Газета День Литературы # 160 (2009 12)

Дмитрий Ермаков ДВА РАССКАЗА

ОСЕНЬЮ

По этому звуку, по журчанию, мягко ударяющему в мох, Иван и понял, где стоит лось.

Охотник замер. Медленно повернул голову – ерник, молодые ёлки густо-колючей стеной. За ними зверь.

Правило номер один, ещё отцом в детскую его головёнку вложенное, – не стрелять на звук.

Бесшумно потянул Иван ружьё с плеча.

Лось поднял голову и шагнул – открылся глазу.

Выстрел.

Треск валежины под копытами, шум раздвигаемых могучим, но уже смертельно раненым зверем, ветвей…

Ста метров не прошёл. И добивать не надо. Стынущие глаза, подломившиеся под тушу передние ноги, вытянутые задние.

Пуля убойно влетела под левую лопатку.

Иван отёр со лба пот. Закинул ружьё за спину. Огляделся, прислушался.

Безмолвны ели, не шелохнут лапой в безветрии. Только осинка трепещет от чего-то каждым розоватым листом…

Иван выстрекнул из примятой пачки сигарету, закурил, присев на валежину. Не глядел на убитого зверя.

Неторопливо достал из внутреннего кармана брезентовой куртки мобильный телефон – не живой, выключенный, и, кажется, такой посторонний, неуместный здесь предмет.

Нет – очень даже уместный. Нажатием кнопки Иван оживил его, ввёл код, нашёл нужный номер, снова нажал.

– Да, Иван, – сразу отозвалось из трубки, будто и не полтора десятка километров лесом, полем и снова лесом их разделяли, а стоял Олег под соседней ёлкой.

– Привет, Олег, – стараясь быть спокойным, сказал Иван. – Как на счёт лицензии-то? Помнишь разговор?

– Помню, помню… Так ты чего? Завалил, что ли?

– Ну, как бы… В общем, лицензию надо.

– Да ты что?! – голос Олега отвердел. – Какая лицензия, ты что? Не будет в этом сезоне лицензий! Ты где? Ты завалил его?

– Нет.

– Ты смотри, Иван, дело подсудное…

– Я понял. Понял я тебя, Олег. – Он отключил телефон.

"Вот так, значит… Значится так, да…"

Сейчас, со стороны, в литых чёрных сапогах, в брезентовых штанах и куртке, высокий, плечистый, бородатый, глаза в щели сузились, желваки вздулись – он и сам походил на зверя, насторожённого, ожидающего засады, готового до конца биться за свою свободу.

Есть что терять Ивану – дома жена любимая и двое ребятишек.

Взял себя в руки. На зверя убитого не взглянул больше – нет его, и не было. Пошёл к месту выстрела, зорко в следы свои вглядываясь. Мох – это хорошо, не разберёшь, что за след, вмятина и всё. А вот на пролысенке чётко в сырой земле подошва отпечаталась, всеми протекторами, сорок пятый размер – затереть его, ветками да мхом забросать… Вот здесь он стоял, отсюда выстрелил – тоже следы заметные, затёр и их. Нашёл и пыж от патрона – в карман его пока, а дома в печку…

Конечно, все следы от дома, а шёл он и по мокрой лесной дороге, не затопчешь, да мало ли кто и бродит по лесу.

Вышел на ту дорогу, нашёл свои следы, от них и повёл другую тропу в лес, тут уже смело топтался. Вышел к ручью с рыжей болотной водой и здесь на берегу потоптался, а потом вдоль ручья и к дому двинул.

