Газета "Своими Именами" №36 от 04.09.2012

ОПАСНЕЙ ДУРАКА

Но вернусь к неисчерпаемому Сарнову. Ему в «Новой газете» помогает нарисовать картину «Борьба с низкопоклонством» поэт Хлебников. Не тот, конечно, о котором Асеев писал:

Он жил, не ища ни удобств, ни денег,

жевал в сухомятку, писал на мостах.

Граненого слова великий затейник,

в делах своих личных – профан и простак.

Нет, тут Хлебников другой - Олег. Тоже профан и простак, но совсем в ином смысле. Вот смотрите. Его самый яркий штрих в картине:«Доносили, доносили, доносили... Чаще всего доносили на фамилии! Что под Андреем Родионовым на самом деле скрывается Абрам Рабинович, а под Александром Гуреевым – Абрам Гурвич...» Тут, надо полагать, имеется в виду прежде всего Союз писателей. Да, сперва в нём состояли даже два Родионовых, москвич Николай Сергеевич – литературовед, и Леонид Никанорович – драматург из Чебоксар; позже появились ещё Станислав Васильевич, ленинградский прозаик, и две женщины с такой же фамилией: драматург Анна Сергеевна и прозаик Маргарита Геннадьевна, но никакого Рабиновича под всеми этими пятью именами не скрывалось. Хоть поверьте, хоть проверьте. Но были в Москве поэт Рабин Иосиф Израилевич, который и писал на еврейском, а позже - в чистом виде Рабинович Вадим Львович, поэт, и оба, как видим, под русским именем ни от кого не прятались. Был в Киеве и прозаик Гуреев Алексей Иванович, и на его имя вовсе не претендовали ни Абрам Соломонович Гурвич, московский критик, ни Георгий Иосифович Гуревич, прозаик с Гоголевского бульвара в той же первопрестольной. На Пушкинской жила ещё и переводчица Гурович Раиса Абрамовна, которая тоже брезгливо пренебрегала всякой маскировкой.

А заглянул бы надмирный поэт, например, в Союз художников. Там одновременно было шесть Гурвичей, Гуревичей и Гуровичей, и никто из них никуда не прятался. И одиннадцать Родионовых, мужчин и женщин, которые действительно были Родионовыми, а вовсе не Рабиновичами. Хоть обыщи!

Тут мне вспомнилась одна давняя телепередача «Без ретуши» накануне Дня Победы. Ведущий Сергей Торчинский (где он?) говорил герою передачи Григорию Бакланову:«Я знал участника войны Гурвича. У него было два ордена Крсного Знамени. Вам, фронтовику, известно, конечно, как трудно было человеку с такой фамилией получить две столь высоких награды...»

Я замер. Ну, думаю, сейчас мой однокашничек Гриша врежет этому балбесу. Уж Гриша-то, писатель-фронтовик, еврей-интернационалист, знает правду. Я ожидал, что он скажет примерно так: «Любезный, Гурвич – фамилия распространенная. Что ж вы не назвали имени-отчества? А не знаете ли вы другого Гурвича – Семёна Исааковича, члена партии с 1944 года? Он получил на фронте не два, а четыре ордена Красного Знамени да ещё – Александра Невского, два Отечественной войны первой степени, два Красной Звезды, а в конце войны – Золотую Звезду Героя и орден Ленина. Неужто не слышали? Какой же вы еврей! Вы презренный тележид!.. Правда, дослужиться до генерал-полковника, как Давиду Абрамовичу Драгунскому, тем паче до генерала армии, как Якову Григорьевичу Крейзеру, в стране, где царил государственный антисемитизм, Семёну Исааковичу не удалось, но полковника ему всё-таки присвоили. Как полезно было бы вам подумать о таких вещах, прежде чем лезть на экран со своими рассуждениями, изобличающими олуха царя небесного».

Впрочем, я сейчас не уверен, что Торчинский назвал Гурвича, может быть, Гуревича. Тогда Бакланов мог бы ему сказать так: «Я, молодой человек, знаю двух Гуревичей – Михаила Львовича и Семёна Шоломовича. Вы кем в армии служиили – не кашеваром, не по торговой части? Или вовсе не служили? А Михаил Львович был артиллеристом, командовал батареей «сорокопяток». Слышали? Противотанковая пушчонка, частенько выходившая на прямую наводку. Поэтому в простоте душевной солдаты ещё называли её «Прощай, родина!». И впрямь, 17 сентября 1943 года на Смоленщине в обнимку со своей «сорокопяткой» попрощался Михаил Львович с родиной. Но перед этим вел бой так доблестно, что тоже заслужил звание Героя.

