Газета "Своими Именами" №51 от 20.12.2011

НАРОДНАЯ ВОЙНА НА СМОЛЕНЩИНЕ В 1812 ГОДУ

Без малого 200 лет назад, 12 (24) июня 1812 года более чем 350-тысячное войско «Великой армии» Наполеона перешло Неман и вступило в пределы Российской империи. Так началась война 1812-1814 гг., вскоре превратившаяся в Отечественную войну русского народа против очередной агрессии западных соседей - «нашествия двунадесяти языков».

Русская армия насчитывала в тот момент на своём западном рубеже не более 210 тысяч. Но уже 29 июня дворянский предводитель Смоленской губернии С.И. Лесли на созванном им совещании обсуждает с уездными предводителями меры по защите от нашествия и план действий, принимает проект устройства губернского дворянского ополчения. 4 июля в Дриссу в ставку Александра I направляется делегация смоленских дворян с предложением государю принять пожертвование Смоленской губернии в помощь армии – 20-тысячное дворянское губернское ополчение. Император с благодарностью принимает жертвенный порыв смоленских дворян и направляет 6 июля адъютанта кн. Трубецкого в Москву с Манифестом о всеобщем ополчении.

Сформировавшееся к концу июля ополчение сыграло свою роль в содействии армии по устройству оборонительных сооружений, в конвоировании пленных, в охране обозов. Приходилось ополченцам и действовать на полях сражений под обстрелом неприятеля.

В августе, ещё до Бородинского сражения создаются первые армейские партии для действия в тылу противника. Так, отряд легендарного Дениса Давыдова помимо казаков включал полторы сотни гусар Ахтырского полка. Подобные летучие партии наводили ужас на оккупантов и ограничивали их действия большой дорогой.

Ещё раньше, в уездах, подвергшихся грабежам и разбою неприятельских вояк, стали возникать группы и отряды охраны и самообороны. Именно это движение превратило войну в Отечественную. И здесь верные присяге и своему долгу перед отечеством дворяне не оставались в стороне, а часто были инициаторами и организаторами отпора врагу. Видимо, по этим причинам в советский период тема народной войны старательно замалчивалась или сводилась к легендарным, собирательным фигурам. Настаёт время воздать героям по заслугам, назвать их по именам, вернуть их подвиги нашей памяти.

Сычёвский уезд осенью 1812 года стал ареной ожесточённых схваток местных партизан и армейских подразделений наполеоновской армии, часто вторгавшихся на территорию округи. Настоящие бои происходили регулярно, начиная с 18 августа. Благодаря предусмотрительности дворянского предводителя уезда Николая Матвеевича Нахимова, Сычёвский уезд, как никакой другой в губернии, оказался готовым к предстоящим испытаниям.

Отправив в 20-х числах июля в Дорогобуж 1310 ратников Сычёвского ополчения, предводитель занялся непосредственной организацией вооружённых групп крестьян и обывателей по всему уезду.

Когда через уезд потянулись беженцы от надвигающейся враждебной лавины, и многие сычёвские помещики стали собираться с семьями в соседние губернии, когда управление Смоленской губернией было утрачено и нужно было принимать срочные меры, чтобы не дать возобладать паническим настроениям, дворянский предводитель берёт на себя всю ответственность за положение в уезде. Действительно, губернатор К.И. Аш вместе с епископом Иринеем срочно покинули Смоленск 5 августа, направившись, по слухам, в Дорогобуж. Смоленскую святыню чудотворную икону Богородицы Одигитрии Ириней распорядиться отправить в село Цуриково.

Смоленск к эвакуации не готовился, чудом, благодаря инициативе вице-губернатора Аркадия Алымова, удалось в последний момент вывести 3 миллиона казны, гербовой бумаги на миллион и благополучно препроводить в Кострому.

Последним распоряжением, дошедшим до Нахимова, довольствование Смоленского ополчения губернатор возложил на Сычёвский уезд.

