском варианте той же формы маячила принцессочка – она с папкой в руках хвостом ходила за мной.

Уже на следующий день Михаил осторожно спросил у матери – а обязательно ли в качестве мужа нужен именно канцлер?

А через два дня «Кондор» увозил в Георгиевск не только нового главкома ИВВФ, но и женскую часть японской делегации – две дамы сопровождали Масако, которая летела на Георгиевскую киностудию, чтобы поработать там кинозвездой. А еще самолет вез мои пометки на ранее присланных мне бумагах от авиационного КБ и недавно созданной на автозаводе танковой группы.

Будущие танкостроители начали свою деятельность с неприкрытого пессимизма. Во-первых, писали они, шестицилиндровый тринклер вместе с расположенной по его оси коробкой поперек танка никак не влезет, так что коробку придется отделять. Во-вторых, добавили они черной краски, коленвалы для таких движков идут плохо. Да, на дирижабли ставятся именно они, но ведь те дирижабли делаются по нескольку штук в год! А с выпуском сотен изделий возникнут серьезные проблемы. Так что они предлагали ставить на наши будущие танки четырехцилиндровый тринклер о ста двадцати силах, предназначенный для тяжелых грузовиков.

Но раз мощность меньше, следовал далее вывод, то и вес придется ограничить десятью, в крайнем случае двенадцатью тоннами.

Потом шел плач о том, что вращающаяся башня тоже ставит крест на массовости, это же не линкор!

В общем, когда я писал техзадание, у меня перед глазами было что-то вроде самоходной гаубицы «Гвоздика». А конструктора утверждали, что сделать можно только аналог «СУ-76», известной в основном под именем «Голожопый Фердинанд», да и то в сильно упрощенном виде.

У авиаконструкторов перекос был прямо в противоположную сторону. Миронов с Гольденбергом писали, что указанная в ТЗ на новый истребитель скорость в триста двадцать является заниженной. С пятисотсильным движком мы преодолеем четырехсоткилометровый рубеж! А дальше шел рассказ, как они этого добьются.

За основные баки в крыльях буду убивать, написал я в своем резюме. Пушки в центроплане истребитель тоже отнюдь не украшают. Куда броню дели, гении? Взлетать на колесах из фюзеляжа, убирающихся в крыло, заставлю самих. А учитывая, что эти колеса десятидюймовые…

Ну поймите же вы, писал я им, что никакая скорость не может достигаться за счет уменьшения боевой живучести и простоты обслуживания! Иначе получится, что самолет-то отличный, но летчики на нем горят и бьются, а механики при всем желании не могут обеспечить даже одного вылета в сутки – в среднем, естественно.

В общем, надо будет выкроить денька два и слетать в Георгиевск – пока еще из всей молодой смены только Тринклер уже не нуждался в постоянном присмотре, а остальных периодически куда-то заносило.

Узнав, что я собираюсь на берега Нары, Гоша тоже набился в попутчики – не то чтобы инкогнито, но никого не предупреждая и без помпы. По-моему, он и сам толком не понимал, что ему там понадобилось – скорее всего, проявилась ностальгия по тем буколическим временам, когда он был простым наследником престола, имел всего-то несколько заводов и жил в глухой провинции. Я тоже не стал предупреждать аэродромную команду, так что, когда вслед за мной из самолета вылезло величество, это явилось для местных некоторым сюрпризом. Но Гошу тут хорошо знали, так что обошлось без верноподданнической истерии. Гоша велел объявить, что завтра с утра будет встреча с общественностью Серпухова и Георгиевска, и отправился в бывший свой дворец, а ныне резиденцию главкома ИВВФ – за ним там еще оставался кабинет с прилегающими комнатами. На мою сараюшку никто и не претендовал, так что я пошел не в бывший, а продолжающий оставаться моим дом. Встречи с авиа – и танкоконструкторами планировались на завтра, а пока я хотел побеседовать с лидером местных профсоюзов, председателем партии рабочих и крестьян георгиевским мэром Михеевым, который уже ждал.

– Ну, – сказал я ему, – я по поводу ваших дополнений в документы о местном самоуправлении. Честно говоря, в вашей записке мне было понятно далеко не все. То есть осталось не очень ясным главное – а зачем они вообще тут нужны, эти императорские представители?

Михеев рассказал. Мне сразу вспомнилось – «нет повести печальнее на свете…». Став мэром, Михеев через некоторое время столкнулся с проблемой – старые чиновники не желали его признавать! Не наши, в Георгиевске никаких старых не было, но тот же серпуховской градоначальник его в упор не видел! Тоже мне, шишка, голова пятитысячной пристройки к огромному, по нынешним временам, промышленному центру… а все оттого, что Георгиевск стоит чуть в стороне от железки и поэтому там до сих пор нет своего пассажирского вокзала.

– Не подумайте, – закончил Михеев, – что я прошу у вас конкретной помощи. Я понимаю, что вы даже вызывать к себе этого градоначальника не будете, а поручите кому-нибудь по телефону объяснить ему, кто он есть и чем это чревато. Но ведь в каждый уезд вы никак не попадете!

– Ну, может, в каждый и не понадобится, – засомневался я, – не везде же такой дурак будет в начальниках сидеть. И представитель императора при каждом избранном мэре, и тем более земском голове, это слишком. Давайте я лучше организую какой-нибудь… ну, скажем, отдел охраны демократии. То есть как только ее начинают обижать – тут же приезжают компетентные сотрудники и учиняют статус-кво. Говорите, не всякий мэр начнет жаловаться? С этим я еще могу согласиться, а вот с тем, что никто из его подчиненных не напишет доноса, – нет. Про ваши трения с серпуховским градоначальником у меня есть уже три бумажки от прогрессивной общественности, не считая рапортов командира охранной сотни, серпуховского полицмейстера и, разумеется, шестого отдела.

Очень нужный будет отдельчик, подумал я. Потому что сначала он будет защищать новорожденную демократию от агрессивного внешнего мира, а со временем и наоборот – мир от нее.