А Семён Шоломович был связистом. Звание Героя получил за мужество при форсировании Днепра. А знаете ли вы, кашевар, сколько всего евреев за годы войны удостоились этого антисемитского звания? Поинтересуйтесь. Есть среди них и дважды Антисемиты».

Примерно это я надеялся услышать от фронтовика-интернационалиста в ответ клеветнику. А что услышал? Ни-че-го! Как Троцкий о записке Сталина. Бакланов всё пропустил мимо ушей, словно это была давно всем известная истина, и что, мол, тут рассусоливать. Взгляд у Гриши был отсутствующий...

Может быть, смутно догадываясь, что на стихотворца Хлебникова надежда плохая, Сарнов, которому явно не хватало красок для картины, обратился за помощью к известному драматургу Леониду Зорину, моему соседу по даче, и целиком переписал из его книги один сюжет, начинающийся так: «Помню, как партия изгоняла из неподкупных своих рядов несчастного Иоганна Альтмана. Председательствовал Софронов, помесь слона с бульдогом... Зал, битком набитый озверевшими, жаждущими свежей крови линчевателями...». Дальше цитировать такую изящную словесность не хочется.

Зорин пишет, что Альтмана терзали по поводу его службы во время войны в армейской газете. Может быть, автор во многом прав, но так как сам он, как и Сарнов, ни на фронте не был, ни в армии не служил, то это заставляет к его словам отнестись с осторожность. Может, Альтмана терзали не только за годы войны и не так уж несправедливо? Может, дело ещё и в его литературной работе?

Альтманы, как Ивановы, Петровы и Хлебниковы, бывают разные. Был, скажем, известный филолог М.С. Альтман (1896-1986), автор множества исследований творчества писателей от Гомера до Достоевского. В конце жизни он написал «Автобиографию», поражающую своей искренностью. Он родился и вырос в местечке Улла Витебской губернии и получил полноценное местечковое воспитание. О некоторых основах этого воспитания он писал: «Русские у евреев не считались людьми. Русских мальчиков и девушек называли «шейгец» и «шикса», т.е. нечистью. Для русских была особая номенклатура: он не ел, а жрал, не спал, а дрых, не умирал, а издыхал». Разве это не то же самое, что зоринская «помесь слона с бульдогом»? Разве это далеко от ярлыков «фашист, эсэсовец», которые Бакланов навешивал на неугодных ему? Разве тут ничего общего с поисками Сарнова всюду антисемитов?

«У русского, - продолжал Альтман рассказ о своём воспитании, - конечно, не было и души, душа была только у еврея... Христа моя бабушка называла не иначе, как «мамзер» - незаконнорожденный. А когда однажды на улице был крестный ход с иконами и крестами, бабушка накрыла меня платком, «чтоб твои светлые глаза не видели эту нечисть».

В начале 20-х годов в Баку молодой Альтман повстречался с русскими писателями Вячеславом Ивановым и Велимиром Хлебниковым, с тем самым, что «жил, не ища ни удобств, ни денег» (каждый еврей имеет такого Хлебникова, какого заслуживает). Молодой еврей под влиянием этой встречи пережил глубокий духовный переворот. Человек изрядного ума и беспокойного сердца, он отринул своё местечковое воспитание. И дело завершилось тем, что когда он приехал в Америку, встретился там с братом, и тот потребовал от него не пользоваться русским языком, а говорить только на еврейском, Моисей Альтман порвал с ним навсегда.

А Иоганн Альтман был как раз закоперщиком борьбы против низкопоклонства перед Западом, по выражению Зорина, «не только ортодоксальным, но фанатически неистовым». Он тут был в компании В. Кирпотина, Л. Плоткина, занимавших очень высокие литературные посты, З. Паперного из «Литгазеты» и других соплеменников, больших литературных слонов.