Часть губернского ополчения, включая Сычёвские батальоны, отходила вместе с армией, остальные, числом не менее 10 тысяч, сошлись на три недели в Сычёвский уезд. И уже 1 августа начальник ополчения генерал-лейтенант Н.П. Лебедев доносит из Сычёвок Главнокомандующему 1-й западной армией и Военному министру: «имели провизии на 10 дней, но к 1 августа она закончилась, теперь же продовольствуется ополчение от Сычёвского уезда, оно не может быть продолжительно по недостатку провианта в уезде. Прошу Ваше Высокопревосходительство не оставить меня распоряжением: откуда я должен иметь продовольствие, дабы в случае похода в другие губернии вверенное мне ополчение не терпело нужды».

Что мог ответить Барклай-де-Толли или военный министр Горчаков на призывы о помощи начальника ополчения? Выступая в самом начале июля с инициативой сбора 20-тысячного дворянского ополчения, смоленский предводитель Сергей Иванович Лесли все затраты по организации и снабжению ополчения возлагал на дворян в уездах. Видимо, Сергей Иванович исходил из того, что враг будет остановлен ещё на подступах к Смоленской губернии доблестной русской армией при решающем участии Смоленского ополчения...

Сычёвцы делились с ополченцами своими скудными запасами, пока не пришёл приказ выдвинуть ополчение к Можайску.

17 августа французы заняли Вязьму и уже на следующий день несколькими отрядами вошли в Сычёвский уезд. Один из них двигался в направлении самой Сычёвки. С какой целью неприятель стремился на север от большой дороги? Возможно, он знал, что в Сычёвку должны были свезти значительное количество продовольствия и фуража для снабжения армии.

Сразу после вступления французской армии на территорию Российской империи Высочайше определены были пункты накопления необходимых запасов для действующей армии. Ими в северной части Смоленской губернии стали Белый, Сычёвка, Вязьма и Гжатск. Стремительно менявшаяся обстановка внесла свои коррективы, и таким пунктом осталась единственно Сычёвка. В магазины города должны были завести 116 952 пуда муки, 10 960 пудов крупы и 151 176 пудов овса. Но завоз, едва начав, вынуждены были остановить. Об этом можно прочесть в переписке генерал-квартирмейстера, хранящейся в ГАСО (Государственный архив Смоленской области).

Отряд, направлявшийся к Сычёвке, скорее всего, распался на партии мародёров, которым грабёж встречных дворянских гнёзд и храмов привлекал в первую очередь. На свою беду они не знали, что Сычёвский уезд готовился к встрече с ними.

3 сентября в своём рапорте «Светлейшему князю, Главнокомандующему всей русской армией и разных орденов кавалеру Михайле Ларионовичу Голенищеву-Кутузову» предводитель Сычёвского уезда Н. Нахимов подробно доложит о том, что им было предпринято: «За должное поставляю донести Вашей Светлости, что неприятель, проходя Вяземскую округу, входил разными отделениями и в Сычёвскую, делал убийства, грабительства, сожигал домы господские и селения крестьян, а скот, лошадей и всё имущество забирал с собой, даже и храмы Божие не остались без ограбления. Но как по приближению неприятеля, по предписанию моему, были вооружены в каждом селении крестьяне пиками, учредя по очереди из оных конные разъезды, которые, услыша или заметя о неприятеле, должны немедля давать знать господину исправнику и в ближайшие селения и чтобы из селений вооружённые крестьяне по первому извещению немедленно являлись к назначенному месту, при том убеждая, что за Веру, Отечество и Августейшего Государя нашего не должно щадить жизни» (ГАСО ф. № 1, оп. № 1, д. № 111 (1813г.), л. 20, 20 об., 20 а).

Нахимов в чрезвычайной обстановке рапортует Кутузову как своему прямому начальнику, вполне сознавая, какое значение для главнокомандующего, принявшего решение об отступлении, будет иметь известие о начале народной войны на оккупированной врагом земле.

Как мог дворянский предводитель, избираемый из своей среды и лишь её и представлявший, отвечать за все сословия, населявшие уезд? Уезды в тогдашней административной структуре России следовали за губернией и управлялись уездным исправником. Как мог предводитель распоряжаться чужой собственностью, помещичьими крепостными крестьянами, к примеру, без согласия на то владельцев? Вернувшийся после изгнания французов помещик и не досчитавшийся своих людей, мог обратиться с претензиями к тому, по чьему распоряжению его крепостные участвовали в отражении неприятеля и попали в число невозвратных потерь. Николай Матвеевич со свойственной ему решимостью исполнить свой долг перед Отечеством перешагнул эти очевидные сословные и чиновничьи барьеры. И слава Смоленщине, что в годину испытаний, когда Европой вновь был поставлен вопрос о существовании самой русской государственности, у неё нашлись достойные сыны.

