Газета День Литературы # 73 (2002 9)

Алексей Зарипов ВОРОБЫШЕК

С вечера начал падать медленный снег, и к утру вся земля покрылась ровным, мягким белым слоем. — Нашего Сашку убило!..

Ударив в правый бок острой пронзительной болью, страшная и неведомая сила внезапно разбудила её среди ночи, заставила выкрикнуть эти ужасающие слова и выбежать во двор.

Ночь была тихая и спокойная. Ничто не предвещало беды, но маленькая женщина в каком-то оцепенении продолжала стоять на морозе, не в силах пошевелиться. В одной ночной рубашке, стоя босыми ногами на свежем снегу, она пыталась осознать весь ужас происшедшего, но только лишь негромко повторила спешно вышедшему на крыльцо мужу:

— Нашего Сашку убило!..

Он на секунду замешкался, затем быстро сказал:

— Что ты несёшь?! Он же сейчас в Ростове! Иди в дом, а то простудишься.

— Нет… Это правда… — тихо сказала она и медленно пошла обратно.

Часы показывали четвёртый час ночи.

Мать так и не смогла уснуть до рассвета. Чуть больше месяца назад её единственный сын уехал на эту проклятую чеченскую войну. Перед отъездом он говорил, что будет служить в воинской части под Ростовом, что в Чечню не поедет. Тогда она старалась поверить его словам, но всё равно сердце сжимало тисками, и когда он уходил, мать не выдержала и, чего никогда не делала раньше, выбежала вслед за сыном на улицу:

— Саша!!!

Он обернулся на её крик и укоризненно сказал:

— Мама… Ну в одних же чулках и по снегу!.. Не переживай, всё будет нормально.

Саша подождал, пока она вернётся в дом, и только лишь после этого зашагал к вокзалу. Мать смотрела из окна до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, затем села на стул и тихонечко заплакала. В этот момент она молила Бога, чтобы её сыночек поскользнулся на льду и сломал руку или ногу, и тогда бы, пусть ненадолго, он остался с ней. Однако этого не произошло, и через несколько дней Саша позвонил домой из Ростова и сообщил, что уже прибыл в часть, которая находится неподалёку от города. Его слова о том, что служить он будет в этой бригаде, его радостный и уверенный голос немного приободрили мать, хотя в душе она понимала, что её Александр, обладающий упрямым и твёрдым характером, вряд ли отсидится в тихом и спокойном месте, вдали от войны, продолжавшей калечить и убивать молодых ребят…

В очередной раз ей вспомнилась встреча с сыном на КПП воздушно-десантного полка, где находились в командировке курсанты четвёртого, выпускного курса РВДКУ.

В письме Александр сообщал, что его стажировка будет проходить в одной из трёх воинских частей, расположенных в различных городках на территории Ивановской области. Выбрав наугад один из полков ВДВ, она приехала в это подразделение, где дежурный по контрольно-пропускному пункту, поразившись осведомлённости матери, сказал, что её сын действительно находится здесь. Дневальный отправился за курсантом и, глядя на убегающего солдатика, она негромко засмеялась, а затем просто сказала пожилому прапорщику:

— Да ничего не знала я… Просто сердцем почуяла, что он здесь…

Дежурный понимающе кивнул и обрадовал её ещё больше:

— Да вы не волнуйтесь, мамаша. Курсантов никуда не отправляют. Это только наши солдаты и офицеры уезжают сегодня.

Глядя из окна КПП на кишащий муравейником воздушно-десантный полк, где в разных направлениях быстро проходили или пробегали строем солдаты, сновали автомашины, а у ближайшей казармы в большой грузовик загружали зелёные и неокрашенные ящики, и слушая глухой взволнованный голос прапорщика, женщина вдруг поняла, что война с экрана телевизора перенеслась уже сюда, — огромной, чёрной, всепожирающей тучей нависла не только над этим полком ВДВ с его солдатами и офицерами, но и над её брянским городком, над всеми его жителями — да и над нею самой.

Но тут позади неё хлопнула дверь и мать с радостью услышала голос сына:

— Мам, а ты как здесь оказалась?