Кирпотин, будучи заместителем директора Института мировой литературы, выступил в журнале «Октябрь» (№1 за 1948 год) с погромной статьёй «О низкопоклонстве перед капиталистическим Западом». Паперный, до тех пор известный как автор книги о Маяковском, тогда же, 25 февраля, в «Литературной газете» вдруг к изумлению народонаселения встал на защиту «самобытного русского эпоса, связанного с развитием русской жизни и государственности», выдвинув тяжкие обвинения против ряда авторов, в том числе, против А.Г. Цейтлина, побивая его цитатами из Ленина.

В следующим номере ЛГ после статьи Паперного появилась статья И. Альтмана о книге известного театрального деятеля Василия Сахновского «Мысли о режиссуре». Обнаружив в ней много «ошибочного, вредного, порочного», он писал, что это - «характерный пример рабского подражательства, экзальтированного и буквально самозабвенного преклонения перед реакционной формалистической эстетикой Запада. Не случайно поэтому Сахновский игнорирует искусство великих русских мастеров».

Приняв всё это во внимание, Вадим Кожинов справедливо писал: «Начатая весной 1947 года борьба с антипатриотизмом до последних месяцев 1948 года явно не имела противоеврейского характера. Это очевидно как из того факта, что самым суровым нападкам по этой линии подвергались деятели культуры и науки русского происхождения, так и из того, что среди застрельщиков борьбы против «низкопоклонства» было множество людей еврейского происхождения, которые обличали и русских, и своих соплеменников». Как всегда, бежали впереди прогресса...

Это следовало бы помнить Евгении Альбац, Алле Гербер, Млечину, Сванидзе и всем слонам, как и бульдогам демократии.

Владимир БУШИН

P.S. Эта статья в сокращенном виде была недавно напечатана в газете “Завтра”. Её публикация вызвала много читательских откликов. Большинство читателей поняли мой замысел и согласились со мной. Да ведь и не трудно понять-то.

Известнейший русский писатель Илья Эренбург прожил большую и сложную жизнь. Ещё в гимназические годы принимал участие в революционном движении, был арестован, месяца два сидел, как только выпустили, в 18 лет уехал во Францию и прожил там несколько лет. Встречался в эмиграции с Лениным. И получил от эмигрантов прозвище «Илья Лохматый». В Париже в 1910 году вышла его первая книга – стихи.

Летом 1917 года вернулся в Россию – сперва в Москву, где в эсеровский газетах печатает антибольшевистские статьи. Потом уезжает в родной Киев. В феврале 1919 года город занимает Красная Армия. Эренбург идёт служить в Наробраз. Однако, как пишет его биограф А. Рубашкин, «в годы Гражданской войны Эренбург склонялся к белым». В частности, в августе 1919 года приветствовал в печати захват Киева деникинцами. Но когда те начали еврейские погромы, поэт «несколько изменил тон своих выступлений» и вскоре уехал в Крым, находившийся под властью Врангеля, в Коктебель к Волошину. Здесь девять месяцев пишет стихи и «размышляет о будущем России». Но в ноябре 1920 года Советская власть и тут настигла поэта.

Эти сложности биографии, однако, не помешали ему весной 1921 года опять уехать в Париж с советским паспортом, а не эмигрантом. Всего с перерывами он прожил во Франции лет сорок. Тамошняя атмосфера, видно, была столь благотворна для Эренбурга, что однажды за 28 дней он написал роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников», сделавший его европейски известным. В 1923 году с предисловием Н. Бухарина роман вышел в России. В метаниях писателя нет ничего для той поры необычного. Метались люди самых разных обликов и состояний – от шолоховского казака Григория Мелехова до толстовского интеллигента Вадима Рощина.

В последующие годы, наезжая иногда в Россию, работая корреспондентом «Известий» в Испании, первой жертве фашизма, Эренбург пишет много романов и повестей, не оставляет и стихи, которые, увы, не добавили алмазов в его венец. Самые известные книги писателя - «Падение Парижа»(1941) и «Буря»(1947). Обе удостоены Сталинской премии первой степени. Вершиной его популярности были годы Великой Отечественной войны, за время которой он написал около двух тысяч страстных статей против немецкого фашизма.

Короче говоря, Эренбург – писатель большой, в жизни его было много противоречивого, сложного, но заслуги перед советской литературой, перед страной весомы и несомненны. И я, безоговорочно признавая эти заслуги и мимоходом отмечая некоторые досадные недостатки, которые он и сам признавал, постарался оградить писателя от несуразных, невежественных, профанирующих похвал критика Б. Сарнова по его адресу за счёт множества других советских писателей: первый! единственный! и т.п. Большинство читателей так это и поняли.

