Гавань ветров

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ШТОРМ

Ветер нес ее всего в десяти футах от бушующих волн, и, забыв о холоде, Марис уверенно играла с ветром широкими серебряными крыльями. Стремительный, рискованный, волшебный полет над опасностью сквозь соленые морские брызги! Над головой темно-синее небо, ветер мчит без устали, за спиной крылья — чего же еще желать! Вот так, в полете, даже смерть легка…

Сегодня она летела лучше, чем когда-либо, почти инстинктивно лавируя в воздушных течениях, непрерывно набирая скорость и покоряя пространство. Море то и дело пыталось дотянуться до нее волной, но Марис не сделала ни одной ошибки. Только опытный летатель может позволить себе полет над самым гребнем волн, когда любое неверное движение грозит гибелью: стоит лишь задеть крылом волну, и ты — в воде. Конечно, было бы разумней лететь выше, как летают дети, высотой защищая себя от ошибок, но Марис хорошо знала ветры.

Впереди, на фоне неба, она заметила длинную, гибкую шею сциллы и среагировала, не задумываясь. Руки, прикрепленные к растяжке, сами сделали нужное движение. Огромные серебряные крылья из невесомой, но невероятно прочной ткани послушно изменили положение. Одно крыло пошло вниз, почти коснувшись пенистого гребня волны, второе — вверх. Марис поймала восходящий поток и начала подниматься. Всего несколько минут назад у нее мелькнула мысль о смерти… Но, подобно неосторожной чайке, быть выхваченной из воздуха голодным морским чудовищем! Только не это…

Поднявшись на безопасную высоту, она описала круг над сциллой. Сверху хорошо просматривалось огромное тело и ряды ритмично работающих плавников. Крошечная по сравнению с самим чудовищем головка раскачивалась на длинной тонкой шее, не обращая на нее внимания. «Может быть, — подумала Марис, — летатели не пришлись ей по вкусу».

Стало холоднее, ветер все больше насыщался острым запахом моря. Шторм набирал силу, в воздухе чувствовалось трепетание. Сцилла осталась далеко позади, и снова Марис была одна в темном небе. Лишь гудение ветра в крыльях нарушало тишину.

Спустя какое-то время вдали замаячила ее цель — остров. Вздохнув с сожалением, что так краток был полет, она начала снижение.

Джина и Тор — двое бескрылых островитян — дежурили у места посадки. Чем они занимались, когда не встречали летателей, Марис не имела понятия. Она заложила вираж, чтобы привлечь их внимание; они поднялись с мягкого песка и помахали ей. Когда Марис пошла на второй заход, они уже были готовы. Теперь она летела почти у самой земли. Джина и Тор догнали ее слева и справа и, когда Марис, поднимая ногами фонтаны песка, скользнула по площадке, ухватились за концы крыльев и стали тормозить. Марис протащила их за собой несколько футов, оставляя на площадке три глубоких борозды, и наконец остановилась, лежа лицом вниз на сухом, холодном песке. Дурацкое положение. Приземлившийся летатель выглядит, как перевернутая черепаха; при необходимости Марис сумела бы встать и сама, но это нелегкая и неэстетичная процедура.

Джина и Тор поднялись на ноги, отряхнулись и принялись складывать крылья. Марис лишь пыталась устоять на месте под порывами ветра. Каждый опорный сегмент крыла выходил из зацепления и укладывался на предыдущий, ткань между ними опадала, и в конце концов за спиной у Марис осталась только центральная опора, с которой стекали широкие складки блестящей металлической ткани.

— Мы ожидали Колля, — сказала Джина, приглаживая торчащие в разные стороны короткие волосы.

Марис покачала головой. Действительно, лететь должен был Колль, но ей отчаянно хотелось в небо. Она просто взяла крылья — пока еще ее крылья — и ушла из дома, когда он спал.

— Через неделю, я думаю, он налетается всласть, — добродушно произнес Тор. Его прямые светлые волосы все еще были в песке. Поеживаясь от холодного морского ветра, он улыбнулся и добавил: — Будет летать, сколько ему захочется!

Но когда он попытался помочь Марис отстегнуть крылья, она, внезапно рассерженная его бездумными словами, резко отвернулась.

— Оставь! Я не буду их снимать.

Разве ему понять! Им недоступна ее боль — ведь у них никогда не было крыльев…

Она побежала к дому. Джина и Тор последовали за ней. Немного подкрепившись, Марис встала поближе к открытому огню, чтобы обсохнуть и отогреться. На расспросы отвечала коротко, больше молчала, стараясь не думать о том, что это, быть может, ее последний полет. И, потому что она летатель, хозяева, хотя и были разочарованы, с уважением относились к ее молчанию. Для большинства островитян летатели уже давно стали единственной нитью, связывающей их с дальними землями. Постоянно штормящие моря, населенные сциллами, морскими котами и другими огромными хищниками, слишком опасны для регулярного сообщения маленькими лодками; исключения составляли короткие визиты жителей островов одной группы. Вот и стали летатели незаменимым источником свежих новостей, слухов, песен…

— Правитель примет тебя, как только ты отдохнешь. — Джина легко коснулась плеча Марис, выводя ее и-з грустной задумчивости.

…Неужели можно жить лишь тем, что служишь летателям? Наверно, Джина гордилась бы мужем, обладателем крыльев, — кто знает, со временем им мог бы стать Колль, но ей никогда не понять, как тяжело расставаться с ними. Уже скоро летателем будет Колль, а она, Марис…

— Я готова. Сегодня я не устала. За меня работали ветры.

Джина провела ее в комнату, где ждал сообщения Правитель. Как и в первой комнате, здесь было мало мебели, зато огромный, сложенный из камней очаг дышал жарким огнем. Когда Марис вошла, Правитель поднялся из мягкого кресла возле огня и шагнул ей навстречу. Летателей всегда встречали как равных, даже на островах, где Правители считались чуть ли не богами.

После традиционных приветствий Марис закрыла глаза и пересказала послание. Содержание мало волновало ее, слова сами собой складывались в предложения, не задевая и не тревожа сознания. Скорее всего, политические новости. В последнее время это всегда была политика.

Закончив, она открыла глаза и улыбнулась Правителю. Того явно обеспокоило ее сообщение, но он быстро справился с собой и вежливо улыбнулся в ответ.

— Спасибо. Ты принесла важные вести, — произнес он негромко.

Островитяне приглашали Марис остаться на ночь, но она отказалась: к утру шторм может стихнуть, а кроме того, ей опять неудержимо хотелось подняться в небо. Тор и Джина проводили ее до прыжковой скалы. Здесь вдоль извилистой тропы до плато на вершине каждую ночь зажигались огни. Естественный уступ наверху вручную приспособили под стартовую площадку для летателей. За краем площадки — сорок футов отвесной стены, а внизу — яростно бьющиеся о камни волны. Джина и Тор помогли Марис расправить крылья и закрепить опорные сегменты. Металлическая ткань наполнилась ветром и засияла в отблесках огней. Марис оттолкнулась от края скалы и прыгнула вперед.

Ветер тут же подхватил ее, увлек ввысь. Она снова в воздухе! Внизу билось темное море, а вокруг неистово бушевал шторм. Ни разу не оглянувшись на провожавших ее взглядами бескрылых, Марис полетела прочь от острова.

Скоро, слишком скоро она тоже останется на берегу…

Возвращаться домой не хотелось. Ветер достиг ураганной силы. Но это ее не смутило, и она повернула на запад. Чувствовалось приближение грозы. Скоро начнется дождь. Придется подняться над облаками, чтобы случайная молния не ударила в ее металлические крылья. Дома шторм, наверно, уже прошел. Скоро люди выйдут прочесывать берег в надежде, что море и ветер принесли что-нибудь стоящее. Маленькие рыбачьи лодки отправятся за дневным уловом…

А ветер, продолжая петь свою разухабистую песню, уже подхватил Марис, и она плавно скользила в воздушном потоке. И вдруг вспомнился Колль. Марис вздрогнула, потеряла равновесие. Она заколебалась, сорвалась вниз, резко подалась вверх, ища подходящий воздушный поток и ругая себя. Как же было здорово — неужели все кончается?.. Неужели это ее последний полет… Он должен быть лучшим. Бесполезно — она потеряла уверенность в себе, и ветер-любовник оставил ее.

Марис рванулась наперерез шторму, напрягая до боли каждый мускул, набирая высоту, увеличивая скорость. Если тебя покинуло чувство ветра, лететь так близко от воды опасно. Марис выбивалась из сил, и лишь когда вдали мелькнули скалистые очертания Эйри, она поняла, как далеко ее завела захватывающая борьба с ветром.

Эйри — одинокая голая скала в море, словно огромная каменная башня в окружении злобного прибоя. Ничего не приживалось здесь, кроме гладкого мха. Только птицы гнездились в глубоких расщелинах, и на самой вершине построили свое гнездо летатели. Ни один корабль не мог пристать здесь, и только крылатые — люди и птицы — делили вершину.

— Марис!

Взглянув вверх, она увидела Дорреля. Темные на фоне неба крылья падали прямо на нее. В последний момент она увернулась и легко ушла в сторону. Доррель со смехом бросился вдогонку вокруг скалы, и Марис, забыв об усталости и боли, тут же растворилась в волшебной радости полета.

Когда они наконец приземлились, с востока вдруг с воем налетел ветер, хлестнул дождь, жаля холодными каплями их лица и руки, и только тут Марис почувствовала, что совсем замерзла. Без посторонней помощи они опустились на мягкую землю в выдолбленной посадочной яме, и Марис протащило целых десять футов в образовавшейся грязи. Минут пять ушло на то, чтобы подняться и распутать тройные ремни крепления. Потом она старательно привязала крылья к колышку и принялась их складывать. Когда она закончила, руки ее ныли, зубы стучали от холода, и Доррель, заметив это, нахмурился.

— Ты издалека? — спросил он, перекидывая свои аккуратно сложенные крылья через плечо. — Наверно, летела все время впереди шторма, устала, и я не должен был тебя отвлекать. Извини, не сообразил, хотя мне и самому досталось от ветра. С тобой все в порядке?

— Да, все нормально. Я и в самом деле немного устала, но сейчас рада, что встретила тебя. Хорошо полетали, мне этого не хватало. Хотя в конце было тяжело, я даже думала — упаду. Но хороший полет лучше любого отдыха.

Доррель рассмеялся и обнял ее за плечи. Марис, почувствовав тепло его разгоряченного после полета тела, задрожала еще сильнее. Он молча прижал ее к себе.

— Пойдем в дом, пока ты не превратилась в ледышку. У Гарта есть несколько бутылок кивы с Шотана, и одна, должно быть, уже горячая. С кивой мы тебя быстро согреем.

В большой общей комнате было, как всегда, тепло и сухо, но пустовато. Гарт, невысокий мускулистый летатель, лет на десять старше Марис, сидел у огня один. Он поздоровался, и Марис попыталась ответить на приветствие, но горло словно перехватило от холода, и она не смогла выдавить из себя ни слова. Доррель подвел ее к огню.

— Как последний идиот, я не давал ей приземлиться. Она совсем замерзла,

— произнес он, торопливо стаскивая с себя мокрую одежду. Потом достал из стопки у огня два больших полотенца и спросил: — Кива горячая? Налей нам немного.

— С какой стати я буду тратить на тебя киву? — проворчал Гарт. — Вот Марис я, пожалуй, налью: она красивая девушка и отличный летатель.

И он шутливо поклонился Марис.

— Придется потратить, — отозвался Доррель, растираясь полотенцем. — А то, знаешь, вдруг у кого-то кружка ненароком опрокинется…

Гарт огрызнулся, и между ними завязалась привычная перепалка. Марис не слушала — подобные стычки ей не впервой. Она отжала волосы и сидела, завороженно глядя на быстро исчезающие причудливые пятна влаги на горячих камнях. Потом перевела взгляд на Дорреля, пытаясь запечатлеть в памяти его образ: тонкую фигуру летателя, живое, выразительное лицо. Заметив на себе ее взгляд, Доррель обернулся, глаза его потеплели, и последняя ядовитая реплика Гарта осталась без ответа.

— Ты все еще дрожишь. — Доррель легонько коснулся ладонью подбородка Марис, забрал у нее полотенце и накинул ей на плечи. — Гарт, доставай бутылку из огня, не то она лопнет. И наливай!

Киву разлили в большие глиняные кружки. От первых же глотков горячего, сдобренного специями и орехами вина по венам растеклись тоненькие ручейки огня, и Марис перестала дрожать.

— Славное винцо, верно? — Гарт улыбнулся. — Хотя, конечно, разве Доррель оценит всю прелесть?.. Я надул одного старого рыбака на целую дюжину бутылок. Старик нашел их среди обломков на берегу. Сам он не знал, что это такое, а жена сказала, чтоб не тащил в дом «всякую гадость». Я выменял бутылки за кое-какие побрякушки и маленькие металлические бусы, что хотел подарить сестренке.

— А что же теперь получит сестренка? — поинтересовалась Марис между глотками.

— Что-нибудь придумаю, — пожал плечами Гарт. — В конце концов она и не знала про них. Я хотел сделать сюрприз. Принесу ей в следующий раз что-нибудь с Повита. Крашеные яйца, например.

— Если не найдешь, на что обменять их по дороге, — добавил Доррель. — Гарт, если твоя сестра и получит когда-нибудь подарок, она не перенесет такой неожиданности и забудет, что нужно обрадоваться. Ты прирожденный торгаш. Я думаю, подвернись хорошая сделка, ты бы и крылья свои обменял.

— Заткнись и никогда не произноси таких слов! — негодующе прохрипел Гарт и повернулся к Марис: — Как твой брат? Я давно его не видел.

Держа кружку двумя руками, чтобы от волнения не расплескать содержимое, Марис сделала еще глоток.

— Через неделю он вступит в Возраст, — ответила она настороженно. — Крылья перейдут к нему. А где он проводит время, я понятия не имею. Может, ему не нравится ваша компания.

— Почему это? — Гарт даже обиделся, хотя Марис не думала его задевать.

— Чем же мы ему не подходим? Мне он нравится. Нам всем он нравится, а, Доррель? Спокойный такой, может быть, чересчур осторожный иногда, но это пройдет. Чем-то он из всех нас выделяется, зато какие рассказывает истории! А поет!.. Люди будут ликовать, завидев в небе его крылья. — Гарт недоуменно покачал головой. — Где он находит свои песни? Я путешествовал гораздо больше, но…

— Он их сам сочиняет, — ответила Маркс.

— Сам? — удивился Гарт. — Ну тогда он будет нашим первым певцом. И на следующем состязании мы отберем приз у Восточных. Западные всегда были лучшими летателями, но, по справедливости, наши певцы никогда не заслуживали, чтобы их так называли.

— Я пел за Западных в последний раз, — возразил Доррель.

— Вот я и говорю…

— Да у тебя самого голос, как у морской кошки!

— А я на этот счет и не обольщаюсь.

Марис задумалась, глядя на огонь, и пропустила последнюю реплику Дорреля мимо ушей. Здесь, на Эйри, она чувствовала себя спокойно и уверенно, даже сейчас, когда Гарт заговорил о Колле. Как ни странно, здесь ей было уютно. Никто не жил на скале летателей постоянно, но все же это был своего рода дом. Ее дом. Дом летателей. И грустно сознавать, что бывать здесь ей больше не придется.

Она вспомнила свой первый полет на Эйри, добрых шесть лет назад, сразу после вступления в Возраст. Тринадцатилетняя девчонка, гордая оттого, что прилетела так далеко, одна, но еще застенчивая и слегка напуганная. В большой комнате тогда собралось больше десятка летателей. Они сидели полукругом около огня, пили, смеялись. Вечеринка в самом разгаре. Все обернулись, когда она вошла, заулыбались. Гарт был тогда молодым летателем, Доррель — совсем мальчишка, тощий, чуть старше ее. Она еще никого не знала. Но Хелмер, опытный летатель с острова неподалеку от того, где жила Марис, тоже был тогда наг Эйри. Он всех и познакомил. Даже сейчас Марис помнила имена и лица: огненно-рыжая Анни с Кульхолла, Фостер, который позже располнел и не смог летать, Джемис-старший… Особенно ей запомнился Ворон, молодой высокомерный летатель, разодетый в черные меха с металлическими блестками, который три раза подряд приносил Восточным победу на состязаниях. Еще тогда присутствовала худенькая, гибкая блондинка с Внешних Островов. Собственно говоря, вечеринку затеяли в ее честь: редко кто с Внешних залетал в такую даль.

