Газета День Литературы # 91 (2004 3)

Владимир Винников О РУССКОЙ АЗБУКЕ

Очередная "давно назревшая" реформа русского языка временно отошла на второй план — говорят, под влиянием "самой" супруги президента РФ Людмилы Путиной. Что ж, правила политического "пиара" надо соблюдать и в большом, и в малом. На самом же деле сторонникам и адептам реформы по-прежнему не терпится "завершить начатое дело", и сомнений в том, что после выборов 14 марта эта проблема вновь окажется на повестке дня различных органов российской власти, практически не остаётся. Скорее всего, "новаторы-реформаторы" опять будут ссылаться на необходимость пересмотра правил русской орфографии и пунктуации в сторону их упрощения для "оптимизации педагогического процесса". Но благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. В данном случае, дорога в "пиджин-русиш" (по аналогии с "пиджин-инглиш") — еще дальше от "Слова о полку Игореве", от Пушкина, Толстого и Шолохова, от истории и культуры нашей Родины...

"Аз есмь Альфа и Омега"

Откр., 1:8, 22:12

СовременнаЯ русскаЯ азбука, как и любой алфавит,— графический образ языка. И, что самое важное, — образ системный. Поскольку язык служит действующей моделью мира для той или иной человеческой общности, его графическое воплощение неминуемо содержит в себе основные принципы этой модели (или этих моделей). Как нет в мире двух одинаковых языков, так нет в нем двух одинаковых алфавитов — именно как знаковых систем. Более того, можно сказать, что смена письменного начертания для того или иного языка неминуемо связана со сменой системы ценностей соответствующего народа, со сменой его понимания мира и своего места в мире — иными словами, с изменением народного духа.

В этой связи можно привести множество примеров, но из-за нехватки места и времени ограничусь характеристикой наиболее доступного нам алфавита — современной русской азбуки. Как известно, в нынешней форме она существует (если отбросить незначительные текущие изменения) с 1918 года, то есть уже около столетия. Эта трансформация русской письменной системы была уже не первой — во всяком случае, известна "гражданская реформа алфавита", предпринятая Петром I в 1708-1710 годах. В результате русская письменность, до того основанная на церковнославянской кириллице, приобрела выраженный "латинский", аристократически-дворянский характер. Подобно тому, как "для русского человека петровской эпохи это был конец симфонии светской власти и церкви", реформа 1918 года устранила "аристократические" яти и фиты, знание которых, по известной формуле, "отличало человека образованного", и утвердила материалистический принцип "соответствия живому языку", т.е. звукам речи, который отстаивал еще В.К.Тредиаковский в XVIII веке: "писати по звонам".

Однако язык как система, несомненно, умнее своих пользователей: и каждого в отдельности, и, смею утверждать, даже всех вместе. Поэтому современная наша азбука — вопреки, а может быть, напротив, благодаря своему сугубо фонетическому характеру — предельно обнажила основные принципы русского миропонимания и миростроения, сделав их доступными даже не слишком изощренному взгляду среднеобразованного человека.

Главный из этих принципов — принцип троичности. Начертательная матрица нашей азбуки может быть представлена в виде квадрата 2х2, образованного тремя горизонтальными и тремя вертикальными линиями:

В этот квадрат с девятью "узловыми точками" на пересечении линий и вписываются практически все русские буквы (возможно, за вычетом диакритики, отличающей и от й и е от ё). Причем для некото- рых из них (например, о, а, ж, р или л) в рамках данной матрицы имеется несколько параллельных начертаний — даже при введении определенных ограничительных условий, о которых речь пойдет ниже.

