Газета Завтра 270 (5 1999)

“ЗДЕСЬ НИЧЕГО НЕ ПОКУПАЮТ И НИЧЕГО НЕ ПРОДАЮТ” ( Николай Дмитриев — о Николае Старшинове )

Год назад, 5 февраля 1998 года, умер поэт Николай Старшинов. В череде смертей известнейших артистов, политиков, бизнесменов его уход из жизни не стал трагической сенсацией, поводом для многочисленных откликов в СМИ.

Нелепо было бы негодовать по этому поводу. Ведь и раньше, до их эры, серьезное занятие поэтическим творчеством воспринималось многими сугубо личным делом, чуть ли не чудачеством. А теперь и подавно.

Но и в России, и не только в ней, много людей, которые помнят и любят и еще долго будут помнить и любить Николая Константиновича Старшинова, Человека и Поэта.

Мои заметки не претендуют даже на краткий очерк жизни и творчества Старшинова. Напомню только, что он родился в 1924 году, воевал в Великую Отечественную пулеметчиком, окончил Литинститут, выпустил несколько десятков книг стихов и прозы. Собрал, пожалуй, самую интересную и полную коллекцию русских частушек. Долгое время работал в отделе поэзии журнала “Юность”, когда редактором был Валентин Катаев, потом много лет редактировал альманах “Поэзия”.

Он был патриотом. Конечно, не таким, каким лепит его телевидение: в телогрейке, без зубов, в одной руке портрет Сталина, в другой — бутылка водки. Нет, в одежде и манерах он был элегантен, спиртные напитки в течение последних тридцати лет не употреблял из принципиальных соображений. Сталина не идеализировал.

Ему горько было видеть, что наше общество пытаются переделывать в общество потребителей непотребного. Что люди, готовые умереть за рубли и доллары в подъезде или на пороге родной квартиры, не хотят верить в существование людей, готовых умереть за Родину. А он-то знал таких! Это были его товарищи. К страданиям от последствий тяжелого фронтового ранения прибавились страдания от фальсификации истории борьбы нашей Родины с фашистской Германией.

Он был демократом. Не таким, конечно, каким вошел демократ в сознание общества за последние десять лет: болтливый и вороватый, слабый, но жестокий, любящий транши и презентации, привстающий на цыпочки и глядящий за бугор. “Пускай от пива горько, они без пива вдрызг. Все бредят Нью-Иорком, всех тянет в Сан-Франциск”. Но это Есенин написал о беспризорниках-папиросниках!

Он был демократом в общении с молодыми поэтами, стихи которых знал наизусть. Никогда не навязывая своего мнения, не читая проповедей, он всей жизнью давал пример чистого и безоглядного служения поэзии.

Никто, наверное, после Ильи Сельвинского не занимался столько с молодыми, увлеченно и доброжелательно, терпя эксцентричность и непредсказуемость своих учеников. Не видя от многих “окромя вреда никакой пользы”, он помогал выпускать им первые книги, получать квартиры, выходить из нелепых жизненных ситуаций.

И на должности редактора альманаха “Поэзия” старался “малоимущим” (студентам и другим пролетариям) дать гонорар под верхнюю планку. А когда такие появлялись в издательском буфете — кормил их из своего далеко не катаевского кармана.

Старшинов-человек порой оттеснял Старшинова-поэта на второй план. Многие из не редевшего старшиновского окружения, искренне желая сказать ему приятное, говорили о его прекрасных человеческих качествах, не ощущая, что ему гораздо дороже были бы добрые слова о его стихах.

Попадались, как и в любой другой среде, люди расчетливые: стоило ему не опубликовать очередные их творения — и вот уже Старшинов в их устах из ангела превращался в его противоположность.

Иные, искренне уважая, смотрели на него, значительного русского поэта, в основном как на своего издателя.

Надо было быть поистине стойким человеком, чтобы, все это видя, не выказывать раздражения.

Не прощал он предательства, малодушия, сребролюбия.

И вот он со своим тающим на глазах поколением вошел в нашу похабную “новейшую историю”, где политики и экономисты, прямо как Лужин из “Преступления и наказания”, уверяют, что когда жулики разбогатеют, то остальным около них будет сносно жить:

“Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело”. (“Преступление и наказание”. Ф. Достоевский.)

В результате “устроенных частных дел” исчез альманах “Поэзия” — единственное в России периодическое издание, целиком посвященное поэзии, главное дело последних лет Старшинова.

С новой силой в наше время, когда почти все покупается и продается — от жвачки до голоса депутата, — зазвучало давнее, еще из 45-го, стихотворение Николая Старшинова о нем и его товарищах-солдатах, готовящихся вступить в бой с фашистами:

Зловещим заревом объятый,

Грохочет дымный небосвод.

Мои товарищи — солдаты

Идут вперед

За взводом взвод.

Идут, подтянуты и строги,

Идут, скупые на слова.

А по обочинам дороги

Шумит листва,

Шуршит трава.

И от ромашек-тонконожек

Мы оторвать не в силах глаз.

Для нас,

Для нас они, быть может,

Цветут сейчас

В последний раз.

И вдруг (неведомо откуда

Попав сюда, зачем и как)

В грязи дорожной — просто чудо! —

Пятак.

Из желтоватого металла,

Он, как сазанья чешуя,

Горит.

И только обметало

Зеленой окисью края.

А вот — рубли в траве примятой!

А вот еще... И вот, и вот...

Мои товарищи — солдаты

Идут вперед

За взводом взвод.

Все жарче вспышки полыхают,

Все тяжелее пушки бьют...

Здесь ничего не покупают

И ничего не продают.