Все стали поздравлять Марис, и вскоре ей начало казаться, что почетный гость вовсе не девушка с далеких островов, а она. Невзирая на возраст, ей налили вина, потом все пели и рассказывали байки о полетах, большинство из которых она уже слышала, но никогда — в такой компании. Наконец, когда Марис полностью освоилась с обстановкой, летатели перестали уделять ей особое внимание и вечеринка продолжалась своим чередом.

Конечно, забыть эту первую встречу невозможно, но особенно четко в память Марис врезался один эпизод. Из Восточных присутствовал один только Ворон, и, естественно, на его долю пришлось множество, в общем-то безобидных, шуток и насмешек. Но он немного выпил и, в конце концов не выдержав, вскочил и пошел к выходу.

— Вы называете себя летателями! — крикнул он от дверей резким голосом, который и сейчас звучал у Марис в ушах. — Идите сюда, я покажу вам, как надо летать!

Все высыпали наружу и отправились к прыжковой скале — самой высокой скале на Эйри. Двести футов отвесной стены, а в самом низу — острые зубья камней и яростно бьющаяся среди них вода. Ворон со сложенными крыльями подошел к краю, раскрыл первые три сегмента и вдел руки в петли, но сегменты не закрепил, и крылья свободно поворачивались вместе с руками. Сначала Марис не могла понять, что он задумал, но через минуту все прояснилось. Ворон разбежался и прыгнул вперед. Со сложенными крыльями!

Марис вскрикнула и бросилась к краю. Остальные тоже подошли, кто побледнев, кто насмешливо улыбаясь. Рядом с ней оказался Доррель.

А Ворон стремительно падал вниз головой, прижав руки к бокам, и только серебряное полотно крыльев неистово билось под напором воздуха. Казалось, это продолжается бесконечно. Но в последнюю секунду, уже над самыми камнями, когда Марис ясно представила себе и почти почувствовала страшный удар, вдруг как бы из ниоткуда сверкнули на солнце расправленные крылья. Ворон успел поймать ветер, выровнялся и полетел.

Марис была потрясена. Но Джемис-старший, самый опытный летатель Западных, только рассмеялся:

— Я уже дважды видел этот трюк Ворона. Он смазывает маслом крепления сегментов и в нужный момент изо всех сил выбрасывает крылья в стороны. Каждый сегмент поочередно становится на место и закрепляется. Красиво, конечно. Держу пари, он долго тренировался, прежде чем решился показать такое. Только когда-нибудь один из шарниров заклинит и мы о Вороне больше не услышим.

Но даже трезвые слова Джемиса не могли омрачить чуда. Марис часто видела, как летатели, не дожидаясь помощи бескрылых, поднимают руку с почти раскрытым крылом и резким взмахом ставят на место последние один-два сегмента. Но чтобы вот так!..

Ворона встретили на посадочной полосе, и он, усмехнувшись, обратился ко всем:

— Когда сможете так, тогда и называйте себя летателями!

Конечно, он был безрассуден и заносчив, но тогда, да и несколько лет спустя, Марис казалось, что она влюблена в бесстрашного Ворона.

Марис грустно покачала головой и допила вино из глиняной кружки. Сейчас она понимала всю нелепость и глупость этой бравады. Ворон погиб года через два после той встречи: бесследно пропал в море. Каждый год погибало более десятка летателей, и обычно с ними пропадали крылья. Иногда неловкие летатели тонули, иногда длинношеие сциллы нападали на неосторожных. Шторм настигал усталых, грозовые молнии охотились за металлом в крыльях. Летателя подстерегает масса опасностей, но большинство, полагала Марис, просто сбивались с пути и гибли в неизвестности, выбившись из сил. Случалось, кто-нибудь становился жертвой редкого, но наиболее страшного явления — штиля. Теперь Марис понимала: у Ворона с его эффектными, но никому не нужными трюками было гораздо больше шансов погибнуть, чем у любого другого летателя.

Голос Дорреля оторвал ее от воспоминаний.

— Марис, смотри не усни.

Марис с сожалением поставила пустую кружку на пол, потом нехотя протянула руку к огню и потрогала свитер.

— Он еще не высох, — запротестовал Гарт.

— Тебе холодно? — спросил Доррель.

— Нет. Просто надо возвращаться.

— Но ты устала, — сказал Доррель. — Ночуй здесь.

— Не могу. — Марис отвела взгляд. — Обо мне будут беспокоиться.

Доррель вздохнул.

— Тогда возьми сухую одежду. — Он поднялся, прошел в дальний угол комнаты и открыл створки резного деревянного шкафа. — Выбери себе что-нибудь.

Марис не тронулась с места.

— Я лучше надену свое. Я сюда больше не вернусь.

— Марис, не выдумывай, ты же знаешь… Короче, иди сюда и выбирай. Можешь оставить взамен свою одежду. Я не отпущу тебя в мокром…

— Хорошо. Извини.

Марис медленно поднялась и, закутавшись в полотенце поплотнее, подошла к шкафу. Глядя на нее. Гарт улыбнулся. Вместе с Доррелем она выбрала подходящие брюки и свитер, быстро оделась. Доррель последовал ее примеру, после чего они подошли к стойке. Марис взяла в руки сложенные крылья и внимательно проверила шарниры. С крыльями редко что случалось, но если случалось, то, как правило, подводили шарниры. Прочная серебряная ткань переливалась и светилась так же ярко, как многие годы назад, когда Звездоплаватели прилетели в Гавань Ветров.

Крылья оказались в порядке, и Марис пристегнула ремни. «Эти крылья еще послужат Коллю, — с удовлетворением подумала она, — затем его детям, внукам и последующим поколениям…»

Гарт подошел и встал рядом с ней. Марис взглянула на него.

— Я не такой краснобай, как Колль или Доррель, — начал он. — Я хотел… словом, всего хорошего, Марис.

Он покраснел, не зная, куда себя деть. Летатели не прощаются друг с другом. «Но я уже не летатель», — подумала Марис. Она обняла его, поцеловала и попрощалась, как принято у бескрылых.

Доррель вышел вместе с ней. Шторм уже кончился, но ветер был еще крепок, как это обычно бывает на Эйри, и в воздухе чувствовалась соленая водяная пыль. Звезды в небе едва проглядывали.

— Подожди хотя бы, пока взойдет луна, — сказал Доррель. — Поужинаем вместе. И мы с Гартом подеремся за право ухаживать за тобой.

Марис покачала головой. Наверно, ей вообще не следовало сюда прилетать. Надо было сразу лететь домой, и тогда не пришлось бы прощаться. Легче не ставить точку. Легче делать вид, будто все по-прежнему, а потом просто исчезнуть…

Когда они добрались до прыжковой скалы, той самой, откуда несколько, лет назад падал Ворон, Марис взяла Дорреля за руку и они остановились в молчании.

— Марис, — наконец вымолвил Доррель, глядя на море. — Марис, ты могла бы выйти за меня замуж. Я бы делил с тобой крылья, и ты продолжала бы летать.

Марис отпустила его руку, почувствовав, как все ее тело охватил огонь возмущения. Как он мог! Как это жестоко с его стороны!

— Не надо, — прошептала она. — Крылья — твои, но не для того, чтобы ты делил их с кем-то.

— Традиция… — В голосе Дорреля звучала безнадежность, и Марис поняла его смущение. Он хотел помочь ей, но не хотел причинять боль. — Мы могли бы попробовать. Крылья останутся моими, но ты все равно бы летала…

— Не надо, Доррель… Правители… твои Правители никогда не позволят. Это не просто традиция, это — закон. В их власти отобрать у тебя крылья и отдать другому, кто больше уважает традиции. Вспомни, как поступили с Линдом-контрабандистом. И даже если мы сбежим куда-нибудь, где нет ни законов, ни Правителей, где будем только мы, как долго ты выдержишь? Делить крылья со мной или с кем-либо другим… Разве ты не понимаешь? Мы же возненавидим друг друга. Я не ребенок, чтобы практиковаться, пока ты отдыхаешь. Я не смогу так жить: летать лишь изредка, зная, что крылья никогда не будут моими. А тебе надоест смотреть, как я с завистью слежу за твоими полетами, и мы…

Она замолчала, не находя слов.

— Извини, — чуть погодя сказал Доррель. — Я хотел сделать что-нибудь, помочь тебе, Марис. Я знаю, что тебя ждет, и мне тоже больно… Даже думать не хочу, что ты уйдешь и никогда больше…

— Да, да… Молчи… — Марис вновь взяла его за руку и крепко сжала.

— Ты же знаешь, я люблю тебя, Марис. Ты ведь знаешь?..

— И я люблю тебя, но я… я никогда не выйду за летателя… Не сейчас. Я не могу… Я не знаю, на что я способна ради крыльев…

Она посмотрела на него, пытаясь скрасить ласковым взглядом горькую правду произнесенных слов.

Они прижались друг к другу на самом краю обрыва, не в силах выразить словами свои чувства, потом расступились, глядя в сторону затуманенными от слез глазами.

Марис стала расправлять крылья, руки у нее дрожали, ей вдруг опять стало холодно. Доррель пытался помочь. Их пальцы в темноте непрерывно натыкались друг на друга, и они посмеивались над собственной неловкостью. Марис позволила Доррелю растянуть одно крыло, потом, вдруг вспомнив Ворона, отстранила его, подняла второе крыло и резким движением замкнула последний сегмент. Все готово.

— Счастливо… — вымолвил наконец Доррель.

Марис открыла было рот, потом смешалась и несколько раз кивнула.

— И тебе тоже, — помолчав, ответила она. — Береги себя. Я… — Но не смогла солгать, отвернулась, подбежала к краю и бросилась в ночное небо.

Одиноко было над едва освещенным звездами неподвижным морем. Ветер постоянно дул с запада, приходилось маневрировать, теряя скорость и время, и лишь далеко за полночь Марис увидела вдали маяк Малого Эмберли, своего родного острова. Подлетев ближе, она заметила у посадочной площадки еще один огонек. Должно быть, дежурный. Хотя им давно пора уйти домой: мало кто летает так поздно…

Резкий удар по ногам, Марис протащило по земле, но она быстро поднялась, ругая себя за невнимательность. Сама виновата: нельзя отвлекаться во время посадки.

Огонек приблизился.

— Все-таки решила вернуться? — послышался из темноты резкий суровый голос. Расс, ее отец — приемный отец, — подошел ближе, держа фонарь в здоровой левой руке. Правая висела безжизненной плетью у бедра.

— Я залетала на Эйри, — сказала Марис настороженно. — Ты беспокоился?

— Должен был лететь Колль. — Лицо Расса превратилось в суровую маску.

— Колль спал, — ответила Марис. — И он медлителен. Я уверена, он упустил бы предштормовые ветры, попал бы под дождь и добирался бы целую вечность. Если бы вообще добрался. Он плохо летает в дождь.

— Значит, он должен тренироваться. Пусть парень сам поймет свои ошибки. Ты учила его, но теперь крылья переходят к Коллю. Летателем будет он, а не ты.

Марис вздрогнула, как от удара. Этот человек учил ее летать. Он так гордился ею, ее умением, ее способностью интуитивно чувствовать, что следует делать в воздухе!

Когда-то он сказал, что крылья будут принадлежать ей, хотя она не была ему родной дочерью. Расс с женой взяли Марис, совсем уже отчаявшись дождаться собственного ребенка — наследника крыльев. Несчастный случай отобрал у Расса возможность подниматься в небо, и было так важно найти себе замену. Если не родного человека, то хотя бы кого-то, кого он любит. Жена его отказалась летать: тридцать пять лет она прожила без крыльев и теперь не собиралась прыгать ни с каких скал «что с крыльями, что без них». Да и поздно уже учиться. Летатель должен быть молодой. Тогда Расс и взял в дом осиротевшую дочь рыбака Марис и обучил ее летать. Как свою собственную дочь полюбил он маленькую девчонку, которая все свободное время, вместо того чтобы играть с другими детьми, проводила на прыжковой скале, наблюдая за летателями жадными глазами.

А потом, против всяческих ожиданий, на свет появился Колль. Мать не выдержала длительных и трудных родов. Марис, тогда еще сама ребенок, помнила ту темную ночь, людей, бегающих взад-вперед, своего приемного отца, беспомощно плачущего в углу. Но Колль выжил, выжил, хотя на это почти не было надежды. И Марис заботами и любовью заменила ему мать. Так продолжалось семь лет. Семь лет она любила его как брата и как сына. Все это время Расс учил ее летать.

Но однажды вечером он сказал, что крылья будут принадлежать его сыну, маленькому Коллю… Жизнь для Марис потеряла всякий смысл.

И сейчас на берегу воспоминания с повой силой нахлынули на Марис.

— Я летаю гораздо лучше, чем он когда-нибудь сможет, — сказала она дрожащим голосом.

— Не спорю. Но это не имеет значения. Колль — мой родной сын.

— Но это несправедливо! — закричала Марис, давая волю протесту, затаенному еще с момента ее вступления в Возраст, когда Расс решил, чьи будут крылья.

К тому времени Колль уже вырос, окреп, хотя и был еще слишком мал, чтобы владеть крыльями, но в тринадцать лет крылья должны перейти к нему. Марис не имела на них никаких прав. Таков закон летателей, чтимый с давних пор, еще со времен Звездоплавателей, легендарных людей, которые и создали крылья. Первый ребенок в семье летателя наследует крылья. И умение здесь ничего не значит. Только право рождения. А Марис родилась в рыбацкой семье, которая не оставила ей ничего, кроме обломков старой деревянной лодки…

— Справедливо или нет — таков закон, Марис. Ты знала его давно, но просто не принимала всерьез. Шесть лет ты играла в летателей, и я позволял, потому что тебе это нравилось, потому что Коллю нужен был опытный учитель и еще потому, что для нашего большого острова два оставшихся летателя слишком мало. Но ты с самого начала знала, чем это кончится…

Марис чувствовала в душе невыносимую боль. Зачем он так? Ведь он же по себе знает, что значит расстаться с небом…

— Пошли! — сказал Расс. — Твои полеты закончились.

Крылья все еще не были сложены.

— Я убегу! — не помня себя от отчаяния крикнула Марис. — И ты меня больше не увидишь! Я убегу на остров, где нет летателя. Они будут рады мне независимо от того, как мне достались эти крылья.

— К сожалению, не получится, — грустно сказал Расс. — Другие летатели начнут избегать этот остров. Так уже было, когда сумасшедший Правитель Кеннехата велел казнить Летателя, Принесшего Плохие Вести. У тебя отберут крылья, куда бы ты ни полетела. Ни один Правитель не станет рисковать.

— Тогда я… поломаю их! — Марис была уже на грани срыва и сама не понимала, что говорит. — Он тоже никогда не полетит, я…

Фонарь выскользнул из пальцев Расса, разбитое стекло звякнуло на камнях, и свет погас. Единственной здоровой рукой Расс крепко ухватил Марис за запястье.

— Ты не сможешь, даже если бы захотела. И ты не поступишь так с Коллем. Но все-таки отдай мне крылья.

— Я не буду…

— Не знаю, что ты будешь или не будешь. Утром я думал, что ты решила погибнуть во время шторма, чтобы не расставаться с крыльями. Потому так испугался и разозлился. Я знаю, каково это, Марис. Но ты не должна винить Колля.

— Я не виню… и не стану удерживать его от полетов. Но я так хочу летать сама!.. Отец, ну пожалуйста.

Слезы побежали по ее щекам, и она двинулась ближе к Рассу, ища у него утешения.

— Марис. — Он хотел обнять ее, утешить, но мешали крылья. — Я ничего не могу изменить. Так уж сложилось. Тебе придется научиться жить без крыльев, как пришлось мне. По крайней мере ты летала, ты испытала восторг и радость полета.

