Газета "Своими Именами" №3 от 14.01.2014

СОЧИНЕНИЯ ЕВГЕНИЯ ОБУХОВА

Мой одноклассник Гарик Доманов положением в обществе не блистал. Всегда жил скромно, ничему толком не учился и работал подсобным на очистных. И по зарплате своей лет тридцать, с советских ещё времён, пользовался одной и той же подержанной машиной – чёрным мерседесом. Как в молодости очаровал дочку секретаря атташе, как по протекции тестя съездил на три года в наше руанакское посольство поработать там подсобным на очистных, так вернулся с этой машиной. И вот ездил.

А покорил он образованную Наташку наличием некоторой рельефности мускулатуры и собственным этаким юмором. Во всех наших компаниях Гарик Доманов был на виду. Встанет, бывало, из-за стола, руку с рюмкой далеко вперёд протянет и предложит: «А давайте выпьем!». И тут же раздумчиво добавит: «Хлопнем… Опрокинем… Вдарим… Кувыркнём чебурашку… Крякнем по маленькой… Причастимся от змеюки… Запрокинем головушки…». Потом примется дамам водки вместо красного вина подливать и приговаривает: «Белые пошли в наступление, красные отступают… Ну-ка, кому ещё беленькой… Её, родимушки… Проклятушшей… Ханочки… Слёзочки вдовской… Горлодралочки… Це-два-аш-пять-оашечки… Горькой… Винца зелёненького… Сорокоградусной… Зелья… Привета желудку… Палёночки… Сучочка… Обручальненькой… Беляшечки…» Народ за столом слушает и прямо-таки тащится, а Наташка сидит гордо, чуть вскинув подбородок, на всех величаво поглядывая: вот, мол, какой у меня супруг!

Но так как иных каких-то достоинств у Гарика Доманова не было, они вскоре разошлись, Гарик сел в свой обшарпанный мерседес и уехал из квартиры. Лет двадцать о нём не было ни слуху, ни духу. А тут вдруг на проспекте прижимается к обочине джипяра, открывается задняя дверь и вылезает оттуда Гарик, сам на себя не похож: костюм с иголочки, белая рубашка, галстук:

- Привет, старичок, издалека тебя узнал!.. Заприметил… Засёк… Сфотографировал… Обнаружил… Состриг… Расчухал…

- Привет, Игорёк! Или тебя теперь, хи-хи, по отчеству?

- Да чего там… Хотя да – успехи есть. Теперь тружусь начальником важного сектора в одной фармацевтической компании.

Я невольно прислонился к киоску:

- Вау! Чего ты где как трудишься?!.. Ты что, успел что-то закончить за эти годы?

- С дуба рухнул – чтоб я чему-то учился! Меня и так с руками оторвали, за мои готовые таланты. Я теперь зам генерального по внедрению новых этих… таблеток, в общем. И как меня взяли, оборот раз в тридцать вырос! Гляди, вот наша продукция…

Не слушая моих возражений, Гарик вытащил из машины прозрачный пакет с хорошо знакомыми всем хворающим коробочками лекарств.

- Много, - констатировал я, - большая, значит, фирма.

- Да откуда большая – у нас всего один конвейер, зато производительный. День и ночь штампуют этот, как его… дербутал. Мы им всё завалили, его уж в аптеках и брать перестали. Но тут я пришёл, говорю: «А давайте теперь дербутал назовём дебарталом и проведём рекламную кампанию? Провели, глядим – ага, народ новым средством заинтересовался. Тут-то у меня фантазия и забурлила. В короткие сроки наша фирма наладила выпуск дербута, бутарала, фенитала, дербуфена, флоксетала, ксенитала, дербувейта, ксилокотала, веродерта, антиболезнина, талдердриола, бутадерамида…

Он ещё долго перечислял, демонстрируя продукцию своей фирмы. А я кивал и прикидывал, как вечером с удовольствием выгребу из домашней аптечки и выброшу все накопившиеся чудо-лекарства, оставлю одну упаковку – вне зависимости от названия ту, что посвежее. Зачем держать много, если внутри коробочек всё одинаково… равнозначно… взаимозаменяемо… однофигственно… тождественно… сходно… аналогично… лохоподобно…