Для большей ясности расскажу еще вот что. 3 мая в книжном магазине «Библио-Глобус» мне довелось представлять мою новую книгу «Я посетил сей мир» (воспоминания). Состоялся разговор с читателями. Кто-то спросил меня о поэте Николае Рубцове. Я сказал, что поэт хороший. В своё время я рецензировал для издательства «Советский писатель» рукопись его первой книги, дал положительный отзыв, рекомендовал к изданию.

«О сборнике Ник. Рубцова «Душа хранит» (72 стихотворения)

Николай Рубцов поэт негромкого, но проникновенного голоса. В его стихах нет броскости, яркости, событийной драматичности. Это в большинстве своём стихи-раздумья, стихи-акварели. Его темы – Россия, родная природа, любовь <...> Существенное место в стихах Н.Т. Рубцова занимают мотивы прошлого Родины, её славной старины, - и это прекрасно. О прошлом России ныне наговорено столько нигилистического, вульгарно-социологического и просто безграмотного вздора в прозе и стихах, что настало время серьёзно подумать, какой огромный урон нанесён и наносится этим народной нравственности и патриотическому воспитанию народа. Стихи Рубцова – одна из сторожевых застав на пути этой нигилистической орды. Только абсолютно не понимая суть дела, можно упрекать поэта в таком затасканном духе (дальше я цитировал, видимо, рецензента, читавшего рукопись до меня. - В.Б.): «Почему молодой поэт, наш современник, весь погружен в созерцание прошлого? Душа его глуха к красоте сегодняшнего дня, не откликается на славные дела наших современников. Поэт не чувствует дыхания нашего времени, не ощущает его бурного движения». Далее следует требование «примет сегодняшнего дня», «примет нового» и т.п. И всё это без учёта особенностей дарования поэта и места его поэзии в сегодняшнем дне.

А главное – без учёта того, что ведь «приметы сегодняшнего дня» могут быть не только внешнего, материально-физического характера, но и внутреннего, нравственно духовного. Эти «приметы» гораздо важнее и существеннее первых. Она из них – глубокий и всё растущий интерес широких масс к истории, к прошлому своих народов, к старине.

Что же касается внешних примет современности, то много ли их ценители найдут, этих примет, допустим, в цикле Блока «На поле Куликовом» или в «Персидских мотивах» Есенина.

Угодить этим людям трудно, они то упрекают, что «примет нового» нет, а когда встречают их, объявляют искусственными, чужеродными и т.д. Вот прекрасное стихотворение Рубцова, в котором он очень поэтично говорит о желании быть чистым душой перед своей березовой стороной, перед нивой, перед «сельсоветом, перед всем старинным белым светом». И критик ему выговаривает: «сельсовет здесь довольно случаен». Почему в деревне и в стихах о ней случаен сельсовет? Разумеется, нет никакого ответа. А суть, видимо, в том, что критик считает, что человек, любящий прошлое своего народа, уважающий его историю, не может одновременно уважать и свой родной сельсовет. Именно это убогое представление о внутреннем мире современного человека наносит большой ущерб нравственно-патриотическому воспитанию народа».

Были в моей рецензии и некоторые критические соображения, но итог такой: «Рукопись надо передать в руки вдумчивого редактора и готовить её к изданию, ибо стихи Рубцова учат любить родную землю, они патриотичны в широком философском, а не в канцелярско-ведомственном смысле».

Книга «Душа хранит» вышла в 1969 году, но не в Москве, не в «Советском писателе», а в Архангельске. Почему – об этом надо спросить Егора Исаева, который тогда заведовал редакцией поэзии в издательстве и ему принадлежало решающее слово. Видимо, доводы того рецензента, которого я цитировал, он нашел более вескими и убедительными, чем мои. К слову сказать, позже он и мою книгу стихов не издал. А когда года два назад я подарил ему книгу, вышедшую спустя лет сорок в «Алгоритме», он позвонил мне и сказал: «Я порадовался! От души порадовался. Молодец!». Радоваться, Егор, тоже надо вовремя.