Следует заметить, что та же самая начертательная матрица используется и в алфавитах на основе латиницы — однако несколько иным образом. Самым существенным отличием стоит признать тот факт, что ни одна латинская буква в принципе не задействует срединную вертикаль на всю ее длину, как это происходит при написании русских букв ж, ш или щ. Единственное возможное исключение, латинская буква I, воплощает в себе принцип вертикали как таковой и для нее нет никакой разницы, какая именно вертикаль внутри матрицы ею заполняется. Кроме того, в латинице существует и буква Y, которая, несомненно, использует срединную вертикаль — однако, только до половины и снизу.

Этому отличию можно приписать фундаментальный смысл, связанный с нарушением принципа Троицы в католической церкви, официальным языком богослужения которой длительное время служила именно латынь. Однако внутреннее пространство и внутреннее строение начертательной матрицы, несмотря на разницу его использования и освоения остается, тем не менее, общим и для латиницы, и для кириллицы,— равно как и принцип письма слева направо.

Среди важнейших ограничительных условий начертания букв в рамках указанной матрицы следует признать а) максимально возможную протяженность буквы, что связано с принципом троичности, и б) обязательное прохождение соединительных линий через ближайшие "узловые точки". Иными словами, та или иная буква не должна ограничиваться частью матрицы, если есть возможность вписать ее во всё внутреннее пространство последней. То есть, скажем, буква с пишется здесь только как , а не

Точно так же буква о должна выглядеть здесь как , а не

Что касается второго ограничения, то оно исключает возможность прямого соединения "узловых точек" через "силовую линию". То есть буква к, например, не может писаться в следующем виде: , — но зато допустима сразу в нескольких иных вариантах:

, или , или

Само собой, на первый взгляд все эти условия могут показаться "каббалистикой", лишенной какого-либо смысла, однако если рассматривать данные "узловые точки" и "линии" в том качестве, в котором они являются своеобразной проекцией реальных, хотя еще не освоенных нами силовых сущностей и взаимодействий, подобные ограничения будут определяющими для силовых, энергетических характеристик любого написанного слова.

Ведь в процессе письма начертательные матрицы, заполненные буквами, накладываются одна на другую — подобно тому, как это происходит в суперпопулярной компьютерной игре "Тетрис", разработанной, кстати, русским программистом, нашим соотечественником. И в результате подобного наложения формируется некий "силовой профиль" записанного слова. Исследование данных структур, не исключено, может привести к результатам, сопоставимым с результатами исследования атомного ядра. Впрочем, то же самое соображение — и в еще большей степени — должно касаться звучащей речи.

С системной точки зрения весьма интересно и то обстоятельство, что указанная матрица, даже с учетом различных вариантов написания той или иной буквы является чрезвычайно избыточной по отношению к реальной азбуке — по крайней мере, в ее рамках возможно существование еще нескольких десятков виртуальных, не соответствующих звукам русского языка "букв". И эти "пустоты", возможно, в "силовом" смысле не менее значимы, чем заполненные той или иной буквой. Более того, устранение некоторых "устаревших" букв — например, "юсов" или "яти",— тоже переформирует эту, пока условную для нас, "силовую" структуру русской азбуки.

Вторым важнейшим проявлением принципа троичности в современной русской азбуке является и закрепленное в ней количество букв — 33. Цифра эта соответствует как числу лет земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, так и числу позвонков человеческого скелета, что явилось одной из формальных основ для 33-градусной системы посвящения масонов шотландского ритуала, в практике которых, как известно, широко используется символика "черепа и костей". Не исключено, что реформа русского правописания 1918 года, осуществленная по рекомендациям "комиссии Фортунатова", в неявном или сознательно скрытом виде воплощала именно эту символику. Однако "пути Господни неисповедимы" — в результате наша система письма приобрела четкую структуру из десяти гласных, распределенных на пять пар (а/я, о/ё, у/ю, ы/и, э/е), двадцати согласных и трех "служебных" букв (й, ъ, ь), по происхождению и функциям своим являющихся краткими, редуцированными гласными. То есть на две согласные буквы в современной русской азбуке приходится одна гласная (также проявление принципа троичности), а на десять согласных и гласных (три буквенные троицы плюс еще одна буква) — одна "служебная".