Я задвинул тощую дорожную сумку под сиденье, проверил - в карманах ли пиджака деньги и документы, огляделся. Попутчик мой, до этого момента сидевший тихо и неприметно, сразу оживился, зашевелил пальцами, задвигал бровями, доверительно наклонился ко мне через столик. Мужчина лет сорока был по модному слегка небрит и по дорожно-транспортному слегка всклокочен; карие глаза цепко отсканировали мою физиономию – кажется, он остался доволен увиденным:

- Я к вам без предисловий, чую – вы адекватный человек, - слегка скрипучим голосом сообщил он. – Вот во всех романах и журналах пишут, что в купе случайные люди друг другу сокровенное рассказывают. Это в тех произведениях очень жизненное наблюдение! Я, например, сразу вам хочу признаться – даже тёще об этом пока не докладывал – намереваюсь стать писателем-юмористом. Интеллектуальный багаж коплю, типа записных книжек Ильфа и Бендера. Вот, знаете ли, недавно наблюдал картину на вокзале: парень пришёл в джинсах, в зелёном пальто, а под расстёгнутым пальто даже майки нет – голый торс. Ха-хм!..

Он прыснул со смеху, однако тут же придавил хохот, плотно прижав кулак к губам, но надув от напряжения щёки. Только в глазах ещё некоторое время бегали смешинки…

- А вот ещё видел: толстая тётка шла, босоножки у неё старые, набок стоптанные, поэтому она вышагивала, как пингвиниха, и ещё пыхтела, как ежиха! Ха-хм!..

Вновь его кулак запломбировал излишние проявления эмоций.

- Или, знаете ли, девчоночка ехала – вся с ног до ушей в пирсинге… Ха-хм!.. И какой-то хулиган, выходя из автобуса, ей проездной билет трубочкой в носовое колечко запихнул! Ха-хм!..

Кулак отскочил ото рта под напором сжатого воздуха, и попутчик поспешно с ещё большим усилием вновь придавил весёлые булькающие звуки: «Ха-ах-блрл-хм!...»

Я пожал плечами, уныло поглядел на него:

- Знаете, в книгах верно пишут, что случайные встречные очень откровенны… Вам… Поймите меня правильно… Ну не надо вам становиться писателем-юмористом. Я вас очень прошу!

- Да? – озаботился тот. – Понял вас, понял! Я тоже уж думал об этом, чую – с одной стороны, не хуже и даже интеллигентнее, чем у этих, ну, из «Комеди-скальп», что ли… А с другой стороны, ощущаю - не вытанцовывается как-то! Пожалуй, я стану вот кем – тоже много бессонных ночей размышлял… Я стану новеллистом, инженером человеческих душ – ну, типа второго Бунина, да? Вот, знаете ли, из моего глубинного: видел, как идёт женщина, чуть усталая от жизни и магазинов, а глаза – чёрные-чёрные, как смоль, как бездны космоса… Или вот в другой раз, шла дама, а глаза голубые-голубые, как озёра, и – улыбается. А другая женщина шла – глаза туманные-туманные, как Андромеда, и не улыбалась вовсе. А одну молодящуюся особу встретил, глаза у неё чуть водянистые, зеленоватые, как болотная жижа…

- Да господи! Не надо вам, любезный, становиться никаким вторым Буниным, лучше вот, это… ну… лучше вот… что бы вам посоветовать-то… да стихи, к чертям собачьим, что ли, попишите!

- Точно! Как в зеркало поглядели! Именно смело так, к чертям собачьим! Мечтаю давно, только не решался – но если и вы советуете? Да – стихи! Я понял теперь. Чтоб как у этой, ну, у Донцовой! Послушайте про ту же мою прекрасную даму с водянистыми глазами, только наброски в стихах. У меня, знаете ли, в иные моменты – если кофию попью или начальник в офисе похвалит – рифмы так и прут, как фанаты на футбол. Вот, значит, в рифму…

- О-о-о! – простонал я и, выскочив в коридор, схоронился в туалете возле купе проводников. Выждав минут десять, осторожно вышел.

Попутчик с безмятежной улыбкой стоял рядом, возле тэна, забыв про зажатую в ладони пустую чайную кружку с пакетиком заварки. Глаза его мечтательно блуждали по гладкой вагонной стенке, но узрев меня, он растопырил руки для объятий:

- Ай, вот вы где! Я чем хотел поделиться-то: ваш намёк я просёк – может, и точно не стоит мне рифмовать, у нас за стихи и не платят ничего, тёща не поймёт. А вот если стать писателем-фантастом…

Я молча и деловито развернулся на месте, шагнул в тамбур, подёргал ручку. Дверь вагона не была закрыта на ключ. Я распахнул её и, приметив свободное пространство между проносящимися мимо столбами, кинулся на откос.

