Газета Завтра 28 (1077 2014)

Музон

Андрей Смирнов

10 июля 2014 0

Культура

Михаил ЕЛИЗАРОВ. "Жалобная книга"

Меньше, чем за год, Михаил Елизаров успел создать два альбома. "Дом и краски" вышел в сентябре 2013, а уже в мае был записан цикл "Жалобная книга". Всего в дискографии Елизарова это седьмой альбом (а если считать "живые" записи - аж десятый), за 4 года Михаил сочинил добрую сотню композиций.

И от афиши "известный писатель с программой песен " Елизаров давно ушёл, как "хтонический шансонье" он захватывает и совсем иную аудиторию, незнакомую с его литературным творчеством.

На "рутрекере" Елизаров проходит по разряду "авторской песни" - это, конечно, курьёз, хотя элементы авторской песни, равно как и русского шансона, советского рока (иногда впрямую цитируя) Елизаров использует, порой выворачивая наизнанку, доводя до абсурда или выводя на чистую воду. Относительные аналогии, пожалуй, есть с Шишом Брянским или Псоем Короленко - народность повенчана с филологией.

Новый альбом - 12 песен на полчаса, продолжение путешествия по коллективному бессознательному. Вполне себе чеховская "Жалобная книга". Очень много особенной елизаровской лирики, где брутальное ходит рядом со смешным и нежным. Расставлены ловушки-провокации, разбросаны парадоксы, есть интересные, неожиданные рифмы.

Как водится, многие решения, что называется, на "грани фола". Точнее даже, Елизаров вообще не обращает внимания на эту самую "грань", и если почувствует, что сказать надо именно так, а не иначе - получите, распишитесь. Он не веселит, но радует. И песни эти зачастую обладают поистине катарсическим эффектом.

Здесь тоже звучит сакраментальный вопрос, сопровождающий проявления ряда современных поэтов, музыкантов, художников - всерьёз или нет. И Елизаров дополнительно интересен как автор, объединяющий, переворачивающий конкурирующие, противоборствующие эстетические векторы.

Представим Большой зал ЦДЛ - выступает видный советский поэт, читая патриотическое стихотворение. Неважно - официальный советский вечер или бурлящий протестный сбор девяностых. А теперь то же стихотворение читает условный Пригов в уже несуществующем Проекте О.Г.И. Слова не изменены, может быть, интонация, но не обязательно. Очевидно, что речь уже идёт о совершенно другом произведении, контекст ставит всё с ног на голову.

Пейзаж после битвы пафоса и иронии породил новый тип высказывания.

Художники первого типа без восторга приняли свежую генерацию, для них это было продолжением разлагающего стёба. Мастера антитезиса сначала обрадовались, затем обеспокоились - возникло подозрение, переросшее в уверенность - неужели за отвязными формулами возникает некая "звериная серьёзность".

В этом третьем типе автор и герой слиты воедино, смех и пафос не имеют чёткой границы, они неразделимы. Синтетическая цельность такого высказывания, с одной стороны, архаичнее, с другой - именно сегодня такое слово работает наповал и с большей широтой охвата. Его сложно высмеять, тем более невозможно редуцировать до глума.

А на выходе получается нечто вроде дзенской мудрости про "горы и реки".

Так "Жалобную книгу" завершает сногсшибательный, горький и грозный манифест "Оркская":

Помнишь, брат, как давили эльфийскую мразь,

Как бежали на запад их злобные орды.

Мы полками месили гондорскую грязь.

Чтобы ярче сиял белокаменный Мордор.

И бесстрашия всем подавая пример,

Под суровый хорал реактивного гула

На закорках своих быстрокрылых химер

Краснозвездные наши летели назгулы.