При этом употребимость их сочетаний в русском языке является весьма различной, а некоторые буквенные сочетания вообще не встречаются на письме. Исследования в данном направлении до сих пор остаются в зачаточном состоянии, как правило, не выходя за рамки статистического анализа. Между тем в сочетании с указанной выше методологией "силового профиля" слов они также могут приобрести совершенно иное значение.

Речь идет о перспективе проникновения в, если можно так выразиться, самые тонкие органы "народного духа", или, вернее, "народной души". И здесь аналогия 33 букв современной русской азбуки с 33 позвонками человеческого скелета выглядит уже не просто аналогией, но первой ступенью исследования. Ведь подобно тому, как естественные органы человеческого тела крепятся к костям скелета, центральное место среди которых занимает позвоночный столб, так и гипотетические пока для нас сверхъестественные органы народной души должны "крепиться" к "костям" русского языка, роль которых выполняют звуки и соответствующие буквы.

А на расположение, протяженность, мерность и даже функции этих органов должны указывать те самые буквенные сочетания или их отсутствие, о которых было сказано выше. Наконец, сама последовательность букв в системе русской азбуки, связанная с их собственными, ныне, к прискорбию, "выведенными за штат" именами-названиями ("Аз буки веди где добро есть" и так далее), а вовсе не со звуками, которые они обозначают, также способна указывать и определять собой особенности указанного "скелета".

И подобно тому, как палеонтолог О.Кювье мог по единственной кости ископаемого животного восстановить весь его облик, по сочетаниям букв внутри слов русского языка в принципе возможно установить его сверхъестественный облик, что, разумеется, выходит за рамки интересов академической филологии столь же далеко, сколь далеко создание атомного реактора выходит за рамки аристотелевской физики.

В некотором смысле, это — задача, обратная установлению "силовых профилей" слов русского языка, а потому неизбежно связанная с ним и даже неотде- лимая от него. Отсюда совершенно ясно, что вынесенные в эпиграф данной статьи строки из Откровения Иоанна Богослова должны пониматься не только в метафорическом смысле (слова об этом, "Аз есмь Начало и Конец", также, согласно Откровению, сказаны Иисусом Христом), но и в прямом, алфавитном, "азбучном", если угодно, смысле. При этом нам придется даже признать некую форму присутствия Бога в буквах греческого и других богослужебных языков, языков Священного Писания, включая церковнославянский и — в несколько редуцированном виде — русский, о чем уже говорилось выше.

Помимо главного принципа троичности нашей азбуки, соответствующего как православному, так и славянскому миростроению, в наследии святых Кирилла и Мефодия, каким оно дошло до нас, можно отметить и другие принципиальные характеристики — например, уже упомянутый выше принцип письма слева направо или "посолонь", или "по часовой стрелке" утвердившийся во всей христианской культуре. При этом стоящие выше и левее знаки получаются более "древними", чем стоящие ниже и правее. Иными словами, ход времени на письме соответствует реальному движению солнца по небу и в этом смысле — реальному ходу земного времени. Этот же ход, если принимать на веру постулаты современной астрономии, противонаправлен естественному вращению Земли с запада на восток, против часовой стрелки. В результате внутри полученной системы координат левое четко соотносится с западом и началом текущего времени, а правое — с востоком и "полнотой времен". Процесс письма при этом выступает как своего рода движение во времени с целью достижения "полноты времен", а пишущий вольно или невольно выступает в качестве человека, плывущего по течению, по времени — к вечности. Что, в свою очередь, не противоречит и даже, более того, в полной мере соответствует христианской и — шире — библейской (вспомните Ноев ковчег) символике корабля спасения на волнах временного бытия сего. Соответственно, написание слов как таковых сопровождается особого рода наслаждениями и особого рода опасностями, познание которых, кстати, и отличает писателя от просто грамотного человека.