— Но этого мало! — сквозь слезы отозвалась Марис. — Когда я была маленькой, еще в своей родной семье, я думала, этого достаточно. Ты был тогда лучшим летателем Эмберли. Я смотрела со скалы на тебя и на других и думала: если бы мне хоть на минутку крылья, то этого будет достаточно, я буду счастлива на всю жизнь. Но теперь знаю, что это не так.

Суровые морщины исчезли с лица Расса, он ласково прикоснулся к ее щеке, отер слезы.

— Наверно, ты права, — сказал он с усилием. — Я думал, если позволю тебе полетать хоть немного, это будет лучше, чем ничего. Но не получилось, да? Теперь ты никогда не станешь счастливой: не сможешь жить как бескрылые, потому что летала… Ты знаешь, как это прекрасно, и теперь будешь чувствовать себя обделенной.

Он внезапно замолчал, и Марис поняла, что он говорит не столько о ней, сколько о себе.

Отец помог ей снять и аккуратно сложить крылья, и они направились к дому. Дом, двухэтажное деревянное строение, стоял в окружении деревьев на берегу ручья. Летатели могли позволить себе такую роскошь. В дверях Расс пожелал Марис спокойной ночи и унес крылья с собой. Марис хотелось плакать… Что же она наделала? Отец ей больше не верит?!

Она забрела на кухню, нашла сыр, холодное мясо, чай и отнесла все в гостиную. Зажгла свечу в центре стола, поела немного, не сводя завороженного взгляда с танцующего пламени.

В дверях появился Колль и неуверенно остановился.

— Привет, Марис… Я ждал… Я рад, что ты вернулась.

Для своих тринадцати лет он был довольно высок. Гибкий, даже изящный. Длинные светло-рыжие волосы, пробивающийся над верхней губой пушок.

— Привет, Колль. Садись, не стой в дверях. Извини, что я взяла крылья.

— Я не возражаю, ты же знаешь, — сказал он, присаживаясь. — Ты летаешь гораздо лучше меня и… ну ты сама все знаешь. Отец разозлился?

Марис кивнула. У Колля был безрадостный, даже испуганный вид.

— Осталась всего неделя, Марис. Что будем делать? — спросил он, не глядя на сестру.

— А что мы можем? У нас нет выбора. — Она вздохнула и погладила Колля по руке.

Они уже не раз говорили на эту тему, и Марис воспринимала его мучения как свои собственные. Она заменяла ему сестру и мать, и Колль доверял ей безгранично. Он раскрыл Марис свой главный секрет, свой страх перед небом, которого всегда стыдился.

И сейчас он глядел на нее, как ребенок смотрит на мать, зная, что она бессильна ему помочь, но все еще надеясь.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Закон, Колль. — Марис вздохнула. — Ты же знаешь, нельзя нарушать традиций. Если бы у нас был выбор, мне бы достались крылья. Я бы стала летателем, а ты — певцом. Мы бы оба гордились тем, что делаем, и делаем хорошо… Мне будет тяжело смириться. Я так хочу крылья! Я владела ими, и мне кажется несправедливым, что сейчас их отбирают, но, может быть, это правильно, а я просто чего-то не понимаю. Люди, гораздо мудрее нас, решили, как все должно быть, а мы упрямо, по-детски, хотим все по-своему.

Колль нервно облизнул губы:

— Нет!

Марис вопросительно взглянула на него.

— Это неправильно, Марис. — Он упрямо тряхнул головой. — Совершенно неправильно! Я не хочу летать! И не хочу отбирать у тебя крылья. Какая нелепость. Я причиняю тебе боль, но не могу обидеть отца. Как я ему скажу? Я его сын и все такое… я обязан принять крылья. Он не простит мне отказа. Но нет ни одной песни о летателе, который боялся бы неба, как я. Настоящие летатели бесстрашны, значит, я просто не создан для этого.

Марис заметила, как у него дрожат руки.

— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.

— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?

Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.

— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…

Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…

Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.

Неделя, казалось, тянулась вечно.

Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.

Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.

Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только-только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.

Отношение Расса к Марис тоже переменилось. Порой он сердился на нее, когда заставал в глубоких раздумьях, порой садился рядом, обнимал здоровой рукой и горевал вместе с ней. Он никак не мог найти золотую середину и поэтому начал избегать ее, отдавая все свободное время Коллю, с радостью и энтузиазмом готовя его к получению крыльев. Колль, будучи послушным сыном, в свою очередь старался отвечать ему тем же, но Марис знала, что он часто уходил куда-то с гитарой и подолгу пропадал в одиночестве.

За день да вступления Колля в Возраст Марис сидела, свесив ноги, на краю скалы и наблюдала за Шалли, выписывающей серебряные круги на фоне яркого неба. Шалли объяснила, что высматривает морских кошек для рыбаков, но Марис достаточно долго была летателем сама и прекрасно знала, что заставляет ее кружить там. Просто летать — это счастье. Даже отсюда Марис чувствовала далекое эхо ее радостного полета, и, когда полоска серебра на миг вспыхивала на солнце при очередном развороте, что-то так же радостно взмывало у нее внутри.

«Неужели все кончилось? — спрашивала она себя. — Не может быть. Ведь я помню, как с этой радости все начиналось».

Она действительно все помнила. Иногда ей казалось, что она полюбила небо еще до того, как научилась ходить. Хотя вряд ли. Во всяком случае, ее мать — ее родная мать — говорила, что это не так. Марис хорошо помнила скалу, куда она взбиралась почти каждую неделю и в четыре года, и в пять, и в шесть… Там она проводила буквально целые дни, встречая и провожая летателей, и мать всегда очень сердилась, когда заставала, ее на верхней площадке.

— У тебя никогда не будет крыльев, Марис, — воспитывала она дочь после непременного наказания. — И нечего тратить время на пустые мечты. Я не хочу, чтобы из моей дочери вырос еще один Дурачок — Деревянные Крылья.

Старую сказку про Деревянные Крылья мать рассказывала каждый раз заново, когда заставала Марис на скале, — сказку про сына плотника, который хотел летать. В их семье никогда не было летателей, но он никого не слушал и хотел только одного — неба. Сделал себе в мастерской отца крылья — большие, широкие, из точеного, отполированного дерева. И все восхищались их красотой, все, кроме летателей. Те только молча покачивали головами. Когда Деревянные Крылья взобрался на прыжковую скалу, летатели поднялись в воздух и, ожидая его, стали бесшумно кружить рядом. Деревянные Крылья разбежался, прыгнул… и, кувыркаясь, полетел вниз, навстречу смерти.

— А мораль в том, — всегда добавляла мать, — что не надо браться не за свое дело.

Но так ли это? Пока Марис была маленькая, этот вопрос мало ее волновал; она вообще выкинула из головы все россказни о Деревянных Крыльях. Когда же она подросла, притча стала восприниматься в ином свете, и Марис утвердилась в мысли, что матери просто не доступна жажда неба. Деревянные Крылья победил, потому что все-таки полетел, хотя и заплатил за это своей жизнью. И погиб он, как погибают летатели. А они пришли к скале не посмеяться над ним и не отговаривать — они его понимали и хотели сопровождать, потому что он новичок в небе. Бескрылые же смеялись над героем сказки, его имя стало синонимом дурачка. Но ни один летатель не может слушать эту историю без волнения.

Марис в задумчивости сидела на холодном камне, глядя на виражи Шалли, Стоит ли отдавать жизнь за мгновение полета? Мгновение мечты, а потом смерть… А она сама? Столько лет в штормовых ветрах, а теперь вся жизнь без неба?..

Когда Расс впервые обратил на нее внимание, Марис была самым счастливым ребенком на свете. Когда через несколько лет он принял ее в дочери и научил покорять небо, Марис казалось, что это волшебный сон. Ее родной отец к тому времени погиб в море: сбился с обычного курса во время шторма, и на его лодку напала разъяренная сцилла. Поэтому мать приняла предложение Расса с радостью, как избавление. И для Марис началась новая жизнь. Жизнь на крыльях! Все ее сказочные мечты превратились в действительность. «Деревянные Крылья был прав, — думала она. — Надо только мечтать и очень сильно хотеть, и тогда все придет».

Вера в чудеса покинула ее, когда она узнала, кому будут принадлежать крылья. Колль… Все вернулось к Коллю.

Отмахнувшись от тяжелых мыслей, Марис продолжала бездумно наблюдать за полетами.

Наступил последний день недели — день вступления Колля в Возраст.

Гостей собралось не много, хотя принимал сам Правитель — полноватый человек с добрым лицом, прятавшимся в огромной бороде, которая, как он надеялся, придает ему строгий вид. Он встречал всех у дверей, богато разодетый по случаю: драгоценные вышитые ткани, медные и бронзовые кольца и тяжелое ожерелье из настоящего кованого железа. Но приветствовал гостей он с искренней теплотой.

Для торжества был отведен большой зал с тесаными деревянными перекладинами под потолком, факелами вдоль стен, алым ковром под ногами. Стол ломился от яств: кива с Шотана и собственные вина Эмберли, сыры с Кульхолла, фрукты с Внешних Островов, большие чаши зеленого салата. Над огнем медленно поворачивался на вертеле жареный морской кот.

Друзья-островитяне окружили Колля. Слышались громкие поздравления. Некоторые пытались заговорить с Марис.

— У тебя брат летатель, какая ты счастливая!..

— Сама была летателем!..

Была, была, была… Ей хотелось плакать.

Летателей собралось достаточно, но страдания Марис от этого только усугублялись. Корм, как всегда изящный, просто излучал обаяние, рассказывая небылицы о дальних странах целой компании глядящих на него во все глаза девчонок с острова. В зажигательном танце Шалли просто не было равных. Прибыли летатели с других островов: Анни с Кульхолла, Джемис-младший, стареющий Хелмер, которому уже через год придется передать крылья дочери, еще несколько человек с ближних островов, трое Восточных. Все — ее друзья, ее братья, товарищи по Эйри…

Сейчас они избегали ее. Анни вежливо улыбнулась и отвернулась. Джемис передал привет от отца, потом замолчал, неловко переминаясь с ноги на ногу, и явно вздохнул с облегчением, когда Марис его отпустила. Даже Корм, всегда гордившийся своей выдержкой, чувствовал себя рядом с ней неуютно. Он принес ей бокал горячей кивы, потом вдруг увидел в другом конце зала друга, с которым ему «просто необходимо» было поговорить.

Чувствуя себя одинокой, Марис нашла свободное кожаное кресло у окна и присела. Там она и осталась, потягивая киву и прислушиваясь к усиливающемуся шуму ветра за ставнями. В общем-то она их не осуждала. Кому интересен бывший летатель без крыльев?.. Она даже рада была, что не прилетели Гарт, Доррель и еще несколько других летателей, которых она особенно любила…

В дверях возникло какое-то движение, и Марис немного воспряла духом: прибыл Баррион.

Она невольно улыбнулась. Хотя Расс считал, что Баррион плохо влияет на Колля, седой певец с глубоким раскатистым голосом и неизменной гитарой ей всегда нравился. Говорили, что он лучший певец на Эмберли. По крайней мере так считали Колль и, разумеется, сам Баррион. Но он утверждал также, что побывал более чем на десятке островов. А разве это возможно без крыльев? И еще Баррион говорил, будто гитара его прибыла сюда множество поколений назад с Земли вместе с самими Звездоплавателями. Его семья, как он уверял совершенно серьезно, ожидая, что Колль и Марис ему поверят, передавала гитару от отца к сыну до тех пор, пока она не попала к нему. Но Марис была уверена, что это выдумка: кто будет хранить и передавать гитару, словно это пара крыльев?..

Правдива эта история или нет, но и без нее Баррион был достаточно интересен и романтичен, а уж пел, как сам ветер! Колль учился у него песенному мастерству, и теперь они стали большими друзьями.

Правитель дружески похлопал его но плечу, Баррион засмеялся, потом сел и приготовился петь. Зал затих, и даже Корм прервал очередную байку на полуслове.

Баррион начал с «Песни о Звездоплавателях» — древней баллады, одной из первых родившихся на этой планете. Он пел просто, с хорошо знакомыми интонациями, и его глубокий голос умиротворяюще подействовал на Марис. Сколько раз она слышала эту песню, когда Колль засиживался с гитарой за полночь! Голос у него иногда срывался, и это его злило. В каждой третьей строфе он пускал жуткого «петуха», потом с минуту ругался, и Марис, бывало, уже лежа в постели, не могла удержаться от смеха.

А теперь, наслаждаясь пением, она внимательно вслушивалась в слова о Звездоплавателях и их звездных кораблях с огромными — на многие сотни миль

— серебряными парусами, ловящими дикий солнечный ветер. Вся история планеты в песне… Таинственный шторм, покалеченный звездный корабль, камеры, в которых люди умирали на время полета. Рассказ о том, как корабль сбился с курса и попал в этот мир, мир бесконечного океана и бушующих штормов. Мир, где единственное пристанище — тысячи разбросанных по всей планете скалистых островов. Мир, где никогда не прекращается ветер. Песня рассказывала о посадке корабля, который вовсе не был предназначен для посадки, о тысячах погибших в своих камерах, о том, как солнечный парус — чуть тяжелее воздуха — опустился на воду, превратив море в серебро на много миль вокруг Шотана. Баррион пел о могучем волшебстве Звездоплавателей, об их мечте восстановить корабль и о медленной агонии этой мечты. Он поведал о постепенном закате могущества волшебных машин, закате — предвестнике вечной тьмы. О битве недалеко от Большого Шотана, в которой Старый Капитан и верные ему люди погибли, защищая драгоценный металлический парус от своих же сыновей. Затем сыновья Звездоплавателей — первые дети Гавани Ветров, — с помощью остатков волшебства разрезали парус на куски и из обломков корабля, из того металла, который еще можно было использовать, сделали крылья. Ведь разбросанным по островам людям Гавани Ветров необходима связь. А когда нет ни металла, ни горючего, когда океаны грозят штормами и хищниками и только ветер дается даром, выбор один — крылья.

Последние аккорды растаяли в воздухе, и Марис, как всегда под впечатлением баллады, задумалась… Жаль Звездоплавателей. Ведь Старый Капитан и его команда тоже были летателями, хотя их крылья подчиняли себе другой ветер, ветер звезд. Им пришлось уступить тем, кто придумал новый способ летать…

Баррион улыбнулся в ответ на чью-то просьбу и затянул новую песню. Потом прозвучало несколько древних песен Земли, памятных всем, а затем, оглядевшись вокруг, он предложил свою композицию: развеселую застольную песню про сциллу, которая приняла рыбачий корабль за самку.

Марис едва слушала, все еще думая о Звездоплавателях… Чем-то они напоминали героя сказки про Деревянные Крылья. Они тоже упорно шли к своей мечте. Значит, должны были погибнуть? Понимали ли они, какой ценой расплачиваются за тягу к небу?

— Баррион! — крикнул Расс. — Сегодня летатель вступает в Возраст! Спой что-нибудь летательское.

Певец улыбнулся, кивнул. Марис оглянулась. Расс стоял у стола с бокалом вина в руке. Гордая улыбка не сходила с его лица. «Скоро его сын станет летателем, — думала Марис, — а про меня он и не вспомнит». Она чувствовала себя лишней на празднике.

Одну за другой Баррион пел песни летателей: баллады Внешних Островов, Шотана, Кульхолла, Эмберли, Повита… Пел о летателях-призраках, которые, послушавшись Капитана-Правителя и взяв в небо оружие, навсегда затерялись над океаном… В редкий штиль их можно у видеть, бесцельно мечущихся на призрачных крыльях. Так по крайней мере утверждают легенды. Но летатели, попавшие в штиль, редко возвращаются. Так что никто не уверен, правда это или выдумка…

Баррион пел о седом восьмидесятилетнем Ройне, внук-летатель которого был убит, повздорив из-за женщины. Старый Ройн взял крылья, догнал убийцу и отомстил за смерть внука…

Баллада о Джени и Ароне, самая печальная из всех. Джени родилась калекой и жила со своей матерью. Не имея возможности ходить, она все свое время проводила у окна, выходящего к прыжковой скале Малого Шотана. Так Джени полюбила Арона, молодого веселого летателя, и в ее мечтах он отвечал ей взаимностью. Но однажды она увидела его в небе вместе с другим летателем — красивой рыжеволосой девушкой. Приземлившись, Арон обнял свою подругу, и они поцеловались. Когда мать Джени вернулась домой, ее дочь была мертва. Она умерла от горя. Арон, когда ему об атом рассказали, не позволил схоронить незнакомую ему раньше девушку на острове. Он взял ее с собой на скалу, одел крылья и унес далеко в море, чтобы проводить в последний путь, как провожают летателей.