Да, Николай Рубцов поэт искренний, душевный, очень русский, но всё же довольно скромный и по творческим возможностям, и по охвату жизни. Не случайно во всех статьях и рецензиях о нём цитируются лишь несколько одних и тех же стихотворений. Но что мы видим! Екатерина Никанорова, учительница литературы из Череповца пишет: «великий русский поэт Николай Рубцов». И где! В писательской «Литературной газете». Какие же слова употребит учительница, рассказывая детям о Пушкине и Лермонтове? «Правда» посвящает ему полосы и пишет: «Ломоносов, Пушкин, Есенин, Рубцов». В одном ряду, на одной доске. Это же не возвышает Рубцова, а конфузит Пушкина. Да ведь и Есенин при всём его великом пронзительном лирическом таланте не стоит в одном ряду с Пушкиным. А Рубцову уже воздвигнуто три или четыре памятника. И сейчас идут хлопоты о памятнике ему (пятом?) в Москве. Конечно, если надо было бы выбирать между памятниками Мандельштама, Окуджавы и Бродского, которые демократы уже поставили, или Рубцова, я был бы за рубцовский, но... Маяковский, обращаясь к тени Пушкина, возглашал:

После смерти

нам стоять

почти что рядом:

вы на П, а я на М...

Тогда великому поэту напомнили: между М и П стоит НО.

Начало созданию гипертрофированного образа Рубцова положил Вадим Кожинов. Но ведь на этого мудрого знающего критика порой что-то словно накатывало. Мне уже приходилось писать, как бессердечно он препарировал замечательное стихотворение Евгения Винокурова «Москвичи».

Вполях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой...

- Неправда! - восклицал Кожинов. - На Моховой нет жилых домов, никакой Витька не мог там жить.

А где-то

в людном мире

Который год подряд

Одни в пустой

квартире

Их матери не спят.

- Во-первых, - уверял Вадим,- после войны никто не жил в отдельных квартирах, их не было. Во-вторых, почему матери одни? У них могли быть и мужья и другие дети.

Отдельные квартиры были, но критик пренебрегал и тем, что даже свою комнату в многокомнатной коммунальной квартире мы могли называть и называли именно квартирой, даже домом: «В этом доме есть что выпить?»

Друзьям не встать. В округе

Без них идёт кино.

Девчонки – их подруги

Все замужем давно...

- Все? - изумлялся Кожинов и приводил статистические данные тех лет, согласно которым «все девчонки» не могли быть замужем. То есть поверил алгеброй гармонию и убедился, что гармонии не могло быть.

После нашего несогласного разговора о стихотворении Винокурова я сказал Вадиму, что ведь так можно раздергать по перышку любую жар-птицу поэзии. И привел в пример очень популярную «Землянку» Суркова.

Бьётся в тесной печурки огонь.

На поленьях смола как слеза.

И поёт мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза...

Печурка с сосновыми дровишками да гармошка? Ну это не передовая. Немец так врезал бы по дымочку из печурке да по этой музычке. А герой в тепле и под гармошку ещё и бабу вспоминает. Ну, значит, и в полной безопасности и сыт.

О тебе мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой...

Зимой все кусты под Москвой стоят голые и ни о чем «шептать» не могут.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти четыре шага...

Почему четыре? Принято говорить «три». И тут можно было бы так:

А до смерти всего три шага.

Вадим ужасно заинтересовался моим сольерианским разбором шедевра фронтовой лирики. А я сказал ему, что ведь можно продолжить вивисекцию и на образцах классики.

Выхожу один я на дорогу...

Почему один? Со всеми поругался? Никто не хочет с ним знаться?

Предо мной кремнистый путь блестит...

Так уж и блестит?

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу

И звезда с звездою говорит...

Значит, звезды-то не внемлют, а лясы точат друг с дружкой? И так далее.

Печальный случай был и с одним стихотворением Евтушенко. Во время Международного фестиваля молодёжи в Хельсинки финские неофашисты забросали автобус нашей делегации камнями, могли просто убить кого-то. Евтушенко, тогда человек еще более или менее нормальный, написал по этому поводу достойное стихотворение «Сопливый фашизм». И вот встретив его в ЦДЛ, Кожинов, как сам рассказывал, накинулся на стихотворца: «Да знаешь ли ты, что Твардовский назвал советско-финскую войну «незнаменитой»?!» Причём здесь Твардовский? Как можно его довольно неудачным определением той войны прикрывать по сути террористический акт против наших сограждан? И вообще какое нам дело до этого определения в данном случае? Увы, я тут на стороне Евтушенко.