Она быстро обернулась и обняла сына за шею. Высокий курсант покраснел от смущения и попытался было выпрямиться…

Затем они долго стояли у окна и тихо беседовали. Мать рассказывала последние новости о родственниках, друзьях и знакомых. Саша внимательно слушал и лишь изредка задавал вопросы. Спохватившись, мать принялась доставать домашние гостинцы, и тут обнаружилось, что из её дорожной сумки на пол натекла тёмная вязкая лужица. Женщина всплеснула руками и расстегнула сумку:

— Ах, Божечки ты мой… Я же тебе варенье привезла из чёрной смородины, а здесь, как про тебя услыхала, что ты рядом, что тебя сейчас вызовут, — так сумка из рук и выпала. Вот банка-то и разбилась. Ну да ладно, Бог с ней, в другой раз я тебе ещё больше привезу. А ты пока остальные гостинцы поешь, и друзьям забери. Хорошо, что я это варенье хоть в целлофан завернула. Пойду-ка выброшу…

— Не надо, я сейчас отнесу сумку ребятам и сам всё выброшу. Ты мне лучше расскажи, как там дедушка с бабушкой.

Они продолжали стоять в комнате посетителей КПП, когда снаружи, прямо напротив окна, остановился военный "Урал". Водитель откинул задний борт, и в кузов стали забираться солдаты. Мать и сын смотрели на неловкие движения вчерашних школьников, на их тонкие ребячьи шеи и руки, торчащие из формы, не подогнанной по размеру, на их растерянные и напряжённые лица… На скулах будущего лейтенанта заходили желваки:

— Мам, смотри… Это их сейчас в Чечню отправляют, а прослужили только два месяца. Они даже оружие держать правильно ещё не умеют…

Мать опять перевела взгляд на молодых бойцов:

— Сашенька, ну что тут можно поделать? Ведь это начальство сверху приказало, вот и отправляют.

— Эх, вот нам бы вместо них поехать… Мы-то хоть стрелять умеем нормально, не то что они…

Почему-то именно эта Сашина фраза врезалась матери в память. Может, потому, что летом он сказал, что из этого парашютно-десантного взвода в живых осталось только двое тяжелораненых. Или, может, из-за того, что осенью сын сообщил ей, что добивается перевода из ВДВ в какое-то ГРУ.

Летом 1995 года, после окончания военного училища, лейтенант Александр Винокуров был направлен для прохождения воинской службы в полк ВДВ, дислоцированный в городе Москве. Через несколько месяцев службы в придворном полку с его бесконечными строевыми занятиями и перерывами на патрулирование близлежащих станций метро, молодой офицер заявил, что это не его призвание и стал добиваться того, чтобы его перевели в одну из разведчастей ГРУ Генштаба, принимающих непосредственное участие в боевых действиях на Северном Кавказе. Благодаря своему упорству, он всё-таки добился перевода — получил направление в 22-ю бригаду спецназа. Перед отъездом в Ростов лейтенант Винокуров заехал на два дня к родителям — повидаться и попрощаться…

Звонок из донской столицы ненадолго успокоил мать, волнение и тревога за судьбу сына вскоре охватили её с новой силой. Уже больше месяца он не звонил домой, и его молчание увеличивало страдания материнского сердца…

В начале января телевидение сооб

щило о нападении на дагестанский город Кизляр чеченского отряда под руководством полевого командира Салмана Радуева и захвате им городской больницы с заложниками. После переговоров с руководителем Дагестана Магомед Али Магомедовым отряд террористов вместе с захваченными дагестанцами был выпущен из Кизляра, но затем его заблокировали в селе Первомайском, от которого до Чечни оставался всего один километр. К осаждённому селу стягивались федеральные подразделения и становилось ясно, что мирного разрешения кризисной ситуации, как это случилось полгода назад в Будённовске, здесь не будет. Так и вышло: начался штурм села, в ход были пущены артиллерия и авиация. На телеэкране замелькали горящие дома, разрывы снарядов, вертолёты, выпускающие ракеты, штурмующие село бойцы, первые раненые и убитые.