Звучала песня и про Деревянные Крылья, но не слишком лестная: в ней он выглядел комичным дурачком. Потом Баррион спел про Летателя, Принесшего Плохие Вести, потом «Танец Ветра» — венчальную песню летателей, потом еще и еще… Марис увлеклась и слушала, ни на кого не обращая внимания. Она совсем забыла про стакан кивы в руке, которая почти остыла. Ею овладело какое-то доброе чувство, теплая беспокойная печаль, вернувшая воспоминания о ветрах.

— Твой брат прирожденный летатель, — прошептал кто-то рядом. Марис повернула голову и обнаружила, что на подлокотнике ее кресла устроился Корм. Он показывал рукой на сидящего в ногах певца Колля. Колль, крепко зажав колени руками, не сводил с Барриона зачарованного взгляда.

— Видишь, как на него действуют летательские песни? — беззаботно продолжал Корм. — Для островитян это просто песни, но для летателя — нечто гораздо большее. Мы-то с тобой это знаем, и брат твой тоже. Я всегда могу определить по виду… Понимаю, как тебе тяжело, но подумай о брате. Он тоже любит небо.

Марис взглянула на него и едва удержалась от смеха. Тоже знаток… Колль и в самом деле слушал как зачарованный, но только Марис знала тому причину. Колль любит музыку, а не небо. Сами песни, а не то, о чем в них поется. Но откуда Корму знать об этом? Блестящему, улыбающемуся Корму, столь уверенному в себе?

— Ты думаешь, только летатели мечтают? — шепнула Марис и тут же повернулась к Барриону, который заканчивал очередную балладу.

— Я знаю еще много песен про летателей, — произнес певец с улыбкой. — Но если буду все их петь, то мы просидим тут целую ночь, и я так и не попаду к столу… — Он взглянул на Колля и добавил: — Когда ты слетаешь на Эйри, узнаешь еще больше. Я побывал всего на десятке островов, а вы, летатели, посещаете сотни.

Колль поднялся со своего места:

— Я хочу спеть.

— Пожалуй, я доверю тебе свою гитару, — произнес Баррион, улыбаясь. — Никому бы не доверил, по тебе могу.

Он встал и уступил место побледневшему от волнения Коллю. Тот потрогал струны, прикусил губу и поглядел на Марис, сощурившись от яркого света факелов.

— Я хочу спеть новую песню. Песню о летателе. Я… Короче, я сам ее написал. Я не видел этого события, но слышал рассказ. Достоверный рассказ. Слова просто просилась на музыку, но до сих пор песни не было.

— Тогда пой, малыш! — прогудел Правитель.

Колль улыбнулся и бросил взгляд на Марис.

— Я назвал ее «Полет Ворона».

И он запел. Чистым, сильным, красивым голосом Колль пел, воскрешая в памяти Марис давние события. Она замерла от удивления и слушала, не сводя глаз с певца. Все, как было… Он даже сумел передать чувства, шевельнувшиеся в ней, когда сложенные крылья Ворона раскрылись, сверкнув зеркальным блеском на солнце, и унесли его от, казалось, неминуемой смерти. Вся ее детская любовь к Ворону звучала в этой мелодии. Ворон, о котором пел Колль, был славным крылатым рыцарем, смелым, отважным, презирающим опасность. Так ей когда-то казалось.

«Да, у него дар», — подумала Марис. Корм наклонился к ней, и по его вопросительному взгляду она поняла, что высказала свою мысль вслух.

Последние аккорды песни замерли.

— Колль превзойдет Барриона, если ему дадут шанс, — негромко сказала Марис. — Это я рассказала ему эту историю, Корм. Я и еще несколько летателей были там, когда Ворон показывал свой трюк. Но никто из нас не сделал бы из события такую красоту, а Колль смог. У него талант!

— Это точно. — Корм ухмыльнулся. — В следующем году мы отберем у Восточных приз в песенном состязании.

Марис взглянула на него, почувствовав прилив раздражения: «Как же они ничего не понимают?!»

Из другого конца зала Колль смотрел на нее взволнованным вопрошающим взглядом. Марис одобрительно улыбнулась, и он гордо засиял: песня удалась. И тогда Марис решилась…

Но тут, не дав Коллю начать следующую песню, вперед вышел Расс.

— А теперь пора заняться серьезным делом, — произнес он. — Мы пели и разговаривали, мы сидели в тепле за отличным столом, но снаружи нас ждут ветры.

Все, как и положено, прислушались с серьезными лицами, и шум ветра, забытый за веселым праздником, казалось, заполнил зал. Марис тоже прислушалась и вздрогнула.

— Крылья! — приказал отец.

Правитель шагнул к нему, бережно, как святыню, держа в руках сложенные крылья, и начал ритуальную речь:

— Долго эти крылья служили нашему Эмберли, связывая нас с другими жителями Гавани Ветров. Многие поколения, начиная еще со Звездоплавателей летали на них: Марион, дочь Звездоплавателя, потом ее дочь Джери и сын Джон, и Анни, и Флан, и Денис — перечисление имен продолжалось долго, — и, наконец, Расс и его дочь Марис.

Тут по залу прокатился сдержанный ропот: Правитель несколько нарушил традицию — поскольку Марис не была из рода летателей, ее имя называть не следовало.

— Теперь, — продолжал Правитель, — эти крылья примет молодой Колль. Я, как и многие предшествующие Правители, касаюсь сейчас этих крыльев, чтобы принести им удачу. Ибо через меня все жители Малого Эмберли касаются этих крыльев и говорят: «Летай достойно, Колль!»

Правитель вручил сложенные крылья Рассу, и тот повернулся к Коллю. Колль стоял — такой вдруг маленький, такой бледный и растерянный. Гитара лежала у его ног.

— Пришло время моему сыну стать летателем, — торжественно объявил Расс.

— Пришло время мне передать крылья и Коллю принять их. Но не дело примерять крылья в доме. Сейчас мы отправимся на прыжковую скалу и станем свидетелями превращения мальчика в мужчину.

Летатели с факелами уже приготовились и все двинулись из зала. Колль на почетном месте в строю между отцом и Правителем, за ними факельщики, Марис и все остальные.

Десять минут ходьбы, десять минут молчания. Когда все собрались наверху и расположились неровным полукругом на площадке. Расс, отказавшись от помощи, одной рукой одел крылья сыну на плечи. Лицо Колля было белее мела. Пока отец расправлял крылья, он стоял совершенно неподвижно, завороженно глядя в пропасть, на дне которой темные волны разбивались о камни.

Наконец все было готово.

— Сын, теперь ты летатель! — произнес Расс и отступил назад, оказавшись рядом с Марис. Колль остался один на один со звездным небом на самом краю скалы, и огромные серебряные крылья делали его совсем маленьким. Марис хотелось закричать, предотвратить это безумие. Слезы катились но ее щекам, но она не могла сдвинуться с места. Как и все, она с замиранием сердца ждала традиционного первого полета.

И вот Колль, судорожно вздохнув, оттолкнулся от скалы. На последнем шаге он споткнулся и сразу скрылся из виду. Толпа рванулась вперед. Когда они подбежали к краю, Колль уже выровнялся и медленно набирал высоту. Сделав широкий круг над морем, он пронесся около скалы и снова заскользил над водой. Порой молодые летатели устраивают представления в первый же день, но это было не в характере Колля. Как серебряный призрак он неуверенно, даже потерянно как-то кружил в небе, чужом для него.

Остальные летатели расправили крылья — Корм, Шалли и другие приготовились к полету. Теперь они присоединятся к Коллю, сделают несколько кругов и полетят на Эйри праздновать до утра в честь своего нового брата.

Неожиданно ветер изменился. Марис уловила это острым летательским чутьем. Она услышала, как холодный порыв воздуха прошелся по каменной гряде, и еще больше убедилась в этом, увидев, как Колль неловко затрепетал над волнами. Он неосторожно спланировал вниз, попытался подняться, но тут его закрутило в воздушном вихре. Кто-то испуганно вскрикнул, однако через несколько секунд Колль справился с ветром и полетел к скале, хотя тяжело и неуклюже. Такой суровый, злой ветер летатель должен уважать и приручать очень осторожно, а Колль пытался бороться с ним… и проигрывал.

— Он в опасности! Я полечу к нему! — крикнул Корм, резким щелчком закрепил последний сегмент крыла и прыгнул со скалы.

Но было уже поздно. Бросаясь из стороны в сторону, побежденный внезапным вихрем, Колль направлялся к посадочной площадке. Словно подчиняясь безмолвному приказу, зрители побежали вниз, Марис и ее отец впереди всех.

Колль быстро снижался, слишком быстро. Не он оседлал ветер, а ветер толкал его к земле. Падая, он накренился, одно крыло чиркнуло по песку, другое задралось вверх. Не так. Все не так… На берегу взметнулся фонтан сухого песка, раздался резкий звук рвущегося металла, и Колль упал на землю.

Все обошлось, но левое крыло сломалось и теперь беспомощно трепетало на ветру.

Расс подбежал первым, упал на колени и принялся расстегивать ремни. Колль слегка приподнялся, и все увидели, что его трясет, а глаза полны слез.

— Не волнуйся, сынок, — попытался успокоить его Расс. — Это всего лишь защелка. Они постоянно ломаются. Ее легко починить. Ты немного неровно летал, но все мы так, когда впервые. В следующий раз все будет в порядке.

— В следующий раз! — закричал Колль. — Я не могу, не могу летать, отец! Я не хочу следующего раза! И не хочу крыльев!

Теперь он заплакал в голос, вздрагивая от рыданий. Пораженные гости молчали. Лицо отца сделалось суровым.

— Ты мой сын, ты летатель. Следующий раз будет, и ты непременно научишься летать!

Колль захлебывался слезами. Крылья, сломанные и временно бесполезные, лежали на песке. Сегодня никто не полетит на Эйри.

Расс положил здоровую руку сыну на плечо.

— Ты слышал? Ты понял, что я сказал? Нечего молоть чепуху. Ты будешь летать, или ты мне не сын!

От протестов Колля не осталось и следа. Он как-то разом сник, кивнул, закусил губу, борясь со слезами, и посмотрел на отца.

— Да. Извини, отец. Я просто испугался там… Я не хотел этого говорить.

Марис глядела на него из толпы гостей. Ему ведь всего тринадцать, он напуган и совсем не летатель.

— Сам не знаю, почему я так сказал, отец, — продолжал Колль. — Я, право, не хотел…

— Нет, хотел! — вдруг нашла в себе силы Марис, вспомнив, как Колль пел и какое она приняла решение.

Гости испуганно обернулись. Шалли успокаивающе взяла ее за руку, но Марис вырвалась и, шагнув вперед, встала между отцом и братом.

— Он сказал то, что хотел сказать, — уже негромко добавила она, стараясь не выдавать своего волнения. — Разве ты не видишь, отец? Он не летатель. Колль хороший сын, и ты можешь гордиться им, но он никогда не полюбит ветер. И закон здесь не поможет.

— Марис. — В голосе Расса не было ни капли тепла, лишь боль и отчаяние.

— Ты хочешь отнять крылья у своего брата? Мне казалось, ты любишь его.

Еще неделю назад она бы заплакала, но теперь у нее не осталось слез.

— Да, я люблю его и хочу, чтобы он жил долго и счастливо. Но он не будет счастлив, если станет летателем; он делает это только ради тебя. Колль — певец, отличный певец. Зачем ты хочешь отобрать у него ту жизнь, о которой он мечтает?

— Я ничего не отбираю у него, — холодно ответил Расс. — Традиция…

— Глупая традиция! — раздался новый голос. Марис поискала глазами неожиданного союзника и увидела, как Баррион пробивается сквозь толпу. — Марис права. Колль поет, как ангел, а вот как он летает, мы все видели. — Он презрительно оглядел летателей, собравшихся вокруг. — Вы, летатели, настолько привыкли к своим правилам, что разучились думать. Вы слепо следуете традициям, не обращая внимания на чужую боль.

Корм, никем не замеченный, мягко опустился на песок и сложил крылья. Его обычно гладкое темное лицо исказилось злой гримасой, и он выступил вперед.

— Летатели и их традиции прославили Эмберли! И — вся история Гавани Ветров держится на них уже долгие годы. Как бы хорошо ты ни пел, Баррион, ты не имеешь права порочить наш закон. — Он повернулся к Рассу и сказал уже мягче: — Не беспокойся, друг. Мы сделаем из твоего сына летателя, каких еще не видели на Эмберли.

Но тут Колль поднял глаза, и, хотя в них стояли слезы, в его лице появились решительность и упрямство.

— Нет! — крикнул он, с вызовом глядя на Корма. — Вы не сделаете из меня ничего, если я не захочу, кем бы вы ни были. Я не трус и не ребенок, но я не желаю летать. Не желаю! — Слова его сливались с поднявшимся ветром и, подобно ветру, срывали покров с затаенной обиды. — Вы, летатели, думаете, что вы лучше всех, но это не так. Баррион посетил десяток островов и знает песен больше, чем все летатели. Мне неважно, что ты подумаешь. Корм. Да, он бескрылый, ему приходится путешествовать морем, которого все боятся. Вам, летателям, легко уходить от опасностей, а Баррион сам убил сциллу гарпуном из маленькой деревянной лодки. Никогда не слышали, да? И я могу быть таким же, как он. Все говорят, что у меня талант… Баррион уходит к Внешним Островам, он обещал взять меня с собой. И еще он сказал, что когда-нибудь подарит мне свою гитару. Он может создавать красоту. Своими песнями он делает летателей прекрасными, но то же он может сделать и для рыбаков, и для охотников. Он все может. Летатели этого не могут, а он может. Потому что он Баррион! Певец — это ничуть не хуже, чем летатель. И я тоже так могу. Я понял это сегодня, когда пел про Ворона. — Он с ненавистью взглянул на Корма и пнул серебристую ткань крыльев ногой. — Заберите свои старые крылья, отдайте их Марис, она настоящий летатель. А я уйду с Баррионом.

Наступило тягостное молчание. Лицо Расса сделалось вдруг старым и усталым. Таким его еще никто не видел. Он долго глядел на сына, потом тихо произнес:

— Это не ее крылья, Колль. Крылья были моими, до этого они принадлежали моему отцу, еще раньше — его матери, и я хотел… Я хотел… — голос его надломился, и он смолк.

— Это ты во всем виноват, — сказал Корм, со злостью глядя на Барриона.

— Ты и его сестра, — добавил он, переводя взгляд на Марис.

— Да, Корм, мы во всем виноваты, я и Баррион, потому что мы любим Колля и хотим видеть его счастливым… и живым. Баррион прав: летатели следовали традициям слишком долго. Каждый год плохие летатели получают крылья от своих отцов и погибают в море. А Гавань Ветров становится все беднее, потому что новые крылья взять негде. Сколько было летателей во времена Звездоплавателей? И сколько сейчас? Ты не видишь, что делает с нами традиция? Крылья — это большая ценность, и владеть ими должен тот, кто любит небо, кто будет летать на них лучше и беречь их. А их передают по праву рождения. По праву рождения, а не по мастерству. Однако только мастерство спасает летателя от смерти. Только мастерство летателя связывает Гавань Ветров воедино.

— Черт знает что! — фыркнул Корм. — Ты не летатель, Марис, и говорить сейчас не имеешь права. Твои слова позорят небо и оскорбляют традицию. Если твой брат отвергает свое право по рождению, ничего не поделаешь. Но мы не позволим ему издеваться над нашим законом и отдать крылья первому попавшемуся. — Он повернулся и обвел взглядом притихшую толпу. — Где Правитель? Пусть он напомнит нам закон!

— Закон… наша традиция… — негромкий голос Правителя прерывался от волнения. — Послушай, Корм, сейчас особый случай. Марис хорошо служила Эмберли, и все мы знаем, как она летает. Я…

— Закон! — настаивал Корм.