Предводитель сычёвского дворянства Николай Матвеевич Нахимов, кто он? В 1812 году ему 36 лет, избран на второй срок. Холост, православный, почитает преподобного Нила Столобенского, назовёт Нилом своего первенца. Икона Нила Столобенского из Волочковского дома, намоленная самим Николаем Матвеевичем, сохранилась до настоящего времени у моей московской родни. Супруга Белкина Екатерина Михайловна, дворянка из имения Богородицкое Вяземского уезда. Сам Николай Матвеевич потомственный дворянин в третьем поколении.

Его прадед Тимофей Квятка из польской шляхты во второй половине XVII века вместе с родителями и братом Даниилом переселяется из Збаража, что под Тернополем, в Ахтырку на Харьковщине, позже поступает на службу в Ахтырский слободской казачий полк. При женитьбе он по настоянию свёкора, переселившегося также из того же Збаража и происходящего из шляхты, принимает прозвище (фамилию) Нафимов (ЦГИАУ г. Киев ф. 1801 - Ахтырская провинциальная Канцелярия оп.1, д.48 Дело о происхождении сотника Нахимова). В следующем поколении по малороссийским обычаям фамилия чаще употреблялась как Нахимов...

Отец, Матвей Нахимов, поручик Ахтырского полка, участник Польской кампании 1767 г. и Турецкого похода 1769 г.

В начале XIX века Николай Матвеевич с братом получили по разделу имущества родного дяди Семёна село Волочек (с 1952 г. – Нахимовское) с деревнями в Сычёвском уезде Смоленской губернии. Вскоре Николай выходит в отставку и приобретает в Сычёвском уезде известность успешного хозяина. В 1808 г. он избран уездным дворянским предводителем. Человек чести, он не менял своих убеждений, отличался требовательностью и верностью данному слову. Был расчётливо распорядителен. Долгов не имел, ссужал деньги друзьям без процентов.

Как это знакомо нам по незабвенному Павлу Степановичу, приходившемуся двоюродным племянником Николаю Матвеевичу.

Среди тех, кто оказал решающее влияние на формирование личности будущего знаменитого адмирала можно выделить три значимые фигуры: воспитатель юного Павла, его дядя и крёстный Николай Матвеевич Нахимов, легендарные адмиралы Д.Н. Сенявин и М.П. Лазарев. Если Михаил Петрович Лазарев взрастил из мичмана Нахимова блестящего боевого морского офицера, то нравственные начала привил ему герой народного сопротивления 1812 г. Николай Матвеевич Нахимов, много времени уделявший своему любимому племяннику; а завершил, по моему мнению, Дмитрий Николаевич Сенявин в плавании на «Азове» к Англии в 1827 году. Заслуженный адмирал стал на «Азове» свидетелем возмутившей его сцены, когда лейтенант Нахимов в компании с мичманом избивал матроса за нерадивое отношение к своим обязанностям. Экзекуторы получили по трое суток ареста, и адмирал составил специальное предписание об отношении офицеров к нижним чинам. Молодой Нахимов понял, что наряду с жёсткой системой капитана «Азова» М.П. Лазарева, усвоенной им в годы стажировки в британском флоте, имеет право на существование и система другого великого русского моряка Д.Н. Сенявина, основанная на уважении достоинства рядового матроса, вчерашнего крепостного мужика. Это был урок, который Нахимов не забывал всю свою 37-летнюю службу на флоте и часто повторял слова Дмитрия Николаевича: «для матроса доброе слово часто лучшая награда».

