Газета Завтра 2 (1259 2018)

Адские жаровни и небесные колодцы

Сообщество « Круг чтения » 10:31 19 января 2018

Адские жаровни и небесные колодцы

о романе Александра Проханова «Гость»

Михаил Кильдяшов

0

Оценить статью: 1

СПб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2018

Время — перфоманс. Образ, оживший в действии. Действие, превратившееся в действо. Образу стало тесно в пространстве, на плоскости, в жесте и звуке. Образ прорвал оболочку слова, ноты, холста, сцены, кадра, хлынул пульсирующей кровью в жизнь. Перфоманс пробил тромб между искусством и реальностью, между правдой и вымыслом, смешал подлинное и мнимое, поменял местами художника и зрителя, слил одного с другим воедино.

Перфоманс — стрела, выпущенная в действительность, пуля, для которой нет разницы между стрелком и мишенью. В перфомансе художник способен поразить самого себя, убить себя своей же идеей, которая, как луч в линзе, преломляется в сознании зрителя и поджигает всё вокруг.

Охотник за временем — зритель, превратившийся в творца. В перфомансе время охотится на него: загоняет в ловушки прошлого и настоящего, ломает хронологию жизни, подменяет причину следствием. Время в перфомансе заставляет мутировать вечные образы и смыслы, мутировать до неузнаваемости, когда в чёрном мерещится белое, а во лжи — истина. Вместе с образами и смыслами мутирует время, а вслед за ним — охотник за временем.

Подобные мутации стали одной из главных тем романов Александра Проханова, написанных за последние пять лет. В этих романах, посвящённых зарождению светоносной пятой империи и силам, которые противостоят этому зарождению, показана разрушительная энергия перфоманса. Он, как мощный сейсмический толчок, способен поколебать прочное здание, как коктейль Молотова, способен мгновенно поджечь всё там, где ничто не предвещало пожара. Так в романах "Человек звезды", "Губернатор", "Убить колибри" оживают красные человечки и сводят с ума жителей города П, под фашистские песни перед публикой возникают в советских мундирах повешенные свиньи, на сцене в режиме реального времени умертвляют колибри, чтобы губительная чёрная волна, преодолев все преграды, настигла Президента.

Для Проханова изображение перфоманса — это не просто осмысление эстетики боли и страдания, эстетики, которая способна разбудить в человеке зверя, отсечь его от неба и света, окунув во тьму, привязав ко всему самому низменному, что есть на земле. Это не просто пристальное всматривание в бутоны цветов зла, откуда на тебя взирает и дышит смерть. Исследование перфоманса, проникновение в его суть — это прежде всего изучение оргоружия врага, оружия исторического, идеологического, бытийного.

Перфоманс — одно из самых мощных порождений эстетики постмодернизма, который показал себя уже не безобидной "игрой в бисер", не словесной эквилибристикой, не интеллектуальной забавой с интертекстами и гипертекстами. Перфоманс — это резкая, решительная попытка утвердить в современном искусстве постмодернизм как единственный, безальтернативный творческий метод. Как поэтику, которая направлена на десакрализацию и демонизацию священных смыслов, на осквернение и обнуление исторической памяти, на глумление над святынями, когда можно разрубить на глазах у зрителей икону, соорудить макет храма с клизмами вместо куполов, устроить перед алтарём панк-молебен и объявить в интернете конкурс среди тех, кто готов изуродовать фотографию Патриарха.

Такая эстетика стремится разрушить мир, где есть место любви и добру, породить антимир, где скверну и патологию признают нормой. Здесь все привычные образы, что прежде объединяли поколения, будут не просто эволюционировать, но революционировать, будто попадая под действие радиации и превращаясь в монстров и уродов.

Для этого антимиру и нужен перфоманс. Он обратит в действо "Чёрный квадрат" — и мир распадётся на мегапиксели, каждый из которых будет источать смерть. Перфоманс воплотит мунковский "Крик" — и жизнь превратится в бесконечный страх, будет толкать человека в сумасшествие, как в пропасть. Перфоманс оживит золотого тельца, чтобы все поклонились ему. И тогда в последнем духовном порыве прозвучат слова Писания: "Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника".