Вряд ли выслеживать будут – да бережёного, говорят, Бог бережёт, а не бережёного тюрьма стережёт. Так-то…

"Да. Олег, Олег… Ничего ты, значит, не простил, ничего не забыл…"

До армии-то ведь Олег с Ириной его гулял – из школы в десятом классе провожал, в клубе с ней танцевал… Из-за неё ведь и в город Олег не поехал в институт поступать. У неё тогда мать сильно болела, Ирина и осталась, ну и он… А Иван… Нравилась она ему очень, но подойти к ней стеснялся. Да и Олег же… Они и в армии вместе были. Угораздило. А ведь армейская дружба – верилось – самая крепкая. Олег писал Ирине из армии, она ему отвечала. А однажды решился и Иван написать. И встречала из армии она уже его, Ивана, полгода не прошло как и поженились.

Пришёл и Олег тогда на свадьбу погулять. Пригласили, как же – друг. В драбадан упился Олег. Вывел его Иван во двор, попроветриться. Лбом и руками упершись в забор, выпростал из себя Олег рвотину. Сказал вдруг, трезвым совсем голосом:

– Ирку я тебе не прощу! – И пьяную песню заблажил, будто и не говорил ничего.

Десять лет уж прошло. Олег в город уезжал, в институте отучился. Стал неожиданно главным районным охотником.

К Ивану с Ириной заезживал, как ни в чём не бывало.

С лицензией-то вот что вышло: приняли районные депутаты решение ограничить в этом сезоне отстрел лося. Всего несколько лицензий разрешили выписать, ясно, что для начальства. А Иван каждую осень на лося лицензию брал. Вот ему Олег и сказал:

– Ты добудь сначала, а там разберёмся…

Добыл… Нет, ничего он не добыл. Не было лося, не было…

А живут они с Ириной – и не знает Иван, за что счастье ему такое. Послушаешь мужиков – куда и глядели, когда женились. Да ведь и он не больно-то задумывался, как там дальше будет, женился да и всё. И ничем он не лучше других мужиков. Просто – повезло с бабой.

Он сорвал гроздь лесной сладкой после первого ночного морозца рябины – жену и детишек побаловать. Ускорил шаг. Вышел из мелколесья на луг пёстрый, где ещё зелёной, где уже жёлтой да серой травой, за ним уж и дома посёлка видны.

Осень в этом году – на диво, сухая, долгая. Урожай с полей и огородов убрали, дровами запаслись… Живи да радуйся. Только бы радость эту самому не обронить, да и другому не дать разбить.

Нитка паутину зацепилась за травину, просверкивает. Небо бледно-синее, чистое. И только где-то далеко над лесами, в северной стороне, сбивается туча, набухает непогодью. Да и пора, что поделаешь – осень…

КУКОБОЙ

Их было четверо в автомобиле "Волга": водитель Андрей, морщинистый, с побуревшими от курева усами; Александр Качалин – предприниматель, хозяин машины, спокойный, с нагловатыми глазами; его компаньон Давид Феликсович, в прошлом "работник культуры", лысый и тяжеловесный; и Юрий Толокнов, бывший одноклассник Качалина, долговязый, с длинным белым шарфом вокруг шеи. Он случайно узнал, что Александр едет в Москву, и напросился в попутчики, сидел впереди, рядом с Андреем.

Когда с главной дороги свернули на просёлок, сокращающий путь, заснеженные поля, леса, деревни приступили вплотную.

Толокнову чудились сани, морозный хвойный дух, заиндевелый воротник волчьей шубы, всхрапывания лошадей, вскрики ямщика…

Давид Феликсович вспоминал недавнюю поездку в Австрию:

– Там бензоколонки через каждые пять кэмэ. А туалеты на них такие!.. – он мечтательно мыкнул.

Качалин хохотнул:

– В России за каждым столбом туалет.

Андрей курил "Приму", стараясь выпускать дым в приоткрытую форточку. Указательный и средний пальцы его правой руки коричневые от никотина.

Дорога петляла, ныряла, лезла в гору, выносила на просторы полей. Нанизаны на неё деревни большие и крохотные. Въехали в село с таинственным названием – Кукобой. Дома большие, крепкие, есть и кирпичные. Девушка идёт по дороге: румяная, в норковой круглой шапочке, в шубейке, только подогнутые серые валенки отличают её от городских модниц.