А разве нет связи между действиями Николая Матвеевича Нахимова в 1812 году и поступком капитан-лейтенанта Нахимова, командира нового, им же построенного, фрегата «Паллада», когда в штормовую ночь августа 1833 года эскадра из полутора десятка судов, ведомая вице-адмиралом Ф.Ф. Белинсгаузеном к его родному острову Эзель (Саарема), потеряла курс и шла на камни, но никто из командиров не решался указать свирепому морскому волку на ошибку в счислении его дивизионного штурмана? Павел Нахимов берёт ответственность на себя и демонстративно выводит свой фрегат из строя, пушечными выстрелами предупреждая эскадру: «Ваш курс ведёт к опасности!». Честь дворянина, морского офицера не позволила Нахимову укрыться за корпоративной этикой придворного Балтийского флота, он помнил, как поступил его крёстный Николай Матвеевич в обстановке утраты какого-либо управления Смоленской губернией в августе 1812 года. О последствиях Павел не задумывался, долг велел ему предпринять всё необходимое, чтобы предотвратить гибель эскадры, и то, что потери ограничились гибелью головного линейного корабля «Арсис» и повреждением нескольких других заслуга командира «Паллады». Но император, не указывая причин, снимает со своих постов командира «Паллады» и его старшего офицера. Это прерывает столь успешно начатую карьеру Нахимова на Балтийском флоте и вынуждает перейти на Чёрное море к контр-адмиралу М.П. Лазареву.

В семьях Нахимовых рассыпанных по десятку усадеб различных уездов губернии, Николаем Матвеевичем гордились как десятилетиями позже Павлом Степановичем, а для подрастающей молоди он превратился в кумира, образец верности долгу, царю и Отечеству. Своему сыну Нилу Николай Матвеевич оставит земли в Смоленской, Тверской и Тульской губерниях, коммерческие предприятия, дом в Москве.

Призыв предводителя нашёл горячий отклик в уезде, и вооружённые группы были образованы повсеместно. Этому способствовал авторитет предводителя и его личное участие в исполнение предписания. Для тех, кто не мог оставить своё место, кому некуда было бежать, кто колебался, пришла уверенность, что они не одиноки, что в соседних сёлах и деревнях люди как и они вооружаются и что их не оставят наедине с неприятелем, придут на помощь, армия скоро перейдёт в наступление и освободит от врага родную Смоленщину.

С целью оперативного извещения применялись условные сигналы, по которым селение при реальной угрозе могло в короткий срок опустеть, а вооружённые поселяне собраться в условном месте. В вотчине самого Николая Матвеевича в селе Волочек на высокой колокольне усадебного храма во имя Введения Пресвятой Богородицы был устроен наблюдательный пост, и по тревоге зажигали факелы, различимые в соседних поселениях.

Сычёвский уезд, выделенный из состава Вяземского в 1778 г. по воле Екатерины II, расположен на север от Смоленской дороги, но южной своей границей тянулся по ней от Царёво-Займища в направлении Гжатска на протяжении 10 вёрст. Уезд граничил в то время с Вяземским, Бельским и Гжатским уездами. На север его территория распространялась до Тверской губернии. Сами Сычёвки отстояли на 70 вёрст от Смоленской дороги (Большой Московской). С востока на запад уезд протянулся на 70 вёрст, а с юга на север на все 80. Население тогда вряд ли превышало 90 тысяч человек (в 1815 г. по православным приходам числилось 80 тысяч человек мужского и женского пола - РГИА ф. 796, оп. 97, д. 1303 1816. Ведомость исповедальных Росписей Смоленской консистории). Земли в уезде считались самыми бедными в губернии, урожайность зерновых здесь была самая низкая. Но не одним хлебом жив русский человек, было на гербе губернии выбито: «Несгибаемый дух всё превозможет!»

Созданная система защиты уезда оказалась весьма действенной. В рапорте Кутузову от 3 сентября Нахимов докладывал: с 18 августа по 1 сентября убито неприятелей 572, взято в плен 325, в том числе 3 обер-офицера. Крестьян убито 44, ранено 67.

А в рапорте от 30 октября, когда уезд уже был практически очищен от мародёров-бродяг, Нахимов очередной раз докладывал Кутузову: с 19 августа по 10 сентября в Сычёвской округе убито неприятелей 622, взято в плен 335, в том числе 4 обер-офицера. Таким образом, с 1 по 10 сентября ещё 50 оккупантов нашли свой конец на смоленской земле. «А также таковым же действием с того времени по 30 сентября ещё убито из неприятельских войск 1098 человек, штаб и обер-офицеров 2, в плен взято 235 человек, в том числе один капитан и 29 унтер-офицеров; с нашей стороны убито крестьян всех 92, ранено 115».