Скатившись по песку, я замер в зарослях кипрея и мать-и-мачехи.

Состав, уходя вдаль, размеренно стучал колёсами; умиротворённо, как морской прибой, шумел и насыщал окрестности ароматами будущего и бывшего чая.

И сквозь эти звуки и запахи я ещё долго слышал вопли из окна бывшего моего пятого вагона:

- Я поня-ял!.. Вы показали своим посту… упко-о-ом!.. антастика… и приключе-е… Обаза-а-а… приключе-е… бластер… вселена-а-а-а… полё-о-о… писа-а-а… а-а-а…

Всё стихло. Я привстал, потирая лоб. Чуть вдалеке была деревня, шоссе и автобусная остановка. А ещё дальше – лес в дымке и камышовое озеро. Обалденно красиво!

Я даже тестю о своей мечте не рассказывал – но надо стать художником-пейзажистом. Типа второго Шишкина. Надо! Конечно, это у меня сокровенное, но, пожалуй, когда дождусь проходящего автобуса, я случайным попутчикам об этом непременно расскажу!

Из районной библиотеки позвонили недели за две:

- Евгений, приезжайте в последнюю субботу месяца, выступите! Вокруг будет фонтанировать День города, а у нас в библиотеке люди соберутся. Да и мы с радостью ваши стихи послушаем!

Я и согласился. Приехал в назначенный день – в читальном зале и правда народ, в углу для меня стул и столик с минералкой и букетиком бумажных цветов в вазе поставлены, книги мои на подставке красуются. Подготовились, в общем.

Сказав несколько общих фраз про славное прошлое нашего райцентра и про его светлое настоящее, я перешёл к своим стихам. Успел прочитать только первую строфу:

По слякоти ноябрьского покроя

мазком горячим, будто автор Фальк, –

как бутерброд с зернистою икрою –

кладут асфальт…

И в зале потянулись вверх руки. Завбиблиотекой кивнула мне, чтоб я прервал чтение, встала, разгладила на бёдрах юбку, махнула ладонью по пышной причёске, откашлялась и сказала чуть плаксивым голосом:

- Вот, Евгений, народ у нас какой любопытный… Как вам удобнее – вопросы в конце или по ходу?

- По хо-оду! – прокричал кто-то с самого дальнего, пятого ряда стульев.

- Давайте по ходу, - согласился я, заложив пальцем стихотворение в раскрытой книжке.

- Тогда у меня такой вопрос… - поднялся мужчина, только что кричавший с пятого ряда. Собираясь с мыслями, он пошебаршил пятернёй в нечёсаных давно не мытых волосах, поправил воротник испачканного мазутом свитера, поскрёб щетинистый подбородок. – Такой, значится, вопрос… А что такое «зернистая икра»?

Я вздохнул и как можно доступнее ответил.

Поднялась аккуратная бабулечка в очёчках, ухватившись сухонькой ручкой за пошатнувшуюся спинку переднего стула:

- Вот я в вашем возрасте помнила, а сейчас как-то отшибло, что ли… Потрудитесь оказать любезность и напомнить, что такое «бутерброд»?

Я напомнил, помогая себе и ей демонстрацией положенных одна на другую ладоней.

- А мне желательно узнать, вот я прослушал произведение… Нельзя же писать так заумно, как бы не для народа… - встал бетховенского вида мужчина во фраке с бабочкой. – Творение должно быть доступно, хоть бы и для академика. Вот у вас там… Что такое Фальк?

Я коротко изложил академику биографию художника, выбрал с библиотечных полок несколько случайных книг в самых ярких обложках и наглядно рассказал о буйстве фальковской палитры.

- Поллитры? – оживился мужик с синюшной мордой, зафиксировавший себя между двух стеллажей. Но на него замахала разноцветным маникюром девица лет двадцати двух. Она не садилась из-за наличия слишком укороченной мини-юбки. Поэтому теперь просто подалась бюстом вперёд, и мне показалось, что уплотнение воздушной массы быстрой волной прокатилось по залу.

