Газета Завтра 14 (1011 2013)

Сопротивление полезно

Михаил Делягин

4 апреля 2013 0

Политика

Об экономической эффективности политических решений

В Ростове-на-Дону прошла некая конференция Российского Общенародного фронта, которую почтил своим вниманием и посещением сам президент РФ В.В.Путин. Проходила встреча под лозунгом поиска "социальной справедливости". И хорошо, что глава нашего государства много рассуждал об этой проблеме. Но еще больше и острее говорили о ней участники собрания с мест. Их явно беспокоило, что страна все дальше и дальше отходит от решения "общественных проблем". Между тем параллельно в Ижевске Профсоюз оружейников выступил с заявлением о недопустимости "столь низких зарплат", которые существуют на предприятиях города. Была названа даже парадоксальная цифра в 3 тысячи рублей. Социальное неравенство в нашем обществе и государстве довольно часто скрывается за ширмой "повышения эффективности". Именно об эффективности неоднократно заявляя и сам В.В.Путин. Обратимся к этому термину немного более подробно.

Слово "эффективность" истрепали до последней степени - хуже, чем "партию". Дошло до того, что словосочетание "эффективный менеджер" стало ругательством, синонимом наглого и разрушительного вора-либерала и имеет к своему первоначальному значению не большее отношение, чем какие-нибудь "трудолюбивые соотечественники" (политкорректное обозначение нелегальных мигрантов).

Ведь эффективность - одно из фундаментальных понятий экономики, которая изучает именно эффективность использования ограниченных ресурсов, - то есть то, как использовать их наилучшим образом.

Как и у других наук, у экономики есть свои особенности.

Прежде всего, плохого экономиста-практика (не путать с теоретиком - например, с Марксом) можно почти безошибочно выделить из общей массы: в силу самого характера науки, диктующей определенный склад мыслей, хороший экономист в принципе не может быть беден и точно знает, что экономика, при всей ее важности, не является главной в жизни - ни общества, ни отдельной личности (поэтому обычно он, кстати, не бывает и слишком богат).

Как и остальные гуманитарные науки, экономика не является наукой в строгом смысле слова: этот смысл категорически требует повторяемости результатов эксперимента, проводимого в одних и тех же существенных условиях, - а в экономике добиться этих "одних и тех же существенных условий" практически невозможно даже для нескольких предприятий, не говоря уже о нескольких странах.

Таким образом, с точки зрения точных, естественных наук экономика значительно ближе к искусству (или, под горячую руку, к шарлатанству), чем к благородной деятельности по познанию окружающего нас мира. И в таком подходе есть здравое зерно.

Что уж говорить, когда даже фундаментальное понятие экономики - эффективность - не является универсальным, а полностью зависит от изучаемого явления! Она всецело зависит от избранного критерия, который, в свою очередь, определяется простой точкой зрения.

Принципиальная граница проходит между частными и общими интересами: очень часто эффективное для одних требует беспощадного разрушения эффективности с точки зрения других.

Так, грабеж на большой дороге (или приватизация, или финансовые спекуляции, или либеральные реформы, или рабо- и наркоторговля) может быть (и обычно является) восхитительно эффективным с частной точки зрения осуществляющих их групп, - однако с точки зрения общества в целом они не только не эффективны, но даже разрушительны.

С другой стороны, строительство инфраструктуры или поддержание социально значимых производств обычно неэффективно с точки зрения непосредственно эксплуатирующих их фирм - в отличие от общества в целом.

Классическим примером является Транссиб, даже первая очередь которого окупилась, с точки зрения железнодорожников (исходя из сравнения оплаты перевозок с расходами на строительство), по расчетам Дмитрия Верхотурова, лишь через полвека - как раз к началу коллективизации. Понятно, что с точки зрения общества кумулятивный эффект от качественного роста деловой активности в результате его функционирования окупил затраты несравнимо раньше, - не говоря о том, что без него удержать в составе России Дальний Восток, а также, вероятно, Забайкалье и Восточную Сибирь было бы весьма затруднительно.

Другим примером эффективного с точки зрения общества, но категорически неэффективного с точки зрения фирмы является Подмосковный буроугольный бассейн. Вскоре после его закрытия при Хрущеве в связи с очевидной нерентабельностью ущерб, наносимый возникшей из-за массового безделья населения преступности, существенно превысил экономию, - и эксплуатацию истощенных месторождений пришлось возобновить на время создания альтернативных рентабельных производств.

Таким образом, эффективность принципиальным образом зависит от точки и масштаба зрения.

С момента формирования после Вестфальского мира современных государств эффективность общества, как правило, решительно доминировала над эффективностью фирмы, просто потому, что общество в лице государства было гарантированно мощнее почти любой, сколь угодно крупной и эффективной, корпорации, легально действующей на его территории.

Формирование глобального бизнеса как политической силы, начавшееся на основе американских корпораций в ходе Второй мировой войны, начало принципиально менять баланс сил: совокупность корпораций начала становиться сильнее слабых государств и, по крайней мере, равноценной сильным.

Победа глобального бизнеса над традиционным государственно-монополистическим капитализмом, ознаменованная свержением представителя последнего, Никсона, открыла дорогу "либеральной революции" Тэтчер и Рейгана: став инструментом в руках глобального бизнеса, государства вынуждены были не просто принять идеологию более сильного субъекта глобальной конкуренции, но и провозгласить ее в качестве единственно возможной.

Это облегЧалось и естественной в условиях структурного кризиса конца 70-х-начала 80-х годов экономией средств, и общим противостоянием западных государств и глобального бизнеса с принципиально несовместимой с ними советской цивилизацией.