За два с небольшим месяца произошло 15 крупных стычек, сам Николай Нахимов неоднократно «выезжал с исправником против больших партий неприятельских для распоряжения и поощрения крестьян, но, по большей части один исправник, находясь в округе, присутствовал, распоряжал, поощрял крестьян» (РГВИА ф. ВУА, д.3465, ч.11, лл.403-404 об. Копия).

12 октября 1814 года в своём рапорте губернатору К.И. Ашу Нахимов в связи с представлением отличившихся к награждению бронзовой медалью в память о 1812 годе сообщает уточненные данные о потерях неприятеля на Сычёвской земле за всё время нашествия: перебито более 3-х тысяч оккупантов, из них 6 штаб- и обер-офицеров, взято в плен 1560, из них 5 штаб- и унтер-офицеров; захвачены сотни ружей, большое число различного холодного оружия, отбито несколько орудий. Потери защитников уезда составили 97 человек убитыми и 224 ранеными.

Но не легенда ли это, как и многое из того, что кочует из одного издания в другое о событиях 200-летней давности? Такие потери бывают в сражениях регулярных армейских частей, когда участвуют профессионалы, наши партизанствующие Денис Давыдов со своими гусарами Ахтырского полка, Фигнер и другие не докладывали о подобных боевых достижениях. Архивы, к счастью, сохранили неоспоримые документальные свидетельства подвигов сычёвских крестьян, мещан, купцов и их руководителей. С некоторыми из них мы имеем возможность познакомиться ниже.

Слава о сычёвских удальцах быстро распространилась по соседним уездам, достигла Тверской губернии, где скрывались многие семьи смоленских помещиков. Ржевский уезд составил отряд из 500 “отчаянных голов”, готовых идти на помощь сычёвцам и освобождать вместе с ними Вязьму и другие захваченные неприятелем города Смоленщины.

Гражданский губернатор Лука Семёнович Кологривов, вдохновлённый примером Нахимова и его сподвижников, решил действовать, не дожидаясь официального назначения. Он направляет принцу Георгию Гольштейн-Ольденбургскому генерал-губернатору Новгородской, Тверской и Ярославской губерний секретное послание, полученное тем в Ярославле 27 сентября, в котором сообщает, что по его сведенииям, смоленские уезды, граничащие с Тверским уездом, утратили губернское управление и находятся ныне без начальственного надзора и что, «исходя из чрезвычайно важных военных обстоятельств и движимый верноподническими чувствами», решил принять эти уезды без разрешения сверху в своё заведывание и «обещает немедленно сделать распоряжение как относительно успокоения поселян, так и отражения неприятельских нападений путём партизанства по примеру Сычёвского уезда». С этой целью Лука Семёнович, по получении от принца разрешения принять управление уездами, дополнительно «командирует в северные уезды Смоленской губернии своего представителя советника Тверской Гражданской палаты Денисова; тамошние чиновники городской и земской полиции, из числа оставшихся на месте, должны были являться к нему, принимать от него поручения и исполнять их с точностью» (Слезскинский Александр «Народная война в Смоленской губернии в 1812 году» Русский Архив 1901 г., кн.2, стр.8). Мы видим, что и в Тверской губернии нашлись достойные сыны отечества, воодушевлённые примером соседей, готовые действовать, не дожидаясь указания сверху.

О полезных действиях Кологривова и об отличных подвигах Нахимова, Богуславского, купцов, мещан и крестьян генерал-губернатор принц Георгий Гольштейн-Ольденбургский повергал особенному ЕИВ и вниманию благоволению, ходатайствуя о вознаграждении сих лиц (Слезскинский А. «Народная война в Смоленской губернии в 1812 году» Русский Архив 1901 г., кн.2, стр.7-11).