- Мужчина, давайте по очереди к поэту, - напористо предложила она синяку и перевела на меня свой волглый взор. – Что такое у вас там «слякоть»? Я сегодня на новой «ауди», хочется съездить, посмотреть…

Я рассказал про слякоть. Дед с бабкой, сидевшие на первом ряду, постучали клюшками по своей изгвазданной обуви и спросили:

- Ты, дорогой писатель, как есть мы посланники бывшего пригородного совхоза «Микояново», растолкуй, чтоб людям в посёлке пересказать – а вот мы там услыхали «асфальт», это что такое?

Я растолковал про асфальт.

- Теппрь мне… - мужик с цветной мордой оторвался от стеллажей и нечаянно ухватился за накрашенную девицу. – Мне тока одно… Там было пррр ноябрь… Счас что, ужжжже ноябрь? Я чо-то малость дезр… дезоор… орнитировался!

Я терпеливо рассказал про поэтические образы и про то, какое сегодня число и месяц. Не ноябрь.

Тот увесисто, словно махнул кувалдой, кивнул головой, отлип от девицы и, защищаясь растопыренными руками, вернулся в межстеллажное пространство:

- Спсибо бльшое! Спсибо бльшое! И тебе, крсавица, спсибо бльшое! Всё нрмально! Всё нрмально!

Из гущи слушателей встала дама бальзаковского возраста и поджала губки точь-в-точь как когда-то давным-давно моя классная руководительница, потом строго стросила:

- Евгений, э-э… Александрович!

- Алексеевич, - поправил я её.

- Да, извините, Евгений Александрович. Но скажите, у вас там в стихотворении есть слово «кладут». Это в каком смысле? Детям можно такие стихи читать?

Я объяснил, что – в хорошем смысле.

- Больше вопросов по первому отрывку не будет? – с облегчением поинтересовался я. – Можно продолжать?

- Я не понял в натуре, блин! – над всеми сидящими и стоящими возвысился качок в необъятной линялой фирменной майке, на груди его возлежала златая цепь с бриллиантовым крестом. – Я чо-то, писатель, не понял! Ты обратно, чо ли, стих бубнить хочешь? Утомил уже как бы, блин! Харэ читать. Давай, спой мне и спляши, хоть повеселее будет как-то.

- Спляса-а-а.. – я затравленно оглянулся, забормотал. – Но как… Я же не это, не таво… никогда…

- Ваще не врубился. Ты, писатель, выступать пришёл или не выступать? Давай, блин, выступай! Понял – нет?!

Я вздохнул, кинул свою книгу на столик, отодвинул его бедром к стене и, заголосив «Ох вы, сени, мои сени!..», кинулся в бурную, неумелую пляску.

Потому что для своего народа чего не сделаешь!

Стая ворон и галок взвилась с дальней горы мусора, загалдела, замельтешила. Вскоре стала понятна причина: обитатели свалки узрели косматого и бородатого бича Санечку, который нёс рулон бумаги и по ходу размахивал им, пугая надоевших птиц. Фамилии Санечки никто не знал, все звали его бомжуром, потому что бывшая профессия его, наверное, имела отношение к журналистике.

- Вот, бубены, новый номер! – гордо сказал бомжур, развернув рулон. Все приблизились и вытянули шеи.

- «Бомзета №14», - прочитала вслух Лидка-алюминьщица. - «Орган коллектива Узуевской свалки». Гляди-тки, орган!

Санечка нашпилил свой ватманский лист на торчащие из гнилой ограды гвозди, и все стали читать.

«Рейтинг. Обнародован список ста самых богатых людей нашей свалки. На первом месте с одной тысячей девятистами рублями обитатель ржавого фургона при центральном входе Лошак».

- Бутылки собирает, гад! – позавидовал красномордый вечно пьяный Гогечка. – Однажды прям у меня из-под рук выхватил. Богатеет на нашей кровушке!

«На втором месте баба Лиза, её состояние оценивается в семьсот девяносто рублей».

- Проныра! – определила местная путана Ривьера. - На наследстве Егохином, царствие небесное, живёт – помнится, как окрутила его на куче картонных коробок, как отхватила заначку в цельную тысячу – так и до сих пор тянет, миллионщица, не тратит!

«Третье место занимает Лидка-алюминьщица с состоянием в триста два рубля».