Правитель покачал головой.

— Что ж, видимо, это мой долг… Закон гласит, что если летатель отказывается от крыльев, тогда их принимает другой, старший на острове, и они с Правителем должны хранить крылья до тех пор, пока не найдут им нового хозяина. Но, Корм, еще никто никогда не отказывался от крыльев. Закон применяли, лишь когда летатель умирал без наследника, а в данном случае Марис…

— Закон есть закон! — отрезал Корм.

— И вы опять слепо ему подчинитесь, — вставил Баррион. Но Корм сделал вид, что не слышит, и продолжал:

— Поскольку Расс передал свои крылья, они будут находиться у меня, как у старшего летателя острова, до тех пор, пока мы не найдем кого-то, кто готов дорожить честью летателя и уважать традиции.

— Нет! — закричал Колль. — Я хочу, чтобы крылья взяла Марис.

— Твое желание ничего не значит. Ты — бескрылый. — С этими словами Корм наклонился и начал аккуратно складывать сломанные крылья.

Марис оглянулась, ища поддержки, но тщетно. Баррион лишь развел руками, Шалли и Хелмер отвернулись, а отец стоял, сломленный горем, — уже больше и не летатель, всего лишь старый калека. Гости начали потихоньку расходиться.

К Марис подошел Правитель.

— Мне жаль, что так получилось. Будь это в моей власти, я отдал бы крылья тебе. Закон… создан не для того, чтобы наказывать, он должен направлять… Но это закон летателей, и я не могу пойти против них. Если я выступлю против Корма, с Эмберли случится то же, что с Кеннехатом, а меня будут называть сумасшедшим.

— Я понимаю, — кивнула Марис.

Корм, сложив крылья, удалялся вдоль берега. Правитель тоже направился к себе. Марис подошла к Рассу.

— Отец… — начала было она.

— Ты мне не дочь! — бросил он, отвернулся и пошел прочь, медленно, словно тяжелый груз, унося свой позор.

На истоптанном пустынном берегу их осталось трое. Марис подошла к Коллю, молча обняла его, и они замерли как дети, ищущие друг у друга утешения.

— Пойдемте ко мне, — нарушил тишину Баррион. Брат с сестрой расступились, глядя, как Баррион вешает гитару через плечо, и двинулись за ним.

Для Марис потянулись мрачные, тревожные дни. Баррион жил в маленькой хижине недалеко от гавани, рядом с заброшенной, гниющей пристанью. Там они все и поселились. Никогда раньше Марис не видела Колля таким счастливым. Каждый день они с Баррионом пели, и он был уверен, что все-таки станет настоящим певцом. Только то, что Расс отказывался его видеть, тревожило Колля, но и это порой забывалось. Он был молод и откровенно радовался, что многие сверстники смотрят на него с затаенным восторгом, как на бунтаря.

Для Марис же все было гораздо сложнее. Она редко выходила из дому, разве только вечерами к пристани посмотреть на возвращающиеся рыбачьи баркасы. Кроме своей потери, она ни о чем не могла думать. Все осталось по-прежнему: пойманная, беспомощная птица… Вроде бы она все делала правильно, но крылья и теперь так же далеки от нее. Традиции цепко держали ее в плену.

Прошло две недели после инцидента на берегу. Как-то Баррион позже обычного вернулся с пристани от рыбаков Эмберли, куда ежедневно ходил за новыми песнями и где пел в портовых кабачках. Поужинав горячей мясной похлебкой, он взглянул на Колля и Марис и сказал:

— Я договорился насчет лодки. Через месяц ухожу на Внешние Острова.

— И я? — обрадовался Колль.

— Конечно. — Баррион кивнул. — Марис, ты тоже?

— Нет. — Она покачала головой.

— Тебе будет тяжело на Эмберли, — вздохнул Баррион. — Даже для меня настают нелегкие времена. Корм подначивает Правителя, и тот настраивает людей против меня. Те, кто постарше, уже начинают избегать моей компании. Но перед нами большой мир, и он стоит того, чтобы его увидеть. Поедем с нами. — Он улыбнулся. — Может быть, я даже научу тебя петь.

Марис задумчиво вертела в руках вилку.

— Я пою еще хуже, чем мой брат летает. Баррион, я не могу уехать. Я летатель и должна остаться, чтобы получить свои крылья обратно.

— Твой поступок заслуживает восхищения, Марис, но ведь это бессмысленно. Что ты можешь?

— Не знаю. Что-нибудь придумаю. Можно пойти к Правителю. Он издает законы, и по-настоящему сочувствует мне. Если он наконец поймет, что так лучше для Эмберли…

— Он не пойдет против Корма. Кроме того, это закон летателей, а здесь он не властен. И еще…

— Что?

— Есть новость. В порту говорят, что нашли нового летателя. Вернее, старого… Девин плывет на лодке с Гаворы. Он поселится здесь, и ему отдадут твои крылья.

Баррион с тревогой следил за выражением лица Марис.

— Девин! — Она бросила вилку на стол и вскочила. — Они что, совсем ослепли? Да он летает еще хуже Колля! Он утопил свои крылья, когда опустился слишком низко над водой, и, если бы мимо не проходил корабль, то наверняка погиб бы. Значит, Корм хочет отдать ему еще одни крылья?

Баррион горько усмехнулся.

— Он же летатель и уважает традиции.

— Давно он отплыл?

— Говорят, несколько дней назад.

— Оттуда до Эмберли недели две. — Марис задумалась. — Надо действовать, пока он не добрался. Как только он примет крылья, они будут принадлежать ему.

— Но что ты сделаешь, Марис? — спросил Колль.

— Ничего, — сказал Баррион. — Конечно, мы можем украсть крылья. Корм их починил, они теперь как новенькие. Но куда ты с ними денешься? Тебя нигде не примут. Брось это дело, девочка. Ты не изменишь законов летателей.

— Не изменю? — в голосе Марис послышалось возбуждение. Она перестала мерить комнату шагами и остановилась у стола. — Ты уверен? Разве традиции никогда не менялись? Откуда они вообще взялись?

— Ну, когда-то был Совет, — озадаченно произнес Баррион, — когда Старого Капитана убили, и Капитан-Правитель Большого Шотана раздал всем крылья. Тогда и решили, что ни один летатель не должен брать в небо оружие. Некоторые еще помнят страшную битву, когда старые Звездоплаватели использовали две последние небесные лодки, чтобы лить с неба огонь.

— Да-да, — добавила Марис. — И помнишь, было еще два Совета? Через много поколений после первого другой Капитан-Правитель Большого Шотана захотел подчинить себе остальные острова и послал своих летателей с мечами напасть на Малый Шотан. А когда его люди исчезли, летатели других островов собрались, чтобы осудить его, и он был последним Капитаном-Правителем. Теперь Большой Шотан такой же остров, как и все остальные.

— И третий раз, — вмешался Колль, — когда народ проголосовал за то, чтобы не летать на Кеннехат, после того как Сумасшедший Правитель убил Летателя, Принесшего Плохие Вести.

— Все так, — кивнул Баррион. — Но с тех пор никто не созывал Совет. Ты уверена, что они соберутся?

— Конечно. Это неписаный закон. Одна из тех традиций, которые так чтит Корм. Любой летатель может созывать Совет. Я представлю там свои предложения, сразу всем летателям Гавани, и…

Марис замолчала и, взглянув на Барриона, поняла, что он подумал о том же.

— Вот именно — летатель! — Баррион постарался произнести это слово помягче.

— А я уже не летатель. — Марис рухнула в кресло. — И Колль отказался от крыльев. И Расс — даже если бы согласился — он тоже уже не летатель. Нас Корм слушать не станет, а созывать Совет больше некому.

— Ты можешь попросить Шалли, — предложил Колль. — Или дождаться кого-нибудь на прыжковой скале, или…

— Шалли намного моложе Корма и слишком боится его, — перебил Баррион. — Я слышал, она тебе тоже сочувствует, как и Правитель, но не станет ничего делать. Вдруг Корм попытается отобрать и ее крылья? А другие?.. На кого ты можешь рассчитывать? И сколько тебе придется ждать? Хелмер бывает здесь чаще других, но он такой же, как Корм. Джемис слишком молод. Да и остальные… Все-таки это большой риск. — Он задумчиво покачал головой. — Ничего не выйдет. Никто за тебя не вступится, а через две недели Девин заберет крылья.

Все трое замолчали. Марис, невидящим взглядом уставясь в тарелку с холодным мясом, напряженно думала. Неужели ничего нельзя сделать?

— Баррион, — начала она осторожно, — ты совсем недавно сказал… что можно украсть крылья…

Холодный, мокрый ветер зло срывал гребни волн. На востоке собирался шторм.

— В такую погоду хорошо летать, — сказала Марис, держась обеими руками за борт качающейся лодки.

— Да, если бы были крылья… — Баррион улыбнулся и закутался поплотнее в плащ.

Марис повернулась к берегу. Там среди деревьев стоял дом Корма. В верхнем окне горел свет. Когда же его вызовут? Уже третий день… Как долго еще ждать? С каждым часом Девин приближается к Эмберли, чтобы отобрать у нее крылья.

— Сегодня? — спросила она у Барриона.

Тот пожал плечами, продолжая чистить ногти длинным узким кинжалом.

— Тебе лучше знать, — ответил он, не поднимая головы. — Как часто вообще вызывают летателей? На маяке даже света нет.

— Часто, — задумчиво сказала Марис. Но вдруг Корма не вызовут? Они дежурили уже три ночи, надеясь, что он уйдет из дому. Может быть, Правитель решил до прибытия Девина использовать только Шалли? — Не нравится мне это, — добавила она. — Надо что-то делать.

— Я мог бы воспользоваться вот этим, — ответил Баррион, пряча в ножны сверкающий кинжал, — но не буду. Я — за тебя, Марис, и твой брат мне все равно что сын, но я не стану убивать из-за крыльев. Будем ждать, когда Корма вызовут с маяка, потом заберемся в дом. Только так.

«Неужели дошло бы и до этого, если бы Корм оказался дома?» — подумала Марис. Но зная Корма, она решила, что он не уступил бы без боя. Когда-то Марис была у него в доме и видела целую коллекцию обсидиановых ножей, развешанную по стенам.

Надо ждать, когда он уйдет.

— Правитель не вызовет его, — сказала она убежденно. — Если только не какое-нибудь чрезвычайное происшествие.

— Мы вряд ли сможем организовать что-нибудь чрезвычайное, — ответил Баррион, разглядывая облака.

— Но мы можем послать сигнал с маяка.

— Ну-у… — Баррион задумался; потом улыбнулся. — Пожалуй, можем. Послушай, Марис, чем дальше, тем больше законов мы нарушаем. Мало того, что мы собираемся стянуть твои крылья, теперь ты хочешь, чтобы мы пробрались в башню и послали ложный сигнал. Хорошо еще, что я певец, иначе мы вошли бы в историю как величайшие преступники Эмберли.

— Интересно, как твое занятие может этому помешать?

— А кто, ты думаешь, сочиняет песни? Я скорее изображу нас героями!

Они дружно рассмеялись. Баррион взялся за весла и направил лодку к топкому, укрытому деревьями берегу.

— Жди здесь, — сказал он, выпрыгивая из лодки. — Я пойду к маяку. Как только увидишь, что Корм ушел, лезь в дом к забирай крылья.

Марис молча кивнула.

Почти целый час ей пришлось сидеть одной в сгущающейся тьме. Далеко на востоке небо то и дело озарялось вспышками молний. Скоро шторм придет сюда. Марис уже чувствовала холодные укусы крепчающего ветра. Наконец маяк Правителя на самом высоком холме Эмберли часто замигал, и Марис вдруг вспомнила, что ничего не сказала Барриону о сигналах. По он откуда-то знал правильный код. «Похоже, он действительно опытный человек, — подумала Марис. — Может, он вовсе не-такой враль, как казалось».

Через минуту она уже лежала за кустами совсем рядом с домом. Дверь открылась. Корм, одетый в теплый костюм, вышел на порог, перебросил сложенные крылья через плечо и торопливо двинулся к маяку.

Теперь оставалось лишь найти камень и разбить окно. К счастью, Корм был холост и жил один. Они несколько дней наблюдали за домом, и никто за это время не приходил, если не считать женщины, убирающей в доме, но она работала днем…

Марис вытащила из рамы оставшиеся осколки стекла, взобралась на подоконник и спрыгнула внутрь. Глаза постепенно привыкли к темноте. Надо побыстрее найти крылья, пока Корм не вернулся. Он скоро доберется до маяка и обнаружит, что вызов ложный. Баррион, естественно, не станет дожидаться, пока его поймают.

Но искать долго не пришлось. Крылья оказались на полке рядом с дверью, там же, где Корм хранил и свои. Марис сняла их и нежно провела рукой по холодному металлу, проверяя сегменты. Наконец-то! Теперь их никто у нес не отберет!

Она вдела руки в ремни, выбежала из дома и бросилась через лес. Скоро Корм вернется и обнаружит пропажу. К тому времени ей надо быть уже на прыжковой скале.

На дорогу ушло добрых полчаса. Дважды Марис приходилось укрываться в кустах, чтобы не попасться на глаза другим ночным путникам. Но добравшись до скалы, она увидела дежурных на посадочной площадке. Опять пришлось спрятаться и ждать.

Марис совсем закоченела, когда вдали над морем вдруг сверкнула серебряная полоска крыльев. Вскоре летатель пронесся над площадкой, привлекая внимание дежурных, затем уверенно приземлился. Пока дежурные помогали отстегивать крылья, Марис разглядела, что прибывшая — Анни с Кульхолла. Сейчас дежурные проводят ее к Правителю для передачи сообщения. Это как раз То, чего она ждала.

Едва вся троица скрылась из виду, Марис вскочила и бросилась по каменистой тропе к вершине скалы. Самой расправлять крылья было неудобно, но в конце концов она справилась, хотя шарниры на левом крыле проворачивались туго и закрепились только с пятого раза. «Похоже, Корм даже не заботился о них…» — мелькнула горькая мысль.

А затем, сразу забыв обо всем, она разбежалась и прыгнула навстречу ветру. Сильный порыв ударил в лицо, но она увернулась, пошла влево, вправо, пока не нашла восходящий поток, и начала подниматься. Где-то рядом сверкнула молния, и Марис почувствовала мимолетный укол страха, но тут же все прошло. Она летит, снова летит! И если даже ее сожжет молнией в небе, вряд ли кто на Эмберли станет ее оплакивать, кроме Колля, но лучше так, чем… Она развернулась, поднялась еще выше и против своей воли радостно, громко рассмеялась.

И вдруг кто-то отозвался.

— Вернись! — Голос звучал резко и зло.

Вздрогнув, Марис посмотрела вверх и назад. Еще раз сверкнула молния, и в ее сиянии окаймленные ночью крылья полыхнули полуденным серебром. Из облаков прямо на нее быстро снижался Корм.

— Я знал, что это ты! — кричал он яростно, но ветер уносил часть слов.

— Я понял… за этим стоит… не ушел… поджидал у скалы… у скалы… Вернись! Бескрылая!.. Я заставлю тебя приземлиться!

Последнюю фразу Марис расслышала полностью и рассмеялась.

— Попробуй! — крикнула она. — Покажи, какой ты летатель. Корм! Поймай меня, если сможешь!

Марис накренила крылья и легко ушла в сторону, а пока он продолжал падать, не переставая кричать ей что-то, снова набрала высоту. Тысячи раз они с Доррелем играли так, гоняясь друг за другом вокруг Эйри, но на сей раз все было всерьез. Ветер прибавлял высоту и скорость; интуитивно выбирая воздушные потоки, Марис поднималась все выше и быстрее. Далеко внизу Корм выровнял полет и тоже стал набирать высоту. Но к тому времени, когда он поднимется так же высоко, она успеет уйти дальше. Так она рассчитывала. Это не игра, здесь нельзя рисковать. Если ему удастся подняться выше, то, обуреваемый яростью, он может загнать ее в море. Потом будет мучиться, жалеть потерянные крылья, но сейчас он способен на все — столь Много для него значат традиции. Отвлеченно Марис подумала, как бы еще год назад она сама отнеслась к человеку, укравшему крылья?