Командировав Денисова в соседнюю губернию, Кологривов одновременно послал циркуляр предводителям дворянства своих уездов, чтобы он обязательно был прочитан дворянам, укрывавшимся на тверской земле от французов. Циркуляр этот первыми строками восхвалял и ставил на вид распоряжения Нахимова, храбрость исправника Богуславского и призывал к патриотическим чувствам гг. смоленских дворян, временно жительствующих во вверенных Кологривову уездах Тверской губернии, чтобы по возможности способствовать благонамеренному очищению имений их от неприятелей, для чего они должны прибыть в свои уезды и принять на себя труд действовать.

Предводитель Ржевского уезда Тверской губернии Карцов собрал беженцев из Смоленских уездов и зачитал им циркуляр губернатора. Дворяне тут же составили прочувственный отзыв и послали его в ответ Луке Семёновичу Кологривову: «...начнём сближаться к своим пределам для скорейшего очищения Смоленской губернии, которая просит защиты, молит о пощаде; мы, единодушно сохраняя всегда патриотизм, двинемся на сокрушение злодея, в защищение веры, Государя и отечества; будем защищать свои владения также мужественно, отважно и храбро, как действовали наши земляки ─ предводитель Нахимов и исправник Богуславский». Отзыв подписали дворяне Смоленского уезда – Н. Храповицкий, Н.А. Рахин; Духовского – И. Маслов, С. Плескачевский; Вяземского – А.А. Бонов, Н.Д. Храповицкий; Дорогобужского – М.Ф. Станкевич, А.Г. Храповицкий; Бельского – Д. Храповицкий. (Слезскинский А. «Народная война в Смоленской губернии в 1812 году» Русский Архив 1901 г., кн.2, стр.13).

Обращает на себя внимание, что среди подписантов отсутствуют помещики из Сычёвского уезда.

На мой взгляд, посылка Денисова оказалась запоздалой мерой, собрать вооружённые группы в других уездах ему не удалось. Но он смог оказать существенную помощь им в защите от мародёров, отправляя партии бывалых партизан из уездной Сычёвки и других мест Сычёвского уезда. Сычёвцы, получив боевую практику и овладев разнообразной тактикой борьбы с неприятелем, перешли к активным действиям: не дожидаясь неприятеля в своих селениях, отправлялись на розыск его, навязывали схватку, преследовали до полного уничтожения неприятельской партии.

А.П. НАХИМОВ

ГЛАЗАМИ БИТЫХ

Взгляд с Запада на победу под Москвой весьма скуден и мало отражён в зарубежной военной литературе. Но при рассмотрении хода Великой Отечественной войны, да и всей второй мировой, западные историки вынуждены признавать значение этой битвы, как переломной. Это естественно. Но сегодня всё больше раздаётся голосов о том, что Советский Союз не сыграл решающей роли в разгроме фашизма. Недаром на Западе Великую Отечественную войну 1941-1945 годов до сих пор называют «неизвестной войной». Опорочить наши усилия в этой войне постарались своими неподтверждёнными фантазиями и «русские теоретики» типа Резуна-Суворова, и некоторые учебники истории, составленные американскими авторами. Но несомненно, что одностороннее рассмотрение военных действий не приводит к их объективной оценке, поэтому интересны взгляды противоположных сторон. С этой точки зрения весьма кстати оценка событий на Восточном фронте западных историков типа Лиддела Гарта, которая была сделана по свежим следам войны, но, к сожалению, в ходе «холодной войны» в угоду идеологическим догмам претерпела негативную интерпретацию. В своей книге «Немецкие генералы рассказывают» (Нью-Йорк, 1948 г.) Гарт делает выводы из тех или иных событий на Восточном фронте из бесед с непосредственными участниками этих событий, генералами – руководителями на полях сражений. И как обоснованно утверждает автор, победа Советского Союза была обеспечена с самого начала нападения фашистской Германии, просчёты Гитлера были очевидны, но не он один виноват в поражении. «…Все крупные неудачи немецких вооружённых сил приписывались Гитлеру, а все победы – немецкому генералитету. Это, конечно, неверно. Гитлер отнюдь не был бездарным стратегом. Просто в ходе кампании на русском фронте его недостатки стали более весомыми, чем способности, и перетянули чашу весов, а отрицательный баланс привёл к банкротству».