– Ничего, – буркнул Качалин.

Над двухэтажным зданием из белого кирпича развевается трёхцветный флаг. А за ним высится удивительной красоты церковь с огромным куполом и четырьмя главками вкруг него.

Бредёт старуха, укутанная в пуховой платок, тащит санки с дровами…

– Везде люди живут, – проговорил вдруг молчаливый Андрей, закуривая.

Опять поля, леса, ни одной встречной машины… Толокнов очнулся от крика Андрея:

– Держись!

На повороте машину занесло, крутануло, и она съехала задними колёсами в кювет.

– Вот она короткая-то дорога… – Качалин матюгнулся.

– Рос-сия, – непонятно к чему, раздельно выговорил Давид Феликсович.

Андрей вылез из машины, глянул в колёса и безнадёжно махнул рукой. Вышли и остальные.

– Сколько до этого Кукобоя? – спросил Качалин Андрея.

– Километров двенадцать.

– Я там трактор видел у дома…

– Я пойду, – вызвался Толокнов. Никто не возражал. Он потуже затянул шарф, поднял воротник демисезонного пальтеца. Надел вязаную чёрную шапку и стал похож на монаха.

Шёл легко. Скоро согрелся. Яркие звёзды подмигивали с неба, в полях проплывали загадочные тени, в черно-белом лесу, казалось, кто-то протяжно вздыхал… Страха не было. Вспоминалось из детства, как ездил в деревню к бабушке, и были такие же поля, и леса, и звёзды…

Всё-таки он очень устал к тому времени, когда увидел дальние электрические огни.

Нашёл дом с трактором у крыльца. В окнах горел свет, над крышей вился уютный дымок.

Толокнов постучал в дверь. Открывшая молодая женщина удивилась:

– Да вы что ж не заходите? – и крикнула, – Сергей!

Появился хозяин, лет тридцати, с всклокоченными волосами, в синей майке и спортивных штанах.

– О! Братишка, здорово! Давай, давай, заходи, вовремя поспел, – опахнул Толокнова вином.

Тот не ожидал такого приёма. Не успел и слова сказать, как уже оказался в избе, за накрытым столом, а красивая хозяйка выносила из кухни пироги, а потом ещё чугун с чем-то горячим и душистым.

Хозяин поднял стакан:

– За встречу! – Увидев, что Толокнов лишь пригубил, возмутился:

– Э-э, нет, братишка, за встречу – до дна.

Выпив, Толокнов наконец сказал:

– Я по делу…

… Сергей гнал свой трактор по тёмной извилистой дороге, как опытный автогонщик и орал частушки:

– Эх! Стукали по рамам – вылетали косяки! Да неужели нас посадят да за такие пустяки!.. А Кукобой село весёлое – стоит на бугорке! Ребята умные-преумные – дурак на дураке!

Толокнов подпрыгивал на каждой рытвине, держался обеими руками за сиденье. Было жутко и весело ехать с этим обормотом Серёгой.

Срывающимся голосом Толокнов вдруг прокричал:

– Вологодские ребята – воры и грабители! Ехал дедушка с дерьмом, и того обидели!

Серёга одобрительно глянул на него:

– Давай, Вологда!

Вскоре были на месте. Ещё через пять минут благополучно выдернули машину на дорогу.

– Мужики, айда ко мне! – предложил тракторист.

– Сколько с меня? – строго спросил Качалин.

– Чего?.. А-а… На бутылку, – Серёга враз угомонился и поскучнел…

Ночь. Блуждающие пятна света перед машиной. Давид Феликсович разглагольствует об австрийских дорогах. Качалин посмеивается. Андрей мнёт в плоских жёлтых пальцах сигарету. Юрий Толокнов клюёт носом, вскидывается, таращит глаза, огромные белые тени наплывают из темноты…