Газета День Литературы # 62 (2001 11)

Геннадий Ступин РОК НЕМИНУЕМ И ТОЧЕН

От души поздравляем нашего давнего друга, прекрасного русского поэта Геннадия СТУПИНА с 60-летием!

“День литературы”

* * *

Видно, это так угодно Богу:

Чтобы я всю жизнь свою забыл

И печально, тихо и убого

Свои дни последние влачил.

Безучастно на бедлам взирая

И не внемля горю, злобе, лжи.

Даже памятного не подбирая

На руинах жизни и души.

Лишь трудился тяжко и прилежно,

Из всего питья лишь воду пил

И, как мальчик, молча, безнадежно

Молодую женщину любил...

И еще за то, что не приемлю

Времени воров, иуд, горилл

И при этом небо зрю и землю,

Горячо Его благодарил.

Явно это мне Его веленье:

Чтобы я не делал ничего —

Только жил и сохранял терпенье

И рассудка ясность — средь всего,

Что зовется светопреставленье —

Перед Страшным пред Судом Его.

* * *

Без вина черствеет сердце,

Рассыхается, скрипит.

Словно потайная дверца,

Где скупец деньгу копит.

Без вина тускнеет разум,

Что без отдыха горит,

И все то же раз за разом,

Словно дятел, говорит.

Без вина хиреет тело,

Не ликуя, не скорбя.

И ему осточертело

Самому носить себя.

Без вина вся жизнь пустыня,

Бесконечна и ровна.

И вся кровь от скуки стынет,

Стрянет в жилах — без вина!

Без вина и лужа — море...

Только если я запью,

То повешусь сам ли с горя,

Демократа ль удавлю.

В БОЛЬНИЦЕ

Гляжу на мир как неживой,

С того — на этот свет:

Как он прекрасен, Боже мой,

Когда меня в нем нет...

Моею смертной суетой

Не застим, не смущен,

Покоем, волей, красотой

И счастьем дышит он.

Поля весенние, леса,

Домов высокий ряд,

Как сказочные чудеса,

На солнышке горят...

Как будто я ему мешал,

И он меня убил.

Но лишь роднее вчуже стал,

Желаннее, чем был...

Гляжу на мир я как впервой,

Молчу в смятенье чувств:

Убийца ты родимый мой...

И Божьей милостью — живой! —

Опять ходить учусь.

ПРОПОЙ

Прупил я звезды неба

И память родных могил.

И коркой черного хлеба,

Последнею, закусил.

Пропил я тело и душу,

Работу, семью, очаг.

Сушит меня и душит,

И всё темнее в очах.

Трупом лежу во мраке

И гробовой тишине.

Бездомные лишь собаки

Воют в ночи по мне.

Но я живой и не спятил.

Бутылок строй опустел,

Но где-то я, помню, спрятал

Чекушечку на похмел.

Пропил я мир и Бога.

Пропил всю жизнь свою.

Вот полежу немного,

Встану и смерть пропью.

* * *

Гнут в дугу меня столетья

Нищеты, работы черной,

И терпенья, и безвестья,

И тоски неизреченной.

Но такие ж вековые

Жажда жизни, воли, слова

Распрямляют спину, выю

Из-под гнета векового.

Вот иду, красиво страшный,

Я походкою привычной,

Кочегар еще вчерашний

И поэт уже столичный.

Но в ковровом коридоре,

Хоть и шествую отважно,

С наглецой такой во взоре,

Чувствую себя неважно.

И с редактором сановным

В кабинетном интерьере

Чувствую себя виновным,

Как при милиционере.

И кляну в себе нередко

За такую вот бодягу

Неизвестного мне предка,

Работягу иль бродягу.

Но и вижу, как иные

Зябко ежатся во кресле,

Будто перед ними ныне

все разбойники воскресли.

И встречаем и читаем

С тонкой лестью и опаской,

Вижу я, что не чета им,

Вольный мастер — дворне барской.

И, тая в себе упорство

Бурлака полуживого

Под личиною притворства

Думного дьяка царева,

В лямке согнут иль в поклоне —

Только дело разумею:

Чтобы в честном русском слове

Быть сильнее и прямее.

Гнут в дугу меня столетья,

Но они же распрямляют.

И желаю умереть я,

Как поэты умирают.