Поражение под Москвой, рассказ генерала Гюнтера Блюментрита, начальника штаба 4-й армии немцев, наступавшей на Москву, в изложении Лиддела Гарта. «Русские были застигнуты врасплох, - сказал генерал Блюментрит. – Они не ждали крупного наступления противника на Москву так поздно осенью. Но бои с окружёнными советскими войсками полностью закончились лишь к концу октября, и было уже слишком поздно, чтобы воспользоваться плодами этой победы.

После ликвидации окружённой группировки мы продолжали наступление на Москву. Первое время мы не встречали сильного сопротивления, но наступление развивалось медленно: дороги развезло, наши войска устали. К тому же мы натолкнулись на хорошо укреплённую оборону на реке Нара и были остановлены подошедшими свежими русскими частями.

Все командиры начали спрашивать: «Когда же мы остановимся?». Они помнили, что случилось с армией Наполеона. Многие из них начали перечитывать мрачные мемуары французского посла Коленкура о 1812 годе. Эти мемуары действовали угнетающе в те критические дни 1941 года. У меня до сих пор перед глазами командующий 4-й армией генерал-фельдмаршал Клюге, как он, с трудом вытаскивая ноги из грязи, идёт по двору к себе на командный пункт и долго стоит перед картой с книгой Коленкура в руках. И так изо дня в день».

Когда Москва стала недосягаемой и наступила суровая русская зима, страх охватил немецкие войска, а вместе с ним усилилась угроза столь же страшной катастрофы, которая постигла армию Наполеона….

О битве под Москвой в те дни лондонская газета «Таймс» писала: «Эта победа была достигнута благодаря искусству и выдержке русского верховного командования, стоическому героизму русского солдата и самоотверженности русского народа. Битва на Восточном фронте является стержнем войны. В конечном счёте всё зависит от неё…» (22 декабря 1941 г.)

Другой автор, уже американский, Уильям ШИРЕР в своей книге «Взлёт и падение третьего Рейха», вышедшей в Америке в 1959 году, написанной на богатом материале первоисточников, разделяет взгляды Лиддела Гарта на войну России с Германией. На русский язык эта книга была переведена только в 1991 году. Большая глава этой книги посвящена битве под Москвой, которую он хотя и озаглавил «Крупное наступление на Москву», но она повествует в основном о поражении фашистов.

Уильям Ширер о московской битве. С большой неохотой уступая настояниям Браухича, Гальдера и Бока, Гитлер согласился возобновить наступление на Москву (приказ об этом Гальдер увидел 5 сентября 1941 г.). 2 октября началось крупномасштабное наступление под кодовым наименованием «Тайфун». Предусматривалось, что мощный ураган налетит на русских, уничтожит их последние войска, обороняющие Москву, и приведёт к развалу Советского Союза.

Немецкое наступление вдоль старой Смоленской дороги, приведшей Наполеона в Москву, началось словно неистовый тайфун. В течение первых недель октября, когда, по выражению Блюментрита, развернулось «хрестоматийное сражение», немцы окружили между Вязьмой и Брянском две советские армии и взяли, как они утверждали, в плен 650 тысяч солдат и офицеров, захватили 5 тысяч орудий и 1200 танков. К 20 октября немецкие головные танковые части находились уже в 40 милях от Москвы… Даже трезвомыслящий Гальдер, который после первых задержек стал противником этого наступления, говорил, что при смелом руководстве и благоприятной погоде Москва может быть взята до наступления суровой русской зимы.

Но уже через несколько дней в дневниковых записях Гальдера и в донесениях Гудериана, Блюментрита и других немецких генералов появляются признаки сначала сомнений, а затем и отчаяния. Перед ними зримо появился призрак армии Наполеона. И дело здесь было не только в «суровой русской зиме».

Вот какой вывод делает Уильям Ширер на основе документов тех дней:«При этом нельзя не подчеркнуть одно обстоятельство: сколь ужасной ни была русская зима и сколь ни бесспорно, что советские войска оказались лучше подготовлены к ней, чем немцы, фактором, определившим исход сражения, явилась не погода, а ожесточённое сопротивление советских войск, их неукротимая воля не сдаваться. Это подтверждается дневниковыми записями Гальдера и донесениями командующих с фронтов, в которых постоянно находит отражение изумление перед решимостью и ожесточённостью русских атак и контратак и отчаяние по поводу немецких неудач и понесённых потерь. Нацистские генералы не могли понять, почему русские, несмотря на откровенно тиранический режим и катастрофические последствия первых немецких ударов, выстояли, не потерпели полного краха, подобно французам и многим другим народам и государствам, которые развалились от ударов менее мощных».