- Во гад! – сказала Лидка. – И про меня написал. Что ж ты, нетопырь, делаешь в такое тревожное время?! Кто тебе разглашать позволил, а ну с соседней свалки придут, обчистят до нитки?! У меня ведь не ворованное, как у некоторых – своим трудом, баночка к баночке, макулатурка к макулатурочке собирала! Тварь ты эдакая!

Лидка-алюминьщица подхватила валявшуюся на мусорном склоне половинку гнилой тыквы и шарахнула бомжура по спине. Ошмётки разлетелись.

- Протестую! – зафальцетил Санечка-бомжур. – У нас в России свобода слова! Вон пойдите на край оврага – там самосвал газеты скинул, почитайте, что органы правительства пишут: сво-бо-да!

- Я те дам органы! – Лидка сорвала с гвоздей бомзету №14, ловко скатала обратно в трубку и стала лупить Санечку по бестолковке. – Я те покажу свободу! Свободу!.. Свободу!..

Обрывки бумаги полетели по ветру.

Попутная телега в Рио, или Один из вариантов выступления сборной России по футболу на чемпионате мира в Бразилии

- Тпру-у! Приехамши мы! Это у вас тут, синьоры, что ль, ярманка?

- У нас, у нас! Вы откуда ж сами будете?

- А из России мы, двенадцать лет добирались. Привезли вот наш товар лицом. Налепили вот!

- Это чо, горшки? И с какой же стороны лицо у товара?

- Извиняемся, не туда смотрите, вот где любуйтесь.

- Матерь божья!.. Ну, раз приехали – располагайтесь уж, сваливайте вот на пригорок.

- Как, сваливайте?! Мы за прилавок хотим, в центральные ряды. Занято, что ль, уже всё? Это вон кто такие?

- Немцы, с фарфором мейсенским стоят. А вон итальянцы с флорентийскими мозаиками. С Балкан вон прибыли – амфоры привезли, гляньте, красота какая! Опять же, французы – бутыли для вина, загляденье! А вы куда с вашими кривобокими?!

- Не, стой, стой! А вон же на хорошем месте - тоже с горшками!

- Сравнили! Это соседи ваши – но у них керамика ладная, обливная, красавная!

- Тьфу ты! Ехали, ехали! А этот говорит – сваливайте. Никому, значит, тут такое не надо? И так уж побили половину… Ну, хоть за овсы да за прогон нам хорошо проплатили, не обидели! Давай-ка и вправду сваливать! Пусть они тут сами… Стой, чего делаешь, куда ты! Подбери назад посуду-то из лужи. Разворачивай оглобли, мы не горшки – сами сваливать будем… Н-но, милая!..

На идиш. - Вить, чего у вас за скандал такой был? Я с улицы слышал, как супружница твоя бушевала.

- Она на идиш со мной разговаривала.

- Верка твоя?! На идиш?! И ты тоже идиш понимаешь?

- А то! Она ж чётко кричала: «Идишь, чего удумал! Обратно наладился с Петькой с утра водку пить! Идишь чего! Я вот вам кайф-то поломаю!»…

Совсем как в поликлинике… Идёт эфир передачи «Что? Где? Когда?». Обычный антураж – вопросы, обсуждения, вокруг игрового стола стоит плотное тройное кольцо болельщиков. Сквозь эту толпу, активно работая локтями, пробирается взъерошенный человек.

-Мужчина, это что ж вы?! Куда вы лезете-то?! Куда?!

-Да не буду стоять, я на минуточку – я только спросить.

Женская логика. Пятый этаж торгового центра, по боковой галерее мимо кафе и туалетов шагает распаренный в магазинной суете толстячок. Чуть приоткрывается дверь, на которой табличка с женским профилем, изящная рука в колечках делает зовущий жест:

- Мужчина! – раздаётся взволнованный шёпот. – Можно вас на минуточку?

Тот озирается, с сомнением таращится на табличку женской комнаты:

- Меня?

- Ну вас, вас! Можете мне помочь? Очень надо. Идите сюда!

Толстячок осторожно приближается и просовывает голову в проём. Раздаётся увесистый звук пощёчины и возмущённый крик:

- Хам! Извращенец! Нахал! Куда лезешь!?..

Минимелочи. На конкурсе красоты создали новый вид оружия: лучезарное.

Видел журнал «Ор акул». А говорят, что рыбы не имеют голоса…

Татарские ханы: Тохтамыш и Шумелкамыш.