Эмберли уже скрылся где-то вдали, и только маяк Кульхолла на горизонте указывал ближайший остров. Скоро исчез и он, и вокруг не осталось ничего, кроме неба и моря. Лишь где-то позади на фоне шторма, пытаясь настичь ее, летел Корм. Марис обернулась, и — показалось или нет? — он стал меньше. Отстает? Корм — опытный летатель, это она знала хорошо. Не раз он выступал за Западных на состязаниях, в то время как ей участвовать не разрешали… И все же разрыв между ними увеличивался.

Еще раз сверкнула молния, и через несколько секунд над морем прокатились зловещие раскаты грома. Из воды откликнулась сердитым рычанием сцилла, услышав в небесном громе вызов соперника. Но для Марис это означало другое — она поняла, что шторм проходит стороной. В то время как она летела на северо-запад, шторм отдалялся к западу: так и так ей надо уходить от шторма. Что-то радостно взыграло в ней, она резко развернулась, закружила, вычертила петлю, с наслаждением перескакивая из одного потока в другой, как воздушный акробат. Ветер покоряется ей, и ничего плохого уже не может случиться!

Тем временем Корм сократил разрыв, и когда Марис, закончив очередную петлю, начала набирать высоту, она увидела его совсем близко и услышала его голос. Он кричал, что она не сможет нигде приземлиться, что она теперь изгнанница с краденными крыльями. Бедный Корм! Он еще не знает ее замысла.

Марис спланировала почти к самой воде. Волны катились в нескольких футах от ее ног, она уже чувствовала на губах вкус соли. Корм хотел уничтожить ее, загнать в воду… Что ж, сейчас она совсем беззащитна. Все, что ему нужно, — это догнать ее и спикировать. Но теперь Марис знала, что Корм не может ее настичь, как бы он ни старался, и к тому времени, когда она вышла из-под навеса тяжелых облаков в чистое ночное небо, он был лишь маленькой точкой далеко позади. Звезды отражались в серебре ее крыльев, и Марис летела вперед, пока Корм не пропал из виду. Убедившись, что не может найти в небе яркую полоску его крыльев, она набрала высоту и повернула на юг в уверенности, что Корм будет слепо продолжать полет в прежнем направлении, пока не сдастся и не вернется на Эмберли.

Крылья!.. Звезды над головой… Полет захватил ее, и на какое-то время в душе воцарилось спокойствие.

Через несколько часов вдали показались огни Лауса, яркие маяки на вершине Старой Крепости. Марис чуть свернула, и вскоре перед ней раскинулась громада полуразрушенного древнего замка, мертвого, если не считать огней маяка. Она облетела замок и направилась к песчаной косе на юго-западе маленького скалистого острова. На Лаусе не так много жителей, чтобы дежурить на посадочной полосе, но как раз сегодня Марис это устраивало: никто не будет задавать вопросов. Никем не замеченная, она мягко приземлилась, подняв фонтаны песка, и высвободилась из крыльев.

В конце площадки у самой прыжковой скалы ютился маленький, простой домик Дорреля. На стук никто не откликнулся, Марис вошла и позвала Дорреля по, имени. Дом безмолвствовал. Мимолетное разочарование тут же сменилось испугом. Где он? Как долго его не будет? Что если Корм догадается, где она, и застанет ее здесь до возвращения Дорреля?

Марис запалила лучину от еще горячих углей в очаге, зажгла свечу и оглядела комнату, пытаясь понять, куда и надолго ли отправился ее друг. Ага! Всегда аккуратный Доррель оставил на столе крошки рыбного пирога. Она заглянула в дальний угол комнаты: Анитры тоже не было на обычном месте. Значит, Доррель где-то охотится со своим ночным соколом.

Надеясь найти его поблизости, Марис опять поднялась в воздух и вскоре обнаружила Дорреля в западной части острова на скале посреди мелководья. Сложенные крылья висели у него за спиной, Анитра сидела на вытянутой руке и доедала кусок рыбы, которую, очевидно, только что поймала. Доррель о чем-то «разговаривал» с птицей и заметил Марис, лишь когда она, пролетая над скалой, на секунду закрыла от него звездный свет.

Доррель смотрел, как она кружит, опасно низко, и на мгновение Марис показалось, что он ее не узнает.

— Доррель! — крикнула она срывающимся от волнения голосом.

— Марис? — На его лице отразилось удивление.

Она развернулась и поднялась выше.

— Выходи на берег. Мне нужно с тобой поговорить.

Доррель кивнул, резко поднялся и подбросил птицу в воздух. Анитра неохотно выпустила из когтей рыбу, легко взмыла в небо, взмахнув бледными белесыми крыльями, и закружила там, ожидая хозяина. Марис повернула к посадочной площадке.

На этот раз она снизилась слишком быстро и неловко упала, расцарапав колени. Напряжение, кража, ночная погоня, усталость, столько дней без полетов, удивительная смесь боли, волнения и радости свидания с Доррелем — все это, естественно, сказалось на ней, и теперь она просто не знала, как себя вести дальше. В ожидании Дорреля она занялась крыльями, заставляя себя механически повторять знакомые движения, не в силах думать ни о чем важном. Из ссадин на коленях стекали струйки крови, но Марис не обращала на это внимания.

Наконец приземлился Доррель, плавно и легко. Он был удивлен ее внезапным появлением, но не позволил эмоциям отвлечь его в воздухе и опустился на песок, как всегда, безукоризненно. Для него это было больше, чем предмет гордости, это врожденное чувство, полученное в наследство вместе с крыльями. Увидев, что он снял крылья, Анитра тут же уселась к нему на плечо.

Протянув руки, Доррель сделал шаг навстречу Марис. Птица громко закричала. Он хотел обнять Марис, но она неожиданно подняла с земли сложенные крылья и сунула в его протянутые руки.

— Вот, — сказала она. — Сдаюсь. Я украла эти крылья у Корма и теперь сдаю их тебе и сдаюсь сама. Я прилетела, чтобы просить тебя созвать Совет, потому что ты летатель, а я нет. Ведь только летатель может это сделать.

Доррель уставился на нее так, словно его внезапно пробудили от тяжелого сна и он еще толком ничего не понимает. Марис, чувствуя смертельную усталость и досаду, добавила:

— Я объясню. Пойдем домой. Мне надо отдохнуть.

Путь был не близкий, но почти всю дорогу они шли молча, не касаясь друг друга; Доррель лишь спросил:

— Марис… Ты что, на самом деле… украла?..

— Да, на самом деле, — отрезала она. Потом вдруг вздохнула, сделала движение, словно намереваясь взять его за руку, но остановилась. — Прости, Доррель; Я не хотела… Я устала и, наверно, просто боюсь… Никогда не думала, что встречусь с тобой вот так…

Дальше они шли молча. Доррель не задавал вопросов, и только Анитра у него на плече бормотала и вскрикивала, недовольная столь кратковременной охотой. Уже в доме Марис забралась в большое мягкое кресло, расслабилась и постаралась успокоиться. Наблюдая, как Доррель занимается привычными хлопотами, ей и в самом деле стало немного спокойнее. Тем временем Доррель посадил Анитру на насест, закрыл занавеской (другие одевают на своих птиц колпаки, но он этого не одобрял), развел огонь в очаге и подвесил котелок с водой.

— Чай?

— Да.

— Я положу ягод керри вместо меда. Тебе будет полезно.

— Спасибо. — Марис снова почувствовала прилив теплых чувств к нему.

— Хочешь переодеться? На вот мой халат.

Она отрицательно покачала головой — совсем не хотелось двигаться и что-то делать, — потом заметила, что Доррель, нахмурясь, озабоченно смотрит на ее чуть прикрытые короткой юбочкой ноги.

— Ты поранилась. — Он наполнил миску теплой водой, принес чистую ткань, мазь и опустился перед ней на колени. Прикосновения влажной ткани осторожно, словно нежный язык, смывали засохшую кровь.

— Не так уж и страшно, небольшие царапины на коленях, — бормотал Доррель, не прерывая работы. — Наверно, неудачно приземлилась.

Его близость и мягкие прикосновения взволновали Марис, и вдруг напряжение, страх и усталость куда-то исчезли. Рука Дорреля поднялась чуть выше и задержалась.

— Дорр… — произнесла она тихо, почти лишившись дара речи.

Доррель поднял голову, их глаза встретились, и наконец Марис пришла в себя.

— Все будет в порядке, — сказал Доррель. — Они поймут и не откажут тебе.

Пока он готовил завтрак, Марис подробно рассказала ему о своем плане и теперь, успокоившаяся и полная надежд, даже улыбалась.

— Кто будет созывать Совет?

— Думаю, Гарт, — ответил без колебаний Доррель. — Я слетаю к нему, и мы поделим ближайшие острова. Остальные тоже захотят помочь. Хорошо, если бы ты была с нами, — мечтательно добавил он. — Здорово снова вместе…

— У нас все еще впереди, Дорр. Если только…

— Не беспокойся. Все у нас будет. Жаль, что не сегодня.

— Да.

Она улыбнулась. Доррель тоже засиял и протянул было руку к ее щеке, по тут раздался громкий, властный стук в дверь, и они замерли.

Доррель пошел к двери. Марис осталась в кресле напротив входа, поскольку и спрятаться-то было некуда. Снаружи со сложенными за плечами крыльями стоял Хелмер. Не глядя на Марис, он обратился к Доррелю.

— Корм воспользовался своим правом созвать Совет, — произнес он ровным, нарочито официальным тоном. — Дело касается бывшего летателя Марис с Малого Эмберли, которая украла чужие крылья. Твое присутствие необходимо.

— Что? — Марис вскочила. — Корм созывает Совет? Почему?

Доррель обернулся, потом опять посмотрел на Хелмера. Тот явно чувствовал себя неуютно, но продолжал делать вид, будто не видит Марис.

— Почему, Хелмер? — переспросил Доррель.

— Я уже сказал. И мне некогда тут попусту терять время. Я должен оповестить других летателей, а сегодня не самый лучший день для полетов.

— Подожди, — сказал Доррель. — Скажи мне к кому и куда лететь. Я тебе помогу.

У Хелмера дрогнул уголок рта.

— Не думал я, что ты захочешь лететь с таким поручением… по такому поводу. Не хотел тебя просить, но раз ты сам предлагаешь…

Пока Доррель торопливо надевал крылья, Хелмер все таким же строгим тоном давал указания. Марис, не находя себе места, шагала из угла в угол, снова полная смятения и тревоги. Ясно, что Хелмер умышленно не обращает на нее внимания, и, чтобы не попасть в неловкое положение, она молчала.

Перед уходом Доррель крепко обнял ее и поцеловал.

— Покорми Анитру и не волнуйся. Думаю, что к ночи вернусь.

В домике было душно, по снаружи оказалось не лучше. Хелмер нрав: неважная погода для полетов. В такой день невольно думается о штиле, и Марис вздрогнула, подумав о Дорреле, но тут же постаралась успокоить себя. Доррель очень опытный летатель. А если целый день думать о возможных опасностях, сосем изведешься. И так достаточно тоскливо сидеть здесь одной и ждать… Без права подняться в небо. Она взглянула на низкие облака и задумалась. Вдруг после Совета ее навсегда сделают бескрылой?.. Но если такое случится, впереди достаточно горьких дней, а сейчас нечего думать об этом…

Марис вернулась в дом. Анитра, крылатая ночная хищница, спала за своей занавеской. В доме — пусто и тихо. Хорошо бы Доррель был рядом! С ним можно поделиться тревогами, обговорить все, подумать вместе, почему Корм решил созвать Совет. А сейчас мысли бились, как птицы в клетке, не находя выхода.

На шкафу Марис нашла игру гичи. Чтобы отвлечься, расставила черные и белые камушки в простую начальную позицию, первую, которая пришла в голову, и начала передвигать их, играя сразу за обе стороны. Сами собой складывались новые комбинации, а мысли все время возвращались к самому важному. «Корм гордый, и я задела его самолюбие. Его считают хорошим летателем, а я, дочь рыбака, украла у него крылья и опередила в воздухе, когда он пытался меня догнать. И теперь, чтобы восстановить спой авторитет, он хочет наказать меня, да так, чтобы об этом узнало как можно больше людей, Просто отобрать крылья ему недостаточно. Он хочет, чтобы все летатели видели мое унижение и объявили меня вне закона».

Марис тяжело вздохнула. Именно для этого собирается Совет — чтобы осудить бескрылого летателя, укравшего крылья. И уж, конечно, об этом сочинят песни… Но может быть, все не так страшно? Хотя Корм и опередил ее. Совет еще может обернуться против него. Она тоже имеет право выступить, защитить себя, обрушиться на бессмысленные традиции. И шансов у нее на этом Совете в общем-то ровно столько же, сколько было бы, если б его созвал Доррель… Только теперь Марис поняла, как сильно она задела Корма.

Марис перевела взгляд на доску. Черные и белые камушки расположились в центре доски. Словно две армии, готовые к бою. Еще один ход, и закипит сражение…

Она улыбнулась и смела камушки рукой.

Чтобы собрать Совет, потребовался целый месяц. В первый день Доррель передал весть четырем летателям, на второй день еще пятерым. Те передали другим, и расширяющимися кругами призыв потек через моря Гавани Ветров все дальше и дальше. Отдельно послали летателя к Внешним Островам и на Артелию

— большой, скованный льдами остров на самом севере. Вскоре летатели один за другим начали прибывать на Большой Эмберли. По праву следовало бы собрать Совет на Малом Эмберли, где родились и Корм, и Марис, но там не было достаточно большого здания, чтобы вместить всех. А на большом острове как раз имелось то, что надо: огромный, редко используемый, правда, немного сырой зал.

Сюда-то и собрались летатели Гавани Ветров. Не все, конечно, потому что обычно случалось что-нибудь неотложное или кто-то еще не получил весть. Кого-то могли послать в дальний, опасный полет… Но подавляющее большинство прибыло, и этого было достаточно. Никто не помнил такого огромного собрания. Даже ежегодные состязания между Западными и Восточными на Эйри не могли сравниться с ним. Так по крайней мере казалось Марис, пока целый месяц она ждала начала Совета и улицы Эмберли заполнялись смеющимися летателями.

Вокруг царила праздничная атмосфера. Те, кто прибил раньше, целыми вечерами гуляли к восторгу местных торговцев винами. Все обменивались новыми песнями, рассказами о дальних землях, сплетнями и домыслами о предстоящем Совете и его результатах. Днем летатели кувыркались и гонялись друг за другом в воздухе, а по вечерам Баррион и другие певцы развлекали их своим искусством. Последних прибывающих встречали целыми демонстрациями. Марис, которой в виде исключения разрешили еще раз воспользоваться крыльями, чтобы попасть на Совет, до боли хотелось присоединиться к ним. Ведь все ее друзья, и друзья Корма, все крылья Западных были здесь.

Прибыли и многочисленные Восточные, в основном в костюмах из меха с металлическими украшениями, в таких же, как у Ворона в тот далекий день. С Артелии прилетели трое светлолицых, увенчанных серебряными обручами, — аристократы из далекой холодной земли, где летатели — и короли, и крылатые вестники. Но здесь все равны, все братья: и летатели Большого Шотана в красной форме, и два десятка высоких представителей Внешних Островов, и обожженные солнцем крылатые жрецы с Южного Архипелага, где летатели служат и Богу Неба, и Правителям. Видя такое разнообразие культур и обычаев Гавани Ветров в столь непосредственной близости, Марис поражалась все больше и больше. Ей посчастливилось летать, хотя и недолго, но как мало она видела! Если бы только ей вернули крылья…

Наконец прибыли все, кого ждали. Совет назначили на вечер.

— У тебя есть шанс, Марис, — сказал ей Баррион на ступенях зала Совета перед самым началом. Рядом с ней стояли Колль и Доррель. — Большинство летателей пребывают в хорошем настроении после стольких развеселых недель. Я походил среди них, поговорил и уверен: они будут тебя слушать. — Он скривил губы в волчьей улыбке и добавил: — Для летателей это весьма необычный случай.

Доррель кивнул.

— Мы с Гартом тоже со многими разговаривали. Большинство тебе сочувствует, особенно молодые. Люди постарше соглашаются с Кормом, отдавая дань традициям, по даже они окончательно еще не решили.