Встревоженная мать не пропускала ни одного выпуска теленовостей, всматривалась в лица российских военнослужащих, боясь узнать родные черты… Но среди наших бойцов её Сашеньки не было, а материнская тревога и тоскливое ожидание чего-то страшного увеличивались с каждым часом…

Вот и сейчас, после неожиданного приступа боли и ясного ощущения надвигающейся беды, Нина Николаевна не могла спать, она ждала шестичасовых утренних новостей…

В первую же минуту диктор сообщил о прорыве отряда террористов через позиции наших войск. Никаких видеокадров не показывали, телеведущий сказал о большом количестве убитых среди боевиков и об одном погибшем полковнике российской армии… Сведений о том, что есть ещё погибшие, не поступало, и это обнадёжило мать. Все переживания, тревога и тоска куда-то исчезли, наступило спокойствие, умиротворение.

— Радуев прорвался. Из наших убит полковник Стыцина. Погиб только он один, — сообщила она мужу за завтраком.

Но спустя неделю на рабочем столе Винокурова-старшего зазвонил телефон, и знакомый офицер из райвоенкомата, не объясняя причины, попросил его срочно зайти в военный комиссариат.

Стародуб — городок небольшой, и через пять минут встревоженный, предчувствующий недоброе Алексей Александрович вошёл в кабинет начальника одного из отделов РВК. Офицер, едва увидев его, медленно поднялся из-за стола:

— Лейтенант Винокуров… Александр Алексеевич… ваш сын? — спросил он и, получив положительный ответ, продолжил: — Он в Чечне служил?

— Как в Чечне? Почему — служил? — дрогнувшим и сразу севшим голосом спросил отец.

Он заметил, как повлажнели глаза офицера — и понял, почему его так срочно вызвали в военкомат.

— Ваш сын убит. Примите мои соболезнования. Его уже привезли в Брянск, нужно ехать за ним, автобус уже ждёт… — скороговоркой проговорил военкоматчик. — Надо держаться…

Отец — сам подполковник в отставке, постарался скрыть набежавшую слезу и держаться уверенно, но голос предательски выдавал его мучительную боль:

— Я… готов. Надо заехать… мать предупредить…

Когда он зашёл в свой дом, жена встретила его вопросом:

— Ты чего сегодня так рано с работы?

— Я сейчас в Брянск еду, — ответил Александр Алексеевич, стоя в прихожей.

Нина Николаевна, собиравшаяся на дежурство в больницу, медленно подошла к мужу и тихо спросила:

— Сашка?

— Да… — так же тихо ответил отец.

Мать прислонилась было к стене, но сразу же сползла по ней вниз.

Обратно они возвращались поздним вечером. В областном военкомате гроб с телом погибшего загрузили в автобус четверо солдат-спецназовцев, вместе с майором и лейтенантом сопровождавших тело от самого Ростова. Всю дорогу ехали молча и смотрели на разыгравшуюся за подмёрзшими окнами метель.

Тело Александра везли не в Стародуб, где родители Александра снимали небольшой домик, а в деревню Дареевичи. Там жили его дедушка и бабушка, там, на деревенском кладбище, покоились все его предки… Когда оставалось триста метров до деревни Дареевичи, автобус остановился. Дорогу замело, и расчистить её никак не удавалось. Снегопад не прекращался, снежная крупа и холодный ветер вновь заметали расчищенный путь.

Деревянный ящик, в котором находился цинковый гроб, выгрузили из автобуса и попробовали волоком тащить по свежему снегу. Но через несколько десятков метров и солдаты, и офицеры выбились из сил…

Лишь спустя час автобус кое-как пробился через снежный занос на ночной пустынной дороге и остановился у маленькой избы.