Фамилия представителя послушного электората - Трудак.

Рано утром из подъезда вышла девушка лет семнадцати с густыми следами былой вечерней красоты.

Все болезни от нерво… дки.

Новый адрес: Нуворишское шоссе.

Из меню. Людоед слопал царского офицера.

- Ну, как он тебе?

- Неплохо: белая кость!

Диагноз. - Мужчина, куда ж это вы так спешите?

- А у меня сейчас «Вечерний Ургант»!

- Ну, знаете… В общественном месте, да ещё вслух… Идите лучше к врачу, а то будет Познер!

Пятьдесят на пятьдесят. Половина мужчин старше сорока испытывают трудности с мочеиспусканием, а другая половина испытывает кайф, когда ржёт над этими их трудностями.

Перед боем. - Эй, смельчаки, гусары-кирасиры-гвардейцы! Окропим снег красненьким!

- Эй, трусы! Дезертиры, самострелы, пораженцы! Окропим снег жёлтеньким!

Из истории басмачества. Забар-хан убежал за бархан.

Russia

СКАЗКА БЕЗ СЛОВ

Наверное, команду дали свыше. Мол, не одному отвечать перед «лекторатом». Сообча надо правду ладить.

Ну, ладно, привыкли к новогоднему посланию. Тем более юбилейному, проглотили. А тут новой инновацией навернули. В геройском регионе губернатор собрал писачью братию. Не всех, а, как высказался товарищ в одном из районов области, системно думающих.

А это про тех, кто смотрит в одну сторону. И для примера старейшего лидера коммунистической партии привёл. Мол, справно вопросы решаются. Кивает товарищ, не возражает и речь не перебивает. А кто против власти губернаторской, как с ними работать? Только сотрясают устои государевы.

Так вот. Вопросы всем раздали, и давай отчёт справлять. Вопросы не то чтобы колючие, но в свете, так сказать, современности. Мол, почему в снегу утопли? Оказывается, министерства и правительство тут ни при чём. Техника подвела, да и кто знал, что зима будет в декабре? Но ведь справились! И общественные дедули – бабульки поспособствовали. Главный телевизионщик края головкой кивает, сельским хозяйством интересуется. Тут вторит самый правдивый редактор области. А губернатор так и шпарит про зерно молодецкое. Молоко стопроцентное, да плавно на миллиарды строительные сползает. А тут… гардероб для лапши, вешай, только не ленись. Уши тяжелеют, ручки скрипят, благодать стелется. Слушаешь и потихоньку начинаешь верить сказке, которая стелется. Завод алюминиевый вспомнили, который закрылся.

- Не волнуйтесь, товарищи. На электричество цены растут, а на алюминий падают. Нерентабельно. Потому заводчане дружной колонной идут осваивать рабочие места на завод «Красный октябрь».

- В сельском хозяйстве думали завод по переработке томата ладить. А он потребляет за год столько сырья, что нам его пятилетку надо выращивать.

И плавно к другим темам. Тут и до строительства очередь дошла. Справно идут дела в этой отрасли. Дома строятся, рабочие места растут, и тем же лесом под флагшток.

И ни один из присутствующих не поинтересовался, что сделано в плане того, чтобы более конкретно рассказать о строительном подвиге горожан. Но, если не знаешь тонкостей в строительстве, то трудно его задать, а, может, подобный вопрос не планировался организаторами, не столь важно. Пришли к назначенной цели.

Любая проверка, будь то прокурорская или ещё какая, легко может определить, кто и какими силами ведет строительство дома. Не секрет, раньше в городе была мощная стройкомпания. Потом её модернизировали, говоря современным языком. А по-простому, растащили. Нынче дело обстоит так.

Частник, управа, администрация, любой денежный мешок начинает возводить дом. Проект нарисовали, коммуникации согласовали, соседним жителям строительства рот заткнули. Дальше мешок с деньгами ищет рабочую силу. Да чтобы она была дешевле, согласно закону рынка. А тут и подворачивается молодец-бессребреник, сват, брат и просто нужный человек. Садятся за стол и после условий по рукам вдарились. А они простые. Из денег на строительство нужно позолотить ручку за договор, разрешение на строительство, на махорку и прочие памперсы. Бессребреник также в рынке соображает и пользуется в ночное время модными штучками. Фирма есть, но в штате бухгалтер, кассир и руководитель. А вот с работягами напряженка. Ежели наберёшь бригаду-другую, то за каждого мужика надо налог платить, согласно штатному расписанию. Да если он приезжий, чего доброго жильё предоставить. Да чтобы после работы в ванне полоскался. Накладно. Потому, не сомневаясь, набирает наш победитель тендера товарищей с зарубежья. Конечно, европеец мордой будет ворочать. Как и православный сельской глубинки. А жители тянь-шаньских гор будут рады и углу подвального помещения, а в летнее время не чураются и городского сквера. Да не одна тысяча, десятки. И какая прибыль или услада коренному населению?