Так вот, говорю, я написал статью с целью уберечь репутацию Эренбурга от тех, кто опаснее врага. И все так её и поняли. Но вот явился на сайт «Завтра» некий SaM и, словно это Svanidze and Mletshin, возопил: «Бушин, ты жалкий писака в антисемитской черносотенной газетенке, ты жалкая бездарь по сравнению с любым евреем, тебя можно сравнить только с таким же писателем, как проханов... Ты ещё не издох?..» Вот степень их ненависти, бешенства и тупоумия.

Конечно, сразу нашлись читатели, которые потребовали от модератора «удались этого дурака по кличке SaM», сославшись на то, что «любой еврейский сайт давно бы это сделал». Но модератор не смеет. Как можно-с! Путин ему сказал, что у нас свобода. И опять появляется в маске этот олух, страдающий недержанием. Если в первый раз он только вопил, то теперь - во всеоружии фактов. Полстраницы!

Итак, во-первых, «Бушину до Эренбурга, как от Земли до Луны». То есть 384 400 километров. И как он смеет критиковать Недостижимого!.. Я согласен. Но ведь это же чисто сарновская похвала: Земля-то живая, зелёная планета, а Луна? Там одна пыль. А в такой ситуации километры уже не имеют никакого значения. Товарищ SaM именно это хотел сказать о любимом писателе?

Во-вторых,«Эренбург писал на пяти языках, а Бушин всё на русском да на русском». И как он смеет критиковать полиглота!.. Признаться, это для меня новость. Может быть, писатель сам и переводил свои сочинения на иностранные языки? Не слышал. Но надо бы Думе принять закон: если ты знаешь два языка, не смей критиковать того, кто знает три!

В-третьих, «по книгам Эренбурга сняты фильмы в Голливуде и во Франции», а по книгам Бушина – нигде. И как он смеет!.. Действительно, у меня – ни одного. Но по каким книгам Эренбурга сняты фильмы? Как их названия? Интересно посмотреть бы. И почему у нас не поставили даже по «Падению Парижа» или «Буре»? И почему Илья Григорьевич не был членом Союза кинематографистов?

В-четвертых, «со стихами Эренбурга бойцы шли в атаку». Батюшка, атака это тебе не застолье с коньяком, тут не до стихов. С другой стороны, сам писатель честно признавался: «Мои стихи не богаты изобразительной силой». И никто их не знал, и на фронте их не читали и сейчас не читают.

В-пятых, «Эренбург был принят королями и президентами», а Бушина не принял даже Медведев. И как он смеет!.. Но я постараюсь попасть на приём к Путину, хотя он едва ли читал Эренбурга.

В-шестых, «Эренбург стал Элиягу Гершевичем потому, что в антисемитской России с таким именем тяжело быть литератором, его легко превратили бы во врага народа». На этом пункте SaM, как видим, уж совсем опупел и сбрендил. Какой Элиягу? Будучи евреем, Эренбург взял еврейский псевдоним? Зачем? Где, когда он под ним выступал? Он всю жизнь был Эренбургом, ни за какой псевдоним не прятался, как Гроссман, Слуцкий, Казакевич и множество других писателей, режиссеров, артистов, художников.

В-седьмых,«Ведь даже за изучение идиша или иврита в антисемитской России сажали в тюрьму». Интересно! Может, и расстреливали? А на каком языке шли спектакли в Еврейском театре – на чувашском? А на каком языке издавался журнал «Советская Родина» - на удмуртском? Арона Вергелиса, главного редактора этого журнала, я прекрасно знал. Как не знать, коли во всех литературных энциклопедиях он стоит рядом с Вергилием. Жил он, помнится, на Ломоносовском проспекте, и телефон его у меня сохранился. У него было много книг, в том числе сборник стихов «Бам квал». Неужели это на турецком?

В-восьмых, “Все примитивные рассказни(?) бушина начинаются и кончаются евреями”. Да полно врать-то. Вот хотя бы моя “рассказня” о Радзинском. Тут и слова “еврей” нет. Вот “рассказня” о Сванидзе - тоже. Вот о Млечине - и тут нет. Я пишу о них как о лжецах, клеветниках, невеждах, а то, что они евреи, никто не виноват и меньше всех - автор этих строк: он их не делал.