Но этот ненавистный художник в упоении будет взирать на измученного, изумлённого зрителя, внушит ему мысль о том, что просто смотреть теперь бессмысленно. Ведь можно стать сотворцом, соучастником действа, взять на себя ответственность за него. Можно понести в мир это действо, как раковую клетку, распространить, как смертоносную бациллу, чтобы не только в тебе, но и в ближнем проснулся чёрный человек, зашевелилась недотыкомка, разбушевались бесы.

Для противостояния всему этому необходимо выработать "оборонное сознание", закупорить тот источник радиации, который лишает нас спасительных смыслов. Нужно предложить своё оргоружие, оргброню, которая защитит мир от антимира.

Такой броней стал новый роман Проханова "Гость". Главный герой — художник-перфомансист Аркадий Веронов — оказывается в одной цепочке образов с Политологом и Виртуозом. Он тоже владеет умами и конструирует миры, порождает мемы и создаёт представление о событиях, разрушает репутации и стравливает мифы, воплощает страхи и высвобождает инстинкты: "Искусство, которым я владею, вовсе не должно доставлять людям радость и удовольствие. Оно должно заставлять людей страдать, чтобы они очнулись от окружающей их пошлости". Но если Политолог и Виртуоз идут от политики к творчеству, если политтехнология становится для них воплощённым вдохновением — то Веронов, напротив, движется от творчества к политике. Его перфомансы обезоруживают одних и вооружают других.

Каждый творческий акт подобен для Веронова акту террористическому. Перфоманс детонирует, как тротиловая бомба, совершает бытийную диверсию, подрывает время и пространство, устремляется взрывной волной в самые потаённые уголки мира и обрушивается на тех, кто ничего не ведает об эпицентре взрыва.

Веронов способен сдуть мыльную пену с ладони и этим спровоцировать инсульт у ненавистного блогера. В подобном владении технологиями смерти, в подобной эстетике гибели для Веронова есть особое упоение, сравнимое с броском в пропасть, на дне которой таится загадочный чёрный бриллиант, скрывающий слово смерти, таящий абсолютное знание, рождённое тьмой, некую истину — vero — носителем которой Веронов мечтает стать: "Эта бездна находилась в нём самом, он падал в себя самого, и заветный бриллиант переливался в глубине его сущности, на такой глубине, до которой невозможно дотянуться рассудком, а только колдовством, волшебством его искусства, разрушением запретных преград, срыванием заветных печатей".

Если изначально перфоманс был для Веронова борьбой эстетик, художественных приёмов и творческих методов, то со временем он перерос в борьбу идей, в противостояние идеологий. В 1991 году, как помрачение, как кошмар, как сон разума, Веронов пережил крушение страны. Как хичкоковский саспенс, ему явились птицы, излетавшие из Кремлевской стены — то красные боги покидали свои гнёзда. А вместо них в укромных уголках притаились змеи. Они, как эдемовский змий, стали искушать Веронова запретным плодом. И тот, вкусив от древа познания добра и зла, успел распознать лишь вкус смерти.

Художник оказался в стане тех, кто создал теорию "высшей касты", кто назвал себя винерами — "самыми деятельностными, способными, авангардными людьми России" — в противовес лузерам, "неполноценному человеческому материалу". Винеры уже четверть века пытаются добить красные смыслы, превратить их в "мутное болото исчезнувшей истории". Но оружие Веронова настолько мощно, что с ним можно ввязаться не только в историческую, но и в бытийную схватку, оказаться не только на поле битвы красных и белых, патриотов и либералов, но и там, где "дьявол с Богом борется".

Перфомансиста нанимает таинственный банкир Янгес. Он, как двуликий Янус, одинаково убедительно говорит и о тьме, и о свете. Он, подобно гётевскому Мефистофелю, настолько искусно смешивает помыслы, слова и деяния, подменяет добро злом, что одно и другое становятся неразличимы. Янгес призывает Веронова через разрушения обновить Россию, содрать коросту с живого тела, не боясь боли и кровотечения. Плеснуть кислотой в древнюю икону, не страшась, что вместе с копотью будет разъеден Божественный лик: "Сокрушая очередную моральную твердыню, вы вызываете вихрь, который производит невероятные разрушения на огромном от вас удалении. Эти разрушения копятся, ваши эмоциональные удары учащаются и в итоге приводят к желаемой встряске. Россия вздрагивает. Ржавчина опадает, окалина осыпается. И Русская Мечта начинает сверкать в своей волшебной красоте". Перфоманс за перфомансом Веронов должен выбить опорные столбы из-под "ветхой России": нанести удары по русской природе, церкви, истории, героям, милосердию, дружбе, любви.