Несмотря на поздний час, деревня не спала — над ней в морозном воздухе звенел женский плач и вой. Здесь все знали Сашку с малых лет и гордились бравым, подтянутым курсантом-десантником, ежегодно приезжавшим в отпуск к деду с бабкой. В августе этого года должна была состояться его свадьба с одной местной девчонкой. Известие о смерти лейтенанта стало настоящей трагедией для небольшой деревни…

Подавленные печальной вестью мужики молча встретили подъехавший автобус, приняли из него тяжёлый деревянный ящик и понесли его в дом. Дверной проём оказался слишком узким для страшного груза, и ящик с усилиями внесли в большую комнату. Красная материя, которой ящик был обтянут, в нескольких местах порвалась и теперь кровавыми клочьями свисала до пола. Затем ящик разобрали и установили цинковый гроб посреди комнаты. В верхней части гроба было небольшое стеклянное окошечко, но кто-то велел снять крышку. Пока с ней возились, женский крик усилился…

У стены сидел дед Николай. Сашка был единственным, любимым внуком у старого фронтовика, окончившего войну в Берлине и расписавшегося на стене Рейхстага. От страшного известия у него отнялись ноги и частично перестали слушаться руки; он сидел на стуле, раскачиваясь маятником назад-вперёд, и молча плакал. Слёзы текли по лицу, но он не замечал их, продолжая смотреть на гроб.

Когда сняли крышку, на мгновение стало тихо, но тут же людские крики, стоны раздались с новой силой. Гроб был полон алыми гвоздиками, положенными в него на официальной церемонии прощания в воинской части, и видно было только лицо погибшего с белой повязкой на лбу. Заплаканная мать медленно пошла к гробу, она вглядывалась в заострённый профиль, виднеющийся между красными цветами, со страхом и слабой надеждой, что это не её любимый сын. Но она узнала его по усикам, которые Саша отпустил после окончания училища…

В хор женских стенаний врезался наполненный горем и смертельной тоской крик матери:

— Сашенька-а, Сашенька-а… Сыночек мо-ой… Родненьки-ий… За что же тебя та-ак… Ох, горюшко-о-о…

Её руки, упавшие на тело сына, вдруг судорожно схватили несколько гвоздик, лежавших у самого его лица. Мать поднесла цветы к своим глазам и заговорила с сыном, как с живым:

— Сашенька, ну что же ты лежишь… мёртвый?.. Смотри, сколько у тебя цветов, и они все живые… А ты лежишь… мёртвый… раз, два, три, четыре…

Маленькая женщина стала аккуратно и тщательно пересчитывать гвоздики, доставая их из гроба одну за другой и складывая в большой букет. Считала она внимательно, не обращая внимания ни на окружающих её родственников и соседей, ни на громкий плач по убиенному, как будто жизнь Саши зависела от того, каким будет результат…

— Девяносто три! — Нина Николаевна положила в букет последний цветок, и её лицо озарилось радостью. — Здесь девяносто три! Посмотрите, люди: здесь — девяносто три гвоздики, и все они живые! Ну посмотрите, люди!

С огромной охапкой цветов она подходила к каждому и предлагала потрогать цветы и убедиться в том, что они на самом деле живые. Она медленно обходила комнату, и даже самые суровые и сдержанные мужчины не могли удержаться от слёз. Кто-то отвернулся к стене, чтобы не видеть материнского горя…

— Ну вот, Сашенька, ты видишь — все говорят, что цветы живые… И их девяносто три штуки… Значит, ты живой… А ты лежишь, как мёртвый… Нет!!! Ты живой!!!

После короткого молчания мать робко спросила:

— А может, ты просто спишь?.. Давай-ка я тебе колыбельную спою… Твою любимую…

Она медленно рассыпала цветы по гробу, склонилась над изголовьем и, положив правую руку на лоб сыну, тихо запела:

Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора,

Маленьким птичкам и маленьким детям спать наступила пора.

Завтра проснёшься и ясное солнце снова взойдёт над тобой.

Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной.

Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, баюшки-баю-баю…

Пусть никакая печаль не тревожит детскую душу твою.

Ты не узнаешь ни горя, ни муки, доли не встретишь лихой…

Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной.

Спи, мой малыш, вырастай на просторе. Быстро промчатся года.

Белым орлёнком на ясные зори ты улетишь из гнезда…

Перед её глазами вдруг возник образ Саши из его далёкого детства. Тогда лежавший в кроватке трёхлетний мальчуган при этих словах схватился ручонкой за её большой палец, лукаво посмотрел на неё и засмеялся беззаботным детским смехом:

— Не-ет, я на небо один не полечу-у… я тебя с собой возьму… вместе полетаем по небу и обратно прилетим.