Словом, желая похвалить Эренбурга, этот тип выствляет и себя, и известного писателя совершенно в комическом свете и не соображает этого.

Ну а тут уже не до шуток над оболтусом, не до щелчков по толоконному лбу: «Евреи не перебегали к врагам, как 3,5 миллиона русских, украинцев и белорусов, и не были полицаями, как 2,5 миллиона русских, татар, украинцев и белорусов». Типичная сарновщина: как тот нахваливает Эренбурга за счёт других советских писателей, так этот – свою нацию за счёт других народов.

Есть несколько вроде бы близких, но на самом деле совершенно разных понятия: перейти, перебежать к врагам, по трусости сдаться в плен и попасть в плен, оказаться в плену. Да, конечно, за четыре года в многомиллионной армии были случаи перехода к врагам и с той, и с другой стороны. Известны немцы, перешедшие к нам в первый день войны (были даже немцы, перешедшие к партизанам и сражавшиеся в их рядах с фашизмом. – «СИ»). Но миллионы советских людей разных национальностей не «перебегали», не сдавались добровольно, а в силу разных обстоятельств попадали в плен, оказывались в плену, и большинство их погибло там. И тут провокатор вынуждает меня напомнить, что у нас в плену оказалось и около 15 тысяч евреев – бойцов вермахта. А сколько было убито? Сколько ранено и отправлено в тыл? Сколько умерло от болезней? Сколько дезертировало, когда дело пошло к расплате? Если это все подсчитать да суммировать, то, пожалуй, как раз рядом с РОА Власова получится ЕОА – Еврейская освободительная армия. И вам, SaM, как раз там бы служить.

ХОЛОСТОЙ ВЫСТРЕЛ СЕРГЕЯ МЕДВЕДЕВА

С интересом ждал фильма «Роковая любовь Саввы Морозова». Автор и ведущий С. Медведев казался наиболее серьёзным в команде фальсификаторов истории, а история крупнейшего русского промышленника начала XX века, по нынешним понятиям олигарха, привлекала неординарностью. Всё-таки он был «белой вороной» среди класса молодой российской буржуазии. Всё-таки он дружил с Горьким и Красиным. Всё-таки любил Марию Андрееву. И погиб в разгар первой русской революции 1905 года. Какие люди! Какие события! Сама эпоха могла бы сойти с экрана документального фильма. Эпоха, так похожая и не похожая на нашу. Чем не повод для далеко идущих выводов и обобщений? Чем не возможность поучиться на исторических примерах?

Но ничего этого не случилось. Нам представили политический детектив, основанный сплошь на предположениях и версиях. Причём на предположениях, не подтверждённых фактами, а версиях – исключительно антисоветских.

Идея фильма, если в данном случае можно говорить об идее, состоит в том, что Савва Морозов, вопреки официальному заключению, не покончил с собой, а был убит, причём подло, людьми, которым помогал, людьми, лишёнными чувства элементарной благодарности. И участие в убийстве, хотя и косвенное, приняла женщина, в которую он влюбился отчаянно и безответно. Поистине, «роковая любовь»!

Если бы С. Медведев удовлетворился банальным детективом, если бы его устроило убийство из ревности, из корыстных побуждений, куда ни шло. Но он ищет политическую подоплеку и обвиняет не кого-то одного, а в целом партию большевиков, и конкретно Ленина, якобы отдавшего приказ. Ну что ж, если так угодно автору, поговорим о политике.

Вкратце идею фильма, если можно говорить об идее в случае фальсификации истории, можно сформулировать так: миллионщик влюбился в известную актрису, функционера партии большевиков. Та ответила ему по заданию руководителей с целью, как нынче говорят, получения спонсорской помощи, и постепенно превратила в «дойную корову». Однако к 1905 году произошли два события – Мария Андреева, тот самый функционер и актриса, связала свою жизнь с другом Саввы Морозова писателем Максимом Горьким, а Красин, один из большевистских руководителей, работавший главным инженером у фабриканта, поместил в газете «Искра» статью о положении рабочих на его мануфактуре в Орехово-Зуево, обличающую хозяина в извечных капиталистических грехах. Обидевшись, последний прекратил отношения с большевиками, отказал им в финансовой поддержке и уехал во Францию.