— Старых больше, чем молодых, Доррель. — Марис озабоченно покачала головой.

Баррион по-отечески положил руку ей на плечо и улыбнулся.

— Значит, тебе придется убедить их и перетянуть на свою сторону. После всего, что я видел, думаю, ты сумеешь.

Все прибывшие уже собрались в зале, и но приказу Правителя Большого Эмберли загремели церемониальные барабаны — сигнал к началу Совета.

— Нам пора, — сказала Марис.

Баррион кивнул. Как бескрылого, его не допустили на Совет. Он еще раз крепко сжал ее плечо, подхватил свою гитару и медленно пошел вниз но ступеням. Марис, Колль и Доррель торопливо прошли в зал.

Внизу посреди зала — огромной каменной ямы, окаймленной факелами, — стоял длинный стол. Летатели разместились полукругом на грубых каменных скамьях, поднимающихся ряд за рядом к самому потолку. За столом в центре сидел Джемис-старший — худой, морщинистый старик. Хотя он уже много лет назад передал свои крылья, его опыт и мнение ценили до сих пор, и, чтобы председательствовать на Совете, ему пришлось проделать долгий путь морем. По обе стороны от него сидели единственные нелетатели, допущенные на Совет: смуглолицый Правитель Большого Эмберли и дородный Правитель Малого. Корм занимал четвертое кресло справа от председателя. Пятое кресло слева пустовало.

Марис подошла к пустому креслу, а Колль и Доррель поднялись по ступеням к своим местам. Снова зазвучал барабан — на этот раз призыв к тишине. Пока Совет успокаивался, Марис обвела взглядом зал. Колль нашел место на самом верху среди еще не доросшей до крыльев молодежи. Многие из них прибыли сюда с ближайших островов на лодках, чтобы своими глазами увидеть, как делается история. Естественно, они, как и Колль, не допускались к обсуждению. И конечно же они не обращали на Колля никакого внимания: рвущиеся в небо не могут понять человека, который добровольно отказался от крыльев. Марис догадывалась, как одиноко и неуютно он чувствует себя там.

Наконец барабан смолк. Джемис-старший поднялся, и под сводами зала раздался его глубокий голос:

— Это первый Совет летателей на памяти каждого из нас. Большинство уже знают причину собрания. Правила его, просты. Первым выступит Корм, поскольку он созвал нас. Затем Марис, которую он обвиняет, ответит ему. А потом любой, кто захочет, может сказать свое слово. Я только прошу вас говорить громко и называть свое имя перед выступлением, поскольку многие из нас не знакомы друг с другом.

В зале воцарилась тишина. Со своего места поднялся Корм.

— Я по нраву летателя созвал этот Совет, — начал он громко и уверенно,

— потому что было совершено преступление, которое касается всех нас, каждого летателя. Решение собрания определит наше будущее, как и решения всех предыдущих Советов. Вы только представьте, что было бы с этим миром, если бы наши отцы и матери допустили войны в воздухе. Не возникло бы братства летателей, потому что мы погрязли бы в мелких междоусобных спорах, вместо того чтобы, пренебрегая всеми разногласиями, хранить Мир.

Он продолжал в том же духе, рисуя перед собравшимися картину опустошения в случае необдуманных решений Совета.

«Корм — хороший оратор, он умеет создавать зримые образы не хуже Барриона», — подумала Марис, но тут же усилием воли стряхнула с себя оцепенение, навеянное его речью, и задумалась, как лучше ответить.

— Сегодняшняя проблема столь же серьезна, — продолжал Корм. — Ваше решение повлияет не только на судьбу одного человека, которому вы, возможно, сочувствуете, но и на судьбы наших детей на многие поколения вперед. Помните об этом, слушая сегодняшние споры.

Корм оглянулся вокруг, и, хотя его горящий взгляд не коснулся Марис, она все же почувствовала себя неуютно.

— Марис с Малого Эмберли украла крылья. Я полагаю, все знакомы с фактами… — Тут Корм пустился в подробный пересказ событий от рождения Марис до инцидента на берегу. — …И тогда был найден новый владелец крыльев. Но еще до того, как Девин с Гаворы — он сегодня находится среди нас — прибыл за крыльями, Марис выкрала их и сбежала. И это еще не все. Воровство постыдно само по себе, но не является основанием для созыва Совета. Марис знала, что ей не на что надеяться. Она украла крылья не для того, чтобы с ними бежать, а в знак протеста против наших самых важных традиций. Она выступает против самих основ нашего общества. Она оспаривает право на крылья, а это грозит нам полным беспорядком. И если мы не выразим нашего неодобрения предельно ясно и не осудим ее на этом историческом Совете, со временем факты могут приобрести совсем другую окраску. Марис будут помнить как смелую бунтовщицу, а не как воровку, каковой она является.

Марис вздрогнула. Воровка… Неужели это о ней?

— У нее есть друзья среди певцов, которые не прочь высмеять нас в песнях, написанных в ее честь, — гремел Корм.

Марис вспомнила слова Барриона: «Я скорее изображу нас героями». Она отыскала глазами Колля. Он сидел, гордо выпрямившись, с легкой улыбкой на губах. Певцы и в самом деле обладают реальной силой, если только они хороши.

— …И поэтому наш долг — самым суровым образом осудить ее действия, — заключил Корм, потом повернулся к ней и торжественно произнес: — Марис, я обвиняю тебя в краже крыльев и призываю всех летателей Гавани Ветров объявить тебя вне закона и поклясться, что никто не приземлится на остров, который тебя примет.

Он сел. Наступило гнетущее молчание. Марис только сейчас поняла, как сильно она задела Корма. Ей и в голову не приходило, что дойдет до такого… Не просто отобрать у нее крылья, а лишить ее самой жизни, изгнав на какую-нибудь безлюдную скалу далеко в море…

— Марис, — мягко проговорил Джемис. — Твоя очередь. Ты ответишь Корму?

Она медленно поднялась на ноги, с сожалением подумав о том, как ей недостает той мощи, которой обладают певцы, той уверенности в голосе, с которой только что выступил Корм.

— Я не отказываюсь от кражи крыльев, — начала она, глядя на море чужих лиц. Вопреки ожиданиям голос ее прозвучал достаточно твердо. — Я взяла крылья от отчаяния, это был мой единственный шанс. Плыть лодкой — слишком долго, и никто на Эмберли не желал мне помочь. Я хотела добраться до летателя, который созвал бы Совет. Как только я достигла цели, я сдала крылья, и могу это доказать. — Она взглянула на Джемиса. Тот кивнул.

Доррель поднялся со своего места в середине зала.

— Доррель с Лауса, — произнес он громко. — Я подтверждаю слова Марис. Как только она нашла меня, она сдала крылья и с тех пор к ним не прикасалась. Я не считаю это кражей.

Послышались одобрительные возгласы. Семью Дорреля знали и уважали, его слово ценили. Марис одержала маленькую победу и теперь продолжала более уверенным голосом.

— Я хотела созвать Сонет по причине, которая, я считаю, очень важна для всех нас и для нашего будущего. Но Корм меня опередил…

По губам Марис невольно скользнула усмешка сожаления, и несколько незнакомых ей летателей улыбнулись. Что это: недоверие? презрение? Или поддержка, одобрение? Усилием воли Марис расцепила пальцы и опустила руки вниз. Никто не должен видеть ее волнения.

— Корм говорил, что я выступаю против традиций, — продолжала Марис, — и это правда. Он утверждает, что это ужасно, но не говорит, почему и зачем нужно хранить традиции. Только потому, что так было всегда, вовсе не означает, что перемены невозможны или нежелательны. Разве люди летали на родных планетах Звездоплавателей? Но значит ли это, что не летать лучше? Птица-даубер, если ее ткнуть клювом в землю, так и будет двигаться, не поднимая головы, пока не свалится с какого-нибудь обрыва. Зачем же нам, людям, слепо идти все время одной и той же дорогой?

В зале раздались смешки, и Марис почувствовала свою силу. Выходит, она может передавать образы словами не хуже Корма! Представить себе глупую неуклюжую птицу — конечно же, это смешно! Она коснулась изменения традиций, и все же они слушают.

— Мы люди, и если в нас есть инстинкт, то это инстинкт, вернее, стремление к переменам. Все постоянно изменяется, и кто умен, меняется сам еще до того, как обстоятельства вынудят его. Обычай передавать крылья от родителей к детям служил нам достаточно долго. И уж конечно, это гораздо лучше, чем анархия и поединки из-за крыльев, практиковавшиеся у Западных в давние Дни Печали. Но это не единственный путь и не самый лучший.

— Хватит болтать! — крикнул кто-то. Марис повернулась на голос и увидела, как в середине второго ряда поднялся рассерженный Хелмер.

— Хелмер, — твердо произнес Джемис, — сейчас говорит Марис.

— Какая разница? — отрезал Хелмер, сложив на груди руки. — Она нападает на наши традиции, но не может предложить ничего взамен. И это естественно. Обычаи служили нам столько лет именно потому, что лучше ничего никогда не было. Порой бывает тяжело, и особенно тебе, Марис, потому что ты родилась не в семье летателя. Но что ты можешь предложить?

Хелмер… Марис прекрасно понимала его чувства. Старая традиция скоро обернется и против него самого — уже обернулась. Он еще относительно молод, по скоро вынужден будет передать крылья дочери — меньше чем через год она вступит в Возраст. Хелмер принимал неизбежное как часть издавна чтимой традиции, а Марис пыталась разрушить то единственное, что придавало смысл и благородство его жертве. «Как он будет относиться к дочери через несколько лет, если все останется по-прежнему? Возненавидит? — подумала Марис. — А Расс? Если бы он не стал калекой? Если бы не родился Колль?..»

— Я могу предложить выход, — громко произнесла она, вдруг поняв, что зал затих в ожидании ее ответа. — Я бы никогда не решилась созвать Совет, если бы не…

— Ты его и не созывала! — крикнул кто-то, и в зале засмеялись.

Марис почувствовала, что краснеет, и испугалась, что собравшиеся заметят ее смятение.

Джемис ударил ладонью по столу.

— Говорить будет Марис с Малого Эмберли. И следующего, кто прервет ее, я удалю с Совета.

Марис благодарно улыбнулась старику.

— Я предлагаю новый, лучший путь. Пусть крылья передаются не по праву рождения или по возрасту, а по единственно важному признаку: но мастерству летателя!

И как только она произнесла эти слова, у нее возникла новая мысль, более важная и более правильная.

— Я предлагаю создать школу летателей, открытую для всех, для каждого ребенка, мечтающего о крыльях. Конечно, требования должны быть очень высоки, и многим придется вернуться ни с чем. Зато каждый получит право на попытку — будь то сын рыбака, дочь певца или корзинщика, — каждый сможет мечтать и надеяться. И для тех, кто прошел все испытания, будет еще одна финальная проверка. На наших ежегодных состязаниях новичок получит возможность вызвать любого летателя. И если он действительно хорош, если он победит мастерством, тогда крылья его! Таким образом, лучшие летатели всегда будут владеть крыльями. Ну а побежденный летатель может в следующий раз попытаться отбить свои крылья или вызвать другого, более слабого. Каждый, кто действительно хочет летать, должен будет держаться в форме, а тому, кто не любит небо, летать не придется. Более того, — тут Марис взглянула на Хелмера, но его лицо оставалось непроницаемо, — дети летателей должны будут соревноваться с родителями. И они получат крылья лишь тогда, когда смогут доказать, что достойны неба и летают лучше, чем отец или мать. Никому из летателей не придется передавать крылья лишь потому, что их дети вступают в Возраст, когда но всем разумным и справедливым соображениям летатель еще должен быть в небе. Только мастерство будет иметь значение! Только человек, а не право рождения, возраст или традиция!

Она остановилась, чуть было не начав рассказывать о себе. Про то, каково быть дочерью рыбака и знать, что никогда не сможешь подняться в небо. Про детскую боль и отчаяние… К чему? Все, кто здесь находится, рождены летателями, и вряд ли она своим рассказом сможет вызвать у них симпатию к бескрылым, на которых они всегда смотрели свысока. Нет, важно, чтобы не повторилась история с Деревянными Крыльями, чтобы для каждого родившегося на островах маленького мечтателя имелся шанс. Но сейчас это не лучший аргумент. Она и так сказала достаточно. Пусть выбирают.

Марис бросила взгляд на Хелмера, уловила загадочную улыбку на его лице и вдруг поняла: свой голос он отдаст ей. Только что она дала ему возможность вернуть жизни смысл без того, чтобы обидеть свою дочь. Довольная собой, улыбающаяся, Марис села.

Джемис-старший взглянул на Корма.

— Все это звучит очень красиво, — начал тот, даже не поднявшись с места, и при виде его спокойной ухмылки Марис почувствовала, как тают ее надежды. — Красивая мечта дочери рыбака, — продолжал Корм, — и это понятно. Но, очевидно, Марис, ты не понимаешь, что для нас значат крылья. Как могла ты надеяться, что семьи, которые летали с незапамятных… летали всегда, вдруг позволят чужаку забрать их крылья? Чужаку, который, не зная традиций и семейной гордости, быть может, даже не сумеет правильно заботиться о крыльях, не будет их уважать? Ты серьезно думаешь, что кто-то из нас вот так просто возьмет и отдаст вековое наследие первому попавшемуся?

Марис не выдержала.

— А ты ожидал, что я отдам свои крылья Коллю, который летает гораздо хуже меня?

— Они никогда не были твоими.

Марис сжала губы и промолчала.

— И если ты думаешь но-другому, то сама вбила себе в голову это, — неумолимо продолжал Корм. — Если бы крылья принадлежали летателю всего один-два года, испытывал ли бы он такую гордость? Крылья бы тогда… одалживали, а не владели ими, а все знают, что летатель должен владеть крыльями, или он не летатель вовсе! Только бескрылые могут пожелать нам такого!

Марис чувствовала, как с каждым словом Корма зал настраивается против нее. Корм уничтожал все, что она сказала, с такой быстротой, что она не успевала даже ответить. А ответить надо. Но как? Действительно, крылья для летателя все равно что часть тела. Здесь не поспоришь. Марис вспомнила собственные чувства, когда обнаружила, что Корм небрежно хранит ее крылья. А ведь это были даже не ее крылья, они принадлежали со отцу.

— Крылья рано или поздно приходится передавать, — крикнула Марис. — Каждый летатель знает, что со временем передаст крылья своему ребенку.

— Это другое дело, — снисходительно ответил Корм. — Семья есть семья, это не чужие люди, и ребенок летателя не какой-нибудь бескрылый.

— Вопрос слишком важен, чтобы примешивать сюда глупости о кровном родстве! — Марис повысила голос. — Вслушайся в то, как ты говоришь. Корм! Твой снобизм, презрение к бескрылым… Но разве они виноваты, что законы наследования крыльев таковы, каковы они сейчас?

Резкие, злые слова… В зале явно чувствовалась враждебность. Марис поняла, что ничего не добьется, если противопоставит бескрылых летателям, и усилием воли заставила себя говорить спокойнее.

— Да, мы гордимся нашими крыльями, — продолжала она, возвращаясь к своему самому убедительному доводу, — и, если чувство гордости в нас по-настоящему сильно, оно должно помочь нам сохранить крылья. Настоящий летатель останется в небе. И если кто-то бросит ему вызов, победить его будет не так легко. Даже если ему не посчастливится, он сможет вернуть себе крылья на будущий год. Такой человек будет чувствовать удовлетворение, зная, что его крылья в надежных, опытных руках, зная, что новый владелец не уронит их чести и окажется достойным преемником независимо от того, его это сын или кто-то чужой!

— Крылья не должны… — начал было Корм, но Марис не дала ему закончить.

— Крылья не должны пропадать в море! А ведь именно те, кто не удосужился набраться опыта, потому что им это не было особенно важно, именно плохие летатели теряют крылья! Навсегда. Некоторые из них едва ли заслуживают этого гордого имени! А дети, которые вступают в Возраст, но на самом деле еще не готовы для неба? Они пугаются, делают глупости и погибают, унося с собой крылья. — Марис мельком взглянула на Колля. — Или те, кто вообще рожден не для неба? Если человек родился в семье летателя, это еще не означает, что он унаследовал мастерство и опыт родителей! Мой… Колль, которого я люблю как брата и как сына, вовсе не летатель. Крылья должны были перейти к нему, и все же я не могла отдать их, не хотела…

— Но таких ситуаций твои предложения не отменят! — выкрикнул кто-то.