Мать улыбнулась его словам:

— Когда ты вырастешь, то из гнезда полетишь один.

— Не-ет, когда я вырасту, я с тобой полечу… Будем только вдвоём летать…

Тогда она лишь счастливо рассмеялась. А сейчас эти воспоминания ещё больше разожгли боль в её сердце. Она не выдержала и зарыдала, уронив голову на грудь своего мальчика… плачущий отец положил руку на её плечо, чтобы хоть как-то успокоить и привести в чувство обезумевшую от горя мать. Вздрогнув всем телом от его прикосновения, она резко выпрямилась и, заглушая всех, закричала:

— Нет!!! Он живой! Он сейчас проснётся и встанет! Сыночек, вставай… Ну вставай же!.. Дай-ка я тебе помогу!.. Вот так…

Она попыталась поднять сына из гроба, подложив руку под его шею и плечо и прижимая другой рукой его лицо к своей груди. Несколько человек бросилось к ней, чтобы остановить… Но, приподняв сына, мать почувствовала пальцами леденящий холод и восковую податливость его щеки… Она медленно отняла руку и с ужасом посмотрела на свою ладонь, покрытую какой-то странной жидкостью. Не давая женщине опомниться, подскочившие люди развернули её за плечи и силой увели на кухню, чтобы отпоить валерьянкой.

На третий день состоялись похороны.

Всю дорогу гроб с телом погибшего лейтенанта Винокурова по очереди несли на руках односельчане, друзья и сослуживцы.

Несли гроб пожилые мужики, всю жизнь знавшие деда с бабкой, отца и мать, и самого Сашку с самого дня его рождения.

Нёс гроб своего бывшего ученика учитель физкультуры, научивший Сашку подтягиваться на перекладине.

Несли гроб своего друга деревенские парни, с которыми Сашка бегал купаться на речку, ходил на рыбалку, гонял на мотоцикле.

Нёс своего боевого товарища рослый майор из штаба восьмого батальона, тоже принимавший участие в штурме осаждённого Первомайского 15 января и теперь провожающий погибшего лейтенанта в его последний путь.

За гробом шли безутешные в своём горе родители Сашки, бабушка и многочисленные родственники. Деда-фронтовика разбил паралич, и он остался лежать в опустевшем доме…

Когда гроб стали опускать в яму, всё замерло вокруг, но в следующий миг мороз пробежал по коже у каждого из присутствовавших от истошного женского крика.

— Сашенька-а! Не пущу!.. — кричала мать, пытаясь броситься вслед за сыном в его могилу.

Нину Николаевну с трудом удержали бабушка и невеста Саши, стоявшие рядом.

На поминках Нина Николаевна обратилась у майору, указывая на сидящего рядом с ним лейтенанта:

— Марат, а что же ваш товарищ ничего не ест, не пьёт?

Майор ещё вчера заметил, что его сослуживец находится в шоковом состоянии, и теперь на правах старшего по званию приказал ему:

— Так, Александр, выпей хоть одну рюмку. Надо выпить!.. за упокой…

Услыхав имя, Нина Николаевна невольно вздрогнула, и слёзы вновь выступили на её глазах. Вытирая их краешком чёрного платка, она с печальной улыбкой попросила:

— Сашенька, ну пожалуйста, выпейте за упокой души… моего сыночка…

Лейтенант, пересилив себя, выпил полную стопку водки и заел кусочком блина. Эти три дня он совсем ничего не ел и не пил от нервного потрясения и душевного волнения. До прибытия в Дареевичи он не представлял себе, что смерть одного человека может обернуться таким огромным горем не только для отца, матери, сестры, деда, бабки, других родственников, но и для великого множества незнакомых людей, живущих далеко окрест. Но более всего молодого офицера поразили страдание и скорбь матери, потерявшей своего единственного сына… Невольно он представлял на её месте свою маму, если, не дай Бог, погибнет он сам… Лейтенант гнал от себя эту ужасную мысль, но она возвращалась вновь и вновь: ведь завтра ему предстояло вернуться к месту службы… в проклятую Чечню.

На следующий день спецназовцы уехали из маленькой брянской деревни обратно, на Северный Кавказ…