Далее домыслы Медведева. Мол, когда Андреева была чуть ли не при смерти и чудом осталась в живых, Савва на радостях подарил ей страховой полис на 100 тысяч рублей, гигантскую сумму по тому времени. Он хотел, чтобы любимая женщина и после его смерти ни в чём не нуждалась. И этим он якобы подписал себе смертный приговор.

Когда партия большевиков оказалась без привычной спонсорской поддержки, последовал приказ убить отступника, дабы воспользоваться страховкой, так неосмотрительно выданной героем на случай смерти. И выполняет приказ не кто-нибудь, а Красин, знакомый, сотрудник и почти что друг. И представляет это самоубийством, воспользовавшись концовкой письма героя к Андреевой, в котором тот, отчаявшись во взаимности, пишет: «В смерти моей никого прошу не винить».

Предусмотрительная актриса сохранила письмо, видимо, в расчёте на такой случай. Ну и монстры же большевики!

В дедуктивном смысле всё складывается, как нельзя лучше: есть причина, есть повод и даже исполнителя не надо долго искать. Но автор, скрупулёзно собравший свою версию из сплетен и предположений, прокололся в главном. И это главное я постараюсь представить.

Вначале о мелком жульничестве. Савва Морозов помогал РСДРП отнюдь не из-за красивых глаз актрисы. Задолго до знакомства с ней он отличался отношением к рабочим. Построил больницу в Орехово-Зуево, народный театр, казармы-общежития, где с работников мануфактуры не взималась плата за проживание. Взгляды у олигарха были едва ли не социалистические. А может быть, он предчувствовал революцию и таким образом надеялся себя обезопасить. В любом случае к мотивам его помощи РСДРП Андреева имеет самое малое отношение.

А теперь о крупном. И в самом деле, самоубийство преуспевающего промышленника более чем подозрительно. С чего бы ему стреляться? Из-за несчастной любви? Так он задолго до трагедии знал, что не на что рассчитывать, и примирился с платонической любовью.

И надо ли было тратить столько сил для доказательства очевидного – Морозов не покушался на себя? Но Медведев выстроил целую цепочку. Мол, не могли старообрядцы похоронить самоубийцу на церковном кладбище. Мол, мать убиенного предъявила им пулю, извлечённую из тела, не совпадающую по калибру с оружием.

Стоило ли через сто лет убеждать в факте убийства, когда и так никто не сомневался? Убедил бы лучше в том, кто свершил преступление. А с этим как раз ничего не получилось. Обвинения большевиков, Андреевой, Красина, а тем более, Ленина, никуда не годятся.

Их опровергают действия французских полицейских и царской охранки. Если бы большевики убили миллионщика, ужели отказались бы те и другие их дискредитировать в преддверии грозных событий октября 1905 года, а тем более, после них?

Но ни звука! И, стало быть, убила охранка, у которой было более чем достаточно оснований. Прежде всего Морозов – виднейший представитель московских промышленников, к тому же имевший свой взгляд на грядущие перемены. Он считал, что предприниматели сами договорятся с рабочими, если власть не будет встревать между ними. Даже сегодня она к этому не готова: пример Ходорковского у всех перед глазами. А уж тогда?!

И гарантии, что при таких-то взглядах герой не помирится с большевиками, не было никакой. А большевикам, грубо говоря, какой смысл «резать курицу, несущую золотые яйца»? Это только медведевы считают (или представляют?) их тупыми, а на деле и Андреева, и Горький, и Красин, и Ленин были высокообразованными людьми, не чета автору, построившему свой фильм на очевидной фальсификации. Думал, мы не заметим? – Не вышло!

Впрочем, можно ли было не заметить? Ангажированность прёт из каждого заявления. Побоялся бы бога утверждать, что Мария Андреева, всеми признанная народная артистка, была такой стервой, что задумала убийство влюблённого в неё человека ещё тогда, когда получила его несчастное письмо. И уж точно, заимев страховой полис! Не «вдохновлялся» ли автор нынешними «народными»?

Побоялся бы бога обвинять Красина, ледокол под именем коего прославился спасением экспедиции Нобиля и другими подвигами.

Короче, побоялся бы трогать историю, устоявшуюся для русских людей, из которой слова не выкинешь без последствий. Но что ему история? Век короток у прохиндеев – ни «до», ни «после»! Жаль, что они нынче в фаворе.

Бедная Россия! С ними и её век не будет ли таким же?

Ю.М. Шабалин