Она прекрасно сочеталась с традиционным государственно-монополистическим капитализмом (отсюда, кстати, и вся доктрина "мирного сосуществования"!), поскольку также исходила из приоритета общественных интересов над частными (хотя этот принцип проводился с разной мерой и с разным пониманием сути общественных интересов).

В то же время советская цивилизация (как и традиционный государственно-монополистический капитализм) оказалась принципиальным, несовместимым антагонистом глобальному бизнесу - именно потому, что последний исходил из приоритета частных интересов, из понимания эффективности как эффективности исключительно фирмы. Понимание эффективности с точки зрения общества мешает глобальному бизнесу получать сверхприбыли и потому рассматривается им (и его многочисленной обслугой) как абсолютно неприемлемая ересь, подлежащая полному уничтожению.

Либеральный фундаментализм в соответствии с интересами глобального бизнеса рассматривает в качестве единственно возможного критерия эффективности эффективность с точки зрения фирмы, принципиально отвергая под истерически-идеологическими предлогами саму возможность ее анализа с точки зрения общества.

Это вполне закономерно: с одной стороны, современный либерализм исходит из обязанности государства служить не своему народу, а глобальному бизнесу (особенно ярко это видно в критических ситуациях - от Кипра до Сирии), а с другой - это вызвано изменившимся соотношением сил: глобальный бизнес стал больше и сильнее всех без исключения традиционных государств.

Сегодняшний экономический кризис, выхода из которого нет и который приведет мир к срыву в глобальную депрессию, во многом вызван именно последовательным и тотальным применением заведомо несовместимого не только с человечностью, но и с человечеством понимания эффективности исключительно как эффективности с точки зрения фирмы.

Применение заведомо частных критериев в качестве всеобъемлющих является распространенной, политически естественной, но исключительно разрушительной логической ошибкой.

То, что фирмы стали очень большими и мощными, не меняет характера их деятельности: они ориентированы исключительно на получение прибыли любой ценой - и, действуя таким образом вне какого бы то ни было регулирования (так как регулировать их на глобальном уровне просто некому), вполне способны разрушить нынешний хрупкий, относительно цивилизованный и гуманистичный мир, выбросив его в новые Темные века Средневековья. Репетицию этого в политическом плане мы видим в Сомали, Афганистане, Ираке, Северной Африке и в сопротивляющейся Сирии, а в хозяйственном отношении - в принужденном к "финансовому харакири" Кипру.

Если человечество хочет выжить, оно должно вернуться от оценки мира с точки зрения фирмы к более естественной точке зрения общества. Возврат к адекватности - условие выживания, и в ходе этого возврата не стоит обращать внимания на отдавленные мозоли и негодующие вопли страдающих миллиардеров.

Содержанием начинающейся эпохи становится новая национально-освободительная борьба народов против внешнего угнетения, осуществляемого, однако, не военным оккупантом, а экономически доминирующим глобальным бизнесом и его политическим проявлением - глобальным управляющим классом, перерабатывающим и "всасывающим" в себя компрадорские части нынешних государств и еще вчера национальных элит.

Нынешний мировой порядок, по сути, является аналогом послевоенного американского неоколониализма - применяемым, однако, по отношению не только к слаборазвитым странам, но ко всем странам (за исключением разве что Китая), начиная с наиболее развитых США, Японии и Германии.

Возможность борьбы с этим порядком дает глобальный кризис, и не случайно военная машина Запада, в страхе остановившись перед Северной Кореей и Ираном, беспомощно буксует в маленькой и на самом деле не эффективной (с точки зрения ее политического руководства) Сирии.

Загнивание глобальных монополий, не имеющих в силу своей глобальности источника внешней конкуренции и успешно тормозящих, в том числе злоупотреблением правом интеллектуальной собственности, технологический прогресс (чтоб он не создал им жизнеспособной альтернативы), неминуемо сорвет мир в новую чудовищную депрессию.

Главный дефицит в условиях депрессии - это спрос. Естественная реакция на нее любого государства - усиление протекционистских мер для использования своего спроса в интересах своего общества (то есть для защиты национальных рынков). Несмотря на все влияние глобального управляющего класса, после обострения кризиса осенью 2008 года единственная страна "большой двадцатки", не усилившая защиты своего рынка, - это Россия, еще и вступившая в ВТО на заведомо кабальных условиях. Хотя на словах протекционизм все, разумеется, осуждают с энтузиазмом монахинь, вкладывающих весь свой невостребованный пыл в выступления против добрачного секса.

Тем не менее, неизбежное усиление протекционизма в условиях глобальной депрессии медленно и неравномерно, но разорвет глобальный рынок на отделенные друг от друга макрорегионы, - и тем самым разрушит сегодняшнюю систему глобальных монополий. Их масштабы и, следовательно, влияние сократятся, дав возможность народам вернуть государства в свои руки и вновь начать развиваться в своих собственных интересах, а не ради прибылей не имеющих к ним отношения глобального бизнеса.

Сегодня это кажется фантастикой, но завтра станет реальностью - и готовиться к действиям в этой реальности надо уже сейчас, не теряя времени.

Одним из ключевых элементов предстоящей нам идеологической революции (естественным образом предшествующей революции политической, экономической и социальной) представляется возвращение от понимания эффективности с точки зрения отдельной компании к ее оценке с точки зрения всего общества.

Чем быстрее мы сделаем этот самоочевидный, но неприемлемый для правящей и владеющей Россией тусовки шаг к здравому смыслу, тем меньшие потери мы понесем в ходе глобальной депрессии и тем быстрее преодолеем ее неизбежно разрушительные последствия.