— Не отменят… Это было бы такое же горе — потерять крылья. Но я смогла бы остаться в школе летателей, тренироваться, попробовать получить крылья на следующий год. Конечно, никакая система не будет совершенна, потому что у нас мало крыльев и становится все меньше. Но мы должны попытаться предотвратить потерю крыльев в море. Нельзя посылать в небо неопытных летателей! Опасности, конечно, останутся и несчастные случаи тоже, но мы уже не будем терять крылья и летателей из-за недосмотра и отсутствия профессионализма.

Марис устало замолчала, но ее последние слова всколыхнули Совет, вернули его расположение. Десяток рук взметнулось вверх. Джемис указал следующего выступающего, и в середине зала поднялся высокий, плотный летатель.

— Дирк с Большого Шотана, — негромко произнес он и еще раз повторил свое имя, когда с задних рядов раздалось: «Громче! Не слышно!» Говорил он несвязно, часто запинался, подолгу молчал.

— Я только хотел сказать… Я вот сидел и слушал… Короче, никогда не думал услышать такое… Думал, проголосуем и все… — Он потряс головой, с трудом подыскивая слова. — А, черт! Короче, Марис права! Я как-то стыжусь говорить, хотя и не должен, потому что все правда… Я не хочу, чтобы крылья перешли к моему сыну. Славный мальчуган, я его очень люблю, но… у него иногда случаются приступы… Трясучая болезнь… Ему нельзя летать, но он уже подрос и ни о чем другом думать не хочет. На следующий год ему исполнится тринадцать и крылья должны перейти к нему… Раз такой порядок, он их получит. Полетит куда-нибудь и пропадет… И у меня не будет ни сына, ни крыльев… и сам хоть помирай… Я не хочу…

Он замолчал и сел. Несколько человек выкрикнули что-то одобрительное. Марис, почувствовав поддержку, взглянула на Корма. Его улыбка уже не была такой уверенной. Кажется, в нем шевельнулись сомнения.

Из рядов поднялся летатель, которого Марис хорошо знала. Он с улыбкой взглянул на нее.

— Гарт со Скални. Я поддерживаю Марис!

Еще один летатель высказался «за», потом еще один и еще… Марис обвела взглядом зал. Доррель рассадил друзей в разных концах, и теперь со своих мест они пытались подвести Совет к нужному решению. И кажется, получалось! Не только те летатели, кого она знала долгие годы, но и совершенно незнакомые люди выступали за нее. Неужели победа? Корм казался обескураженным.

— …Ты правильно понимаешь, в чем наши беды, но, по-моему, школа летателей — это не решение. — Слова высокой светловолосой женщины, лучшего летателя Внешних Островов, вернули Марис к действительности. — Существуют веские доводы в пользу наших традиций, и мы должны их соблюдать, иначе со временем наши дети опустятся до бессмысленных смертельных поединков за крылья. Просто мы должны лучше обучать их, прививать им гордость и необходимое мастерство с самого раннего детства. Так меня учила моя мать, и так я учу своего сына. Может быть, и в самом деле необходимы какие-то испытания. Кстати, вызов на ежегодных состязаниях — неплохая идея. — Она остановилась и поморщилась. — Признаться, меня не очень радует, что скоро, слишком скоро наступит день, когда мне придется передать крылья моему Варду. И он, и я слишком молоды для этого дня. Если же ему нужно будет соревноваться со мной, чтобы доказать, что он такой же хороший — нет, лучший, чем я, летатель, — это будет разумно и справедливо!

Остальные летатели одобрительно закивали. Да, да, действительно, как же они раньше не понимали, что необходимы какие-нибудь испытания? Все знали, что вступление в Возраст — весьма условная процедура. Некоторые в тринадцать лет, когда получают крылья, еще дети, другие совсем взрослые… В самом деле, пусть доказывают в борьбе, что они достойны крыльев.

— А школа, — продолжала женщина с Внешних Островов, — нам ни к чему. В семьях летателей рождается достаточно детей. Я знаю о твоем прошлом, Марис, и понимаю твои чувства, но не могу их разделить. Нет, школа — это неразумно.

Она села, и Марис почувствовала, что сердце ее упало. Все. Теперь они проголосуют за испытания, но дорога в небо для тех, кто родился в обыкновенных семьях, останется закрытой. Они отвергнут самое главное. Быть так близко к цели…

Тут поднялся мужчина, разодетый в шелка и серебро.

— Аррис, летатель и принц Артелии, — произнес он, глядя на Марис голубыми как лед глазами. — Я согласен с моей сестрой с Внешних Островов. Мои дети благородного происхождения и рождены для крыльев. Заставить их соревноваться с простолюдинами — плохой тон. Но испытания, чтобы узнать, когда они готовы принять крылья, — вот предложение, достойное летателей!

После него поднялась темнолицая женщина в кожаном костюме.

— Зива-кул с острова в Южном Архипелаге. Каждый год я летаю с поручениями моего Правителя, но я еще и служительница Бога Неба, как и все на Архипелаге, принадлежащие к высшей касте. Передать крылья кому-то из непосвященных, детям земли, возможно, даже неверующим? Я говорю «нет»!

Выступления пошли одно за одним.

— Джой с Крайнего Штормхаммера. Я — «за». Пусть мы будем соревноваться за крылья, но только с детьми летателей.

— Томас с Малого Шотана. Дети бескрылых никогда не научатся любить небо так, как мы. Школа, которую предлагала Марис, будет пустой тратой времени и сил. Но я за испытания.

— Крейн с Повита. Я согласен с остальными. Почему мы должны состязаться с детьми рыбаков? Они же не предлагают нам соревноваться с ними из-за лодок, так? — Зал разразился смехом. — Шутка, да? Так вот мы станем такой же шуткой, эта школа станет шуткой, если мы будем принимать всех, кому не лень. Крылья принадлежат летателям, и долгие годы так было, потому что… так было всегда. Остальные довольны своей судьбой, и лишь немногим из них действительно хотелось бы летать. Для большинства же это просто каприз. Зачем нам поощрять пустые мечты? Они не летатели, никогда ими не будут и живут вполне достойно, занимаясь другими делами.

Марис слушала, не веря собственным ушам, и раздражение, вызванное самодовольным, уверенным тоном Крейна, закипало в ней все сильнее. Она вдруг с ужасом заметила, что другие летатели, даже самые молодые, кивают, соглашаясь с каждым его словом. Конечно же, они лучше… они рождены летателями… они выше… зачем им мешаться с остальными…

Внезапно Марис поняла, что совсем недавно она сама думала так же, но это уже не имело значения. Ее мысли вдруг вернулись к отцу, к родному отцу, давно погибшему рыбаку, которого она знала только в раннем детстве. Воспоминания, которые, как она думала, давно ушли, нахлынули с новой силой: задубевшая одежда, пропахшая рыбой и солью, теплые мозолистые добрые руки, которые гладили ее волосы и вытирали слезы с ее щек после ссор с матерью. Его рассказы о птицах, спасающихся от шторма, лунной рыбе, выпрыгивающей из воды навстречу ночному небу, о песне ветра и волн, бьющихся о борт. Отец был наблюдателен и смел. Каждый день он один выходил в океан в своей утлой лодочке, и Марис поняла вдруг, что никто из присутствующих здесь не может быть лучше его, никто на всей Гавани Ветров.

— Вы, снобы! — выкрикнула она, уже нисколько не заботясь о том, как это повлияет на голосование. — Вы все! Вы считаете себя лучше других лишь потому, что родились в семьях летателей и унаследовали крылья, хотя ничем их не заслужили! Вам кажется, что вы получили от родителей их талант? А как насчет второй половины вашего наследия? У многих ли из вас оба родителя летатели? — Марис вдруг заметила знакомое лицо в третьем ряду. — Вот ты, Сар! Ты только что кивал и со всеми соглашался. Отец твой летатель, да, но мать торговка, и родилась она в рыбацкой семье. Что если бы она призналась, что твой настоящий отец какой-нибудь торговец, которого она встретила на востоке? Что тогда? Считал бы ты в этом случае, что тебе следует отдать крылья и подыскать себе какое-то другое занятие?

Круглолицый Сар недоуменно уставился на нее. Большой сообразительностью он никогда не отличался и сейчас не мог взять в толк, почему Марис вдруг выделила именно его. Но она уже забыла о нем и гневно обрушилась на остальных.

— Мой родной отец был рыбак — прекрасный, смелый, честный человек. Он никогда не носил крыльев и даже не думал о них. Но если бы ему довелось стать летателем, он был бы лучше всех! В честь него слагали бы песни! И если, как вы утверждаете, мы наследуем таланты от родителей, взгляните на меня. Моя мать умела собирать устриц и плести корзины. Я не умею. Мой отец не умел летать. Зато умею я. И кое-кто из вас знает, как хорошо я это делаю, — лучше некоторых, кому крылья достались по рождению. — Она обернулась, взглянула вдоль стола и громко, на весь зал, добавила; — Лучше тебя, Корм. Или ты забыл?

Корм, красный от злости, с набухшими на шее венами, встретил ее взгляд молча. Марис снова повернулась к залу.

— Вы боитесь? — Теперь голос ее звучал спокойно, взгляд выражал поддельную озабоченность. — Крылья пока еще у вас просто в силу традиции. И вы боитесь, что маленькие хваткие рыбацкие дети придут, отберут их и докажут, что они летают лучше вас, а вы останетесь в дураках?

Слова иссякли, пропала злость… Марис села в кресло, и в зале повисло тяжелое молчание. Наконец кто-то поднял руку, потом еще, но Джемис задумчиво смотрел перед собой невидящим взглядом. Никто не двинулся с места до тех пор, пока он, словно во сне, не пошевельнулся и не указал на кого-то рукой. Высоко, под самой крышей, поднялся в слабом свете факелов однорукий мужчина. Все обернулись.

— Расс с Малого Эмберли, — начал он негромко. — Братья, Марис права. Мы все были глупцами. И я — самым большим. Не так давно я заявил, что у меня нет дочери. Сегодня я сильнее всего хотел бы забрать свои слова обратно, чтобы снова называть Марис дочерью. Я горжусь ею. Но она не моя дочь. Действительно, она родилась в семье рыбака, человека, видимо, более достойного, чем я. Какую-то часть жизни мы прожили вместе, и я учил ее летать. Впрочем, мне даже не пришлось затрачивать больших усилий, она сама так хотела… Помните песню о Деревянных Крыльях? Ничто не могло ее остановить. Даже я. Как глупец, я пытался сделать это, когда родился Колль… Марис — лучший летатель на Эмберли, но здесь нет моей заслуги. Только ее стремление, только мечта… Если вы, братья-летатели, относитесь с таким пренебрежением к детям бескрылых, значит, вы боитесь их. Вы столь мало верите в собственных детей? Вы думаете, что они не выдержат вызова и потеряют крылья?

Расс замолчал, покачал головой и продолжил:

— Должно быть, я старею, и так много всего случилось за последнее время… Но я твердо знаю: если бы моя рука была здорова, никто не отнял бы у меня крыльев, будь его отец хоть ночной сокол! И никто не отнимет крыльев у Марис, до тех пор пока она сама не снимет их. Так вот! Если вы будете учить своих детей хорошо, они останутся в небе. Если в вас жива та гордость летателя, которой вы похваляетесь, вы докажете это, позволив только достойному носить крылья, только тому, кто заслужил это право, кто доказал, чего он стоит.

Расс сел, и полутьма верхнего яруса поглотила его. Корм попытался что-то сказать, но Джемис-старший остановил его:

— Хватит. Мы слушали тебя достаточно.

Корм удивленно моргнул и замолчал. Джемис поднялся со своего места.

— Теперь кое-что скажу я, — медленно произнес он, — а затем мы проголосуем. Расс сказал за всех нас мудрые слова, но я должен добавить. Разве все мы не потомки Звездоплавателей? Вся Гавань Ветров — одна большая семья. Значит, у каждого из нас среди предков есть летатель. Подумайте об этом, друзья. И помните, если ваш первенец получает крылья, то его братья, сестры и их потомки будут бескрылыми. Имеем ли мы право закрывать им дорогу в небо лишь потому, что они или их предки родились вторыми, а не первыми? — Джемис улыбнулся. — Возможно, мне следовало бы добавить, что я второй ребенок в семье. Мой старший брат погиб во время шторма за полгода до того, как должен был получить крылья. Незначительная деталь, как вы думаете?

Он замолчал и оглянулся на Правителей, которые по правилам Совета за все время не проронили ни слова. Они переговорили о чем-то шепотом, затем Джемис размеренно произнес:

— Мы нашли, что предложение Корма объявить Марис с Малого Эмберли вне закона необходимо отвергнуть. Теперь проголосуем по поводу предложенной Марис доступной для всех школы летателей. Я голосую «за».

После его выступления итоги голосования ни у кого не вызывали сомнении.

Когда Совет закончился, Марис долго не могла опомниться. Голова кружилась от одержанной победы, ей с трудом верилось, что все действительно кончилось, что больше никого не нужно убеждать, доказывать, бороться. Снаружи ровно дул ветер с востока. Она стояла на ступенях у входа в зал, вдыхала чистый, влажный воздух, а вокруг толпились знакомые и незнакомые летатели. Все хотели о чем-то поговорить. Доррель молча обнял ее за плечи, и было так хорошо просто стоять, прижавшись к нему, и молчать. Что теперь? Домой? И где Колль? Должно быть, он отправился за Баррионом.

Толпа расступилась, пропуская Расса и Джемиса. Ее приемный отец держал в руке сложенные крылья.

— Марис.

— Да?.. — Голос ее дрожал.

— Наверно, так должно было быть с самого начала, — сказал Расс, улыбаясь. — Я буду горд, если ты позволишь мне вновь называть тебя своей дочерью. И я буду гордиться еще больше, если ты примешь мои крылья.

— Крылья твои, — добавил Джемис. — Старые правила отжили свой век, и ты более чем достойна. Пока мы не организуем школу, кроме тебя и Девина, их некому носить. Но ты заботилась об этих крыльях лучше, чем Девин о своих собственных.

Руки Марис сами потянулись вперед. У нее снова есть крылья! Марис улыбнулась, усталость куда-то исчезла. Крылья, знакомые крылья звали ее в небо.

— Отец… — только и смогла вымолвить она и, всхлипнув от счастья, прижалась к Рассу.

Когда слезы высохли, все направились к прыжковой скале. Собралась огромная толпа.

— Полетим на Эйри? — спросила Марис у Дорреля. Сзади подошел Гарт — раньше в толпе она его не видела. — Гарт! И ты тоже? Устроим праздник!

— Согласен, но, может, Эйри не самое подходящее место? — спросил Доррель.

Марис покраснела.

— И правда. — Она оглянулась. — Мы отправимся домой, на Малый Эмберли, и все смогут прийти к нам: и отец, и Правитель, и Джемис, и Баррион будет петь, если мы его найдем, и… — Тут она увидела бегущего Колля.

— Марис! Марис! — С сияющим лицом он подлетел к ней и крепко обнял.

— Куда ты исчез?

— Я с Баррионом… Надо было… я песню пишу. Только начал, но получится здорово, я чувствую… Про тебя.

— Про меня?

Колль явно был доволен собой.

— Да. Ты прославишься. О тебе все узнают.

— Уже знают, — сказал Доррель. — Можешь мне поверить.

— Нет, я имею в виду — навсегда. Сколько эту песню будут петь, столько о тебе будут помнить. О девушке, которая так сильно хотела крылья, что изменила мир.

«Может, так оно и есть», — подумала Марис позже, когда вместе с Доррелем и Гартом они поднялись в небо. Но сейчас перемены в мире представлялись ей гораздо менее важными, чем ветер, раздувающий волосы, и знакомое напряжение мышц при подъеме в воздушных потоках. Еще недавно она думала, что потеряла все это безвозвратно, но теперь у нее снова крылья и небо. Она вновь была собой и была счастлива.