Адская энергия, порождённая Вероновым, растёт в геометрической прогрессии. Он пляшет в голом виде перед священством, на бешеной скорости ездит по паркам и тротуарам, на открытии музея Зои Космодемьянской сжигает макет с повешенной куклой, разбрасывает кровавые кости на встрече ветеранов КГБ, отравляет изголодавшихся бродяг. А после этого взрываются газохранилища и химзаводы, происходят теракты в метро и на борту самолёта, сходят с рельсов поезда, бросаются с крыш высотных домов подростки. И это всё спровоцировал Веронов. Он — бабочка, чей взмах крыльев породил цунами.

Адская энергия горя и страдания бумерангом настигает самого Веронова. Он пытается укрыться от неё в воспоминаниях о матери, о былой любви и дружбе. Он ищет встречи с товарищем юности Степановым, с которым когда-то грезил постичь неведомое, вырваться за пределы земного бытия через природу, науку и поэзию. При встрече Веронову открылось, что Степанов, сидящий теперь в инвалидной коляске, стал единственным и неодолимым препятствием на пути разрушительной силы художника. В своей маленькой комнате немощный мечтатель создал целую Вселенную, создал образ Русского рая, населив его макетами "Бурана" и "Курска", отправив в этот рай детей, погибших в Беслане. Друг Веронова сумел одолеть энтропию и на всякое разрушение перфомансиста ответил созиданием, запечатав зло, наложив на него "крепких семь печатей". Чаша бед не перевесила, потому что в мире были не только те, кто прокладывал туннели в адские жаровни, но и те, кто прорубал колодцы в небеса: "Не восторжествовало зло и мир не погиб, потому что мать испытывает нежность к своему новорождённому младенцу. Потому что старик любуется цветком, который распустился на клумбе. Потому что прихожанин бросил копейку нищему перед храмом. Этих малых проявлений милосердия и добра достаточно, чтобы уравновесить мировое зло, запечатать его, удержать в чёрных катакомбах души, откуда оно рвётся в мир".

Но битва продолжается. Поле боя — уже сам Веронов. Он ощущает в себе инородное тело: оно душит изнутри, распирает рёбра, давит сердце. Это странное существо, незваный гость, чужак, враг подчиняет себе Веронова, ломает его волю, говорит из его утробы на неведомом праязыке. С каждым перфомансом, становясь всё мощнее, окончательно ввергает художника в отчаяние, вновь и вновь подводит к краю бездны, на дне которой светится чёрный бриллиант. Не помогает даже отчитка в монастыре, после которой гость, поражённый копьём Георгия Победоносца, лишь на время покидает нутро Веронова, вскоре вторгаясь в него вновь.

Может быть, в Веронове поселился медведь, содранную шкуру которого он увидел в юности в Карелии и почувствовал, что природная гармония нарушилась. Может быть, это огромная собака, что в августе 1991 года на глазах у Веронова загрызла ребёнка. Может быть, это большеглазый лемур, что изображён на вывеске корпорации Янгеса. А может быть, та самая змея, что притаилась в Кремлёвской стене, когда её покинули красные боги. Но кем бы ни был этот гость, если он вырвется наружу в полной силе — его уже ничто и никто не остановит. Зверь накинется на Россию, как новый век-волкодав, затянет её в бездну, а вместе с ней и всё мироздание.

Веронову остаётся одно. Он заглушает слово смерти, чтобы было произнесено Слово Жизни, чтобы в России наконец наступил подлинный День народного единства, чтобы вещий сон стал явью: "Государство Российское вновь начинало своё восхождение, как тесто, в которое Господь бросил небесные дрожжи. Кремль, как глыба розовой лавы, был свидетельством вулканического извержения, в котором извергалась всё та же загадочная имперская сущность".

И нужно унести с собой "произведения рук художника", нужно вернуть страх и скверну, боль и отчаяние тому, кто был их источником: последний шаг в пропасть — и все перфомансы затянула чёрная дыра, вобрал в себя таинственный бриллиант. Зло вернулось к злу.

А грязные следы замело русским снегом — белым, как покров Богородицы. Россия, устав от суеты, захотела помолиться, вздохнуть и услышать Слово Жизни — дивный стих о звёздах, что несёт зима на небесном коромысле.

Теги события:

книги литература проханов перформанс