Уильям Ширер в своей книге приводит и другой фактор, на который рассчитывали немцы, начиная войну. Его до настоящего времени замалчивает наша историография. О нём Лидделу Гарту поведал Клейст: «Надежды на победу, - говорил Клейст, -в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России… Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит на фронте тяжёлое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера». Но увы! Этот миф рассеялся, а ответ на него получил Гудериан от старого царского генерала, которого он встретил в Орле: «Если бы вы пришли двадцать лет назад, - говорил генерал Гудериану, - мы бы вас встречали с распростёртыми объятиями. Но теперь слишком поздно. Мы только что начали вставать на ноги, и тут появляетесь вы и отбрасываете нас на двадцать лет назад, так что нам снова придётся начинать всё сначала. Теперь мы сражаемся за Россию, а в этом деле мы все едины».

Тем не менее, по мере того, как ноябрь с его метелями, буранами и постоянными морозами приближался к концу, Гитлер и большинство генералов испытывали всё меньше и меньше сомнений, что Москва падёт в ближайшие дни. Наступление натолкнулось на железное сопротивление русских. Вечером 1 декабря фон Бок сообщил по телефону Гальдеру, что его обескровленные войска уже не способны действовать. Начальник Генштаба постарался его подбодрить: «…Нужно попытаться разбить противника, бросив в бой все силы до последнего. Если окончательно выяснится, что разгромить противника всё-таки невозможно, тогда нужно будет принять другое решение». Но легче сказать, чем сделать, учитывая сопротивление русских и погодные условия. «…Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки», - доносит фон Бок 3 декабря. 4-го декабря остановлена 2-я танковая армия Гудериана, пытавшаяся ворваться в Москву с юга, а 5 декабря создалась критическая обстановка. На всём 200-мильном фронте, полудугой вытянувшемся вокруг Москвы, немецкие войска были остановлены.

Генерал Блюментрит, занимавший пост начальника штаба 4-й армии фон Клюге, понял, что наступил поворотный момент. Вспоминая впоследствии эти события, он писал: «Наши надежды покончить с Россией в 1941 году были перечёркнуты в самую последнюю минуту».

Постепенно, шаг за шагом, а иногда и ускоренно на протяжении всей той мрачной зимы немецкие армии, которые собирались праздновать рождество в Москве, отступали; теперь их вынуждали отступать русские, осуществляя окружения и прорывы. К концу февраля немцы оказались отогнанным от Москвы на 75-100 миль. Гальдер записал в своём дневнике, во что обошлась немцам их русская авантюра. Общие потери по 28 февраля 1942 года, как отмечал Гальдер, составили 1 005 636 человек, или 31% всей численности войск Восточного фронта; из них 202 251 человек составили убитые.

Поражение под Москвой явилось глубоким разочарованием для нацистского завоевателя, который всего за шесть недель до этого, выступая по берлинскому радио, «без каких-либо оговорок» заявил, что Россия «повержена и никогда больше не поднимется». Но его расчёты и планы оказались сорваны, его надежды остались несбыточны. Спустя пару недель, 6 декабря, они были вообще перечёркнуты в снегах под Москвой, когда его разгромленные войска начали отходить из пригородов столицы русских.

После поражения под Москвой в немецких рядах стали бродить мысли о компромиссном окончании войны. «В целом, - заключает Гальдер, - можно ожидать, что обе враждующие группы стран, не будучи в состоянии уничтожить одна другую, придут к компромиссному соглашению».

Но этим надеждам не суждено было сбыться. Агрессора следовало проучить и отучить навека. И Красная Армия, советский народ ценой неимоверных усилий, лишений и потерь сделали это.

Благодаря славным предкам, нас всё еще не трогают, но готовят к тому, чтобы самим набраться храбрости на новую агрессию.

Вадим КУЛИНЧЕНКО, капитан 1 ранга в отставке