ПРИЗРАК

В больших дверях писательского клуба,

В кружении коварном сквознячка

Сверкнула кожанка, пробор и зубы,

Поймала руку гладкая рука.

Он на слуху у всех, он что-то значит.

Знакомства, связи, куча важных дел.

Уже с трудом тугой животик прячет

И очень элегантно поседел.

Меня давно он знает, ценит, любит:

— Хотя бы позвонил когда, старик!

Но из какой потусторонней глуби

Или воздушной взвеси он возник?

Он много говорит, умно и веско,

Но речи ускользает существо.

Мне все о нем доподлинно известно

И все же неизвестно ничего.

Он придвигается ко мне все ближе,

Уже берет за лацкан мой пиджак...

А я гляжу и ничего не вижу —

Цветная пустота, блестящий мрак.

Он женщиной рожден или собраньем?

Он хлеб или бумагу только ел?

С каким таким таинственным заданьем

И кем внедрен он в улей ЦДЛ?

— Ну, будь! — и только сквознячка круженье,

И незапятнанно блестит паркет...

И лишь тогда прошло оцепененье,

Когда я наконец пришел в буфет.

* * *

Когда я не носил бороды

И легки мои были шаги,

Я не знал, что евреи — жиды,

Я не знал, что евреи — враги.

Когда всем я глядел в глаза,

Ни за кем не зная вины,

Все евреи мне были друзья,

И добры, и очень умны.

Но чем больше я так глядел,

Тем все больше глаза отводил,

Хоть понять того не хотел,

— Быть не может того, — твердил.

Но прошли года, как стада,

Ископытив душу мою.

И теперь у меня борода,

И на все я косо смотрю.

И не с той я встаю ноги,

И своей не люблю бороды,

И куда ни пойду — враги,

И куда ни пойду — жиды.

И на них мне кажут друзья

Больше, чем на красивых баб.

И от них не стало житья,

И зачах я совсем, ослаб...

Буду бегать и душ принимать,

Чтобы стала легка нога

И душа — опять молода.

Буду прямо гулять и взирать,

Чтобы — ни одного врага,

Чтобы — ни одного жида.

* * *

...И, дописавшись до точки,

Дверью своей одиночки

Хлопну я навсегда.

Буду я лучше бродягой,

Чем невезучим беднягой,

Жертвой пустого труда.

Солнце и ветер и воля

Выветрят все мои боли,

Станет кирпичным лицо.

Буду я громко смеяться,

А не корпеть, не стараться —

Хватит, в конце концов.

Или, бесплотен, безумен,

Буду я, словно бы умер,

Жить бесконечно, всегда.

С миром навек примирившись,

В небе, в земле растворившись,

Буду — огонь и вода.

Иль полечу нелюдимым

Ветром ли, облачным дымом.

тенью по полю скользя...

Кто-то увидит-услышит

И гениально напишет

Про небеса и глаза...

И, дописавшись до точки,

Будет он громко смеяться,

С миром навек примирившись,

Тенью по полю скользя...

УХОД ПОЭТА

1.

Солнечный, ветреный сон,

Синий, зеленый, блестящий,

Зыблющийся, шелестящий —

До или после времен...

Выцветший взгляд голубой

Смолкнувшего поэта

В вечное детское лето —

Сердца глухой перебой...

И, земленея лицом,

В сине-зеленом блистанье

Веет он тихо в шептанье

Ветра со свежим листом...

2.

Холодные светлые тучи

В твои заплывают глаза.

И рок неминуем и точен,

Как в дуб среди поля — гроза.

Пусть вровень с высокой судьбою

Всю жизнь ты подняться не мог,

Но пробил твой час — и собою,

Каким замышлял тебя Бог,

Уходишь — с душой молодою,

Свободен, красив, одинок.

* * *

Чем ближе к смерти,

Тем быстрее жизнь.

Как будто сверху

Падаю вниз.

К земле, в могилу,

В самую глубь.

И мир мне милый

Все больше люб.

Жизнь все дороже

И все больней —

Придется все же

Проститься с ней!

С вином и хлебом,

С любовью — со всем,

Что есть под небом...

Совсем-совсем.

Лечу, ликую,

Плачу, смеюсь...

Всех расцелую

И — разобьюсь.