При таком раскладе нужны ПТУ, где готовят каменщиков и сварщиков? Штукатуров-маляров? Конечно, нет! И вся забота о профессионально-техническом образовании всего лишь пустой звук. Извинимся перед организаторами сказочной байки за отступление. И далее, к «баранам».

Второй вопрос - оплата за труд. Нынче ОТК нет, чтобы проверить качество строительства. Есть люди, которым чем больше огрехов, тем лучше. Плохая штукатурка, кривая плитка - всё это повод для снижения стоимости работы. Крутится бригадир, извивается, наконец, соглашается с недостатками.

- Дык, кроме зиндана, мои каменщики нечего и не выкладывали.

После перепалки приходят к общему знаменателю и, оказывается, платить-то нечем. Не совсем нечем, а на «анакому» хватает и – слава Аллаху. Гастербайтер продолжает гнуть спину далее. Ненавидя и Россию, и православие, и обычаи и нравы. Но дома ещё плоше. И тянутся к нам семьи, тут рождаются ребятишки, идут в школы, садики, выполняя наказ ВВП о демографии. Может, утрирую, но пойдём дальше.

Итак, ответа нет, да вопроса и не задавали. Потому как ещё раз повторяю, собрались системные товарищи.

Остановился губернатор на скором денежном дожде в свете предстоящих событий. Старенький стадион с олимпийской чемпионкой будут реконструировать. Дело хорошее, но опять вопрос. Какими силами и кто конкретно? И так ли важна эта реконструкция? Важна, очень! Почему? Да только на слом ветхого строения можно столько вбухать капитала, что ни одна проверка не усомнится в содеянном. Для образности, помните фирму Корейко: одна бочка чуть выше другой стоит? Из верхней по шлангу водичка журчит. Мальчонка следит, чтобы нижняя не переполнялась. Потому как только надо, черпает ведром и выливает воду обратно, в верхнюю бочку. Вот что-то подобное на любом ремонте, реконструкции, реставрации. Не определишь, надо или нет производить тот объём, который нарисован в умных бумагах. И сделали ли его.

Опять вопроса нет, и дальше, к приятному.

- Вы много проехали районов! Как в целом к вам отнеслось население? – вопрошает журналистка, ясными очами поедая ответчика.

- Мне понравились поездки. Встречают душевно и приглашают ещё и ещё! Но мы в долгу перед сельскими жителями. У трети посёлков области нет даже дорог с твёрдым покрытием! Но будем стараться.

И сроки указал, и печаль проявил.

- В детстве, на Новый год, о чем мечтали?

- О конфете «Гулливер», - смутился, - Были раньше такие. Чуть больше «Мишка на севере».

По залу улыбки, мирное бормотание, «чегоизволительные» улыбки. Хорошо работать с системными товарищами. С оппозицией накладно будет!

О. Круг

МАРШ ЕДИНОЙ РОССИИ

Слова и музыка народные

Мы рождены, чтоб волею кумира

Дать крышу всем хапугам и ворам,

Нам разум дан владеть Российским миром

И мы плюём на совесть, стыд и срам.

Припев: Все выше, и выше, и выше

Растут этажи наших вилл,

Дворцов золочёные крыши

И запад нам дорог и мил.

Святым крестом нас церковь осенила

И никому мы власть не отдадим,

Россию грабим с именем Кирилла,

Мы на корню её распродадим.

Припев.

Навеки будем Путину послушны

И нашим богом будет пусть Роман,

И мы заложим чёрту наши души,

Чтобы набить и брюхо, и карман.

Припев.

Для нас Россия – вечная кормушка,

К ней соберём мы весь «единый» сброд,

Всё отдадим за грош и за полушку -

За нас тупой и спившийся народ.

Припев.